Шпион против алхимиков (авторский сборник) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Геннадий Прашкевич (Школа гениев) #10

Школа гениев

Час уже пробил и выбор между злом и добром у нашего порога.

Норберт Винер

Глава первая. ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

Эдвин Янг, старший инспектор федерального Бюро по борьбе с наркотиками и особо опасными лекарствами (ФБНОЛ, отдел Си ), все–таки дождался звонка.

– Похоже, шеф, с клиентом что–то случилось. К его вилле не подойти. – Голос Черри звучал приглушенно. – Там плотное оцепление. На полицейских мои документы не действуют.

– А если точнее?

– Там кутерьма вокруг этой виллы, – спецагент явно был раздражен. – Машины, врачи. Никто ничего толком не знает, но похоже одним гением в Бэрдокке стало меньше. Наверное, этот пробел стоит восполнить. Я точно видел придурка, который хихикнул: «Вот одним гением меньше».

– Ему выбили зуб?

– Если бы…

– Где ты остановился?

– Вы едете в Бэрдокк? – Черри откровенно обрадовался. – Прямо к съезду гениев? Тут куча гениев, шеф. Да и труп вас заинтересует.

– Откуда этот нездоровый интерес к трупам, Черри? Нас должны интересовать живые. И не просто живые, а на что угодно готовые. Не будь ублюдком, не говори больше о трупах. Кто–то пукнет, а ты сразу несешь всякую чепуху о трупах.

– Шеф вы прямо нетерпимы к мертвецам!

– Заткнись!

Черри, как всегда, разозлил инспектора.

– Закажи номер в «Гелиосе». Подумаешь, гении. Они тоже курят травку. Антисоциальных типов полно даже в раю.

Янг действительно так считал.

Он был уверен, что при желании дозу можно прикупить и в раю.

Он считал своих клиентов ублюдками. Одни более, другие менее. Все равно ублюдки. Взгляни в мутные глаза и сущность понятна. Правда, отдел Си , в котором трудился старший инспектор, не считался самым важным в ФБНОЛ. Самыми важными считались те, где годами отслеживался трафик «тяжелых» наркотиков, идущих через границы и где распутывались самые сложные узлы в хитрых сетях, сплетенных транснациональными наркобаронами. Задача отдела Си и, в частности, Янга, была скромней. Он боролся со всем, что нелегально производилось и распространялось внутри страны под видом обычной фармацевтической продукции. Про себя он так это называл – война с ублюдками. Успехи Бюро, связанные именно с деятельностью Янга редко попадали на страницы газет и на экраны TV . Считалось, что ущерб здоровью нации от «сильнодействующих лекарств» никак не сравним с ущербом, наносимым «серьезными» наркотиками.

Но не все специалисты так думали.

Контингент потребителей героина в стране формируется разными путями.

Конечно, как везде, основную часть этого несчастливого контингента составляют выходцы из самых бедных слоев населения, из неблагополучных семей, музыканты–самоучки, служители богемы и андерграунда. Заметно, что не самая интеллектуальная публика. Но с некоторых пор сотрудники Бюро стали подмечать, что все чаще и чаще «на иглу» подсаживаются молодые люди, у которых ни условия жизни, ни жизненные интересы, казалось бы, никак не способствовали падению: студенты престижных колледжей и университетов, выпускники известных заведений, молодые специалисты делающие вполне успешную карьеру в науке или в бизнесе. Но всегда первым шагом к печальному состоянию оказывались именно «безобидные», как бы взбадривающие препараты. А сравнив объемы «черного» рынка с «белым», подконтрольным ФБНОЛ, сотрудники Бюро вообще были неприятно удивлены – указанное различие оказалось на порядок не в пользу «белого».

А это уже не мелочь.

Это могло принести (и приносило) существенные убытки казне и здоровью нации. Причем лучшей молодой части нации. Так что старший инспектор ФБНОЛ Эдвин Янг имел все основания относиться к своей работе как к делу государственной важности, а не просто как к войне с ублюдками.

Так он и относился.

На гениев, о которых болтал Черри, ему было наплевать.

Старший инспектор Янг охотился за изумрудным кейфом . И в этом смысле Бэрдокк уже был знаком ему. Три года назад как раз в Бэрдокке он напал на странный след. Тогда, правда, инспектор был моложе и неопытнее, а потому все закончилось не так, как нужно. Воспоминания нисколько не грели Янга. Отыскав в телефонной книге номер полиции Бэрдокка, он судорожно пытался вспомнить имя капитана, с которым имел дело. Джилберт?… Нет, не так… Далберг?… Похоже, но не совсем… Этот пробел надо восполнить, говорит в таких случаях Черри… Помощник этого Джилберта–Далберга запомнился Янгу гораздо лучше. Лейтенант Палмер. Здоровяк из тех, что нравятся женщинам и тупым газетчикам. Оптимист и гора мышц. Белесые брови и в меру разговорчив. «За спиной таких ребят мы в безопасности». Три года назад о лейтенанте Палмере так и писали.

– Капитан Палмер.

– Уже капитан? – удивился Янг, услышав наконец отрывистый голос. – Я старший инспектор Эдвин Янг. ФБНОЛ. Помните?

И сменил тон:

– С повышением, капитан!

– Янг? – голос капитана не стал мягче. – Ну, как не помнить? Неизгладимое впечатление. Мой шеф…

– Капитана Джилберт?

– Капитан Дженкинс, – сухо поправил Палмер. – Он помнит вас еще лучше. Ведь это из–за вас он угодил на пенсию раньше срока.

– А я мог угодить в морг.

– Но не угодили. Это ошибка. Как, кстати, ваша голова, инспектор?

– Старший инспектор! – подчеркнул Янг. Он уже терпеть не мог этого выскочку. – Тоже растем, как видите.

– Что на этот раз? Опять анонимка?

– Боюсь, что разочарую вас?

– Мы постоянно имеем дело с дерьмом.

– На этот раз труп.

– Вот как?

– А вы думали? У вас, конечно, тихий городок, капитан, но люди везде люди. Редко где не бьют друг друга ножами.

– О чем это вы, инспектор?

– Старший инспектор.

– Ну да… Конечно… Кто это у нас привлек внимание сотрудников вашего Бюро?

– Некто Лаваль. Анри Лаваль.

– Ах, Лаваль… – протянул капитан.

Янг мог поклясться, что трубку на том конце на секунду прикрыли ладонью.

– Вы умеете выбирать незаурядных людей, инспектор.

– Старший инспектор.

– Это все равно.

– Не для меня.

– Хочу сказать, что вы умеете выбирать незаурядных людей.

– А Лаваль незауряден?

– Надеюсь, вы шутите?

– Нисколько. С ним что–то случилось?

– Трагедия, – с чувством произнес капитан. – Правда, я не понимаю, причем тут ваше Бюро?

– А причина смерти?

– Кровоизлияние в мозг.

– Вот видите. Он болел?

– В болезнях замечен не был, – капитан не шутил. У него была такая манера выражать мысли. – Подождем вскрытия. Люди не машины. Повторяю вопрос. Какое до этого дело вашему чертову Бюро?

– Объясню при личной встрече, капитан.

– Но… – возмущенно начал Палмер.

– Необходимые полномочия я предъявлю, – Янг повесил трубку.

– Не говори, Эдвин! Ни слова!

Полковник Макс Холдер вытянул перед собой руки.

– Но я пришел именно за полномочиями.

Полковник выругался. Как шеф ФБНОЛ он обязан был следить за порядком. Полномочия, о которых шла речь, позволяли представителю федеральных властей, в данном случае старшему инспектору ФБНОЛ Янгу, задействовать при необходимости все силы бэрдоккской полиции. Сразу можно сказать, что местных деятелей это будет раздражать непременно. Указанные полномочия вообще приводят к ненужным скандалам. Полковник не желал поощрять любителей.

– Но это же Бэрдокк! – выдержал Янг первый напор полковника.

– Что там на этот раз?

– Подозрительная смерть.

– Это наш клиент? Он проходит по делам о наркотиках?

– Ну, скажем так, он у нас на примете, – уклонился Янг от прямого ответа. – Мы надеялись, полковник, выйти через него на изумрудный кейф . Вы знаете, о чем я. Если не поторопиться, можно потерять след. Ублюдки никогда не отдыхают, полковник. На это у них не хватает мозгов.

– Опять Бэрдокк?

– Потому и прошу. Без особых полномочий они не допустят меня к трупу.

– И будут правы! Дурные привычки прямо написаны на твоем лице. Если хочешь знать, трупы вообще не по нашей части.

– Это особенный труп, полковник.

– Он что, не так пахнет?

– В точку, шеф!

Полковник сломался.

– Два дня, Эдвин! Всего два дня!

– Конечно, шеф, – инспектор откозырял. – Этого хватит.

И подумал уже на лестнице: «А ведь полковник прав. Трупы совсем не по нашей части. Но очень уж разговорчивы иные из них».

История, на которую так прозрачно намекали шеф ФБНОЛ и капитан Палмер, случилась три года назад в Бэрдокке.

Городок этот с точки зрения ФБНОЛ представлял лишь один интерес: в Бэрдокке располагалась штаб–квартира крупной фармацевтической фирмы. Ни в чем дурном она, правда, замечена не была, да и среди бэрдоккцев особого интереса к «травке» или к чему похуже официальная статистика не отмечала, но Янг не сильно верил хорошим репутациям. Поэтому и не удивился, получив анонимное письмо, посвященное неким «вопиющим фактам» и весьма задевающее честь и достоинство Бэрдокка.

«Дьявольская кухня… »

«Мерзость под личиной чистой науки… »

«Разложение духа, адская отрыжка… »

Это, пожалуй, были самые мягкие определения в адрес некоей подпольной лаборатории, якобы производящей наркотические вещества прямо в Бэрдокке.

Местную полицию попросили проверить.

Результат оказался неожиданным. Лейтенант Палмер и его люди действительно обнаружили в шикарной загородной вилле нечто вроде незарегистрированной лаборатории. Был арестован ее организатор – химик Фрост. Янг незамедлительно выехал в Бэрдокк. По телефону внятных объяснений от начальника бэрдоккской полиции он не получил, действия полиции не во всем казались ему обоснованными. Сообщить о своем прибытии он доверил коллегам. В Бардокке, не желая светиться прежде времени, Янг попросту обошел пост, незаметно миновав оцепление.

Теннисный корт. Бассейны.

Обширное ухоженное поле для гольфа.

Великолепно возделанные английские лужайки.

И везде невероятные, даже диковинные скульптуры, нежная таинственность которых усиливалась пением эоловых арф.

Как–то это не походило на пристанище озлобленного алхимика, поэтому подвал–лабораторию Янг осмотрел особенно тщательно. Часть аппаратуры успели вывезли, но и то, что осталось, указывало на фундаментальность ведшихся тут работ. Узкая лестница вывела Янга из лаборатории наверх, в гостиную. Любопытного инспектора весьма заинтересовал узкий, не очень хорошо освещенный коридор, перекрытый в конце стеклянной, но непрозрачной дверью. Вилла была опечатана полицией, никого в комнатах не могло быть, тем не менее за стеклянной дверью горел свет.

Говорили двое.

Оба явно нервничали.

«Прежде всего, дорогой Блик, мы люди дела… »

Голос показался Янгу сухим, деловитым. Слова звучали отчетливо, как у пожилого бухгалтера, диктующего цифры годового баланса.

«Мы? Какого черта? Увольте меня от этих дурацких местоимений! – второй голос звучал раздраженно. – Я не люблю, когда меня водят за нос. Тем более неучи вроде вас! »

«Слова, слова, слова… – походило на цитату. – Если уж разбираться по существу, то мой маленький бизнес куда невинней того, которым вы занимаетесь… »

«Невинней? Еще бы! Но наши замыслы не для ваших маленьких мозгов! Они вас не касаются, – подчеркнул говорящий. – Я выплачу вам откупное. Назовите разумную сумму и мы разойдемся».

«Но какой смысл рвать столь полезные связи? Рано или поздно вы все равно утратите свои иллюзии, мой мальчик. И лучше раньше, потому что более удобных контактов вам не найти. Путь, предложенный мною прост. Ясен и прост. Я бы сказал, что он един для всех. Поверьте, я не ошибаюсь, мистер Блик. Я никогда не ошибаюсь».

Говоривший преувеличивал.

Раздался яростный крик. Загрохотала летящая на пол мебель.

Типичная манера ублюдков – ссориться там, где можно отдыхать. Вышибая ногой дверь, Янг одновременно тянул из–под мышки пистолет, но внезапный и сильный удар сзади погрузил его во мрак. И в сознание инспектор пришел только через несколько дней в госпитале.

Его «возвращения» ждали.

Медсестра подала знак, и в палату вошел лейтенант Палмер.

– Досадное недоразумение, – пробасил он, укоризненно покачивая большой головой. Белесые брови выразительно двигались. – Произошло досадное недоразумение, инспектор. Мои люди заметили вас расхаживающим по вилле. Поскольку все входы опечатаны и у ворот выставлен полицейский пост, ваше поведение показалось ребятам подозрительным. Вы ведь никого не предупредили о приезде, правда?… Вот видите!.. К тому же были в штатском. Зачем, спрашивается, неизвестному человеку в штатском лезть в дом, уже занятый полицией? Моих парней можно понять, правда? Они приняли вас за одного из клиентов этого химика… Ну, вы знаете… – Лейтенант делано вздохнул: – Примите мои извинения.

– Я хотел бы увидеть капитана Дженкинса.

– Это невозможно.

– Он в отъезде?

– Какая разница? Он не может говорить с вами.

– Но мне следует доложить, лейтенант. Я слышал голоса. В комнате в конце узкого коридора кто–то был. Там разговаривали. Я отчетливо слышал голоса.

– Такое бывает, – лейтенант Палмер понимающе кивнул вошедшей медсестре. – Сожалею, инспектор, но, кроме вас, на вилле никого не было. Мы там проверили каждую щель. Я думаю, что вы слышали радио. В кабинете на столе стоял приемник и он был включен.

Доказывать, что галлюцинациями он не страдает, Янг не стал.

К тому же, его почти сразу перевезли в госпиталь в столицу штата.

А вот химик Фрост, сотрудник исследовательского отдела Бэрдоккской фармацевтической фирмы «Фармаури», отправился прямо в Куинсвиллскую тюрьму. Считалось, что ее камеры могут охлаждать горячий интерес к науке.

Эта история до сих пор занозой сидела в памяти Янга.

Он был совершенно уверен, что действительно слышал незнакомые голоса. И видел свет за стеклянной дверью. И странное имя Блик ему не почудилось. «Путь, предложенный мною, мистер Блик, прост. Он ясен и прост. Он един для всех. Поверьте, я не ошибаюсь, мистер Блик».

Бэрдокк вновь поманил инспектора.

НАШ ДЕВИЗ – ЗДРАВСТВУЙТЕ!

«Здравствуйте!», как правильно понял инспектор, в Бэрдокке означало не приветствие, а пожелание.

ГОРОД ГЕНИЕВ!

ЗВЕЗДНАЯ ВСТРЕЧА!

СОЗВЕЗДИЕ ПАТ!

Деловой центр Бэрдокка прятался в кипящем море зелени, умело разделенном на секторы улицами и проездами.

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО!

ГОВАРД Ф. БАРЛОУ УДИВИТ ВСЕХ!

Похоже, они ждут фокусников, отметил про себя Янг, минуя рощицы и пруды, переезжая через висячие мосты над тихими речушками. Адрес Анри Лаваля Янгу сообщил Черри. Но подъехать к вилле инспектор не смог. Механики чего–то не доглядели – еще в пути служебная машина начала мелко подрагивать, действительно как загнанная лошадь, и почти у цели сдала. Инспектор откинул было капот, даже закатал до локтей рукава, но потом махнул рукой. Не хотелось терять время. В конце концов лейтенант… нет, капитан Палмера обязан предоставить ему механика.

У ворот виллы Янга неожиданно атаковали газетчики.

Защелкали затворы, вспышки блицев заставили Янга протестующе поднять руку.

«Вы из столицы? »

«Какую службу вы представляете? »

«Как вы оцениваете обстановку в Бэрдокке? »

«Не помешает ли смерть Лаваля планируемой встрече гениев? »

«Вы работаете с капитаном?»

Янг терпеливо побивался сквозь шумную толпу.

Гении? Обстановка в Бэрдокке? Он не понимал, о чем речь.

– Со мной проще говорить об ублюдках, – на всякий случай произнес он.

Журналисты восторженно зашумели. Но из–за густой толстой липы выдвинулся капитан Палмер. Массивный тяжелый человек с белесыми бровями. Непоколебимый айсберг в мундире. Все вокруг него покрывалось инеем. Он бесцеремонно отодвинул в сторону микрофоны.

– Бэрдокк потерял известного человека, мы опечалены, инспектор…

– Старший инспектор!

– Вот я и говорю, – мрачно подтвердил капитан, сразу теряя все оттенки печали. – Это не самый обычный случай. Призываю вас к сдержанности. – Белесые брови нервно взлетели. Он явно принуждал себя к вежливости. – Надеюсь, вы не затянете осмотр. Потом я опечатаю виллу.

– Ну так ведите.

И уже на лестнице спросил:

– Где нашли Лаваля?

– Наверху в спальне. Надеюсь, инспектор… Да, да, старший инспектор… Надеюсь, вы уложитесь в час?

– Это почему?

– Нам не нужен лишний шум. Пока мы не опечатаем виллу, мы никак не избавимся от газетчиков.

– Разгоните их.

– С чего это? – злобно отозвался капитан.

Янг молча предъявил капитану документ, определяющий его полномочия.

Мрачность капитана усилилась. Теперь он походил на грозовую тучу. Грозовая туча с заиндевевшими от неприязни бровями. В молчании поднялись они по широкой лестнице на второй этаж.

Туалетный столик перевернут.

Окурки из пепельницы беспорядочно рассыпаны по ковру.

Испачканная простыня (нет, не кровь) стянута с кровати, брошена на подоконник открытого окна (по ней пытались спуститься?). Настоящий псих. Чем он тут занимался. Янг с интересом взглянул на тело Лаваля, укрытое китайским желтым халатом. Умерший лежал на полу под широким панно, изображающим ночное летнее небо. Почему–то Янг так решил – ночное. Может, из–за редких звезд. Кто видит их днем? Вся задняя стена спальни являлась искусственным ночным небом. Под этим небом и скорчился Анри Лаваль, судя по намекам Палмера, человек весьма и весьма известный.

– Он умер в постели?

– Возможно. Но нашли его на полу. Наверное, пытался добраться до телефона.

– А пепельница? Окурки? Простыня? Это ваши парни наследили?

Он чуть не произнес – ваши ублюдки? И подумал: надо следить за собой, черт бы их всех побрал.

– Мои парни всего лишь накинули халат на труп. Остальное… как было.

– Инсульт? – Янг не ждал подтверждений. – Похоже на инсульт, правда? И врачи это подозревают? – без всякого удивления повторил он. – Отлично. Но как человек в таком состоянии может устроить подобный бедлам? Он любил выпить? Может, он с кем–то поссорился?

– Он никогда не злоупотреблял алкоголем.

– А какие–нибудь отклонения? – Янг в упор посмотрел на капитана.

– Вы опять о своих порошках? – нехорошо ухмыльнулся Палмер. – Вам везде чудится ваш мифический изумрудный кейф ? Надеюсь, вы притащились сюда не с той легендой, что подвела вас в прошлый раз? – оказывается, капитан прекрасно хорошо помнил историю первой встречи.

– Чем он занимался, этот ваш Лаваль?

Палмер недоверчиво взглянул на инспектора:

– Как это чем?

– Вот я и спрашиваю.

– Но он из бэрдоккских гениев!

«Еще одним гением меньше», – вспомнил Янг. Или еще одним ублюдком? Нет, Черри определенно упоминал гениев. И чей–то выбитый зуб. И, как всегда, упоминал пробел, который стоит восполнить. А правильно ли это – восполнить пробел? Что–то в этом выражении режет слух. Впрочем, черт с ним, с Черри, с грамматикой у него всегда было слабо.

И спросил вслух:

– Вы сказали, что этот Лаваль из гениев? В каком это смысле?

– Вы издеваетесь, инспектор?

– Старший инспектор.

– Оставьте ваш сарказм для газетчиков. Гениями у нас зовут выпускников знаменитой школы «Брэйн старз». Вы что же, не слышали о такой?

– Анри Лаваль – один из выпускников?

– Вот именно. – Палмер изумленно покачал головой: – О школе «Брэйн старз» не слышали только самые темные люди. О ней написаны горы книг. – Капитан Палмер не производил впечатление много читающего человека, но сослался именно на гору книг. – В Бэрдокке каждый знает, кто есть кто.

– Надеюсь, вы не исключение?

– О чем это вы?

– О трупе, лежащем на полу, – вернул Янг капитана с небес. – Чем конкретно занимался Анри Лаваль? Он артист? Или химик? Или врач с хорошей практикой? Или может преуспевающий адвокат?

– Он универсал!

– Гений–универсал?

– Можно сказать и так.

– Для меня это звучит слишком романтично.

– Анри Лаваль – знаменосец «бэби–старз». Один из лидеров «детей–звезд», инспектор.

– Старший инспектор!

– Вот я и говорю… – Палмер злобно сжал зубы. Он сразу не полюбил инспектора. – Лаваль – знаменосец наших гениев. Он вундеркинд в среде вундеркиндов. Доходит до ваших серых мозгов? Он написал гимн гениев, в Бэрдокке этот гимн играют по торжественным дням. Еще он участвовал в разработке архитектурного ансамбля Бэрдокка и получил кучу патентов на технические изобретения. И все такое прочее. Ясно? Могу только повторить. Он гений.

– А химией увлекался?

Палмер свирепо повел ледяными глазами:

– Забыть не можете? Часто не везет? Тогда в Бэрдокке вам ведь не повезло, признайтесь. Никто не просил вас соваться в опечатанную виллу. Забудьте! Не стоит увязывать смерть Лаваля с тем случаем. Да, Лаваль работал на «Фармаури». Фрост тоже на нее работал. Но на «Фармаури» работают две трети жителей Бэрдокка. Это ни о чем не говорит. Лаваль представлял менеджмент фирмы.

– Да, конечно.

Янг остановился над трупом.

– Кто его обнаружил?

– Приходящая горничная. Она приезжает по утрам, у нее свой ключ. В семь часов утра она поднялась наверх, в семь ноль пять позвонила в полицию.

– Расторопная женщина.

– У нас все такие.

– Значит, сегодня в комнатах не убирали?

– Как видите.

– Кто навещал Лаваля вечером или ночью?

– Журналист Рон Куртис и композитор Инга Альбуди.

– Тоже известные люди?

Капитан не ответил.

– Впрочем, имя Альбуди мне известно. Это ведь ей принадлежала вилла, на которой схватили того химика, что отдыхает сейчас в Куинсвилле?

Палмер мрачно кивнул.

– Надеюсь, я смогу увидеться с приятелями покойного?

– С журналистом – да. С Альбуди это может не получиться.

– Она уехала? Заезжала к Лавалю попрощаться?

– К сожалению, заболела.

– Постельный режим?

Капитан кивнул.

– Но ее можно навестить?

– Если позволит администрация.

– Администрация чего? Города Бэрдокка?

– Клиники имени Джинтано.

– Но ведь еще вчера она навещала покойного. Вы сами это сказали.

– Жизнь не бывает простой, инспектор.

– Старший инспектор, – с удовольствием поправил Янг. – Вы точно романтик, капитан, поэтому я еще ни разу не назвал вас лейтенантом.

И спросил:

– Что это за клиника?

– Весьма дорогое заведение. Вам туда не попасть, если даже вы опять получите по голове.

– Лечат наркоманов?

– С чего вы взяли? – Палмер обернулся, будто их могли услышать.

– Не знаю. Интуиция.

– Будете осматривать виллу?

– Разумеется.

– Тогда работайте.

Белесые брови капитана Палмера язвительно взметнулись.

– Работайте спокойно. Я предупредил своих людей. На этот раз вас не отправят на госпитальную койку. И радио мы тоже выключили.

Янг прошелся по этажам.

Увиденное ввергло его в уныние.

Вилла была обширна. Она была очень обширна.

Рядом с жилыми комнатами находились помещения, напоминавшие гончарную мастерскую или музей старых ремесел. В огромном зале белел концертный рояль. Вдоль стен длинного коридора тянулись стеллажи, заставленные бесчисленными глиняными и стеклянными горшками. «Попробуй, загляни в каждый». Янг действительно не видел никакой разницы между гениями и ублюдками. Одинаково хитры и изворотливы, вот и все. В таких вот объемистых горшках можно хранить что угодно. Ублюдки не богаты на воображение, но они прагматики, как правило. Они так созданы, что действуют порой умнее самых умных.

Груда нот на столе.

Несколько листков валялись даже на полу.

Книги, книги, книги. Янг чувствовал отвращение к книгам. В жилых помещениях не должно быть ничего лишнего, так он считал. Ведь в каждую книжку можно спрятать плоский пакетик с изумрудным кейфом.

Перелистывать каждую?

Впрочем, беспорядок всего лишь отражал характер хозяина.

Янг еще раз окинул взглядом широкий письменный стол. Да, аккуратность не главная черта гения. Теперь он это запомнит. Книги и журналы небрежно сдвинуты на самый край, песочные часы на квадратной деревянной подставке. Подставка покрыта мелкими строками.

«Как на поверхности лазурного пруда, в душевной глубине мы видим иногда и небо, полное блистательных сокровищ и тинистое дно, где вьется рой чудовищ».

Наверное стихи, но записаны сплошной строкой.

Как переворачивают эти часы? – заинтересовался Янг. Подставкой вверх? Или подставку можно убирать? И какой странный песок! Мелкий, как сахарная пудра. Зеленоватый. Как скол бутылки. А сама подставка…

О, да она открывается!

Янг громко позвал:

– Палмер!

Капитан появился сразу, будто стоял за дверью.

– Как вы думаете, Палмер, что это?

– Подкрашенный песок.

– Ну, а это?

Янг неторопливо извлек из раскрывающейся деревянной подставки красный пластиковый прямоугольник, испещренный непонятными словами и рядом правильных отверстий.

– Я не силен в иностранных языках. Но по происхождению Анри Лаваль – француз. Возможно, это по–французски?

– Латынь, капитан. Видите, тут написано «Pulvis Lavalis ». Это можно перевести как «Порошок Лаваля ». А? Что скажете на это? Похоже, покойный гений увлекался фармакологией?

Палмер презрительно пожал мощными плечами.

– Что это за люди? – указал Янг на репродукцию в рамке.

– Это работа Питера Херста.

– Художник?

– О Херсте слышали даже идиоты.

– Это в Бэрдокке, капитан. Он тоже выпускник «Брэйн старз»?

– В самую точку.

– Так что же это за люди?

– Так сказать, групповой портрет.

– Вы позволите, я заберу песочные часы и репродукцию? – Янг осторожно вытянул картон из тяжелой рамки. – Вот и отлично! Кстати, капитан, я оставил на федеральном шоссе машину. Вот ее номер. Поручите механику заняться машиной, а я продолжу осмотр.

Впрочем, ничего нового он не нашел.

Только в холле из урны извлек распечатанную коробку сигарет «Плизант».

Она была почти полная, не хватало двух–трех сигарет. «Я только что видел такую».

Ну да.

Он вспомнил.

Наверху. В спальне.

Снова поднявшись в спальню, он выловил полупустую коробку из россыпи окурков, украшавших ковер. Одну коробку он сунул в пластиковый пакет и спрятал в карман, другую передал Палмеру. «Поищите пальчики, капитан». Вторую он сразу решил передать Черри.

Устроившись в номере отеля «Гелиос», Янг позвонил в муниципальную библиотеку.

Пару книг, посвященных истории знаменитой школы «Брэйн старз»? Никаких проблем. Признательны за ваш интерес к достижениям Бэрдокка. Книги доставят в течение часа.

Потом выпил.

Самую малость.

В бутылке, упрятанной в мини–бар, виски оказалось на два пальца.

Эти крошечные бутылочки. Специально для ублюдков. С девятнадцатого этажа хорошо смотрелась городская реклама. Бар «Гении». Этого следовало ожидать. «Исследовательский центр имени Дэвида Килби». Тоже гений, наверное. «У Альбуди». Клуб для светских шлюх? «Почему я так раздражен»? Кинотеатр «Гелиос». Отель «Гелиос». Капитан Палмер имел право на ухмылку: Янг впрямь знал о бэрдоккских гениях ничтожно мало.

Впрочем, в большой голове капитана Палмера пустот тоже хватало.

Он, например, не знал о том, что сотрудники ФБНОЛ заметили, что с некоторых пор черный рынок опасных препаратов, по крайней мере в столице штата, начал приобретать некие необычные черты. Неизвестная властная рука как бы сняла конкуренцию отдельных групп в сфере нелегального производства и сбыта. Во всяком случае попадавшие в руки специалистов отдела Си «левые» упаковки стали отвечать некоему стандарту, нисколько не уступающему по части дизайна продукции самых известных промышленных фирм.

Что же до содержимого…

Содержимое несомненно относилось к сильнодействующим средствам.

Поскольку медицинского контроля попадавшие в руки полиции препараты понятно не проходили, случаи передозировок наблюдались неоднократно. Походило на то, что время кустарей–одиночек кануло в Лету. Теперь на черный рынок работали хорошо организованные подпольные лаборатории, обладающие солидными технологическими ресурсами. Вполне возможным выглядело в этом свете предположение о налаживании постоянных связей между «обычным» наркобизнесом и нелегальным (а может быть, и легальным?) фармацевтическим. Об этом, в частности, свидетельствовал некий факт, тоже пока не дошедший до капитана Палмера.

Агенты отдела Си записал интересный разговор.

В некоем уединенном столичном баре собиралась богатая, но не всегда респектабельная публика. Неделю назад там тоже сидели интересные люди. Прослушивая пленку, Янг обратил внимание на то, то один из собеседников был абсолютно неизвестен сотрудникам ФБНОЛ.

«Вы уже слышали об изумрудном кейфе? »

«Только легенды. А я предпочитаю нечто конкретное».

«Легенда не приносит столько удовольствия».

«Вот как? Что же это за штука? С чем ее едят? »

«Не подшучивайте, друг мой! Речь идет не об еде. Изумрудный кейф – совершенно новое слово в индустрии искусственных удовольствий. Даже не удовольствий, а как бы это сказать… Ну, интеллектуальных развлечений, что ли… И не только развлечений… Дело в том, что изумрудный кейф не затуманивает, а просветляет мозги… До какой степени – этого, правда, заранее сказать нельзя, нужны дополнительные исследования. Но дело стоит этого. Уже сейчас могу сказать с уверенностью: изумрудный кейф – будущее мира. Перед этой штукой не устоит ни гений, ни идиот. Вот почему я и спрашиваю вас: зачем держать под спудом такое богатство? Разве это не преступление перед всеми мыслящими людьми? »

«Ублажать мыслящих людей, конечно, приятно. Но почему не воспользоваться принятыми путями? Имея патент и монопольное право на производство такого препарата, вы получите те же самые дивиденды, причем без риска попасть в какую–либо историю ».

«И вы это говорите? После скандалов с ЛСД, с талидомидом? Вы что, не знаете, что медицинская цензура сошла с ума? Что бы ей ни показали, она требует немедленного изучения всех возможных побочных явлений. А где взять время на это? К тому же, вы должны понимать: запретный плод не только слаще. Он еще и дороже».

Один из беседующих был из воротил наркорынка, не раз уже ускользавший из лап ФБНОЛ, а второй сразу попал под наблюдение старшего инспектора Янга. Он даже отправил в Бэрдок своего спецагента Черри. А уж Черри восполнил пробел. Он проследил путь потенциального клиента от подозрительного столичного бара до уютной виллы в Бэрдокке.

Анри Лаваль.

Было чему дивиться.

Янг раскрыл рабочий блокнот.

Итак, главная задача – не потерять след.

«Анри Лаваль.

Гений–универсал.

ФФФ (кто владелец?).

ШБС.

Связь с НБ.

Умер предп. от инсульта».

Записи понятны были только самому инспектору.

Аббревиатуры ФФФ, ШБС и НБ раскрывались просто. «Фармацевтическая фирма Фармаури », школа «Брэйн старз», наркобизнес .

«Уильям Фрост.

Химик–фармацевт.

ФФФ.

ШБС.

Осужден на 3 года (Черри – изучить постановление суда).

В наст. время в Куинсвиллской тюрьме (Черри – выяснить детали)».

«Инга Альбуди.

Композитор.

ШБС.

Лаборатория Фроста на ее вилле ((разговор неизвестных – три года назад).

В наст. время в клинике Джинтано (диагноз? кто такой Джинтано?).

Виделась с Лавалем незадолго до его смерти».

«Рон Куртис.

Журналист.

ШБС.

Вместе с Альбуди – у Лаваля».

Сам собой обозначился некий треугольник.

Правда, из трех его вершин Янг кое–что знал только о верхней.

Да и то вообще. Если, конечно, не считать подслушанного в баре разговора.

А вот что касается ФФФ и ШБС … Янг недовольно взвесил на ладони доставленные из библиотеки книги. Они оказались более объемными, чем он надеялся.

Глава вторая. Игрушки доктора Гренвилла

Фрагменты из книги Говарда Ф. Барлоу «Исповедь звезды»

«…Пятнадцать человек – весь первый набор «Брэйн старз» – собрали в актовом зале. Нет, мы не сидели чинно за столь известным сейчас большим круглым столом. Напротив, мы сторонились друг друга. Рон Куртис расположился на широком подоконнике и демонстративно рассматривал цветные фигурки лепного потолка. Он еще не походил на Оскара Уйальда, хотя кудри уже вились, придавая мальчишке ложноклассический вид. Уильям Фрост, он назвался именно так, небрежно мерил длинными мальчишескими ногами огромный зал. Фроста еще не прозвали Тотом. Возможно, он тогда еще и не слышал про это древнее египетское божество. Анри Лаваль, по–детски надув толстые щеки, не сводил глаз с Инги, отказавшей ему в цветных карандашах. Коринфская невеста, Ингу сразу прозвали так за странную смесь стеснительности и нежности, была погружена в себя. Тихий ребенок. Она не привлекала, как Пат, но с нею хотелось поговорить. О чем? Кто знает? Она нежно хлопала ресницами, а Пат завоевывала. На хлопанье ресниц сразу купился Дэйв Килби. Может потому, что Инга первому ему улыбнулась. Наверное, Пат, с удовольствием выставила бы Коринфскую невесту из «Брэйн старз», но это было невозможно, поэтому она просто перестала замечать невольную соперницу. «Жалко мучить мне тебя, но, ах… – это ведь было написано как раз про Коринфскую невесту, – моего когда коснешься тела, неземной тебя охватит страх…»

Странно, но я тогда действительно не знал, чем на самом деле заканчивается Баллада о Коринфской невесте.

А Патриция Хольт никому ничего не подсказывала.

Широкобедрая, хотя мы были детьми. Яркая, как ее вечно цветущий штат.

…Дверь растворилась.

– Наши будущие Леонардо!

Но на Леонардо больше походил сам доктор Гренвилл.

С ним вошел невысокий смуглый человек, пронзительно глянувший на нас из–под раскосых по–восточному век. Ничего особенного. Похож на преуспевающего латиноса. Мы ведь еще не знали, что на карманные расходы этот человек может выделить сумму, равную годовому доходу Нигерии.

– Сидней Маури Джинтано, – повел рукой доктор Гренвилл. – Основатель и попечитель школы «Брэйн старз». Он хочет поговорить с вами.

И ободряюще подмигнув, вышел.

Прислонившись к косяку дверей Сидней Маури с минуту внимательно рассматривал нас, потом хитро прищурился и подошел к столу:

– Давайте все сюда!

Мы нехотя сгрудились у стола.

– Сколько тебе лет? – мистер Джинтано ткнул пальцем в тщедушного очкарика.

– Восемь.

– Как тебя зовут?

– Дон Реви.

– Хорошее имя. И взгляд у тебя внимательный. Что ты можешь сказать обо мне, Дон?

Реви выпалил:

– Лет пять назад вы переболели малярией.

Джинтано удивленно повел черными бровями:

– Малярией? Верно, малыш! А чем я еще болел?

– Если не считать легкого плоскостопия, вы – здоровяк! – покраснел польщенный Дон Реви.

– Спасибо, малыш!

…Так мы впервые встретились с человеком, которому, собственно, и обязаны пребыванием в «Брэйн старз».

«Приманкой действуй, платой и наградой, и поощряй и принуждай!» Сидней Маури Джинтано нисколько не походил на Фауста, но ни в чем ему не уступал. Это точно. «Стадам и людям будет здесь приволье, рай зацветет среди моих полян».

В тот день мистер Джинтано шутил, смеялся, расспрашивал нас о семьях, о наших пристрастиях. Затем, наконец, стал серьезен и подошел к окну:

– Что вы скажете о Бэрдокке, ребята? Нравится он вам? Вон те, например, бетонные башни. Вам не кажется, что их не мешало бы снести?

Я не удержался:

– Мы можем сделать это.

И покраснел под взглядом Джинтано.

– Вот как? – не удивился Джинтано. – Кое что слышал о взрывном деле? – И спросил: – Есть идет? Что бы ты поставил на их место?

– Зоопарк!

Джинтано прищурился:

– Зоопарк… Принято… Другие заявки есть?

– Лабиринт! – предложил Дэйв Килби. Малый рост не мешал ему. Он вертелся, как капля ртути, пытаясь всех держать в поле зрения. – Настоящий лабиринт. Прямо под школой! Да такой, чтобы в нем заблудился сам Минотавр!

– Но зачем тебе это?

Дэйв пожал плотными маленькими плечами:

– Ну… Просто мне всегда хотелось иметь собственный лабиринт…

– Что ж, – Сидней Маури понимающе усмехнулся: – Будет и лабиринт… В свое время…

И повернулся ко мне:

– И зоопарк для Говарда будет тоже. Только уговор – мы всегда должны действовать заодно. В этой школе вас научат разным премудростям и, надеюсь, научат весьма неплохо. Мне давно сдается, малыши, что конкуренция денежных мешков в нашем мире кончается. Приходит пора куда более жесткой конкуренции – конкуренции интеллектов. Потому–то и создана «Брэйн старз». И теперь главное ваше дело – учиться. И еще помните, помните, помните, – повторил он как заклятие, – самые светлые умы не стоят и гроша, если их не приложить к настоящему делу.

Он сунул руку в карман, потом вскинул над головой:

– Как по–вашему, что это?

– Один доллар! – твердо ответил Дэйв Килби.

– Деньги, – разочарованно протянул Рон Куртис.

– Правильно, доллар. Правильно, деньги, – кивнул мистер Джинтано и в упор посмотрел на Куртиса. – Но это так только говорят – деньги. А на самом деле это и есть зоопарк!

И перевел взгляд на Дэйва:

– И лабиринт тоже!

…Десять школьных лет.

Сейчас, когда прошло еще столько же, я понимаю, какими сказочными оказались эти годы. Ведь для доктора Джошуа Гренвилла и мистера Сиднея Маури Джинтано, а значит, для всех нас, не существовало ничего невозможного.

Все только из первых рук!

Музыкальные пьесы Инги Альбуди вызывали самую высокую оценку придирчивых музыковедов. Дон Реви в двенадцать лет получил диплом лечащего врача. О результатах исследований по биохимии пятнадцатилетнего Билла Фроста с уважением отзывались нобелевские лауреаты. Каждый отметил свое восхождение теми или иными достижениями. И в центре этого веселого деловитого «зоопарка» всегда находился доктор Джошуа Гренвилл. Сам он как великую удачу рассматривал то, что судьба случайно свела его с мистером Сиднеем Маури Джинтано – богатым и влиятельным бизнесменом, единоличным владельцем концерна «Фармаури», сумевшим подвести прочную материальную базу под сумасшедшие идеи нашего великого педагога.

Мы изучали развалины храмов майя в Мексике, работали в архивах Капитолия. Слушали лекции Дьюи и Рассела. Норберт Винер вводил нас в кибернетические дебри, Меллер знакомил с генной инженерией. Мы освоили все виды ЭВМ и компьютеров, и видели океан изнутри – сквозь иллюминаторы глубоководного батискафа.

Каких затрат это стоило, знает лишь мистер Джинтано.

Но, думаю, он не просчитался.

Пауль Херст, он же Тигр Херст, Рон Куртис, Коринфская невеста, Дон Реви, Анри Лаваль, кибернетик Дэйв Килби, Широкобедрая и ее мальчики – все мы работали на престиж «Брэйн старз», а значит, на престиж мистера Джинтано.

Когда наступило время специализации, Херст уехал в Италию. Фрост выбрал практику в Массачузетском технологический институте. Дэйв Килби стал своим человеком в ИБМ, крупнейшей фирме по производству электронно–вычислительной техники.

Дэйв вообще набирал вес.

Он успевал все. Он работал больше всех. Иногда, правда, он затмевал даже таких хулиганов как Джек Фостер и Дик Рэнд. Утверждался, а может хотел еще больше понравиться Инге. Однажды пропал в Чайна–тауне. Его не было больше недели. На просьбы начать поиск Сидней Маури покачал головой: «Зачем? Пропасть он не пропадет. Но без вас… заскучает».

И угадал.

Просто Килби хотел, чтобы его искали.

Он пришел сам – грязный, оборванный. И привел с собой двух китайцев. Они кланялись и смешили Ингу. «Мог бы предупредить, – укорила она его. – Я бы выучила язык». – «Но они немые». – «Ты провел неделю с немыми?»

Дэйв кивнул.

Удивлять ему нравилось.

Но он категорически отказался от кругосветного путешествия, которое я совершил на яхте «Игл». Может, догадывался, что в компании с ним я не написал бы до сих пор «Третью молитву».

…Но дело даже не в том, чему нас учили.

Дело в той атмосфере, в том культе разума, который нас окружал. Мы просто познавали мир. Мы познавали его по–настоящему. В первые годы невозможно было понять, где кончается игра и где начинается работа. Бывало так, что доктор Джошуа Гренвилл появлялся, нагруженный кристаллами, моделями, обрезками всевозможных материалов, глиняными черепками, керамикой, обрывками газет, тряпками. Седой старик, похожий на Леонардо. Впрочем, когда Патриция слишком уж непосредственно прижалась к нему однажды, он усмехнулся: «Я ведь могу не отпустить тебя».

– Я предлагаю, – говорил доктор Гренвилл, сваливая все принесенное на стол, – каждому пройтись мысленно по всем принесенным мною предметам и связать их в единую, в нерасторжимую цепь. И тем самым обосновать переход от одной вещи к другой. Другими словами: попробуйте найти и выявить связь между всем этим и вашим собственным Я.

Полчаса…

Два часа…

Четыре часа…

Фрост, пыхтя, выводил на доске цепь химических формул, описывающих внутреннюю связь игрушек доктора Гренвилла. Мимоходом он уверенно снабжал свои формулы уравнениями реакций преобразования. Патриция, закусив нежную губу, трудилась над условным проектом естественноисторического музея. Пауль Херст, уже тогда Тигр с горящими глазами, цветными мелками набрасывал синтетический, как он сам объяснял, портрет мира. Норман Ликуори, юный математик, похожий на мышь – светлые волосы на влажный лоб, очки с просветленной оптикой, высунув от усердия кончик языка, покрывал страницы блокнота строчками, каким–то волшебством превращающимися в сложнейшие математические выкладки.

Мышь в очках не выглядит глупо, скорее трогательно.

– Дэйв, а вас совсем не увлекли наши занятия? – доктор Гренвилл подошел к Дэвиду, с отсутствующим взглядом устроившегося у окна.

Дэйв пожал маленькими сильными плечами:

– Мне кажется, что задача, поставленная вами, слишком проста.

– То есть у вас есть простое решение?

– До тривиальности.

Дэйв подошел к столу и взял два первых попавших под руку предмета.

– Я знаю парня, – отчеканил он, – у которого нет ни одной из этих игрушек!

И сменил предметы:

– Я знаю другого парня…

И так далее. Наступила долгая тишина.

– Что–то тут не так, Дэйв! – наконец неуверенно возразил Куртис. – Ведь твое решение как бы уравнивает все маршруты.

– Ну и что?

– Значит, ты решаешь не ту задачу. Разве нет? Вот если бы ты нашел парня, которому действительно нужны сразу все эти вещи…

– Мне кажется, Рон ближе к истине, – подвел итог доктор Гренвилл. – Говоря языком логики, вместо отношения порядка Дэйв на указанном множестве нашел отношение эквивалентности, причем довольно бессодержательное. А это действительно разные задачи. У вас изобретательный ум, Дэйв, – благожелательно отметил он, – но с таким… скажем так, равнодушием к миру вы слишком часто будете видеть хаос там, где для других людей царит истинная гармония.

– Но чтобы искать гармонию, нужна цель! – отчеканил маленький Килби. – А вы ее не определили.

И подвел свой итог:

– Бесполезный порядок ничем не лучше хаоса.

…Конечно, мы были детьми.

Но такие споры учили нас видеть мир.

Сейчас я уже давно не бываю в Бэрдокке. Связь со многими моим соучениками почти утрачена. Больше того, я знаю: судьба некоторым не удалась. Но, скорбя о конкретных людях, я все же продолжаю верить в то, что великие идеи никак не ограничены скупыми рамками отпущенных человеку лет».

Глава третья. Мечта о бессмертии

Рон Куртис любил выходить за рамки.

В свое время он отказался от кругосветки с Говардом Ф. Барлоу, чтобы совершить собственную – по Гринвичскому меридиану. Почти полгода он провел в сырых подземных переходах пещеры Сан–Пьер. С точностью до нескольких дней предсказал несколько кровавых переворотов в Африке и в Латинской Америке.

Говард Ф. Барлоу писал в своей нашумевшей книге:

«…Рон ставил нас в тупик.

Однажды, поспорив с Анри Лавалем, он десять часов просидел на главной площади столицы штата с плакатиком на груди: «Я не нуждаюсь в ваших подаяниях! Вы будете самыми последними идиотами, если поможете мне! А если вы все–таки окажетесь идиотами, я сегодня же пропью ваши деньги в самом гнусном кабаке Бэрдокка или использую их на жестокое обращение с животными!»

Прохожие испуганно шарахались.

Полицейский держался поближе к подозрительному, с иголочки одетому нищему. Кто–то запустил в Рона гнилым помидором. Тем не менее монеты так и летели в поставленную у ног Куртиса модную шляпу. Последнего жертвователя он даже заставил прочесть свой плакатик вслух, но тот лишь удвоил подаяние. Вот с ним, а также с потрясенным Анри, Рон устроил шумную оргию в «Маме Леоне».

Замечу, что выводы, сделанные Куртисом, оценивали его эксперимент вовсе не с юмористических позиций. «Нежелание задумываться над последствиями наших так называемых «добрых дел“ всегда кем–то используется далеко не в лучших целях…»

День начался с неожиданности.

В утренней почте Куртис обнаружил записку. «Снова в миру. Возможно, буду на пиру. Тот ». Подпись явно не являлась местоимением. Именем древнеегипетского бога в «Брэйн старз» прозвали Билла Фроста.

«Снова в миру… »

Значит, Фрост вышел из Куинсвилла.

«Буду на пиру… »

Значит, Фрост появится на назначенной встрече выпускников.

Но почему возможно ? Если Билл в Бэрдокке, он знает о скорой встрече «бэби–старз». Три года назад такая встреча тоже состоялась, но превратилась в прощание с Дэйвом Килби. Инга Альбуди почти не пострадала в той автокатастрофе, но Дэйв погиб.

«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь… »

Странно, что никто не помнил, чем заканчивалась баллада.

А еще через год скончался мистер Джинтано.

«Снова в миру… »

Не худшая новость.

Жаль, что на одну такую всегда приходится пара похуже.

Два дня назад позвонил доктор Макклиф. «Рон, – голос главного врача клиники Джинтано звучал хрипловато. – Меня очень беспокоит состояние Инги. Только, пожалуйста, не остри, я говорю о душевном ее состоянии. Тебе следует поговорить с нею. Она только к тебе и прислушивается. Она даже с Херстом не захотела поговорить. Попробуй помочь ей. Инге необходимо лечь к нам на обследование».

Он помог.

В тот вечер они даже заехали с ней к Лавалю.

Анри был взвинчен и высокопарен. Инга никого не слушала. Три сигареты «Плизант» подряд. Она будто впала в сон, а Лаваль говорил и говорил о последних поступлениях в его коллекцию – три глиняных горшка с какого–то русского острова, из–за которого Россия бесконечно спорит с Японией.

Сунув в карман рукопись, предназначенную для журнала «Джаст», Куртис пересек улицу и заглянул в бар «Меркурий». Прокручивая в голове печальные события последних дней (смерть Анри… обострившаяся болезнь Инги…), он не забывал руководить действиями длиннорукого бармена.

– Не знаю, где вы научились нашему ремеслу, – благодарно встряхивал миксером Арчи Мейл, – но на вашем месте я не стал бы разбрасываться такими рецептами!

– Разве мы не друзья?

Бармен благодарно замер.

– Разве мы не коллеги в конце концов? Разве в наших ремеслах мало общего? Коктейль в буквальном переводе с французского означает – петушиный хвост . Вы это знаете? А журналистская галиматья , которой я пробавляюсь… Ну, ну, не делайте возмущенного лица, Арчи! В переводе с жаргона французских студентов вся эта моя журналистская галиматья означает все тот же петушиный хвост . Да и делается по тому же рецепту. Щепотка того, щепотка другого. Ну и необычное название.

Он попробовал разлитую по бокалам смесь:

– Советую назвать этот петушиный хвост «Проснувшимся Гермесом», Арчи. Уверен, такая штука пробрала бы и Билла Фроста. Он знал толк. По сравнению с ним я всего лишь жалкий подражатель, Арчи. Билл из любой мешанины может создать нечто имманентное!

И одобрил:

– Старайтесь, Арчи.

И подмигнул:

– Ваши руки – неплохая приставка к миксеру!

Склонность к полноте (весьма и весьма реализованная с годами), склонность к меланхолии (тотальная, надо сказать, и тоже весьма и весьма реализованная), небольшой рост, блестящая, почти потерявшая волосы голова – Эрвин Килби не выглядел весельчаком. Журнал «Джаст» процветал, с Эрвином сотрудничали самые известные авторы страны, но вся фигура главного редактора выражала скорбный протест. Беспощадный рок. Эрвин знал, что стоит на пути добрых дел. Разве не злой рок погубил Дэйва Килби? Разве не тот же беспощадный рок отправил Билла в тюрьму, а Коринфскую невесту в клинику? А теперь еще и Анри…

Эрвин Килби испытывал отчаяние.

Множество старинных часов на стенах кабинета подчеркивали неумолимость рока.

Круглые, квадратные, овальные, маятниковые, пружинные, электрические, деревянные, выполненные из каких–то совсем уж экзотических материалов, даже из титана. Собирать эту коллекцию Эрвин начал лет пятнадцать назад, когда младший брат подарил ему на день рождения настоящий хронометр адмирала Дрейка, купленный на один из своих первых гонораров. Портрет Дэйва висел тут же в окружении часов. Темная прядь, упавшая на глаза… Дэйв любил встряхивать ею… Серые глаза… Внимательные глаза… Вызывающие птичьи усики…

Каждый день Эрвин с тоской вперял взор в глаза брата.

Но Дэйв молчал.

Ему нечего было сказать.

Он ничем не мог помочь Эрвину.

Ничего так сильно не боялся Килби–старший как рока.

Ход времени… Усмешка судьбы… За окнами медленно проносило серые влажные облака… Джулия, длинноногая и уверенная секретарша, чувствовала, что эти серые влажные облака проносит сквозь кабинет шефа… Так не бывает, но рок, рок…

Только одни часы в кабинете всегда молчали.

Простые песочные часы на деревянной подставке.

Их подарил Эрвину Анри Лаваль. И даже вырезал на подставке длинную строку. Может, сам сочинил, может, воспользовался помощью античных философов. Не стихи, нет. Что–то вроде философского постулата.

Не можешь постичь время, попробуй его на вкус.

Гений имеет право на странности. Но рок беспощаден и к гениям. Килби–старший со вздохом повернул голову:

– Что там у вас, Джулия?

– Это не у меня, шеф. Это у нас.

– И что там у нас?

– Мистер Куртис.

– Почему он не входит? Он, наверное, опечален?

– Не могу сказать этого, шеф.

– Как тебя понять, Джулия?

– Я никогда не видела мистера Куртиса опечаленным.

– Но в такой день!

– Наверное, это его стиль, шеф.

– Он в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный собрат и друг, порывистым пером терзает мир, склонившись над столом… Но мыслью он не здесь, там – на краю Вселенной!

– Ты, кажется, из «Меркурия», – удрученно догадался Килби–старший.

– Оставь, Эрвин. Я знаю, о чем ты думаешь. Гангрену не вылечишь молитвами. Разве не так?

Килби–старший скорбно промолчал.

– Я закончил свои заметки, – коктейль, приготовленный Арчи Мейлом несомненно поднял настроение журналиста. – Может, они не и понравятся нашим подписчикам, но это была последняя идея Анри. Так сказать, его прощальной поклон. Мечта о бессмертии. Это проглотят, правда?

– Тебе не идет цинизм, Рон.

– Это не цинизм. Я пытаюсь рассуждать здраво.

Листки, исписанные круглым отчетливым почерком, легли перед главным редактором журнала «Джаст».

Да, Куртис оставался Куртисом.

Там, где другой плакал бы, он смеялся.

Там, где другой смеялся бы, впадал в сарказм.

Ну да, эти новые оптимисты от финансов, писал он. Почему–то они решили, что откупиться можно даже от смерти. Наивные люди. Ругать науку за то, что она якобы разрушает гармонию мира, и при этом жадно цепляться за ее достижения! В данном случае за криогенетику.

Куртис без сожаления высмеивал наивных дельцов.

Ну да, мечта о бессмертии! Тебя заморозят. Ты уснешь в криогенном гробу и будешь спать долго. Пятьдесят, сто лет. Потом тебя разбудят представители прекрасного будущего мира. Привет, предок! Дельцы от науки, ядовито писал Куртис, научились закачивать специальные растворы в очищенные от крови сосуды своих молчаливых, засыпающих на десятилетия клиентов. Разумеется, пока очень немногие могут платить за столь туманное будущее. Но даже они… На что рассчитывать? – спрашивал Куртис. Неужели там, в прекрасном будущем умное обновленное человечество с распростертыми руками будет встречать старых, обглоданных многочисленными болезнями ублюдков, мораль которых, конечно же, не изменится к лучшему за долгие столетия вынужденного сна? И что они собираются делать в будущем? Лично он, Рон Куртис, сомневается в том, чтобы Альберт Эйнштейн или Норберт Винер легли в криогенный гроб. Я убежден, что гений, проявивший себя сегодня, только сегодня и необходим. При этом – нам, а не далеким потомкам. Любопытно бы увидеть выражение лиц прекрасных людей будущего, когда перед ними из заиндевелых криогенных гробов начнут выпрыгивать их заплесневелые предки…

– Но это же нельзя печатать!

– Что тебя пугает, Эрвин?

– Да все! Даже запятые! Это же прямой вызов памяти Сиднея Маури!

– Настроения швейцара не должны зависеть от того, закрывает он или открывает двери.

– Но, Рон! Маску шута давно натянул на себя Пауль. Тигру она даже идет.

Килби–старший сам ужаснулся тому, что произносят его толстые губы. Рыхлое лицо покрылось испариной.

– Веселый гид в угрюмом царстве. Разве Говард написал это не о тебе?

– Он тоже не стал оптимистом, – Куртис провел ладонью по кудрям. Иногда он действительно походил на Оскара Уайльда. Поразительно походил, хотя не искал с ним сходства.

– Не говори! Больше ничего не говори, Рон! – Эрвин вскинул над собой руки. – Вы – дети–звезды! Вы подняли Бэрдокк из небытия, наполнили его жизнью. В тихом сиянии света и славы. Правда?

– Ты кого–то цитируешь? – удивился Куртис.

– Вспомни, как сиял Бэрдокк в дни Конгресса по реформам образования! Вспомни всемирный съезд психофармакологов! Крупнейшие ученые, политики, ведущие умы мира. Сколько известных фирм почитает за честь иметь своих представителей в Бэрдокке. Молчи, Рон! Я запрещаю тебе открывать рот! Это ведь ты нашел нелепое и мерзкое сочетание…

– Какое?

– Да «бэрдоккиотизм»!

– Пожалуй, звучит, – согласился Куртис.

– Но разве не Бэрдокк дал миру столько умнейших голов? Дон Реви. Где медики его уровня? Херст. Сальвадор Дали признался, что учится у Пауля. Зачем нам терять позиции? Чтобы переустраивать мир нужны великие организаторы! – Килби–старший незаметно свернул на любимую тему. – Нам катастрофически не хватает Дэйва! При нем «бэби–старз» являлись единым организмом! Разве не так? Будь Дэйв жив, он не позволил бы бросить Фроста в тюрьму, и не потерял бы Рэнда и Фостера! Он не позволил бы умереть Анри!

– Дэйва и так помнят как национального героя.

– Этого мало! Этого мало, Рон! Я говорю сразу о всех гениях.

– Ну да… Они были так умны, что уже ни на что не годились…

– Молчи, Рон! Дэйв утверждал, что только дело может объединять. Только общее масштабное дело. Без этого распадется любой союз.

Куртис неопределенно хмыкнул.

– Камилл вернулся, Рон. Наверное, ты еще не знаешь.

Он уставил на Куртиса, но журналист неопределенно уставился в окно.

– Камилл был у меня вчера. Он убит смертью Анри, но полон энергии. И не собирается больше покидать Бэрдокк. Понимаешь? Времена меняются. Мы на пороге больших событий. Союз Камилла с Пат – дело решенное. А значит, с ними вернутся в Бэрдокк Вентури, Боуден, Нэш. Зубастая маслина, – Килби–старший с удовольствием напомнил школьное прозвище Камилла Джинтано, – решил собрать всех «бэби–старз» вместе. Как раньше. Он помнит идеи Дэйва. И надеется, что уже завтра ты угостишь его одним из тех коктейлей, что прославили заведение придурковатого Мейла.

Не можешь постичь время, попробуй его на вкус.

Эрвин Килби не понимал всей глубины строк, вырезанных на подставке песочных часов, но странные предчувствия холодком трогали его рыхлые плечи.

Глава четвертая. Бликус Альбуди

В семь утра Янг был уже на ногах.

В семь десять он стоял под огромным, во всю стену, окном нижнего бара отеля «Гелиос», хорошо омытым ночным дождичком. В глубине темного, шурша листвой, разгуливал молодой человек в вываренных джинсах. Время от времени молодой человек останавливал редких прохожих и пытался завести разговор.

«Чем это с утра занят Черри?»

– Вам тоже необходим отдых, сэр, – Черри не преминул обратиться и к инспектору. – Полноценный отдых только у нас. Бюро путешествий Эткинда. У вас усталый вид. Этот пробел стоит восполнить. Вернетесь в Бэрдокк здоровяком.

– Не дай Бог мне еще раз сюда вернуться.

Янг с удивлением глянул на проспект.

Бюро путешествий Эткинда.

Жить полной жизнью! Только у нас!

Прогулки внутри Гольфстрима! Подергайте акулу за хвост!

И убедительное:

С нашей помощью Океан прост, как кухня!

– Что за чушь ты раздаешь?

– Рекламу бюро путешествий Эткинда.

– Ты уверен, что добропорядочные жители Бэрдокка мечтают о прогулках внутри Гольфстрима? Ты уверен, что бэрдоккские домохозяйки мечтают подергать акулу за хвост? Кто такой этот Эткинд?

– Мой шурин, шеф.

– Воображение ублюдка, Черри.

– Но шеф…

– Возьми этот пакет. В нем содержимое неких песочных часов. Может, просто неизвестный заполнитель, а может… Неважно… Подели находку между химиками и медиками… А это сигареты. Да, да. Всего только «Плизант». Но дорогой сорт. Вполне возможно, что начинка с сюрпризом. И учти. Никакой рекламы. Уже завтра я должен знать, что это такое.

– Неужели нашли? – восхитился Черри.

– Что нашел?

– То, что искали, – не растерялся Черри.

– Не знаю. Пока не знаю.

Янг выложил на ладонь пластиковый прямоугольник.

– Что ты скажешь об этом?

– Личная расчетная карточка?

– Я бы тоже так подумал. Но не думаю.

– Кажется, шеф, в этом деле нам придется попыхтеть, да? Мы тут не против кучки мелких аптечных жуликов, а против целого взвода гениев!

– Откуда в твоей голове такое?

– Листал одну книжку. – Черри, оказывается, тоже не терял время. – Там много интересных имен. Например, Фрост. Напоминает кое–что, правда? Или Лаваль. Тоже знакомый труп. И все не просто так, а уважаемые, добропорядочные граждане.

– А имя Куртис?

– Есть там и такой.

– Так вот, Черри, сядь на хвост этому гению. Только помни, что лицо он известное, так что обойдись без своих дурацких фантазий. Простая, но точная работа. Вот все, что от тебя требуется. И ни в коем случае не попадайся на глаза местной полиции.

– Что я должен видеть?

– Отслеживай все перемещения этого гения. Я должен срочно съездить в Бюро. По возвращении в Бэрдокк я хочу потолковать с Куртисом. Заодно выясни все детали судебного дела над этим химиком. Ну да, Фрост, я помню… И еще…

Он крепко сжал плечо Черри.

– Если хотя бы краем уха услышишь что–нибудь о человеке, носящем имя или прозвище Блик, немедленно сообщи мне. Где бы я ни находился. Даже внутри Гольфстрима!

С полицией Янг связался из отеля.

– Есть что–то новое, капитан?

– Вы о своих находках?

– Разумеется.

– Они в лаборатории.

А причины смерти Анри Лаваля?

– Обширное кровоизлияние в мозг. Я отправлю вам заключение.

– А моя машина?

– Торопитесь уехать?

– Ну, не так чтобы, но хотел бы.

– Прямо сейчас?

Янг взглянул на часы:

– Нет. Я планирую побывать в клинике Джинтано.

– Вас подбросить?

– Предпочту такси.

– Южным шоссе дорога короче.

– А вот совет приму. За совет спасибо.

– У вас все?

– Капитан, попросите своих ребят обратить особое внимание на фильтры сигарет. Самое занятное прячут обычно в фильтрах.

Купив газеты, Янг остановил такси.

Длинный «Кадиллак» с откидывающимся верхом.

Длинный, складывающийся, как штатив, водитель. Длинные рыжие лохмы.

– В клинику Джинтано? По Южному шоссе? Откуда вы знаете, что по Южному короче? По виду вы – приезжий.

Янг удивился:

– Это заметно?

– Природный бэрдоккец, – водитель так и сказал природный, – начинает утро с «ЮФИ», а вы взяли «Голос».

– Думаю, мне хватит и «Голоса».

МУНИЦИПАЛИТЕТ ГОРОДА БЭРДОККА ОБЪЯВЛЯЕТ КОНКУРС НА ЛУЧШИЙ ПРОЕКТ ПАМЯТНИКА, ПОСВЯЩЕННОГО ВЫДАЮЩЕМУСЯ ГРАЖДАНИНУ НАШЕЙ СТРАНЫ СИДНЕЮ МАУРИ ДЖИНТАНО

– Интересно, что надо совершить, чтобы удостоиться такой чести?

– Как это что? – взвился рыжий водитель. – Я вижу, что вы точно впервые в городе!

– Ну, не совсем, – уклончиво заметил Янг. – Но не буду скрывать. С историей Бэрдокка знаком плохо.

– Вот я и говорю! – водитель немедленно превратился в патриота. – Двадцать лет назад наш городок считался заштатным местечком. Несколько захудалых предприятий, фармацевтический завод, что еще? – Он оглянулся на Янга, будто ожидая подсказки, но инспектор промолчал. – А сейчас? Разве Бэрдокк хоть в чем–то уступает столице штата? В Бэрдокке самые красивые здания, самые тенистые скверы, самые здоровые люди…

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО!

«…и самые разговорчивые таксисты».

Янг был доволен, что в газетах пока не появилось ни слова о его появлении в «самом–самом–самом» городе.

– …но все это ничто перед гениями Бэрдокка! – продолжал рыжий патриот. – Таких умниц не то что в столице штата, таких в столице страны не сыщешь. А ведь всех вырастили в Бэрдокке.

– В пробирке?

– Не надо, – огрызнулся водитель.

– Я только спрашиваю.

– Самые умные ребята, собранные со всей страны. Вот так! Сотни специальных тестов. Для наших гениев построили специальную школу. Им–то и было там по пять, а кому и меньше, но они вгрызались в знания! Где вы такое видывали?

Рыжий с торжеством уставился на Янга и машина вильнула.

– А чья затея?

СОЗВЕДИЕ ПАТ!

БЭРДОКК ПРИВЕТСТВУЕТ ГЕНИЕВ!

– Наверное Джинтано? – ухмыльнулся Янг.

– В точку! – обрадовался водитель.

– Это я случайно.

– Да ну. Небось наслышаны о наших гениях?

– Признаюсь, не очень.

Не хватало еще выдать этому парню, что он, Янг, больше спец по ублюдкам.

– А все Сидней Маури! Все наш мистер Джинтано! Конечно, он с некоторой восточной кровью. Но это же капля. Настоящего патриота ничто не испортит! Он всем дал работу! Слышали про «Фармаури»? Он сам создал этот концерн. Аптеки, клиники, типографии. И школу «Брэйн старз». Слышите? Тринадцать гениальных мальчиков и две гениальных девочки! Кому пять лет, а кому и три.

Водитель опять торжествующе обернулся.

– Питались, как короли, одевались, как принцы, могли спать сколько влезет и когда угодно! Вот жизнь, да? Даже я бы кое чему научился. Правда, у «бэби–старз» головы мудрецов!

– Как это выглядит?

– Вы что, не читаете журнал «Джаст»?

– Увы…

Водитель раздраженно ударил рыжим кулаком по клаксону:

– А «Третью молитву» Говарда Барлоу? Только не говорите нет! Нельзя так говорить. Эту книгу читают даже идиоты и шлюхи! Правда, говорят, что Говард голубой, небось, слышали? – водитель опасливо покосился. – Гениям все можно, сами знаете. Они все должны перепробовать, – водитель порочно облизнулся и Янг отодвинулся от него. – Может, вы и картин Тигра не видели? Только не говорите нет! Лучше промолчите! Пауль Херст – художник. Тигром его прозвали за мужской характер. Вот он не голубой, это все девки города скажут. Он так и бросается на людей.

– Зачем?

– Но он художник! – водитель восторженно ткнул кулаком в беспорядочное переплетение металлических и стеклянных спиралей, вдруг побежавшее по левой стороны федерального шоссе: – Это его работа!

– А что это? – не понял Янг.

– Мысли настоящего художника.

– Ах, настоящего, – Янг покачал головой. – Я знаю ваших гениев только понаслышке.

– Ну хотя бы понаслышке! – обрадовался водитель. – Должны понимать. Бэрдокк – город гениев!

– Им сейчас лет по двадцать, по двадцать пять? Как их учили? Какие–то особенные методики?

– Таблетки! – выпалил водитель.

– О чем это вы? – Янг невольно заинтересовался.

– Специальные таблетки. Говорят, мистер Джинтано закупал их в горных районах Индии. Там специальные отшельники сушат особенную травку, – рыжий водитель завистливо облизнулся. – Эти таблетки выносят из головы весь вздор и оставляют только хорошее.

– А плохое?

– А плохое вымывается.

– С мочой и с потом?

Водитель впервые взглянул на Янга с уважением:

– Наверное. Они же гении. Химически чистые.

– Но один, я слышал, ненароком попал в Куинсвилл?

– Вот именно ненароком, – рыжий сник. – Кому–то понадобилось. Это подстава. Каждый может угодить, – чувствовалось, что водитель и для себя не исключает такой возможности. – Люди не любят счастливых. А наши гении химически чистые и счастливые. Едят фруктовые торты. А вино привозят из Африки.

Водитель сам удивился.

Был уверен, видимо, что чем дальше, тем вкуснее.

– Бананы для них собирают исключительно обезьяны, чтобы фрукты не пахли грязными человеческими руками. Однажды они летали на Северный полюс.

– Зачем?

– Чтобы сыграть в футбол под Северным сиянием. А Рон Куртис вообще похож на греческого бога? Видали греческих богов?

Янг удивился, но водитель и не ждал ответа:

– А еще Рон Куртис пьет по утрам кровь.

– Человеческую?

Водитель обиделся.

– Простите меня. Дети у них есть?

– Зачем? – рыжий все еще обижался.

– Ну как это зачем? Чтобы продлить род.

– А вдруг идиот родится?

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО!

Янг замер.

До водителя тоже дошло.

Он медленно краснел. Спасая его, Янг лицемерно заметил:

– Всякое бывает. Вашему городку подошло бы, скажем, такое название. Джинтаун.

Водитель мгновенно посветлел:

– Отличная мысль! Ее сам Сидней Маури оценит!

– Но он, кажется, умер?

– Ну и что? У таких людей всегда есть шанс.

– О чем это вы, черт побери?

– Ну да. Вы же не знаете.

Водитель понизил голос до шепота. Можно сказать, до священного шепота.

– Мистер Джинтано умер. Но он как бы и не умер. Или умер, но не совсем. Его оживят, он достоин этого. Его заморозили каким–то ужасно дорогим способом. Какая–нибудь средняя страна могла бы год жить на такие деньги. Понимаете? Зато мистер Джинтано проснется. Он лежит в специальном гробу. Там у него комфорт и все такое прочее. Лет через сто, да? И увидит дела своих воспитанников!

– У этого замороженного джентльмена есть наследник?

– Ну да. Камилл. В газетах пишут о его возвращении. Зубастая маслина. Так его прозвали наши еще в школе. Он учился вместе с нашими гениями, но в официальный набор не входил. Вроде как килька среди сардин, да? – блеснул юмором рыжий. – Он долго работал в Европе, а это плохо.

– Почему?

– Старый Свет насквозь прогнил. Нормальный человек там задыхается. Зато теперь Джинтано–младший будет жить в Бэрдокке. А с ним Патриция Хольт и ее мальчики. Знаете, как ее прозвали в школе?

– Не знаю.

– Широкобедрая!

Рыжий произнес это почти шепотом.

Типичная реакция ублюдка, благосклонно отметил Янг. И спросил:

– Сколько времени молодой Джинтано провел в Европе?

– Почти три года.

«Опять три года…»

Янг задумчиво уставился на шоссе.

– Минут через десять будем на месте, – кивнул водитель.

Он по–своему истолковал задумчивость Янга.

«Кадиллак» выкатил к перекрестку. Федеральное шоссе казалось совсем пустым. Только справа, с подъездного пути, почти по касательной на хорошей скорости выкатывался тяжелый грузовик с желтым прицепным фургоном. Грузовик явно хотел выскочить на шоссе раньше рыжего водителя, и последнего это возмутило. Он выжал газ, одновременно нажимая на клаксон. Из кабины грузовика глянул усатый человек в темных очках и махнул рукой, как бы соглашаясь с решением рыжего таксиста. Но тут же сам выжал газ.

Поняв происходящее, Янг отчаянно навалился на руль, оттесняя в сторону оторопевшего водителя. Но огромный фургон, желтый, как Солнце, уже надвинулся на «Кадиллак», легко, как пушинку, сметая его в бетонный желоб кювета.

Удар!

Звон стекла!

Янг не мог сказать, терял ли он сознание.

Если и терял, то на долю секунды. Правда, за это время грузовик исчез, оставив на федеральном шоссе желтый фургон. «Южным шоссе дорога короче». Черт бы побрал капитана Палмера! Убедившись, что самому разговорчивому водителю Бэрдокка помощь уже не нужна, Янг злобно выругался и, прихрамывая, осмотрел фургон. Ни номерного знака, ни разъясняющих надписей. Зато замок автоматический. Фургон пустили на нас, как торпеду. И, похоже, намеренно. Хотели размазать по шоссе. И если вон в той «Дакоте», что вынырнула из рощи, сидят приятели очкастого…

Он сунул руку в карман, но «Дакота» уже тормозила.

– Проблемы?

Элегантный смуглый человек в темном костюме сдержанно улыбнулся.

– Вы видели грузовик? – Янг счел, что отвечать на риторический вопрос не стоит.

– Это он натворил? – смуглый тоже считал ответы бессмысленными.

– Разумеется.

– Садитесь. Я доставлю вас на ближайший пост.

– Может все–таки попытаемся догнать этого лихача?

– Того, что на грузовике? О, нет! В такие игры я не играю!

– Тогда выкатывайтесь из машины!

Но догнать лихача Янгу не удалось. Его самого остановила дорожная служба.

– Грузовик? Авария? – постовой доставал рацию, а сам недоверчиво косился на машину, в которой подкатил Янг. – Не знаю. Не видел. Не проезжали тут грузовики. А если и проезжали, то стороной. Тут много ответвлений и большинство – частные. Номер грузовика запомнили? А номер прицепа?

– Прицеп никуда не денется, – выругался Янг. – Там и валяется на шоссе.

– Почему вы так злитесь?

– Не люблю, когда меня убивают.

– Но вас же не убили.

– Считаете это достаточным?

– Советую вам остыть, инспектор, – постовой смотрел недоверчиво. Документы Янга его не убедили. Но задерживать сотрудника ФБНОЛ он все–таки не решился. – До клиники Джинтано на такой машине, как ваша, две минуты. Видите крышу? Вон, за китайским кладбищем. Это и есть клиника.

– Альбуди?

– Я что, невнятно произнес имя?

– Ну да, Альбуди, – повторила сестра. Она немного косила. – Конечно. Это наша пациентка. И уставилась темными глазами – сразу на Янга и куда–то вбок: – Вы ее родственник?

– Не имею чести.

– Ах, ФБНОЛ… – сестра укоризненно покачала головой. – Чем это вдруг вас привлекла бедная девочка?

– Ей что, пять лет?

– Двадцать три, – сестра не шутила на профессиональные темы. – Вы знакомы с ее историей?

– Ничуть.

– Что же вас интересует?

– Конфликты.

– Что вы имеете в виду?

– Конфликты с законом.

– Но при чем тут Альбуди? На это раз она поступила к нам…

– Ах, на этот раз? Значит, были и другие?

Сестра сдержанно улыбнулась. До нее, наконец, дошло, что здоровяк с удостоверением старшего инспектора ФБНОЛ не отличается хорошими манерами. А значит, можно разговаривать проще.

– Были и первый. И второй. Нервные срывы. Три года назад в автомобильной катастрофе погиб жених нашей девочки. Она сама только чудом осталась в живых. Но нервы, нервы. Вы, небось, никогда не попадали в автомобильную аварию? – укорила Янга сестра. – После всех этих ужасов наша девочка замкнулась. А сейчас она вообще практически неконтактна. Мы пичкаем ее лекарствами, но результатов не видим. Можно называть ее состояние классическим неврозом или типичной психастенией, все равно она не с нами.

– Депрессия?

– Трудно не угадать.

– И никаких наркотиков? Я правильно понял?

– Куда уж правильнее.

Сестра помолчала. Но что–то заставило ее поднять глаза.

Наверное, до нее дошло, что инспектор ФБНОЛ вполне может иметь доступ к закрытой информации.

– Конечно, какую–то химию наша девочка принимала. Но в анамнезе ничего подозрительного. Метаболизм, печень – в норме. Проблема в психике.

– Могу я увидеть вашу пациентку?

– Только с санкции главного врача.

– Он в клинике?

– Нет, он в столице штата.

– Как же нам поступить? – вкрадчиво спросил Янг.

– ФБНОЛ… – нерешительно повторила сестра, смотря сразу в разные стороны. Похоже, аббревиатура ее пугала. – Конечно, мы сотрудничаем с вашей организацией… И капитан Палмер…

Решив что–то, она подняла телефонную трубку:

– Кейси, как себя чувствует наша девочка?

И, прикрыв трубку, кивнула Янгу:

– Пять минут. Ни минутой больше.

Увидев пациентку Янг сразу понял, почему ее называют девочкой.

Короткая стрижка. Узкие круглые плечи, девчоночьи шорты, свободная кофта. И сидела она по–девчоночьи – подобрав под себя ноги в цветных мокасинах. Вот только кожа выдавала возраст. Нездоровая бледная кожа, как паутиной оплетенная густой сетью тончайших морщинок. Будто ее правда сунули лицом в паутину, а стереть забыли.

– Я Эдвин Янг.

Альбуди не проявила никакого интереса.

– Позавчера вечером вы навещали Анри Лаваля.

На этот раз она кивнула. Но, может быть, собственным мыслям. Или просто отреагировала на знакомое имя. Кто знает? Если эта девка наркоманка, она вряд ли может поддерживать осмысленный разговор. А если гений, то какого черта она торчит в клинике? Это сбивало инспектора с толку. Почему у нее щеки как у старухи?

Фокусы ублюдков, выругался он про себя.

– Вы поссорились с Лавалем?

Янг не спускал глаз с морщинистого равнодушного лица. Он ждал хотя бы кивка, но Альбуди, похоже, окончательно потеряла интерес к происходящему.

Тогда Янг повторил вопрос.

– Поссорились? – медленно повторила Альбуди, невидяще разглядывая Янга. – Разве Эринии ссорились с Танталом?

Голос прозвучал хрипло.

Он мог принадлежать пятидесятилетней женщине.

– Я не силен в мифологии, – обескуражено признался Янг.

Мифология…

Какое звучное, плотное, какое ветвистое слово.

Миф… Логос… Фа, фа… Нежные созвучия… Повтор звуков… Найденный новый такт…

Свет звезд…

Свет слепит глаза…

Свет заставляет жмуриться…

«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь…».

Надо ли прикрывать глаза ресницами?… Слова как удары… «Сквозь бурю жизни – тоска о покое!» Одиночество, вплетающееся в тему искупления. Омерзительный голос извне. Зачем этот шумный человек?

«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь…».

Как раздражающе скрипят чужие каблуки. Почему этот шумный человек говорит об Анри? Эринии. Она вдруг вспомнила – Блик!

Слиток серебра в мокрой траве…

Осколки солнца, скатывающиеся по промытым листьям…

Летящие отзвуки. Поворот дороги, сосущий сердце. Глаза, как просветленная оптика. Визг тормозов.

Янг всматривался в оплетенное паутиной лицо.

Она действительно не слышит его? Неужели все в ее мозгах вытравлено?

Он машинально вынул из кармана сигареты. Он не собирался курить. Просто сигареты попали под руку. «Плизант». Он поднял пачку в вытянутой руке, пользуясь тем, что сестра, наклонясь, смахивала пыль с инкрустированного столика, стоящего рядом с низкой тахтой. И тут же нагнулся, потому что выронил красный пластик, найденный в подставке песочных часов Лаваля.

– Мой бликус !

– Черт вас возьми… Ничего себе девочка…

Янг потирал расцарапанную щеку.

– Она похожа на кошку.

– Чем вы так ее расстроили?

– Кажется, этой штукой, – он протянул сестре красный пластик. – Почему она так крикнул?

– Как?

– Мой бликус! Это что–нибудь означает?

– В Бэрдокке – да.

– Поясните.

– Такие жетоны выдаются всем пациентам нашей клиники. Имея на руках бликус, вы можете в любой нашей аптеке, например, в салоне «Кентавр», получить нужные вам лекарства. Вот этот бликус , – она вынула из стола голубой пластик, – принадлежит лично Альбуди. Конкретно ей, никому другому. Он почти не отличается от того, что вы показали, но разница есть. В том и смысл бликуса , что каждый предназначен для определенного человека.

– И какие лекарства получает Альбуди?

– Простите, – сердито процедила сестра. – Все вопросы к главному врачу. Я и так уже…

– Я могу взять этот бликус ?

Сестра с явной неохотой протянул Янгу голубой пластик.

ФБНОЛ. Как откажешь? «Мы сотрудничаем с вашим бюро».

На первый взгляд бликус Альбуди ничем не отличался от пластика, найденного в подставке песочных часов Лаваля. И все же разница была. Вместо «Pulvis lavalis » на жетоне Альбуди значилось: «Pulvis blikus ».

– Бликус . Откуда такое название?

– Мистер Блик – давний сотрудник «Фармаури».

– Это он изобрел жетоны?

– Наверное.

– А почему здесь написано blikus, а не albudy ? Вы же говорите, что это именные жетоны.

На этот раз сестра была непреклонна:

– Все вопросы только к главному врачу!

Глава пятая. Поиски компаса

На встречу с Джинтано–младшим Куртис пришел на полчаса раньше.

Разглядывая прихотливый интерьер малого зала ресторана «Зодиак», он поймал себя на мысли, что Камилл, наверное, не случайно просил его придти именно сюда. Овальные барельефы, выполненные Тигром, казалось, кружились по долгой окружности светового фонаря. «Бэби–старз» старались перехватить взгляд доктора Гренвилла: и Говард Барлоу – красавец с мясистым носом доброго господина; и Норман Ликуори, действительно напоминающий серую мышь в очках, трогательно смущенную; и Дональд Реви, единственный, кто смотрел на доктора без улыбки; и Патриция Пат, окруженная ее мальчиками; и Коринфская невеста, спрятавшаяся между Анри Лавалем и мрачным Дэйвом Килби; и Дик Рэнд с Джеком Фостером – приподнявшие сильные плечи, как боксеры, готовые к бою; и наконец, сам Куртис, похожий на кудрявого Аполлона, а рядом взлохмаченный Тигр, явно недовольный результатами своей работы.

Камилла на барельеф не попал.

Он вырос вместе с «бэби–старз», но формально никогда не числился учеником знаменитой школы. В отличие от нас, усмехнулся Куртис, Камиллу никогда не приходилось всерьез задумываться над будущим.

– Вот я и вернулся.

Камилл никогда не был чужд патетике.

– Чтобы спасти гениев?

– Не язви.

Джинтано рассмеялся, показав крепкие мелкие зубы.

– Разве не вы всегда называли меня Зубастой маслиной?

Куртис кивнул. Он не торопился начать беседу. Он ждал чего–то. Может, тайного знака, может, жеста, пусть нечаянного, невольного, который подтолкнул бы их к предстоящему разговору.

– Хочешь знать, как я отнесся к смерти Анри?

– Разумеется, Рон.

– Боюсь, ответ тебя удивит.

– Все равно хочу знать.

– Ну да. Ты сейчас, наверное, прислушиваешься ко всему. Ты, наверное, весь во власти сладких воспоминаний, – усмехнулся Куртис. – Но ты же не кролик. Это кролики думают, что занимаются любовью. На самом деле их разводят. Доктор Гренвилл сумел объяснить нам мир, но, повзрослев, мы почувствовали, что объяснения никогда не бывают полными. Разве не так? Кроме того, мы почувствовали, наконец, скрытую режиссуру. А это бесит.

– Разве в «Брэйн старз» ходили одни мажоры? – возразил Камилл. – Ты же понимаешь, что мы должны быть вместе. Определить цель, добиться ее осуществления.

– А–а–а… Идеи Дэйва… «Неясные виденья прежних дней… »

– Гете! – обрадовался Камилл.

– У тебя хорошая память.

– Даже лучше, чем ты думаешь. Как там дальше? – Он нахмурился. – Ну да. «Все сущее мне зрится отдаленным, а все былое – вновь осуществленным… » Разве тебе не хочется этого?

– Может, и хочется. Но так не бывает.

– Только не вспоминай Гераклита, – Камилл улыбнулся. Он не форсировал разговор, но упорно гнул свое. – Стремление к интеллектуальной свободе понятно, но разве можно упрекать Дэйв в том, что он родился лидером? Это же не просто редкий талант. Это по–настоящему редкостный талант! Согласись, Рон, что именно Дэйв, при всех его слабостях, был душой всех блестящих начинаний, полностью преобразивших город. Разве не Дэйв стоял над душой Пат и ее мальчиков, когда пришла пора заняться конкретными чертежами? Разве не он помог разработать маршруты Говарду? Разве не он консультировал Дона, когда тот начал создавать медицинский центр? Разве не он вытаскивал Рэнда и Фостера из их анархических приключений? Нет, Рон, союз гениев – мощная сила! Единственная в своем роде! Я не могу примириться с тем, что такого союза больше не существует.

– «Ребята, возвращайтесь в Бэрдокк »! Да они нас на смех поднимут.

– Они вернутся, – твердо сказал Камилл.

– И согласятся обитать здесь?

– Это каждый решит сам для себя. Главное, определить дело. В нашем мире, меняющемся с такой быстротой, самое трудное сейчас – правильно оценить перспективу. На мне, к тому же, лежит ответственность за судьбу оставленной отцом фирмы. Мне меньше всех хочется блуждать в лабиринте. Понимаешь? Я хочу знать, что мой корабль именно идет туда, куда я его направляю. А для этого нужны правильные карты, надежный компас, наконец, звезды над головой.

– То есть, звезды должны стать символом твоего процветания?

– Нашего , Рон. Что плохого в таком варианте? В конце концов, все отношения «бэби–старз» с моим отцом строились не только на одной признательности.

– Это верно. «Я платил за твои капризы… » Мы его понимали. «Не запрещал ничего… » Точней, пожалуй, и не скажешь. Было за что любить Сиднея Маури. Но теперь я не уверен, что выход из лабиринта, построенного Дэйвом, можно найти с помощью компаса. Сам подумай, зачем компас в лабиринте? Тезей, насколько я помню, пользовался совсем другим путеводным средством.

– Мы должны научиться пониманию.

– И чем ты хочешь воздействовать на строптивых?

– А ты взгляни, – Джинтано–Младший извлек из бумажника конверт. – Это письмо моего отца. Так получилось, что оно попало мне в руки совсем недавно. Если мои доводы не убеждают меня, может убедят доводы Сиднея Маури?

«…Ты удивишься, сынок, получив это необычное послание.

Наверняка я буду уже слишком далеко. Уверен, что даже слишком далеко. Но потому и пишу, что надеюсь – ты все равно услышишь. Время идет. Скоро я в последний раз закрою за собой дверь кабинета. Не слишком радостно это осознавать, даже зная, что впереди меня ждет пробуждение. Но в другом времени. Но среди других людей.

А ты остаешься здесь – полный сил, полный энергии.

Но – один.

Наверное, ты плохо помнишь своего деда – полубродячего аптекаря, осевшего под старость в забытом Богом Бэрдокке. Старый Маури Дан Джинтано был истинным философом. Это он напитал мой мозг житейской мудростью. Это он подсказал мне, что за комфорт, который нам дарят прогресс и цивилизация, всегда приходится платить хаосом, развращающим умы. Всего лишь провинциальный аптекарь, но это не помешало ему рано понять главные причины вечной людской неврастении, склонность людей ко всякого рода комплексам. Твой дед, Камилл, верно предсказал будущий разброд умов, будущее великое смятение душ.

Проникшись его идеями, я сделал свои выводы.

Я занялся разработкой и производством нервно–психических препаратов. Я ставил крупно, и выиграл. Разве сегодняшнюю жизнь можно представить без той химии, что позволяет так называемым нормальным людям сохранять свою психику в равновесии? В этом великом деле фирма, которую я назвал в память деда (говорю об этом с гордостью), сыграла немаловажную роль.

«Фармаури».

А еще я понял, что будущим на самом деле будут владеть только те, кто сохранил строжайшую дисциплину ума, кто научился с наибольшей отдачей извлекать суть из всех наук и искусств. Вот почему поиски единомышленников привели меня к уже казалось бы отработанным идеям технократии.

В этих идеях многое до сих пор звучит заманчиво.

Государством следует управлять как фирмой? Несомненно. Власть должна быть сосредоточена в руках технической интеллигенции? Тоже нет возражений. Правда, вряд ли все так уж сразу пойдет как по маслу, ведь власть и правительство, как ты, наверное, понимаешь, это далеко не одно и то же. Правительство не управляет страной. Оно лишь латает дыры, постоянно возникающие в днище неуклюжего ковчега, называемого государством. Истинные правители, сынок, всегда стоят выше формальных правительств.

Моя почти случайная встреча с доктором Джошуа Гренвиллом закончилась заключением весьма необычного, но, как оказалось, прочного и жизнеспособного союза. Тем более, что общим оказалось наше увлечение биохимическими проблемами психологии личности вообще и гениальности в частности.

Мы даже попытались осуществить то, что задумали.

Велик или мал результат, полученный нами, суди сам, но в моем сердце поселилась надежда. «Бэби–старз» – вот в ком я вижу начала того мощного авангарда умов, который поведет за собой общество.

Все знают, сынок, что дерево обращено к свету листьями. И мало кто осознает то, что сила дерева заключена в его корнях. Конечно, мне не решить всех проблем, которые скоро встанут перед тобой, но одно могу подсказать: ключ к проблеме – он в том маленьком кусочке прошлого, который мы еще сохранили… »

– Письмо не дописано?

Камилл кивнул.

– Чего же ты все–таки хочешь?

– Для начала – два больших виски.

– А потом?

– А потом, заключение союза. Истинного. И надолго.

– Но с кем?

– С тобой прежде всего.

– Но я профан в фармацевтике. Ты же не доверишь мне дела «Фармаури».

– В этом нет нужды. Зачем мне исполнители? Их у меня хватает. Мне нужен человек, способный ставить нетривиальные задачи. Мне нужен человек, точно определяющий, в чем именно люди нуждаются сегодня и в чем они будут нуждаться завтра? Сам понимаешь, найти такого человека крайне трудно.

– Особенно в Бэрдокке, – усмехнулся Куртис.

– Господь был добр к Бэрдокку, – Джинтано–младший упрямо не замечал иронии. – С этого дня ты будешь общаться с самыми разными людьми, Рон. Мы закончим с тобой строительство новейшего телецентра. Ты получишь мощную трибуну. Издательский центр перейдет в твои руки. В перспективе я вижу тебя президентом. Не пугайся, – улыбнулся Камилл. – Не страны. Даже не «Фармаури». Я думаю о некоем мощном фонде, необычном по статусу и назначению. «Брэйн старз»! Мы раскрутим этот брэнд до конца. Наш фонд станет духовным центром интеллектуалов. Лучшие умы страны найдут в нем питательную среду. Не правда ли, тезис Сиднея Маури – фирма как единица социального устройства, имеет под собой твердую основу? Производство, реклама, сбыт, перспективные исследования… Мы пойдем дальше… Мы включим в это духовную компоненту… Не эпизодическая организация конкурсов и выставок, не эпизодические поощрения, а постоянное участие в духовной жизни страны! Замечу, – улыбнулся Камилл, – что даже с чисто меркантильных позиций наша затея далеко не убыточна.

– Гангрену молитвами не вылечишь.

– Ты о гениях?

Куртис поморщился:

– Я об отчуждении. Разве ты не видишь?

– Вот ты и определил проблему, – заметил Джинтано–младший.

– А почему ею не заняться тебе?

– Я бы занялся, но появились некие обстоятельства.

– Что ты имеешь ввиду?

– Еще до возвращения я начал тотальную ревизию всех фармакологических отделений «Фармаури».

– И что же?

– И сразу почувствовал сопротивление.

– Не понимаю, о чем ты.

– А взгляни сам.

«…так же обязаны поставить в известность, что в течение ряда лет между Вашим отцом и нашей компанией существовало неофициальное соглашение, обеспечивающее возможность совершения определенного рода совместных финансовых операций, прежде всего по сбыту товаров, аналогичных по своему характеру основной продукции «Фармаури».

…по причинам, которые для деловых людей вполне понятны, результаты этих операций лишь частично отражались в официальной документации.

…находясь в Европе, вы могли не знать некоторых деталей, но пришло время рассмотреть наши общие дела более конструктивно, и мы надеемся на Ваш трезвый подход к действительности.

…в противном случае реализация некоторых Ваших планов, в том числе тех, что связаны с Вашим решением вернуться в Бэрдокк, может оказаться весьма затруднительной».

– Понимаешь? Они намекают на Патрицию.

– С чего ты взял это? На мой взгляд, из текста это не следует.

– Мое решение вернуться в Бэрдокк. Оно вызвано моими отношениями с Пат.

– Но это же анонимка! – Куртис повертел в руках бумажку.

– Ну и что? За нею стоят вполне определенные люди. Вчера мне уже позвонили. Некто неизвестный мне интересовался, получил ли я эту записку? И даже дал время на размышление!

– Много?

– До пятницы!

– А в случае отказа?

– В случае отказа они угрожают вмешаться в мои личные планы, а заодно пустить в ход документы, якобы серьезно пятнающие репутацию моего отца. Более того, – покачал головой Камилл, – сегодня утром на Южном шоссе здоровенный детина с удостоверением старшего инспектора ФБНОЛ вытряхнул меня из собственной машины. Представляешь? – Джинтано–младший изумленно моргнул: – Разумеется, я позвонил в Бюро. Мой приятель полковник Макс Холдер подтвердил, что такой инспектор у него действительно работает. Но мне не по себе, Рон. «Как на поверхности лазурного пруда, в душевной глубине мы видим иногда и небо, полное блистательных сокровищ… »

– «…и тинистое дно, где вьется рой чудовищ».

– Ты помнишь… Значит?…

– Значит, мы вместе, Камилл.

Глава шестая. Лабиринт Дэвида Килби

Вместе с ключами портье передал Янгу две записки.

«Интересующий нас тип получил свободу, – сообщал Черри. – Местонахождение пока не установлено». Этот пробел стоит восполнить, машинально закончил Янг.

Вторая записка оказалась приглашением посетить местную полицию.

О причинах можно было не гадать: Янгу и самому не терпелось разобраться в том, что случилось на Южном шоссе. Не стоит спешить, правда, решил он. Пусть позлятся. Но сел за стол и набросал свою версию произошедшего. А листок, уходя, оставил у того же портье. Бог знает, что еще может приключиться В Бэрдокке?

В ФБНОЛ обязаны знать детали.

– Как с медицинским заключением? – нагло с порога напомнил Янг.

– Оно у меня в столе, – хмуро ответил капитан Палмер. Приветливости в нем не было ни на йоту. – Но заключение, скажу вам, далеко не так увлекательно, как ваши утренние похождения на Южном шоссе.

– Вы называете это похождениями?

Янг молча выложил на стол рапорт.

Проглядывая текст, капитан нажал на кнопку звонка.

– Складно у вас получается. Очень складно. Но мы, к сожалению, расцениваем случившееся иначе.

– Вас больше бы устроило попади я в морг?

– У вас это не первая попытка.

– Разыскали вы грузовик?

– Его не пришлось искать, – раздалось от двери.

Янг обернулся. Тяжеловеса, похожего на горбатого великана, он еще точно не встречал. На вид непоколебимый служака, привыкший больше действовать, чем раздумывать. Да и зачем мозги при таком умном начальстве? Мощь бицепсов помноженная на преданность. Такие на многое способны.

– Начальник криминального отдела полиции Бэрдокка сержант Хайд, – сухо представил Палмер вошедшего. (Типичный ублюдок, отметил про себя Янг). Тот, однако, так и остался у входа, и Янг непроизвольно подумал: это уже больше похоже на перекрестный допрос.

– И что рассказал виновник аварии?

– Пит Лаймер. Так его зовут, – коротко объяснил сержант. – Водитель с большим стажем. Двадцать лет за рулем. Даже паркуется по правилам. Он отчетливо видел, как вы хватались за руль, отталкивая водителя.

И спросил брезгливо:

– Пили с утра, инспектор?

Янг не ответил и сержант довел начатое:

– Не удивительно, что такси, водителю которого вы мешали, вылетело прямо под фургон.

– Потому Лаймер и удрал?

– Не надо сарказма. Лаймер испугался, – капитан Палмер сухо усмехнулся. – Я его понимаю.

– Есть и другие свидетели, – многозначительно напомнил сержант.

– Наверное, латинос, да? Я взял у него машину.

– Отобрали, – уточнил Палмер.

– Да, пожалуй, я был невежлив, – согласился Янг. Ему не нравилось давление. Он знал, что при его полномочиях его задержать все равно не могут, но тупой сержант действовал на нервы. Типичный ублюдок. Но тон Янг умерил: – Я всего лишь хотел догнать этого типа, который, как вы утверждаете, даже паркуется по правилам.

– А вы знаете, у кого вы отобрали машину?

– Он не вышил своего имени на лацкане пиджака. Неужели еще один гений? – внезапно догадался он. – У вас в Бэрдокке прямо какой–то комбинат по производству гениев. Покойный таксист просветил меня.

– Вы нанесли моральный и материальный ущерб мистеру Джинтано–младшему.

– Хорошо хоть не старшему, – хмыкнул Янг. – А это кто?

– По правилам, я должен задержать вас, как виновника дорожной катастрофы, – Палмер кивнул, отпуская сержанта. – Или взять подписку о невыезде. Но я бы предпочел, чтобы вы убрались из Бэрдокка.

«А почему?» – хотел спросить Янг, но сдержался.

– Может вы и неплохой парень, – разъяснил капитан, – но для нашего города у вас слишком тяжелый стиль. Я бы сказал, что неприемлемый стиль. Поэтому уезжайте. Это лучше, чем попасть под арест.

– А как с отпечатками пальцев?

– Вы про сигареты?

– Ну да.

– На коробке оставили пальчики Альбуди и Лаваль. Никто и не ждал чего–то другого. Могли бы и не пугать бедную девочку, заявясь в клинику.

Янг кивнул. Он не хотел спорить.

– Я принесу свои извинения мистеру Джинтано–младшему, – сказал он. – Но с главным врачом клиники, капитан, мне увидеться просто необходимо.

Палмер раздраженно хлопнул ладонью по столу:

– Ему одно, он – другое! Ваша машина, инспектор…

– Старший инспектор.

– …ваша машина, черт вас возьми, старший инспектор, починена. В Бэрдокке не терпят хамов. Мой вам совет, уезжайте.

– Вы позволите позвонить?

– Только вашему начальству.

Янг кивнул. Начальству он и собирался звонить.

«Я в курсе твоих дел, – сухо ответил полковник Холдер. – Мистер Джинтано–младший связывался со мной. Вот что, малыш. Я не люблю, когда обижают моих людей. Срочно приезжай в центр, у нас есть кой–какие соображения».

Янг взглянул на часы.

Если выехать незамедлительно, можно еще до обеда попасть в столицу.

Он медленно вел машину по деловой части Бэрдокка. Узкие башни, теряющиеся где–то над головой. Изящные развязки перекрестков. Бульвар, украшенный липами и скульптурами. Здесь не наблюдалось толчеи, когда сидишь в бензиновом облаке и никуда не едешь.

СОЗВЕЗДИЕ ПАТ!

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО

ГОВАРД Ф. БАРЛОУ ОБЕЩАЕТ БУДУЩЕЕ!

И вновь:

ДЖИНТАНО!

И вновь:

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО!

Пылающее на всех углах:

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО!

«Вот ублюдки! Как мне повезло на этого латиноса. А ведь это Палмер мне присоветовал воспользоваться Южным шоссе…»

САЛОНЫ ДЖИНТАНО

ТЫ ЕЩЕ НЕ ЗАШЕЛ В «КЕНТАВР»?

Символическая змея извивалась над широкой чашей.

Но почему «Кентавр»? Ведь это лошадь с человеческим торсом и головой? В этом салоне торгуют лекарствами для кентавров?

Янг тормознул.

Холл ему сразу понравился.

Много пространств. Уютные мягкие кресла.

Живая зелень по стенам, как водопады. «С этой минуты ваши неудачи в пошлом! »

Блондинка за стойкой тоже показалась уютной. Янг, правда, не успел это обдумать. Волна доброжелательности, сложный запах духов. Понимающие глаза.

– Могу вам помочь?

– Видите ли…

Янг импровизировал на ходу.

Не очень, но как мог. Блондинка почему–то не напоминала ему типичную женщину ублюдков. В ней что–то такое было. Он никак не мог понять – что?

– Может быть, консультация…

– Убеждена, вам большего и не надо, – польстила Янгу блондинка.

– Видите ли, я имею некоторое отношение к вашему бизнесу.

– Вы фармацевт?

– Не совсем.

– Разве этого бывает понемножку?

– Мой брат держит аптеку… Конечно, не такую роскошную, как ваш салон… – Янг тонул в широких глазах блондинки. Он не понимал, что с ним происходит. Гипноз?… Что за чепуха? Я же не кентавр. Может, выволочь ее из–за стойки и бросить в кресло? – Видите ли… У моего брата небольшая аптека…

Блондинка улыбнулась:

– Его интересует наш опыт?

Прежде всего, ее опыт интересовал Янга. Он был потрясен словами блондинки. Неужели у нее большой опыт? Ублюдки!

И поставил себя на место: о чем это я?

– У нас действительно есть специфика, – глаза блондинки смеялись. Она что–то почувствовала и это ее не насторожило. Похоже, весь ее опыт не стоил ни гроша. Ее глаза кричали об этом. – Но мы занимаемся общим делом, правда? Просто у нас ассортимент шире. Ну и спектр дополнительных услуг.

Янг растерянно оглянулся.

– Брат говорил, будто у вас автоматы… Будто вы торгуете без людей…

– Ну, совсем без людей не бывает. Но автоматы установлены. Мы называем их фармаматами.

– Я сам–то юрист, – врал Янг. – А зовут Эдвин Янг… Можно просто Эдвин… – Это тоже почему–то звучало как вранье.

– А я Ева Чижевски. Дежурный администратор.

– Но как эти фармаматы работают без людей?

Блондинка рассмеялась.

– Смотрите, – сказала она, подходя к серебристой металлической панели, врезанной в стену. – Вот экран, он включен. Вот ряд кнопок. Нажимаете заказ . На экране появляется список групп лекарств по их назначению: сердечно–сосудистые, желудочно–кишечные, от головной боли, снотворные и так далее. Видите? Нажимая на кнопку, пробегаете список и жмете выбор . Теперь на экране появляется перечень конкретных препаратов. Формат стандарта, цена, фирма–изготовитель. Если нужна инструкция по применению препарата, жмите сюда. Кнопка возврат вернет вас к перечню.

– А вы уверены, что человек с улицы разберется в этих премудростях?

– Для людей с улицы есть отдельная инструкция. Видите?

– Я бы не сказал, что у вас много посетителей.

– Это потому, что с улицы к нам заходят редко. У нас достаточно состоятельная клиентура. Такими фармаматами, как этот, пользуются только постоянные клиенты. Для них круг удобств гораздо шире, чем для человека с улицы. Но и дороже. Каждый получает свою индивидуальную карточку. Мы называем ее фармакартой. В ней – личный шифр клиента. – Ева Чижевски улыбнулась. Может, правда, выволочь ее из–за стойки и бросить в кресло? В руке дежурной администраторши, как по волшебству, появился сиреневый пластик, очень похожий на те, что лежали в кармане Янга. – Вставляете фармакарту в специальную прорезь и получаете свой индивидуальный заказ. Удобно?

– Еще бы!

Янг еще не решил, следует ли ему продолжать расспросы, но сунул руку в карман:

– А по таким фармакартам я могу получить лекарства?

«Pulvis Blikus ».

«Pulvis Lavalis ».

В темных глазах Евы Чижевски впервые мелькнула тень беспокойства:

– Разумеется. Мы работаем для наших клиентов. Но у вас литерные карты. Как они к вам попали?

– А могу я сам получить такую карту?

– Разумеется. Но вы должны проконсультироваться…

– С доктором Макклифом?

– Вот именно.

Недурно придумано, мрачно размышлял Янг по дороге в столицу.

Безукоризненный персонал, безупречная продукция, услужливые фармаматы. Сугубая конфиденциальность, пустой салон. Что не следует афишировать, то и не афишируется.

Но штат…

Штат, черт возьми, подобран отменно!

В лаборатории химиков одиноко сидел Джон Габер.

– Ну, задачку ты мне подкинул!

– Так сложно?

Габер удрученно пожал плечами, не отрывая взгляд от компьютера.

– Этот твой «песочек» из часов… Если бы не Дэвидсон…

– Он уже сталкивался с чем–то таким?

– Понимаешь, Эдвин, – Габер вдруг оживился. – Странный продукт ты нам подкинул. Дэвидсон чешет затылок. Не наркотик, точно. Скорее, что–то из психотропных. Но опять же, не нейролептик, пари держу. Скорее даже психоанаболик. – Он посмотрел на Янга и сжалился: – Не доходит? Упростим. Психотропные средства не нарушают сознание, как наркотики, они только корректируют его. Это ты должен знать. Правда, корректируют по–разному. Могут усиливать, а могут и подавлять. Твой «песочек» явно из стимулирующих, хотя похоже на самодел. Стандартами тут не пахнет. Куча соединений, которые отсутствуют в перечне тех, что прошли нашу сертификацию.

Габер ухмыльнулся:

– Короче, вали к Дэвидсона.

– Джон, – взмолился Инспектор, – прошу, не бросай этого дела.

– А что там вокруг него?

– Пара гениев, пара трупов.

– Сочетание непротиворечивое, – согласился химик.

И поднял трубку:

– Звони.

– Дэвидсону?

– Ну да.

Янг позвонил.

– Дэвидсон, привет! Оказывается, ты уже имел дело с продуктом, похожим на мой «песочек»?

– Была история.

– Не тяни. Когда?

– Примерно года два назад.

– И кто там отличился?

– Студенты.

– Какого черта, Дэвидсон? Почему я тащу из тебя слова?

– Да там тащить нечего. Обычная история. Нерадивые студенты. Перед экзаменами спохватывались. Пускали в ход особенные таблетки. Ну, что–то вроде своеобразного допинга. Говорят, что отменно прочищало мозги – и память, и логику, и вообще способность к учебе. А потом…

– Ну?

– А потом сбой.

– Что ты имеешь в виду?

– Я возился с теми таблетками. Действительно что–то близкое к твоему «песочку».

– А где студенты брали эти таблетки?

– Уж не в аптеках. Это точно.

– Черный рынок?

– Разумеется.

– Но это стоит денег, наверное?

– А ты как хотел? Даже больших денег. Все эти ребята, о которых идет речь, были из обеспеченных семей.

– Что в итоге?

– Три трупа.

– Кого на этом взяли?

– Да как обычно.

– Какого черта, Дэвидсон! Почему я должен догадываться?

– Я же говорю, как обычно. Какого–то старичка – разорившегося аптекаря. На следствии он заявил, что изобретение не его. Это и понятно. Где ты встречал болтливых изобретателей? Понятно, он заявил, что скупал таблетки через третьи руки.

– Надеюсь, он все еще в Куинсвилле?

– Был.

– Как? Уже вышел?

– Повесился в камере.

– Черт его дернул, – разочарованно протянул Янг. – А эти ублюдки? Прости, студенты. Они как–то называли эти таблетки?

– Конечно.

– Не тяни, Дэвидсон.

– Динамит . Они называли его динамит .

– Он и сейчас всплывает на рынке?

– Никогда больше не сталкивался ни с чем таким. Но не сомневаюсь, что человек, даже умственно ограниченный, зато не стесненный в средствах, вполне может и сейчас найти эту штуку.

– Кого–то из тех ублюдков можно еще отыскать?

– Если учатся, то почему нет? Хочешь, чтобы я этим занялся?

– Если можешь, старина.

– Ладно. Пиво за тобой, Эдвин.

Янг не имел химического образования.

Он был чистый сыщик. Так он сам говорил. Вот почему Габер и Дэвидсон любили ему объяснять основы. Так сказать, снисходили. Но Янг даже сейчас понял не все. Только сладкая мысль, что, возможно, он наткнулся наконец на следы изумрудного кейфа грела инспектора. Изумрудность продукта, если иметь в виду цвет, была вполне очевидна. Так что, за Анри Лавалем мог стоять…

Но кто?

И где искать этого человека?

Среди гениальных однокашников покойного? Или в «Фармаури»?

Вспомнив Еву Чижевски Янг улыбнулся. Усатый Ли Ройд (Янг как раз вошел в отдел технологического надзора) даже повел носом. На столе стояла спиртовка, нежно пахло поджаренными зернами, еще чем–то тревожащим.

– Чем ты тут занимаешься?

– Так тебе все и выложи, да? – Ли Ройд относился к Янгу с симпатией. – Садись. У меня китайскими порошками не пахнет. Когда–нибудь натирал горячую сковороду чесноком? Ну и зря. Поджаривать кофе стоит только на такой сковородке.

– И что получается?

– Хочешь попробовать?

– Еще бы! – Янг отхлебнул из чашки.

– Недурно?

Янг кивнул. Но интересовало его совсем другое.

– Ли, что у тебя имеется на «Фармаури»?

– А ты чего хочешь?

– Не знаю.

– Вы все извращенцы, – сказал Ли Ройд. – Ничего не знаете. Лишь бы упечь в Куинсвилл первого попавшегося!

– Давно проверяли «Фармаури»?

– Каждый год пытаемся, только бухгалтерия у них чистая, а документация хоть сейчас на выставку! Этот чертов Килби знал дело.

– Килби? – удивился Янг. – Дэйв Килби?

– Ну да. Кибернетик. Классный спец. Будь он жив, я бы посоветовал тебе присмотреться. Я–то не сомневаюсь, что скрытый доход «Фармаури» превышает доступное моему воображению, но попробуй докажи. Этот Килби наизобретал столько хитростей, что систему технологического контроля «Фармаури» еще не скоро кто–нибудь взорвет. Так что отец основатель концерна, ложась в криогеновый гроб, знал, что может рассчитывать на будущее. Сынишка–наследник пошел в него. И окружен толпой деловых помощников. Мистер Джинтано–младший. Слыхал о таком?

– Кажется, да, – пробормотал Янг.

Полковник Холдер встретил Янга достаточно сухо.

– Рапорт написал?

– Оставил в секретариате.

– Вкладыш на первую категорию?

– Я должен его сдать?

– Конечно.

– Но ведь срок действия еще не истек.

– Сдай. Проку нет. Что там у тебя вышло с мистером Джинтано–младшим?

– Служебная необходимость. По–моему я действовал правильно.

– Но мистер Джинтано–младший так не думает.

– Я не претендую на его понимание, шеф.

– Он выразил недовольство.

Полковник умело выдержал паузу:

– И не только он.

– А кто еще? – удивился Янг. – Палмер?

– Никогда не слыхал о Палмере, – заинтересовался полковник.

– Нынешний шеф бэрдоккской полиции. Большой патриот. Но не такая уж величина, чтобы вы о нем знали.

– Тут такое дело, малыш, – несколько смягчил тон полковник. – У мистера Джинтано–младшего проблемы. Нет, не ты, – поднял он руку. – Ты для него не проблема. Кто–то нацелился на «Фармаури». Возможно, кто–то из наших клиентов. Фактов маловато, зато подозрений горы. Как раз для тебя. Ведь это ты ткнул палец в гнездо, вот и разбирайся. Чтобы успокоить мистера Джинтано–младшего немедленно сдай вкладыш, а я объявлю тебе выговор. – Полковник загадочно подмигнул. – Ты, понятно, весь в обидах и уходишь в отпуск. Дня на три. Больше я тебе не дам. Ты ведь давно не был в отпуске?

Янг непонимающе смотрел на шефа.

– Выговор уже спущен. Ознакомишься в секретариате. И приказ об отпуске отдан.

– А Черри?

– Что Черри?

– Его отзывать?

– Он в Бэрдокке?

– Ну да.

– Если отзовешь, через кого будем держать связь?

– Так я могу отдыхать… – до Янга медленно доходило. – Я могу провести отпуск в Бэрдокке?

– Ты волен сам выбирать, малыш.

– Но если я выберу не Бэрдокк, вы, наверное, спустите с меня шкуру?

– А я о чем тут с тобой толкую?

Новости, конечно, требовали осмысления.

Было понятно, что категории на руках не будет. И было понятно, что Черри можно не отзывать. Хорошо бы разыскать Френка, подумал Янг. Френком про себя он называл профессора Нибура. Нейрохимик, психофармацевт, он уже много лет консультировал сотрудников Бюро.

К счастью, Нибур оказался на месте.

Выслушав инспектора, он на некоторое время задумался.

– Школа доктора Джошуа Гренвилла? Ну как же. Наслышан. Даже сам встречался со стариком. Одна из конференций проходила в Бэрдокке. Хорошо помню лохматого юнца. Да, да, Уильям Фрост, один из учеников доктора Гренвилла. Его доклад произвел впечатление. Чтобы вникнуть в сущность полученных Фростом результатов, некоторым высоким любам срочно пришлось освежить некоторые насущные проблемы современной нейрохимии.

Из получасовой лекции Френка Янг вынес следующее.

Самым интересным открытием в психологии за последние несколько лет можно считать установление так называемой функциональной асимметрии полушарий головного мозга. (Понятнее даже Френк не мог сказать.) Две половинки нашего мозга устроены практически одинаково, но работают по–разному. (Браво, Френк.) Одна рассудительна, грамотна и красноречива, то есть хорошо умеет знания о мире облекать в слова. Другая эмоциональна, впечатлительна, не склонна к абстракции и воспринимает мир скорее как множество образов – конкретных вещей и ситуаций. Вот взаимодействие этих двух нейросистем и обеспечивает человеку разумное поведение, проявление интеллектуальных способностей и все такое прочее. Для психологов все это – давно известный факт (Янг вздохнул), но для нейрофизиологов и нейрохимиков тут много загадок. (Янг опять вздохнул. Он хорошо понимал нейрофизиологов и нейрохимиков). Даже в подходах к проблеме. Они только–только научились подавлять активность одного полушария, чтобы нагляднее выявить функции второго, а юный Уильям Фрост уже предложил коллегам нечто более цельное. Ни много, ни мало – биохимическую модель интеллекта. На ее основе, утверждал ученик доктора Гренвилла, с помощью известных психотропных средств можно свободно усиливать проявления тех или иных врожденных интеллектуальных способностей в любом полушарий, не ослабляя при этом активности другого. Интересно было бы проверить эффект так сказать в коллективном варианте – со специально подготовленными индивидами. Конечно, большинство специалистов отнеслись к идеям Фроста недоверчиво, и сам он с тех пор ни в печати, ни на каких–либо научных собраниях не объявлялся.

– Не мог, – кивнул Янг.

– Что с ним случилось?

– Угодил в Куинсвилл.

– В чем его могли обвинить?

– В незаконном изготовлении наркотиков.

– Жаль, – покачал головой Нибур. – Право жаль. Он не производил впечатления гонца за наживой.

– Так бывает, – согласился Янг. – Обычно эти ублюдки… Простите, сэр, люди… Обычно они тупей, чем нам кажется… – И заторопился, боясь запутаться и насторожить Френка. – А можно ли с помощью этих самых нейролептиков или как их там, антидепрессантов, да? Можно ли с их помощью, скажем, добиться кровоизлияния в мозг?

– Кровоизлияния в мозг?

– Ну да.

– Вы ставите меня в тупик, Эдвин. Спровоцированный инсульт… – профессор Нибур неодобрительно усмехнулся. – Не знаю, не знаю. Биохимия может многое, но при чем тут психотропные препараты? Скорее уж искусственный психоз… Не буду скрывать, время от времени это проделывается. Но, конечно, в чисто экспериментальных целях и на животных.

– А на людях?

– Крайне редко.

– Но проделывается?

– Я же сказал, крайне редко.

– И как называются такие вещества?

– Мы называем их психотомиметиками.

– А в «песочке», который я отыскал в Бэрдокке, нет следов этих самых?… Ну… Как их?…

– Психотомиметиков?

– Вот–вот…

– Для этого, Эдвин, следует посмотреть твой «песочек».

– Нет проблем. Я попрошу Дэвидсона.

– А как на это посмотрит полковник?

– Я думаю, он обрадуется.

Дорога в Бэрдокк позволила Янгу поразмыслить о своих терминологических познаниях. Точнее, о белых пятнах в указанных познаниях. Этот пробел следует восполнить, сказал бы Черри. У фармацевтического салона «Кентавр» инспектор даже притормозил. Почему бы не посмотреть, как работают фармакарты?

Ева Чижевски в салоне не было. Принял Янга энергичный красавчик лет тридцати–тридцати пяти, подтянутый, любезный. Он заботливо проводил инспектора на второй этаж и передал в руки столь же заботливой лаборантки. Забрав фармакарту Инги Альбуди, лаборантка впорхнула в кабинет, но почти сразу вернулась.

Не одна.

За нею следовал плечистый крепыш.

Превосходно выбрит. Солидный костюм. Уверенность.

Ну да, Янг уже все понял. Директор салона лично выражал сожаление. (А точнее – решил увидеть странного посетителя.) Из любезных пояснений инспектор понял, что сегодня, к сожалению, затребованных препаратов в салоне нет. (Если бы они и оказались, Янг ничего бы не получил по чужой фармакарте.) Но нужные препараты уже заказаны. (Наверное, лежат в одном из сейфов.) Завтра. Устроит вас?

– Я посоветуюсь с владелицей карты.

– У вас есть от нее доверенность?

Янг смешался.

– Скорее, доверительное отношение.

– О, понимаю! Доверие нынче редкая вещь.

С эскалатора в зал, где беседовали Янг и директор салона, спустился тощий субъект в слишком уж тщательно пригнанном, а от того как бы тесном костюме. Острый взгляд обшарил инспектора. От этого человека ничто не могло укрыться, он все знал про Янга:

– Сотрудник ФБНОЛ?

«Ага, – догадался Янг. – Доктор Макклиф!»

Он весь светился. Одна лишь фраза доктора Макклифа многое осветила. Как внезапная молния. Янг самому себе боялся признаться, какая редкостная удача ему выпала. Он сразу узнал этот бухгалтерский голос. Прошло уже три года, а он отчетливо помнил каждый обертон. Тогда, три года назад, на вилле Инги Альбуди именно этот голос поставил его в тупик.

«Прежде всего, дорогой Блик, мы люди дела… »

«Мы? Какого черта? Увольте меня от этих дурацких местоимений! Я не люблю, когда меня водят за нос. Тем более неучи вроде вас! »

«Слова, слова, слова…Если уж разбираться по существу, то мой маленький бизнес куда невинней того, чем вы занимаетесь… Путь, предложенный мною, прост. Я бы сказал, что он един для всех, мистер Блик. Поверьте, я никогда не ошибаюсь».

Янг ликовал.

Он откровенно ликовал.

Теперь он знал, кого встретил на вилле Альбуди.

Глава седьмая. Уровень Эванса

Извлечения из статьи доктора Д. Гренвилла «О распространении понятия Уровень Эванса на личность, коллектив, общество»

…В ряду первостепенных задач, поставленных перед человечеством суетным XX веком, особо выделяется создание искусственного интеллекта, хотя мне, как ученому, в оценке данной задачи свойствен некоторый скептицизм.

Тратя неимоверные усилия на создание машин, умеющих играть в шахматы или составлять расписание движения поездов, мы в то же время представляем себе возможности нормального естественного интеллекта ненамного лучше Сократа. Вообще попытки смоделировать процессы, сущность которых нам неясна, вряд ли могут привести к ощутимым успехам. Да и сама необходимость создания мыслящих машин, на мой взгляд, неочевидна. Ведь человеческий разум, если его использовать надлежащим способом, сам научается решать любые поставленные перед ним задачи.

Что значит надлежащим образом?

Наверное, все согласятся с тем, что ум отдельно взятого человека порой блестящ, мощен, глубок, но чаще мелок, непритязателен, и почти всегда достаточно ограничен. Причем природа указанной ограниченности зависит не только от физиологических, но и от социальных и даже от чисто психологических причин.

При этом каждый интеллект ограничены по–своему.

…Если представить себе все загадки, когда–либо встававшие перед человечеством, в виде огромного океана, то не найдется в этом океане ни одной капли, в которой свет разума хотя бы однажды не вспыхивал изумительными озарениями.

Увы, вспышки эти случайны.

Хаотически разбросаны они во времени и пространстве.

Вот почему крайне необходим некий кардинальный метод, позволивший бы объединить и сфокусировать в какой–то определенной точке напряжение всех отдельных умов. Только тогда мы сможем увидеть поистине коллективный интеллект, по самой своей природе отличающийся от пресловутой связки «Человек – Машина».

Кстати, соединение биологических клеток в единую систему и подарило миру в свое время нечто совершенно неожиданное: живой организм с его невероятным чудом – сознанием.

…При той экологической и социальной стабильности, какой добилась современная цивилизация (разумеется, в наиболее развитой части человеческого общества), вероятность самопроизвольного возникновения некоей «коллективной флуктуации» ничуть не выше, чем вероятность появления «Сикстинской мадонны» из–под кистей, отданных в руки стаи обезьян. К искусственным мутациям подобного рода никогда не стремилась, да и не стремится ни одна из существующих образовательных систем. Умственному цензу, необходимому для обучения в стенах колледжей и университетов, вполне удовлетворяет подавляющее большинство людей. Более того, если бы мы даже пожелали ввести какие–то новые градации, положение вряд ли бы существенно изменилось, ведь существующие методы количественной (якобы!) оценки интеллекта весьма условны и примитивны, они не могут служить надежной экспериментальной основой для серьезных исследований в этой области и уж совершенно точно не имеют никакого отношения к описанию интеллекта творческого. Пяти– и десятибалльные критерии очень грубы и приблизительны. Они субъективны даже для действий не самого интеллектуального характера (например, в спорте – гимнастика, фигурное катание и др.), а распространившиеся в последнее время способы подсчета IQ – коэффициента интеллектуальности – есть не что иное, как простая проверка на сообразительность, к тому же далеко не всегда корректная. Такими методами можно достаточно надежно отличить дебила от нормального человека, но гения таким способом никак не вычислишь. Более вероятно (и, к сожалению, такое не раз случалось), что по причине нестандартности мышления гений скорее окажется причисленным к сумасшедшим. Вдобавок надо всем этим царит давнее непонятно на чем построенное убеждение, что истинный гений, как правило, проявляет себя сам.

Если мы и впрямь позволим себе подобные рассуждения, возникнет реальный шанс не только лишить выдающиеся таланты встреч с себе подобными, но и вообще не расслышать в общей сумятице их не всегда отчетливые голоса. И так будет до тех пор, пока наука не выработает действительно строгих количественных критериев в области измерения интеллекта.

Но может ли существовать однозначная шкала оценок?

Ведь мы только что говорили, что интеллекты, сравнимые по их развитию, всегда достаточно отличаются по характеру их проявления.

Что ж, может это и есть случай, когда результаты исследований в области интеллекта искусственного могут оказаться полезными при наблюдениях над сущностью и свойствами его создателя.

Работы по artificial intelligence, как известно, определяют одно из направлений кибернетики. Создатели этой великой науки сумели отвлечься от смысловой и ценностной характеристик главного предмета их забот – информации. А ведь именно информация по формам своего проявления ничуть не менее многообразна, чем интеллект. Более того, интеллект – это, видимо, и есть технология переработки информации нашим мозгом.

…Как можно сравнить две разные технологии?

Во–первых, по результату (точнее, по качеству результата);

во–вторых, по затрате средств и энергии, необходимых для достижения максимального результата.

В технике давно существует понятие коэффициента полезного действия, иначе говоря, полезного использования энергии. Применив это понятие к человеческому интеллекту, я выскажу некую неочевидную гипотезу (которая, наверное, многим моим коллегам покажется крамольной):

– генетически интеллекты всех представителей рода человеческого обладают равными возможностями, но вот умение их проявить в той или иной области у каждого отдельного человека строго индивидуально.

Представим себе мельницу, на колеса которой вместо воды (та же энергия) беспрерывно льется информация, а на жернова, вместо зерна, льется она же. В этом случае «водой» для интеллекта, несомненно, будет являться внутренний запас сведений об окружающем мире (так называемый «тезаурус»), а «зерном» – хаотически поступающие на жернова разнообразные факты, та или иная интерпретация которых и составляет в итоге решаемую нами проблему.

Сколько получится «муки» из данного количества «зерна», определится, в конечном счете, сортом и качеством «зерна». То есть характером проблемы и степенью предварительной упорядоченности ее элементов.

Предварительную упорядоченность принято называть структуризацией. Так вот, хотя электронно–вычислительные машины уже сейчас прекрасно справляются с полностью структурированными задачами, им еще очень и очень далеко до человеческого мозга, столь уверенно справляющегося и с проблемами, весьма слабо упорядоченными.

Признак высокого разума – умение добыть зерно истины из любой груды плевел.

…Чем больше шелухи способен отсеять наш мозг, чем плотнее он уминает рыхлую мешанину разнообразных фактов, чем целостнее воспринимает множество относящихся и не относящихся к проблеме фактов (в их взаимосвязи), тем сложнее задачи, которые он способен решать.

Шахматист среднего уровня способен после длительного анализа позиции найти правильный ход, однако гроссмейстер находит такой ход быстрее.

На то он и гроссмейстер.

Для него в самой сложной позиции всегда содержится куда меньше неопределенности, чем для игрока средней руки.

Последнее убеждает меня в том, что истинным гением следует признавать не великого гроссмейстера, а совсем зеленого новичка, едва знакомого с правилами игры, но быстро и уверенно находящего единственно верный вариант при множестве существующих.

…Вот, собственно, мы и подошли к интересующей нас проблеме – к так называемому «уровню Эванса». То есть, к закону, названному мною по имени известного кибернетика, впервые применившего для сравнительной оценки качества эвристических программ столь необычный на первый взгляд критерий.

Если уж быть совсем точным, то Уровень Эванса для конкретного интеллекта есть дробь, числитель которой прямо пропорционален степени устранения первоначальной неопределенности, а знаменатель – величине усилий, затраченных на достижение результата.

Для ЭВМ Уровень Эванса определяется достаточно просто. Ведь мы знаем количество информации, вводимое в машину, и число элементарных операций, составляющих программу.

Другое дело – естественный интеллект.

Трудность здесь, прежде всего, в выявлении первоначальной неопределенности. То есть, одна и та же задача, предложенная сэру Исааку Ньютону и обыкновенному студенту, знающему дифференциальное исчисление, окажется, как вы догадываетесь, далеко не одной и той же задачей.

…В поставленных автором экспериментах по контролируемому развитию интеллекта (школа «Брэйн старз») мы стремились достичь существенного продвижения в решении поставленных здесь проблем сразу по двум направлениям:

а) направленное развитие интеллектуальных творческих способностей у группы индивидуумов, которым начатки этих способностей в очевидной форме были присущи с детского возраста (основной и единственный критерий отбора учеников в школу «Брэйн старз»);

б) наблюдение, анализ и сравнительная количественная оценка (по шкале Эванса) индивидуальных и коллективных возможностей проявления творческого интеллекта в динамике его развития.

Нами разработана специальная шкала Эванса для определенного круга творческих задач.

В качестве последних использовались весьма сложные и многогранные задачи. Причем уровень начальной неопределенности и качество решения для всех испытуемых могли быть в конечном итоге так или иначе оценены. Прежде всего, это были задачи диагностики и прогностики в различных проявлениях природы и общества (экология, метеорология, катастрофы – в природе; экономика, политология, спорт – в обществе).

…Не будем характеризовать специальные математические методы, с помощью которых для качества решения данной задачи определенным индивидуумом (а иногда и коллективным интеллектом) определялась оценка по шкале Эванса. Скажем лишь, что такие методы существуют (теория вероятностей и математическая статистика, исследование операций, теория принятия решений и т. п.).

Полученный материал дал нам возможность придти к любопытным выводам относительно механизма творческого процесса в особо одаренных (в определенной области) умах.

Собственно, сам по себе наш вывод не так уж и нов. Может, он даже тривиален. Гений – это всегда неожиданность. Наверное, это уже не раз приходило в умные головы. Но определенный строгими терминами, наш вывод получает более полное содержание.

Дело в том, что достоверно доказана устойчивая способность особо одаренных личностей поразительно точно предсказывать события и исходы, вероятность осуществления которых на основе статистических данных на момент прогнозирования представлялась крайне маловероятной, а то и нулевой.

Внешним фактором, в наибольшей степени влияющим на успешность решения подобных задач, признана возможность интеллектуального диалога разнохарактерных, непохожих тезаурусов. Поскольку неодинаковость или функциональная специализация характерна и для структур индивидуального мозга (дуализм «сознание – подсознание», «правое – левое полушарие» и др.), можно предположить, что и отдельный человек способен в большей степени проявить свои умственные возможности при стимуляции такого «внутреннего диалога» различных составляющих его многогранного «эго».

…Возражения оппонентов обычно сводятся к тому, что гениальность – это нечто чрезвычайно редкое, непредсказуемое и не подчиняющееся никаким закономерностям.

Да, согласен, что гений – это неожиданность.

Можно сказать и так – флуктуация.

Но для тех кто следит за развитием современной физики, например, знаком с трудами господина Пригожина, известно, что существенная флуктуация, при определенных условиях способна развиться до весьма зн ачимых размеров и, в конечном итоге, полностью изменить систему, её породившую, или, по крайней мере, дать начало новому этапу развития системы.

…Полученные результаты позволяют заключить, что нечто подобное может происходить и в некотором ограниченном социуме. Во всяком случае, наш метод следует признать весьма перспективным для развития творческих способностей довольно широко круга обучаемых, изначально выбранных из не бесталанных молодых людей. Разумеется, почти исключительно по отношению к будущему, поскольку в наши дни любая крупная реформа в области образования связана с колоссальными расходами.

…Чтобы значительно повысить уровень информации в одном месте Вселенной, необходимо резко увеличить уровень энтропии в другом. Вот почему я не устаю выражать свою самую глубокую признательность всем энтузиастам вышеупомянутого эксперимента, для которых указанные обстоятельства не показались решающими.

Глава восьмая. Союз Пяти

Куртис отложил статью.

Он испытывал самые противоречивые чувства.

Впрочем, как иначе? Ведь он сам был частью описанного эксперимента.

Доктор Джошуа Гренвилл никогда не доверял обезьянам, вооруженным кистями. Он не хотел заниматься решениями всего только шахматных задач, пусть даже самых сложных. И не хотел пускать на самотек развитие гениев. Доктор Гренвилл был убежден, что существуют достаточно простые способы эффективного выявления и развития врожденных человеческих способностей.

Чем больше интеллектуальной шелухи мы отсеем…

В сущности, в «Брэйн старз» изучали только историю.

Историю знаний. Историю культуры. Историю цивилизаций.

Просто срывать плоды с древа познания пристало лишь тем, кто любит варить компот, не уставал повторять доктор Гренвилл. Тем, кто хочет стать садоводом, следует научиться копаться в земле. На специальных уроках доктор Гренвилл только обрисовывал ситуацию. Но высыпая перед учениками пресловутую «груду фактов», он всегда предупреждал: ищите глубинный смысл!

И правда.

Чем плохи были робинзонады, когда «бэби–старз» группами или поодиночке высаживали на необитаемых (не только условно) островах, а то и на отдаленных (условно) планетах? Каждый строил жизнь (искал глубинный смысл) по–своему. И чаще всего находил нетривиальное спасительное решение. Не удивительно, что, закончив школу, юные бэрдоккские гении привыкли смотреть на мир прежде всего, как на объект приложения своих весьма немалых сил. Иметь дело с задачами посложней стало для «бэби–старз» второй натурой.

А была первая?…

Куртис усмехнулся.

Конечно, была. Именно поэтому, перешагнув школьный порог, «бэби–старз» со всею страстью бросились перестраивать внешний мир. Но и тогда… Не чувствовали ли они себя объектами продолжающегося эксперимента?…

Он отстучал на компьютере несколько слов.

Доктор Гренвилл прав: для начала проблему следует структурировать.

Патриция Хольт

Станислав Вентури

Джек Боуден

Тэрри Нэш

Вот союз, утвердившийся в самом начале и не распавшийся даже десять лет спустя.

Широкобедрая и ее мальчики. Они ходили за нею с первого дня. Маленьким веселым стадом, не спускающим глаз с рыжеволосой красавицы. «Тэрри!» – восхищенно воскликнула маленькая Пат, впервые увидев Нэша. «Кто это?» – удивился ее отец. И она в свои неполные пять лет снисходительно повела плечиком: «Так… Дурачок один…»

Дурачками мальчики Пат не были.

Признанные мастера дизайна и промышленной архитектуры, они сразу после выпуска отправились в Старый Свет оформлять там на выставке государственный павильон и в Бэрдокк уже не вернулись. Их парижская мастерская процветала. Куртис никогда не слышал, чтобы у Джека, Терри и Стана были подружки, зато не раз видел друзей Пат, не имевших никакого отношения к ее мальчикам.

Правда, это не мешало мальчикам ходить за Пат нежным веселым стадом.

Облако обожания. Вечный праздник. «Но с этим ты сама в противоречье, и далеко не так уж и проста твоя растущая от встречи к встрече нечеловеческая красота». Романы Патриции Хольт не раз становились предметом оживленного обсуждения в печати, но мальчики оставались в тени. Может, они и потеряли со временем часть прежнего буйства, но Широкобедрая – их ангел–хранитель, муза и кормчий – уверенно определяла путь.

Перед тобой вал мраморный кипит,

нагая, ты идешь, и целый мир в смятенье,

широкобедрая, тебе принадлежит…

Наверное, Камил прав.

Пат и ее мальчикам пора вернуться.

Джек Фостер

Дик Рэнд

Оба имени Куртис увязал краткой пометкой – Африка .

Никто не мог указать более точного местонахождения неразлучных друзей.

Джек Фостер и Дик Рэнд занимались социологией. Стиль их работы кое–кого смущал. Они внедрялись в гангстерские банды, провоцировали забастовки, устраивали несанкционированные митинги в бедных кварталах, выходили на ринг в подозрительных ночных заведениях.

Взгляд изнутри.

Они это называли так.

От чрезмерного недовольства властей Фостера и Рэнда не раз спасал Джинтано–старший. Но – взгляд изнутри! Только этим девизом друзья и руководствовались.

Занявшись исследованиями в одной из лабораторий Всемирного Социологического Центра, Фостер и Рэнд сблизились с неким африканским студентом, который, не окончив университетского курса, был срочно отозван в свою страну, где в скором времени возглавил правительство. Для Фостера и Рэнда короткое знакомство обернулось деловым приглашением попробовать свои силы в кипящих по–настоящему страстях и событиях.

Они откликнулись.

Их политическая карьера обещала быть нестандартной.

К сожалению, внезапный военный переворот привел к гибели африканского попечителя молодых социологов и весьма изменил политический курс страны. Никто больше никогда не слышал о Джеке Фостере и Дике Рэнде. Только однажды английский журналист Бертон, вернувшийся из джунглей Центральной Африки, рассказал Куртису о двух чудаковатых бородачах, подсевших за его столик в каком–то заброшенном тропическом аэропорту. Бородачи говорили на нескольких языках, один сильно косил. Оба были при оружии и чувствовали себя уверенно. Но что с ними сталось дальше, Бертон не мог сказать. Они даже записку не успели с ним передать. Неожиданная стрельба спугнула странных бородачей и они исчезли, бросив на прощание два непонятных слова.

Взгляд изнутри!

Найти и вернуть Рэнда и Фостера.

Уже ради одного этого стоило пойти навстречу Камиллу.

Норман Ликуори

Маленького математика Куртис выделил в особую группу.

Норман Ликуори весьма отвечал распространенному представлению о типичном математике. Узкие плечи, пепельные волосы, рассеянный близорукий взгляд, отсвечивающий просветленной оптикой очков.

Но тщедушный юнец, смахивающий на очкастую мышь, рос настоящим бойцом.

Славу очкастой мыши принесли глубокие работы, связанные с теорией чисел. Дискутируя с коллегами, узкоплечий юнец не употреблял всяких там уклончивых выражений типа спорная формулировка или неудачный подход . Нет, он всегда выражался ясно. Безграмотная формулировка! Невежественный подход! Надо признать, что кое–кто из коллег с нескрываемым облегчением воспринял неожиданный отъезд Нормана Ликуори в один из научных центров Австралии.

«Заниматься математикой можно и в стране сумчатых, – сказал Ликуори в одном из своих последних интервью. – Думаю, там спокойнее. Да и чистых математиков меньше. – И грозно блеснул очками: – Когда на тебя лает свора шавок, слишком велик соблазн ввязаться в драку».

Говард Ф. Барлоу

Ну, Говард и сейчас на слуху.

Он давно покинул Бэрдокк, но его помнят.

Знаменитый зоопарк Бэрдокка – детище Говарда. Издательский центр Джинтано – тоже его работа. Причудливый талант Говарда Ф.Барлоу породил целую библиотеку, востребованную уже много лет. Джералд Даррелл приглашал его в Британскую Гвиану. «Область крайних болот, тростниковый уют, – в огуречном рассоле и вспышках метана с незапамятных лет там лежат и гниют плавники баснословного левиафана… » Возможно, баснословный – не тот эпитет, который сразу царапает сердце, но это останавливает внимание. Книги Барлоу, посвященные «великим бессловесным» – зверям, птицам, рыбам, насекомым разошлись по всему миру. При этом никто не мог назвать Говарда писателем–анималистом. Рыхлый, но сильный человек, все движения которого сразу обрастали слухами.

Слухи часто обгоняли Барлоу.

Он приезжал куда–то, а его встречали совсем не так, как он ожидал.

Рыхлый сильный человек с мясистым носом доброго господина. Нет, даже не просто человек, а обитатель планеты. Всей планеты! В Бэрдокке Говарду было тесно. Он нуждался в пространствах. «Где саргассы развертываются, храня сотни мощных каркасов в глубинах бесовских, как любимую женщину, брали меня воспаленные травы в когтях и в присосках… »

Воспаленные травы…

Что делать Говарду Ф. Барлоу в Бэрдокке?

Дональд Реви

Пауль Херст

Сам доктор Гренвилл утверждал, что Дон Реви научился лечить людей, по крайней мере, понимать многие их мучительные недуги, раньше, чем родился. С непостижимым упорством Дон Реви штудировал труды разных медицинских школ, постигал йогу, выведывал секреты у колдунов и шаманов. Но объектом приложения своих недюжинных сил он все–таки выбрал психологию. Практику не вел, ограничиваясь консультациями, но приемная доктора Дональда Реви всегда казалась тесной от несчастных, жаждущих излечения. А Институт социальных проблем, основанный Дональдом, превратился в Мекку для страждущих.

«Если бы мне предоставили возможность провести повсеместную медицинскую курацию всей страны, – сказал однажды Дон Реви, – я начал бы с тех людей, кого называют практически здоровыми. Меньше всего меня интересуют состоявшиеся болезни. Я хочу видеть даже не зарождение болезней, я хочу предчувствовать их. Идеал, к которому должен стремиться медик – диагностика, указывающая возможность того или иного телесного или душевного поражения».

А Пауль…

Куртис улыбнулся.

Пауль Херст не блистал красотой.

Тигриное лицо. Короткие ноги. Всегда на лбу – полосатая бандана. На плечах мятая куртка. Драные джинсы. Не слишком уточенные, мягко говоря, манеры. («Меня простят!»). «Тигр, о тигр, светло горящий в глубине полночной чащи… » Уильям Блейк не думал, конечно, что пишет портрет Херста. Но так часто случается.

Газетчики любили дразнить Херста.

Он отвечал им тем же. А после травли, направленной против Дэйва Килби, во всеуслышание заявил: «Я за жестокое обращение с газетчиками!» В огромной мастерской, где постоянно звучал чудовищный хор учеников и поклонников, никогда больше не бывала камера журналистов.

Дэвид Килби

Уильям Фрост

Анри Лаваль

Инга Альбуди

Мученики.

Так для себя определил эту группу Куртис.

И сразу увидел перед собой неулыбчивое лицо Килби.

«Дэйв, тебе не кажется, что мир можно не только перестраивать, но и просто жить в нем?»

Дэйв не отвечал.

Он не опускался до таких проблем.

Он знал, что мир неуютен. Потому и хотел пересоздать сущее. Тень Большого старика его нисколько не пугала. Он готов был и Большого старика потаскать за бороду, почему нет? А уж дать пару советов…

Гебдомада.

В «Союз семи», организованный Дэвом, вошли (кроме него, Инги, Анри и Билла) Пауль Херст, Дон Реви и Куртис. Первая встреча состоялась на вилле Инги. Куртис только что вернулся из Индии, нищее величие которой несколько отрезвило его. Коринфская невеста тоже испугала его. «Она больна?» – шепнул он Реви. – «Как все мы», – загадочно ответил Дон. Но рядом с цветущим Дэйвом Инга действительно выглядела ужасно.

«Он – дитя языческого дома, а они – недавно крещены».

Странная паутина на лице Коринфской невесты проявились еще отчетливее, когда Фрост принес свечи.

Молчаливость Дона Реви,

холодная сосредоточенность Дэйва,

сдержанность Фроста,

изысканность Лаваля,

яростное нетерпение Херста,

отсутствующий взгляд Коринфской невесты пока Куртис отсутствовал, с членами гебдомады явно что–то произошло.

Как на поверхности лазурного пруда, в душевной глубине мы видим иногда и небо, полное блистательных сокровищ…

Правда, о рое чудовищ никто в тот вечер не думал.

Когда Фрост заявил, что примет участие в концерте Альбуди, удивился только Куртис. Наверное, решил он, они уже проделывали что–то такое. «Жалко мучить мне тебя, но, ах, моего когда коснешься тела, неземной тебя охватит страх… » Он с изумлением смотрел на Ингу. Он уже знал к тому вечеру продолжение. «Не согреюсь я в твоих руках… »

– Вы будете играть в четыре руки?

– Нет, за инструментом будет только Инга, – Фрост не торопился с объяснениями. От него остро тянуло кислотами. – Но я буду рядом. Вы все увидите и поймете сами. Ваше дело – сосредоточиться и думать.

– О чем?

– О главном.

– Никогда не слышал фортепьяно в химическом сопровождении, – нетерпеливо и яростно рыкнул Херст. – Что это, Билл? Новая форма герметического искусства?

Фрост отмахнулся.

Он выставил на стол изящную кипарисовую шкатулку.

На крышку шкатулки водрузил высокую чащу из красной яшмы.

Голубоватые свечи уже стояли перед каждым членом гебдомады . Ноздри Инги вдруг дрогнули, будто она уловила знакомый запах, но лица это не оживило. И тут же погас свет.

– «Рождение Персея»…

Инга коснулась клавиш.

Медленно поплыл в темноте низкий речитатив Фроста.

– Тот–Гермес, направляющий Разум Вселенной…

– И ты, его земное воплощение – Гермес, именуемый Трисмегистом…

– Я здесь, в Астрополисе, вызываю вас… Я – Саптапарма, один из семи первых… Первый из семи!..

– Погружаюсь в эфир, творящий божественную Атму…

– Постигаю семь природ!..

В яшмовой чаше бесшумно вскинулось зеленоватое, почти прозрачное пламя. Осветив бледные лица, отбросило на стены колеблющиеся жутковатые тени.

– Соединяю семицветную палитру с семизвучной гаммой…

– Творю гармонию…

Низкий речитатив наполнял теперь всю комнату.

До Куртиса вдруг дошло, зачем новоявленный жрец Тота–Гермеса вытягивал из него тексты восточных заклинаний.

– Зажигаю семь звезд Ковша!..

– Погружаю умы в океан Истины!..

Призрачное сияние поднималось над чашей.

И вдруг сами собой вспыхнули голубоватые свечи, поставленные перед изумленными членами гебдомады . Нервное волнение, несомненно владевшее Фростом, передалось всем. В полной тишине глаза жадно устремились на прыгающее перед химиком пламя.

– Каждый из семи – в каждом!..

– Все в одном!..

– Семья!..

В такт произносимым словам из–под пальцев Инги лилась, низвергалась, врывалась в мир рвущая сердца мелодия.

Но уже не «Персей», нет.

Нежная призрачная импровизация.

Не осталось больше ни тумана, ни головокружения.

Тревоги и усталости не осталось. Осыпалась шелуха условностей, несообразностей, нелепостей. Предметы, люди, их отношения и связи обрели истинные имена. Пришла ясность. Все стало возможным. Еще одно усилие и нужное Слово будет угадано! Единственное необходимое всем Слово. Призрачный ключ жизни. Еще секунду, долю секунды и оно будет угадано!

Но музыка оборвалась.

Дверь в нирвану захлопнулась.

Даже быстрей, чем до этого открылась.

Только странные голубоватые свечи, погаснув, еще источали тяжелый запах.

– Черт возьми, это невероятно! – выдохнул вслух Лаваль. – Кажется, Билл, ты нашел то, что мы все искали! Если завтра мы и впрямь выиграем у ривертаунцев…

Глава девятая. Дети– птицы

Куртис не любил столицу штата.

Машину он бросил прямо на улице, на какой–то шумной парковке.

Пусть заберет полиция, лишь бы убраться с магистрали, затеряться в закрытых кварталах. Тем более, что на всех выходах к площади митинговали юнцы. Куда ни пойдешь, везде раздавались голоса. Слишком визгливые, чтобы отнестись к ним с вниманием. Даже в холле у Тигра орал какой–то бородач. Сыр и помидоры лежали перед ним на куске загрунтованного и уже подсохшего полотна, пузатая бутылка опорожнена. «Долой глобальные системы!» Наверное, это был тост. Пришлось повысить голос:

– Он здесь?

– Полифем?

– Тигр стал Полифемом?

– Почему нет? – бородач угрожающе потянулся за бутылкой.

– Зачем тебе Полифем? – по широкой лестнице, пошатываясь, спустилась тоненькая фемина. Распущенные волосы падали на голые плечи, нечто вроде ночной рубашки совсем не укрывало ее. – Идем со мной. Я порочная.

– Верю, – кивнул Куртис.

На лестнице тоже сидели юнцы.

Не похоже, чтобы они сильно интересовались искусством. Впрочем, Тигр ничего такого и не требовал.

– Ты к Тигру?

– Разве не похоже?

Фемина пьяно обрадовалась:

– Он тебя вздует.

Куртис не успел спросить – почему?

Двустворчатая дверь в конце длинного коридора распахнулась.

– Если ко мне приходит женщина, я хочу видеть в ней женщину! Прежде всего женщину! Ничего больше! – разъяренный рык отражался от белых стен, резонировал со стеклом, почему–то поставленным у стены. – Джоконде нечего делать в моей мастерской. Джоконда уже написана.

– Сейчас он кого–то выбросит, – обрадовалась фемина.

Но в широком проеме дверей появился сам Херст – в шортах, в нелепой меховой безрукавке. Голые волосатые руки уперты в бока, свирепый взгляд обращен на нежданных гостей.

– Пауль, тебе не приходило в голову написать свой голос? – рассмеялся Куртис.

– Я работаю с трагическими сюжетами! – Херст уставился на фемину: – Что за нежить? Откуда это?

– Внизу у тебя целые лежбища такой нежити.

– Вот и пусть спускается! – манеры Херста не менялись. – Меня нет! Ни для кого! Убивай всех, кто этому не поверит, – крикнул он вслед облегченно припустившей по лестнице фемине. – Отпускаю наперед все твои грехи!

– Все–все?

Даже снизу фемина крикнула:

– Правда, все?

Херст выругался.

И потащил Куртиса в мастерскую.

Огромный зал со световым фонарем.

Огромные гипсовые и мраморные скульптуры. Заляпанная красками Фемида валялась на полу. Кто–то пытался зубилом сбить ей повязку с глаз. Сладко пахло красками и растворителем. Над большим мольбертом, покрытым небрежно брошенным покрывалом, небрежно, даже чуть криво висело полотно – групповой портрет «бэби–старз», занимающий почти полстены.

– Давай, Рон, давай! Сооруди что–нибудь из этих своих дурацких алкогольных диковинок! – Херст нетерпеливо потирал руки, задирал бороду, вышагивал важно, как учитель танцев. – Не думаю, что Анри часто нас вспоминал, но мы помянем беднягу. Я не раз ему говорил: живи правильно. Но Лаваль ни разу не поинтересовался, как это – правильно? И прожил жизнь как хотел. Некоторым это дается.

– Тебе не кажется, что в последнее время он страдал от одиночества?

– Анри и одиночество? – бесцеремонно рыкнул Тигр.

И пригубил коктейль:

– Распускать хвост ты еще не разучился!

И уставился на групповой портрет:

– Анри и одиночество? Кто–нибудь нарисовал самолет до того, как на нем полетели братья Райт?

Куртис не ответил.

Он тоже смотрел на полотно, занявшее полстены.

Он не любил эту работу Херста. Все вещи Тигра, даже наброски, восхищали его, но не эта. Зубастая маслина собирается объединить бэрдоккских гениев, но Херст этому противится, это точно. Противится всем силами. Иначе не исключил бы Дэйва Килби из общего круга «бэби–старз». Никогда этот групповой портрет не выставлялся. Несколько репродукций – вот все, что о нем знают.

– Не спрашивай!

Херст яростно плеснул из бокала в полотно.

Прозрачные капли попали на бледное лицо Фроста. Казалось, химик заплакал.

Плачущее божество… Тот–Гермес, направляющий Разум Вселенной… Гермес–Трисмегист со слезами… Саптапарма, один из семи первых… Капли ползли все ниже, ниже – прямо на лицо Инги, сидящей у ног Лаваля. Рядом должен бы находиться Дэйв Килби, он смахнул бы слезы с глаз Коринфской невесты.

Но Дэйва не было.

– Хочешь знать, почему он выпал из гнезда?

Куртис не ответил. Он боялся лишним словом окончательно взъярить Тигра.

– Да потому, что Дэйв всегда лез в центр. Рассуждал о лабиринтах, но стремился в центр. Не лабиринта, а компании. Куда я не пристраивал его на холсте, он все равно оказывался в центре.

– Но Анри тоже в центре.

Херст, прищурясь, уставился на полотно.

Куртису даже показалось, что Инга поежилась, а Патриция наоборот – подмигнула.

С Широкобедрой бы сталось. Херст умел подчеркнуть текущую красоту. На какой–то вечеринке он рычал: «Скинь с себя все это, Пат! Я не люблю тебя одетой! » Широкобедрая нашлась моментально. «О, Тигр, пиши с меня поэму . – И подмигнула, вгоняя каждое слово. – Чего молчишь? Ну где твой стих? – И опять подмигнула: Никак не осознаешь тему?.». И дождалась, когда ее мальчики торжествующе закончили: «Пиши о прелестях моих! » – «Зачем тебе эти обмылки?» – разъяренно зарычал Херст. Он всегда был готов заменить мальчиков, но Пат знала им цену.

– Тебе не хватает Дэйва?

Херст бесцеремонно выплеснул на пол остатки коктейля.

– Напиши я его, сейчас он торчал бы в самом центре! Даже Дик с Джеком прислушивались бы к тому, что он бормочет. Он заплутал в своих лабиринтах! Я не люблю тьму. Меня бесит тьма. Я не люблю Минотавров, Рон. Говорю тебе, стоит Дэйву оказаться на полотне, как он всех собирает вокруг себя. Он сильней меня, ничего не могу с этим поделать! – Херст поражено выпучил черные глаза. – Вытолкнуть его на край холста невозможно. Лучше попросту не пускать!

– Но он один из нас, Пауль!

– Как ты назвал этот коктейль? – Херст нагло понюхал пустой фужер: – «Ловушка для дураков»?

И рыкнул:

– Из–за тебя я пью всякую дрянь!

– Но почему из–за меня? У тебя есть выбор.

– Тогда не спрашивай больше про Дэйва. Вы никогда не оставляли мне выбора. Или наоборот, припирали к стенке. Это полотно – casus belli . Отсутствие Дэйва говорит лишь о том, что я продолжаю любить его. Нет ничего трудней, чем любить придурка, – поражено пояснил он. – Мозг Дэйва казался мне бритвой. Однажды он спросил, могу ли я, конкретный художник Пауль Херст, по прозвищу Тигр, оказать какой–то совершенно конкретной работой столь же конкретное ясно выраженное воздействие на какого–то другого тоже конкретного человека? Понимаешь? Испугать! Или ободрить! Или даже унизить! Вообще вызвать некое конкретное чувство! Он правда, Рон, хотел знать, могу ли я картинкой припугнуть человека? Разве не придурок! – Херст изумленно мигнул. – Представляешь, он искусство перепутал с бритвой или ружьем! То есть видел его заведомо меньшим человека!

– Он мог попросту ошибаться.

– Какого черта! – Херст запустил фужер в угол. – С чего вы все взяли, что искусство необходимо человеку, как воздух и вода? Это же нелепо.

«Напущу я на вас неотвязные лозы… »

Херст, оглядываясь, пересек на цыпочках мастерскую. Взгляд у него стал испуганным. Он действительно чего–то боялся и оглядывался на Куртиса. Потом, решившись, сорвал простыню с мольберта.

Куртис замер.

По квадратному холсту летели птицы.

Прямо в голубое небо. Бездонное как время.

Все выше и выше. В бездонную голубизну. Не птицы, а дети. А может, именно так: дети–птицы. Не звездные гении, какие там звезды в солнечной голубизне? Просто дети–птицы. Они поднимались в небо, как падали в него. И было видно, как много они за собой оставляют. Чувствовалось, как много внизу в этой страшной закопченной скорлупе мира вони и грязи. Ослизлые стволы убитых испарениями растений, мешанина каменных стен, вздыбленные руки столбов с обрывками рваной проволоки, ослепшие светофоры, инверсионный след мелькнувшего истребителя и копоть, копоть, копоть…

– Ну вот, – рыкнул Херст. – Вся стая.

И пояснил, удовлетворенно кивнув:

– Здесь все. Дэйв тоже. Он возглавил клин. Я же говорил, его не спихнешь с холста.

– Но, Пауль… Что с Анри?

– А что с ним?

– Он падает. Ты так его написал, что он кажется падающим.

– На тебя никак не угодить, – обозлился Херст. – Я вообще не писал полет.

– А что же написано на холсте?

– Падение.

Херст нагло ухмыльнулся:

– Ты что же, решил, что нашел для нас удобную посадочную площадку?

Площадь Согласия все так же была забита юнцами.

Они не походили на поклонников Тигра. Разве что яростью жестов. Зеркальные стекла Института социальных проблем слепо глядели на кипящую площадь. Вот институт, усмехнулся Куртис, а вот и проблемы.

И вздрогнул от легкого прикосновения:

– Дон?

– А ты кого хотел увидеть?

– Тебя, конечно. Но к институту не подойти.

– А мы зайдем со стороны бульвара. Видишь, там полиция, – Дон Реви улыбнулся и легкая судорога чуть тронула уголки тонких губ. Куртис невольно перевел взгляд на его ноги.

– Не надо, Рон. Я прихрамываю только на холстах Херста.

Но хромота Реви целиком лежала на совести Куртиса. Однажды они проводили лето в Айрштадских горах. Непревзойденными чемпионами по части тарзаньих игр являлись, конечно, Рэнд и Фостер. Белые обезьяны. Это прозвище тогда и закрепилось за ними. Каждый пытался повторить подвиги Белых обезьян, даже Ликуори, смешивший всех несколько преувеличенным страхом перед прыжками.

Разве не смешно? Скачущая по деревьям мышь.

Только Реви держался в стороне. «Я знаю, у меня не получится».

«Это потому, что ты не хочешь попробовать, – напирал Куртис. – Ты же видишь, получается даже у Нормана».

Он зря так сказал. Дон Реви побагровел. Он тогда еще не умел справляться с собственными эмоциями. Он заставил себя взобраться на огромный дуб.

Итог – вывихнутое бедро.

– «Врачу, исцелися сам », – не без гордости процитировал Реви.

И передразнил:

– «Это потому, что ты не хочешь попробовать». У меня нет заметных изъянов, Рон. Если вдруг прыгает уголок губ, это всего лишь рефлекс. Поворачивай на бульвар. Полицейские нас пропустят.

Институтская берлога Реви, как он называл свою квартиру, состояла из нескольких гостиных и кабинета.

– Уютно, – заметил Куртис, – но пахнет клиникой.

– Это лучше, чем трущобой.

Реви поднял пульт и огромный экран, врезанный прямо в стену, осветился.

Фигурки игроков. Рев болельщиков.

– Бокс? В это время?

– Ребята с Си–Эн–Эн подкидывают мне нужную информацию.

– Интересуешься боксом? – Куртис не понимал.

– Я интересуюсь Симпси. Видишь его рожу? Он настойчив. Боюсь, Тромпу не устоять… Нет, точно не устоять…

– Какая разница? Этот Симпси противен так же, как и Тромп.

– Разница есть, – Реви озабоченно улыбнулся. – Разница в том, что Симпси выигрывает. А значит, уже сегодня по рабочим районам прокатится волна варварства. Там почти везде болеют за Тромпа. Он из низов. Считается, что именно Тромп должен набить морду Симпси, а не наоборот. Понимаешь? Вспышки варварства всегда связаны с простыми вещами.

– Я думал…

Реви угадал:

– Нет, Рон. Я болею за Симпси.

– Но зачем тебе это все?

– А спортивный катарсис?

– Час назад, – усмехнулся Куртис, – я выслушал лекцию о природе искусства. Теперь мне, кажется, предстоит лекция об очистительной роли спорта?

– Был у Тигра?

Реви произнес прозвище Херста с любовью.

– Не буду я читать никаких лекций, – выключил он экран. – И придумал я эту систему не ради спортивного катарсиса. «Мединформ» нужен мне для работы. Заметь, не медиа , а меди . С помощью ребят из Си–Эн–Эн я могу напрямую черпать нужную мне информацию. В любой час дня и ночи. Из любой части страны. Из любого уголка мира, если там, конечно, есть телевидение. Хочешь знать, сколько человек в Бэрдокке на данный момент болеет гриппом?

– Не хочу

– Тебе не интересно?

– Предпочел бы узнать, сколько подонков в Бэрдокке в данный момент готовы выйти на улицу и где проходят их маршруты.

– Увы, – развел руками Реви. – Этого и я пока сказать не могу.

– Пока ?

– Разумеется.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что нас учили заглядывать в будущее.

– Но никто его не предугадал, – покачал головой Куртис. – Ни Фрост, ни Килби, ни Анри…

– Так только кажется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А помнишь химический концерт Фроста?

– Тот, при свечах? У Инги?

– Ну да.

– Еще бы не помнить!

– А странную фразу Анри?

– Он произнес не одну фразу.

– Если завтра, – напомнил Реви, – мы и впрямь выиграем у ривертаунцев…

– Ну и что? Почему ты вспомнил?

Реви рассмеялся:

– А ведь наша команда на другой день действительно выиграла у ривертаунцев.

И удивленно уставился на Куртиса:

– Ты что, не понял?

– Что именно?

– В тот вечер Фрост не шутил. Химический концерт не был фокусом. Билл сказал нам: думайте! Он настаивал. Он несколько раз повторил это. Сосредоточьтесь! Думайте о главном! Он подталкивал. Инсайт. Есть такой термин. Означает озарение , если не знаешь. Фраза Анри истолковывается просто. На него действительно снизошло озарение. Он понял, что наша команда побьет ривертаунцев. У них не было шансов, но он сумел увидеть то редкостное стечение обстоятельств, которое и привело ривертаунцев к поражению.

– Значит, не я один ощущал тревогу?

– Конечно. Просто нам не удалось обсудить результаты. А Билл и Дэйв не успели разъяснить нам свои идеи. Но я догадался. Фрост уже тогда подошел к чему–то чрезвычайно важному… Божественный интеллект… Может, Фрост даже приблизился к какому–то принципиально новому способу воздействия на функции человеческого мышления… Заметь, к чисто химическому способу. Воздействующему напрямую на интеллект, без всяких там выходов на эмоциональные центры. Понимаешь? А чувство тревоги или радости провоцировалось музыкой. Думаю, Рон, что Фрост, не будучи хорошим психологом, в сущности нашел мощный способ ощутительно раскачивать коровую доминанту.

– То есть выявлять основную идею?

– Вот именно. Но подчеркиваю, не чувственную, как это всегда происходит с наркотиками, а интеллектуальную.

– Хочешь сказать, что в тот вечер доминантой Анри была эта вот мелкая мыслишка о возможном выигрыше у ривертаунцев?

– Почему мелкая? – удивился Реви. – Одних тянет к обобщениям, других к анализу, еще кого–то – к прогнозу. Прогноз, кстати, является в некотором смысле производным от первого и второго. Правильный прогноз, Рон, даже совсем уж мелких событий – вещь чрезвычайно трудная.

– Я читал об этом.

– У доктора Гренвилла?

– Разумеется.

– У него сложная терминология.

– Черт с ней, с терминологией. Что ты еще узнал о работах Фроста?

– Ничего достоверного… Так… Но и это позволяет мне думать о нем с уважением.

– Кто еще знал о его работах?

– Дэйв, конечно… Не мог не знать… Анри… В последнее время они были неразлучны. Готов допустить, что в курсе была Инга… Это ее странное превращение в старуху… Ей нынче сто лет. Она неспособна выражать простые мысли… Что–то там не так, Рон. Они не случайно держались вместе. Подпольная лаборатория, химический концерт, гебдомада , смерть Дэйва… Согласись, в последние годы они здорово отдалились от нас.

– Не только они.

– Но никто не получил таких плохих результатов. Даже Сидней Маури. Криогенный гроб оставляет ему какие–то шансы.

– Есть и другие новости… – Куртис выложил на стол письмо, полученное от Камилла.

– Нисколько не удивлен, – покачал головой Реви. – Камилл попал под пресс. Уверен, что все это звенья одной цепи.

– Что ты имеешь в виду?

– Слушай…

Реви наклонился через стол.

– Примерно через полгода после гибели Дэйва ко мне чисто конфиденциально обратился сотрудник одной известной промышленной фирмы. Самое жалкое зрелище, Рон. Почти не человек. Обломки человека. Оказывается, по предложению лиц, которых он не захотел назвать, этот человек принимал участие в закрытом эксперименте, сулившем весьма недурные дивиденды для организаторов. Ты удивишься, но речь шла о составлении регулярных экономических прогнозов при помощи, скажем так, «интеллектуального» допинга. Так сказать, точное прогнозирование будущего. И результаты этих прогнозов, Рон, оказались ошеломляющими! В течение весьма короткого времени мой пациент, принимая предложенный ему препарат, успешно решил ряд невероятно сложных задач.

– А в награду?

– В награду – нервный срыв, депрессия, провалы в памяти. И знаешь… – Реви опустил глаза. – По времени эти эксперименты абсолютно совпадают с известными событиями последних месяцев жизни Дэйва Килби…

– …и Фроста?

– Если бы только.

– Продолжай.

– Еще и Инга…

– Я подозревал.

– А я не решался.

– Почему ты хотя бы сейчас не заберешь ее к себе?

– Сперва этому противился Сидней Маури. Я не смог его переубедить. Потом этого не захотел Килби…

– …а потом Лаваль?

– Точно.

– А твой пациент? Где его можно найти?

– Думаю, на Северном кладбище. Не думаю, что он будет тебе интересен в этом качестве. Ты вообще–то знаешь бэрдоккскую статистику по наркоманам?

– Весьма благополучное местечко.

– Ну да, официально. Если верить властям.

– А если не верить?

– Ты еще не понял?

Куртис покачал головой.

– Думаю, у нас есть шанс взглянуть на все изнутри.

– Воскресишь моего бывшего пациента? – удивился Реви.

– О, нет. Хочешь сюрприз, Донни?

– Ну?

– Фрост вышел из Куинсвилла.

– Ты видел его? Он в Бэрдокке?

– Он прислал записку. Тот! Только он так подписывается.

– Но послушай, – глаза Дона Реви сузились. – Если он не пришел к тебе, значит, он направится в клинку Джинтано. Он явно слышал про смерть Анри и отправится к живым. За ним устроят охоту!

– Если охотники не плод нашего воображения.

Дон Реви вскочил:

– Где ты оставил машину?

Глава десятая. Инсайт

Встреча в салоне «Кентавр» окрылила инспектора.

Человек, в существование которого отказывался верить даже шеф Бюро, оказывается все это время жил в Бэрдокке.

Доктор Макклиф.

О, на этот раз я подцепил крупную рыбу!

Смотри, смотри, чтобы рыба не сорвалась с крючка, сказал себе Янг. Или чтобы тебя самого не утащила под воду.

Он ликовал.

Разговор, услышанный им три года назад на разгромленной полицейскими вилле все–таки не был плодом его больного воображения, на чем так настаивал капитан Палмер. Через этого доктора можно выйти на Блика. Янг ни на секунду не мог поверить, что загадочный Блик это всего лишь незаметный сотрудник фирмы.

Погруженный в мысли он чуть не прозевал очередную удачу.

Однако удача сама окликнула его с внешней стороны бульвара.

С удивлением и с удовольствием Янг узнал в улыбающейся высокой женщине дежурного администратора салона «Кентавр» – Еву Чижевски. Он тут же распахнул дверцу машины:

– Сегодня мне, кажется, везет.

– Мне тоже, – Ева Чижевски улыбнулась. Глаза ее смеялись. Блондинки не бывают непривлекательными. – Я здорово опаздываю, а у меня строгая массажистка.

– А ваш салон не предоставляет таких услуг?

– Настоящий массаж это не просто массаж, – улыбнулась Ева Чижевски. Она была полна женских тайн. – Настоящий массаж – это искусство. А мадам Жанэ моя близкая приятельница.

– Это правильно.

Янгу все нравилось в подтянутой блондинке. Тем более, что слова ее не отставали от ее же собственных жестов. – Сколько вы пробудете у массажистки? Час? Два?

– Не менее двух.

– Может, мы пообедаем вместе?

– А почему нет? Если вы плохо ориентируетесь в Бэрдокке, помогу вам попасть в «Зодиак».

В «Зодиаке» они просидели долго.

Янг с удовольствием слушал блондинку.

Бэрдоккские гении… Бэрдоккские чудеса… Бэрдоккские перспективы…

Ева Чижевски оказалась патриоткой, ничуть не меньшей патриоткой, чем несчастный рыжий таксист. Но Янг и не рассчитывал на другое.

– Вы и родились в Бэрдокке?

– О нет, я из штата монументов. Бывали в Балтиморе? Там кругом исторические памятники. Меня от них тошнит, – доверительно призналась Ева. – А в Бэрдокк меня пригласил дядя. Он лечащий врач клиники Джинтано. Он устроил меня к доктору Макклифу.

– Удачное знакомство для начинающего специалиста.

– Мне повезло. Это верно. – Ева Чижевски облизнула губы. – Но с доктором Макклифом нелегко работать.

– Придирчив?

– Придирчив и пунктуален.

– На мой взгляд, не самая худшая черта.

– Может быть. Но не на взгляд девушки, начинающей жизнь.

Ева Чижевски нисколько не походила на девушку, начинающую жизнь, но инспектор с удовольствием ей верил. Странные мысли она в нем вызывала. Вытащить ее из–за стола и…

Он отмел эти недостойные мысли:

– Работая с доктором Макклифом вы, несомненно, встречали и более приятных людей?

– Еще бы!

– И все они имели отношение к индустрии лекарств?

– Как правило.

– И мистер Блик?

– А кто это?

– Разве вы его не встречали?

– Мистер Блик? Я бы запомнила. Чем он занимался?

– Возможно, осуществлял деловые связи со школой «Брэйн старз».

– О, «Брэйн старз»! – лучистые глаза Евы снова широко распахнулись. Янг знал, какая тема в Бэрдокке заводит каждого. – Не знаю, кто этот ваш Блик, но я встречалась с мистером Дэвидом Килби. Тогда он занимал пост технического директора фирмы «Фармаури». Неулыбчив, даже строг, но всем внушал доверие. Фирма при нем процветала. Такие необыкновенные люди… – Расчувствовавшись, Ева положила тонкую руку на лапу Янга. – А еще мистер Лаваль… Он тоже из гениев…

Янг испугался, что Ева Чижевски описается от восторга.

Но она просто платочком промокнула повлажневшие глаза.

– Мне так жаль… Этот мистер Лаваль… Какая потеря для Бэрдокка, правда? Я не помню такого случая, чтобы Анри Лаваль появился в салоне без живых орхидей.

– Вам сейчас в салон?

– О да!

– До какого часу вы дежурите?

– До одиннадцати.

– Хотите, я встречу вас?

Ева Чижевски подняла сияющие глаза.

Узнай Рон Куртис, что статью доктора Гренвилла пытается понять еще и старший инспектор ФБНОЛ, он бы сильно удивился.

Впрочем, Янг мало что понял.

Признак высокого разума – «…умение добыть зерно истины из любой груды плевел». Ну, положим. Но почему именно это позволяет «…делать точные прогнозы самых маловероятных событий »?

Мистер Блик…

Звездный гений Килби…

И еще одна звезда – Анри Лаваль, не позволявший себе появляться в салоне «Кентавр» без букетика живых орхидей…

А если по другому – война с ублюдками.

Нельзя поддаваться чарам созвучий. Скорее всего, все эти звездные гении – ложный след. Следует попристальнее всмотреться в биографию бывшего технического директора фирмы «Фармаури». Этот Дэвид Килби погиб в автомобильной катастрофе… А химик Фрост попал в Куинсвилл… А неприятности Инги Альбуди тоже каким–то боком связаны со всем этим…

Заглянув в справочник, Янг внимательно изучил заметку, посвященную Дэвиду Килби.

В высшей степени положительные оценки.

Здесь не то, что инспектор ФБНОЛ, здесь школьный воспитатель ни к чему не придерется.

Кстати, на той же странице Янг нашел еще одного Килби – Эрвина. Оказывается, главный редактор популярного журнала «Джаст» являлся родным братом Дэвида. А в списке постоянных авторов журнала инспектор насчитал сразу нескольких «бэби–старз», в том числе Рона Куртиса.

А почему не заглянуть в «Джаст»?

Вряд ли это поможет идентификации таинственного Блика, но рискнуть стоило.

Янг повязывал галстук, когда позвонил Джон Габер.

– В общем твоя догадка подтвердилась, – сказал он. – Без старика Нибура я может и не допер бы, но следы фермилоксана, пусть и косвенные, обнаружил.

– От этого можно сойти с ума?

Габер только хмыкнул.

Тогда Янг позвонил полковнику Холдеру.

Он сразу признался шефу в том, что местом времяпрепровождения (все–таки отпуск, пусть и кратковременный) избрал Бэрдокк. «Цветущий городок, шеф. Но куча ублюдков. Правда, женщины тут цветущие».

К удивлению инспектора, шеф не рассвирепел.

Более того, он принял новость достаточно добродушно.

«Делом Лаваля занимается теперь Сенфорд, – сказал шеф. – Как это почему? Да потому, что он не видит в каждом человеке ублюдка и тщательно печется о чужой репутации. Учти, что вечером он приезжает в Бэрдокке. Помоги ему сориентироваться. С учетом своих ошибок».

Возле гостиницы Янг натолкнулся на веселого молодого человека.

Обыкновенная живая реклама. Правда, щиты молодой человек поставил на асфальт и весело вокруг них приплясывал.

ГОВАРД Ф, БАРЛОУ НЕ ДАСТ ВАМ СОСКУЧИТЬСЯ!

– Интересуетесь приятной жизнью?

Янг усмехнулся. Ему нравилась уверенность Черри.

– А что у тебя есть такого?

– Как насчет «песочка»?

– Что–то новое?

– Еще бы. На колесах нынче долго не просидишь. Сильно шибает по мозгам. Тут есть над чем поразмышлять. «Песочек» гуманнее. Так мне один студент объяснил.

– Неужели в этом оазисе здоровья можно купить наркотики?

– Место ничем не хуже других, шеф.

– Чему ты радуешься?

– Удаче, сэр!

– Тогда не приплясывай, ты не афроамериканец. Дел у нас достаточно, Черри. Вечером встретишь Сенфорда. Помнишь его? Он приедет поездом.

И подмигнул:

– Где наш друг?

– Звездный человек Куртис?

– Вот–вот, Черри. Только не ори так.

– Он встречался с важным молодым господином восточного вида. В ресторане «Зодиак». Дорогое заведение, шеф. Я бы не стал отмечать там нашу встречу. А до этого наш клиент отметился в редакции журнала «Джаст».

– Сгинь с глаз!

Янг был доволен.

Путь в редакцию журнала «Джаст» не казался ему теперь обременительным.

Кстати, анонимное письмо трехлетней давности, полученное в свое время полицией, было отпечатано на пишущей машинке. В наше время уже мало кто пользуется такими. А уж в Издательском центре Джинтано… Вряд ли в стальном гиганте, поблескивающем зеркальным стеклом, найдется место для таких ветхих вещей, как пишущая машинка.

– Будете ждать? Или заглянете в другой раз? – секретарша скорбно поджала губки.

На столике у окна стоял прекрасный фотопортрет элегантного денди с крепом на уголке. Ну да, Анри Лаваль, догадался инспектор. Наверное, он имел отношение к Издательскому центру Джинтано. Добиваясь расположения секретарши, Янг лицемерно заметил:

– Весь Бэрдокк опечален…

Джулия страстно прижала кулачки к груди:

– Вся страна, сэр!

Янг кивнул.

Его внимание привлекла огромная репродукция.

Групповой портрет выпускников знаменитой школы.

Янг впервые видел такую большую репродукцию. Она занимала почти всю стену приемной. Четырнадцать человек, тщательно подсчитал он. Четырнадцать звездных ребят. И насторожился: почему четырнадцать? В книге Говарда Ф. Барлоу речь определенно шла о пятнадцати.

Он еще раз пересчитал гениев.

– Я ведь не ошибаюсь? «Бэби–старз»… Их было пятнадцать?

Джулия безвольно вытерла заплаканные глаза и подтвердила правоту Янга легким кивком.

– Это репродукция Херста?

– Ну да, – она, наконец, взглянула на Янга.

– А почему только четырнадцать человек? Где еще один?

Джулия окаменела. Янг понял: он произнес что–то не то. Наверное в Бэрдокке не принято было говорить об отсутствующих. Жаль, что раздался звонок и ледяной голос Джулии насквозь проморозил приемную:

– Вас ждут.

Килби–старший вопросительно поднял бровь.

Инспектор впервые видел такой кабинет. Десятки самых разнообразных часов. Откуда столько? Зачем? И все идут, тикают, производят шум.

– Эдвин Янг.

Врать не хотелось, но как–то надо было начать:

– Я знал вашего покойного брата.

– Он обещал вам финансовую помощь? – Килби–старший критически оглядел инспектора.

– Да, да, – обрадовался Янг.

И подумал: чем лучше воспитан человек, тем легче обвести его вокруг пальца.

Но Килби–старший смотрел на Янга с растущим недоумением:

– Собственно, какое учреждение вы представляете?

– ФБНОЛ.

– Но это полицейское учреждение!

– К сожалению, – вздохнул Янг. Он уже сожалел про свои «да, да». – Но не стоит смотреть на всех полицейских с предубеждением. Мы всего лишь служители Немезиды.

– Мой брат никогда не водился с полицией.

– Зато он умел подниматься над предрассудками. И прекрасно понимал, что превентивные меры борьбы с наркоманией включают в себя не только запреты. Вы же не будете утверждать, что система здоровья, заложенная в Бэрдокке мистером Джинтано, абсолютно совершенна?

Инспектор давно уже понял, что грубая лесть в Бэрдокке – самый прямой и эффективный способ расположить к себе собеседника. Но Килби–старший был полон подозрений. Не спуская глаз с Янга, он пальцем в кнопку магнитофона.

…Различна судьба городов.

…Одни, породив гигантов мысли и действия, превратились в музеи – Стратфорд, Веймар, Стагир. Другие, пав в ноги гигантов, стали столицами великих империй – Рим, Париж, Лондон. Третьи, возведенные гигантами, превратились в великолепные рассадники новых культур – Александрия, Санкт–Петербург.

Мы вправе спросить, что ждет Бэрдокк?

Какой след в мировой истории оставит наш город? Как определят его роль потомки?…

– Знаком вам этот голос?

– Конечно, – без раздумий ответил Янг.

– И вы можете сказать, кто это?

– Мистер Блик? – Янг играл вслепую. Выбора у него не было. Он понимал, что его сейчас же выставят из странного кабинета. Поэтому и вложил в голос как можно больше наглости: – А вам знакомо это имя?

– Мне? Что за черт? Да его носили все мои предки по материнской линии.

Теперь уже Янг уставился на песочные часы, демонстративно перевернутые Килби–старшим. Красноречивый жест. Пять минут, это даже много. Янг не надеялся на такой подарок. Почти благотворительность, черт возьми. Янг так и впился взглядом в часы. Кажется, точная копия тех, что он нашел в кабинете Лаваля. И подставка такая же объемистая. И гравировка.

– Стихи? – удивился Янг.

Размерен ход часов, тяжел мгновений груз. В них смысла не ищи, его там нет… Исследуй время так: на ощупь и на цвет, определяй на запах и на вкус .

– На вкус? Что значит, на вкус?

На глазах изумленного Килби Янг раскрутил стеклянные конусы и ссыпал кристаллики изумрудного наполнителя на лист бумаги.

– Вы знаете, что это такое?

Редактор журнала «Джаст» замер:

– Песок, наверное.

И вспыхнул:

– Как вас понять?

– У меня нет выбора, – Янг ухмыльнулся. Еще наглее, чем прежде. – Если полиция нагрянет в ваш кабинет, этот «песок» вызовет немалый скандал.

И быстро спросил:

– Вы виделись с Фростом?

– Разве он в Бэрдокке?

– А вы не знаете?

– Черт вас возьми!

– Эти часы подарил вам Лаваль?

– Какое вам дело до моих часов?

– Или Фрост?

– Я повторяю. Какое вам дело до моих часов?

– Если хотите знать, самое прямое… – Янг аккуратно ссыпал «песок» в пластиковый пакет, извлеченный из кармана. И добавил, вставая: – Увидите Фроста, скажите так. Кашу, заваренную им вместе с вашим братом, расхлебывает Альбуди. Знаете такую? И передайте Фросту мой гостиничный телефон. Вот я записываю его на уголке календаря. У меня понятный почерк?

Поистине черный день.

Килби–старший задыхался от возмущения.

Так легко попасться на удочку какого–то копа! Куда смотрит Палмер? Что вообще происходит в Бэрдокке? С каких это пор Джулия перестала понимать посетителей? Дотянувшись до бренди, Килби–старший сделал глоток и с отчаянием уставился на выпотрошенные инспектором часы. При чем здесь Фрост? Про какую «кашу» говорил наглый коп?

К черту!

К черту всех!

Он встал и накинул на плечи плащ.

Черным ходом, мимо обескураженной Джулии, не ответив ни на один из ее вопросов, Килби–старший медленно спустился в парк, разбитый с южной стороны Издательского центра.

ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО! ДЖИНТАНО!

К черту всех!

Просто посидеть на скамье.

ГОВАРД Ф. БАРЛОУ ОБЕЩАЕТ БУДУЩЕЕ!

И снова пылающее над городом:

ДЖИНТАНО!

Убедиться, что мир по–прежнему устойчив.

Привести мысли в порядок.

СОЗВЕЗДИЕ ПАТ!

Накрапывал мелкий дождь. За стеной зеленых дубов раздавались хлопки.

«И в сердце растрава, и дождик с утра. Откуда бы, право, такая хандра? »

Килби–старший догадывался – откуда.

Посидеть молча. Ничего не слышать, не видеть. Не обращать внимания на потрепанного бродягу, бредущего по аллее.

Он опять возмутился.

Что происходит? Бродяга в центре Бэрдокка! Команда капитана Палмера полностью распустилась!

Бродяга приблизился.

– Билл?!

– Ни слова, Эрвин. Идем в редакцию.

– Попроси свою дуру не заглядывать в кабинет.

– Но Билл! Почему дуру? Ты знаешь Джулию много лет. Она тебя обожает. – Килби–старший никак не мог придти в себя. – Почему ты выглядишь, как после голодовки?

– Считай, я сидел на диете.

Фрост медленно прошелся по кабинету.

Его не интересовали многочисленные часы. Его не интересовали картины и книги. Он и на Эрвина–то не смотрел.

– Могу я связаться отсюда с Ингой?

– Конечно. Но как ты оказался в Бэрдокке?

– Никаких вопросов, Эрвин! Не хочу отвечать на твои дурацкие вопросы. Когда Ингу отправили в клинику?

– В день смерти Анри.

– Он спекся?

– Билл!

Фрост поморщился. На улыбку это не походило.

– В клинику можно звонить напрямую?

– Конечно.

– Тогда звони. Если трубку возьмет Инга, передашь мне. Если кто–то другой, выкручивайся, как хочешь.

– Но почему выкручивайся ?

– Да потому что я теперь пользуюсь только таким словарем. И потому, что я никому не верю. Не пялься на меня как на покойника. Ты сам сказал, что эта роль досталась Лавалю.

– Но почему, почему, почему ты так говоришь?

– Не теряй времени!

Не спуская растерянных глаз с химика, Килби–старший набрал номер.

– Доктор Макклиф?… Да, это я… Конечно… Не может подойти к телефону?… Хорошо, я перезвоню…

И повесил трубку.

– Я понял, – злобно заметил Фрост. – К ней не подпускают?

– Она не в форме, Билл. К тому же, тобой интересуются копы.

– Зачем?

– Не знаю. Час назад вот здесь сидел инспектор ФБНОЛ из столицы штата. Здоровенный тип с низким лбом. Он нес какую–то чушь. И распотрошил подарок Лаваля. Видишь? Он забрал песок из часов. Черт побери, Билл, хотя бы ты не кричи на меня! Кажется, этот коп знал, что ты у меня появишься.

– Откуда он мог знать это?

– Представления не имею. Но знал. Иначе бы не попросил передать тебе…

– Что передать? Что ты тянешь?

– Несколько слов. Всего только несколько слов. Кашу, заваренную им вместе с вашим братом, расхлебывает Альбуди . Это он про тебя, Билл. По–моему я ничего не перепутал. И оставил свой телефон. Что все это значит, Билл?

– Вставай!

– Но куда мы?

– К Рону. Надеюсь, он сумеет нам растолковать сказанное.

Янг тщательно запер дверь.

Он был уверен, что капитан Палмер уже знает о его возвращении в Бэрдокк.

Выложив из кармана рабочий блокнот, инспектор молча уставился на нарисованный сутки назад треугольник. Вершины треугольника уже не казались ему столь уж загадочными. Теперь за каждым сочетанием стояли конкретные имена, события, предположения. Правда, общей четкой картины все ещё не было.

Три года назад в Бэрдокке действительно произошло нечто такое, что образовало указанный треугольник.

А до этого?

Не мог же взрыв рвануть сразу.

Янг вынул из кармана пластиковый пакет с порошком, изъятым у Эрвина Килби.

Динамит… Изумрудный кейф… Психотомиметики… По мозгам здорово бьет…

Рука сама потянулась к молчащему телефону.

– Дэвидсон? Это Янг. Как насчет пива? Я ведь задолжал тебе за сведения о тех студентах… Все правильно… О тех, что помогали себе динамитом .

– Извини, Эдвин, я в запарке, – прохрипел Дэвидсон. – Шеф тут развернул бешеную активность. Но на запрос в Информационный центр Дона Реви, ну, этот самый Институт социальных проблем, мне ответили. Так вот, ты удивишься. Те ребята, что в свое время фигурировали в деле с динамитом , зарегистрированы как безнадежные наркоманы. Как тебе такой поворот? А некоторых вообще уже нет. Тебе интересно? Прислать список?

– Пока не надо.

Янг положил трубку.

Вот открылась и еще одна сторона дела.

Гениальный Дон Реви тоже из «звездных мальчиков».

Как ни называй ублюдков, решил Янг, они ублюдками и остаются.

Изумрудные кристаллики маняще поблескивали. Янг понимал, что многое сейчас зависит от его выводов. При том от верных выводов. Он не имеет права на ошибку.

«…если уж разбираться по существу, то мой маленький бизнес куда невинней того, которым вы занимаетесь».

«…разве Эринии ссорились с Танталом? »

Янг пытался увязать все узнанное им воедино.

«…препарат для привилегированных психов».

«…совершенно новое слово в индустрии искусственных удовольствий».

«…этот изумрудный кейф не затуманивает, а просветляет любые мозги».

«…Блик? Это имя носили все мои предки по материнской линии».

И крик Альбуди:

– Бликус!

Где ключ к этой мозаике?

Как выстроить известные факты правильно?

Меня всегда считали тугодумом, огорченно покачал головой Янг. Я слишком долго разгоняюсь, мне не хватает легкости. Странно, что я заговорил с Евой Чижевски… Обычно мне не везет…

И подумал: а если?…

И отмахнулся. Совсем это ни к чему. Откуда только лезут такие мысли?

Но может, в самом деле?… Конечно, не вяжется со служебными инструкциями, но я же в отпуске… Частная инициатива, кто может мне указать?… Как там говорил этот Лаваль? «…изумрудный кейф не затуманивает, а просветляет любые мозги… это будущее нашего мира… перед этой штукой не устоит ни гений, ни идиот».

Янг колебался.

«Стоит ли держать под спудом такое богатство? »

Это его подтолкнуло. Он решился и аккуратно перегнул лист бумаги. На ладонь высыпалось множество мелких кристалликов, волшебно блеснувших – как крошечные изумруды.

Слизнул языком.

Абсолютно никакого вкуса.

Глотнув воды пересел в кресло.

Он не знал, что, собственно, должно с ним произойти? И произойдет ли? А вдруг инсульт? – испугался он. Но профессор Нибур вроде не обещал ничего такого. Хотя, конечно, я не имею представления о правильной дозировке.

Минута…

Три… Пять…

Янг почувствовал разочарование.

Неужели он ошибся? Эта мысль почему–то его развеселила.

Хороший отдых! Заперся в гостиничном номере и глотает наполнитель песочных часов! В этом тихоньком Бэрдокке ему всегда не везет. Всегда происходит что–то такое, над чем и посмеяться–то не хочется. Он отчетливо вспомнил госпиталь, в которую попал три года назад. Его койка стояла напротив окна. Когда тянуло сквознячком, штора медленно колебалась. На ней виднелось светлое, будто специально обесцвеченное пятно. Он даже вспомнил прихотливые очертания пятна.

Красивое пятно…

Он плавал в изумрудном тумане.

То одна, то другая мысль медленно поднималась со дна на поверхность сознания.

Янг не чувствовал никакого беспокойства. Номер заперт, ключ в кармане. У Черри есть запасной. Запасные ключи есть у горничной. Жалко только, что хваленый изумрудный кейф оказался барахлом! Забава для ублюдков. Не так уж и шибает. Правда, я не гений и не ублюдок, подумал Янг с удовлетворением. Может, привилегированный псих, наглотавшись этой дряни, что–то и испытывает…

…чтобы искать гармонию или что–то такое, мне нужна цель!

…бесполезный порядок ничем не лучше хаоса.

Кто это произнес?

А–а–а, Дэйв Килби. Головастый парень.

Инспектор сильно сжал зубы. Голова кружилась.

Что за стишки были выгравированы на подставке часов Килби–старшего?

Ну да, что–то такое про время… Что–то связанное со временем… Вроде как время можно пробовать на вкус… Интересно, оно не кислит на губах?

Усыпанная изумрудным порошком дорожка в безвременье…

Мистер Джинтано–старший, хмыкнул Янг, падая на диван, не хотел мириться со временем. Теперь лежит в уютном криогенном гробу. Ждёт, когда его разбудят выращенные им гении. Или их потомки.

А ведь старик, дошло до Янга, обвел гениев вокруг пальца!

Янгу было приятно, что он сам до такого додумался. Звездные гении так и крутились вокруг мудрого старика. И Килби… И Фрост… И Лаваль… И все эти другие… А Дэйв, к тому же, был самым головастым… И к старику Джинтано стоял близко… Правда, Херст почему–то не поместил его на групповой портрет…

…Я не люблю, когда меня водят за нос… Особенно неучи вроде вас…

Откуда это?

Будто со стороны.

Но с невероятной, с какой–то.

С какой–то сумасшедшей отчетливостью.

Он увидел себя лежащим на полу виллы Альбуди.

Три года назад. Его ударили сзади. Он упал и потерял сознание. Но успел увидеть, как кто–то. Бесцеремонно перешагнул через него. Нет уж, увольте от этих ваших местоимений. Голоса там звучали раздраженные. Я не люблю, когда меня водят за нос. Особенно неучи вроде вас.

У Херста, кажется, были причины не допускать Килби на полотно.

Туман исчез!

Вдруг исчез туман.

Не было больше никакого тумана.

Сердце горячо гнало по жилам кровь.

Каждое движение доставляло Янгу наслаждение.

С пронзительной ясностью он увидел групповой портрет.

Точнее, не портрет, а цветную репродукцию. Портрет, говорят, хранится у Херста, его никто никогда не видел. Звездные гении смотрели на Янга насмешливо и сочувственно. Он не всех знал по именам. Многих не знал. Но, похоже, они его знали. Подмигивали сочувственно.

Спрашивай!

Мы ответим!

Телефонный звонок взорвал болью виски.

– Сенфорд?…

Это было потрясающе: Янг тер ладонью виски, говорил с Сенфордом, но все помнил! Он разговаривал с Сенфордом, клял ублюдков, но помнил все, что только что подсказали ему гении!

– Звони шефу, Сенфорд. Силовая поддержка нам не помешает. – Он явственно видел развитие событий и боялся лишь упустить что–нибудь важное: – Именно шефу, Сенфорд. Ни в коем случае не в полицию Бэрдокка. И уж ни в коем случае не капитану Палмеру. У тебя есть оперативный выход на картотеку Интерпола? – И все так же торопясь, но уже зная, что ничего не забудет , он выложил Сенфорду установочные данные. – Пусть ответят факсом на мой адрес.

В дверь стучали.

Пошатываясь, он открыл.

– Вы куда–то выходили, шеф?

– С чего ты взял?

– Я стучал в дверь.

– Наверное, я уснул.

– Уснули? – Черри недоверчиво выпятил губу. – С вами всё в порядке?

– А почему нет?

– У вас зрачки здорово расширены.

– Оставь. Это в порядке вещей. Если бы я тебе все рассказал, у тебя зрачки расширились бы еще больше.

Глава одиннадцатая. Конец проекта «Оракул»

Телефонные звонки.

«Камилл, они определили срок? Когда он истекает? »

«Минут через тридцать».

«Будь благоразумен. Жди их звонка и проси отсрочки. Обещай все, что можешь и не можешь. Нам необходимо выиграть время ».

«А потом? »

«Мы держим все под контролем ».

«А я? Как мне помочь вам? »

«Позвони в судебный архив. Нам срочно нужны материалы по делу Фроста. И пусть пришлют судебное заключение об автокатастрофе, в которой погиб Дэйв ».

«Разве то, чем вы занимаетесь, как–то связано со смертью Дэйва? »

«Не знаю. Не спрашивай пока. Одно ясно: кто–то обложил всех твоих фармацевтов непомерным налогом. Кстати, «маленький кусочек прошлого» из письма твоего отца… Ты понял, о чём идет речь? »

«Конечно. Это тот сундучок, с которым разъезжал по стране мой дед–аптекарь ».

«Он и сейчас стоит в твоей гостиной ?»

«Куда же ему деваться? »

«Вези его к нам ».

«Но я жду звонка».

«Разумеется, после того, как ответишь».

Хриплый, явно измененный голос.

«Вы обдумали наше предложение? »

«Да ».

«И находите его разумным? »

«В принципе, да».

«Только в принципе? »

«Есть детали, которые меня смущают».

«Не думайте о деталях».

«Но я хотел бы увидеть документы, о которых идет речь».

«Через пару часов увидите».

«Мы встретимся? Где? »

«Ждите звонка».

«Но… »

«Ждите звонка. И не забывайте: только от вас сейчас зависит судьба ваших европейских близких».

Тот же хриплый голос:

«Сосунок сдался. Он боится за свою бабу. Ей предстоит путь из Европы, опасностей много. Так что, думаю, наши карманы скоро наполнятся. Мы долго ждали. В нетерпеливости нас никто не упрекнет. Кстати, этот долговязый кретин из ФБНОЛ все еще в Бэрдокке? »

«Он здесь. Но как частное лицо».

«А его полномочия? »

«Они, понятно, не подтверждены. Я же говорю, он здесь сейчас как частное лицо. На этот раз – никаких полномочий».

«А химик? »

«Мы его ищем».

«Сколько на это еще уйдет времени? »

«Немного. Мы же знаем, куда он направится. На этот раз осечки не произойдет».

Память.

Она рассыпалась, как битое стекло.

Альбуди видела дорогу. Сверху. С высоты птичьего полета.

Изломанная лента федерального шоссе. Отблескивающий асфальт. Стены с колючкой. Куинсвилл?… Она не узнавала предметы… Горячие на ощупь, предметы дергались, пугались ее, отступали… Из глубин пузырящегося ватного тумана медленно всходили бесформенные мутные пятна… «Я не очень–то силен в мифологии… » Визг тормозов… Длинный пронзительный дикий визг… Это больно… Солнце нельзя сравнивать с глазом Полифема?… «Сегодня мы отправляемся в путешествие… » Да, добрый доктор Макклиф, да… Прямо сегодня… Чем длинней путешествие, тем скорей забывается гнев…

Путешествие?

Это когда все движется?

Ответа не было. Но все двигалось.

Запах бензина… Плечистый человек…

Куда ее ведут? Почему под руки? Кто подстриг розы?

Она узнавала запахи. Она уже бывала здесь. Влажная листва. Она угадывала предметы прежде, чем память подсказывала названия. Впрочем, кое–что осталось загадкой. Например, курчавые ветки, свисающие до земли. Она гладила куст, как неизвестной породы собаку. И чувствовала настроение каждого предмета. Фасад виллы, например, хмурился. Коринфские колонны изгибались. Размягченные, они могли потечь, как свечи. Широкая лестница беззубыми деснами сжимала и разжимала ее босые ступни. Плечистый человек снова загородил Солнце. У него шевелились губы. Они были толстые, но Инга ничего не слышала. Только видела слово «Плизант ».

Ну да, она сама передала сигареты Анри. А плечистый человек даже не догадывается, каким плотным может быть время.

Мой бликус!

Плечистый хрипло рассмеялся.

Толстые шевелящиеся губы плавали в воздухе самостоятельно.

Как две красных рыбы.

Мой бликус!

Горячая волна обожгла горло.

Инге хотелось помочь медлительному плечистому человеку.

Она видела свой бликус и гармония мира медленно восстанавливалась. Обрывки нежных мелодий заполняли мертвое прежде пространство. Если она вспомнит имя, она, конечно, получит свой бликус.

Она старается.

Вы же видите!

Деревянный сундучок выглядел бедно.

Ключа при нем не оказалось. Наверное еще дед его потерял.

Зубастая маслина, подмигнув, вытащил из стола толстую скрепку и умело сунул ее в медный замочек.

Кипа старых газет.

Выцветшие фотографии.

Пыльный гроссбух – мечта бухгалтера начала века; тоненькая голубая папка.

И поверх всего небрежно брошенная магнитофонная кассета без пометок, без наклеек.

Камил заправил пленку в магнитофон.

В офисе было тихо, свет в коридорах отключен. По–настоящему отдел еще не начал функционировать, «Фармаури» росла слишком быстро.

«…Но теперь–то, когда серьезность начатого дела столь очевидна, – по бухгалтерски скрипел голос доктора Макклифа, – вам, наверное, легче признать нашу правоту? »

«Еще бы. – Куртис сразу узнал голос Джинтано–старшего. Не сговариваясь, Реви и он взглянули на Камилла. – Лев в клетке может лишь огрызаться».

«Но лев и в клетке остается львом », – доктор Макклиф явно пытался подсластить пилюлю.

«Оставьте. Вы и так уже наделали много лишнего. Кто обещал, что с Килби ничего не случиться? »

«Я сожалею. Мы озабочены. Мы уже сменили начальника полиции. Теперь есть на кого положиться. Капитан Палмер… »

«Но Дэйв, Дэйв… »

«С вами остается Анри».

«Он слишком своеволен. У него свой взгляд на идею больших прогнозов».

«Трудно ли подыскать узду? »

«Оставим это. Что вы можете гарантировать? »

«Имя Дэйва не всплывет на процессе. Сам процесс пройдет тихо. Правда, химик получит срок, без этого не обойтись. Но по минимуму. Потом мы и этот срок скостим. Небольшая отсидка только на пользу Фросту. Он тоже иногда взбрыкивает. А в тюрьме дисциплина, там он перебесится быстрее. Я вообще замечаю, что ваши гении медленно взрослеют, верно? Что же касается нашего общего дела, то уже месяца через два мы сможем запустить гениоген в массовое производство. Поздравляю вас, мистер Джинтано! Проект «Оракул» начинает действовать. Конечно, мы с вами понесли некоторые потери, но так бывает всегда. Зато доходы невероятны! Такие прибыли никому не снились, даже колумбийцам».

«Не боитесь попасть на электрический стул, Макклиф? »

«Не стоит так шутить, мистер Джинтано. Пока я контролирую вашего сына, со мной ничего не случится, правда? »

– Загляни в голубую папку, Камилл.

Джинтано–младший хмуро вытянул несколько машинописных листков.

Материалы проекта «Оракул».

Для круга лиц, определенных специальным списком.

Любое преждевременное разглашение может привести к непредвиденным финансовым, политическим и моральным последствиям и поставить под удар как репутацию, так и само существование концерна «Фармаури».

Технический директор – Д. Килби .

Генеральный заказчик – С.М. Джинтано .

Руководитель научных разработок – У. Фрост .

Главный администратор – А. Лаваль ».

– Я так и думал…

Камилл кивком остановил Куртиса.

…Проект «Оракул» включает в себя разработку методик и экспериментальной проверки управляемого прогнозирования оперативных, стратегических и политических тенденций (как в стране, так и в остальном мире) на основе направленного нейрохимического стимулирования высоко специализированного естественного интеллекта.

…В зависимости от результатов первой очереди, проект может быть представлен для обсуждения в самые верхние эшелоны правительственных органов.

…Экспертный Совет фирмы «Фармаури» полностью входит в структуру управления политикой и экономикой страны.

…Все вопросы по подготовке специальных кадров для эффективного социального прогнозирования по заявкам как отдельных фирм, так и отдельных правительств, а также изготовление и поставки нейрохимических стимуляторов полностью находятся под контролем специальных представителей «Фармаури».

…При подготовке кадров необходимо учитывать опыт, полученный доктором Джошуа Гренвиллом в процессе функционирования школы «Брэйн старз» и некоторых ее ответвлений.

– Нейрохимические стимуляторы…

– А ты ждал чего–то другого?

Затрещал телефон. Дон Реви и Джинтано–младший с удивлением глядели на меняющееся лицо Куртиса:

– Немедленно уходи оттуда!

– Кому это ты? – не выдержал Камилл.

– Руководителю научных разработок проекта «Оракул», черт его возьми!

– Это звонил Билл Фрост?

– Вот именно.

Странная встреча.

Они молча смотрели друг на друга.

Куртис, Дон Реви, Камилл, Фрост и пришедший с Фростом Килби–старший.

– Чем вы привлекли к себе столь пристальное внимание доктора Макклифа, Билл? – не выдержал первым Куртис.

– Он сам вышел на нас.

Фрост закурил. Отвечать ему не хотелось.

– Думаю, доктор Макклиф с самого начала следил за всеми затеями мистера Джинтано. Ведь он руководил нашей практикой и сразу оценил опытные образцы гениогена . Анри никогда не скрывал, что внимание столь опытного человека ему лестно, мы же были почти мальчишками, а доктор Макклиф знал детскую психологию. И имел нюх на перспективные штучки. Уверен, он сразу оценил перспективу.

– Но как вы оказались в одной упряжке?

– Озарение, Рон, – ответил Фрост без улыбки. – Один чудак вовремя растолковал Дэйву известную притчу Борхеса о гении–идиоте. Разговор шел при мне, я запомнил, хотя не придал значения. А вот Дэйва зацепило. Он стал давить на меня. Вы ведь знаете, Дэйв это умел. Перед ним никто не мог устоять. В конце концов он завел меня. Впрочем, и с биохимической точки зрения задача выглядела привлекательно: найти индивидуальный препарат, рассчитанный на совершенно конкретного одаренного человека. При этом указанный препарат должен был усиливать врожденные способности по меньшей мере на порядок.

– И ты?…

– Конечно, я согласился.

– И получил результаты?

– Превосходные.

– А проект «Оракул»? Кто сочинил эту переделку мира?

– Твой отец, Камилл. Твой отец. Не без помощи доктора Гренвилла. Помните рассуждения старика? Власть в цивилизованной стране должна принадлежать инженерам и ученым… Государством следует управлять как большой фирмой… Ну и все такое прочее… За Сиднеем Маури стояли большие деньги и скоро мы на себе почувствовали его руку. Нас собрали вместе – Дэйва, Анри, меня. Ни тебя, Дон, ни тебя, – кивнул Фрост Куртису, – в Бэрдокке в то время не было. Впрочем, вас бы, скорее всего, не пригласили на то совещание. Ведь речь шла о деньгах и о власти. О больших деньгах, и о сильной власти. Возможно, и вас пристегнули бы к проекту, но не сразу, не сразу… Да и Сидней Маури уже болел… Ладно… На том совещании Дэйв стопроцентно поддержал проект «Оракул». Он всегда мечтал о глобальных переворотах. Лабиринт, о котором он говорил всю жизнь, следует понимать вовсе не как фигуру речи. А тут сразу весь мир подавали на стол! И я выступил за , правда, с твердой оговоркой: ни одного препарата не пускать на поток без предварительных проверок. Я–то лучше всех понимал, как все это зыбко. Да, конечно, к тому времени я получил весьма по–настоящему обнадеживающие результаты, но доктор Макклиф засекретил информацию.

– От тебя? – удивился Куртис.

– И от меня.

– Но какой смысл?

– В клинике Джинтано доктор Макклиф создал специальную группу. Я настаивал на участии в ее работах, но доктор Макклиф предпочел Анри. Он у всех ходил в любимчиках. Тогда я вышел из проекта и занялся собственными исследованиями. Инга предоставила мне подвалы виллы, там я и разместил нужную аппаратуру. Но доктор Макклиф ни на минуту не упускал меня из виду. Я ведь выступал против серийного производства. Вот тогда и появилась полиция…

– Но неужели Дэйв?… – обречено спросил Килби–старший.

– Но неужели отец?…

– Не знаю… Не знаю… Но все–таки мне кажется, что они не причастны к разгрому лаборатории… Анри – особый разговор… Мой препарат, кстати, не являлся наркотиком в чистом виде, просто полиция Бэрдокка работала на доктора Макклифа… Странно, как это он не мог понять, что рано или поздно разработки Лаваля зайдут в тупик? Анри ведь не был готов к такой работе. А вот Дэйв…

Фрост хмуро улыбнулся Эрвину:

– Дэйв даже навестил меня в полицейском участке.

– Его убрали? Авария была подстроена?

– Думаю, да. Он был слишком заметен.

– А Инга? Она участвовала в экспериментах?

– С нее, собственно, и началось. Я хотел помочь ей. Упадок сил. Постоянные депрессии. После того химического концерта, помните, я вообще держал ее под постоянным наблюдением. К тому времени я знал все особенности её метаболизма. И первый вариант гениогена был создан исключительно для Инги. Она назвала его бликусом . Понятно, из любви к Дэйву. У Коринфской невесты все было связано только с ним. Можно считать, она была счастлива…

– …пока не сошла с ума.

– А кто знал, что Лаваль окажется такой крысой? – Фрост мрачно усмехнулся.

– Кто знал, что Лаваль всерьез решит заменить меня? Его зелье мало чем отличалось от тяжелых наркотиков, тем не менее, он пичкал клиентов своим лавалисом . И приучил к нему Ингу. Она принимала эту дрянь за бликус . Меня в то время рядом не было. И Дэйв погиб. А Инга уже не умела отказываться.

– Откуда ты все это знаешь?

– Естественно, от Анри.

– Ты с ним встречался?

– В последние месяцы он зачастил в Куинсвилл.

– Зачем?

– Уговаривать.

– Чего он хотел?

– Моего участия в проекте. Он начал беспокоиться. Несколько клиентов пригрозили подать в суд, группа доктора Макклифа запуталась в результатах. Иначе и быть не могло, ведь они использовали в лавалисе только те компоненты, что влияют на нейроклеточную энергетику. А без тонкой настройки это опасно. Я прямо сказал Анри: на расстроенном рояле много не поиграешь. Вот тогда он и взялся за Ингу.

– Проверял на ней снадобье?

– Скорее всего.

– А сам? Он употреблял свои препараты?

– Думаю, да. Наверное, не часто, но употреблял. Ему тоже требовалось озарение.

– И ты?… Ты послал ему свой «подарок»?… Через Ингу?

– Да… – Фрост кивнул. – Но мой «подарок» должен был подействовать мягче… Лаваль что–то перепутал… Может, сигареты… Ведь он продавал свое дерьмо в фильтрах сигарет «Плизант», а я подбросил ему именно такую пачку… Он вполне мог перепутать… Отсюда и результат… Не зря этот столичный коп считает, что кашу, которую мы заварили с Дэйвом, расхлебывает Альбуди…

– Похоже, так оно и есть…

Фрост не успел ответить.

Раздался звонок и Камилл схватил трубку.

«…теперь мы готовы передать вам бумаги, о которых шла речь».

«…когда? »

«…но при одном обязательном условии».

«…я слушаю».

«…забрать бумаги должен ваш прыткий дружок, недавно выпущенный из Куинсвилла. Доходит? Именно он. Мы хотели бы сперва поговорить с ним, а затем вы получите бумаги».

«…куда он должен явиться? »

«…мы уверены, что он еще не забыл место бывшей его лаборатории».

– Но…

Трубку бросили.

– Инга у доктора Макклифа, – негромко произнес Камилл. – Теперь, Билл, они и тебя хотят видеть…

Он вскинул голову:

– Где Билл?

Никто не ответил.

Внизу красноречиво хлопнула дверь.

– Вот теперь, Камилл, – сказал Куртис, – звони этому столичному копу.

Инспектор встретил четверку спокойно.

– Мои извинения, мистер Джинтано. Тот случай на шоссе…

– Оставьте. Сейчас не до этого. Как вы оцениваете сложившуюся ситуацию?

– Как сложную для ваших друзей. И как весьма обнадеживающую для полиции. С точки зрения наведения порядка в городе.

– Вы всегда так пышно выражаетесь?

– Но ведь доходчиво? – Янг чуть не произнес – ублюдки . – Завтра к следственным действиям на «Фармаури» по постановлению прокурора штата приступит группа федерального инспектора Сенфорда. Понимаю, мистер Джинтано, что для вас это лишние хлопоты, но для города это катарсис.

– Где вы подцепили такое странное слово?

– Я прочел в Бэрдокке несколько интересных книг. – Янг ухмыльнулся: – Есть у вас телефон Альбуди?

– Телефоны клиники Джинтано есть в любом справочнике.

– Но Альбуди уже нет в клинике.

– Как это нет?

– Я звонил доктору Макклифу. Он обрадовал меня. У его клиентки явное улучшение. Он сам сказал о ее выписке.

– Значит, она дома?

– Наверное. Сейчас проверим.

Набирая номер инспектор спросил:

– Мистер Джинтано, у вас есть в Бэрдокке надежные люди?

– Разумеется. Я позвоню капитану Палмеру.

– Ради Бога, только не капитану.

– Кто говорит?… – произнес Янг в трубку, отмахнувшись от Джинтано–младшего. – А как вы думаете?… Конечно, тот, кому необходимо услышать хозяйку виллы, ответ напрашивается сам собой, верно?… – Голос Янга звучал нагло. – Она дома?… Не может подойти?… Да, инспектор ФБНОЛ Эдвин Янг… Старший инспектор…

В трубке наступило молчание. Потом ее снова кто–то взял.

– А–а–а, это ты, неутомимый искатель порошков? – капитан Палмер был здорово раздражен. Янг немедленно включил громкую связь и теперь Куртис, Дон Реви, Джинтано–младший и Килби–старший отчетливо слышали каждое слово. – Тебе, кажется, запретили появляться в Бэрдокке?

– Я в отпуске, капитан.

– Так какого черта ты ломишься в наши двери?

– А вы еще не догадались, капитан?…

Лицо Янга вытянулось:

– Он бросил трубку.

– Послушайте, – вдруг догадался Куртис. – Случайно, это не ваш человек ходит за мной по пятам вторые сутки?

– Вы его засекли?

– Он держится так отстранено, что не засечь его невозможно.

– Здорово сказано, – с уважением заметил Янг. – Мой Уровень Эванса не позволяет мне выражаться так красиво. Но ходить за вами больше никто не будет, – успокоил он Куртиса и перевел наглый взгляд на Джинтано–младшего: – Хотите, я объясню то, над чем вы ломаете голову?

И не ожидая согласия, ухмыльнулся:

– Некто Икс, обладавший весьма немалым талантом, изобрел, скажем так, шапку–невидимку, чтобы с ее помощью творить добрые дела. А некто Игрек, чей талант несколько уступал таланту Икса, решил с помощью той же шапки–невидимки поправить свои личные дела. Ну, скажем, обчистить крупную фирму, а может целую страну, а может, несколько государств сразу. Как и следовало ожидать, возник серьезный конфликт, в котором, к сожалению, победу одержал Игрек. Как раз потому, что не обладал талантом Икса. Такое случается. Впрочем, Икс вовсе не желал сдаваться и, восстанавливая справедливость, так сильно нахлобучил шапку–невидимку на голову Игрека, что тот совсем исчез!

– Что за черт? Вы тоже читали Борхеса? – не поверил Куртис.

Янг не успел ответить.

Застрекотал факс. Янг ловко оторвал плывущий из аппарата лист.

– Вот теперь, – удовлетворенно сказал он, – мы можем поговорить с Палмером.

Бросив трубку, капитан раздраженно повернулся.

Фрост был надежно прикручен к тяжелому дубовому стулу, принесенному снизу.

На коротком диванчике в трех шагах от него, подобрав под себя босые ноги, сидела бледная Альбуди. Она смотрела на Палмера, но, кажется, не видела его. И ничего не слышала.

– Мы никак не могли тебя догнать, Билли.

Капитан Палмер машинально отстукивал по столу некий тревожный такт.

– Куинсвилл тебе не понравился, да? Ты, наверное, угнал чужую машину, чтобы поскорее попасть в Бэрдокк?… Хорошая мысль… – сам оценил он. – Мы приплюсуем это к твоим остальным подвигам…

Капитан встал и подошел к диванчику.

– Смотри, Билли. Смотри сюда.

Он осторожно извлек из кармана маленький пистолет.

– Не думай, Билли, что это игрушка. Из нее можно проделать дыру в слоне.

Капитан вложил пистолет в безвольную руку Альбуди, и крепко сжал ее пальцы.

– Вот так она и будет сидеть. Как механическая кукла. Пока ее… не подтолкнут.

Раскурив сигарету, Палмер неслышно подошел к открытому окну.

Шелест листвы.

Серые линялые сумерки.

Нежный, почти неслышный дождь.

– Глупо оставлять свидетелей, правда?

Фрост не ответил.

Он смотрел на Альбуди.

Он пытался перехватить ее взгляд, но Альбуди смотрела куда–то перед собой. Непонятно, видела ли она вообще что–то?

– На рукоятке пистолета останутся пальчики твоей приятельницы, Билли. Три патрона… Ствол в пороховой гари… Кто подумает, что стреляла не она, правда? Гениальна Альбуди или нет, это мало кого будет интересовать при виде трупа с дыркой во лбу. А вот кто стрелял? – на этот вопрос всем хочется знать ответ. Даже самому глупому копу. Здесь, кстати, появится один такой отменно невезучий инспектор… Так и быть, старший инспектор… – ухмыльнулся капитан своим мыслям. – Никак от него не отделаться… Он даже из–под грузовика вылез… Но теперь он точно составит вам компанию, Билли, чтобы полиции хватило материала. Два трупа – это впечатляет… А уж если три… Хотите знать правду, Билли?

Химик молчал.

Он даже не поднял голову.

– Правду часто путают с истиной, Билли, но это случается не всегда. Я с удовольствием помогу полицейским. Они поймут, что привязал тебя к стулу именно этот долговязый невезучий коп из столицы штата. У него редкая фобия. Он ненавидит гениев. Уверен, что доктор Макклиф заинтересуется случившимся и напишет о случившемся специальную научную статью. В ней он досконально и убедительно объяснит, почему долговязый коп пристрелил тебя и эту дуру. И подчеркнет, что один я действовал профессионально.

– Хотите сказать, у меня нет выбора?

– Я этого не говорил.

Не доезжая до ворот Янг остановил машину.

– Оставайтесь здесь, – приказал он Реви и Куртису. – Скоро ваши друзья приведут помощь, тогда выйдете. Но до их прибытия никаких движений. Если в доме начнется стрельба, тем более не высовывайтесь.

– А вы?

– Попробую договориться.

– Не уверен, что это у вас получится, – покачал головой Реви.

Янг вошел в ворота открыто.

– С удовольствием дал бы тебе пинка, долговязый, – выступил из темноты человек в форме. Лицо он почему–то прятал под капюшоном. Дождь почти перестал, но человек, похожий на горбатого великана, сутулился в своем длинном плаще. Что–то его сковывало и слова он произносил как–то заученно. По крайней мере, не совсем уверенно. Но на поясе болтались обязательные полицейские игрушки.

– Сержант Хайд? Капитан Палмер приказал доставить меня наверх?

– Вот именно, – ответил сержант. Кажется, он обрадовался подсказке.

– А вы слышали про Интерпол, сержант?

– Еще бы, – голос сержанта прозвучал достаточно сдержанно.

– И представляете форму документов, по которым преступников объявляют в международный розыск?

– Конечно.

– Видите это фото?

– О черт! Откуда оно у вас?

– Получил факсом. Всего лишь час назад. Узнаете?

– Еще бы! Я как раз за ним и охочусь. За человеком, изображенным на фотографии. А вы кто?

– Инспектор Янг. Старший инспектор. Кажется, у нас одна цель.

– Лейтенант Винтер. Интерпол, – показал «сержант» удостоверение.

– А где сейчас настоящий сержант Хайд?

– Я накинул на него наручники.

– Он сердится?

– Нас не должно это волновать.

– Надеюсь, что за ним хорошо смотрят?

– Лучше не бывает. Я бы не хотел находиться под таким прессом.

– А вилла? Кто там сейчас находится?

– Капитан Палмер.

– Один?

– Альбуди и Фрост. Уверен, им неприятно присутствие капитана.

– Тогда почему мы медлим? Ведите меня наверх, «сержант». Палмер ждет этой встрече. Можете даже прикрикнуть, капитану это понравится. Только не дайте ему выстрелить первым.

…как сомнамбула.

Инга поднялась с кресла.

Палмер равнодушно, Фрост с тревогой следили за ней.

Похоже, Инга ничего не видела. Шла, как вброд, высоко поднимая босые ноги. Маленький пистолет она оставила на диванчике. Преодолевала стремнину лестницы, пытавшуюся увлечь ее. С трудом, но поднималась, будто несла на спине крест.

– Зачем ей наверх?

– Там инструмент…

– Пусть идет, – равнодушно кивнул Палмер. – Не все ли равно, где ее найдут? Ее пальчики остались на пистолете.

Стон.

Обрывки мелодий.

Альбуди перебирала клавиши.

Она никак не могла вспомнить, как называется огромный белый инструмент, который она прежде так любила. Главное было – коснуться клавиш, провести по ним пальцами, гармонизировать мир, спасти его от серого хаоса, мутного, как вода в осеннем разливе…

«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь… »

– Эй!

Палмер стукнул ребром ладони о столик.

– Тебя выпустили из Куинсвилла. Зачем ты приперся в Бэрдокк?

Фрост не ответил. Он прислушивался к звукам, долетающим сверху.

Почему–то он не хотел отпускать Ингу. Смутный силуэт, почти не отбрасывающий тени.

– Ты, наверное, идиот. Ты не должен был появляться в Бэрдокке. Этот долговязый коп из ФБНОЛ нашел в спальне Лаваля две пачки сигарет «Плизант». Одна из них твоя, да? Я ведь не ошибаюсь? Это ты послал «подарок» Лавалю?

– Какая разница? Вещество, которым начинены фильтры, разлагается в течение двух суток. На этот раз вам не удастся меня упечь. Смерть Лаваля ничего не доказывает, хотя, если честно, я никак не ожидал, что его мозги окажутся слабее крысиных.

– О чем это ты?

– А ты догадайся с трех раз, болван. Думаешь, я отправился сюда, положившись только на волю Провидения? Рон Куртис и Эрвин Килби знают столько же, сколько я. И Дон Реви знает. И Камил Джинтано. Как тебе такая компания? Это тебе, Палмер, следует сейчас удирать из Бэрдокка. Я уже далеко не тот сосунок, каким был три года назад. И вам уже не обойтись без меня, Палмер.

– Хочешь поговорить?

– Не с тобой. С шефом.

– С доктором Макклифом?

– Это он для тебя шеф. Я говорю о другом, о настоящем шефе!

– А ты, парень, держишься правильно, – хмыкнул Палмер. – Хотя просветлить тебе мозги все равно придется.

И крикнул:

– Хайд!

«Сержант» втолкнул Янга в комнату.

Руки инспектора были заведены за спину.

Даже такой долговязый придурок не сломает наручники, удовлетворенно отметил про себя капитан. И заметил:

– Все ищешь свое зелье?

И не удержался, подмигнул:

– Странный бизнес для копа.

Предчувствие удачи не оставляло капитана:

– Сержант Хайд, что там у нас полагается за убийство полицейского?

– Пожизненное, сэр. А то и электрический стул.

– Что у тебя с голосом, Хайд?

Ответить «сержант» не успел.

Чертова девка! Даже играть не умеет!

Ледяные долгие звуки. Как вскрик. Палмеру это не понравилось. Пронзительный холод. Мурашки по коже. И плач. Плач как дождь. Долгий тоскливый плач, прорастающий сквозь отчаяние и сырую листву.

Янг опустил руки. Чисто машинально.

Он всего на секунду потерял контроль над окружающим, наверное, даже на долю секунды, но капитан оказался начеку. Выстрел шумно расколол влажную, напитанную музыкой тишину. Ударив в стену, пуля рикошетом задела локоть Янга. Невероятно, но «сержант», так похожий на неуклюжего горбатого великана, пересек комнату быстрее, чем Палмер второй раз нажал на спусковой крючок.

– Хайд!

– Вы обознались, сэр.

– Что за черт, сержант? Что это значит?

«Сержант» умело замкнул наручники на руках капитана.

– Это значит, что я тоже умею играть. И у меня даже получается, правда? Ты меня достал, Сеймур! – лейтенант Винтер все же не выдержал. – Я ищу тебя по всей стране, развешиваю твои мерзкие фотки в Старом свете и на всех окраинах мира, а ты, оказывается, окопался в Бэрдокке. За тобой земля горит, мне плешь переели за тебя, крыса, а ты позоришь полицейский мундир. Из–за таких, как ты, Сеймур, – назвал он настоящее имя капитана, – люди думают, что честных людей в полиции не осталось! Инспектор, – крикнул он, явно взвинчивая себя. – Я разрешаю вам пнуть эту крысу!

– Заткнитесь! – прошипел Фрост.

Музыка, разбитая выстрелом, вновь взметнулась.

Как испуганная, она набирала силу. Это уже не были обрывки мелодий.

– Развяжите меня!

Янг, торопясь, потянул узел.

Но музыка наверху уже сломалась.

Тяжелый удар. Звон стекла.

Фрост бросился вверх. «Не все ли равно, где ее найдут… » Слова Палмера не выходил из головы. На лестнице химик столкнулся с Янгом и упал. И не стал вставать. Закричал, ударив кулаком по ступеням.

«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь …».

Раскрытый рояль.

Пустой вертящийся табурет.

Острые, как ножи, осколки стекла, вынесенного нежным телом Коринфской невесты.

Эпилог

Арчи Мейл священнодействовал.

Физиономия бармена выглядела постной, но в душе он ликовал.

Да и как иначе? Ведь его мастерству отдавали должное два самых невероятных ценителя. «Ловушка для дураков» – такой коктейль могут сочинить только гении. Людей подобного масштаба даже поодиночке трудно залучить в местечко, не перекрытое со всех входов охраной, а тут сразу двое!

Тигр Херст и Рон Куртис!

Арчи Мейл ликовал.

Впрочем, как всякий истинный патриот Бэрдокка, частью своего широкого сердца он плакал. Ведь всего днем раньше предали земле истинные солнца Бэрдокка – Ингу Альбуди и Анри Лаваля.

Жизнь не проста. Предложение Куртиса похоронить Лаваля рядом с Ингой Альбуди и Дэйвом Килби вызвало недоумение у некоторых «бэби–старз», однако Куртис сумел убедить самых непримиримых. В самом деле. Если даже смерть не исчерпывает конфликтов, то какой смысл в жертвах? Если когда–нибудь Сидней Маури впрямь заглянет в наш мир, ему полезно будет увидеть могилы своих учеников. Сидней Маури тоже искал кардинальный метод, гармонизирующий структуры.

Арчи Мейл старался не мешать беседе, однако каждый жест, каждое движение знаменитых гостей мгновенно отражалось в его восторженно раскрытых глазах.

– Утраты?

– Криминальный оттенок?

Куртис покачал головой. Он отвечал на вопросы Херста.

– Нам не об этом следует думать, Тигр. Мы обязаны понять первопричину, отыскать трещину, определившую судьбу наших друзей. Доктор Гренвилл был прав – только индивидуальный подход . Но на Земле нас уже несколько миллиардов. И если провалился столь мощный интеллектуальный десант, то что толку думать о всех сразу?

Херст согласился.

Да, конечно, попытки предугадать будущее пока никому не принесли успеха.

Как только в мире вспыхивает волшебный фонарь, неважно атомная бомба это, универсальное лекарство или, скажем, гениоген , вокруг новинки сразу разгораются неистовые страсти.

Обмануть время!

Прорваться в будущее!

Разве когда–нибудь бывало так, чтобы какой–нибудь властолюбец добровольно мирился с мыслью о бренности всего сущего? Вторгнуться в будущее хотя бы в криогенном гробу! Почему нет? Что с того, что все вокруг – лишь вечная пляска мотыльков в отсветах волшебного фонаря?

– «Химически точный прогноз»! – выругался Херст. – Какая, к черту, точность, если даже прошлое мы знаем больше по мифам!

– Но химия и ясновидение связаны гораздо теснее, чем тебе кажется, – усмехнулся Куртис. – Даже пифия, прежде, чем вещать, нанюхивалась дурманящих испарений. Главное, вовремя понять, что предпочтительнее – дурманящие испарения или гениоген? Помнишь вечер у Инги? Фрост и Килби хотели расковать наш интеллект. Пусть на мгновение, пусть всего лишь на долю мгновения… Они хотели, чтобы мы поняли, наконец, истинный вкус времени…

– Кое в чем они преуспели…

– Да, им удалось доказать, что в будущее можно заглядывать. И все же их опыт не убеждает. И не только потому, что в гебдомаду проник человек, не отвечавший условиям и масштабу задачи.

– Да, я ошибался, – мрачно рыкнул Херст, вызвав обожающий взгляд бармена. – Я напрасно не принимал Дэйва.

– Но с небес ты низверг все же не его, а Анри. Я говорю о детях–птицах на твоем полотне.

– И я опять ошибся. Я много ошибаюсь, Рон. Анри не был завистником. Просто он хотел большего, чем мог получить. Мародеры, такие, как доктор Макклиф, быстро чувствуют это. По крайней мере, доктору Макклифу удалось уловить самую уязвимую черту Анри.

– Что ты имеешь в виду?

– Лаваль считал, что по обрывку мелодии можно напеть всю партитуру.

– Но Дэйв и Фрост были рядом.

– Они торопились… Потом Дэйва убрали… Так же, как и Фроста… Но Лаваль уже ничего не замечал. Доктор Макклиф, наверное, постоянно внушал ему мысль о превосходстве. О превосходстве над всеми. Отсюда печальное нисхождение от гениогена к изумрудному кейфу .

Арчи Мейл с достоинством выставил перед «бэби–старз» еще по коктейлю.

– За счет заведения.

– Боюсь, что в программе обучения, разработанной доктором Гренвиллом, – кивнул Куртис, проводив взглядом бармена, – был некий существенный изъян. Помнишь? При подготовке кадров необходимо учитывать опыт, полученный доктором Джошуа Гренвиллом в процессе функционирования школы «Брэйн старз» и некоторых ее ответвлений». Я цитирую программу проекта «Оракул». Она, несомненно, продиктована той долей макиавеллизма, что все–таки проникла в учение доктора Гренвилла.

Он поднял глаза:

– Скажи, Арчи, Лаваль заглядывал в твое заведение?

– Два раза. Всего два раза. Это такой человек!

– Я бы не удивился, – покачал головой Куртис, – если бы узнал, что столь странный союз гениев и ничтожеств был оформлен в таком месте…

– Какая разница?

Куртис улыбнулся:

– Не знаю. Но ты должен вернуть Дэйва на групповой портрет, Тигр. Да, конечно, Дэйв всегда стремился к выигрышу. Но ведь в каждом человеке, на мой взгляд, скрыто это бессознательное стремление к выигрышу. Если ты невелик, проблемы у тебя тоже невелики – сиди и помалкивай, лови крохи, которые время от времени тебе перепадают. Но если у тебя есть нюх, есть силы, есть голова на плечах, зачем ждать? Смело ставь на кон! Прорывайся в будущее! Перо писателя, кисть художника, интуицию ученого – используй все! Выигрыш окупает усилия. Убежден, что Дэйва, Анри и Билла объединяла именно эта черта. Правда, думая об Анри, я теряюсь. Я начинаю думать, что в природе, кроме нам известных, существуют еще и какие–то другие виды таланта. Сами по себе они может и не способны творить чудеса, зато великолепно имитируют прекрасную жизнь живого. Звуки… Движения… Стиль мышления…

– Да, похоже.

– Знаешь, я перебрал все известные достижения Анри. Задним числом хорошо видно, что он всегда играл под кого–то. Под Дэйва. Под Фроста. Даже под нас с тобой. Уверен, он играл и под доктора Макклифа.

Херст выпятил толстые губы:

– Гений подделки? А что в этом удивительного? Подделок всегда больше, чем настоящих вещей.

– Вот–вот. Сидней Маури умел подчиняться обстоятельствам. Дэйв умел и подчиняться и бороться с ними. А Анри умел подстраиваться. Черт побери, Камилл, кажется, прав. Нам надо еще раз попробовать. В конце концов, доктор Гренвилл задумывал нас именно как некий коллективный интеллект. Заметь, что до сих пор счастливее всех те, кто не растерял связей. Я говорю о Пат и ее мальчиках. Если Дэйв, Анри и Билл действительно приблизились к великой тайне, все вместе мы сможем оптимизировать процесс. Доктору Макклифу не откажешь в чутье. «Разработка и производство гениогена как стратегического сырья»? Как тебе такая тема?

ВЕЧНЫЙ КАЙФ!

ВСТРЕЧА ГЕНИЕВ!

ГОВАРД Ф. БАРЛОУ УДИВИТ ВСЕХ!

Черри и за рулем не уставал восхищаться:

– Это здорово, шеф. Вы щелкаете тайны как орехи! Интерпол искал Сеймура или как его там, несколько лет, а вы подсекли его всего за пару дней. Такой пробел стоит восполнить! Да еще Макклиф и его компания. Ничего себе милый городок, правда? Как подумаю, что все это провернули мы с вами, так просто не верится.

– Мы?

Черри не заметил недоумения.

– Тоже мне гении, да? – пел он. – Жрать да пить. Мешать вкусные коктейли и опять жрать. Что в них такого гениального? Типичные ублюдки, шеф. Особенно Фрост. Да я рядом с ним…

– Смотри на дорогу, Черри. Я тут уже прокатился разок с одним любителем поговорить за рулем.

– Но почему гении – неожиданность?

Было видно, что Черри хорошо ознакомился с книгой Говарда Ф. Барлоу.

– Да потому, что неожиданность это беспорядок, – рассердился Янг. – А гении – это очень большой беспорядок. Чувствуешь разницу? Особенно с точки зрения хорошего полицейского.

Янг незаметно коснулся рукой нагрудного кармана.

Он был хороший полицейский, но никогда в жизни не получал персональных приглашений. А теперь такое приглашение лежало в кармане. Старшего инспектора Янга приглашали организовать специальную службу при «Фармаури». Это как пост министра получить, подумал он не без гордости. Этот латинос, которого я вытряхнул из машины на Южном шоссе, оказался вполне деловым человеком. Он понимает толк в людях. Такие, как я, ему просто жизненно необходимы. Ведь гении это точно – большой беспорядок. Проблем с ними Джинтано–младший еще нахлебается. Тем более среди ублюдков. Было бы глупо отвергнуть такое приглашение.

Ишь, гениоген… Ублюдки, решающие мировые проблемы…

Получается, несколько растерянно подумал Янг, что со временем мы все–таки выведем на чистую воду всех ублюдков? У него даже сердце зашлось от такой мысли. Неужели мы все–таки выиграем свою войну?

А еще салон «Кентавр», вспомнил он. Вот где есть с кем поговорить.

Ева… Есть в ней что–то от самой первой женщины… Завернуть туда и выволочь ее из–за стойки!.. Уж точно, такой пробел стоит восполнить, как говорит Черри…

Янг даже зажмурился.

– А знаешь, Черри, этот гениоген все–таки перспективная штука.

– И вы так думаете? – обрадовался Черри. – Вот бы нам попробовать, а?

– Оставь, Черри. Это не для нас. Но если власти и секретные службы не наложат лапу на этот гениоген , они будут круглыми дураками!

И загадочно потряс головой:

– Уж я–то знаю.