Шестнадцать зажженных свечей

Глава вторая

Три раза в неделю, когда Костя Пчелкин после занятий в школе шел в другую школу — музыкальную, его рабочий день заканчивался в семь часов вечера. И лишь без четверти восемь, если не подводил городской транспорт, он попадал в свой двор.

Вот и сегодня на перекрестке через квартал от его дома остановился троллейбус, на мокрый тротуар легко выпрыгнул Костя с сумкой через плечо, нагруженной учебниками и тетрадями, со скрипкой в левой руке. Стрелки на желтом светящемся диске часов показывали без десяти восемь.

Вечерняя улица, усеянная разноцветными огнями, лежала перед Костей. Катился поток машин, люди спешили по влажным тротуарам, сияли витрины магазинов; все было вымытым после недавнего дождя (он так и лил с перерывами весь день, и Костя, отвлекаясь от школьных дел, смотрел в окно и заклинал: «Перестань, дождь! Перестань!.. Иначе они не соберутся…»), улица пахла отработанным бензином, мокрым теплым асфальтом и распускающимися тополями.

Через пять минут Костя войдет в свой двор, и под старой липой они наверняка ждут его.

Из-за чего все это началось? Вот ведь удивительно: не из-за чего! Во всяком случае, Костя Пчелкин не давал для конфликта никакого повода. Более того, о компании Мухи он узнал дома из разговора за столом. Конечно, инициатором этого разговора была мать. Так, вроде бы между прочим, она сказала, что во дворе есть компания Мухина, «отбросы общества», добавила мать, собираются они в подъездах, курят, сквернословят, неизвестно какими еще безобразиями занимаются. «Ты, Костик, — было сказано в заключение, — сторонись их». И тот разговор за ужином перекинулся на другие темы. Все это было еще в прошлом году.

Вот тогда только Костя как бы заметил этих ребят, обратил на них внимание: иногда они, человек семь-восемь, собирались у скамейки в сквере, иногда под старой липой, расположившись на пустых ящиках из-под фруктов; зимой местом их сборищ становились подъезды. И верховодил в этой, компании высокий парень — симпатичный, отметил про себя Костя, — блондин с длинными, до плеч волосами, и эта прическа, надо сказать, шла ему. Он был явно старше остальных, звали его Дмитрием Мухиным, в Муху он превращался для двора и «своих пацанов».

И Костя Пчелкин стал обходить стороной мухинскую компанию, совсем не явно, но обходить. Это было моментально замечено. Вначале за его спиной прозвучало несколько реплик, не злобных, но ядовитых, — Костя ответил молчанием. Потом — дело было зимой — в его спину ударился довольно крепкий снежок, Костя лишь на мгновение замедлил шаг и, не оглянувшись, пошел дальше. Следующая акция была уже агрессивной: мимо него на красном мотоцикле пронесся парень и точным ударом ноги выбил у Кости из рук футляр со скрипкой; надо было реагировать, но мотоциклист исчез и поблизости мухинской компании не было. Наконец, как-то возвращаясь домой вечером, Костя обнаружил Муху и «его пацанов» у себя в подъезде.

Они стояли возле батареи напротив лифта. Муха, небрежно спершись о стену, пощипывал струны гитары.

Как только Костя появился, мгновенно смолкли голоса и смех и Костя ощутил вокруг себя враждебную тишину.

Костя нажал кнопку лифта.

Рядом оказался полный крепыш с незажженной сигаретой в руке. Потом Костя узнал его кличку — Дуля.

— Скрипач, — сказал Дуля, — дай прикурить.

— Я не курю. — Костя пытался унять противную дрожь в теле. — И у меня есть имя.

— Скажите, какой интеллигентный, — процедил сквозь зубы Муха.

Остальные громко, грубо засмеялись. Костя физически ощутил именно грубую силу, исходящую от тех, кто стоял за его спиной.

Пришел лифт и спас Костю Пчелкина.

И началось.

Теперь компания Мухи каждый вечер, когда Костя возвращался поздно, ждала его в подъезде, а с приходом весны и тепла — под старой липой. И эти возвращения стали для Кости мукой и испытанием. Нет, его не старались спровоцировать на драку, но Костя понимал: она может вспыхнуть в любой момент. Он не был трусом, но не умел драться, все его существо сопротивлялось насилию, в их компании считалось недостойным решать спор или лидерство физической силой. Впрочем, и Эдик и Кирилл утверждали, что надо быть подготовленным к отпору в критической ситуации. «Пьяни и шпаны, — говорил Эдик, — на наш век хватит».

По мере нарастания конфликта Костю все больше поражала мысль: «За что они меня ненавидят? Что плохого я им сделал?..» Ответа не было, Костя терзался этим обстоятельством, чувствуя, что и в его душе копится ожесточение, которое может стать неуправляемым.

Однажды Костя под липой оказался одновременно с соседкой по лестничной площадке — они вместе вышли из троллейбуса. Соседка невольно увидела «встречу», которую Косте устроила компания Мухи, и, естественно, все было рассказано Костиным родителям. Мать в отчаянии металась по комнатам.

— Я говорила, предупреждала: не связывайся с ними!

— Я и не связывался, — резонно ответил Костя.

— Надо немедленно принимать меры!

— Какие? — спросил глава семейства.

— Я не знаю, какие!

— Так было всегда, — сказал отец. — Дворовые истории. Сложный возраст. И я пока не вижу повода для паники. Успокойся, пожалуйста.

— Меня удивляет твое хладнокровие! Нашему сыну…

— Мама, — перебил Костя, — ну чего ты? Все в норме.

Однако теперь каждый раз, возвращаясь домой поздно, Костя встречал полный тревоги взгляд матери, видел, что отец с облегчением отрывается от чтения газеты или журнала, тоже смотрит на него, из отцовских глаз уходит напряжение, они теплеют.

Был закончен восьмой класс, начались летние каникулы, семейство Пчелкиных переехало на дачу, и дворовый конфликт начал вроде бы забываться.

Но осенью, с сентября, все возобновилось: компания Мухи вечерами аккуратно дожидалась возвращения Кости. Это была травля, продуманная, точно рассчитанная до определенной грани, перейти которую, впрочем, ничего не стоило в любой момент, непредвиденно. Это понимали и мучители и жертва.

Однажды ранней весной Костя после занятий в музыкальной школе возвращался домой. Уже привычно собравшись, внутренне окаменев, он открыл дверь своего подъезда. Бренчала гитара, пахло сигаретным дымом, слышались негромкие голоса. Как всегда, Костю ждали. И вдруг там, у лифта, прозвучал легко и чисто смех девочки.

Костя поднялся по ступенькам. Стало тихо. Все — их было человек семь — смотрели на него. И на него смотрела девочка. Два невидимых луча из ее глаз коснулись сердца Кости. В тот первый день их встречи он запомнил только ее глаза, серые, глубокие, запомнил каштановые волосы, рассыпанные по плечам, и смех, этот призывный, легкий смех… Потом что-то обидное — как всегда — говорили вокруг, смеялись, к Косте подошел Дуля и тоже что-то сказал. Наконец пришел лифт и увез Костю — от нее.

В эту ночь он долго не мог заснуть: неотвязно думал о ней, ворочался, простыня была скомкана, он бегал на кухню пить воду, щеки его пылали.

Стряслось: Константин Пчелкин полюбил.

Гром, ураган, потрясение мировых основ.

Он узнал: ее зовут Леной Макаровой. И все. Больше ему ничего о ней не было известно. Непонятно, необъяснимо: в их классе, в музыкальной школе было много девочек наверняка красивее Лены. Но… она была лучше всех. Стала для него лучше всех в ту первую встречу. И с того вечера он, торопя время, ждал встреч с ними, своими мучителями. Это были встречи с ней, и ради нескольких мгновений, в которые укладывались его свидания с Леной, он смог бы перенести все. Это было свидание взглядов — и только. Он несколько мгновений смотрел на Лену. Она — эти же мгновения — смотрела на Костю. Всегда, казалось ему, серьезно. Иногда тень улыбки мелькала в ее глазах.

Вокруг смеялись, галдели. Подходил Дуля:

— Англичанин, дай рупь. Отдам два.

Они, оказывается, все знали о нем.

Гасла красная кнопка, расходились дверцы лифта. Свидание обрывалось. И Костя мучительно, сгорая от нетерпения, ждал следующего.

Так продолжалось уже третий месяц. Иногда Лены не оказывалось в компании Мухи. Костя начинал терзаться: заболела? Переехала в другой город? Умерла? Но Лена Макарова опять появлялась в подъезде или под старой липой. Костя заметил: она за все время не сказала ни единой фразы, ни одной репликой не оскорбила его. И не смеялась, когда смеялись над ним остальные.

Теперь стоило только Косте закрыть глаза — и он видел ее перед собой: легкая, с гибкими движениями, сверкающими глазами, слегка впалые щеки, тонкий нос, припухлые губы, родинка на правом виске. Везде, где бы Костя ни был, что бы ни делал, думал он только о ней — неотвязно, томительно, нежно. Она стала приходить в его сны, и прежние тяжкие сны Кости, наполненные желанием, бесстыдством, картинами, от которых он, проснувшись, приходил в ужас, стали другими: желание осталось, но Лена внесла в эти, как правило, цветные сны нежность, благородство, порыв — физическое влечение облагородилось его любовью к ней.

Костя чувствовал: больше так не может оставаться, что-то должно произойти, случиться… Но одно он знал точно: он не может подойти к ней, заговорить, написать письмо, назначить свидание. Почему? Ответа на этот вопрос не было…

…Костя Пчелкин через сумрачную арку вошел в свой двор.

Теперь двор был другим: в нем начиналась вечерняя жизнь. Горело несколько фонарей; светилось множество окон; гремела музыка — проигрыватели, магнитофоны, радиолы были выставлены на подоконники. В музыкальной какофонии господствовала песня — женский голос, сопровождаемый джазом, с напором повторял припев: «А он мне нравится, нравится, нравится…»

Это была старая, давно вышедшая из моды песня, но почему-то Костя, возвращаясь домой поздно, слышал именно ее.

Сидели на скамейках пары; над грубо сколоченным столом горела яркая лампочка, мужчины средних лет стучали по неотесанным доскам костяшками домино; другая компания таких же граждан, тесно стоя возле бачков для мусора, раскупоривала большие темные бутылки с «бормотухой», и там уже шел громкий разговор о футболе. Носились дети, слышался смех; двор пах молодой листвой и разогретыми ужинами.

Костя шел к своему подъезду.

«…А он мне нравится, нравится, нравится!» — надрывалась певица.

Впереди была старая липа, и тут они ждали его.

Костя увидел: Лена была с ними, сейчас он встретит ее взгляд.

Костя замедлил шаг. Их было человек семь: Муха, Дуля, рыжий парень, еще в прошлом году промчавшийся мимо Кости на красном мотоцикле. Худого парня, который прислонился к стволу липы, кажется, называют Жгутом. Имен других Костя не знал.

Муха, сидя на ящике, пощипывал струны гитары.

Лена стояла рядом с ним. Джинсы и легкий белый свитер подчеркивали стройность ее фигуры, каштановые волосы была рассыпаны по плечам.

Лена смотрела на Костю.

Их взгляды встретились.

«Я люблю тебя! Я люблю тебя!..» — стучало Костино сердце.

Еще несколько шагов, и свидание оборвется.

Костя проходил мимо своих преследователей.

Смолкли голоса, перестала бренчать гитара.

— Господа! — глумясь, сказал Муха. — Прошу любить и жаловать. Великий скрипач Константин Пчелкин собственной персоной!

— Интеллигент вшивый! — крикнул кто-то.

— Шпрот занюханный! — добавил Дуля.

Все засмеялись. Не смеялась только Лена.

— Маэстро, — сказал Муха — Не поднести ли вашу скрипочку?

Еще три шага, и он перестанет видеть Лену…

И вдруг!

Нежно, волшебно, немного капризно прозвучал ее голос:

— Оставьте вы его в покое! Хорошенький мальчик.

Они смотрели друг на друга. Лена улыбнулась ему.

Стало тихо под старой липой. Невыносимо тихо…

— Смотрите! — разрушил тишину Муха, и в голосе его прозвучало удивление. — Да тут, кажется, чуйства! — Он встал с ящика. — Ты это, Леночка, брось. Или меня разлюбила? — Муха внезапно притянул Лену к себе за плечи. — Демонстрирую поцелуй!

— Отстань! Отстань! Ненормальный! — закричала Лена, вырываясь из рук Мухи.

Но Муха не выпускал ее.

— Давай, Муха! Давай! — азартно кричали вокруг.

А Костя стоял столбом, пораженный всем, что видит.

Неожиданно Муха вскрикнул: Лена укусила его за руку.

— Ну, шизанутая! — Муха замахнулся, но не успел ударить.

Словно яркий свет на мгновение вспыхнул перед Костей.

— Не смей! Не смей! — Костя повис на руке Мухи. — Женщин… Женщин не бьют.

И опять стало тихо под старой липой.

— Значит, женщин не бьют… — повторил в этой взрывоопасной тишине Муха. — Пожалуй, ты прав. Зато бьют таких, как ты, заморышей!

И от сильного удара в челюсть Костя отлетел на несколько шагов.

Упали сумка с учебниками и скрипка. Костя почувствовал во рту соленый вкус крови. Темная струйка поползла из уголка рта, и Костя ее судорожно слизнул.

Несколько мгновений Костя с недоумением смотрел на Муху…

Потом, задохнувшись, ослепнув от ненависти, бросился на противника и налетел на второй удар, более сильный. Костя упал, но тут же вскочил. Его окружили. Со всех сторон посыпались удары. Костя, нагнув голову, закрывал лицо, нелепо, неумело отбиваясь обеими руками. Он не чувствовал боли, только звон стоял в его голове, и в этом звоне вспыхивали короткие молнии. Отодвинулись все звуки двора, мальчику показалось, что он глохнет. Но в этой все надвигающейся глухоте он успел услышать отчаянный голос Лены:

— Перестаньте! Перестаньте!..

И тут же кто-то пронзительно крикнул:

— Атас!..

Костя услышал топот ног. На одно мгновение перестал понимать, где он и что с ним, потом почувствовал спиной влажность ствола липы.

— Хулиганье проклятое! Шпана!..

Перед Костей стояла пожилая женщина, протягивала ему сумку с учебниками и скрипку.

— Сынок, может, тебя домой отвести?

— Нет, нет! — поспешно сказал Костя. — Я сам. Спасибо.

Он в странном розоватом тумане побрел к своему подъезду, и все, что сейчас с ним произошло, казалось ему невозможным, нереальным, будто было не с ним. И вообще не могло быть.

Но тут его пронзила мысль: «Она видела, как меня били! Каким я был жалким!»

Сами собой сжались кулаки, ярость наполнила все его существо: «Я отомщу, отомщу! Лена, я отомщу…»

Он зачем-то остановился у щита для объявлений и внимательно, медленно перечитал: «28 мая в красном уголке состоится товарищеский суд над гражданкой Савохиной О. П., которая недостойным поведением…»

Внизу фломастером было приписано: «Бедное, бедное Эфирное Создание!» — и нарисована потешная рожа, видно, это создание изображающая.

И приписка и рожа показались вдруг Косте невероятно смешными, и он засмеялся. Смех острой, обжигающей болью отозвался в голове и во всем теле. Но остановиться Костя не мог — так и вошел в подъезд, прыская судорожным смехом.