Шепчущий мрак

Глава 1

Я сидела в темном зале кинотеатра, стиснув коленями ладони и не сводя напряженного взгляда с экрана. Мой спутник тронул меня за локоть, но я отдернула его, не желая, чтобы разрушились чары фильма, действие которого приближалось к развязке.

— Пойдем, Ли, — прошептал Дик. — Это же сентиментальная чушь, даже если Лора Уорт и была когда-то номинирована на Оскара за эту роль.

Да, была номинирована, двадцать лет назад. Кому-кому, а уж мне-то это хорошо известно. Я отмахнулась от Дика и шикнула на него, не отводя взгляда от экрана. Я знала сюжет фильма наизусть, но моя реакция на него всегда оставалась неизменной, двойственной. Я была очарована, околдована внешностью актрисы, игравшей главную роль, каждым ее движением. И в то же время я люто ее ненавидела, и ни у кого не было больших оснований для этого.

Когда Хелен Брэдли, героиня фильма "Шепчущий мрак", поставленного по роману моего отца, спускается по роскошной викторианской, лестнице, которая, как и в романе, кажется чуть ли не одушевленным персонажем, не только я, но и все другие зрители в зале явственно ощущали страх, испытываемый ею. Она знала, что идет навстречу смерти, и зрители цепенели от ужаса.

Черно-белый экран ухитрился воспроизвести зловещий свет газовых ламп, и мебель словно приобрела мертвенный отсвет безысходности. Хелен Брэдли знала, что муж, с которым она живет в этом доме, собирается ее убить. И этого не избежать. Но все-таки какая-то неведомая сила вынуждала ее спуститься по этой роковой лестнице, пересечь холл и войти в гостиную, где ее ждал убийца.

Кадры, когда Хелен Брэдли идет по полутемному холлу к гостиной и замирает перед ее дверью, оставляли неизгладимое впечатление. Без сомнения, никакой другой актрисе, кроме Лоры Уорт, не удалось бы сделать эту короткую сцену столь выразительной. Хотя фильм был черно-белый, я точно знала цвет ее платья — ярко-красный, каким описал его в романе отец. Рука Хелен ложится на фарфоровую дверную ручку, и тут раздается леденящий душу шепот:

— Слушай…

И еще раз — явственнее и ближе:

— Слушай…

Рванув дверь, Хелен Брэдли вбегает в гостиную. Камера следует за ней по комнате, выхватывая каминную полку с часами в стиле ампир. Затем в кадре появляется дверь в столовую, и, как всегда в этом месте, у меня волосы встают дыбом от страха. Все дело в исчезновении одной детали интерьера, присутствовавшей в предыдущей сцене — дверного упора, в виде кошки, который держал дверь в столовую открытой. Теперь его не было на полу, и к своему ужасу, я знала почему. Обстоятельства его исчезновения не имели ничего общего с той вымышленной историей, которая разыгрывалась на экране.

Потом в кадре снова появляется лицо героини, потрясенной и напуганной еще больше, чем прежде, потому что она понимает, что ее муж — не убийца. Он лежит мертвый у камина. И тогда из ее груди вырывается крик, ведь она остается в доме один на один с шептуном.

Я вскочила с места и потянула за собой Дика:

— Пойдем, дальше не хочу смотреть.

Сбитый с толку, он поднялся и пошел за мной к выходу. Мы немного постояли, привыкая после темноты зала к яркому уличному свету. В какой-то момент я вцепилась в его руку, ощущая дрожь во всем теле, хотя весенняя ночь была теплой. Позади нас с афиш глядело лицо Лоры Уорт, а неоновая реклама над ним уведомляла о ретроспективе фильмов с ее участием.

Дик похлопал меня по руке.

— Я погорячился, — сказал он, — беру назад свои слова о сентиментальной чуши. Вопила она не хуже, чем в жизни! Меня даже мороз продрал.

— Так ей было отчего кричать, обронила я. — Проводи меня домой, Дик. Я хочу домой.

Он вопросительно взглянул на меня, когда мы свернули к Пятьдесят девятой улице.

— Признайся, ты без ума от Лоры Уорт? У тебя прямо какой-то пунктик насчет нее. Это правда, что она была твоей матерью?

— Не была, а есть, — ледяным тоном ответила я, не собираясь поверять Дику свои истинные чувства. — Она пока еще жива, к твоему сведению. Месяц назад ей исполнилось пятьдесят восемь.

— Да ну? А я и не знал. Ведь она исчезла с экрана после Шепчущего мрака. Говорят, фильм погорел из-за какого-то скандала, Лора так и не получила Оскара и больше не сыграла ни одной роли в кино. Это так? — допытывался он.

Но его любопытство было праздным. В сущности, ему было на все, наплевать, не то что мне. А у меня прямо-таки сердце разрывалось от боли.

Наконец мы дошли до моего дома — особняка, принадлежавшего моему отцу Виктору Холдингу, и остановились у лестницы с чугунными перилами.

— Спасибо, что составил мне компанию, Дик, — сказала я. — Прости, что я так раскисла…

Он беспечно махнул рукой:

— Ничего, фильм стоило посмотреть. Когда-нибудь расскажешь мне, чем там все кончилось. Ты уж извини, что я доставал тебя расспросами.

Я не пригласила его зайти, но он и не ожидал этого. Нас связывали чисто дружеские отношения. Дик заметил как-то, что в двадцать три года мне пора бы уже влюбиться в кого-нибудь. Не обязательно в него. Он просто деликатно намекнул на мое отношение к любви. Я никогда не афишировала того, что предпочитаю не заводить романы с хорошо знакомыми мужчинами. В конце концов, им и так становилось ясно, что этого от меня не дождешься, и они либо оставались моими друзьями, либо отчаливали. Никто не был при этом уязвлен и обижен, и это как раз меня вполне устраивало.

Я взбежала по ступеням крыльца и вошла в дом. В нижнем холле и наверху горел свет. Рут окликнула меня сверху, перегнувшись через перила:

— Ты что-то рано вернулась, дорогая. Какой фильм ты смотрела? Он тебе понравился?

Я сомневалась, стоит ли отвечать. Не хотелось делать ей больно. Рут была моей мачехой, и я очень ее любила. Но если мне предстоит выполнить просьбу отца, я вынуждена сделать ей больно. Он умер месяц назад, оставив мне письмо с ясными и точными инструкциями. Рут ничего не знала об этом письме. Я спрятала его в своем письменном столе до той поры, пока не приму окончательного решения. Я специально ходила сегодня смотреть "Шепчущий мрак" и теперь, увидев Лору Уорт на экране, знала, как мне поступить.

Я сказала как могла мягче:

— Дик пригласил меня посмотреть фильм с Лорой Уорт.

Рут вздрогнула и молча отошла от перил. Я слышала, как она направилась к себе в комнату, шаркая пушистыми шлепанцами. Более деликатного, доброго и любящего существа, чем Рут, я не встречала. И все же я никогда не могла забыть, что она мне не мать. Будучи совсем маленькой, я чувствовала, что любовь отца к Рут была вовсе не такой, как к Лоре Уорт, и это со всей очевидностью подтвердилось, когда отец умирал. Он держал Рут за руку, но видел перед собой другую женщину, и глаза его светились робкой, трогательной нежностью.

— Лора, — шептал он. — Моя любимая… Лора…

И он ушел в другой мир, оставив меня утешать Рут.

Сейчас мне следовало бы подняться наверх и обнять маленькую, хрупкую Рут, и признаться ей, почему я ходила смотреть эту картину. Но сначала нужно было удостовериться в том, что мое решение непоколебимо.

Я направилась в кабинет отца и включила лампу на письменном столе. Теперь это был мой письменный стол и мой кабинет. Отец гордился тем, что я тоже стала писать, хотя избрала совсем иной жанр. Он радовался даже больше, чем я, когда в одной из газет был опубликован мой первый небольшой очерк. Отец всегда, говорил, что эта комната будет моею, когда его не станет, но я думала, что это случится не скоро. Его смерть была для меня страшным ударом. В его кабинете моя утрата ощущалась особенно остро. Вещи, переживающие своего владельца, больно ранят тех. кого он покинул.

Я ничего не стала менять в кабинете, в нем прибавилось только немного нужных мне вещей. Стены были заставлены шкафами с отцовской библиотекой, а на длинной полке возле камина стояли его книги — романы, которые он написал. Они сделали его знаменитым и обеспечивали ему безбедное существование. Но отец не умел копить деньги, и теперь, когда его книги стали не так популярны, как прежде денег почти не осталось. Рут едва хватало на жизнь, а я не нуждалась в наследстве. Я сама себя обеспечивала и могла бы помочь Рут в случае необходимости.

Вот они, книги, которые принесли Виктору Холлинзу известность, и первая из них "Мэгги Торнтон" со всеми последующими изданиями в твердой и мягкой обложках. Эта книга была переведена на тридцать два языка. Помню, как ребенком, входя в кабинет, я всякий раз пересчитывала издания Мэгги Торнтон, которых становилось все больше и больше.

Этот роман был первым из его произведений экранизирован с Лорой Уорт в главной роли. Отец поехал в Голливуд — чтобы написать для нее сценарий. Фильм оказался таким успешным, что Лора получила первого своего Оскара. Работая над сценарием, встречаясь во время съемок, они влюбились друг в друга. Отец хотел жениться на ней, но она ему отказала. Смысл своей жизни Лора видела в карьере кинозвезды. У нее бывали любовники, но она никогда не связывала себя брачными узами. Виктор Холлинз не собирался оставаться в Голливуде и быть ее вечным воздыхателем. У него была своя гордость работа, которая его удовлетворяла, и, вернувшись домой, он женился на девушке, которая была давно в него влюблена.

Когда я подросла, отец не стал от меня ничего скрывать. Он рассказал, что, узнав о ребенке, которого ждала Лора, он попросил Рут заменить малышке мать. Рут сделала это, не колеблясь. Она любила меня как собственную дочь, и я отвечала ей тем же. Матери у меня не было, но, по крайней мере, я утешала себя тем, что у меня был отец.

Казалось бы, ничто в его рассказе об истории моего рождения не должно было возбудить во мне ненависти к Лоре Уорт. Сам отец не испытывал к ней подобного чувства. Он уверял меня, что в сердце каждого человека есть место для самой разной любви и длят способности прощать. Человек должен уметь любить и прощать, повторял отец. Но что-то, видно, ему это не очень удавалось. Я замечала в его глазах страдание, когда он говорил о Лоре. Сердце мое разрывалось от боли за него, за Рут и за себя. Меня мучило сознание того, что у меня есть мать, которая от меня отказалась.

Я выросла с этой болезненной мыслью, которая породила мое двойственное отношение к Лоре. Я стремилась узнать ней все, что можно. Разыскала старые киножурналы, где были какие-то отрывочные сведения о ней, зачастую нелестные и основанные на сплетнях. Из них я сделала вывод, что с такой, как она, не стоит знаться. И, тем не менее, продолжала тайком собирать о ней любую информацию, скорее всего недостоверную. Как-то в школе я во всеуслышание похвасталась, что моя мать — известная киноактриса Лора Уорт, чем ошарашила мою учительницу и повергла в изумление одноклассников. И все для того, чтобы на следующий день отказаться от своих слов. Даже в играх с куклами меня преследовал призрак матери, которая не хотела меня видеть. Я говорила куклам, что я их мама, они — мои дети, но я слишком занята, чтобы оставить их у себя. Тут я обычно разражалась слезами при одной мысли о том, что придется расстаться с ними. Потом, подражая Рут, окружала их заботой и нежностью. Но я понимала тщетность своих усилий, зная, что они никогда не простят сказанных мною жестоких слов и никогда не будут меня любить.

Лоре было тридцать четыре года, когда я родилась. Через четыре года она снялась в "Шепчущем мраке" фильме по роману моего отца, но сценарий на этот раз писал уже не он. Карьере Лоры пришел конец еще до завершения фильма, хотя тогда она этого не подозревала. Когда я выросла, то стала находить утешение в надежде, что она рассталась с экраном не по своей воле, что она мучилась и терзалась, когда у нее отняли ее любимое дело. Даже очень постаравшись, я не смогла бы убедить себя, что Лора заслуживает сочувствия или снисхождения.

С такими мыслями я уселась за огромный письменный стол красного дерева, за которым Виктор Холлинз писал свои романы обыкновенной ручкой, предпочитая этот трудоемкий способ печатанию на машинке. Моя портативная пишущая машинка выглядела крошечной на необъятной поверхности столешницы из красного дерева. Я отодвинула ее, отложила свой незаконченный опус для какого-то журнала и взяла в руки фотографию в рамке. В правом нижнем углу наискосок крупным женским почерком было написано: "Моему дорогому Виктору — с любовью. Лора".

Я нашла эту фотографию в одном из запертых ящиков стола, извлекла ее оттуда и поставила за пишущей машинкой, откуда она могла бы насмехаться надо мной; бесить меня и подстрекать принять окончательное решение. Рут не понимала моих чувств, да я и не в состоянии была их объяснить. Со временем Рут прониклась сочувствием к Лоре, у меня же не было к ней ни капли сострадания.

Я смотрела на фотографию и изучала лицо Лоры Уорт. Она была потрясающе красива, но вовсе не стандартной красотой. Ее трудно было даже назвать хорошенькой. От отца американца, женившегося на белокурой норвежке, Лора унаследовала темные волосы и карие глаза. На фотографии у нее короткая стрижка, волосы завиты по моде начала 30-х годов, чуть скуластое лицо с вздернутым подбородком, открывающим длинную шею. Темные глаза обрамлены густыми от природы ресницами, а брови подведены — как это было тогда модно. Прямой нос с резко очерченными ноздрями и широкий чувственный рот дополняли портрет Лоры Уорт, создавая неповторимый облик. Такое лицо нельзя не узнать, даже если оно не появлялось на экране все эти годы, начиная с 1950-го.

Я повернула фотографию к свету, и стекло в рамке превратилось в зеркало, а мое лицо как бы наложилось на лицо Лоры. Сходства не было. Я не походила на своих родителей — ни на Лору Уорт, ни на Виктора Холлинза. Мой твердый, упрямый подбородок, в отличие от Лориного, лишен тонких округлых очертаний. У меня светло-голубые глаза и прямые темно-русые волосы. Совсем не походя внешне на Лору Уорт, тем не менее, я ощущала внутреннее сходство между нами. Я сознавала, что унаследовала от своей матери взрывной, необузданный нрав, хотя мне хотелось походить на Рут, быть такой же, как она, кроткой и уравновешенной, не воспринимать все так остро, не давать волю своим страстям, которые разрывала меня на части. Это была одна из причин, почему я опасалась влюбиться. Любовь опасное чувство, которое больно ранит, я не хотела его узнать.

Однажды, когда мне было десять лет, отец повел меня в кино на дневной сеанс. Картина, которую мы смотрели, называлась "Мэгги Торнтон". "Я хочу, чтобы ты знала, какой была твоя мать", — сказал тогда он.

Живая, обольстительная женщина на экране потрясла меня. Глядя на нее, я почувствовала себя полным ничтожеством. Разве я смогу, когда вырасту, сравниться с ней? "Интересно, — размышляла я, — чего хочет отец, чтобы я походила на нее?"

Возвращаясь из кино, мы оба молчали, находясь под впечатлением увиденного. Когда мы пришли домой, отец повел меня в свой кабинет и усадил на письменный стол. Все во мне протестовало. Я не желала его слушать.

— Не хочу, когда вырасту, быть похожей на нее! — выкрикнула я. — Я ей была не нужна, а она не нужна мне. Я хочу быть только с тобой и Рут. Ненавижу ее… ненавижу!

Отец привлек меня к себе и дал выплакаться. Наверное, яростный взрыв моих эмоций встревожил и опечалил его. Он добивался совсем не того.

Когда я немного успокоилась, отец нежно поцеловал меня.

— Ты не должна больше так себя вести, — уговаривал он меня. — Вот такой же часто бывала Лора. Ты должна простить ее, а не подражать ей.

За два дня до смерти отец снова позвал меня в кабинет.

— Я хочу передать тебе кое-что, — сказал он. Открыв нижний ящик письменного стола, отец вынул оттуда предмет, который я никогда прежде не видела. Это было превосходное французское пресс-папье. «Милльфлёр» — так называется это декоративное изделие, пояснил отец. И действительно, в прозрачном корпусе теснилось множество стеклянных цветочков- красных, синих, зеленых и желтых. Я осторожно взяла пресс-папье и держала его в руках, пока отец рассказывал историю этой вещицы.

— Мы как раз закончили снимать "Мэгги Торнтон", и Лора Уорт подарила мне его. Это старинная, очень ценная вещь. Пусть она будет у тебя. Пусть напоминает тебе о нас обоих.

Два дня спустя отца не стало, но чтобы помнить о нем, мне не нужно было пресс-папье. Отец оставил мне также письмо, из которого я узнала, что у него было больное сердце. В этом предсмертном письме отец выразил свое желание: он хотел, чтобы я познакомилась со своей матерью, а она — со мной. Как он полагал, теперь, когда я выросла, возможно, мне удастся перейти разделяющую нас пропасть, чего Лора никогда не пыталась сделать. Как мне было известно, она жила в Бергене, в Норвегии. Отец хотел, чтобы я поехала туда и познакомилась с ней.

"Я знаю, что ты пишешь книгу о кинозвездах, великих киноактрисах, которые сошли с экрана, — писал отец. — Но подобная книга не может обойтись без главы о Лоре Уорт. Она не дает интервью вот уже двадцать лет, но если ты привезешь ей пресс-папье «Милльфлёр», думаю, она встретится с тобой".

Я прекрасно понимала, какую ловушку расставило мне это письмо. Я всегда гордилась беспристрастностью и объективностью своих очерков, что уже создало мне имя в литературном мире и принесло признание. Если я буду интервьюировать Лору Уорт, мне придется отнестись к ней без предвзятости, откинув свои бурные эмоции. Эту цель и преследовал мой отец.

"Если у тебя возникнут какие-нибудь трудности в том, чтобы связаться с Лорой, — писал далее отец, — обратись к моему доброму другу Гуннару Торесену. Прилагаю письмо для него".

Кто такой Гуннар, мне было известно. Теперь ему, должно быть, около тридцати восьми, а много лет назад, когда Гуннар учился в колледже, он написал моему отцу очень интересное письмо по Поводу какого-то его романа. Они стали переписываться. Отец Гуннара, ныне покойный, работал и был партнером в компании морских торговых перевозок в Бергене. Время от времени, когда Гуннара посылали в Нью-Йорк, он встречался с моим отцом, и, в конце концов, они сделались близкими друзьями, несмотря на разницу в возрасте. Гуннар был знаком с Лорой Уорт, и я подозревала, что иногда он привозил отцу весточки от нее. Я видела его раз или два, когда была подростком, но почти не запомнила. Отец обычно встречался с Торесеном вне дома, возможно — чтобы они оба чувствовали себя более непринужденно.

"…Твои корни по материнской линии лежат в Норвегии, — говорилось далее в отцовском письме, — и тебе пришло время узнать, каковы они. Твоя мать, вероятно, живет в доме твоей бабушки. Но даже если бабушки и дедушки уже нет в живых, этот дом, город и страна многое расскажут тебе о самой себе. Для тебя настало время понять и простить свою мать. Рут не станет удерживать тебя от поездки в Норвегию. Она поймет".

Письмо заканчивалось пожеланиями мне счастья, успехов в будущем, и мои глаза наполнились слезами. Отца никогда не оставляла тревога за меня. Он хотел исправить в моей жизни и характере то, что было когда-то искалечено.

В тот же конверт было вложено и запечатанное письмо отца к Гуннару Торесену, но его содержание меня тогда не интересовало.

Лора Уорт и Ли Холлинз никогда не стали бы друзьями, мысленно рассудила я. Я сумела бы написать о ней как об актрисе, но никогда не смогла бы простить ее как человека. Что же до нашего кровного родства, то по этому поводу мне не терпелось высказать ей все, что накипело. Скорее всего, чтобы причинить ей боль, если только такую бесчувственную, как она, вообще может что-либо задеть.

Увидев Лору в фильме "Шепчущий мрак", я укрепилась в своем намерении. Решено, я еду в Берген и приложу всю свою изобретательность, чтобы увидеться с ней. Какие неприступные стены она ни возводила бы вокруг себя, я прорвусь, доберусь до нее. Когда она предстанет передо мной не на экране, а в жизни, ей не отделаться от меня забвением, в котором я жила все эти годы. Согласится она дать мне интервью или нет, ей придется признать, что мы с ней родные. Пора ей вспомнить, что она когда-то натворила, и понять, что любой поступок имеет свои последствия. Мне не приходило в голову, что мое высокомерие было не меньше Лориного. Я думала лишь о том, что привезу ей не только сувенир "Милльфлёр".

С фотографии на письменном столе она смотрела на меня с легкой издёвкой, которая часто появлялась на ее лице, когда она играла особенно яркие характерные роли.

Какой она стала в свои пятьдесят восемь лет? Мне доводилось брать интервью у стареющих киноактрис. Все они очень следили за своей внешностью, пытаясь сохранить былую красоту. И я восхищалась их жизнеспособностью, энергией, которые помогали им оставаться деятельными, очаровательными женщинами. Но Лора убежала от той жизни, которую так любила, точь-в-точь как в свое время сбежала от моего отца и меня.

Мне мало что было известно о ней после того, как она покинула Голливуд. Я знала только, что она уехала в Европу, Там вышла замуж за англичанина, который занимал дипломатический пост в Осло. Некоторое время Лора с мужем жила в Норвегии, но их брак не сложился. Она развелась с мужем. Пресса на первых порах не обходила ее вниманием, сообщая подробности ее жизни. Но после развода Лора переехала в старый дом своей матери в Бергене и полностью скрылась от глаз общественности.

Фактически она действительно убежала от всех и всего. Но почему? Разумеется, я помнила о том скандале, который потряс Голливуд еще до завершения съемок фильма "Шепчущий мрак". Но обычно актрисы воспринимают сплетни о себе как пустые наветы, неизбежное зло в их профессии и не оставляют карьеры из-за очередного домысла. Что правда, то правда, Кэса Элроя нашли мертвым — убитым — на съемочной площадке "Шепчущего мрака". Верно и то, что вначале подозрение пало на Лору Уорт. Одно время ходили слухи, что ее могут даже привлечь к суду за убийство. Ни для кого не было секретом, что Кэс и Лора без конца ссорились во время съемок этой первой для них совместной картины. Говорили, что они были любовниками, но такого рода сплетни преследуют каждую кинозвезду. Газетчики, которые охотятся за сплетнями, только и ждут случая, чтобы самое невинное знакомство изобразить как нечто неизмеримо большее. Так или иначе, Лора была полностью оправдана в ходе следствия. И даже если разговоры о ее возможной причастности к убийству и не прекратились, то такая женщина, как она, нашла бы в себе силы пережить всю эту историю. Что же ее все-таки сломило?

Убийство Кэса так и осталось нераскрытым. Убийцу не нашли. Но после того как с Лоры Уорт были сняты все подозрения, она слегла с сильнейшим нервным расстройством. Друзья укрыли ее от любопытных взглядов, от публики и репортеров. Фильм "Шепчущий мрак", который она сумела закончить, не принес ожидаемого успеха, и она не получила Оскара. После своего выздоровления Лора обнаружила, что на студии "Премьер пикчерз", где она работала, для нее больше нет ролей, и от других крупных кинокомпаний тоже не поступило ни одной заявки.

Из бесед с другими кинозвездами я узнала, что популярности можно лишиться вот так, вдруг, хотя обычно звезды так легко не сдаются. Особенно если у них, как у Лоры Уорт, есть целая армия поклонников и обожателей. Те, от кого отвернулась удача, выступали на любых подмостках в самых маленьких ролях, не упускали возможности появляться на телеэкране, уезжали работать за границу. И все это в надежде, что рано или поздно колесница Фортуны вновь вынесет их на звездную орбиту. Бэтт Дэвис, Джоан Кроуфорд, Лилиан Гиш, Глория Свенсон — все они по-прежнему жили полнокровной творческой жизнью. Так почему же Лора Уорт взяла и сбежала? Странно, очень странно.

Я отложила фотографию и встала из-за стола. В конце полки с отцовскими книгами стояли альбомы, где были собраны по годам вырезки из газет, журналов, фотографии, интервью и тому подобные материалы, имевшие отношение к Виктору Холлинзу. Рут исправно собирала и берегла их, поскольку отец был не из тех, кто хранил опубликованные с ним интервью. Именно Рут я теперь обязана тем, что имею исчерпывающую информацию о творческой жизни отца. Но среди альбомов был один, в который он сам наклеил вырезки, которые были вовсе не о нем и его книгах. Я давно обнаружила этот альбом, и теперь, отыскав его на полке, вернулась с ним к письменному столу.

Я столько раз изучала эти вырезки, что альбом сразу открылся в нужном мне месте. На меня глядела Лора Уорт в образе Хелен Брэдли из "Шепчущего мрака", которую актриса так блестяще сыграла.

Ниже, на той же странице, была фотография Кэса Элроя и заметка, превозносившая его талант и успехи как кинорежиссера. Мне никогда не нравилось его худое, пожалуй, даже аскетическое лицо, что-то жесткое было в линии его рта. О нем говорили, что он ведет себя с актерами как деспот. Добивается от них своего любыми способами, пускаясь даже на хитрости и обман, чтобы вызвать нужную ему в данной сцене эмоцию.

Но сейчас меня интересовали не столько эти старые газетные фотографии, сколько сообщение о событиях той ночи, когда Кэс Элрой был найден мертвым в студии. Ведь не случайно отец не поленился его вырезать и наклеить в альбом. Я знала текст наизусть, но все же перечитала его заново.

Оказывается, иногда, во время работы над фильмом, Лора Уорт поселялась в своей гримерной, оставаясь там даже ночевать. В свое время она поняла, что сохранить в себе до следующей съемки психологический настрой своей героини легче, если изолироваться от внешнего мира. Уединившись в гримёрной, она могла еще раз просмотреть сценарий, подучить реплики и даже выйти на съемочную площадку и отрепетировать некоторые сцены.

В ту ночь Лора Уорт так и сделала. В съемочном павильоне были подготовлены декорации — лестницы, холла и гостиной из "Шепчущего мрака". Там она и разыграла сцену, которую должны были отснять на следующий день. Вернувшись к себе в гримерную, Лора стала готовиться ко сну. Но что-то ей мешало. Из огромного павильона доносилось какое-то шуршание и поскрипывание. И хотя до сих пор Лора никогда не боялась оставаться на ночь в гримерной, ей было не по себе, и она стала напряженно прислушиваться. И вдруг в павильоне раздался грохот. Лора накинула на себя халат и бросилась на съемочную площадку.

Там всю ночь горел свет, освещая, хотя и скудно, декорации, где она только что репетировала. Лора вбежала в гостиную и едва не споткнулась о мертвое тело Кэса Элроя. В ужасе она выскочила из павильона и позвала на помощь. На ее отчаянные крики прибежал дежуривший охранник. Вскоре явилась полиция, которая установила, что режиссер был убит одним из предметов реквизита — чугунным дверным упором, который проломил ему череп, вызвав мгновенную смерть.

Другие газетные вырезки освещали дальнейший ход событий. Лора Уорт была подвергнута допросу, во время которого полиция не упустила ни одного компрометирующего ее обстоятельства, напомнив о частых ссорах с Элроем, слухах об их любовной связи, о ее возмущении диктатом этого режиссера. Однако существовало три неоспоримых обстоятельства, которые, в конце концов, сняли с Лоры все подозрения.

Во-первых, в ту ночь в студии оказалась ее неугомонная поклонница. В надежде увидеть актрису юная фанатка умудрилась остаться после окончания съемок в павильоне и там спрятаться.

Поклонники — составная часть жизни любой кинозвезды. Они объединяются в клубы с филиалами по всей стране. Это особая категория людей, и кинозвезды одновременно дорожат ими и опасаются. Фанаты с ума сходят от восторга при виде своего идола живьем и готовы сорваться него одежду на память. Если кинозвезда позволяет, то они состоят при ней на побегушках. Некоторые из них готовы на все, лишь бы быть поближе к своему кумиру. В подавляющем большинстве они молоды, чрезмерно эмоциональны и непредсказуемы.

У Лоры были такие фанаты по всей стране. Одна, особенно ревностная, обитала в Лос-Анджелесе. Это была экзальтированная семнадцатилетняя девица по имени Рита Бонд. Она нанялась в статистки фильма "Шепчущий мрак", рассчитывая на счастье находиться поблизости от своего божества и, возможно, даже видеть его, говорить с ним. Ее план сработал лучше, чем она ожидала, и Рита получила небольшую роль горничной. Подошла ее внешность — искали круглую, пухлую физиономию, которая могла бы выглядеть испуганной в соответствующей сцене. Судя по газетным сообщениям, Рита как нельзя лучше подходила на эту роль: робость и страх были постоянно написаны на ее лице.

Девушка узнала, что Лора иногда ночует в своей гримерной рядом со съемочной площадкой, а в тот день она после окончания съемок во всеуслышание объявила, что останется в студии на ночь. Таким образом, о планах Лоры знала не только Рита, но и все работники киностудии.

Рита решила не упускать счастливого случая и спряталась среди звуковой аппаратуры и прочего оборудования, которое всегда громоздится вокруг съемочной площадки. Вот как ей удалось остаться в павильоне, когда закрывали студию. Позаимствовав из реквизита пару подушек и соорудив себе нечто вроде постели, она устроилась возле гримерной Лоры. Трепеща от волнения, девушка лежала без сна на своем импровизированном ложе, рисуя в воображении, как она приблизится к своему идолу.

Рита слышала, как киноактриса повторяла в гримерке текст своей роли, потом прокралась вслед за Лорой на съемочную площадку, где проходила репетиция. Не осмеливаясь обнаружить свое присутствие, замирая от благоговения, девушка довольствовалась зрелищем волшебного ритуала. Когда Лора вернулась в гримерную, Рита бесшумно покинула съемочную площадку и снова улеглась, но от возбуждения не могла заснуть. И тут на площадке что-то с грохотом упало, и Лора выскочила из своего убежища. Рита бежала сзади, едва не наступая ей на пятки. В страшном смятении она наблюдала, как актриса бросилась к двери павильона с криком о помощи. Она видела, как приехала полиция. И те несколько недель, пока шли допросы, и свидетели давали показания, оставалась на студии. К счастью, Рита фактически следовала за Лорой в ту ночь как тень и видела каждый ее шаг за пределами гримерной. Рита подтвердила рассказ Лоры; их показания совпали слово в слово.

Вторым аргументом, может быть еще более веским опровергнувшим циркулировавшие слухи относительно виновности Лоры, было следующее обстоятельство. Полиция установила, что чугунный дверной упор в форме кошки, которым был убит Кэс Элрой, оказался слишком тяжелым, чтобы им могли воспользоваться Лора или Рита. И та и другая с трудом смогли его поднять, не говоря о том, чтобы нанести им смертельный удар. Такое по силам было только крупному мужчине, но никак не хрупкой женщине вроде Лоры или Риты.

Следствие, вероятно, зашло бы в тупик, если бы не третье обстоятельство. Осмотр места происшествия показал, что дверь, выходящая на пожарную лестницу в глубине сцены, оставалась в ту ночь открытой. Этим выходом редко пользовались, и примерно за день до трагедии садовник высыпал перед ним кучу свежей земли для будущего цветочного бордюра. Здесь-то полиция и нашла отпечатки мужской обуви большого размера, ведущие наружу. Прилипшая к ботинкам земля оставила след и на асфальтовой дорожке, по которой человек, Очевидно, убегал. Так как следов, ведущих внутрь здания, обнаружено не было, он вошел в него, должно быть, через главный вход.

Кэс был из тех, кто легко обзаводился врагами, так что в возможных подозреваемых не было недостатка. Расследование выявило одного из них — Майлза Флетчера, личного врача Лоры Уорт, бывшего всего несколькими годами старше своей пациентки и, по слухам, влюбленного в нее. Последнее время Лора не раз появлялась на людях в его обществе. Он был высок, хорошо сложен, мускулист, и размеры его ботинок соответствовали отпечаткам, обнаруженным на куче земли. Более того, днем он приехал на студию, чтобы успокоить мисс Уорт, пребывавшую в полном расстройстве после очередной стычки с режиссером. Все, кто находился на съемочной площадке, слышали резкие слова, которыми обменялись Флетчер и Кэс. Никаких других обличительных фактов полиции установить не удалось. У доктора было железное алиби.

После того как он помог мисс Уорт успокоиться, Флетчер покинул студию. В момент убийства, которое произошло около одиннадцати часов вечера, он был на спектакле в центральном городском театре вместе со своей сестрой миссис Дони Жаффе. Среди зрителей нашлись люди, подтвердившие, что видели Майлза Флетчера в театре в обществе своей сестры. Таким образом, ничто не свидетельствовало о его причастности к убийству. Тем не менее, таинственные мужские следы оставались загадкой, так и не проясненной в ходе следствия.

В результате был вынесен вердикт об убийстве, совершенном неизвестным лицом или неизвестными лицами, и дело закрыли.

Для Лоры оно закончилось тяжелым нервным расстройством, а для Риты Бонд возможностью ехать, куда ей вздумается, и искать нового идола для поклонения.

Вот так выглядела эта история согласно газетным вырезкам. Но в альбоме была еще одна заметка. О докторе Флетчере, оставшемся в трудное для Лоры время ее личным врачом и постоянно следившем за ее здоровьем. Она полагалась на него как ни на кого другого. Когда у Лоры случился нервный срыв, именно доктор Флетчер помог укрыть ее в таком месте, где он вместе со своей сестрой смог вернуть ей здоровье. Как Лора отплатила доктору за подобную самоотверженность, не говорилось ни в одном материале об этом деле. И вообще никакого упоминания о докторе я больше никогда и нигде не встречала. Похоже, он скрылся от внимания общественности одновременно с Лорой.

"Как странно, — размышляла я. — Прошло много лет, о скандале, наконец, позабыли, а к картинам с участием Лоры Уорт вдруг пробудился новый интерес. Пожелай она, ей, пожалуй, сегодня предложили бы очень выгодные контракты".

Но, по правде говоря, те, что были молоды и красивы в ту пору, сейчас здорово постарели. Их лица! покрылись морщинами, головы поседели, а кожа обвисла. Никто, пожалуй, не узнал бы их сегодня.

Я отнесла альбом на место. Меня совсем не печалило, что и Лора Уорт наверняка потеряла свою красоту. Я даже на это надеялась. А страдания, которые выпали на ее долю, она заслужила. Ей никогда и ничем не расплатиться за то зло, что она причинила таким добрым и достойным людям, как мой отец и его жена Рут. Обо мне речи нет, так как я не обладаю подобными качествами. И все же, перечитывая старые газетные вырезки, я не могла отделаться от ощущения надвигающейся трагедии, и у меня было тяжело на душе.

Выключив настольную лампу, я постояла несколько секунд в темном и тихом отцовском кабинете. Снаружи сквозь закрытые окна доносилось приглушенное рычание мегаполиса. Светлые блики луны выбелили кусок ковра, часть письменного стола, кресло. Но я ничего не замечала. Где-то внутри меня настойчивый голос шептал: "Слушай… слушай…" В романе моего отца кухонный лифт издавал звук, похожий на шепот, исходящий из пустоты. Я не нуждалась в таком подспорье. Этот голос, казалось, пульсировал во мне, я вспомнила сцену из фильма "Шепчущий мрак"; когда из груди Хелен Брэдли, натолкнувшейся на труп своего мужа, исторгся душераздирающий вопль.

Да, Лора Уорт знала, как надо кричать.

Чтобы завершить картину, на место Элроя пригласили другого режиссера. И Лора, будучи настоящей актрисой, на время преодолела нервный срыв и довела роль до конца. Интересно, что испытали, услышав се крик во время съемок этой сцены, все, кто был тогда в суровый край, завоеванный такими же суровыми людьми. Я не чувствовала с ним родства.

Под окнами отеля была многолюдная площадь с оживленным движением. Посреди нее высилась скульптура музыканта со скрипкой в руке. Она тоже стояла на крутой скале. Хоть и светило солнце, было холодно и ветрено, и люди на улице были одеты по-зимнему. Когда я уезжала из Нью-Йорка, там все цвело, здесь же в горах лежал снег, а изо рта у прохожих шел пар. Высоко, на уровне окон, летали чайки, и можно было расслышать их резкие, пронзительные крики.

В вестибюле у портье я спросила, не знает ли он, где живет бывшая американская кинозвезда Лора Уорт. Он кивнул, услышав это имя.

— Она живет в районе Калфарет, — пояснил он, — в старой, аристократической части города. Если вы пойдете по направлению к парку, то увидите эти дома. Они наверняка видны даже из вашего номера.

Я попросила портье дать мне адрес и телефон Лоры, и он, заглянув в справочник, записал их на листке бумаги.

— Вам следует помнить, что мисс Уорт наполовину норвежка, — добавил он, улыбаясь и протягивая мне листок с адресом. — Теперь она поселилась в Бергене.

Я поблагодарила портье, воздержавшись от комментариев; и поднялась к себе в номер на лифте, двери которого надо было открывать самой. Войдя в номер, я сразу же бросилась к телефону. Немедленно приступить к делу — вот чего жаждала моя душа. Приехав из аэропорта, я пошла пообедать, и эта тягостная процедура с неторопливым обслуживанием отняла у меня больше часа. Теперь я изнывала от нетерпения. Хотелось как можно скорее начать то, ради чего я сюда приехала.

Незнакомый женский голос с американским акцентом ответил на мой звонок. Я не ожидала такого быстрого попадания, и сердце у меня заколотилось от волнения. Когда я попросила к телефону мисс Уорт, женщина поинтересовалась, какое у меня к ней дело.

— Меня зовут Ли Холлинз, я приехала из Нью-Йорка и хочу с ней встретиться, — объяснила я. — Мисс Уорт знает, кто я такая.

Женщина, судя по ее тону, не на шутку встревоженная, переспросила мое имя.

— Мисс Уорт не может сейчас подойти, — сказала она. — Вы будете у себя в отеле? Вам позвонят в течение часа.

Пришлось этим удовлетвориться. Прошло больше часа, нетерпение мое росло. Похоже, Лора Уорт не захотела со мной встречаться. Но я не отчаивалась — в запасе оставался еще Гуннар Торесен, который, как был уверен мой отец, мог мне помочь.

Пронзительный звонок сорвал меня с места. Я рванулась к телефону, и сердце вновь глухо застучало у меня в груди. Сейчас я услышу голос Лоры. Остался ли его тембр таким, каким был в фильмах? Я была уверена, что непременно узнаю его низкие, хрипловатые нотки. Но на мое «алло» отозвался мужчина. Это был всего лишь служащий отеля.

— Вас хотел бы видеть доктор Флетчер, мисс Холлинз, — сообщил он.

Доктор Флетчер? Это было имя из прошлого. Неужели тот самый доктор Флетчер, который вылечил Лору Уорт после трагедии на съемочной площадке, находится здесь, в Бергене?

— Он спрашивает, нельзя ли подняться к вам в номер, — продолжал служащий. — Дело касается мисс Уорт, и это очень важно.

— Да, да, конечно. — Я справилась, наконец, со своим замешательством. — Пригласите его подняться.

Я повесила трубку, ошеломленная неожиданным поворотом событий. Переваривая услышанное, я принялась убирать разбросанные в беспорядке вещи и перенесла стулья и кофейный столик в ту часть номера, которая слуг жила гостиной.

Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали, и, открыв ее, я увидела своего нежданного гостя. Судя по газетным репортажам, которые я читала, и фотографиям, которые видела, Флетчер представлялся мне крупным мужчиной. Тогда ему было сорок, сейчас — около шестидесяти. Он выглядел еще более крупным и грузным, поскольку, похоже, сильно располнел. Черные волосы, не тронутые сединой, он зачесывал набок, чтобы скрыть лысину, и носил пышные усы, закрывавшие рот. На фотографии двадцатилетней давности у Флетчера не было усов, а у рта не пролегала угрюмая складка. Сейчас в холодном взгляде его серых глаз сквозила некоторая настороженность. Передо мной стоял мужчина, который знал, чего он хочет, и был уверен, что добьется своего, однако он не имел понятия, чего ожидать от меня.

Я пригласила его войти, жестом указав, на небольшую кушетку. Проходя к ней, он на мгновение задержался у окна.

— У вас отсюда видны горы, несмотря на высокие здания перед ними, — заметил он и добавил: — Берген красивый город, от вас виден даже Оле Булль[1] со своей скрипкой.

Однако я не собиралась вести с ним светские беседы и с места в карьер спросила:

— Вы знаете, кто я такая?

Он отвернулся от окна, а я присела на стул.

— Разумеется. Вы дочка Виктора Холлинза.

— А также Лоры Уорт, — добавила я.

Он осторожно опустил свое грузное тело на изящную кушетку:

— Я всегда сомневался в правдивости этой версии.

— Но это правда, — возразила я.

Он пожал плечами и принялся внимательно меня разглядывать. Ледяной, оценивающий взгляд означал неминуемый отказ. Если доктору Флетчеру, как я догадывалась, и было что сказать, так это то, что свидания с Лорой Уорт мне не дождаться.

— Зачем вы приехали сюда? — с прямотой, подобной моей, спросил он.

— Мой отец умер месяц тому назад и оставил мне письмо. Он хотел, чтобы я встретилась со своей матерью. Но есть и другая причина моего приезда. Как и отец, я пишу, хотя избрала иной жанр. Несколько моих вещей опубликовано. А теперь я готовлю книгу очерков о киноактрисах, прославившихся в тридцатые-сороковые годы, и беру у них интервью. Без очерка о Лоре Уорт книга была бы неполной, поэтому мне необходимо с ней увидеться.

— Мисс Уорт больше никогда не дает интервью. Она не встречается с журналистами вот уже двадцать лет. Вам следовало бы это знать.

Его взгляд тревожил меня. В светло-серых глазах Флетчера был какой-то странный блеск, словно они задерживали свет. Они ничего не упускали, изучая мой темно-синий свитер, прямые пряди русых волос вдоль щек и находя; очевидно, мое лицо юным и не очень интересным.

— Возможно, она сама захочет увидеться со мной, — предположила я. — Я привезла ей кое-что от моего отца. В некотором смысле подарок.

— Не поздновато ли вручать такой подарок? — съязвил доктор Флетчер с усмешкой. — Обидно, что вы напрасно проделали такой долгий путь. Мисс Уорт нездорова. Подобная встреча напрасно растревожила бы ее. Я не могу этого допустить.

— Как ее врач?

Кончики губ моего собеседника изогнулись в легкой, торжествующей улыбке.

— Как ее муж, мисс Холлинз.

Я в полной растерянности уставилась на него и беспомощно пролепетала:

— Я… я не знала, что она вышла замуж.

— Этот факт не получил широкой огласки. Мисс Уорт оказала мне честь стать моей женой два месяца тому назад. К счастью, когда вы позвонили, к телефону подошла моя сестра. Ей, конечно, известно ваше имя, и она сразу же обратилась ко мне. Мы не стали тревожить миссис Флетчер сообщением о вашем приезде. И не сделаем этого впредь. Я хотел бы, мисс Холлинз, чтобы вы ясно поняли: наша дверь будет для вас закрыта. И к тому же моя жена никогда не подходит к телефону. Я всем сердцем предан ей, забочусь о ее здоровье и благополучии и не могу позволить, чтобы ее тревожили призраки прошлого. Она достаточно настрадалась.

Итак, я оказалась призраком прошлого, фантомом. Растерявшись, я беспомощно посмотрела на него, а он, пожав плечами, поднялся:

— Надеюсь, мы поняли друг друга, мисс Холлинз. Я решил, что лучше всего лично объясниться с вами. Смею заверить вас, что миссис Флетчер хорошо защищена от всех внешних вторжений, которые она сочла бы утомительными, нарушающими ее душевное равновесие. Вам бессмысленно оставаться далее в Бергене. Даже если бы я был уверен, что вы действительно дочь Лоры, это ничего не изменило бы. Я знаю, что она давно отказалась от материнских обязанностей. Она не захочет вас видеть.

Он прошел мимо меня к двери, а я машинально последовала за ним, тщетно пытаясь что-нибудь сказать. Когда он вышел и шагов его по ковру, устилавшему холл, уже не было слышно, я бросилась на постель и сердито уставилась в потолок.

Мою мать и меня объединяла одна общая черта характера. Мой отец не раз говорил об этом с сожалением. Мы обе не признавали слова «нет». Даже когда я была совсем маленькой, запрещать мне что-либо было бесполезно. Рут это сразу поняла и никогда не старалась меня уговорить.

Лора Уорт была когда-то такой же, не признавала запретов, однако с годами она сильно изменилась. Постарела, лишилась здоровья и сил и, в конце концов, вышла замуж за Майлза Флетчера, чего никогда не сделала бы в ту пору, когда блистала в Голливуде. Муж! Это препятствие оказалось для меня неожиданным. И в особенности я не могла предвидеть, что мужем Лоры Уорт станет человек, чья роль в той трагедии, не единожды изученной мною по газетным сообщениям, выглядела весьма непривлекательной. Флетчер был влюблен в Лору и поругался с постановщиком, Кэсом Элроем, в тот день, когда произошло убийство. Но, несмотря на уличающий его след ноги, оставленный на куче земли за пожарным выходом, у него оказалось железное алиби. Эти факты прочно засели в моей памяти

Однако было бесполезно ломать над ними голову или отступать перед новым препятствием. Возможно, даже Гуннар Торесен теперь не сумеет помочь мне, но я должна использовать этот шанс. А если и здесь не повезет, найдутся какие-то другие пути. Сдаваться я не собиралась.

Я нашла его компанию в телефонной книге и набрала номер. После небольшой задержки Гуннар подошел к телефону. Мне сразу понравился его голос — низкий, приятного тембра. Его речь отличал скорее английский акцент, нежели американский, и она была немного церемонной.

— Говорит Ли Холлинз, — начала было я, но Гуннар сразу же перебил меня:

— Ли Холлинз! Вы дочка Виктора? Я страшно огорчился, когда узнал о его смерти.

— Я привезла вам письмо от него.

— Очень признателен вам за это. Могу я пригласить вас пообедать со мной сегодня? Нам о многом нужно поговорить.

— Благодарю вас. Но сначала… Я здесь также по другой причине, — помолчав, добавила я. — Мой отец хотел, чтобы я повидала Лору Уорт. Возможно, он говорил вам, что я тоже пишу. Сейчас я хочу сделать интервью с Лорой Уорт для моей будущей книги о кинозвездах тех дней, когда и она блистала на экране. Однако добиться встречи с ней, оказывается, очень трудно. Похоже, мне это так и не удастся.

Он помедлил с ответом, видимо обдумывая услышанное, в то время как я пыталась понять, знает ли он, кем я прихожусь Лоре.

Наконец я прервала затянувшуюся паузу:

— Разве мой отец не говорил вам, что она моя мать?

— Мне это известно, — мягко отозвался он. — Разумеется, вы должны увидеться с ней, независимо от того, как к этому отнесется доктор Флетчер.

Мне понравилась его спокойная уверенность и то, что он сразу догадался, в чем корень моих проблем.

— Я придумаю что-нибудь, — добавил Гуннар, и я, проникшись к нему полным доверием, рассказала о визите доктора Флетчера и о том, что именно он сказал.

Низкий, спокойный голос отвечал неторопливо, словно Гуннар размышлял вслух.

— Среди тех, кто окружает Лору, у меня есть друг — Ирена Варос. Думаю, она нам поможет.

— А кто она такая?

— Трудно определить это одним словом. Она из Югославии. Лора встретилась с ней много лет назад, когда путешествовала по Европе. С тех пор они вместе. Обязанности у Ирены самые разнообразные. Она отчасти секретарь Лоры, отчасти — ее компаньонка, личный друг и помощница. Она не любит доктора Флетчера. Я уговорю ее помочь вам, вот увидите.

— Вы спасаете мне жизнь! — радостно воскликнула я. Он коротко рассмеялся и, сразу, же снова став серьезным, сказал:

— Вы приехали вовремя, вы нужны Лоре. Ваше общество пойдет ей на пользу. Возможно, вы сумеете ей помочь.

Его слова привели меня в замешательство. Не желая, чтобы он с самого начала неправильно меня понял, я начала:

— Боюсь…

Но Гуннар перебил, не дав мне, закончить фразу:

— Простите, у меня междугородный звонок на другой линии. Я должен идти. Если в шесть тридцать удобно для вас, то я заеду за вами в отель — Норвегия, кажется? — тогда мы сможем потолковать. Ни о чем не тревожьтесь, я приму меры. А сейчас до свидания, Ли Холлинз!

Мне ничего не оставалось, кроме как поблагодарить его и согласиться.

Повесив трубку, я несколько минут не сводила с нее глаз, обдумывая только что закончившийся разговор. Гуннар Торесен, рассудила я, мог и правда способствовать решению моей проблемы. Голос его звучал уверенно. Он определенно хочет, чтобы я повидала Лору. Однако он питает иллюзии относительно наших с Лорой отношений и, возможно, поэтому неверно оценивает мои побуждения. Если бы он знал, каковы мои подлинные чувства к Лоре Уорт, то, наверное, не горел бы желанием мне помочь. Как бы то ни было, я немного стыдилась того, что ввела его в заблуждение. Он был так ко мне добр и внимателен, и к тому же он дружил с моим отцом, Я вовсе не хотела уверять его в том, что, к сожалению, не было правдой. И, однако, очень нуждалась в его помощи, для достижения как одной своей цели, так и другой.

До встречи с Гуннаром оставался почти целый день, и я не собиралась проводить его в номере отеля. Водитель такси, изучив клочок бумаги, на котором был написан адрес, молча кивнул. Я устроилась на заднем сиденье, и мы покатили в тот район, где жила Лора Уорт. Однако ее дом окружала высокая ограда, не дававшая возможности, как следует его разглядеть из окна машины, и я попросила водителя проехать немного дальше и свернуть в сторону. Затем велела ему остановиться и подождать меня, а сама, выбравшись из машины, вернулась назад.

Дом был белый. Он стоял высоко, на склоне холма, все еще хранившего суровые следы зимы. Из-за высокой сплошной ограды я сумела увидеть только островерхую крышу, крытую голубой черепицей, да мансарды под нею. Зашторенные, изолированные от внешнего мира окна равнодушно взирали на меня свысока. К дому вела крутая лестница, взбиравшаяся вверх по холму параллельно улице. Вблизи ее подножия виднелся гараж и небольшая машина перед ним.

Я дошла до конца ограды и оглянулась. Кусты вокруг дома напротив служили мне прикрытием, и я стояла неподвижно некоторое время, изучая окружающую местность. Извилистые улочки разбегались в разные стороны, а дома карабкались по холму, и за каждой крышей торчали каминные трубы соседей.

В этом доме когда-то жила моя бабка, а теперь моя мать. Мысленно я произнесла эти слова, но внутри меня ничто не отозвалось. Для меня они были лишены смысла и не вызвали никаких эмоций, никаких родственных чувств. Норвегия была для меня чужой.

За изгородью сверху послышался какой-то шум. Приглядевшись, я заметила, как четверо людей идут вдоль дома по дорожке, направляясь к крутым лестничным ступеням. Я инстинктивно отступила, притаившись за чахлыми, бурыми кустами, скрывавшими меня от посторонних взоров.

Мужчина, это был доктор Флетчер, бережно вел под руку женщину в манто неярких, осенних тонов. Мягкий, высоко поднятый воротник скрывал ее лицо. Рядом с ней по другую сторону шла еще одна женщина, очень худая, повыше ростом и помоложе. Шествие замыкала третья дама — маленькая, высохшая и смуглая, в ярком норвежском свитере и широких зеленых брюках. Она бежала вприпрыжку, стараясь не отстать от процессии. Не так уж трудно было догадаться, кто эти люди. Женщина в манто — разумеется, Лора Уорт. Я не видела ее лица, но двигалась она с трудом, как тяжелобольная, и казалась гораздо старше, чем я себе представляла. Вторая женщина — должно быть, секретарь-компаньонка, о которой упоминал Гуннар. Кажется, ее зовут Ирена Варос. Третья — высохшая и смешно подпрыгивающая, — вероятно, сестра доктора.

Тяжело опираясь на двух своих спутников, которые поддерживали ее с обеих сторон, женщина в манто начала спускаться по ступеням. Одолев последнюю, она, наконец, подняла голову, и у меня перехватило дыхание, когда я увидела ее лицо. Бледное, исхудавшее, лишенное косметики и живых красок юности, оно сохранило совершенные пропорции. Я узнала бы его среди всех других лиц. Темные глаза потухли, но их чарующий разрез, темные, густые ресницы остались такими же, как прежде. Возраст ничего не мог с ней поделать! Годы не смогли стереть ее красоту, изменить ее черты!

Те двое, что поддерживали Лору, подвели ее к автомобилю, помогли сесть в машину. Ирена Варос устроилась рядом с ней, а доктор Флетчер сел за руль. Маленькая женщина осталась на ступенях лестницы, наблюдая за братом, который дал задний ход и выехал на улицу. Затем она побежала вверх по ступеням и исчезла из виду, скрывшись за углом дома. Вдруг, как раз на повороте, Лора выглянула из окна машины. Она смотрела прямо на меня, так мне показалось, по крайней мере. На секунду наши взгляды встретились, хотя я, провожая ее глазами, засомневалась, что она поняла, кто там стоит. Затем машина спустилась с холма.

Только тогда я пришла в себя и заметила, что вся дрожу и, несмотря на холодный воздух, лицо мое покрылось испариной. Когда же я открыла сумочку, чтобы вытащить носовой платок, пальцы у меня дрожали так, что я едва не выронила ее. Моя постыдная слабость повергла меня в уныние. Лора Уорт была моим врагом, так, во всяком случае, я себя убеждала. Однако теперь моя убежденность поколебалась. Не то чтобы моя антипатия к ней ослабла, она Сохранилась. Но как сражаться с таким противником? Эта женщина в мехах подобна духу из прошлого. Она так немощна, что едва передвигается. Где ей противостоять моей стальной хватке!

Но причина моего волнения была в чем-то другом. Но в чем? Я не понимала. Меня по-прежнему трясло. Я вытерла лоб носовым платком. Постояв немного, пока не утихла дрожь, я вернулась к ожидавшему меня такси. Оно стояло за углом, и водитель ничего не видел. Я села в машину и попросила таксиста просто повозить меня по Бергену, показать мне этот город.

Он оказался ярким и красивым. В нем были старые дома с круто вздымавшимися серыми крышами и Высокими трубами и целые кварталы современных зданий. Город расположился по обеим сторонам фиорда, а его самая густо населенная часть находилась между ними на полуострове, который вдавался в гавань, за которой простиралось открытое море.

Для Норвегии май — месяц праздничных шествий и каникул. По улицам шагали колонны молодежи в форменной одежде с оркестрами. Встречались парни с арбалетами в руках — напоминание об историческом прошлом. Повсюду развевались норвежские флаги: сине-белый крест на красном поле.

Все это проплывало мимо меня за окнами такси, а я, по-прежнему, видела перед собой бледное красивое лицо над меховым воротником. Эта усталая, спотыкавшаяся на каждом шагу женщина не имела ничего общего с той Лорой Уорт, которой я собиралась отомстить. Возможно, ее собственная жизнь так разделалась с нею, что мне нет нужды добивать ее. Эта мысль мне решительно не понравилась. Я слишком долго вынашивала мучительное, горькое чувство обиды, чтобы так легко отказаться от него.

Я попросила водителя отвезти меня в отель.

Готовясь к предстоящей встрече с Гуннаром Торесеном, я оделась особенно тщательно, выбрав коричневое шерстяное платье с круглым белым воротником и белыми манжетами; извлекла из шкатулки свои единственные драгоценности — старинную золотую брошь и серьги; уложила волосы в аккуратную прическу. Мне хотелось понравиться другу отца и, скрыв свое истинное отношение к Лоре Уорт, получить от него помощь.

Точно в указанное время в номер позвонили и сообщили, что меня ждут внизу, в вестибюле. Накинув бежевое пальто и натянув перчатки, я взяла сумочку и спустилась вниз. Гуннар ждал меня возле лифта. При виде меня он сразу же устремился навстречу с протянутой рукой. Мне понравилась его внешность: высокий, хорошо сложен. Лицо тонкое, узкое, каштановые волосы, карие глаза. Он был красив какой-то суровой северной красотой. Держался со мной как с дочерью глубоко уважаемого им человека — дружелюбно и учтиво. Однако его манеры отличались не свойственной американцам сдержанностью, что меня вполне устраивало. Быть с ним на дружеской ноге мне ни к чему. Пусть только поможет, и этого достаточно.

— Я нашел, наконец, место для своей машины, — сообщил он. — Парковка — это у нас проблема. Машина стоит в нескольких шагах от ресторана. И если вы не против, пройтись пешком…

— Люблю ходить пешком, — перебила я его. И мы отправились.

Вечер был холодным, но ясным, и небо оставалось светлым. В мае дни долгие, ночи короткие, вспомнила я.

— В мае у нас праздничная погода, как мы ее называем, — пояснил Гуннар. — Зимой в Бергене часто идут дожди. У нас не бывает сильных снегопадов, как по всей остальной Норвегии, но льет всю зиму.

Мы шли от площади вверх по улице, туда, где виднелись впереди контуры величественного здания — Национального театра.

По дороге беседа завязалась сама собой. Болтали о всяких пустяках, избегая упоминания о Лоре. Всем своим поведением Гуннар как бы говорил: Всему свое время.

Ресторан находился как раз напротив Национального театра. Мы поднялись по крошечной винтовой лестнице на второй этаж, где нас усадили за столик в нище у створчатого окна, выходившего в парк при театре. Столы в небольшом зале были сервированы бежевыми скатертями и салфетками цвета морской волны, с потолка свисали зеленые растения в кашпо. Кроме, нас, в зале была всего одна пара.

— В Бергене мы обедаем в другое время, — пояснил Гуннар. — Мы рано начинаем работать, и рано покидаем наши конторы. В половине пятого или в пять часов мужчину уже ждут дома. Дальше наступает то, что мы называем нашим вторым днем — время, проводимое в кругу семьи, где мы и обедаем, а около девяти вечера только что-то перекусываем. В такое же время, как сейчас, мы ходим в ресторан, только чтобы поболтать и выпить пива. Берген — университетский город, и в этот час в ресторанах больше всего студентов.

Я предоставила Гуннару сделать для меня заказ, и он выбрал лосося. Лосось, как считал Гуннар, мне понравится. Чувствуя, что мое терпение иссякает, я решительно взглянула в лицо своего сотрапезника и, едва официантка ушла, объявила:

— Сегодня я видела Лору Уорт.

Не выразив удивления, Гуннар молча выслушал мои дальнейшие сбивчивые объяснения.

— Я не могла больше ждать, — оправдывалась я. — Страшно хотелось взглянуть на дом моей бабушки. Мне повезло: я попала туда как раз в тот момент, когда Лора вышла из дому и спускалась по лестнице, поддерживаемая доктором Флетчером и какой-то женщиной, наверное, мисс Варос. Они помогли Лоре сесть в машину и уехали вместе с ней. А какая-то маленькая женщина осталась. Кто это? Сестра доктора Флетчера?

— Да, это его сестра, — подтвердил Гуннар. — Они просто сбежали от вас. Вероятно, вы чем-то напугали доктора Флетчера. Интересно чем?

— Тогда… тогда… — заикаясь, пробормотала я, — значит, я не увижу ее?

— Возможно, вам все-таки удастся повидать ее. — Скупая улыбка осветила его лицо. Она очень красила Гуннара, который редко улыбался. — Я связался с Иреной по телефону после того, как поговорил с вами, — продолжал он. — Она не могла свободно разговаривать из дома и перезвонила мне из автомата. Ирена рассказала, что доктор Флетчер вернулся из города чем-то очень встревоженный и настоял на том, чтобы Лора переехала в свой загородный дом на берегу озера под Фантофтом, уверяя, что этого требует ее здоровье. Сестра доктора, мисс Жаффе, остается в Бергене присматривать за городским домом, а Ирене придется отправиться с Лорой и ухаживать за ней. Мы считаем, что этот маневр предпринят для того, чтобы помешать Лоре встретиться с вами, если вы проявите настойчивость. Но Ирена так же, как и я, считает, что Лоре полезно было бы повидаться с вами.

— Она выглядела тяжелобольной, — пробормотала я.

Гуннар мрачно кивнул:

— Болезнь сразила ее совсем недавно.

— С тех пор как она вышла замуж? — съязвила я.

— По-моему, у нее тяжелая форма апатии, — предположил Гуннар. — Всякий раз, когда я ее видел, она выглядела так, словно у нее пропало желание жить.

— Странно, что она решилась на такой поздний брак. Теперь, когда красота и молодость ушли…

— Вы не знаете ее, Ли Холлинз, — сурово возразил он, и я почувствовала в характере этого человека, наряду с мягкостью и добротой, твердость гранита. — Поймите, — продолжал он, — она может быть поразительно хороша, потому что дело не в той красоте, которая лежит на поверхности, хотя, может быть, кто-то, столь же юный и неопытный, как вы, разрешите называть вас Ли, этого и не заметит.

Внутренне я встала на дыбы. Он сам был вовсе не так стар, чтобы разговаривать со мной таким менторским тоном.

— К тому же она еще и хорошо обеспеченная женщина, — резко сказала я. — Доктор Флетчер, надо полагать, не упустил этого из виду.

— Что ж, не исключено, хотя вы, возможно, поспешили с выводами.

— В конечном счете, она, вероятно, пожинает то, что сама посеяла, — бросила я в сердцах, забыв, что мне следует быть осторожной с Гуннаром.

Неодобрение, тень которого я уловила в его тоне, теперь явственно сквозило во взгляде темных глаз норвежца, когда он задумчиво посмотрел на меня и ответил:

— Мы все, в конце концов, пожинаем то, что посеяли. Разве это не расхожая истина? Я знаю Лору Уорт много лет. Мы дружили семьями, как вам, должно быть, известно. Мой отец всегда преклонялся перед ней. Моя мать тоже ее уважала. Лора мужественная женщина и не очень счастливая. До последнего времени годы не могли сломить ее.

Я обрадовалась, что вошла официантка, и разговор прервался. Перед нами поставили тарелки с супом и подсушенный хлеб. Избегая взгляда Гуннара, я сосредоточила внимание на восхитительном грибном супе. О прошлом Лоры Уорт я знала больше Гуннара, но пока что не собиралась делиться с ним своими сведениями и чувствами.

— Мы с Иреной обсудили ситуацию по телефону, — снова заговорил Гуннар, когда официантка ушла.

Его чересчур правильная речь и четкое произношение приятно отличались от торопливой, невнятной речи американцев, глотавших слова. Я начала подстраиваться к его неспешной, обстоятельной манере вести разговор.

— … И мы решили, — продолжал между тем Гуннар, — что не стоит сообщать ей сразу, что вы ее дочь. В ее теперешнем плохом состоянии волнение от мысли о встрече с дочерью, которую она не видела со дня рождения, будет ей не по силам. Лучше, если она будет думать, что свидания с ней добивается журналистка. Возможно, это приободрит ее, и она захочет предстать перед вами в наилучшем виде. Тогда сделать следующий шаг — признаться, кто вы такая на самом деле, будет легче. А пока вы представитесь журналисткой, желающей записать интервью с Лорой, и назоветесь каким-нибудь вымышленным именем, например Мэри Томас, если у вас нет возражений.

Я почувствовала некую мужскую опеку над собой, что меня всегда раздражало, однако, с другой стороны, такой вариант мог оказаться неплохим для достижения моей цели.

— Так я все-таки увижусь с ней?

— Мы придумали кое-что, если вы не против.

"Ага! — подумала я. — Он, кажется, понял, что слишком много берет на себя".

— В Фантофте, куда увезли Лору, — пояснил Гуннар, — есть небольшой красивый парк, где она любит гулять. Там же находится наша знаменитая церковь — одна из немногих, сохранившихся в Норвегии старинных деревянных церквей. Как только доктор Флетчер уедет утром в город, Ирена выйдет вместе с Лорой на прогулку. Если этот план вам подходит, я отвезу вас в Фантофт, а Ирена приведет туда Лору. В загородном коттедже есть лишняя машина, которой она может Воспользоваться. Одним словом, у вас будет возможность поговорить друг с другом наедине.

— Лору предупредят заранее?

— Да. Ей скажут, что вы — молодая писательница из Америки и хотите взять у нее интервью для своей будущей книги.

— Но она много лет отказывалась давать интервью.

— Я думаю, Ирена уговорит ее. Последнее время Лора решила, что ее забыли в Америке. Ее вдохновит мысль, что ваш приезд сюда означает достаточно большой интерес к ней.

— Ясно. Значит, я возьму у нее интервью, если она не станет возражать, и это все?

— У вас, американцев, есть поговорка: играть на слух, то есть действовать по ситуации. Посмотрим, как она будет реагировать. Не надо давить на нее, но возможно, вам удастся договориться о следующей встрече.

— А что, если узнает доктор Флетчер и скажет нет?

— Лору предупредят, что он уже говорил нет. Этого слова она прежде не выносила. Возможно, взбунтуется и сейчас. Не кажется ли вам, что она немного напоминает вас в этом смысле?

Кивнув, я улыбнулась Гуннару. Он был наблюдателен, этот стройный норвежец с красивым худощавым лицом, и, похоже, тоже любил настоять на своем. Я подозревала, что Майлз Флетчер не вызывает у него особых симпатий.

— Лора знает о смерти моего отца? — спросила я.

— Да. Местные газеты опубликовали это сообщение. Хотя я не знаю, как она восприняла известие. После того как Лора вышла замуж за Флетчера, мы редко встречаемся, и она ничего об этом не говорила.

— Как она жила с тех пор, как поселилась в Бергене?

— Она ведет тихую, уединенную жизнь. Приехала сюда глубоко подавленной. Позади был какой-то глупый брак, который быстро расстроился. А перед этим ужасные события в Голливуде и подозрения, сохранившиеся в душах американцев, несмотря на то, что закон оправдал ее. В прошлом жизнь Лоры проходила на глазах публики, но теперь она избегает ее внимания. В Бергене мы ей не докучаем. Мы занимаемся своими делами и не тревожим тех, кто хочет, чтобы их оставили в покое. Однако мы гордимся тем, что такая знаменитая женщина родилась в Бергене. Я полагаю, мать Лоры настояла на том, чтобы дочь именно здесь, в Бергене, родила ребенка, хоть Лора сразу же и отдала малышку ее отцу. То, что Лора Уорт живет среди нас, не проходит незамеченным. Но мы ее не тревожим.

— Чем она занимала себя все эти годы? — спросила я.

— Она поддерживала дружбу кое с кем. С моим отцом и матерью, а затем и со мной. Норвежцы активно занимаются зимними видами спорта, а летом — туризмом. Лора заинтересовалась и тем и другим. Кроме того, Она много читает.

— Но все это просто чтобы как-то убить время, — возразила я. — Трудно представить себе, чтобы такая известная личность, как Лора, вот так вдруг ушла в тень и навсегда пренебрегла карьерой великой актрисы.

Тем временем официантка, убрав глубокие тарелки, подала нам отварного лосося с маленькими белыми картофелинами и сметанным соусом.

Возвращение официантки помешало Гуннару ответить, но он не забыл о моем вопросе и, когда нас обслужили, вернулся к нему:

- Я бы не сказал, что Лора из-за этого чувствует себя несчастной. Пожалуй, она не испытала полного счастья, но кто из нас его позвал? Однако хватит о Лоре Уорт. Я хотел бы поговорить о вас. Ваше занятие литературой очень вас увлекает?

Его интерес казался искренним, и, несмотря на то, что порой; он обращался со мной как заботливый, но деспотичный дядюшка, меня влекло к нему все больше и больше. Я не торопилась развеять иллюзии Гуннара, представлявшего меня преданной дочерью, разыскивающей свою мать. И хотя я намеренно не обманывала его, я все-таки утаила правду, которая, возможно, заставила бы его отказаться помогать мне. Что ж, решила я, не мешает рассказать ему кое-что о себе.

— Я рано начала писать, отец всегда поощрял меня. Мне хотелось бы работать в биографическом жанре, писать о людях искусства…

Делясь с Гуннаром своими планами, я хотела, чтобы он понял, как много я работала, чтобы достичь успеха в своем деле Как видно, мне это удалось.

— Вы нарисовали необычную картину, — заметил Гуннар, когда я умолкла. — Вы поставили перед собой задачу многого добиться в жизни, но остается ли в ней время для отдыха, удовольствий?

— Самый интересный отдых — это работа, если она тебя удовлетворяет, — решительно возразила я. И поскольку мне не хотелось выслушивать лекцию о том, что в жизни нужно уметь и работать, и отдыхать, я в свою очередь задала вопрос. — У вас есть семья, Гуннар?

— Только мать, она живет вместе со мной. Моя жена Астрид умерла несколько лет назад. У нас не было детей, она всегда отличалась слабым здоровьем.

— Простите, — смутилась я, не упустив, однако, возможности задать следующей вопрос: — Вы была счастливы вместе?

— Очень счастливы. — По тону Гуннара можно было судить, как тяжело переживает о потерю жены.

Мы молча ели некоторое время. Лосось мне очень понравился, как и предрекал Гуннар.

Нам было хорошо вдвоем, молчание нас не тяготило. Мы оба потеряли тех, кого любили, и зло роднило нас.

Когда настало время десерта, он настоял, чтобы я попробовала морошку — дивные желтые ягоды, что растут в горах Норвегии. И до тех пор, пока мы не принялись за кофе, Гуннар ее возвращался к разговору о Лоре Уорт. Но, должно быть, сказанное мною ранее не выходило у него из памяти и тревожило.

— Вы будете добры с нею? — спросил он меня.

— Не уверена, что я добрый человек, — ответила я. — Я скорее человек прямой.

— Превосходно. Это хорошая черта. Бергенцы тоже прямые люди. Но речь идет в ранимой женщине. Само по себе известие о том, что вы ее дочь, может оказаться болезненным для нее. Она будет перебирать в памяти каждое ваше неосторожное слово.

Он не учел, как больно я уязвлена тем, что Лора Уорт отвергла моего отца, отвернулась от меня, и возразила Гуннару, умолчав о своих подлинных чувствах:

— Не думаю, что это известие растревожит ее. Она давно сделала свой выбор, вычеркнув из своей жизни и моего отца, и меня. Так почему мысль о моем существовании должна теперь ее озаботить?

— Существует такая вещь, как кровные узы, разве нет? Возможно, голос сердца значит больше, чем разум. Разве вы не почувствовали этого, когда увидели ее сегодня?

Он коснулся чего-то такого сокровенного, в чем мне не хотелось бы признаваться не только ему, по и самой себе. Мне неприятно было вспоминать внезапный приступ слабости, овладевшей мною, и то, как меня трясло, когда я увидела Лору. Это было так неожиданно и не поддавалось разумному объяснению. Что это было — те самые кровные узы? Кровь, которая течет во мне, отзывается на присутствие Лоры бешеными толчками, вопреки моей воде и разуму?

— Она для меня посторонний человек — воскликнула я. — Никаких кровных уз я не чувствую. Лора интересует меня как художник, и только. Меня волнует ее судьба актрисы. — Я запнулась, сознавая, что выдаю себя излишней горячностью.

С этим мужчиной, сидевшим напротив, следует разговаривать очень осторожно, убеждала я себя. Он слишком проницателен, и если бы узнал о моем истинном отношении к Лоре Уорт, то, подозреваю, сделал бы все от него зависящее, чтобы наша встреча не состоялась. Он был ее другом, а не моим. Он дружил с моим отцом и Лорой и в своих убеждениях оставался тверд, как гранит, о который расшибется всякий, необдуманно бросившийся на него. Поначалу мне не хотелось обманывать Гуннара относительно Лоры, но теперь придется, хотя это и трудно сделать. Моей единственной целью было, чтобы запланированная встреча состоялась, а с последствиями я разберусь в свое время.

— Вероятно, более чем кто-нибудь другой я восхищаюсь Лорой и особенно ее одержимостью своей профессией, — продолжала я, пытаясь подсластить пилюлю. — Мне хотелось бы в этом походить на нее. Но, конечно, я сознаю, какую цену приходится платить за время и энергию, целиком отданные любимому делу. Ничто не должно отвлекать — даже то, что кажется в какой-то момент очень притягательным.

Я не добавила, что мне хотелось бы быть в этом смысле еще, более одержимой, чем Лора. Уж мне бы, без остатка поглощенной творчеством, было бы не до всяких там романтических глупостей, которые только травмируют других!

— Мне непонятна подобная целеустремленность, — задумчиво проговорил Гуннар. — Ничего похожего я никогда в себе не находил. Я люблю море и корабли. Увлекаюсь живописью и сам беру в руки кисть. Наслаждаюсь горами зимой, озерами и фиордами — летом. Мне нравится жить полной жизнью, чередуя работу и развлечения. Мы, норвежцы, иногда сомневаемся, не упускают ли американцы чего-то самого ценного в жизни из-за своей поспешности и этой самой целеустремленности, о которой вы говорили. Они все хотят добиться чего-нибудь — и как можно быстрее.

— Когда я работаю, я счастлива, — отрезала я. — Мне больше ничего не нужно.

Он усмехнулся. Лицо оставалось непроницаемым, но какой-то огонек мелькнул в его глазах.

— Возможно, вы и счастливы только потому, что не изведали других радостей. Но пока вы здесь, вы позволите познакомить вас с тем, что доставляет наслаждение нам, норвежцам?

— Спасибо, — ответила я без особого энтузиазма. Я не могла позволить себе отвлекаться на Гуннара Торесена. Моя цель — Лора, и я должна сосредоточиться только на этой цели. Какое, собственно говоря, имело значение, нравилась я ему или он мне? Важно, что он помогал мне. Я уверила себя в этом, сопротивляясь той притягательной силе, которая исходила от Гуннара.

"У меня ни на что нет времени, кроме Лоры", — твердила я про себя.

Покончив с обедом, мы направились к отелю. Мы шли пешком. Вечер только что вступил в свои права, сгущались сумерки. Я рассталась с Гуннаром в вестибюле, заручившись его обещанием позвонить мне завтра утром в половине десятого.

Я поднялась к себе в номер, ощущая, как на меня наваливается усталость. Я мало спала в самолете; сказывалась также разница во времени. Все это плюс дурное настроение, причины которого я совершенно не понимала, дарило на меня. Что-то меня угнетало, какая-то депрессия, которая, казалось, только росла, несмотря на то, что я стиралась изо всех сил идти прямо к цели, никуда не уклоняясь. Гуннар, если бы знал о моих намерениях, попытался бы отговорить меня от них или просто помешал бы мне. Быть постоянно Настороже становилось все труднее.

Приняв горячую ванну, я нырнула в постель, с наслаждением открыв для себя роскошь норвежского пуховика. Он укутал меня, как спальный мешок, и сон быстро поглотил меня.