Шалости аристократов (сборник)

ГЛАВА 11. Товарищ Бинго

Эта история началась в Гайд-парке — у Мраморной арки, где самые разные диковинные типы собираются по воскресеньям, залезают на ящики из-под мыла и произносят речи. Меня вы тут не часто встретите, но так случилось, что в первое воскресенье после возвращения в добрую старую метрополию мне необходимо было нанести визит одному приятелю на Манчестерской площади, и, решив прогуляться, чтобы не прийти на свидание слишком рано, я забрёл именно в то место, о котором говорил.

Хотя Империя уже не та, что была раньше, я всегда думаю, что Гайд-парк по воскресеньям — это душа Лондона. Я хочу сказать, попав туда, ссыльный чувствует, что наконец-то вернулся домой. Так что после вынужденного пребывания в Нью-Йорке я стоял в Гайд-парке, жадно впитывая его атмосферу. Мне даже нравились чудаки на ящиках, потому что я понимал, что наконец-то очутился у себя на родине.

На почтительном расстоянии справа от меня парни в цилиндрах слушали миссионера; слева довольно энергично выступал атеист, говоривший не совсем внятно из-за отсутствия зубов; передо мной стояла группа мыслителей со знаменем, на котором было написано: «Герольды Красной Зари». Один из герольдов, бородатый тип в мятой шляпе и твидовом костюме, распространялся о Праздных Богачах так красочно, что я остановился послушать. Примерно через минуту я услышал над своим ухом чей-то голос:

— Мистер Вустер, если не ошибаюсь?

Полный, невысокий мужчина. Сначала я не сообразил, кто он такой, потом до меня дошло. Дядя Бинго Литтла, который пригласил меня на ленч, когда малыш Бинго влюбился в официантку из забегаловки. Неудивительно, что я не узнал его с первого взгляда. Когда я видел Литтла-старшего в последний раз, он был обрюзгшим стариком, севшим за стол в домашних тапочках и халате; сейчас передо мной стоял самый настоящий франт. Цилиндр, визитка и сверхмодные брюки с голубыми штрипками сверкали и переливались на солнце. Короче, он был одет с иголочки.

— О, здравствуйте! — сказал я. — Набираетесь сил?

— Я прекрасно себя чувствую, благодарю вас. А вы?

— На все сто. Только что вернулся из Америки.

— Ах! Собирали материал для одного из ваших восхитительных романов?

— Что? — Я не сразу сообразил, о чём он говорит. Затем я вспомнил историю с Рози М. Бэнкс.

— О, нет. Просто решил на время поменять образ жизни. Вы давно не видели Бинго? — торопливо спросил я, меняя тему разговора, чтобы не обсуждать с ним моей литературной деятельности.

— Бинго?

— Вашего племянника.

— А, Ричарда. Да, довольно давно. После моей женитьбы наши отношения стали весьма прохладными.

— Очень жаль. Значит, вы женились, что? Как поживает миссис Литтл?

— Моя жена в прекрасном здравии. Но… гм-м-м… она не миссис Литтл. Со времени нашей последней встречи великодушный суверен милостиво пожаловал мне звание пэра. После опубликования Списка Награждений я стал лордом Биттлшэмом.

— Прах меня побери! Правда? Примите мои самые искренние поздравления! Так держать, что? Лорд Биттлшэм? — переспросил я. — Так это вы владелец лошади Океанский Бриз?

— Да. Женитьба во многих отношениях расширила поле моей деятельности. Моя жена интересуется скачками, и теперь я содержу небольшие конюшни. Насколько я понимаю, Океанскому Бризу отдают предпочтение — по-моему, это так называется — на скачках в Гудвуде, поместье герцога Ричмондского в Суссексе.

— Гудвудский кубок! Совершенно верно! Я готов продать последнюю рубашку и все деньги поставить на Океанский Бриз!

— Вот как? Надеюсь, животное оправдает ваши ожидания. Сам я в этом ничего не понимаю, но жена говорит, знатоки считают мою лошадь — если я не перепутал термин — «верняком».

В этот момент я обратил внимание, что толпа притихла и с любопытством на нас смотрит, а бородатый парень на ящике тыкает пальцем в нашем направлении.

— Да, посмотрите на них! Посмотрите внимательно! — вопил бородач, заглушая голос атеиста и тем более невнятное бормотание миссионера. — Вы видите перед собой типичных представителей класса, который веками угнетал несчастных бедняков! Лентяи! Бездельники! Взгляните на тощего верзилу с маской вместо лица! Работал ли он честно хоть один день за всю свою жизнь? Нет! Вор, пустомеля и кровопийца! Могу поспорить, он не расплатился с портным за свои брюки!

По— моему, он перешёл на личности, и, должен признаться, мне это не понравилось. Однако у лорда Биттлшэма вид был довольный.

— Эти ребята обладают даром чётко выражать свои мысли. — Он ухмыльнулся.

— За словом в карман не полезут.

— Не забудьте о толстяке! — продолжал бородач. — Не обойдите его своим вниманием. Знаете, кто он такой? Лорд Биттлшэм! На свете найдётся мало людей хуже, чем он. Как вы думаете, чем он занимается с утра до вечера? Обжирается! Его бог — его желудок, и он непрестанно приносит ему жертвоприношения в виде пищи. Если б вы сейчас вспороли ему брюхо, из него вывалилось бы столько еды, что хватило бы десяти рабочим семьям на неделю!

— А знаете, метко сказано, — заметил я, но старикан, видимо, был лишён чувства юмора. Он покраснел как варёный рак и запыхтел как кипящий чайник.

— Пойдёмте отсюда, мистер Вустер, — сказал он. — Я не из тех, кто выступает против свободы слова, но я отказываюсь выслушивать вульгарную брань в свой адрес.

Мы не спеша тронулись в путь, а бородач продолжал выкрикивать гнусные оскорбления нам вслед. Жутко неприятно.

На следующий день я ненадолго забежал в клуб и неожиданно увидел в курительной комнате Бинго.

— Привет, старина! — воскликнул я, искренне обрадовавшись встрече. — Как жизнь?

— Бьёт ключом.

— Вчера я видел твоего дядю.

Рот малыша Бинго растянулся до ушей.

— Знаю, пустомеля. Присаживайся, старичок, и выпей из меня немного крови. Много наворовал, пока мы не виделись?

— Великий боже! Но ведь тебя там не было!

— Нет, был.

— Я тебя не заметил.

— Нет, заметил. Просто не узнал из-за растительности.

— Растительности?

— Бороды, мой мальчик. Ценнейшее моё приобретение. Изменяет до неузнаваемости. Само собой, неприятно, когда вслед тебе кричат «Бобёр», но с этим можно смириться.

Я уставился на него, открыв рот.

— Не понимаю.

— Это долгая история. Выпей мартини или виски с содовой, и я всё тебе объясню. Но сначала скажи мне честно, ты когда-нибудь видел такую красавицу? Разве она не самая удивительная девушка в мире?

И внезапно он вытащил откуда-то фотографию — как фокусник кролика из шляпы, — и принялся махать ею перед моим носом. Особа женского пола, на ней запечатлённая, казалось, состояла из одних глаз и зубов.

— Боже всемогущий! — воскликнул я. — Только не говори мне, что ты опять влюбился!

Он бросил на меня недовольный взгляд.

— Что значит «опять»?

— На моей памяти с весны ты влюблялся по меньшей мере в дюжину девушек, а сейчас начало июля. Официантка в забегаловке, и Гонория Глоссоп, и…

— Ха! Хо! Те девушки? Быстро проходящие увлечения. Теперь это серьёзно.

— Где ты с ней познакомился?

— На крыше автобуса. Её зовут Шарлотта Кордэ Роуботам.

— Великий боже!

— Она не виновата, бедное дитя. Её отец окрестил её так потому, что он является горячим приверженцем революции, а подлинная Шарлотта Кордэ, если мне не изменяет память, обожала резать угнетателей в ванных, за что её можно только уважать. Ты обязательно должен познакомиться с Роуботамом-старшим, Берти. Удивительный старик. Собирается истребить всю буржуазию, раздать землю бедным и отменить титулы. Что может быть справедливее? Но ты спрашивал меня о Шарлотте. Мы сидели на крыше автобуса, и в это время пошёл дождь. Я предложил ей свой зонтик, и мы разговорились о том, о сём. Я влюбился и взял её адрес, а через несколько дней купил бороду и пошёл знакомиться с семьёй Роуботамов.

— Но для чего тебе понадобилась борода?

— Видишь ли, пока мы ехали в автобусе, Шарлотта мне всё рассказала о своём отце, и я понял, что если хочу бывать у них в доме, мне надо стать членом этой самой «Красной Зари». Сам понимаешь, не мог же я толкать речи в Гайд-парке, не изменив своей внешности. Поэтому я купил бороду, и, клянусь своими поджилками, старина, я в неё просто влюбился! Когда мне приходится её снимать, чтобы, скажем, пойти в клуб, я чувствую себя голым! Борода здорово помогла мне наладить отношения со стариком Роуботамом. Он уверен, что я большевик, вынужденный скрываться от полиции. Нет, правда, ты обязательно должен познакомиться с Роуботамом, Берти. Кстати, что ты делаешь завтра днём?

— Ничего особенного. А в чём дело?

— Прекрасно! Тогда ты сможешь всех нас пригласить к себе на чай. Я обещал сводить их в популярное кафе «Львы» после сходки, которая состоится завтра в Ламберте, но так даже лучше. Сэкономлю кучу денег, а в наши дни, если ты не потратил пенни, считай, ты его заработал. Дядя сказал тебе, что он женился?

— Да. Кроме того, он дал мне понять, что ваши отношения стали весьма прохладными.

— Прохладными? Они на точке замерзания. С тех пор как старикан женился, он тратит деньги направо и налево, а на мне экономит. Я думаю, звание пэра обошлось ему в кругленькую сумму. Говорят, сейчас даже титул баронета стоит чёрт-те сколько. И он содержит скаковую конюшню. Кстати, загони последнюю рубашку и все деньги поставь на Океанский Бриз. Скачки на гудвудский кубок. Верняк.

— Сам знаю.

— Пролететь невозможно. Я собираюсь выиграть достаточно денег, чтобы жениться на Шарлотте. Ты, конечно, будешь в Гудвуде?

— Естественно!

— Мы тоже. В день скачек у нас состоится сходка рядом с пэддоком.

— Но послушай, зачем тебе так рисковать? Твой дядя наверняка будет в Гудвуде. А вдруг ты попадёшься ему на глаза? Он обозлится хуже некуда, если узнает в тебе парня, который смешал его с грязью в Гайд-парке.

— Как, прах побери, он может меня узнать? Пошевели мозгами, ты, вороватый кровопийца! Мне сошло это с рук вчера, сойдёт и в Гудвуде. Ну ладно, спасибо тебе за любезное приглашение, старина. Мы будем счастливы прийти к тебе завтра. Прими нас как следует, и да благословит тебя бог. Кстати, я, должно быть, ввёл тебя в заблуждение словом «чай». Не вздумай угостить нас ломтиками хлеба с маслом толщиной с сигаретную бумагу. Мы, революционеры, любим хорошо поесть. Нам потребуется что-нибудь вроде омлета, оладьев, джема, ветчины, булочек и сардин. Придём ровно в пять.

— Но, послушай, я не знаю…

— Всё ты знаешь. Олух царя небесного, ты ещё не раз поблагодаришь меня за этот чай после того, как разразится революция. Когда ты увидишь, как старик Роуботам бежит по Пикадилли, держа в каждой руке по окровавленному ножу, ты будешь счастлив напомнить ему, что в своё время он пил у тебя чай с устрицами. Нас будет четверо: Шарлотта, твой покорный слуга, старик и товарищ Батт. Он наверняка с нами увяжется.

— Кто такой, чёрт побери, товарищ Батт?

— Ты не обратил внимания на парня, который стоял слева от меня в Гайд-парке? Невысокий тщедушный тип. Похож на дохлую треску. Это Батт. Мой соперник, прах его побери. В настоящий момент он вроде как обручён с Шарлоттой. Пока я не появился, его дело было на мази. У него голос как труба, и старик Роуботам души в нём не чает. Но, — будь я проклят, — если я не смогу переплюнуть этого Батта, заткнуть его за пояс и выбросить на помойку, где ему самое место, значит, я уже не тот, что был раньше. Может, он и умеет надрывать глотку, но у него нет моего дара красноречия. Слава богу, в Оксфорде я управлял лодкой во время регаты. Ну ладно, мне пора. Послушай, не подскажешь, где бы мне раздобыть пятьдесят фунтов?

— Почему бы тебе не пойти работать?

— Работать? — изумлённо переспросил Бинго. — Мне? Нет, спасибо, я как-нибудь выкручусь. Дело в том, что на Океанский Бриз я хочу поставить не меньше полтинника. До завтра, Берти. Благослови тебя господь, старичок, и не забудь про оладьи.

Понятия не имею, почему так получилось, но ещё со школьной скамьи я чувствовал себя ответственным за малыша Бинго. Я хочу сказать, он мне не сын (слава богу), и не брат, и вообще не имеет ко мне ни малейшего отношения, но тем не менее большую часть моей жизни я вынужден хлопотать над ним как курица над яйцом и вечно вытаскивать его из всяких передряг. Должно быть, тут дело в том, что я человек редкой души, или как там это называется. По правде говоря, его последнее любовное приключение довольно сильно меня обеспокоило. Казалось, он выбивался из последних сил, чтобы стать членом семьи умалишённых, но как, прах меня побери, он собирался содержать даже ненормальную жену на ноль дохода в год, было выше моего понимания. Старикан Биттлшэм наверняка бы перестал выплачивать Бинго содержание, если бы он вступил в подобный брак, а чем лишить Бинго содержания, проще было дать ему топором по голове и прекратить его мучения раз и навсегда.

— Дживз, — сказал я, вернувшись домой. — Я сильно волнуюсь.

— Сэр?

— За мистера Литтла. Я тебе ничего сейчас не стану объяснять, потому что завтра он приведёт к нам на чай своих друзей, и тогда ты сможешь составить о них своё мнение. Я хочу, чтобы ты внимательно наблюдал за ними, Дживз, и сделал бы определённые выводы.

— Слушаюсь, сэр.

— Кстати, насчёт чая. Подай на стол оладьи.

— Да, сэр.

— А также джем, ветчину, булочки, омлет и пять или шесть вагонов сардин.

— Сардин, сэр? — переспросил Дживз, задрожав с головы до ног.

— Сардин.

Наступило неловкое молчание.

— Не упрекай меня, Дживз, — сказал я. — Это не моя вина.

— Нет, сэр.

— Ну, кажется, всё.

— Да, сэр.

Я видел, что малый явно загрустил.

Когда ты ждёшь в жизни каких-то больших неприятностей, как правило, всё обходится, но в случае с Бинго и его друзьями этого не произошло. С того самого момента, как он навязался ко мне в гости, я чувствовал, что дело дрянь, и не ошибся. Самым неприятным во всей этой истории был факт, что впервые с тех пор, как я познакомился с Дживзом, я увидел его почти взволнованным. Мне кажется, у каждого человека есть своё больное место, и малыш Бинго ударил по нему Дживза в тот самый момент, когда ворвался в комнату, украшенный шестидюймовой бородой, свисавшей с его подбородка. Я совсем забыл предупредить Дживза насчёт бороды, и для бедняги она была как гром среди ясного неба. Я увидел, как у малого отвалилась нижняя челюсть, после чего он ухватился за стол, чтобы не упасть. Заметьте, я его не виню. Мало кто выглядел омерзительнее, чем малыш Бинго, поросший мхом. Дживз побледнел, но слабость его быстро прошла, и он вновь стал самим собой. И тем не менее мне было ясно, что он испытал сильное душевное потрясение.

Малыш Бинго был слишком занят тем, что представлял меня толпе своих знакомых, и поэтому не обратил на Дживза никакого внимания. Такую коллекцию людей я видел впервые в жизни. Товарищ Батт выглядел как упырь, вышедший из мёртвого леса после дождя; побитый молью — другими словами я не могу описать старика Роуботама; что же касается Шарлотты, глядя на неё, я перенёсся в неведомый мне кошмарный мир. По правде говоря, если б она отказалась от жирной пищи и занялась бы зарядкой по утрам и вечерам, это пошло бы на пользу и ей, и тем, кто с ней общался. А так её было слишком много. Пышные формы. Вежливо говоря, чрезмерная упитанность. Кроме того, быть может, у неё и было золотое сердце, но первое, что бросалось в глаза, были её золотые зубы. Я знал, что малыш Бинго, когда на него находило, мог влюбиться в любую особь противоположного пола, но на этот раз я не находил ему оправданий.

— Мой друг, мистер Вустер, — заключил Бинго церемонию представления. Старик Роуботам сначала оглядел меня с ног до головы, потом окинул точно

таким же взглядом комнату и, насколько я понял, остался недоволен. Само собой, моя квартира не поражает восточным великолепием, но я привык к комфорту, и ему, видимо, это пришлось не по душе.

— Мистер Вустер? — спросил он. — Могу я называть вас товарищ Вустер?

— Простите?

— Вы сочувствуете революции?

— Ну, видите ли, не совсем. Понимаете, насколько мне известно, смысл революции заключается в том, чтобы резать таких, как я, а мне такая перспектива не очень нравится.

— Но я склоняю его к этой мысли, — заверил Бинго. — Я с ним борюсь. Ещё несколько бесед, и он одумается.

Старик Роуботам посмотрел на меня с сомнением.

— Товарищ Литтл обладает даром красноречия, — признался он.

— Я думаю, он говорит просто замечательно, — заявила девица, и малыш Бинго посмотрел на неё с такой преданностью и обожанием, что я чуть было не упал. Товарища Батта этот взгляд привёл в уныние. Он скорчил физиономию ковру и пробормотал что-то насчёт игры с огнём.

— Чай подан, сэр, — сказал Дживз.

— Чай, ребята! — воскликнула Шарлотта, встрепенувшись, как лошадь при звуках охотничьего рога. Мы сели за стол.

Странно, как человек меняется с годами. Помнится, в школе я душу продал бы за омлет и сардины в пять часов пополудни, но мои дурные привычки прошли с возрастом, и сейчас, должен признаться, я с ужасом смотрел, как сыновья и дочь революции уткнулись в тарелки и принялись поглощать пищу. Даже товарищ Батт временно повеселел и по уши зарылся в омлет, отвлекаясь только для того, чтобы выхлебать очередную чашку чая. В конце концов кипяток закончился, и я повернулся к Дживзу.

— Принеси кипятку.

— Слушаюсь, сэр.

— А? Что такое? Что такое? — Старик Роуботам поставил чашку на блюдце и сурово на нас посмотрел. Затем он похлопал Дживза по плечу. — Никакого раболепия, мой милый, никакого раболепия!

— Прошу прощенья, сэр?

— Не называй меня «сэр». Говори мне «товарищ». Ты знаешь, кто ты такой, мой милый? Пережиток обречённой феодальной системы.

— Слушаюсь, сэр.

— Кровь закипает в моих жилах, когда я слышу…

— Не хотите ли сардинку? — предложил Бинго, тем самым совершив первый разумный поступок за всё время нашего знакомства. Старик Роуботам взял три сардинки и успокоился, а Дживз удалился. Хотите верьте, хотите нет, по его спине было видно, что он чувствовал.

Наконец, когда мне начало казаться, что чаепитие будет продолжаться вечно, я неожиданно понял, что гости собрались уходить.

Сардины и примерно три четверти кварты чая умиротворили старика Роуботама. Он дружелюбно пожал мне руку.

— Я должен поблагодарить вас за гостеприимство, товарищ Вустер, — сказал он.

— Ну что вы! Не за что! Был очень рад…

— Гостеприимство? — фыркнул товарищ Батт над моим ухом, и мне показалось, у меня лопнула барабанная перепонка. Он угрюмо покосился на малыша Бинго и девицу, которые стояли у окна и хихикали. — Я удивлён, что кусок не застрял у меня в горле! Яйца! Оладьи! Сардины! Пища, вырванная изо рта голодающих бедняков!

— О, знаете ли! Какая ужасная мысль!

— Я пришлю вам литературу о Деле Рабочего Класса, — пообещал мне старик Роуботам. — А со временем, надеюсь, я увижу вас на наших сходках.

Дживз пришёл убрать со стола и застал меня среди руин. Хоть товарищ Батт однозначно высказался по поводу угощения, он прикончил всю ветчину, а если б то, что осталось от джема, можно было засунуть в рот голодающим беднякам, они даже не почувствовали бы его вкуса.

— Ну, Дживз, — спросил я, — что скажешь?

— Я предпочёл бы не высказывать своего мнения, сэр.

— Дживз, мистер Литтл влюблён в эту особу женского пола.

— Я понял, сэр. Она слегка шлёпнула его в коридоре.

— Шлёпнула?

— Да, сэр. Игриво.

— Великий боже! Я не знал, что дело зашло так далеко. А как отреагировал товарищ Батт? Или, может, он не видел?

— Он зорко наблюдал за всем происходящим, сэр. Мне показалось, он сильно ревнует.

— Я его не виню. Дживз, что нам делать?

— Не могу сказать, сэр.

— Знаешь, всё это ужасно.

— Совершенно верно, сэр.

Другого утешения я от Дживза не добился.