Шёпот Зуверфов (СИ)

Глава 8

В квадратное белое помещение вкатили огромную медицинскую тележку, напичканную электроникой. На каталке покоился Самюэль Фрай. В его тело врезались мириады проводов, подсоединённых к автономной системе жизнеобеспечения. Кожа Фрая побледнела, он походил на труп. В центре квадратной стерильной комнаты стоял прямоугольный футуристический гроб. Прозрачная крышка зависла над ним в паре метров. Прямоугольный короб, такой же белый и стерильный, как вся палата, предназначался для сеансов ЙЕФ-терапии. Больного аккуратно переложили внутрь машины, прозрачная крышка поплыла вниз. За процедурой наблюдали. Министр здравоохранения, врачи и некоторые политики. Фрая переподключили к аппарату, теперь дыхание Лидера зависело от действий машины и от результатов суровой, но необходимой терапии. Заработали механизмы, прямоугольник слегка накренился так, чтобы зрители за стеклом могли видеть безжизненное лицо Фрая. Спустя минуту в коробе что-то заурчало, затрещало, будто включили копировальный аппарат. За стеклом пронеслось несколько ярких вспышек. Свет был прозрачным, ослепляющим. Чиновники замерли. На мониторах врачей, курирующих процесс облучения, изменились показатели. Участилось сердцебиение, активизировались нейроны. Последовала очередная серия вспышек. Пауза. Короб бурчал и тарахтел, лицо Фрая оставалось прежним.

— Как дела? — спросил один из членов Конфорнума у врача, уставившегося в экран.

— Пока непонятно. Нужно ждать. Уровень облучения в норме, но этого мало. Скоро доза превысит допустимый показатель, тогда и посмотрим. Ему вводили сыворотку, должен выдержать.

Вспышки. Пауза. Вспышки. Пауза. Около пятнадцати минут под прозрачной крышкой технологичного гроба мелькали молнии. После очередного залпа на мониторах службы сопровождения загорелись красные индикаторы — что-то пошло не так. Операторы суетились, сверяли показатели. Министр здравоохранения стояла как вкопанная, пожёвывая нижнюю губу. Она понимала, что происходит. Чёрный эликсир, обязанный заблокировать пагубное влияние ЙЕФ-лучей на организм больного, не справлялся со своей задачей. Структурная целостность эликсира была нарушена, она её нарушила, введя в колбу раствор хлорида натрия.

— Катастрофа! Машина не справляется! Катастрофа! Ничего не выходит! — кричал кто-то из медиков. Другие били по клавишам, пытаясь разблокировать капсулу, в которой умирал Фрай.

ЙЕФ-лучи сожгли Фрая изнутри. Сердце Лидера остановилось. Прямоугольный короб опустился в исходное положение, крышка поплыла вверх. Зрители за стеклом пребывали в шоке, на многих не было лица. Женщина, ответственная за смерть Фрая, утёрла слёзы рукавом белого халата и покинула помещение, не проронив ни слова. Она вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз, остановилась у стендов, демонстрирующих достижения илейской медицины. К ней подошёл Оло Ван Дарвик:

— Ну как всё прошло?

Женщина посмотрела на него заплаканными глазами. Её губы дрожали, на уже немолодом лице проступили морщины. Она не могла говорить и только едва заметно кивнула, после чего разрыдалась и поспешила уйти подальше от любопытных глаз рабочего персонала. Оло Ван опустил свой идеальный череп и глубоко вздохнул, уставившись на узоры плитки, которой выложили холл медицинского учреждения. Несмотря ни на что, он горевал. В конце концов, Фрай его брат, пусть и сводный. В чём-то их судьбы схожи — оба слишком рано потеряли любимых. У обоих растут дочери. Ван Дарвик всё отлично понимал, но не мог отказаться от амбиций и планов, которые вынашивал много лет и мысленно подпитывал каждый миг своей жизни. Многим пришлось пожертвовать, в том числе Самюэлем Фраем, братом, Лидером Илейских Территорий.

Верховный Конфорнум собрался вновь.

— Почтим память нашего бывшего руководителя, прекрасного Лидера Самюэля Фрая. Все мы знаем, что он был прекрасным человеком и талантливым управленцем. Решение о похоронах ещё не принято, но согласно завещанию, которое оставил Фрай, он просит сжечь его и пепел закопать на севере, недалеко от Олос-Марка. Оттуда он родом, если вы помните, — начал собрание председатель Конфорнума Виктор Соломон. — Однако, несмотря на скорбь, мы обязаны поднять несколько вопросов, которые затрудняют наше положение в мире и тормозят развитие всех территорий. Не возражаете, если я их озвучу?

В зале собраний не раздалось ни звука. Семнадцать членов Конфорнума приготовились слушать о тех проблемных местах, которые так беспокоят председателя. Конфорнум в обязательном порядке посетили ведущие политики Илейи, Лидеры крупных городских центров, в том числе и Николас Арзор. Одетый с иголочки, загорелый, он напоминал туриста, который забрёл на заседание кружка бледных книголюбов. Однако взгляд у Арзора был беглым, нервным. Он часто облизывал губы и всячески теребил кожаный ремень своих наручных часов.

Виктор Соломон не гулял по залу, порой, не поднимая глаз на некоторых ораторов, как это делал Фрай. Наоборот. Соломон был строг и предельно собран. Его каменное лицо ничего не выражало, а старческий, металлический голос вещал, будто рупор гражданской пропаганды:

— Итак, начну с самого, пожалуй, острого вопроса.

Соломон нацепил прямоугольные очки на свою треугольную голову, вынул из внутреннего кармана пиджака листок с записями и прочистил горло. Председатель всем своим естеством напоминал компиляцию геометрических фигур. Его подбородок был вершиной перевёрнутого равнобедренного треугольника, а аккуратная треугольная бородка наоборот брала начало под тонкой нижней губой. Тело его напоминало футляр.

— Перво-наперво нам необходимо решить, когда мы начнём гасить долговые обязательства перед Детрой? Мы воспользовались их технологическими наработками в медицине, военном деле, социальной сфере. Плюс к тому получили кредит. Уповать на успех «Вечного странника», на мой субъективный взгляд, нельзя. Вы понимаете, к чему я клоню? — Соломон зыркнул своими острыми глазками на состав Конфорнума. Все понимающе закивали в ответ.

— Далее, — продолжал председатель, — опираясь на прогнозы экономистов, мы заключаем, что апатиниума, который добывается на шахтах Сент-Валена, хватит на двадцать лет, не больше. К тому же мы его тоже покупаем, хоть и с приличной скидкой. Это невежество, тогда как в землях сономитов заложены ресурсы, позволившие бы нам не вспоминать об энергии, тепле и топливе добрую пару веков, а то и больше. Упрямство наших соседей не знает границ. Сами они довольны своим углём и поленьями, но добывать нам в своих пределах не позволяют ни при каких условиях. И да, у гибриоидов запасов апатиниума ещё больше, но все мы знаем, с какими рисками сопряжено одно пребывание на этой дикой земле. Необходимо искать варианты! И последний важный аспект, на который мы обратим внимание.

Соломона перебил хамский, громкий зевок, который наигранно вырвался изо рта молодого и дерзкого Лидера Маникура Хари Кина.

— Вы меня режете, пытаете, уничтожаете, Соломон! — жалобно вырвалось у Кина. — Все мы тут не имбецилы, чтобы понять, к чему вы клоните. Перестаньте выставлять всех присутствующих дураками и начните говорить прямо, без всех этих ваших дипломатических заморочек! Я вас умоляю!

Среди участников конфорнума прокатилась лёгкая рябь обсуждения и порицания.

— Лидер Кин, какое право вы имеете перебивать выступление Председателя Конфорнума?! — зло и раздражительно спросил Соломон, направив на парня свой тяжёлый взгляд.

— И что с того? Вы меня арестуете? Выгоните? Или исключите из Конфорнума? Я сомневаюсь, — Кин сделал жест ладонью, который мог означать «ничего подобного». — А твоя нудятина, Соломон, всем осточертела! Так что вещай по делу или распускай всех! Дел полно и без вашего Фрая и сраного апатиниума!

— Будто вы им не пользуетесь, — вмешался Маршал Илейской армии Борн Блай.

— Обходимся углём и гидростанциями, — парировал Кин и развалился в кресле.

— Закончите мою речь, Лидер Кин. Вы же знаете, о чём я хотел сказать, — поборов раздражение, предложил Виктор Соломон.

— С радостью! — воскликнул Хари Кин и зашагал мимо спин собравшихся, огибая стол для совещаний. Кин разительно отличался от всех не только молодостью, но и внешним видом. На нём всегда сидел узкий, приталенный пиджак лиловых тонов, бежевые брюки из плотной ткани. На ногах носил кожаные туфли. Кин был худощав. Лицом не вышел, имел острые, некрасивые черты, но при этом сменил трёх жён и вообще слыл большим знатоком женских сердец.

— Всё просто! — начал Хари. — И тут не надо быть гением. У нас скопилась хренова куча долгов. И не кому-нибудь, а Детре. Которая даже разговаривать не станет, просто сметёт нас к ебени матери и поминай, как звали! Нужно возвращать или отсрочить. И ко всему прочему у нас нет ресурсов. Ни денег, ни энергии. Критический анус, коллеги! Великая Илейя в полной фрустрации!

— Короче, Кин! — рявкнул Флавио Зифт, Лидер северного Олос-Марка.

— Куда короче-то? — снова изобразил муки на лице Кин. — Нет апатиниума, нет денег, нет Лидера! Но есть палка-выручалка, которая снимет все проблемы. Это война, господа. Это такой таинственный, но при этом весьма популярный «Артикул 17», развязывающий руки всему нашему военно-промышленному комплексу. И мы снова ввяжемся в кровопролитный конфликт с сономитами. Тогда придётся кланяться в ножки заморским братьям и просить об очередном отлагательстве, как будто в первый раз! К тому же военные действия залатают множество проблемных дыр. Например, финансирование. Та пиньята, напичканная неиспользуемыми ресурсами, разобьётся, и статы потекут рекой. «Артикул 17» удобная штука, коллеги. Хочешь — трать на армию, хочешь — набивай карманы! Всё равно свободных, неконтролируемых статов будет завались!

Все насупились. Кто-то поднялся и демонстративно вышел, не желая участвовать в разыгравшемся фарсе.

— Остались все, кто в доле? — язвительно ухмыльнулся Хари Кин. — Нужен повод. Он у вас есть, многоуважаемый председатель? Или ваш босс его пока ещё не выдумал?

— О чём вы, Кин? — искренне удивился Соломон.

— Будь, по-вашему! Оставим эти светские сплетни вечерним телешоу. Напомню, тут нет дураков, — белобрысый Кин обернулся к собранию, будто представлял следующего артиста, который вот-вот появится на сцене.

— Вы полагаете, нам обязательна причина? — поинтересовался Борн Блай, седой и полный мужчина — стратег, заслуживший свой чин во время гражданских столкновений.

— А вы просто так хотите ворваться в дома сономитов? Начать пальбу, истребление, геноцид? А потом, забавы ради, скинуть пару разрушительных бомб в самое сердце их столицы? И сказать потом, когда их ополчение и партизаны снова начнут заводить нас в тягомотную трясину, что всё это была злая шутка? Ха-ха! Мы просто уйдём, и не следуйте за нами! Вроде того?

— Не паясничайте, Кин! — призвал Соломон коллегу. — Не вижу смысла продолжать совещание. Посему решаю покончить на том, с чего завтра же начнём. Проголосуйте, кто поддерживает моё предложение?

Взметнулись руки всех членов Конфорнума кроме руки Кина и Арзора. И Конфорнум разошёлся.

Хари Кин был хитрецом и весьма сообразительным парнем, который без особенного труда уговорил горожан своего родного Маникура голосовать именно за него, несмотря на достойных, уважаемых и опытных соперников. Его удаль поддержали, и Кин занялся управлением. С разным успехом он проводил простые реформы, внедрял идеи свободы и популяризировал право выбора. Выступал против любой религии, говорил о вредности технологии «Чистого разума» и всячески упрекал Самюэля Фрая за его нерешительность во внешней политике. Однако поддерживал Лидера Илейцев Кин во всём, что касалось внутренних дел. Закручивать гайки на местах он считал неверным путём движения прогрессивного общества. Кончину Фрая воспринял с горечью, но никому об этом не сказал, и говорить не собирался. Был у Кина, помимо обильного количества женщин, ещё один немаловажный недостаток, мешавший ему сделать блестящую карьеру политика — он совсем не умел играть в классические шахматы. Или, говоря иначе, не мог просчитать ходы наперёд.

Собрание Конфорнума прошло как по маслу. Именно так Кин и планировал выступить, заявив о себе как о важной фигуре на будущем игровом поле. Ему предстоял приятный вечер в компании дамы, выход на театральную постановку, но перед этим Хари Кин решил подкрепиться. Изменять себе он не стал, потому в очередной раз выбор пал на ресторан элитного района Трезубца «Монруж». Подавали запечённую рабу в сливочном соусе, егренский картофель, вымоченный по стародавнему рецепту исиудских монахов. На десерт Кин предпочёл творожный пирог и чашку крепко чёрного чая с лимоном. В финале трапезы, когда последний кусок десерта отправился в рот, за стол подсели. Идеальный череп кивнул в знак приветствия, глаза блеснули, на губах застыла вызывающая надменная ухмылка, которая как бы говорила «не подавись, засранец».

— Лидер Ван Дарвик, — растерянно откашлялся Кин. Он привстал, протянул руку, но ответа не последовало.

— Сиди, — коротко резанул Оло. — Я наслышан о твоей клоунаде во время заседания, Кин. Чем вызван столь бурный поток словесного дерьма?

— Ах, твоя псина Соломон уже доложила тебе?! — растянул рот в язвительной улыбке Кин. — Значит, я всё правильно понял.

Оло Ван Дарвик нахмурился. Вместе с этим на его гладко выбритом лице проступили морщины, на скулах заходили желваки. Взгляд приобрёл почти физическую тяжесть, которая давила на расстоянии. Над идеальным черепом будто зависла ручная туча, которая скрывала его в тени и подчёркивала важность каждого произнесённого слова.

— Внимай молча, Кин. Не секрет, почему ты настолько самоуверен. Однако ты весьма талантлив. И посему призываю тебя, как расчётливого и умного Лидера, — образумься. Присоединись к моей команде. В противном случае я просто избавлюсь от тебя и разыграю твоими костями партию, которая станет началом большой игры. Теперь ты можешь, не разевая свою мерзкую пасть, отдаться крепким размышлениям. Ответа жду очень скоро. На сегодняшней премьере, после второго антракта.

Оло стремительно встал и покинул «Монруж», оставив Кина в растерянной задумчивости. Спустя минуту Лидер Маникура допил свой чай и сделал звонок.

— Арзор, салют! Это Хари. Теперь я уверен в том, кто мутит воду в нашем аквариуме. Соломон и его кукловод. Этот паршивец только что подсел ко мне и принялся угрожать! Что? Не важно, что спрашивал. Главное мы знаем, откуда смердит. Позвони Шербешеру и остальным, все должны знать и быть наготове.

Кин отключился, уложил картридж во внутренний карман пиджака и сладостно улыбнулся своим мыслям.

Хари Кин аплодировал и широко улыбался. Он недолюбливал кино, но обожал театр. Пьеса «Фармон», разыгранная так изящно, так тонко, как только могла быть отображена на сцене, безмерно радовала его, принося неподдельное эстетическое наслаждение. Его дама, высокая блондинка с восхитительной причёской на манер птичьего гнезда, так же растягивала губы своей превосходной натренированной улыбкой и выказывала всяческое участие даже в тех местах пьесы, которые прочла вскользь за день до премьеры. «Театр О?Шара» являл собой шедевр аскетического футуризма. Белоснежные ложи, выполненные в виде стрел, устремлявшихся в никуда. Балконы, словно космические шлюпки, а сцена, овальная, немного скошенная справа, как символ площадки, на которой творится история. И море искусственных огней: белых, синих, красных и зеленовато-сиреневых. Они струятся и пульсируют откуда-то сверху и с боков. Но каждый огонёк на своём месте, и каждый знает, когда ему появиться.

«Фармон» отыграл вторую часть, и свет погас, оставив зрителей пребывать в темноте. По залу прокатилось волнение. Кулисы по-прежнему закрыты, антракт начался, но мрак не рассеивался. Кин нащупал картридж в кармане своего лилового пиджака, но ему под нос кто-то подсунул респиратор, который тут же нацепил, с силой и не церемонясь. И в мгновенье, когда самые нетерпеливые подскакивали со своих мест, в зал ворвались струи сизых облаков, которые били отовсюду и заполонили огромный театр за считанные секунды. Шум оборвался. Вспыхнул свет. На сцене стоял Оло Ван Дарвик, в маске, такой же, какая была на Хари Кине. Лидер Маникура дёрнулся, рискнул встать, но его удержали два плечистых быка, усевшиеся рядом с обеих сторон. Кин оглядел зал. Зрители спали, пускали слюни, как малые дети. Его прекрасная спутница развалилась в мягком кресле и раскинула свои тонкие ручки, как заправская манекенщица. Оло Ван поднял три пальца. На нём был изысканный костюм-тройка сине-гранатового цвета. Оло загнул один палец, затем второй. И на третьем стянул свой противогаз. Бык слева проделал тоже самое с маской Кина.

— Каков же твой ответ, вундеркинд?! — спросил Дарвик с половиц сцены.

Кин заёрзал на кресле, собрался вскочить, но две тяжёлые лапы упали на оба плеча и вернули беглеца обратно.

— Впрочем, мне известно, — Оло кивнул куда-то в сторону, и один из бойцов его личной армии вынес на сцену деревянный стул. Оло Ван присел на него.

— Что ты себе позволяешь?! — взбеленился Кин. — Немыслимо!

— Абсолютно солидарен с тобой, вундеркинд, — кивнул Дарвик, — немыслимо и дико. Однако такая вопиющая наглость возможна только в обществе, которое существует подобно растениям на подоконнике. Все движутся, но выбранный путь никуда не ведёт. Сбились с колеи, и очень давно. Мозги размякли, мышцы ослабли, пропали рефлексы, инстинкты и страсть.

— Красующийся ублюдок! — прошипел Хари Кин. — Кем ты себя возомнил?!

— Нет, — Оло покачал указательным пальцем, — моя очередь спрашивать. Скажи мне, вундеркинд, кто входит в вашу шайку помимо Арзора и Шербешера?

Кин скорчил гримасу, обозначавшую «шёл бы ты на хер собачий».

— У тебя красивая спутница, — сказал Оло и кивнул одному из своих бойцов. Солдат подступил к развалившейся в кресле девушке, взял её на руки и отнёс к Ван Дарвику. Заботливо усадив девушку на стул, Оло снова кивнул кому-то за кулисами, будто актёр, разыгрывающий одиночную пьесу. Его помощник вынес серый стальной кейс, не большой и не маленький, в таком удобно держать инструменты для трепанации черепа.

— Ты что творишь, Дарвик?! — снова зарычал Кин и с силой дёрнулся в кресле, но его снова удержали громадные кувалды.

— Наш Лидер испустил дух. Его сердце не выдержало, и он отправился в путешествие в тёмные сферы. Однако мы с тобой знаем, что всё не так просто. Проблема в том, что ты и твои коллеги могут сильно мне помешать, став занозой в заднице. Прошу, скажи фамилии, и я не причиню зла никому в этом зале, в том числе и твоей милой девице.

— Надеешься напугать меня? Дарвик, расскажи, как ты убил Фрая?

— Почему ты решил, что это я? — спросил Дарвик, присел на корточки и открыл свой сундук.

— Кому ж ещё?! — ахнул Кин

— Честно говоря, не понимаю, откуда подозрения, — продолжая рыться в своём кейсе, сказал Дарвик, — но сейчас это абсолютно несущественно. Важно, другое. Последний раз спрашиваю…

— Я тебя уже послал нахер, Дарвик! — плюнул в сторону Оло Кин и получил увесистый удар в челюсть. Аккуратный и мастерски исполненный, после которого все зубы остались на месте, но в голове зазвенело так, будто дрессированная горилла вмазала по ней своим здоровенным цирковым молотом.

Оло Ван извлёк из внутреннего кармана пиджака белый комок, развернул его. Им оказалась пара резиновых перчаток. Натянув обе, он взял из кейса шприц с розоватой жидкостью и сделал быстрый укол в плечо лежавшей на стуле даме.

— Оло! Прекрати, мразь! — крикнул Кин.

Ван Дарвик посмотрел на него сверху вниз, затем положил шприц на место, и виртуозно вынул из кейса револьвер, как фокусник достаёт из шапки кроликов.

— Пока милая дева приходит в чувство, я здесь кое-что подчищу.

Он соскочил по ступеням сцены и скрылся в зрительском зале. Кин не мог видеть, что делает Оло, его конвоиры не давали ему повернуть головы. Раздался выстрел. Кин вздрогнул, его бросило в пот. К горлу наконец-то подступил страх, простой и пресловутый, такой, о котором не пишут в песнях или стихах. Животный инстинкт самосохранения, ничего более. Снова прогремел выстрел. Затишье. Боковым зрением Кин увидел сине-гранатовый костюм Ван Дарвика где-то слева. Оло брёл по рядам и всматривался в лица спящих зрителей. Остановился у тучной дамы в безвкусном фиолетовом платье. Смотрел на неё пристально, с отвращением. Но закрыл глаза и сделал шаг в сторону. В кресле был парень. Свежее, гладко выбритое лицо и дорогой костюм, пошитый на заказ. Оло улыбнулся своей ледяной, бесстрастной улыбкой, вскинул револьвер и произвёл ещё один выстрел. Пуля вошла в висок и вышла где-то на заднем ряду. Оло проследовал мимо Кина, даже не удостоив его своим взглядом. Ещё три раза прозвучал звук, с которым вылетает смертоносный снаряд, сотрясая эхом величественный зал. На сцене послышались стоны и кряхтенье. Нарядная спутница Кина пробуждалась.

— А вот и дижестив подоспел. Как вовремя, — вскинул руки Оло Ван и поднялся на сцену.

Девушка взвизгнула, попробовала подняться со стула, но Ван Дарвки её остановил, приобняв в области груди. Оло обошёл стул и встал сзади. Теперь его кисти в белых перчатках лежали на плечах дамы, не осмеливающейся дёрнуться или что-то пискнуть. Она, как пригвождённая, с ужасом взирала на спящий зал и Кина. Слёзы навернулись моментально. Потекла тушь, пудра и румяна, которыми она обильно сдобрила своё детское личико.

— Ч-ч-ч, милая. Вундеркинд, смотри, как она боится. Аж вся дрожит.

— Что здесь…зачем…не трогайте, прошу! — всхлипывая и давясь слезами, подала голос девушка. Оло сжал пальцы на плечах, и она вскрикнула, поддавшись новой волне заливистого плача.

— Абсолютная власть никому не нужна! — вдруг начал декламировать Ван Дарвик. — Более того, такая власть предусматривает иерархию. А она в свою очередь придумана трусами, которые не способны бороться за своё место, раздирая чужие глотки. Власть прогнила очень давно, её институт исчерпался, само понятие власти дискредитировалось и нуждается в скорейшей реабилитации, — Оло на секунду отпустил девушку и присел на корточки, разыскивая в своём кейсе подходящий инструмент, — и я как раз этим займусь. Вместо жёстких и решительных правителей мы имеем праздных толстосумов, которым потакает одураченная толпа. Сам подумай, вундеркинд, иерархическую систему власти придумали люди, испугавшиеся за себя и своё потомство. Какой человек лучше другого? Никакой! Почему ты сидишь там, в кресле? А я стою на сцене и красуюсь перед тобой? — Оло замолк, удовлетворительно кивнул, и в его руках блеснул острейший, в этом не было сомнений, ампутационный нож с прорезиненной рукояткой.

— Дарвик, ублюдок! Что ты собираешься делать?! — бесновался Кин, но два здоровяка навалились на него с обеих сторон и обездвижили.

Девчонка запищала, вскочила на свои каблуки и ломанулась, не глядя под ноги. Упершись в живую стену наёмников, она рухнула на половицы и заревела с новой силой.

— Отвечаю. Ты погряз в играх, которые плетут, находясь где-то между, — Оло сделал жест, обозначавший уровни — верх и низ, — отсюда берутся страшнейшие пороки любого общества. Например, коррупция. Взятки там и тут. Их дают тому, кто стоит выше. Считаешь, потому что он больше знает? Чушь и нелепица! — девушку снова усадили на стул, приказали заткнуться и не двигаться. — Всё оттого, что власть этого человека не угрожает интересам нижестоящего. Мелкая сошка рада ею оставаться и давать, давать, пока её, бедную, не трогают. Разумеется, среди жирного сброда остались профессионалы. К ним я отношу немногих, чьи таланты действительно уникальны. Именно они способны диктовать условия, но чаще всего такие люди молчат. И я всегда думал, почему? И не находил ответа. Мой ныне покойный брат не относился к универсальному племени, которое несёт «золотые» яйца. Наш Лидер был миражом, который вот-вот рассеется. Так и случилось. И ты тоже, Кин, всего лишь туман, пыль, которую можно сдуть.

Оло Ван решительно направился к девушке, ухватил её за горло и вперился своим холодным взглядом в её заплаканные глаза. Затем рванул на ней платье, та завизжала, стала отбиваться, но хлёстким ударом ладони Дарвик привёл её в чувство. Девушка снова вскочила, споткнулась и упала. Ван бросился к ней, сел на её живот, обхватив коленями, сложил её руки вместе и крепко сжал левой рукой над головой. Спутница Кина трепыхалась, кричала, умоляла отпустить, но кроме Кина никто её не слышал.

— Заклинаю, отпусти её! — взвыл Хари и тут же получил увесистый удар в челюсть.

— Посему, я хочу вернуть власть, которая, — Оло запнулся, рёв его пленницы заглушал его речь. Ван отложил скальпель и снова дал ей пощёчину. Стало тише. — Которая достанется сильнейшему. Закон хищной природы, где власть вожака неразрывно связана с количеством пролитой им крови. И лишь тогда станет сильным тот, кто видел страдание и пережил боль. Я хочу войти в историю, Хари. — Оло нагнулся над лицом девушки, шикнул и поднёс к её лицу орудие пыток.

— Стэн Кабаб! Стэн Кабаб!!! Слышишь, урод! Кабаб!

— Кто ещё, вундеркинд?! Не тяни, иначе твоя подружка сгодится только для аттракциона уродов!

— Биллс, Крафтер, Шейн, Заленски!

— Повтори! Громче! Повторяй, скотина!

— Кабаб, Биллс, Томас Крафтер! Шейн! Зак Заленски! Доволен, мразь? Отпусти её, урод! Не трогай её своими гнилыми пальцами!

Оло отвлёкся, поднялся на ноги и, посмотрев в сторону Кина, расплылся в улыбке. Затем снял перчатки, убрал хирургический нож и закрыл кейс.

— С этого и стоило начинать, — спокойно проговорил Оло Ван и спустился со сцены, — но имей ввиду, вундеркинд, если ты соврал мне и хотя бы один из них не будет знать о вашем кружке, то ты сдохнешь! Сдохнешь мучительно, на глазах у своей девицы! А потом я заставлю её сожрать твою печень! У тебя есть двенадцать часов, Кин, чтобы изменить свои показания!

Уходя, он как бы невзначай бросил своим солдатам:

— Парочку отвезите на ферму. Трупы перетащите на сцену, и украсьте её как можно ярче. Пусть Маятник свяжется со мной.

Кин снова заорал, но тут же замолк. Одна из горилл, что сдерживала его, прислонила к шее Кина шприц-пистолет и ввела лошадиную дозу снотворного.

— А что с бабой то делать? — озадаченно спросил долговязый жилистый парень, которому однажды снесли полчерепа, но он остался жив. Теперь этот парень носил чёрную бандану, разукрашенную в цвета популярной рок-группы и считался весёлым и задиристым малым.

Ван Дарвик замер: вопрос был дерзким и неожиданным.

— Я же сказал, на ферму.

— Это ясно, босс. Но такая красоточка, м-м-м, пальчики оближешь. Можно мы с ней немного покуражимся? Ну, совсем чуток, чтоб не попортить.

— Что ж, — Оло поразмыслил и ответил. — Вы вольны делать с ней всё, что вам дозволит ваша совесть и фантазия. Только постарайтесь, чтобы она осталась жива.

Боец довольно осклабился и уже начал составлять свои нехитрые, пошлые фантазии. А Оло Ван несколько озадачился. Названные Кином фамилии были у всей Илейи на слуху. Завербованный Арзор знал лишь о Биллсе и Штейне, но для Дарвика они были мелкими сошками. Что, если Кин решил приберечь парочку имён в кармане? С другой стороны, если Кин кого-то забыл, то потеряв своего кандидата в лице Кина, они в любом случае выйдут на тех, кто остался, то есть на Арзора и Шербешера. Как бы там ни было, но костяк переломится. Оставшаяся троица — люди уважаемые, влиятельные и опасные. Безусловно, его ставка на молодую смазливую подружку казалась весьма призрачной и, в общем-то, неверной. Однако спектакль удался, и осталось семь помех, которые необходимо устранить перед решительным рывком.

Хари Кин не отказался от своих слов, и через двадцать часов на радиоволнах илейских приёмников прорезался задорный бас запрещённой на Территориях передачи, которую вела несравненная Марта.

«Приветствую вас, пушистые вы мои ребятки! И не слишком пушистые! И облезлые! Всем салют, с вами глас совести и здравого смысла — ваша Марта! Сразу к делу, так как времени у нас совсем немного, котятки. Слыхали о серии страшных смертей, произошедших в Илейе за каких-то двенадцать часов? Нет?! Тогда я вам расскажу! Первая жертва — профессор Рио Кабаб. Считался лучшим хирургом на Территориях, входил в почётную международную Лигу Медиков. Имел вес среди членов правящей мировой элиты. Политику Фрая не поддерживал, критикуя её публично и довольно резко. Погиб в авиакатастрофе, возвращаясь с очередного симпозиума. Говорят, его гироплан заглох в воздухе и пошёл штопором вниз. Разумеется, никто не станет трубить об этом в прессе, кроме меня. Далее. Томас Крафтер. Старина Крафтер сколотил своё состояние на торговле лесом. Сплавляя немыслимые объёмы в разные уголки Территоий и не только, Крафтер умудрился волшебно разбогатеть и построить свою империю, куда входили мебельные фабрики, заводы по переработке древесины и так далее. Персона видная и, в общем-то, неоднозначная. К Фраю относился плохо. Умер от отравления. И всё, котятки! Больше никакой информации! Отравление?! В наш век? Его убили, дорогущие мои! Убили и точка! Последний в списке — Зак Заленски. Про этого парня вы точно ничего не услышите с ТВ-панелей, не прочитаете в газете. Всё потому, что Зак Заленски — глава крупной преступной структуры «Маршада», которая заправляет в южном Кореосе и закупает оружие у самой «Чёрной улитки», перепродавая его повстанцам и оппозиции. Убит во время перестрелки. Кем? Неизвестно! Как? Никаких подробностей. Вы спросите, ненаглядные мои, что общего у этих смертей? Возможно, ничерта! Однако вспомните, чтобы за одни сутки загибались три чрезвычайно важных шишки? И не припомнить, правда! На что это похоже? На устранение конкурентов. Или на месть. Делайте выводы сами. А мне пора вновь раствориться. Услышимся, ребятки!»

Глава 9

Воняло керосином, блевотиной и чем-то въедливо-кислым. Инсар пытался разлепить веки, на которых запеклась кровь. Его избивали не меньше часа. Зуверфы высокомерно молчали, а сам Инсар, как бы ему того не хотелось, о помощи не просил, дабы не признать свою слабость. Его колотили изрядно и с удовольствием. Но Килоди был уверен, что в этой дыре не умрёт.

Подвал, тёмный и сгнивший насквозь. Фесрам не жаловал гостей, тем более таких популярных, каким стал Инсар после покушения на Самюэля Фрая. Изображение с его физиономией крутили на всех каналах и транслировали в глухих уголках Илейи. Имя Инсара Килоди твердилось с той маниакальной исступлённостью, с какой говорят о кандидатах в Лидеры перед народными выборами. Все илейцы знали, кого они могут обнаружить, свернув за угол, и были готовы к неожиданной встрече. Однако Фесрам город особенный. «Спящим» нет никакого дела до мирских вопросов. Их существование свелось к примитивным вещам. Те, кто ещё в своём уме, стараются торговать, продавая фесрамский хлам, найденный в цехах и кабинетах руководства. Другие, лишившиеся рассудка, ждут своей смерти и изредка перебиваются куском хлеба, бесцельно шатаясь по «зелёным» переулкам заражённого города. «Зелёным» Фесрам стал не от изобилия растений или даже сорняка, что мог бы прорасти сквозь потрескавшийся асфальт. Зелёный — цвет всего в Фесраме. Зелёным здесь пропитан воздух, каждый его кубометр, деревья, дома и рекламные проспекты. Огромное зелёное облако, подобно волне цунами, накрыло город после страшной катастрофы и до сих пор не рассеялось. Составные элементы апатиниума распадаются в течение двух столетий.

Поговаривают, один известный художник прибыл в Фесрам писать здешние пейзажи. Его покорила гнетущая тишина и невероятная своеобычность этого места. После трёх полотен мастер свихнулся и стал гонять воображаемых кур по крышам панельных многоэтажек, пока не рухнул с одной, разбившись насмерть. К слову, его картины стали хитами и продались на аукционе за десятки тысяч статусных единиц. Вырученное перешло его родне и тем, кто до сих пор пожинает плоды катастрофы.

Что-то зашевелилось рядом с правым ухом Инсара. Он догадался, это Измир.

— Живой, бродяга? — прошипел Инсар. Его губы распухли, он провёл языком по зубам и не досчитался трёх штук.

— Поганый шлях, мать ити его набур фаз мах! — выругался гибриоид.

— Ага, — мысленно кивнул Килоди.

Его спутник цел, выходит, они ещё зачем-то нужны. Инсар дёрнулся, получилось как у рыбы, выброшенной на берег, — отчаянно и неумело. Его руки, связанные где-то наверху, под балкой, онемели. Ноги волочились по полу, залитому цементом. Пока его пытали, он изучил своим лицом каждый камешек, застрявший в застывшем растворе. Где-то лязгнуло железом, отворилась массивная дверь. В подвал кто-то спустился. К тошнотворному букету примешался ещё один — терпкий запах скабрезного пота.

— Проснитесь, твари! — прогремело так оглушительно, что Инсару в очередной раз вывернуло под ноги. Через секунду его окатили ледяной водой, набранной из грязной речушки, протекавшей недалеко от Фесрама.

— Зачем пришли в Фесрам?! — орал дознаватель.

Инсар молчал, Измир должно быть матерился: его речь слилась в один поток незнакомых Инсару ругательств.

— Паскуды! — прорычал смердящий. — Твари!

Их снова молотили. Не так ожесточенно, как в первый раз, но всё равно пришлось туго. Инсару повело, он начал терять сознание и несказанно обрадовался этому. Руки затекли настолько, что он их больше не чувствовал. Измир не унимался, продолжая ругать всё и вся на языке своих предков. Тусклая полоска света померкла, приближалась ночь. Инсар подумал, неплохо было бы сдохнуть до восхода солнца, но тут же пробудились его «соседи» и впервые после их поимки заявили о себе.

— Ты в беде, балай-де-утран, — прошипели Зуверфы. Снова три противных, надоедливо-скрипучих голоса соединились воедино. — Помочь, дай нам помочь твоему оттуму.

Инсар никогда с ними не говорил. Даже не пытался. Измир наконец-то выбился из сил и захрапел. «Спящий город» замер, пришла ночь. И тогда, впервые, Инсар решился ответить своим конвоирам, с трудом раскрыл рот, разрывая запёкшуюся кровяную корку, и тихо пробубнил:

— Почему я?

— О, благословенный Хсар, — зашипел Зуверф, — ты есть первый последователь, носитель нашего наследия, ты наш балай-де-утран!

— Зачем я? — слова давались Килоди нелегко. Во рту образовался слипшейся комок крови, он потерял несколько зубов, в горле пересохло.

— Другие не справились, — ответил ему Зуверф.

— Умру? — спросил Килоди и ощутил, как его снова наполняет сила, как в тот раз, когда он расправился с работягами в кварталах Колтована.

— Отыщешь наш колодец и споткнёшься в него, — затараторили «чернила», — и, окунувшись, уяснишь иное естество. Балай-де-утран! Спустись к нам и не отрекайся!

— Я умру?! — громче, настойчивей переспросил Инсар и слегка дёрнулся, над головой зашелестели металлические путы.

— Пусти нас, дай нам войти, не сторонись нас, и станешь как сам Хсар.

— Не понимаю, — процедил сквозь зубы Килоди, — не понимаю вас!

— Впусти! — настаивали Зуверфы. — Впусти и отрекись от себя прежнего! Освободи отца нашего и ментора!

Грохотнула металлическая дверь подвала, кто-то спускался. Инсар слышал странные шаги. Так ходят хромцы. Неужто идут спасать их? Но кто? Килоди вспомнил о девушке в парке, о Джулии. И почему-то только сейчас он начал понимать, зачем позвонил ей. Вот бы встретиться ещё раз. Что бы он сказал ей? Наверно, ответил бы честно, почему он так любит лилии. Его мать, лица которой он не запомнил, часто ставила их в горшочке на окно бедного мальчика, который часто болел. Жар и озноб были вечными спутниками Инсара, он пил таблетки горстями, употреблял настойки диковинного вкуса и консистенции. Ничего не помогало. Но однажды утром, после странного сна, ему стало лучше. Инсар поднялся с кровати, выбежал во двор и уставился на восходящее светило. Ему никогда больше не приходилось валяться в кровати с температурой. Прекрасным утром его болячки исчезли навсегда. И он больше не видел сорванных лилий на своём подоконнике.

Кто-то ткнул его в плечо. Инсар притворился спящим. Некто рассматривал его, изучая, как подопытного. Килоди ощущал этот взгляд кожей, всем нутром. Зуверфы занервничали, заметались, скрутив его кишечник в тугой узел. Схватило так, что Инсару пришлось надкусить нижнюю губу, чтобы не крикнуть от накатившей острой боли. Пленник приоткрыл подбитый глаз, дабы разглядеть созерцателя. Лицо человека не удавалось рассмотреть, как бы Инсар не старался. Он скашивал свой глаз, как мог, но всё время подмечал только странный ярко-розовый свет, исходивший из одной точки. Инсар не мог понять, что это. Да что угодно. Фонарь, сканер внутренних органов, электронная сигарета. Силуэт снова проплыл где-то совсем близко и удалился. Зуверфы взбесились. Инсар ощутил, что они не на шутку напуганы. Сначала кишечник, затем голова и ноги, потом разболелись яичники и член, будто его выворачивают наизнанку. Некто поднялся наверх, и Килоди позволил себе простонать от изматывающей боли.

— Бежать, бежать, скорее! — громко и отчётливо прошипели в этот раз зуверфы. — Смерть и забвение! Забвение и смерть! Дай нам силу! Впусти нас, балай-де-утран! Пусти! Пусти!

Инсар сдался. Он не понимал, каким образом должен впустить того, кто уже давно засел в его теле, в голове и руководит им, будто какой-нибудь пупенмейстер. Впрочем, и сопротивляться их воле он больше не смел. Туман окутал мысли, помутнело. Инсара пробила дикая дрожь, как от удара током. Тяжесть и боль от полученных повреждений ещё раз исполосовали его кожу, причинив страшные мучения. «Чернила» собирались под потолком затхлого подвала. Туча сгущалась, превращаясь в огромный чёрный склизкий шар неправильной формы, который вот-вот лопнет. По обветшалым стенам, проникая в мельчайшие отверстия, медленно тянулась тягучая грязная жижа, собиравшаяся в центре помещения, будто там был водосток. С каждым мгновеньем шар увеличивался и сокращался, как мышца, копирую сердцебиение Инсара.

— Зу во плоти! — выпалил Измир-Ко-Ланди.

Пузырь бесшумно лопнул, словно находился в вакууме, забрызгав подвал чёрной слизью. На цементный пол что-то рухнуло. Это что-то высвободилось из шара, и теперь корчилось, издавая странные гортанные звуки. Инсар заметил, что не испытывает боли. Он не понял, прекратилась она или он просто перестал её замечать.

— Зу явитзь пред зажами! — промямлил Измир. — Зу явитзь!

Существо из шара приобрело форму человека. Это был мужчина среднего роста, лишённый гениталий. У него не было лица или кожи, он состоял из чёрной маслянистой массы, которая переливалась словно антрацитовый сланец под солнцем. Существо приблизилось к Инсару, и второй разглядел его лицо. Точнее чёрные глаза и рот. Ещё более чёрные, чем всё его тело и голова. Кляксы в области рта задвигались, меняя свои очертания. Заскрежетал вкрадчивый бас, который мог бы принадлежать могильщику.

— Слабый Инсар. Мы вытащим тебя. — Существо коснулось наручников, в которые был закован Килоди. Что-то внутри них щёлкнуло, и узник упал на замызганный слизью пол. Потом Существо освободило Измира. Гибриоид признательно склонился перед спасителем. Существо отправилось вверх по лестнице. Лязгнули замки. Раздались выстрелы автоматического оружия. И тут же затихли.

— Ступай по моим следам, — позвало Существо.

Килоди поднялся наверх. В парадной здания, оборудованной под охранный пост, лежало три тела. Автоматы валялись рядом с трупами. Инсар подхватил один, проверил рожок — почти полный, и, вставив его на место, передёрнул затвор. Прихрамывая и опираясь плечом о стену, Инсар семимильными шагами двигался за Зуверфом. Измир шёл рядом. Один глаз Инсара заплыл и теперь не видел, поэтому приходилось изрядно вертеть башкой. Они свернули за очередным лестничным пролётом и вышли на воздух. Едкий зелено-марганцевый туман ощущался кожей, но в ночи был не заметен. У них в запасе пара часов, не больше. Длительная проволочка в «спящем городе» чревата серьёзными последствиями: сумасшествием или медленной смертью от зелёного яда, который проникнет кровь вместе с кислородом.

Улица. Широкая и просторная. По обеим сторонам панельные высотки, на крышах которых всё ещё шатаются антенны и ветшают редкие голубятни. В лунном свете они выглядели несколько абсурдно. Инсар осмотрелся по сторонам — тишина. Так бывает перед засадой или неожиданным появлением страшного монстра. Бывает в кино. Но Килоди понимал, что на этой улице в данную секунду он дышит в спину Существу, которое воплощает нечто поразительное, неизведанное и оттого пугающее. Килоди не боялся своего проводника хотя бы потому, что он вышел из его чрева, принёс ему страдания, подарил надежду на избавление. Что станет после того, как они с Измиром покинут проклятый Фесрам и останутся с Существом наедине? Он вернётся обратно в его тщедушное тело или решит, что бывший убийца и неграмотный карлик ему больше не нужны? Тогда бы он мог уйти прямо сейчас, не освобождая их из плена. К чему эти сложности? Как бы там не было, но Инсар начинал понемногу верить в свою уникальность, в то, что он и есть «последователь», тот самый источник, из недр которого польётся новая вера и воздвигнется новый храм.

Что-то с грохотом рухнуло наземь, разлетевшись на осколки. Инсар вздёрнул автомат, но не выстрелил. Существо с равнодушием продолжило свой плавный неспешный ход. Измир, любопытный и отчаянный, подскочил к осколкам.

— Панель, — промямлил он вполне отчётливо.

Откуда-то сверху выбросили ТВ-панель. Кто и с какой целью для Инсара осталось загадкой. Снова взошла тишина, если не считать лай собак, раздававшийся где-то за железнодорожной насыпью, в самом начале густого леса. Фесрам спал крепко, без сновидений. Длинный и показавшийся бесконечным проспект кончился, уступив дорогу коротким кварталам, которые пересекали трамвайные пути. По ним, как ни странно, возили сырой апатиниум. Некоторые вагоны застряли на месте во время фатального взрыва и так и не сдвинулись ни на миллиметр. Ржавые и выцветшие, они остались памятниками рокового дня. Миновав вереницу застывших вагонов, Инсар подумал о колоссах, которые возвел Трезубец. О том, что великое куда уязвимей, чем малая пустяковина, о которой никому нет дела. Но что может быть скучнее, чем нечто воистину великое, выставленное на всеобщее обозрение? Была бы интересна цветущая девушка молодому человеку, ходи она в прозрачном пеньюаре, накинутом на идеальное тело? Безусловно! Но лишь некоторое короткое время.

На фасаде зданий красовался символ шайки Мейхера Заволло в виде двух симметричных молний, концы которых соединялись в центре правильного треугольника. Этот знак означал противостояние с властью. Точнее с правительством Трезубца, которое считало юг зоной смешанных рас, и потому было глухо и слепо к чаяниям местных илейцев. Часто народное возмущение перерастало в серьёзные столкновения. Вдохновителем стачек и волнений стал Мейхер Заволло народник и таинственный защитник. Его лицо всегда скрывалось пол шлемом, а тот, кто утверждал, что знает настоящего Заволло, нагло врал.

— Спрячьтесь. — Пробасил Зуверф.

Инсар и Измир нырнули за гранитный бруствер, оставшийся после «битвы за Фесрам». Позорная страница в книге гражданской войны, вырванная Конфорнумом безжалостной твёрдой рукой. Из-за угла невысокой муниципальной постройки вывернул патруль.

— Дозорные, — прошептал Инсар своему горбатому приятелю, — вооружены.

Пара боевиков с автоматами вышагивали не спеша, курили. Существо растворилось во мраке, перекинулось тенями по мостовой, возникло за спинами бойцов. Существо не торопилось. Его отросток, который Инсар принял за руку, трансформировался в заострённый кусок чёрного плотного вещества. Плавно и хладнокровно Существо пронзило этим клинком спину одного бойца и, когда второй, спохватившись, собрался открыть огонь, обвило его горло вторым отростком, сильно сдавило и выпустило из бедолаги дух. Оба упали на асфальт, и Существо снова расщепилось, запустив свои жгуты в ещё тёплую плоть.

— Я — Зуве-е-е-рф, — услышал Инсар. — Я един. Верь мне, ибо больше верить некому.

Уходя с узких улочек, Инсар ещё раз глянул на трупы. У одного из них свалился противогаз, обнажив изуродованную, больную кожу. На ней образовались наросты, какие бывают у больного лепрой. Инсар вспомнил этого человека. Именно он и его коллеги связали их с Измиром, когда они вошли в город. Инсар не сопротивлялся, когда они с карликом, выбравшись из сырого тоннеля, встретились со стволами автоматов. Килоди надеялся на радушный приём. Что сказать, он серьёзно ошибся.

Впереди остались руины завода по переработке апатиниума. Миновав его, Инсар и его спутники вышли бы на проспект, который тянулся вдоль Фесрама и выводил к шоссе, шедшему мимо множества мелких деревень, посёлков, одного более-менее крупного городка и трёх военных гарнизонов. Пробраться под носом у военных — главная авантюра и в тоже время единственный шанс добраться до Шрама Земли, пересечь его и оказаться в таинственной стране гибриоидов.

Зуверф подгонял их, просил не отставать. Инсар ощущал слабость, его пробил озноб. Только сейчас он понял, что его хлопковые штаны прохудились, а на рубашке не осталось живого места. Где-то вдалеке послышался слабый гул. Килоди не придал ему значения, но Измир напрягся, навострив свои кривые, поломанные уши, и стал прислушиваться.

— Не есть хорошо, — многозначительно пробубнил гибриоид и взглянул на чёрную фигуру. Та замерла, затем медленно развернулась и глянула вверх.

— Укроетесь там! — приказал Зуверф, указав дорогу лёгким движением кисти. Заброшенный цех, в котором когда-то готовили цистерны с переработанным сырьём для утилизации. Инсар и его коротконогий спутник затрусили в сторону высоких ржавых ворот. Небесный гул превратился в мерное жужжание, которое приближалось с каждой секундой.

В ночном небе Фесрама вспыхнули огни. Три тяжёлых гироплана зависли над центром города, два других, что были поменьше, обследовали окрестности. Крупные гиропланы, пузатые бочонки на вертикальной ионной тяге, ждали команды. Что-то щёлкнуло, да так громко, что из своих жилищ стали выходить возмущённые люди, надеявшиеся, что в Фесраме то никому нет до них дела. Те, что были моложе и здоровей, махали руками, ругались, показывая похабные жесты пилотам военных машин. Лучи прожекторов облизывали улицы Фесрама. И снова что-то звякнуло, раздался статный тенор, вещавший из динамиков, установленных на гиропланах.

— Обречённые жители Фесрама! Вы долгие годы мешали нашему государству развиваться так, как того хотел Лидер и весь цивилизованный илейский народ. И между нами случались распри, ссоры, недопонимания. Однако сегодня, в эту безмятежную ночь, когда ваш сон не нуждается в защите, когда ваш проклятый город неинтересен Трезубцу, мы просим вас — не вынуждайте нас открывать огонь и учинять кровавую расправу. Просим вас беспрекословно исполнить приказ Председателя Конфорнума, а именно «выдать без оказания сопротивления властям Илейских Территорий опасного преступника и террориста Инсара Килоди»! Повторяю, люди Фесрама, не оказывайте нам никакого сопротивления и просто отдайте закону убийцу и подонка Инсара Килоди! Он скрывается в вашем городе! Об этом нам известно наверняка! С вами говорит старший лейтенант пятой роты армии Илейских Территорий.

Имени Инсар не расслышал. Его задумка рухнула, развалилась на части. Сейчас он отправится в тюрьму «РОМБ», а после будет казнён. На его счету десятки убийств, которые не отмыть никакими россказнями про невыносимые муки, причинённые ему злым и жадным до крови демоном из старых, выдуманных мифов. Инсар впервые испугался по-настоящему.

— Каким энти пшли нас? — вымолвил Измир, выглядывая в дырку, пробитую пулей в мутном толстом стекле утилизационного цеха.

— Быть может, нас сдали местные? Пока мы болтались там, как замороженная свинина, они выбивали для себя гонорар? — Инсар слабо верил в своё предположение. Фесрам принадлежал Мейхеру Заволло. А уж он никогда не торговался с Трезубцем.

— Нет, — холодно вмешался Зуверф, — зараза в крови.

Инсар всё понял. Треклятые миниботы выдали его, когда он остался без «прикрытия». Он хотел обвинить Зуверфа, но понял, что иначе выбраться бы им не удалось. А дозорным хватило бы и полминуты, чтобы обнаружить заветный красный маячок на своей кармической карте.

— Нужно бежать, — предложил Инсар.

Антропоморфный сгусток помотал головой, мол, нет, никуда мы не сдвинемся. И тут же рассеялся, слившись с темнотой заброшенного помещения.

— Повторяю приказ, — снова заговорили динамики над Фесрамом. Предлагалось в течение пяти минут привезти Килоди на центральную площадь, заросшую диким явеем. Когда время вышло, из чрева пузатых гиропланов, уцепившись за трос, посыпались десятки солдат в респираторах. В городе завязалась носильная ревизия. Бойцы просматривали каждую квартиру. Килоди решился на побег, но с другой стороны цеха, где начинался спасительный лес, уже замер в воздухе гироплан-разведчик. Он барражировал туда-сюда, контролируя каждый сантиметр суши.

— Что делать, что делать, — прошептал самому себе Килоди.

— Жди, смирись и терпи, — ответил Зуверф из пустоты. — Не верь одноглазому плуту. Следуй в «котёл», в нём есть твоё начало, и больше нигде. Вернись, найди трезубец непреломлённого Хсара и стань владыкой.

Инсар никогда бы не подумал, что поступит именно так: он уселся на грязный мрамор, сложил ноги одну на другую, руками упёрся в колени и закрыл глаза. Измир трепал его, вынуждал бежать или хотя бы попробовать отбиться. Карлик изнывал, по обыкновению матерился, хватал автомат, грозился, что пристрелит Инсара, потом хныкал, ронял оружие и, упав на колени, умалял сражаться. Инсар оставался непреклонен и молчалив, будто каменное изваяние, которое по ошибке занесли в тесный, душный цех, а потом позабыли, оставив прозябать. Где-то вдалеке затрещал автомат, послышались крики. Ругань и брань доносилась из всех уголков Фесрама. Пятая рота заканчивала проверку, оставался завод и цеха. Инсара нашли быстро. Двое открыли ворота, и ещё двое ворвались в брошенное помещение как морозный ветер, стремительно и тревожно.

— Не стрелять! — скомандовал один из них. Инсар не открыл своих глаз.

— Живой? — спросил другой солдат.

Инсар не ответил. Его толкнули и прижали к цементу. Инсар поймал себя на мысли, что в последнее время он буквально сроднился с этим затвердевшим раствором, больно часто им приходится встречаться.

— Нашли гниду, — передал по внутренней связи третий голос, — ведём на площадь, встречайте.

Инсар был благодарен бойцам пятой роты: никакого рукоприкладства и лишнего фанатизма. Его скрутили и просто повели, как ведут рядового преступника в камеру «РОМБА». Или, быть может, потому и не трогают, что знают насколько он ценный персонаж? С ним захочет потолковать весь раздутый бюрократический аппарат Трезубца. А потом и специалисты «Чистого разума». Ведь для них загадка, почему миниботы так плохо справились со своей задачей. И ещё какая-нибудь сволочь приложит к нему свои ручищи, дабы урвать кусок торта. Надо же, подумал Инсар, а он становится параноиком, помышляя, будто кому-то настолько важен, чтобы начать его, Инсара, делить. В итоге всё выльется в одиночную камеру всё в том же «РОМБЕ» или, что намного скверней, глухая палата в третьем секторе Нуттглехарта. Туда он точно пока что не собирался.

Его привели на площадь. Узкая и тесная, она напоминала заросшую сорняком песочницу, в которой пару десятилетий назад ребятня лепила свои пироги из песка. Вокруг него сгрудились в кучу военные. Каждый считал своим долгом отвесить крепкую, обидную реплику и плюнуть под ноги конвоируемому. Рядом с центром города, на одной из самых широких улиц, носившей когда-то имя одного популярного илейского философа, присел пузатый гироплан. Открыв брюхо, он выжидал, когда пассажиры вернутся на борт с ценной находкой. Инсар по-прежнему не разевал рта, оставался слеп и невозмутим. Его тело болезненно ныло, а ноги и кисти руки закоченели так, как никогда не мёрзли в самые суровые будни Олос-Марка. Измир негодовал, пинался, вырывался, но получал тычки и ненадолго замолкал. Фесрамцы расходились по своим жилищам. Некоторые еле ковыляли, придерживаясь за животы или за разбитые прикладом окровавленные лица. Напавший на «спящий город» бриз убаюкивал до тех пор, пока в ночном воздухе не прогремел залп разрывного снаряда. Инсара повалили на землю, снова, и самый крупный парень, широкий и, по всей видимости, бесстрашный, навалился на него, уберегая от возможного обстрела. Но перестрелки не завязалось. На одной из крыш семиэтажного жилого дома показалось движение. Бойцы заметили его сразу и незамедлительно открыли огонь. Рокот автоматов затих, гильзы застлали асфальт. Начали переговариваться, меняя позиции. Инсара потащили внутрь гироплана. Его прикрывало пятеро. Когда они оказались в чреве «тяжеловеса», язык грузового люка медленно поплыл вверх, загудели двигатели, гироплан принялся набирать высоту. Карлик-гибриоид остался под небом «спящего города». Крыша снова блеснула чем-то металлическим. Лёгкий гироплан-разведчик ударил туда своими фонарями, прощупывая каждый метр. Даже самый прожжённый вояка, бывавший не раз под серьезным прессом, мысленно чертыхнулся, послав всё псу под хвост. Молодые тихо выругались. Тревога подняла их с коек и забросила в Фесрам. «Старики» мололи разное, но узнав в гироплане о «спящем городе», пригорюнились. «Плохой город», — бубнили они, — «болтают, будто там заправляют головорезы Заволло. Хреново будет с ними повстречаться». И опасения сбылись. Будто какой-нибудь воскреснувший миф или ожившая легенда, свысока на них воззрился заточённый в блестящий доспех Мейхер Заволло. Тяжёлый гироплан поплыл из города, словно вор, который захватил добычу и собирается умыкнуть из-под носа у хозяина. Пара смельчаков вскинула автоматы, приготовившись стрелять, но старослужащие шикнули на них, приказав не дёргаться. Заволло поднял правую руку и сжал кисть в кулак. Гироплан остановился, будто его заморозили и оставили в подвешенном состоянии.

— Ворвавшись в мой город, вы ведёте себя так, будто вступил в силу семнадцатый артикул! — раздалось изо всех уголков Фесрама.

Звук исходил из мегафонов, установленных на домах и перекрёстках на случай тревоги. Голос, властный, ирреально-наэлектризованный, будто к груди приложили оголённый провод и заставили терпеть и читать проповедь, принадлежал вожаку Заволло.

— Убирайтесь прочь и верните то, что забрали! — потребовал он и опустил руку. Пузатый гироплан покачнулся и снова пришёл в движение. — Если ослушаетесь, домой вернётесь, закованные в цинк. Обещаю!

Пара быстроходных военных машин окружила Заволло. Пилоты взяли его на мушку и ожидали соответствующей команды. Мейхер не дёргался. Его тело скрывал металлический бледно-серый экзокостюм, разработанный на базе военного экзоскелета последнего образца. Подобные носила военная элита Детры. На большой земле их видели всего пару раз. Наглухо закрытый экзокостюм завершался острым шлемом с тонким матово-чёрным армированным стеклом для глаз, узким и плохо доступным для снайпера. На боках костюма крепилась пара кобур, занятых чёрными пистолетами. Заволло был амбидекстером, потому запросто стрелял с двух рук. На груди костюма был выписан чёрный знак — две симметричные молнии, концы которых сходятся в центре прямоугольника. Символ группировки Заволло, который появлялся на заборах или долгостроях в разных уголках Илейи и докучал местным властям одним только своим появлением.

— С кем я говорю? — спросил командир пятой роты через динамик гироплана.

— А то ты не знаешь, — выпалил Заволло, — перестань прикидываться дурнем, забирай своих молодцов и отдай мне Килоди! Иначе быть беде.

— Вы угрожаете армии Илейских Территорий?! Вы смеете что-то требовать от тех, кто преследует интересы власти?! — завопил динамик.

— Если кто не разобрал вдали, то я только что кивнул, — прогудели мегафоны, и один из солдат нервно хихикнул.

По внутренней линии прошёл приказ, состоявший из одного слова — стреляйте. Пилоты разведчиков переглянулись, скинули колпачок тумблера и с учащённым биением сердца надавили на него. Но турели, висевшие под фюзеляжем гиропланов, не затараторили, превращая цель в ошмётки мяса. Более того, вся техника будто спятила, мониторы то гасли, то зажигались, засвистел сигнал пожарной тревоги. Заволло мотнул своим шлемом, и оба гироплана не на шутку тряхануло, и они стали резко терять высоту и рухнули, жёстко, но абсолютно безопасно для экипажа. «Толстяк», на который втащили Килоди, также начал снижаться.

«Заволло уникален», — прошептал на ушко Инсару Зуверф. Килоди наконец раскрыл глаза. Вокруг столпились напуганные бойцы. Они находились в десантном отсеке. Инсар осмотрелся по сторонам, но Зу нигде не было.

«Ему подвластна Потустороння Вязь», — снова прошептал Зуверф, будто делился сокровенной тайной, — «для техники он неуязвим».

И тогда Килоди по-настоящему испугался. Будучи не обкатанным в вооружённых конфликтах юнцом, он убил всего нескольких врагов, был жесток, но не принимал смерть близко к сердцу. Однако среди его напарников имелись куда более талантливые субъекты, выбивавшие сто баллов из ста одним выстрелом. Но чёрная субстанция выбрала его, и стала использовать в поисках внутренней силы. Но вместе с тем сделал его закалённым убийцей. Но что, если Зуверф выберет такого монстра, как Заволло? Килоди представил последствия, но шёпот в его голове быстро успокоил все волнения:

«Ты — балай-де-утран. И другого больше не будет!»

«Помоги мне», — подумал Инсар, обращаясь к Зуверфу.

«Нет нужды».

«Что будет с Измиром?», — снова спросил Килоди.

«Не заботься о нём», — спокойно ответил Зуверф. — «Не верь плуту».

— Покажись, трусливая собака! — выпалили мегафоны.

— Что ты себе позволяешь, Заволло?! — прохрипели динамики гироплана. — Приказываю сдаться!

— Уберите оружие, — попросил у военных Заволло, спокойно и рассудительно, — нам не нужны смерти. Зачем проливать кровь за жизнь убийцы? Кто захочет уйти без ссоры, я не воспротивлюсь. Но любая агрессия будет пресечена.

На крышах других многоэтажек, словно по щелчку пальцев, образовались снайперы. На некоторых были маски и противогазы. Одновременно с этим многие солдаты на площади побросали свои автоматы, сняли с поясов дополнительные рожки, избавились от пистолетов и ножей. Подняв руки, они показали, что спорить не намерены. Большая часть десанта медленно прошла к грузовому гироплану. На землю рухнул люк, оттуда высыпали бойцы с оружием наизготовку.

— Не чуди! Убираемся отсюда! — бросил высокий старожил, которому хотелось быстрей покинуть Фесрам живым.

— Отправишься под трибунал! — плюнул ему под ноги другой солдат, молодой и дерзкий сержант. Некоторые пошли за ним, остальные последовали в гироплан и ждали. Они отлично знали, чем всё закончится.

— Откажитесь от кровопролития, — призывал Мейхер Заволло, — пойдите прочь!

— Нет уж, сукин сын! — оскалился сержант и, прицелившись в оптику, произвёл несколько коротких очередей почти наугад. Всё ушло в молоко. Заволло пригнулся, исчезнув из видимости.

— Последняя попытка! — упрашивал электронный голос из мегафонов. — Одумайтесь! За кого вы гибните? Всего лишь мразь, которой место на свалке в куче отходов. И вы готовы умереть ради этого ублюдка?!

— Тогда нахер он тебе сдался?! — натужно прокричал сержант через свой респиратор, крутясь на месте, как юла, и тыкая дулом автомата в темноту. Заволло скрылся, остались безмолвные снайперы, ожидающие карательной команды.

— Он пришёл к нам. Мы обязаны исполнить свой долг перед каждым, нуждающимся в поддержке!

— Сраная чушь! Вшивая шавка Заволло! Ты перебил уйму моих сослуживцев! Паскуда, прячущаяся за спинами своих лизоблюдов! Чем ты им мозги промываешь? А? И что у тебя вместо лица, Заволло? Покажи нам его, великий борец за правду! Или у тебя там яйца в полморды, отросшие после воздуха ядовитого гадюжника? Вот будет смеху, бунтарь с причиндалами на харе! Я буду ржать, пока не лопну! А, Заволло? Я прав?!

Мейхер возник за его спиной также внезапно, как вырывают зуб у дантиста или вонзается в лобовое стекло авто какая-нибудь крупная мошка. Мейхер схватил сержанта за воротник камуфляжа и прислонил его к своей груди. Со стороны это напоминало страстный танец двух влюблённых, которые вот-вот поссорятся и разойдутся навсегда. Коротким тычком ноги он подкосил колени солдата. Обвив одной рукой его горло, второй, с зажатым ножом, Заволло упёрся в спину и процедил сквозь маску:

— Ты — виновен!

Заволло воткнул ему в спину нож по рукоятку, сержант подавился кровью, что-то попытался сказать, но получился сдавленный гортанный вопль. Разом полыхнули все винтовки, приготовленные на крышах. Семеро не сдавшихся бойцов упали на отравленную землю «спящего города». Заволло вынул клинок, протёр его о камуфляж убитого и вернул в ножны, устроенные на боку, рядом с кобурой.

— Притащите его сюда, — подойдя к «пузатому» гироплану, попросил Заволло и кивнул на сидящего Килоди. Откуда-то донёсся протяжный, усталый мат Измира.

Когда Инсара вывели из гироплана, Заволло поблагодарил уцелевших бойцов пятой роты и спросил, не желают ли они забрать с собой трупы сослуживцев. Молодые замотали головами, мол, нет, не хотим. Но старики знали, что возвращаться на ближайшую базу «РОМБА» без павших коллег ниже всякого достоинства.

— Оружие мы оставим. И одну куртку, — отметил Заволло, никто не возражал.

Тяжеловоз набрал высоту. Разведчики присоединились к нему, и вместе они поплыли к границам города.

Инсара снова куда-то вели. Сняли путы, набросили на плечи трофейный бушлат, тоже молчали. Измир, наконец, заткнулся и ковылял где-то на шаг позади. Килоди уставился под ноги, не задавая лишних вопросов. Интуиция или внутренне чутьё подсказывало ему, — он опять не с друзьями.

— Момент настал, — снова прошептал Инсару его чернильный приятель.

Килоди никогда бы не понял, о чём он, если бы в голове конвоя из-под земли не выросла высокая, неестественно вытянутая тёмная маслянистая фигура, которая тот час обрушилась на конвоиров, посылая сокрушительные удары и разя заострённым подобием лезвия. Это случилось в просторном дворе, зажатом меж домов по всему периметру. Прямо на детской площадке. Пока они тащились, шаркая ногами, Килоди внимательно изучал качели, горку, брошенные ржавые санки. И вот, мгновенье назад, окровавленный человек рухнул прямо на эти санки. Погибло ещё трое. Быстро и до причудливого буднично. Мейхер Заволло метнулся к чёрной фигуре. Добежав, он ловко вскинул армированную руку с зажатым клинком и молниеносно полоснул им по Зуверфу. Мрачный силуэт завыл, громко и пронзительно:

— Алока-шим-дериф! Алокайи шамвалаз! Алокайи!!! — возопил уязвлённый демон.

Инсар присел на колено, сдавил свои уши ладонями, зажмурился. Крик Зуверфа был невыносим. То же самое сделали и другие, все за исключением Заволло. Он сверкал своим ножом, разгоняя фантома, разрывая его на частички, которые потом вновь собирались вместе. Но стон не прекращался. Клинок Заволло стал накаляться, будто только что вышел из кузницы. Зуверф пытался дать отпор, но каждый раз ему не хватало резкости, скорости или сноровки. Когда лезвие стало напоминать раскалённый столб лавы, Заволло обрушился в последний раз, и Зуверф рассеялся. Сгустки чёрного мрака стремительно поплыли в зеленоватом воздухе Фесрама и с силой, будто выбивая дверь ногой, вонзились в глотку, уши, ноздри и все кожные поры Инсара Килоди. Он что-то хрипло простонал и почувствовал, как теряет сознание.

— Алокайи тут. Нас мало. Алокайи, наш балай-де-утран! Берегись алокайев, — тихо, как зашибленный психопат нашёптывал Зу, — он не вашего рода, не илейец, никто из вас.

Последним, кого успел увидеть перед продолжительным сном Инсар, стал Мейхер Заволло, склонившийся к нему почти по-отцовски. Килоди поплыл куда-то вверх и уснул.

Глава 10

Сезон дождей был в самом разгаре. В монастыре Асмиллы готовили запасы продовольствия на грядущий сезон холодов, который обычно тянется слишком долго и не приносит никаких радостей, если не считать Праздник Обновлённого Цикла. Самая весёлая и дружелюбная ночь, какую только можно представить. Все граждане Илейи радуют друг друга подарками и сувенирами. К слову, даже сономит или замшелый гибриоид в эти светлые дни достоен внимания.

Однако в обители Асмиллы царило угнетающее расположение духа. Никто не понимал, в чём причина, но каждый знал — грядут нелёгкие, беспокойные времена, которые принесут лишь горечь и страдания. В своей келье, в строжайшем уединении (так распорядилась настоятельница Блоус) горевала Неола Фрай. Она оплакивала отца, узнав о его смерти из выпуска новостей. Разумеется, она корила себя, ругала за упёртость и за то, что бросила его, убежав из дома тогда, когда была нужнее всего. И что отказалась уйти с той дамой, что звала её. Джулия и деревянный великан куда-то запропастились, хотя давным-давно должны были вернуться. Ваздок не выходил на связь, и Календара с каждым днём становилась только мрачнее. Её, Неолу, пятнадцатилетнюю девчонку без семьи, все бросили, оставив в приюте наедине с единственно верным существом — бинтуронгом, который завалился на постели в её ногах и виновато посматривал на заплаканную хозяйку. Нет, был ещё человек, способный растормошить принцессу и отвлечь от горя. Наспех выздоровевший от недуга Кей снова заглянул к Неоле, слегка приоткрыв входную дверцу. Неола едва кивнула, и парень вошёл, устроившись на жёсткой табуретке возле узенького оконца.

— Сегодня солнечно. Первый и последний раз, наверно, — робко начал Кей, хотя понимал, что как последний дурак припёрся совсем не вовремя.

— Ага, — утерев слёзы рукавом синего платья, промычала Неола, — долго мы его ещё не увидим.

Пауза затянулась. Кейлор собирался уходить, но Неола вдруг резко спросила, остановив его:

— Я дурная ревелка? Всё хнычу и хнычу! Хотя думала, что уже не буду реветь, — она снова залилась слезами и тут же остановила их невообразимым усилием воли.

— Не бери в голову, — отмахнулся Кей, — у тебя самая страшная потеря, которую только может понести человек, особенно в таком нежном, хрупком возрасте.

— Спасибо, что напомнил, — она снова захныкала, но как-то на автомате, не всерьёз.

— Кем был для тебя отец? Понимаешь, я всегда полагал, что у Лидера всей Илейи не может быть полноценной семьи, а дети растут сами по себе.

Неола замотала своими растрёпанными волосами:

— У нас всё не так. Было. Он любил меня, а я его. И он меня не забывал. Никогда. Даже заработавшись, звонил и просил прощенья, что задерживается. Папа был лучшим из всех, кого я знала, — она высморкалась в платок и убрала его в кармашек платья.

— Ты выросла нормальной, ну в смысле без этих замашек, когда выбираешь из дорогого и самого неприлично дорогого, или там носишь шмотки, продав которые можно прокормить половину Илейи, — в очередной раз Кей почувствовал, что сморозил чушь и сейчас получит чёткий, грозный ответ. Когда Кей и Неола болтали тет-а-тет, разница в четыре года стиралась, настолько взрослой была девчурка Фрая.

— У меня полно таких знакомых, — спокойно ответила Неола, — разные модные штуки или косметика популярных марок. Я не больна этим. Меня всегда волновали другие вещи.

— Например? — Кей поднял складки кожи над глазницами, которые у обычных людей зовутся бровями.

— Тебе правда любопытно? — всплеснула руками Неола так, будто не верила, что кому-то по-настоящему интересно, что её волнует.

— Расскажи, — настаивал Кей.

Неола заломила руки, немного посомневалась, набрала в лёгкие воздуха и выдала быстро, почти неразборчиво:

— Я обожаю конструировать!

Кей пожал плечами, дескать, ничего не понял.

— Создавать всякие механизмы из металла, проводов и микросхем. А потом смотреть, как они двигаются, взаимодействуют, даже разговаривают друг с другом, — Неола смущалась, но разговор занимал её.

— Уф, надо же, — по-настоящему удивился Кей, — а расскажи, что ты собрала из последнего?

— Ты когда последний раз видел бинтуронга? — спросила Неола, посмотрев на своего мохнатого любимца.

— Не знаю. Никогда, наверно.

— А почему?

— Потому что они до жути редкие твари? — предположил Кей.

— Не притворяйся дурнем, — насупилась Неола, — медведопсы уже лет двадцать как вымерли, а мой Пудинг — это автономный механизм, запрограммированный меня защищать. Я сама его сделала. Училась по конспектам, которые мне присылал папин друг дядя Асмар. Признаться, я никогда его не видела, но зато все записи понятные, ничего лишнего, с рисунками для наглядности. Папа тоже чуть-чуть помогал, в основном с установкой программного обеспечения, и всё. Пудинг у меня уже год живёт. Как настоящий, правда?

— Ничего себе! — Кей соскочил с табурета, приблизившись к косматой туше. Бинтуронг тут же зарычал и вильнул своим массивным хвостом.

— В него заложена программа, по которой он ведёт себя как пёс. Определённые слова задают команду, которую он выполняет тотчас. Смотри, — она повернулась к Пудингу и произнесла, — клубничный джем!

Медведопёс обмяк и закрыл глазища.

— Вырубился? — предположил Кей.

— Ага, — кивнула Неола, пошарила рукой на загривке животного, и оно снова ожило.

— Если выйдем во двор, я покажу тебе, как он может меня оберегать, — предложила принцесса. Кей с радостью согласился.

Солнце садилось, в монастырском саду неспешно прогуливались семенаристы, обсуждали грядущие выборы Лидера и недавний фестиваль независимого кино. Неола и Кей нашли старый сарай, в котором дворник держал инвентарь. Сарай не запирали, и ребята с лёгкостью уволокли старую, облезлую сосновую метёлку и направились за стены монастыря. Добравшись до цветочного холма, они установили инструмент, древком вбив его в землю. Кей немного отошёл в сторону. Неола подошла к палке, посмотрела на неё, затем на Пудинга, который не терял хозяйку из виду, потом снова на палку.

— Малиновый десерт! — скомандовала Неола и отбежала от метлы.

Бинтуронг встал в боевую позицию, оскалился, показав все свои заострённые железные зубы. Через секунду он набросился на орудие уборки и разнёс его в щепки, действуя пастью и мощными когтистыми лапами. Со стороны издевательство над метлой выглядело ужасающе. Механический пёс рвал с такой силой и отрешенностью, с какой может работать только отбойный молоток или штамповальная машина. Сомнений не оставалось, перед ними зверствовал мех, обязанный растерзать любого, кто обидит маленькую принцессу.

— Пусть это останется тайной, — попросила Неола, когда Пудинг закончил расправу.

— Никаких проблем, — согласился Кей.

За обедом в столовой было на редкость тихо. Неола ковыряла свой толчёный картофель, аппетит не приходил. Кей сидел напротив и уплетал овощное рагу. Заиграла музыка, то была новая популярная девчачья группа, которая должна была выступать в монастыре перед Праздником Обновлённого Цикла. Лёгкий и простой мотивчик запоминался на раз. Неола поморщилась. Ей всё это не нравилось. После музыкальной передачи зажглась яркая сине-белая заставка ежедневной аналитической программы. В кадре появилась красивая белокожая блондинка и принялась вещать с умным видом, кивая в такт своим словам. Особенно её шевелюра тряслась, следуя за немного вытянутым, неправильным черепом, когда она рубила с плеча, прямо в лоб, только проверенными и ужасающими фактами. Её текст иногда разбавляли какие-то замутнённые кадры, сводки хроники и разнообразные фотографии:

«Новые факты открываются в процессе расследования массового убийства, случившегося в центре нашей столицы, в театре «О??Шара». Мы не раз рассказывали о подробностях этого ужасного кошмара, в котором замешены боевики террористической группы некоего Мейхера Заволло. Об этом говорит их почерк во время так называемых «казней неугодных». Кого Заволло и его сообщники называют неугодными? Профессора химии семидесяти трёх лет, который лишь пару месяцев назад пережил инсульт, или, быть может, лауреата премии «Юный гений», думавшего, что у него вся жизнь впереди? Мы не знаем ответа. Чем руководствуются эти нелюди, сеющие панику и страх во всех пределах Илейи? У них нет чётких требований или плана. Они исполняют чью-то волю. Очередная попытка сономитов дестабилизировать обстановку на нашей земле? Возможно. Яркий символ, оставленный на месте жуткой трагедии, скрещённый в центре треугольника симметричный знак, граждане Илейских Территорий встречают повсеместно — на облицовке домов, брошенной технике и попросту на асфальте у подъезда собственного жилища. Как бы там ни было, но организованная преступная группировка в наших пределах несёт страшную опасность, с которой власть обязана бороться категорично и хладнокровно. Важности добавляет и тот факт, что террористы скрывают убийцу нашего Лидера — Инсара Килоди, который был замечен в печально известном Фесраме. Боевики дали бой подразделению регулярной армии «РОМБА» и скрылись, отказавшись выдать Килоди. Безусловно, процент локального террора возрос после гражданских столкновений на юго-западе Илейи. Недовольные политикой Трезубца высказываются за независимость, которую им вроде как обещает командир Заволло, но, повторюсь, никаких официальных заявлений получено не было. Конфорнум готовит ряд поправок в действующий Конформат, открывающий простор в методах борьбы против терроризма. Председатель Конфорнума подтвердил всю важность сложившейся после гибели Самюэля Фрая ситуации, и не исключил право членов Конфорнума голосовать за принятие семнадцатого артикула, который введёт в стране военное положение и преобразует нашу жизнь до неузнаваемости. К другим новостям. «Вечный странник» передаёт новые данные. Выйдя на заданный курс, команда двигается по графику. Путешествие в один конец только начато, передают космонавты, но у всей команды отличное предчувствие. Они приближаются к межгалактической мембране, которая, по расчётам учёных, должна запустить «Вечного странника» в своеобразный пространственный коридор, выходом из которого и станет искомая звёздная система. Оттуда они смогут передать сигнал, но придёт он к нам спустя четыре месяца. Долгая переписка затянется на годы, но всё это ради расшифровки молекулярного кода такого ценного для всех илейцев вещества, коим является апатиниум. Синтезировав апатиниум, мы обезопасим наше будущее. И снова к главной теме. Мейхер Заволло…».

Экран погас. В столовой зале тихо шептались о своём. Несколько сотен зубов перемалывали пищу, и множество ложек хаотично стучало по дну тарелки, черпая из неё свежий, ещё горячий суп.

— Пришла твоя очередь, — Неола слегка улыбнулась и вопросительно взглянула на Кея. Они снова сидели в её комнате и играли в карты. Надвигалась ночь, за окном снова бушевала непогода, лился дождь, почва разбухала от влаги.

— Ты о чём?

— Рассказывай о себе. Мне ж интересно не меньше твоего, — улыбнулась Неола, отложила карты и приготовилась слушать.

— Скукотища, — отмахнулся Кейлор, но принцесса настаивала.

— С чего начать? Ну, родился я в Котловане. Отца не было, мать умерла рано, воспитывали меня тётка, её хахаль да крыши «котла». Когда вылупился, посчитали ущербным: ни одной волосинки на всём теле. Ну, ждали, отрастет, думали. Ан-нет. Врачи выдали диагноз, но мне, признаться, плевать на него. Ребятня в подворотнях тыкала в меня пальцами, парни ржали как кони, когда видели мою лысую башку. Но я привык. Некоторым давал отпор. Воровал, торговал в «предбаннике», жрал то, что стащу из какой-нибудь бакалеи. Примерно в твоём возрасте я попал в переделку, но мне помогла Церковь Асмиллы. Со мной возился Атлас. Поначалу я его знатно раздражал, но со временем мы сдружились.

— Со стороны вы выглядите как братья, — улыбнулась Неола.

— Ага, старший позёр и младший хитёр, — засмеялся Кейлор и глянул в окно. По слабо освещённому Монастырскому тракту мчалась машина. Сияние фар приближалось стремительно и неизбежно.

— Интересно, может это Атлас и Джулия? — предположил Кей.

Но парень ошибался. В вестибюле монастырского гостевого дома задребезжал колокольчик. Незваные гости требовали отпереть главные ворота.

— Что за спешка? — спросила Календара Блоус по интеркому, спустившись в зал и прильнув к мониторам камер видеонаблюдения.

— Уважаемая госпожа Блоус, — начал обыкновенный, пресный ничем не примечательный мужской голос, который мог бы принадлежать миллионам жителей гигаполиса, — вас беспокоит Отдел Досмотра. Впустите нас, есть пара вопросов, нуждающихся в обсуждении.

— На каком основании? — Блоус не на шутку рассердилась, вены на её тонкой шеи вздулись, лицо скривилось.

— На таком, что уж лучше вы нам дадите пару минут, и мы укатим восвояси, чем будем тут препираться до утра.

Календара Блоус кивнула консьержке, и та надавила на нужную кнопку на панели рядом с мониторами. Высокие металлические ворота поплыли в разные стороны, стражи порядка оказались внутри обители.

— Хех, нарядно тут у вас, никогда не бывал, — подметил сотрудник Отдела Досмотра, разглядывая интерьер.

Пара служителей уселась в кресла и пыталась заговорить о главном. Календара смиренно слушала, стараясь не торопить.

— Слыхали, нас скоро переделают, переименуют и сократят вполовину, — говорил высокий блондин с лицом настолько же непримечательным, как и его голос, — но пока держат втайне. Зачем? Пёс его знает, но слушок прошёл, да, причём настолько откровенный, что не поверить сложно.

Второй, он был ниже, моложе и молчаливей, только кивнул, подтверждая слова коллеги.

— Прошу меня извинить, — сквозь зубы процедила Блоус, — но вы прибыли в столь поздний час, чтобы посплетничать о переменах в вашем аппарате? Если так, мне это совершенно не интересно.

Блондин покрутил своей большой головой, мялся и начал тихо, почти шёпотом:

— Это вы нас простите, но, как бы это, начну со службы, так сказать, для очистки совести. Ответ я предполагаю, но потребовать мой долг, — он одёрнулся, выпрямился в кресле, — Высший Конфорнум желает, чтобы прямая дочь покойного Самюэля Фрая присутствовала при торжественных похоронах, которые состоятся через два дня, и после того осталась на попечении у Магнолии Эльверс, новой главы корпорации «Чистый разум».

— Что за вздор?! — вспылила Календара, вскочила на ноги и собралась выпроводить гостей.

— Успокойтесь, уважаемая, — примирительно попросил досмотрщик, — мы лишь огласили требование руководства и приедем с ним к вам завтра в обед. Понимаете?

— Не совсем.

— Настоятельница Блоус, ваша церковь не раз выручала мою семью и родных Джеба, — он указал на молчаливого напарника, — поэтому мы хотим отплатить вам услугой. Мы приедем завтра, нас будет больше на пару человек. Вы нам откажете, можете даже не пускать во двор. Но нынешняя власть этого не оставит.

Высокий блондин поднялся с кресла, так он казался миловиднее, и, приблизившись к настоятельнице, прошептал так, чтобы его слова могла разобрать только она.

— В Трезубце сменяется власть, уж поверьте мне. И скоро все узнают об этом, нувориши заявят о себе громогласно. И тогда с теми, кто не угоден, расправятся без лишних слов или предложений. Слыхали об убийствах в театре? Никакие там не террористы всё устроили, аха. Только не поверит мне никто, зуб даю. Потому берегитесь. Может статься, что вот так, почти ночью к вашему дому прикатит тот, с кем вы не сможете справиться, аха.

Парень отошёл от Календары. На её лице выступала гамма смешанных эмоций, начиная от злобы, граничащей с гневом, и заканчивая неподдельной тревогой за будущее всего монастыря.

— Прощайте, госпожа Блоус. Увидимся завтра, — кивнул досмотрщик, и они вышли за стены гостевого дома.

Четыре стены с облупившейся коричневой краской. В некоторых местах видны подтёки, сверху кто-то затопил. Кое-где заметен грибок. Одним словом помещение скверное, почти отталкивающее. Единственное окно. Даже оконце, настолько оно мизерное, почти ненужное. В него проникает слабый солнечный свет. Утром ливни взяли перерыв, пообещав вернуться к обеду. В центре комнаты большой стол, на столешнице пусто. Два стула, старых, почти развалившихся от продолжительной службы. На каждом сидит мужчина. Их двое, как и стульев. Они смотрят на металлическую серую дверь, кого-то ожидают.

— Когда она поступила? — спрашивает один из них. Высокий лоб, очки в круглой оправе, залысина на макушке, серый костюм и поверх него такого же цвета халат.

— Вчера вечером. Весьма привлекательна, юна. Страдает лёгким, почти незаметным расстройством личности. Не считаю её опасной. После восстановительного курса можем смело отпускать, — высказался второй мужчина. На нём так же был серый халат, абсолютно такой же, как у первого. Он был явно моложе, с чёрными коротко стрижеными волосами, без очков. Если бы первый не был давно знаком со вторым, почитал бы, что брюнет попал в этот кабинет по ошибке, прямиком со съёмок рекламного ролика нового дезодоранта или геля для бритья.

— Чем вы руководствовались, когда делали свои выводы? — поинтересовался старший коллега.

— Пациентка иногда приходит в странное состояние, которое можно назвать после шоковым. Однако всё остальное время девушка вполне нормальна. Я попросил медсестёр присмотреть за ней, пока она спит. Никакого бреда или сомнамбулических побуждений. Сегодня, проснувшись, она попросила встречи с вами. Хочет объяснить причину своего странного поведения. Да, порой она раздражительна и немного агрессивна. Но стоит ли это вменять человеку, который попал в подобное учреждение в первый раз и совершенно растерян?

— И вы сделали эти выводы после полудня её пребывания в наших стенах? Не рановато ли, доктор?

— Вы правы, — вздохнул брюнет, — я поторопился. Её молодость и красота сбили меня с толку. Прошу прощения.

— Не утруждайте себя, — крякнул мужчина в очках и почесал свой нос указательным пальцем, — не мне ли знать, как соблазнительны сумасшедшие.

Войдя, она робко подошла к столу, подняла взгляд на докторов. На ней была грубая парчовая пижама, такие же штаны и на ногах старые потёртые тапки. В глазах застыл туман. Волосы растрёпаны, будто она только поднялась с кровати. А на лице больная бледность, будто хворь держала её двое суток.

— Представьтесь, пожалуйста! — начал беседу первый мужчина.

— Моё имя вам ничего не скажет. Можете называть меня Савфан. Балай-де-Савфан, — тихо, но уверенно проговорила девушка.

— Странное имя, не находите? Или вы не из наших мест? Поступив к нам, вы всё время бредили о некоем татозаре. Говорили, словно явились оттуда. Расскажите нам об этом.

— Тат-О-Зар! — произнесла медленно, по слогам девушка.

— Именно, именно, — закивал врач. — Татозар? Это что за местность? Мне она неизвестна.

Савфан потрясла волосами, будто стряхнула что-то невидимое, вздохнула и воззрилась на обоих мужчин и заговорила иначе, словно вышла из-под гипноза.

— Честное слово зовут меня Балай де Савфан. Своё настоящее имя я потеряла в раннем детстве, когда моих родных и отчий дом спалили сономиты. Вы слыхали о местечке Зотокур, недалеко от Шрама?

Врачи кивнули. Во время войны с сономитами эту деревеньку стёрли с лица земли настолько хладнокровно насколько и кровожадно. После перемирия Илейя не раз напоминала своим соседям о зверствах, учинённых в приграничных областях, но Зотокур стоял особняком. Сономиты, устроившие там настоящий геноцид, до сих пор вынуждены стыдливо отводить глаза, когда речь заходит о минувших днях.

— Прибившись к цирковым артистам, я путешествовала с ними, играла в постановках, зарабатывала на хлеб. Тат-О-Зар — она нахмурилась, словно вспоминала, — наша вымышленная планета, на которую летали главные герои. — Джулия слабо улыбнулась, постаравшись сделать это как можно убедительней. — И вот спустя несколько лет нашего сотрудничества они говорят мне — пшла прочь! А всё почему? Потому что я взяла да переспала с одним знатным вельможей, который сначала захотел сделать меня своей женой, а потом, получив своё, бросил под забор, как драную псину.

Остановившись, Джулия помолчала и всё-таки заплакала. Неловко, почти картинно, но мужчин это убедило. Темноволосый доктор бросился её утешать, протянул ей свой платок и просил не горевать и успокоиться.

— Благодарю, — приняла подарок Джулия и утёрла им слёзы.

— Объясните тогда, как вы оказались на магистрали, почти голая, грязная, с безучастным видом, идущая, как вы изначально и сказали, в некий Татораз?

— Я крепко повздорила с нашим патроном, набралась в каком-то баре, познакомилась там с красивым парнишкой, он согласился подбросить меня домой и, съехав с шоссе куда-то в лесную глушь, он изнасиловал меня. Я пыталась отбиться, но парень был что надо, широкоплечий и до ужаса сильный. Хорошо хоть резинку натянул, видать побаивался, значит не совсем двинутый.

— Почему вы начали разговор с этого вашего Татозара? — перехватил нити допроса брюнет.

— Неа, о нём вы заговорили. Вообще иногда я страдаю потерей памяти. Раз — и какой-то промежуток реальности теряется. Что я несла, пока мой язык оставался без контроля — загадка. Кстати спасибо, теперь я знаю, что порой треплюсь о Тат-О-Заре.

— И давно эти провалы у вас?

— Год или два. Признаться, я не считала их опасными. И сейчас так не думаю.

— Мы же полагаем иначе, — снова встрял старший, — и потому благодарим вас и просим вернуться в общую палату. Некоторое время вы побудите тут, а дальше посмотрим. Быть может, нам удастся понять, в чём заключается ваша проблема, и решить её, разумеется.

Джулия кивнула и вышла из комнаты. Перебирая ногами в сопровождении медсестры, она пялилась в пол и с трудом сдерживала накатывающий смех. Как она сюда попала? Не важно. Джулия ощущала невиданный прилив сил. Ей впервые было настолько хорошо. Фокстрот помнила, что произошло с ней. Более того, она не считала, что ей всё приснилось. Страшная история. Пугающие карлики с размазанными, невнятными физиономиями. И серое, ядовитое облако, которое приняло её тело и оставило у себя. Джулия чувствовала, что внутри у неё засело Нечто. Но почему-то ей не страшно. Боятся за свою жизнь? Ни в коем случае. Не назвала настоящее имя. Правильно сделала, умница. Скажи им, что ты наследница апатиниумовой империи и принцесса Сент-Валена, как твой родной папочка уже был бы здесь. Но видеть его противную рожу Джулии совсем не хотелось. Зачем она завязала этот бесполезный разговор про Тат-О-Зар? Просто решила поиграть. Откуда она знает о Тат-О-Заре? Ей снились тревожные сны. Навязчивый голос твердил ей о заброшенной планете на краю Вселенной. Она заучила эти слова наизусть и повторяла их будто мантру. Так вышло и на приёме у этих чванливых учёных. Бесстыжие рожи! Боже, их смущённый взгляд так и норовил стянуть с её ослабшего тела все эти лохмотья. А уж диагноз поставим потом, аха. Джулия снова мысленно улыбнулась, подмечая сладкие ощущения, словно внутри неё растеклась цистерна с адреналином. Ещё пара спокойных деньков в этой дыре, и она выйдет на свободу. Чем займётся? Найдёт Атласа! Необходимо срочно отыскать его, убедиться, что он жив, что с ним всё хорошо. Единственным, за кого она готова была по-настоящему разрыдаться сию минуту, непременно, был Атлас Рензо. Он пошёл за ней, нашёл её, но… Нет, с ним полный порядок. И никаких сомнений. Никаких! Ведь тогда ей станет жутко тоскливо, и Нечто воспользуется этим, подчинив волю и разум. Атлас — ты моя надежда, не исчезай.

— Верите ей? — спросил доктор с залысиной у своего коллеги.

— Почему бы нет. Явный посттравматический шок, тут без вопросов. С глубоким диагнозом я бы всё-таки не торопился. Звуки в голове, слова. Похоже на помешательство, но опять же, велика вероятность ошибки.

— Солидарен, — хмыкнул первый, — но я почему-то не склонен считать нашу новую пациентку откровенной абсолютно ни в чём.

— Отчего такое недоверие? Признаю, её история несколько диковата, странна, походит на постановочную оперетту, но оттого не становится менее реальной, чем какие-нибудь гадости, случающие всамделишно и каждый божий день, — протестовал молодой врач.

— Ответьте, коллега, когда вы последний раз слышали про странствующий цирк? Я уж не говорю о том, чтобы побывать в нём? А?

— Затрудняюсь ответить, — задумался второй.

— Именно. Никакого цирка поблизости за последние пять лет и в помине не наблюдалось. Девушка врёт. Нагло и самозабвенно. Намеренно или нет — вопрос. Поживём — понаблюдаем, и быть может, распознаем причину её недуга. Если таковой, конечно, вообще имеется.

Как и обещал неказистый досмотрщик, они приехали на следующий день, примерно в обед. Четверо мужчин в синем камуфляже топтались у ворот, но Блоус отдала твёрдое распоряжение — никого не пускать. Спустя полчаса бесполезных переговоров квартет пожал плечами и отступил. Но задолго до их приезда Календара находилась в возбуждении. Утром, почти сразу после восхода солнца, ей позвонил значай Ваздока Барди. Он был напуган, изъяснялся сбивчиво и просил строго не осуждать. В двух словах он объяснил настоятельнице всё, что случилось с его деревней за последнее время, упомянул о недавнем прибытии Атласа и прекрасной девушки рядом с ним. Рассказал, что она пропала, что Атлас пошёл за ней и сгинул на несколько дней. Его нашли в лесу утром, всего пару часов назад. Огромная алебарда торчала по обеим сторонам его тела. Когда Блоус услышала об оружии, её ноги невольно подкосились, она приготовилась услышать страшное. Но Барди заверил её, что хоть Атлас и потерял крови порядком, дышит слабо и вообще на грани, но ещё держится. В местном лазарете его нашпиговали обезболивающими и запустили несколько десятков миниботов, чтобы они занялись частичным восстановлением повреждений. Алебарду удалили, аккуратно и бережно. Но состояние Атласа плачевное, нужна биокамера, причём третьей ступени. Подобная техника есть только в Трезубце, у Асмиллы и чёрт ещё знает где, как выразился нерадивый значай.

— Погрузим его на гироплан, оставшийся нам по трофею, — предлагал Барди, — да отправим к вам. Кажись, выдержит, лететь-то всё не ехать.

— Исключено! — выпалила Блоус, пусть и горячо желала видеть Атласа.

— Но как быть? Нам бестолку его латать, — озадачился Барди.

— Отвезите к Омале Пандерибе на Ржавый Бумеранг. Там его выходят.

— Это ж день лёту! А если кони двинет? Мне ж шапки не сносить, — Барди дёргался и нервничал. Календара представила его потную физиономию, испытала нечто близкое к отвращению.

— Если протянет — слава Асмилле! Нет — такова его участь! Не смей спорить со мной, делай как велено!

Блоус отключилась, избавившись от скуления Барди. Лояльный церкви, он всегда был неплохим исполнителем. Но надёжным его вряд ли можно назвать. Однако стоит признать, этот толстый словоблуд всё-таки решился на угождение Асмилле и отправил свой драгоценный гироплан с единственным пассажиром по маршруту, который предложила Блоус. Стоит ли его смещать или проявить толику великодушия? Календара имела внятный ответ, который варьировался в случае двух исходов. Атлас будет жить, и тогда Барди просидит на своём месте какое-то время. Умрёт — и ленивое брюхо пойдёт по миру собирать гроши в обмен на истории из славного прошлого.

Неола Фрай читала записи Мбалли, когда к ней, не постучавшись, ворвалась Календара Блоус. Настоятельница попросила прощения, что было на неё совсем не похоже, аккуратно прикрыла дверь и присела напротив девочки.

— Начну сумбурно, но то дело непременной важности. Итак, дорогая Неола. Твоё пребывание в нашей обители священной Асмиллы стало для нас всех большим подарком и в какой-то мере честью. Пойми, мы все без исключения любили твоего отца и так же горячо поддерживаем тебя. Поэтому я хотела бы ещё раз извиниться и сказать о том, что меня волнует, — Календара замялась, а Неола выпучила глаза от удивления, как будто перед нею расплакался её жёсткий и в меру эгоистичный репетитор по илейскому языку, с которым она занималась каждый второй и пятый день недели. Ни того человека, ни эту женщину представить уязвлёнными не выходило. Однако Календара подбирала слова, ещё чуть-чуть и она бы, наверно, могла раскраснеться от неловкости.

— Я уже взрослая, настоятельница Блоус, — твёрдо заявила Неола, — избавьте себя от мучений и переходите к сути вопроса.

— Ты права, — вздохнула Календара и заговорила решительно, будто сняла маску, — вчера поздним вечером к нам приходили наши друзья из службы досмотра. Изначально у них был чёткий приказ — забрать тебя в Трезубец под благовидным предлогом, чтобы ты присутствовала на похоронной процессии. Сегодня днём они приходили снова. Но важно другое, — она снова сделала паузу, — тебе необходимо срочно бежать из Илейи. Не уверена, в чём именно таится угроза, Неола, но здесь становится небезопасно. Вспомни Магнолию Эльверс. Так вот неспроста она умаляла тебя пойти с ней. Ты им жутко необходима, девочка.

— Зачем?

— Только догадки. Но как бы там ни было, что-то вскоре произойдёт, и, боюсь, придут беды.

— Вашим друзьям можно доверять?

— Разумеется, нельзя. Но и смысла молоть чепуху, придумывая заговоры на пустом месте, у них тоже нет. Пойми, Церковь Асмиллы весьма крупное и довольно влиятельное формирование, с которым не станут шутить забавы ради, — Календара в первый раз сдвинула свои брови, напружинив морщинистый лоб.

— Ничего не понимаю, — Неола нервничала, жестикулировала, заламывая кисти рук, — почему нельзя оставить меня в покое?! Им мало моего отца?! Далась я им, пробери их поганая дрожь!

— Знала бы я, детка, что творится в мутных головах власть имущих, — примирительно прошептала Блоус и приобняла девочку.

— И Джулия с Атласом пропали. Всё несётся в чёртову пропасть! — вырвалось у Неолы, и она прослезилась, но тут же утёрла слёзы и взяла себя в руки.

— Кстати, — на секунду приободрилась настоятельница, — Атлас нашёлся, но сильно болен. Выживет или нет — вопрос спорный. Верю, что наши молитвы спасут его. Что с ним случилось, я не знаю. Но если он выкарабкается, ты сама сможешь его обо всём расспросить.

— Как?! Когда?! А что с Джулией?! — вспыхнула Неола.

— Собирайся. Ты отправишься на Ржавый Бумеранг. С тобой поедет Кей и Манория, ваша сопровождающая. Завтра с первым криком птиц вы будете на пути к Маникуру. Там Манория найдёт нашего общего друга, который переправит вас на Бумеранг. К сожалению, вся техника монастыря сводится к паре резервных генераторов да грузовику, на котором мы возим сено и провиант на рынок.

— Что с Джулией?! — не унималась Неола.

— Атлас будет ждать тебя на Ржавом Бумеранге. Пока Атлас жив, есть надежда. Про мисс Фокстрот, детка, мне ничего неизвестно.

Неола задумалась, выглянула в окно. Дожди зарядили с утра, не унимаясь. Сегодня они решили обойтись без перерыва на солнце и фанатично молотили по черепице гостевого дома. Бинтуронг мерно посапывал в углу комнатки, где-то в коридоре звучала мелодичная песенка, разливавшаяся из динамиков. Атмосфера вечного спокойствия и курортного отдыха, о котором Неола толком ничего и не знала. Единственным местом, где девочка отдыхала по-настоящему, была библиотека, возведённая и собранная отцом. И ещё, пожалуй, кулинария. Младшая Фрай обожала заварные пирожные и с замиранием сердца вспоминала о нежных, воздушных творожных десертах Стэна из Котлована.

— Что вокруг творится, настоятельница? Я не понимаю. Причём тут я, и вы, и мы все? — почти по-детски, наивно спросила Неола, подняв на Календару свои поблёскивающие от слёз глаза.

Блоус пожала плечами, сдавила ладонь девочки в своих костлявых, старческих руках и затем вышла, не проронив больше ни слова. Это была их последняя встреча, которую Неола почему-то запомнила на всю жизнь.

Не было никакого штурма, как потом станут рассказывать арестованные постояльцы монастыря. Поздней ночью, под чёрным небом, таким, что и луны не видать, в обитель Священной Пятиликой Девы Асмиллы ворвались вооружённые наёмники, как раз те, что учинили теракт в театре «О?Шара». Всё случилось так быстро, что никакая служба охраны не смогла бы ничего предпринять, не говоря уже о клюющей носом розовощёкой девчонке, оставшейся нести вахту за мониторами внешних камер. Ворота протаранил огромный броневик, в стёкла гостевого дома врезались гранаты, расшибая их вдребезги. Поднялась паника. Календара попыталась противодействовать, но её бесцеремонно уложили на пол и велели заткнуться. Лихая случайность помогла Неоле Фрай удрать из-под носа у боевиков. Манория по своему обыкновению задержалась в библиотеке, работая с редкими книгами. Она обожала сидеть у окна, которое выходило на старый лес. Порой она фантазировала, воображая, что там, внутри глухой чащи, водятся дивные существа, обладающие сверхсилой и умением творить чудеса. Но сегодня её мечтательные глаза заметили интенсивное движение. Манория наспех потушила настольную лампу и стала вглядываться. Не разобрав достоверно, она всё же предположила, что монастырь окружают военные, и сразу поспешила в Неоле, разбудив по пути Кея, который привык рано ложиться и рано вставать. К счастью, Неола уже собрала свои вещи, поэтому ждать её не пришлось. Кей подоспел как нельзя кстати. На его плече так же висела дорожная сумка. Только Манории пришлось бежать в светло-коричневом платье и белых туфлях, которые она собиралась оставить младшей сестре перед отъездом на Бумеранг. Но времени ни на что не оставалось. Взрывы, волной прокатившиеся по верхнему этажу, предзнаменовали вторжение. Манория вела за собой Кея и Неолу, бежавших со всех ног и задававших никаких вопросов.

— Быстрее, в библиотеку! — скомандовала Манория, и спустилась по старой винтовой лестнице.

Оказавшись внутри книгохранилища, троица пробежала мимо всех стеллажей, свернула за последним и ринулась к бетонной стене. В ней, как и полагается старинной религиозной постройке, Манория нащупала неприметный рычаг, замаскированный под выступ в стене, надавила на него, и что-то щёлкнуло. Тайный ход здесь проделали сразу после открытия библиотеки. Он вёл в святую святых монастыря Асмиллы — в подземный тайник, сохранивший самые ценные артефакты, собранные поборниками Асмиллы на протяжении всего существования Церкви. Они бежали по узкому неосвещённому тоннелю, Манория прокладывала дорогу с помощью тусклого света картриджа. Пару раз Неола спотыкалась о валуны, но всякий раз удерживалась на ногах. Внезапно, будто осенённая, она вспомнила, что забыла позвать Пудинга, своего верного бинтуронга. На бегу Неола достала из сумки личный картридж и одним нажатием активировала железного зверя, приказав ему найти её. Быть обнаруженными Неола не боялась: мало, кто справится с боевым мехом, запрограммированным уничтожать любые препятствия по пути к хозяйке.

Спускались всё ниже, куда-то под землю, пока не вышли в катакомбы. Самые обыкновенные коридоры, пробитые в земле. Температура ниже среднего, но вполне комфортно. Манория уже не бежала. Сверху что-то гремело, раздавались приглушённые крики. После очередного недоброго звука Неола и Кей с тревогой поднимали голову, упираясь взглядом в глиняный потолок. Манории приходилось вспоминать дорогу к реке. Единственный выход отсюда — вплавь.

— Ребята, я боюсь заблудиться, — проговорила Манория, разглядывая металлические двери на массивных заклёпках, за которыми хранились тайны церкви. Каждая такая дверь была напоминанием, ориентиром.

— Когда-нибудь, да выйдем наружу, верно? — спросил Кей, приободряя скорей самого себя.

— Если бы, — фыркнула Манория, — этих проходам сотни лет, и общая их протяжённость несколько десятков километров. Плюс к тому, они созданы на манер лабиринта, что значительно усложняет нам жизнь.

— Но ты же знаешь, куда нам идти? — как-то неуверенно осведомилась Неола.

— В теории. Была тут пару раз, — ответила Манория, впериваясь покрасневшими глазами в подсвеченные картриджем параграфы на очередной двери, — старуха Анхель приводила меня сюда, попутно болтая о всяких небылицах. В итоге я внимательней слушала, чем смотрела.

— Кто эти люди? — Неола ткнула указательным пальцем вверх, когда Манория перевела на неё свет картриджа.

— Почём я знаю? Драпать и всё тут, потом разберёмся, — раздражённо ответила Манория и посветила в очередной проход.

— Нашли, — радостно вскрикнула смуглокожая Манория, — выйдем в грот, а там и река.

— Будем надеяться, нас уже не ждут снаружи, — проронил Кей, Манория снова недовольно фыркнула в ответ.

Грот напоминал пещеру, в каких пираты оставляют сокровища. Тут был высокий кевларовый сундук, довольно современный, запертый на электронный замок.

— На непредвиденный случай, — бросила Манория и подошла к ящику, — у нас как раз такой.

Она ввела короткий код, замок отщёлкнул, раскрыв содержимое. Среди прочего там была надувная лодка, портативный автоматический насос, пара пластмассовых составных вёсел, немного еды, самой питательной, в основном энергетические батончики и жидкие коктейли. Фонарь, планшет с картой и выходом в Потустороннюю Вязь, спички, толстую канатную верёвку, пару жилетов, сигнальный револьвер и крупный, охотничий нож. Самое тяжёлое взвалил на себя Кей, девушки разобрали остальное.

— Жалко тут шмоток подходящих не нашлось, — посетовала Манория. Нагруженная разным полезным барахлом девушка в лёгком хлопковом платье смотрелась комично.

Троица выбралась из грота, прошла по узкой тропке. Впереди виднелся монастырь, рядышком — можно дотянуться рукой — разлилась полноводная Илейя. В окнах гостевого дома горел свет. Боевики наполнили всё уголки монастыря, расхаживая там, будто хозяева.

— Ублюдки! — выругалась Манория.

Беглецы свернули за небольшой выступ и упёрлись в пару наёмников, которые прочёсывали местность. Они искали Неолу Фрай. Увидев девушек и парня, один из бойцов что-то громко прокричал, Манория не разобрала, что именно. Но остановилась, подняла руки и присела на колени, бросив груз на землю. Кей и Неола сделали то же самое.

— Подняться! — приказал наёмник, широкий и скуластый, с коротким ёршиком светлых волос. — Имя, фамилия!

— Кейлор Рензо, — выпалил Кей, поднимаясь с колен.

— Манория Зеллунд.

— Мириам Сталь, — соврала Неола.

— Откуда вышли?! Говорить, быстро!

— Сбежали в лес, когда услышали выстрелы, — отважилась Манория.

— Где взяли вещи?! — требовал кряжистый наёмник.

— Прихватили, когда удирали, — теперь встрял Кей.

— Не врать!

— Мы говорим правду, честно, честно, — разрыдалась Манория, — не убивайте нас, пожалуйста.

— Пошли, живо! — наёмник ткнул дулом автомата в сторону монастыря, и трое медленно зашаркали ногами, обречённые, поникшие и напуганные. Манория не переставала реветь, но теперь делала это тихо, чтобы не раздражать потенциальных убийц.

Высокая трава зашевелилась, в ней кто-то двигался. Боевики заметили это, остановились, приготовившись к чему угодно, вскинули оружие.

— Стоять! — приказал скуластый. — Ждать и не рыпаться, а то порешу!

Из кустов вынырнул крупный, но приземистый зверь. Пундинг встал напротив людей с автоматами, ощерился, вибриссы задрожали и облепили узкую злую морду.

— Пшла прочь, псина! — махнул ей рукой один из наёмников.

— Хлопни ты её, и с концами, — посоветовал второй.

— Это Пудинг, — радостно выкрикнула Неола, озадачив конвоиров.

Пара коротких очередей в голову зверя не умертвили его, напротив, раззадорили. Искусственная кожа кое-где треснула, обнажив островки металлических конечностей. Бинтуронг ожидал.

— Знаете, что он любит большего всего? — снова безрассудно выкрикнула Неола, — малиновый десерт!

Пудинг сорвался с места, зубами вцепился в горло кряжистого, свалив его на землю. За пару секунд он перегрыз ему шею. Кровь хлестала, запачкав морду бинтуронга. Троица разбежалась по сторонам. Неола и Кей упали в траву, Манория укрылась за стволом толстого дерева. Второй затеял стрельбу, но Пудинг плевать хотел на пули. Только его шкура совсем попортилась. Наёмник ахнул, увидев хромированные конечности, и тут же лишился руки. Он громко заревел, припал сначала на одно колено, потом завалился лицом в землю. Металлический зверь вцепился клыками в его шею и перекусил её как спичку своими мощными, искусственными челюстями. Отряхнувшись на манер собаки, бинтуронг нашёл Неолу и потребовал ласки. Младшая Фрай обняла его, несмотря на чужую кровь и сердечно поблагодарила. Манория с ужасом смотрела на их спасителя.

— Собирайте вещи, нам пора убираться отсюда, — торопил Кей, надувая лодку.

Через минуту они уже спускались по течению могучей реки, покидая монастырь и всё, что с ним связано. Манория продрогла, и Кей поделился с ней своим тонким джемпером, оставшись в майке.

— Ты, в самом деле, Рензо? — спросила Манория, когда они удалились от обители на почтенное расстояние.

— Какой там, — хмыкнул Кей, — первое, что пришло в голову. У меня нет фамилии. Просто Кей.

— Слава Асмилле! А то случись с тобой чего, мне бы пришлось оправдываться перед этой высокомерной деревяхой, — вздохнула Манория и улыбнулась.

Шутка была так себе, но Неолу и Кея она немного расслабила, и остаток пути до ближайшего крохотного поселения они проделали, обмениваясь безобидными фразами. Никто не хотел говорить о налёте на монастырь, о том, что с ними будет, и о том, как они доберутся до Ржавого Бумеранга. Взять паузу и плыть по течению — вот чего им сейчас хотелось сильнее всего.

Беглецам несказанно повезло: чета Шмидтов в этот год не уехала к родственникам на юг в сезон дождей. Отец семейства, семидесятилетний Октав Шмидт, собственноручно возвёл прекрасный, уютный дом на самом берегу Илейи, так, что некоторые деревянные подпорки касались дна реки и давно покрылись многолетним илом. Надувная лодка причалила вместе с рассветом. Старик Шмидт разминался на веранде, делая привычные упражнения, чтобы не задряхлеть раньше отведённого срока.

— Откуда вас принесло, бродяги? — прохрипел Октав, когда лодка пришвартовывалась к берегу.

— На монастырь напали вооружённые люди, нам нужна ваша помощь! — выпалила Манория на одном дыхании.

Дальше объяснять не пришлось. Старик и его пожилая супруга приютили беглецов, накормили, выдали Манории хоть и потрёпанную, но чистую, тёплую одежду. Снарядили большой дорожной сумкой Кея, который набил её всем полезным, найденным в гроте.

— Тык, вы не в курсе, кто энти подлецы? — прищурившись и закуривая трубку, спросил дед, развалившись в мягком кресле.

— Без понятия, — ответила Манория, — но никто бы не посмел ворваться в священный храм сономитов или на знаковое ложе гибриоидов и потом остаться безнаказанным. Тоже самое, уверена, ждёт и этих подонков!

— В твоих речах много желчи, — посетовал Шмидт, — все люди кому-то подчиняются, даже самые гнусные. Иные ведомы собственными страхами, их негоже судить одинаково, потому как в них пусто.

— Вы о чём, мудрец? — съехидничал Кей.

— О том, что называется паршивой овцой! Если такова паршива, ей нет места нигде, даже на пиру иль на плечах какого-нибудь франта! Усёк? — снова прищурился старик и выпустил густой дым.

— Признаться, я вас не понимаю, — Кей был откровенен.

— И не надо, — прогудел Октав Шмидт и уставился в серый от табачного дыма потолок.

— Вы отвезёте нас в Маникур? — напрямую спросила Неола, поглаживая бинторунга.

— Нет уж, увольте, — отозвался старик, — забирайте ключи от лёгковушки и езжайте, куда вам надо-ть. Я староват уже.

— Священная Асмилла вас не забудет, щедрый Октав Шмидт, — в сердцах, чувствуя некоторое облегчение, заявила Манория и приобняла старика.

— Будет вам, — застеснялся Шмидт, — причём тут ваша богиня, еж-тыж! Я, ребятки, за праведность и честность. И против обиды. А вас оскорбили да ещё самым гнусным образом. Так что считайте, я претворяю свои принципы, и всё тут.

— Как бы там ни было, мы благодарны вам, — резюмировал Кей.

— Поешьте на дорожку! А то наготовила вкусностей, будто на араву какую, так что нам с дедом не справиться, — выпорхнув с кухни, предложила седовласая приятная полная женщина, которой уже исполнилось шестьдесят восемь, но выглядела она лет на десять моложе.

Подкрепившись, беглецы отправились осматривать автомобиль. У Шмидтов их было три штуки. Тяжёлый грузовик с открытым кузовом, на котором глава семьи возил строительные материалы, а потом, когда дом был закончен, деревенскую ребятню в соседний посёлок на аттракционы. Вторым экземпляром Октав гордился сильнее всего. Он купил его, когда вернулся из регулярной армии, как раз после гражданской войны. Автомобиль с задним приводом и неслыханной мощью под капотом. Ярко-жёлтый, всегда отполированный и ухоженный. Октав Шмидт чаще на него любовался, чем сидел за рулём, но это его нисколько не смущало. И третьим авто, на котором изредка перемещалась супруга, был скромный легковесный седан. Старенький, с выцветшей зелёной краской. В некоторых укромных уголках салона ещё остались заводские бирки «Штарбайн Моторз», двигатель готов был пройти ещё не одну сотню километров, а большего от машины и не требовалось. Беглецы разместились в салоне, Кей сел за руль.

— Мы оставим его в Маникуре и вышлем вам на картридж сообщение о месте, где вы сможете его забрать, — предложила Манория.

— Ну, что ж, спорить не стану, будь, по-вашему, — прокряхтел старик, — только сразу же съезжайте с Монастырского тракта, сечёте? А то вас мигом сцапают, это я вас заверяю.

Мотор затарахтел, и троица отправилась в Маникур. Через пару десятков километров они скатились в сторону, на брусчатку, последовав старой дорогой. Не слишком комфортная, в колдобинах и ямах, она была иллюзорным гарантом благополучного исхода всего путешествия. Они делали приличный крюк, но опять же, исключительно в целях безопасности. Им предстояли сотни километров, которые отнимут сутки, а может и двое. Кей договорился с Манорией изредка меняться местами на сон, и когда вела девушка, они ехали ещё медленнее. Пару раз у них пробило одно и то же колесо. Первый раз Кей заменил его запаской, во второй пришлось ловить попутку, чтобы доковылять к ближайшему автосервису. Единожды беглецы остановились в дешёвом придорожном отеле, чтобы перевести дух, как следует отдохнуть и выспаться. Неутомимым во всей компании был только Пудинг. В пути он «спал» на заднем кресле, а во время остановок, особенно ночных, просыпался, чтобы остерегать путников.

К Маникуру они подъехали через двое с половиной суток, в самый разгар дня. Дождь на радость путников прекратился, но лужи размером с океан сильно замедляли движение. От духоты хотелось пить, со лба текло ручьём. Негласная столица Востока принимала своих гостей совсем не торжественно, так тебя встречает старый друг, с которым ты не виделся лет сто, готов обниматься и петь пьяные песни, а он предлагает выпить по бутылочке пива и посмотреть по ТВ-панели спортивный матч. Кей ругался, объезжая лужи, машины, долбанутых пешеходов, прущих напролом. Его раздражал местный колоритный сброд, будто попал на фабрику специй и разом угодил во все чаны с пряной, острой и одновременно кисло-сладкой субстанцией. Сплошные низенькие неказистые домишки составляли спальные районы, напичканные однотипными постройками, рассчитанными на две-три семьи. Балконы завешаны бельём, или скорее тряпьём. Оно сразу и сушится и грязнится от облаков пыли, поднимаемых проезжающими автомобилями и повозками, запряжёнными лошадьми, ослами, а у тех, кто богаче, конулами. История Маникура хаотична, как и сам город. Образованный в некоторой дали от одноимённого порта, он стал прибежищем торговцев и контрабандистов, которые не прочь притащить на центральный рынок утянутые из близлежащих островов товары, артефакты, редкие запчасти или эликсиры. Ценнейший лот, который можно встретить у самых прожжённых воротил Маникура, — яйцо стердастоса, гигантской птицы, обитающей на крупном острове-материке Ржавом Бумеранге. Достать такое яйцо неимоверно сложно. Его берегут все жители Бумеранга, в том числе небольшая армия, собранная из добровольцев и стоящая на страже главной достопримечательности острова. Фанатики или бравые последователи предков, поклявшихся защищать чудо-птиц. В многочисленных исследованиях, результаты которых изложил не один историк и философ, приводятся абсолютно невероятные предположения и теории, касающиеся стердастосов и их защитников. Так некоторые учёные твердят о внеземном происхождении птиц и уверяют, что местное население Бумеранга стало жертвой своеобразного внушения, на которое якобы способны эти птицы. Действительно, взрослый стердастос, достигающий в размере от пят до холки двадцати, а то и тридцати метров, способен издавать пронзительный, пронизывающий вопль, предназначение которого науке пока неизвестно. Но, возможно, это банальная попытка привлечь самку или сообщить своей стае о какой-либо опасности? Точного ответа пока нет. Как бы там ни было, но ни Неола, ни Кей, прошвырнувшись по тесному и многолюдному рынку Маникура, так и не напоролись на предложение купить редкое и, несомненно, чрезвычайно дорогое яйцо.

— Лавка Миража, мы пришли, — ткнула в двухэтажную постройку из камня и глины Манория. Над входом висела выцветшая табличка на илейском «Кашемир у Миража». Они вошли внутрь, дверца захлопнулась, и ребят обволок приятный, дурманящий аромат эфирных масел и ладана.

— Милости прошу в гости к Миражу, — пропел пузатый сономит с хитрыми, мерцающими глазками. Он стоял за кассой и сканировал потенциальных покупателей, будто мог угадать наперёд, сколько статов они оставят в его кармане.

— Да поцелует вас святая Асмилла, — обратилась Манория к низкому толстяку. На нём висел пёстрый халат, пальцы украшали перстни и кольца.

— О, вы пожаловали от моей нежной Календары, дети? — снова пропел Мираж и, засуетившись, подбежал к входной двери, щёлкнул замком и вывесил «ЗАКРЫТО». — Скорее наверх. Напою вас изысканным чаем, собранным на полях Улунга.

— Нам некогда чаи распивать! — возразил Кей. — Отвезите нас на Бумеранг!

Мираж насторожился, его лоснящееся лицо выразило умиленное удивление и некую озабоченность. Он развёл руками, снова продемонстрировав свои обвешанные драгоценностями кисти коротких, пухлых ручек:

— И всё же я настаиваю, чтобы вы угостились, будучи гостями в моём доме и рассказали, как поживает мой любимый монастырь, в котором я провёл дивные двенадцать лет, — не так плавно, но старательно протянул сономит.

— Монастыря больше нет! — гневно выдала Манория. — Его разрушили и сожгли, а настоятельницу и всех, кто находился в его стенах, увели в тюрьму!

— Что вы говорите? — деланно встревожился Мираж. — Как такое возможно?

— Об этом вы узнаете в новостях, — снова перехватил уздцы разговора Кей, — нам необходим гироплан, чтобы добраться до Ржавого Бумеранга. Вы предоставите его нам?

— Разумеется, — елейно растёкся в улыбке Мираж, словно и не слышал секундой ранее о страшной трагедии, произошедшей с Церковью Пятиликой Девы. — Вы полагаете, будто мой гироплан, на котором я перевожу ткани, стоит во дворе? О, детская наивность! Техника в портовом ангаре, так что лучше нам приступить к перелету завтра, начав путешествие с восходом солнца. А пока выпьем чаю, дети! Составьте мне приятную компанию, — расплылся в своей искусственной улыбке торговец и зашагал по крутым глиняным ступенькам наверх.

— Это и есть надёжный проводник в Маникуре, который быстро и без проблем доставит нас к Омале? — язвительно шепнул Манории рассерженный Кей.

— О надёжности никто и не говорил, — шикнула девушка, — хорошо, что он у нас вообще есть.

— Вот уж вляпались, — буркнул Кей и побрёл за остальными на второй этаж, с которого уже веяло терпко-цветочным благоуханьем свежезаваренного чая.

После чаепития была экскурсия. Мираж провёл ребят по самым красивым местам Маникура: фонтану Ле Петье, саду Арбаж и, конечно, заглянул на аллею волшебников. Так называли узкую улочку, которая образовалась случайно, как раз между двумя огромными и пафосными строениями — Дворцом Торговцев и Дворцом Переговоров. Каждое из этих учреждений и по сей день выполняло свои функции. Высоченные, они оба являли собой гений архитектурной мысли, в которой соединилась практичность Запада и утончённость Востока. Монолитные, сотканные из одного гранита и мрамора, они всё же не нависали, как гробы Трезубца. Во дворцах ощущалась неповоротливая изысканность. Виньетки на эркерах, расписные мансарды и украшенные мифологическими сюжетами фасады выполнялись в одном — песочно-гранитном тоне, но при этом выглядели живописно и утончённо. С давних времён те, кто ещё не имели предрассудков, но уже старался жить на широкую ногу, выходили на главную улицу Маникура через узкий проход, который впоследствии стали наводнять разного рода умельцы: гитаристы, фокусники, дрессировщики разных тварей, редких и не очень, игроки в напёрстки, рассказчики небылиц, художники-портретисты, мелкие торговцы и даже девушки, к слову, самые милые и чистые, готовые приторговывать своим нежным телом. Спустя десятилетия ничего не изменилось. Неола, Кей и Манория, несмотря на усталость, с раскрытым ртом пялились на всевозможные чудеса, коих никогда и нигде не видели. Неола обрадовалась, когда встретила робота-обезьяну. Проворную, глазастую, очень умелую воришку, которая перебирая своими хромированными, но потрёпанными конечностями, могла бесшумно умыкнуть чужой картридж или снять с пальца драгоценное кольцо. Двое механиков разыгрывали сценку перед прохожими. Один ложился на старый тюфяк под заколоченным окном Дворца Переговоров, притворялся спящим. В нагрудный карман рубашки он засовывал свои часы на золотой цепочке, да так, чтобы край цепи болтался и привлекал внимание. За секунду обезьяна взбиралась с плеча другого демонстратора на деревянную балку Дворца, запрыгивала на балкон, перебегала по перилам, хваталась за флагшток, на котором болтался герб Маникура, и, цепляясь за него одними задними лапами, спускала своё металлическое тело вниз, оказываясь над лицом спящего. Аккуратно мартышка подсекала цепочку своим тонким железным пальчиком и, радостно попискивая, убегала обратно с добычей.

— Как здорово! — оценила Неола и рассмотрела мартышку ближе.

— Чем они берут за все старания? — неловко спросила Манория у Миража.

— Как чем? Статами, конечно. У каждого здешнего проходимца есть картридж, по которому можно провести статусной картой, девочка, — улыбнулся торговец, — тут уважаемые люди, не обманись. Это их развлечение.

Ночью духота мешала заснуть всем, кроме Миража. Он посапывал, устроившись в гамаке на веранде своего обширного, чего не скажешь с первого взгляда, особняка. Манория отмахивалась от назойливых москитов, Кей мучился с животом. Его перекус на рынке Маникура показался ему сытным и довольно вкусным. Мясо барана в лепёшке, сдобренное луком, специями и маслом. Но к вечеру начались неприятные колики, переросшие в монотонные боли. Кей постанывал и держался за живот, устроившись на топчане, который ему бросил на пол Мираж, выволочив его из закромов свой кладовки.

Внизу хлопнула дверь лавки, застучали чьи-то каблуки. Однако принадлежали они не женщине, то была мягкая, но добротно сшитая на заказ кожаная обувь, а точнее сапоги. Манория и Кей насторожились, Мираж безмятежно храпел, Кею было плевать, его мучили боли.

— Кто это? — прошептала Неола Манории. Мираж уложил их в свою широкую кровать.

— А я почём знаю?

— Страшно мне, — съёжилась Неола и погладила бинтуронга, который тут же активизировался и принялся непроизвольно сканировать пространство.

— Твоя псина с нами, не дрейфь, — успокаивала Манория Неолу и себя.

С лестницы прошмыгнула тень, быстро приблизилась к корчащемуся в мучениях Кею и всё замерло.

— Убери своего меха! — проговорил кто-то второй, поднимающийся по скрипящей крутой лестнице, — мы не причиним зла!

Мираж задёргался во сне, но так и не очнулся, лишь перевалился с одного бока на другой и почесал своей усеянной кольцами рукой в области поясницы. Темнота не давала рассмотреть лицо, когда владелец голоса встал во весь рост напротив кровати девочек. Кей что-то буркнул и замолк. Манория всматривалась, как могла, но разбирала только неясный силуэт, склонившийся над их приятелем.

— Чего вам надо? — Манория уже не боялась, слишком много выпало на её долю в последние дни.

— Нам вы нужны. Все вы, здоровые и целые, — ответил ночной гость и зажёг спичку, поднёс её к ароматизированной свечке.

По веранде и всему верхнему этажу расплылся приятный, ненавязчивый аромат сирени. Манория и Неола по-прежнему не слишком хорошо видели его лицо, но одежду — да. Чёрная форма, такую носят ненормальные или фанатики, преданные какой-нибудь секте. Или наёмники. Униформа отличалась от обычной, и в толпе привлекала бы внимание, несмотря на мрачный цвет. Плащ чуть ниже колена с высоким воротником, под ним серый жилет с узкими кармашками под метательные ножи, а на нём перепоясанные крест на крест два белых ремня. Под серым жилетом виднелся край белой сорочки, а точнее её воротник-стойка, на месте самой верхней пуговицы располагалась брошь в виде чёрного скрученного панциря какого-то животного, скорее улитки. На голове мужчина носил широкополую фетровую шляпу с острыми, не загнутыми краями.

— Отключи меха, пожалуйста, — снисходительней попросил человек в тени, — мы на вашей стороне, поверьте.

Снизу снова хлопнуло, снова та же самая входная дверь.

— Т-с-с-с, — он прижал к губам указательный палец и насторожился.

Неола наклонилась над ухом бинтуронга и отключила его.

— Ты что творишь?! — злобно прошипела Манория, Неола лишь пожала плечами.

— Так правильно, — сказала принцесса и сползла с кровати, забравшись под неё. Манория к ней присоединилась.

Ступени снова скрипели, теперь шаги принадлежали троим. Кей подполз к девушкам, взмокший от пота, с кислым лицом.

— Совсем худо? — спросила Неола, поглядывая одним глазом на Кея, другим на затаившиеся силуэты.

— И не говори, — промямлил Кей и завалился на бок, держась за живот обеими руками.

Их первые ночные посетители прильнули к стенам комнаты, выждали, когда трое других поднимутся наверх, и открыли огонь на поражение. Произошла короткая, но яркая вспышка, за которой последовали сдавленные крики. Неола зажмурилась, Манория смотрела во все глаза. Глухие плевки, будто ломают хворост в лесу, последовали за яркими огненными отблесками, и новоиспечённые гости попадали на пол, один угодил на журнальный столик, разбив столешницу. Мираж встрепенулся, протёр свои узкие глазки и не успел пискнуть, как тонкий и неуловимый силуэт уже прильнул к его лоснящейся харе и приставил пистолет к виску. Глушитель ещё был тёплый и с нетерпением ожидал нового снаряда.

— Жирная скотина, Мираж! — выпалил басистый голос в плаще. — Предатель! Тебе не хватает денег?

— Нет, что вы, что вы, — заблеял Мираж, — я ничего такого не удумал, с чего вы это, бросьте?

— Хватит гундеть, хапуга! Ты зажрался, сволочь!

— Не убивайте, умоляю, — захныкал толстый торговец, — я буду платить, навсегда стану вашим, поверьте.

— Думаешь, мы работаем с ненадёжными людьми?

Мираж не ответил. Силуэт рядом с ним выжидал.

— Гиропланом рулили когда-нибудь? — спросил спаситель у ребят.

— Как нефиг делать, — проскрипел Кей.

— Картридж где, скотина?

— В сейфе, — простонал Мираж, давясь слезами с привкусом древесины и чем-то, что отдалённо напоминало мускус. — Пароль — СЛОН1783.

— Ангар Б-5 в порту Маникура. Можете выдвигаться немедленно. Подсоединитесь через меха. — Сказал спаситель, открыл сейф и бросил картридж с доступом Кею. Вынул из кармана ампулу и метнул туда же. — Выпей — полегчает. Этот засранец тебя траванул, девчонки бы ему пригодились.

Мужчина в плаще потушил свет, отошёл с прохода, уйдя немного в тёмный угол комнаты. Кей и девчонки наспех собрались и медленно, обходя трупы, прошли к лестнице и спустились вниз. Последней шла Неола и её ручной бинтуронг, которого она перевела в защитный режим. Она замешкалась, остановилась и взглянула на их спасителя:

— Благодарю от чистого сердца, вы нас спасли, — стеснительно вымолвила она.

— Не за что, госпожа Фрай. Передайте привет Омале от «улитки». И если попадёте в беду, ищите дикого манула.

По улицам блуждали пьянчуги. Они орали песни и громко матерились. Кей залпом выдул горячий напиток, и ему почудилось, будто легчает. Они оставили седан Октава Шмидта совсем недалеко, в паре кварталов от рынка, на Площади Добродетели. Но идти за ним не хотелось. Выйдя на главную улицу Маникура, они без труда поймали извозчика — дряхлый трёхколёсный аппарат, перевозивший разом не больше двух человек. Кей зацепился сзади мотороллера, намертво сжав пальцы на креплениях для запасного колеса, которые отчего-то пустовали. Через полчаса они въезжали на территорию порта. Светало. Ангар Б-5 располагался почти в самом конце береговой линии, рядом с высоким забором, за которым простиралось дикое острокаменное побережье.

— Руки отсохли, — не разгибая кистей, жаловался Кей, когда драндулет укатил восвояси, взяв за дорогу неприлично много — двенадцать статов.

— Живот прошёл? — спросила Манория.

— Вроде того, — кивнул Кей, — это здесь?

Перед ними стоял высокий полукруглый покатый ангар, самый обычный из ангаров, которые можно придумать. Неола подсоединила коммутативную часть картриджа Миража сначала к Пудингу. Механический зверь считал данные, мигом взломал систему защиты, перепрограммировав аппарат на свободный доступ. Когда бинтуронг закончил, Неола прислонила картридж к идентификаторам ангара. Появился запрос отпечатка пальца. Неола коснулась сенсорного экрана, загорелся одобрительный зелёный свет. Они вошли внутрь. Большой гироплан, выкрашенный в серебристый металлик, был скорее конвертопланом, то есть крупной машиной с движущимися в зависимости от надобности подъёмными двигателями и поворотным крылом. Такую штуковину мечтал заполучить, наверно, каждый, кто бредил небом и хотя бы раз поднимался в воздух на гражданском судне, но никогда не летал ни на чём армейском.

Кей раскрыл рот, Манория тоже. Неола довольно улыбнулась. Троица поднялась на борт, разглядывая внутренности машины, как в музее.

— Честно говоря, после «Вечного Странника» и его габаритов удивить чем-либо сложно, — высказался Кей и продолжил, — но в «Страннике» я не сидел. А тут вроде ничего особенного, но впечатляет. Эдакая мощь.

— Уверен, что справишься? — недоверчиво спросила Манория, устраиваясь в соседнем от пилота кресле.

— Выбора-то у нас всяко нет, — развёл руками Кей и, нахмурившись, взялся за изучение приборной панели. Неола уже занималась синхронизацией Пудинга с конвертопланом. Наконец она заявила, что Пудинг во всём разобрался, нужно только проложить маршрут.

— Даже жестяная собака схватывает быстрее тебя, — съязвила Манория в адрес Кея.

— Если бы в мою башку напихали столько высокотехнологичного мусора, сколько в Пудинге, нам бы и транспорт не понадобился — долетели б на моём самомнении и чувстве собственного превосходства!

— Очень смешно.

— Пора взлетать.

Кей отщёлкнул пару тумблеров, выбежал из салона, ухватился за ставни и потянул сначала одну затем другую огромную створку, открыв ворота ангара. Бегом он вернулся за штурвал, включил ещё несколько тумблеров и надавил на кнопку старт — мягко загудели двигатели, находящиеся в горизонтальном положении.

— Сначала выкатимся, — скомандовал Кей и, не торопясь, заботливо потянул рычаг от себя.

Машина поехала вперёд, помаленьку набирая скорость. Выбравшись за стены ангара, Кей остановился. С помощью джойстика он развернул двигатели вертикально и снова потянул рычаг, только уже на себя. Конвертоплан задёргался, началась тряска, но вскоре шасси оторвались от асфальта. Они поплыли вверх.

— Пудинг, проложи курс до острова Ржавый Бумеранг! — гаркнул Кей меху, перекрикивая рокот двигателей. На приборном дисплее нарисовалась кривая, ведущая из точки А в точку Б.

— Пудинг, я веду, ты страхуешь! Понял меня?!

Медведопёс протянул жалобным электронным писком. Неола перевела, объяснив, что он всё уяснил и готов к полёту.

— Да хранит нас Святая Пятиликая Дева Асмилла, — выпалил на одном дыхании Кей, сбавил обороты двигателей, снова перевёл их в горизонтальное положение и навалился на рычаг управления, пустив рокочущую махину по параболе, ведущей к чудесному зелёному острову с ярко-рыжими скалами.

Глава 11

Джулия не видела снов. В эту ночь всё прошло спокойно, без бреда, истерик и потери концентрации. С ней всё чаще случались припадки, которые она впоследствии не запоминала, будто провалилась в какую-то едкую тусклую дымку и ненадолго терялась в ней. Сегодня Джулия проснулась вовремя, когда зазвучала первая сирена. Она спала на втором этаже нар, уступив нижнее место девице, у которой подозревали деменцию в запущенной стадии. Светловолосая губастая девушка с пышными формами, когда шла, смотрела только под ноги. Она не находилась в задумчивости, унесённая вдаль подсознания горестными размышлениями, нет. Девочка просто следила за каждым своим шагом, следила за тем, куда наступает, потому что страшно боялась оступиться и упасть.

Джулия старалась изматывать себя на работе. Нет, Нуттглехарт не был тюрьмой. Здесь сносно кормили три раза в день, устраивали игры, развлекали чтением вслух. Каждый больной по собственному желанию мог учавствовать в трудовой деятельности, выбирая то, что ему по вкусу. Фокстрот писала картины, притом делала это весьма талантливо. Но её полотнам всегда чего-то не хватало. Какой-то крупицы, чтобы стать известной и прославленной художницей. На холст она переносила буквально всё, к чему имела интерес. Будь то пейзаж или портрет, натюрморт или абстракция. Рисование и мотоциклы были её слабостью, но ни в чём она не преуспела, чтобы считать себя гуру, докой и раздавать советы. Во всяком случае, так считала сама Джулия. Находясь в вечном поиске своего предназначения, она испробовала всевозможные занятия, даже запретные. С детства у неё были лучшие игрушки и учителя, поэтому, быть может, она не совсем понимала, к чему следует идти, в чём состоит пресловутый смысл её напичканной ненужными символами и предположениями жизни. Символы Джулия придумывала сама. Любая татуировка (их у девушки насчитывалось три) могла стать тем самым проводником к чему-то такому, что её, Джулию, увлечёт. Но, как оказывалось, ненадолго. Возгораясь мгновенно, как сера на конце древка, она тут же затухала, охваченная скверным чувством собственной неполноценности. И начинала всё сначала, пока не приходила к такому же результату. «У тебя нет стимула», — как-то сказал ей знакомый мотогонщик, который разбился насмерть, выполняя каскадёрский трюк во время съёмок какого-то дорогущего фильма. Трудно сказать, согласна ли была Джулия с этим предположением, но в целом парень был в чём-то прав. Стимул имеют те, кто был чего-то лишен. Она росла без матери, а из Ван Дарвика отец получился паскудный. Фокстрот часто раздумывала над тем, что она может превратить в стимул, и приходила к одному — научиться воскрешать людей, иначе всё бесполезно.

После завтрака началось свободное время. Сегодня шестой день недели, все отдыхают, а значит можно заняться чем угодно. Все пять дней Джулия расписывала белую керамическую посуду, которую выжигали здесь же, в плавильне Нуттглехарта.

Первый корпус, в котором пребывала Джулия, прославился на всю Иллейю своими товарами. Посуда, текстиль, шпингалеты, матрасы для сна. Нуттглехарт являлся не только высококлассной лечебницей, но и маленьким производством всякой мелочёвки. Во втором и третьем секторах дела обстояли иначе.

Шикарное четырёхэтажное прямоугольное здание с украшательствами разного толка, выкрашенное в светло-бирюзовые тона, когда-то принадлежало высшему социальному сословию, а именно чете Нуттглехартов, которые ходили в милости у давнишнего Лидера Илейских Территорий и носили гордый титул айкорнов, наместников выданной Лидером земли. Спустя годы все владения семьи Нуттглехартов отошли властям Трезубца.

Сегодня Джулия изменила керамике и впервые за долгие месяцы устроилась за чистым холстом, установленном на мольберте в рекреационной комнате. Рядом лежали смешанные краски, стоял стакан с водой. И больше никого. Четверть часа девушка сидела неподвижно, вглядываясь в белизну. Потом она макнула кисть в воду, провела ею по краскам и прикоснулась к холсту. Получалось именно то, что Джулия задумывала. Синий смешивался с красным, зелёный с фиолетовым. Джулия не спешила придавать очертаниям конкретную форму или внести смысл в детали, она просто водила кистью, подчиняясь внутреннему голосу, следовала за воспоминаниями.

— Не помешаю? — внезапно спросил кто-то за спиной Джулии. Она встрепенулась, резко обернулась, глаза наполнились беспричинной яростью.

— Простите, я напугал вас, — потупил взор высокий худой темнокожий парнишка в серо-голубом халате. В правой руке он держал швабру, в левой ведро с мутной водой.

— Приду потом, — сконфузился парень и поспешил уйти.

— Подожди, — остановила его Джулия, — ты уборщик?

Парнишка кивнул.

— И всё? Больше ты ничем не занимаешься в этом месте?

Теперь он отрицательно помотал головой, раздув свои пухлые щёки.

— Звать тебя как? — спросила Джулия, отвлекшись от мольберта.

— Алан, — глухо пробурчал уборщик.

— Меня Балай, но ты можешь обращаться ко мне как-нибудь по-другому, — Джулия призадумалась и спросила, — какое женское имя тебе по вкусу?

— Не знаю, — стеснительно протянул Алан.

— И всё же?

— Мирра, — решился Алан.

— Так зовут твою девушку?

— Нет, — снова покраснел парень.

— Почему тогда Мирра?

— Мою бабку так называли в нашей деревне, — робко ответил Алан.

— С ней всё хорошо? — насторожилась Джулия, ей не хотелось заводить знакомство с неловкости.

Алан кивнул:

— Да, она ждёт меня. Но ты не похожа на неё. Просто Мирра мне нравится. И всё. Мирра нравится, ты пока что нет.

— Замечательно, — улыбнулась Джулия, — тогда буду стараться, чтобы понравится такому красавчику, как ты.

Алан улыбнулся.

— Мне никто такого не говорил, все считают меня уродом, — в очередной раз смутился парень.

— Вот видишь, я уже лучше многих хотя бы потому, что я в чём-то стала первой. Понимаешь?

— Да, понимаю.

— А теперь расслабься и расскажи мне о себе. И брось ты уже эту кривую швабру, она тебе не подходит, — настояла Джулия, усадила Алана за стол и принялась выспрашивать о его жизни, о том, как он попал в Нуттглехарт, обо всём на свете. Разговорившись, они пропустили обед и только к ужину осознали, что проголодались. Алан совсем раскрепостился, много смеялся и даже пытался быть милым.

Раз в день Джулия посещала кабинет психотерапевта, который пытался залезть в её голову и вытряхнуть оттуда, как из дамской сумочки, подробности личной жизни, отыскивая причины её странного поведения. Психотерапевтом был тот молодой, симпатичный брюнет, который допрашивал её на следующий день после прибытия в клинику. Когда Джулия узнала, что доктора зовут Карл, она не сдержалась и захохотала.

— Что смешного? — недоумевал Карл.

— Простите, доктор, — с трудом сдерживая смех, извинилась Джулия, — просто вы не похожи на Карла.

— Почему?

— Для меня Карл — это такой старинный, вечно брюзжащий дедок, дорожащий своим старым мягким креслом, сидя в котором он изо дня в день таращится в ТВ-панель и снова что-то бурчит себе под нос, проклиная всё современное.

Карл применял гамму разнообразных методов. Прибегал даже к гипнозу, но все показатели в итоге смешивались, путались, приводили врача в тупик с выставлением окончательного диагноза. Джулия казалась абсолютно нормальной и очень разумной девушкой, умной и неплохо образованной. Однако ночные припадки, бред, потери памяти, приступы короткой маниакальной неконтролируемой замкнутости — всё это мешало её лечащему врачу выписать девушку. И с каждым днём Джулия становилась грустнее. Прошёл долгий месяц, на землю Илейи стал падать снег — начинался Сезон холодов.

Пять дней Джулия работала, а шестой и седьмой посвящала картинам. Её полотна, их у Джулии набралось пять штук, пользовались успехом. Даже обслуга отмечала, что в них есть что-то неуловимое, чего сразу не разглядишь.

— Глубокая абстракция, борьба и внутренние терзания, — подмечал Карл, подолгу рассматривая некоторые работы Джулии, — прекрасная техника, надо признать. Но смысла здесь нет, царит беспробудный мрак и повсеместный хаос.

Карлу Джулия нравилась. Более того, он пару раз предлагал ей выпить кофе в больничной столовой, поболтать на разные, не относящиеся к лечению темы. Но Джулия любезно отказывалась, предпочитая проводить вечера в компании Алана, который не на шутку к ней привязался. Они говорили о разном: касались искусства (чернокожий парнишка был на удивление начитан), истории, философии. У них имелось чёткое табу — ни слова о политике. И они с радостью его соблюдали. А ночью, когда гасли лампы и все душевнобольные смиренно засыпали, Джулия думала лишь об Атласе. Что с ним? Здоров он или нет? Где он? Встретятся ли они вновь? Джулия признавалась себе, этот самоуверенный, высокомерный дуб пленил её, но она поняла это не сразу. И удивительно, но она совсем не жалеет, что отправилась с ним в эту рядовую поездку. Из-за происшествий, которые до сих пор Джулия считает реальными, но произошедшими будто-то в другой реальности, она оказалась в психушке, лишилась любимого. Но ей почему-то хорошо. Лишь изредка побаливает не душа, но тело. Живот, грудь, стучит в висках. После обследования врачи уверили её, что она абсолютно здорова физически, и все её боли имеют психосоматический характер.

А по ночам ей снился Инсар. Просыпаясь, она трясла головой, чтобы избавиться от него, от воспоминания о той короткой встрече. Зачем он приходит к ней во снах? Джулия не понимала. Но закрыв глаза и провалившись в сон, она непременно встречала Инсара, облачённого в какие-то лохмотья, обвитого цепями, с дурным оскалом. Его зубы. Острые и крупные. За спиной Инсара шла армия голодранцев, грязных, отчаявшихся. Вокруг полыхал огонь. У всех горели глаза, у Инсара они пылали ярче других. Джулия бежала от него. Инсар настигал её, заключал в холодные тугие объятия и целовал. И Джулия просыпалась. Сон повторялся с незначительными трансформациями, но общая канва всегда оставалась неизменной.

— Мне снится человек, которого я толком и не знаю то, виделись один раз, потом по картриджу говорили, — объясняла Джулия Карлу на очередном сеансе, — но мне этого не хочется. Он омерзителен. Почему я не могу избавиться от него?

— Причин может быть великое множество, — начинал размышлять Карл, — скажите, чем он противен вам?

— В нём есть изъян. Не уверена, что понимаю, какой именно. Его лицо напоминает смертельную маску, знаете? Бывают такие люди, на которых глянешь и потом ходишь с гадким ощущением, будто посмотрел на похоронную процессию. Жуткое чувство, скажу я вам.

— Ваш разум в порядке, но подсознанье нестабильно. Теневые эмоции подвержены прямым сообщением со всем, что доставляет информацию в ваш мозг. Разъясню. Представьте, будто вы долго загорали под палящим солнцем без крема. И сгорели. Конечно, ваша кожа покраснела, болит и нуждается в заботе. И любое, даже самое лёгкое касание с одеждой или с чем-то ещё, пусть самым легковесным и незаметным, отзывается сильной болью. Кожа без защиты ослаблена. И минимальное воздействие на неё приносит вам страдание. А теперь представьте, что ваш разум — это кожа. И встреча с вашим недругом — грубое соприкосновение кожи и, скажем, мочалки. Результат — сильные болевые ощущения, которые вы запомните надолго. Понимаете?

Джулия кивнула. Она всё понимала, но не соглашалась. С ней всё в порядке. По крайней мере, было до тех пор, пока какой-то сраный карлик не влез в распахнутое окно в гостинице Ваздока, и заговорил с ней, одурманив каким-то наркотиком. Но Джулия ответила, что, наверно, доктор прав, что так оно на самом деле и есть. И выслушала, какие меры они вместе примут, чтобы кошмары прекратились раз и навсегда.

Изредка, раз-два в месяц, в общий блок, где без каких-либо предубеждений соседствовали и мужчины и женщины, разделённые лишь тонкой фанерой, приводили нового сожителя. Обычно это был бывший пациент Второго Сектора Нуттглехарта, который пошёл на поправку. Джулия обратила внимание на её совсем юное личико и пышные, роскошные белые волосы. Привлекательная и по-детски хрупкая она представляла бы интерес для любого мужчины, но почему-то очутилась в психиатрической лечебнице.

— О, привели, — бросила соседка по койке вслух, как бы между прочим, — смазливая, даром, что мужика своего зарубила насмерть.

Блондинке показали её спальное место, тумбочку, ящик, в котором можно хранить некоторые вещи. Больничная пижама сидела на девушке неестественно и грубо, и Джулии хотелось подойти к ней и сорвать эти отрепья. На взгляд она младше Джулии лет на пять, но второй казалось, что между ними разверзлись полвека. Как бы там ни было, Джулия твёрдо решила познакомиться с ней. Но всё вышло не совсем так, как того планировала Фокстрот.

На ужин подавали лапшу и отварную курицу. Десерт состоял из сочного вишневого пирога. У всех в Нуттглехарте было приподнятое настроение, близился большой праздник Обновлённого Цикла, который отмечается весело, шумно, на широкую ногу. Всё менялось за стенами лечебницы, мир и Илейа переживали трансформации. Но здесь, в Первом корпусе, всё текло своим чередом, неспешно и независимо от чего-либо извне.

Джулия взяла кусок пирога и подошла к новенькой, которая с аппетитом умяла последнюю крошку своего лакомства.

— Привет, — подойдя со спины, сказала Джулия, — хочешь моего пирога? В меня больше не лезет.

Блондинка обернулась и вздрогнула. В её глазах вспыхнул ужас, губы задрожали, руки ухватились за скамью, она закричала. Персонал подоспел вовремя, предотвратив драку. Блондинка собиралась разорвать Джулию, рычала и оскорбляла.

— Паскуда! — самое безобидное, что вырывалось у милой девочки.

— Тварь! Шлюха! Подстилка! Гнойная ты прошмандовка! Сука! — кричала она неестественным для такой миловидной внешности хриплым голосом. — Монстр, чудовище! Я вижу его! Я не слепая! Вот он, прямо за тобой, чёртова ты блядь! Сдохни, ты и твоя поганая, уродливая тень! Ты не одна из нас, ты хуже, блядское ты чучело!

Блондинку подхватили надсмотрщики и поволокли в изолированную камеру, где иногда, очень редко, содержали на короткий срок буйнопомешанных.

— Убью тебя, убью! — продолжала орать девушка на ошарашенную Джулию. — Убью так, как вы прибили моего единственного! Я не спятила! Я всё помню! Это не я его зарезала! Жертва, ты станешь жертвой, мразь!

Крик стих. В столовой стали шептаться, кто-то осторожно подошёл к Джулии и тихо спросил:

— Вы, что ли, знакомы с ней?

— Не поверите, но в первый раз её вижу, — отстранённо ответила Джулия.

— Ага, понятно. Рано, видать, из второго выписали, — буднично протянул кто-то, голос принадлежал мужчине, — так бывает, не бери в голову.

Но Джулия озаботилась. Напрягая память, она с трудом вспоминала её лицо, пыталась соотнести его с теми, кого когда-то знала или видела. Ничего не получалось, они незнакомы.

— Вы уверены? — спрашивал Карл у Джулии на следующий день после происшествия.

— Абсолютно, — кивнула Фокстрот, — мы не встречались.

Карл заглянул в личное дело, на обороте которого аккуратным почерком были выведены фамилия и инициалы имени — Браун А-С.

— Амалия Скотт Браун, — протянул психотерапевт, — попала в Нуттглехарт за убийство своего парня. Пробила цепью ему макушку. Всё признала, показала орудие преступление. После экспертизы медики установили целый букет психических расстройств. Амалия всё время твердила о гигантском чудище из глубин космоса, которое ждёт, дословно «первого камня, на котором восстанет храм истины, куда придут настоящие пасынки, а не лжетворцы». Также у Амалии полно жестоких наклонностей, галлюцинации, в которых она видит «всадников на шестиногих конях, что режут и сеют смерть» и прочее.

— Зачем вы мне всё это рассказываете? — не сдержавшись, спросила Джулия.

— Не знаю, — оторвавшись от личного дела, проговорил Карл, — она грозилась вас убить, полагаю, вы должны понимать, что к чему.

— Тогда, быть может, возьмёте меня в свой учёный совет и будете консультироваться по всем клиентам вашего заведения? — злобно спросила Джулия, но ответа не ждала. — Могу я идти? Работа простаивает.

— Не задерживаю, — выдохнул доктор Карл и снова погрузился в чтение, но в мыслях безбожно ругал себя за столь глупое положение, в котором оказался секунду назад.

А ночью, в самый тёмный час, случилось страшное событие, перевернувшее и так несладкое существование Джулии. Ей снова снился кошмар с Инсаром в главной роли, но досмотреть сон ей не дали. Две пары рук небрежно и грубо стянули её с верхней койки и куда-то потащили. Рот залепили клейкой лентой. Джулия трепыхалась, пыталась вырваться, но крепкие руки держали её насмерть, не шелохнуться. Они оказались в туалете, или точнее в уборной, где и душ и толчок стояли друг напротив друга. Высокая и сильная Бо, кудрявая идиотка с жирной мордой, и тощий и жилистый даун-сономит, имени которого Джулия не знала, и знать не хотела. Они бросили её на кафель и отошли по сторонам. Джулия сорвала ленту с губ, закричала, но эхо съедало звуки, выходило слабо и как-то невразумительно. Из темноты к Джулии зашаркала своими семимильными шажками Амалия. В руке она держала здоровенный разделочный нож, который, видимо, спёрла с кухни.

— Твоя тень следует за тобой, сука, — зашипела Амалия Скотт-Браун, — но я вырежу её, заберу себе и прекращу твои мученья! И ты, потаскуха, больше никогда не будешь с Ним. Ты не балай-де-савфан, дрянь! Я — балай-де-савфан!

— Повтори! — Джулия пришла в шок. Эта девка знает о том, что с ней стряслось. Она может рассказать, она знает.

— Молчи, мясо, — приказала Амалия, — сейчас я буду резать, и ты не станешь противиться. А потом я вобью этот нож в твою черепушку, чтобы весь дух вышел через эту трещину.

И тут на Джулию накатила острая, бешеная, ирреальная боль. Она пришла быстро, без стука. Врезалась так, будто в авто несёшься навстречу бетонной стене, которая уже со скоростью звука летит на тебя. Джулия застонала, жалобно и проникновенно, схватилась за живот, за рёбра, пах. Везде гудело, ныло и тянуло. Будто внезапно пришли месячные, умноженные во сто крат. Казалось, будто ещё чуть-чуть и её разорвёт на части, как воздушный шарик, наполненный красной мутной жижей.

— Хватит кривляться! — требовала Амалия, выходя из себя.

Джулия не слышала её. В голове звенели миллионы будильников, играл духовой оркестр и сквозь всю эту какофонию проникал извилистый и тихий незнакомый голосок, который шептал одно единственное слово — убей.

Амалия занесла нож, рука пошла вниз. Острие лезвия метило в грудную клетку. Жирная Бо и сухой мужчина вздрогнули, когда чёрная скользкая плеть, взявшаяся из мрака, обвила руку Амалии, не дав ей нанести роковой удар. Помешанная блондинка зарычала, брызжа слюной. Плеть сдавила кости, нож выскользнул и ударился о кафель. Джулия открыла глаза, боль ненадолго отступила. Амалия корчилась, боролась с плетью, два истукана взирали на всё это, неподвижно и по-дурацки глупо. Сталь ножа блеснула, предлагая свои услуги. Джулия рывком толкнула своё тело к оружию, ухватила рукоятку двумя руками, подобно ратнику, что держит карающий меч, и что было сил, вонзила его в спину Амалии. Та завыла, шлёпнулась на пол, стала кататься по нему, извиваться. Озверевшая Джулия уселась на визжащую блондинку верхом и принялась наносить сильные колющие удары в лицо, горло, грудь, полоснула по сонной артерии, залив кровью всю уборную. Амалия замолкла. Её открытые глаза, безжизненно серые и померкшие, смотрели куда-то вверх, выше, чем потолок, покрытый плесенью. Джулия положила нож рядом, встала, пошатнулась и снова плюхнулась на пол, отрешённая и испуганная. Чёрные языки липкой субстанции сорвались со стен, вырвались из укромных углов и впились в изуродованное окровавленное тело Амалии. Боль отступила, словно из живота удалили все шипы и колья, а голову убрали из-под прицела стенобитной машины. Но гадливое, некомфортное чувство некоторой незаконченности всё же оставалось. Джулия оставалась неудовлетворённой. И тогда её хищный взгляд встретился с тупыми мордами жирнухи Бо и сухого козла. Эти двое под гипнозом, решила Джулия. Тем лучше. Они почти не сопротивлялись. Щупальца тени не слишком радостно восприняли этот дар, но и брезговать не стали. Тогда Джулия ощутила благоговение и вселенскую силу. Так, наверно, чувствует себя человек, абсолютно здоровый, молодой, выспавшийся и прозанимавшийся всю ночь яростным, диким актом полового соития. А может и не так, но чуть хуже. Джулия уселась в душевую кабину, включила холодную воду и блаженно закрыла глаза, дожидаясь, когда утренний обход обнаружит её и холодные, высохшие трупы.

Десять долгих дней с Джулией никто не разговаривал. Она в миллионный раз мысленно прогоняла произошедшее с ней, пытаясь объясниться с собой и, если повезёт, с лечащим врачом. Признаваться не хотелось, но тройное убийство, пусть и в психушке, не проходит даром. Вряд ли можно уповать на очередной сеанс терапии, где тебе учтиво расскажут о твоих проблемах и попробуют начать поиск их решения. Джулия понимала, что на версию с самообороной надеяться бессмысленно. В Илейи это понятие в принципе под табу — если ты убил, значит, ты сильней. И уж тем паче, если у жертвы множественные глубокие ножевые ранения, а не один, неуверенный, роковой порез.

Её заточили в камеру-одиночку, просовывали еду через узкий проём, а для того, чтобы провести процедуры, выпускали газ. На одиннадцатые сутки её замкнутого пребывания снова выпустили газ, но проснулась она совершенно в другом месте. Камера, похожая на предыдущую, но уже и как-будто теснее и ниже. Грязная, с застарелыми пятнами засохшей крови на стенах. Их выводили всеми доступными средствами, но тщетно. Стены её нового жилища когда-то очень давно сложили из мраморных блоков. Окон не было. Только тьма, разбавляемая едва различимым тусклым огоньком где-то в конце коридора. Четвёртую стену заменяло плексигласовое стекло повышенной прочности. Напротив неё располагался выключенный прямоугольник ТВ-панели, висевший на такой же серо-зелёной мраморной стене. Поначалу Джулия молчала, ходила из угла в угол, даже не пыталась заговорить с медсёстрами, которые приносили еду и просовывали его в специальное оконце, выдолбленное в боковой стене. Узкое, но длинное. Тарелка с супом или пюре с овощами приезжали к заключённому на своеобразной каталке, которую с той стороны активировал персонал. Меры предосторожности втрое выше, чем в «РОМБЕ» или другой заштатной каталажке Илейских Территорий. Чёрный прямоугольник ожил на третий день, по крайней мере, Джулии так решила, подсчитав количество кормёжек. И загорелось оно совсем не вовремя, как раз в тот момент, когда девушка справляла нужду на старом, потрескавшемся стульчаке. Она вздрогнула, наспех закончила свои дела и сполоснула руки под краником, который торчал из стены. Ледяная вода, другой не бывало. Но надо признать чистая, даже вкусная. Джулия уже это сочла за благо.

— Пациент 57, Балай Савфан, девушка, — начал вещать с экрана мужчина, им был тот старый, с залысиной, человек, который проводил с ней первую беседу вместе с Карлом, — вы находитесь в Третьем Секторе лечебницы Нуттглехарт. Общение с другими больными запрещено! Выходить из палаты — запрещено! Количество еды строго дозировано! Препараты отменены на срок, пока мы не поймём, в чём причина вашего недуга. Ссылаться будем на камеру, установленную в данной панели и анализы. Еженедельно с вами будем беседовать ваш лечащий врач посредством ТВ-панели. Пациент 57, вы совершили тяжкое тройное убийство и ваше место в «РОМБЕ», но мы делаем вам услугу и, если удастся, вылечим вас. Но знайте, процесс выздоровления возможен только в одном случае — если вы станете нам содействовать абсолютно во всём. Устраивайтесь, вы надолго в Нуттглехарте.

Экран погас. Джулия ненадолго замерла и потом её прорвало. Она рыдала и била себя по щекам, по лбу, заламывала руки, колотила по коленям. Отчаяние и дикое раздражение, перетекающее в праведный гнев, то захлёстывали её, то отпускали. Она проревела часа три-четыре. Успокоившись, устроилась на койке и попыталась уснуть. У неё ведь даже нет детей, к которым нужно, во что бы то ни стало, вернуться. Никого нет. Атлас? Жив ли он? А что, если нет? Джулия снова расплакалась, но тихо и смиренно. По большому счёту она могла сбежать из больницы сотню раз, воспользовавшись халатностью надзорных во время прогулок или ночью, когда дежурила старая, почти слепая и полуглухая Агнесс. И ещё множество вариантов упустила она, принимая всё за игру или нелепое стечение обстоятельств. Курорт, полагала она. Как бы ни так. Проклятье, эти ребята даже имени её настоящего не знают. Что ж, придётся раскрыться, иначе никак. Выход отсюда нет. Так болтают в илейских провинциях и даже в её обожаемом славном Штарбайне.

— Скучно тебе? — прозвучал знакомый и приятный голос из единственного динамика под потолком. Джулия отвернулась от стены, которую досконально изучала, сидя спиной к стеклу.

— Алан, дорогой мой, — радостно воскликнула Джулия, — как ты сюда попал?

— Просто пришёл. Нельзя, но я скучаю. — Снова застенчиво улыбнулся Алан. — Тебе плохо?

— Не слишком весело, и не слишком хорошо. Значит это и есть легендарный Третий сектор? Я думала, тут страшнее.

— Ага, — кивнул темнокожий парнишка, — я тоже так думал. Грязно, сыро. И глубоко. Как в тюрьме. Я однажды был в тюрьме.

— Ты не рассказывал мне об этом, — наигранно возмутилась Джулия, — как тебя угораздило?

— Не сегодня, — скис Алан.

— Почему?

— Нет времени. Пока. Я ещё приду.

Алан, державший всё это время правую руку где-то за областью стекла, опустил её, пропало шипение динамика. Он помахал Джулии и ушёл. Ей стало тоскливее прежнего, и она снова разрыдалась.

Ночью её снова мучили кишечные боли, приступы рвоты, жуткая мигрень. Джулия звала на помощь, просила лекарства, но никто не приходил. Дотерпев до утра, точнее до следующей большой кормёжки, она закричала обслуге, чтобы вызвали врачей. И тогда боль отпустила.

Загорелась ТВ-панель. Теперь на ней красовался Карл. У него был свежий, бодрый вид, новая причёска.

— Пациент 57, вы слышите меня? — спросил врач.

— Слышу, — прошептала Джулия.

— Вы знаете, почему оказались в Третьем секторе?

— Убила троих. Знаю, — устало ответила девушка.

— Давно я не встречал настолько изменчивую форму болезни, будто каждый день у вас новый диагноз, — пустился в монотонные рассуждения Карл, но Джулия его оборвала.

— Какой же вы врач, если не можете помочь бедной девушке?! — прорычала Джулия, и в глазах её вспыхнуло пламя. — Как вы можете позволить, чтобы ваш пациент всю ночь корчился от невыносимой боли, стонал и умалял об обезболивающем?! Нынче клятвы и прочие кодексы для медиков — это пустой звук?

Карл растерялся, подбирал слова. Фокстрот заметила его неуверенность и продолжила давить.

— Вас не было в той душевой, господин психотерапевт! И вы смеете только фантазировать, что случилось со мной и с этими бедными женщинами и сономитом! Вам платят за фантазии, доктор?! Или за результат? Ваша долбанутая Амалия, только выписанная, кстати, из Второго корпуса, приставила мне нож к лицу, — Джулия подвела ребро ладони к своему горлу, — и собиралась перерезать мне глотку! Что оставалось делать? Она угрожала мне, все это видели! Ваша Амалия была двинутая на всю голову, которую вы, умудрённые докторишки, прозевали!

— Пациент 57, - вклинился Карл, — всё же вы не в том положении, чтобы судить о профессионализме нашего коллектива и замечу, что мы не владеем информацией относительно вашего знакомства с убитой Амалией Скотт-Браун.

— Знать не знаю эту тварь! — снова выругалась Джулия.

— Пациент 57…

— Это не моё имя, мистер мозгоправ!

— Прошу прощения, Балай…

— Я соврала! Моё настоящее имя — Джулия Фосктрот-Дарвик! Слыхали?! Дарвик, вашу ж мать! Не верите? Мой отец — Оло Ван Дарвик, один из самых влиятельных людей в мире и уж в Иллейе точно! Хотите, чтобы вашу больничку разобрали на кирпичи, когда он узнает, что я прозибаю здесь, в сыром крысятнике?!

— Почему вы соврали? И не лжёте ли вы сейчас?

— Сделайте моё фото! Отправьте отцу!

— Вы угрожаете нам, — мягко отметил Карл, — и вы в чём-то правы, если Оло Ван Дарвик на самом деле ваш отец. Зачем же мы будем ставить весь Нуттглехарт под угрозу? Проще совсем про вас молчать, не находите?

— Выродок! — сплюнула чуть ли не желчью Джулия, прыгнула на койку и отвернулась к стене, осознав, что пошла не по тому пути, затеяв перебранку. Ошиблась, выбрав силу и давление. Стоило быть гибче, мудрее и подойти с мольбами и прошением.

Настенный прямоугольник погас, превратившись в чёрную безжизненную гладь. Джулия хотела поплакать, но слёз не осталось. Только усталость и апатия. Апатия сведёт дочь апатиниумого короля в могилу. Скабрезная ирония, при мысли о которой Джулии стало несколько легче. И она уснула.

Красноголовый дятел орудовал своим острым клювом, усевшись на коре высокого старого дерева. Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук-тук. Затишье. Тук-тук. Выпав из сновидений, девушка не избавилась от назойливой долбёжки. Открыла веки, посмотрела на стекло. За ним, стояла высокая, стройная женщина, облачённая в шикарное чёрное пальто с пышным меховым воротником. Мех принадлежал когда-то зайцу или соболю. Серый и намокший, он всё равно смотрелся дорого, стильно и вместе с тем практично. На голове аккуратная укладка, волосок к волоску. Рядом с женщиной переминался с ноги на ногу медбрат в сером халате, сотрудник персонала. Сопровождающий, решила Джулия. Тук-тук-тук. Длинный острый ноготь Магнолии Эльверс касался разделяющей прозрачной преграды, издавая противный, нервирующий звук. Магнолия кивнула медбрату, тот протянул руку куда-то за пределы стекла, зашипел динамик.

— Предупреждала я Оло, что кочевая жизнь занесёт тебя куда попало, но чтобы так глубоко и низко, — Эльверс обвела придирчивым взглядом убогую конуру.

— Отец знает, что я здесь?! — прильнула к стеклу Джулия.

— Собственно, какая разница? Или оказавшись на самом дне, ты решилась сменить фамилию?

— Зачем ты притащилась сюда, змея? — зашипела сквозь зубы Джулия.

— Хотела взглянуть на тебя, — Магнолия ввинтила свой прямой и холодный взгляд прямо в Джулию, — вспоминаю твои прекрасные золотистые локоны. Как они мне нравились, когда ты играла в саду, под солнцем. И назло мне ты избавилась от них. Честное слово, я горевала. Местный рацион идёт твои волосам на пользу, они растут.

Эльверс улыбнулась холодно и безразлично.

— Вытащи меня отсюда, Магнолия, — держась правильного вектора, взмолилась Джулия, — они убьют меня. Сгноят!

— На твоей совести преступление. Я не в силах вызволить убийцу, — картинно возмутилась Эльверс, — к тому же, ты больна. И в этих надёжных стенах ты получишь соответствующую помощь, будь уверена.

— Скажи отцу, что я здесь, — разрыдалась Джулия, — умоляю!

— Никакие слёзы не вернут тебе рассудок, — скорчилась в гримасе сожаления Эльверс, — поэтому будь сильной и настойчивой. И тебе воздастся, вот увидишь.

— Какая же ты тварь! — утерев слёзы, выпалила Джулия. — Сраная, мерзкая тварюга! Змея!

— Резкие смены настроения свойственны умалишённым. Твой лечащий врач предупредил меня об этом. Кстати, довольно милый парень. И так бережно лепечет о тебе и твоём недуге. Надо же, Джулия, даже в психушке ты умудряешься очаровывать мужчин, — Магнолия снова показала свои белые зубы в подобии улыбки.

— Если Оло узнает обо мне, он тебя не простит, сволочь! — схватилась за последнюю ниточку Джулия, за тонкую и крайне ненадёжную ниточку.

— Постараюсь, чтобы Оло оставался в неведении, — Эльверс выудила из кармана пальто портсигар, открыла его — внутри ровным рядком лежали красные капсулы — и, взяв одну из капсул, послала её в рот. Закрыла портсигар и вернула на место.

— Стимуляторы, — как будто оправдывалась Эльверс, — без них туговато, знаешь ли. Столько работы навалилось. Я в чём-то тебе даже завидую — уйма свободного времени. Обо всём можно подумать, поразмышлять.

— Представь, что он обо всём разузнал, нашёл меня здесь, полуживую и почти съехавшую с катушек! Вообразила? Я последнее напоминание о матери! Он любил её! Любит её, а не тебя, сволочь! Что станет с ним без меня? Ты не будешь счастлива, если он потеряет покой. Одумайся, тварь! Вызволи меня.

— Не хочу признавать, но ты её точная копия. Такая же нежная, светлая и упёртая, — на лице Эльверс проступили искорки подлинных переживаний, — но слишком долго я добивалась своего, чтобы собственными руками помешать триумфу и вернуть тебя отцу. Понимаешь, о чём я? Твоя бедная мать была лишь преградой, которую пришлось устранять. Долго и размеренно. Я травила её методично, по капле каждый день, ломая психику, волю, надежду. Твоя сучья мать с каждым днём теряла силы и, что важнее, желание жить. Помнишь, как она приходила в бешенство, крушила мебель, рвала на себе волосы? Не удивляйся, крошка, мне в красках рассказывали обо всём, что происходило в вашей спальне. Я смеялась, заливисто и злобно. С огромным удовольствием упекла бы тебя в проклятый сектор Нуттглехарта уже в день твоего рождения. Чтоб ты сдохла, и чтобы крысы сожрали твой маленький трупик! — Эльверс отдавала себе отчёт в том, что её слышат, может, записывают, но не придавала этому и малейшего значения. — Но судьба попросила выждать, быть упрямой, и что я вижу? Любимая дочка Ван Дарвика спятила, слетела с катушек, погрязла в дерьме! О лучшем сюрпризе перед грядущей ночью Обновлённого Цикла я и мечтать не могла.

Джулия стиснула зубы, губы сжала, что было сил. Гнев в её теле обретал форму, приготовился вырваться наружу и учинить вселенскую расправу. Зрачки округлились, кровь пульсировала, сердце выдалбливало дикий ритм. Но вместо звериного рыка или буйства она легонько засмеялась, будто только что знакомый пьяный мото-погонщик в сто двадцать первый раз рассказал ей свою сальную шуточку.

— Спасибо тебе, дрянная Эльверс, — наконец спокойно сказала Джулия, — ты очень помогла мне.

Магнолия уставилась на неё, всем видом требуя объяснений.

— У меня появился стимул, мразь! — вызывающе бросила Джулия, отвернулась, быстро подошла к стене и, усевшись напротив неё, замолчала.

Эльверс хотела добавить что-нибудь напоследок, но не нашлась и попросила медбрата проводить её к выходу.

Глава 12

— Знаешь, почему Детра столь могущественна?

— Нет. Хотя предположения есть, но они абсолютно поверхностны. Детра отгородила себя самой настоящей стеной, через которую не пробиться. Не спутники, не сигналы сетей — ничто не может пройти сквозь стену без одобрения. С людьми так же. Напрашивается вывод: Детра могущественна, потому что самобытна и дисциплинированна? И бережёт себя от несуразных соседей?

— Потому что высокомерна. Я искренне убеждён, что подлинная надменность и лояльность по отношению к внутренней свободе ведёт к безграничной власти.

— Я всегда полагал, что контроль и дисциплина важнее. И что в Детре всё так и обстоит.

— Ты ошибался.

Внизу, по улочкам, проспектам и дворам заражённого Фесрама бродили, словно гниющие трупы, прокажённые и обречённые на смерть бедняги. Их в это утро повылезало под солнцепёк не в пример много. Сезон дождей в самом разгаре, однако, утренние часы после рассвета самые тёплые. Рваные одежды, покорёженные конечности, израненная зелёновато-пунцовым ядом кожа, покрытая наростами и язвами. С высоты одиннадцатого этажа подробности не разглядеть, но общее полотно как на ладони. Большая лужа, прямо на главной улице, где когда-то рухнул снаряд бомбардировщика и оставил глубокую воронку. Обречённый поскользнулся и рухнул в воду, уйдя под её толщу с головой. Полминуты он не показывался, скорее всего, утоп. Но нет, всё-таки выкарабкался на берег, сплёвывая грязь и крохи дроблёного асфальта. Поплёлся дальше. Инсар взирал на представление с крыши самой высокой многоэтажки и дивился, насколько причудливым может стать человеческое существование.

— Крыша-то, что надо, — разбавил тишину старческий металлический голос, наполненный электронными нотками, будто кто-то взял звук, исходящий из гортани, записал на винил, положил его на диск проигрывателя и то растягивал, то ускорял звучание, придавая ему ирреальность. — Тут паров меньше, не отравишься.

Инсар Килоди устроился в раскладном походном кресле, посматривал то на серое небо, то вниз, на смешных «тупиков». Он прозвал их так не из-за умственной отсталости, а потому что почти каждый, пока тащился, натыкался на непреодолимое препятствие и попадал в тупик.

Напротив него расселся в таком же кресле здоровенный темнокожий старик. У него было две ноги, две руки, огромное туловище и не менее крупная, громоздкая и страшно деформированная голова. Руки, за исключением левой, старик имел гидравлические, с сонмом переплетённых меж собою проводов, напичканные вспомогательной электроникой. Обе ноги, походившие на дубовые стволы, прятались в широких коричневых шароварах, натянутых до пояса. Обуви старик не носил, предпочитая ступать по земле аршинной ступнёй из кевларо-ведениумого сплава. Грузное полумеханизированное тело скрывала синяя потёртая плотная накидка, напоминавшая плащ-палатку. Она держалась на широченных плечах и свисала, будто брезент, накинутый на списанный танк. Инсар не успел заметить, где у тела был металл, а где плоть. Изредка он замечал, как из груди человека-илейца выступали сотни коротких никелевых трубочек, конец которых терялся где-то на спине. Массивная челюсть — целиком из полированного металла. Левая часть черепа блестела хромом, правая, в том числе и ухо, остались нетронутыми. Вместо одного глаза горел крупный рубиновый диод. Волос не было. Лысый старик с красным глазом был самым настоящим мехом, какие водятся, по слухам, где-то в Детре и вообще вроде считаются там чем-то обыденным.

— Выходит, вы мне что-то вроде сделки предлагаете? — нахмурился Килоди. На нём был тёплый вязаный свитер из овчины, прочные военные штаны и крепкие кожаные сапоги.

— Взаимовыгодное сотрудничество, — поправил его старик.

— Убить диктатора, который ещё не взошёл на престол, правильно? — спросил Инсар.

— Мрак твоей души покинул глубокий колодец, — хрипел бесцветным, будто из транзистора, голосом старик, — но к несчастью только они способны свергнуть кровавый кулак.

— Кого именно?

— Придёт час — узнают все.

— Как скоро?

— Приходиться ждать.

— Насколько долго?

Прогремев как раскат грома, над Фесрамом промчался военный истребитель. Район, который Инсар и старый мех выбрали для посиделок, был брошен во время застройки. Новёхонькие панельные многоэтажки ждали своих хозяев, но взрыв на заводе обрушил их планы. Теперь в каменных, с пустыми чёрными глазницами отвергнутых коробках базировалась многочисленная группировка Мейхера Заволло. Услышав гул реактивных двигателей, на крыши других зданий высыпали вооружённые бойцы, среди них были илейцы, сономиты, даже гибриоиды, коих Инсар насчитал пять штук.

— Разведка Трезубца, — ткнув в запыленное небо острым железным пальцем, проговорил старик, — делают снимки местности. С этим у них ничего не выйдет. «Заглушки» у нас пашут, что надо. Однако готовится серьёзный штурм. Нам не выстоять. Придётся сниматься с якоря.

— А что по этому поводу думает Заволло? Или ты у них главный?

— Мейхер солидарен со мной, и скоро мы отправимся на юг. А ты последуешь туда, куда тебя поведёт твоё стремление. Ты отлично осведомлён о своём будущем, но принимать его не хочешь. Это как движение по шоссе с выключенными фарами. Скоро ты нажмёшь нужный тумблер, и дорога станет ясна.

— Путано как-то. Может, скажете мне, если вам всё ведомо?

— Увидишь сам, — многозначительно ответил старик и уставился на тонкие белые полосы на небе, оставленные самолётом. Будто изрисовали небосвод простым карандашом и провели две линии резинкой для стирания. Получилось топорно и неопрятно.

— Не тороплю, — продолжил старик и, запустив механизм своего тела (гидравлика принялась сокращаться, зашуршали роторы и моторчики), поднялся с кресла, — времени у тебя полным-полно.

— Стало быть, я пленник? — спросил Инсар.

— Посуди сам, к чему мне принуждения? Ну, отходили тебя, как следует ребята Заволло, ну да, признаю. А всё зачем? Чтобы убедиться, насколько крепко в тебе засела эта зараза, усёк? Мы увидели Его. Заволло сражался с Ним. И теперь сомнений нет, ты у «теней», похоже, всерьёз и надолго. Так что уходи, если желаешь. Но я единственный, кто в силах избавить тебя от этой гадости и даже, если повезёт, восстановить твоё доброе имя, пусть ты и убил моего близкого друга.

Инсар не ответил. Собственно, чем возразить? Этот старый темнокожий мех взял его на крючок. Избавиться от невыносимых болей, от необходимости убивать, от страшных снов и галлюцинаций. От назойливого змеиного шёпота. Не от всего ли этого кошмара он так давно стремился отделаться раз и навсегда?

Инсар Килоди принял душ. Вода лилась из пузатого чугунного бочонка, установленного кое-как, с помощью деревянных перил, поручней и прочего металлолома на крыше многоэтажки. Тут же, неподалёку, тлело кострище, на котором грели тару с водой, а потом тащили впятером на помосты, где устанавливали на самодельные крюки и рельсы. Тянешь за верёвку, узкая крышка днища открывается и на тебя льётся тёплая вода, набранная в местной реке.

После водных процедур Килоди вернулся в своё жилище, в котором провёл вместе с болтливым карликом несколько умиротворённых месяцев. Ему и Измиру выделили двухкомнатную квартирку под самой крышей. Внутри были голые бетонные стены, дырка для нужды, самодельный стол, два почти сгнивших деревянных стула и пара раскладушек, на которых они и спали. Когда Заволло приказал выставить у их нового жилища охрану, Инсар возмутился:

— Чего меня охранять, я никуда не денусь!

— Причём тут ты, — пробубнил один из патрульных, — мы следим за твоим уродливым дружком.

Измир-Ко-Нашах-Фа-Йелландул валялся на раскладной койке, виртуозно орудуя по сенсорной глади планшета. Инсар и раньше видел, чтобы гибриоиды дружили с благами детрийской цивилизации, но от Измира он не ожидал.

— У кого стянул опять?

Вместо приветствия бросил Килоди и уселся за стол, плеснул в медную кружку воды и опрокинул всё залпом. Горькая и безвкусная, местная вода совсем не утоляла жажду. — И как ты вообще в этом разбираешься? Вы живёте в скорлупе рыбы, а еду употребляете в сыром виде. Откуда такие технические познания?

— Если наше уродцы, то не есть, что мы тупы, — промямлил Из-Ланди.

— Ага, обидься ещё, — буркнул Килоди и уставился на серые панельные дома. Со стороны они выглядели унылой декорацией к фильму о войне. Инсар коснулся пальцами талисмана под свитером, что висел на его шее. Он долго привыкал к нему, старался не замечать. Крохотное семя, казалось, было выковано из самого тяжёлого металла во всей Вселенной, оттого Инсара почему-то всё время тянуло вниз, будто на его шее сидел хомут, запряжённый десяткой мулов. Зуверфы окончательно утихомирились. Боли испарились, Инсар снова ощущал себя нормальным, совершенно заурядным человеком без крова, денег и репутации. Ему грозит дно Шрама Земли или самая затхлая каталажка РОМБа. От обеих перспектив мутило.

— Слышь, — отвлёк его Измир, — ПоВязь бурлит.

— Чего там?

Инсар подошёл к карлику и выхватил из его ручонок устройство. Заголовки передовиц пестрели сенсациями. Одна за другой. Урожай удался. Как бы не захлебнуться в информационном потоке, подумал Килоди.

— Ведутся поиски участников нападения на театр Трезубца — «Театр О?Шара»! Расследование привело к группировке Заволло, которая базируется в Фесраме! Впрочем, это и расследованием не назовёшь. Террористы нахально подписались под своим детищем, расписав театр граффити в свои цвета и символику.

— Церковь Пятиликой Девы Асмиллы рухнула! Власти Трезубца уличили Календару Блоус и некоторых её подручных в содействии экстремистам, терроризирующим всю Илейю. Сейчас фигуранты дела под стражей! Состоится судебное разбирательство!

— Убийство Самюэля Фрая. Новые подробности. Верхушка медицинского аппарата находилась в сговоре. Вина в смерти Лидера лежит на руках, по меньшей мере, двенадцати человек во главе с министром здравоохранения.

— Мирак Родензир, глава могущественной преступной группировки, который был признан погибшим два года назад, снова заявил о себе, выступив на просторах Потусторонней Вязи с обращением. Родензир призывает «одуматься и здраво вглядеться на власть и то, что она предлагает». Признаем, неожиданно.

— Вознаграждение за голову Инсара Килоди выросло до миллиона статусных единиц!

— Таинственный Негоциант скупает акции ведущих фармацевтических компаний Илейи, в его руках значатся патенты на многие жизненно важные препараты, такие как «вардил», необходимый для блокировки возможного отторжения миниботов. По слухам, некоторые заводы Штарбайна в скором времени так же отойдут в руки таинственного миллиардера.

— Завтра состоится Всеобщий Сбор Верховного Конфорнума. Будут участвовать все Лидеры Илейи, в том числе и значаи мелких провинций. Беспрецедентное событие. Первый и последний раз ВСВК проводился сто двадцать лет назад, после первой войны с сономитами. Завтра же примутся важные постановления, в том числе будет решено, кто станет выбирать нового Лидера! И также участники политической жизни Территорий рассмотрят целесообразность ввода 17 Артикула, развязывающего руки карательной машине.

— В связи с арестом монастыря Асмиллы в некоторых уголках Территорий произошли стычки «верующих» с представителями закона. Жертв нет.

— Исчезновение Хари Кина, лидера Маникура, до сих пор остаётся загадкой. Его не видели несколько месяцев. Маникур никогда не был благонадёжным городом. Однако о том, что может вспыхнуть на пустом, во всех смыслах, месте, остаётся только догадываться.

— Военные силы «РОМБА» готовятся к массированной атаке на логово террористов — Фесрам.

Мбалли ворвался без стука, его глазной диод сиял ярче обычного.

— Парни, нам пора выдвигаться. Завтра на заре отправляемся в путь. Ваша остановка в НДлахе. Там сейчас более-менее безопасно. Высадим вас в открытом море. Так проще пройти границу. Прикинетесь беженцами с «Чёрной Улитки». С собой мы вас взять не можем: распоряжение Заволло. Так что не теряйте времени, соберитесь заранее и не смейте никуда выходить до нового солнца! — приказал он.

— Что за спешка? — спросил Килоди.

Мбалли клацнул челюстью, что означало, не твоего ума дело, и ушёл, грохотнув дверью.

— Заватара мы оспять вольные! — возрадовался Измир, подпрыгнув на раскладушке.

Инсар не ответил. В нём затаилась какая-то противная, гнетущая червоточинка, которая сверлила его, не давая расслабиться. Попав в плен, он будто отдал себя в чьё-то поручение, став слабым, но защищённым. Примерно то же самое он чувствовал, когда «тени» подсказывали ему, говорили с ним. Чтобы там старик не плёл, они, «чернила» его понимали. А теперь их немота, пусть и такая желанная, несколько докучает Инсару. Он повелевает ими, но Они не хотят с ним говорить. Долгожданная свобода? Как бы ни так! Вся Илейя охотится на него, и вот-вот начнутся суровые холода. Где перенести морозы и укрыться от досмотрщиков? В Илейе множество укромных мест, но ещё больше за её пределами. Отправиться к гибриоидам как и планировалось? У них он будет в безопасности. Рвануть на Чёрную Улитку или Остров Снов? Укрыться в плеяде островов, зовущихся Архипелагом Сотен Осколков? Вариантов хоть отбавляй, и Инсару это, конечно, нравилось. Приятная мысль заставила его улыбнуться и посмотреть в завтрашний день не так угрюмо. Однако он обманывал себя и прекрасно это понимал. Зуверф наказал ему отправиться в Котлован. Там всё начнётся. Укрыться от власти под её носом. А сперва добраться до «котла» и не быть сцапанным по пути. И, несмотря на опеку Мбалли, Инсар давно решил, где проведёт сезон холодов и чем станет заниматься.

Ночью Инсару не спалось. Хотелось подумать обо всём, взвесить своё положение в новых условиях, понять, на что рассчитывать дальше. Но в голову шли бредовые мысли. Почему-то думалось о Джулии. Её милая белая почти бледная мордашка всплывала в памяти, волновала и возбуждала. Видимая хрупкость, за фасадом которой скрывается безудержная сила. Инсар понял это сразу, словно ему кто-то подсказал, прошептал на ухо. Инсар вспоминал их короткий диалог в парке, разговор по картриджу. Она считает его врагом. И как человек, опасный и хладнокровный, может испытывать что-то трепетное и тёплое? Не ответив, Инсар погрузился в сон. Ему снился Иншар, его цветистые залитые солнечным светом аллеи и пряничные домики. Весёлые гулянья и радостные возгласы ребятни. И рыжий кот, лакающий свою порцию молока в грязной комнате Котлована.