Шерлок Холмс возвращается в Лондон

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Как-то один аристократ попросил Холмса оказать помощь в расследовании некоего преступления. Холмс согласился ехать за сто пятьдесят миль от Лондона, в графство Линкольншир. Моя жена находилась в отъезде, пациентов, на удивление, оказалось очень мало, и я решил отправиться вместе с ним. К сожалению, Холмс этим разбоем совершенно не заинтересовался, а человек, который был в нём замешан, показался ему невыносимым. На беду несостоявшегося клиента, Холмс моментально придумал предлог, чтобы вернуться на Бейкер-стрит.

Было уже около трёх часов дня, и поезда до Паддингтона отправлялись только следующим утром. В связи с этим мы остановились переночевать в небольшом, но уютном отеле всего в нескольких милях от приморского города Гримсби. Нахождение места для ночлега стало для нас, конечно, большой удачей.

Мы как раз заканчивали обед, когда услышали, как ко входу отеля с грохотом подъехал экипаж. Ещё один постоялец, решил я. Через минуту дверь распахнулась, и в комнату вошёл худой невысокий человек, одетый в чёрный сюртук. Когда его глаза привыкли к сумраку помещения после яркого солнечного света, он взволнованно оглядел комнату и увидел нас с Холмсом.

— Мистер Шерлок Холмс?! — возбуждённо задал он вопрос. — Среди вас есть мистер Шерлок Холмс?!

Холмс поднялся и ответил, что это он. Он явно понимал, что этого человека привело сюда какое-то очень срочное дело, и его глаза весело заблестели в предвкушении:

— Чем я могу быть вам полезен?

— П-произошло убийство, мистер Холмс. — Человек заикался. — Н-нет, правильнее сказать, резня. В психиатрической лечебнице для преступников. Т-так много… т-так много убитых…

Я читал журналы по медицине и знал, что больница, где лечат психические расстройства, действительно существует. Люди долгое время боролись за то, чтобы для сумасшедших создали отдельные заведения. Такую лечебницу открыли полвека назад в городе Линкольн в графстве Линкольншир, ещё до появления Акта о попечении и лечении душевнобольных. Это было красивое здание, в котором могли находиться одновременно пятьдесят или шестьдесят пациентов. Архитекторы явно позаботились об их комфорте и создали внутри длинные галереи, по которым больные могли гулять в холодную погоду.

И только позже выяснилось, что некоторым пациентам такие условия не подходили. Среди них были настолько звериные натуры, хотя психиатры и возразили бы против такого термина, что подобная вольность была для них совершенно недопустима. И поэтому в качестве дополнения к больнице в нескольких милях ближе к побережью, в Гримсби, было создано нечто похожее на тюрьму. Здесь под присмотром психиатров держали самых неистовых пациентов лечебницы в Линкольне. В соответствии с наиболее прогрессивными идеями заключение под стражу предпринималось, только если такую необходимость подтверждали психиатры и другие специалисты. А связывали больных, только если это было крайне необходимо.

Холмс подозвал хозяина отеля и попросил его принести бокал бренди для нашего гостя. Тот выпил его залпом, и его бледные щёки моментально покрылись лёгким румянцем.

— М-меня зовут Уолтер Энгельс, — сказал он, переведя дыхание. — Уолтер Энгельс, сквайр, если быть точным. Меня только что назначили попечителем лечебницы в Линкольне и тюрьмы в Гримсби. Я случайно услышал, что вы здесь проездом, мистер Холмс, и сразу же примчался сюда.

Может быть, вы в курсе, что в больнице в Линкольне держат в основном нищих сумасшедших. Это замечательное заведение, и, должен сказать, там заботятся о… пациентах очень достойно. Пару десятков лет назад здесь лечили и буйных, но мы решили, что ради безопасности остальных их нужно держать отдельно, в особом учреждении. Тот большой дом в Гримсби нам пожертвовали. Мы превратили его в… э-э-э… место пребывания невменяемых преступников. Здесь может находиться максимум двадцать пациентов, но сейчас их пятнадцать. Все мужчины.

Мистер Холмс, я был там, в этой лечебнице по типу тюрьмы в Гримсби, сегодня… ведь часть моих обязанностей — следить за этими двумя заведениями… И вот я приехал туда и увидел, что большая часть служащих убита. Они сидят мёртвые в своих креслах или упали плашмя, когда шли куда-то. Мне кажется, их отравили или что-то в этом роде. Я не заметил следов насилия, так что, наверное, это был яд. Вероятно, его подсыпали им во время обеда. Я попросил отвезти меня назад в Линкольн и рассказал обо всём начальнику полицейского участка. Сейчас полицейские находятся в Гримсби. Через одного из них я узнал, что вы остановились неподалёку, в этом отеле, и сразу же приехал сюда.

— Вы сказали, что большая часть служащих убита? А кто выжил? — спросил Холмс.

— Врач Эдвард Перрет и старшая сестра Мэри Клейтон. Они находились в кабинете доктора. Работали над отчётами и обсуждали, что нужно купить для лечебницы, и поэтому не успели к обеду.

— Им очень повезло, — заметил Холмс. — А что с пациентами? Их постигла та же участь?

Энгельс побледнел.

— Н-нет… они едят другую еду, им готовят отдельно. Все пациенты в порядке, кроме одного… — Он провёл дрожащей рукой по подбородку. — Это ужасно… я никогда не забуду этого зрелища…

— Что с ним? Что вы увидели?

— Врач сказал мне, что, когда они с сестрой нашли мёртвые тела в столовой, они обошли камеру за камерой, чтобы проверить пациентов. И всё было хорошо, пока они не добрались до одиночки Джона Рекберри. Они позвали его, но он не откликнулся. Тогда они отперли дверь и увидели, что он мёртв… искалечен. Когда они рассказали мне об этом, я сразу же отправился в его камеру с офицером полиции, потому что мне казалось, раз я там работаю, то должен так сделать. Это зрелище было просто кошмарным. Никогда не видел ничего более отвратительного… никогда…

Сквайр впал в оцепенение и смотрел куда-то вдаль, часто моргая, как будто перед его глазами снова стояла та самая картинка из тюремной камеры.

— Пожалуйста, скажите, что вы там увидели, — осторожно попросил Холмс.

Энгельс снова часто заморгал и повернулся к нам лицом:

— Мы вошли, и там на полу лежало тело Рекберри, всё в крови и искалеченное. Вместо лица было месиво, уши оторваны, руки до локтя отсутствовали, торчали одни кровавые обрубки… — Он глубоко вдохнул и продолжил: — И ноги тоже были отрублены до колена… Кровь виднелась просто повсюду. Камера была похожа на скотобойню, так много крови…

— Боже правый! — воскликнул я. — Работа маньяка, не иначе.

— Да, вполне в духе тюрьмы для душевнобольных, — заметил Холмс. — Джон Рекберри. Я знаю это имя. Это не тот Джон Рекберри, которого прозвали мясником с улицы Эдгвейр?

— Д-да, мне говорили об этом, — кивнул Энгельс. — Он считался самым опасным пациентом в Гримсби.

Несколько лет назад Джон Рекберри был довольно известным и зажиточным адвокатом. Он женился на женщине знатного происхождения. У них родилось семеро детей, трое мальчиков и четыре девочки. Старшей дочери, Розе, исполнилось двенадцать, младшему сыну Франклину было чуть больше двух лет.

Судя по всему, мистер Рекберри был прекрасным мужем и отцом, который до безумия любил своих детей. Соседи считали их семью образцовой, никто о нём никогда слова дурного не сказал.

Но однажды миссис Рекберри и дети перестали показываться на улице, и Рекберри объяснял соседям, что они уехали за город, чтобы спастись от душного лондонского лета. Потом добавлял с улыбкой, что очень хотел бы находиться с ними, но работа не позволяет. Эти сентиментальные слова он говорил каждому, кто спрашивал о том, как поживают его жена и дети. Родственники жены всё больше беспокоились о ней и удивлялись, что уже давно не получают от неё писем.

Родители миссис Рекберри поделились своей тревогой с полицией. И к Джону Рекберри домой пришли два детектива. Случилось так, что одним из них был инспектор Лестрейд. Они допросили Рекберри, и он поведал им совсем другую историю, вовсе не ту, какую описывал соседям и близким. Он сказал, что у его супруги появился любовник и она сбежала с ним, прихватив с собой детей. Он понятия не имеет, где они находятся. Поскольку она жестоко предала его, у него нет ни малейшего желания выяснять детали её побега. А о том, что жена и дети отдыхают за городом, он рассказывал всем, чтобы якобы избежать неловкости и позора.

Он позволил детективам осмотреть дом. Они не нашли ничего подозрительного. Однако ситуация казалась людям всё более подозрительной. И некоторые начали присматриваться к Рекберри повнимательнее.

Шерлок Холмс повернулся ко мне:

Это случилось несколько лет тому назад, Уотсон. Я не занимался этим делом лично, но читал о нём в газетах. Несмотря на то что внезапное исчезновение семьи Рекберри казалось всем более чем загадочным, ему удавалось какое-то время избегать допросов полиции. Он планировал обратить в деньги всё своё имущество и сбежать в Америку. Однако совершил промашку, когда выставил дом на продажу. Потенциальные покупатели стали приходить осматривать дом. А Рекберри, как оказалось, очень неаккуратно спрятал тела жены и детей. Либо он тогда был слишком небрежен, либо излишне уверен в том, что их не найдут.

Один из покупателей оказался уж очень дотошным: спустился в подвал дома, чтобы детально осмотреть фундамент. В одном месте он заметил, что кирпичи неплотно прилегают друг к другу и скрепляющий их раствор осыпался. Это привлекло его внимание. Он ударил по стене, и один кирпич зашатался. Тогда он стал проталкивать его дальше, и кирпич провалился в тёмное пустое пространство за стеной. Возможно, человек попросту передумал бы покупать этот дом и ушёл, но в свете фонаря увидел, что из-за разваливающейся стены на него смотрит человеческий глаз. Позже обнаружилось, что это была дочь Рекберри Роза.

— Боже милостивый! — вскричал я. — Он убил свою семью, своих собственных детей!

— Да, именно это вскоре и выяснилось. Покупатель выбежал наверх. Рекберри его не видел, потому что находился в этот момент на втором этаже. Человек бросился в полицейский участок, и в течение часа кирпичную стену разобрали и нашли тела супруги Рекберри и его семерых детей. Самого Рекберри посадили в тюрьму.

Полиция обнаружила, что у всех членов семьи было перерезано горло, видимо, пока они спали. Тело жены и старших детей он расчленил — отрезал руки и ноги, чтобы они поместились в узком пространстве за стеной, а тела младших детей вошли туда легко, их можно было не калечить. Отрубленные конечности Рекберри кинул туда же.

— Видно, он дьявол, а не человек, раз сотворил такое со своей женой и детьми, — ужаснулся я.

— Многие так думали, Уотсон. Позже, к досаде тех, кто считал, что этого человека приговорят к смертной казни через повешение, его признали душевнобольным и посадили в специальное заведение, которое как раз и находится в Линкольншире.

— Мистер Холмс, ведь вас не затруднит поехать со мной в тюрьму в Гримсби, чтобы помочь нам разобраться, что там произошло и кто за это в ответе. — Просьба Энгельса прозвучала как мольба. — Люди, которые там работали, — это всё наши друзья или даже родственники. Один из погибших был кузеном моей супруги. Мы просто обязаны выяснить, кто совершил это ужасное убийство.

Холмс взглянул на меня:

— Что скажете, Уотсон? Вы не будете против отправиться в Гримсби?

— Что ж, всё равно раньше завтрашнего утра уехать отсюда мы не сможем. А поскольку я полагал, что мы задержимся здесь из-за предыдущего дела, я попросил Анструтера заменить меня в ближайшие несколько дней. Так что, конечно, я поеду с вами.

— Прекрасно, дорогой мой друг. — Холмс повернулся к Энгельсу. — Мы поедем в вашем экипаже, — сказал он.

Взгляд Энгельса, адресованный Холмсу, был полон благодарности.

— Спасибо вам, мистер Холмс… и вам, доктор Уотсон! Мы окажемся на месте всего через несколько минут.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мы покинули тёплый, уютный отель. На улице было прохладно, сквозь тяжёлые свинцовые облака пытались пробиться лучи солнца. Мы с Холмсом забрались в экипаж, Энгельс сел напротив.

— Я действительно очень благодарен вам, мистер Холмс, — сказал он.

— Не рассчитывайте на меня слишком сильно, — ответил ему Холмс. — Я не могу гарантировать, что мы распутаем это дело. Я могу лишь попытаться что-то сделать.

— Этот убийца, — прервал его я, — этот сумасшедший Рекберри. Он расчленил членов своей семьи, а теперь расчленённым нашли его тело. Возможно, это месть за то, что он сделал?

— Конечно, это возможно, — произнёс Холмс. — Но тогда зачем убивать всех остальных? Могу я вас спросить, Энгельс, хорошо ли охраняется это убежище? Легко ли проникнуть внутрь?

— Да, думаю, легко, — ответил Энгельс. — По крайней мере, в общие залы. Конечно, вход в ту часть, где расположены камеры, охраняется. И мы следим за тем, чтобы пациенты всегда находились в камерах. Но в остальных помещениях никаких особых мер предосторожности не соблюдают. И люди могут легко попасть в здание. Мы разрешаем приходить посетителям. И никогда не думали, что кто-то захочет прокрасться внутрь тайно. Во всяком случае, насколько мне известно. Я говорил, что работаю там совсем недавно, и пока только знакомлюсь с обычаями этого места. Я ездил туда всего два раза.

— Значит, внутрь проник кто-то, кто жаждал отмщения, — предположил я.

— Вероятно, — согласился Энгельс.

— Как я люблю повторять, ошибочно делать допущения, не располагая точной информацией. Такие вот поспешные выводы могут плохо повлиять на ход дела. Человек может в угоду своим предположениям упускать важные факты. Давайте лучше подождём и посмотрим, что получится найти в Гримсби, — возразил Холмс.

— Уже видна крыша лечебницы, — прервал нашу беседу Энгельс, глядя в окно экипажа. — Вон там, вдали. Мы почти приехали.

— Я выглянул в окно. Покатая крыша, покрытая серой черепицей, возвышалась, как огромный кит над поверхностью океана. За тёмно-серой стеной, которая окружала лечебницу, я разглядел часть здания. Каменные стены были лишь немного светлее крыши. Как я уяснил позже, здание было построено на краю высокого отвесного утёса; прямо рядом со строением спуск был довольно отлогим, а затем резко обрывался вниз в бурное море. Мне показалось, что стены были сложены из камней тех самых скал, которые окружали дом. Как будто его сотворила природа, а не руки человека. Окна были очень небольшие, узкие щели, видимо, чтобы ветер не так сильно задувал внутрь.

Создавалось впечатление, что над этим местом витает нечто зловещее. Само здание, мрачные скалы вокруг, свист ветра и рёв моря, словно призрачные дикие звери прятались в расщелинах утёса, — всё это напомнило мне ту особую атмосферу, что царила в поместье Баскервиль-холл. И вдруг всем своим существом я остро ощутил тот дух риска и увлекательных приключений, который всегда был неотъемлемой частью наших с Холмсом расследований.

Экипаж въехал в открытые ворота. У входа в лечебницу уже стояло несколько кэбов, вероятно привёзших полицейских. На первом этаже здания окна выглядели довольно большими. Стена окружала дом только с трёх сторон. С четвёртой простиралось море. Видимо, прежний владелец хотел, чтобы из окон открывался вид на водное пространство и горизонт. По обеим сторонам от входа располагалась небольшая лужайка, а кое-где виднелись и заросли кустарника. Слева лужайка упиралась в стену, а справа заканчивалась утёсом.

— Как странно, что здесь есть трава и цветы, ведь обычно на скалах ничего не растёт, — сказал я.

— Прежний хозяин приказал привезти сюда землю для выращивания растений, — ответил мне Энгельс. — Они несколько смягчают обстановку, как мне кажется. У нас есть садовник, он ухаживает за цветами, насколько это возможно в здешних условиях.

Экипаж остановился у главного входа. Энгельс выбрался из него первым. За ним Холмс, а затем спустился и я. Дул пронизывающий ветер. Здесь, у моря, он был особенно сильным и буквально свистел у меня в ушах. Солнце клонилось к закату, и длинные тени ложились на землю и обволакивали её.

— Сюда, джентльмены, — произнёс Энгельс, показывая на вход в лечебницу.

Внутри здание совершенно не походило ни на лечебницу, ни на тюрьму. Скорее оно напоминало старомодный дом деревенского сквайра. На шикарном полу из полированного дуба лежал большой дешёвый ковёр. Панели, видимо из красного дерева, украшали стены. Сквозь высокое витражное окно проглядывали небо и море.

— Я хотел бы осмотреть то помещение, где обедают служащие, — сказал Холмс, — и, соответственно, тела жертв.

— Я проведу вас в столовую, — ответил Энгельс. — Но тела уже увезли. Так распорядился начальник полиции. Их сложили на телеги, как брёвна. Только труп Рекберри всё ещё здесь. Полиция не выносила его останки из камеры. Во всяком случае, так было, когда я поехал искать вас.

Выражение лица Холмса слегка изменилось. Он был явно недоволен поспешным распоряжением начальника полиции. Он часто повторял, что полицейские, как стадо, топчутся на месте преступления и из-за этого пропадает множество улик. Я сразу понял, что именно об этом он подумал, когда услышал об активной работе полиции в столовой. По всей вероятности, все ключи к разгадке преступления, которые можно было там найти, пропали.

— Тогда давайте посмотрим на Рекберри, — сказал Холмс.

— Позвольте мне сначала представить вам начальника полиции, — отозвался Энгельс. — Это вон тот джентльмен справа.

Энгельс показал на высокого, очень бледного человека со впалыми щеками. Его можно было бы посчитать красивым мужчиной, если бы не старый шрам от ожога на лице. Энгельс подвёл нас к нему:

— Инспектор Коули, я хотел бы познакомить вас с мистером Шерлоком Холмсом.

Когда Коули услышал имя моего друга, его лицо просветлело.

— Тот самый Шерлок Холмс! — Он протянул Холмсу крупную костлявую руку. — Очень рад!

Холмс слегка улыбнулся и кивнул.

— А это доктор Уотсон, — продолжил Энгельс.

Коули крепко пожал мне руку.

— Приятно познакомиться, доктор, — сказал он с неподдельной радостью.

— Я попросил мистера Холмса изучить наше ужасное дело, — произнёс Энгельс. — Надеюсь, вы не будете против.

— Против? Конечно нет! — воскликнул Коули. — Признаться, я не представляю, каким образом можно разгадать, кто устроил эту бойню. Я никогда не сталкивался ни с чем даже отдалённо похожим на это дело. Это выше моих возможностей.

— Я постараюсь вам помочь, чем смогу, — произнёс Холмс. — Не позволите ли осмотреть тело Рекберри?

— Конечно, я отведу вас туда.

— А я предпочту остаться здесь, — тихо произнёс Энгельс. — Не хочу снова видеть эти кровавые останки. Меня и так будут преследовать ночные кошмары.

Мы поднялись по лестнице, миновали тяжёлые железные двери с зарешечённым окошком, и уютный дом зажиточного сквайра остался позади. Мы оказались в небольшой угрюмой тюрьме. Перед нами простирался коридор с железными дверями камер по обеим сторонам. У входа в тюремное помещение стояли маленький стол и стул, а около одной из камер дежурил офицер полиции.

— Эта дверь была заперта? — спросил Холмс, указав на ту дверь, через которую мы только что вошли.

— Мне сказали, что по внутренним правилам её держат запертой, — ответил Коули. — Обычно здесь сидит караульный на тот случай, если с кем-то из пациентов возникнут проблемы. Караульные редко отлучаются, разве что пообедать. Того караульного, который должен был дежурить в этот раз, к несчастью, увезли с другими служащими на телеге. Его тоже отравили.

— Ключи при нём обнаружили?

— Да.

— Значит, их взяли у кого-то другого?

— Трудно сказать. Среди тех, кто остался в живых, никто не может точно сказать, у кого из служащих находились ключи от камер. Выжили только врач Эдвард Перрет и старшая сестра Мэри… э-э-э… Мэри…

— Клейтон, — подсказал Холмс.

— Да, именно так. Они оба не знают, у кого были ключи.

Холмс тяжело вздохнул.

— Рекберри в третьей камере слева. — Коули подвёл нас к тому месту, где стоял офицер.

Мы вошли в камеру. Она была среднего размера. В центре лежало тело, накрытое простынёй. В воздухе витал запах крови. На полу были видны уже высохшие струйки крови, которые, изливаясь из тела, слились в целые лужи. Рекберри явно обладал привилегиями, потому что в углу камеры располагался столик с книгами и свечой. Окно в каменной стене выходило во двор, и сквозь него виднелись кэбы.

Холмс приподнял простыню за край и стащил с тела. Когда я увидел то, что она скрывала, у меня перехватило дыхание. Лицо представляло собой кровавое месиво: рассечённая на куски плоть, никаких черт разобрать было невозможно. Ушей, как нам уже рассказали, не было.

Дальше я увидел окровавленные обрубки рук выше локтя. Так же выглядели ноги: голени со ступнями были отрезаны.

— Вы нашли отрубленные конечности и уши? — спросил Холмс, глядя на остатки тела.

— Нет, — ответил Коули. — Тот, кто это сделал, должно быть, унёс их с собой.

— Необычная выходка, если не сказать больше.

И тут я разглядел в полумраке помещения на противоположной от входа стене неразборчивую надпись, видимо сделанную кровью жертвы. Чтобы её различить, нужно было подождать, пока глаза привыкнут к этому свету. Поэтому я и не обнаружил её сразу.

«Кровь за кровь» — слова были написаны печатными буквами, как пишут дети.

— Это был акт возмездия! — воскликнул я, показывая на кровавую надпись на стене. — Так я и думал.

— Да, мы тоже так считаем, — согласился Коули. — По правде говоря, что ещё это может быть? Мы полагаем, убийца отравил всех служащих, чтобы свободно передвигаться по зданию и иметь достаточно времени сделать всё, что задумал. — Он кивнул на тело на полу.

Холмс сел на корточки и внимательно осмотрел останки.

— Порезы довольно аккуратные, они сделаны острым ножом, — заключил он. — Ему перерезали горло. Видимо, это и послужило причиной смерти. А конечности отрубили уже после того, как он скончался. — Холмс бросил на меня взгляд: — Вы согласны с этой версией, Уотсон?

Я подошёл к телу, а Холмс направился к надписи на стене. Заключение Холмса, как всегда, было безупречным.

— Порез на горле довольно глубокий, — отметил я. — Да, без сомнения, эта рана была смертельной. — Я отметил, что на простыне, на удивление, мало крови. — Странно, с такой раной кровотечение должно было быть более сильным, вся грудь должна быть залита кровью.

Холмс улыбнулся.

— Да, должно было… — согласился он и снова повернулся к стене. — Про надпись мало что можно сказать, — наконец произнёс он. — Разве что определить рост того, кто писал эти слова. Примерно с вас, Уотсон.

— Но как? — послышался голос Коули.

— Это элементарно, — сказал Холмс. — Обычно люди пишут на стене, поднимая руку до уровня глаз. Вычислить очень легко.

Холмс вернулся к искалеченному телу.

— Значит, вы полагаете, что убийство стало местью Рекберри за то преступление, которое он совершил? — спросил он Коули.

— Да, именно так.

— А зачем тогда уносить с собой отрубленные части тела?

— Хм, я не знаю. Может быть, убийца Рекберри тоже безумен.

— Большая часть улик растоптана и уничтожена. Но очевидно, что убийца намеревался забрать конечности. Зачем-то они ему были крайне нужны.

— Почему вы так считаете?

— Одеяло и простыня лежат на кровати. На полу не видно капель крови, кроме как от ран, конечно. В коридоре крови тоже нет, хотя она должна была бы там быть, если бы убийца просто схватил и понёс отрубленные конечности. Хотя бы немного крови, но вытекло, и остался бы след. Из того, что вокруг нет пятен, следует, что преступник завернул части тела — вероятно, в толстое одеяло. А поскольку он не использовал ни одеяла, ни простыни заключённого, значит, принёс с собой то, во что планировал упаковать конечности. Можно сделать вывод, что тот, кто это сделал, намеревался не просто убить и расчленить тело Рекберри, но и забрать отрезанные конечности с собой. Всё это было частью его тактики.

— Да, теперь я понимаю. Это очень странное убийство. Может быть, он собирается отнести части тела на могилы жены и детей Рекберри как символ возмездия. Или что-то вроде того.

Возможно. Что ж, если мы принимаем версию, что убийство было местью за то, что этот человек сделал со своей семьёй, то мы можем быть уверены, что убийца знал семью Рекберри или был с ними близок. Мы можем также сделать предположение, что убийца живёт в Лондоне, ведь семья жила именно там. В этой тюрьме ведётся запись тех, кто сюда приезжает?

— Не знаю.

— Это сильно помогло бы расследованию. Может быть, у Рекберри был посетитель в последние несколько недель. Такой визит дал бы убийце возможность изучить здание. Он мог узнать, где находится кухня и камеры и в какой именно содержат Рекберри.

— Да, я понимаю. Наверное, убийца действительно навещал его. Я это выясню… думаю, врач и старшая сестра могут знать о посетителях. Я спрошу их.

— А кстати, где они сейчас?

— В кабинете врача. Там они и были, когда произошло убийство. Вас провести туда? — предложил Коули.

— Для начала я хотел бы осмотреть столовую, — ответил Холмс.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мы спустились по лестнице и увидели Энгельса, терпеливо ждавшего Холмса.

— Вы нашли там что-нибудь? — спросил он.

— Да, многое стало ясным, — откликнулся Холмс. — Как нам пройти в столовую?

— Сюда! — Энгельс повернулся и направился вперёд по коридору, а мы с Холмсом и Коули двинулись вслед за ним.

Столовая примыкала к кухне, и в ней сохранялось то же очарование старой загородной усадьбы, которое существовало и в других помещениях дома. За столом свободно могли разместиться полтора десятка человек. Тарелки с остатками недоеденного обеда всё ещё стояли на столе. Рядом на стене находились вешалки для одежды. На них всё ещё висели пальто жертв.

Холмс прошёлся по комнате, по обыкновению внимательно всё разглядывая. Он наклонился над одной из тарелок и понюхал её.

— Я не чувствую запаха. Хотя, если в еде действительно был яд и если у него был запах, его всё равно не различить из-за присутствия специй и перца. — Он поднял голову и взглянул на Коули: — Полагаю, кухарка тоже погибла?

— Да, — кивнул инспектор.

— Хм, значит, еду отравил кто-то другой.

Пока он изучал остатки трапезы, я разглядывал одежду на вешалке. Казалось, в ней была скрыта какая-то особая печаль. Я представлял себе, как люди идут обедать, садятся за стол, не подозревая, что они вот-вот умрут. И что сегодня они повесили свои пальто, как много раз до этого, и так и не надели снова. Я думал о том, как много значит жизнь и как легко её лишиться.

Тем временем Холмс закончил осматривать столовую и тяжело вздохнул:

— И снова нет ничего, что представляло бы интерес для следствия. Здесь слишком активно действовали, когда выносили тела. Через эту дверь можно попасть на кухню?

— Да, конечно.

Мы вошли в кухню. Через открытую заднюю дверь внутрь задувал солёный морской ветер. Холмс вышел на улицу и принялся осматривать всё снаружи. Когда вернулся, в руках он держал маленький стеклянный пузырёк. Он показал его нам.

— Если я не ошибаюсь в своих предположениях, здесь и был яд, который потом подсыпали в еду. Я нашёл эту склянку в клумбе. Ко дну прилипло несколько белых крупинок. Вероятно, стрихнин. Это очень сильный яд. Нам с вами нужно быть осторожнее, его испарения тоже очень опасны.

Он осмотрелся и обнаружил обрывок ткани, которым, видимо, кухарка вытирала стол. Он взял большой нож, отрезал от тряпки кусок, сложил его и заткнул им склянку. Затем протянул пузырёк из-под яда Коули:

— У вас, верно, здесь есть химическая лаборатория. Убийца, скорее всего, вошёл в кухню через заднюю дверь, высыпал содержимое в большую кастрюлю, которая всё ещё стоит на плите, и вышел тем же путём. А по дороге избавился от склянки. Стрихнин никто не заметил, потому что он не имеет запаха.

Коули взял пузырёк и кивнул в знак согласия:

— Понятно, но как это поможет нам найти убийцу?

— Эта улика может оказаться очень важной, а может и совершенно бесполезной. Увидим, — ответил Холмс. — Кухарку тоже отравили или она погибла как-то иначе?

— К сожалению, я не знаю.

Холмс был явно разочарован.

— Есть ещё кое-что, — произнёс он, стараясь не показывать своего недовольства. — Давайте выйдем на улицу.

Холмс открыл дверь, и мы последовали за ним. Спустившись по каменным ступеням, вышли на вымощенную каменными плитами дорожку, которая вела к парадному входу в здание. Холмс указал нам на одну из плит. На ней виднелось большое неровное пятно. Мне показалось, что это была кровь, и я высказал своё предположение вслух.

— Да, Уотсон, это кровь, — подтвердил Холмс. — Но она не капала на дорожку, а, скорее, просочилась сквозь какую-то ткань.

— Видимо, убийца положил здесь свёрток с отрубленными конечностями, — допустил я, — чтобы, к примеру, он не мешал ему открыть дверь в кухню.

— Да, он хотел прокрасться незаметно, потому положил свою ношу на землю и беззвучно открыл дверь. К тому моменту, как он дошёл сюда от камеры Рекберри, кровь уже, конечно, сильно промочила ткань и оставила пятно на камне.

Холмс взглянул на утёс и море за ним. Мы стояли всего в сорока или пятидесяти футах от обрыва.

— Интересно… — пробормотал он и большими шагами направился к скалам.

Мы поторопились вслед за ним.

Дорога сначала плавно шла вниз, но затем, ближе к обрыву, делала крутой подъём. Мы прошли по чёрным скалам и подошли к самому краю. Энгельс сказал, что боится высоты, и отказался идти с нами. Утёс был почти что отвесным и обрывался прямо в море. Камень был довольно гладким, лишь кое-где торчали острые выступы. В самом низу виднелась узкая песчаная полоса берега. Тонкой белой лентой она окаймляла подножие утёса и была покрыта ракушками и кусками дерева, которые выбросило морской волной.

— А вот и они! — воскликнул Холмс.

Он вытянул руку и показал вниз, на берег. И я разглядел, как в прибое бьётся об утёс какой-то свёрток, перевязанный верёвкой.

— Вы думаете, что это части тела убитого? — Я старался говорить как можно громче, чтобы ветер не заглушил мои слова.

Глаза Коули слезились от ветра, и ему приходилось часто моргать, чтобы разглядеть свёрток.

— Будет нелегко спуститься вниз, — заметил он.

— Да, утёс слишком отвесный, — согласился Холмс.

— Вы предполагали, что останки убитого найдутся здесь, — произнёс я, — поэтому и подошли к краю обрыва?

— Да, я подумал, это весьма вероятно, судя по тем данным, которые нам удалось собрать. — Холмс потёр подбородок и погрузился в раздумья.

Его настроение слегка изменилось. Но заметить это могли только те, кто знал его достаточно долго и сумел изучить его поведение. Похоже, в его голове начала выстраиваться концепция преступления. Я был уверен, что, благодаря своим невероятным способностям, во мраке неизвестности и ужаса, которые окружали убийства в лечебнице, Холмс стал различать тропинку к разгадке. К сожалению, как всегда, я не мог даже предположить, о чём он думал. Я, по обыкновению, не способен был нащупать в этой истории дно.

Холмс подошёл к стоявшему в стороне Энгельсу, сказал ему что-то, и тот кивнул, как бы показывая, что всё понимает. Затем Холмс вернулся к нам с Коули.

— Что ж, — наконец произнёс он, — свёрток пока подождёт. Давайте поговорим с теми, кому удалось уцелеть. Посмотрим, что мы сможем узнать у них. Уотсон, вы же носите с собой пистолет? А у вас есть пистолет, инспектор? Держите их под рукой на всякий случай, — с тревогой в голосе добавил Холмс.

Все вернулись в здание через заднюю дверь и закрыли её за собой. Мы с Холмсом и Коули направились в кабинет врача, а Энгельс отправился в другую сторону.

Врач Перрет молча сидел за столом, а сестра уютно устроилась на маленьком диванчике у стены. Рядом с диваном стоял высокий шкаф со стопкой медицинских карт пациентов.

Мэри Клейтон оказалась полной женщиной лет пятидесяти. Она была одета в форменный халат, который чем-то напомнил мне одеяние монашек. Она повернула к нам невыразительное лицо и подняла на нас измученный, но с хитринкой взгляд.

Перрет был мужчиной приятной внешности с каштановыми волосами и умными глазами. На нём был твидовый костюм. Он сидел в кресле, откинувшись на спинку и вытянув ноги, и ко входу боком, поэтому я сразу заметил сильно повреждённое ухо: нижняя часть отсутствовала, вероятно отрезанная во время драки. Также я обратил внимание и на его болезненную бледность. Когда мы вошли, он сразу выпрямился и повернулся к нам.

— A-а, инспектор Коули, наконец вы пожаловали и к нам, — сказал он. В его голосе как будто слышалась лёгкая досада. — А кто эти джентльмены?

— Это мистер Шерлок Холмс, — ответил Коули, — и доктор Уотсон.

— Шерлок Холмс? Что ж, надеюсь, вы прольёте свет на то, что здесь произошло, и мы сможем наказать убийцу.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — заверил его Холмс.

— Судя по той славе, которая окружает ваше имя, этого будет более чем достаточно, — произнёс Перрет, вздохнув. — Не думаю, что в истории найдутся столь чудовищные преступления. И, к сожалению, я нахожусь посреди этого кошмара. Столько смертей и столько крови… Это так тяжело для моей психики.

— Смерть и кровь? Тяжело для вашей психики? Довольно странное заявление для врача, не так ли?

— Да, наверное. Но я служил в составе королевской армии в Афганистане несколько лет назад и слишком часто видел там смерть и кровь.

Перрет указал на одну из фотографий, которые висели на стене. Он на ней был в военной форме среди других солдат. Я заметил, что на фотографии мочки уха уже не было.

— Мне неловко говорить об этом, но после у меня был нервный срыв. И я до сих пор не до конца от него оправился. Отчасти поэтому решил работать врачом здесь, в такой глуши, потому что у всех местных пациентов в наличии только проблемы душевные. Я психиатр. Крови тут почти не увидишь.

— Я тоже был в Афганистане в тысяча восемьсот семьдесят девятом году, — прервал его я. — Отлично понимаю, что вам довелось испытать там, и сочувствую. Я был зачислен в Пятый Нортумберлендский стрелковый полк и был ранен в плечо. Второй раз меня ранило в ногу. Не могу не обратить внимания на ваше ухо. Это у вас с войны?

— Да-да. Именно. Это был нож. Человек, который на меня напал, хотел перерезать мне сонную артерию, но добрался только до уха. Я проткнул его саблей.

— Вам очень повезло, — заметил я.

— Да. И вот что странно: когда поступил на службу, я думал, что в душе я настоящий военный.

Но когда вернулся, стал пацифистом, у которого даже вид крови вызывает отвращение.

— Вы осматривали тело Джона Рекберри? — спросил Холмс.

— Нет, не осматривал. Судя по тому, что я мельком увидел, и учитывая, что он был разрезан на куски, врач ему помочь уже никак не мог.

— Во время обеда вы с мисс Клейтон были здесь, в кабинете?

— Всё верно. Мы обсуждали, что нужно заказать для лечебницы, — ответил Перрет.

Это было логично. Старшие сёстры обычно ведут бытовые дела больниц, покупают продукты, бельё и всё, что нужно для поддержания чистоты в помещениях и ухода за больными. И только иногда они присматривают за пациентами. Это очень важные обязанности, и, чтобы их выполнять, нужно постоянно находиться на территории лечебницы. И конечно, эти женщины, как правило, или вдовы, или не могут завести семью и остаются одинокими.

Холмс повернулся к мисс Клейтон:

— Вы с доктором закончили составлять список того, что нужно купить для заведения?

Старшая сестра сурово взглянула на него, явно не ожидая, что с ней тоже будут разговаривать.

— Да, закончили. А в чём дело? — ответила она нерешительно. — Фактически закончили.

— Заниматься ранами и увечьями пациентов — ваша обязанность? Я спрашиваю потому, что доктор объяснил, что не выносит вида крови.

— Да, но не полностью. Все важные дела по-прежнему лежат на докторе.

— Как долго вы здесь работаете?

— Больше десяти лет.

— А вы, доктор, вы здесь давно? — обратился Холмс к Перрету.

— Доктор работает здесь больше шести лет, — ответила Холмсу сестра, — вот уже почти семь.

— Кто-нибудь из вас видел или слышал что-то необычное сегодня утром или пока вы находились в кабинете?

Доктор и сестра отрицательно покачали головами.

— Совсем ничего, мистер Холмс, — громко произнесла сестра. — Мы ужаснулись, когда зашли в столовую и увидели столько трупов. Это было страшное зрелище.

Когда я выслушивал ответы сестры, меня не покидала мысль, что она что-то скрывает. Я чувствовал её напряжение из-за чего-то. Но в чём причина, понять не мог.

— Кто из вас связался с полицейскими? — спросил Холмс.

И снова ответила сестра:

— Пришёл мистер Логан. Он занимается садом и мелким ремонтом и живёт неподалёку. Женат и потому не обедает вместе со всеми. Случилось так, что он приехал сюда сразу после того, как мы обнаружили погибших. Мы рассказали ему обо всём, и он отправился в полицейский участок.

— Отлично!

Холмс вопросительно посмотрел на Коули. Инспектор решил, что, видимо, Холмс просит его подтвердить слова сестры:

— Да, моя смена только началась, и в участок пришёл мистер Логан. Я не поверил своим ушам, когда услышал, что здесь произошло.

— Тело Рекберри вы нашли вдвоём?

— Да, — ответил доктор Перрет. — Мы увидели несчастных в столовой и решили проверить, не случилось ли того же с пациентами. Мы постучались в камеры, и все заключённые нам ответили, кроме Рекберри. Тогда мы вошли к нему и увидели, что с ним сделали.

— Кто из вас накрыл его тело простынёй?

— Я, — сказала сестра.

— А почему вы не взяли для этого простыню с его кровати? Вы же были в его камере, и если хотели накрыть его, было бы вполне естественно воспользоваться именно ею.

Вопрос застал Мэри Клейтон врасплох.

— Я не знаю… не знаю… — Она с тревогой взглянула на доктора Перрета.

— Мэри не говорит вам, что случилось в камере, потому что слишком хорошо ко мне относится, — сказал доктор. — Стыдно сказать, что, когда мы нашли тело, я чуть не потерял сознание. Всё, что я видел на войне, сразу пронеслось перед глазами. Мне стало плохо, и Мэри помогла мне выйти и спуститься по лестнице. Когда я пришёл в себя, она вернулась наверх, чтобы накрыть тело Рекберри, и взяла простыню из кладовой.

— Понятно. А потом вы оба ждали, когда приедет полиция?

— Ничего другого нам не оставалось, — кивнул Перрет.

В дверь постучали, и в кабинет вошёл Энгельс.

— Мистер Холмс, вы просили меня сообщить вам, когда подъедет полицейский из Скотленд-Ярда. Кэб инспектора только что остановился у главного входа.

— Спасибо, мистер Энгельс, — поблагодарил его Холмс. — Я мало кого из них знаю лично. Вы, случайно, не выяснили, как зовут этого инспектора?

— Он представился как Лестрейд, инспектор Лестрейд. Я сказал ему, где вы находитесь, он будет здесь через минуту.

Выражение лица Перрета резко изменилось. Он страшно рассвирепел и вскочил со стула. Его взгляд был полон ярости и гнева. Я мигом выхватил револьвер и направил его на доктора. Коули тоже вытащил пистолет.

Перрет завопил и ринулся к окну. Он быстро вскочил на подоконник и, разбив стекло и ставни, выскочил на улицу.

Холмс кинулся за ним, перепрыгнул через стол и бросился к окну.

— Не спускайте глаз с Мэри Клейтон, Уотсон! Она с ним заодно! — крикнул он на ходу. В руках У него тоже оказался пистолет.

Я направил револьвер на сестру, которая по-прежнему сидела на диване. Она застыла в оцепенении, словно не понимая, что происходит.

Я обернулся на Энгельса и Коули, они тоже явно находились в полном замешательстве. Честно говоря, я и сам был поражён тем, что случилось.

— Что, чёрт возьми, произошло? — Голос Коули звучал взволнованно.

Тут Мэри Клейтон вздрогнула, её лицо перекосилось, она громко всхлипнула, вся затряслась, как в агонии, и потом зарыдала.

— Проследите за ней! — крикнул я Коули и бросился вслед за Холмсом.

Перрет хотел было обежать здание лечебницы справа, но ему преградили дорогу трое полицейских. Холмс крикнул им, чтобы они остановили и арестовали его. Сзади находились мы с Холмсом, и Перрету ничего не оставалось, как повернуть к обрыву.

Он быстро скрылся за высоким выступом. На фоне серых облаков в тонких бронзовых прожилках заходящего солнца промелькнул его силуэт. А потом он исчез за большой чёрной скалой.

Добежав до обрыва, мы услышали крик. Он тонул в порывах сильного ветра и был еле слышен.

Чтобы увидеть тело, нам пришлось забраться на самый край обрыва. Тело лежало вниз лицом на тонкой полосе берега. Волны набегали на него одна за одной, а прямо рядом к скалам прибило свёрток с останками Рекберри. В небе хрипло кричали чайки.

К нам подошли полицейские.

— Судя по всему, он погиб, — мрачно сказал один из них.

— Да, — ответил Холмс. — Спускаться вниз, чтобы достать тело, слишком опасно. Думаю, понадобится лодка.

— Ради всего святого, что случилось с Перретом?! — не понимал я. — Он спокойно сидел за столом и вдруг закричал, разбил окно, побежал. Как будто с ума сошёл!

— Это не врач Перрет лежит там внизу, Уотсон. Это убийца Рекберри. И он встретил достойный конец, хотя, возможно, кто-то посчитает, что виселица подошла бы ему больше.

— Рекберри?! — я был ошарашен.

— Пойдёмте в дом, Уотсон. Скоро всё станет ясно.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Старшая сестра с сердитым видом сидела на диване в наручниках.

— Зачем вы надели их на меня? — резко спросила она. — Я ничем этого не заслужила.

— Так вы ничего не добьётесь, — сказал ей Холмс. — Думаю, будет лучше, если вы нам всё расскажете.

— Не понимаю, о чём вы говорите. Я ничего не сделала.

— Ну что ж, значит, мне придётся изложить это самому. — Холмс бросил взгляд на нас с Коули и Энгельсом. — Чем необычнее преступление, тем меньше в нём загадочности. Я всегда так считал. Сегодняшняя история — явный тому пример. Всё было элементарно.

— Элементарно?! — воскликнул Коули. — Уверен, что до сих пор не понимаю, что именно произошло. Почему доктор Перрет так себя повёл?

— К сожалению, Перрет лежит в тюремной камере. Рекберри убил его, а потом занял его место в кабинете. И это он сейчас сорвался с утёса и разбился насмерть.

— Вы хотите сказать, что тот человек, с которым мы говорили как с доктором Перретом, был Рекберри? — Коули никак не мог поверить словам Холмса.

— Именно так, — подтвердил Холмс. — Я почти сразу заподозрил это, когда увидел останки тела в камере. А когда внимательно осмотрел здание и окрестности, убедился в правильности своих предположений. Его планом было выдать себя за врача, а потом сбежать из лечебницы. Вероятно, он думал, что и дальше будет представляться его именем. Это дало бы ему возможность уехать из страны. Да, думаю, так он и хотел сделать. Это могло сработать. Посмотрите на фотографии на стене. Они с доктором похожи внешне. Сходство достаточное, чтобы одурачить всех, кроме близких Перрета, конечно.

— Во всяком случае, меня он обхитрил, — сказал Энгельс.

— Меня тоже. — Коули покачал головой. — Он и вёл себя как врач.

— Да, внешне он был образованным и утончённым, с очень приятными манерами. Но за всем этим скрывался человек, который ни во что не ставил жизни других людей. Страшный злодей под маской воспитанного и обходительного человека. Я встречал таких, как он. Больше всех мне запомнился доктор Мориарти. Пренебрежение и равнодушие к другим людям — это очень благодатная почва, на которой отлично произрастают самые страшные пороки.

— А что именно заставило вас предположить, что всё это не более чем маскарад? — спросил Коули.

— Моё внимание привлекли увечья на теле погибшего. Благодаря им опознать жертву было невозможно. Лицо искалечено до неузнаваемости, уши отрезаны — а ведь это особенная часть тела, уши у всех людей разной формы, — руки отрублены, а вместе с ними и отпечатки пальцев, по которым можно было бы идентифицировать личность убитого. Ноги отрезаны, как я решил, чтобы сбить с толку полицию: никто бы не понял, что остальные части тела уничтожены, только чтобы человека нельзя было опознать. Кровавая надпись на стене «Кровь за кровь» тоже должна была отвлечь внимание от истинной причины увечий на теле. Тогда в камере это было только моим предположением. Но позже оказалось, что эти мысли были верными.

Как только я увидел Рекберри в кабинете в роли Перрета, я сразу же понял, почему тело было так жестоко искалечено: скрыть старую военную рану доктора — наполовину отрезанное ухо. Видимо, это и стало причиной расчленения тела. Иначе всё сразу бы обнаружилось. Некоторое время назад Рекберри отрезал себе кусочек уха, чтобы быть больше похожим на Перрета. Необходимые приготовления перед тем, как занять его место. Думаю, старшая сестра помогла ему в этом.

Цвет кожи покойного стал ещё одной подсказкой. Вы не заметили, что убитый был слишком загорелым для человека, который проводит свои дни в тёмной тюремной камере? Нет? Что ж, Рекберри этого не продумал, и это стало его ошибкой.

— Раз уж вы упомянули эту деталь, — перебил я, — когда мы вошли в кабинет, я обратил внимание, что кожа доктора слишком бледная.

— Да. Был и ещё один важный аспект. Уотсон, вы заметили его, когда осматривали тело. Горло жертвы было перерезано, и вы сказали, что на теле должно было быть больше крови. Конечно! Вы были совершенно правы! Думаю, крови оказалось так мало, потому что Рекберри переодел убитого. Зачем? Наверное, потому, что врач не был пациентом лечебницы и не носил тюремную форму.

— Он снял одежду с доктора и надел на него стандартную робу заключённого? — уточнил я.

— Именно так, Уотсон. Тогда я и понял, что всё это обман. Всё указывало на то, что покойный не был Рекберри. Выжили на этом празднике смерти только двое. Женщина и мужчина. Вполне можно было предположить, что этот мужчина на самом деле и был Рекберри.

Хотя эта мысль и представляла собой сначала только догадку, она объясняла, зачем было убивать всех работников лечебницы. Рекберри попросту не мог оставить никого в живых, ведь все знали, как выглядит Перрет, и его бы сразу же разоблачили.

— Однако сестра не погибла, — заметил Коули.

— Это так. Поскольку до сих пор мои предположения были верны, я решил, что он оставил её в живых, потому что она его не выдала бы. Сестра работает в клинике уже очень давно и, конечно, знакома с внешностью Перрета. Значит, она была сообщницей Рекберри.

Услышав слова Холмса, сестра задрожала, всхлипнула, закрыла лицо руками и глухо запричитала:

— Боже, помоги мне… помоги мне… я пропала… Боже, спаси меня…

Значит, Холмс был во всём прав, подумал я, глядя на неё.

— Разумеется, Рекберри был нужен помощник, — продолжал Холмс. — Может быть, она и раздобыла яд. Должен же он был его как-то достать. Возможно, она и выпустила его из камеры, ведь у неё были ключи. Двое выживших в массовом убийстве — это тоже было очень ловко придумано. Если бы в живых остался только один, это выглядело бы более странно. И на него бы, скорее всего, сразу же пало подозрение полиции. Но выжило двое, причём их версии полностью совпадали. Этот Рекберри был хитёр и изобретателен.

Все эти мысли появились у меня ещё в камере. А потом другие факты подкрепили мои предположения. Например, пятно крови на дорожке около кухни. Я сразу же понял, что это пятно осталось от свёртка с останками убитого, который успел пропитаться кровью. Его положили на дорожку. Подумайте сами, что ещё могло оставить такой след? Кровь самого убийцы? Вряд ли, потому что из раны кровь бы капала. А то пятно было совсем не похоже на капли крови. Но зачем он положил свёрток на землю?

Может быть, чтобы ноша не мешала ему тихо войти на кухню, ведь пятно находилось прямо у двери. Зачем ему туда заходить? — размышлял я. Чтобы подсыпать яд в обед, который тогда как раз готовили? Но, как вы, верно, помните, изначально предполагалось, что преступник отравил всех работников лечебницы, чтобы иметь возможность беспрепятственно проникнуть в камеру и убить Рекберри. Однако след на дорожке явился явным свидетельством того, что служащих отравили после убийства. Ведь свёрток с останками тела уже был у преступника с собой до того, как он подсыпал в еду яд. Значит, их отравили по какой-то другой причине.

И она состояла в том, чтобы уничтожить всех, кто мог узнать Рекберри. Когда я убедился, что тело было искалечено, только чтобы его не опознали, то подумал, что Рекберри наверняка захотел избавиться от останков. Проще всего было скинуть их вниз с обрыва. Оказалось, что так оно и произошло.

Теперь я понимал, что человек в кабинете доктора, скорее всего, Рекберри. Я читал в газетах, что по делу убийства семьи его допрашивал инспектор Лестрейд. Он легко узнал бы его, и Рекберри знал об этом. Тогда я попросил Энгельса подождать пять минут, а потом зайти в кабинет и объявить, что Лестрейд приехал из Лондона.

И через несколько минут Энгельс вошёл и убедительно произнёс имя инспектора. Как я и ожидал, это мгновенно подействовало на Рекберри. Хотя не думал, что его реакция будет настолько бурной. Понимая, что Лестрейд разоблачит его, он убежал и разбился насмерть.

— Браво, Холмс! — воскликнул я. — Отличная работа!

Инспектор Коули явно находился под впечатлением.

— Да, — произнёс он, — признаюсь, что это дело, которое вы считаете таким простым, запутало меня совершенно. Как хорошо, что мистер Энгельс попросил вас приехать сюда.

По лицу Холмса пробежала еле заметная улыбка. Ему была приятна похвала, хотя он и старался не показывать этого.

Вдруг послышался слабый голос мисс Клейтон.

— Я не знала, что он убьёт доктора и остальных, — сказала она так тихо, что я едва мог разобрать слова. — Клянусь, не знала об этом.

Все разом повернулись и посмотрели на неё.

— Ну конечно, вы обо всём знали, — заметил Коули. — Ложь не избавит вас от виселицы.

Сестра вздрогнула, как будто по её телу прошёл спазм. Она не сразу смогла заставить себя заговорить снова и с трудом шевелила сухими губами.

— Никто не поверит мне… но это так. Я не знала, что он собирается кого-то убить. Рекберри сказал мне, что его план был… чтобы доктор на несколько часов потерял сознание, а он бы занял его место, а потом сбежал из лечебницы. Он должен был добавить в еду лауданум, чтобы и все остальные тоже заснули. Это всё, что должно было случиться. Просто недолгий крепкий сон. Простой и незамысловатый план. Я должна была тоже притвориться спящей.

— Нет, мисс, это не пройдёт, — сказал Холмс. — У вас были ключи от камеры. С вашей помощью он мог сбежать в любой момент. Но побега было недостаточно. Он хотел выдать себя за другого человека, стать доктором Перретом. Это их внешнее сходство навело его на эту мысль?

— Я не знала, что он их убьёт… — пробормотала она снова.

— Как я уже сказал, ваши попытки напрасны. Зачем вы вообще согласились помогать ему? — спросил Холмс.

— Я уже немолода. И моложе не становлюсь, — сказала сестра. — Я провела всю свою жизнь ухаживая за другими людьми. Я хотела получить шанс изменить жизнь. Рекберри пообещал мне крупную сумму денег. Их хватило бы, чтобы устроиться в Лондоне и пожить хотя бы немного для себя. Он привёл доказательства, что у него есть деньги на счету в банке. Рекберри попросил приехать сюда поверенного из банка, чтобы тот показал мне бумаги. Казалось, что всё так просто… никто не пострадает… Рано утром сегодня я сказала доктору Перрету, что Рекберри плохо себя чувствует и что его надо осмотреть. Перрет покорно пошёл в его камеру. Рекберри должен был просто усыпить и связать доктора. Но когда я вошла в камеру и увидела кровь, увидела, что он сделал… — Мэри Клейтон закрыла лицо руками, — …это было ужасно… ужасно…

— Да, но не насколько ужасно, чтобы вы не помогли ему одурачить полицию, — сказал Коули. — Вы ведь понимали, что помогаете убийце, разве нет?

Вместо ответа женщина зарыдала ещё сильнее. Оплакивала ли она погибших или свою собственную судьбу, я не знал.

— Вы должны понимать, мисс, — сказал Холмс, — что, вероятнее всего, Рекберри не заплатил бы вам ни пенни. Скорее он покончил бы с вами при первом же удобном случае.

Сестра удивлённо уставилась на Холмса. Очевидно, она действительно не осознавала, что Рекберри попросту убьёт её позже, чтобы не давать денег и чтобы быть уверенным, что его самозванство останется тайной.

Женщина опустила голову и снова зарыдала.

ЭПИЛОГ

Несколько недель прошло после тех событий, о которых рассказал. Я находился в старой квартире Холмса на Бейкер-стрит, пролистывал «Таймс» и вдруг наткнулся на колонку, посвящённую судьбе Мэри Клейтон. Её признали виновной в соучастии в убийстве и приговорили к смертной казни. Я рассказал об этом Холмсу.

— Полагаю, что это справедливый вердикт, — ответил он. — Без сомнений, Рекберри не смог бы убить Перрета или кого-то ещё в лечебнице без её помощи.

— В суде она до последнего продолжала настаивать, что Рекберри её обманул и что она думала, будто никто не пострадает.

— Ложь в целях самозащиты. Даже если её слова и правда, то они не влияют на тот факт, что было убито столько людей.

— Полагаю, это так. Подозреваю также, что Клейтон и Рекберри вполне могли избежать правосудия, если бы не вы, Холмс. Полицию Линкольншира они легко ввели в заблуждение. То, что вы сделали, просто превосходно.

— Это очень мило с вашей стороны, дорогой мой друг. Но, по правде говоря, я не могу принять похвалу за то, что разгадал такую элементарную загадку. Раскрытие преступлений — это наука. Но в данном случае никаких знаний не понадобилось. Ответы лежали на поверхности. И они были очевидны с самого начала.

— Однако ни мне, ни остальным.

— Простите меня, дорогой мой друг, но некоторая бестолковость других людей вовсе не повод преувеличивать мои заслуги в этой истории. Чтобы разобраться в этом деле, вполне хватало простой логики. Поэтому всё было элементарно, хотя план преступления оказался на удивление смелым и в то же время поразительно жестоким. Тем не менее Рекберри крайне небрежно привёл его в действие и плохо продумал детали. К примеру, то, как он отрезал себе кусок уха. Было очевидно, что его ране всего несколько месяцев, а никак не несколько лет. К тому же он сделал это совсем неточно, и форма пореза не напоминала ту, что на фотографии Перрета. Нельзя недооценивать мелочи в искусстве дедукции. И когда преступник разрабатывает схему преступления, он должен всегда помнить о важности каждой детали.

— Хорошо, что они этого не делают, — заметил я, — иначе ваша работа была бы сложнее, а раскрытых дел, возможно, стало бы меньше.

— Это верно. Но тогда процесс расследования был бы гораздо интереснее, разве не так?

— Да уж.

— Учитывая то, какую мистическую окраску вы придаёте моим расследованиям и какой популярностью пользуются ваши рассказы у читателей, моя точка зрения, конечно, оказывается в меньшинстве. Однако если мы направим наши мысли в другое русло, я уверен, придём к согласию. Скоро время обеда, дорогой мой друг, а раз уж ваша супруга в эти выходные уехала из города, я с удовольствием предложу вам отобедать со мной в ресторане Манчини. Вы ведь хотите есть?

— Мой дорогой Холмс, — сказал я, — без сомнения, я очень проголодался и с удовольствием приму ваше приглашение.