Шестое чувство судьбы

Наталья Барикова

Шестое чувство судьбы

Глава 1

1941 год.

– Софья! Ах ты, вертихвостка, такая! – кричала бабка Лукерья, швыряя мне вслед мамину шаль. – Вся в мать, поди! Что одна, что другая! Ну что мне делать с вами!

Уже подбегая к калитке я услышала позади себя тихое рыдание моей бабушки. Обернувшись, я нехотя поставила чемодан возле забора и вернулась к ней.

– Бабуль, ну ты чего?! – проговорила я, погладив по седой голове женщину, которая вырастила меня.

– Ну на кого ты меня покидаешь тут, Сонька?! Ну какая может быть Москва? Какой театральный? Ты ж вон, погляди, на медсестру выучилась. Ну что тебе неймется? Мать твоя, пройдоха, за своим хахалем укатила на другой конец страны и раз только в пару лет свой нос сюда показывает, а теперь и ты бросаешь меня! И ради чего? Чтоб на сцене задом своим крутить!? Ты ж у меня умница, красавица, вон врач наш новый за тобой ухаживает, женится уж, поди, надумал. А ты вон какова, бесстыдница. Столицу ей подавай, – вытирая глаза старым вылинявшим передником проговорила бабушка.

– Бабуль, ну не хочу я замуж за врача твоего. Он старше меня на сколько? Лет на десять? Да и потом, ты сама знаешь, какая из меня медсестра. Вон ассистировала на операции, чуть в обморок не грохнулась, хорошо вовремя Галка нашатырь подсунула. Ну не могу я! Моя душа искусства просит, я играть хочу! – мечтательно проговорила я, прижимаясь к морщинистой щеке моей горячо любимой бабушки.

– Ну и что, что старше! Тебе такой и нужен как раз! Куда тебе молодого? Чтоб вы с ним разбежались через пару месяцев? Кто ж тебя такую терпеть-то будет? А он в самый раз. Опытный, спокойный, любит тебя, – не унималась бабушка. – И ты, поди, какая, искусства ей не хватает! Там, в столице, таких как ты любительниц искусства знаешь сколько?

– Таких как я-нет! – надув губы проговорила я. – Ты знаешь, я ведь год готовилась, бабушка!

Но бабка Лукерья, услышав это, зарыдала пуще прежнего, опустив голову на руки. Нервно затопав своим каблучком по земле, ища в голове выход из ситуации я наконец сказала:

– Бабуль, давай так. Я сейчас поеду и если провалю экзамен, то обещаю, что вернусь сюда и продолжу работать медсестрой, ну и подумаю насчет твоего врача. Хорошо?

Бабушка враз перестала плакать и быстро утеревшись передником с надеждой глянула на меня.

– Ну и правильно, девка! Вот это другой разговор, – проговорила она.

– Бабуль, это только если провалю экзамены, – приподняв бровь ответила я ей.

– Ааааа, провалишь, вот посмотришь! Вернешься и замуж за врача выйдешь, вот посмотришь.

– Бабуль, ну зачем ты так? – с негодованием спросила я, понимая, что бабушкины слова были продиктованы только ее излишним желанием опекать меня. – Ты ведь знаешь, что накликать можешь.

– А я так и хочу! Авось, накликаю и ты вернешься сюда ко мне. Ну пошто меня, старую, покидаешь здесь? – опять начиная причитать сказала бабушка.

– Так, все! – встав на ноги и отряхнув юбку строго сказала я. – Я пообещала, что вернусь, если провалю экзамен, значит вернусь. А ты, бабуль, пообещай мне, что кликать на меня судьбу не будешь.

– Ох, ладно, коза. Езжай в свою столицу, – успокоившись ответила бабушка, вставая со ступеней. – Да голову там, гляди, не теряй свою. А то там мужики это тебе не наши, покуролесят и вернешься с пузом в родную деревню, – прокряхтела бабушка, накинув на меня шаль.

– Бабуль, ты опять? – нахмурилась я.

– Да ладно, тьфу на тебя, – обняв и уже более ласковым тоном проговорила моя горячо любимая бабушка, целуя в щеку. – А теперь с богом, ступай, – она перекрестила меня и подтолкнула к калитке.

– Баб, ну ты чего! Увидит еще кто! – испуганно озираясь по сторонам проговорила я.

– Ай, пущай видят. Бог он был и будет! Мы не нехристи какие-то, молились и будем молиться, – ответила бабка Лукерья и еще раз подтолкнув меня к калитке погрозила пальцем, когда я взяла чемодан и вышла со двора. – Гляди-но мне!

Послав воздушный поцелуй бабушке, я пешком направилась на вокзал, где всего через час с небольшим идущий в Москву поезд должен был отвезти меня навстречу новой жизни, такой волнительной и неизведанной. Идя по проселочной дороге, по обе стороны от которой росли яблони и вишни, я почему-то вспоминала последние несколько лет жизни, проведенные здесь, в небольшой деревеньке в Смоленской области. Отец погиб во время рыбалки зимой, провалился под лед, даже тело его не нашли. Мать сильно переживала его гибель, но благодаря своим внутренним качествам, которые помогали ей быстро восстанавливаться после каких-либо травм, уже спустя год, во время поездки в Ленинград, познакомилась с моим отчимом, офицером-разведчиком, и благополучно оставив меня, пятнадцатилетнюю девочку-подростка, на попечение своей матери, бабки Лукерьи, начала строить свою личную жизнь. В Ленинграде она устроилась работать в небольшой театр, поскольку прекрасно пела, танцевала, да и вообще была непревзойденной актрисой что по жизни, что на сцене. Собственно, от нее я и переняла эту непреодолимую тягу к сцене, но после окончания школы под давлением бабушки пошла учиться на медсестру. В училище преподаватели намучились со мной, по правде говоря. Училась-то я хорошо, теория шла у меня на отлично, но вот на практике я нет-нет, да и хлопнусь было в обморок от вида крови. Держали меня только из уважения к бабушке, которая свято верила в то, что из меня выйдет лучшая в мире медсестра. Да и, кроме того, заведующая медучилища была подругой моей бабушки. Вот так, с горем пополам я и закончила учебу. Потом пошла работать в районную больницу медсестрой и сразу, опять же с подачи бабушки, попала на должность ассистентки хирурга. Вот тут-то и началась моя ходьба по мукам. Тошнило меня непрестанно, каждая операция давалась мне невесть каким трудом. Хирург, Павел Петрович, с которым я работала, однажды вызвал меня к себе и сказал:

– Софья Алексеевна, вы прекрасный человек, добрая, отзывчивая, но вам не кажется, что сестринское дело, это, мягко говоря, не ваше? Я знаю, что ваша бабушка хлопотала перед главврачом о том, чтобы вы работали именно в хирургии. Но мне во время операции нужна твердая рука рядом, а не зеленеющая от ужаса девица, которая при виде того, как я вырезаю аппендицит, готова бежать сломя голову в уборную.

Я помню тогда не то чтобы даже не обиделась на его слова, я была счастлива слышать такое, поскольку перечить бабушке мне не хотелось, но раз уж сам хирург давал мне отбой, то для меня это было прямо-таки спасением. Но в тот момент я рано радовалась. Хирург, явно не желающий вступать в конфликт с главврачом, поскольку тот был того еще нрава, подумав, сказал:

– К нам направили из Смоленска еще одного хирурга. Ему будет нужна медсестра на перевязки и прочее. Я думаю, что вы справитесь с такой задачей лучше, чем в хирургической. Давайте, когда он приедет, я вас порекомендую ему, а на ваше место возьму Галину, вы не против?

Да какое там против! Я внутренне ликовала и вскочив со стула подбежала тогда к врачу и расцеловав в обе щеки ответила:

– Конечно! Какое может быть против!? Я сегодня же скажу бабушке, что хочу работать с новым врачом – протрещала я и счастливо выпорхнула из кабинета.

Но счастье мое было недолгим, поскольку медсестра, которая должна была ассистировать ему, объявила о том, что беременна и подала на увольнение, дескать не выносила вида крови в таком положении и кроме как меня, никого на ближайшие пару месяцев поставить новому хирургу в ассистентки было некого. В общем, обменяла я шило на мыло и в итоге для меня началась новая жизнь, не очень завидная для медсестры с бесконечным полуобморочным состоянием. Новый хирург оказался чрезвычайно требовательным и если прежний с пониманием относился к моему состоянию, то этот только все строже и строже делал мне выговоры после операций. Дошло до того, что я как-то утром, перед операцией, после очередного выговора влетела к нему в кабинет и возмущенно выпалила:

– Игорь Андреевич, простите, но ассистировать я вам не буду. И дело не в том, что вы так строги со мной, просто из меня на самом деле ужасная ассистентка! Я боюсь крови, боюсь операций. Ну куда вам с такой как я на операцию идти?! Вы швы вон какие накладываете, будто бабушкина вышивка на теле! А я что? Вы мне – зажим давай, а я в ужасе смотрю на рану. Я правда, больше так не могу! Это все бабушкина затея сделать из меня первоклассную медсестру, а я в театральный хочу пойти учиться. Этим летом поступать поеду. Поэтому, если можно, поддержите меня перед главврачом, пусть подпишет мое увольнение.

Мужчина поднял свои глаза от бумаг и посмотрел на меня. Затем поведя бровью отложил ручку в сторону и встав из-за стола подошел ко мне.

– Софья Алексеевна, я не поддержу вас по одной простой причине. Вы прекрасная медсестра. И хороший ассистент. Я проработал хирургом достаточно долго, чтобы понимать, у кого действительно отвращение к работе и напрочь отсутствуют способности, а кто просто грезит чем-то другим. Теперь, когда вы сказали, что хотите поступать в театральный, все стало на свои места. На самом деле вы просто отвергаете то, чем занимаетесь в данный момент, а коль вы отвергаете это головой, то и организм начинает искать выход из данной ситуации. В вашем случае это ваше состояние на операциях. Насмотрелся я на разных ассистентов, и на падающих в обморок, и на засыпающих на операции, так вот вы выделяетесь на фоне них тем, что вы можете делать то, что нужно, просто до ужаса не хотите. А знаете из чего я еще сделал такой вывод? Из того, как вы повели себя, когда в поле, где вы с подружками гуляли, трактористу Ивану Анатольевичу руку полоснуло так, что если бы не вы, то он кровью бы истек. Но вы ох как быстро среагировали, привели его к себе домой, обработали, заштопали и уже тогда отправили на телеге к нам сюда. И швы, я вам скажу, Софья Алексеевна, у вас не хуже моих оказались, – улыбаясь проговорил Игорь Андреевич.

– Но это было в экстренной ситуации! Я тогда в шоке была и понимала, что если ничего не сделаю, то мы его не довезем до больницы, – пожала плечами я.

– Ну вот в экстренной ситуации и проверяются люди. И чем вам не экстренная ситуация, когда человек лежит на хирургическом столе? И Иван Анатольевич тогда сказал, что вы совсем не были зеленого цвета, когда мастерски штопали его.

– Может вы и правы, но это все равно не мое, вы понимаете? – посмотрев из-подо лба на мужчину сказала я.

– Давайте так, Соня, – вздохнул Игорь Андреевич. – До лета еще несколько месяцев. Отработайте их в паре со мной. Это моя личная просьба. А летом поедете поступать. Навыки медсестры вам в жизни не будут лишними, вы сами это знаете, а уж тем более навыки ассистентки хирурга. Мало ли как с театральным у вас сложится. А здесь такие руки, как у вас, всегда на вес золота. Если вы согласитесь, то я вам помогу побороть ваше состояние. Не скажу, что буду делать это всегда гладя вас по шерстке, но тем не менее, бояться вы перестанете. Идет?

Глядя на этого высокого статного молодого мужчину с русыми волосами, пронзительным взглядом серых глаз из-под изогнутых густых бровей, и чарующей улыбкой красиво очерченных губ я согласилась, хотя была уже в паре шагов от того, чтобы вприпрыжку нестись к бабушке с вестью о том, что медсестра из меня никакая и кроме как поступать в театральный я ни на что не гожусь. Но этот молодой хирург переубедил меня и уже через каких-то пару месяцев его неусыпного контроля я вполне сносно чувствовала себя во время ассистирования. И еще через пару месяцев как-то Галка, моя подружка детства, с которой мы работали в больнице, сказала мне, облизывая свое мороженое сидя на лавке в парке:

– Ой, гляди, Сонька, полетит в тартарары твое поступление скоро.

– Ты чего такое несешь? – удивилась я.

– Почему несу? Правду говорю. Ох как скоро наш Игорь Андреевич ухаживать за тобой начнет, а там, глядишь, и замуж позовет, – хитро глядя на меня сказала подруга.

– Ты с ума сошла? – покачав головой ответила я.

– А чего это я с ума сошла? – повернувшись ко мне тихо проговорила Галка. – Я слышала, как он сегодня утром разговаривал с Павлом Петровичем и расспрашивал о тебе, нет ли у тебя кого, не встречаешься ли с кем. Почву прощупывает, видишь как.

– Да ну, глядя на него так и не скажешь, что я нравлюсь ему, – удивилась я.

– Это ты не скажешь, дуреха, – хлопнула меня по лбу Галка. – Закопалась в своих книжках. «Я вам пишу, чего же боле, что я могу еще сказать…» – прокривлялась она, цитируя строки из «Евгения Онегина». – А он с тебя глаз не сводит, уже все в больнице об этом знают.

– Ой, ну тебя, Галка, мне не до любви сейчас. Я мечту осуществить хочу, – отмахнулась я от подруги.

– Ну и дура. Такой мужик к тебе клинья подбивает! – закрыв мечтательно глаза проговорила подруга. – Красивый, высокий, умный. Он, когда по коридору идет, то все наши девки головы сворачивают, взглядом его провожают. А как он операции делает! Быстро, точно, аккуратно! Ну не мужчина, а мечта! Вот эту мечту осуществлять надо, а то гонишься не пойми за чем. В Москву она надумала! Да на кой она тебе сдалась, эта Москва? Там пройдохи одни к вершинам славы пробиваются! Поскачешь верхом на режиссере каком-то и будет тебе лавровый венок, не поскачешь-пойдешь полы в гримерке мыть у какой-нибудь…наездницы, – строго отчитала меня подруга, которая всегда пыталась спустить меня с неба на землю в моем стремлении.

– Не говори глупости, – надув губы ответила я.

– И не глупости это, не глупости! Вот посмотришь! Актриса она! А там таких актрис пруд пруди! А в жизни синицу в руках надо держать, а не за журавлем в небе нестись!

– А мне не нужна синица! – психанула я. – Вот нужна тебе синица и иди давай, окручивай хирурга своего, а я замуж не собираюсь, – развернувшись я оставила Галку одну в парке, а сама вернулась в больницу.

С того самого дня и я поняла, что действительно нравлюсь этому мужчине. Спустя какое-то время он сделал мне предложение ухаживать за мной, но я тактично попросила его подождать и не спешить с завязыванием отношений. Игорь скорее всего расстроился, это я поняла по его прищуренным серым глазам и сдержанному ответу, когда он сказал, что будет надеяться на то, что я передумаю. Но я не передумала и спустя какое-то время подала документы на поступление и вот, шла по дороге на вокзал, с надеждой смотря в завтрашний день. Усевшись на перроне на скамейку в ожидании поезда, я с наслаждением подставила лицо под ласковые лучи солнца и закрыла глаза. Я не знала, что ждало меня в столице, но непередаваемое ощущение независимости и того, что я наконец-то смогла пойти по тому пути, по которому сама хотела, не слушая ничьих наставлений и указаний, придавало моему поступку такую желанную эйфорию. Спустя несколько минут кто-то загородил солнце, и я испуганно открыла глаза. Передо мной стоял Игорь Андреевич с букетом моих любимых белых роз.

– Бабушка сказала? – усмехнулась я.

– Да, вчера еще, – проговорил он, протягивая мне цветы.

– Вредная она у меня, – зарывшись носом в душистые бутоны ответила я. – Спасибо за цветы.

– Соня…, – начал было говорить мужчина, строго нахмурив брови, поскольку явно было, что он совершенно не был любителем обивания порогов в том доме, в котором ему не спешили открывать входную дверь.

– Игорь Андреевич, – перебила я его, встав со скамьи и положив цветы на лавку. – Вы мне очень нравитесь, правда. Но есть в жизни еще что-то, что важно для меня помимо отношений. Вы состоялись в жизни как прекрасный хирург. Я же тоже хочу найти себя. И помните, я не сказала вам нет. Я просто хочу попытать счастья, понимаете меня? – обвив шею мужчины руками проговорила я и легонько коснулась губами его губ.

Мужчина ответил на поцелуй и погладил меня по щеке, тепло смотря в глаза. Затем поцеловал мою руку и не выпуская ее из своей крепкой ладони ответил:

– Ты не сказала нет, но и не сказала да.

– А вот когда я разберусь в себе, то и ответ будет, – усмехнулась я. – Если вы, конечно, немножко подождете и не начнете вить гнездо с какой-нибудь другой птицей.

Игорь рассмеялся и приподняв меня за талию сказал:

– Если есть хоть малейший шанс, что это гнездо я смогу свить с тобой, то я буду ждать.

– Ну вот и хорошо. Обещаю, я вернусь, если не поступлю. А вдруг поступлю, то думаю, что такому прекрасному хирургу, как вы, будет место в нашей прекрасной столице, – наклонив голову набок и хитро прищурив глаза ответила я.

В этот момент раздался гудок подъезжающего поезда и я, быстро чмокнув в щеку мужчину, схватила цветы. Игорь же взял мой чемодан, и когда нужный мне вагон остановился рядом, провел меня внутрь. Поцеловав на прощание, он отпустил меня в новую жизнь. Смотря в окно на удаляющуюся фигурку мужчины, я почему-то испытала в тот момент грусть. Никогда бы не подумала, что буду грустить, расставаясь с ним. Как таковых отношений у нас с ним не было, и то, что я чувствовала, ну никак не вязалось у меня с тем, о чем я думала.

–Жених? – спросила сидевшая напротив соседка по купе, красивая женщина средних лет с большими карими глазами, волосами цвета воронова крыла, мастерски уложенными вокруг ее хорошенькой головки, симпатичным вздернутым носиком и кокетливой мушкой на щеке.

– И да, и нет, – пожав плечами ответила я.

– Так не бывает, – усмехнулась женщина. – Елизавета Дмитриевна Волоконовская, – добавила она, протягивая мне руку.

– Софья Алексеевна Лесная, – ответила я, пожав хрупкую руку в кружевных перчатках.

– Лесная, какая фамилия красивая. Вы не против, если я здесь закурю? – доставая сигарету в длинном причудливом мундштуке спросила она.

– Нет, конечно, курите, – улыбнулась я, приоткрыв сильнее окно.

– Вы в Москву? – прищурила глаза моя новая знакомая.

– Да, в театральный поступать еду, – не без гордости сообщила я, поскольку мне мой поступок казался просто чем-то из ряда вон выходящим.

– В театральный? Похвально, – улыбнулась женщина.

– На самом деле я уже училась. На медсестру. Только не мое все это – бинты, зеленка, шприцы, – скривившись сказала я.

Женщина окинула меня взглядом и задумчиво выпустив в окно клубок дыма сказала:

– Знаете, Соня, чтобы принять и полюбить свою профессию необходимо как минимум пять лет. Я тоже в свое время не хотела заниматься тем, чем занимаюсь. Только вот сейчас, по прошествии стольких лет, понимаю своего отца, который твердой рукой руководил моим будущим, не давая сделать опрометчивый шаг. Понимаю и говорю ему спасибо, поскольку безумно люблю свою работу.

– А вы кем работаете? – с интересом спросила я эту такую элегантную женщину.

– Да так, – отмахнулась женщина. – Моя деятельность связан с обороной.

– То есть вы военная? – восхищенно воскликнула я.

– А что, не похожа? – засмеялась Елизавета.

– Ну, вы такая…нарядная, элегантная, утонченная. Я бы сказала, что вы актриса какая-нибудь, а не солдат в военной форме.

– И военные могут быть такими – нарядными, утонченными, элегантными, – улыбнулась красавица.

– Не знаю, – пожала я плечами. – У нашей соседки, у бабушки в деревне, тоже дочка военная. Так она как гаркнет на своих мужиков, что даже мы с бабушкой переглядываемся испуганно, слыша это. Там же надо уметь вести себя так…там же мужиков сколько! А вы такая, – сказала я, изобразив на своем лице томное выражение лица и жестами показав, что Елизавета очень и очень хрупкое создание.

– А вы и правда актриса, – засмеялась Елизавета. – Я действительно такая.

– Ну вот, я же говорю.

– Но, чтобы управлять мужчинами, не обязательно на них гаркать, как ваша соседка. Порой другая тактика дает более желаемые результаты. Особенно среди военных.

– Это ж какая такая тактика? – заинтересовалась я.

– А та, которую вы применили, когда своего жениха, или кем он там вам приходится, успокаивали. По нему было видно, что он очень расстроенный, а вы его так раз – хитростью и лаской обвели вокруг своего пальчика и все, мужчина уже думает, как вам необходимо. Я видела в окно, – проговорила женщина.

– Да ладно, это не тактика была. Мне просто захотелось так себя с ним повести. Он очень хороший человек и его просто угораздило влюбиться в меня. Вот и попрощалась с ним так, чтобы и надежда у него не пропала, и самой можно было со спокойной душой уехать.

– Иными словами, вы, Соня, оставили его на запасном аэродроме на случай провала поступления. Я же говорю вам, что это тактика, – захохотала женщина своим красивым звонким смехом. – Умно. Такая молодая, а уже такая хитрая!

– И никакой он не запасной аэродром, – нахмурила я брови.

– Да не обижайтесь вы так. Вы правильно поступили. Просто вы еще молодая и сами не замечаете, что у вас в крови это умение подстилать соломку на всякий случай. Обрывать хорошие, или перспективные, отношения довольно-таки глупо. Чем черт не шутит, а вдруг этот мужчина – лучшее, что будет в вашей жизни?!

– Может, не может, я не об этом сейчас думаю, – ответила я и мечтательно уставилась в окно.

– Да, извините. А давайте, Соня, вы в гости ко мне зайдете в Москве, когда время свободное будет?! – сказала Елизавета и набросав на листке бумаги адрес и телефон протянула мне.

– В гости? – удивилась я. – Ну, если вы приглашаете, то почему не зайти. Только после того, как поступлю…ну или провалюсь, – усмехнулась я.

–Мне почему-то кажется, что вы поступите, – сказала Елизавета. – Скажите еще, пожалуйста, свое полное имя.

Я продиктовала ей, и женщина быстро черкнув в блокноте мои данные спрятала его в сумочку.

– А теперь, если вы не против, я отдохну немного. Такой путь длинный был, устала чертовски, – сказала женщина снимая с себя свой пиджак и, уютно облокотившись на подушку, закрыла глаза.

Всю оставшуюся дорогу мы практически не разговаривали. Елизавета то спала, то читала какую-то книгу, периодически отрывая от нее взгляд и рассматривая меня. Я же зубрила свой монолог. В столицу мы прибыли уже ближе к вечеру, когда заходящее солнце окрасило небо в пестрые краски закончившегося дня. Когда поезд остановился, я с бьющимся от волнения сердцем вышла на платформу. Город встретил меня муравьиной суетой людей, снующих туда-сюда в своем вечном непрерывном потоке жизни. Было так необычно после тихой жизни в русском селе с его неизменно размеренной жизнью очутиться в этом кипящем эмоциями месте. Растерянно поставив чемодан на землю, я достала из сумочки адрес маминой знакомой, у которой я должна была остановится, и огляделась, думая, в каком направлении мне нужно идти.

– Вас не встречают? – услышала за спиной я голос Елизаветы.

– Нет, мамина знакомая работает в ночную смену, она не смогла меня встретить. Но я доберусь сама, – улыбнулась я и бодро схватила свой чемодан.

– Да бросьте вы, это вам не деревня, – сказала Елизавета и завидев вдалеке мужчину помахала ему рукой. – Мы вас сейчас отвезем. Это шофер моего отца, Евгений, – представила она мне подошедшего к нам невысокого роста мужчину лет сорока в отменно наглаженном костюме и до блеска начищенных остроносых туфлях. – Отвезем Софью домой, а потом уже к отцу, хорошо?

– Как скажете, – ответил мужчина и схватив наши чемоданы потащил их к машине.

Оказавшись на заднем сидении красивого черного автомобиля я с восхищением рассматривала мелькающие за окном городские пейзажи.

– Вы никогда не были здесь? – улыбнулась Елизавета, заприметив мое восхищение.

– Была, два года назад, когда к матери в Ленинград ехала. Но тогда так только, мельком, проездом. Ничего не смогла посмотреть толком.

– Ну у вас еще все впереди. Успеете посмотреть все, – потрепав меня по плечу сказала женщина.

– Я очень на это надеюсь!

– Можно не скромный вопрос? – спросила Елизавета.

– Да, конечно, – удивилась я такой фразе.

– Вы в чем пойдете на экзамен? У вас есть красивое платье?

– Платье? Есть, но не то чтобы прям красивое, обычное, – пожала плечами я.

– А можно я вам подарок сделаю? Куплю вам платье такое, в котором вы затмите на экзамене всех девчонок?

– Да вы что?! Нет, спасибо! Это очень неудобно принимать такие подарки! – воскликнула я.

– Соня, – проговорила женщина, ласково положив свою ладонь на мою руку. – Вы просто мне дочку мою напоминаете. Она была бы сейчас того же возраста, что и вы.

– Дочку? А почему была бы? – нахмурившись спросила я.

– Она умерла несколько лет назад. Ее машина сбила, – грустно ответила Елизавета. – И мне бы хотелось таким образом отдать дань ее памяти. Можно?

– Ну, если так, то хорошо, – неуверенно ответила я.

– Чудесно! – воскликнула обрадованная женщина. – Евгений, давай туда, куда обычно возишь меня за покупками!

Через пол часа мы уже стояли в большом магазине одежды, ярко освещенном хрустальными люстрами, бросающими причудливые блики на красные ковровые дорожки, устилавшие паркет.

– Елизавета Дмитриевна! Как я рада! – елейным голосом пропела подошедшая к нам продавщица с высокой прической и в форменной одежде зеленого цвета. – Что сегодня хотите, голубушка?

– Ирма Юрьевна, мне вот девочку нужно одеть. Несколько платьев, пару пиджаков и туфель. Ну и аксессуары, как обычно, на твой вкус полагаюсь. И чтоб все только самое лучшее, – подмигнув продавщице сказала Елизавета.

– Но вы же сказали только платье!? – испуганно прошептала я.

– Пусть будет не только платье, – ответила женщина, поправив мои растрепанные волосы. – Мне некому делать такие подарки, а так иногда хочется. Не отказывайтесь.

– Но это же все так дорого! – воскликнула я, посмотрев на ценник на одном из платьев, висевших на манекене.

– Я могу себе это позволить, не переживайте, Соня, – ответила женщина, и когда продавщица вернулась с ворохом обновок прошла со мной в уютно оборудованную большую примерочную.

– Меряйте эти, – окинув меня взглядом и выбрав из кучи подобранных для меня платьев пять самых ярких сказала Елизавета, отдавая мне одежду и усаживаясь на стоящий в стороне диванчик.

Я же прошла за ширму и надев первое платье ярко-изумрудного цвета изумленно посмотрела на себя. Я уже не была той простенькой, худенькой девочкой с длинной косой пшеничного цвета, со вздернутым носиком и зелеными глазами. С зеркала на меня взирала прекрасная барышня, тонкий стан которой обрамляло чудо в тон ее глазам, а шикарное декольте придавало груди необычайную привлекательность. Восторженно покрутившись вокруг себя, я выглянула из-за ширмы.

– Вы посмотрите? – спросила я Елизавету, рассматривающую какой-то журнал мод.

– Выходи, конечно! – воскликнула она, и когда я встала перед ней, всплеснула руками. – Смотрю и не знаю, то ли ты красишь платье, то ли оно тебя, то ли вы друг для друга просто созданы! – проговорила она, обойдя вокруг меня.

– Да ну, скажете еще мне, такой шедевр кого хочешь красавицей сделает, – восхищенно проговорила я, проведя рукой по гладкой ткани платья.

– Ох, Соня! Ты просто не понимаешь, какая же ты красивая! Можно я распущу? – спросила женщина, развязывая ленту, которая держала в плену покрывало моих волос.

Когда волосы укрыли мою спину до самого пояса, Елизавета тихо вздохнула.

– Ты прямо как она. У нее тоже были такие же красивые волосы, – печально проведя рукой по ним проговорила женщина.

– Я не знаю, что вам сказать, кроме того, что мне жаль, что вы потеряли свою дочь, – ответила я, повернувшись к Елизавете и смахивая с ее щеки одиноко скатившуюся слезу.

– Спасибо, – улыбнулась она.

После часа примерок Елизавета купила для меня все, что было выбрано продавщицей. Забрав покупки, мы поблагодарили ее и спустя несколько минут уже ехали в автомобиле в дом, где я должна была остановиться. Заботливый шофер помог мне отнести бесчисленные пакеты и мой чемодан на нужный этаж. Взяв у соседки ключ, я открыла дверь в квартиру и быстро закинув туда все свои пожитки спустилась вниз, чтобы попрощаться с Елизаветой.

– А когда у вас экзамены? – спросила она.

– Завтра в десять утра.

– Хорошо, – обняла она меня. – Вы не переживайте, Соня, вы обязательно поступите!

– Ох, мне бы вашу уверенность, – покачала я головой. – И спасибо вам большое за подарки. Бабушка, правда, сказала бы, что я бессовестная, невоспитанная, наглая девка, раз принимаю такие подарки от почти незнакомого человека.

– Мне приятно, что вы не отказались. Это для меня очень важно было. Я словно окунулась в то время, когда с дочкой ходила так же в магазины. И это вам спасибо, Соня, – потрепав меня по плечу проговорила Елизавета и развернувшись села в автомобиль.

– А как дочку вашу звали? – окликнула я ее, когда она уже захлопнула дверь.

– Нина, ее звали Нина, – грустно ответила Елизавета. – Правда, это просто необыкновенная встреча? Вы ведь так на нее похожи, Соня.

Я только кивнула и так же грустно помахав рукой вслед уезжающей машине вернулась в квартиру. Закрыв дверь на ключ, я осмотрелась и нашла на кухонном столе записку, в которой было написано, что я могу поселиться в спальне и могу чувствовать себя как дома. Что я собственно и сделала. Разложив свои вещи в небольшой шифоньер, заботливо опустошенный хозяйкой квартиры, я направилась в ванную и быстро освежившись накинула халат и прошла на маленькую, уютную кухню. Сделав себе чай и пару бутербродов, я вышла на балкон, где, облокотившись на перила, окинула взглядом ночную красавицу-столицу. Наблюдая за то гаснущими, то загорающимися окнами, рисующими своими огоньками ночное полотно Москвы, мне не верилось, что я наконец то была там, куда так отчаянно рвалась последний год. Стоило только сделать еще один шаг, поступить в институт, и половину своих замыслов я бы осуществила. Нахмурившись я быстро дожевала бутерброд и закрыв дверь на балкон пошла в свою комнату учить монолог. Просидев над произведением практически до утра, я не заметила, как заснула и проснулась уже тогда, когда звонкий треск будильника разогнал тишину квартиры. Быстро вскочив с постели, я наспех приняла душ и перехватив легкий завтрак надела то изумрудное платье, которым вчера так восхищалась. Распустив волосы, я накрутила их на плойку, и они из беспорядочного полотна превратились я красивую волну. Надев на шею нитку перламутровых бус, а на ноги симпатичные черные туфельки с открытым носком и кокетливыми бантиками, я прихватила свою сумку с документами и послав своему счастливому отражению воздушный поцелуй, покинула квартиру.

От дома, в котором я остановилась, институт находился совсем недалеко, и я решила пройтись пешком, поскольку времени было предостаточно. Идя оживленными улицами, я с интересом рассматривала людей. Они казались мне не такими как везде. Озабоченные проблемами, веселые, сосредоточенные и беспечные, смеющиеся и грустные столичные жители своей непревзойденной энергетикой наполняли этот прекрасный город жизнью. Смотря на них мне почему-то стало спокойно, несмотря на ту кутерьму, царившую вокруг. Еще мама говорила, что я не деревенская жительница по духу. Вся та тишина, царившая пусть и в таком прекрасном месте, как деревня, навевала на меня тоску. А здесь, в городе, наполненном движением, я будто бы питалась этой энергией, исходящей от городской суеты. Мне жизненно необходимо было это движение, поэтому я так и рвалась в это место, упуская, как бы сказала моя подруга Галка, синицу из рук.

В здании института была еще та толкучка, и пряный запах конфетных духов молоденьких соискательниц театрального будущего своим благоуханием говорил о том, как ответственно готовились все барыши к выступлению перед видавшей виды великих талантов и не очень приемной комиссией. Найдя нужную аудиторию и взяв номерок, я направилась к залу, где проводилось прослушивание.

Подойдя к заветной двери, я продиктовала свои данные стоящей на страже молодой девушке с стопкой напечатанных листов в руках.

– Лесная? – переспросила у меня девушка, услышав мою фамилию.

– Да, – ответила я.

– Вы следующая, – заулыбалась девушка.

– Как это она следующая? Сейчас моя очередь! – подлетела к нам услышав эту фразу высокая, красивая, стройная брюнетка с голубыми глазами и симпатичной родинкой над губой.

– Я сказала она, значит она, – строго отчеканила моя защитница, чем вызвала мое недоумение.

– Стерва, – надменно прошипела брюнетка. – Что, протеже чье-то? – окинув меня презрительным взглядом брюнетка отошла к окну.

Я недоуменно смотрела то на нее, то на девушку со списком в руках, пока она меня не одернула и не сказала:

– Лесная, проходите!

Я неуверенно повернулась к двери и уже через мгновение стояла на деревянном полу сцены, освещенной приглушенным светом, перед шестью членами комиссии, которые с интересом взирали на меня.

– Представьтесь, пожалуйста, – проговорила скрипучим голосом пожилая худощавая женщина с высоко зачесанными волосами серебристого цвета, поглядывая на меня поверх очков с толстыми линзами.

«Для чего они ей, если все равно смотрит поверх них?» – промелькнуло у меня в голове, а вслух я сказала:

– Софья Алексеевна Лесная.

– Что будете читать, Софья Алексеевна? – спросил такой же немолодой мужчина, мельком окинув меня взглядом и снова опустив глаза в какой-то журнал, лежавший перед ним на столе.

– Отрывок из романа «Евгений Онегин», – улыбнулась я.

– Опять Онегин, у нас что, больше читать нечего? – недовольно пробурчала седоволосая женщина в очках.

– Элеонора Игоревна, да полно вам, пускай девушка читает, – оборвал ее скрипучее сетование мужчина лет сорока. – Читайте, Соня, пожалуйста, – улыбнулся он, придав мне своим заступничеством перед, как мне показалось, старой грымзой, уверенности.

Закрыв глаза, я начала читать отрывок из произведения, который, разбуди меня даже среди ночи, я могла безошибочно декламировать, начиная с любой его части. Строчки летели, словно птицы, шелестом своих звуков окутывая тишину в зале. Посмотрев на присутствующих, я обратила внимание на то, с каким интересом они на меня взирали. Даже тот немолодой мужчина оторвал свой взгляд от журнала, который, скорее всего, до этого занимал его больше, чем то, что происходило на сцене. Когда я закончила, в зале все так же царила тишина и я испуганно смотрела на пары глаз, устремленные на меня.

– Что? Так плохо? – неуверенно спросила я.

– Вы откуда, сокровище? – проскрипела дама в очках.

– Я из Смоленска. Точнее из деревни под Смоленском, – ответила я, внутренне съежившись под пытливым взглядом выцветших, некогда наверняка красивых глаз пожилой дамы.

– А Дмитрию Тарасовичу вы кем будете? – снова задал вопрос она.

– Дмитрию Тарасовичу? – удивленно переспросила я. – Я не знаю кто это.

– Эля, – одернул женщину пожилой мужчина с журналом. – Тебя же просили.

– А что просили? Он тут не главный, и кого набирать я сама буду решать, – строго отмахнулась от него женщина.

Я удивленно переводила взгляд от одного члена комиссии к другому, пока наконец молодой экзаменатор не сказал:

– Вы приняты.

– Так, не спеши, – вставая со своего места проговорила Элеонора Игоревна и поднявшись ко мне на сцену обошла вокруг и сказала, – зубы покажи.

Я испуганно раскрыла глаза.

– Ну чего глазищи округляешь? Зубы говорю покажи, – проскрипела она.

– Я вам не лошадь, – нахмурилась я.

– Лошадь, не лошадь, привыкай. Ты куда пришла поступать? Скажу зубы показывать, значит будешь показывать. Скажу кукарекать будешь, значит запоешь своим голоском как миленькая. Это театральный, милочка. Все надо уметь делать.

Я посмотрела гневно в выцветшие старческие глаза и вздернув голову улыбнулась во все тридцать два и издала три пронзительных петушиных крика.

– Так вас устроит? – прошипела я в ответ на такое отношение ко мне.

В блеклых глазах после моей выходки сразу же загорелся огонек интереса и взгляд этой женщины, видавшей бесконечную вереницу талантов на деревянной сцене, стал совсем другим. На меня смотрели искрящиеся от смеха и интереса прекрасные глаза, обладательница которых щелкнула пальцами и промолвила:

– Вот это другое дело! Вот теперь я вижу, ради чего я тебя возьму к себе. А не по просьбе Дмитрия Тарасовича. Огонь, а не девка! – довольно развернувшись от меня она спустилась со сцены и села на свое место.

– Я правда не знаю никакого Дмитрия Тарасовича, – пожав плечами извиняющимся тоном проговорила я.

– Достаточно того, что он тебя знает, – ответил молодой мужчина. – Ну да ладно, не об этом сейчас речь. Через два дня придете и получите приказ о зачислении, отправите на работу. И все интересующие вопросы сможете узнать в деканате. По поводу общежития и прочего. Поздравляю вас, Софья Алексеевна, с поступлением. Можете идти.

– И это все? – удивилась я. – А как же танец? Песня? Я все готовила, все умею.

– Натанцуетесь еще в своей жизни, – проговорил мужчина с журналом. – Идите уже.

Пребывая в какой-то прострации, я вышла из аудитории и посмотрела на стоящих возле двери девчонок.

– Ну что? – ухватила меня за руку невысокого роста девушка с пышными формами, смешными ямочками на щеках и озорными глазами оливкового цвета.

– Меня взяли, – все еще не веря в то, что произошло проговорила я.

– И что спрашивали? Что читала? Что пела? Что танцевала? – защебетали вокруг меня девушки, которым еще предстояло переступить порог заветной комнаты.

– Просто Онегина прочитала и зубы показала, – пожав плечами ответила я.

– Значит еще кому-то что-то показывала. – презрительно прошипела в ответ брюнетка. – Тут все и поют, и пляшут, и читают, а она только Онегина. Говорю же, что чья-то.

Девчонки сразу замолчали и отошли от меня, будто бы я была какой-то прокаженной.

– Я не чья-то, – огрызнулась я. – Такая же, как и вы все. И мой преподаватель, который готовил меня к поступлению, всегда говорил мне, что талант видно после первой продекламированной ним строчки. Так что если кому-то приходится и петь, и танцевать, и читать, а в нем так ничего и не разглядели, то никакого таланта значит и в помине нет!

– Ну да. Как же! – окинув меня сверху донизу снисходительным взглядом проговорила брюнетка и услышав фразу: «Алексеева», отвернулась от меня и поступью королевы пошла в зал.

– Не обращай на нее внимание, она всегда такая. Мы с ней в одном классе учились, теперь на заводе работаем. Второй год вот поступать пытаемся. Она хорошая на самом деле, просто всегда так в штыки сначала новеньких воспринимает. А потом ничего, оттает, – прощебетала хохотушка с ямочками на щеках. – Меня Светой зовут, а ее, – она махнула в сторону двери, за которой скрылась брюнетка, – Лена.

– Очень приятно, а я Соня, – улыбнулась я, пожав протянутую руку девушки.

– Может ты подождешь нас? Потом пойдем и мороженое поедим в парке вместе? Отметим твое поступление, – проговорила Света.

– Почему же только мое? Вдруг и вы поступите?

– Ай, – махнула обреченно рукой девушка. – Я только из-за Ленки сюда пришла. Ну куда меня такую кто возьмет в театральный. Это вы вон с ней длинноногие, тонкокостные. А я что? Разве что на роли кухарок сгожусь, если и поступлю. Кто же меня примет такую? Мой театр – это завод, до конца моих дней, – грустно улыбнулась девушка.

– Да ладно тебе, ты такая интересная, и не всегда длинные ноги признак таланта, – проговорила я, окинув взглядом девушку, которая, по моему мнению, была очень красивой и отчего она себя так недооценивала, я не могла понять.

Минут через пятнадцать из аудитории вышла, нет, вылетела, Лена.

– Меня вязли, – протрещала она, подлетая к Светлане.

– Ну, вот видишь, я же тебе говорила, – ответила Света и услышав свою фамилию отвернулась к окну, чтобы никто не увидел, мельком перекрестилась и пошла на прослушивание.

– Ну что, будем знакомы, – протягивая руку уже совершенно другим тоном проговорила Лена.

– Ну так что, и ты значит чья-то? – прищурив глаза спросила я.

– Извини, – мягко улыбнувшись проговорила девушка и я удивленно посмотрела на нее, настолько ее образ стал другим, более женственным, легким и ранимым. Передо мной уже была не та дерзкая красавица-стерва, готовая смести все на своем пути.

– Ладно, забыли, – протянула я ей руку и представилась.

– Хоть бы поступила, – прошептала девушка, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью.

– А вы с Светой давно дружите? – спросила я.

– Да, с первого класса. Мы с ней даже уже не подруги, мы–сестры. Она единственный мой дорогой человек, у меня больше никого не осталось. Родители умерли, когда мне было десять лет, а в этом году и бабушки не стало. Теперь Света–все, что у меня есть. И если она не поступит, я дала себе слово, что тоже заберу документы. Потому, что я – всего лишь тень таланта по сравнению с ней. Если бы ты слышала, как она поет! А как перевоплощаться умеет! Мы в драмкружке при заводе играем всегда. Она там первая актриса. И если она не поступит, то здесь вообще никто не имеет права учиться тогда. Уж если она для них не талант, то тогда вообще никто.

Девушка говорила с такой гордостью о своей подруге, что, глядя на нее, я начала проникаться симпатией и к ней, и к Свете, поскольку, когда есть такая дружба чистая между двумя людьми, это много говорит об их внутренних, человеческих качествах. У меня такой подруги не было. Единственная моя близкая подруга, Галка, которая то и дело вечно тянула на себя одеяло во всех наших с ней жизненных ситуациях, была так, подругой исключительно в те моменты, когда у меня все было хорошо. Когда же в моей жизни что-то шло не так и хотелось поплакаться в чье-то плечо, она сразу растворялась в окружающей обстановке, если это можно так назвать, и появлялась на горизонте только тогда, когда моя жизнь налаживалась. Я даже сейчас была уверена в том, что она там, за белыми стенами больницы пыталась окрутить Игоря, пока меня не было рядом. При мысли об этом я нахмурилась, поскольку, правда, оказавшись на расстоянии с этим мужчиной, поняла, что у меня все-таки были какие-то чувства к нему, как бы я не пыталась их отогнать лавровым венком театральной студентки.

Прошло довольно-таким много времени, и мы с Леной недоуменно уже начали переглядываться, не понимая, почему так долго Света находится на прослушивании, как двери отворились, и девушка вышла из аудитории. Вид у нее был мягко говоря несчастный. С красными глазами и шмыгающим носом она прошла мимо нас и села на стоящий у стены стул. Посмотрев на нас, она заревела, опустив лицо в ладони, затем вскинула голову и вытерев нос подолом своего длинного цветастого платья проговорила, всхлипывая:

– Он сказал, что я толстая и мне нужно скинуть пять килограммов. А еще я не умею одеваться. И волосы у меня слишком длинные, нужно укоротить сантиметров на десять. И хожу я неправильно, – прорыдала она свою речь, чем вызвала у Лены гневный вздох.

– Вот сволочи, ну как так?! Как они не разглядели! Да что же это такое! Ты смотри какие, худых кур им подавай! Надоело уже это, пойду выскажу им все, – гневно проговорила Лена и было уже направилась к аудитории, как Света ее остановила.

– Да поступила я! Взяли меня! – не переставая реветь проговорила Света.

– А чего же ты ревешь тогда?! – воскликнула Лена, удивленно вскинув брови.

– Да Алексей Городецкий же такого наговорил. Толстая я, – заливаясь слезами ответила Света.

– Кто такой Алексей Городецкий? – спросила тихо я у Лены, пока мы с ней терпеливо ждали, когда же Светлана успокоится.

– Да это тот, самый молодой среди экзаменаторов, – ответила Лена. – Режиссер и актер. Светка ни одного спектакля его не пропускает. Она без ума от него.

– Я без ума. А он мне – ты толстая, – уже почти успокоившаяся девушка снова начала заходиться рыданиями и Лена, которой явно уже надоела ее истерика, одним рывком поставила ее на ноги и прикрикнула.

– Так, толстая ты моя, эка ли невидаль, скинуть ей сказали пять килограммов. Сказали скинуть – скинешь! Печенья меньше будешь есть по вечерам с чаем и пять килограммов до начала учебного года слетят с тебя на раз и два. Так что прекрати реветь! Правильно сказал тебе твой Городецкий! И волосы подстрижем, коса гляди уже до колен скоро будет, не школьница ты уже, надо преображаться! – командным тоном проговорила Лена и Света враз вытерла слезы и затихла.

– Она всегда так. Быстро меня в себя приводит, – улыбнулась девушка. – Что бы я без нее делала. Так порой жестко, в пору и обидеться бы, да не могу, потому, что правду всегда рубит в глаза, – добавила она, чмокнув Лену в щеку.

– А теперь айда в парк, сокурсницы, – пропела Лена и подхватив нас с Светой под руки вывела из института.

Выйдя на улицу у ворот института, я увидела, что к нам навстречу из блестящего автомобиля вышла Елизавета Дмитриевна, а спустя мгновение и высокий статный седовласый мужчина в военной форме.

– Елизавета Дмитриевна? – удивленно спросила я, мельком окинув взглядом мужчину.

– Здравствуй, Соня, – улыбнулась женщина. – А это мой отец, полковник Дмитрий Тарасович, – представила она мужчину, который улыбнулся ласковой улыбкой и пожал мне руку.

– Рад знакомству, Софья, – проговорил мужчина.

– А вы как здесь оказались? – спросила недоуменно я.

– Ты же мне говорила, что у тебя экзамен сегодня. Вот решила поздравить тебя с отцом. Мы очень переживали за тебя, – мягко ответила Елизавета, приобняв меня за плечи.

– Подождите, Дмитрий Тарасович. Это имя на экзамене еще произносили. Что все это значит? – нахмурившись спросила я.

– Сонь, мы отойдем к скамейке и подождем тебя там, хорошо? – проговорили мои новообретенные подружки, указывая на скамью недалеко от того места, где стояли мы, и когда я утвердительно кивнула, оставили нас одних.

– Вот языкатые, я же просил, – пробурчал под нос себе мужчина и уже громче сказал мне, – я звонил, просил посмотреть тебя вне очереди. Уделить тебе внимание, так сказать. Институт ведь не из простых, эти творческие личности с коронами на головах могут и проглядеть талант. Поэтому, я по просьбе дочери и просил обратить на тебя внимание.

Я ошеломленно смотрела то на Елизавету, то на ее отца и строго проговорила:

– Значит я поступила с вашей подачки? Зачем вы это сделали? А может я бездарь и меня приняли только потому, что вы просили?!

– Нет, Софья, раз в составе комиссии была Элеонора, она бы никогда тебя не пропустила, если бы ты была бездарью, проси я ее хоть на коленях. Мало того, она еще пристальней тебя рассматривала только потому, что я замолвил за тебя слово. Ты ведь знаешь о ком я, более чем уверен, – усмехнулся мужчина.

– Да, знаю. Она зубы заставила меня показывать и кукарекать, – хмыкнула я.

– Вот Элька, ну не меняется! – рассмеялся мужчина.

– Ты только не сердись на нас за это, Соня, прошу тебя, – мягко проговорила Елизавета. – Здесь порой очень тяжело приходится тем, кто приезжает вот так, как ты. Мне очень захотелось тебе помочь.

– …потому, что я похожа на вашу погибшую дочь, – закончила я фразу женщины.

– Ты, дочка, и правда, как она, Нина наша. Очень похожа на нее, – проглотив комок в горле проговорил Дмитрий Тарасович. – Лиза как вчера сказала, я думал так, болтовня ее вечная. Она всегда ищет в ком-то черты Нины. А сейчас вижу тебя и правда ведь похожа, как сестра ей, честное слово.

– Но я ведь не она, вы ведь понимаете это? – тихо произнесла я, не зная, как вести себя в такой ситуации.

– Мы понимаем, понимаем, – быстро проговорила Елизавета, словно боясь спугнуть меня своим таким пристальным вниманием. – Просто, если ты не возражаешь, мне бы хотелось, чтобы мы подружились с тобой. У нас с отцом нет никого, а так порой одиноко. Даже среди бесчисленных друзей одиноко. Нет близкого человека, о ком бы хотелось заботиться. Если ты не против и у тебя будет желание, приходи к нам, когда захочешь. Мы всегда будем рады тебе. Прошу тебя!

Женщина смотрела на меня с такой надеждой, в ее глазах было столько печали и отчаяния, что я невольно прониклась ее состоянием, поскольку сама до сих пор помнила то тягостное чувство, которое окутывает тебя изнутри после потери близкого человека.

– Хорошо, – улыбнулась я.

– Вот и здорово! – радостно воскликнул Дмитрий Тарасович. – А теперь, если хочешь, я могу организовать для тебя и твоих подружек обед в ресторане. Я так понимаю, и они поступили тоже учиться? Отметите вместе. Нам с Елизаветой на работу нужно ехать, мы вас завезем куда нужно, там уже все заказано будет, посидите, отдохнете с ними, – осторожно сказал мужчина.

– Да мне неудобно как-то, – кинув взгляд в сторону Лены и Светы сказала я. – Мы лучше по мороженому съедим в парке и все, да погуляем просто.

– Ну смотрите сами, – грустно ответил мужчина. – Ну тогда можно вас завтра троих пригласить на ужин к нам в дом? – добавил он все с такой же надеждой в голосе.

– Пожалуйста, Соня, не отказывайтесь, – проговорила Елизавета, взяв меня за руку.

– Завтра? Ну хорошо, завтра придем, если девчонки будут не против, – пожала плечами я.

– Вот здесь адрес, – радостно затараторила Елизавета, которой и правда было очень важно, скорее всего то, чтобы я присутствовала в ее жизни. – К шести вечера будем с папой ждать вас у себя.

Я взяла листок и положив его себе в сумочку поблагодарила Елизавету и ее отца, затем попрощалась и направилась к Лене и Свете, которые все это время с интересом наблюдали за нами. Когда блестящая машина проехала мимо, я помахала ей вслед, нахмурившись при этом, поскольку от такого пристального внимания чувствовала неуютно себя.

– А это не Елизавета Волоконовская? – спросила Света у меня спустя пару минут нашей молчаливой ходьбы.

– Да, она самая. А ты ее знаешь? – удивленно спросила я.

– Мой отец занимался гибелью ее мужа и дочери несколько лет назад. Я не сразу ее узнала, мне тогда лет пятнадцать было. Она как–то к нам приходила, разговаривала с отцом. Ее имя тогда у папы несколько месяцев с языка не сходило. Долго он дело расследовал, да так никого и не нашли. Машина сбила дочку и мужа ее у самого цирка, когда они дорогу переходили. Говорили тогда, что это предупреждение было для отца Елизаветы, если бы не оставил какое–то дело, то мол и дочери бы лишился. Доказать так ничего и не удалось. Потом дело замяли и все, отец более не говорил ничего об этом, – рассказала Света.

– Да, жаль ее. Мы с ней в поезде познакомились. Она говорит, что я очень на дочку ее похожа, – грустно проговорила я. – И еще они нас к себе завтра пригласили на ужин. Пойдем? – окинув взглядом девчонок спросила я.

– Пойдем, конечно. Отец всегда об их семье хорошо отзывался, – ответила Света.

– А ты, Лена, как? Пойдешь? – спросила я у все время молчавшей до этого девушки.

– Я куда Светка, туда и я, – рассмеялась девушка. – Меня можно даже не спрашивать.

– Ну и прекрасно! А теперь пойдемте вон в то кафе, там мороженое очень вкусное, – проговорила Света, указав на небольшое красивое деревянное сооружение, украшенное цветами и красивыми длинными шторами бледно–зеленого цвета, укрывающего любителей мороженого, конфет и шоколада за своей тенью.