Шесть дверей страха

Глава шестая

Что-то неуловимо изменилось вокруг, и Конан, встрепенувшись, открыл глаза, огляделся и внимательно прислушался. Озеро по-прежнему сияло спокойным голубым светом, ручейки, стекавшие из галерей, тихо журчали, но гомона отвратительных тварей не было слышно. Что-то должно произойти: все вокруг притихло и насторожилось, даже стены, казалось, застыли в ожидании…

И вот на самой середине озера забурлила вода, к берегу побежали мелкие волны, становясь все крупнее и крупнее. Вода в центре голубой чаши уже пузырилась и клокотала, как в кипящем котле.

И вдруг все стихло. Но эта обманчивая тишина продолжалась совсем недолго. Из воды показался какой-то круглый предмет, он поднимался выше, выше, и вот над водой возникло нечто, похожее на огромный черный бутон. Толстый стебель поддерживал сомкнутые лепестки, а вода в глубине искрилась ослепительными голубыми вспышками. Вдруг бутон вздрогнул, по пещере вздохом пронесся слабый порыв ветра, и острые лучи алого света брызнули из щели начавших раскрываться лепестков.

Ветерок с шорохом проносился по пещере, и лепестки, вздрагивая, раскрывались все шире и шире. Алый свет играл на овальном своде. Только сейчас Конан смог разглядеть, как высока была пещера, и какие чудовищные гроздья сцепившихся крылатых тварей висели над головой, шевелясь и попискивая. Если им вздумается вдруг напасть, летучие бестии мгновенно покроют его толстым слоем визжащих зубастых тел, и от него тут же ничего не останется.

Киммериец содрогнулся, представив свой чисто обглоданный костяк в компании с грудами костей, валявшихся у него под ногами, и решил, что жизнь свою дешево не отдаст. Алое зарево нестерпимым светом залило всю пещеру, и Конан, чтобы не ослепнуть, снял с головы колдовской шлем. Вместо непроглядной темноты, он увидел пещеру, залитую мягким розовым светом, черные воды озера с пляшущими на волнах алыми бликами и раскрывшийся черный цветок с мерцающей огненно-красной сердцевиной.

Он сразу понял, что ему нужен именно этот сияющий сгусток, это трепещущее сердце черного цветка. Красное сияние неодолимо влекло киммерийца, и он устремился прямо в черные воды, ничего не видя, кроме желанной цели. Но, сделав несколько шагов и погрузившись в воду до колен, он вскрикнул от ужасной боли. Казалось, сотни кинжалов вонзились в его икры и безжалостно проворачиваются в ранах, терзая живое тело. Он поспешно бросился на берег, упал на мелкие камни и взглянул на свои ноги. Вопль гнева и омерзения сотряс притихшие своды пещеры, и Конан яростно принялся отрывать от ног клубки багровых присосавшихся червей. Они гроздьями висели на икрах, в щелях сандалий из толстой бычьей кожи и прямо на глазах раздувались от высосанной крови. Конан отрывал гроздь за гроздью и с проклятиями швырял их на острые камни. Омерзительные тела с хлюпаньем лопались и растекались, как густой багровый студень.

Оторвав последнего червя, Конан стал осматривать израненные ноги. Они все были покрыты кровоточащими ранками, кровь сочилась и медленно засыхала, образуя сплошную корку.

Вдруг теплый трепещущий свет стал тускнеть, и Конана пронзила мысль, что он далеко отбросил чудесный шлем. К счастью, он был здесь рядом, под рукой. Поспешно надев его, Конан увидел, что черный цветок медленно смыкает лепестки и погружается обратно в голубые воды. Вот бутон скрылся в глубине, озеро снова забурлило, и волны с плеском забились в берега. Скоро поверхность воды опять стала неподвижна, как зеркало. Крылатые твари вновь засновали над водой, визжа и сверкая красными глазками.

Конан сидел, прислонившись спиной к груде камней, и невесело размышлял. Может быть, ему стоило попытаться добраться вплавь до черного цветка с пылающей сердцевиной? Нет, это было невозможно, проклятые черви высосали бы его еще на полпути. А если чудесный цветок поднимется снова через год?! Да если даже через месяц – все равно: или он сам умрет здесь от голода, или его растерзают летучие твари. Но сидеть и размышлять, какой смертью ему суждено умереть, было не в привычках Конана. Еще не успела улетучиться последняя мысль о зубастых чудовищах, а мозг уже начал работать в другом направлении.

Куча камней, которую киммериец недавно сложил, чтобы не потерять выход из пещеры, подсказала ему, как можно достигнуть цели. Радуясь, что есть возможность что-то делать, он встал, снял сандалии, отрезал кинжалом кусок плаща и промыл раны на ногах. Когда же смыл запекшуюся кровь, оказалось, что ранки, хоть их и было огромное количество, больше не кровоточат, а посиневшие распухшие ноги почти не болят. Снова обувшись и с отвращением посмотрев на пятно красной слизи, растекшееся по камням, он внимательно огляделся по сторонам. Разномастные валуны громоздились вокруг всего озера, и их с избытком должно было хватить для того, чтобы выполнить задуманное.

Конан встал, поднял большой камень и положил его на кромку воды, затем еще один, еще и еще. Вскоре небольшая плотина из крупных камней, слегка выступая над поверхностью воды, на несколько шагов приблизила его к цели. Но озеро могло оказаться слишком глубоким, тогда вся затея была бы напрасной.

Конан обмотал руку полой плаща и мечом, как шестом, стал промерять глубину, прежде чем опустить очередной камень. Нет, это озеро явно не отличалось глубиной – рука нигде не уходила под воду больше чем по плечо.

Камни один за другим перекочевывали с берега на дно озера, а Конан неутомимо, как раб-каменщик, все таскал и таскал их, строя свою плотину.

Наконец даже его силам пришел конец. Он ополоснул лицо и руки холодной водой из ручья, напился и, тяжело дыша, сел около груды камней. Мучительно хотелось есть, но король гнал от себя воспоминания о дворцовых обедах. Да что там обеды, сюда бы сухих лепешек, только побольше! Но кругом валялись лишь мертвые камни, под которыми не водилось никакой живности, а крылатые зубастые твари не вызывали никаких чувств, кроме омерзения.

Однако Конан сумел сделать довольно много. Почти половина пути от берега до середины озера была преодолена, над водой чернела массивная плотина из каменных глыб.

«Надо будет засыпать щели мелкими камнями, а то еще застрянет нога, и все пропало», – устало подумал киммериец и прикрыл глаза.

Он, видимо, задремал на какой-то миг, а может, спал долго – в этой черной дыре время как будто перестало существовать. Наглые твари с отвратительным визгом носились над водой, словно чайки перед бурей. Особенно смелые пролетали почти перед самым лицом, явно собираясь на следующем витке вцепиться в киммерийца голодными зубами.

Гвалт становился все громче, и вскоре туча беспорядочно летающих тварей закрыла от глаз Конана голубое сияние озера.

Он ждал этого момента с самого начала, а когда увидел чудовищные гроздья в алом свете распустившегося цветка, понял, что этого испытания ему не избежать. Но варвар не собирался оставлять в этой пещере свои кости и, проворно вскочив на ноги, с удивлением почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Голод отступил, мысли были ясные, рука, как всегда, крепко сжимала меч.

От первого же взмаха блеснувшего стального лезвия во все стороны полетели ошметки разрубленных тел.

Меч со свистом рассекал мельтешащую стаю, а с потолка летели все новые и новые полчища визжащих чудовищ. Вскоре все камни под его ногами покрылись крошевом изрубленных дергающихся тел, меч без устали свистел в воздухе, останавливая бешеный натиск, и Конану уже стало казаться, что эта бойня никогда не кончится, уж слишком многочисленны были мерзкие бестии…

Но вот мелькание хвостатых тел стало реже, снова засветились голубые воды неподвижного озера, и оставшиеся твари с воплями взмыли к потолку и опять сцепились в висящие гроздья. Снова все затихло, слышалось только шумное дыхание Конана и предсмертные взвизги подыхающих тварей.

Киммериец вытер меч, испачканный бурой кровью, куском плаща и с отвращением отбросил прочь грязный лоскут. Кровь маленьких чудовищ имела омерзительно кислый запах, от которого тошнота волной подкатывалась к горлу. Конан опять напился прохладной воды из подземного ручья и почувствовал освежающий прилив сил. Ему понравилось это неожиданное ощущение, он встал на колени и приник губами к быстрой струе. Даже вино, прекрасное вино из дворцовых подвалов, не пилось с таким наслаждением, как эта вода, неизвестно откуда просочившаяся в пещеру и питавшая колдовское озеро.

Поднимаясь с колен, Конан мельком взглянул на ноги, ожидая увидеть синие кровоподтеки и многочисленные раны.

– Кром! Ну и дела! – невольно вырвалось у него.

Даже при этом тусклом голубоватом свете было видно, что никаких ран на ногах нет и в помине. Сандалии, правда, местами уже начали рваться, но их «раны» не заживали под действием подземной воды.

Когда Конан поднял глаза от сандалий, середина озера уже бурлила, как и в прошлый раз. Кругами бежали волны, бились в берег, и, прыгая с камня на камень, он поспешил к краю своего сооружения. Встал на последний торчащий из воды камень, с жадностью вглядываясь в бурлящие воды и ожидая появления черного цветка. Отсюда, с края своей плотины, он совсем близко видел кипение сияющих вод и огромную, темную массу, медленно поднимавшуюся из глубины.

Голубые сполохи сияли, змеились вокруг бутона, а он неспешно выплывал из таинственного подводного мира, чтобы раскрыться здесь, в этой темной дыре, и озарить алыми лучами мерзких притихших тварей, стерегущих его покой. Может быть, столетия, а может, и тысячи лет поднимается цветок из глубин, не ведая о времени и свете солнца, но теперь или он, Конан, погибнет, или пещера уже никогда не будет сиять алыми отблесками и зубастым чудовищам придется до скончания века висеть в призрачной темноте.

Сняв шлем, чтобы не ослепнуть от невыносимо яркого света, Конан заглядывал в самую сердцевину цветка. Его лепестки, поначалу казавшиеся ему черными, сейчас играли причудливым переплетением золотистых прожилок, а в центре, как в широкой чаше, лежал небольшой, трепещущий, как сердце, комок, то горевший ровным густым светом, то вспыхивавший, подобно молнии, огненно-красными сполохами.

Вспышки ослепительного света становились все реже, сердцевина цветка спокойно рдела, уже не освещая так ярко все закоулки пещеры. Лепестки, дрогнув, стали смыкаться, и цветок опять медленно погрузился в воду.

Чувствуя дрожь в руках от жгучего желания схватить этот комок света и ощущая ледяное покалывание колдовского ошейника, Конан вернулся на берег, чтобы продолжать свою работу.

Надо было перетаскать еще много камней, пока плотина достигнет середины озера и он сможет дотянуться до заветной цели.

Он собирал камни и складывал в кучу около плотины, намереваясь потом быстро уложить в воду. Краем глаза киммериец все время поглядывал наверх, ожидая нападения прожорливых чудовищ, но они шуршали и копошились над головой, резко попискивая и не пытаясь больше напасть.

Осторожно опуская в воду камень за камнем, и, раз за разом, промеряя глубину, Конан постепенно наращивал свою плотину. Дно оказалось довольно ровным, а глубина почти одинаковой. Но, опуская камни в сияющую голубую воду, Конан видел колыхавшиеся белесые клубки червей, поджидавших в глубине следующую жертву.

Когда король, как ему казалось, был почти у цели и в очередной раз опустил руку с мечом вниз, чтобы померить дно, она, не встречая сопротивления, резко ушла под воду, и пришлось уцепиться за камень, чтобы не соскользнуть в глубину. Все. Основная работа закончена. Он добрался до того места, из которого поднимается колдовской цветок. Осталось только ждать, вернее, не совсем ждать – ему предстояло еще заполнить зияющие провалы между валунами. Взглянув в синюю глубину, он, перепрыгивая с камня на камень, вернулся на берег и стал носить к плотине мелкие камни. Как же пригодился прочный двухслойный дорожный плащ! Он насыпал в него груды камней и нес их вперед по плотине. Там тщательно заделывал все ямы и провалы, чтобы нога не соскользнула, когда придется убегать с добычей.

Сколько времени продолжался этот бесконечный труд, здесь, в мерцающей глубине пещеры, определить было невозможно. Конан носил камни, отдыхал у кучи валунов, подкреплял силы водой из ручья и снова носил камни…

Казалось, прошла целая вечность. Но вот, он высыпал в широкую щель последнюю груду камней, утрамбовал ногами в разорванных сандалиях, с сожалением посмотрел на то, что осталось от плаща, и присел отдохнуть на берегу, прямо около своей плотины. Вид голубого озера уже вызывал тоску, совершенно не хотелось видеть эти мертвенно-спокойные воды. Повернувшись спиной к голубому сиянию, он опустил голову на колени и закрыл глаза.

Спать… Спать… Долго-долго, а потом проснуться у себя во дворце, выпить молодого вина и съесть свежего хлеба… Увидеть небо над головой и золотой диск солнца… Почувствовать прикосновение тонких рук, нежно обвившихся вокруг шеи… Но пока его шею сжимает леденящий обруч, не следует предаваться пустым мечтаниям.

Конан встряхнул головой, отгоняя видение, оглянулся и тут же вскочил на ноги. Вот он, решающий миг! Вот для чего было потрачено столько трудов! Глаза, не отрываясь, смотрели на пузырящуюся середину озера, а ноги уже сами несли его вперед.

Не доходя нескольких шагов до края плотины, Конан остановился. Вода бурлила и клокотала у самых его ног, легкие брызги падали на камни. Темный бутон медленно поднимался из глубин.

Конан стоял, замерев, словно боялся спугнуть осторожного зверя. Вот верхушка бутона поднялась над водой, вот уже весь цветок медленно покачивается на толстом стебле. Лепестки замерли на мгновение, потом вздрогнули и разомкнулись. Лучи алого света резанули Конана по глазам, и он поспешно снял шлем.

Лепестки медленно отгибались, освобождая заключенный внутри ослепительный свет. Чаша раскрылась, и вот в нескольких шагах от Конана, на уровне его груди, сияет это нечто, которое ему нужно добыть. Не раздумывая, Конан метнулся вперед, оперся на твердый, как камень, лепесток и вскочил на круглый венчик. Если лепестки сейчас захлопнутся, то он, как муха, станет добычей цветка – эта мысль мелькнула в сознании и тут же погасла. Раздумывать было некогда. Еще один шаг – и Конан склонился над красным пульсирующим источником света. Руки осторожно приблизились к нему, словно боясь обжечься. Но нет, жара не чувствовалось, только слабое тепло согрело его ладони.

Он схватил это нечто, это алое сердце, сияющий теплый камень, и одним прыжком соскочил на свою каменную дорогу. За его спиной раздался скрежещущий звук, как будто лязгнули огромные челюсти, и плотина ходуном заходила под ногами. Камни, как живые, расползались в разные стороны, шлем, гремя, покатился и исчез под водой, а Конан огромными прыжками понесся к берегу, сжимая в руках полыхающую ярким светом добычу. На ощупь это был камень, теплый, едва помещавшийся в руках. Красные блики метались по пещере, гроздья летучих тварей с визгом обрушивались вниз и, поднимая тучи брызг, бились в воде. Сзади, почти настигая его, щелкали чьи-то огромные челюсти… или каменные лепестки…

Сжимая в руках свое сокровище, Конан, перепрыгивая с камня на камень, мчался к спасительному коридору. Не обращая внимания на крутой подъем, он несся вперед, прислушиваясь к зловещим звукам за спиной.

Вдруг пол под ногами задрожал, сзади послышался страшный грохот, с потолка посыпались мелкие камни. Конан бежал, не оглядываясь, надеясь только на силу своих ног. Красные блики, как отблески огня, метались по стенам галереи, и то, что он вдруг увидел впереди, заставило его резко остановиться.

– Проклятие! Кром, этого не может быть! Отродье Нергала, ты послал меня в западню! – Конан в бессильной ярости смотрел на глухую стену, сочащуюся ручейками воды.

Грохот падающих камней за спиной заставил его обернуться. То, что он увидел позади себя, исторгло у него новый взрыв проклятий. Скрипя зубами от бешенства, он прижал одной рукой к груди теплый и как будто вздрагивающий камень, а другой рукой выхватил меч. Пути назад тоже не было. Обвалившиеся камни завалили коридор, и теперь Конан был отрезан от всего мира. Крохотная пещерка длиной в несколько шагов – вот все, что ему осталось. Но он был не один. Камни, завалившие коридор, вздрагивали и откатывались в стороны, как будто сквозь них кто-то пробивался.

Сжимая меч и напрягшись для последнего прыжка, он встряхнул головой, отбрасывая с лица слипшиеся волосы. То неведомое, что пробивалось сквозь толщу обвала, наконец, отбросило последние глыбы. Из бесформенной норы на Конана выползал огромный бутон, подталкиваемый сзади мощным хвостом, который киммериец принимал за стебель. Лепестки резко раскрылись, сверкнув бесчисленными рядами загнутых острых зубов. В середине, там, где раньше лежал трепещущий алый камень, виднелась черная глотка, окруженная желтыми дрожащими щупальцами. Лепестки со скрежетом сомкнулись, чтобы в следующее мгновение раскрыться еще шире.

Конан в последнем отчаянном порыве взмахнул мечом и изо всех сил ударил поперек чудовищной пасти. Меч отскочил от нее, высекая искры, а Конан невольно сделал шаг назад и уперся спиной в мокрую стену. Он не успел занести руку для следующего, пусть бесполезного, удара, как вдруг все вокруг опрокинулось, завертелось, меч выпал из разжавшихся пальцев, и Конан, кувыркаясь, полетел куда-то, крепко прижимая к груди сияющую добычу.

Он не сразу понял, что вот уже несколько мгновений стоит босыми ногами на мягком ковре. Открыв глаза и оглядывая медную башню, кажущуюся спокойной и безопасной по сравнению с пещерой, Конан перевел дух. Вот уже и со второй стены исчезла таинственная дверь, и снова колдун протягивает руку за своим талисманом.

Глаза Рагон Сатха возбужденно горели, как будто он сам сражался с подземными тварями. Рука властно тянулась к Конану, но киммериец отступил на шаг, не выпуская из рук трепещущий камень.

– Ты отчаянно храбр, смертный, и очень силен! Я начинаю думать, что и пять дверей тебе по плечу! Дай же мне поскорей талисман, я хочу ощутить его живое тепло! – Рука колдуна маячила уже совсем близко, и Конан устало протянул ему ярко вспыхнувший камень.

И вот, Рагон Сатх держит два золотых треугольника и, с торжествующим видом, прикладывает один к другому. Раздался негромкий треск, и обе части талисмана как будто срослись между собой. Колдун жадно прижал их к груди, как только что Конан прижимал сияющий теплый камень, и сказал:

– Хоть ты и не почитаешь могущество магов и осмеливаешься сотрясать проклятиями мою темницу, все же ты – мой раб, и тебя ждут эти четыре двери, – он махнул рукой в сторону затрепетавших полотнищ, – а теперь возвращайся в свой дворец и повеселись хорошенько, день ведь такой же длинный, как ночь!

Конан, который слушал мага, едва сдерживая бессильную ярость, хотел было снова разразиться бранью и проклятиями, но вихрь уже закружил его, понес, небрежно кидая, то вверх, то вниз, и с размаху опустил на мягкое ложе, забросав сверху подушками.

Конан сразу вскочил на ноги, хватаясь за пояс, забыв, что оружие осталось в гнусной пещере, и с облегчением увидел, что находится у себя в опочивальне. Рядом на ковре валялся его меч, на ногах были совершенно целые сандалии, и плащ, накинутый на плечи, был как новенький.