Шестерня

Шестерня обвел взглядом окрестности. Деревню окутала дымка, отчего очертания смазались, а бледные пятна фонарей размылись и задрожали. Идти не хотелось. От оставшихся за спиной приятелей он узнал многое, в том числе и место проживания старосты, отчего идти хотелось еще меньше. Не смотря на зрелые годы и старческую немощь, Креномер забрался едва ли не на самый верх деревни. Сам он объяснял такой выбор не то свежим воздухом, не то желанием обрести одиночество для размышлений о судьбах деревни. Однако, что бы ни говорил староста, а разногласия местных все же регулировал не выходя из дому, для чего часть селян регулярно сбивала ноги, поднимаясь за мудрым советом на вершину поселения.

Собравшись с духом, Шестерня отлепился от стены, неуверенно сделал шаг. Лестница покачнулась, отвес скалы угрожающе накренился, норовя спустить по ступенькам, а то и вовсе сбросить вниз, прямо в черные объятья грядок. Он шагнул еще раз, затем еще. Шатание хоть и не прекратилось, но заметно ослабло. Убедившись, что ступеньки не крошатся, а деревня не проваливается в бездну, Шестерня двинулся вперед, дивясь неустойчивости конструкции. Со стороны на деревню глядел - монолит! А на поверку - совсем хлипкая оказалась. Вот и доверяй глазам после. Ладно еще деревня - демон с ней. А придет время рассчитываться, получит он на руки оплату. Как узнать, что отдали все, если на глаза не положиться? Или с собой фонарь захватить... для надежности. А лучше два!

Шестерня двинулся по тропке, неторопливо, но уверенно преодолевая ступеньку за ступенькой. Однако, путь оказался не прост, и тропка то и дело ветвилась, расходясь на два, а то и больше путей, заставляя сбавлять шаг, мучительно вспоминать указания сотрапезников. Шестерня кривил губы, двигал складками на лбу, сердито сопел, не понимая, как можно ориентироваться, и, тем более, жить в такой неустойчивой и запутанной местности. Мало того, что приходится постоянно карабкаться, так еще и непонятно куда. Это ж надо до такого дойти - на развилках указатели не расставить! Бестолочи, разгильдяи, бездельники!

Один ярус, второй, третий. А вот и нужный домик. Неплохо устроился староста: дом на отшибе, перед дверью просторная площадка, скамеечки, даже отдельный фонарь, не говоря о дорожке, что подводит к самому крыльцу, если таковым можно назвать это жуткое нагромождение камней. Ну, ничего, ничего. Закончить с заказом, а там и до украшений дойдет. Отделать Креномеру дом подстать статусу. Чтоб только взглянуть, сразу проняло - здесь живет не абы кто, сам староста! Конечно... за отдельную плату.

Стукнув пару раз для приличия, Шестерня толкнул дверь, решительно вошел. Небольшая комнатушка, топчан, по углам лари, возле внешней стены, с прорубленным овальным окном, стол, стулья. Все из камня, но с мягкой прокладкой не то из сушеного мха, не то из древесины. От стены тянет теплом и... жареным мясом! Шестерня скосил глаза, принюхался. Точно, мясо. Однако, привычной почерневшей пасти очага не видно. Никак в стене проходит дымоход с нижнего яруса, а то и с самой корчмы? Если прикинуть, не так уж далеко и вести, здания - одно над другим. А староста устроился неплохо!

От размышлений оторвало недовольное покашливание. Шестерня спохватился, вскинул глаза, лишь сейчас разглядев скрючившуюся фигуру возле ларя. Креномер сердито сверкнул глазами, с грохотом захлопнул крышку, разогнувшись, произнес скрипуче:

- Чем обязан?

Шестерня ухмыльнулся.

- Пока ничем, но мы это исправим. Затем и пришел.

Креномер поморщился, будто хлебнул горького, проворчал:

- За словом в карман не лезешь. Посмотрим, как дело пойдет.

- Пойдет быстро, - заверил Шестерня. - Был бы интерес.

- Будет предложение, найдется интерес, - отрезал староста.

- Найтись - найдется, - ухмыльнулся Шестерня многозначительно, - не остаться бы в накладе.

Теряя терпение, Креномер рявкнул:

- Сказал, найдется, значит найдется! Или я своему слову не хозяин?

Шестерня пожал плечами, сказал уклончиво:

- Хозяин, как иначе. Да только хозяйское дело такое, как дал, так и забрать можно.

Креномер сдвинул брови, желваки вздулись, а взгляд полыхнул так, что Шестерня начал подумывать, что малость перегнул, однако смолчал, резко развернулся. Скрипнув, открылся ларь, короткое движение, и крышка тут же захлопнулась, а староста протянул руку, бросил отрывисто:

- Хватит?

Пальцы разжались, на ладони хозяина заиграл гранями крупный изумруд. Шестерня подступил на шажок, осторожно взял пальцами камень, несколько мгновений рассматривал на свет, после чего с удовлетворением произнес:

- Вполне. - Камушек исчез в притороченном к поясу мешочке, а Шестерня примирительно пояснил: - Слово - камень, а задаток - цемент, уговору дополнительную крепость придает.

Креномер поморщился, сухо бросил:

- Я до сих пор не услышал предложения.

- А предложение простое. Пещера ваша, хоть и велика, но соединяется с прочими узкими тропами, десяток, может полтора - точно не знаю. Твари сквозь стены шастают вряд ли, приходят и уходят по тропам, как и ты, и я.

В глазах старосты мелькнула заинтересованность, но голос не изменился.

- Что дальше?

- А дальше просто. Я делаю промеры, готовлю материал и запираю тропу.

Креномер отшатнулся, оторопело произнес:

- Что значит запираешь, каким образом?

- Запираю, это значит, перегораживаю проход, чтобы всякое гадостное не шастало, - с важностью пояснил Шестерня. - А каким образом, вопрос другой. Тебя конструктивные особенности интересуют?

Заметив, что гость зашарил глазами по комнате, по всей видимости подыскивая, на чем бы доходчиво объяснить "конструктивные особенности", Креномер всплеснул руками, произнес поспешно:

- Нет, нет, я не о том. Ты хочешь... закрыть нас от мира?

Шетерня пожал плечами.

- Ну да, а что такого? Зато никаких тебе игложопней. Никто не теряется, никто не боится. Да и первый ярус вновь станет жилым. - Он ухмыльнулся, понизив голос, произнес со значением: - А это, сам понимаешь, деньги не малые.

ГЛАВА 8

Староста погрузился в раздумья, Шестерня же осторожно, по стеночке, прошел в угол, примостившись на стул, с облегченьем вздохнул, украдкой отер со лба пот. После обильной трапезы в корчме вести связный разговор оказалось не так просто, а уж стоять - и подавно. Под ногами подрагивает, стены угрожающе раскачиваются, да и сам хозяин плывет, колышется, так что лицо порой превращается в совсем уж жуткую гримасу, и не понятно, не то в крови бродят остатки хмеля, не то староста и в самом деле недоволен, и вот-вот спустит гостя с лестницы.

Шестерня успел задремать, когда Креномер вновь заговорил. Дернувшись всем телом, и едва не завалившись со стула, он заморгал, пытаясь сквозь наползающую муть разглядеть собеседника. Спустя некоторое время мучительных попыток лицо старосты наконец проступило, а немногим позже в уши пробился и голос, ставший почему-то глухим и невнятным, будто Креномер говорил с набитым ртом.

Заметив странное поведение гостя, староста замолчал, взглянул с вопросом, но Шестерня лишь молча таращил глаза, и он продолжил.

- Твари без сомнения опасны. Но запереться в собственной деревне не самая удачная мысль. Возможно, если узнать, откуда именно они приходят, можно закрыть пару - тройку проходов, а остальные оставить в прежнем виде. Что скажешь?

Чувствуя, что ответа не избежать, Шестерня героическим усилием преодолел наползающий сон, кивнул, произнес, с трудом выговаривая слова:

- Можно. Только если где-то в глубинах тропы пересекаются, то седьмицу - другую спустя твари вновь прибегут. И будут очень злы.

- Это почему? - поинтересовался староста упавшим голосом.

- Не знаю, как у них, но если бы меня кто-то заставил делать крюк на полдня до любимой корчмы, я бы сильно разозлился, - произнес Шестерня серьезно.

Креномер помрачнел, некоторое время барабанил пальцами по столу, затем вдруг вскинулся, воскликнул с надеждой:

- Врата! Что если заделать тропы не наглухо, а установить врата? Ведь ты сможешь?

Шестерня вновь кивнул, буркнул:

- Смогу. Но это будет дороже.

- Насколько? - Лицо Креномера вытянулось.

- Намного. - Шестерня наконец отогнал сон, поискав, на чем бы сосредоточиться, остановился на переносице, куда, сдвинувшись, вонзился краешек шлема, сказал строго: - Врата, это тебе не решетка. Там работы вчетверо!

В глазах старосты блеснули опасные огоньки, однако голос остался ровным.

- Что заплатим, я уже сказал. Задаток тому подтверждение. А насчет врат... Что ж, так и порешим. Где тропа помельче, да поглуше - перекрыть наглухо, где пошире да понатоптанней - установить врата. Можешь идти, приступать к работе.

Шестерня сморгнул, спросил озадаченно:

- А как я узнаю, какая из троп какая? Мне-то все одно, а вам ходить.

Креномер отмахнулся, беззаботно произнес:

- У мужиков поспрошай, они знают.

- А ежели ошибутся? - поинтересовался Шестерня, окончательно проснувшись.

- С них и спрос, - бросил староста едко. - Найдут чем искупить, чай не бедные.

Отрезая от жилища, за спиной захлопнулась дверь. Шестерня подошел к краю обрыва, присев на лавочку, подставил лицо свежему воздуху глубин, замер в раздумье. Поначалу показавшееся простым, задание ощутимо усложнилось. Одно дело помочь с заказом местному кузнецу... да хотя бы сделать и одному, без помощников, когда четко понятно: что именно нужно, и в каком количестве. Но, если не известно сколько, чего, а, главное, где именно делать... Неизвестно даже приблизительно. Сколько вокруг деревни троп, три, пять? А если вчетверо больше? К тому же нужно понять, какие тропы можно забить намертво, а где оставить проход. И желательно не ошибиться. Кто будет платить за ненужные врата на ведущей в никуда тропе? Или попробуй сдуру закрой нахоженную дорогу, тем более торговый путь - по голове не погладят. И не важно, что сам не местный, а тропа почти не отличается от десятка других таких же. Подвязался - будь любезен, а не можешь - лучше и не берись. Другие найдутся, посмышленей да поухватистей.

Плечи зябко передернулись, отвлекая от мыслей. Здесь, наверху, оказалось заметно прохладнее чем на первых ярусах, и доспех быстро остыл, начал холодить кожу, сперва слабо, но затем все сильнее и сильнее. Шестерня поспешно поднялся, двинулся вниз, старательно топая и усиленно поводя плечами. Тело разогрелось, а мысли вернулись к разговору со старостой. Креномер вроде бы помянул мужиков, предлагая уточнить детали. Что ж, так даже лучше. Тем более, с местными уже довелось перекинуться парой - тройкой слов за дружеской, хе-хе, беседой.

Из-за поворота показалась корчма, и Шестерня устремился ко входу с твердым намерением разузнать у местных все необходимое, а если будут упираться - вытрясти! Дверь распахнулась, в лицо плеснуло теплом и запахом пищи, в ушах сладко зазвенело от гомона. Казалось, за прошедшее время народ не только не разошелся, но, наоборот, прибавился. Шестерня направился к столику, где совсем недавно дивил рассказами местных, получая взамен щедрые порции удивления и хмеля. Из пещерников, что удалось запомнить в хмельном угаре, двое исчезли, один мирно лежал под столом, в обнимку с горшочком, зато трое оставшихся встретили нового товарища воплями радости.

Шестерня кивнул мужикам, словно старым знакомым, цапнув сиротливо стоящую с краю полупустую чарку, опорожнил одним глотком, с удовлетворением крякнул. На него воззрились с ожиданием, посыпались вопросы:

- Ну что?

- Сходил?

- Говорил со старостой?

Шестерня взъерошил бороду, кивая в такт словам, произнес:

- Ходил, говорил. Порешили - делу быть!

Мужики зашумели, принялись похлопывать по плечам, одобрительно крякать. Один треснул другого по спине так, что тот упал лицом в миску, воскликнул с подъемом:

- А ведь я говорил, говорил... Наш Шестерня еще тот мастер, и без масла, ха-ха, залезет! А ты не верил.

Получивший затрещину некоторое время сучил руками, елозил, пытаясь вытащить рожу из тарелки, но так и застыл, захрапел раскатисто и могуче.

Шестерня покивал, хлебнув из чарки, сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно торжественнее:

- Мастер-то мастер, да без вас, парни, не справиться.

Мужики зашевелились, глаза засверкали бравадой, захрустели, сжимаясь, кулаки, а челюсти угрожающе выпятились.

- Что стряслось?

- Говори, что случилось?

- Да не тяни, сказывай!

Шестерня потупил глаза, некоторое время кусал губу, словно не решаясь. Распахнутые рты, глаза на выкате, жаркое хмельное дыхание - сотрапезники замерли в ожидании. Дождавшись, когда напряжение достигнет пика, Шестерня тяжело вздохнул, сказал с болью:

- А дело обстоит так...

Дверь корчмы распахнулась, Шестерня шагнул на улицу, и едва успел соступить в сторону, как следом повалила толпа. Приятели, сотрапезники, и просто любопытствующие выкатывались один за другим, возбужденно восклицая, и потирая руки в предвкушении веселья. Помочь новому кузнецу в борьбе с тварями сподвиглась большая часть посетителей. Подскочили и те, что сидели в дальних углах, суетливо толпились возле. А из корчмы подходили все новые, плелись, ковыляли, покачиваясь, и с трудом переставляя ноги, падали, вставали, но вновь падали. Упавших затаскивали назад, укладывали вдоль стеночки, но они подергивались, мычали, в мутном хмельном угаре рвались в бой, чтобы героически сразиться с нечистью, победить, или погибнуть.

Не вмещаясь на приступочек у крыльца, толпа выплеснулась, потекла по лесенке вниз. И хотя Шестерня двигался быстро, как мог, его обходили, подталкивали, волокли. Казалось, будто он угодил в подземную реку, где ревущий поток подхватывает, тащит. Поначалу Шестерня пытался держать шаг, сам выбирать направление, но вскоре отдался на волю стихии, ощутив себя единым целым с этими малознакомыми, но такими славными людьми, что оставили нагретые места, еду и выпивку, сорвались с места, и теперь идут вместе с ним, готовые помочь, подставить плечо, разделить тяготы пути, и вместе сокрушить врага, ежели такой появится.

От ощущения сопричастности и единства сердце сладко защемило, а на глазах выступили слезы, отчего и без того мутный, мир окончательно потемнел, растекся мутным пятном. Ступени закончились, обозначившись тихим звоном, промелькнули врата, исчезли в сером мареве. Деревня отодвинулась, стало заметно темнее, под ногами зашуршали камушки и скрученные пластины листьев.

Живой поток по-прежнему плотно облегает со всех сторон, но движение ощутимо замедлилось, выкрики все реже, голоса притихли, а то и вовсе сошли на нет, из могучего рева сойдя на шепот. В глазах все меньше уверенности, лица бледнее, а головы все чаще поворачиваются назад, отыскивая в мутной дали смазанные контуры деревни. То один, то другой пещерник вдруг останавливаются, долго поправляют одежду, или с подчеркнутым тщанием вытряхивают из сапог камушки, однако уже не догоняют, исчезают во тьме. Порой, от общей массы отделяются целые группки, поспешно уходят, унося под руки впавшего в беспамятство товарища.

Когда впереди из тьмы выступила арка прохода, Шестерня обернулся, с удивлением узрев, что от покинувшей деревню толпы осталось всего пяток человек, да и те полны тревоги, то и дело поглядывают назад, а, ощутив на себе внимательный взгляд, с неловкостью опускают глаза, ковыряют ногами землю.

Шестерня обвел взглядом спутников, сказал бодро:

- Ну что, дошли. Всего и осталось - осмотреться.

- Можно и осмотреться, да только побыстрее, - произнес один из спутников, взлохмаченный мужик с бегающими глазами.

Его поддержали, заговорили скороговоркой:

- Давай, не зевай!

- И то верно, чего ноги топтать?

- Быстрее управимся - быстрей вернемся.

Шестерня покачал головой, сказал с усмешкой:

- Кто ж к работе подходит наспех? К работе надо с чувством, с толком, с пониманием. Да и куда торопиться? Вон тут как хорошо, тихо, уютно, да и воздух свежий. Сейчас пройдемся, осмотримся. Я вот думаю надо б еще по тропе углубиться, породу посмотреть, размеры снять на глазок.

В бледном отсвете фонаря лица спутников понимающе кивают, губы растягиваются в приветливых улыбках, а в глазах, глубоко упрятанное, залегло одобрение. Затрапезник затрапезнику друг товарищ и брат, всегда поймет, всегда одобрит. Да и как не понять, если все одного корня - Прародителя потомки. А любой пещерник, в отличие от всяких там вершинников да людей, в работе знает толк. Если работа хороша - ни голод, ни холод не помеха, а уже если хороша оплата, то не помеха вообще ничего, пусть это твари с иглами вместо шерсти, или скачущие в потемках мертвяки!

Благодарно улыбнувшись, Шестерня отвернулся от спутников, нацелился взглядом на арку. Ничего сверхъестественного, обычная промоина в породе, каких перевидал сотни, если не тысячи. Лишь немного оббита по краям, для придания формы, но, и не приглядываясь, видно - мастер торопился: края срезаны неровно, даже под слоем пыли и налета заметны следы зубила, кое-где камень змеится трещинами - следами неловких ударов. Не работа - одно название. Еще бы глянуть, что там дальше...

Подхватив поставленный кем-то на земле фонарь, Шестерня шагнул в проход. Заплывшие натеками стены, россыпь мелких сталактитов над головой, крошево камня под ногами. Даже хорошо, что большая часть сопровождающих вернулись в деревню. Здесь, в узком пространстве, куда бы они разместились, страждущие идти с новым знакомым бок о бок, плечо в плечо? Остались лишь понимающие, что идут в отдаленье, любуясь работой мастера, те, что понимают важность работы, опасаясь толкнуть, сбить с мысли неуместным словом, помешать неловким жестом или случайным шумом. Понимают настолько хорошо, что даже идут бесшумно - ни шороха, ни скрипа.

Удивленный подобным тщанием, столь редким в обыденной жизни, Шестерня повернул голову и застыл. Позади пусто, ни тени, ни силуэта. Глаз не тревожат всполохи фонарей, а слух не улавливает звуков, ни шороха, ни говорка, лишь вязкая неприятная тишина. Шестерня открыл и закрыл рот. Вот так помощники... И это после участливых взглядов и дружеских слов, после стольких выпитых вместе чарок! Да как они посмели?! Или, щедрые на дружеские признания и клятвы верности, местные умолчали о чем-то другом, важном, о чем не принято говорить с чужестранцами? Что бродит в глубинах бесконечных троп, какие твари затаились в чреве камня, готовые вонзить в забредшего путника острые зубы, выпит живительные соки, оставив лишь пустую, увядшую оболочку? Может где-то здесь, поблизости, расположен вход в схрон? Или, это и есть схрон, куда, под видом тропы, его затащили проклятые пропойцы? Старые могилы, замшелые костяки, скребущие по камню когти...

Проход тоннеля обратился черной, бездонной глоткой, от тяжелого взгляда невидимых глаз шерсть на загривке встала дыбом, под мягкими лапами подкрадывающихся тварей заскрипели камушки. Втянув голову в плечи, Шестерня замер, замедленно повернул голову. На краю зрения что-то мелькнуло, быстрое, едва заметное. Ухо уловило шелест и хруст. Погружаясь в пучину кошмара, Шестерня осознал, звук доносится сверху. Тварь каким-то образом незаметно пробралась на свод, а быть может давно сидела, дожидаясь удобного мига, и сейчас, когда ничего не подозревающая добыча прямо внизу, подставив беззащитную шею, вот-вот прыгнет, вопьется, разорвет...

Чувствуя, как от ужаса немеют мышцы, а глаза вылазят из орбит, Шестерня сделал шаг назад, за ним еще один. Спина уперлась в твердое, мышцы напряглись, рванулись, преодолевая сопротивление. Издав жуткий скрип, доспех царапнул по камню, а мгновенье спустя на голову обрушилось мягкое, заверещало, задергалось, вырывая волосы, раздирая кожу, въедаясь сквозь шлем и кости черепа прямо в мозг.

Заорав дурным голосом, Шестерня рванулся что есть сил, замахал руками. В бликах рассыпающейся из фонаря блестающей пыли замерцали кровавые точки глаз, засверкали зубы, скрежещущий визг заполнил воздух, проник в уши, в голову, отдался болью в костях. Тоннель встал на дыбы, ударил в лоб с такой силой, что перед глазами вспыхнули алые искры. Земля зашаталась, норовя опрокинуть, сбить с ног, стены угрожающе накренились, затрещали, грозя похоронить под слоем рухнувших камней. Почва под ногами просела, начала расползаться. Визжа и изрыгая ругательства, Шестерня несся так, как не бегал никогда в жизни, уворачиваясь от падающих сверху булыжников, перепрыгивая жуткие трещины, отмахиваясь от впившейся в загривок кровожадной жути, на удивление цепкой и въедливой.

Шаги все тяжелее, грохот настолько силен, что заглушает все, легкие горят огнем, а горло пересохло настолько, что вместо яростного рыка рвется жалкий сип. Прыжок, тело пригибается, уворачиваясь от огромного булыжника, рывок, возникшая прямо под ногой трещина уплывает назад, удар ладонью - и разрывающее шею чудовище жалобно взвизгивает, на мгновенье замолкает. Нога с размаху бьет в камень, пальцы вспыхивают болью, но за миг до того от осознания неминуемой гибель вспыхивает ужасом разум. Тело с размаху бросает на землю, от сильнейшего удара лопаются внутренности, крошатся кости, и прежде чем угаснуть, в сознании успевает отпечататься все увеличивающая алая вспышка подземного огня, что миг спустя примет в себя бренное тело.

ГЛАВА 9

Полутемная пещера, отблески пламени кровавыми сполохами пляшут по стенам. Где он? Что произошло? Отчего голова болит, словно после хорошей драки, так что больно не только шевелиться, но даже и думать? Возле очага силуэт: тень, или демон, а быть может сам Прародитель разводит огонь в подземных чертогах? Силуэт недвижим, неведомый гость наблюдает за пламенем, или же просто ждет. Чего? Пытаясь рассмотреть получше, Шестерня повернул голову, невольно зашуршал. Силуэт встрепенулся, подскочил, и... превратился в Бегунца.

Парнишка поспешно подошел, нагнулся, несколько мгновений всматривался, но, заметив, что взгляд Шестерни обрел осмысленность, широко улыбнулся, произнес с облегченьем:

- Ну наконец-то! А мы уж ждать замаялись.

- Кто это мы? - просипел Шестерня, с трудом ворочая языком.

- Я и Зубило. - Бегунец улыбнулся шире. - Кто ж еще?

Шестерня повел глазами, спросил озадаченно:

- А где мужики?

Бегунец только пожал плечами, однако, тут же спохватился, ненадолго отошел, а вернувшись, протянул баклажку.

- Возьми. Должно быть ты хочешь пить.

Шестерня принял, поспешно приложил баклажку к губам, опрокинул. Бодря и возвращая к жизни, в горло низринулся сладостный поток хмеля. Кадык задергался, в такт глоткам, голова запрокинулась, чтобы распахнуть рот как можно шире, не потеряв ни капли драгоценной влаги. Опустошив баклажку, Шестерня благостно вздохнул. В тело вернулась жизнь. Мышцы налились силой, с глаз ушла пелена и даже голова как будто стала болеть поменьше. Отложив баклажку, он перевел взгляд на Бегунца, озадаченно произнес:

- Последнее, что помню - озеро подземного огня. Как вы вытащили меня из лавы?

Улыбка на лице Бегунца поблекла, в глазах протаяло странное, однако он произнес с прежним участием:

- Насчет лавы ничего не скажу, но из грядок тебя вытащить оказалось действительно сложно.

- Из грядок? - Шестерня нахмурился, строго взглянул на собеседника, пытаясь понять, шутит тот, или издевается.

Послышались шаги, в пещерку зашел Зубило, мельком мазнув взглядом по Шестерне, улыбнулся, сказал с подъемом:

- Вижу, ты уже пришел в себя, поздравляю. - Но тут же стал серьезен, смахнув со лба капли пота, устало выдохнул: - Однако, найти вещи было не просто. Насилу отыскал. Благо, место открытое.

Он сбросил с плеча мешок, перевернул. Загремев, на пол вывалились шлем, фонарь, щит. Сверху мягко шлепнулось нечто мохнатое, непонятное. Перехватив озадаченный взгляд Шестерни, Зубило усмехнулся, пояснил:

- Пискун. Нашел там же. Похоже, прыгая по грядкам, ты его зашиб ненароком.

Шестерня с неприязнью покосился на тушку. Рука невольно потянулась к голове, сперва бережно, боясь наткнуться на развороченные кости, но, по мере того, как пальцы ощущали целую, нетронутую кожу, и даже волосы, все смелее и смелее. Не обнаружив повреждений, он опустил руки ниже, и лишь на затылке сумел нащупать несколько мелких царапин. Неужели эта мелкая тварь наделала столько шума? Шестерня взглянул в упор на Зубилу, спросил требовательно:

- А тварь?

- Какая тварь? - Зубило отвесил челюсть.

- Огромная жуткая тварь, - произнес Шестерня, понизив голос.

Зубило пожал плечами.

- Тварь не видал. А ты уверен, что...

- Как не видал? - Шестерня вспылил. - Здоровенная, с могучими челюстьми и длинными острыми когтями! - Показывая длину, Шестерня растопырил руки, подумав, для верности развел еще.

Зубило покачал головой, сказал задумчиво:

- Честно говоря, я особо не приглядывался, но... Раз ты говоришь, что была, значит действительно была. Там все настолько изрыто - сложно сказать наверняка. Наверное, уползла. Если пойти, осмотреться тщательнее, вполне возможно отыщем следы.

Шестерня поспешно выставил перед собой ладони, отрывисто бросил:

- Не надо. Как-нибудь обойдемся. Мы здесь не охоты ради - для дела.

Он раз за разом бросал отрывистые взгляды на принесенную тушку пискуна, чьи мелкие лапки уж больно подходили к оставленным на шее следам, а если приглядеться, то на крохотных коготках даже остались бурые следы чего-то подозрительно напоминающего подсохшую кровь. Неужели и впрямь...

От очага шагнул Бегунец, спросил с интересом:

- Ты что-то упоминал об огне.

- Я? - Шестерня вздернул в недоумении бровь.

- Ну да. - Бегунец кивнул. - О подземном огне.

Заметив, как заинтересованно взглянул Зубило, Шестерня насупился.

- Я говорил - огонь в жаровне погас, подкинь топлива. - Добавил сердито: - И что за разговоры, вы работать пришли, или зачем? А ну занялись делом!

Парни ойкнули, засуетились. Зазвенел металл, замелькали руки, получив добрую порцию пищи, затрещал огонь, взметнулся, ярко осветив пещерку, отчего мрак в ужасе отступил, забился в мельчайшие щели. Глядя, как парни споро разгребают мусор, ровняют инструменты на полках, стряхивают с наковальни пыль, Шестерня одобрительно кивал. Каждый звук отдавался в голове грохотом, и он невольно потянулся к баклажке, поднес ко рту, наклонил, однако, смог смочить лишь кончики губ. Заглянув внутрь, и, для верности, перевернув баклажку, Шестерня тоскливо вздохнул, сказал примирительно:

- Ладно, бросайте все это, займемся настоящем делом.

- Пойдем искать чудовище? - Бегунец распахнул глаза.

- Заглянем в корчму? - покосившись на баклажку, что Шестерня так и не выпустил, поинтересовался Зубило.

- Займемся промерами! - отрубил Шестерня. - Хотя про корчму мысль не плоха, не плоха...

Парни разом улыбнулись, и хотя в глазах остался вопрос, на лицах проявилась готовность заняться всем, чем прикажет мастер. Промеры, так промеры, все лучше, чем перекладывать хлам да стряхивать пыль с наковальни. Не вытерпев, Бегунец поинтересовался:

- Что же мы будем промерять?

- А главное - как? - не отставая от товарища в рвении, воскликнул Зубило.

Шестерня пожал плечами, откликнулся:

- Промерять будем тоннели, а как - покажу на месте. Работа не сложная, быстро поймете.

Зубило враз стал деловитым, спросил:

- Что брать с собой?

- Да почитай ничего. - Шестерня, отмахнулся. - Стило, записную пластину, да пальцемер. Если бы не ваши иглохрястни, вообще бы налегке двинули. А так придется доспехи тащить, оружие.

Бегунец помялся, спросил со стесненьем:

- Я верно расслышал? Ты сказал взять стило, записную пластину и...

- И пальцемер, - откликнулся Шестерня, осматривая панцирь.

Панцирь каким-то чудом оказался возле стены, рядом с кольчужной рубахой, хотя он помнил точно, что не снимал даже шлем. Приподняв рубаху, и позвенев кольцами, Шестерня только махнул рукой. Не такие уж местные твари и страшные, чтобы таскать на себе столько железа. Вон, только и смогли - шею поцарапать! Панциря вполне достаточно, а если подумать, можно и вовсе без него. Мало ли, что о тварях рассказывают. Хороший щит прикроет не хуже рубахи, известное дело. Но вот штаны нужны, это да, ну и шлем не помешает. А то поразвели зверья, шагу нельзя ступить, чтобы затылок не ободрали или на голову не нагадили. Одно слово - глухомань!

Закончив с доспехами, Шестерня повернулся. Парни стоят возле стены с инструментами, разглядывают с величайшим тщанием. И хотя лица - серьезней некуда, видно, что помощники в затруднении, если не сказать больше.

- Ну что, готовы?

Медленно, растягивая буквы, Зубило произнес:

- Как ты сказал, называются эти... инструменты?

Глядя в растерянные лица парней, Шестерня воскликнул с ужасом:

- Вы что, никогда не видели стило, не слыхали о писчей доске?

- И про доску слыхали, и стилом пользовались, - ответил Бегунец, с виноватой улыбкой протягивая продолговатый черный камушек и небольшую металлическую пластину.

- Но про пальцемер узнали впервые, - честно признался Зубило.

- Эх вы, мастеровые, секиру Прародителя вам в печень, - бросил Шестерня беззлобно. - Это ж первый инструмент! Заготовку можно и камнем отковать, было бы желание. А без точного промера работа впустую. Куда ее потом? Разве себе в задницу.

Не обращая внимания на парней, что от великого стыда уронили глаза в пол, Шестерня шагнул к стене, не глядя сдернул с полочки неширокую, в палец, металлическую полосу, закрученную и уложенную плотными кольцами в круглую бляху, двинулся к выходу. Помощники поплелись следом. И хотя щеки у обоих по-прежнему полыхают огнем, а лица уныло вытянуты, глаза вновь, как ни в чем ни бывало, блестят неугасимым любопытством.

Покинув пещеру, Шестерня сбавил шаг, дождавшись парней, спросил:

- Ну, показывайте, где ближайшая тропа.

Довольный, что можно исправить подпорченное впечатление, оказав помощь, Зубило вытянул руку, воскликнул в голос:

- Так вон она, всего ничего идти. Отсюда видно.

Шестерня повернул голову, всмотрелся. Действительно. В указанном направлении тускло сияет огонек фонаря. Во тьме расстояние оценить трудно, но и так ясно - тропа совсем близко. Брови сошлись на переносице, а губы вытянулись в полоску. И как не приметил раньше? Оно и понятно, откуда тварь взялась. Тут же рукой подать! Не то что тварь бестолковая - любой прохожий на огонек завернет. Как не завернуть если ворота настежь? Тем более, если их нет.

Заметив, как изменилось лицо спутника, Бегунец с испугом спросил:

- Что-то случилось? У тебя такой вид...

Шестерня отмахнулся, ответил невпопад.

- Нужно поставить врата. И в самое ближайшее время.

- На той тропе? - довольный, что понял мысль верно, воскликнул Зубило.

- На нашей кузне.

Парни переглянулись, но Шестерня уже шел вперед, не обращая внимания на чавкающие под ногами листья, и остающийся от сапог глубокий взрыхленный след. Заметно посветлело. Фонарь приблизился, резче обозначился провал прохода, протаяли обводы входа, заблестели неровными краями. Шестерня окинул скептическим взглядом арку, фыркнул: ничего нового, та же грубая работа, те же трещины, не останавливаясь, нырнул в тоннель.

Тоннель уходит вдаль, змеится, уходя то вправо, то влево. Свод высок, однако местами опускается так, что приходится пригибать голову. Ширина достаточна, чтобы идти растопырив руки, местами шире, но кое-где и поуже. Под ногами чернеют многочисленные ямки, местами выпирают бугры, если хорошенько врезать ногой - покинут удобное место, покатятся недовольно треща, что значит не отростки породы - следы осыпей. Пройдя с полсотни шагов, Шестерня развернулся, двинулся назад, пристально разглядывая рисунок камня, и время от времени дотрагиваясь касаясь руками стен.

Парни двигаются рядом, также посматривают по сторонам, попинывают камни, дотрагиваются до стен, и хотя явно не понимают ни капли, старательно копируют каждый жест, даже выражение лица, что обязательно должно быть точно таким, как у мастера: вот скривились губы, а вот у переносицы залегли морщины, в удивленье взлетела бровь. Глядя, как помощники старательно кривятся, Шестерня пару раз хотел ругнуться, но лишь махал рукой. Хоть под руку не лезут с бестолковыми вопросами. И то ладно. Все больше пользы, чем от приснопамятных затрапезников. А то может заинтересуются, займутся всерьез. Чем Прародитель не шутит?

Выбрав место неподалеку от входа, где свод нависает так низко, что едва не касается головы, а до стен можно дотянуться руками, Шестерня остановился, отложил щит. В руке возникла бляшка металлической полосы, развернулась, блеснув тусклой лентой.

- Держи, - Шестерня протянул ленту Бегунцу, - прижми край к стенке, да смотри, не отпускай!

Бегунец жадно схватил, прижав ленту к указанному месту, затаил дыхание, чтобы не опозориться, не сбить работу. Прикипев взглядом к рукам Шестерни, Зубило замер рядом, спросил чуть слышно:

- Это и есть промеры?

- Они самые. - Не отрываясь от работы, Шестерня поинтересовался: - Руны разумеешь?

- Учили, - откликнулся Зубило с показным небрежением.

- А как счет вести знаешь?

- То конечно.

Голос прозвучал уже не столь уверенно, но Шестерня не обратил внимания, буднично произнес:

- Значит будешь записывать.

От удивления Зубило открыл рот, но тут же закрыл, одной рукой ухватил пластину, второй камушек, изготовился. Глядя на его приготовления, Шестерня покивал, сказал серьезно:

- Что сейчас буду говорить - пиши в один столбик, а что после - в другой. Да смотри, не ошибись. А то ходи потом, перемеряй.

По знаку мастера Бегунец безропотно опустил руку с зажатным кончиком пальцемера к самой земле, прижав, замер, с интересом поглядывая, как Шестерня коротко чиркает заостренным колышком по стене через равные промежутки. Разметив одну стену, перешли к другой, где повторилось то же самое.

Зубило мялся в нетерпении, наконец, не выдержал, осмотрев получившийся ряд из черточек, поинтересовался:

- Мне-то что делать?

Шестерня взглянул искоса, сказал строго:

- Торопливость в нашем деле - худший помощник. Десять раз отмерь - один отхлебни, в смысле - отколи.

Зубило пожал плечами, сказал с сомненьем:

- Тебе, конечно, виднее. Но не думаю, что так уж это на самом деле важно. Ну отколешь лишнего, ну и что?

Шестерня прищурился, бросил насмешливо:

- В общем, верно. Любой скол заделать можно. Вот только знаешь ли ты, как раствор замешивать, сколько чего добавлять, как накладывать, чтобы не только фактурой и цветом с материалом совпадал, а еще и держал достойно, не крошился, не размокал, не прорастал плесенью?

Зубило открыл и закрыл рот, не найдя что сказать, потупился. За него вступился Бегунец, произнес с сомненьем:

- То, что держать должно крепко - согласен. Но остальное: цвет, фа... как ты сказал, фактура... Разве это так важно?

Шестерня похлопал парня по плечу, сказал назидательно:

- Вот по этому в деревне и сидите, от каждой тени шарахаетесь. - Парни переглянулись, в лицах протаяло недоумение. Шестерня поиграл бровями, произнес сурово: - Даже не знаю, выгнать вас прямо сейчас, да других помощников поискать, поумней да попокладистее, или уж погодить...

Зубило помрачнел, сказал с досадой:

- Зачем же так-то, сразу выгонять.

- Не надо выгонять. Лучше объясни. Мы ж от незнания, не со зла, - поддержал Бегунец жалобно.

Шестерня окинул взглядом стену, сказал, обращаясь к Бегунцу:

- Сейчас будем замерять, каждый раз поднимай до следующей риски. Ни через одну, ни между, а ровно к следующей. Ты же, - взгляд метнулся к Зубиле, - записывай в столбик, снизу вверх. Левую стену - в левый, правую - в правый.

- Чтобы как по рискам получилось? - произнес Зубило с готовностью.

- Чтобы как по рискам. Готов? Девяносто четыре.

Зубило принялся лихорадочно чертить, прикипев взглядом к металлической пластине и от усердия высунув язык. Бегунец сосредоточился на рисках, и едва Шестерня давал команду, тут же сдвигал пальцемер выше, всеми силами стараясь сделать точно, как и сказал мастер - не выше не ниже.

ГЛАВА 10

Измерив проход, вышли назад, в пещеру, и двинулись к следующему. Бегунец улыбался, широко шагал, размахивая руками и чуть слышно насвистывая, явно довольный собственным участием в работе. Зубило же ушел в себя, задумчиво глядя под ноги, двигался с отстраненным видом, покручивая в пальцах стило. Внезапно он поднял голову, взглянув на Шестерню в упор, спросил:

- Там, в проходе, ты говорил о важности мелочей... Я по-прежнему не могу понять. Объясни.

Шестерня покосился на спутника. Парень напряжен, брови сведены в линию, в глазах вопрос. Спрашивает явно не от скуки, похоже, и в самом деле серьезно озадачен разговором. Взъерошив бороду, так что в отблесках фонаря многочисленные волоски заблистали багрянцем, Шестерня произнес с нажимом:

- Для мастера в деле мелочей не бывает. Недодержал металл в масле - сломалось оружие, не досчитал прочность балки - просел свод, не верно определил напряжение в камне - выкрошилась стена, а то и вовсе рухнула. И ладно, если оружие сломалось в чужой руке, а если в своей? Или камни на голову посыпались. Хорошо если на чью-то.

Бегунец ахнул, спросил с ужасом:

- Если на чужую, значит можно?

Шестерня пожал плечами, ответил:

- Можно. На то она и чужая. Каждый сам своей голове хозяин, если не убрал вовремя, не упрятал под шлем - чья вина?

Зубило нахмурился, спросил глухо:

- Я что-то не пойму. С одной стороны, чужое не жалко, но с другой... - Он смолк, закусил губу.

Шестерня окинул взглядом парней. Оба хмурятся, оба поглядывают с неодобрением. Только Зубило темен лицом и хмур, а Бегунец поник, кривит губы, будто вот-вот расплачется. И чем только недовольны? Хотя, если подумать, не так уж и важно. Здесь через одного такие, если не все. Чего, спрашивается, в помощники напросились?

Бегунец спросил с надеждой:

- Но разве тщание в работе не подразумевает внимание к другим? Заботу об их жизни?

Шестерня насмешливо прищурился, поинтересовался:

- Если один сделал хороший хмель, а другой им упился до смерти, кто виноват?

- Но ведь это совсем не то! - запротестовал Бегунец.

Не обращая внимания, Шестерня продолжил:

- Или, скажем, изготовил я доспех, а ты в нем под завал попал. Опять же, чья забота?

- И чья же? - остро взглянув, переспросил Зубило.

- Вот ты мне и скажи, оба скажите. - Шестерня усмехнулся. - Я ж не знаю, потому и спросил.

Зубило задумался, Бегунец опять погрустнел. Шестерня некоторое время косился на спутников, ожидая ответа, но вскоре отвлекся. У парней по молодости в голове каша, не понимают очевидного. Чем тратить время попусту, обсуждая разные глупости, лучше бы делом занялись. Собственно, сейчас и займутся. Вон, впереди, протаял очередной фонарь, с распахнутым зевом тоннеля напротив. И это только второй! А сколько их еще, вокруг селенья? Конечно, Креномер точных сроков не ставил, но поторопиться все же не мешает. Провозишься лишку, а тем временем иглошерстни деревню вычистят. Кто тогда работу оплатит?

Закончив с промерами очередного прохода, перешли к следующему, затем еще и еще. Отмерив последнюю риску и продиктовав число, Шестерня вздохнул, обтерев со лба пот тыльной стороной ладони, звучно похрустел шеей, взглянул на спутников. Зубило опустил пластину, морщась, словно от горького, трясет рукой. Стило хоть и невелико, но с непривычки похуже молота будет: пальцы застывают крючьями, от напряженья слезятся глаза, хотя, казалось бы, всего-то и дел - стой, да черти руны. Бегунец с трудом разогнулся, держится за низ спины, лицо бледно, глаза потускнели. Работа далась парням тяжело. Оно и понятно. Не приноровившись и ложкой тяжело ворочать. Однако, что хорошо, оба бодрятся, не ноют, не просят отдыха - тянут губы в натужных улыбках, напускают в лица пренебрежения. Вроде как и не устали вовсе. Подумаешь, промеры! Сделали - и не заметили. Можно и еще столько же, или даже вдвое!

Перед глазами бледными пятнами маячат лица помощников, а перед внутренним взором тянутся рядочки цифр, складываются в столбцы, обретают форму, из корявых закорючек рун превращаясь в новенькие металлические заготовки, сплетаются в сложном танце, сливаясь в решетки, врастают в скалу, чтобы в конце, радуя глаз и согревая сердце, обратиться горстями блистающих камней и золотых самородков.

Сделав приглашающий жест, Шестерня развернулся, двинулся в сторону кузни, размышляя. Всего оказалось восемь троп. Две полностью заросли серой плесенью, настолько густо, что и каменная блоха не прошмыгнет, у одной обрушился свод, перегородив проход полностью, остальные требуют работы. Причем, если три узенькие, ведущие в неизвестном направлении тропки можно просто закрыть решеткой, то на оставшиеся две необходимы врата, и врата не малые.

Мысли спутались, нарушили плавный ход, распались рваными клочьями. Шестерня напрягся, пытаясь сосредоточиться, сдвинул брови. Однако, не преуспел. Со вздохом вынырнул из мечтаний, пытаясь понять, что именно отвлекло, завертел головой. На краю зрения мелькнула искра: вспыхнула и погасла. Но, миг спустя, вновь загорелась, поплыла, покачиваясь, медленно и вальяжно.

Шестерня прищурился, взглянул пристальнее. Привыкшие ко тьме, глаза различили мутное пятно, белесое, расплывчатое, словно чья-то заблудшая душа, утомившись тесниной склепа, вышла побродить на свободу. Шестерня ощутил, как под ложечкой неприятно засосало. Возможно, стоит отступить, и чем быстрее, тем лучше, не взирая на усталость и идущих по пятам парней. Однако, искра уж очень похожа на отсвет фонаря, да и силуэт как-то чересчур напоминает бредущего по делам одинокого путника.

Желая окончательно увериться, Шестерня повернулся к помощникам, сказал негромко:

- Эй, у кого глаза острее, гляньте там, справа. Видите чего?

Парни разом повернули головы, взглянули в указанном направлении. Бегунец откликнулся первым:

- Да, кто-то есть. Фонарь приглушил, чтобы не слепило, и бредет потихоньку.

Зубило вглядывался чуть дольше, сказал уверенно:

- Так и есть, идет. И не абы кто, а сам староста.

Шестерня в удивлении вздернул бровь, поинтересовался:

- А чего это вашему старосте в деревне не сидится? Вроде и возраст не малый, да и дом, прямо скажем, к околице не близок, а в поле выйти не поленился.

Зубило пожал плечами, отозвался без интереса:

- Может погулять приспичило, воздухом подышать, а может еще что. Кто ж его знает.

Бегунец неодобрительно покачал головой, сказал с укором:

- Это нам может погулять приспичить, тебе, мне, еще кому-то, а староста делом занят.

- Это каким таким делом, - хмыкнул Шестерня, - пискунов вышел посчитать?

- Может и пискунов, а может что и поважнее. Он же не абы кто - сам староста! Неотложные дела, тяжелые решения. Кто как не он? Вот и ходит, ноги стаптывает.

Шестерня закатил глаза, сказал мечтательно:

- Да. Помню, я тоже так к одной ходил, стаптывал. Ох и далеко жила! И ведь как занят был, насколько тяжело давалось решение. Ан нет - дело-то неотложное.

От подобной крамолы глаза у Бегунца полезли на лоб. Возмущенный, он открыл рот, однако, так и не подыскав подходящих слов, закрыл, но лицо преисполнилось такой укоризны, что Шестерня на миг усомнился, точно ли сказал, что собирался, не перепутал ли чего ненароком?

Зубило пожал плечами, произнес отстраненно:

- Креномера вне деревни я видал и раньше. Не часто, но бывало. А по какой надобности выходил - не ведаю. Как-то и не задумывался даже. Хотя, если подумать, выглядит действительно странно.

Шестерня криво ухмыльнулся, перекосив рожу так, что спутники округлили глаза, сказал кровожадно:

- Вот и хорошо. Я тут как раз подсчитал, на пару слов перекинуться. Староста ваш очень к месту попался. - И почти без перехода, набрав воздуху в грудь рявкнул так громко, что парни присели: - Креномер, а ну стой! Поговорить надо.

Эхо унеслось, заворочалось вдали глухо и недобро, вернулось зловещим шепотом. Разбуженные, под сводом зашевелились пискуны, заелозили, запищали испуганно. Вокруг смачно зашлепало, запахло терпко и приторно. Фигура вдали застыла, словно наткнувшись на невидимую стену, даже искра фонаря поблекла, будто убоявшись зычного вопля.

Чуть понизив голос, но по-прежнему громко, Шестерня добавил:

- К тебе, к тебе обращаюсь. Погодь там, сейчас подойдем.

Однако, едва он сделал шаг, фигура отпрянула, заскользила в противоположную сторону, размываясь, тая на глазах. А вскоре и вовсе слилась с тьмой. Мигнул и погас фонарь. И вот впереди снова лишь насыщенная чернотой пустота, тихая, мрачная, без единого просвета и шевеления. Словно ничего и не было, а все увиденное лишь порожденные фантазией грезы.

Шестерня развел руками, сказал с досадой:

- Убег. Вот тебе и староста.

- Так может то не он? - осторожно подал голос Бегунец.

- А кто? - Шестерня отмахнулся. - Сами же сказали - Креномер. А теперь чего, на попятную?

Задумчиво глядя вдаль, Зубило произнес:

- Может и не он. Мы ж ему в лицо не светили. Что похож - то да. А так - кто ж знает.

Подхватывая мысль, Бегунец заговорил торопливо:

- И в самом деле. Мало ли кто там был? Даже если и сам староста. Ну, не заметил нас, не услыхал. Ушел своей дорогой.

Шестерня фыркнул, произнес с ехидцей:

- То-то я думаю, чего это мы такие незаметные. Вот прям захочешь - не разглядишь. И разговариваем тихо. Пол пещеры разбудил, вон, усрали едва не по маковку, а этот, поди ж ты, не услышал!

Шестерня двинулся дальше, парни зашагали следом, то догоняя, и двигаясь плечо в плечо, то вновь отставая. Время от времени Шестерня краем зрения ловил косые взгляды, недовольные, исполненные осуждения и обиды, но не обращал внимания. Ишь, расстроились, маменькины сынки, старосту, понимаешь, обидел. Ага, как же! Это со стороны Креномер дряхлый да немощный, а как глазенками зыркнет, ну что твой пискун - тварь хоть и мелкая, но злобная. Такому палец в рот не клади - по локоть отхватит. Ну а если зазеваешься, то и вовсе, по самое не хочу.

Жуткий, исполненный боли крик раздался неподалеку, заставил вздрогнуть, испятнал спину мурашками. Шестерня остановился, парни же переглянулись, рванули на звук, но, заметив, что спутник не торопится, остановились, поспешно подошли.

Задыхаясь от охватившего возбуждения, Бегунец ткнул во тьму, воскликнул:

- Нужно бежать, возможно, мы еще успеем на помощь.

Зубило кивнул, добавил сдержаннее:

- Бегунец прав. Кричали совсем не далеко.

Шестерня посуровел, сказал с нажимом:

- У вас что, работы нет?

- Но ведь кричали? - вновь Бегунец вновь.

- И что, по каждому крику теперь бегать? - Шестерня скривил губы.

Зубило закусил губу, сказал сдавленно:

- По каждому не стоит, но если есть возможность... Кому-то явно плохо.

- Возможность есть всегда, - отрубил Шестерня жестко. - Было бы желание.

Волнуясь все сильнее, Бегунец вертел головой, глядя то во тьму, откуда долетел крик о помощи, то на мастера, что отчего-то совсем не рвется на помощь, стоит, окаменев лицом. Не выдержав, он бросил с упреком:

- Как можно разговаривать, если в этот самый момент кто-то доживает последние мгновенья? Небольшое усилие, и мы его спасем!

Шестерня прищурился, сказал с нехорошей интонацией:

- Вы, когда в помощники набивались, о чем думали? Что вот так, по первому крику, будете отрываться от дела, носиться по окрестностям, чтобы помочь очередному бездельнику, что навернулся о землю, запутавшись в соплях?

Бегунец растерялся настолько, что лишь открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить. Зубило же потемнел лицом, сказал зло:

- Получается, какая-то жалкая работа важнее жизни?

- Не какая-то, а твоя, - отрезал Шестерня жестко. - А вот жизнь, чужая. Решили спасателем заделаться? Так это вам не в кузнецы - в няньки нужно податься. Кстати, - он недобро усмехнулся, - а вы уверены, что это не ловушка?

- Это как? - окончательно растерявшись, пролепетал Бегунец.

Зубило промолчал, но во взгляде, среди ярости и отчуждения, протаял интерес.

- Да так. - Шестерня пожал плечами. - Один лежит, покрикивает, а двое в сторонке сидят. Подбежит такой сердобольный, рот раззявил, слюни пустил. А тут эти двое и выскакивают.

- Зачем? - по прежнему не понимая, простонал Бегунец.

- Поблагодарить конечно, зачем еще, - насмешливо бросил Шестерня, вслушиваясь во тьму, откуда доносилась негромкая возня и приглушенные стоны.

Зубило тряхнул головой, сказал твердо:

- Рассказ твой странен, и хотя о таком не слышал, готов поверить. Однако, предлагаю сходить. Все ж родная деревня рядом, наверняка кто-то из своих.

Шестерня пожал плечами, согласился:

- Что ж, можно и сходить для разнообразия. Однако на будущее - имейте в виду. От работы отвлекаться не буду и вам не позволю.

Зубило лишь стиснул челюсти, Бегунец же радостно закивал, затрясся, не в силах сдержать ликование. Шестерня решительно двинулся в сторону звука. Парни рванули чуток позже, но уже через мгновенье унеслись вперед, замаячили серыми тенями. Вновь донесся крик, короче и надрывнее предыдущего, словно невидимый мученик вместе с силами терял надежду. Ноги невольно понесли быстрее, затем еще быстрее, и под конец Шестерня едва сдерживался, чтобы не побежать вслед за парнями.

Глубокая борозда в земле, смешанные с грязью листья, попятнана темным, скомканная рубаха, словно кого-то недавно проволокли по грядкам. А вот и парни. Недалеко же они ушли. Стоят недвижимо, глядя куда-то во тьму. Передумали, или уже нашли? Только отчего оба молчат, а фигуры исполнены такого напряжения, то от одного лишь взгляда, мышцы каменеют, а рука ложится на торчащее из петли оглавье секиры.

- Ну, что встали, передумали помогать, или на большее силенок не хватило?

Насмешливо скалясь, Шестерня обошел парней, заглянул в лица. Распахнутые в ужасе глаза, стиснутые в полоску губы, взгляды устремлены вперед, к чему-то, что пока не видно. Нужно всего лишь оторвать взгляд от лиц, повернуть голову, и тогда все станет ясно. Просто повернуть. Только отчего так застучало сердце, почему налились железом ноги, а шея шевелится едва-едва словно тяжелый жернов?

Шестерня рывком повернулся, вздернул щит, закрываясь от неведомой опасности. Неподалеку, в десятке шагов, распростертое тело, одежда разлохмачена, лицо вымазано в грязи, не разобрать, мужик, девка ли. Руки слабо шевелятся, скребут землю. Знать жив, не помер. По крайней мере пока. А над телом... Ба! Никак старый знакомец, иглошерстень. Только на этот раз не один, с товарищами. Один возвышается над телом, двое стоят по обе стороны, и чуть впереди, готовые не то напасть, не то защищаться. Пасти распахнуты, шерсть угрожающе вздыблена, тончайшими остриями щетинятся сотни игл. Не животные - бойцы!

Шестерня поиграл секирой, недобро произнес:

- Что-то псы уже поднадоели. Давайте-ка поучим тварей, что б впредь неповадно было.

Пригнувшись, он двинулся вперед. Позади скрипнули доспехи, зашуршали под ногами листья, что значит парни не испугались, пошли на помощь. Послышался сбивчивый шепот Бегунца:

- Осторожнее, они очень опасны!

- Я тоже не подарок, - буркнул Шестерня. - Особенно когда зол. Что мы, трое здоровенных мужиков, с собачками не сладим?

Сравнение парням явно понравилось, однако Зубило произнес озабоченно:

- Дело не в размере - в скорости.

- Вот сейчас и посмотрим, - бросил Шестерня упрямо. - А то развели псарню - укорота нет. А ну иди сюда!

Он грозно топнул ногой, рванулся всем телом, словно сейчас понесется, прыгнет на врага, задавит массой. Однако ближайший иглошерстень даже не дернулся, лишь чуть наклонил голову, да повернул раковины ушей. Подосадовав, Шестерня вспомнил, что твари не видят. Значит напугать не удастся. Что ж, тем лучше. Хорошая трепка лучше плохих уговоров.

Он глубоко задышал, зарычал, разгоняя ярость, рванулся вперед, уже по настоящему, занося секиру для удара. Тварь все ближе, уже видны блеклые бельма глазниц, уже распалось на отдельные куски мессиво шерсти, обратившись меленькими иголками. В отсветах фонаря хорошо видать куда лучше бить - в самый центр лба, где, на бугрящейся выпуклостями поверхности, заметна небольшая впадина - самое место для удара.

Рука напряглась, взметнула секиру, рванула назад, чтобы ударить, расплескать, вбить в землю по уши, и... отточенное лезвие разрубило пустоту, ушло в землю с такой силой, что тело невольно шатнуло, потащило вперед. Охнув, Шестерня качнулся, клюнул носом, однако удержался на ногах, выпрямился, вытащив вместе с оружием изрядный пласт земли.

Тварь стоит напротив, совсем рядом. Неужели промахнулся? Да нет, как можно, с такого-то расстояния! Или, чудовище успело отскочить? Зубило что-то говорил о скорости. Но этого не может быть тем более. Двигаться так, что не усмотрит глаз? Да нет. Похоже, злую шутку сыграл хмель, чьи остатки по-прежнему бродят в голове. Или это от недостатка навыка... Секира, хоть и напоминает молот мастера, но все ж не то, не то. Надо будет на досуге приноровиться, чтоб впредь не позориться. Но это на досуге, а пока...

Вновь выпад, на этот раз осторожнее, мягче. И вновь промах. Тварь отскочила в последний момент, легко, как бы играючи. Отпрыгнула, как от надоевшего ребенка, что, не умеючи ходить, лишь валится, грозя отдавить лапы тяжелой игрушкой. Шестерня взъярился, заревел, вновь взмахнул секирой.

- Сбоку! - голос Бегунца прозвенел лопнувшей струной.

А мгновеньем позже в щит ударило, да так, что онемела рука, а земля покачнулась, встала на дыбы. Ноги не удержали, и Шестерня лишь в последний момент успел выставить руку, чтобы не упасть лицом в грязь. Это спасло. Сверху пронеслась белесая тень, скребанув по панцирю так, что брызнули искры. Шестерню шатнуло в другую сторону, и на этот раз он не удержался, завалился навзничь. Отплевываясь от забившей рот гадостной земли и обрывков листьев, Шестерня вскочил, но от удара в бок перед глазами расцвела вспышка алых искр, а земля ударила вновь, на этот раз так больно и зло, что дыхание вылетело из груди со всхлипом.

Прислушиваясь к воплям парней, и выхватывая боковым зрением мечущиеся вокруг тени, Шестерня подскочил, взмахнул слепо. Мутная фигура впереди обратилась Бегунцом, отшатнулась с испуганным воплем. Не отвлекаясь на извинения, Шестерня развернулся, и едва сдержал руку, чтобы не ударить Зубилу, что поспешно пятился, ожесточенно отмахиваясь от наседающей твари.

Сбоку зашуршало. Заметив краем глаза движение, Шестерня схватил Зубило, рванул на себя, лишь с трудом успев избавить от удара, да и то не полностью. Клацнули челюсти, сверкнули вздыбленные иглы, плечо и шея парня окрасили кровью.

- Спинами друг к другу, живо! - прохрипел Шестерня.

Вместо зычного рыка из горла вырвался лишь надсадный шепот, но парни услышали, сбились в кучу, образовав ощетинившуюся металлом шестирукую, трехглавую фигуру. Подвижности это не добавило, но зато защитило каждому спину, и отчасти обезопасило с боков. Ощутив перемену, твари отскочили, озадаченно заходили кругами. Шестерня ухмыльнулся, довольный решением, но улыбка быстро сошла. Движения тварей все медленнее, а круги уже. Еще немного, и белесые тени подойдут к самым ногам, а там или бросок в ноги, или прыжок на грудь. И кто знает, не возникнет ли после первого же прыжка за спиной пустота, чтобы миг спустя вонзится в плоть костяными остриями, разорвать, выпустить кровь.

- Они сейчас бросятся, - донесся дрожащий голос Бегунца.

- Здесь слишком тесно, нам не уклониться, - простонал Зубило.

Шестерня набрал воздуху в грудь, и хотя внутри похолодело, прорычал зло:

- Кто-то собрался уклоняться? А ну, разом, навались!

Он заревел, ударил в щит секирой. Сзади донеслись исполненные муки голоса парней, что, хоть и не верили в успех, но ни за что не позволили бы выказать трусости перед мастером.

Лица перекосились в ярости, руки взметнулись, рты раскрылись, исказившись в жутких оскалах. Неожиданно твари замерли, долгое-долгое мгновенье стояли недвижимо, и... отступили. Еще миг назад белесые тени сжимали кольцо, а теперь вокруг пустота, лишь ошметки растений, да истоптанная лапами земля, освещаемая бледными всполохами брошенного впопыхах фонаря.

ГЛАВА 11

- Мы победили? - Лицо Бегунца озарилось радостью.

- Кто бы сомневался! - фыркнул Шестерня, опустив секиру.

Зубило с облегченьем выдохнул, признался:

- Вообще-то сомненья были. Хорошо хоть малой кровью отделались. - Он осмотрел плечо, осторожно прикоснулся к ране.

Бегунец взглянул на Шестерню, сказал с величайшим уваженьем:

- Если бы не мастер, не сдюжили бы. Это ж они от него разбежались. Перед последним рывком так рожу перекосил, я от страха чуть с ног не грохнулся, благо лишь краешком глаза взглянул. А если бы обоими?

Польщенный, Шестерня отмахнулся.

- Да и вы хороши, не подвели. Был бы один, так скоро не управился бы. - Спохватившись, озабоченно потрогал лицо, понизив голос, поинтересовался: - Что, шибко перекосил?

Продолжая осматривать рану, Зубило отозвался:

- Уж не знаю, насколько бы управился. Видал я, как пятеро с одним не могли сладить, а тут против трех.

Шестерня фыркнул:

- Как тут у вас строят, не удивлюсь, что и воюют также. Одного пса впятером не могут одолеть.

Зубило грустно улыбнулся, ответил со вздохом:

- Так не простой пес, вот в чем дело. Совсем не простой.

Слабый стон привлек внимание. Бегунец всплеснул руками, метнулся к раненому, о ком в пылу боя успели позабыть, схватил за плечи, затряс, возвращая к жизни. Шестерня подошел следом, глянул через плечо.

- Живой?

Бегунец кивнул, воскликнул с радостью:

- Живой! Как есть живой, только в земле вывалян, да оцарапан сильно.

- А чего молчит, немой, или язык проглотил? - Шестерня брезгливо оглядел спасенного, что слабо шевелился и негромко мычал.

- Испугался. - Зубило пожал плечами. - Ничего удивительного.

Глядя, как спасенный в муке закатывает глаза и исходит крупной дрожью, Шестерня понимающе кивнул, сказал деловито:

- Хмеля б ему. Враз отойдет. Ну а после узнать, что да как.

Бегунец поднял глаза, сказал просительно:

- Так может поможем, до деревни доведем? Не дойдет ведь.

Шестерня нахмурился, поиграл бровями, но помощники смотрели столь жалостливо, что лишь махнул рукой, буркнул:

- Ладно, идите. А я в кузню. Только не задерживайтесь шибко. И так время потеряли. Работы невпроворот, чтобы еще всяких таскать.

Просияв, парни дружно кивнули, подхватив несчастного под руки, поволокли в сторону деревни, и вскоре растворились во тьме. Шестерня некоторое время стоял, всматриваясь в землю под ногами. Судя по следам, мужика явно тащили, и тащили издали. Глубокий, смазанный след тянется через освещенное пространство, одним концом уходит во тьму. Кому и зачем понадобилось волочь ничем не примечательного мужичонку? Откуда взялись жуткие псы, и почему не разорвали добычу на месте? Явно не от нехватки силы. Тело до сих пор болит от полученных ударов, что значит твари обладают по истине чудовищной силой. Представив, что бы случилось, окажись он без панциря и поленись взять щит, Шестерня похолодел. Если уж металл с трудом сдерживает натиск неведомых существ, что будет с плотью? С этого момента без брони ни шагу, и чем металл толще, тем лучше! Лучше пыхтеть под тяжестью защиты, чем остаться без ног и рук, не говоря о большем.

Еще раз осмотревшись, Шестерня подхватил фонарь, двинулся в сторону кузни. Шаг, другой. Неприятное ощущение меж лопаток, словно в спину уперся чей-то холодный взгляд, заставило обернуться. Опустив фонарь, чтобы не слепил, Шестерня всмотрелся во тьму. Далеко, на самом краю зрения, проступили смутные очертания фигуры. Шестерня прищурился, всмотрелся пристальнее. Фигура смутно что-то на поминает, что-то, что видал совсем недавно. Точно! Это ведь тот самый незнакомец, что мельтешил неподалеку совсем недавно. Ну, может и не совсем тот, но явно похож. Ведь парни даже назвали имя, углядев во тьме некие мелочи, что не рассмотрел он.

- Креномер? - Шестерня поднял фонарь, шагнул вперед. - Ты?

Тишина, ни звука в ответ. Фигура поблекла, растворилась во тьме. Исчезло и ощущение взгляда. Шестерня еще некоторое врем стоял в ожидании, но чернота оставалась пустынна: ни проблеска, ни движения. Шестерня опустил фонарь, пожав плечами, двинулся в прежнюю сторону. И что только не привидится на больную голову. А все от чего? Правильно! От недостатка лекарства. Принес бы Бегунец баклажку побольше, а лучше две! Не маялся бы сейчас. И ведь вот только парней в деревню отправил, как не догадался наказать? Хоть беги следом. Не жизнь - сплошное расстройство.

Кузница встретила тьмой. Топливо прогорело, огонь погас, и лишь из углей, подслеповато мигая, злобно таращились красные огоньки. Шестерня легонько дернул за ручку мехов, отчего глазки вспыхнули, превратившись в алую пасть, сыпанул ладонью топлива раз, другой, дернул еще. Огонь взметнулся, благодарно зашумел, пожирая предложенную пищу.

Шестерня задумался, взгляд двинулся вокруг, прошелся по инструментам, миновал столешницу, на мгновенье запутался в сваленной у стены куче металла, и, наконец, остановился на проеме входа. Брови сдвинулись, а губы сложились в ухмылку. Работы много, много настолько, что нужно было начать еще вчера, а лучше - седьмицу тому. Однако, нет смысла начинать дело, если вряд ли доведешь до конца, даже если в награду посулили половину копей Прародителя, что, как известно, до верху завалены самородными слитками и драгоценными камнями.

Выбрав из груды хлама несколько подходящих заготовок, Шестерня свалил металл у жаровни, подкинул еще топлива. Молот лег в руку приятной тяжестью, вторая рука ухватила щипцы. Шестерня ощутил знакомый задор, предшествующий серьезной работе. По спине разбежались мурашки, а мышцы наполнились силой. Повернувшись к огню, он победно оскалился, раскатисто засмеялся. Щипцы подхватили заготовку, забросили в печь, тяжко вздохнули меха. Огонь взревел, зарычал, белея от ярости и мощи.

Возвращаясь из деревни, Зубило с Бегунцом заслышали звон еще издали, переглянулись в удивлении. Неужели мастер начал один? Или, что еще хуже, рассерженный неповиновением, взял помощником кого-то другого! Поняв друг друга без слов, они рванули к кузнице, с разгону вломились внутрь и... остановились ошарашенные.

В россыпи злых искр, подсвеченный багрянцем, с пылающими огнем бородой и шевелюрой, мастер показался жутким гигантом глубин, коими старики любят припугнуть вечерами, за ужином, разошедшийся молодняк. Непривычный для ушей грохот, как будто сотрясающий скалу до основания, лишь усилил впечатление, вознеся мастера на недосягаемую высоту.

Заметив гостей, Шестерня на время прекратил ковать, сверкнув глазами, бросил:

- Долго ходите.

- Так мы ж со всех ног! - защищаясь, воскликнул Бегунец.

Однако, Шестерня лишь отмахнулся.

- Разговоры после. Один за молот, второй за меха - и побыстрее, металл стынет!

Под грозным взглядом мастера парни побросали мешки, засуетились, стараясь сделать все как можно быстрей и аккуратнее. Зубило ухватил стоящий у стены здоровенный молот, Бегунец повис на мехах.

- Куда бить? - деловито поинтересовался Зубило.

Шестерня оценивающе взглянул на помощника, спросил:

- Не великоват, молоточек? Впрочем, ладно, выдохнешься - скажешь, дам другой, по силам.

- Это я-то выдохнусь, я?! - Зубило задохнулся от негодования, взмахнул молотом, так что воздух загудел.

Шестерня лишь поморщился, сказал:

- Бить, куда я укажу. Один удар мой - затем твой, мой - твой. Понял?

- Понял, чего ж не понять-то. - Зубило пожал плечами.

- Вот и ладно. - Шестерня кивнул. - Только не по пальцам бей, по заготовке.

Он резко ударил по лежащей на наковальне багровеющей от жара полосе металла. Зубило мгновенье смотрел, затем спохватился, грохнул в то же место. По пещере поплыл звон, метнулись в стороны искры. Шестерня ударил еще раз. Зубило ответил, взглянул вопросительно. Шестерня кивнул, повернувшись к Бегунцу, сделал знак. Вздохнули меха, пламя вздыбилось. Загремели молоты, первый, быстрый, едва слышимый, и второй, разухабистый, в полную мощь, так что по соседству, на столешнице, вздрагивают камушки и мелкий мусор. Первый и второй, слабый и могучий. От пламени воздух накаляется, от ударов подрагивают стены. Взгляни кто со стороны - испытает священный трепет. Словно и не пещерники вовсе - неведомые исполины, скрытые от сторонних глаз, не зная усталости, без отдыха, укрощают непослушный металл, создавая дивные, безмерной красы, вещи.

Отстранив Зубилу, Шестерня схватил со стола заостренный колышек, удерживая щипцами, с силой ударил. Тяжело дыша, Зубило неотрывно смотрел на металлический прут, где через равные промежутки, возникают аккуратные отверстия: одно, второе, третье. Закончив, Шестерня отложил заготовку, выхватил из огня другую, что поярче да позлее, бросил на наковальню.

- Готов? Начали!

И вновь грохот молотов и пламя огня. Искры разлетаются злыми росчерками, ссыпаются на пол, скачут по наковальне, а некоторые, особо шустрые, запрыгивают на одежду. Тянет дымком и потом. Но это если принюхаться. Если же нет - запах металла забивает все: всеохватывающий, терпкий, приятный.

Короткая передышка, пока в подогнанной под нужный размер заготовке опять появляются отверстия. Мышцы гудят от напряжения. Давненько не приходилось работать с металлом. Но в груди разливается жар, подобный тому, что снаружи, рвется из горнила, но не жгучий и злой - приятный, радостный, не сравнимый ни с чем. Даже хмель, великий напиток, не приносит такого удовлетворения, когда под руками, из грубой, бессмысленной болванки, возникает нечто, оформляется, принимает новые очертания, не случайные, какие попало, а те, что вкладывает мастер.

Намечая места, а после, с силой пробивая отверстия, Шестерня поглядывал на помощников. Оба спали с лица, с обоих пот катится градом. Еще бы! Это тебе не по грядкам тропам с фонарем шастать, да языки с прохожими чесать. Однако в глазах, сквозь усталость, проглядывает восторг, что значит - работа по душе. Не зря пришли, не зря просились. Конечно, ни толком сил, ни уменья, еще учить и учить, но и работа, если на то пошло, не сложна. Знай - молоти, готовое отбрасывай!

Не дожидаясь, пока помощники окончательно расслабятся, Шестерня произнес:

- А теперь каждому по ухвату, соединяете заготовки отверстиями и держите. Да крепче, что б не елозили!

Парни засуетились, похватали щипцы, зажав заготовки, замерли, боясь пошевелиться. Проверив, все ли точно, Шестерня кивнул, взяв заранее заготовленный прут, успевший нагреться и покраснеть, клещами отчекрыжил хвостик. Пара ударов, и вот уже хвостик плотно сидит в гнезде, расплющенный с обоих концов, накрепко соединив заготовки.

Удерживая щипцы, парни с благоговением наблюдали, как заготовки соединяются в раму. Рама усиливается, добавляются все новые жерди, сперва продольные, затем поперечные, накладываются так, что пробитые ранее отверстия оказываются точно друг напротив друга. Прут становится все короче, отрубленные хвостики заполняют отверстия, скрепляя намертво и без того крепкую конструкцию.

Последние штрихи, когда торчащие из рамки штыри красиво изгибаются парой небольших крючьев с одной стороны, и аккуратным колечком с другой, несколько завершающих ударов, когда молот вскользь касается соединений - не лопнут ли, не развалятся, проявив скрытые изъяны? И работа окончена.

Бегунец отер пот со лба, сказал с восторгом:

- Невероятно! Так быстро и легко, словно и не метал вовсе, а так... - Он пошевелил пальцами, подбирая подходящее сравнение, но так и не найдя, вздохнул легко и радостно, опустил руку.

Зубило хмурился, кривился, наконец произнес со сдержанной досадой:

- Зачем я записывал все эти числа, если ты отковал решетку ни разу не взглянув на промеры, по памяти?

Шестерня хитро прищурился, так что в уголках глаз собрались лучики морщинок, сказал с деланным удивлением:

- Как зачем? Пальцы размять, руны вспомнить. Ты когда писал последний раз? Ну и вообще, надо же вам чем-то руки занять, чтобы под ногами не мешались.

Зубило отвесил челюсть, побледнел, за возведенную напраслину в глазах сверкнула ярость, а грудь начала раздуваться, набирая воздух для гневной отповеди. Не дожидаясь, пока помощник выплеснется всесокрушающий поток поруганного достоинства, Шестерня указал на рамку, деловито произнес:

- Чем задницы чесать без толку, лучше мне помогите.

Парни потянулись к металлу, однако Шестерня подхватил решетку, отставил в сторону, а когда повернулся, протянул нечто странное. Бегунец принял инструмент, с интересом повертел: непонятный металлический короб с парой ручек и бороздчатым штырем, спросил с опаской:

- Это что?

Не отвечая, Шестерня двинулся ко входу, окинув проход цепким взглядом, поманил пальцем. Бегунец подскочил сразу же, Зубило помедлил, кривясь от смертельной обиды, некоторое время стоял, но, не выдержал, подошел следом.

- Три отверстия, здесь, здесь и здесь. В ладонь глубиной каждое. - Шестерня указал на стену, для верности нацарапав пометки. Добавил насмешливо: - Как работать сверлом, объяснять нужно?

Зубило забрал инструмент у Бегунца, крутанул за ручку, отчего в коробе хрустнуло, а штырь с бороздками дважды провернулся, фыркнул:

- Было бы что объяснять.

Понаблюдав, как Зубило истово крутит ручки, для верности уперевшись плечом в выступ короба, Шестерня отошел обратно к наковальне. Загодя положенный в жерло, прут нагрелся, покраснел. Короткое движение, и алая заготовка шлепается на наковальню, несколько ударов, и вот под руками не один - четыре куска. Еще усилие, и каждый кусок заостряется с одного конца, а с противоположного сворачивается кольцом. Немного расплющить кончики, чуток подравнять кольца. Вот и вся работа! Петли делать - не велико уменье.

Закончив, Шестерня вернулся ко входу, взглянул оценивающе. Парни оперлись о стену, поглядывают лениво, в глазах скука, в лицах пренебрежение. Неужели не мог придумать дело посерьезнее? Три отверстия - смех, да и только! Когда уже дойдет до настоящей работы? Так ведь и уснуть не долго.

Шестерня лишь покачал головой. Скучают, вот только рожи краснючие, а на руках розовые лохмотья - остатки полопавшихся свежих волдырей, и от каждого несет таким жаром - хоть сейчас в печь, на растопку. Отверстия там, где надо, аккуратные, без сколов. Донышка не видать, но и не проверяя можно догадаться - ровно столько, сколько нужно, а может даже больше. Парни стараются на совесть. Из кожи вон лезут, чтобы доказать - работы достойны.

Шестерня отошел, а вернулся уже с молотом и петлями. В несколько ударов вогнав петли в гнезда, шагнул к решетке, рявкнул бодро:

- А ну, помогли!

Парни бросились, ухватили за края, потащили. Радостно звякнули крючья, плотно вошли в петли, решетка повисла, качнулась туда-сюда. Шестерня притворил, дождавшись, когда кольцо на боковине сойдется с кольцом петли, вогнал сверху последнюю, оставшуюся заготовку. Решетка застыла, отгородив пространство кузни прочным металлическим каркасом.

Бегунец вздохнул восхищенно, а Зубило посветлел лицом, сказал с пониманием:

- Так вот почему не потребовались промеры. А я то решил...

Шестерня хлопнул помощника по плечу, сказал ободряюще:

- Думай, прежде чем решать, а лучше - спрашивай.

Изо всех сил дергая решетку, что и не думала поддаваться, Бегунец воскликнул:

- Надо же, как крепко сидит! Вот уж преграда так преграда!

Зубило взглянул искоса, произнес с сомненьем:

- Засов может вытащить любой, всего лишь просунув руку в отверстие. От кого защитит эта... преграда?

- От всяких, - ответил Шестерня уклончиво. - Чтобы во время работы не подкрались, да над ухом не гавкнули. Щедра земля ваша на неожиданности. А засов и подправить можно.

ГЛАВА 12

Последний удар, и выкованный прут занял свое место в стопке таких же. Молот вывалился из пальцев, звякнул обиженно и зло. Зубило пошатнулся, чтобы не упасть, оперся на стену. Бегунец отошел от мехов, встал рядом. Оба дышат тяжело, надсадно, глаза прикрыты, по вискам, оставляя мокрые дорожки, сбегают шустрые капельки пота. Лица у обоих раскраснелись, но под глазами залегли темные круги, словно на пару не спали добрую седьмицу.

- Может небольшой перерыв? - Зубило повернул голову, просительно взглянул на Шестерню.

- Неплохо бы было, - в тон откликнулся Бегунец. - Совсем небольшой, только дыхание перевести.

Шестерня окинул взглядом помощников. Парни устали, едва на ногах держатся, но виду не подают. Вернее, пытаются не подавать. Это только им кажется, что держатся уверенно и легко, со стороны же, дунь - не устоят, завалятся. Бегунец совсем спал с лица, голова упала на грудь, глаза закрылись. Зубило же крепится, кривит губы в бледной улыбке, но выглядит не намного лучше.

И ведь оба на пределе сил, но продолжают работать, жилы рвут. Зачем, для чего? Если рассчитывают на оплату, так уговора не было. Может и получат что от щедрот, но явно не насколько рассчитывают. Пытаются набраться опыта, набить руку? Но что мешало раньше, пока кузня пустовала? И что помешает потом, когда, закончив заказ, он уйдет своей дорогой, получив причитающееся, уступит место. Знай - работай в удовольствие, не напрягайся. Показывают друг другу кто лучше? Вряд ли. Друзьям делить нечего, а кто сильнее да выносливее должны были выяснить уже давно.

- Так мы отдохнем?

Просительный и слабый, голос оторвал от размышлений. Шестерня встрепенулся, взглянув на Бегунца, сказал поспешно:

- Да, да, конечно. Стойте, пока буду сверять размеры. Ну, или можете сесть, и даже лечь. Все одно без дела.

Со вздохом облегчения парни съехали по стене, раскинулись в изломанных позах. Бегунец потянулся к баклажке с водой, Зубило закинул в рот горсть сочных листьев, принялся жевать, кривясь от растекающегося по языку кислого сока. Оторвавшись от баклажки, Бегунец перевел дух, сказал враз повеселевшим голосом:

- Хорошо-то как, словно заново родился. - Повернув голову, некоторое время следил за действиями Шестерни, поинтересовался: - Все хотел спросить, да случая не было. А почему пальцемер?

Не отрываясь от измерений, Шестерня бросил:

- Ну, а сам-то как думаешь? Вроде, не сложная задачка.

- Наверное потому, что пальцы измеряют, - протянул Бегунец неуверенно.

- Не пальцы, а пальцами, - произнес Шестерня назидательно. - Одно деление - по ширине безымянного пальца у основания. Теперь понятно?

- Понятно. - Бегунец кивнул. - А почему именно пальцами?

- Кто знает. - Шестерня пожал плечами. - Уж как договорились. Надо же в чем-то измерять.

Бегунец задумался, замолчал. Зато встрепенулся Зубило, сглотнув недожеванные остатки листьев, спросил:

- А если нужно что-то мелкое сделать, ну, мельче пальца. С этим как быть? Или, на глазок?

Шестерня отложил заготовку, подхватив следующую, произнес сердито:

- На глазок только вредители делают, а у мастера на этот случай ногтемер есть. Вон, на стенке висит, крайний слева.

Зубило повернул голову, некоторое время разглядывал испещренную рисками полосу металла, сказал в раздумье:

- Если судит по названию, то...

- Меряют ногтями, - закончил за него Бегунец. Добавил заговорщицки: - А если что-то большое, ну такое, что совсем велико. Тоже в пальцах?

- В локтях. - Шестерня отложил очередную заготовку, пояснил: - Вообще, для большей точности, в пальцах, но если вещь очень велика, то в локтях. Где-то тут я локтемер видел. Хотя и не возьму в толк, для чего он понадобился местному кузнецу. Шибко больших построек поблизости не замечал.

- А большие, это какие? - Бегунец распахнул глаза, взглянул с великим любопытством.

Продолжая размечать заготовку, Шестерня ответил отстраненно:

- Большие-то... Ну, к примеру дома, ежели возводить. - Перехватив краем зрения понимающий взгляд парней, пояснил с усмешкой: - Да не ваши, гнезда, а настоящие, большие. Мосты строить. Вентиляцию тянуть. Ну и, само собой, шахты.

- Мосты, шахты... - протянул Бегунец мечтательно. - Ты, наверное, много где бывал, много что видел.

Шестерня величаво взъерошил бороду, отозвался:

- Не скажу, что так уж много, но довелось, довелось.

- И как там? - Глаза у Бегунца вспыхнули жгучим любопытством.

- Как и везде. - Шестерня пожал плечами. - Работы много, только успевай руки подставлять. Да только платить не торопятся. Даже если в край приспичило. Вот ведь безмерная жадность!

Прислушиваясь к разговору краем уха, Зубило то так, то этак прикладывал ладонь к предплечью, наконец поморщился, спросил недовольно:

- Никак посчитать не могу, локоть это сколько ж будет?

- В пальцах - пятьдесят, в ногтях - пятьсот, - выдал Шестерня без раздумий.

Зубило собрал на лбу складки, подвигал, произнес с улыбкой:

- Получается, в одном пальце - десять ногтей... А ведь удобно! Просто посчитать, легко запомнить.

Бегунец укоризненно взглянул на товарища, что отвлекает неуместными рассуждениями, глупыми и вовсе не интересными, произнес, возвращая к теме:

- Наверное, это здорово, путешествовать: новые места, интересные встречи, необычайные приключения.

Шестерня покивал, сказал с усмешкой:

- Это да, интересного хватает, да и встреч тоже. Хаживал я к одной - еще то было приключение, особливо, когда ее приятель вернулся раньше времени.

Бегунец покраснел, сказал с упреком:

- Я вовсе не о том. Как живут в тех далеких краях, о чем мечтают? Наверное, там сплошь неведомые растения и дивные существа.

Повертев в руках, Шестерня отложил заготовку, сказал с зевком:

- Живут везде одинаково, да и мечтают тоже. Что б пожрать было что, выпить. О теплой подружке да добрых товарищах. А зверья и растений везде хватает, да только никакие они не неведомые, а вполне себе обычные.

- То есть как? - Бегунец ахнул.

- Да так. - Шестерня пожал плечами. - Дело привычки. Для пришлого и былинка в диковинку, а местные среди чудовищ живут - не замечают.

- Среди чудовищ... - откликнулся Бегунец испуганным шепотом.

- Среди них, родимых. Да чего далеко ходить, на себя посмотрите.

- А что у нас? - Бегунец развел руками.

- Да то. К примеру, пискун. Весь свод ими усеян, а вы даже не смотрите, словно и нет ничего. Хотя чудище, каких поискать - мохнатое да жуткое! - охотно пояснил Шестерня.

Зубило отвлекся от размышлений, спросил с удивлением:

- Это пискун жуткое?

- Конечно. Глазищи - во, зубищи - во! А уж как разверещится - просто оторопь берет. Чудище, да и только, - произнес Шестерня с убеждением. Подумав, добавил опасливо: - Или, вот еще, водяницы ваши: белесые, мерзкие, на нитях висят, ядом брызжут. Таких тварей еще поискать. А вы и в ус не дуете: по тропам шастаете, вокруг не глядите. А все потому, что привыкли. О том и говорил.

Парни переглянулись, на лицах отразилось недоумение. Назвать пискуна жутким, видано ли дело? Мягкий, безобидный, пугливый настолько, что и не подойти. А про водяниц и вовсе смешно. Невесомые, почти прозрачные создания, скрывающиеся в россыпях едких капель, обжечься о которые не проще, чем разбить голову о стену - столь же утомительно сколь и глупо. Ну кого в здравом рассудке угораздит? Не иначе, от трудов тяжких мастер начал заговариваться, или это упрятанная под маску серьезности шутка?

Озадаченный, Бегунец поднес баклажку к губам, опрокинул, но на язык выкатились лишь несколько капель. Он устремил взгляд на Шестерню, сказал со вздохом:

- Еще работать и работать, а вода закончилась. Нужно бы сходить до деревни.

- Не только вода, но и пища, - добавил Зубило.

Шестерня отложил пальцемер, разминая мышцы, повел плечами так, что хрустнули косточки, сказал с насмешкой:

- Вам бы только пить, жрать, да по деревне шастать. А работать кто будет? - Заметив, как парни поникли, примирительно произнес: - Хотя, если подумать, сходить действительно не помешает. Ноги размять, воздуха свежего вдохнуть. Опять же, хмель почти весь вышел. Нечем горло промочить.

Парни расцвели улыбками, поспешно подскочили.

- Тогда мы сходим? Пищи, воды наберем... - произнес Бегунец скороговоркой.

- И хмеля захватим, - добавил Зубило с хитрой ухмылкой. - Мы быстро. Одна нога там, другая здесь.

- Это после того, как наедитесь от пуза, да спать завалитесь, чтобы я вас потом по деревне искал? - Шестерня фыркнул. - Ладно бы еще хмель нормальный принесли. В смысле, в нормальных количествах. А то, как в прошлый раз, только на понюхать и хватило. Нет уж, вместе пойдем.

Парни было устремились к выходу, но, заметив, как Шестерня, выкладывает на столешницу доспехи, с невозмутимым видом принимается неторопливо облачаться, вернулись. Бегунец повертел в руках железную рубаху, сказал с мукой:

- Может, обойдемся без этого? И без того от усталости шатает, а еще столько железа тащить. Тут идти-то всего ничего.

Зубило взглянул с сочувствием, однако голос прозвучал сурово:

- Хочешь такое же? - Он ткнул себе в плечо, указывая на едва затянувшийся кожицей, багровый рубец.

Бегунец продолжил комкать рубаху, явно не убежденный примером товарища. Заметив его мучения, Шестерня ободряюще произнес:

- Ладно, до деревни дойти, вот когда в таком работать приходится...

- А такое бывает? - спросил Бегунец с содроганием.

- Конечно. Помню, прочищал отводные паровые шахты. Так там без защиты нельзя, жар такой - в миг сваришься. Да и здесь, если подумать...

- Что здесь? - Бегунец невольно понизил голос, и втянул голову в плечи.

Перехватив брошенный Шестерней в сторону выхода многозначительный взгляд, Зубило закусил губу, сказал с досадой:

- А ведь и верно! Мы же еще и недоумевали - на кой эти врата? А оказывается... Сейчас недовольны, что приходится одеваться, а так бы и раздеваться не пришлось.

Парни одарили Шестерню исполненными уважения взглядами, молча одевшись, встали у выхода, застыли, терпеливо ожидая, пока мастер закончит облачаться. Справившись с последней завязкой, Шестерня с удовлетворением оглядел себя, покосившись на парней, произнес:

- Ну что, готовы? Двинули.

Отрезая от неприветливой черноты пещеры, за спиной лязгнули врата, подсвеченная фонарями дорожка устремилась вверх, приглашая гостей вглубь деревни. Десяток ступенек, поворот, и вот уже напротив корчма, источающая запахи пищи и приглушенный гомон голосов. Помощники взбодрились, устремились к двери. Шестерня было подался следом, но, вспомнив о предстоящем разговоре со старостой, остановился. Креномер не так прост, чтобы уболтать старосту нужна чистая голова. И хотя оплата за работу не так уж и велика, а если подумать, так и вовсе смехотворна, староста наверняка упрется, надавит на жалость, а то и пригрозит, пытаясь сбить цену. И хотя желудок урчит от голода, а горло пересохло... все после: и хмель, и пища.

Превозмогая сильнейшее желание зайти в корчму и заказать еды да хмеля столько, чтобы ломился стол, Шестерня двинулся дальше по лестнице. Завидев, как он уходит, Бегунец воскликнул с удивленьем:

- Мастер, куда же ты? Вот же, корчма!

Сглотнув набежавшую слюну, Шестерня коротко отозвался:

- По делу. Скоро вернусь.

Бегунец покачал головой, произнес непонимающе:

- Но ведь ты голоден, как и мы, а то и больше. А внутри еда и хмель. Много еды, и много хмеля!

Шестерня тяжело задышал, но лишь упрямо нагнул голову, продолжил путь, с трудом передвигая ноги, что, словно сговорившись с желудком, с каждым шагом, наливались тяжестью, двигались все медленнее, все труднее. Взглянув ему вслед, Зола произнес с уважением:

- Силен мастер духом, ох силен. Ни воды, ни пищи: только о работе и печется. Далеко нам до такого. - Помолчав, добавил со вздохом: - Пойдем, что ли, наедимся с горя, так чтобы изо всех щелей полезло.

- И напьемся! Что б полилось, - добавил Бегунец в тон.

Чувствуя, что сейчас зашибет поганцев, Шестерня всхрапнул, понесся по лестнице, топоча и ругаясь вполголоса. Ярус спустя раздражение выветрилось, и Шестерня перешел на шаг, отфыркиваясь, и промокая лоб тыльной стороной ладони. Доспехи - чудо как хороши, мало того, что защищают, так еще и не слабо разогревают! Надо запомнить, и наведаться в места попрохладнее. Чтобы согреться, наверняка местные таскают на себе целые горы железа, так что спрос на работу должен быть неплохой.

Когда лестница закончилась, и впереди показалась дверь старосты, ноги ощутимо гудели, так что мелькнувшая было, но отогнанная, мысль внести изнурительные подъемы в общую смету расходов, уже не казалась такой уж сумасбродной. А что такого? Залез на самую верхотуру, тварей поразвел. Теперь мотайся к нему, таскай на плечах груду железа! Видано ли дело, чтобы мастер к заказчику бегал? Внести. В обязательном порядке. Чтоб впредь неповадно было!

Жалобно скрипнув, дверь испуганно распахнулась, пропуская сурового гостя, тихонько хлопнула за спиной. Креномер отшатнулся, не то готовился выйти, не то просто стоял рядом, кольнул гостя суровым взглядом.

- Что скажешь?

- Надо бы заказ обсудить, - произнес Шестерня мирно.

Неприязнь в голосе старосты не удивила, наоборот, было бы странно, прояви он радушие. Источающие елей заказчики обычно претерпевали удивительные превращения, стоило лишь заговорить об оплате. И хотя в начале разговор пойдет о другом, главное будет обговорено в конце.

- Говори, да побыстрей. У меня много дел.

Шестерня кивнул, враз став деловитым, произнес:

- Все окрестные тропы я обошел, промерил, план работы наметил, и кое-что уже подготовил. Заглушки, врата, работа - все отмерено и посчитано.

Креномер слушал не перебивая, покачивал головой в такт словам, дождавшись паузы, поинтересовался:

- Сколько займет времени?

- Выковать заготовки, собрать заглушки, высверлить отверстия... - Шестерня принялся загибать пальцы. - Опять же, нужно подготовить закрепляющий раствор. На все про все - две седьмицы.

- Что по оплате?

Заметив на столешнице писчую доску, Шестерня извлек из кармашка на поясе стило, аккуратно вывел несколько рун:

- Если в золотых самородках - столько, - стило уткнулось в верхнюю строчку, - если в камнях, то... - Стило опустилось ниже, мазнуло, подчеркнув искомое жирной линией.

Лицо старосты осталось непроницаемым, и хотя глаза полыхнули темным, голос прозвучал ровно, как и незадолго до того:

- Хорошо, я понял. Что-то еще?

Шестерня взъерошил бороду, озадаченно протянул:

- Ну, если тебя все устраивает, то нет.

- Хорошо. Когда будет свободное время, дойду, посмотрю на работу. На этом закончим.

Подгоняемый взглядом хозяина, Шестерня попятился, однако, коснувшись двери, остановился, помявшись, спросил:

- Насколько я понял, две из восьми троп ведут в соседние деревни...

- И что же? - Ожидая продолжения, Креномер вопросительно воздел бровь.

- Быть может, оставить возможность открывать врата с обеих сторон? Ну, если вдруг появятся гости, что б не пришлось возвращаться...

Креномер улыбнулся одними губами, холодно произнес:

- Не надо. Званых гостей встретим сами, а незваные ни к чему.

Шестерня пожал плечами, проворчал:

- Как скажешь. Хотя я бы, конечно, оставил. Но... тебе виднее.

- Вот именно. Мне виднее. - Креномер шагнул к выходу, распахнул дверь. - До встречи.

ГЛАВА 13

Оказавшись на улице, Шестерня передернул плечами, двинулся вниз по лестнице, ощущая смутное чувство неудовлетворенности. Разговор прошел великолепно, заказчик не шумел, не начал пересчитывать объем работы, и даже не требовал пересмотреть цену. Однако, смутное ощущение подвоха осталось, словно легкий привкус плесени, в отлично приготовленном, но плохо хранимом хмеле.

Помучавшись еще немного, но так и не отыскав причины сомнений, Шестерня махнул рукой, устремился вниз. Голод вновь напомнил о себе, а в глотке пересохло так, что ноги несли все быстрее, так что под конец, он не шел - бежал, и ввалился в корчму с жутким грохотом, едва не выбив дверь.

Вычленив среди посетителей знакомые силуэты, Шестерня подошел к столу, не разбирая, сдвинул к себе ближайшую миску с похлебкой. От похлебки пошел такой могучий аромат, что Шестерня не сел - упал на скамью, схватив ложку, зачерпнул, опрокинул в рот, затем еще раз и еще. Обжигаясь и давясь, он забрасывал в глотку ложку за ложкой, ощущая, как сперва по желудку, а затем и дальше, начинает разливаться теплая волна сытости.

За похлебкой последовало обжаренное на костях мясо, салат, подливки, россыпь каких-то хрустящих кусочков, и вновь салат, и опять мясо, только уже в виде шариков, что, едва коснувшись языка, рассыпались, выстреливали фонтанчиками сока, настолько вкусного, что, не в силах выразить удовольствие, Шестерня лишь мычал, да тряс головой.

Негромко хрустнуло, под рукой возник глиняный горшочек, а мгновеньем позже ноздрей коснулся чарующий долгожданный запах. Не поворачивая головы, Шестерня облапил горшок, поднес к губам, хлебнул, и... оторвался лишь когда на язык шлепнулись последние капли. Когда, обтерев рукавом губы, и сыто рыгнув, Шестерня наконец отвлекся от еды, рядом протаяли лица помощников, залоснившиеся, с ярким румянцем на щеках и осоловелыми глазами. Судя по всему, парни времени зря не теряли, наевшись еще до его прихода, и теперь с умильными улыбками созерцают, как насыщается мастер.

Заметив, что Шестерня отвлекся от миски, Бегунец поинтересовался:

- Как прошел разговор, успешно?

- Более чем, - фыркнул Шестерня снисходительно. - Кто-то сомневался?

Зубило произнес задумчиво:

- Сомнения были. Вообще-то старосту уважают, но договориться с ним бывает очень тяжело.

- Может не то говорите, или не так? - Шестерня ухмыльнулся, добавил с насмешкой: - У вас тут, как погляжу, многое через задницу делается.

Сидящий по соседству мужик вдруг развернулся, неодобрительно сверкнув глазами, прогудел:

- Ты что ли новый кузнец?

- Вроде того. А что? - Шестерня приосанился.

Мужик смерил собеседника оценивающим взглядом, буркнул:

- Оно и видно. Больно много знаешь. - Помолчав, сказал задумчиво: - Пришлому судить сложно. Местным же виднее. Креномер, хоть и сердит, но справедлив. Всегда так было. Вот только последнее время...

- Что, хмелем баловаться, по бабам шастать? - подсказал Шестерня.

Мужик почесал в затылке, сказал, подбирая слова:

- Уж не знаю, что приключилось, да только злее стал, жестче. Да и высох совсем. Никогда в теле не был, а тут совсем отощал. Будто изнутри что гложет. А по бабам нет, не шастает. Да и хмеля в рот не берет, даром что староста.

- Вот потому и иссох! - произнес Шестерня наставительно. - Кто хмеля капли не берет, от здоровья не помрет. Ну и с бабами, само собой, тоже в рифму...

- Много б вы понимали, - с обидой в голосе выкрикнул мелкий, седой мужичок. - На плечах у старосты вся деревня, дел не счесть! А тут еще эта напасть с иглошерстнями. Вот и мучается, сохнет.

Сидящие поблизости начали поворачиваться, с интересом прислушиваться к беседе, качать головами, кто одобрительно, соглашаясь, кто наоборот, кривясь, как от горького. Сперва заговорил один, за ним другой, потом сразу несколько, и вскоре уже все орали в голос, размахивая руками и угрожающе тараща глаза.

Пронзительный крик донесся снаружи, заметался под сводом, заставив спорщиков разом замолчать. Посетители замерли: раскрытые рты, настороженные взгляды, в глазах испуг и надежда - быть может послышалось? Тишина, ни звука. Губы расползаются в улыбках, кто-то с облегченьем выдыхает, кто-то промокает ладонью лоб - показалось. Лица преисполняются суровости, брови сходятся в черту - сейчас бы выйти, надавать по ушам шутнику, что б впредь было неповадно.

Дверь чуть заметно дергается, с тихим скрипом начинает отворяться. Никак сам шутник пожаловал? Лица обращаются к выходу, челюсти сурово выдвинуты, в глазах вопрос. Дверь распахивается настежь, но проем пуст. Никого, лишь темный прямоугольник выхода, с бледными отсветами фонарей. В глазах вопрос сменяет разочарование, посетители отворачиваются, возобновляются разговоры.

- Что это? Смотрите! - захлебывающийся, испуганный шепот вновь привлекает внимание.

В распахнутом зеве выхода протаивает силуэт, но не тот, привычный, какие десятками снуют через порог, не вызывая интереса, другой: белесая шерсть, вытянутый череп, ряды острейших зубов и слепые бельма глаз. Иглошерстень!

И вновь лица бледнеют, головы вжимаются в плечи, а в глазах, поднимаясь из глубин, плещется ужас. С улицы доносится захлебывающийся паникой вопль, мечется вокруг, помогая избавиться от наваждения. Сбросив оковы оцепенения, мужики подскакивают, начинают орать, размахивать руками. Кто-то падает под стол, замирает, прижимая к груди недоеденный кусок мяса, кто-то тоненько верещит, задавленный в общей толчее. Сразу четверо вцепились в скамью, угрожающе раскачивают, метя в обнаглевшее чудовище. Из-за стойки, не слышное в общем шуме, что-то выкрикивает корчмарь, тычет пальцем в сторону выхода.

Шестерня решительно отодвинул миску, бросил:

- Пока бока не намяли, давайте-ка отсюда выбираться.

Он поднялся, бочком двинулся к выходу. Парни поспешили следом, с опаской поглядывая на творящуюся вокруг сумятицу. Возле входа возникла давка, те, кто успел выскочить в числе первых, отчего-то застопорились, встали стеной. Стоящие позади орали, били застрявших по затылкам, давили, что есть сил. От гомона звенело в ушах и зудело под черепом, однако и через этот шум то и дело доносились вопли боли, прерывающиеся угрожающим рычанием.

Воспользовавшись моментом, когда проем освободился от чьей-то особенно широкой спины, и еще не успел забиться другими телами, Шестерня рванулся что есть сил, выметнулся наружу, остановился лихорадочно оглядываясь вокруг. Не оплошали и помощники, выкатились следом, встали по бокам, готовые отразить неведомую опасность, прикрыв собой мастера.

Снаружи звуки стали ярче, прозрачнее, обволокли звенящим покрывалом. Где-то наверху тоненько завывает женщина, всхлипывает, заходясь рыданием, гулко грохочет металл, кто-то истошно вопит. Раз за разом раздаются размеренные удары, словно кто-то обнаружил каменную блоху, и упрямо пытается прибить молотом. Крики то нарастают, то прерываются, но раз за разом, упрямо и страшно, среди прочих звуков выделяется угрожающее рычание, чуждое и жуткое в непривычных слуху лязгающих вибрациях.

- Иглошерстни, они ворвались в деревню! - воскликнул Бегунец в ужасе.

- Но, как, ведь мы заперли врата? - сдавленно отозвался Зубило.

Шестерня сплюнул, проворчал:

- Врата эти только задницу чесать. Секиру Прародителя вашему кузнецу в печень. Пошли, разберемся.

Вслушавшись в доносящееся сверху рычанье вперемешку с проклятьями, Бегунец воскликнул:

- Наверх, там нуждаются в помощи!

Однако, проклятья затихли, а миг спустя, откуда-то сверху пролетело грузное тело, с чавканьем впечаталось в камни внизу. Проводив несчастного взглядом, Шестерня задумчиво произнес:

- Похоже, уже не нуждаются.

- Тогда идем вниз!

Зубило кивнул на лестницу, где, в десятке шагов, внизу, пещерник боролся с иглошерстнем. Раскрыв челюсти, и намертво вцепившись в сапог жуткими костяными крючьями, иглошерстень тащил добычу вниз, к выходу. Истошно вереща, мужик размахивал руками, хватаясь за все, до чего мог дотянуться, но пальцы не выдерживали, срывались, и несчастный съезжал все ближе и ближе к распахнутому зеву врат, где, пришедшие на помощь собрату, уже поджидают прочие твари, готовые наброситься, растерзать, разметать еще трепещущие кровавые ошметки.

Народу все пребывало. Высыпавшие из корчмы посетители махали руками, бестолково перетаптывались, наперебой советовали, но, косясь на жуткую тварь, не спешили прийти на помощь. Зубло зарычал, рванулся, в несколько прыжков преодолев разделяющие ступеньки. Нож прыгнул в руку, угрожающе уставился на противника. Рядом зашуршало, сбоку возникло побледневшее лицо Бегунца, что выставил нож перед собой, донесся дрожащий голос:

- Уверен, что сдюжим?

- Сдюжим, чай не впервой, - выдохнул Зубило сдавленно. - Возле кузни же сдюжили. А ведь там потяжелее было...

Глядя, как помощники замерли перед иглошерстнем в угрожающих позах, Шестерня брезгливо скривился. В желудке, разбавленная хмелем, колышется похлебка; в мышцах, оставшись от работы, разлита приятная слабость; свежий прохладный воздух потоком вливается в легкие. Наверняка и парни испытывают то же, не может быть чтобы не испытывали. И на тебе! Нет, чтобы просто наслаждаться жизнью, нужно обязательно ввязаться в драку, да не с орясиной, пусть даже в полтора раза больше и кулаками, что твоя голова, а с жуткой опасной тварью. Ну сожрет одного, ну утащит другого. Только и дел. Все воздух чище, да и места больше. Родные съеденного сами же потом и поблагодарят... Так ведь нет. Ну что за настырность?!

С тяжелым вздохом Шестерня потащил из петли секиру, поправил щит, и решительно зашагал вниз. Заслышав за спиной шум, парни сперва вздрогнули, но, узрев мастера, обрадовано улыбнулись, пропуская, раздались в стороны. Меж тем ситуация не изменилась. Иглошерстень с прежним упорством тащит жертву вниз, мужик же орет, машет руками так, что не подойти, хватается за камни, но неумолимо скатывается все дальше и дальше.

Стиснув кулаки от бессилья, Зубило прошипел:

- Мы не достаем до твари! Ножи слишком коротки!

- А лестница слишком узка, не обойти, - произнес Бегунец скороговоркой.

- А чего за руки не вытянули? Испачкаться боитесь? - рявкнул Шестерня.

Пряча глаза от стыда, Зубило прошептал:

- Мы пытались, но... сил не хватило.

Вкладывая секиру в петлю, Шестерня проворчал:

- Вот ведь немощные... Ладно, небось втроем осилим, хватайте.

Шесть рук протянулись, как одна, ухватили мужика, потянули. Иглошерстень ощутил сопротивление, вздыбил шерсть, глухо заворчал, однако тянуть не перестал. Шестерня сперва тянул вполсилы. Что уж там, втроем против пса, пусть и покрытого иглами! Но тело не подалось, словно мужик врос в ступени. Шестерня напрягся, стиснул зубы. Рядом, багровые от напряжения, застыли помощники. На висках набрякли жилы, глаза вытаращены, рожи перекошены, что значит, оба тащат изо всех сил. Но проклятая тварь на удивление сильна, просто невероятно! Уперевшись в ступени, тащит и тащит, не ведая усталости. Словно и не одна, а, вцепившись друг в друга, тащат еще десяток!

- Не вытягиваем, - прохрипел Зубило, - не хватает сил.

- Потому что работаем, - прорычал Шестерня. - После работы какие силы?

- Но ведь не бросать же его! - воскликнул Бегунец, едва не плача.

Шестерня мельком обернулся. Вся площадка позади забита народом, пещерники орут, машут руками, советуют наперебой, но подойти не спешат, с интересом наблюдая за происходящим. Кряхтя от натуги, Шестерня выдавил:

- Не получается так, нужно по-другому.

- Как? - Зубило повернулся, взглянул с мукой.

- А ногу ему отрубим! И все дела.

Мужик, что, казалось, давно потерял все силы, встрепенулся. В глазах, затуманенных болью и усталостью, протаял ужас. Он замотал головой, замычал, задергался. Послышался громкий треск. Не выдержав нагрузки, штаны лопнули. Вцепившийся в штанину иглошерстень покатился вниз по лестнице, мужик, наоборот, взметнулся вверх, с размаху влетев в орущую позади толпу. Шестерня завалился навзничь, едва успев прикрыться руками от рухнувших сверху помощников.

Дальше все смешалось. Вопли испуганных пещерников, грохот доспехов, леденящий душу вой. С трудом поднявшись, Шестерня едва успел отшатнуться, когда мимо, едва не сбив с ног, пронеслось белесое. Еще один иглошерстень! За ним следом возник еще, однако, помощники успели подняться, и, ощутив препятствие, он просто метнулся в сторону, перелетев боковину, исчез в черноте внизу.

- Получилось! - Зубило сжал кулак, оскалился зло. - Кто сказал, что не справимся?

Бегунец улыбнулся, подскочил к спасенному, что застыл, вперив глаза в пространство, затряс, раз за разом повторяя:

- Очнись, очнись же, все закончилось.

Под многочисленными ногами заскрипели камушки, воздух заполнился гомоном. Толпа, что до того стояла поодаль, набежала с радостными воплями. Их окружили, принялись теребить, одобрительно похлопывать по плечам. От голосов зазвенело в ушах, а от улыбок и лиц перед глазами началось мельтешение, так что Шестерня несколько раз с силой протер лицо, принялся потихоньку пятиться, стремясь выбраться из не в меру дружелюбных объятий.

- Что происходит?

От скрипучего голоса за спиной Шестерня вздрогнул, стремительно развернулся. Пятью ступеньками ниже стоит Креномер, руки скрещены на груди, губы поджаты, в глазах холод.

- Я спрашиваю, в чем дело? - повторил староста требовательно.

- Так ведь иглошерстни напали, - отозвался кто-то бодро.

Креномер вопросительно вздернул бровь, спросил едко:

- И вы собрались, чтобы обсудить эту замечательную новость?

- Так ведь уже прогнали, - отозвался тот же голос, но уже не столь уверенно.

- Всех? - В голосе старосты звякнул металл. - Я спрашиваю, всех прогнали?

- Кто ж ведает... - едва слышимый, отозвался кто-то. - Шуму не слыхать больше, видать всех. Вот только знать бы, как в деревню проникли.

Креномер перевел взгляд, отыскивая собеседника, произнес жестко:

- Не уверен - проверь. Все проверьте! А что б твари по деревне не шастали, врата научитесь запирать.

- Неужто не заперты? - ахнул кто-то.

- Заперты. - Староста кивнул. - Сейчас заперты. До того нараспашку были.

Народ заволновался, послышались возгласы:

- Кто мог забыть?

- Кто последний выходил, тот и забыл.

- А кто последний?

Креномер поднял руку, так что селяне враз замолчали, сказал с нажимом:

- Кто выходил - узнаем вряд ли, да и не столь важно. Но, на будущее, будьте внимательнее. Твари смелеют, появляются чаще. Боюсь, дальше будет лишь хуже.

Он двинулся вперед. Толпа разошлась, уступая дорогу. Пройдя мимо Шестерни, Креномер остановился, обернувшись, бросил:

- Мы говорили о двух седьмицах? Даю тебе одну!

Креномер ушел, остальные побрели следом. Косясь на уходящих, Бегунец с ужасом прошептал:

- Ведь последние были мы. Неужели... не заперли?

- Заперли, я точно помню, - бросил Зубило хмуро. - Скажи, мастер?!

Ощутив на себе взгляды помощников, Шестерня дернул щекой, откликнулся в раздраженье:

- Заперли, не заперли - сейчас без разницы. Меня другое волнует - как в седьмицу управимся?

Бегунец отмахнулся, сказал беззаботно:

- Управимся, какие сомненья. - Помолчав, произнес озадаченно: - Кстати, мне одному показалось, или Креномер действительно шел снизу?

- Снизу и шел, - подтвердил Шестерня. - А что не так?

Бегунец помялся, произнес неохотно:

- Вы ничего такого не подумайте, просто, непонятно, как он с иглошерстнями разминулся.

Шестерня и Зубило посмотрели на Бегунца, затем переглянулись. И если лицо мастера почти не изменилось, то на лбу помощника залегли глубокие складки - отражение тяжелых сомнений.

ГЛАВА 14

Время слилось в неразрывный поток, наполненный звоном металла, блеском огня и льющимся из горнила удушающим жаром. Грохот молотов, разносящийся эхом далеко окрест, уже не казался громким, а пылающее в очаге яростное пламя не обжигало глаза. Мягкие, сочащиеся сукровицей волдыри на ладонях сменились мозолями, что крепли день ото дня, становясь все толще и тверже. Мышцы на руках и плечах ощутимо окрепли. Если поначалу под конец работы трудно было шевельнуть и пальцем, то уже вскоре Зубило с Бегунцом легко управлялись с работой, по мере усталости сменяя друг друга. Короткая передышка, пока один, оставив молот, подходит к мехам, а другой становится на его место, и вновь поток воздуха с гулом подхватывает пламя, а от наковальни во все стороны брызжут веселые искры.

Шестерня дела основную работу сам, позволяя помощникам вмешиваться лишь в самом начале, когда заготовка еще груба, и одним - двумя косыми ударами дело не испортишь. Не обошлось и без промахов, когда наполовину откованная заготовка отправлялась обратно в огонь, а Шестерня, глядя на побагровевшего от стыда помощника, укоризненно качал головой. Однако, парни старались не на шутку, и вскоре, с разрешения мастера, уже вовсю работали молотами, выделывая такое, о чем совсем недавно и помыслить не могли.

Когда, тяжело дыша, и исходя потом, помощники усаживались в угол, доставая из мешков, и раскладывая в миски пищу, Шестерня вставал за столешницу, прихлебывая из горшочка хмель, с сосредоточенным лицом исписывал рунами цифр блестящую металлическую пластину, причем, писал настолько мелко и заковыристо, что ни Зубило, ни Бегунец, заглядывая в записи по случаю, ничего не могли разобрать.

Время от времени к кузне подходили деревенские, толклись у входа, с интересом осматривали лишь только намеченные заготовки и уже готовые изделия, ахали, тянули руки. И развлекались таким образом до тех пор, пока Шестерня не выходил из себя и не выгонял любопытствующих наружу "воздухом подышать". Вместе с мужиками приходили и женщины, но, в отличие от беспечных товарищей, приносили мешочки с пищей и даже горшки с хмелем. Женщин Шестерня привечал особо, широко улыбаясь и источая любезности, поспешно освобождал от груза, однако, едва подходило время, безжалостно выпроваживал вместе с остальными.

Староста так и не появился. Зубило и Бегунец не переставали изумляться, но Шестерня лишь отмахивался. Креномер ничего не обещал, да и деревенские заходили лишь от избытка времени. К тому же иглошерстни по-прежнему никуда не делись, и хотя, последние дни чудовищ никто не видел, прогулки за пределами деревни по-прежнему оставались опасным занятием. Было бы странно, если бы Креномер глава деревни, шастал по темноте в поисках приключений, подобно набравшимся хмеля селянам. К тому же заказчик, как подсказывал опыт, предпочитал видеть готовый результат, а не любоваться недоделками. А уж опыта в подобных вещах, чтобы не задаваться ненужными вопросами, Шестерне хватало с избытком.

Молот с грохотом ударил в последний раз, отброшенный, упал, обиженно звякнув. Зубило с облегченьем выдохнул, произнес:

- Все, закончили. Работа сделана.

Шестерня осмотрел накрывшую петлю шляпку костыля, кивнул, после чего уперся во врата, хорошенько тряхнул, раз, затем еще раз, опустив руки, с удовлетвореньем произнес:

- Хорошо стоит, словно влитая.

Тяжело дыша, Бегунец выдавил с бледной улыбкой:

- А могло быть по-другому?

- Могло. - Шестерня пожал плечами. - Делали, считай, наспех. Да и камень здешний не из крепких.

- Что значит наспех? - Бегунец распахнул глаза. - Мы ж не спали, не ели, работали до изнеможения!

- Если это наспех, я даже боюсь спросить, что считать основательным, - кривя губы, произнес Зубило сердито.

- Основательно? - Шестерня усмехнулся. - Когда ближайший схрон разрастется вдесятеро, вместив поколения поколений; когда о последний дом в деревне распадется прахом; когда, источенная полостями, скала сомнется под собственным весом, а врата по-прежнему будут стоять. Вот что значит основательно!

Зубило открыл и закрыл рот, так что лязгнули зубы. Глядя на ошарашенное лицо товарища, Бегунец криво улыбнулся, сказал с дрожью:

- Не расстраивайся. Ведь мастер просто пошутил. Правда, мастер? Такого просто не может быть.

Он искательно заглянул в глаза Шестерне, отыскивая подтверждение своим словам, но тот остался серьезен, лишь произнес задумчиво:

- Сам я не видел, но, говорят, где-то в глубинах, скрытые от стороннего взгляда, хранятся остатки древних.

- Древних... кого? - поинтересовался Зубило насторожено.

Шестерня пожал плечами.

- Не знаю. О них не осталось памяти.

- А что осталось? - Глаза Бегунца зажглись любопытством.

- Остались строения: шахты, тоннели, полости, уходящие вглубь и вширь, вырубленные в сплошном монолите крепчайшей породы.

Зубило поморщился, спросил недоверчиво:

- И что же там, внутри? Для чего все это было возведено?

- Кто ж знает? - Шестерня пожал плечами. - Кто не был, не скажет, а кто был... не скажет тем более.

- Почему не скажет? - голос Бегунца прозвенел испуганным колокольчиком.

- Потому как не возвращались никто, - ответил Шестерня сурово.

- А известно откуда? - Зубило хмыкнул. - Коль не возвращаются.

- Ну, некоторые все же возвращаются, - ответил Шестерня уклончиво. - Да только не надолго.

- Почему? - Две глотки исторгли вопрос одновременно.

- Умирают.

- Но... почему?

- Кто ж знает, - произнес Шестерня зловеще. - Древние не любят, чтобы их тревожили, даже если останки давно распались в прах, а в шахтах давно и прочно обосновался безмолвный мрак. Тянутся, незримые, высасывают из рискнувших потревожить сон, безумцев, жизненные соки.

Шестерня придал лицу зловещее выражение, сумрачно взглянул на помощников. Бегунец не жив не мертв от страха. Даже Зубило, обычно недоверчивый и расчетливый, побледнел, испуганно оглядывается, стараясь делать это незаметно. Дети, да и только. Чего не наплети, все на веру. И хотя, об остатках древних построек посетители корчмы действительно порой говаривали за чаркой хмеля, но, сказать наверняка, существуют ли таковые, и что таят, не мог никто.

Прервав затянувшееся молчание, Шестерня проворчал:

- Ладно уже, закончили, и то хорошо. Я уж думал не успеем. Ан нет, уложились. Если вопросов больше нет - идите, отдыхайте. Хотя... даже если и есть, идите все равно. Мне тоже прерваться не помешает, да и горло бы неплохо промочить. А разговоры разговаривать после будем.

Парни немного помялись, однако усталость взяла свое, и, подхватив инструмент, оба затрусили по проходу в сторону выхода, чтобы короткое время спустя, дойдя до деревни, упасть в кровати, провалившись в глубокий живительный сон. Прислушиваясь к затихающему похрустыванию камушков, Шестерня обвел взглядом результаты работы. Прочная, во всю ширину, и от основания, до свода, проход перегородила заплатка. Собранная из толстенных штырей, соединенных прутами поменьше, и обшитых металлическими листами, вбитая в плоть скалы десятком мощных костылей, заплатка казалась монолитной.

Ворота тоже получились не плохо. Усиленные петли, могучий запор - так просто не вышибешь, даже если с противоположной стороны подогнать таран. Однако, даже с тараном враги не преуспеют. Место выбрано так удачно, что за вратами, почти сразу, проход круто поворачивает, не размахнуться толком, ни разбежаться для удара. Шестерня со вздохом поднялся, немного постоял. Хоть и покрепче парней, хоть и привычен к работе, а устал ощутимо. Все же работать в таком темпе тяжеловато, что ни говори.

Он взял фонарь, еще раз тщательно осмотрел заплату с обоих сторон. Все на месте, все в порядке. Клепки, как и костыли, забиты намертво, штыри не шелохнуться, хоть тряси изо всех сил, створка врат подходит плотно, не просунуть и лезвие ножа. Креномер будет доволен. Подняв фонарь, Шестерня вышел за ворота, постоял, задумчиво глядя в черноту. Где-то там, в глубине, свили гнездо жуткие твари, что охотятся на пещерников, утаскивают, чтобы пожрать во тьме и ужасе. Однако, местным повезло, и теперь деревня отгорожена от хищников надежным заслоном. И хотя с позвякиванием золотых самородков не сравниться ничто, чувствовать себя спасителем селян тоже приятно.