Шепот крови (СИ)

— Тебя сложно застать в одиночестве, — проговорил он, чтобы оторвать девушку от книги, но по ее испуганному взгляду понял, что подошел слишком тихо.

— Прости. Ты напугал меня, — призналась она и улыбнулась сначала робко, а потом привычной мягкой и согревающей улыбкой.

— Я охотился за тобой все эти дни, но мой племянник так покорён, что не хочет разлучаться с тобой и на миг, — Морган сел за стол рядом с Мириам и отодвинул в сторону запылившуюся стопку книг.

— Ты заблуждаешься, — хмыкнула она, не глядя ему в глаза. — И, возможно, не поймешь меня. Но нам спокойнее быть рядом, чем порознь. Может быть, из-за того, что случилось в лесу. Теперь я сама не своя, и только глядя на него, вспоминаю, что сделала все не зря. Ты ему необходим, Морган. Ему нужен кто-то готовый показать ему наш мир, так не похожий на его монастырь.

Бранд нахмурился. Девушка была права. Он погряз в дворцовых делах и подготовке к коронации настолько, что на племянника совсем не оставалось времени. А ему требовались ответы на миллиарды вопросов и Мириам не посмела оставить его одного.

— Спасибо, — тихо проговорил Морган.

— За что ты благодаришь меня? — девушка наконец посмотрела на него, и он растерял все слова, что готовил для нее.

— За то, что ты делаешь для Дагмера, — сказанное прозвучало фальшиво и не выражало и доли того, что он чувствовал.

— Благо Короны для меня не первоочерёдное, — тихо фыркнула она.

— Я…

«Каков глупец», — Морган мысленно выругался, ощутив болью слова, застрявшие в горле.

— У меня есть кое-что для тебя, — признался он наконец.

Гранаты медальона красиво блеснули, показав всю глубину своих граней. Морган протянул его девушке на раскрытой ладони и принялся выжидающе изучать ее лицо — ждал улыбки, способной растопить даже его сердце.

— Что это? — спросила Мириам внезапно помрачнев.

— Внутри него лаванда, — мягко пояснил лорд.

— Я поняла это с первого взгляда.

— Там в лесу я понял, что тебе нужен новый амулет. Ты услышала отступников скорее, чем я.

— Твой дар красив, но могу ли я принять его? Достойна ли я его, когда во мне нет прежней силы, необходимой тебе? Ныне я суха как южная река в знойное лето, и в бою от меня мало проку. Верно, лучше бы тебе найти нового ученика, а то и двух. А я выбрала свой путь. Если ты погибнешь из-за меня, я не вынесу этого, — Мириам поджала губы и шумно захлопнула книгу. Остатки пыли с ее страниц завертелись в воздухе.

Морган увидел, что она изучала писание о мертвом городе Ангерран. Книга не имела заглавия, но была обтянута в темную, почти черную кожу, и была ему хорошо знакома. Он оказался почти уверен, что Мириам читала ее не из собственного любопытства, а желая рассказать историю правившей семьи Толдманн будущему королю, весьма поучительную, и Морган немного пожалел, что потревожил девушку.

— Ты не перестала быть Смотрителем лишь растеряв часть огня. Это немыслимо. Невообразимо. Я не посмею представить себе иного ученика, — он, сам того не ожидая, повысил голос. Ему захотелось стиснуть плечи девушки и хорошенько встряхнуть ее, чтобы она напрочь забыла эти сомнения, и перестала говорить с ним так холодно и бесстрастно. Это злило его. Рядом с Ивэном она часто щебетала, словно птичка, и смеялась так, как раньше смеялась только в его присутствии. С ним же теперь она была холодна, совсем как Ивэн, не получивший еще часть силы, изгнавшей из него след скверны.

Он ничуть не погрешил против правды. Ему даже думать не хотелось о том, чтобы в пути по Изведанным землям его сопровождал кто-то иной. Потеряй Мириам зрение или слух, он бы все равно не оставил ее в городе.

— Ты клялась в верности народу Дагмера, клялась быть честной и смелой. А я вижу, как ты трусишь, придумав, что ценна лишь только даром! — Морган продолжал, желая увидеть в лице девушки хотя бы гнев, — чувство, на которое она всегда была скора. — Прошу тебя вспомнить слова, что ты говорила Аарону, когда я взял тебя впервые с собой, и принять мой подарок.

Он положил медальон поверх захлопнутой книги. Мириам взглянула на него виновато и потянулась к тонкой серебряной цепочке.

— Ты устыдил меня, — вздохнула она. — Но я не смогу быть полезна тебе, как раньше, и страшусь своей слабости.

— Отчего ты так мало знаешь о себе? — Морган спросил ее, не ожидая никакого ответа. — Ты не понимаешь, что огонь — не вся твоя сила.

Морган почувствовал вкус сладкой победы, когда девушка расстегнула застежку серебряной цепочки.

— Если позволишь, я помогу тебе, — обратился он к ней, смутившись от собственной дерзости. — Как сделал это тогда, перед королем.

Мириам бросила на него взволнованный взгляд, будто бы ему довелось чем-то больно задеть ее. Но, ни слова не говоря, поднялась из кресла и повернулась.

Морган взял в руки легкий, словно перышко, медальон и подошел к ней.

«Плоть от плоти огня», — подумал Морган, разглядывая медно-рыжую косу Мириам и ее плечи, усыпанные едва заметными веснушками.

Застежка цепочки легко поддалась ему, но девушка дрогнула, когда он нечаянно коснулся ее шеи. На миг она показалась такой беззащитной, что Морган ощутил странное желание заключить ее в объятия, но поспешно отмахнулся от него.

— Скажи, что не станешь звать меня немедленно в дорогу, — попросила неожиданно она, девушка, которой так любопытно было жить в пути и смотреть на миры, ранее неведомые. Она любила встречать на своем пути новые деревни и города, видеть иных людей с незнакомым говором, слушать их истории и песни, вдыхать ароматы неизвестных цветов, примечать редкие оттенки моря, гор и песка.

— Я никогда не слышал ранее, чтобы ты так говорила, Мири, — признался Бранд.

В день произнесения клятвы, она впервые отправилась с ним, и ее глаза блестели как драгоценные камни. Тогда она была преисполнена чувством гордости и собственной важности. Но Морган предвидел, что со временем она проклянет сказанные слова и свою опрометчивость. И вот этот день настал.

— Я хотел бы увидеть, как Дагмер примет нового короля и смею надеяться, что новый зов мы услышим нескоро.

— Только не отбирай его у меня, — тихо зашептала девушка, так и не решив обернуться. — Часть его — это я.

Морган оцепенел от этих слов.

«Если бы я принял корону, она бы не утратила ту часть», — подумал он, утонув в обдающем холодом сожалении.

Только не отбирай его у меня.

Эти слова показались Моргану такими горькими, что их нестерпимо захотелось утопить в приторном корсианском вине.

Глава 11. Дом запертых сердец

Окраины Дагмера

Его брат, его темная родная кровь, исполнил обещанное — он вернул в Дагмер черную кобылку, которую сам вспугнул во время последней встречи в лесу. Это стало поводом для радости Мириам, и теперь она, отослав конюха прочь, сама обхаживала Звездочку — смыла с нее грязь, бережно расчесывала мягкую гриву. А Ивэн вдыхал ароматы сена и поздней осени, и молча наблюдал за девушкой. В ее присутствии он будто становился целым, но никак не мог разъяснить себе этого и подобрать верное слово.

— Не каждая кобыла подпустит мага к себе, — довольно проворковала Мириам. — А эта меня любит.

В подтверждение тому лошадь тихонько фыркнула и смешно задергала ушами. Ивэн счел время подходящим для лакомства и потянулся к корзинке с яблоками и морковью, принесенной из замковой кухни.

— Держи! — предупредил он и подкинул красное яблоко в воздух.

Девушка ловко поймала его одной рукой и протянула Звездочке. Та нетерпеливо захрустела сочным плодом.

Ивэн приметил, что Мириам не обронила и слова о Галене, не говоря о благодарности, словно ее любимица нашла дорогу в стойло сама. За дни, проведенные в замке, он понял, что об Аароне может расспрашивать сколь угодно — она отзывалась о нем с упоением и горящими глазами, но слыша имя его первого сына, она становилась мрачнее тучи.

— Я вспомнила, как Морган обещал тебе любого коня из королевских конюшен, — улыбнулась девушка Ивэну, приобняв Звездочку за шею. — Кто же тебе понравился?

— Тот, что черен, как сама тьма, — признался он. — Я хотел бы угостить его.

— Он откусит тебе пальцы, — расхохоталась Мириам. — Внутри он такой же черный, как и снаружи. Это боевой конь из Корсии. Его прислали в дар твоему отцу, вот только оседлать его никому так и не удалось.

— Я не знаю, какой из меня король, но наездник — превосходный, — бросил Ивэн с небрежным вызовом.

Выхватив из корзины еще одно яблоко, он направился к стойлу, где стоял приглянувшийся ему конь, огромный и устрашающий, с широкой грудью и крепкими ногами. У него перехватило дух от его красоты, и он захотел заполучить этого коня, как только увидел собственное отражение в черных блестящих глазах.

Мириам окликнула его, но он не остановился и лишь улыбнулся, услышав, что она последовала за ним.

— Ты же не думаешь войти к нему?

— Знаю, что это может быть опасно, но я научен обращаться с лошадьми, — отозвался Ивэн. — Все это время он ждал меня. Вот увидишь.

Дворцовая конюшня была достаточно велика. Разномастные лошади игривые, безразличные или же сонные, чувствуя присутствие людей, выпрашивали внимание и угощение. Все, кроме массивного коня из Корсии. Он флегматично стоял, отвернувшись к стене, и не разделял оживления сородичей.

— Прости, что не зашел к тебе сразу, — обратился Ивэн к нему, облокотившись на ограждение стойла и протянув яблоко на раскрытой ладони.

Мириам встала рядом с ним так, что они соприкасались плечами.

— Как его зовут? — спросил Ивэн, понимая по взгляду девушки, что та разделяет его восторг, но опасается.

— Если он выберет тебя, ты сможешь сам понять это. Придумаешь ему имя.

Конь лишь косился на пришедших незнакомцев, беспокойно встряхивая лохматой лоснящейся гривой. Ивэн, потеряв терпение, сам захрустел спелым яблоком.

— Зря ты отказался, — оповестил он животное. — Но не думай, что я сдаюсь, ведь я стану приходить к тебе каждый день.

— Хотелось бы знать, кто из вас двоих окажется более упертым, — заключила Мириам, не скрывающая облегчения, испытанного, когда Ивэн проявил осторожность и не ринулся в загон к коню, наделенному крутым нравом. Она рассчитывала, что ему приглянется кто-то иной, более мягкий и покладистый, но ошиблась.

Ивэн лишь улыбнулся девушке. Ее сомнения были ему вполне понятны — она слишком мало знала о нем и думала, что его жизнь до приезда в Дагмер, прошла лишь за книгами и молитвами. Ивэн мысленно поблагодарил отца за возможность видеть удивление в глазах Мириам, хотя понимал, что тот позаботился о его воспитании вовсе не для того, чтобы он впечатлял девушек.

— Думаю, мы засиделись здесь, — выпалила она, небрежно стряхнув с его плеча соломинку, упавшую с утепленной крыши. — Еще немного и про нас поползут слухи.

Она шутила, но говорила подобное так часто, что Ивэн начинал злиться. Он желал видеть ее, не оглядываясь на возможные сплетни и не слушая предостережений. Но собственное имя и будущая корона его ко многому обязывали. Смятение нападало на него все чаще — он не был уверен, что поступает должным образом. Изо дня в день, находясь в Дагмере, ему представлялось, как он жонглирует горящими поленьями и каждое неверное движение может привести к краху. Ему было стыдно, но более всего его занимала Мириам.

Ранее ему не приходилось общаться с девушками, в особенности с такими, как она, но и поговорить об этом было не с кем. Однажды он хотел спросить совета у Моргана, но не решился, думая, что подобные проблемы с его высоты, покажутся совсем ничтожными. Оттого Ивэну ничего не оставалось, кроме как быть собой, но не забывать об условностях.

— Пожалуй, ты права, — угрюмо кивнул он, чувствуя, что девушка хочет увести его подальше от коня, сочтенного опасным.

Он согласился не только потому, что хотел угодить ей. Снаружи доносились звуки, напомнившие о его прошлом, и любопытство распирало его.

— Закрывайся, Фестер! Шевелись! Тесса, никто не будет тебя жалеть только потому, что ты девочка! Резче! Вот так! Отражай!

В подобных криках учителя, его ударах, от которых он не всегда успевал укрываться, еще не так давно для него таилась надежда. Он был единственным мальчишкой из всех послушников, которому разрешалось покидать монастырь. Его учитель — мрачный бородатый наемник из Тирона — каждый день в любую погоду вкладывал в его руку меч на поле у высоких монастырских стен. Ивэн пытался выведать, кто нанял его и по какой причине, но не получил ничего, кроме оплеухи. В тот день, когда он отказался выходить за стены, наемник выволок его сам и знатно поколотил.

С тех пор Ивэн брался за деревянный меч с большей охотой, желая отомстить. Стремление поставить на теле учителя лишний синяк вело его до тех пор, пока он не стал наслаждаться боем. Со временем он понял, что каждая ссадина, каждое падение дается ему не зря, что ему уготована особая жизнь, которая рано или поздно настигнет его. Так и случилось. В одночасье все обрело смысл.

— Нападай! Вперед! Пропустишь снова — отправлю тебя назад к теткиной юбке!

Голос Стейна Ивэн научился различать безошибочно. С той самой первой встречи в саду под галереей. Всякий раз, видя его, Ивэн волновался. Он рассудил, что должен расположить к себе городского старосту любой ценой, но все еще не преуспевал в этом. Локхарт был в меру учтив и излишне холоден — этого Ивэну было недостаточно. Во многом потому, что он слишком хорошо помнил подслушанные слова.

Они кружили чуть поодаль от прогулочных загонов, за изгородями на земле, усыпанной песком. Они — это совсем еще юная, но крепкая девушка, и нападающий на нее мальчишка. За ними с восторгом следили десятка два глаз любопытствующей ребятни. Стейн же наблюдал за сражением на деревянных мячах с нескрываемым недовольством.

Когда Мириам привела Ивэна в конюшни, рядом не было никого. Все эти дети во главе с неприступным старостой города, набежали на огороженную поляну за какой-то короткий миг.

— Когда-то на месте этой девочки была я, — улыбнулась Мириам, придерживая молодого Бранда под руку. Она рассчитывала, что бой на тренировочных мечах не заслужит его особого внимания.

— Пойдем, — не оправдав ее ожиданий, проговорил он. — Хочу взглянуть на будущих защитников Дагмера.

В тот момент, когда Ивэн подошел ближе и уперся ладонями в изгородь, Тесса ударила зазевавшегося Фестера щитом и тот неуклюже завалился на песок.

— Довольно! — пробасил Стейн. — Дерик, твоя очередь.

Одержавшая победу девочка ушла к ограждениям гордо вздернув нос. Мальчик задумчиво потирал ушибленное бедро. Дерик оказался длинноволосым и стройным мальчишкой постарше и Ивэн приметил, что в его возрасте ему было стыдно держать в руках деревянный меч.

— И Эйб.

Дети, наблюдающие за происходящим, зашептались и не удивительно — Локхарт выставил против юноши, которому было пора обзавестись настоящим клинком, мальчика, от силы прожившего десять зим. В его руках были слишком крупный для него щит и короткий меч.

Ивэн мысленно возмутился такому решению, но не сказал Мириам, прислонившейся к нему плечом, ни слова. Стейн тем временем ни разу не взглянул на них.

Бой оказался слишком коротким, чему никто не удивился. Дерик отразил несколько выпадов и повалил Эйба на землю, больно ударив его щитом ниже колен. Поморщился даже Локхаркт, а мальчик упал и захныкал.

— Убит, — равнодушно пожал плечами Дерик.

Стейн подошел стремительно, схватил мальца за ворот курточки и поставил его на ноги.

— Почему ты позволил убить себя? — гаркнул он.

— Я нападал, как ты меня и учил! — не менее громко прозвучал Эйб.

— Дерик пришел ко мне, когда был еще меньше тебя. Сегодня ты убит. Иди домой. Твои ноги будут синие, как сливы.

— Нет! Я живой! — не унимался мальчик, ему даже хватило смелости сбить с ворота руки учителя.

Но тот только усмехнулся и решил позвать на поле других учеников.

— Я живой! — крикнул Эйб еще громче и стало ясно, что синими окажутся не только ноги.

Локхарт вздохнул, подал Дерику знак и тот бросил ему меч.

— Так нападай! Давай, — лениво отозвался Стейн, поймав его налету.

Мальчишка замялся, хлюпнул носом, но через мгновение воинственно закричал и бросился на учителя, прикрывшись тяжелым щитом. Когда Локхарт отразил натиск небрежным движением меча, мальчик отпрыгнул назад проворно, словно бельчонок.

— Никто никогда не станет драться с тобой в бою так, как я тебя учил, Эйб. Дерик остался жив потому, что знает это, — он заговорил тихим менторским тоном.

Он смотрел мальчишке прямо в глаза, потом резко развернулся, присел, уклоняясь от неуклюжего удара ученика, и остановил меч у самых его ног, но не ударил.

— Ты снова убит. Враг всегда обманет тебя.

Мальчишка снова отскочил назад, но было слишком поздно.

— Всегда, — Стейн умышленно повел меч навстречу оружию ученика, и когда мечи столкнулись, вдруг высвободил одну руку, с которой тут же сорвался огонь.

Он едва не коснулся макушки мальчика. Тот охнул. Локхарт, пользуясь его растерянностью, одним ударом выбил меч из его маленьких рук. Тот отлетел в сторону так далеко, что до него было не дотянуться. Еще один удар и мальчик упал, резко закрывшись щитом.

— Нет лучшей няньки во всем Дагмере, чем Стейн Локхарт, — с ироничной улыбкой проговорила Мириам, глядя на удивленное лицо Ивэна.

Именно в эту минуту мужчина сорвал с пояса топорик и метнул прямо в щит малыша. Заострённая сталь шумно разрезала воздух и лезвие оружия плотно вошло в дерево щита.

— Я вижу, — буркнул молодой Бранд. — На месте этого малыша я бы давно обделал свои детские подштанники.

Мириам фыркнула и тихо рассмеялась.

Стейн рывком вырвал топорик из принявшего его щита и вдруг резко обернулся к ним. Эйб тем временем решил удрать с поля, решив, что полученных синяков будет достаточно.

— Ты! Да, ты! — он выпрямился и указал обухом прямо на Ивэна. — Ты осуждаешь меня? Глядишь неодобрительно.

Тишина, наступившая, когда Ивэн поймал на себе пару десятков взглядов, продлилась недолго. Одна из малышек, совсем маленькая, очень бледная девочка открыла рот от удивления, выронила фигурный леденец, и громко заревела от случайной потери.

Ивэн думал, что ответить Стейну с его ледяной усмешкой, не выражающий и капли доброжелательности. Слова не шли, но он легко перемахнул через изгородь прежде, чем Мириам успела хоть что-то возразить. Сердце стремительно подскочило к горлу. Он не смел даже подумать о позорном поражении, ведь она, называвшая Локхарта великим воином, глядела теперь на него во все глаза.

Стейн одобрительно расхохотался, увидев, что Ивэн готов выйти против него. Он стянул с себя плащ и куртку, которые могли помещать ему, и остался в одной тонкой рубахе, а Мириам все глядела на него. Она молчала, но ее взгляд был полон тревоги.

— Что думаешь о настоящей стали, Ивэн Волчья кровь? — все также холодно усмехаясь проговорил Стейн.

Юноша молча протянул раскрытую ладонь. Локхарт вытянул из ножен за спиной оба коротких меча, один — вручил ему. Ивэн взвесил в руке оружие. Оно не пришлось в пору, но пути назад уже не было. Стейн кивнул на щит, лежащий на земле, и тот подобрал его.

— Глядите все! Первый Бранд, взявший в руки щит! — рассмеялся Стейн неизвестно чему.

Ивэн знал, что Морган предпочитал в бою большой двуручный меч, как и Аарон, но самому ему было все едино.

— Сухой. И тощий, как высохшая рыба, к тому же сдохшая от старости, — продолжил Локхарт так тихо, что никто кроме Ивэна не слышал его слова. — Твой отец был немногим крупнее, но бился как разъяренный вепрь, храни Создатель его душу.

Ивэн разгадал игру Стейна, понял, что тот стремится вывести его из себя, чтобы через гнев он растерял всю собранность.

— Только не реви, если я тебя задену, — еще тише проговорил он, не спуская с парня глаз.

Они кружили друг напротив друга, примеряясь и оценивая. Ивэн глядел на лезвие меча, зажатого в руке, и все остальное стало в миг ничтожным. Он видел только свое отражение в стали и смеющиеся карие глаза Стейна. Он решил молчать, быть спокойным и холодным.

— Ты же не поплясать сюда пришел, волчонок? — Локхарт сказал это мягко и ласково. На миг Ивэн пожалел, что решил выйти против него.

Он, казалось бы, отвел взгляд, но меч его взмыл стремительно и Ивэн едва успел отбить этот удар. Оба осторожничали, оценивая силу друг друга. Бранд не хотел ранить Локхарта и верил, что тот не желает ранить его, но вскоре мечи сплелись, как две стальные змеи, гудя и высекая искры.

— Слишком сильно открываешься, — бросил Стейн несколько разочарованно, будто Ивэна учил биться именно он, а не неизвестный ему тиронец.

Юноша занес меч и вложил в удар силы больше, чем намеревался. Локхарт успел закрыться щитом, и на его поверхности появилась очередная борозда. В воздух тут же взметнулись дубовые щепки.

— Я слышу, как тяжелеет твое дыхание, — ухмыльнулся Стейн и тут же, стремительно развернувшись, ударил широко наотмашь.

Ивэн хотел было отскочить, решив, что такой удар ему точно не отразить, но на мгновение замешкался. На рукаве рубахи чуть повыше локтя тут же расцвела кровь. Он с удивлением уставился на рану, неосторожно оступился и упал на колено. Боли он не испытал. Локхарт задел его легко, самым острием меча, словно оцарапал когтем.

— Сдавайся, — проговорил он спокойным тоном. По его очередной лукавой усмешке Ивэн понял, что этот удар вовсе не был случайным. Вложи Стейн в него хоть немного больше силы, мог бы оставить будущего короля Дагмера без руки.

Вместо того, чтобы остановиться, Ивэн смахнул со взмокшего лба упавшие на глаза светлые волосы, поднялся и выставил вперед щит.

— Упрямый… Настоящий Бранд.

Три удара, удар щитом, плечом и Ивэн готов был поклясться, что Стейн открылся достаточно, чтобы можно было уложить его на землю — он намеревался ударить его в грудь коленом, вложив в этот выпад всю свою силу, но тот увернулся и подсек юношу под ноги. Это было не честно, но Ивэн не ждал и толики благородства, помня за что досталось Эйбу — тот был слишком правильным в бою, оттого и проиграл. Он предчувствовал, что Стейн попробует одурачить его, и решил заплатить той же монетой. Падая лицом в землю, Ивэн выронил меч и ждал, что Локхарт непременно подойдет ближе и не откажет себе в удовольствии приставить острие оружия к его горлу. Через мгновение Ивэн перевернулся на спину и запустил в глаза Стейна горсть песка.

Толпа ребятни шумно охнула, а Локхарт заорал.

— Ах ты, песий сын! — взревел он, отбросив щит и меч. Ему пришлось судорожно растирать глаза, пока из них ручьем лились слезы.

Молодой Бранд подскочил на ноги и в два прыжка оказался за спиной Стейна — тот, в этот раз, не успел увернуться. Он все еще бранился и поминал покойного короля крепкими словами. Ивэн схватил его шею и хотел было сбить с ног, но оказался на земле сам — Локхарт перехватил его локоть, и он не успел сообразить, как стремительно от тяжелого удара из легких вышел весь воздух.

Он услышал, как вскрикнула Мириам, но на одно мгновение ему вдруг захотелось остаться на песке, больше не двигаться и только пялиться в осеннее серое небо, по которому плыли темные облака. Он снова подумал, что выйти против великого воина Дагмера было опрометчиво.

Лежа на песке, прислушиваясь к боли, пронзившей спину, Ивэн размышлял насколько позорно его поражение до тех пор, пока лицо Стейна с покрасневшими глазами не загородило ему весь вид. Он лишь убедился, что Ивэн в сознании, и собрался было подобрать меч, но тот, опершись на локоть, приподнялся и отшвырнул меч дальше, пустив в ход магию.

— Сдавайся! — приказал Стейн, обернувшись. На его пальцах тут же заплясали опасные огоньки.

Ивэн вновь встал, прикидывая сколько он продержится в бою против мага огня, оставившего в покое оружие, выкованное для людей. Ему уже приходилось в шутку мериться силой с Мириам, но она уверяла, что не может соперничать с ним с той ночи в лесной хижине. Он невольно покосился в сторону изгороди, где раньше стояла девушка, и насторожился, когда не увидел ее.

— Что вам здесь нужно? — ее голос отчего-то колючий как шип донесся до его ушей.

Стейн тоже услышал ее, оглянулся и позабыл про бой. Она стояла на дороге на пути трех всадников, пока на них опасливо таращились дети. Она была твердая, громкая и злая — такой Ивэн ее не знал.

— Что вам здесь нужно? — повторила она голосом, трещащим от гнева. — Здесь не происходит ничего недозволенного.

Ивэн вопросительно уставился на красноглазого Стейна в надежде, что он пояснит ему кто эти всадники в наглухо закрытых шлемах и багровых с золотом плащах. Тревога, промелькнувшая на лице Локхарта, немало удивила юношу. Он косился на Мириам, но без суеты подобрал один из мечей, спрятал его в ножны и отряхнулся.

Один из всадников поднял забрало шлема и Ивэн узнал в нем главу Священного караула — Тревора. Он запомнил его по нехорошей ухмылке в тот день, когда пришел в Совет. Но тот день, один из самых позорных в жизни, Ивэн предпочитал не вспоминать. Тогда все глазели на него, а он только молчал и слушал Моргана, церемонного как никогда прежде.

— Здесь все спокойно. Уверяю вас, сиры! — крикнул Стейн. Он направился к ним и широко раскинул руки, демонстрируя мирные намерения.

— Лорд Стейн, — голос Тревора прозвучал глухо и несколько раздосадовано.

— Кого вы еще здесь желали увидеть?

— Ваше Высочество, вы ранены?

Ивэну, судорожно отряхивающему рубаху от песка, вдруг подумалось, что глава Священного караула отменный болван, ведь он еще и слова не ответил Мириам и Стейну, успевшим заговорить с ним.

— Сир Локхарт взялся меня обучить, — соврал он, рассудив, что рукав, залитый кровью, выглядел и правда нехорошо. — Сущая царапина, право слово!

— Вы решили попугать детей огнем, сир? — Тревор наконец обратил внимание на Стейна, но только оттого, что он положил руку на плечо девушки, преградившей ему дорогу.

— Все эти дети — маги. Вид ваших плащей пугает их вернее, чем огонь, — выпалила она, но голос ее зазвучал мягче.

Лошади беспокойно переминались с ноги на ногу. Никто из всадников не думал спешиваться. Тревор, единственный человек, которому было дозволено показывать свое лицо в Священном карауле, равнодушно взирал вниз, оглядывая с особым вниманием детей, уставившихся на него.

— Может не стоит пугать непослушных детей караулом? — проговорил он наконец.

— За пределами Дагмера люди пугают детей ведьмами и колдунами. И вы здесь только оттого, что сказки о них больно страшны, — отозвался Стейн, невозмутимо пожав плечами.

— «Неопалимый» вошел в гавань, — Тревор натянул поводья и развернул лошадь. — Если бы у меня были дети, я бы пугал их его капитаном. Следи за ним, Стейн Локхарт, иначе он никогда не вернется в Тирон.

— Не смей угрожать моему сыну. Он честный маг и сделал для этого города куда больше, чем ты, пугало! — налет учтивости слетел с Локхарта так стремительно, что в воздухе повисло тяжелое молчание.

Спина Ивэна все еще ныла и теперь, наученный, он не мог разобрать храбр Тревор или же глуп, рискуя говорить подобным образом с одним из лучших воинов Дагмера. Мириам, без сомнения, желала испепелить всех всадников и Стейн мог бы поддержать ее в этом стремлении — оба они были крайне неудобными врагами. Оцепенев, Ивэн ожидал ответа главы Священного караула, но тот промолчал, ударил свою лошадь шпорами в бок, и двое всадников последовали за ним.

Мириам внимательно следила за ними, но Локхарт, коснувшись ее подбородка, положил этому конец. Она посмотрела на него и тут же стала прежней, будто одним лишь взглядом ему удалось избавить ее от гнева.

— Если бы его смерть не развязала войну, ты бы давно убила его, девочка? — спросил он мягко.

Она ненавидела Священный караул, презирала саму его суть, но сильнее всего — самого Тревора. Моргану удалось избавить ее от его надзора лишь объявив своей ученицей — так она говорила. И Ивэну не оставалось ничего, кроме как разделить эту неприязнь. Он не мог был беспристрастен к Тревору, даже если захотел бы быть таковым.

Стейну Мириам ничего не ответила. Только потупилась и спрятала за ухо выбившуюся из косы прядь волос.

— Славный бой! — вдруг гаркнул он и схватил Ивэна за плечи сильными крупными руками.

Юноша опешил, но Локхарт улыбался ему столь заразительно, что нельзя было не смягчиться.

— Во Тьму караул! Райс здесь! Ему будет любопытно узнать молодого короля. Мириам, он будет счастлив увидеть тебя! Что скажешь, милая? Идем! Покажу тебе свою семью, — Стейн снова хлопнул Ивэна по плечу и тот поморщился. — Залечим твою царапину. Прости, что так поколотил тебя.

Молодой Бранд и представить себе не мог, что Локхарт может быть настолько громогласен. Было очевидно, что он хотел, чтобы все поскорее забыли о всадниках, и это сработало — дети стремительно стали такими, как прежде, и помогли ему собрать деревянные мечи в один большой мешок. Та белокурая девочка, что ранее плакала, потеряв леденец, вцепилась в его руку. Фестер успел дернуть Тессу за косу, и та умчалась вслед за ним. Дерик, как самый старший, взялся за щиты. Вмиг стало так шумно, что Ивэн удивился тому, что не услышал детской возни, как только они появились возле конюшни.

— Ты понравился Стейну, — шепнула Мириам, взяв его под руку. — Когда ты отбросил его меч, я подумала, что он убьет тебя, но ты определенно пришелся ему по нраву.

В этот раз улыбка получилась не вымученной. Ивэн заметил, что глаза девушки вновь заблестели и это ободрило его. Когда она вдруг оглянулась назад на побитого маленького Эйба, плетущегося позади всех, он уже знал, что стоит сделать. Но только подумал про себя, куда его заведет это стремление видеть ее теплый восторженный взгляд, и не смог отыскать ответа. И только улыбался глупо и, казалось бы, беспричинно.

Ивэн замедлил шаг, чтобы поравняться с мальчиком, и уже было хотел заговорить с ним, когда тот опередил его.

— Тебя зовут Аарон? Ты выпил магический эликсир и снова стал молодым? — спросил мальчишка, глядя на него с нескрываемым любопытством.

— Давай-ка, прыгай за спину, малыш, — ответил он, наклонившись. — Ты славно дрался. Я донесу тебя домой. Командуй! Я совсем не знаю город.

— Я не малыш! — воинственно заявил мальчик.

— Хватайся за меня, гордый защитник Дагмера!

Когда мальчишка сдался, Ивэн получил то, чего так хотел — Мириам все глядела на него с восхищением, отчего он стал беззаботным, совсем как порывающиеся сбить его с ног дети. Стейн шел далеко впереди и все оглядывался на них, и подсчитывал ребятню, чтобы никто не вздумал удрать за придорожные кусты. Конюшни расположились за первой крепостной стеной, и им пришлось пройти через сад с опавшими листьями и голое поле. Но это не имело никакого значения — Ивэну хотелось, чтобы путь до дома Локхартов был безмерно долог.

— Туда! За мост! — командовал Эйб, крепко ухватившись за его шею.

Каменный дом с крышей, уложенной серой черепицей, на который указал мальчик, стоял чуть поодаль от всех остальных на холме. С виду он был скромен, всего в два этажа, но выглядел построенным на совесть и ухоженным. Все его крыльцо было увито покрасневшим от осени плющом, отчего дом бросался в глаза еще издали.

— Прямо туда? — решил уточнить Ивэн.

— Да, туда, — ответила вместо мальчика Мириам. — Ты несешь на себе одного из многочисленных сыновей семьи Локхарт. И даже не пытайся запомнить все их имена, когда мы окажемся там. Не выйдет.

— Значит, ты — Локхарт! — рассмеявшись, юноша взлохматил волосы Эйба, отчего тот ослабил хватку.

Это родство повеселило Ивэна — он только теперь понял, каким дураком был, осудив взбучку, устроенную Стейном.

— Я и сам не знаю сколько их у меня! Моя жена, должно быть, ведет счет, — отозвался староста, услышав слова девушки, а она ничуть не смутилась.

Вся шумная вереница ребятни вошла в его дом и Ивэн невольно подумал о том, как Локхарту удается сохранить рассудок, если все они действительно живут под одной крышей.

— Только не думай, что все они — его семья, — шепнула Мириам, едва они переступили порог. — Морган часто привозит детей в Дагмер, и в этом доме им рады.

— Мириам, детка моя! — миловидная женщина, маленькая, с точеной фигуркой, быстро спускалась по лестнице, уступая дорогу ребятне.

— Моя милая жена рада тебе больше, чем мне, — с напускной серьезностью проворчал глава семьи.

Женщина подбежала к Мириам и расцеловала ее.

— Прости меня, лорд муж, но эта девушка такая же нечастая гостья в нашем доме, как «Неопалимый» в гавани Дагмера, — весело отозвалась она, тряхнув светлыми кудрями, а затем, не скрывая изумления, впилась взглядом в молодого Бранда.

Ее яркие губы приоткрылись от удивления и Ивэн не придумал ничего иного, кроме как склонить голову в приветствии.

— Позвольте выразить радость от удовольствия быть гостем вашего дома, миледи, — проговорил он не своим голосом и словами, не принадлежавшими ему.

— Вы простите меня, если я попрошу дозволения обнять вас, Ваше Высочество? — вдруг попросила женщина. — Меня зовут Лив.

Она обняла Ивэна, растерянного и смущенного, не дожидаясь разрешения, и снова пристально посмотрела на него. Он уже не раз чувствовал на себе подобные взгляды — так люди глядели не на него, а на отцовские черты в его лице.

— Называйте меня просто по имени, Лив. Прошу вас, — он подумал, что так будет правильно. Его собственное имя могло стать напоминанием, отделяющим его от отца.

— Наш принц ранен, моя милая жена. Пусть Анна поможет ему, — распорядился Стейн. — Оставьте любезности к обеду.

— Анна? Не Роллэн?

Лив испуганно засуетилась и потянулась расстегивать массивную застежку на плаще Ивэна. Он, уже совсем забыв о царапине, оставленной ему Стейном, чуть было не рассмеялся от такой неожиданной заботы. Он был приятно удивлен непосредственностью его супруги. Она показалась ему очень искренней.

— Я не сотворил с Ивэном ничего стоящего его внимания, — ответил Стейн, однако этими словами ничуть не успокоил жену.

Юноша встревожился, когда старший из Локхартов увел за собой Мириам в глубину дома, которого он совсем не знал, а она полностью верила его стенам и людям, живущим в нем. Ее вера была такой безоговорочной, что она даже не взглянула на него уходя.

— Значит он решил поколотить тебя, прежде чем привести в дом? — возмутилась Лив, оставляя плащ.

— Мне было любопытно сразиться с ним, — честно признался Ивэн.

Он озирался по сторонам, примечая, что излишняя роскошь не присуща не только северным замкам.

— Я справлюсь, матушка. Доверь моим хлопотам нашего гостя, — голос юной девушки зазвучал неожиданно приятно.

— Я привел тебе нашу Анну, — Эйб дернул Ивэна за рукав, когда тот вовсе не заметил его приближения.

Тот изумленно уставился на сияющего от самодовольства мальчика, а затем — его сестру. Она скромно улыбалась, придерживая за плечо маленького брата. Высокая, статная и красивая девушка будто сияла изнутри мягким согревающим светом, а сильнее всего — ее глаза, голубые, как утренние звезды. На ней было скромное платье из синей шерсти, но она выглядела настоящей дочерью лорда из-за волос цвета молодого янтаря, спадающих ниже плеч. Прибранные тонкими замысловатыми косами, они украшали ее вернее драгоценных камней.

Ивэн понял, что рассматривает девушку излишне открыто, когда ее белоснежная кожа залилась румянцем. Он отметил мысленно, что унаследованный от отца широкий подбородок ее совсем не портил, и тоже смутился. Быть может даже сильнее, чем она.

— Брат рассказал мне, что случилось. Знаю, отец часто бывает излишне суров в своем учении, — проговорила Анна и склонилась перед Ивэном в изящном поклоне.

— Эйб, отправь Роллэна в гавань, иначе наш капитан сочтет, что мы его не ждали и навестит таверну раньше, чем собственный дом, — Лив поцеловала мальчика в лоб и он убежал, чему удивился Ивэн — ведь тот едва шел после битвы на деревянных мечах.

Оставив молодого Бранда в обществе дочери, она отправилась на кухню. Юноша же рассудил, что капитан "Неопалимого" в этом доме гость такой же важный, как и он сам, и ему стало немного спокойнее. Ему претила церемонность, с которой женщины семьи Локхарт обращались к нему, видя в его лице прежнего и будущего короля, отчего он желал скорее оказаться в обществе Мириам, разглядевшей в нем что-то еще, кроме знатной фамилии. К чести Лив и Анны, обе отбросили ненужные условности, как только он попросил об этом.

— Значит, ты — целитель, Анна? — спросил Ивэн, следуя за девушкой. Он невольно любовался теплым переливом ее волос, вовсе не обращая внимания на дом, в котором оказался.

— Едва ли, Ваше Высочество! Мой брат Роллэн — талантливый лекарь, но не я. Он лишь научил меня сшивать простые раны. Немудреное искусство, — она говорила тихо, но юноша жадно ловил каждое слово — ее голос был приятен его слуху, словно музыка.

— Ивэн, — поправил он ее. — Меня зовут Ивэн.

— Как вам будет угодно, Ваше Высочество, — отозвалась Анна, приглашая его войти в комнату.

Она показалась неожиданно темной, но девушка разогнала тьму по углам, медленно зажигая лампы одну за другой. Ивэн сел на край скамьи у крепкого стола, уставленного неведомыми ему склянками. В центре комнаты стоял еще один стол, явно приспособленный для лекарских целей. Воздух был пропитан запахами сотен трав и порошков.

Юноша стянул с себя куртку, в то время, пока Анна развернула перед собой блеснувшие на свету инструменты пугающего вида. Комната сжалась и стала невыносимо тесной. Он чувствовал себя неловко, а девушка не смела взглянуть на него, все сильнее краснея от смущения. Снимать рубашку ему не хотелось вовсе, но он решил, что почувствует себя еще более глупо, если Анне придется просить об этом. Когда она подсела на скамью, чтобы осмотреть рану, он замер как каменное изваяние.

«Ох уж, эти магички, — сокрушенно подумал Ивэн, когда ее холодные пальцы коснулись его руки. — Одна краше другой!»

Его взгляд невольно скользил по вырезу платья девушки, и он подумал, что ему было бы спокойнее, если бы в комнате находился кто-то еще.

— Ничего страшного, — наконец проговорила она, увлеченная его раной. — Мне даже не понадобится игла. Нам нужно лишь твое мужество, Ивэн, — девушка робко взглянула ему в глаза, будто бы стремясь убедиться, что он дозволил обратиться к нему по имени.

— Постарайся не закричать. Будет очень больно, — предупредила она, потянувшись за бутыльком из темного стекла.

Когда Анна протерла рану, Ивэн был готов к худшему, но выдохнул с облегчением, когда понял, что с достоинством выполнил ее просьбу. Он легко перетерпел боль, но чуть было не вскрикнул от удивления. Края раны сошлись, не оставив даже шрама. О неловком ранении теперь только напоминала его рубаха, испачканная кровью.

— Так ты никогда прежде не видел дагмерских эликсиров? — в голосе девушки зазвучало живое удивление. — Отец говорит, что благодаря этой магии над нами никто и никогда не одержит победы.

— Самая чудесная магия из виденных мной! — искренне восхитился юноша.

— Такой эликсир может собрать и настоять каждый маг, но вот заговорить… Мой брат делает это лучше всех, — глаза Анны заблестели и это не смогло уйти от его внимания.

Она быстро свернула угрожающие ланцеты и иглы, оставшиеся без дела, и метнулась к шкафчику в другом конце комнаты.

Ивэн невольно позавидовал этому Локхарту, окутанному восхищением, и вспомнил тот брезгливый ужас, с которым о нем говорила собственная мать. Он не испытал и крупицы той любви, что дарили друг другу в этой семье.

— Я знаю, что он бы предложил тебе одежду взамен той, что испортил отец, — Анна выглянула из-за дверцы, окинула его придирчивым взглядом и, в конце концов, выудила оттуда черную рубаху, подвернувшуюся под руку.

Юноша подошел к девушке и заметил, что она до сих пор пунцовая от смущения. Она протянула ему рубаху, и он неосмотрительно дотронулся до ее пальцев. От нахлынувшей неловкости, Ивэну захотелось выбежать из комнаты. Одно лишь короткое прикосновение ошеломило его.

— Я… — он запнулся, подыскивая верные слова. — Я должен быть благодарен ему также сильно, как и тебе?

— Благодарность ему станет лучшей похвалой для меня, — любезно ответила Анна. — Он слишком часто забывает, что одарен щедрее многих.

— Я могу рассчитывать на знакомство с ним? — спросил юноша и протиснулся в ворот рубахи, показавшейся ему узкой в плечах.

Чувственные губы девушки, как видно доставшиеся от матери, сложились в кроткую улыбку. Она была, определенно, столь же очаровательна, как и Лив, но довольно скромна.

— Как часто ты бываешь в замке?

Ивэну хотелось увидеть ее вновь, но по тому, как испуганно распахнулись глаза Анны, он понял, что его вопрос был грубостью.

— Когда мне нужно помолиться, я прихожу в королевскую часовню, — растерянно ответила она, на ходу оправляя складки платья.

Девушка, сдерживаемая лишь воспитанием, предполагающим учтивость, едва не бежала прочь из комнаты. Молодой Бранд сокрушенно заключил, что спугнул ее, и пошел за ней следом в полном молчании, увлеченный блеском золота волос.

«Неотесанный болван, — ругал себя он. — Пустая твоя голова!»

В зале с вышитыми гобеленами на стенах Анна ускользнула поближе к отцу, стоящему у стола, уставленного сыром, вином и свежеиспеченным ароматным хлебом.

«Хочешь прожить дольше — не прикасайся к тому, что излишне красиво», — юноша вспомнил слова, произнесенные Морганом в усыпальнице Стражей, и снова признал его правоту.

— Каждый раз, покидая город, Райс угрожает выкрасть тебя и увезти с собой в Тирон. И я все еще не теряю надежды, что однажды ты согласишься, — громко смеялась Лив, держа Мириам за руки.

— Он не написал мне ни одного письма. Если он и замышляет выкрасть меня, то лишь для того, чтобы продать на рабовладельческом рынке, — нарочито обижено ответила девушка.

Стейн, отбросив всю серьезность, рассмеялся столь же громко, как и его жена. Улыбнулась даже напуганная Анна, ведь рабыню сквернее Мириам было бы непросто сыскать во всех Изведанных землях и за их пределами. Ивэн же, после невольно подслушанных слов, не ждал от встречи с капитаном «Неопалимого» ничего хорошего.

Когда двое мужчин, один еще совсем молодой, другой слишком взрослый и не похожий на Локхартов, чтобы приходиться им родным сыном, ворвались в залу, Ивэн с первого взгляда понял кто они.

Капитан «Неопалимого» Райс имел устрашающий вид. Кряжистый, загорелый, с огромными крепкими ручищами и хмурым лицом, сиял своей на удивление белой улыбкой. Он ломанулся навстречу матери и, казалось, снес бы всё встретившееся на его пути. С Лив началась череда объятий, прервавшаяся лишь на Мириам, решившую напустить на себя отстраненный вид. Однако капитан бесцеремонно сгреб ее в охапку и оторвал от пола, словно она была не тяжелее перышка. Девушка тут же разгневанно застучала кулаками по его широкой спине.

— Райс! — Стейн несколько укоризненно окликнул сына, и тот, наконец, обратил внимание на молодого Бранда.

— Чтоб меня! — капитан не смог сдержать удивления.

Ивэн понял, что и он поддался его обаянию, оценив неприкрытую условностями искренность, которую даже можно было назвать бесцеремонностью.

— Это твой будущий король, — Стейн изо всех сил старался сохранить серьезный тон.

— Не бледнейте леди Лив, — попросил Ивэн заметив, как она изменилась в лице после слов сына. — Я знаю, как легко спутать меня с прошлым.

Капитан, разобравшись что к чему, расхохотался, а юноша заметил, что тот наделен яркими разномастными глазами — один был зелен как сочная майская листва, по радужке другого будто бы рассыпалась золотая пыль.

Другой мужчина на вид был ровесником Ивэна, но из-за очевидно излишней серьезности, не смеялся вместе со всеми. Он, Роллэн Локхарт, был примечателен не меньше, чем старший брат во многом из-за рыжих, прямо-таки темно-красных, словно глина, волос. Эта была не теплая медь буйных прядей Мириам — в них было куда больше темноты. По лицу юноши, даже по его пухлым губам, были рассыпаны веснушки. Из-за этого сходство с сестрой не бросалось в глаза, но становилось очевидным, как только они оказывались рядом.

— Дом моей семьи — твой дом, юный волк, — проговорил Райс, раскрывая Ивэну свои объятия.

Глава 12. Первые искры

Городская таверна. Дагмер

Ивэн никогда раньше не бывал в таком месте, но капитан «Неопалимого» настоял, что мед из таверны у Восточных ворот следует попробовать раньше, чем увенчать голову короной. Он говорил, что иначе Дагмер и его люди никогда не откроются чужаку. Внутри было жарко и шумно, но это пришлось Ивэну по нраву.

Между столов непрерывно сновала дочка хозяина таверны с огромным кувшином, то и дело хлопающая по рукам моряков, норовящих ущипнуть ее. Они, большей частью команда галеона Райса, уже успели упиться вусмерть и от того горланили похабные песни все громче. Сам же капитан только смеялся над ними и отпускал безобидные колкости, расправляясь с внушительным каплуном.

Они пили мед такой крепкий, что с каждым глотком у Ивэна все сильнее слезились глаза. Он всякий раз, поднимая чашу, косился на Роллэна и видел, что ему также непросто справляться с ним — юноша морщился и набрасывался на лук, пытаясь затушить огонь, разливающийся по телу. Старший брат хохотал над ним задорнее, чем над своей командой, лохматил его красные волосы и обещал забрать с собой в Тирон, чтобы научить пить. Ивэн заметил, что Роллэн смог улыбнуться только осушив пару чаш и, наконец, перестал вести себя так, будто успел проглотить пару жердей.

— Вздумал проучить! Меня! За взбучку сыну! — Стейн, перегнувшись через стол, в который раз пересказывал Райсу подробности их сражения, и Ивэн не переставал посмеиваться над ним, слушая этот цветастый рассказ.

— Клянусь, если ты расскажешь эту историю еще раз, барды сложат об этом песнь, скрасив ее прекрасной принцессой и злым отступником, — громогласно пообещал капитан.

Ивэн, чувствуя, что его скамья, стол и вся таверна разом начала медленно раскачиваться, откинулся назад и вцепился взглядом в чучела оленей, развешанные под потолком. Тени от их рогов жутковато ложились на балки под крышей и заняли ненадолго все его внимание. Немного придя в себя, юноша вновь принялся разглядывать Мириам, сидящую по ту сторону стола рядом со Стейном.

«Бесстыжие глаза. Я никогда раньше не видел столь бесстыжих глаз», — думал он, захмелевший и напрочь забывший о девушке с янтарными волосами и красивым вырезом платья.

Мириам почти не притронулась ни к меду, ни к еде. Необычайно молчаливая, она лишь улыбалась колкостям Локхартов. Ивэн заметил, что Райс не сводит с нее взгляда также, как и он сам. Быть может, именно поэтому она предпочла излишне внимательно изучать содержимое своей чаши.

В самом центре таверны мальчик в расписном жилете запрыгнул на длинный стол, сбив несколько блюд, и помог подняться девчушке, придерживающей юбки. Когда она пнула сапожком чью-то мешающую чашу, раздалось только одобрительное гудение и смех. В ее руках был бубен с алыми лентами, в руках мальчика — флейта.

Он северный лорд, упрям и зол

И бой его отрада

Двуручный меч и серый камзол

И море не преграда

Горячим сердцем, твердой рукой

Он защитит свой замок

Хоругвь поднимет над собой

И враг придет в упадок

Голоса гудели нестройным хором, но Ивэн разобрал слова незамысловатой песни.

— О ком они поют, Мириам? О Моргане? — его осенило и он ухватился за руку девушки, ожидая ответа, но она вдруг грубо освободила свои пальцы, чтобы зажать ладонями уши.

— Это дрянные стихи, Мириам! Здесь я согласен с тобой, — ухмыльнулся не подозревающий ни о чем Райс.

Он, в отличие от Ивэна, еще не видел девушку такой, ведь его не было с ними в лесу в ту ночь, когда на их пути встретился старший из сыновей умершего короля.

Она, немного оправившись, наклонилась к уху Стейна. Тот, расслышав ее слова, молча кивнул в сторону кухни. Ивэн опомниться не успел, как девушка стиснула его руку, и потянула за собой.

— Сидите здесь и не высовывайтесь, — приказала она дочке хозяина таверны и его жене, оказавшийся у печи. Резко и слишком громко она захлопнула тяжелую деревянную дверь.

— Ни дня без драки, — пробормотала хозяйка. — Попереубивали бы они уже друг друга! Еще и это проклятое морячьё!

— Ивэн, помоги мне, — Мириам, не обращая внимания не ворчание хозяйки, ухватилась за огромную деревянную бочку.

— Осторожнее, руалийка! — цыкнула на нее женщина. — Разобьешь бочку, будешь сама солить мою капусту, а?

Юноша хотел было ответить ей что-то грубое, но она замолчала сама, как только он взглянул на нее. Обе, хозяйка и ее дочь, только сейчас как следует разглядели его.

— Оставайтесь здесь, что бы ни случилось, — повторила Мириам им, все еще ошарашенным, когда Ивэн помог ей справиться с бочкой, под которой прятался лаз.

Спустившись вниз, и оказавшись в полной темноте, они оба услышали, что женщины вновь прикрыли его.

Городская таверна. Дагмер

Оставшийся в таверне Стейн шепнул на ухо старшему сыну одно лишь имя. Он, нисколько не захмелевший, осушил чашу до дна и громко ударил ею по столу. Они оба осмотрелись. Этой ночью столы оказались полны моряками, истосковавшимися по сытной стряпне и вину.

— Непрошенных гостей следует встречать у порога. Так, отец? — проговорил Райс, растолкав задремавшего над кружкой брата. — Анна хвастает, что твои руки никогда не дрожат, и что иглой ты орудуешь получше, чем придворная швея. Может статься, я и проверю.

Стейн готов был поспорить, что разбуженный Роллэн не понял ни слова, и пожалел, что поддался на уговоры Райса взять его с собой.

Двое из Локхартов встали у двери, третий — остался сидеть на скамье и глядел на брата, поднявшего над головой сжатый кулак. Слова угасали и шипение стали, покидающей ножны, звучало куда громче их. Капитан «Неопалимого» слышал, как его люди один за другим собираются за его спиной.

— Хах! Чтоб вам треснуть! Прилипли к скамьям своими костлявыми задами, — пробубнил кто-то из горожан. — И мой меч с вами, лорд Стейн! Эти олухи только на палубе драться и умеют. Что с них взять?

Роллэн глядел на них и не верил глазам. Все, кто только был способен держать оружие, встали за спинами его отца и брата. Даже мальчишка музыкант достал из рукава короткий нож. Никто из них не знал, с чем им предстоит встретиться. Они поднялись только потому, что того хотели Локхарты, в которых не было и капли общей крови. Капитан Райс был найденышем, сыном погибшего в бою стража, но Стейн, Лив и их дети стали его семьей, и Роллэн всегда думал про него, что тот Локхарт больший, чем он сам.

«Что бы там ни было, пусть лучше проходит мимо», — мысли молодого лекаря были тяжелыми и вязкими, и он до боли сжал кулаки, изо всех сил стараясь прийти в себя.

Но дверь распахнулась, как бы сильно он не желал обратного. В таверну вошел молодой мужчина и две женщины, одна из них была несколько старше. Все трое — черноволосые северяне, в чьих волосах запутались крупные хлопья снега. Роллэн сразу узнал мужчину, старшая из женщин напомнила ему ведьму, наложившую чары на Моргана Бранда, но он не был уверен в этом. Гален Бранд не вызвал в нем никаких сомнений — его злые, колючие глаза можно было узнать из тысячи других. Он безразлично осмотрел таверну, и стряхнул снег с плеча рукой, затянутой в черную перчатку.

— Я не ждал такого приема, господа. Право слово, — проговорил он равнодушно.

Если кто-то из мужчин, дрогнул, то не выказал вида. Молодая женщина белокожая, с тонкими чертами лица и черными, как ночь, ресницами, подалась было назад, но Гален велел ей остаться одним лишь жестом.

— Ты не должен находиться здесь, Гален, — Стейн говорил холодно и тихо. Его голос вобрал в себя столько усталости, что был едва слышим.

— Я узнал о смерти отца и малодушно хотел заглушить скорбь горячим вином, милорд. Я знаю, что мне не дозволено, но боль утраты велика.

— Уходи. И забирай своих ведьм, — вмешался Райс, заправляя большие пальцы за кожаный пояс, обернутый вокруг его длинного капитанского кафтана. — Лицемер.

— Вор и убийца будет указывать законному наследнику Дагмера? — тонкие губы искривились в жуткой колкой усмешке.

— Ты отступник, предавший отца и свой род, — спокойно возразил Стейн. — Ты не Бранд. О каком законе ты говоришь?

— Вы изгнали меня. Ты, милорд кузнец, и мой дражайший дядюшка. Я лишь принял вашу волю, — Гален шарил глазами по толпе, желая запомнить каждое лицо.

— Тебе неведом стыд? — старший из Локхартов скрестил руки на груди. Ложь отступника была неуклюжа, и он не счел возможным, что кто-то поверит ему. Не допуская сомнений, он сделал шаг вперед, оставаясь холодным и твердым.

— Убирайся отсюда, ты, безбожный ублюдок! Здесь никто не желает смотреть на то, как ты исторгаешь словеса!

Команда поддержала капитана возгласами, не сулящими трем отступникам ничего хорошего. Стейн покосился на сына, обученного оставлять разум холодным, а затем — на его людей, готовых наброситься на непрошенного гостя.

«Будь твердым как лед», — говорил он Райсу каждый раз, когда тот разгорался гневом. Стал бы он капитаном галеона, слушая отца?

Гален, тощий и высокий, все же был ниже Райса на целую голову, и оттого смотрел на него снизу вверх открытым, но ничего не выражающим взглядом. Стейну стало не по себе, словно отступник был способен выудить из его сына жизнь своими темными глазами. Он сделал еще шаг и теперь, довольно было протянуть руку, чтобы ухватить Галена за ворот.

— Я поклялся однажды забрать принадлежащее мне по праву мое, и желал увидеть брата, решившего помешать мне в этом. Только вы скрываете его от меня. Это мне льстит, как и то, что по отцу не звенели колокола. Вы утаили его смерть, но не спрячете от меня корону.

— Скорее земля разверзнется и поглотит этот город, — Стейн решил не прикасаться к Галену, вспоминая все, что о нем говорили по эту и по ту сторону Великого моря. Его успехи в темной магии были так велики, что лишь дотронувшись до него однажды можно было запачкать руки.

Стейн слышал, что Гален Висельник, как прозвали его люди, владеет запретным искусством некромантии, питает магию кровью и не чурается самых противоестественных обрядов. Желание проверить так ли это, его не настигало. Стейну на мгновение представилось, как отступник протягивает руку с зажатым кинжалом, и разрезает его горло от уха до уха. В смятении, он зажмурился, и отогнал прочь это видение.

Гален улыбался, все еще озираясь по сторонам. Он так и ушел — с невероятно грустной улыбкой на бескровных тонких губах. Молодая отступница скользнула за ним как тень, и только Гаудана задержалась, но не затем, чтобы запомнить всех, кто прогнал ее. Цепкие ручищи капитана сомкнулись на ее локте.

— Не вздумай искать с ним встречи, ведьма. Иначе я натравлю на тебя ловцов, — тихо прошипел он, но его отец расслышал каждое слово.

Райс говорил о Моргане. Недоверчивый, мнительный и злопамятный он не верил, что эта лесная ведьма забыла о мужчине, околдовав которого оказалась в Дагмерском лесу в соратницах врага. Он всегда считал, что она заняла жизнь в долг, и ее стоило лишить головы. Король Аарон не держал палачей в своем городе, но за его стенами промышляли ловцы, не знающие музыки слаще, чем звон монет. За пару десятков дукатов они бы легко расправились с ведьмой, и Райс был готов уплатить эту цену.

— Нет нужды, — огрызнулась она злобно, и толкнула его в грудь. — Будь добр, не прикасайся ко мне, милорд пират.

Дверь за ней захлопнулась оглушительно громко. Капитан готов было ринуться за отступниками, но отец удержал его.

— Осторожнее, — проговорил он. — Этот город — не твой галеон.

Стейн вышел из таверны сам, захватив с собой двух стражников, владеющих той же магией, что и он сам. Он всегда предпочитал огонь в бою другим стихиям, ведь он, думалось ему, мог принести больше вреда.

— Надо бы проверить Восточные ворота. Чую, что-то случилось, — ворчливо приметил один из его спутников, явно расстроенный тем, что его оторвали от крепкого эля.

Покинув таверну, отступников они не увидели и Стейн согласился с мыслями стражника. Скрывать непрошенных гостей было некому, и он заключил, что они покинули город через те же ворота, в которые вошли.

Стражник был прав.

Солдатам Дагмера нередко приходилось снимать с деревьев почерневшие трупы неугодных Галену Висельнику, развешанные у дорог. Из всех видов расправ он предпочитал именно эту. Король Аарон карал изгнанием, но его сын не был столь милосерден.

Стейн приметил издалека, что постовые застыли в футе над землей у Восточных ворот. Оба были совсем еще молоды. Он понял это, разглядев от носков сапог до макушек шлемов, и пожалел, что не может назвать из имен, как сделал бы Морган.

— Усилить охрану, — приказал он, увидев, что никаких веревок вовсе нет. — Поднять гарнизон. По шесть человек на каждый пост. Прочесать город.

Шеи мальчишек были свернуты, будто бы выкручены чьей-то огромной рукой.

— Отец?

Голос Роллэна пронзил Стейна. Он разозлился. Ему представилось, что Гален, сотворивший это варварство, наблюдает за ними и особенно пристально — за его сыном. Он захотел обругать молодого лекаря, но не посмел. Роллэн, не пожелавший оставаться с братом, лишь делал то, что должен был. Его помощь была бы полезна, получи стражники удары ножом или же стрелу в бок. Он бы спас их. Остановил бы кровь, сшил бы раны, выправил бы кости, но жизнь покинула их. Он был бессилен.

— Им ничем не помочь, — пожал плечами Стейн, глядя в широко распахнутые тревожные глаза сына, красивые, как у матери.

— Я никогда не видел такой магии, — ответил Роллэн, проводив взглядом убегающего стражника.

Он ступил вперед, дотронулся до одного из тел, и оно тотчас рухнуло на булыжную мостовую. Стальные пластины поножей оглушительно зазвенели.

— Они совсем не мучились, отец, — проговорил юноша, словно это могло что-то изменить.

Подземные ходы Дагмера

— Да, они пели о нем. Морган Бранд поступил очень мудро, приказав связать каждый дом в городе потайным ходом. Может быть, он спас тебе жизнь, но песни об этом никто не сложит.

Голос Мириам звучал совсем иначе — она рассуждала шепотом, в кромешной тьме нагоняющим на Ивэна лишнее беспокойство. Он успел напрочь забыть про глупую песню из таверны и не сразу понял, о чем она говорит. Когда на ее ладони заплясали желтоватые язычки огня, он увидел, что ход изнутри обит досками, и мысленно помолился за плотника, потрудившегося над этим.

— От кого мы бежим? — спросил он Мириам, когда та стремительно ринулась прочь, как только у нее вышло осветить дорогу. Клубок огня, который она создала, был похож на маленькое пульсирующее солнце. Его можно было зажать в ладони, но света хватало на двоих. Пальцы девушки цепко и бесцеремонно сжимали его запястье.

— Мириам! — Ивэн окликнул девушку, возмущенный тем, что она не сочла нужным объясниться.

Девушка лишь шикнула на него и даже не обернулась — все неслась по темным, пустым коридорам подземелья, пронзившего город.

— Мириам! — он начинал злиться, ощущая неприятный привкус ее своеволия.

Поддавшись вспышке гнева, юноша затушил огонь девушки, уничтожив его разрушительным всплеском воды. Он ожидал возмущения, но она промолчала и лишь отпустила его руку.

— Ты красива, как лучи уходящего солнца, — отчеканил он, и замер, не признавая, что позволил себе вымолвить подобные слова.

Было тихо, и они оба, окутанные тьмой, слышали, как наверху снуют люди. Ивэн протянул руку вперед туда, где могла быть девушка, но не нашел ее там. Ему подумалось вдруг, что она оставила его, и он никогда не выберется из этих темных узких ходов.

— Напился, — равнодушно сделала вывод Мириам, оказавшись совсем близко. — Впервые в жизни.

— Я должен тебе кое-что показать, — признался юноша, переводя сбившееся дыхание.

Он решил вновь удивить ее, пусть и время было вовсе неподходящее. Расправив ладонь, он напрягся всем телом. Эта магия давалась ему нелегко, даже через боль — нужно было научиться ею пользоваться, однако он не успел — она жадно выпивала его силы. Пальцы, выгнувшись, едва не захрустели. Он крепко зажмурился и не понял, отчего вскрикнула Мириам — от испуга или удивления. Темный ход озарил новый клубок света, вот только создала его не она.

Девушка опустилась на колени, словно ноги подвели ее. Она мягко потянула его за собой.

— Не смей никому показывать этого. И не говори никому. Даже Моргану. Слышишь меня? Я не верила… Я не думала, что это возможно! Как? Как ты сделал это?

— Это сделала ты.

Ивэн никогда ранее не слышал голос девушки таким ломким. Она обхватила его пальцы дрожащими руками, и глядела на огненный шар, созданный им. Они стояли на коленях посреди темных подземных ходов Дагмера, едва ли не соприкасаясь лбами. Юноша чувствовал нежный запах лаванды, аромат, принадлежащий Мириам, и в этот самый момент он подумал, что вовсе не прочь напялить на себя дурацкую корону, но лишь потому, что она ждет этого.

Покои Моргана. Королевский дворец, Дагмер

Морган смотрел на собственное отражение в водной глади. На столе догорала свеча и он не собирался зажигать новую, чувствуя себя слишком измученным и изнуренным. Опустив руки в медный таз, он зачерпнул немного воды, и умылся.

Дворцовые хлопоты били по нему сильнее, чем лишения в дороге. Собственной рукой он вывел добрую сотню писем с вестью о коронации племянника, подписываясь каждый раз своим громоздким титулом. Отослав их, он тешил себя надеждой, что даже треть не обернется визитом в Дагмер знатных господ. Они неизменно приводили за собой многочисленную свиту, стражей с оруженосцами и прочий богатый сброд, нуждающийся в жилье, почтительных беседах и вине. Морган предвидел, что часть из них разместится в его полупустой части замка, что не могло доставить ему удовольствия. Но все они должны были знать, что корона Дагмера по-прежнему в руках Брандов, и гостеприимство — самый простой способ явить это. «Неопалимый» доставил в порт лучшие вина и яства, и Морган полагал, что гости будут достаточно пьяны и сыты, чтобы не омрачать коронацию.

Он стянул с себя узкий дублет и сапоги. Бросил все на полу и упал на кровать, раздумывая, как далеко ему придется усадить принцессу с Юга, чтобы пир в честь Ивэна не породил новой войны.

Свеча потухла, и он уже было собирался укрыться ворохом одеял, когда в дверь постучали.

— Кого принесла Тьма? Не желаю никого видеть! — зло гаркнул Морган.

Никто не откликнулся, но стук стал более настойчивым. Он зарычал, поднялся с кровати, и тут же насторожился. Его чутье подсказало, что за дверью стоял маг, носящий в себе скверну. В каждом отступнике она пела по-разному, но лишь одна из тысячи мелодий звучала для него ласкающей слух музыкой.

— Мое проклятие, — проговорил он в пустоту и ринулся к двери.

Когда он распахнул ее, женщина, пропахшая осенней промозглой свежестью, лесом и запахом костра, едва не упала в его объятия. Он был уверен, что знал все потайные ходы в Дагмере, она — лишь один, ведущий в его покои.

— Ты погубишь меня, — проговорил он, крепко целуя ее губы, и горше не было ничего на свете.

Женщина прильнула к нему всем телом, но он словно и не почувствовал холода, принесенного ею в складках плаща. Он сдернул неподатливую застежку и тот тяжело рухнул на пол. В темноте он почти не видел ее, но с момента их последней встречи она ничуть не изменилась. Черные прямые волосы чуть ниже плеч, немного раскосые пронзительные серые глаза, чувственный рот — он любил ее лицо так, как только мог дозволить себе. Дикая, настоящая лесная ведьма, она стала куда краше, чем была при дворе.

— Я должен прогнать тебя, — шептал он, подхватывая ее за тонкую талию.

Она положила ладони на его плечи, и он отдал бы все, что у него есть, чтобы остановить этот миг. Женщина — единственная, которую он желал — была в его руках. Она ничуть не изменилась, разве что венки на ее висках, запястьях, шее, щиколотках — везде, где белая нежная кожа была особенно тонка, стали темнее. Так случалось со всеми отступниками, не обошло стороной и ее.

После обряда, проведенного над ним Гудрун, он не ощутил ничего, лишь убеждал себя, что чувствует этот мир свободнее, чем прежде. Но Гаудана, опьяняющая и манящая, все также приходила к нему во снах. Тогда он уверил себя, что любит ее и без магии крови. Ему грезилось, что он все также любил ее, но отправил в Дагмерский лес, где они, осторожные, дрожащие от нетерпения и страха, встречались каждую вторую полную луну. Во дворце он больше не произносил ее имени и боялся, безмерно боялся за нее, живущую бок о бок с Галеном Брандом. Он видел на ее запястьях темные отметины скверны, но не держал на нее зла. Что-то словно отводило от нее всякий гнев Моргана. Он был движим одним лишь желанием, которое представлял любовью.

Гаудана не рисковала, не являлась в покои Моргана так опрометчиво, как теперь. Одни только дурные вести могли заставить ее постучать в его двери. Но она не перечила, пока он бережно укладывал ее на постель, торопливо снимал стоптанные сапоги, судорожно покрывая поцелуями ее щиколотки, колени, бедра.

— Что за беду ты принесла мне? — спросил он, вовсе не требуя ответа.

Одним быстрым рывком он стянул платье Гауданы, вспомнив то время, когда ему доводилось пробираться к ее телу сквозь корсажи, юбки и сорочки. Желая впиться долгим поцелуем в ее губы, Морган снова потянулся к ней, но она увернулась. Когда он оказался на спине, рука Гауданы скользнула к завязкам бриджей, его же — чуть ниже ее впалого живота.

— Забери меня, — прошептала она сбивчиво, затем вскрикнула.

Толстые каменные стены и тяжелая дубовая дверь надежно спрятали ее стон от посторонних ушей. Сквозь ромбики темного стекла на окнах едва пробивался свет, но его было достаточно, чтобы Морган снова насладился изгибами тела лесной ведьмы. Она, со своей будоражащей кровь красотой, была для него желанней любой из женщин.

— Будет война, — Гаудана вдруг грубо схватила его за горло, но он лишь улыбнулся, поглощенный страстью.

«Ничего не случится, глупенькая, — сказал бы он ей, будь его воля. — Гален Бранд ничтожен и неосмотрителен. Он не развяжет никакой войны».

Вместо этого он расцеловал пальцы, мгновение назад сдавившие его шею.

— Уедем. Этой ночью. Я прошу.

Когда все закончилось, она склонила голову на его плечо и мурлыкала под нос одну из множества своих тихих песенок, а Морган лежал, уставившись в потолок.

— И, если вдруг кто-то спросит обо мне, скажи, что я враг тебе, — различил он едва слышимые слова.

Гаудана не раз просила его оставить город, ведь только сбежав, отказавшись от собственных имен и жизней, они смогли бы быть рядом.

«Она не волчица, — сокрушенно думал он в ответ на ее мольбы, но вслух говорить не смел. — Волк не бросит стаи».

— Забери меня прочь за Великое море, — вновь шептала она как одержимая, но Морган уже не слышал ее.

В его снах она не была отступницей, по ее венам не бежала темная кровь, он не слышал в ней песни скверны. Там они жили в жарком Тироне и она, улыбчивая и светлая, носила корсаж, сорочку и дюжину юбок.

Глава 13. Мешок с костями

Ранее. Дагмерская гряда

Аарон тосковал по дому. Это чувство пронзило его кости и отравило кровь. Но тоска виделась не столь опасной, в сравнении со скорбью — та бесцеремонно вцепилась в его душу когтистыми лапами. День за днем она оглушала его, унося весь мир под толщу воспоминаний, сожалений и страхов. Он мечтал вернуться в Эстелрос, в место, где вырос, но жизнь там теперь стала бы невообразимо горькой.

Прячась от чужого сочувствия на горном выступе у костра, Аарон наблюдал за новым разбитым поселением. Свет факелов грубо вырывал из темноты сколоченные наспех лачуги, шатры, первые признаки каменных стен будущего города. Это место — ни что иное как главный трофей его отца, награда за долгий тяжелый бой, который он вел, едва взяв в руки меч и до самой смерти.

Смерть.

Она волочилась за Кейроном попятам из двора во двор, из города в город, из битвы в битву, и вот настигла его, а он так и не смог ее обдурить. Аарон с малых лет знал, что отец однажды не вернется домой — такова участь воина. Он знал, но не был готов. Ведь Кейрон был любимцем Создателя — он берег его, отводя стрелы и злые помыслы. Лишь достигнув всего, о чем мечтал, старший из Брандов потерял эту милость. Младший же теперь старался согреть над огнем продрогшие пальцы в разящем одиночестве и благословенной тишине.

Холод спутал все его мысли и захватил плоть. Аарон закрывал глаза и видел перед собой облик матери, слышал ее голос. Время, безжалостное и неотвратимое, сотрет эти воспоминания. Он знал, что это неминуемо. Через пару десятков зим он не вспомнит лиц родителей — они подернутся пеленой, призрачной дымкой, невесомой паутиной времени.

Стала бы легче утрата, останься кто-то из них живым?

Кейрон учил сыновей твердости стали — Бранд не должен показывать слабость, смятение, испуг. Оттого Аарон свыкался с терзающей болью, забравшись повыше в горы. Здесь он мог проливать слезы, кричать, кусать губы до крови, лишь бы не издавать и звука, задыхаться, злиться и клясть весь мир — делать все, что ему было постыдно. Он полюбил это место, где мог оставаться один, устроившись на укутанном мхом дереве и бездумно наблюдая за новым городом. Он хотел бы запеть, но забыл все мелодии, в особенности те северные, грустные и тягучие, что так любила мать. Он хотел бы заговорить, но тишина стала хрупкой, прекрасной, и было жестоко разбивать ее очарование собственной волей. И солнце уже не раз сменилось луной, прежде чем Аарон опустел внутри, как старый заброшенный дом.

— Я не потревожу тебя?

Он увидел девушку издалека. Она остановилась прямо на горной тропинке за валунами, ожидая его позволения подойти ближе. Ульвхильда. Она понимала все, каждое его желание и сомнение, не затаивая злобы. Ее голос был мягче дуновения летнего ветра. Вожделенное беззвучие, оберегавшее Аарона, податливо отступило перед ней. Она не умела таить обиды, и он полюбил ее за это.

— Нисколько, — отозвался он, не обманув никого.

Ульвхильда откинула на плечи капюшон, прежде чем устроиться рядом. Аарон приоткрыл полы плаща, она присела и тут же прильнула к его груди. Он склонился, укрыл любимую, и оба оказались в темноте, слушая размеренное дыхание друг друга. Весь мир, пусть и ненадолго, благосклонно оставил их в покое. Аарон уткнулся лицом в ее длинные волосы цвета самой темной ночи, она робко погладила его по щеке.

— Кольчуга? — едва слышно спросила девушка, когда пальцы почти неощутимо заскользили по его спине, укрытой переплетением черненной стали.

— Расстаюсь с ней лишь отправляясь ко сну. Слишком опасно жить так, как мне было дозволено прежде. Страх захватил нас всех, Ульвэ, — это было непросто признавать, и незамысловатая истина встряла поперек его горла. — Что твой отец? Он всполошится, не увидев тебя в шатре.

— Брось, — прошептала девушка, покрепче прижимаясь к нему. — В этом месте давно никто не спит. Он даже не моргнет, не застав меня. Он слишком занят судьбой Дагмера. Ему нет до меня дела. Должно быть, принц Айриндора опустошил целый бочонок вина с тех пор, как твой брат не вернулся к оговоренному дню, и мало кто…

— …теперь может его урезонить. Подумай, кто из нас в более отчаянном положении: мы или он? — произнес Аарон, силясь представить все опасения принца, несущего через весь свой путь непоколебимую веру в нелепые идеалы, казалось вынесенные из старых сказок.

Бервин порой становился капризен и непробиваем как избалованный мальчишка, каким и занял трон отца, едва тот стал слишком слаб, чтобы удерживать в своих руках Северные земли. В эти времена от принца пахло вином, и редкий безумец хотел бы попасться ему на глаза. Выразив Аарону свою скорбь, он больше не обмолвился с ним и словом. Но по колючему взгляду становилось ясно, как тот измучен ожиданием. Снег на Дагмерской гряде грозил запереть Бервина и его людей в изнурительном заключении, таившем в себе немало опасности. Более всего его волновала судьба столицы. Дагмер должен был попасть в руки отважному Кейрону Бранду, прослужившему его дому не один десяток зим. Его участь была решена еще на Собрании земель, однако теперь принц должен передать часть своей земли совсем молодому мужчине, не успевшему проявить себя преданным другом Айриндора.

— Морган вернется и вместе мы сможем выбрать верный путь. Вот увидишь! — сказал Аарон Ульвэ, измученной сомнениями и неизвестностью.

Она высвободилась из-под его плаща и обратила на него пытливые, очень внимательные черные глаза. Он осторожно поправил фибулу на ее груди — изящную змейку, поблескивавшую изумрудами.

— Ты — истинный наследник Брандов, — она заговорила так спокойно, что его вновь обдало холодом.

— Где ты это услышала? — тихо спросил он, будто она могла подобрать эти слова как камни на обочине у дороги.

Оторопело он погладил ее по шее и все не верил, что его нежная, отзывчивая Ульвэ могла быть среди тех безумцев, виновных в расколе и без того неокрепших магов. Блики огня гуляли по ее лицу, делая его черты незнакомыми и далекими. Подобно тому, как вода стачивает камень, она могла быть уперта и неумолима. И он часто забывал об этом.

— Я это сказала, — проговорила она, коснувшись губами его ладони. — Ты мог бы стать королем, которого ждали все мы. Даже если бы это значило, что я потеряю тебя.

Ульвэ приняла серебряный браслет, обещавший им союз, несколько зим назад. Их любовь расцвела слишком рано, но уже по весне, как дозволили родители, ей предстояло окрепнуть. Ее отец был лишь хранителем казны Эстелроса и род их не восходил к великим прародителям, но леди Эдина убедила Кейрона принять девочку. Матери нравились ее изящные черты, сообразительность и манеры и, пожалуй, она любила Ульвэ как дочь. Она была рядом всегда сколько себя помнил Аарон, но теперь он видел ее другой, незнакомой ему прежде. Аарону было любопытно узнать тех магов, кого не прельщала боевая слава Моргана и уважение соратников Кейрона. И вот теперь один из них был перед ним, под его плащом.

Морган рос наследником Кейрона и отчего-то Аарон воображал, что будущий лорд Эстелроса овеян всеобщей любовью. Ему было уютно в тени славы брата, но Дагмер и смерть отца изменили все. Стоя по колено в стылой грязи, маги шептались и Аарону были не по душе эти голоса. Очевидно, они оставались в Эстелросе в то время, как Кейрон бился за их свободу. Аарон силился не уступать отцу, однако прислушивался к матери и ему думалось, что он оказался любим магами именно по этой причине. Морган учился искусству войны, Аарон — искусству мира. Но теперь, когда Кейрон и Эдина были мертвы, мастерство их детей могло рассыпаться в прах.

— Неужели ты готова заплатить такую цену? — только и смог произнести он, пока его мысли летели быстрее птицы куда-то в далекое будущее, где рядом с ним окажется другая женщина, нелюбимая и чужая, но способная укрепить мир, построенный в негостеприимных горах Дагмера.

Ульвэ не ответила ничего, но вскочила и легким взмахом руки потушила гревший их прежде костер. Короткое дуновение ветра обдало выступ, взметнув в воздух колючие снежинки, и они погрузились в темноту. Аарон ощутил злость на самого себя — она не понимала, а он не мог признаться, что не знает, способен ли принести ей и всему Дагмеру мир, не слыша голоса матери. Он почувствовал себя пустым, но там, где-то на дне этой пустоты теплилось еще одно чувство.

— Я люблю тебя, Ульвэ, — проговорил Аарон, глядя на темный силуэт девушки. — И никогда не оставлю тебя. Но ни за что не пойду против воли отца. Скажи так всем, кто услышит твой громкий голос.

Он увидел, как она взметнула взгляд в небо и сжала губы, прежде чем его слуха коснулся звук, которого он ждал и боялся. Он значил, что стоит заглушить боль своим долгом.

— Уооооооо-о-о! Уооо-о-о!

— Это они! — вскрикнула девушка, хотя он уже крепко ухватил ее за руку, чтобы первым пробираться по опасной горной тропинке.

— Уоооооо-о-о!! — настойчиво трубил чей-то охотничий рог.

Мелкие камни, снег и лед под ногами не давали бежать, но их дыхание и без того становилось частым.

— Я боюсь, Аарон. Что будет со всеми нами? — проговорила Ульвэ, стараясь изо всех сил поспевать за принцем.

Он не ответил. Только бросил короткий взгляд вниз на заметавшийся город — вспыхивали факелы, суетились дозорные, лаяли собаки. Дагмер был вырван из безмолвия, которое, с первого взгляда, можно было принять за сон.

Когда они оказались у наспех сколоченных ворот, от него не осталось и следа. Воины в кольчугах и мехах, их кони, повозки… Аарон метался по городской площади, хотя это место еще ничем не напоминало ее. Проклятая грязь под ногами предательски скользила, едкий факельный дым забивал горло и глаза. Ульвэ не бросилась за ним в толпу, оставшись ждать у большого шатра, но Аарон тут же заметил, как ее отец, очевидно разгневанный, уводил ее прочь.

Одного из спешившихся всадников Аарон принял за брата и бесцеремонно дернул за плечо, отступил назад, уперся спиной в конюшего, ведущего уставшую пегую лошадку к воде. Еще через шаг на него огрызнулся большой мохнатый пес, через два — какая-то заплаканная женщина отшатнулась прочь.

— Морган! — не выдержав крикнул Аарон. — Морган!!

Он беспрестанно вертелся, вглядывался в чужие лица, но ни в ком не узнавал брата.

— Где мой брат? — он наконец увидел мечника, показавшегося ему отдаленно знакомым — тот жил в Эстелросе, но чаще бывал с Кейроном в чужих землях, чем с собственной семьей. Но тот лишь покачал головой в неясном жесте.

Наконец чья-то рука в шипастой перчатке легла на плечо Аарона.

Обернувшись, он увидел Стейна.

— Ты должен знать, что я пытался его образумить, — громко выпалил он, отринув все приветствия. — А теперь иди! У тебя мало времени! Он написал два письма — тебе и принцу Бервину.

Аарон схватил запечатанный свиток, которым Стейн уткнулся в его грудь.

— Иди! — снова поторопил он. — Я найду тебя позже.

Шатер, приготовленный для останков родителей, был совсем близко. В воздух уже взметался дым от костров, разведенных теми, кто считал долгом стать частью ночного бдения, и Аарон отправился бы туда вместе с Морганом, но теперь он метнулся к какой-то лачуге подальше от толпы.

Факел на ее стене подарил достаточно света, чтобы различить каждое слово в письме, написанном наспех. Аарон еще не до конца переломил сургучную печать, но уже увидел скупое обращение к нему.

Брат мой,

Пишу тебе в надежде на прощение. Я задержал свою миссию. Мне нужны были эти дни, чтобы утвердиться в своем решении. Я не ровня тебе, не мыслитель, способный предвидеть любой исход. Мы оба знаем, кто мы такие и по чьим стопам шли всю жизнь. Я собрал до последней все кости нашего отца и матери. Я возвращался в тот проклятый лес, чтобы принять и убедиться, что не оставил там ни одной. Все стражи, убитые вероломно, получили почести, которые мы только смогли им дать. Я выполнил свой долг, но не вернулся назад. Знаю, что ты не станешь сыпать проклятиями и примешь мой путь и свой, которого не ждал. Я отправляюсь на Запад, и делаю это ради нас с тобой, ради всех, кого Кейрон привел под флаг нашего дома. Не могу гадать, останусь ли живым, оттого передаю дело, завещанное нашим отцом, тебе, мой брат.

Этим письмом я отрекаюсь от короны, от всех почестей, что были бы мне даны, и делаю это в полном здравии и рассудке. Выбирая между правлением и местью, я выбрал справедливость.

Морган

Аарон закашлялся, оказавшись не в силах захватить отяжелевший от дыма воздух. Сжав письмо, он всего лишь на миг уткнулся плечом в стену лачуги. На одно короткое мгновение, словно вырванное у царящей кругом суеты. Там, где-то далеко, в прошлой жизни, в звенящем от беззаботности детстве, остались те дни, когда братья дрались, пробуя свои силы, оценивая ловкость и проворство. И вот, будто снова Аарон получил сокрушающий удар под ребра и рухнул куда-то вниз, потеряв опору. Кейрон и Эдина видели возню детей, но никто не вскрикнул, не бросился к нему — настоящий Бранд должен уметь падать и подниматься один.

Справедливость.

Это слово оказалось тяжелее, чем кулак брата. Аарон холодно ухмыльнулся и крепче сжал зубы. С удивлением, он вдруг расслышал, что чувство гнева в нем не такое яркое, как удивление. Почему он был настолько слеп, что не предвидел этого исхода? С горечью он признал, что понимает Моргана. Он и сам всем своим существом желал мести, но только брат смог прикрыть эту жажду идеалом справедливости.

Мы оба знаем, кто мы такие и по чьим стопам шли всю жизнь.

Морган был порывист как ветер. В своем отречении он не пошел против собственной природы, но не учел одного. И эта мысль пронзила Аарона и засела крепко, как зловредная заноза.

— Я не маг, но я Бранд, — прошептал он себе под нос, не разбирая, становится ли сильнее от этих слов или падает под очередным ударом. — Я — Бранд.

У шатра было тихо, или же все пришедшие замолкли, едва завидев его. Возле костров плечом к плечу ютились самые разные маги, без разбора важности, богатства и положения. Аарон, как и всегда, считывал их лица словно раскрытые книги. Вот боль, вот сочувствие, здесь — отчаяние и усталость, а здесь не осталось никакой надежды. В давние времена северяне видели в смерти начало новой жизни, но здесь, в Дагмере, даже потомок самого древнего рода Айриндора, пошатнулся бы в этой вере. Будущее еще не рожденного королевства было прочно привязано к именам Кейрона и Эдины, теперь их не стало, как и радости от мира, обещавшего свободу.

— Никого не впускать, пока я здесь, — приказал Аарон стражникам, когда один из них поднял перед ним полы шатра. — Никого, кроме Локхарта.

Он успел представить множество раз, что ждет его внутри. Но от увиденного едва не растерял все самообладание разом. На нетвердых ногах он подошел к массивному столу, укрытому светлым знаменем рода. Он дотронулся до него так, словно мог узнать все, что произошло, одним прикосновением к останкам, скрытым под ним.

— Это от огня, — поспешил бросить Аарон, ощутив, как все вокруг потеряло ясность от слез. Но никто не слышал его оправданий. Все они стали неважны.

— Да провалитесь во Тьму ты и твой милорд со своими приказами, пока служит мне!

Голоса, раздававшиеся снаружи, предупредили о приближении принца Айриндора. Аарон не желал видеть никого, в особенности Бервина, разговор с которым нередко был похож на прогулку по лезвию клинка. Он ворвался в шатер без плаща, в одном старомодном черно-белом клановом платке, перекинутом через плечо поверх тонкой рубахи, небрежно распущенной у шеи. То, как пылали его впалые щеки от выпитого вина, нетрудно было разглядеть даже в полумраке.

— Ваше Высочество, — Аарон поприветствовал его сдержанным кивком, надеясь, что глаза его не блестят от подступивших слез.

Бервин не удостоил его вниманием. Пара шагов — и он оказался у стола, склонил голову и обратился в молитву. Движения его губ выдавали, какой порывистой она была.

— Теперь мы должны говорить. Тут, у останков твоих родителей, славных Брандов, все будет решено, — наконец выпалил он. — Только не представляй, что у тебя остался выбор. Эта роскошь, недоступная таким, как мы.

— Что вы желаете услышать, мой принц? — Аарон заложил руки за спину и отвел взгляд. Его оружием всегда были знания, мнения и слова. Теперь же ему не с чем было вступать в этот бой и подозревал, что Бервин неслучайно оказался перед ним так скоро, прежде чем хоть кто-то другой успел поговорить с ним.

— Я желаю, чтобы ни один маг не был вправе обвинить меня в смерти Кейрона, чтобы ни один старик в Совете не мог заявить, что я хочу продолжения войны. Заткни их глотки! — потребовал северный принц, нервно взмахнув руками. — Ох, проклятье! Да что здесь есть, кроме грязи, сосен и камней? На что мне война и эта проклятая земля?

Бервин был наделен редкой боевой удачей и эту горную гряду с выходом к морю он когда-то отвоевал большой кровью. Но эта цена была давно уплачена. Теперь он желал избавиться от этих земель создав союз, пользу от которого сложно было вообразить — за него следовало отдать едва ли не половину континента.

— Я не маг, — бросил Аарон и отчего-то эти слова облекли себя в грубость.

— Спроси тех, кто снаружи, хотят ли они обрести дом или остаться вечно гонимыми во всех Изведанных землях. Что выбрал бы ты? Откажешься от короны — предашь память отца. Все, за что он боролся, умрет вместе с ним только потому, что ты не маг?

— Вы желаете, чтобы правитель Дагмера был обязан и равен вам?

— Даже если и так, что с того? Кем бы ты ни был, ты северянин. Будешь упрекать меня в том, что я не желаю иметь под боком иного соседа?

Аарон не ждал другого ответа. Он признавал, что принц был до неприличия честным, но упустить свое он никогда не мог. Иметь в союзниках короля Дагмера, неспособного сжечь его одним движением руки — вот чего он хотел.

— Молчи! — потребовал принц. — Я и без того слишком сильно рискую. Сейчас я зол, но встретившись с тобой вновь, найду нужные слова. А ты отыщи смелость и преданных тебе людей, стражей, верных тебе до самой смерти.

— Ваше Высочество! — Стейн отчеканил приветствие слишком громко для места, где поселилось горе — как вызов. Северный принц едва не зашипел подобно раскаленной стали. Подойдя, он сгреб воина за полы плаща, но также быстро оттолкнул.

— Делай что хочешь, но уговори его! — выпалил он. — Я не желаю подохнуть в этих горах!

Только когда Бервин спешно покинул шатер, Аарон заметил, что, едва взглянув на Стейна, можно было сказать, что тот успел постареть на десяток зим. Он зарос щетиной и лицо его посерело как от затяжной болезни.

— Надежда, — Аарон сложил губы в кривое подобие улыбки, — Мерзкое чувство. Что может ранить сильнее, чем она, неоправданная и разбитая? Даже в скорби есть свет — она конечна.

— Теперь для людей твоего отца надежда — это ты, — устало ответил Стейн.

— Во мне нет веры, что они станут слушать меня, идти за мной, как за ним.

— Глупец, — воин подошел к Аарону и положил руку на его плечо. — Ты — Бранд. И этого достаточно, чтобы сохранить мир и дать магам дом, в котором им не придется скрываться по углам, подобно крысам.

Стейн замолк и протянул скрытую в ладони горсть золотых колец.

— Проклятье, — Аарон выругался против своей воли, ощутил, как кровь хлынула к лицу. — Корсианцы?

Он спросил, но не ждал ответа. В Корсии воспитывались наемники, равных которым не было во всех Изведанных землях. Кто мог одолеть Кейрона, если не они? Древний обычай заставлял их вплетать в волосы кольца, но все чаще они носили их на поясах. Чем больше золота было на убийце, тем дороже он обходился хозяину — тем большим мастером он был.

— Морган отправился на острова. Даже если он отыщет убийц, найдет ли того, кто заплатил им? Вернется ли? Что будет с его отречением? — Стейн говорил мягко, но от каждого его слова Аарону становилось все тяжелее.

— Тот, кто направил наемников, не меньший убийца. Я не смогу спать, пока не узнаю, что от него не осталось ничего, кроме костей.

— Оставь это брату. Твой долг — удержать власть. Разве не этого бы хотела твоя семья?

Оба замолкли. Было слышно, как потрескивают свечи, как перешептываются маги у костров и вдалеке воют псы.

«Я боюсь, Аарон».

Слова Ульвэ словно вновь коснулись его разума, и он содрогнулся. Судьба, Создатель или злой рок смяли путь, уготованный ему.

Стейн вдруг покинул шатер, но уже через мгновение вернулся с девушкой. Она сидела у самого входа — Стейн вытянул из толпы первого попавшегося мага. Шейла владела стихией воздуха так же ловко, как и луком. Аарон помнил, как совсем юной она обороняла Эстелрос, потом уходила в походы с Кейроном. Женщины в армии его отца не были исключением, но Аарон всегда обращал внимание на путь девушки — такой яркой она была. Едва взглянув на стол, укрытый знаменем, стойкая и смелая Шейла вдруг запнулась, и упала на колени. Ее лицо скрылось под копной светлых кудрей, ладонь потянулась к лицу.

— Что говорят у костров, лучница? — спросил ее Стейн тоном, не оставлявшим времени для слез.

— Мы слышали, что Морган отрекся. Говорят, что принц Бервин больше не станет терпеть отлагательств, — медленно ответила она, не решаясь подняться на ноги.

— Что бы ты сделала, оказавшись на моем месте, Шейла? — вкрадчиво проговорил Аарон, смекнув для чего Стейн привел ее в шатер.

Мать научила его слушать, что говорят женщины и дети, и ценить их слова. Она считала, что зачастую от них стоит ожидать больше правды.

— Говори, — тихо потребовал Стейн, заметив, как девушка испуганно взглянула на Аарона.

— Я бы не оставила своих людей, — почти прошептала она. — Ох, Создатель! Мне не узнать, каких слов вы хотите от меня, милорд! Только мне не знаком ни один маг, не желающий служить дальше под вашим знаменем. Под ним мы вырывали себе жизнь.

Стейн отпустил Шейлу, приметив, как ее бьет мелкая дрожь.

— Если желаешь, могу приводить их одного за другим, пока ты не решишься.

— Нет. Довольно. Я сделаю это не только ради мертвых, — заключил будущий король.

Побережье, Дагмер

Устье реки в этом месте разбредалось по земле бегущими к морю потоками, быстрыми, ревущими и яростными. Сколько бы холода не несла в себе зима, ей не по силам укротить их. Свысока за прощанием и коронацией наблюдали сосны, задевающие макушками облака. Горы подпирали небо своими плечами. Море клокотало и вырывалось на камни белой пеной. В это время опустошенная заря занималась, окутывая все вокруг серостью и туманом. Аарон оглянулся назад. За его спиной собрались маги — озябшие, бледные, растерянные. Все, как один, вцепились глазами в пылающую ладью, готовую отдаться волнам.

Не этого они ждали.

Когда северный принц возложил на голову Аарона корону, ликование угасло стремительнее пламени истлевшей свечи. Слишком много горя вплелось в создание их нового мира.

— Пройдет три ночи, и дай этим людям пир. Пусть мед льется рекой. Пусть они танцуют, поют, любят, — Бервин, как и все вокруг, не мог оторваться от огня, закусывал обветренные губы. — Подари им новую мечту, так, как раздаривал их твой отец. Сделай это, и они станут обожать тебя как его.

Не прощаясь, он спрыгнул с большого плоского камня, и галька зашелестела под тяжестью его сапог. Один взмах руки, и его черно-белые воины слажено двинулись прочь. Впереди их ждал тяжелый марш через горы и снег.

Горло Аарона саднило. Еще миг назад он выкрикивал слова о свободе и равенстве, о темном прошлом и будущем. Каким оно будет? Эта ноша теперь лежала на его плечах, как и кроваво-алый коронационный плащ, сшитый для отца. Он тонул в нем, как в неизвестности.

— Я клянусь заплатить любую цену. Я стану правителем лучшим, чем ты, отец. И ты гордился бы мной. Короли будут умирать от зависти, умолять, чтобы лучшие из магов служили им.

Никто не славил короля Аарона. Он не слышал ничего, кроме шепота волн. Он не хотел смотреть вновь на толпу, где непременно бы разглядел глаза своей Ульвэ. Но вдруг ощутил, как ее озябшие пальцы едва приметно коснулись его ладони.

— Отец ненавидит меня, но я буду твоей до тех пор, пока ты не прогонишь меня прочь. Я знаю, что ты не поверишь, но сердце каждого из этих магов будет ликовать, как только схлынет скорбь. Мы не забудем тебе этого, Аарон.

Привет! Спасибо, что остаешься с моей историей. Я врываюсь в финал главы, чтобы пригласить тебя на мой тг-канал, где я размещаю иллюстрации, спойлеры и мемы: https://t.me/mira_dragovich. Буду рада каждому путнику!

Глава 14. Рождение бури

Королевский замок, Дагмер

Морган вышагивал по жухлой листве, запорошившей тропинку к часовне. Она была расчищена садовником, пока весь замок был погружен в сон, но поздняя осень не ценила его трудов — темно-красные листья вновь укрыли ее плотным покрывалом. Зима все не приходила, все топталась на пороге, изредка посыпая Дагмер хрупкими кристалликами снега, но не задерживалась надолго. С губ Моргана срывался пар, и он радовался, что его плащ оторочен мехом. Поежившись, он перешел через мост, укутанный туманом. Холод лишал его ясности ума, и в этом он видел злую насмешку судьбы. Имя приковало его к северу, к этой суровой земле. Он любил ее, но отправился бы прочь за Великое море, будь его воля.

Воля. Как много недозволенности было в этом слове! Он чувствовал ее вкус лишь там, далеко за пределами северных земель. Иной раз он ругал себя за то, что однажды испробовал ее.

— Свобода… Экая дрянь, — с усмешкой пробубнил Морган под нос.

Решением Совета именно он лишит ее навсегда будущего короля Дагмера, водрузив на его голову искусно сплетенную серебряную корону, украшенную сверкающими рубинами. Иная власть сковывает покрепче оков, и от того он хотел непременно помолиться перед тем, как взять на душу новый грех.

Подходя к часовне, Морган застал молодого служителя церкви в саду. Тот, подобрав полы темного незамысловатого одеяния, беззаботно пинал опавшие яблоки и следил какое из них улетит дальше.

Старый пастор почил пару зим назад, а после в город был направлен Эйлейв, не внушающий и капли благоговения. Он был нелеп и суетлив, но временами мудр как вековой старец, за что прихожане его снисходительно любили.

— Все дела твои во славу Создателя, святой брат, — проговорил Морган, решив наконец обратить на себя внимание пастора.

Тот испугано взвился на месте, будто получил удар под дых. Его большие чистые глаза распахнулись еще шире от испуга.

— Проклятье! — выругался он. — Отчего ты ходишь так тихо, милорд? Это можно счесть неприличным.

Морган решил воздержаться от разговоров о приличиях, памятуя об упавших яблоках, разлетевшихся по округе.

— Принц исповедался? — спросил он, рассчитывая, что юноша уважит традицию.

— Нет, — пожал плечами пастор. — Сказал, что Создатель и без того знает о его грехах. Лорд Морган?

— Да, друг мой?

Моргану нравился Эйлейв, вопреки тому, что сам исповедоваться перед ним бы не стал. Он был настоящим, бесхитростным, что его непременно уничтожило бы там, в другом мире, за стеной Дагмера.

— Что мне делать с королем, что так истово молится? Да он бы стал более благочестивым пастором, чем я сам!

— Смотри, как бы он отобрал у тебя приход. Ряса послушника ему привычнее вышитых серебром дублетов. Почему ты оставил его одного?

— Он прогнал меня! — выпалил пастор, всплеснув руками. — Останови его! Иначе он пропустит собственную коронацию. Я не смею.

Морган по-доброму посмеялся над Эйлейвом и взбежал вверх по ступеням маленькой белокаменной часовни. Резная дубовая дверь привычно поддалась, и он вошел туда, где по обыкновению было светло, тепло и удивительно тихо. Алтарь, перед которым на коленях стоял его племянник, был окружен множеством свечей, из цветных витражей часовни на белый мраморный пол падали пестрые блики. Морган понадеялся, что Ивэн оглянется, и ему не придется нарушать его молитву, но тот даже не шелохнулся. Сцепив ладони у самого лба, он шептал без конца «Даруй… Даруй… Даруй…» — именно эти слова Морган услышал, преклонив колени рядом с ним. Он закрыл глаза, решившись помолиться вместе с племянником, но слова не шли. Он постыдно вслушивался в шепот Ивэна, пытаясь уловить, о чем тот просит Создателя.

— Даруй мне мудрость, достойную моего отца… Даруй отвагу и стойкость…

«Эти белые кудри кричат о его юности», — подумал Морган, глядя на растрепавшиеся волосы племянника. Их следовало бы состричь, и его лицо стало бы куда благородным, но Морган отогнал прочь эти мысли. «Молодость — не грех», — заключил он, вспомнив, что Аарон короновался двумя годами ранее, чем предстоит его сыну.

— Я видел твоего волка у часовни, — проговорил вдруг юноша, оборвав молитву на полуслове. — Он пришел поглядеть на меня.

Глаза Ивэна сияли мягким светом, и Морган подивился ему. Будущий король Дагмера был спокоен, собран, умиротворен, каким никогда не представал пред ним прежде.

— Это непростой зверь, правда, дядя?

Волк прибился к Моргану в скором времени после расправы, учиненной над его отцом. Он все бродил следом, и маленькому мальчику хотелось верить, что зверь непрост — он убедил себя, что отец присматривает за ним, обратившись в волка, и что он вновь примет свой облик, когда Морган станет героем, достойным славы своего рода. Так он выдумал в детстве, но теперь не нашелся с ответом.

— Знаю лишь, что он слишком стар для волка, — признался он. — Но ты сможешь придумать для него свою историю.

— Смею надеяться, что в ней найдется место для доброго куска бараньей ноги в честь пира, — проговорил Ивэн, поднимаясь с колен. — Сожалею лишь, что он не способен говорить, иначе я спросил бы, по вкусу ли ему приходится теперь стены нашего замка — пестрые, как хвост петуха.

Он был прав. Стены Дагмера в самом деле пестрели теперь как оконная мозаика в часовне — Морган приказал вывесить у входных ворот флаги с гербами всех гостей праздника, и Ивэну это не пришлось по душе. Добрый приветственный жест, который юноша был не в силах понять, обернулся жаркими спорами в Совете. Пуще всего он был возмущен золотой руалийской саламандрой вопреки тому, что был наслышан о роли в заключенном мире принцессы Аэрин. Впрочем, Морган намеревался усадить на праздничном пиру ее подле себя — мало кто помнил, что принцесса принесла покой, но все как один знали, что войну развязал ее отец. Саламандра на стенах замка Дагмера возмущала не только будущего короля, но он не желал более спорить об этом.

— Лорд Морган! — дверь часовни отворилась с громким скрипом. Эйлейв все-таки нашел в себе смелости прервать затянувшиеся молитвы.

Он прошел по мраморному полу прямо к алтарю, схватил Писание и прижал его к груди. Потрепанный кожаный том был готов к коронации, чего нельзя было сказать о Брандах. Пастор испытующе уставился на старшего из них.

— Эйлейв хочет предупредить нас, что пора бы возвращаться в замок, верно?

Морган чувствовал себя неуютно, облачая оторопелое молчание пастора в слова. То, с каким трепетом тот взирал на будущего короля, ввело его в недоумение. Юноша был по-королевски вежлив, приветлив и не выказывал неуместной злобы. Однако же, Морган вспомнил, что обычный человек может разглядеть в любом маге черты, вселяющие трепет. Эйлейв провел в Дагмере по собственной воле много зим, но магия его по-прежнему настораживала.

— В-верно, м-милорды, — проговорил он, стараясь не глядеть на юношу.

— Что ж… От меня ведь не ждут громких речей? — тот в последний раз провел рукой в молитвенном жесте — от лица к сердцу, и рассеянно улыбнулся. — Я все думаю, что если моя шея затечет под тяжестью короны или, скажем, я оброню ее? Будет неописуемо неловко.

— Стань хорошим королем, и рядом с тобой окажутся люди, готовые помочь ее удержать, — Морган неловко потрепал племянника по плечу. Он признался себе, что желал обнять мальчишку, но не сделал этого, опасаясь, что тот не оценит порыва.

Он без преувеличения гордился им и верил, что тоже самое чувство испытывал бы и Аарон глядя на то, как проворно его сын вписывается в придворную жизнь. Он учился держать себя с достоинством, являя задиристого нетерпеливого волчонка лишь в узком кругу тех, кому было можно доверять. Он выказал желание присутствовать на каждом Совете, он оседлал самого свирепого коня дагмерских королевских конюшен, он выстоял против одного из лучших воинов королевства… Глядя на него, Морган твердил про себя слова, которые так любил повторять Стейн Локхарт: кровь ничего не значит, но решает многое. Ивэн не знал, что значит быть Брандом, но старательно учился этому. Морган не тешил себя надеждой, что этот путь станет легким. Он жалел лишь о том, что юноша не шел по нему с самого начала — годы, проведенные вдали от дома, были безвозвратно утеряны, хотя бы потому, что Аарон не видел, как растет его сын, который едва ли оказался бы настолько глуп, чтобы отказаться от наследия, созданного его семьей.

Покои Ивэна. Королевский замок, Дагмер

Алые рукава его светло-серого дублета были вышиты серебряной нитью и россыпью корсианских рубинов. Две молоденькие служанки стягивали их с величайшей осторожностью — складка к складке. Обе видели, как явственно дрожат руки будущего короля, именно поэтому он молчал. Привыкнув облачаться в одиночестве, в присутствии девушек он превратился в одеревеневшего истукана. Ему полагалось улыбнуться и развеять тишину, но в горле пересохло, и язык оказался тяжелым и неповоротливым, будто выкованным из железа.

Одна из девушек, закончив с рукавом, потянулась было к вороту дублета, но Ивэн поспешно отшатнулся. Это предстало грубостью с его стороны, но он никому не позволял дотрагиваться до собственной шеи, охраняя свою постыдную тайну. Неуклюже задев бедром письменный стол, он чуть было не снес на пол увесистую чернильницу, однако чудом перехватил ее до того, как ей предстояло разлететься на множество осколков. Обе девушки вскрикнули, опасаясь за расшитое драгоценными каменьями облачение. Непостижимым образом чернила не замарали ткань, над которой днем и ночью трудились лучшие швеи города.

Ивэн, взглянув на испуганные лица девушек, и рассеяно улыбнулся им.

— Оставьте нас, — обратился к ним мужской голос.

Юноша обернулся через плечо, увидел Моргана и порядком разозлился. Виной тому была его совершенно бесцеремонная манера не выдавать своего приближения. Потом он вспомнил, что дверь в покоях короля, где ему теперь пришлось обитать, изрядно поскрипывала. Служанки, непременно поприветствовали пришедшего Смотрителя, а Ивэн этого попросту не заметил, погрузившись в волнительную лихорадку.

Морган стоял у входа в покои, держа в руках плащ, которым были укрыты плечи его брата в день коронации. И только одному Создателю было ведомо, сколько он наблюдал за Ивэном, сверлил его темными глазами, колкими словно ножи. В них едва можно было заглянуть, желая разглядеть их цвет. Юноша не раз пытался сделать это, но отводил взгляд — в глубине глаз дяди он видел отражение самых страшных секретов, ведь тот всегда выглядел так, будто знал о нем больше, чем можно было рассказать.

Девушки переглянулись, зашуршали юбками и заторопились прочь.

Морган был безупречен более, чем обычно. Он выглядел скромно, как и пободает северному лорду, но лишь один излишек — серебряное наплечье в виде головы волка, громко заявляло о том, кто он есть, а этого было более чем достаточно. Ивэна бросило в холод, когда Морган движением руки расправил королевский плащ.

«Мне все чудится, что это кровь», — подумал юноша и вместо того, чтобы подойти к нему, отвернулся.

Дрожащей рукой он нащупал графин, наполнил чашу водой, потом спохватился и затянул ворот дублета потуже так, чтобы Моргану не пришло на ум его оправлять. Вода, которую он наконец поднес к губам, прокатилась по горлу отрезвляющим холодом. Кромка чаши раздражающе лязгнула по зубам и Ивэн, готов был швырнуть ее в стену, но сдержался. Он был удивительно спокоен на рассвете, но теперь, с приближением неизбежного, он ощутил себя загнанным охотниками диким зверем.

— Так не годится, — ладонь дяди легла на его плечо.

Разумеется, он все заметил. Что укроется от его пытливого взгляда? От этого стало только хуже.

Ивэн потянулся к другому краю стола, где его ждала выкованная серебряная корона. Когда он схватил ее, рубины отозвались завораживающими темными переливами.

— Я ненастоящий Бранд, — выпалил он, обернувшись к Моргану.

Тот отступил на шаг назад, но в лице ничуть не переменился. Он и не думал принимать венец, протянутый ему.

— Можешь забрать ее, дядя. Слишком она тяжела для моей головы, — ему хотелось кричать, но здесь, во дворце, ему оставался лишь ожесточенный шепот. — Ты — сын героя, сплотившего Север. Ты — сын мага, без которого Кейрон Бранд не основал бы Дагмер. Наше место там, в большом мире, на кострах и в казематах, но ты приводишь магов в этот город, как привел и меня.

Ивэн замолчал. Корона все блестела в его руках, а Морган глядел на него невозмутимо, облаченный в ледяное спокойствие. С губ юноши сорвалось рычание, а затем слова.

— Что сказал бы про меня отец? Что я за король, раз не вырос здесь, не знаю своих поданных, не ведаю их страхов и желаний. Разве я достоин их? Я хуже безродного бродяги! Мне все твердят, что я — кровь и плоть отца. Но я и сын безумной королевы. Что если рассудком я столь же некрепок, как и она? Возьми этот венец, и покончим с этим навсегда!

Старший из Брандов потянулся к венцу, но не для того, чтобы принять его. Он уложил руку поверх пальцев Ивэна и крепко сжал их. Юноше стало больно, но он больше не издал и звука.

— Пусть я останусь единственным, кто услышит это, — тихо проговорил Морган, всматриваясь в лицо племянника. Тот отступил назад, едва почувствовав, что хватка ослабла.

Вернув корону на стол, Ивэн задумчиво уставился в окно, где сквозь ромбики стекол все еще виднелся Дагмер с серыми крышами, напоминающими чешую уснувшего дракона. Он мог кричать, умолять, заламывать руки и даже плакать, изо всех сил стараясь быть недостойным имени своих предков, а этот город все также будет там — ничего не изменится. И Морган все так же будет стоять в его покоях с кроваво-алым плащом в руках, твердый и незыблемый в своем решении.

По правде говоря, у него не было выбора.

— Что ж, дядя, — произнес юноша громче, чем того желал, — Мне не остается иного, кроме как со смирением принять ношу, уготованную мне.

Он сам потянулся к отцовскому плащу, сам накинул его на плечи и принялся прилаживать к дублету.

— Запомни, дядя, что я никогда не просил этой милости. Мне все не удается решить… Имя Бранд — это великая честь или незавидная участь?

Переулки Дагмера

Мириам рассказывала ему о том, как король Аарон получил свою корону. В песнях, разносимых музыкантами по тавернам и городским площадям, первый правитель магов был коронован после заключения мира, прямо на поле Ангерранской битвы. Но это была ложь. Красивая, сдобренная подвигами, доблестью и милосердием. Тринадцатилетний Аарон Бранд в те дни находился далеко от самой кровавой битвы, которую только помнят живые — в фамильном замке в Эстелросе. Независимость была дарована Дагмеру лишь спустя несколько лун. Великий Кейрон Бранд, которому полагалось занять трон, не застал этого дня — он и его леди Эдина были убиты. Аарон еще не успел оплакать отца и мать, как на его голову опустилась корона, отвергнутая братом.

Мириам говорила, что Дагмер в ту пору ничем не напоминал тот город, что теперь достался Ивэну. Аарон был коронован у замковых стен, которым только предстояло подняться в полную мощь. Надев серебряный венец, он стал королем магов, грязи, дорожных шатров и строительных камней. Дагмер напоминал лагерь бродяг, и Ивэн не мог вообразить, как за годы правления отец превратил его в процветающий город-крепость. Вопросы роились в его голове, но были в радость — так он мог исцелиться от паники, что то и дело опутывала его. Боевой конь из Тирона, тот самый, громадный и черный, как самая темная ночь, не должен был учуять смятения всадника.

Ивэн прихватил крепче поводья и обернулся назад. По одну сторону от него по дороге, прозванной Волчьей тропой, ехал Морган. Белая дагмерская роза упала ему на колени. Он проворно перехватил ее, поднес к лицу, вдохнул аромат и улыбнулся девушке, бросившей цветок из толпы. По другую — пегим неприметным рысаком правил Стейн то и дело вскидывающий руку в приветственном жесте. Они втроем, спустившись с дворцовой мостовой прервали вереницу магов, идущих к Храмовому холму. Теперь их путь был усыпан белыми лепестками. Они взметались в воздух, падали на мощеную улицу и уносились прочь, влекомые холодным ветром. Толпа расступалась перед ними. Повсюду были слышны радостные возгласы, а Ивэн все думал, что его обман вот-вот раскроется. Все поймут, что он не истинный Бранд и не наследник Дагмера. Он был готов придержать коня, и пропустить Моргана вперед. Но горожане ликовали.

— Бранд! Да здравствует Бранд! — крикнул мужчина в толпе, и Ивэн высмотрел его светящееся лицо.

— Они славят вас, Ваше Высочество, — тихо проговорил Морган, на мгновение нагнавший его. — Любезно будет ответить улыбкой.

Лепестки роз снова взметнулись высоко над их головами, а Ивэн в недоумении посмотрел на старшего из Брандов. Потом, словно опомнившись, повел и без того безупречно прямыми плечами и растянул пересохшие губы в улыбке.

— Никто не рождается королем, — послышался ободряющий голос Стейна из-за другого плеча.

— Расступитесь! Дорогу наследнику Дагмера! — прогремел чей-то возглас впереди.

— Вперед! — приказал Ивэн все еще безымянному боевому коню, когда Храмовый холм оказался совсем близко. Тот по одной его команде ринулся вперед быстрее, чем прежде.

На площади у храма собрался весь город. Юноша прикрыл глаза ладонью, заслоняясь от лучей выглянувшего солнца — он хотел разглядеть пришедших, но у него не вышло. Маги толпились и на улицах, ведущих к холму — их было бесчисленное множество. Как только все трое всадников оказались у ступеней, ведущих к храму, Ивэн различил глухой, разрезающий возгласы толпы ритм.

Бам! Бам! Бам!

Защитники Дагмера, сверкающие начищенными до блеска доспехами, били по щитам тяжелыми латными перчатками.

— Бранд! — выкрикнул один из них, вторя гулким ударам.

— Бранд! Бранд! Бранд! — подхватили вскоре и остальные маги.

Ивэна снова охватила дрожь. Он шумно выдохнул, осторожно спешился и принялся подниматься по ступеням, возвышающимся над толпой. Он задумал пересчитать их мысленно, но сбился уже на пятой. Вверху у самого храма его уже ждали остальные члены Совета и пастор Эйлейв, бледный как полотно. Казначей Ульвар и глава Священного караула Тревор наблюдали за происходящим равнодушно. Сир Янош Пратт улыбался щербатым ртом, глядя на восходящего по лестнице Ивэна.

— Сияешь, как южная принцесса. Ни дать, ни взять, — усмехнулся он тихо, как только понял, что юноша сможет его услышать.

Пратт явился в город с доброй частью рыцарей за несколько дней до коронации. Познакомившись с ним, Ивэн сомневался в оправданности его славы — таким простаком тот казался с отсутствием нескольких зубов и непокладистой рыжеватой бородой. Но он быстро понял, что воин выглядел добродушным недотепой лишь на первый взгляд. Тревор все еще был наделен в его мыслях презрением. Об Ульваре он все еще не мог сказать ничего.