Учиться бесплатно, действительно, оказалось практически нереально. В одном из первых училищ, куда я пришла, заведующие различными кафедрами не слишком прозрачно намекнули, что бюджетных учебных мест мало и за возможность обучаться требуется выложить кругленькую денежную сумму. Поняв, что денег у меня нет, они вяло развели руками и дали ещё три адреса других училищ.
Я моталась до вечера, но везде было одно и то же. Зато меня всюду щедро снабжали адресами. Эти адреса, впрочем, тоже ничего не давали. И в последнем училище, как и во всех предыдущих, развели руками, дав мне ещё один адрес.
«Всё! – решила я, – если и там не получится, значит, не судьба!»
Было очень грустно. Чтобы не зареветь, я купила пломбир в вафельном стаканчике. Мягкое мороженое немного успокоило мои нервы. Тяжело вздохнув, я снова спустилась в метро.
Добиралась до места часа полтора. Здание находилось на окраине Москвы. Это оказалась пятиэтажная постройка, сохранившаяся ещё с хрущёвских времен. На двери второго подъезда висела железная табличка. Видимо, её давно не обновляли, и надпись на ней практически стёрлась. Табличка гласила – «Те…ральное учи…ще имени…». Фамилию, вообще, невозможно было разобрать.
Я с трудом отворила тяжеленную дубовую дверь и начала подниматься по лестнице. Дом, похоже, был жилой. На дверях значились номера квартир. Глазки, коврики – всё было на своих местах, как полагается. Наконец, на четвёртом этаже я обнаружила коричневую потрёпанную дверь, на которой под номером тридцать четыре располагалась кое-как налепленная клейкой лентой бумаженция, гласившая: «Театральное училище. Добро пожаловать!» Звонка нигде рядом с дверью не наблюдалось.
Пока я стояла в нерешительности, дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возникло нечто, лицом и фигурой отдалённо напоминающее мужчину, но внешним обликом больше похожее на дверь. Потрёпанные выцветшие джинсы, клетчатая рубашка навыпуск. Спутанные волосы до плеч грязно-пшеничного цвета. Ростом чуть выше меня. В зубах парень держал дымящийся бычок, сигаретой это назвать было нельзя. От бычка веяло неприятным ароматом «Казбека».
Я сразу узнала этот запах. Вспомнилось детство. Когда ещё родители жили вместе. Помню, отец сидел на кухне, дымил своим «Казбеком», и попутно ссорился с мамой. Я вообще сейчас думаю, не из-за меня ли они прожили так долго вместе? Потому что любви особой между ними я не замечала. Только недовольство друг другом. Однако жили хоть и не слишком дружно, но зато не бедно. Отец прилично зарабатывал. Его очень ценили, как специалиста. Папа часто ездил в деловые командировки, где выступал с умными докладами, посвящёнными выдвижению каких-то новаторских идей. Мы с мамой мало что в этом понимали.
Однажды отцу предложили весьма выгодную работу по контракту в другом городе. Он уехал, обещая вскоре забрать нас. Но прошло время, а он даже ни разу не позвонил.
Минуло два года. В один прекрасный весенний день, возвращаясь из школы, у винно-водочного киоска, где обычно толпятся мужики, которым, кроме как выпить, нечем заняться, я внезапно увидела до боли знакомую фигуру.
– Папа? – удивилась я, подходя ближе. При этих словах человек вздрогнул и повернулся ко мне. Видимо, он был очень пьян, так как долго щурился и заглядывал мне в глаза. Потом вдруг его рука странно дёрнулась и спрятала что-то за спину.
– Дочка… – выдохнул он.
Затем отец не очень связно заговорил, всё так же пряча за спиной бутылку, да только я уже увидела её, но молчала. Из его рассказа я поняла, что никуда он не уезжал. Всю эту выгодную работу он придумал, чтобы уйти от мамы. По его словам они с мамой в то время уже совсем разучились друг друга понимать. К тому же, папаня познакомился с прекрасной женщиной, которая, правда, через полгода его бросила, но предварительно выжала из наивного папашки практически все его сбережения.
– Но как ты мог отказаться от меня, папа? – чуть не плача, воскликнула я.
– Понимаешь, я хотел тебя повидать. И повидал бы… Но я любил… – и он как-то виновато улыбнулся.
Когда я робко позвала его зайти к нам домой, он закурил «Казбек» и долго не отвечал, глядя, как дымок сигареты вьётся ввысь. Выкурив половину сигареты, папа своим, обычно мягким плаксивым голосом, вдруг твёрдо сказал:
– Не могу.
Недокуренная сигарета стремительно полетела на землю. Он закурил ещё одну.
Помню, как я уходила от него, а в воздухе витал этот неприятный аромат «Казбека», на который у меня неожиданно обнаружилась аллергия. И слёзы брызнули из глаз.
Сейчас, пока я разглядывала этого неопрятного парня, воспоминание об отце стрелой пронеслось у меня в голове. И, кстати, я даже с некоторым удивлением отметила, что думаю о нём без грусти, без надрыва, а как-то отстранённо.
Тем временем парень вышел на лестничную клетку, присел на ступеньки и заявил:
– Дерьмо!
Я не нашлась, что ответить на столь веское замечание. Но, видно, в глазах моих отразился вопрос, потому что парень вдруг произнёс:
– Жизнь…
– Что – жизнь? – не поняла я.
– Жизнь – дерьмо! – пояснил парень.
– Почему?
Разговор был абсолютно тупым, но мне вдруг стало интересно.
– Ты к Томилке пришла? – проигнорировав мой вопрос, поинтересовался парень.
Я аккуратно присела с ним рядом на ступеньки.
– Не знаю. Я в театральное училище пришла.
– Зачем? – удивился он.
– Ну как… поступать.
– Актрисой, значит, стать хочешь! – обрадовался юноша.
Я кивнула.
– Ну хорошо. Пошли тогда!
Внезапно он вскочил, схватив меня за руку, и мы направились куда-то вверх по лестнице.