Шляпа Рембрандта (Рассказы)

Вот он ключ! (Перевод Л. Беспаловой)

Погожим деньком на исходе римской осени Карл Шнейдер, итальянист, выпускник Колумбийского университета, вышел из конторы агента по торговле недвижимостью после удручающего утра, — убитого на поиски квартиры, и двинулся по виа Венето. Рим, этот город, вечно поражающий воображение, поразил его до крайности неприятно. В первый раз после своей женитьбы он тяготился одиночеством, вожделел проходящих мимо прелестных итальянок, особенно тех, у кого, судя по виду, водились деньги. Надо быть последним дураком, думал он, чтобы приехать сюда не при деньгах.

Прошлой весной ему отказали в фулбрайтовской стипендии[1], и он места себе не находил, пока не решил несмотря ни на что поехать в Рим и написать диссертацию о Risorgimento[2] по первоисточникам, ну и заодно вдоволь налюбоваться Италией. С этим планом у него долгие годы связывались самые счастливые ожидания. Норма считала, что сорваться с места с двумя детьми, притом что старшему нет и шести, и у них отложено всего-навсего три тысячи шестьсот долларов, в основном заработанных ею, — чистое безумие, но Карл доказывал, что порой необходимо резко изменить жизнь, иначе тебе крышка. Ему двадцать восемь — годы немалые, ей — тридцать, когда же и ехать, если не сейчас? Он не сомневался, что при его знании языка они недурно устроятся, и вдобавок очень быстро. Норма не разделяла его уверенности. Их споры так ничем бы и не кончились, но тут Нормина вдовая мать предложила оплатить им проезд; и только тогда Норма, хоть и не без опаски, дала согласие.

— Мы же читали, какая в Риме дороговизна. Откуда мы знаем, можно ли там прожить на такие деньги?

— Иной раз приходится идти на риск, — сказал Карл.

— Смотря на какой риск — при двух-то детях, — парировала Норма; но все же решилась рискнуть, и шестнадцатого октября, уже по окончании сезона, они отплыли в Италию, а двадцать шестого приплыли в Неаполь, откуда не мешкая поехали прямо в Рим в надежде быстро найти квартиру и тем самым сэкономить деньги, хотя Норме очень хотелось увидеть Капри, а Карлу хоть немного пожить в Помпее.

В Риме, хотя Карл легко ориентировался и объяснялся, приступив к поискам недорогой меблированной квартиры, они натолкнулись на серьезные препятствия. Они рассчитывали снять квартиру с двумя спальнями — и тогда Карл будет работать в их спальне — или с одной спальней и большой комнатой для прислуги — тогда там будут спать дети. Они обошли весь город, но ни одной приличной квартиры по их деньгам — за пятьдесят — пятьдесят пять тысяч лир в месяц, то есть в пределах девяноста долларов, найти не удалось. Карл раскопал несколько квартирок по сходной цене, но лишь в ужасающих кварталах Трастевере; во всех других районах у квартир неизменно обнаруживались какие-нибудь роковые изъяны: где не было отопления, где самой необходимой мебели, а где и водопровода или канализации.

В довершение неприятностей на вторую неделю их жизни в унылом пансиончике у детей началось тяжелое желудочное расстройство; в одну ночь — они не скоро ее забудут — Майка, их младшего, пришлось раз десять носить в уборную, а у Кристины температура подскочила до сорока, после чего Норма, которой как молоко, так и чистоплотность обслуги пансиона не внушали доверия, сказала, что в гостинице им будет лучше. Когда у Кристины спала температура, они по совету одного знакомого фулбрайтовского стипендиата переехали в «Sora Cecilia»[3], второразрядную albergo[4]. Гостиница занимала пятиэтажный дом, нарезанный на множество узких с высоченными потолками номеров, смахивающих на денники. Уборных при номерах не имелось, зато цены были приемлемые. Других достоинств у гостиницы не водилось, если не считать ее местоположения неподалеку от пьяцца Навона, очаровательной площади XVII века, застроенной восхитительно живописными особняками густо-красного цвета. На площади били разом три фонтана, и Карл с Нормой любовались игрой их струй и скульптурными группами, но дни шли, а они как были, так и оставались бесприютными и, понуро выгуливая детей вокруг фонтанов, вскоре перестали воспринимать их красоту.

Поначалу Карл избегал агентов по продаже недвижимости: не хотел тратиться на комиссионные — как-никак целых пять процентов годовой платы; когда же, пав духом, он стал наведываться в их конторы, ему отвечали, что он опоздал — в эту пору за такие деньги ничего не снимешь.

— Что бы вам в июле приехать, — сказал один агент.

— Но я приехал сейчас.

Агент развел руками:

— Я верю в чудеса, но творить их дано не всякому. Имеет смысл заплатить семьдесят пять тысяч и жить с комфортом, как все американцы.

— Мне это не по карману, а если за отопление платить особо, то и подавно.

— В таком случае вы всю зиму проторчите в гостинице.

— Очень тронут вашим участием. — Карл ушел из агентства, сильно ожесточась душой.

И тем не менее время от времени агенты звонили ему — звали посмотреть очередное «чудо». Один показал ему недурную квартирку, выходящую окнами на регулярный сад какого-то князя. За нее просили шестьдесят тысяч, и Карл снял бы ее, если бы жилец из соседней квартиры не предупредил его — Карл вернулся, так как агент не внушил ему доверия, — что квартира обогревается электричеством, а значит, придется выложить еще двадцать тысяч в месяц сверх шестидесяти. Другое «чудо» — однокомнатную студию на виа Маргутта за сорок тысяч — предложил ему брат агента. Иногда Норме позванивала агентша и нахваливала чудесные квартиры в Париоли: восемь дивных комнат, три спальни, две ванных, кухня не отличить от американской, холодильник, гараж — для американской семьи ничего лучше не сыскать, двести тысяч в месяц.

— Ради бога, хватит, — сказала Норма.

— Я свихнусь, — сказал Карл.

Он не находил себе места — время бежит, почти месяц прошел, а он еще не садился за работу. Приуныла и Норма — ей приходилось стирать детские вещички в раковине нетопленого, захламленного номера. Мало того, за прошлую неделю им предъявили в гостинице счет аж на двадцать тысяч, плюс две тысячи в день у них уходило на еду, хотя ели они кое-как, а для детей Норма готовила сама на специально купленной для этого плитке.

— Карл, что, если мне пойти работать?

— Хватит с меня твоих работ, — ответил он. — Ты же тогда ничего не увидишь.

— А что я так вижу? Я нигде, кроме Колизея, и не была. Тут она и предложила снять квартиру без мебели, а мебель построить.

— Где я возьму инструмент? — сказал Карл. — Ну посуди сама, во что нам обойдется дерево в стране, где дешевле настилать мраморные полы? И кто, интересно, будет заниматься наукой, пока я буду плотничать и столярничать?

— Хорошо, — сказала она. — Замнем для ясности.

— А что, если снять квартиру за семьдесят пять тысяч, но уехать через пять-шесть месяцев? — спросил Карл.

— А ты успеешь закончить диссертацию за полгода?

— Нет.

— Мне казалось, мы приехали сюда в первую очередь для того, чтобы ты закончил диссертацию.

И Норма прокляла день и час, когда услышала об Италии.

— Довольно, — сказал Карл.

Он совсем потерял голову, клял себя — приехал, не подумав, чем это обернется для Нормы и ребятишек. Не понимал, почему все складывается так неудачно. А когда не клял себя, клял итальянцев. Бесчувственные, скользкие, человек попал в такой переплет, а им хоть бы хны. Он не может найти с ними общего языка, хоть и знает их язык. Не может заставить их объясниться начистоту, пробудить в них сострадание к его затруднениям. Чувствовал, как рушатся его планы, его надежды, и опасался, если квартира вскоре не найдется, разочароваться в Италии.

У Порта Пинчано, на трамвайной остановке, кто-то тронул его за плечо. Посреди тротуара, на самом солнцепеке, прижимая к груди потрепанный портфель, стоял лохматый итальянец. Волосы торчком. Кроткие, не грустные, но с явными следами грусти глаза. Чистая белая рубашка, жеваный галстук, черный пиджак, сбежавшийся складками на спине. Джинсы и узконосые дырчатые, тщательно начищенные туфли — явно летние.

— Прошу извинения, — сказал он, робко улыбаясь. — Я Васко Бевилаква. Вам желательна квартира?

— Как вы догадались? — спросил Карл.

— Я следовал вас, — ответил итальянец, выразительно махнув рукой, — когда вы ходили от agenda[5]. Я сам agenda. Я люблю помогать американскому народу. Он замечательный.

— Вы квартирный агент?

— Это есть верно.

— Parliamo Italianо[6].

— Вы говорите на итальянски? — Он не смог скрыть своего разочарования. — Ма non e italiano?[7]

Карл сказал, что он американец, специалист по итальянской истории и культуре, много лет изучал итальянский.

Бевилаква, в свою очередь, объяснил ему, что, хотя у него нет своей конторы, да, кстати говоря, и машины, у него есть несколько совершенно исключительных вариантов. О них ему сообщили друзья — они знают, что он открыл дело, и обязательно рассказывают ему обо всех освободившихся квартирах как в их домах, так и в домах их друзей, ну а он, само собой разумеется, отблагодарит их, когда получит комиссионные. Настоящие агенты, продолжал он, дерут рваческие пять процентов. Он просит всего-навсего три. Его цена ниже, потому что, по правде сказать, у него и расходы небольшие, ну и потому что американцы ему очень симпатичны. Он справился у Карла, сколько комнат ему нужно и сколько он согласен платить.

Карла раздирали сомнения. Хотя итальянец и произвел на него приятное впечатление, он не bona fide[8] агент и скорее всего работает без лицензии. Он был наслышан об этих мелких пройдохах и хотел уже сказать, что не нуждается в услугах Бевилаквы, но глаза того молили не отказать.

А ведь я ничем не рискую, сообразил Карл. Вдруг у него и впрямь есть подходящая квартира. Он сказал итальянцу, что ему нужно и сколько он рассчитывает платить.

Бевилаква просиял.

— Какую область вы изыскиваете? — темпераментно спросил он.

— Меня устроит любой более или менее приличный вариант, — ответил Карл по-итальянски. — Необязательно идеальный.

— Не исключительно Париоли?

— Не только Париоли. Все зависит от квартплаты.

Бевилаква зажал портфель в коленях, полез в карман рубашки. Вытащил истрепанную бумажонку, развернул и, сдвинув брови, стал разбирать карандашные каракули. Чуть погодя сунул бумажку обратно в карман, взял в руки портфель.

— Дайте мне ваш номер телефона, — сказал он по-итальянски. — Я просмотрю другие варианты и позвоню вам.

— Послушайте, — сказал Карл. — Есть у вас хорошая квартира — отлично, я ее посмотрю. Нет — прошу, не отнимайте у меня времени понапрасну.

Лицо Бевилаквы исказила обида.

— Честное слово, — сказал он, прикладывая к груди здоровенную ручищу, — завтра же у вас будет квартира. Чтоб моей матери родить козла, если я вас обману.

Он занес в блокнотик адрес гостиницы Карла.

— Буду у вас ровно в час, поведу вас смотреть потрясающие квартиры.

— А утром никак нельзя?

Бевилаква рассыпался в извинениях.

— Пока что я работаю с часу до четырех.

Он рассчитывает, сказал Бевилаква, в дальнейшем работать дольше, и Карл догадался, что квартирными операциями он занимается в перерыв, положенный на обед и сиесту, а так служит за гроши в какой-нибудь канцелярии.

Карл сказал, что будет ждать его ровно в час.

Бевилаква враз посерьезнел — похоже, ушел в свои мысли, — откланялся и удалился, загребая туфлями.

Он появился в гостинице без десяти два, в тесной черной шляпе, с космами, укрощенными бриллиантином, запах которого мигом разнесся по всему вестибюлю. Карл топтался у конторки: когда Бевилаква, как всегда при портфеле, ворвался в гостиницу, он уже простился с надеждой его увидеть.

— Готовы? — переводя дух, спросил он.

— Уже с часу готов, — ответил Карл.

— У меня нет машины — вот почему так получается, — объяснил Бевилаква. — У автобуса спустила шина.

Карл поглядел на него, но он и глазом не моргнул.

— Что ж, пойдем, — как-никак Карл был исследователем.

— Я могу показать вам три квартиры. — И Бевилаква сообщил адрес первой квартиры — трехкомнатной, с двумя спальнями, всего за пятьдесят тысяч.

В битком набитом автобусе они повисли на поручнях, на каждой остановке итальянец привставал на цыпочки, вертел головой, смотрел, где они. Он дважды спрашивал у Карла, который час, и когда Карл отвечал, беззвучно шевелил губами; впрочем, вскоре он взбодрился и с улыбкой спросил:

— Что вы думаете о Мэрилин Монро?

— Я как-то мало о ней думал, — сказал Карл.

Бевилаква был явно озадачен.

— Разве вы не ходите в кино?

— Крайне редко.

Итальянец вознес хвалу американскому кино.

— В Италии нам в кино подсовывают нашу жизнь — можно подумать, мы без них ее не знаем.

И снова замолк. Карл заметил, что он сжимает в кулаке статуэтку горбуна в высокой шляпе и то и дело трет большим пальцем его злополучный горб — по поверью, это должно принести удачу.

Хорошо бы нам обоим, уповал Карл. Беспокойство, тревога никак не оставляли его.

Но по первому адресу — крашенному в рыжий цвет дому за железными воротами — их ждала неудача.

— На третьем этаже? — спросил Карл, с неудовольствием обнаружив, что успел уже здесь побывать.

— Верно. Как вы догадались?

— Я смотрел эту квартиру, — буркнул Карл. И вспомнил, что узнал об этой квартире из объявления. Если Бевилаква черпает свои варианты из газет, им лучше тут же распроститься.

— Почему она вам не подошла? — спросил итальянец, не в силах скрыть своего огорчения.

— Отопление никуда не годится. Гостиная еще обогревается газом, а спальни и вовсе не обогреваются. Они договаривались провести в сентябре паровое отопление, но все сорвалось — поднялись цены на трубы. При двух детях не очень-то хочется зимовать в холодной квартире.

— Олухи, — буркнул Бевилаква. — Привратник говорил, что отопление в полном порядке. Он сверился со своей бумажонкой.

— Есть квартирка в районе Прати, две отличные спальни плюс большая комната — столовая и гостиная разом. Мало того, в кухне холодильник, совсем как американский.

— О ней помещали объявления в газетах?

— Что вы! Мне о ней сообщил только вчера вечером мой брат, но за нее просят пятьдесят пять тысяч.

— Что ж, во всяком случае, надо ее посмотреть, — сказал Карл.

Перед ними предстал старинный дом, бывшая вилла, разбитая на квартиры. Через улицу раскинулся небольшой парк, где там и сям группами высились сосны. Бевилаква отыскал привратника, и тот повел их наверх, по дороге без устали нахваливая квартиру. И хотя от Карла не укрылось, что на кухне нет горячей воды, а значит, ее придется таскать из ванной, квартира ему понравилась. Но когда он заглянул в хозяйскую спальню, ему бросилась в глаза отсыревшая стена, вдобавок в ноздри шибал неприятный запах.

Привратник кинулся объяснять, что здесь прорвало водопровод, но не пройдет и недели, как его починят.

— Скорее канализацию, если судить по запаху, — сказал Карл.

— Но трубу на этой же неделе обязательно починят, — сказал Бевилаква.

— Нет, при такой вони мне здесь недели не прожить.

— Надо понимать так, что вы не хотите снять эту квартиру? — оскорбился итальянец.

Карл кивнул. Лицо Бевилаквы помертвело. Он высморкался, и они ушли. На улице Бевилаква взял себя в руки.

— Матери родной и то верить нельзя — вот времена настали! Только сегодня утром я звонил привратнику, и он уверял, что дом в полном порядке.

— Не иначе как он над вами подшутил.

— Это не меняет дела. У меня на примете есть исключительная квартира, но нам придется поторопиться.

Карл, больше для очистки совести, осведомился, где она находится.

Итальянец несколько смутился.

— В Париоли, в самом лучшем районе, да вы и без меня это знаете. Вашей жене не придется искать себе друзей — столько там американцев. И японцев, и индусов не меньше — вдруг вам по вкусу смешанное общество.

— В Париоли, — буркнул Карл. — И сколько же просят?

— Каких-то шестьдесят пять тысяч, — потупился Бевилаква.

— Каких-то? И все равно, за такие деньги там сдадут разве что конуру.

— Вот и нет, это очень славная квартирка — новехонькая, с большой супружеской спальней и спаленкой поменьше, при них все, что положено, включая прекрасную кухню. Ну а лично вам очень понравится великолепная лоджия.

— А вы сами-то видели эту квартиру?

— Я говорил с горничной — она уверяет, что владелец квартиры очень хочет ее сдать. Он на следующей неделе уезжает по делам в Турин. Горничная — моя старая знакомая. Она божится, что квартира — лучше не бывает.

Карл задумался. Шестьдесят пять тысяч лир — это примерно сто пять долларов.

— Ладно, — не сразу сказал он. — Давайте посмотрим эту вашу квартиру.

В последнюю минуту они вскочили в трамвай, отыскали два места рядом. На каждой остановке Бевилаква в нетерпении выглядывал в окно. По дороге он рассказал Карлу о своей тяжелой жизни. Он родился восьмым по счету из двенадцати детей, в живых осталось всего пятеро. Ни один из них ни разу не наелся досыта, хотя спагетти они наворачивали ведрами. На одиннадцатом году ему пришлось бросить школу и пойти работать. В войну его дважды ранили — раз американцы, когда наступали, и раз немцы, когда отступали. Отец его погиб во время бомбежки Рима союзниками, в той же бомбежке разворотило могилу его матери на Cimitero Verano[9].

— Англичане, те били прицельно, а американцы швыряли бомбы куда ни попадя. Вам хорошо — вы богатые. Карл сказал, что очень сожалеет о бомбежках.

— И все равно американцы мне больше нравятся, — продолжал Бевилаква. — Они похожи на итальянцев — у них тоже душа нараспашку. Вот почему я стараюсь им помочь, когда они приезжают сюда. Англичане, про них никогда не знаешь, что у них в душе. Цедят сквозь зубы. — Он помычал сквозь зубы.

По дороге к пьяцца Эуклиде Бевилаква спросил Карла, не найдется ли у него американской сигареты.

— Я не курю, — извиняющимся голосом сказал Карл.

Бевилаква пожал плечами и прибавил шагу.

Он привел Карла в новый дом на виа Аркимеде, вьющейся от подошвы до макушки холма. На ней стояли впритык жилые дома веселых цветов, опоясанные лоджиями. И Карлу пришла в голову мысль, что для него было бы пределом мечтаний поселиться в одном из этих домов. Как пришла, так и ушла, поскольку он тут же ее прогнал.

Они поднялись в лифте на шестой этаж, и горничная, брюнетка с щеками в темном пуху, повела их по чистенькой квартирке.

— За нее действительно просят шестьдесят пять тысяч? — спросил Карл.

Она подтвердила.

Квартира оказалась до того хороша, что Карл, обуреваемый поочередно то радостью, то страхом, стал молиться.

— Говорил же я, вам тут понравится, — сказал Бевилаква, потирая руки. — Я сегодня же составлю соглашение.

— Ну а теперь посмотрим спальню, — сказал Карл.

Но горничная сначала пригласила их на просторную лоджию — полюбоваться видом. Карла привело в восторг разнообразие стилей всех времен, от древних до новейших, — здесь некогда творилась история и все еще, пусть и сильно выродясь, текла, воплощаясь в море крыш, шпилей, куполов; а за ними вставал золотой купол собора святого Петра. «Дивный город», — подумал Карл.

— А теперь в спальню, — сказал он.

— Да, в спальню. — Горничная распахнула двустворчатые двери и провела его в «camera matrimoniale», просторную, прекрасно обставленную, с двумя внушительными кроватями красного дерева.

— Сойдут и эти, — сказал Карл, чтобы не выдать своей радости, — хотя вообще-то я предпочитаю двуспальные кровати.

— Я тоже, — сказала горничная, — но что вам мешает — поставите себе двуспальную.

— Они вполне сойдут.

— Сойдут-то они сойдут, только их здесь не будет, — сказала горничная.

— Что это значит? — напустился на нее Бевилаква.

— Мебель здесь не оставят. Все увезут в Турин. И снова прекрасная мечта Карла с размаху плюхнулась в лужу.

Бевилаква швырнул шляпу об пол — топтал ее, колотил себя по голове кулаками.

Горничная клялась, что предупредила его по телефону: квартиру сдают без мебели.

Он кричал на нее, она орала на него. Карл ушел совершенно разбитый. Бевилаква догнал его уже на улице. Было без четверти четыре — он опаздывал на работу. Придерживая шляпу, он несся вниз.

— Завтра я буду показывать вам умоомрачительную квартиру, — обернувшись, крикнул он Карлу.

— Только через мой труп, — сказал Карл.

По дороге в гостиницу его насквозь промочил проливной дождь, первый из бесконечных дождей той поздней осени.

А наутро, в половине восьмого, в их номере зазвонил телефон. Дети проснулись, Майк задал ревака. Карл, в некотором ужасе от предстоящего дня, нашарил надрывающийся телефон. За окном все еще лил дождь.

— Pronto[10].

Бевилаква, кто ж еще?

— Я позвонил вам из работы. Я находил квартиру, вы можете на нее ехать, если зажелаете, даже назавтра…

— Иди ты…

— Cosa?[11]

— С какой стати вы звоните в такую рань? Вы разбудили детей.

— Извините, — перешел на итальянский Бевилаква. — У меня для вас хорошие известия.

— Какие еще к черту хорошие известия?

— Я нашел для вас квартиру — высший класс, около Монте Сакро. Правда, в ней одна спальня, зато в комнате, которая служит гостиной и столовой, стоит двуспальная тахта, вдобавок есть еще и застекленная лоджия — там вы сможете работать, и комнатенка для прислуги. Гаража нет, ну да у вас ведь и машины нет. Просят за нее сорок пять тысяч — даже меньше, чем вы рассчитывали. Квартира на первом этаже, есть садик — вашим детям будет где играть. Ваша жена просто сойдет с ума от радости, когда увидит эту квартиру.

— И не только она, — сказал Карл. — А квартиру сдают с мебелью?

Бевилаква поперхнулся.

— Само собой.

— Само собой. Вы там были?

Бевилаква прочистил горло.

— Еще нет. Я только сию минуту узнал о ней. Мне о ней сказала наша секретарша, миссис Гаспари. Эта квартира помещается прямо под ее квартирой. К тому же у вас будет чудесная соседка. Я приду за вами в гостиницу в час пятнадцать, ни минутой позже.

— Вы не успеете. Лучше в два.

— Вы будете готовы?

— Да.

Но когда он повесил трубку, его еще пуще обуял ужас. Он почувствовал, что боится выйти из гостиницы, и поделился своими страхами с Нормой.

— Может, на этот раз мне пойти с тобой? — спросила она. Он подумал над ее предложением и отказался.

— Карл, бедняжечка!

— Тоже мне приключение.

— Не злобься, не надо! Я расстраиваюсь.

Позавтракали они в номере чаем, хлебом с джемом и фруктами. Они дрожали от холода, но, как оповещало прикнопленное к двери объявление, до декабря топить не будут. Норма натянула на ребят свитера. Оба были простужены. Карл раскрыл книгу, но сосредоточиться не мог, и в конце концов ему пришлось довольствоваться «Il Messaggero»[12].

Норма позвонила агентше; та сказала, что свяжется с ними, если подвернется что-то новое. Без двадцати два Бевилаква позвонил из вестибюля.

— Сейчас спущусь, — обреченно сказал Карл.

Итальянец, в насквозь промокших туфлях, стоял у двери. В руках он держал неизменный портфель и огромный зонт, с которого капало на пол, на этот раз он был без шляпы. Но даже дождь не смог пригладить его лохмы. Выглядел он довольно жалко.

Они вышли на улицу. Бевилаква, торопливо шагая рядом с Карлом, маневрировал, стараясь прикрыть их обоих зонтиком. На пьяцца Навона какая-то женщина кормила под дождем добрый десяток кошек. Она расстелила на земле газету, и кошки таскали с нее жесткие шнуры вчерашних макарон. На Карла снова нахлынула тоска.

Пакет с объедками, брошенный из окна, шлепнулся на зонтик и приземлился неподалеку. Объедки разлетелись. Из окна четвертого этажа высунулся бледный как мел мужчина и показал пальцем на кошек. Карл погрозил ему кулаком. Бевилаква, весь клокоча, повествовал о своей жизни.

— Я там работаю восемь лет, — и как работаю! — и чего я достиг: вначале мне платили тридцать тысяч лир в месяц, теперь пятьдесят пять. Балбес по левую руку от меня сидит около двери, так он одних чаевых огребает сорок тысяч в месяц, и за что, спрашивается? — только за то, что допускает посетителей к начальству. Дали б мне место у двери, я бы вдвое против него заколотил.

— Вы никогда не думали перейти на другую работу?

— А то нет, но мою нынешнюю зарплату мне нигде сразу не положат. И потом, минимум человек двадцать спят и видят, как бы сесть на мое место, да еще за половину моего оклада.

— Плохо дело, — сказал Карл.

— На каждый ломоть хлеба у нас как минимум двадцать, голодных ртов. Вам, американцам, повезло.

— В этом смысле да.

— А в каком нет?

— У нас нет ваших площадей.

Бевилаква дернул плечом.

— Можете ли вы после этого осуждать меня за то, что я хочу поправить свои дела?

— Разумеется, нет. Я желаю вам всех благ.

— А я желаю всех благ всем без исключения американцам, — заявил Бевилаква. — Я всегда стараюсь помочь им.

— А я — всем итальянцам и прошу только, чтобы они дали мне некоторое время пожить среди них.

— Сегодня все уладится. Завтра вы переселитесь. Моя жена вчера ходила целовать палец святого Петра.

Машины шли сплошняком, потоки мелюзги — «весп», «фиатов», «рено» — с ревом катили на них с обеих сторон, и хоть бы одна затормозила, дала им перейти дорогу. С риском для жизни они перебрались на другую сторону. На остановке, едва автобус свернул к обочине, толпа рванула к дверям. Народу натолкалось столько, что задние двери не закрылись, четверо повисло на подножке. «Все это я мог иметь и на Таймс-сквер», — подумал Карл.

Через полчаса они добрались до просторной, обсаженной деревьями улицы в нескольких минутах ходьбы от остановки автобуса. Бевилаква показал ему желтый жилой дом на ближайшем углу. Множество лоджий, подоконники уставлены цветочными горшками, ящиками с плющом, обвившим стены. Хотя на Карла дом произвел сильное впечатление, он запретил себе и думать об этом.

Бевилаква нервически нажал звонок — вызвал привратника. И снова принялся поглаживать горб деревянной фигурки. Из подвала вышел плотного сложения мужчина в синем халате. Мясистое лицо, черные усищи. Бевилаква сказал ему, какую квартиру они хотят посмотреть.

— Ничего не выйдет, — ответил привратник. — У меня нет ключа.

— Начинается, — буркнул Карл.

— Наберитесь терпения, — посоветовал Бевилаква.

Он заговорил с привратником на непонятном Карлу диалекте. Привратник ответил ему пространной речью на том же диалекте.

— Пойдемте наверх, — сказал Бевилаква.

— Куда наверх?

— К той даме, я же вам о ней говорил — секретарше из нашей конторы. Она живет на втором этаже. Мы спокойненько посидим у нее, пока не добудем ключ от квартиры.

— И где же он?

— Привратник в точности не знает. Он говорит, что это квартира одной contessa[13], но она пустила в нее своего хахаля. Теперь графиня выходит замуж и попросила хахаля съехать, а он прихватил ключ с собой.

— Да, задачка будет не из простых.

— Привратник позвонит поверенному графини — он ведает всеми ее делами. У него наверняка есть запасной ключ. Пока привратник будет звонить, мы посидим у миссис Гаспари. Она сварит нам кофе по-американски. И с ее мужем вы тоже сойдетесь — он работает в американской фирме.

— Бог с ним, с кофе, — сказал Карл. — Неужели никак нельзя хоть глянуть на эту квартиру? Откуда я знаю, а вдруг и ждать не стоит. Квартира ведь на первом этаже, наверное, можно заглянуть в окна?

— Окна закрыты ставнями, которые открываются только изнутри.

Они поднялись к секретарше. Секретарша, брюнетка лет тридцати с потрясающе красивыми ногами, улыбалась, обнажая в улыбке скверные зубы.

— Квартиру эту стоит смотреть?

— Она точь-в-точь такая же, как моя, и вдобавок при ней есть садик, Хотите посмотреть мою?

— Если позволите.

— Прошу.

Она показала ему всю квартиру. Бевилаква не пожелал покинуть диван в гостиной, где он пристроился с намокшим портфелем на коленях. Щелкнув замками, он достал из портфеля ломоть хлеба, стал вдумчиво его жевать.

Тут уж Карл перестал скрывать от себя, что квартира ему нравится. Дом был сравнительно новый, явно построенный после войны. Досадно, конечно, что спальня всего одна, но ее они отдадут ребятам, а сами будут спать на тахте в гостиной. Из застекленной лоджии выйдет отличный кабинет. Он выглянул из окна спальни, под ним был разбит садик — вот где раздолье ребятам.

— За квартиру и правда просят сорок пять тысяч? — спросил он.

— Совершенно верно.

— И она меблирована?

— С отменным вкусом.

— Почему графиня просит за нее так мало?

— У нее голова не тем занята, — прыснула миссис Гаспари. — Смотрите-ка, дождь кончился, вышло солнце. Это хорошая примета. — Она подошла чуть не вплотную к Карлу.

«Ну а для нее-то какой здесь интерес?» — подумал Карл и тут вспомнил, что ей причитается доля от бевилаквиных жалких трех процентов.

Губы его помимо воли зашевелились. Он и хотел бы не творить заклинаний, но ничего не мог с собой поделать. Стоило ему кончить заклинать судьбу, как он тут же начинал все сначала. Квартира замечательная, о таком садике для ребят можно только мечтать. Плата гораздо ниже, чем он рассчитывал.

В гостиной Бевилаква беседовал с привратником.

— Привратник не дозвонился поверенному, — подавленно сказал он.

— Попробую-ка я, — сказала миссис Гаспари. Привратник дал ей телефон и ушел. Она набрала номер поверенного, но ей сообщили, что сегодня его больше не будет на работе. Она спросила номер его домашнего телефона и позвонила ему домой. Короткие гудки. Подождав минуту, она снова набрала номер.

Бевилаква достал из портфеля два мелких жестких яблочка, одно протянул Карлу. Карл покачал головой. Итальянец очистил яблоки перочинным ножом, съел оба. Кожуру и огрызки бросил в портфель, щелкнул замками.

— А что, если снять дверь? — предложил Карл. — Ведь не так уж трудно вывинтить петли?

— Петли по ту сторону двери, — сказал Бевилаква.

— Я сильно сомневаюсь, что графиня согласится сдать вам квартиру, — оторвалась от телефона миссис Гаспари, — если вы вломитесь в нее.

— Будь этот хахаль здесь, — сказал Бевилаква, — я бы ему шею свернул, чтобы в другой раз неповадно было красть ключи.

— Все еще занято, — сказала миссис Гаспари.

— Где живет графиня? — спросил Карл. — Что, если мне съездить к ней на такси?

— По-моему, она недавно переехала, — сказала миссис Гаспари. — У меня был ее прежний адрес, а теперешнего нет.

— Привратник его знает?

— Не исключено.

Она позвонила привратнику по внутреннему телефону, но он отказался дать адрес, дал только номер телефона. Им ответила горничная, сказала, что графини нет дома; тогда они позвонили поверенному, но и на этот раз не смогли дозвониться. Карл уже начал беситься.

Миссис Гаспари позвонила телефонистке, назвала графинин номер телефона и попросила сообщить ее домашний адрес. Телефонистка нашла старый адрес, а новый у нее куда-то запропастился.

— Глупая история, — сказала миссис Гаспари. И снова набрала номер поверенного.

— Дозвонилась, — объявила она, отведя трубку в сторону. — Buon giorno, Avvocato[14]. — Голос у нее был сама сладость.

Карл слышал, как она спрашивает поверенного, нет ли у него запасного ключа, поверенный отвечал ей минуты три, не меньше.

Она брякнула трубку на рычаг.

— У него нет ключа. По всей видимости, второго ключа вообще нет.

— К черту, с меня довольно. — Карл встал. — Я возвращаюсь в Соединенные Штаты.

Снова хлынул дождь. Раскат грома расколол небо, и Бевилаква, в ужасе выпустив из рук портфель, вскочил.

— Все, я пас, — сказал Карл Норме на следующее утро. — Позвони агентам, скажи, что мы готовы платить семьдесят пять тысяч. Нам надо во что бы то ни стало выбраться из этой дыры.

— Не раньше, чем мы поговорим с графиней. Я расскажу ей, как мы бедствуем, разжалоблю ее.

— Это ничего не даст — ты только попадешь в неловкое положение, — предостерег ее Карл.

— И все равно, прошу тебя, позвони ей.

— У меня нет ее телефона. Я не догадался его узнать.

— Разыщи его. Ты же у нас занимаешься изысканиями — тебе и карты в руки.

Он решил попросить графинин телефон у миссис Гаспари, но вспомнил, что она на работе, а ее рабочего телефона у него нет. Восстановив в памяти графинин адрес, он нашел по справочнику телефон привратника. Позвонил ему и попросил адрес графини и номер ее телефона.

— Я вам перезвоню, — сказал привратник, не прекращая жевать. — Дайте мне ваш номер.

— Не стоит. Дайте мне ее номер телефона, не тратьте времени зря.

— Графиня мне строго-настрого заказала давать ее телефон чужим людям. Ей потом обрывают телефон.

— Я не чужой человек. Я хочу снять ее квартиру. Привратник откашлялся.

— Где вы остановились?

— В гостинице «Сестра Цецилия».

— Через пятнадцать минут я вам перезвоню.

— Будь по-вашему. — И Карл назвал привратнику свою фамилию.

Через сорок минут зазвонил телефон, Карл взял трубку.

— Pronto.

— Синьор Шнейдер? — сказал мужской, слегка пискливый голос.

— Я у телефона.

— Разрешите представить, — без запинки, хоть и не без акцента сказал мужчина. — Я Альдо Де Веккис. Я получил бы удовольствие поговорить с вами лично.

— Вы квартирный агент?

— Не именно так, но дело зайдет о квартире графини. Я ее бывший житель.

— Тот, у кого ключ? — вырвалось у Карла.

— Это так есть.

— Где вы теперь?

— Под низом, в передней.

— Прошу вас, поднимитесь в наш номер.

— Простите, но если вы разрешите, я выберу говорить с вами здесь.

— Спускаюсь.

— Любовник явился, — сказал он Норме.

— О господи!

Он кинулся к лифту. В вестибюле его ждал тощий субъект в зеленом костюме, с брюками-дудочками. Лет около сорока, мелкие черты лица, лоснящиеся черные волосы, шляпа, заломленная с немыслимой лихостью. И хотя воротник рубашки у него обмахрился, выглядел он франтом. От него распространялся сильный запах одеколона.

— Де Веккис. — Он отвесил поклон. Лицо попорчено оспой, глаза бегают.

— Я — Карл Шнейдер. Как вы узнали мой телефон?

Де Веккис, похоже, пропустил вопрос мимо ушей.

— Я надеюсь, вам нравится пребывать у нас.

— Мне бы понравилось у вас еще больше, будь у меня где жить.

— Именно так. Какое впечатление вы выносите из Италия?

— Очень славные люди у вас.

— Их у нас водится слишком много. — Глаза Де Веккиса бегали по сторонам. — Где у нас имеется вероятность поговорить? У меня не много времени.

— Ну что ж. — Карл указал на комнатушку, где постояльцы писали письма. — Прошу сюда.

Они прошли к единственному в комнате столу, сели. Де Веккис сунул руку в карман, очевидно, за сигаретой, но ничего оттуда не вынул.

— Я не буду затрачивать ваше время, — сказал он. — Вы хотите квартиру, которую повидали вчера? Я хочу, чтобы вы ее получили: она очень желанная. У нее также есть розовый сад. Летом, когда в Риме очень горячий вечер, он причинит вам радость. Но я пойду прямо к практическому делу. Вы не возражаете вложить не очень много денег, чтобы иметь право входа?

— Это вы о ключе? — и без того знал, но не удержался от вопроса.

— Именно так. Говоря правду, я сейчас стесняюсь в средствах. Прибавьте психологические тяжести, продукт разрыва с женщиной нелегкого поведения. Представляю вам рисовать себе мое состояние. Вопреки этому я предлагаю вам симпатичную квартиру и, насколько я знаю, спрашиваю не высокие деньги для американца. Я уверен, это имеет для вас стоимость? — попытался улыбнуться, но улыбка умерла, не успев родиться.

— Я аспирант, специалист по итальянской философии, — сказал Карл. — Я приехал в Италию, чтобы написать докторскую, и все свои сбережения вложил в эту поездку. На моем иждивении жена и двое детей.

— Я слушал, ваше правительство весьма расщедрилось на фулбрайтовские стипендии.

— Вы меня не так поняли. Я не получаю стипендии.

— Как бы там ни бывало, — Де Веккис забарабанил пальцами по столу, — но я запрашиваю за ключ восемьдесят пять тысяч.

Не щадя его чувств, Карл расхохотался.

— Не понимаю.

Карл встал.

— Я запрашиваю лишнюю цену?

— Немыслимую.

Де Веккис нервически потер лоб.

— Очень хорошо, раз не все из американцев богатые — вы видите, я не пристрастный, — я сокращаю цену напополам. За сорок тысяч лир, менее месячной платы, я даю вам ключ.

— Благодарю покорно. Этот номер не пройдет.

— Что это? Я не понял ваши выражения.

— Мне это не по карману. Мне еще придется платить комиссионные агенту.

— Вот что? Если так, вам необходимо плевать на него. Я выдам приказ привратнику, и он допустит вас сразу переехать. Сегодня же вечером, если у вас будет такое пожелание. Поверенный графини составит соглашение. И хотя любовникам графини с ней нелегко, жителям с ней хорошо.

— Я и рад бы плюнуть на агента, — сказал Карл, — да не могу.

Де Веккис пожевал губу.

— Я сокращаю до двадцати пяти тысяч, — сказал он, — но это мое полностью последнее слово.

— Благодарю, не стоит. Я не унижусь до взятки.

Де Веккис встал, его мелкое, с кулачок, лицо окаменело, помертвело.

— Такой народ, как вы, и заталкивает нас в руки коммунистов. Вы лезете из кожи наружу, чтобы купить нас: наши голоса, нашу культуру, и еще рискуете говорить о взятках. — Выскочил в вестибюль — и был таков.

Через пять минут раздался телефонный звонок:

— Пятнадцать тысяч, ниже я не могу опуститься. — Голос у него совсем сел.

— Ни цента, — сказал Карл. Норма вытаращила на него глаза. Де Веккис бросил трубку.

Позвонил привратник. Перевернул весь дом, сказал он, но графинин адрес не отыскался.

— Ну а как насчет номера ее телефона? — спросил Карл.

— У нее изменился телефон, когда она переехала. И у меня перепутались эти два телефона — новый и старый.

— Послушайте, — сказал Карл. — Я расскажу графине, что вы подослали ко мне Де Веккиса вести переговоры насчет ее квартиры.

— Интересно, это как же вы ей расскажете: вы не знаете ее телефона, — полюбопытствовал привратник. — Его нет в справочнике.

— Узнаю у миссис Гаспари, когда она придет с работы, позвоню графине и расскажу, чем вы тут занимаетесь.

— А чем я занимаюсь? Ну скажите, чем.

— Вы подослали ко мне ее бывшего любовника, от которого она хочет избавиться, чтобы он выманил у меня деньги: заставил заплатить за то, к чему никакого касательства не имеет, то есть за графинину квартиру.

— Зачем же так, давайте как-нибудь договоримся, — сказал привратник.

— Если вы сообщите мне адрес графини, я дам вам тысячу лир. — У Карла уже язык не ворочался.

— И тебе не стыдно? — бросила ему Норма, оторвавшись от раковины, где она затеяла постирушку.

— Надо бы набавить, — канючил привратник.

— Только после переезда.

Привратник сообщил ему фамилию графини и ее новый адрес.

— Только не говорите, как вы его узнали.

Карл побожился, что не скажет.

Опрометью бросился вон из гостиницы, сел в такси и поехал на другой берег Тибра в пригород, на виа Кассиа.

Горничная графини впустила Карла в ошеломляющие своей роскошью апартаменты, с мозаичными полами, золоченой мебелью и мраморным бюстом прадеда графини в передней, где его оставили дожидаться хозяйки. Минут через двадцать графиня, невзрачная дама за пятьдесят, с вытравленными перекисью волосами, черными бровями, в коротеньком, в обтяжку платье, вышла к нему. Руки у нее были морщинистые, зато бюст необъятный, и благоухала она как целая клумба роз.

— Попрошу вас побыстрее изложить, что вам нужно, — сказала она раздраженно. — Масса дел. Подготовка к моей свадьбе в полном разгаре.

— Графиня, — сказал Карл, — извините, что я так бесцеремонно ворвался к вам, но мы с женой испытываем жестокую нужду в квартире, а мне известно, что у вас пустует квартира на виа Тиррено. Я американец, изучаю итальянскую жизнь и нравы. Вот уже без малого месяц, как мы в Италии, и до сих пор живем в третьеразрядной гостинице. Жена совсем замучилась. Ребята жестоко простужены. Я охотно заплачу пятьдесят тысяч лир вместо назначенных вами сорока пяти, если вы будете так добры и разрешите нам переехать сегодня же.

— Не забывайтесь, — сказала графиня. — Я родом из славящейся своей честностью семьи. Не пытайтесь меня подкупить.

Карл вспыхнул.

— Я хотел доказать на деле, что у меня самые добрые намерения.

— Как бы там ни было, моей недвижимостью ведает мой поверенный.

— У него нет ключа.

— Почему?

— Его унес прежний жилец.

— Вот дурак, — сказала она.

— У вас случайно нет запасного ключа?

— Я никогда не завожу запасных ключей. С ними одна морока — никогда не знаешь, какой от чего.

— А нельзя ли заказать ключ?

— Спросите моего поверенного.

— Я звонил ему сегодня утром — его нет в городе. С вашего позволения, графиня, я решусь сделать одно предложение. Нельзя ли взломать окно или дверь? Расходы на починку я возьму на себя.

Глаза графини полыхнули.

— Ни в коем случае, — сказала она заносчиво. — Разрушения моей собственности я не потерплю. Хватит с нас разрушений — мы ими сыты по горло. Вы, американцы, понятия не имеете, что нам пришлось испытать.

— Зато у вас будет положительный жилец — неужели это для вас ничего не значит? Зачем квартире пустовать? Скажите только слово, и через час я привезу деньги.

— Приходите через две недели, молодой человек, тогда у меня кончится медовый месяц.

— Через две недели я, может быть, испущу дух, — сказал Карл.

Графиня рассмеялась.

На улице он столкнулся с Бевилаквой. Фонарь под глазом Бевилаквы дополняло удрученное выражение лица.

— Вы меня предали, так надо понимать? — пресекающимся голосом спросил итальянец.

— Что значит «предал»? Вы что, Иисус Христос?

— До меня дошло, что вы ходили к Де Веккису, упрашивали его отдать вам ключ — хотели переехать тайком от меня.

— Подумайте сами, как я мог бы скрыть от вас свой переезд, если квартира вашей приятельницы миссис Гаспари прямо над графининой? Едва я перееду, она кинется звонить вам, и вы сломя голову примчитесь за своей долей.

— Правда ваша, — сказал Бевилаква. — Я как-то не сообразил.

— Кто поставил вам фонарь под глазом? — спросил Карл.

— Де Веккис. Сильный, черт. Я встретил его у дверей квартиры, попросил ключ. Мы схватились, он заехал мне локтем в глаз. Как ваши переговоры с графиней?

— Не очень удачно. Вы пойдете к ней?

— Вряд ли.

— Пойдите к ней и, ради всего святого, попросите разрешить мне переехать. Соотечественника она скорее послушает.

— Лучше я сяду на ежа, — сказал Бевилаква.

Ночью Карлу приснилось, что они переехали из гостиницы в графинину квартиру. Дети резвятся в саду среди роз. Утром он решил пойти к привратнику и предложить ему десять тысяч лир, если тот сделает новый ключ, а уж как они это устроят — будут снимать дверь или не будут, — не его печаль.

Когда он подошел к дверям квартиры, перед ней уже стояли Бевилаква с привратником, а какой-то щербатый тип ковырял в замке изогнутой проволочкой. Через две минуты замок щелкнул, дверь открылась.

Они переступили порог — и у них перехватило дыхание. Совершенно убитые, они переходили из комнаты в комнату. Мебель была изрублена, притом тупым топором. Над вспоротым диваном дыбились пружины. Ковры изрезаны, посуда разбита, книги изорваны на мелкие клочки, а клочки раскиданы по полу. Белые стены все, за исключением одной, в гостиной, залиты красным вином, а та исписана нецензурными словами на шести языках, аккуратнейшим образом выведенными огненного цвета помадой.

— Mamma mia[15]. — Щербатый слесарь осенил себя крестным знамением.

Привратник позеленел на глазах. Бевилаква залился слезами.

На пороге возник Де Веккис в неизменном лягушачьем костюме.

— Ессо la chiave![16] — Он ликующе потрясал ключом над головой.

— Мошенник! — завопил Бевилаква. — Мразь! Чтоб тебе сгнить! Он только и думает, как бы погубить меня, — крикнул он Карлу. — А я — его! Иначе мы не можем.

— Не верю, — сказал Карл. — Я люблю эту страну.

Де Веккис запустил в них ключом и бросился наутек. Бевилаква — глаза его пламенели ненавистью — увернулся, и ключ угодил Карлу прямо в лоб, оставив отметину, которая, сколько он ни тер, никак не желала сходить.