Шаманский космос

1

Зона хаоса

Тьма включается не за грош

Девчонка была хирургом и певчей птицей, непревзойденным и неумолимым мастером колющего и режущего оружия.[1] Со всеми обидами наготове, мы встретились в клубе любителей нейробуйства. Я вошел бестелесным нетекстурированным никто, и сквозь меня просвечивали стены. Воплощенные шрамы на зарубцевавшихся ранах, невозмутимые и беспринципные отморозки в третьем поколении, мы накачивались наркотой, пока мир вокруг нас травился собственными токсинами. Печальные тени в ее волосах, медленный танец сигаретного дыма, прикосновение прохладной бутылки, что мгновенно теплела, когда исходящие диаграммы наблюдали за нашими перемещениями. Улицы, драгоценные огни, колыхавшиеся под плоскостью реальности. Ее шершавый язык, словно окись железа, когда мы поднимались куда-то в кабине лифта. В ее волосах прячется телефон.

После этого я утратил всякое ощущение времени — ненадолго. Чья-то квартира. Я смотрел на какой-то непонятный ящик из хрупких частей, весь оплетенный поддельными проводами — октябрьский переключатель, так он назывался. У меня было что-то похожее, аппарат активации. Что? У меня в голове проносились какие-то странные образы натяжения, разрядки и распадающихся наплывов. Тело царит на Земле, вспомнил я. Насущная ложь.

Лампочка раскачивалась под потолком, словно повешенный призрак. Я провел тонким лезвием через смазанный центр входного штампика у себя на запястье. Рана раскрылась, растянувшись в полоску клейкой крови. Это было похоже на железнодорожный разъезд: параллельные линии путей встречались и расходились, расщепляясь в пропитке красного света. Кто я?

Элементальный трепет этерической тяги заколыхался в натриевой тьме справа, едва различимый сквозь мозговую пену. Внешнее влияние, натянутое, как серебряные тросы на сцене.

Я был в очень плохом состоянии. Глубинная маскировка — я снова в ней потерялся. Я был Аликсом, ультра-ярким героем, или что-то типа того. Я встал, протискиваясь сквозь вязкое пространство, и натянутые узоры дрожали, как паутина. Девочка — дитя лофта — готовила снаряжение в задней комнате, ее кожаный кокон для переноса был центром большой паутины в высокочастотном поле. Эффект кирлиан. Трансформационные настройки увязли в темноте; она застряла, ее засекли, ей придется умереть. Но я еще не закончил. Этерические нити по-прежнему пронизывали меня — тем лучше.

Я взрезал бритвой застывший кокон — ленточки студенистого активизатора потянулись от ее бледного лица, — она даже не шелохнулась. Сидела, уронив голову на руки.

Кресло уже отъезжало в угол, когда на передней панели открылись электропроемы, и в комнату хлынул поток элементов. Налитые кровью интервалы подземного перемещения и магические полеты.

У нее была маленькая и изящная голова. Сгенерированный долю секунды назад, ее дух вошел в талый хаос падшей зимы, краткосрочные люди свирепо набросились на нее за восхитительные видения, и она умерла на одну-две отметки. Годы соединились в сговоре, отрицая друг друга. Семья попалась в ловушку восторга перед знаменитостями, их жизни в сухом доке. Детей потрошили, как перьевые подушки и сгребали в системы. Хирурги передавали свои ошибки, культура красила листья в зеленый цвет, хотя они уже были зелеными, завершенными и повторенными не один раз, и от этого было так мутно и нехорошо, и птицы бросали монетки в раскрытые клювы голодных птенцов. Она научилась плакать с закрытыми глазами, слезы текли под кожей и омывали череп. Ранние сны рушились, как империи. По крайней мере, можно было не опасаться, что ее ярость умрет среди лжи. Изгнанная и доверчивая, она прозревала систему в событиях, пряталась в толпах, изучала каркасы людских потребностей и фантазий, что протянуты между людьми, как канаты на зазубренных театральных подмостках, и только потом поняла, что другие этого не видят. Налитые кровью ущелья обид, глубокие раны, крики в больничных палатах, удаленные деньги, клетка, застеленная снегом, белая девочка свернулась калачиком вокруг белой души.

И Доминанты выделили ее из общего хора. Новые отцы научили ее работать с заряженными сигилами, и использовать их как оружие, и красться по городу на чувствительных коготках. Но что-то прежнее в ней осталось, незаметный изъян, что обыскал тайники и украл секрет. Священная телеметрия. И все это хлынуло прямо в меня за мгновение до того, как ее голова разорвалась словно воздушный шар, наполненный водой.

Левая половина тела горела огнем. Я сотрясался в рыданиях. Нескольких слоев кожи — как ни бывало. Она была так мучительно, так агрессивно красива под своим макияжем. Везучие люди не верят в удачу — неудачники знают, что она все-таки есть.