Шотландская сказка

5

Тревожная мгла уже окутала эдинбургские предместья. Силуэты деревьев теряли привычные очертания и приобретали какие-то фантастические формы. Дуб, росший неподалеку от поместья, сейчас казался Свонн каким-то чудищем: страшным одноглазым великаном, циклопом, выбравшимся из сказки и попавшим во владения Уллина Макферна… Девушка попыталась стряхнуть с себя видение, но старый, с детства знакомый дуб по-прежнему смотрел на нее единственным глазом и, вытянув жилистые руки-ветви, словно грозил ей пальцем.

Свонн открыла дверцу автомобиля, сунула таксисту несколько хрустящих бумажек, явно превысивших его скромные ожидания, и, хлопнув дверцей, направилась в сторону высоких стрельчатых ворот. Все время, пока она ехала в машине, ее не оставляла смутная тревога, ощущение беды, угрозы, нависшей над ней. Свонн не понимала, откуда исходит эта угроза, но чутье подсказывало ей, что грозе, которой она боялась и ждала, суждено разразиться совсем скоро. И предчувствия ее не обманули…

Свонн миновала узкую тропинку, ведущую к черному ходу, и прошмыгнула в заднюю дверь, предназначенную для слуг. В коридоре было темно, хоть глаз выколи, и рука Свонн пустилась блуждать по стене в поисках выключателя. Внезапно ее пальцы нащупали что-то мягкое и теплое. Свонн вздрогнула, отдернула руку и попыталась узреть сквозь темноту, что же все-таки это было. Глаза, уже привыкшие к потемкам, разглядели очертания чьей-то массивной фигуры. Вскрикнуть от неожиданности Свонн не успела: обладатель внушительной фигуры зажег свет раньше, чем девушка смогла озвучить свои эмоции. Нельзя сказать, чтобы Свонн была ошарашена, увидев Уллина в том месте, где он никак не должен был находиться, — предчувствие намекало ей, что произойдет что-то подобное. Но все же то, что Уллин сейчас не спал в своей комнате, мирно похрапывая после оглушительной порции виски и громких речей, было странно…

Раньше, еще до встречи с Патриком, Свонн в этот день до позднего вечера могла спокойно болтаться по городу с подружками, не боясь того, что отец ее хватится, — он напивался на празднике до такого состояния, что на следующее утро ровным счетом ничего не помнил. Однако сегодня программа праздника почему-то была изменена: Уллин был удивительно трезв и до сих пор не спал. Свонн оставалось только догадываться о том, что явилось причиной перемены отцовских планов, и от догадок, всплывающих в голове, у Свонн холодели руки… Решив сделать вид, что ничего не произошло (правда, надежда на то, что этот номер пройдет, исчезла уже тогда, когда Свонн увидела глаза Уллина — холодные и злые), девушка попыталась завязать непринужденный разговор:

— Привет, пап! Я думала, ты уже спишь… — начала было Свонн, но Уллин посмотрел на нее с такой нескрываемой злостью, что она испуганно смолкла.

Отец, хотя он никогда не поднимал на нее руку, пугал ее сейчас: здоровые кулаки были плотно сжаты, лицо демонстрировало какую-то упрямую решимость. А глаза… На что были похожи эти глаза! В них бушевали гигантские волны, стонали деревья от горного ветра, ломались дома, улетали в небо крыши, стальная молния рассекала вселенную… В этих глазах было что-то стихийное — словно древний титан вышел из глубины веков и смотрел на нее этими невероятными глазами. Сердце Свонн сжалось — почуяло беду. Холодные пальцы тщетно кутались в край плаща — они не могли согреться. Страх окутал Свонн невидимой пеленой, его тонкие, щекочущие щупальца сразу же проникли в душу и заставили Свонн содрогнуться.

— Почему я не сплю?! — загрохотал Уллин. — Это я у тебя хотел бы спросить, дорогая доченька! Почему я не сплю?! Да потому что ты болтаешься черт знает где в такой час! Болтаешься в одиночестве, как уличная девка, как…

— Папа! — попыталась остановить его Свонн. — Прошу тебя! — В голове у нее крутилась только одна мысль: знает или не знает… Как жаль, что она не может спросить его об этом сразу, чтобы не мучиться больше и не выслушивать оскорбления, которые она совершенно не заслужила.

— Как ты ведешь себя? Что ты себе позволяешь? — Голос Уллина становился все громче, и все теснее сдавливали душу Свонн щупальца страха. — Для чего я воспитывал тебя, давал тебе образование?! Разве для того, чтобы ты увлеклась всеми этими новомодными веяниями? Этой грязью и развратом? Чему тебя учили в твоем университете? Тому, чтобы ты обманывала отца и отступалась от обычаев своих предков?

Знает, похолодела Свонн. Знает… Неужели он видел их с Патриком? Что же теперь будет? С ней, с ним, с их чувствами? Отец вне себя от ярости, сейчас он способен на все, что угодно… Лишь бы только оказалось, что он не видел Патрика, лишь бы не видел! Сердце Свонн учащенно колотилось, от этого непрекращающегося тиканья внутри себя она перестала разбирать слова-выкрики отца. А старый Уллин, по всей видимости, решил выплеснуть на нее весь свой праведный гнев.

— У тебя ведь есть жених, черт тебя подери! Жених, с которым я обручил тебя еще в младенчестве! Чем Коннен не угодил тебе?! Знаменитый, доблестный род… Сын такого человека, как сэр Майкл Лин! Молодой, красивый, умный парень…

Свонн, замкнувшаяся было в своем молчании, не выдержала и разразилась гневной тирадой:

— Но я не просила тебя выбирать мне жениха! Я никогда не хотела жить в этом Средневековье, которое ты с рождения навязал мне! Пойми, мне ничего этого не нужно: ни твоих денег, ни поместья, ни наследства! И уж тем более, мне не нужен жених, о котором я ровным счетом ничего не знаю, кроме того, что он «доблестного рода» и «сын такого отца»! Послушай, что ты несешь, отец! Мы живем в двадцать первом веке, а ты продолжаешь мыслить категориями каких-то темных времен!

Свонн будто прорвало, и теперь она не хотела останавливаться. Все, что накопилось в ее душе за долгие годы, требовало выхода, и Свонн с наслаждением бросала обвинения и упреки в лицо Уллину. Еще бы — она так долго терпела, так долго подчинялась тому, что было ей чуждо…

Уллин выслушивал ее упреки, пытаясь понять, что он упустил, чего недоглядел в воспитании дочери. Ее речи, полные злости и недоверия, резали его ножом по сердцу. Как она может не только идти против его воли, но и говорить такие вещи о своем отце? О человеке, который воспитал ее, отдал ей все самое лучшее: любовь, нежность, отцовское тепло?

— Послушай меня! Впервые в жизни послушай! — продолжала Свонн. — Ведь сейчас с тобой говорит твоя дочь, настоящая, реальная дочь, а не та средневековая девушка, которую ты придумал, создал в своем воображении…

— Что ты несешь? — Уллин стукнул кулаком по стене, и от этого удара под потолком запрыгала лампа. — Что значит — средневековая?

— Слепо соблюдающая обычаи и законы, которые ты навязываешь…

— Не я! Дурья твоя голова! Так жили наши предки, и не нам их судить!

— Я не собираюсь их судить, но и не намерена больше жить по твоим правилам, по старым законам! Я не выйду замуж за Коннена! Этот человек мне безразличен. Я не знаю его, не люблю его, и мне наплевать на то, что ты сосватал меня, лежащую в колыбели!

Уллина аж перекосило от злости. Такой дерзкой выходки от собственной дочери он не ожидал… Он посмотрел в синие, льдистые глаза Свонн и понял, что его маленькая дочурка уже давно превратилась во взрослую девушку, которая жаждет сама управлять своей жизнью. А он-то, старый дурак, даже не заметил этой метаморфозы… Свонн до сегодняшнего дня была для него «малышкой», любимым ребенком, которого ему все еще хотелось баловать и качать на руках. Как же так! Как же могло случиться, что его маленькая дочурка не хочет больше слушаться своего папу?! Как же могло случиться, что теперь она шляется по улицам с каким-то взрослым, чужим мужчиной и он, возможно, держит ее в объятиях, целует ее?!

— Кто он? — глухо спросил Уллин.

— Он? — Свонн попыталась изобразить удивление, однако ей это плохо удалось. Одна мысль о том, что отец может сделать с Патриком, приводила ее в ужас. Стоя на ватных, подкосившихся от волнения ногах, Свонн старалась смотреть отцу в глаза, не отводить взгляда и держаться как можно более уверенно. Она чувствовала — от того, как она выдержит это испытание, будет зависеть ее будущее. Или отец почувствует слабинку и сломает ее, или… — Ты о ком?

— Не прикидывайся дурочкой, Свонн, — сверкнул глазами Уллин. — Ты, может быть, и распущенная, но уж точно не дура. Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь. Тот мужчина, с которым тебя видели на побережье Ферт-оф-Форт.

Видели! Если бы она не боялась выдать себя, то вздохнула бы с облегчением. Видели… Значит, отец не знает, кто ее возлюбленный. Значит, кто-то следил за ними по указке отца… Это, конечно, скверно, но уже лучше, чем то, что могло быть, если бы отец сам был свидетелем их свидания… Пальцы Свонн теребили жемчужное ожерелье, лаская каждую бусину, попавшуюся им на пути. Слава Богу, что отец не видел их вместе… Иначе гроза, случившаяся этим вечером, превратилась бы в настоящий ураган.

— Не знаю, о ком ты, — холодно ответила Свонн.

Когда она поняла, что отец не видел ее в объятиях Патрика, у нее словно открылось второе дыхание: она почувствовала себя гораздо увереннее и нашла в себе силы отрицать все до конца.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я, Свонн. Не валяй дурака, дочурка. Лучше уж признайся сейчас, потом хуже будет… Потом я узнаю обо всем сам, и тогда пощады не жди. Что касается твоей свадьбы с Конненом, я поспешу назначить дату, пока никто не узнал о том, что ты позоришь род Макфернов…

— Ты спятил, папа? — в ужасе спросила Свонн. — Что ты несешь? В каком ты веке, очнись! Сейчас уже никто не считает, что девушка «позорит род», если гуляет по улице с парнем…

— Так значит, ты признаешь, что парень все-таки был? — Свонн прикусила язык, которым только что подтвердила свою виновность. — Я все знал, но мне хотелось услышать это от тебя…

— Я не выйду за Коннена, — перебила его Свонн.

— Тогда ты не увидишь от меня ни пенса!

— Мне наплевать. У меня есть работа в университете, и я смогу себя прокормить. В твоих деньгах я не нуждаюсь.

— Отлично! — гаркнул Уллин. — Великолепно! Только, прежде чем добраться до университета, тебе придется выбраться из дома! Джон! — позвал он слугу, который не замедлил появиться. — Молодая леди под домашним арестом. Потрудитесь отвести Свонн в ее комнату и закройте дверь на ключ.

— Ты не посмеешь! — выкрикнула Свонн и кинулась было к двери, но Уллин преградил ей дорогу своим массивным телом. — Не имеешь права!

— Я покажу тебе — право! Марш в свою комнату! Будешь сидеть там до самого замужества. Отмаливать грехи!

— Какие грехи?! — Свонн в ужасе смотрела на отца, который в эту минуту казался ей настоящим безумцем. — Какие еще грехи?! То, что ты совершаешь сейчас, — вот настоящий грех!

— Джон, — ледяным голосом скомандовал Уллин, — уведи ее наверх и закрой дверь! Убежит — тебе никогда не найти работу. И не только у меня, поверь.

Джон, сорокалетний мужчина с вечно взъерошенными, рано поседевшими волосами, с незапамятных времен служил в поместье Макфернов. Слова Уллина насчет работы заставили его страшно побледнеть и съежиться. Что не удивительно — на руках у него была жена и двое маленьких детей, которые кормились только за счет его заработка. Уллин знал, чем испугать беднягу. Свонн прекрасно относилась к Джону — всегда подбрасывала ему денег, жене отдавала платья, детям покупала сладости. И поэтому сейчас бедняга Джон стоял перед тяжелым выбором: обидеть человека, который много лет делал ему добро, или вылететь с работы без какой-либо надежды устроиться в дальнейшем. Уж Уллин постарается, чтобы ни в один приличный дом его не взяли. Джон посмотрел на Свонн каким-то тоскливым, собачьим взглядом, потом перевел глаза на Уллина и пробормотал:

— Я… сэр… не могу…

— Что? — загремел Уллин. Еще и слуги вздумали бастовать в его доме! — Вон отсюда! Сдохнешь нищим на помойке, это я тебе обещаю!

Свонн чуть не заплакала, до того ей стало жалко несчастного Джона. Он потеряет работу, а его поступок все равно ничего не изменит. Не один слуга, так другой… Свонн все равно запрут в комнате, потому что Уллин не выпустит ее из дома… Она взглянула на Джона с благодарностью и подмигнула одним глазом: мол, дело житейское, я все пойму. Джон понял ее намек. Лицо его просветлело, он шагнул к Свонн.

— Пойдемте, мисс… Я отведу вас в комнату.

— Так-то лучше… — Гнев Уллина немного стих. В своем доме он терпеть не мог непокорства, а сегодня его было более чем достаточно. — Сиди и думай, — обратился он к Свонн. — Еду и… что там тебе еще нужно… будут носить… Надеюсь, хоть каплю благоразумия тебе это прибавит.

— Ты пожалеешь об этом. Горько пожалеешь, — сквозь зубы процедила Свонн и, гордо подняв голову, направилась за Джоном.

Побег без помощника был вряд ли возможен — комната Свонн находилась слишком высоко. Для того, чтобы выбраться, ей понадобилось бы спускаться с балкона, а упасть с такой высоты… Б-р-р… Свонн поежилась, представив эту картину. Нет уж. Лучше обойтись без радикальных мер и прибегнуть к хитрости. Но как? Упрямый Уллин сдержит свое слово и не выпустит дочь до самой свадьбы. Неужели ей придется, как в классическом романе, бежать из-под венца? Нет, это слишком сложно. И глупо. Необходимо придумать что-то другое… Но что? Около двери ее караулил несчастный Джон, которому грозило увольнение. Не может же она так подводить беднягу… С другой стороны, что ей еще остается?

Уже несколько часов Свонн ломала голову над тем, как оповестить о случившемся Патрика. Уж он-то наверняка что-нибудь придумает. Если, конечно, захочет… После свидания на побережье Свонн одолели серьезные сомнения по этому поводу. Слишком уж прохладно Патрик отнесся к новости о том, что его любимую выдают замуж. Где же пресловутые клятвы верности, крики: «Не покидай меня, любимая, я все для тебя сделаю!», предложение руки и сердца? Где широкий ассортимент высказываний, который предлагают в этих случаях любовные романы? Конечно, Свонн и не рассчитывала ни на что подобное, однако ей хотелось услышать хотя бы горечь в голосе Патрика… Но ее почему-то не было. Неужели она была нужна ему лишь как игрушка? Как красивое, дорогое украшение, которое можно надеть на выход, но для повседневной носки не пригодное? Или его все-таки интересовало приданое, которое дал бы за нее Уллин? А когда выяснилось, что законным способом Свонн не получить, Патрик отступил… Но ведь он всегда знал о том, что отец Свонн едва ли одобрит ее встречи с каким-то владельцем паба. Вот если бы Патрик носил фамилию Макдак или Макряк, тогда был бы совсем другой разговор… Да и потом, Патрик Майлз никогда не заикался о женитьбе… Свонн оставалось только теряться в догадках о чувствах, которые испытывает к ней любимый. И сейчас, в самый нелегкий период ее жизни, ей пришлось признать, что в их паре любить себя позволяет Патрик, а любит она, Свонн…

И все же он должен знать о том, что случилось. Пусть он оставит ее, испугавшись трудностей, пусть разочарует ее своим бездействием. Пусть она будет убита его безразличием. Но у нее должно быть самое главное — определенность. Если она не узнает сейчас о том, что собой представляет Патрик, то не узнает об этом никогда. И как же она сможет любить человека, который не проявил себя в тот момент, когда это было наиболее важно?

Чтобы связаться с Патриком, Свонн нужно было увидеться с Дженнет, которая все это время выступала в роли их письмоносца. Эта умудренная опытом женщина — самый близкий для Свонн человек — неоднократно предупреждала девушку, что ее влюбленность закончится очень плохо. «Твой отец никогда не смирится с тем, что предки Патрика не родовиты… А уж тем более с тем, что они не шотландцы», — частенько говорила она Свонн. Впрочем, Свонн прекрасно знала об этом и сама, но пресловутое упрямство Макфернов брало верх над объективностью. Но главным было, конечно же, не упрямство. Свонн действительно любила этого сероглазого мужчину, несмотря на то, что его фамилия не была занесена в книгу шотландских кланов и не была известна Главному Герольду. Такие вещи могли заботить только ее помешанного на старине отца…

Правда, и с Дженнет связаться сейчас было не намного легче, чем с Патриком. Разгневанный Уллин едва ли допустит к ней кого-нибудь, кроме Джона, сидящего под дверью, как собака на цепи. Свонн от всего сердца сочувствовала бедняге, которому эта служба была явно не по нутру. Слава Богу, ей удалось подмигнуть ему так, что отец не увидел, иначе прощай будущее Джона и всего его семейства… И все же, как ей увидеться с Дженнет? Оставалось рассчитывать только на то, что та сама узнает о беде «своей девочки» и найдет способ проникнуть к ней…

Свонн чуть было не плакала от досады. Больше всего ее бесили беспомощность, ограниченность ее действий. Она чувствовала себя маленькой мышкой, попавшей в мышеловку, до которой скоро доберется прожорливый соседский кот. Она попыталась представить Коннена Лина в роли кота, и это ей удалось. Правда, кот был вовсе не злым и не прожорливым, а маленьким, симпатичным котенком… Странно, но к сыну сэра Майкла, к своему будущему жениху Свонн уже не испытывала отвращения. Он показался ей неплохим парнем, хотя, конечно же, этого было недостаточно, чтобы выходить за него замуж. Интересно, как он относится к тому, что вытворяют их обезумевшие отцы?

Взглянув на настенные часы, тихо тикающие в темноте, Свонн поняла, что пора укладываться спать. Утро вечера мудренее. Может быть, на свежую голову ей удастся придумать что-нибудь дельное, а может, до нее доберется Дженнет. Завтра может произойти все, что угодно. Поэтому сейчас она попробует забыть о своих неприятностях, расслабиться и уснуть.

Свонн встала с огромного кресла, на котором любила сидеть с ногами и подолгу мечтать, стащила с себя нарядное платье, сняла ожерелье и накинула пеньюар. Да, денек выдался необычный. Прямо-таки наполненный впечатлениями… Свонн подняла одеяло и юркнула в теплую постель. Как хорошо! Наконец-то она согрелась — после разговора с отцом ее колотил озноб. Наверное, от волнения.

Свонн сжалась в комочек и закрыла глаза, попробовав представить, что сейчас делает Патрик. Она любила эту игру. Еще в детстве, укладываясь в кровать, Свонн представляла себе, что могут делать в этот момент мать, отец, Дженнет или кто-нибудь из знакомых ей людей. Потом, на следующий день, она спрашивала их о том, что они делали в действительности. Конечно, угадывала она редко, даром ясновидения не наделил ее Господь. Но игра все равно казалась ей очень занятной, и она продолжала в нее играть. С возрастом это стало чем-то вроде привычки. Эта игра частенько успокаивала Свонн и позволяла ей заснуть.

Итак, что же делает сейчас Патрик? Свонн усилием воли отогнала от себя мысль о том, что они могут никогда больше не увидеться. Она представила себе маленький домик Патрика, в котором неоднократно бывала, его комнату, вопреки распространенному мнению о холостяцком беспорядке, находящуюся в идеальном состоянии. Представила себе его небольшую жесткую кровать, на которой они… нет, сейчас лучше не думать об этом… и Патрика, лежащего на этой кровати и глядящего в потолок…

Как бы ей хотелось, чтобы Патрик сейчас думал о ней, вспоминал об их поцелуях на побережье залива. Наверное, большой свет в его комнате сейчас погашен, горит только настенная лампочка-бра, сделанная в виде большого нежно-голубого колокольчика с серебристой окантовкой по краям лепестков. Патрик смотрит в пустоту, теребит рукой краешек одеяла и напряженно думает о тех словах, которые хотел сказать ей, Свонн, но не успел… Постепенно воображаемая комната Патрика исчезла, уступив место совершенно другой картине.

Серые, холодные волны набегают на берег. Линия горизонта утонула в промежутке между небом и океаном. Скалистый остров, со всех сторон обдуваемый ветрами, смотрит на Свонн тысячей глаз-камней. Ей холодно. Она не может согреться, потому что на ней нет ничего, кроме легкого летнего платьица, синего в белый горошек, которое она носила когда-то в детстве. Свонн пытается обхватить свое тело руками, чтобы хоть как-то согреть себя, удержать в себе тепло, которое выдувает из нее каждый порыв ветра.

Надеясь на то, что в глубине острова будет теплее, Свонн бежит от берега, оставляя за спиной пепельные волны. Но впереди лишь скалы, скалы, серые камни и снова скалы… И только где-то вдали, между стенами отвесных скал, виднеется голубой клочок озера. Но дойдет ли до него Свонн? Ей так холодно и страшно на этом одиноком каменном островке, со всех сторон окруженном безбрежной сталью океана… Порывы ветра усиливаются, треплют легкое платьице Свонн, готовы разорвать его на кусочки. Свонн кричит, но ее крики утопают в грохоте ветра и волн, бьющих о прибрежные скалы. Зачем она кричит? Ее все равно никто не услышит в этом Богом забытом месте… Неужели этот страшный остров станет ей могилой?

Свонн делает последнее усилие и деревянными от холода ногами пытается сделать несколько шагов. Но ветер сильнее — он плюет ей в лицо ледяным воздухом, заполняет разверзнутый криком рот, сбивает с ног. Он встает перед Свонн невидимой стеной, о которую разбивается ее последняя надежда спасти себя, добраться до тепла, если таковое вообще существует на этом проклятом острове. Свонн падает. Она опускает голову и видит под своими посиневшими от холода коленями не землю, нет, а прожорливую бездну, возникшую неведомо откуда и распростертую на много миль вперед. Это бездна, которую открыл для Свонн ветер, и теперь он дует ей в спину, подталкивая ее, стоящую на коленях, в страшную пропасть. Свонн цепляется пальцами за тот обрывок земли, который все еще находится под ней. Пытается отползти от пропасти, но ветер неумолимо гонит ее вниз. Еще миллиметр — и Свонн упадет… Но вдруг в ответ на ее крики она слышит голос, зовущий ее по имени. Обрадованная неожиданной подмогой, она поворачивается и видит чье-то лицо… И в тот же миг срывается вниз…

Дженнет Свидлхэм ахнула и всплеснула руками. Так она и знала — добром похождения Свонн не кончатся, влипнет она по самые уши, если Уллин Макферн хотя бы заподозрит неладное. Так и вышло.

— Даррен, — обратилась она к жене Джона, того самого, которому выпала участь сторожить Свонн, — как же это вышло? Чувствовала я, что беда близка… Наш-то с самого утра ходит злой, как вепрь… Ни слова не говорит — все молчит… Но такого не ожидала.

— Не знаю, как, — пожала плечами расстроенная Даррен. — Знаю только, что наш вчера вернулся тайком — никто его не видел — и караулил Свонн до самого ее возвращения. Потом они долго ссорились у черного входа, а после наш позвал Джона и приказал ему запереть Свонн в комнате до самой свадьбы. Джон отказался, а наш пригрозил, что оставит его без работы. Тут Свонн, дай Бог ей здоровьичка, подмигнула Джону — дескать, не лезь на рожон. Тот ее и запер.

— Надо бы к ней зайти, — задумчиво произнесла Дженнет.

— Надо, — Подтвердила Даррен. — Только когда нашего не будет. Джон тебя пропустит. Наш-то строго наказал никого к ней не впускать и ее не выпускать. Бедняжка даже по нужде должна теперь ходить с провожатым…

— Кошмар-то какой! — всплеснула руками Дженнет. — Да, не ожидала я, что Уллин Макферн дойдет до того, что дочь родную запрет, как пленницу какую…

— Ш-ш-ш! — прошипела Даррен и приложила палец к губам. — У нашего слух, как у зверя.

— Пусть слышит! — возмутилась Дженнет. — Я и сама к нему пойду и скажу… Я с детства Свонн вместо матери. Как ее родная-то померла, царствие ей небесное, так я со Свонн и вожусь. Что я, права, что ли, не имею, заступиться за свою девочку?

— Так-то оно так, — закивала головой Даррен. — Только не ходи к нему сейчас. Злой он, как черт, сама же видела… Рассчитает ненароком. Он у нас вспыльчивый — с горячей головы все может учудить.

— Верно… Да уж больно я хочу сходить к моей бедняжке…

— Дождись его отъезда. Не век же он будет здесь сидеть… А там и свидишься. Слушай, — в зеленых глазах Даррен сверкнули огоньки любопытства, — а кто тот кавалер, за которого ей досталось?

Дженнет огляделась по сторонам, словно в кухонных шкафах могли затаиться лишние уши, и таинственно зашептала:

— Только одно тебе скажу: без роду, без племени — наш его и за человека не посчитает — и даже не шотландец…

— Да, туго девочке придется, — покачала головой Даррен. — Нашему только шотландца подавай. Да и то не всякого — только родовитого. Как молодой Коннен Лин.

— Сердцу не прикажешь… Древняя мудрость, но до чего верная. Так и Свонн — полюбила, и все тут. Что теперь поделаешь? Только за Конненом ей не бывать, помяни мое слово. Макферны народ упрямый. И Свонн упрямая — может, еще упрямее отца. Нашла коса на камень!

— Да уж…

В коридоре загрохотали тяжелые шаги Уллина. Женщины отпрянули друг от друга и испуганно разбежались в разные углы кухни. Не то чтобы слуги считали Уллина Макферна («нашего», как они называли его между собой) тираном и деспотом, просто все отлично знали его характер. Если Уллин был зол, что бывало редко, но страшно, на глаза ему никто старался не попадаться. «С горячей головы» Уллин мог сделать все, что угодно: перебить всю посуду, рассчитать виноватого, пусть и хорошего слугу (а потом сокрушаться, что ему нет замены), растоптать в саду розы, посаженные заботливой рукой садовника… В гневе Уллин был страшен, и об этом знали все. Если раньше его могла остановить Свонн, которую он все-таки слушал даже в таком состоянии, то теперь заступнице самой требовалась зашита…

Прислуга Уллина так и не смогла забыть тот день, когда их хозяину надерзил маляр, пришедший красить беседки в саду. Ссора началась на пустом месте: Уллин попросил выкрасить беседку в красный — он очень любил этот цвет, — а маляр заявил, что это будет выглядеть безвкусно, потому что и поместье, и, соответственно, сад выполнены в стиле, не слишком-то сочетающемся с красным цветом. В общем, маляру бы промолчать, а не выказывать свои дизайнерские таланты, и все бы обошлось. Но парень оказался нрава независимого и упрямого и полез в жаркий спор с самим Уллином Макферном, отпустив в адрес последнего несколько крепких словечек. Через несколько минут парнишка-маляр, перепуганный до смерти, мчался к воротам поместья с криками о помощи. А следом за ним, грохоча башмаками, мчался Уллин Макферн с дедовским ружьем, до сего дня спокойно висевшим на стене в гостиной. Слава Богу, парнишка успел выскочить в ворота, торопливо открытые садовником, иначе Уллин пристрелил бы его, как зайца. Раздосадованный тем, что «проходимец» удрал безнаказанно, Уллин отыгрался на краске, которую маляр с перепугу оставил: изрешетил все банки, стоявшие у беседки.

Однако такие моменты в жизни Уллина Макферна и его слуг случались нечасто. В спокойные времена Уллин представлял собой щедрого и уступчивого хозяина, с которым можно было договориться и даже пропустить вместе парочку стаканчиков виски. Джону он платил так хорошо, что слуги в других домах могли умереть от зависти, а Дженнет он просто обожал и называл ее своей любимицей. В большие праздники, вроде Рождества, вечера Бернса и Самхэйна (как по старинке он называл Хэллоуин), слуги сидели с хозяевами за одним столом и Уллин всегда делал им дорогие подарки. Но солнечные будни иногда омрачались сильными грозами, как случилось и в этот раз…

Закончив дела в кухне, куда, слава Богу, не добрался Уллин, Дженнет отправилась в сад, чтобы напомнить садовнику о том, что хозяин попросил высадить у ограды кусты белого шиповника.

Положение Дженнет в поместье Макфернов. было особенным: она не только занималась кухней, но и выступала в роли управляющей — смотрела, чтобы каждый слуга выполнял свою работу, раздавала указания и следила за их выполнением. Одному Богу известно, как она умудрялась справляться со всеми обязанностями, но в поместье всегда царил порядок и Уллин был очень доволен ее работой. Он разговаривал с ней, как с равной, и лишь изредка, когда его «кусала в голову ядовитая пчела» (так частенько шутили слуги по поводу его выходок), Дженнет становилась обычной прислугой, на которую можно было накричать и топнуть ногой.

Уллин знал, что между Дженнет и Свонн сложились очень теплые, доверительные отношения, чему он всегда только радовался, но именно это и настораживало Дженнет сейчас. Почему Уллин ни о чем не спросил ее, человека, близкого его дочери? Значит, подозревает, сделала вывод Дженнет. Подозревает, но не имеет доказательств. Свонн никогда, даже под пытками, не выдала бы свою няню, в этом Дженнет была уверена. Поэтому уже почти не сомневалась в том, что Уллин Макферн сам догадался о ее причастности к похождениям дочери и лишь таится до поры, ожидая, что служанка выдаст себя сама.

Блуждая в своих тревожных мыслях, Дженнет вышла в сад. Но до садовника она так и не дошла. По дорожке, выложенной камнем, к дому направлялся почтальон. Интуиция подсказала Дженнет, что почтальона ей стоит встретить самой, не дожидаясь, пока хозяин спустится за письмами. Подхватив длинную юбку, Дженнет побежала навстречу почтальону.

— Здравствуйте, Джейкоб, — широко улыбнулась хитрая служанка. — Давненько мы вас не видели.

— Да и писем вам давно не было, — улыбнулся в ответ почтальон. — Сегодня у меня три письма. — Он залез в сумку, перекинутую через плечо, и извлек на свет три конверта. — Два для Уллина Макферна и одно для Свонн Макферн.

— Для Свонн? — сразу же напряглась Дженнет.

— Да, — подтвердил Джейкоб, — для молодой хозяйки.

— Прекрасно, — просияла Дженнет, с трудом скрывая волнение, — давайте их мне. Я передам хозяевам.

— Да, но… — неожиданно заколебался почтальон. — Как быть с этим? — Он вытащил одно из трех писем и показал его Дженнет. — Здесь написано: «Лично в руки».

— Да, верно. — Служанка взглянула на письмо. Именно оно было адресовано Свонн. Сердце Дженнет бешено заколотилось. Ей во что бы то ни стало нужно отвоевать письмо у почтальона, чтобы Уллин до него не добрался. — Все верно. Это как раз письмо Свонн. Только хозяйка… Ей… э-э… нездоровится… Не хочется ее беспокоить. А хозяин сейчас занят, — храбро лгала Дженнет. — Вы меня знаете столько лет, Дже-ейкоб, — игриво протянула она. — Неужели я не отдам письмо «лично в руки»?

Старина Джейкоб, ровесник Дженнет, тут же растаял. Ему нравилась эта бойкая толстушка с озорными глазами. Чего не сделаешь для женщин — особенно для тех, которые тебе симпатичны? А это было самым меньшим, что он мог сделать для Дженнет. Правда, почтальон сердцем чувствовал — что-то здесь не так. Слишком уж мисс Свидлхэм рвется заполучить эти письма… Немного помявшись, Джейкоб все же протянул служанке письма.

— Возьмите, Дженнет. Конечно же, я вам верю. Да и как можно не верить таким восхитительным глазкам.

Дженнет потупила глаза в притворной стыдливости и подарила Джейкобу одну из своих самых очаровательных улыбок.

— Вы так любезны…

После ухода Джейкоба — а почтальон ушел весьма довольный собой, ибо Дженнет умела убеждать мужчин в том, что они единственные и неповторимые, — служанка еще раз осмотрела письмо, адресованное Свонн. «Лично в руки»… Не иначе, от Патрика, подумала она. Но тогда почему он прислал письмо по почте? Ведь обычно в роли почтальона выступала она, Дженнет. Слишком опасно и неосмотрительно было пользоваться почтой…

— Эй, Дженнет! — послышался за ее спиной знакомый раскатистый голос. Дженнет вздрогнула и повернулась. На пороге дома стоял Уллин Макферн и сверлил ее испытующим взглядом. — Что это ты там притаилась? А ну-ка, иди сюда!

Дженнет попыталась понять, как можно притаиться на каменной дорожке, вокруг которой растет только газонная трава, но это ей не удалось. Предвкушая скорую расплату, она поплелась к хозяину, одновременно совершая за спиной разнообразные фокусы с письмами. Злосчастное письмо никак не хотело пропихнуться в карман, а карман никак не мог дотянуться до письма так, чтобы этого не заметил грозный Уллин. Тогда Дженнет решилась на невероятное. Уже оказавшись перед Уллином, она, мысленно перекрестившись, просунула письмо между ляжек. Однако ляжки ее были скрыты юбкой, поэтому, чтобы удержать письмо в таком положении, Дженнет пришлось изо всех сил стиснуть ноги и стоять в позе оловянного солдатика.

— Что это у тебя за спиной? — поинтересовался Уллин, который, будучи сегодня в отвратительном настроении, подозревал всех в самом худшем.

— Письма, — бледнея, ответила Дженнет.

— Ну!

— Пожалуйста… — Она протянула Уллину два письма, находившихся у нее в руках. В душе она молила Бога об одном: чтобы ей не пришлось бежать, прикрывая свой зад от пуль, как тому парнишке-маляру.

— Больше ничего? — вперил в нее глаза-рентгены Уллин.

— У меня две руки, — ответила Дженнет, сама удивляясь тому, как она может так спокойно дерзить Уллину, когда ее жизнь висит на волоске.

— А голов сколько?

Ну вот, начинается…

— Одна…

— Вот и береги ее, Дженнет. Если узнаю, что ты помогаешь Свонн… В общем, ты меня знаешь.

— Нехорошее вы задумали дело. Ох, нехорошее… — И куда ее сейчас-то несет? — Посадить родную дочь под замок!

К ее великому удивлению, Уллин даже не закричал на нее, а сказал спокойно:

— Не лезь, Дженнет. Хоть ты и была ей вместо матери, все равно не суйся. Я ей отец — я ее и замуж выдам. Пусть все будет, как положено. Не хочу, чтобы моя дочь позорила наших предков. Выйдет за Коннена, и дело с концом. А ты не лезь, иначе и тебе на орехи достанется. Не посмотрю, что на тебе весь дом держится.

Дженнет опустила голову. С ним не поспоришь. А еще это проклятое письмо, из-за которого ей и с места не сдвинуться…

— Что стоишь, потупилась? Куда шла-то?

— В сад, — проблеяла Дженнет, ожидая скорой расправы.

— Вот и иди… в сад, — махнул рукой Уллин. — Про шиповник не забудь.

— За ним и шла…

К огромной радости Дженнет, Уллин направился в дом. Она тут же вытащила письмо из «укромного местечка» и облегченно вздохнула.

— Чего только не вытерпишь… — прошептала она какому-то невидимому собеседнику… — Чего только не услышишь…

Свонн оглядела себя в зеркало. Хороша, нечего сказать… Лицо отекло, глаза подернулись пеленой, которая обычно бывает у людей, прогулявших всю ночь… И ничего удивительного: полночи раздумий, а после этого — кошмарный сон. Достойное завершение вчерашнего дня. Так сказать, заключительный аккорд.

— Ну и ладно, — махнула Свонн рукой на свое отражение. — Все равно смотреть на тебя некому. Мебель вряд ли будет оценивать твое отекшее лицо и круги под глазами…

На душе было гадко — от вчерашнего дня остался жуткий осадок, а сегодняшний добавил к этому осадку кисловатый привкус тревоги и отчаяния. Отчасти это было вызвано сном, который Свонн помнила лишь наполовину. Да и помнила она, скорее, не сон, а атмосферу сна — тревожную, напряженную, давящую. Как будто кто-то всю ночь держал ее в ледяных объятиях, и она до утра не могла из них вырваться.

Сегодня ее с удвоенной силой начали терзать мысли о будущем. Если вчера усталость избавила ее от боли, то сегодня эта боль накатила с новой силой, заставив ныть каждый нерв, каждую клеточку души. Неужели все это происходит с ней? Почему? За что? Чем она заслужила такое несправедливое отношение отца? Она всегда была послушной дочерью, и любой другой отец мог бы ею гордиться. Но только не Уллин. Обычаи предков для него куда важнее, чем чувства единственной дочери…

От завтрака, принесенного Джоном, Свонн отказалась: пусть старый деспот, ее отец, мучается угрызениями совести оттого, что дочь ничего не ест. Конечно, это вряд ли сломает безумца Уллина, но заставит страдать — это уж точно. А Свонн сейчас очень хотела, чтобы он страдал. Так же, как она. Нет, даже сильнее…

Ощущение беспомощности давило на Свонн, подтачивало ее изнутри, как червяк, грызущий спелое яблоко. Еще один день взаперти — и она сойдет с ума. Потеряет над собой контроль и начнет крушить все вокруг. Вот тогда-то старый Уллин узнает, на что способна его дочь. Да только будет поздно.

К полудню, когда надежды Свонн увидеться с Дженнет и передать ей весточку для Патрика почти рухнули, в дверь постучали. Наверное, отец, решила Свонн, пришел насильно запихивать в меня еду. Что за издевательство? Запереть ее в собственной комнате, да еще и стучать, как будто она может позволить или не позволить ему войти! Свонн решила молчать и не реагировать на стук. В конце концов, она точно знала, что через несколько секунд Уллин, не дождавшись ее ответа, сам войдет в комнату. Стук смолк, а затем повторился снова. Когда он раздался в четвертый или в пятый раз, Свонн не выдержала и голосом, трещащим от холода, произнесла:

— Войдите.

Ее удивление не знало границ, когда на пороге появилась Дженнет. Слава Богу! Только как ей это удалось? Ведь Уллин спустит с бедняжки три шкуры, если узнает, что она осмелилась навестить Свонн…

— Дженнет… — радостно пролепетала Свонн и кинулась к той в объятия. — Дженнет… Если бы ты знала, как я рада тебя видеть…

— Девочка моя! — Дженнет нежно обняла ее и погладила вздрагивающую от рыданий спину Свонн.

Пока Свонн сидела в одиночестве, плакать ей не хотелось — слез не было. На душе было пусто и холодно, в ней не было жизни. Но теперь, когда девушка увидела Дженнет и почувствовала весь ужас своего положения, отчаяние прорвалось наружу, как снежная лавина, сметающая все на своем пути. Словно в Дженнет, пришедшей так внезапно, заключалось все то, что Свонн потеряла, то, чего ее лишили. Словно бы Свонн оказалась теперь по другую сторону жизни, а та сторона, откуда пришла Дженнет, стала для нее миром иллюзий, призрачным оазисом в пустыне, до которого никогда не добраться.

— Плачь, девочка, плачь, — шептала Дженнет убаюкивающим голосом. — Плачь, тебе станет легче. Ишь что старый бес удумал… Запер мою девочку и думает, что ему это с рук сойдет, — бормотала она. — Ну ничего, Бог-то он все видит. Не останешься ты без поддержки. Все наладится. Ты уж мне поверь — у меня опыта больше. Гроза пройдет, и обязательно выйдет солнце, появится радуга, птички запоют… А у меня для тебя письмо, — неожиданно резко переключилась Дженнет.

Прием сработал. Глаза Свонн, все еще хрустально-влажные от слез, взглянули на Дженнет с надеждой и радостью.

— Письмо? От Патрика? Где оно? — посыпались нетерпеливые вопросы.

— Вот. — Дженнет протянула девушке желтый конверт с надписью «Лично в руки». — Не знаю, от Патрика оно или от кого другого… С трудом перехватила. Знала бы ты, где мне пришлось его прятать от твоего отца…

— Где? — спросила Свонн, в которой от радости тут же проснулось природное любопытство.

Дженнет оглянулась на дверь, за которой сидел Джон, поманила Свонн пальцем и шепотом поведала той на ушко о своих операциях с письмом. Свонн рассмеялась и вновь прижалась к Дженнет.

— Что бы я без тебя делала?

— Не впутывалась бы в истории. Читай… Времени у тебя не так много.

— Где отец? — встревожилась Свонн. С приходом Дженнет она совсем позабыла об осторожности. А ведь слугам ой-ой как достанется, если Уллин застукает здесь Дженнет.

— Не волнуйся, он уехал. Кажется, к Майклу. Небось свадьбу назначать…

— Черт! — выругалась Свонн.

— Свонн!

— Ты бы не так заговорила, если бы тебя… — попыталась оправдаться Свонн.

Дженнет терпеть не могла, когда из уст молодой девушки, ее воспитанницы, вылетали крепкие мужские словечки. Хотя и сама иной раз не брезговала подобными выражениями.

— Читай, читай… Время не ждет. Уллин нас порвет на мелкие кусочки…

— Знаю, знаю. — Свонн торопливо вскрыла конверт, развернула сложенный лист бумаги и разочарованно подняла глаза на Дженнет. — Это не от Патрика… «Дорогая Свонн, пишет вам человек, озабоченный тем, что происходит в вашей семье. Поверьте, я делаю это от чистого сердца, потому что, возможно, это единственное, чем я могу помочь вам перед тем, как отправлюсь в мир иной…»

— Что это значит? — опешила Дженнет. — Кто это пишет?

— Не знаю… Почерк мне не знаком.

— Сейчас, погоди… — Дженнет взяла порванный конверт и повертела его в руках. — Может, я проглядела и конверт все-таки подписан… Нет… Ладно, читай…

Свонн кивнула головой и углубилась в письмо. Через несколько минут она подняла на Дженнет глаза, полные удивления, радости, тревоги, надежды и Бог знает чего еще.

— Дженнет… — Ее голос звенел от волнения… — Дженнет, у меня есть сестра. Сестра, Дженнет, понимаешь?!

Когда-то и Уллин Макферн был молодым. Его тело не приобрело еще той тучности, которая появилась с годами. Его темные волосы завивались в тугие кольца, а серые, цвета осеннего неба глаза были полны жизненной силы и любви. И эти сила и любовь были отданы без остатка такой же молодой и красивой девушке.

Энни Норфилд жила неподалеку от Эдинбурга, в скромном маленьком домике, который купила совсем недавно. Она была бедной, но очень гордой и уверенной в себе девушкой. Казалось, никакие трудности не могут сломить ее характер, никакая жизненная буря не оставит на ней следа. Возможно, именно поэтому в нее и влюбился Уллин Макферн.

Они познакомились случайно: он возвращался с университетского бала, где соблазнял хорошеньких студенток своими речами и кудрями; она возвращалась с работы, где занималась тем, что рассказывала покупателям о книгах, стоящих рядами на магазинных полках. Уллин, немного выпивший, увидел Энни, стоящую на остановке в ожидании автобуса, и чуть-чуть заплетающимся языком предложил девушке свои услуги. Энни отказалась от такси, которое предлагал поймать Уллин, и попросила молодого человека оставить ее в покое. Однако Уллин не унимался: он с завидным упорством навязывался Энни в провожатые и пытался выяснить, где она живет. Энни отмахивалась от навязчивого ухажера, как от назойливой мухи. Ничего другого ей не оставалось. Дождавшись автобуса, она облегченно вздохнула: наконец-то этот подвыпивший парень оставит ее в покое.

Но Энни не знала Уллина Макферна — «самого упрямого упрямца из всех упрямцев на свете», как о нем говорили его друзья. И когда этот человек сел с ней в автобус, ее глаза едва не полезли на лоб от удивления. В автобусе Уллин повел себя еще более активно: он попытался обнять Энни и вполне заслуженно заработал от нее оплеуху. Не в силах больше сдерживаться, Энни обратилась за помощью к водителю, попросив того высадить Уллина на следующей остановке. Именно это водитель и сделал, вначале вежливо попросив Уллина удалиться, а потом прибегнув к физической силе других пассажиров мужского пола.

Оказавшись в гордом одиночестве на незнакомой остановке, Уллин был вынужден отправиться домой пешком. Но, несмотря на то, что прекрасная незнакомка пренебрегла «ухаживаниями» Уллина, сердце его пело. Ведь он впервые по-настоящему влюбился! Оставалось только два вопроса: где она живет и как ее зовут. И Уллин Макферн поклялся самому себе, что найдет ответы на эти вопросы.

На следующий день Энни, вернувшись с работы, увидела на крыльце блестящий сверток. Подойдя поближе и взяв сверток в руки, она поняла, что это цветы. Удивление ее было безграничным: не то чтобы у нее не было поклонников, просто переехала она совсем недавно и почти никого здесь не знала. Кто бы это мог быть? — спросила себя Энни, но ответить на этот вопрос не могла. Она огляделась по сторонам, никого не увидела и пожала плечами. И когда в следующий момент перед ней, откуда ни возьмись, появился Уллин, Энни испуганно вскрикнула. Правда, на этот раз особых причин пугаться не было. Перед ней стоял трезвый сероглазый красавец и протягивал ей еще один букет цветов.

Как можно было устоять перед таким извинением? Конечно же, Уллин был прощен и даже удостоился чести выпить чашку чая вместе с хозяйкой. Впечатление холодной и гордой красавицы, которое Энни произвела на него днем раньше, после этой встречи смягчилось. Да, Энни была гордой, но отнюдь не холодной. Чистота и наивность сочетались в этой девушке с острым умом и умением говорить людям правду так, чтобы при этом они не чувствовали себя неуютно. Резкому и вздорному Уллину было уютно рядом с этой яркой, жизнелюбивой девушкой.

Через месяц после первой их встречи Уллин уже не мог помыслить о том, что когда-нибудь они расстанутся. Правда, кое-какие камни преткновения между ними все-таки были. Энни не нравилось то, что Уллин был одержим традициями и слишком часто напоминал о том, что он из «доблестного рода Макфернов», а Уллина раздражало равнодушное отношение Энни ко всему, что для него было священно. Энни часто спрашивала Уллина, почему его семья не живет в горах, если они так гордятся своими предками из Хайлэнда. Почему они предпочитают равнину эдинбургских предместий гористым островам? Надутый Уллин не знал, что на это ответить, — он жил так, как его семья. А его предки-горцы почему-то переселились в Лоулэнд… И если они так поступили, кто может осуждать их за это?

Если бы все закончилось так же хорошо, как началось, то Свонн Макферн никогда бы не появилась на свет. Но роману Уллина и Энни не суждено было увенчаться узами брака, хотя после годовщины знакомства они стали всерьез над этим задумываться. Однако все было не так-то просто. В жизни Уллина появилась Элен Робертсон, дочь одного из самых крупных промышленников Глазго. Она представлялась отцу Уллина идеальной кандидатурой на роль жены сына, потому что, кроме успехов на поприще бизнеса, ее отец вел свой род от того самого Эндрю Робертсона, который отличился во время «восстания Мара» в тысяча семьсот пятнадцатом году.

— Эта девушка с великолепной родословной, — увещевал отец Уллина. — Ты должен гордиться тем, что тебе выпала такая честь. В нашем роду всегда были самые лучшие дети шотландской земли.

Сын, не привыкший перечить отцу, сделал вид, что увлечен Элен. Та, в сущности, была неплохой девушкой, но какой-то чрезмерно вялой и пассивной. Только все его «ухаживания» за Элен сводились к тому, что он приглашал ее в театр или на оперу. Ни о каких свиданиях и речи быть не могло — ведь у него была Энни…

Энни Норфилд ничего не подозревала о помолвке своего возлюбленного. Уллин долго набирался смелости поговорить с ней, да так и не смог. Он решил пустить все на самотек, оставить до того самого ответственного момента, когда отец припрет его к стенке и прикажет идти под венец. Но на этот счет у Уллина были другие соображения: он решил, что уйдет из дома и женится на Энни, чего бы ему это ни стоило. Куда девались его гордость родом Макфернов и почтение к традициям?

Рассказать Энни о своей будущей невесте Уллин так и не успел, она узнала об этом раньше. Наткнувшись в газете на объявление об их помолвке, Энни сначала даже не поверила своим глазам. Этого не может быть! Как ее Уллин, честный, порядочный, любящий ее так нежно и страстно, мог допустить такое! Нет, это ложь, неправда! Самое нелепое и ужасное заключалось в том, что именно в этот день Энни Норфилд решила сообщить своему жениху о том, что беременна. В его порядочности она не сомневалась. Ей казалось, что беременность только укрепит их связь и соединит, чтобы больше никогда не разлучать. Прочитав статью в газете, Энни сразу же решила ехать к нему, чтобы узнать правду, а точнее, услышать, что все это ложь и гнусные происки журналистов.

Каково же было ее удивление, когда возле ворот поместья Макферна остановилась роскошная коляска и из нее вышли кавалер и дама — Уллин и Элен. Энни до самой смерти помнила эту сцену: сероглазый красавец с темными локонами держит под ручку маленькую, субтильную барышню и, улыбаясь, рассказывает ей какую-то историю. Энни стояла, как громом пораженная. Перед ее глазами промелькнуло все то, что было у них с Уллином: их теплые встречи, любовь под кустами белого шиповника, растущего у нее в саду, его жгучие поцелуи, объятия, все, все, все… Эти картины, всплывшие в ее сознании, настолько не сочетались с происходящим в эту минуту, что Энни готова была признать себя сумасшедшей. Но фотографии на газетной вырезке и улыбающиеся лица молодых людей, которых она видела сейчас собственными глазами, — все это говорило о том, что происходящее не кошмарный сон, а реальность. Реальность, в которую не хотелось верить, в которую невозможно было поверить…

Энни Норфилд вернулась домой, кинулась на кровать и отчаянно зарыдала. Она оплакивала свою жизнь, свою любовь, свое призрачное счастье, которое еще вчера она считала настоящим. Успокоившись, она приняла решение, которое стало окончательным, — Энни была не из тех женщин, что принимают решения по семь раз на дню, — она уедет как можно дальше от Эдинбурга и никогда больше не увидится с Уллином. Времена «Американской трагедии», слава Богу, прошли и у нее есть выбор — оставлять ребенка или делать аборт. Немного поколебавшись, Энни выбрала первое. Денег у нее было совсем немного, но у нее был дом, который она, обратившись к посредникам, может продать довольно быстро. Так она и сделала. За дом ей дали не слишком много. Агенты, естественно, взяли «за скорость», но зато буквально через день деньги были уже у нее в руках.

В тот же день ей позвонил Уллин, и Энни стоило большого мужества сообщить ему, что она отправляется к больной тетушке на несколько дней. Она старалась говорить спокойно, но к горлу постоянно подкатывал ком рыданий, и Энни с трудом удерживалась от того, чтобы не разреветься в трубку. Она знала, что это последний ее разговор с Уллином, последний раз, когда она слышит его голос, удивительно мягкий и настойчиво уговаривающий ее встретиться перед отъездом. Уже на следующий день Энни Норфилд стояла на палубе корабля, который должен был доставить ее на остров Скай, один из Внутренних Гебридских островов. Почему Энни выбрала именно остров Скай? В Шотландии достаточно мест, далеких от Эдинбурга, где можно скрыться так, что никто тебя не найдет. Может быть, она надеялась, что море, разделившее их с Уллином, поможет ей скорее забыть о нем. Может быть, она думала, что новая, совершенно иная жизнь на острове заставит ее забыть… Может быть, она бросала вызов Уллину Макферну, который так гордился своим «горным» происхождением, но никогда не жил в Хайлэнде… Об этом знала только Энни Норфилд, но она унесла эту тайну с собой в могилу…

Уллин Макферн долго пытался узнать хоть что-нибудь о своей несостоявшейся невесте. Но безрезультатно. Через несколько месяцев Уллина Макферна и Элен Робертсон обвенчали в церкви святого Патрика. Отец Уллина гордился своим сыном. Ну еще бы! Настоящий шотландец женится на настоящей шотландской леди чистых кровей. Ведь доблестный род Макфернов никогда не смешается с какими-то отбросами…

Уллин Макферн навсегда запомнил этот урок. Против судьбы не попрешь… Так же, как против обычаев предков. Вот и его подрастающая дочь Свонн пойдет по его стопам и выйдет замуж за настоящего шотландца…

Коннену Лину не пришлось долго сидеть в гостиной Макферна. Будущий тесть, обрадованный, но немного удивленный приходом будущего зятя, сразу же спустился вниз и заключил пришедшего в объятия.

— Коннен! Какая радость! Ты хочешь еще раз обсудить подробности предстоящей свадьбы или пришел пропустить со мной парочку-другую стаканчиков виски? — Коннен отрицательно покачал головой, но Уллин вцепился в него крепкой рукой и отпускать, кажется, не собирался. Коннен начал задыхаться в этих железных объятиях, но приходилось терпеть. Не выглядеть же тряпкой перед будущим тестем. Если Уллин Макферн, конечно же, станет таковым… — Нет-нет… Не увиливай. Раз пришел, значит, выпьешь с тестем. Никуда не денешься. Я тебя просто так не отпущу…

В этом Коннен не сомневался. Из такой хватки не вырвешься, это уж точно. Только пришел он совсем не затем, чтобы распивать виски с Уллином Макферном. О чем и надо бы сказать последнему, да он и рта не дает раскрыть.

— Я хотел бы увидеть вашу дочь… — робко начал Коннен.

Уллин насторожился — не иначе парень прослышал о том, что натворила Свонн. Неужели хочет отказаться от свадьбы? Вот позору-то будет…

— Свою невесту, — поправился Коннен.

На душе у Уллина полегчало. Слава тебе, Боже, обошлось. Так и до удара недолго. Сердце-то слабое, а тут еще творится черт знает что.

— Невесту? — переспросил Уллин, пытаясь сообразить, как выкрутиться из этой щекотливой ситуации, — ведь дочь-то под замком и выходит только для того, чтобы принять душ и по прочим делам… — Невесту, значит… Да что-то нездоровится ей, твоей невесте… Скушала твоя невеста вчера что-то не то, вот и мучается, бедняжка, сегодня…

Коннен помрачнел. Кажется, Уллин Макферн не собирается пускать его к Свонн. Как бы перехитрить старика? Заставить пойти на уступки?

— Надо же! Бедняжка… А я как раз в этом деле специалист, — нашелся Коннен. — В университете у нас отлично преподавали медицину. Смогу поставить диагноз и дать пару дельных советов…

— Советов, говоришь… — Уллин закусил губу и напряженно шевелил каждой извилиной мозга, но никаких отговорок больше не находилось. Да и, в конце концов, не сможет же он до свадьбы прятать ее от жениха. Придется решать. Главное, чтобы у Свонн хватило ума не выдать все, как есть. Иначе позора не оберешься. Только ссоры со старым другом ему теперь не хватало. Эх, дочка, дочка… — Ну что ж, — решился наконец Уллин, — дерзай. Только сейчас я поднимусь, спрошу, готова ли она тебя принять-то в таком состоянии…

Коннен кивнул головой. Что ж, уже не так плохо… В гостиной невесть откуда появилась Дженнет. Она бойко подскочила к хозяину и спросила:

— Может, я зайду к Свонн? Заодно помогу ей привести себя в порядок. Одеться для жениха…

Уллин сердито посмотрел на служанку — мол, знаю я ваши шашни, — но вслух сказал:

— Ладно уж. Иди. Да смотри, не задерживайся…

Через несколько минут Коннен уже стоял у двери в комнату Свонн и с нетерпением ждал, когда же хозяйка соизволит его впустить. Свонн не заставила себя долго ждать.

— Войдите.

Ну вот, еще один посланник из другого мира. Из того мира, путь в который ей сейчас заказан. Ну ничего, скоро она вырвется отсюда. Ведь теперь у нее есть мечта, которая должна, просто обязана осуществиться… И никто не остановит Свонн на пути к ее осуществлению…

Интересно, что привело его сюда? Праздное любопытство или действительно желание увидеть «невесту»? Если бы на его месте оказался Патрик… Если бы только это было возможно… С какой радостью она бросилась бы в его объятия! Как целовала бы его сухие от ветра губы! Но, увы, этому не бывать. Потому что Уллин Макферн скорее лишит дочь жизни, чем пустит к ней какого-то Патрика Майлза, «полукровку», как презрительно отзывался Уллин о тех, чьи родители лишь наполовину были шотландцами.

Свонн оглядела Коннена. Парень пришел сюда явно не за тем, чтобы добиваться ее расположения. Его потухший, напряженный взгляд говорил не о любовном томлении, а о какой-то серьезной задаче, которую парень решает уже долго и безуспешно. Свонн даже показалось, что он пришел к ней за помощью, за советом. Дженнет предложила ей сказаться больной, и сейчас Свонн колебалась, стоит ли ей играть в игры с этим человеком или же попытаться найти в нем союзника. Хотя… последнее, наверное, относится к разряду ненаучной фантастики. Во всяком случае, если Коннен такой же одержимый, как его отец, сэр Майкл. Однако Коннен сразу же помог Свонн разрешить ее дилемму. Без всяких предисловий он заявил:

— Свонн, я знаю, что вы не больны. В общих чертах мне известно, что произошло в этом доме. — Он сглотнул и добавил: — Уллин держит вас под арестом, так?

Ошарашенная Свонн только кивнула головой. Боже, откуда ему это известно? Кто может знать о ее беде? Свонн прекрасно знала, что слухи расползаются быстро… но не с мгновенной же быстротой?

— Теперь выслушайте меня, Свонн. Мне нужно знать ответ на один вопрос. От искренности вашего ответа зависит мое и ваше будущее. Вы любите меня? Вы хотите выйти за меня замуж? Я понимаю, насколько глуп мой вопрос, — вы же меня почти не знаете, Свонн. Но и я вас тоже не знаю…

Чудеса только начинаются… Зачем он спрашивает ее об этом? Должна ли она говорить ему правду? В голове у Свонн замелькал калейдоскоп догадок, но все они ни на чем не основывались. Она должна что-то ответить… Но ответить так, чтобы не навредить себе… С другой стороны, разве ей может быть еще хуже, чем сейчас? Одна, вдали от любимого, запертая в клетке, наедине с собственными страхами и сомнениями… Свонн решилась.

— Нет, Коннен. Я не люблю вас. Я не хочу за вас замуж. Но не потому, что вы мне неприятны. Нет. Просто я люблю другого человека…

— Я это чувствовал. — Коннен произнес это без особой горечи, что даже немного задело Свонн. Она начала было думать, что Коннен все-таки влюблен в нее. Вот оно, женское кокетство! Даже если девушка отвергает ухаживания парня, его влюбленность все равно льстит ее самолюбию. Раньше Свонн не замечала за собой этого недостатка, но иногда узнаешь о себе что-то новое… — Еще тогда, вечером, во время «большого чая»… Вы глядели на меня с такой неприязнью, да и речь Уллина порядком вас разозлила. Но я хотел услышать это от вас. Вы мне симпатичны, Свонн, и я с удовольствием узнал бы вас поближе, но… Я пришел сказать, что мне чужды нелепые традиции, за которые пытаются уцепиться наши отцы. И я не собираюсь им следовать, тем более что ваше сердце уже отдано другому. Я пришел помочь вам, Свонн. А вы поможете мне. Мы вместе обязательно что-нибудь придумаем… — Коннен с искренней улыбкой посмотрел на Свонн, которая уже догадалась — сегодня у нее появится еще один друг. — Ну что, союзники?

Если бы в голове Патрика Майлза хотя бы возникло предположение, что его последнее свидание со Свонн приведет к таким невиданным последствиям, то, скорее всего, домой бы Свонн попросту не вернулась. Но догадаться о том, что произойдет такое, он не мог. Патрик всегда относился к рассказам Свонн об отце с долей, как ему казалось, здорового скептицизма. Дети часто бывают необъективны к своим родителям, равно как и родители к детям. Он мог предположить, что Уллин не будет в восторге от зятя, который владеет каким-то там пабом. Это естественно. Для отца, растившего свою дочь в роскоши, такая перспектива выглядела бы удручающе. Но чтобы запереть родную дочь в четырех стенах и запретить ей видеться с кем бы то ни было… Это уже отдает Средневековьем… Впрочем, Свонн когда-то так и сказала: «Отец заплутал где-то в Средневековье и до сих пор не может — или не хочет — из него выбраться».

Свонн… Свонн… Где же был разум Патрика? О чем же он думал, в каких облаках витал, когда блестящие синие глаза Свонн умоляли его о помощи? Она ведь рассказывала ему обо всем: и о том, что помолвлена еще с пеленок, и о том, что отец никогда не захочет смешать кровь «доблестного рода Макфернов» с кровью какого-нибудь чужака без роду, без племени, и о том, что ее свадьба уже на носу… Но Патрик слушал и не слышал ее… Не видел немой мольбы в ее глазах… Что это было? Слепота, глупость или инстинктивная попытка защитить, оградить себя от знания, чтобы спасти свое чертово «эго», не желающее обременять себя чужими горестями. Но почему чужими? Едва ли у Патрика найдется кто-то ближе Свонн. Она — единственная, любимая, самое дорогое, что у него есть. И это сокровище с глазами из синего хрусталя он, может быть, никогда больше не увидит…

Нет, не бывать тому, что задумал Уллин Макферн! Патрик никогда не был тряпкой. Свонн любит его и примет то, что он может ей предложить, — скромный, но вполне приличный быт, небольшой, но стабильный доход, а главное — любовь, которую невозможно купить за все сокровища мира… А теперь он должен увидеть Свонн, чтобы сказать ей об этом. Но как это сделать?

Пробираться в поместье, как воришке? Нет, это было бы настоящим безумием. Охрана у Макферна наверняка хорошая и сразу поймет, что к чему. Да, возможно, Свонн его после этого увидит. Вот только узнает ли? Должен быть какой-то другой способ… Может быть, более сложный, но менее опасный. Дженнет предупредила его, что ближе к вечеру Уллин собирается отбыть к сэру Майклу — своему соседу и отцу того самого Коннена, прах его побери…

Патрик почесал затылок и попытался представить, кем ему нужно прикинуться, чтобы безболезненно проникнуть за ворота поместья Макферна. Ну кем же, кем?

Может, ему переодеться почтальоном и с невинным лицом принести письма? Но какие письма? Не будет же он грабить почту, чтобы попасть к Макфернам? А может быть — разносчик пиццы? Да уж, можно подумать, старый Уллин Макферн каждый день заказывает пиццу по телефону… Бредовая идея. Патрик встал с кровати и прошелся по комнате. Из головы не выходило взволнованное и огорченное лицо Свонн, такое, каким Патрик видел его в последний раз. И эта картинка мешала ему думать о том, как помочь Свонн, как вернуть ее, чтобы никогда больше не потерять. Думай, думай, пустая голова, ругал себя Патрик, все зависит только от тебя…

Уллин Макферн уже шел по дорожке в направлении ворот, как вдруг его взгляд остановился на незнакомом кудрявом пареньке, который возился с лопатой около изгороди. Что это еще за новости? — нахмурился Уллин. Какого черта здесь делают незнакомцы? Он решительно направился к изгороди, дабы разобраться в том, что происходит, но дорогу ему преградила вездесущая Дженнет.

— В чем дело, Дженнет? — раздраженно спросил Уллин. — Кто этот тип и что он делает около изгороди?

Дженнет с укоризной посмотрела на Уллина, мол, хозяин, как обычно, ничего не помнит, и сказала:

— Вы же просили посадить шиповник…

— Ну просил. А своего садовника у нас нет?

Дженнет развела руками.

— И вы думаете, что он должен в одиночку высаживать шиповник у длиннющей изгороди? Во всем поместье? Он с этим и за месяц не справится…

— Ты думаешь?

— Уверена. Вы только посмотрите — поместье-то у вас, не то что у соседей. Вон, какое огромное! Взглядом не окинуть…

Уллин попался на удочку — он всегда гордился своим необъятным поместьем, и ему было очень приятно услышать лестное мнение о нем из уст Дженнет. А теперь еще по изгороди будет виться белый шиповник… Уллин размяк и махнул рукой.

— Делай, как знаешь. Лишь бы все было готово поскорее. Я к Майклу. Если к полночи не вернусь — не жди. Сэр Майкл специально для меня откроет бутылочку виски, двадцать пять лет выдержки. Эх… — Уллин блаженно улыбнулся, предвкушая, как они с сэром Майклом устроят себе маленький праздник. — Так что, может быть, там и заночую. Веди себя хорошо, — погрозил он пальцем Дженнет, но в этой угрозе была скорее шутка, нежели серьезное предостережение.

После беседы Коннена и Свонн Уллин почувствовал себя гораздо спокойнее. Кажется, все идет на лад! И его дочка больше не упрямится. Она любезно поговорила с женихом и, что самое приятное, тот хочет свозить ее перед свадьбой на Гебридские острова. Там они узнают друг друга получше, а этот ухажер, будь он неладен, вылетит у Свонн из головы. И дело с концом… Бог услышал его молитвы и вразумил его дочь. Все хорошо, что хорошо кончается. Уллину даже хотелось запеть, до того хорошее у него было настроение. Но нельзя! Все-таки он уже не юноша, а мужчина… в расцвете лет. Он помахал рукой удивленно глядящей на него Дженнет и пошел к воротам.

Свонн весь вечер сидела как на иголках. Он здесь! Ее Патрик не бросил ее, не спасовал перед трудностями, а, наоборот, ринулся ей на помощь, проявив при этом недюжинную изобретательность. Как она могла в нем сомневаться? Как могла думать, что будет по-другому?

Уже несколько часов, с тех пор как Дженнет сообщила ей, кто их новый садовник, сердце прыгало в груди Свонн как сумасшедшее. Спятившее сердце, такое же безумное, как и его хозяйка… Свонн всем телом чувствовала его бешеный ритм, и ей казалось, что оно вот-вот выскочит из груди. Выскочит и устремится навстречу любимому, ее отважному спасителю.

Время замедлило свой ход. Секунды ожидания превратились в минуты, а минуты — в часы. Девушка ходила из угла в угол, слонялась по комнате, как медведь-шатун, вышедший из спячки и бесцельно блуждающий по лесу. Каждый шорох, раздающийся в коридоре, заставлял ее вздрагивать. Шаги, которые воображал ее напряженный слух, заставляли ее замирать в радостном предчувствии. Ожидание было томительным, но исцеляющим. Теперь у Свонн появилась возможность убить время в той клетке, где она была заперта. И Свонн убивала его ожиданием… Она стреляла радостным волнением по часам, минутам, секундам и, хотя они казались необычайно длинными, Свонн чувствовала, что теперь время не имеет для нее значения.

Наконец в коридоре действительно послышались шаги — настоящие, а не воображаемые. Свонн почувствовала, как внутри появилось знакомое щекочущее чувство. Сейчас, сейчас она увидит его, зароется лицом в его рубашку, закроет глаза… Шаги приближались, а Свонн уже была сама не своя от распирающего ее радостного томления. Внутреннее напряжение достигло своей наивысшей точки, и теперь Свонн готова была пройти через стену, чтобы увидеть происходящее в коридоре.

Ключ повернулся… На секунду Свонн показалось, что открывают не дверь, а ее саму, чтобы выпустить наконец то волнение, которое скопилось у нее внутри за все часы, проведенные в ожидании. Дверь чуть-чуть приоткрылась и на пороге появилась разрумянившаяся Дженнет. Сердце Свонн на секунду остановилось.

— Дженнет?

В одном слове уместилось все: ожидание, наполненное мыслями о любимом, надежда на то, что это ожидание наконец закончилось, страх разочарования… Дженнет прочитала все это в голосе Свонн и в ее блестящем, напряженном взгляде. Улыбнувшись, Дженнет распахнула дверь, и Свонн увидела Патрика.

Он шагнул навстречу Свонн, задыхающейся от биения собственного сердца, которое почему-то стучало не там, где ему положено, а где-то в области горла, и стиснул девушку в объятиях. Дженнет в мгновение ока исчезла за дверью, словно ее вовсе и не было на пороге, оставив Свонн и Патрика наедине. Патрик не разжимал рук. Он обнимал Свонн, молчал и вдыхал ее запах, который уже боялся никогда больше не почувствовать. Свонн тоже молчала. Она уткнулась лицом в плечо Патрика и думала о том, как было бы хорошо стоять вот так вечность и никогда не отрываться друг от друга. Наконец Патрик нарушил хрупкое молчание, воцарившееся между ними:

— Прости меня… Прости, если можешь… Я был таким эгоистом. — Свонн попыталась прервать его, но Патрик аккуратно закрыл ладонью ее рот. — Я просто не верил или не хотел верить в то, что твой отец настолько упрям. Мне казалось, — от волнения уголок его рта начал мелко подрагивать, — казалось, что ты преувеличиваешь, что все обойдется, что все проблемы можно решить словами… Но, увы, я ошибался. И чуть было не поплатился за свою ошибку. Я хочу тебе сказать, Свонн… Хочу тебе… Господи, — улыбнулся он, — когда я волнуюсь, становлюсь таким косноязычным. Выходи за меня, Свонн. Ты уйдешь из дома, мы поженимся… Я, конечно, не обещаю тебе роскоши, которая окружает тебя здесь. Но уютный дом, неплохой доход и любящий, верный муж — все это у тебя будет. Ну как, Свонн? Я заслуживаю прощения?

— Да, — прошептала Свонн и подняла на Патрика глаза, мокрые и блестящие от слез. — Да…

— Ты плачешь? — Патрик осторожно прикоснулся к ее глазам и вытер крошечные бусинки слез, висящие на ресницах. — Не плачь. Теперь все будет хорошо. И никакой жених, выбранный твоим отцом, нас не разлучит.

Свонн улыбнулась сквозь слезы. Пришло время рассказать Патрику о самом главном. Ведь он еще не знает, что вчера у Свонн появилась сестра. Конечно, она появилась гораздо раньше, конечно, Свонн никогда ее не видела, но это не важно…

— Патрик, кое-что изменилось с нашей последней встречи.

— Что именно? — насторожился Патрик. Уж не передумала ли Свонн и не собралась ли выйти замуж по отцовской указке?

— Мне прислали анонимное письмо, из которого выяснилось, что у меня есть… сестра.

— Что? — остолбенел Патрик.

— Да, да. Сестра. Еще одна дочь Уллина, о которой он, по всей видимости, даже не знает.

— Как это — не знает? Что за чушь?

— Ее мать уехала на остров Скай много лет назад. Она ушла от Уллина, потому что узнала, что он помолвлен. Отец как раз собирался жениться на моей матери… Эта самая Энни, мать моей сестры, была беременна, но отцу о ребенке не сказала.

— Фантастика какая-то, — нахмурился Патрик. — А ты уверена, что тебя не обманули?

— С какой стати? — пожала плечами Свонн. — К тому же этот человек знает и меня, и моего отца. Вот только кто он и почему не подписался? Это тайна, о которой я надеюсь когда-нибудь узнать…

— Вот это да! И после этого твой отец заявляет о «чистоте крови»! Смех, да и только…

— Грехи молодости… Если бы ты знал, как я хочу ее увидеть… В это невозможно поверить! Я ведь всегда мечтала о сестре. И вдруг — такое неожиданное счастье.

— Значит, первым делом мы едем на остров Скай. — Патрик ласково потрепал Свонн по щеке. — Надеюсь, мы найдем ее.

— Ты не знаешь еще одной вещи.

— Говори. Кажется, меня уже ничто не способно удивить, — засмеялся Патрик.

— Еще как способно. Коннен Лин — тот самый, за которого я должна была выйти замуж, — предложил мне свою помощь. — Свонн увидела, как лицо Патрика помрачнело, а глаза загорелись характерным мрачноватым огоньком, с каким он обычно смотрел на молодых людей, оказывающих Свонн знаки внимания. — Не беспокойся, он сказал, что не намерен поддерживать наших отцов в их идиотской затее. Он понял, что безразличен мне. К тому же я рассказала ему о тебе. Он наш союзник, Патрик. Через два дня, если все сложится хорошо, отец отпустит меня с ним на остров Скай. Мы поедем туда втроем: ты, я и Коннен. А вернемся, надеюсь, вчетвером. — Свонн мечтательно закатила глаза. — Я найду свою сестру, познакомлю ее с отцом, а потом мы поженимся…

— И будем жить долго и счастливо, — печально произнес Патрик. Свонн не удалось развеять его сомнения по поводу благих намерений ее «официального» жениха.

— Брось, Патрик. — Свонн взяла его лицо в ладони и заглянула ему прямо в глаза. — Все устраивается, как нельзя лучше. Ты познакомишься с Конненом и поймешь, что он отличный парень. А нужен мне только один мужчина на всем белом свете. И этот мужчина — ты.

Патрик улыбнулся и взял хрупкие пальчики Свонн в свои руки.

— Холодные…

— А ты согрей.

Патрик поднес ее руки к губам и дохнул на них. Свонн сразу же почувствовала, как по ее пальцам пробежали волны тепла. Однако процесс согревания на этом не прекратился. Губы Патрика прильнули к руке Свонн, и каждый ее пальчик был обласкан нежными и теплыми поцелуями. От этой ласки тело девушки затрепетало, она почувствовала, что начинает таять, плавиться, как лед под обжигающими лучами весеннего солнца. Но ненасытные губы Патрика не собирались останавливаться на достигнутом. Они скользили все выше и выше по руке Свонн, только теперь их поцелуи стали жалящими, страстными — их сопровождали прикосновения языка и легкие покусывания.

Свонн блаженно зажмурилась. Еще совсем недавно она боялась думать о ласках Патрика, такими далекими и несбыточными казались ей эти мечты. Но теперь, в объятиях любимого, она понимала, что ни время, ни расстояние не способны разлучить ее с Патриком. Если им суждено умереть — что ж, они и после смерти будут вместе…

— Наверное, у тебя замерзли не только руки… — прошептал Патрик.

Его глухой шепот, растворяющийся в накалившемся от страсти воздухе между ними, звучал как призыв. И Свонн ответила на этот призыв таким же глухим от желания шепотом:

— Да…

Руки Патрика скользнули под ее платье и принялись «согревать» колени. Через несколько секунд платье было снято со Свонн и брошено на пол, а сама Свонн уже лежала на кровати, распластавшись под горячим и тяжелым телом Патрика. Патрик, обычно очень нежный, сегодня был как никогда настойчивым и даже немного, самую капельку, агрессивным. То ли так на него подействовала незнакомая атмосфера поместья, проникнутая Средневековьем, то ли все еще не потухшая ревность, вызванная появлением соперника в лице Коннена Лина… Свонн могла только догадываться о причине такой перемены. И все же ей была приятна настойчивость ласк Патрика и властность, исходящая от него в этот момент. Он был ее хозяином, господином, властвовавшим над ней безраздельно…

Патрик догадался, что Свонн приятна та сила и властность, с которыми он ласкал ее тело. Он сжал ее запястья своими крепкими руками, но не больно, а так, чтобы она почувствовала себя в полной его власти. Он понял, что догадка была правильной, по усилившимся стонам Свонн и по тому, каким горячим и податливым стало ее тело. Подобно нагретому воску оно заполняло его руки, и Патрику хотелось ласкать и мять его до тех пор, пока наслаждение окончательно не растопит Свонн.

С ее губ срывался шепот, настолько тихий, что Патрик не мог понять, что именно шепчет любимая, о чем она просит его. Он прильнул к уху девушки и услышал страстный призыв: «Возьми меня!» Больше Патрик и сам не мог терпеть — он проник в тело Свонн, одновременно проникая и в ее душу. Теперь ничто на свете не могло разрушить их чудесное единство. Руки Свонн слились с его руками, губы — с его губами, а наслаждение обжигало их с нарастающей силой, как лучи полуденного солнца раскаляют прибрежный песок.

Стоны Свонн становились все громче, дыхание учащалось, и Патрик чувствовал — скоро она достигнет вершины наслаждения. Кровь приливала к его вискам, мысли мешались и путались. Он видел только ее лицо, синий хрусталь ее блестящих глаз и обугленные страстью губы. Но он знал — ему надо удержаться и не растаять в этом волшебном пламени раньше любимой…

Свонн сильно сжала его руки и в тот же момент отпустила их. На ее лице возникла та самая блуждающая улыбка, которая появлялась обычно в те моменты, когда ей было особенно хорошо. Патрик прижался к ее губам своими, упиваясь податливым теплом ее тела. Он зажмурил глаза, перед которыми по-прежнему стояла блуждающая улыбка Свонн, и на него ласково-лазурной волной обрушилось долгожданное наслаждение…