Шаг во времени

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Спустя несколько часов Аманда, уставившись невидящим взглядом в зеркало, недвижно стояла, послушная священнодействующим рукам Хатчингз, которая свивала на голове госпожи корону из золотистых прядей волос.

«Абсурд какой-то, – думала Аманда, в сотый раз вспоминая ослепительный момент откровения на берегу реки, – ведь нельзя же влюбиться в мужчину, с которым знакома всего каких-нибудь полтора месяца. Однако влюбилась. Это все меняет, – лихорадочно соображала она. – Ничего это не меняет. Аш по-прежнему любит другую, а не эту красотку в зеркале. И его ухаживания с признаками неравнодушия типа головокружительных поцелуев – все это лишь старания человека чести, вынужденного быть верным невесте, но нельзя позволять сбивать себя с толку и воображать, будто он чувствует нечто большее, чем простое дружеское расположение. А вот мои обязанности ясны – надо удвоить усилия, чтобы обеспечить Аша материально и поставить его на ноги. Потом можно вежливо откланяться и уйти из его жизни, предоставив возможность жениться на женщине, которую он любит с детства. Конечно, исполнять задуманное теперь будет гораздо тяжелее, но это не должно отражаться на характере необходимых действий. Времени пока достаточно. Серена решила, что свадьбе быть не раньше мая следующего года, когда бальный сезон будет в полном разгаре. Венчание состоится в одной из самых роскошных церквей – в соборе Святого Георгия на площади Ганновер-сквер. Разработка золотоносной жилы по имени «Джереми» уже началась – новые наряды последовали один за другим, пока не стало очевидно, что это напрасно. Хотя он оказался весьма потакающим папашей и всегда превышал запросы дочери, приобретая вещи более дорогие, чем она просила, но все заказы исполнялись модистками, а их счета поступали непосредственно отцу и неоткуда было взять наличные, кроме пустячных сумм на всякие мелочи типа шарфиков, ленточек да кружев. Конечно, есть еще огромный, как Гибралтар, бриллиант, что папаша дал перед балом с объявлением о помолвке. Наверное, его можно продать за несколько тысяч фунтов. Имеются и другие драгоценности в той шкатулке, что перекочевала из отцовского сейфа сюда, в туалетный столик по случаю выхода на какой-то светский вечер. И не было никаких угрызений совести из-за такого отношения к дарам Джереми, потому что делал он их не от простой щедрости, а из стремления поразить высший свет, куда он так отчаянно жаждал попасть. Можно еще попробовать закупать дорогие побрякушки оптом. Тем более, что Аш намерен потом расплатиться с Джереми и вернуть ему все до последнего фартинга. Хорошо бы найти какой-то более надежный способ вложения значительных средств, который мог бы обеспечить быструю прибыль. Как бы то ни было, а работы по восстановлению Поместья начнутся уже скоро. Завтра приедет к Ашу его земельный агент, некто Джордж Криви, и они втроем – с участием Джереми – проведут совещание и решатс чего начать. Аш уже выразил свое желание – начать с домиков арендаторов, но Джереми считает это пустой тратой денег. По его мнению, раз его дочь будет жить в главном здании Поместья и именно там устраивать роскошные приемы для великосветских друзей, то этому дому и следует уделить наибольшее внимание в первую очередь. Скорее всего Аш настоит на своем, но...

– Вот и все, барышня; выглядите вы как нельзя лучше, – и Аманда даже вздрогнула, едва сообразив, что к ней обращается Хатчингз. – Если эта молодая леди Ашиндон надеется затмить вас своими черненькими волосиками да зелененькими глазками, то лучше пусть и не помышляет о таком, – выдала довольная служанка, чем весьма удивила Аманду: поразительно, что слуги, неизменно интересующиеся делами хозяев, всегда безошибочно пронюхивают о самом главном.

– На самом деле, Хатчингз, – сказала Аманда, усмехнувшись, – я ведь не конкурирую с леди Ашиндон, – и сердце ее сжалось от этой сущей правды: где уж ей конкурировать с прелестной Лианой, зеленоглазая красавица давно победила. Ничего хорошего не ждала Аманда от предстоящего обеда в доме помещика Боннера.

Гарацио Боннер, худощавый, высокий господин, с виду утонченный, на самом деле был довольно бесцеремонным и грубым человеком. Жена его, Клэрити, казалась изящной, в основном, благодаря свободно ниспадающим складкам наряда и выражению хрупкости, застывшем на ее лице в качестве фона.

Аша Боннеры встретили радушно, а его гостей приветствовали вполне вежливо, но с почти нескрываемым любопытством. На старую графиню смотрели с благоговением. Джереми восприняли явно как некое экзотическое существо, словно он был сродни животным из бродячего зверинца, допущенного в Тауэр.

Лиана увивалась вокруг Аша с видом собственницы, чем еще больше разбередила и без того уязвленные чувства Аманды. К ее досаде, Аш не отговаривал молодую графиню, когда она принялась пичкать собравшихся россказнями о своих проделках в детстве вместе с Ашем и его кузеном; он даже ни разу не счел нужным убрать ее руку со своего лацкана, когда она то сдувала с него пушинку, то поправляла ему галстук.

Обед состоял из сытных сельских блюд, и Аманда – которая никогда прежде не была любительницей закусок на скорую руку, теперь почти мечтала о чизбургере и хрустящей картошке, а за пиццу вообще готова была на убийство, – покорно поглощала ломоть жареного мяса, пирог с почками, «сладкое мясо», то есть потроха в подливе и много чего-то еще, совершенно на ее взгляд несъедобного.

Беседой правила Лиана, просвещавшая родителей, а заодно и всех остальных, байками, почерпнутыми в Лондоне за время ее недавнего пребывания там.

– Правда, папа, лорд Мамблторп так непомерно растолстел, что вы бы его не узнали. Разве я не права, Бабушка? Помните, мама как вы высмеивали леди Уилберфорс за ее нелепую привычку надевать все свои драгоценности разом? Вероятно, лорд Уилберфорс очень щедр, ибо теперь на его жене столько навешено, что она позвякивает на ходу, но удивительнее то, что она вообще может ходить с такими тяжестями, – и ее звонкий смех прозвучал на все помещение.

Старая графиня уставилась на свою внучатую невестку взглядом василиска и изрекла:

– В мое время считалось недопустимым, чтобы глуповатые молодицы резко отзывались о старших. Но ты-то теперь не такая уж и молодица.

Лиана покраснела, и Аш, посмеиваясь, тут же заметил:

– Однако, Бабушка, насколько я помню, вы сами резко отзывались о ком угодно и когда угодно.

Старая леди посмотрела на него в упор и, ничуть не смутившись, сказала:

– Дурачок! У меня же нет никаких старших. Весь свет моложе меня и уже давным-давно. Кроме того, я высказываюсь не резко, а справедливо. Так? – От этих слов Джереми тихо охнул, старушка сразу повернулась к нему и напряглась: – Вы, любезный, хотите что-то сказать о моих манерах?

Аманда бросила взгляд на Джереми, и увидела, как и ожидала, что его лицо мгновенно побагровело от гнева; но вместо того, чтобы очнуться и возмутиться, Толстосум Бридж глубоко вздохнул и, вежливо улыбнувшись, проговорил:

– Нет, я бы предпочел не говорить о том, чего у вас нет. То есть манер. А то, что у вас есть, вы, полагаю, заимствовали у торговки рыбой, – и отвернулся. Бесцеремонно махнул ближайшему лакею: – Можно еще порцию этой отменной требухи? Примите поздравления, миссис Боннер, ваш повар знает толк в подливе, – и занялся едой.

Все замерли, глядя на старую графиню, которая была так поражена, что обиженно бормотала нечто невнятное, потом склонилась к тарелке и смолкла. Но Аманда готова была поклясться, что заметила озорной огонек в глазах старухи, когда та взялась за вилку.

Аманда молча порадовалась, но, к сожалению, это было единственное занятное событие за весь званый вечер. Лиана продолжала владеть вниманием Аша под одобрительное поглядывание родителей, которые всем видом давали понять, что считают графа просто членом своей семьи. Аманда злилась все больше, наблюдая, как Аш хохочет над язвительными шуточками Лианы, и наконец почувствовала, что если он не угомонится, то ей придется собственной рукой сбить с его лица придурковатую ухмылку. Стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони, Аманда умудрилась беспрерывно разговаривать и даже улыбаться до конца обеда и после него, когда дамы остались одни, и потом, когда к ним снова присоединились мужчины. Затем был чай и опять разговоры, и у Аманды язык уже просто прилипал к небу.

Наконец настало время прощаться с хозяевами. Все вышли в холл, гости начали одеваться, и Аманда похолодела, заметив, что Лиана с Ашем тихо улизнули из холла в какой – то проход. Прошло минуты две, но они не возвращались, и Аманда решила пойти за ними, поскольку до нее никому не было дела – старшие все продолжали беседовать. Заслышав приглушенный звук из комнаты в начале коридора, она заглянула туда. В луче лунного света стоял Аш, сжимая в объятиях Лиану, они целовались. Аманда ахнула, они отпрянули друг от друга, и Лиана со смущенным смешком кинулась к двери, молча проскочила мимо Аманды и выбежала из комнаты. Аманда чуть не задохнулась от накативших волной обиды и чувства унижения и, развернувшись, шагнула прочь, как слепая, но Аш догнал ее и удержал.

– Аманда! Послушайте! Вы видели лишь...

Аманда повернулась к нему лицом:

– Что человек, с кем я помолвлена, – прямо-таки воплощение Чести – целует другую женщину.

– Но это не так. На самом деле я не... ну, да, я... но...

Не будь Аманда в такой ослепляющей ярости, ее бы рассмешил нелепый, непривычный вид Аша, совершенно утратившего самообладание. Он порывисто схватил ее за плечи.

– Аманда, клянусь, я целовал ее по-дружески – в память о прошлом. Поверьте мне!..

– Да какое мне дело! Пусть даже – по любви, предначертанной звездами! – выкрикнула она так визгливо, что сама ужаснулась. – Мы помолвлены, и пока это в силе, я не потерплю, чтобы вы шныряли по закоулкам и тискали там всяких женщин!

– Я не тискал ее. И Лиана – не «всякая женщина». Она...

– Да, знаю, она – самая большая любовь в вашей жизни, ваша трагедия, предмет несбыточных желаний. Хорошо, вы ее получите, обещаю вам, но – в свое время, немного погодя; не думаю, что слишком переоцениваю вас, ожидая, что вы будете относиться с должным уважением к нашей помолвке – так, будто она настоящая.

– Но она действительно настоящая. Узнайте же, что...

Но Аманда, поняв, что ее душат слезы и что она вот-вот разрыдается, вырвалась из его мощных дланей и, ничего не видя перед собой, выскочила за дверь.

– Аманда! – вскричал он ей вслед, но ответом был лишь звук ее стремительного бега вдоль коридора.

Аш одиноко постоял в тишине комнаты и в сердцах подумал: «Господи, да я всему миру могу доказать, что это был поцелуй прощания с Лианой». Потом спросил сам себя, неужели отныне он будет тяжело воспринимать присутствие Лианы и больше никогда не радоваться ей? Как же он раньше не замечал пустоту ее нелепой болтовни? Как мог он влюбиться в такую женщину и страстно желать, чтобы она всегда и всюду была рядом? Он и раньше замечал, что лицо ее лишилось былой привлекательности, а за последнее время это усугубилось – оно стало жестким. Когда она не побуждала его и дело не доходило до объятий, ему было скучно с нею и голос ее звучал как тоскливое нытье. А этот вечер показался чуть ли не самым тяжелым испытанием в жизни. С большим трудом выслушивал все ее глупости и вежливо улыбался в ответ только потому, что это говорила Лиана, а не кто-нибудь другой. Еле сдерживался, чтобы не дать ей по рукам, когда она своевольно то и дело дотрагивалась до него. А когда она затащила его в эту укромную комнатушку, то поцеловал он ее только из чувства собственной вины перед нею за всю эту новую неприязнь. Да, именно так и еще потому, что хотел окончательно убедиться – волнует она его или нет. Убедился – не волнует. Неужели он действительно разлюбил ее? Ведь он далеко не зеленый юнец, чтобы метаться от одного увлечения к другому. Ведь с тех пор, как стал взрослым, Лиана была единственной звездой в небесах его души. И причины того, что эта звезда вдруг померкла, коренятся в нем самом, а не в Лиане. Она же пошла на самую большую жертву, предложила стать его любовницей. Он должен быть посрамлен, поняв какое ему оказано благо. А у него вместо этого лишь крепнет убеждение, что Джеймс прав. Теперь совершенно ясно, что любовь, которую изображает Лиана, в лучшем случае, поверхностна, а ее щедрое предложение основано только на соображениях выгоды. Но как же он сам? Ведь любил ее с незапамятных пор. Что же он за холоднокровное чудовище, способное так резко отвернуться, будто флюгер на ветру? Нет, он же не рассудочно решил больше не любить Лиану; просто все произошло само собой, а он лишь осознал это. «Я не люблю Лиану», – прошептал он вслух и ощутил себя так, будто камень свалился с души, будто спали оковы тяжкого заклятия. Попробовал погоревать по поводу только что происшедшей с ним перемены– ведь гибель любви не из легких испытаний, должна подействовать, как катастрофа. Но сердце весело стучало, а мысли уносились к Аманде. Даже и не предполагал, что так хорошо быть с ней рядом. Умна, независима и к тому же очаровательна. Неотразимые сапфировые очи, и аромат ее плоти настойчиво щекочет ноздри долго даже после расставания.

Он, разумеется, со всей определенностью ей скажет – как это уже сделала она, – что их брак изначально был основан на расчете и что он намерен вести себя в соответствии с этими условиями их союза. Она ведь и не намекала, что хоть немного увлечена им. Хохотнул – повезет, если после случившегося удастся убедить Аманду разговаривать с ним. Он, конечно, не хочет, чтобы она любила его, потому что сам не влюблен в нее. Он уже почти полностью растратил запас своих нежных чувств и не склонен опять увлекаться. «Любовь – иллюзия, – решил он, – несбыточная мечта». Но коль скоро теперь он свободен от привязанности к Лиане, то дает обет, что приложит все силы, чтобы брак его был удачен. Аманда ведь заслуживает, если уж не любви, то, по меньшей мере, соблюдения их обоюдной договоренности. Почему-то невольно вспомнилась утренняя рыбалка. Несколько часов беззаботного отдохновения и счастья, будто с Поместьем Ашиндон все в порядке и дом его цел и невредим – благоденствует в теплых лучах летнего солнца. Безмятежное утро казалось возрожденной идиллией, и, когда он обнял Аманду за плечи, ему нестерпимо захотелось прижаться губами к такой беззащитной впадинке на шее, куда, кудрявясь, ниспадали золотистые пряди волос. Ощущение было такое, словно они одни в каком-то волшебном шаре медленно парят в тепле завороженных небес, спокойные и счастливые в надежном укрытии от грубой действительности бытия.

Придя в себя, вспомнил, что Аманда то и дело твердит, что не станет его женою. Говорит, намерена предоставить ему возможность жениться на той, кого он действительно любит! Но разве в этом высказывании проявляется какая-то глубинная неприязнь к нему? Но ведь когда он целовал ее после бала с объявлением о помолвке, он же чувствовал ответный трепет всего ее тела. А она не похожа на тех, кто изображает страсть, не испытывая ее; однако, как показали события, не очень-то он разбирается в женской психике. Но как бы то ни было, он сумеет заставить Аманду понять, что брак их неизбежен.

Измучившись от невеселых этих раздумий, он вышел из темной комнатки и направился к остальным, все еще толпившимся в холле.

На другой день все отъезжали в Лондон. Аманда увидела Аша, только когда подали кареты к дому вдовствующей графини. Воспользовавшись общей суетой с багажом и проблемой размещения седоков по экипажам, Аш попытался отвести Аманду в сторонку. Она была напряжена и бледна.

– Я больше не желаю разговаривать с вами, милорд.

Я это и предполагал. А я не желаю скандалить с вами тут, на виду у ваших родителей, – он тоже был бледен, но держался с присущим ему достоинством и хладнокровием и обращался к ней весьма сдержанно, словно приглашал незнакомую даму на танец.

– Просто я хотел извиниться перед вами за то, что произошло вечером, и заверить вас, что подобное никогда не повторится. – Аманда ничего не ответила, молча кивнула, развернулась и пошла к допотопной карете вдовствующей графини.

Экипажи тронулись, и в начале пути Аманда долго и прилежно смотрела в окно, не в силах принимать участие в беседе – ее раздражали и бессодержательная болтовня Лианы, и колкие замечания, которые бормотала старая графиня. Ее все еще мутило от бессильного гнева: да как же он смеет во время семейного вечера ускользать куда-то и лобызаться там украдкой с этой любезной ему потаскухой?! Неужели не мог подождать день-другой и получить ее всю целиком у нее дома на площади Портман-сквер? Аманда резко втянула в себя воздух – ведь ни разу еще ей не приходило в голову, что Аш содержит Лиану как любовницу. Как же она раньше не додумалась до этого? Как поступал английский джентльмен эпохи Регенства, если ему предстояла безрадостная перспектива брака не по любви? Именно так – спешил завести себе покладистую и сдобную душечку. А уж если этой душечкой была давно лелеемая дамочка, то тем лучше. И все-таки понимала Аманда, что судит не вполне справедливо. Не верилось, что Аш заурядный пошлый бабник. А если он пользуется подвернувшейся возможностью получить то, что должно принадлежать ему по праву, так за что его винить? Аманда поняла, что накануне вечером вела себя не лучшим образом. Налетела, как ураган, развылась о его преднамеренном предательстве и не дала ему слова сказать в свое оправдание. А что он мог сказать? Суть в том, что Аш улучил момент, чтобы побыть наедине с любимой женщиной, и за это нельзя предъявлять ему никаких претензий. В конце концов, он же не обещал любить ее, Аманду, и он совсем ни при чем, что она сама, на свою беду, влюбилась в него. «Не хочу, черт подери, чтоб он целовал Лиану! Или другую! Вот оставлю его скоро, тогда... А пока, ей-богу, не стану спокойно смотреть на то, как он прямо перед моими глазами милуется с другой!» Страстно хотелось исчезнуть завтра же, в начале очередного дня 1815 года, но даже если бы она знала как это сделать, то, положа руку на сердце, не смогла бы сбежать. Обязана оставаться здесь до тех пор, пока не восстановят Поместье Ашиндон, пока она не обеспечит Аша достаточными средствами для налаживания продуктивного хозяйства на всех угодьях. Вот тогда она сможет отбыть с чистой совестью. В запасе у нее почти год, этого времени хватит с лихвой. Да, но как ей самой-то прожить этот год рядом с Ашем, постоянно наблюдая, как он чахнет по Лиане? В самом деле, думала она, с досады терзая свою юбку, как прожить целый год в тупой атмосфере лондонского общества эпохи Регенства? Голова уже боли так, что хоть плачь, от всех этих ограничений и предписаний в поведении «дамы благородного происхождения». Тут даже и мнение свое высказать ей не позволяют, не говоря уж об участии в ликвидации несправедливостей чванливой английской монархии, опирающейся на землевладельческую знать.

– Что? – спросила она безучастно, почувствовав, что старая графиня ткнула ее в колено.

– Я говорю – какого дьявола ты помалкиваешь в углу? По-твоему, мне уж и послушать нельзя никого, кроме этой балаболки, от которой впору повеситься? – и она презрительно махнула в сторону Лианы. Аманда вздохнула – ох и долгими будут двенадцать месяцев...