Шакалота. Цена свободы

Глава 4

– Это твой дом? – замираю на плиточном полу просторного холла дома Яроцких и собираюсь ещё раз повторить этот вроде бы глупый, но очень даже уместный вопрос, пока Макс запирает за нами дверь.

Видимо дело в том, что моё представление о доме – именно о доме, – где живёт семья, ассоциируется с такими словами, как: уют, тепло, свет. Но стоило переступить порог и по коже невольно мурашки побежали от неуютности, необжитости этого места. Элитный двухэтажный коттедж с большой прилегающей к нему территорией окружённой высоким забором, как и снаружи, так и внутри скорее выглядит так, будто выставлен на продажу.

Холл плавно перетекает в просторную гостиную, в которой практически нет мебели, за исключением дивана накрытого прозрачной плёнкой, торшера на высокой стальной ножке и журнального столика по центру, на котором пылится одинокий бокал. Широкие окна плотно завешаны тёмными шторами, а вместо люстры с круглых отверстий в потолке свисают провода.

Смотрю вверх, уверенная, что и в холле с освещением дела обстоят также, но нет – прямо над головой висит красивая хрустальная люстра и встроенные точечные светильники разбегаются по периметру.

Делаю несколько робких шагов и замираю рядом с лестницей на второй этаж, но рука Макса вдруг падает на плечо и разворачивает меня в другую сторону.

– На втором этаже тебе ещё больше не понравится, – ведёт меня в противоположную от гостиной сторону и вскоре взгляду предстаёт ещё одно странное место дома Яроцких – кухня. Почему странная?.. Стол без скатерти для меня уже странно. Возможно, сейчас не модно прятать дорогие столешницы под невзрачными тряпочками, но никак не могу избавиться от мысли, что на этом «голом» столе, где от мрамора практически буквально веет холодом, какая-нибудь миленькая скатерть в цветочек точно не помешала бы. Нет – она бы просто спасла эту жуткую, необжитую кухню!

В раковине пара невымытых тарелок, и это определённо хорошо. Кто-то здесь ест, а значит, кто-то всё же живёт в этом доме.

Кто-то очень одинокий, судя по всему.

Взгляд падает на Макса, водружающего на дугообразную барную стойку пакет с товарами из зоомагазина, и внутри всё так неприятного сжимается, что хочется обнять себя руками, да покрепче. Или… или его обнять?..

Достаёт из-под куртки это маленькое пушистое создание, недавно побывавшее на безочередном приёме у лучшего ветеринара в городе, и чешет его за ушком. Почему на безочередном? Не думаю, что Яроцкий вообще знает, что такое слово «очередь».

– Садись, – поднимает на меня глаза и кивает на один из стульев за круглым столом. За тем самым, который так хочется застелить чем-нибудь ярким и миленьким. Потому что обстановка больше склеп напоминает, чем чью-либо кухню.

– Подержи Бродягу, – стоило присесть, опускает котёнка мне на колени, который тут же принимается играть с пуговицей на пальто, а я в недоумении смотрю на Яроцкого, который уже занимается распаковкой пакета.

– Бродягу? – повторяю, будто ослышалась. – Ты не можешь его так назвать.

– Ладно, – простодушно пожимает плечами. – Чудовище, Блохастый, Упырь…

– Нееет!

Бросает на стол упаковку сухого корма и, фыркающе усмехнувшись, смотрит на меня.

– Нужно что-нибудь милое придумать. Посмотри, какой он хорошенький.

– Этот – нет, – продолжает распаковывать пакет.

– Это ты при мне так говоришь.

– Ладно, – взмахивает рукой. – Твои предложения?

– Ну… – смотрю на котёнка, сворачивающегося в клубок на моих коленях, и пытаюсь придумать ему достойное имя. – Он чёрный. Может, Дымок?

– Кто-о-о? – лицо Яроцкого кривится в отвращении. – Не повторяй это больше, ладно?

Раздражённо вздыхаю, почёсывая котёнка за ухом.

– Фрик, например, ему больше подходит, – заявляет Макс.

– Лучик? – выдаю, и рука Яроцкого замирает с поднятым над столом кошачьим лотком.

– Я просто подумала… – неловко прочищаю горло. – Что… что это было бы символично.

– Луч? – повторяет скептически.

– Нет – Лучик. Он ещё маленький.

– И ни разу не зелёный. Хотя можно…

– Даже не думай! – с угрозой.

– Ладно, – ставит латок на пол. – Забудем про покраску.

– Просто повтори – Лучик. Лу-чик. Это просто.

– Отстань.

Смеюсь, но тут же замолкаю под пристальным взглядом Яроцкого.

Странно как-то смотрит на меня. От ощущения этой дикой неловкости уже не знаю, куда и деваться.

И зачем вообще меня домой к себе привёз? Сказал, что только котёнка оставим и обратно в школу вернёмся.

«А ты и поверила, глупая.»

«А может и знала. Что значит – ещё более глупая.»

Смотрю через дверь на пустую гостиную, и жужжащий в голове вопрос вдруг сам озвучивается:

– У тебя ремонт? – Правда, в более мягкой формулировке.

– Нет, – Макс ставит передо мной стакан с соком и опускается на противоположный стул.

– А где… где вся…

– Мебель? – с расслабленным видом выдавливает в миску пакетик влажного корма, перегибается через стол, забирая у меня Лучика, и тыкает его мордочкой в еду, пока тот не начинает с аппетитом есть.

– Брата заставил забрать. – Смотрит на меня. – Мебель. Ему нужнее.

– Ярослав не живёт с тобой?

– Ярослав живёт в новой квартире со своей новой невестой. Ни о квартире, ни о невесте наш отец не знает. Так что если что – мебель я просто продал. Достала она меня, всё равно не нужна никому.

Наблюдаю, как притягивает к себе пепельницу из чёрного стекла и собирается подкуривать. Замирает, смотрит на меня, будто позабыв о моём присутствии, бросает не подкуренную сигарету в пепельницу и отодвигает в сторону.

– А Ярослав, он… – пытаюсь перевести тему.

– У нас с ним разные матери, – Макс, хмуря лоб, смотрит в сторону окна. – Отец пытался обеспечивать их с Ярославом, пока ему не исполнилось восемнадцать, затем предложил ему работу в своей фирме. Догадаться было не сложно, что отцу от старшего сына нужно.

– Почаще видеться?

Приглушённо усмехается и переводит взгляд на меня:

– Смешная ты.

– Что я такого сказала?.

Вздыхает, и вновь берёт в руку сигарету, принимаясь крутить её между пальцами:

– Ему наследник нужен. На меня можно не надеяться, а Ярослав его нафиг послал, как только получше соображать начал. Обида у него за мать. От денег папаши постоянно отказывался, матери подачки принимать запретил, ментом, чтоб его, стал… Ненавижу ментов.

– Я думала твой отец и Ярослав ладят, – осторожно поглядываю на Макса. – Прости, просто… просто я слышала ваш разговор в учительской.

– Знаю, – Макс откидывается на спинку стула и закладывает сигарету за ухо. – Я не могу жить в этом доме один, когда папаша в постоянных разъездах. Так что Ярик делает вид, что присматривает за мной, а я делаю вид, что ничего не знаю о его свадьбе. Нас это устраивает. Папаню и новую тётю-маму тоже устраивает, что им никто не мешает.

– Отец будет против свадьбы?

– Нет, – невесело ухмыляется. – Только против невесты.

– Почему?

– Потому что она на пять лет Ярика старше и у неё ребёнок есть. Не от Ярика, не сложно догадаться. А папаня наш… как бы это помягче выразиться – мудак.

– Понятно, – мямлю. Не ожидала, что Макс вообще со мной личным поделится. Как и не ожидала, то теперь смотреть на него ещё больнее станет.

– А где твоя мама? – «Ну и что это было, Лиза? Удачу испытываешь?»

– Моя очередь, – говорит спустя паузу, складывает ладони в замок на столе и глаз с меня не сводит. – Ты ведь не за границей была?

– Мы не договаривались задавать вопросы по очереди.

– Можешь не отвечать, если не хочешь, – пожимает плечами. – Главное – не врать.

– Ты помешан на играх.

– Нет. Просто хочу узнать тебя получше.

– Для чего? – ожесточаюсь. Всё ещё не доверяю ему. Да и должна ли после всего?

Вздыхает и принимается раскручивать пепельницу на столе, будто просто не знает, чем ещё руки занять.

– Не ответишь, значит?

– Я была у бабушки, – ну вот и сдалась. – За пятьсот километров отсюда. Никакая это не заграница.

– И что ты там делала целый год?

– Ничего особенного.

Вновь взглядом, как рентгеном сканирует:

– А почему болезнь свою скрываешь?

– А почему не могу?

– Понять пытаюсь, зачем? – хлопает по пепельнице, чтобы та прекратила крутиться и ждёт от меня ответа.

– Доучиться нормально хочу. Жалости не хочу. Нормальной быть хочу.

– В каком смысле нормальной? – фыркает. – Такой же, как и все? Это в твоём понимании «нормальная»?

– Не всем, как тебе, выделяться нравится.

Цинично улыбается:

– Выделяться тем, что мне плевать: кто и кем меня считать будет? Ладно… пусть тогда я ненормальным буду, уговорила.

– Тебе не понять, – отвожу взгляд, кусая губу.

– А ты объясни.

– Людям незачем знать о том, что их, в принципе, не интересует. Общество слишком эгоистично, чтобы делиться с ним своими проблемами, а затем изо дня в день видеть их фальшивые сочувствующие улыбки. Всё, чего я хочу, это спокойно доучиться.

– Со мной спокойно не получится, – усмехается, поразмыслив.

– Моя очередь, – заявляю, делая вид, что не расслышала. – Это ты порезал мой рюкзак?

– Я ведь тоже могу не отвечать, – склоняет голову набок и продолжает слабо улыбаться.

– Значит ты. Напугать меня хотел?

– Это уже второй вопрос. Теперь я. Насколько всё серьёзно? – кивает на мою грудь.

Не отвечаю. Сам дал право не отвечать.

– За что ты всем мстишь? – задаю следующий вопрос.

– Насколько всё серьёзно? – повторяет требовательно.

Непонимающе сужаю глаза:

– Тебе-то что?

– Ответь.

– А историю болезни почитать не хочешь?

– Против не буду.

Невесело усмехаюсь и опускаю взгляд на свои руки, которые почему-то дрожат.

– За что? – спрашиваю тихо. – За что мстишь всем? Про меня можешь больше не объяснять, это я поняла. Но за что всем остальным? Сколько их было? Птичек. За что ты Полину в игру втянул?

– Потому что мне это было выгодно.

– Выгодно? – сужаю глаза и не сдерживаю мрачного смеха. – Её изнасиловали. Это тебе выгодно было?

Молчит. В глаза мне смотрит, а пепельница вновь с противным звоном на столе кружится.

– Это Оскар с ней сделал? – голос повышается. – Просто скажи.

– А что ты сделаешь, если скажу?

– Да, или нет? Просто скажи правду.

– Спроси у сестры. Она знает правду.

– Серьёзно? – фыркаю. – Она любит этого урода! Даже если это он её изнасиловал, она…

– Если она его любит, то разве стала бы сопротивляться? – перебивает, и я замолкаю с приоткрытым ртом.

– Значит… не Оскар?.. – слабым шепотом.

Первым взгляд отводит:

– Скоро всё закончится.

– Я тебя не об этом спрашивала. Просто понять пытаюсь всё это… Тебя понять пытаюсь.

– Хочешь знать, за что? – поднимается на ноги и замирает напротив моего стула, одной рукой упираясь в его спинку, второй в столешницу. – За что я мщу им? Об этом ты спросила?

Выдерживает паузу, видимо подтверждения от меня ожидая, а у меня все слова закончились, стоило ему лишь подойти так близко.

– Хочешь пожалеть их? – спрашивает тихо. – Тех, кого Костик друзьями считал? Что, Лиза? Хочешь осудить меня? Потому что я больной на голову урод, раз порчу жизнь тем, кого Костик уважал, любил, друзьями считал?

Слабо качаю головой, сама не понимая, что ответить хочу. У меня нет ответа.

Лицо Макса перекошено от боли и злости. Вижу его так близко, чувствую, буквально сквозь себя его эмоции провожу.

– Почему молчишь? – головой качает. – Ты ведь хотела знать.

– Это… это сложно понять, – хрипло.

– Мне тоже, – болезненно улыбается. – Мне тоже было сложно понять, почему, когда Костик умер, ни одна тварь с ним попрощаться не пришла. Он один там лежал! В гробу. С загримированным какой-то хренью, распухшим лицом, мокрым от слёз его матери! Почему никто таким его увидеть не захотел, а? – шепчет вкрадчиво. – Почему жиртрест Романович, с которым Костян со второго класса одну парту делил, не пришёл с ним попрощаться? Когда этого жирного урода весь класс гнобил, Костик был единственным, кто на его защиту становился, рты всем затыкал! А стоило Костику в дерьмо вляпаться, в гроб попасть, так и забыли про него все. Добряк Костик нафиг никому не нужен стал! Он ведь мёртв уже, зачем время тратить на того, кто всё равно уже ничего не слышит, не видит. Не дышит! – Вздыхает и ещё тише произносит: – Не пытайся понять, Лиза. Всё равно не получится.

– Неужели… неужели вообще никто не пришёл? – себя будто со стороны слышу.

Макс выпрямляет спину и складывает руки на груди:

– Ни одна сука из тех, кого Костик другом считал.

– И поэтому ты им мстишь?

– Мщу? – горько усмехается. – Клетка – не гроб. Из неё выбраться можно. Но вот какого в ней сидеть, одному, без поддержки, без помощи… Потому что никто не придёт, никто не поможет. Сиди и душись своим одиночеством.

– И сколько их таких… было? Птичек, – языком с трудом ворочать удаётся. – Сколько до меня?

– Всего? Не знаю. Меня другие не волнуют. А тех, кто на Костяна забил – семь. Ты седьмая.

Опускаю взгляд и пытаюсь как-то переварить услышанное.

– А Оскар и… и Паша? – спрашиваю.

– Десерт обычно напоследок оставляют, – отвечает небрежно, неверно истолковав мой вопрос, и шагает к окну, пока я провожаю его взглядом. – Ни один компромат Оскару жизнь не сломает, если его жизнь уже – полное дерьмо. А Чача… – И Макс не договаривает, но определённо есть что – чувствую.

– Я имела в виду… почему… почему они не пришли? – наблюдаю как Лучик бродит по кухне, исследуя новое жилище, и внезапно размытым становится – слёзы на подходе.

– Потому что трусы, – отвечает Макс, не задумываясь. – Я говорил тебе – Чача трусливый кусок дерьма. Ещё и лжец.

– Паша не мог не прийти! – для чего-то отстоять его пытаюсь. Не могу поверить, что Паша… тот Паша, каким я его знала, такой трус.

– Тогда почему не пришёл? Или я слепой, не заметил его просто? – Макс разворачивается ко мне, руки на груди складывает и смотрит пристально. – Не было на похоронах твоего Чачи. Может, у него спросишь, раз так и не поняла, какое он чмо?

И вновь слишком тихо становится. Эта тишина хуже любого шума, слишком давящая, слишком напряжённая.

Поднимаюсь со стула и говорю, не подбирая правильных слов, говорю, как думаю:

– Ты не на них зол. Ты на себя зол и на весь мир за компанию. Только вот злость и обида никогда не принесут облегчения и друга твоего не вернут. И если Костя был таким, каким ты про него рассказываешь, он даже не пожалел бы тебя… Месть и жестокость не заслуживают похвалы.

Макс не отвечает. Даже не смотрит на меня.

– Я пойду, – говорю негромко и шагаю к выходу с кухни. – Позаботься о Лучике.

– Подожди, – но Макс преграждает дорогу. Не выглядит требовательно, а так… так будто просто не хочет оставаться один.

– Я в школу возвращаюсь.

– Недавно последний урок начался. Нет смысла.

– Я пойду.

– Останься, – шепчет.

– Зачем? – также тихо.

– Не знаю, – сглатывает, так что «чёрная птица» на шее тут же взгляд приковывает. – Просто… просто останься ещё ненадолго.

– Прости, но… – Боже, почему так говорить сложно? – Не думаю, что твоей девушке это понравится.

Не краснеть. Не краснеть. Только не сейчас, пожалуйста.

«Не отводи взгляд, Лиза. Не показывай, что его девушка каким-то левым боком тебя волнует.»

Не выдерживаю. Прячу глаза и чувствую себя полной идиоткой. А сердце-то как трепещет. Из-за него? Из-за Яроцкого?.. Даже после всего, что услышала?

– Говорят, что от любви можно сойти с ума… Буквально. Веришь в это? – мягким шёпотом и у меня колени дрожать начинают. От того, как близко стоит. От того, каким тоном говорит со мной. От того как смотрит. И добавляет: – Ты хотела знать: где моя мать?

– Нет, – лгу. Мне действительно интересно. Мне настолько интересно, почему в его доме так холодно, почему на стенах нет ни одного фото, почему… по каким вообще страшным причинам этот парень живёт здесь один. Ест один. Почему даже свет не включает. Почему все оставили его?

– Она бросила тебя? – нерешительно спрашиваю.

Болезненная улыбка, которую Макс пытается спрятать под маской безразличия играет на его губах, но в глазах не вижу того холода, который обжигал прежде. Той ненависти, с которой на меня смотрел, будто я ему кинжалом под дых ударила. Нет больше этого, пропало.

И только хуже теперь стало.

– Если расскажу, останешься?

«Нет. Нет, Лиза. Ты не останешься. Ты и так половину дня провела с тем, кого за километр обходить должна.»

– Как надолго? – Глупость моего вопроса подтверждает весёлый смешок Макса, который даже с умилением теперь на меня смотрит. Примерно с тем же, с каким смотрел на больного, страшненького котёнка, но это ведь котёнок, разве можно смотреть на него по-другому? Вот каким его взгляд ощущаю.

– Только ты могла это спросить, – не может прекратить улыбаться. – Будто я тебя запереть собираюсь, и принуждать к чему-то. Эй? Ты опять покраснела.

– Тебе кажется. – Если бы! Обхожу его сбоку и направляюсь к выходу.

Ловит меня за руку и разворачивает к себе.

– Пусти. – Да, мне страшно – себя боюсь. И он видит этот страх в моих глазах, потому что больше не улыбается, больше не выглядит расслабленно и слегка печально, теперь кажется… обессиленным. Одиноким. Ничем не лучше Лучика.

Всё ближе подходит. Скользит ладонью по руке, пока не находит мои пальцы и не переплетает со своими.

– Что… ч-что ты делаешь? – смотрю на него затаив дыхание. Руки – две ледышки, в то время когда спина уже взмокнуть успела.

– Не знаю, – спокойно, мягко. Шаг вперёд делает, а я не могу заставить себя назад отойти, или в сторону, я вообще ничего не могу. Только смотреть на него могу, слушать с каким грохотом в груди сердце бьётся, чувствовать, как кожа мурашками покрывается.

Вторую ладонь осторожно мне за шею заводит, касается кожи мягко, почти невесомо. Его руки тёплые, дыхание размеренное и глубокое… не то, что моё: на каждом судорожном выдохе обрывается.

Наконец включаются остатки разума: на слабых ногах отступаю назад. Ладонь Макса падает с шеи, но вторая продолжает держать меня за руку. Шаг вперёд делает, и ловит за талию, когда я вновь отойти пытаюсь.

– Боишься меня? – шепчет с горечью.

– Нет. – И это правда. Себя боюсь.

– Не простишь никогда?

– Не знаю. – И это тоже правда. Во рту пересыхает, голова кругом идёт. – Зачем ты это делаешь? – качаю ею.

– Что я делаю?

– Ты знаешь, что. – Не могу озвучить. Спросить, почему за руку держит, почему глаз с моего лица не сводит. Язык спросить не поворачивается, это всё моя неуверенность в себе. Разве я могу нравиться ему? Я – мышь по сравнению с Вероникой.

Припадает лбом к моему лбу, скользит пальцами по шее, а я всем телом напрягаюсь, глаза зажмуриваю, но не могу и не хочу убегать, оттолкнуть его не могу. Хочу стоять так до бесконечности, хочу касаться его, хочу вдыхать его запах, чувствовать его тепло.

«Ты сошла с ума, Лиза. Это конец. Обратно дороги нет.»

– Не помнишь, что мне в баре сказала? – шепотом скользит по губам, всего в сантиметре от моих замер. – Когда мне в шею дышала, и засыпала у меня на руках. Не помнишь?

– Нет, – приоткрываю глаза, предчувствуя катастрофу.

Макс беззвучно усмехается, а в глазах ещё больше печали появляется, вины и даже некого сожаления.

– Костя сначала меня попросил с тобой в друзья поиграть, – будто с трудом это произносит, слегка отстраняясь. – И вот я думаю… а что было бы, согласись я?

– Не понимаю, о чём ты…

– Понимаешь, – проводит ладонью по моей пылающей щеке, так что взлететь от ощущения хочется, куда-нибудь далеко, в космос желательно.

– Сейчас всё чаще думаю о том, как всё сложилось бы, если бы в тот день Костик уговорил меня, а не Чачу… Возможно, Костик не напился бы перед тем, как собирался признаться тебе в чувствах. Возможно, Чача не стал бы предателем. Возможно, им бы стал я… Что если бы им стал я?.. Чёртова история, в которой при любом раскладе не обошлось бы без разбитого сердца. Но, возможно, если бы твоим другом попытался стать я, карты легли бы иначе. Возможно, не было бы столько лжи. – Делает паузу и потом обрушивает, как снег на голову: – Возможно, ты бы до сих пор меня любила, Лиза.