Шарко

Пролог

«Океанополис»[1] в Бресте, март 2015 года

Человек нашел своего кумира среди хищников: акула – поразительный результат безупречной эволюции, над которым природа трудилась миллионы лет. Машина с бесчисленными рядами зубов и идеальными аэродинамическими очертаниями, способная учуять капельку крови, растворенную в олимпийском бассейне. Генератор страха.

Страх… Он тоже исходил из глубины веков и стоял на страже выживания видов. И в этот самый момент он схватил за горло юного Лукаса, смешного человечка, стоящего под огромными бело-серыми брюхами, которые скользили над его головой. Столь всеобъемлющий страх он испытал впервые – словно крошечные лучники натянули каждый его мускул, призывая немедленно дать стрекача. Даже защищенный акриловым оргстеклом толщиной более двадцати сантиметров, ребенок жался к ноге отца, в котором детский страх давно сменился тягой к исследованию корней зла.

Как и другие посетители с ним рядом, Филипп любил бросать вызов морским чудовищам, пребывая в безопасности на одном из главных аттракционов аквариума «Океанополиса». Именно поэтому он приблизил лицо вплотную к стеклу, и его взгляд погружался в холодные глаза акулы-зебры, акулы-быка, рыбы-молота и тигровой акулы. Последняя производила особенно сильное впечатление. Конечно, эта акула не была той «большой белой», которую прославил Спилберг, но ничем ей не уступала: четыре метра, пятьсот килограммов, сотни загнутых зубов, способных разорвать на куски любого человека.

В толпе раздались возгласы, когда череда пузырьков нарушила демонстративный покой огромного аквариума. Как раз ради этого они все и собрались здесь: пережить опосредованный страх. Дьявольский прыжок в великое чувство опасности.

В глубине бассейна появилась фигура аквалангиста, лавирующего между скалами. С медленным взмахом ласт он приблизился к стеклу, дружески приветствовал публику и нажал на кнопку циферблата, закрепленного на запястье. Филипп узнал аппарат, который используют для измерения сердечного ритма. Человек-лягушка начал собирать зубы, валяющиеся на дне, под внимательным взглядом коллеги, чья тень едва угадывалась на поверхности бассейна, шестью метрами выше. Подстраховывает коллегу. На всякий случай.

Лукас покрепче вцепился в отцовскую ногу:

– Он с ума сошел! Они его съедят!

Филипп не поддался – ложная тревога, приведшая сына в ужас, забавляла его. Он знал, что хищники накормлены и не проявят никакой агрессивности к знакомому служителю. С чего дрожать? В сущности, грустное зрелище этот аквалангист, плавающий рядом с сытыми акулами, большинство которых не представляют ни малейшей угрозы.

Он незаметно оглядел стоящих рядом посетителей. Зачем все они собрались здесь и пялятся на то, как человек в смешном костюме собирает дурацкие куски зубной эмали? Не питают ли они, как и он сам, надежду, что произойдет нечто? Хотя по большому счету хищники всего лишь красовались в аквариуме.

Почувствовав легкий укол стыда, Филипп взял сына за руку:

– Пошли. Съедим по мороженому.

Лукас горячо поддержал предложение. В семь лет ему неизмеримо больше нравились шарики ванильного, чем акулы. Не успели они отойти и на три шага, как в толпе раздался новый крик:

– Нож!

Филипп обернулся. Кричала женщина, всем телом прилипшая к прозрачной перегородке. Вокруг начали привставать на цыпочки, чтобы лучше разглядеть. Что происходит? Молодой человек с сыном стали проталкиваться к своему прежнему месту, но его уже заняли. Стоя в глубине бассейна, аквалангист достал из чехла, закрепленного на бедре, нож с зазубренным лезвием. Странный жест, вызвавший беспокойство у его коллеги наверху, остававшегося в полной безопасности по другую сторону стеклянных стен.

Может, это был какой-то цирковой номер? Профессионал стоял на месте, не сводя глаз с цифр, высвечивающихся на его часах, и не выпуская из рук ножа, в то время как огромные рыбины не выказывали никаких признаков агрессивности. Каскад пузырьков, вырывавшихся из клапана через равные промежутки времени, свидетельствовал об отсутствии паники. Лукас дергал отца за руку, требуя, чтобы они ушли, но Филипп не поддавался. Синие глаза аквалангиста, увеличенные стеклом маски и прозрачными стенами, приковывали его к себе: в них отражалась глубокая умиротворенность.

Затем, все с той же изысканной медлительностью, служитель снял перчатку с левой руки и глубоко рассек себе ладонь. Алые завитки заколыхались в воде. С этой секунды в толпе раздались по-настоящему тревожные крики и недоверчивые возгласы: «Это что, трюк?» или «Он и правда поранился?». Вокруг Филиппа и его сына, прижатых к стеклу, нарастало напряжение. Ребенок плакал. Люди сбились в кучу, вновь прибывшие – те, что прибежали из соседнего зала, – тоже требовали свой кусок пирога. Какую-то женщину сдавили, она почувствовала себя плохо и принялась ругать всех, кто напирал на нее сзади. Толпа разомкнулась, давая ей выйти.

Пульсирующий сигнал в голове Филиппа настоятельно требовал бежать, прежде чем будет пройдена точка невозврата, но иная сила, вобравшая в себя куда более мощные примитивные инстинкты, парализовала его. Человек с окровавленной рукой, акулы вокруг: он должен был понимать, что за этим последует. Аквалангист успокоил их однозначным жестом, сведя в кружок указательный и большой пальцы. Все хорошо, он знает, что делает, никакой опасности.

Акулы явно заволновались. Их черные тени стали еще четче в свете, бьющем со дна аквариума. Филиппа удивило их число: с момента прихода он насчитал пять или шесть акул, но сейчас около дюжины плавали в сжавшемся пространстве вертикального столба над аквалангистом, как будто стены бассейна сдвинулись.

Подросток справа от Лукаса увековечивал каждый момент на своем телефоне. Две-три палки для селфи взмыли над толпой, как перископ любознательного мозга, обеспечивая всему миру возможность насладиться странным зрелищем. Мания все снимать. Очевидно, не пройдет и часа, как все будет выложено в Интернет и соберет кучу просмотров.

– Отойдите! Отойдите!

Человек в шортах и сандалиях, с переговорным устройством в руке, стремительно пробился сквозь скопление людей. На его белой футболке болтался бейджик с логотипом аквариума – изображением дельфина. С напряженным лицом он встал перед стеклянной стеной и произвел руками несколько пассов. Не требовалось быть специалистом, чтобы понять: он приказывал служителю незамедлительно подняться на поверхность.

Но тот покачал головой, решительно отказываясь двинуться с места. Еще раз он просигналил, что ситуация под контролем, и перевел взгляд на свой измеритель сердечного ритма.

Первой решила исследовать источник крови акула-зебра. Волна, поднятая ее стремительным движением, нарушила равновесие аквалангиста, который снял ласты и укрепился на дне, встав на колени. Кровь продолжала струиться из его раны. Перемещения акул становились все более хаотичными, их силуэты скручивались по спирали, круглые белые, почти слепые, глаза метались из стороны в сторону.

Крики: «Вытащите его оттуда!» и «Сделайте что-нибудь, они его сожрут!» – множились, но никто не покидал наблюдательного поста. Зал был уже переполнен, даже боковые входы и выходы оказались забиты. Филипп обнял сына и прижал к себе, развернув лицом к толпе. Если суждено случиться трагедии, главное – чтобы Лукас этого не увидел.

Работник бассейна рядом с ними, очевидно местный начальник, наговаривал приказы в переговорное устройство. Потом поднял глаза. Дождь из рыбьих голов, кальмаров и потрохов хлынул с поверхности воды. Служащие там, наверху, выворачивали ведра с кормом в надежде отвлечь внимание акул, притупить их сверхтонкое обоняние. Остекленевшие глаза бывшей дорады скользнули вдоль стеклянной перегородки. Посетители начали действительно осознавать, что именно происходило у них на глазах: обезумевший человек и впрямь рисковал быть разорванным на куски.

Корм ничего не изменил: в бассейне воцарилось чисто животное безумие, словно зараза передалась от человеческой крови, теплой и одуряюще пахнувшей. Животные отнюдь не растеряли свои охотничьи инстинкты, обеспечившие выживание, – те же примитивные инстинкты, которые заставляют акул-быков пожирать друг друга в материнской матке, чтобы на свет появился только сильнейший.

И сильнейший властвовал там, в бассейне, а в глубине его рептильного мозга[2] гнездилась память каннибала. Пожирать, чтобы выжить. Пожирать во имя размножения и существования вида. Пожирать – потому что таков инстинкт, заложенный в генах любых живых существ.

Тигровая акула предприняла первую атаку. Она лишь коснулась жертвы и внезапно свернула, чтобы начисто оторвать раненую руку. Маска аквалангиста исчезла за пузырьками боли, и с этой секунды он начал биться, пытаясь всплыть на поверхность, как если бы только сейчас осознал неминуемость смерти. Он проплыл три метра по вертикали, потом его дернули влево челюсти, сомкнувшиеся на икре.

Остальное стало просто резней.

Жестокая кровожадность акул потрясла скучившихся зевак. Крики, слезы, обмороки. Те, кто находился в первых рядах, рвались убежать, как если бы монстры могли разбить стекло и разорвать их тоже, но напиравшие сзади, которые ничего не видели, стояли стеной. Захваченные волной зрителей, Филипп и Лукас оказались стиснутыми без всякой надежды выбраться. Мальчик увидел, как прямо перед ним проплыл неопреновый ботинок вместе с оторванной ногой внутри.

Когда зал наконец удалось освободить от людей, в аквариуме остались только желтый кислородный баллон аквалангиста, зарывшийся в песчаное дно недалеко от его головы, и хоровод обрывков плоти, повисший в едва замутненной воде. Шесть литров крови, которую должно было содержать тело весом в семьдесят два кило, растворенные в воде аквариума, невозможно было даже различить. Отряд акул снова завел свой спокойный танец, их наиболее насытившиеся товарки укрылись где-то в углу, за скалами. Для них – обычный день, сдобренный небольшой добавкой.

Несмотря на психологическую травму, с которой Филиппу и Лукасу пришлось бороться в последовавшие недели, одна картина навсегда впечаталась в память отца: взгляд аквалангиста перед самой атакой «зубов моря»[3].

В этом взгляде был вызов.