Шифр Данте

1

Поздним утром уличный пес наблюдал за тем, как она с трудом поднималась по лестнице. Тридцать ступенек мерцали в солнечном свете. Наверху охранник пытался прогнать попрошайку, занявшего стратегически выгодную позицию у одной из дорических колонн. У нищего не было рук и ног. Интересно, как ему удалось подняться?

Охранник уже замахнулся на него бамбуковой палкой-латхи, но тут краем глаза заметил ее, и что-то в выражении ее лица заставило его замереть. Хотя, возможно, дело было в форме цвета хаки и револьвере у нее на поясе. Его мутные глаза удивленно расширились. Как и многие в городе, он еще не свыкся с мыслью, что в их полиции теперь служит настоящая живая женщина-инспектор. Иногда она и себе самой казалась каким-то сказочным существом, вроде русалки или Гаруды, мифического царя птиц.

Охранник скрылся в фойе здания Общества.

Пес повел ушами и опустил голову на передние лапы. В его понимающем взгляде читались цинизм и пресыщенность жизнью.

Персис обернулась и посмотрела на коллегу. Бирла стоял десятью ступеньками ниже, его смуглое рябое лицо блестело от пота, и он вытирал лоб носовым платком. За ним открывался вид в сторону улицы Колаба-Козуэй и на сады Хорнимана. По оживленной дороге у подножия лестницы ехали автомобили, грузовики, велосипеды и красный двухэтажный автобус с рекламой пудры фирмы «Пондс». Тонги не спеша везли пассажиров, а рабочие толкали перед собой нагруженные тележки. У самых ступенек под черными зонтиками прямо на тротуаре уселись в ряд худые морщинистые мужчины, продающие все на свете, от фруктов до деревянных кукол.

Бирла догнал ее и встал рядом.

– Это просто книжка, – пробурчал он. – Зачем идти туда вдвоем?

Она не стала отвечать, а просто развернулась и пошла к входу в здание. Нищий ее поприветствовал, и Персис заметила под его рваной рубашкой руку: беспомощность была всего лишь притворством.

Бомбейское отделение Королевского азиатского общества Великобритании и Ирландии в том или ином виде существовало в городе с 1804 года, когда Джеймс Макинтош, главный судья Верховного суда Бомбея, организовал здесь литературный кружок. За полтора века он превратился во внушительное хранилище редких книг и манускриптов и интеллектуальный центр города. Какое-то время здесь даже размещалась городская администрация. Само здание было выстроено из камня, привезенного из Англии, и, хотя англичанам уже больше чем два года назад указали на дверь, сами его стены по-прежнему источали стойкий дух колониализма.

Персис уже бывала здесь несколько раз. К ее отцу Сэму Вадиа иногда попадали такие книги, которые совесть не позволяла просто продать с прилавка семейного книжного магазина, и тогда он отдавал их Обществу. Его дары всегда принимали с радостью, чего не скажешь о счетах, которые к ним прилагались.

Дурбар-холл выглядел так же, как в ее воспоминаниях. Белоснежные стены, темный деревянный паркет, чугунные колонны с изысканными капителями и готические люстры, на которых обычно сидели голуби. Солнечные лучи, льющиеся через окна со свинцовыми переплетами, освещали ряд мраморных бюстов сильных мира сего. В основном это были европейцы, хотя в их ряды и затесалось несколько индийцев. У стен теснились шкафы, забитые книгами. К колоннам крепились вентиляторы, но они только гоняли теплый воздух из стороны в сторону.

Они представились тучному мужчине со спутанными усами, притаившемуся за стойкой у входа. Он поднял палец, будто определяя направление ветра, исчез в боковой двери и вскоре вернулся в сопровождении англичанки средних лет.

Это была высокая, слегка сутулая женщина с ярко-голубыми глазами и седыми волосами, собранными в пучок на затылке. У нее были аристократические черты лица, и Персис вспомнились каменные грифы на фасаде отцовского книжного магазина. На женщине был накрахмаленный строгий костюм серого цвета с юбкой-трапецией, расширявшейся от бедер к коленям. Вся одежда была из дорогой ткани и хорошего кроя, образ дополняли удобные туфли.

В выражении лица англичанки было что-то такое, от чего Персис пришла на ум фотография Агаты Кристи, которую она недавно видела в «Таймс оф Индиа».

Персис представилась.

– Да, я вас узнала.

Англичанка пристально смотрела на нее немигающими глазами, как у чучела птицы.

Персис предположила, что она, как и многие из тех, кто читал о ее недавних подвигах, пытается определить, достойна ли стоящая перед ней женщина такой высокой оценки. Большинство думало, что это все газетная выдумка, сказка, созданная либералами, стремящимися показать, как независимая Индия, сбросив иго британского владычества, на всех парах несется к светлому будущему.

– Меня зовут Нив Форрестер. Я президент Общества. Пожалуйста, следуйте за мной.

Они пересекли зал и стали спускаться по лестнице периода Регентства, ведущей на подвальный этаж. Каблуки Форрестер громко стучали по кованому железу. Персис вдруг поняла, что однажды они уже встречались, много лет назад, когда она была здесь с отцом. Но вряд ли англичанка об этом помнит.

– Что вам уже известно? – спросила Форрестер, не оборачиваясь.

Часом раньше Рошан Сет вызвал Персис в свой кабинет в Малабар-хаусе.

Обычно угрюмый суперинтендант казался взволнованным.

– Мне только что звонил Шукла, – объявил он. – Он попросил разобраться с одной непростой ситуацией. Похоже, у чудаков в Азиатском обществе что-то стряслось.

Персис задумалась. Если к делу привлекли первого заместителя комиссара полиции Амита Шуклу, значит, дело это нерядовое. Но когда Сет объяснил, что случилось, она едва не расхохоталась.

– Мне сказали, что у вас потерялась книга, – ответила она англичанке.

Форрестер остановилась, обернулась к Персис и, прищурившись, снова окинула ее внимательным взглядом.

Персис сразу пожалела, что выбрала именно это слово. Она лучше многих понимала истинную ценность книг.

– Я подумала, что не стоит говорить, какая именно книга у нас «потерялась», – наконец произнесла Форрестер. – Это крайне деликатный вопрос – с политической точки зрения.

С политической? Это многое объясняло. Например, решение Шуклы передать дело им. Несмотря на недавний успех Персис в расследовании убийства высокопоставленного британского дипломата, для всех полицейских в городе небольшой отдел в Малабар-хаусе по-прежнему оставался мишенью для насмешек. Кучка неудачников с давно протухшей репутацией, которые нигде не прижились, и их запихали в душный подвал офисного здания, в фойе которого бродили уличные собаки. Персис оказалась здесь, потому что для нее просто не нашлось другого места. Сдав экзамены в полицейскую службу Индии, она так часто сталкивалась с неприязнью, что, казалось, ее карьера закончилась, не успев начаться.

Но после недавних событий все изменилось.

К сожалению или к счастью, теперь о ней знали все.

– Наше Общество – настоящая сокровищница, инспектор, – продолжала Форрестер. – В этих стенах хранятся бесценные артефакты: книги, монеты, записи, манускрипты. Не стоит недооценивать важность нашей работы.

Она замолчала и продолжила спускаться по лестнице.

Бирла закатил глаза и потащился следом.

Спустившись, они прошли через читальный зал: кафельный пол, настольные лампы, знакомый успокаивающий запах старых страниц. Книжные шкафы из полированного бирманского тика. Повсюду были расставлены потертые диваны и обитые бархатом кресла, в некоторых сидели люди. В кожаном кресле дремал пожилой европеец.

Наконец они подошли к двери из темного дерева. Рядом на табуретке сидел охранник, а над самой дверью была прикреплена табличка с выгравированными латинскими словами: «AN VERITAS, AN NIHIL» – и ниже перевод: «Или правда, или ничего».

При виде Форрестер охранник вскочил.

– Это наша комната специальных коллекций, – сказала англичанка. – Мы называем ее Криптой.

Это было просторное, хорошо освещенное помещение с высокими потолками. Пол там был ниже, чем в читальном зале, а окон не было вовсе.

Вдоль стен стояло множество металлических шкафов и стеклянных витрин с книгами, а в центре комнаты выстроились в ряд деревянные столы с разнообразными приспособлениями для работы: лупами, подставками для манускриптов и пружинными кронциркулями. На одинаковом расстоянии друг от друга располагались настольные лампы. В воздухе, казалось, клубился густой запах учености.

В восточной части комнаты за мраморной стойкой сидел индиец. За его спиной Персис увидела стальную дверь – единственную в комнате, кроме той, через которую они вошли.

Нив Форрестер дала им осмотреться.

– В Обществе хранится почти сто тысяч артефактов, но самые ценные находятся здесь. Монета весом в пять тол[1] времен императора Акбара Великого[2], деревянная чаша, принадлежавшая, предположительно, самому Будде, древние карты со всего мира и еще более древние манускрипты, написанные еще на пальмовых листьях. В этой комнате хранится первое собрание пьес Шекспира 1623 года – во всем мире всего около двухсот копий, – у нас есть оба тома «Плавания к Южному полюсу и вокруг света» Джеймса Кука и двухсотлетняя «История мира» сэра Уолтера Рэли. – Ее глаза возбужденно блестели. – Но самый бесценный артефакт – это копия «Божественной комедии» Данте Алигьери, La Divina Commedia, одна из двух самых древних копий в мире. Она была создана более шестисот лет назад. И теперь этот манускрипт исчез.

Бирла тихо раздраженно вздохнул:

– А что, старые книги правда дорого стоят?

Форрестер посмотрела на младшего инспектора взглядом, в котором ясно читалось желание испепелить его прямо на месте. Персис и так знала ответ на его вопрос.

Она вспомнила, когда о манускрипте в последний раз писали в газетах.

Сразу после войны его показывали публике по случаю лекции приехавшего в город известного специалиста из лондонского отделения Общества Данте Алигьери. Но лекция под конец превратилась в хаос: Общество атаковали мятежники, горящие идеей независимости. Они не устроили пожар и даже ничего не украли, но британского ученого тайно вывели через задний вход и срочно отвезли обратно в аэропорт: его страстная любовь к Данте не могла сравниться с желанием убежать подальше от столь явных опасностей Индийского субконтинента.

После того случая журналисты вспомнили о старом слухе: в 1930-х Бенито Муссолини предлагал индийскому правительству за этот манускрипт ошеломляющую сумму в миллион долларов. Предложение тихо отклонили. И хотя сам Муссолини повторить его уже не смог – в конце войны его расстреляли и подвесили за ноги в Милане, – новое итальянское правительство продолжало настаивать на том, что древний манускрипт должен вернуться на родину.

Теперь Персис поняла, почему Форрестер назвала дело политически деликатным.

– Расскажите, что произошло.

Форрестер поджала губы, на ее лице появилось строгое выражение.

– Около двух лет назад мы взяли на работу нового хранителя манускриптов, ученого по имени Джон Хили. Вы что-нибудь о нем слышали?

Персис покачала головой.

– Джон Хили – знаменитость в мире палеографии. До того как получить исследовательскую должность здесь, он учился в Кембридже. Он прославился работами о манускриптах тринадцатого века, предположительно созданных монахом, известным как «Дрожащая рука Вустера». Считается, что этот монах из Вустерского монастыря в Англии создал множество манускриптов, и все их легко отличить: все заметки, или глоссы, написаны с наклоном влево и как будто «дрожащей рукой». Джон посвятил ему исчерпывающий труд и даже высказал предположение о его личности – до тех пор это оставалось загадкой. Это сделало Джона заметной фигурой в мировом ученом сообществе и обещало ему блистательную карьеру, но тут началась война. Джон был патриотом. Он пошел на фронт и оказался на передовой. Потом его взяли в плен в Северной Африке, и он почти год провел в лагере для военнопленных. После войны его встретили в Англии как героя, и вскоре он снова вернулся к работе.

Она помолчала.

– Можете себе представить, как мы были рады, когда зимой 1947 года он связался с нами и сказал, что хочет приехать в Бомбей. Он хотел поработать с нашей копией «Божественной комедии». Я обсудила вопрос с руководством и убедила их предложить ему должность хранителя манускриптов – предыдущий хранитель скончался как раз незадолго до этого. Я и не думала, что Джон примет предложение, но он приехал, провел здесь месяц и решил, что его все устраивает. Я была так рада, что он согласился.

– Почему его интересовала «Божественная комедия»?

– Джон – один из известнейших исследователей Данте. Он страстно увлекся им после войны и готовил новый перевод на английский. Помимо прочего, Джон изучал еще и историю языка.

– Он работал прямо здесь? – Персис указала на комнату, в которой они находились.

– Да. Мы не разрешаем выносить «Божественную комедию» из Крипты, разве что если проходит выставка, но после неприятного инцидента в сорок шестом мы их больше не проводили.

– Когда вы поняли, что манускрипт исчез?

Лицо Форрестер помрачнело.

– Если честно, сначала мы поняли, что пропал Джон. Вчера он не пришел на работу. Это было, мягко говоря, странно. Джон трудоголик и обычно живет по расписанию. Каждое утро он приходит к самому открытию, ровно в семь, никогда не опаздывает и отдыхает только один день в неделю – в воскресенье. Несмотря на это, мы не сразу решили попробовать с ним связаться. Мало кто заслуживает отдыха так же, как Джон, и я не хотела влезать в его личную жизнь. Но сегодня он тоже не появился, и тогда я ему позвонила. Никто не ответил. Я забеспокоилась и отправила человека к нему домой, но там никого не оказалось. – Она снова сделала паузу. – Я не склонна к подозрениям, инспектор, и, бог свидетель, Джон не дал мне ни единого повода в себе сомневаться. Но когда на твоих плечах лежит ответственность за такие сокровища, волей-неволей приходится быть чрезмерно предусмотрительной. Я попросила мистера Пиллаи, библиотекаря в нашем хранилище, проверить, на месте ли манускрипт «Божественной комедии». И тогда оказалось, что он тоже пропал.

«Пропал», – зазвенело в голове у Персис. Бесценный манускрипт и известный британский ученый. Оба пропали. Едва ли это случайное совпадение.

– Если предположить, что Джон взял манускрипт…

– Я ни в чем его не обвиняю, – перебила Форрестер. – Пока.

– Я понимаю. Но если предположить, чисто гипотетически, что это был он, как ему удалось его вынести?

– Пойдемте.

Форрестер повела их к мраморной стойке, которую Персис заметила при входе. На ней лежал прикованный цепью толстый красный журнал.

– Каждый, кто хочет ознакомиться с одним из наших самых редких артефактов, должен предъявить подписанное разрешение. Их проверяет мистер Пиллаи. – Форрестер указала на нервного индийца за стойкой, и тот кивнул в ответ.

Это был маленький седеющий человечек с водянистыми глазами за стеклами очков и грустным выражением лица. Персис подумала, что он похож на печального лемура.

– Мистер Пиллаи отмечает пришедшего в этом журнале, идет в хранилище, – Форрестер указала на стальную дверь, – и приносит нужный артефакт. Дальше человек может работать с ним, не выходя из Крипты, а затем должен вернуть его мистеру Пиллаи.

– Кто подписывает разрешения?

– Разрешение должно быть подписано двумя членами правления. Тем, кто планирует работать с артефактом долгое время – как Джон, который был еще и нашим сотрудником, – мы обычно выдаем постоянное разрешение.

Персис повернулась к Пиллаи:

– Полагаю, позавчера Хили приходил сюда и брал манускрипт?

– Да, мэм. – Резкая манера речи выдавала в нем дравида с юга Индии.

– Во сколько он его вернул?

– В девять вечера. В это время мы закрываемся. Я отметил в журнале.

– И вы видели манускрипт собственными глазами?

Лицо Пиллаи приняло обеспокоенное выражение. Он испуганно покосился на Форрестер:

– Ну… я так думал.

– В каком смысле?

Пиллаи подошел к свинцовой двери, открыл ее, зашел в хранилище и вскоре вернулся с резной деревянной коробкой примерно восемнадцати дюймов в длину и четырех в высоту. Он поставил ее на стойку и сказал:

– «Божественная комедия» хранится здесь. Каждый вечер, когда профессор Хили возвращает мне коробку, я заглядываю внутрь.

Он достал из кармана ключ, открыл коробку и, подняв крышку, развернул так, чтобы было видно содержимое. Внутри лежал толстый том, обернутый в красный шелк.

– Вот что я увидел позавчера. Конечно, я решил, что это «Божественная комедия».

Персис посмотрела на Форрестер:

– Можно?

Англичанка кивнула.

Персис взяла книгу, положила ее на стойку и развернула красную ткань. В отцовском магазине ей приходилось иметь дело со старыми книгами, и она умела обращаться с ними осторожно.

Перед ней лежала копия Библии короля Якова в красивой обложке из полированной черной кожи. Книга была ей знакома – такие продавал ее отец.

Она посмотрела на Пиллаи:

– Насколько я понимаю, вы не стали проверять, что лежит под шелком?

Библиотекарь с удрученным видом покачал головой.

– Скажите, у Хили была с собой какая-нибудь сумка или рюкзак?

– Да. Он всегда носил с собой кожаный рюкзак, там лежали его тетради.

– То есть теоретически он мог просто подменить одну книгу другой, положить манускрипт в рюкзак и спокойно выйти.

– Ему бы хватило нескольких секунд, – вставил Бирла.

Персис уже успела забыть, что он пришел вместе с ней.

– Кто-нибудь еще был здесь, когда он уходил?

– Нет, – ответил Пиллаи.

– Кто-нибудь заказывал манускрипт вчера, когда Хили уже здесь не было?

– Разрешение на работу с «Божественной комедией» есть сейчас еще только у одного человека, – сказала Форрестер. – Это итальянский ученый Франко Бельцони. Вчера он не приходил.

– Мне понадобится вся информация об этом Бельцони.

Персис снова повернулась к Пиллаи:

– Вчера или сегодня за этой стойкой работал кто-нибудь, кроме вас?

– Нет.

– У кого-нибудь еще есть доступ к хранилищу?

– Нет. – Пиллаи опустил голову в полном отчаянии.

– Мистер Пиллаи работает здесь уже тридцать лет, – резко вставила Форрестер. – Он не имеет к этому никакого отношения.

Персис промолчала. Она служила в полиции не так давно, но знала, что подозрение – чудовище демократичное. Оно без разбора пожирает любого, кто оказался замешанным в преступлении.

– Зачем Хили мог взять манускрипт? Если предположить, что это был он.

– На этот вопрос у меня нет ответа, – сказала Форрестер. – Конечно, манускрипт стоит огромных денег, но Джон был ученым. Для него ценность этой книги не измерялась деньгами.

– Какое у вас радужное представление об ученых, – фыркнул Бирла, заслужив еще один недовольный взгляд.

– Вы обыскали его дом? – спросила Персис.

– У меня нет ключа, – ответила Форрестер. – Кроме того, взламывать чужие двери и копаться в чужих вещах – не моя работа.

Ее тон явно намекал на то, что именно этого Форрестер ждет от Персис.

– Мне понадобится список коллег, друзей, знакомых, всех, кто был связан с Хили.

– Я сейчас же этим займусь. Хотя таких людей очень немного. Джон был замкнутым человеком и интересовался только работой.

Персис снова взглянула на Библию. Интересно, где Хили взял эту книгу. Это было издание, точно повторяющее готический шрифт и язык Библии короля Якова 1611 года и напечатанное на листах такого же шестнадцатидюймового формата. Коллекционная вещь. Вероятно, в Бомбее немало книжных магазинов, где можно такую купить.

Персис пробежалась пальцами по кожаному переплету. Золотые буквы поблескивали в свете электрических ламп. Повинуясь внезапному импульсу, она открыла обложку и взглянула на форзац.

К ее удивлению, на обычно чистом листе обнаружилась надпись.

Ниже стояли подпись и дата: 6 февраля 1950 года.

Позавчера.

– Это почерк Хили?

Форрестер взглянула на страницу.

– Да, – удивленно произнесла она.

Видимо, подумала Персис, сама она заглянуть внутрь Библии не догадалась.

– Шестое число – это последний день, когда Хили здесь был, – сказала Персис. – День, когда он, предположительно, украл манускрипт. Зачем он оставил эту надпись? Akoloutheo Aletheia… – Странные слова. – Вы знаете, что это может значить?

– Это на древнегреческом, – ответила Форрестер, не отрывая глаз от страницы. – Я учила его давно, но, кажется, akoloutheo значит «следовать», а aletheia – «истина».

– Следуй за истиной, – прошептала Персис. Это было похоже на заклинание.

Что Хили имел в виду? Она была уверена, что он пытался им что-то сказать. Но зачем? И как первая строчка связана со второй? «Что значит имя?» Слова казались знакомыми, но Персис никак не могла вспомнить почему.

– Я это заберу.

Она кивнула Бирле, тот снова завернул Библию в шелк и сунул книгу под мышку.

Вдруг Персис пришла в голову мысль.

– У вас есть фотография Хили?

– Пойдемте, – ответила Форрестер.

Они вновь поднялись в Дурбар-холл и подошли к большой доске объявлений. На ней висели листовки и газетные вырезки. Форрестер указала на одну из последних: «Прославленный британский ученый стал сотрудником Бомбейского Азиатского общества». Под заголовком была фотография самой Форрестер и еще нескольких старших членов правления, среди которых были и индийцы, и европейцы. В самом центре стоял высокий блондин в очках и классическом костюме. Он, не улыбаясь, смотрел прямо в камеру, и Персис подумала, что в его взгляде читается скрытность.

– Сколько ему здесь лет?

– Думаю, чуть меньше сорока. Тридцать восемь или тридцать девять.

Выглядит старше, подумала Персис.

– Где он живет?