Шаги за спиной

XXVIII

Бабушка Салинь вырядилась как на праздник. Не каждый день ей доводилось бывать у следователя "по делу". Она долго глядела на Леясстраута, потом вдруг спросила тихонько:

– Янка, сынок, да неужто это ты? Бедная Кате! – По морщинистой щеке старушки скатилась слеза. – Бедняжка, видать, не суждено ей было, не суждено…

Леясстраут обнял своими большими крестьянскими руками щуплую старушку. Так они и стояли, припав друг к другу. Крупный коренастый мужчина и хрупкая старушка.

Эта сцена вызвала в воображении Розниека совсем другую картину, чем-то похожую и в то же время абсолютно иную по смыслу. В ней также перед Леясстраутом стояла немощная старая женщина, злобная и агрессивная. Удалось ли ему тогда сдержать в узде свой естественный гнев?

Леясстраут, взволнованный неожиданной встречей, сел без приглашения на ближайший стул.

Розниек достал из портфеля старомодный семейный альбом и придвинул свой стул к стулу старушки.

– Товарищ Леясстраут, – сказал он, – посмотрим старые фотографии! Быть может, в этом альбоме найдется ключ к нашему ребусу. Альбом этот принадлежал обеим Упениеце. Нашли в Межсаргах.

Розниек стал перелистывать альбом.

– Бабушка Салинь, назовите, кого из этих людей вы знаете, – сказал он.

Старушка надела очки и стала внимательно рассматривать фотографии.

– Вот это – Каролина, еще в девушках, рядом с матерью.

Розниек перевернул страницу.

– Возможно, кого-нибудь из этих узнаете? – Он подал старушке групповой снимок с подписью внизу: "Рундальский дворец".

Мамаша Салинь долго приглядывалась, потом придвинула очки поближе к глазам.

– Да, многих тут я знавала, – сказала она. – Этот – Марцис Вецгайлис, на войне пропал. Это – Петерис Лапинь, после войны был бригадиром в нашем колхозе.

– Он и сейчас там работает? – раскрыв блокнот, спросил Розниек.

– Что вы! – замахала руками бабушка Салинь. – Лет, почитай, пять как помер. Стар он был и хворый. А вот и барыня наша, а с нею рядом – да это же он, ей-богу, Хлыщ! Ишь как к ней притулился!

– Хлыщ? – Розниек всмотрелся в снимок, а затем протянул его Леясстрауту. – Вы помните этого человека?

– Помнить-то помню, – подтвердил Леясстраут. – Но как он тут очутился? Он же вроде птицы перелетной – приедет, поживет, уедет. На людях показываться не любил. Хозяйка писала ему письма и чаще всего сама ездила в Ригу.

– Откуда вам известно о письмах?

– Я отвозил письма на почту. На конвертах было написано: "Господину Круминю. Рига, улица Марияс, тридцать девять, квартира двадцать семь", или наоборот: "Дом двадцать семь, квартира тридцать девять".

– Значит, говорите, господину Круминю, – повторил Розниек. – Улица Марияс, тридцать девять, квартира двадцать семь или дом двадцать семь, квартира тридцать девять.

Леясстраут удивленно обернулся к Розниеку, но ни о чем не стал спрашивать.

Следователь вновь вручил альбом бабушке Салинь.

– Посмотрите, пожалуйста, до конца, может, еще попадется этот Круминь или какая-нибудь знакомая личность.

Вскоре бабушка Салинь воскликнула:

– А вот, сынок, погляди-ка! Вот он самый и есть – Хлыщ с Каролиной на мотоцикле.

– У Круминя был мотоцикл? – спросил Розниек.

– Раза два приезжал на нем, – ответил Розниеку Леясстраут, – английской или немецкой марки. Хозяйка уезжала вместе с ним в Ригу и жила там по нескольку дней. Лишь тогда мы с Кате, бывало, могли вздохнуть свободно.

– Более никого не знаю, – заявила бабушка Салинь, возвращая альбом.

Розниек, пошарив в портфеле, достал металлическую чернильницу – индейца с конем у колодца.

– Отличная вещица! – восхитился Леясстраут. – Антикварная. Где приобрели?

Бабушка Салинь поправила съехавшие на нос очки и восторженно вскрикнула:

– Как живые!

Розниек, убедившись, что оба они видят этот предмет впервые, все же спросил на всякий случай;

– А раньше вы никогда этой штучки не видели?

– Нет, – согласно ответили оба. Розниек вынул бланк протокола, уселся поудобней за стол и начал писать.

Леясстраут задумчиво стоял посреди комнаты.

– Я понимаю, – сказал он, глядя почему-то в потолок. – У вас есть свои служебные секреты, которые разглашению не подлежат. И тем не менее у меня к вам просьба. Мне не безразлична судьба Катрины, потому я хочу знать все до конца… Безусловно, когда это станет возможным… Если я смогу чем-либо быть полезен, всегда к вашим услугам, в любое время. Розниек продолжал писать.

– Сейчас мы проверяем новую версию. Обещаю, если дело прояснится, вы все узнаете. А за предложенную помощь – благодарю.

Леясстраут размашисто подписал протокол и придвинул листок мамаше Салинь, затем быстрым взглядом окинул комнату, словно желая убедиться, что ничего тут не забыл, и, прихрамывая, направился к двери.

Бабушка Салинь засеменила вслед за ним.