Шизо и Цикло

Наверное, нам удалось достаточно убедительно показать, что психологический склад личности имеет самое непосредственное отношение к внешнему облику, то есть к соматической конституции. Интуитивно эта связь между психикой и физикой была угадана еще в незапамятные времена. Начало практической характерологии тонет во тьме веков.

Аристотель и Платон предлагали определять характер человека, отыскивая в его внешности черты сходства с каким-нибудь животным, а затем отождествляя его характер, как в восточном гороскопе, с характером этого животного. Так, по мнению Аристотеля, толстый, как у быка, нос означал лень, широкий нос с большими ноздрями, как у свиньи, – глупость, нос, как у льва, – важность, а торчащий, как у вороны, – неосторожность. Конечно, великий систематик не мог ограничиться исключительно носом. Скажем, волосы тонкие, как шерсть у коз, овец и зайцев, должны означать робость, а волосы жесткие, как у львов и кабанов, – храбрость. Или вот такой пассаж: «Те, у коих пуп не на середине брюха, но гораздо выше находится, недолговечны и бессильны». Или: «У кого руки простираются до самых колен, тот смел, честен и свободен в обращении». А вот еще: «У кого широкий рот, тот смел и храбр».

Гай Юлий Цезарь тоже не чурался физиогномии. Предвосхищая позднейшие построения позитивистской науки XX века, он (если верить Шекспиру) не особенно привечал Кассия, своего будущего убийцу:

Альберт фон Больштедт, средневековый схоласт, искушенный в каббале и алхимии и прозванный за свою всеобъемлющую эрудицию Великим, тоже отдал дань науке распознавания людей по их внешности. Мы не станем утомлять читателя бесчисленными извлечениями и приведем только две цитаты:

«Наклонность женщины к блуду узнается по подъятию век ея».

«Кто вертит головою во все стороны, тот совершенный дурак, глупец, суетный, лживый плут, занятый собою, изменчивый, медлительного рассудка, развратного ума, посредственных способностей, довольно щедрый и находит большое удовольствие вымышлять и утверждать политические и светские новости».

Все это, разумеется, не более чем детский лепет. Совершенное торжество субъективности, которую всеми правдами и неправдами пытаются втиснуть в прокрустово ложе надуманных схем. Однако во все эпохи появлялись на свет люди, загадочным образом умевшие «прочитать» человека, оттолкнувшись от его походки, мимики, пластики; бесчисленное множество черт и черточек, ускользающих от посредственного наблюдателя, давали им богатую пищу для размышлений.

Отцом характерологии стал Теофраст, любимый ученик Аристотеля, составивший объемистый трактат, в котором он дал описание 30 типов с точки зрения преобладания нравственных черт – типы льстеца, болтуна, труса, лицемера и т. д. На протяжении многих столетий этот трактат, написанный ярко и выразительно, считался образцом типологии характеров. Лишь в XVII веке переводчик Теофраста французский моралист и писатель Жан де Лабрюйер (в свое время мы на него уже ссылались) представил на суд публики новое сочинение под названием «Характеры, или Нравы нынешнего века». К этой проблематике обращались многие выдающиеся философы – К. Гельвеций, Д. Дидро, Дж. С. Милль, в работах которых развивается этический подход к феномену характера, поднимаются вопросы о его природе и месте в структуре личности.

Так в муках рождалась физиогномика (от греч. physis – «природа», gnomon – «знающий») – учение о связи между внешним обликом человека и его принадлежностью к определенному типу личности, благодаря чему по внешним признакам могут быть установлены психологические характеристики этого типа.

Иоганн Каспар Лафатер (1741—1801), богослов, философ и проповедник из швейцарского города Цюриха, по праву может считаться отцом физиогномики – подозрительной дисциплины, до сих пор не получившей прав гражданства, балансирующей на грани искусства и науки. У Лафатера мы, конечно, не найдем нелепых «простирающихся до колен рук», он шагал в ногу со временем. У него все тонко, изысканно и парадоксально. Скажем, ямка, раздваивающая узкий подбородок, который выступает вперед «каблуком», свидетельствует об особой живости и сатирической злости ума при благородстве души и т. п. А о гениальности Гёте, по мнению Лафатера, в наибольшей степени свидетельствует его нос, который «знаменует продуктивность, вкус и любовь – словом, поэзию».

При определении характера человека физиогномисты использовали самые различные признаки. Так, помимо носа внимание уделялось рту человека. Лафатер в своей «Физиогномике» писал: «Все, что содержит человеческое естество, вложено в его уста. Как в спокойном состоянии, так и в бескрайнем разнообразии своих движений они содержат целый мир характеров. Они – главная резиденция разума и безумия, силы и слабости, добродетели и порока, деликатности и грубости человеческой, они – резиденция любви и ненависти, искренности и лицемерия, смирения и гордости, истины и лжи». Другой физиогном – некто Делестр – полагал, что степень сжимания губ прямо пропорциональна твердости характера; расслабленные губы – признак обладания «женскими» чертами характера (мягкость, любезность), поэтому чем в большей степени это проявляется, тем определеннее будут наши выводы (у глупого человека, например, рот вообще открыт). Даже когда человек смеется, на его лице рефлекторно возникает своего рода маска, соответствующим образом связанная с характером. Улыбка может быть самодовольной, сладкой, счастливой, светлой, холодной, насмешливой, кроткой, глупой и пр. Характер человека проявляется не только в мимике, но и в речи. Причем ее содержание не менее важно, чем форма. Мастера художественной прозы нередко показывали характер героев своих произведений через их речь. Оклик Простаковой: «Лежит! Ах, она бестия! Лежит! Как будто благородная!..» – свидетельствует о бессердечности, грубости и жестокости «благородной» дворянки по отношению к преданной ей Еремеевне.

Но вернемся к Лафатеру. На его сеансы съезжалась вся великосветская Европа. Опубликовав несколько физиогномических трактатов, он стал фантастически популярен. Карамзин, путешествуя по Европе в 90-х годах XVIII века, специально заручился рекомендательными письмами, чтобы посетить его дом. Подробное описание своих бесед с благочестивым пастором он оставил в «Письмах русского путешественника».

Этот уроженец Цюриха, длиннорукий и длинноногий, напоминающий взволнованного журавля, отличался цепкой зрительной памятью и совершенно исключительной, поражающей воображение наблюдательностью. В очередной раз позволим себе процитировать Владимира Леви.

«Как-то стоя у окна в доме приятеля, молодой Лафатер обратил внимание на проходившего по улице гражданина.

– Взгляни, Поль, вон идет тщеславный, завистливый деспот, душе которого, однако, не чужды созерцательность и любовь к Вечному. Он скрытен, мелочен, беспокоен, но временами его охватывает жажда величественного, побуждающая его к раскаянию и молитвам. В эти мгновения он бывает добр и сострадателен, пока снова не увязнет в корысти и мелких дрязгах. Он подозрителен, фальшив и искренен одновременно, в его речах всегда в трудноопределимой пропорции смешаны правда и ложь, ибо его никогда не оставляет мысль о производимом впечатлении... Приятель подошел к окну.

– Да это же Игрек! – Он назвал фамилию. – Ты с ним давно знаком?

– В первый раз вижу.

– Не может быть! Откуда же ты узнал его характер? И главное, абсолютно точно!

– По повороту шеи».

Этот эпизод якобы послужил Лафатеру толчком к началу деятельности на поприще физиогномики. Проницательность Лафатера не знала границ и была совершенно нечеловеческой. ...Приезжий красавец аббат очаровал всех жителей Цюриха, но Лафатеру решительно не понравился. Через короткое время аббат совершил убийство. ...Дама из Парижа привезла к нему на прием дочь. Только глянув на нее, Лафатер наотрез отказался отвечать. Мать настаивала. Тогда Лафатер написал короткую записку, вложил ее в конверт и взял с дамы слово, что она распечатает его не раньше чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт. Там лежала записка: «Я скорблю вместе с вами». И так далее и тому подобное... Сам граф Калиостро боялся этого человека. Великий проходимец не захотел с ним встретиться, несмотря на неоднократные просьбы со стороны Лафатера.

Развивая тему, можно вспомнить и Галля. Австрийский врач, сын венского торговца, Франц Йозеф Галль (1758—1828) создал диковинную науку – френологию (определение душевных задатков человека по строению черепа). Установив, что разные отделы мозга отвечают за разное (это была вполне строгая наука), и полагая, что череп – это одежда мозга (а через одежду, как известно, можно многое прощупать), Галль пришел к выводу (совершенно фантастическому), что мозговые структуры неизбежно должны найти свое адекватное воплощение на черепной крышке. Череп был картирован подробнейшим образом, и на его поверхности обнаружилось множество шишек – органы остроумия, осторожности, прозорливости, престол любви и т. д. Эти штудии представляют в наши дни исключительно исторический интерес, но все же, все же... Рассказывают, что, ощупывая череп шестнадцатилетнего Франсуа Шампольона, расшифровавшего через пару десятков лет египетские иероглифы и уже тогда полиглота (наш френолог об этом ничего не знал), Франц Галль воскликнул: «Какой гениальный лингвист!»

Что можно сказать по этому и другим поводам? Разумеется, череп здесь абсолютно ни при чем, как и Лафатеровы трактаты в сопровождении богатого иллюстративного материала, выполненного в старинной филигранной технике. Это всего-навсего человекоощущение, психогностика (называйте как угодно) – загадочный процесс, упорно ускользающий от формализации и строгих описаний, искусство и наука в одном флаконе. Сергей Эйзенштейн в своей книге «Неравнодушная природа» рассказывает о гадальщиках, работавших в банкирских домах дореволюционного Китая. Они оценивают кредитоспособность клиента. Пристально вглядываясь в посетителя и с пулеметной скоростью выбрасывая палочки, гадальщик по их расположению выносит свой вердикт. Совершенно очевидно, что палочки в данном случае – не более чем артефакт, причиндал, хитроумный фокус-покус. Гадальщик является незаурядным практическим психологом и физиогномом: перебирая бирюльки, он внимательнейшим образом изучает клиента во всем разнообразии его индивидуальных проявлений и особенностей внешнего облика (по-латыни это называется habitus) и приходит к вполне определенному решению.

Давно и хорошо известно, что некоторые диагнозы опытные врачи ставят, что называется, навскидку и редко при этом ошибаются. Есть даже такой обиходный термин – «дыхание смерти». Больной хорошо себя чувствует, у него прекрасные анализы, а врач, глядя на него, не может отделаться от мысли, что этот человек скоро умрет. Проходит несколько дней, и прогноз сбывается тютелька в тютельку. Тут нет никакой мистики: разноплановая информация перерабатывается без участия сознания, в свернутой форме, а наверх, как озарение, всплывает готовый ответ. «Мы инстинктивно знаем ужасно много», – писал Лев Толстой. Обосновать свою догадку врач может не в большей степени, чем гадальщик китайского банка.

«Один мой знакомый доктор, – рассказывает Владимир Леви, – обедая в диетической столовой, развлекался тем, что ставил на ходу диагнозы: вот этот – гастритик, этот – колитик, это печеночник, это язвенник... Он проверял себя, вступая в разговоры.

– Ну хорошо, печеночник желтушен, колитик бледен, а язву-то как ты ухитряешься ставить без рентгена? – допытывался я.

– Habitus...»

Примерно из той же оперы утверждение, что первое впечатление о человеке нередко оказывается самым верным. Может быть, мастера психогностики тем и отличаются от простых смертных, что (помимо наблюдательности и опыта) умеют доверять своим чувствам и бестрепетно вторгаются в те неуловимо-зыбкие материи, к которым наука пока еще только отыскивает пути.

Испокон веков наблюдательных людей занимал взгляд и его связь с теми или иными характерологическими особенностями. Еще древние говорили: «Глаза – это зеркало души». Аристотель указывал, что большие и добродушные, но выпуклые глаза являются признаком глупости. Лев Толстой различал, например, хитрые глаза и глаза лучистые, взгляд светлый, грустный, холодный, безжизненный. Он писал: «Есть люди, у которых одни глаза смеются, – это люди хитрые и эгоисты. Есть люди, у которых рот смеется без глаз, – это люди слабые, нерешительные, и оба эти смеха неприятны». Можно вспомнить и Лермонтова.

«Во-первых, они (глаза Печорина. —Л.Ш.) не смеялись, когда он смеялся! Вам не случалось замечать такой странности у некоторых людей?.. Это признак – или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его – непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно спокоен».

В настоящее время под эти чисто беллетристические факты пытаются подвести научные доказательства. Американские психологи Дж. Глайв и Э. Клери после пятилетнего изучения черт характера примерно десяти тысяч детей (репрезентативная выборка!) доказали, что дети с темными глазами обладают большей жизненной силой, инициативностью и более неспокойным характером, нежели дети со светлыми глазами. У взрослых возможны некоторые отклонения. Вот что утверждают авторы, характеризуя людей по цвету глаз.

Люди с темно-голубыми глазами весьма настойчивы, но имеют склонность к сентиментальности. Они легко поддаются настроению, долго помнят обиды, бывают капризны, иногда их поступки непредсказуемы.

Люди с темно-серыми глазами упрямы и смелы. Они настойчивы и добиваются своего, несмотря на разного рода трудности. Бывают вспыльчивы и злопамятны. Ревнивы, большей частью однолюбы.

Те, кто обладает темно-карими глазами, веселы, остроумны, вспыльчивы, но отходчивы. Они влюбчивы, но не очень постоянны. Как правило, общительны, любят юмор, легко сходятся с людьми. Нередко поступают опрометчиво, после чего мучительно раскаиваются.

Обладатели светло-карих глаз застенчивы, склонны к уединению, мечтательны, тяжело переносят нанесенную им обиду. Трудолюбивы, старательны, на них можно положиться – они не подведут.

Синие глаза свидетельствуют о романтических наклонностях, но в то же время – об эгоизме и самомнении. Синеглазые люди легко поддаются порывам, но быстро остывают. Их несомненная положительная черта – правдивость.

Что касается людей с зелеными и серо-зелеными глазами, то, как уверяют наши психологи, в большинстве случаев они имеют сильную волю, они решительны и неуклонно идут к своей цели. Отличаются постоянством, но бывают жесткими и несговорчивыми.

А вот как некоторые современные психологи характеризуют женщин по позе, которую они принимают, сидя на стуле.

Если женщина предпочитает сидеть на краешке стула, сжав колени, то она очень активна, жизнерадостна и непоседлива. Постоянно хватается за все сразу, никогда не доделывая начатое до конца. Слишком нетерпелива, но зато вовлекает в любое начинание даже тех, кому никакая работа не по душе. Весь день у нее проходит в хлопотах, но конца им не видать и в последующие дни.

Скрещенные в области колен и выдвинутые вперед ноги и лежащие на коленях руки обличают тип эгоистичных, самодовольных, самовлюбленных женщин. Такая женщина старается привлечь к себе внимание и стремится показать себя умнее других во всех вопросах. Если это ей не удается, она становится агрессивной или же уединяется в укромном месте. Чересчур любопытна.

Вытянутые вперед ноги, одна чуть впереди другой, говорят о неустойчивом и неуживчивом характере. Эти женщины считают, что они знают все, и лишь в исключительных случаях признают свои ошибки. Их стремление непременно убедить собеседника в собственной правоте быстро вызывает отторжение. Но аргументы их, если подойти к вопросу непредвзято, нередко неотразимы, а во многих вопросах логика часто бывает на их стороне.

Вам это ничего не напоминает, уважаемый читатель? Альберт Великий еще в средние века писал ничуть не хуже и гораздо лаконичнее (помните?): «Наклонность женщины к блуду узнается по подъятию век ея». Пусть каждый решает сам, как относиться к таким упражнениям.

Несколько слов о хиромантии, которая всегда была родной сестрой физиогномики и традиционно занимала не менее почетное место в ряду наук о человеке. Хиромантия (от греч. cheir – «рука» и manteia – «гадание, пророчество») – учение, претендующее на истолкование характера и предсказание судьбы человека по кожному рельефу ладоней.

Хиромантия известна с глубокой древности, но наибольший ее расцвет приходится на XVI—XVIII века, когда во многих европейских университетах существовали даже кафедры хиромантии. В своих истоках эта сомнительная дисциплина тесно связана с астрологией, поскольку главными опорными пунктами на ладони объявляются семь холмов – по числу небесных тел, испокон веков известных древним (Солнце, Луна, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн).

Эта ископаемая наука давным-давно сдана в архив и до последнего времени не привлекала внимания сколько-нибудь серьезных исследователей, пока изучение эмбрионального развития пальцевых узоров в связи с наследственностью не дало толчок рождению новой отрасли знания – дерматоглифики. Было, в частности, показано, что формирование рисунка ладоней каждого человека, как и развитие мозга, происходит на третьем-четвертом месяце внутриутробного развития и обусловлено набором генов, полученных от родителей. При этом те или иные хромосомные дефекты и девиации плода соответствующим образом отражаются не только на психике и соматике будущего ребенка, но и на кожном рисунке его ладоней. Поэтому хиромантию в ее современном «изводе» следует рассматривать скорее как анатомическую или физиологическую особенность организма, и она тем самым может быть поставлена в один ряд с конституциональным направлением в характерологии, ярким представителем которого был уже хорошо нам знакомый Эрнст Кречмер.

К сожалению, в настоящее время ни антропология, ни анатомия, ни психология не располагают никакими сколько-нибудь достоверными данными о том, что характер человека всерьез зависит от строения тела, типа лица, цвета глаз и т. д. Кое-какие результаты в этом направлении, как мы убедились, получены, но они все-таки в большей степени касаются самых общих вопросов типологии. Что же касается индивидуального характера конкретного человека, то здесь многое определяется, вне всякого сомнения, средой и воспитанием (хотя «почву» со счетов сбрасывать тоже не рекомендуется). Следует ли из этого, что определение характера человека на основании изучения его внешности невозможно? Вероятно, есть смысл вспомнить высказывание Чарлза Дарвина о том, что для физиогномиста существенно знать, что «...каждый индивидуум сокращает преимущественно только определенные мускулы лица, следуя своим личным склонностям. Эти мускулы могут быть сильнее развиты, и поэтому линии и морщины лица, образуемые их обычным сокращением, могут сделаться более глубокими и видимыми». Связь между внешностью человека и складом его характера можно отчетливо проследить как на примере героев литературных произведений, так и на полотнах великих мастеров портрета. Однако научная психология исходит из положения, что эта связь ни в коем случае не является однозначной. Те или иные детали в строении лица, складки, морщины и т. п. могут иметь самое различное происхождение. И здесь нельзя не согласиться с А. В. Петровским, который говорил, что причиной слегка приоткрытого рта может быть не только глупость человека, но и глухота, и больная носоглотка, и состояние напряженного внимания.

Выдающийся отечественный физиолог Н. А. Бернштейн говорил о почерке как о разновидности навыкового движения. Ни для кого не секрет, что некоторые наши моторные навыки удивительно стабильны и отражают, по всей видимости, какие-то существенные черты нашей психофизиологической организации. Исходя из этого, казалось бы, более ценной в диагностическом отношении по сравнению, скажем, с физиогномикой можно считать графологию – науку, которая рассматривает почерк как разновидность выразительных движений, отражающих психологические свойства пишущего. На первый взгляд, здесь должно быть меньше произвола и субъективизма и больше возможностей для формализации. Графологические сведения, накапливаемые веками, устанавливали связь между двумя рядами фактов – особенностями почерка и характером. Некоторые связи были довольно очевидны: «Чудак (оригинал) пишет своеобразно, поэтому его легко и узнать». Другие не столь ясны: «Сильный наклон выражает большую впечатлительность».

В те времена, когда письмо было профессиональным искусством – каллиграфией, казалась очевидной связь письма не только с техникой, умениями и способностями автора, но и с его духовным и нравственным обликом. К бедняге каллиграфу предъявлялись самые суровые требования по части выдержки и аскетизма, поскольку для безукоризненного выполнения обязанностей требовался человек не только с безупречным самоконтролем, но и с жесткой внутренней организацией, чтобы из психики в письмо не проникло ничего лишнего, ничего, что могло исказить предустановленную гармонию. В настоящее время не подтверждаются однозначные связи между графическими признаками письма и якобы соответствующими им чертами характера. Наиболее достоверно установлена зависимость почерка от эмоционального состояния и некоторых типологических свойств высшей нервной деятельности. Специфические особенности почерка служат для диагностики некоторых психических заболеваний. Например, почерк больных шизофренией нередко отличается вычурностью или нарочитой стилизованностью.

Против таких вещей возражать трудно. Понятно, что крупное и размашистое письмо свидетельствует об избытке энергии, общительности и непринужденности, а мелкий стесненный почерк говорит о расчетливости и осмотрительности. Русские графологи, скажем, обратили внимание, что почерк Есенина в последние годы жизни, омраченные тяжелейшим алкоголизмом и необратимым душевным распадом, переменился радикально: из связного и гладкого он превратился в какую-то окрошку, где каждая буква жила своей собственной жизнью.

Точно так же понятно, что разнообразные выверты на письме могут сказать многое о психоэмоциональном состоянии пишущего. Чрезмерно вычурный почерк часто имеют люди недалекие и тщеславные, а разнообразные причудливости нередко выявляются у душевнобольных и психопатов. У предприимчивого и энергичного человека будет беглый и связный почерк, а у мечтателя – разорванный. Наклон влево позволяет заподозрить претенциозность и стремление к самоутверждению на каждом шагу. И так далее, и тому подобное.

Но когда читаешь, что закрытое «о» будто бы свидетельствует о замкнутости, а открытое – о доверчивости и деликатности, остается только развести руками. Когда Зуев-Инсаров (знаменитый русский графолог) пишет, что чрезмерно длинные хищные петли на буквах «у», «р» и «д» свидетельствуют о нелогичности мышления, это не лезет ни в какие ворота. Скажем еще раз: по почерку можно определить эмоциональное состояние пишущего и некоторые, самые общие особенности его психофизиологии, но не более того. О тонком анализе характерологических особенностей здесь речи идти не может.