Шаги по воде

Глава 4 О странностях любви

Стелла Ганина тоже деловая женщина. И значит, обречена на вечную девственность. Трезвая и предприимчивая, Стелла примерно раз в год или полтора «ударяется в загул». Это значит, что появляется наконец тот единственный, подходящий по всем статьям. Умен, хорош собой, прекрасный любовник и, что редкость по нашим временам, джентльмен. Я уверена, что мужчин, обладающих подобными качествами, в природе практически не осталось, а Стелла, устав от одиночества, смотрит на мир сквозь розовые очки. К сожалению, я права. Джентльмен, умница и рыцарь на поверку всегда оказывался альфонсом и рыбой-прилипалой, и Стелле стоит больших трудов впоследствии от него избавиться.

В такие моменты я удивляюсь тому «размазанному» состоянию, в которое впадает деловая женщина Стелла. Она плачет, жалуется на судьбу и обвиняет себя в том, что невезучая. По закону компенсации, а в законах Стелла разбирается хорошо, так как она юрист и представляет на сделках «Global Village», среди многих плюсов, которыми одарила ее судьба, имелся лишь один, но весомый минус – отношения с противоположным полом. Стелле – умнице, красавице, богатой и предприимчивой деловой женщине – не везло с мужчинами.

Мне иногда кажется, что в ней больше мужских качеств (или тех, которые считаются традиционно мужскими), чем женских. Если бы она была дурой набитой или хотя бы делала вид, что дура, капризничала, строила глазки, надувала губы, умело лавировала между «дам – не дам», одним словом, обладала «сундуком с хитростями» прабабки Евы, то… тогда это была бы не Стелла. Она шла по жизни с открытым забралом и влюблялась безоглядно, страстно, на всю жизнь.

Одна поэтесса сказала, обращаясь к мужчинам: «Меж вашей пылкостью и скукой лишь та уверенно пройдет, в ком нет любви, а лишь расчет в союзе с Евиной наукой. А тем, кто любит вас, увы, любовь всегда ломает крылья!» Прекрасные стихи, хотя и написаны в четырнадцатом веке совсем молоденькой девушкой, которая вскоре ушла в монастырь. Что неудивительно – тот, кто в раннем возрасте так пронзительно чувствует несовершенство мира, умирает молодым или уходит в монастырь. Удивительно другое – несмотря на социальный прогресс, женскую эмансипацию, технологическую и сексуальную революции, Интернет, стихи, написанные около пятисот лет назад, до сих звучат вполне актуально.

По голосу Стеллы я поняла, что у нее случилась новая любовь до гроба, чем необходимо срочно поделиться со мной. Выговориться нужно. Рассказать, какой «он» необыкновенный, замечательный и, разумеется, не такой, как все. Я только диву давалась, как холодная и расчетливая Стелла теряет голову, встретив очередного избранника. Избранники ее, как правило, принадлежали к одному и тому же типу – некрупные бесцветные блондины с интеллигентными, изрядно потрепанными жизнью и обстоятельствами физиономиями, часто пьющие. Главное достоинство этих мужчин заключалось в том, что они умели красиво говорить, особенно после рюмки-другой.

В Глеба Чулкова Стелла влюбилась, когда услышала из его уст фразу: «Немыслимо дурацкая ситуация, безумие какое-то, я просто теряюсь, и, если вы мне не поможете, я, честное слово, брошусь с балкона». Он пришел в ее юридическую фирму за советом – что-то не поделил с соседом, и «этот жлоб» его буквально преследовал. Потом оказалось, что живет Чулков на первом этаже и бросаться с лоджии может хоть десять раз на дню без всякого для себя ущерба.

– Он такой беспомощный, такой тонкий, такой неприспособленный, – сияя глазами, рассказывала Стелла. – Интеллигент до мозга костей, вымирающая порода. Не женат. Говорит, что робеет перед современными женщинами, которые курят, пьют и ругаются матом… Представляешь? Мне кажется, он пропадет без меня.

Я подумала тогда, что если Чулков не погиб до сих пор, то вряд ли жизни его угрожает серьезная опасность в дальнейшем, но промолчала, дивясь про себя иррациональности подруги.

Чулков ухаживал очень красиво – цветы, театр, целование рук и никаких поползновений на женские честь и достоинство. Однажды Глеб попросил у Стеллы денег взаймы, сказав при этом, что на свете существует лишь один человек, от которого он может принять помощь. Стелла, польщенная его доверием, дала. Дела у него шли все хуже – друг, которому он доверил все, что у него имелось, и даже одолжил на стороне крупную сумму под большие проценты, внезапно исчез, не вернув долг. Возможно, его убили бандиты-кредиторы. И теперь жизни Чулкова угрожает опасность, если он не вернет деньги…

Стелла, помогающая людям дельными юридическими советами, оказалась беспомощной перед проходимцем Чулковым. Любовь застила ей глаза. Она бросала деньги в Чулкова, как в бездонную бочку. Потом выяснилось, что он игрок, проводящий все свободное время в казино за картежным столом. Женщины Чулкова не волновали, чем и объяснялась его неправдоподобная деликатность в вопросах секса.

Потом был Артур Кременецкий, местный поэт. Тоже необыкновенный. Потасканный блондин с лживо-мечтательными глазами и хорошо подвешенным языком. Человек горькой судьбы, влачащий жизнь в одиночестве. Правда, с собакой – белым с черными пятнами далматинским догом по имени Принц, подаренным ему женщиной, которая его любила… Дойдя до этого места в своей биографии, Артур многозначительно замолкал. Предполагалось, что женщина, любившая его, таинственно и трагически исчезла из его жизни, а возможно, из жизни вообще.

Когда-то Артур выпустил тонкую книжку стихов, довольно слабых и каких-то вторичных. У читателя создавалось впечатление, что это он уже где-то читал, причем не раз. Стелла помогла ему со второй книжкой. Окрыленный успехом, Артур немедленно приступил к написанию третьей. Он все реже встречался со Стеллой, объясняя это участившимися приливами вдохновения.

– Я работаю как проклятый, – говорил Артур томно. – Особенно по ночам, когда тьма опускается на мир, скрывая его несовершенство.

Потом появилась жуткая баба, оказавшаяся ревнивой подругой поэта, она учинила Стелле скандал, визгливо выкрикивая разные глупости и при этом называя поэта «эта сволочь Колька». Имя «Артур» оказалось литературным псевдонимом. По ее словам, Колька альфонс и трутень, единственной обязанностью которого было выгуливать драгоценного далматинца. Позавчера Колька дога потерял, что переполнило чашу терпения женщины, и она решила расставить точки над «i». Она почему-то решила, что Принц потерялся из-за Стеллы, стервы, отбивающей чужих мужиков, в которых вложено немерено денег и сил. Якобы сволочь Колька сидел у Стеллы, а дога оставил на улице, и его увели.

Стелле пришлось заплатить за собаку, равно как и за третий поэтический сборник, так как типография уже запустила книжку в производство.

И так далее, и тому подобное. Судьба? Наверное, судьба.

Последние полгода Стелла пребывала в миноре, расставшись с пианистом филармонии, трепетным и хрупким молодым человеком недокормленного вида. Сожительница под горячую руку выбросила его на улицу, и пианисту грозила смерть от холода – дело было зимой. Он пришел к Стелле по чьему-то наущению узнать, не имеет ли он права на угол в квартире сожительницы. Рассказал свою печальную историю. Этого молодого человека нельзя назвать жуликом или альфонсом. Во всяком случае, осознанным альфонсом. Он был не от мира сего, а от мира музыки. В тоскливых глазах его навечно застыли испуг и одиночество. Он, в отличие от других, оказался немногословен. Создавалось впечатление, что мыслит он музыкальными фразами, которые переводит на человеческий язык, снисходя до общения с окружающим миром.

Стелла немедленно бросилась устраивать его судьбу. Определила к знакомым, которые сдавали комнату, живописала его бедственное положение. Она спасла пианиста от смерти в сугробе, но начались проблемы, которые трудно было предусмотреть заранее. Хозяева квартиры, приятнейшая пожилая чета, чьи дети давно выпорхнули из гнезда, прониклись бедственным положением талантливого молодого человека и приняли живейшее участие в его судьбе. Желание стать путеводной звездой для ближнего – недуг довольно распространенный.

Они звали его к столу, заставляли кушать побольше, потому что он такой худенький, кожа да кости. Просили поиграть на пианино, желая приободрить. Причем с третьего такта хозяин засыпал и начинал храпеть – таково было воздействие на него музыки. А хозяйка просила сыграть свое любимое – «Миллион алых роз» – и при этом подпевала. Она бесконечно расспрашивала музыканта о жизни и заходила без стука, по-домашнему, в его комнату то с чаем, то с куском пирога. Через неделю молодой человек сошел с ума и бросил на пол чашку с молоком, которое хозяйка принесла ему на ночь. При этом он кричал: «Вон! Подите вон! Я вас ненавижу!», топал ногами, размахивал руками и в конце концов разрыдался.

– Стеллочка, мы вам очень обязаны… – Женщина на другой день позвонила ей и рассказала, что жилец сбежал. – Но поймите меня правильно! Ваш знакомый какой-то асоциальный тип, злобный, невоспитанный, неблагодарный. Мы к нему со всей душой, а он… Да он просто зверь!

Молодой человек шарахнулся от Стеллы, как от чумной, когда она пришла к нему через два дня, с трудом его разыскав. Он временно жил в реквизиторской комнате филармонии, спал на скамейке.

– Ни за что, – прошептал он. – Ни за что… лучше умереть! Эти люди меня преследовали и ночью и днем… Ужас! – Он закрыл лицо руками.

Взять деньги пианист наотрез отказался. К счастью, его подруга-арфистка, дама лет на двадцать старше, одумалась, сменила гнев на милость и позвала его обратно.

Вчера вечером Стелла позвонила мне и предложила встретиться. По ее взволнованному голосу я поняла, что пианист забыт и в жизни приятельницы началась новая счастливая полоса.

Я не торопясь шла в кафе «Знаки Зодиака», где мы обычно встречались со Стеллой. В нескольких шагах впереди двигалась любопытная пара – мальчик лет трех и длинный молодой человек с пустым рюкзаком за плечами. Малыш в желтом костюмчике и белой панамке, перепоясанный мягкой кожаной сбруей, упирался ладошками и лбом в собственную коляску и, пыхтя, толкал ее вперед. Папа держал сына на кожаном поводке, прикрепленном к сбруе, и задумчиво шагал рядом. Оба молчали. Малышу было не до разговоров, а папа не понукал его и не торопил. Я с удовольствием рассматривала эту компанию, и мне вдруг пришла в голову мысль, что мужчины – более успешные воспитатели, и если у меня когда-нибудь родится сын, то его воспитанием займется отец… вот как этот длинный спокойный парень. И будут они неторопливо шагать в магазин за продуктами, которые я укажу им в списке. Сын, самостоятельный мужичок в белой панамке, будет толкать свою коляску…

Я вздохнула. Мечты, мечты… Полюбовавшись на колоритную парочку в последний раз, я вошла в кафе.

…Мы сидели в углу зала, где было сумрачно и тихо. Цены здесь кусались, посетителей почти не наблюдалось. Тихо звучала легкая инструментальная музыка. Некоторое время мы рассматривали друг друга. Стелла смотрела на меня радостными сияющими глазами. Я убедилась, что она опять влюблена.

– Ксень, – начала Стелла, отпивая вино из своей рюмки. – Ксень, я встретила человека…

Сказать, что Стелла красавица, значит не сказать ничего или сказать очень мало. Стелла ослепительна! Нервное, тонкое, стремительное создание, она неслась по жизни, и всякое ее действие было полно блеска. Кровь ее представляла собой сложный коктейль, в котором смешались горячий юг и рассудительный север. От прабабок молдавских кровей она унаследовала смуглую кожу, дробность сложения и тонкие черты лица, которыми славится латинская раса. Богатые, цвета воронова крыла, волосы она скручивала в небрежный узел на затылке. В маленьких ушах посверкивали рубины, бросая теплые красные лучики на смуглые щеки. У нее был трезвый ум и сильный характер – качества, изменяющие ей в периоды влюбленности.

Она смотрела на меня своими прекрасными карими глазами, и невооруженным глазом было видно, что в душе ее звучит музыка.

– Это замечательный человек! Правда! – вскрикнула она, заметив скепсис на моем лице. – Правда! Честное слово. Настоящий мужик, сильный, самостоятельный…

Сильный? Самостоятельный? Это что-то новое.

– Разумеется, джентльмен, – не удержалась я от сарказма.

Стелла задумалась на секунду и сказала:

– Нет, не джентльмен. Но это не имеет никакого значения.

Это значило, что рук он ей не целовал и комплиментов не говорил. Цветов, видимо, тоже не дарил. Что же тогда случилось?

А вот что. С соседкой произошел сердечный припадок. Она смогла дозвониться до Стеллы, так как номер «Скорой» был все время занят. Стелле повезло больше, и приехал врач… Разумеется, блондин, разумеется, бесцветный – неприветливый тип в несвежем халате, с трехдневной щетиной на серых мятых щеках. «Вы дочь?» – спросил врач и та-ак посмотрел на Стеллу… Она сумела лишь помотать головой в ответ. Врач посидел некоторое время молча с закрытыми глазами и, кажется, уснул. Все это происходило в четыре утра. Стелла догадалась предложить ему кофе. «Давайте! – оживился он. – Покрепче и без сахара. А можно…» – он замялся и потер щеку, издавшую при этом скрежещущий звук. Выразительно взглянул на нее.

– И тут я поняла, что он голодный, – Стелла запустила пальцы в волосы, что делала обычно в минуты волнений.

Она накормила его и сестричку. Врач глотал бутерброды, как удав, не жуя. Стелла сидела напротив и не сводила с него глаз. Потом он утерся рукой, хотя она подала салфетки. У нее создалось впечатление, что он сделал это нарочно.

Уходя, врач сказал: «Премного вам благодарны», – и низко поклонился.

Стелла рассказывала о замечательной встрече, в голосе ее звучали низкие вибрирующие виолончельные интонации, а в моем сознании рисовался образ неприятного, мятого, небритого типа с извращенным чувством юмора. Пьющего неразведенный спирт, скорее всего. Судьба, что и требовалось доказать. Никуда не денешься. Снова большая любовь, и снова не к тому персонажу.

Стелла жаждала расспросов – влюбленные эгоистичны и без конца готовы говорить о своей любви, и я с трудом выдавила:

– Как его зовут?

– Владимир Иванович Лапин, – ответила Стелла, вспыхивая от звука имени любимого человека.

– Почему он работает на «Скорой»? Обычно туда идут интерны. Он что, сразу после института? – В моем вопросе невольно прозвучали прокурорские нотки, и Стелла бросилась на защиту Владимира Ивановича.

– Ему так удобнее! Так получилось!

– Что удобнее? – удивилась я.

– Ночные дежурства. Ему нужно работать ночью, чтобы днем быть дома. У него жена больна.

– Жена больна? А что с ней? – Я уже нарисовала себе образ спившегося горемыки в несвежем халате, бьющего на жалость влюбленной дурехи.

– Не знаю, – ответила Стелла. В ее глазах доктор Лапин выглядел героем и мучеником. – Какая разница?

– Он сам тебе рассказал про жену?

– Про жену мне рассказала сестричка, которая приезжала с ним. Я с ней… познакомилась, – добавила Стелла, поймав мой взгляд.

Предприимчивая подруга поймала сестричку за рукав, когда бригада «Скорой помощи» уже уходила, и попросила заехать на другой день померить соседке давление и вообще… Когда та пришла, напоила ее чаем и расспросила о докторе. Лапин был в свое время прекрасным специалистом, светилом, можно сказать, и заведовал урологическим отделением второй городской больницы. Но три года тому назад случилась неприятность – со склада отделения исчезли препараты, содержащие наркотические вещества, ну и вот… Под суд Лапина отдавать не стали, но из больницы пришлось уйти. Никуда, кроме «Скорой помощи», его не взяли…

– А жена? – спросила я. Доктор Лапин нравился мне все меньше. Не только пьяница, но еще и наркоман. Если бы его отдали под суд, он получил бы срок. И Стелла, опытный юрист, попалась на эту наживку?

– Жена больна… Я думаю, он продавал наркотики, чтобы обеспечить ей уход.

Я едва не задохнулась от возмущения. Ну можно ли так попадаться? Уважаемый врач, крадущий наркотики, чтобы помочь больной жене… Развенчанный, выброшенный из общества, влачащий жалкую жизнь, делая подпольные аборты дешевым шлюхам… Ну прямо бразильское мыло – «Бедный доктор Альфонсо»!

– Он тебе понравится! – Безмерна вера влюбленных, что окружающие разделят их восторги. – Он… – Стелла подняла глаза к потолку и сжала кулаки. – Он не такой, как другие!

– Разумеется, не такой. Все они разные, а результат один, – собиралась хладнокровно заметить я, но вовремя прикусила язык. Бесполезно! Доктор Лапин – очередное психическое расстройство, которым Стелле нужно переболеть. Правда, этот, судя по описанию, будет покруче картежника Глеба Чулкова и поэта Артура Кременецкого. Равнодушие мужчины к своему внешнему виду, небритость и неряшливость часто говорят о сильном характере и презрении к мнению окружающих. Я представила себе небритого Лапина, глотающего бутерброды в четыре утра, и содрогнулась.

На лице Стеллы застыло мечтательное выражение, и я вдруг ощутила укол зависти – я не умею отдаваться чувству так безоглядно. Я пережила несколько влюбленностей, от которых не осталось даже пепла, и помнила, что и в разгар отношений никогда не заблуждалась в оценке любовника – он не казался мне ни другим, ни лучшим из всех, и я прекрасно сознавала, что не пожертвую ради него ни работой, ни свободой. С одним из них я без сожалений рассталась после его препирательств с таксистом из-за нескольких рублей – у того не оказалось сдачи. Выражение лица у моего рыцаря при этом сделалось брюзгливо-высокомерным. Ему не было жалко денег, просто всякий сверчок должен знать свой шесток. Обслуживающий персонал должен знать свое место!

С другим – после того, как он позвонил жене и сказал, что у него деловое свидание. Мы в это время лежали в постели. Звонить при мне не было никакой необходимости, но он считал, что это такой прикол и юмор. Он еще и подмигнул при этом. Я помню, как передернулась. Меня мало волновала полумифическая жена, но смеяться над ней при мне, любовнице, я сочла неприличным.

И ни разу в жизни я не испытала безудержного и восторженного чувства, равного по накалу чувству Стеллы. Не дала мне природа подобного, а только умеренный интерес.

– А его жена? – снова спросила я.

Стелла пожала плечами. Кто думает о таких мелочах, когда любовь?

– Но если его жена… нездорова, как он может встречаться с тобой? – настаивала я. Дурацкий аргумент – из тех, что приводят, когда сказать больше нечего.

– Во-первых, мы не встречаемся… – Стелла вздохнула и задумалась. – Кстати, мне нужна твоя помощь.

– Ключ от квартиры? – ехидно спросила я.

– Нет, – серьезно ответила Стелла. – Я хочу, чтобы ты с ним поговорила.

– Я? Поговорила? – изумилась я странной просьбе. – О чем?

– Обо мне!

– Почему ты не можешь это сделать сама?

– Он не хочет со мной разговаривать… – Стелла сникла, глаза погасли. Казалось, она сейчас расплачется.

– Как это, не хочет? – не поняла я.

– Очень просто. Не хочет, и все!

– Откуда ты знаешь? Ты что, пыталась?

– Я позвонила ему… Напомнила, кто я…

– И что?

– И ничего. Он спросил: «Ну?» Я сказала, что хочу с ним встретиться. Он спросил: «Зачем?» Я ответила: «Поговорить». Он заявил: «Говорите сейчас и побыстрее, у меня мало времени». А я, как идиотка, молчу, все мысли растеряла…

– Он так сказал? Твой доктор Лапин просто хам! – возмутилась я.

– Хам, – подтвердила Стелла. – А может, мне и нужен хам! Представляешь, он даже не спросил мой номер телефона…

– Ты сошла с ума! Грубый, небритый тип, которого выгнали с работы! Зачем он тебе? Скажи спасибо, что у него не было времени. Забудь!

– Ты ничего не понимаешь! Я ему не нужна! – Глаза Стеллы снова засияли. – Я ему не нужна, понимаешь?

– Это тебя радует?

– Да! Ты же знаешь, сколько вокруг липучих мужиков! И всем нужно одно!

– Деньги? – не удержалась я.

– В том числе. А этому – ничего!

– Я бы сказала, что это к лучшему. Считай, тебе повезло.

– Поговоришь? – Стелла пропустила мимо ушей мои слова.

– Нет! И не подумаю!

– Пожалуйста!

– Нет, нет и нет! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

– Ксения, ты единственный человек, которого я могу просить… Ты себе не представляешь… Пожалуйста! – Стелла смотрела на меня умоляющими глазами, сверкнули близкие слезы. – Пожалуйста! – Она положила свою маленькую смуглую ладонь на мою руку.

– Ты хоть понимаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет? Такие дела решаются без посредников, – произнесла я брюзгливым, как мне показалось, тоном, сдаваясь. – Что я должна ему сказать?

Справедливости ради нужно заметить, что крошечный росток любопытства уже проклевывался у меня где-то внутри. Судя по рассказу Стеллы, в докторе Лапине нет ничего, что могло бы привлечь женщину, – ни внешности, ни манер, ни шарма, но ведь привлек! Чем же?

– Ты согласна? – обрадовалась Стелла. – Спасибо!

– Я еще не решила, – отступила я, ругая себя за бесхребетность. – Ты ставишь меня в дурацкое положение. Ты хоть понимаешь это?

– Спасибо! Завтра, ладно?

– Не могу! – твердо ответила я. – Мне нужно подготовиться.

– Тогда послезавтра. Встретишь его после дежурства, в восемь утра. Вот адрес. – Она протянула мне листок из блокнота.

Я рассмеялась, сдаваясь. Взяла листок. Стелла хорошо подготовилась – видимо, не только звонила доктору Лапину по телефону, но и подстерегала его на улице после дежурства. Злого, уставшего и голодного… Небритого, в мятом халате.

Словно подслушав мои мысли, Стелла сказала:

– Я к нему не подходила, просто смотрела издали. Он возвращается домой пешком.

– И во второй раз он понравился тебе еще больше? – не удержалась я.

– Да! – воскликнула Стелла. – Еще больше!

– И что ему сказать?

– Что ты моя подруга, – подумав, ответила Стелла. – Что знаешь меня сто лет… Что я хороший человек… Ну, не знаю. Придумай что-нибудь!

– Ну уж нет! Давай тезисы, а то не пойду!

– Все зависит от обстоятельств, – осторожно сказала Стелла.

– Ты думаешь, он может броситься на меня?

– Вряд ли… Спроси, почему он не хочет со мной встретиться?

– Мне это все не нравится, – пробурчала я, окончательно уступая. – Дурацкая затея.