Шпион Темучина

Глава 16 Господин из Харбина Урочище Оргон-Чуулсу, Восточная Монголия

Над оврагом, над всем урочищем, расстилался туман, густой, как ячменный кисель. Беглецы нырнули туда, словно в патоку, лошади сразу пошли медленно, опасаясь переломать ноги. И тишина – мертвая тишина – вдруг повисла вокруг, не было слышно ни стука копыт позади, ни разъяренных криков преследователей. Путники спешились, взяв коней под уздцы, и, осторожно ступая, двинулись вперед. Там, где-то там, должен быть старый дацан, скрывающий в своих стенах древние сокровища и хрустальную чашу – чашу судьбы. Древние легенды гласили, что тот, кто осмелится проникнуть в дацан, погибнет, однако вот Баурджин уже когда-то там побывал – и ничего, до сих пор жив! А значит, и легенды все эти – «поповские антинаучные сказки», как, повторяя слова Владимира Ильича Ленина, выразился бы кто-нибудь из замполитов.

Вокруг было тепло, даже по-летнему душно, пахло плесенью и какой-то горькой травою, наверное полынью. Солнечный свет проникал сверху, золотя туманную мглу, но все же не мог проникнуть на самое дно оврага и ничего толком не освещал. Гамильдэ-Ичен поежился, хоть и бывал когда-то в этом месте, и тем не менее парню явно было не по себе. Баурджин внимательно вглядывался вперед, искал дацан, правда, зачем он ему был нужен – не знал. Наверное, просто предполагал там отсидеться. Хотя, похоже, никто за ними не шел – ага, побоялись-таки сунуться! Ну, ясно…

Увидев впереди черную тень дацана, Баурджин замедлил шаг и обернулся:

– Будем заходить, Гамильдэ?

– Ну его к черту! – нервно отмахнулся парень. – Нехорошее это место, нойон. Уж лучше миновать его побыстрее. Куда ведет овраг?

– В сопки, но…

– Нас там могут ждать.

– …никто не знает – куда именно.

– Это хорошо, – юноша немного помолчал, – значит, мы можем здесь не задерживаться.

Князь согласно кивнул:

– Я тоже думаю – не стоит.

Они еще не дошли до дацана, как вдруг окружающую тишину разорвал резкий грохот! Словно в сонный, затянутый густой зеленой тиной пруд кто-то швырнул гранату! Громыхнуло так, что у беглецов заложило уши.

И потом – снова!

И еще раз! И еще, еще, еще…

А потом, разрывая в клочья туман, потоком ливанул дождь.

– Гроза, князь! – подняв голову, удивленно закричал Гамильдэ-Ичен. – Вот уж чего не ждали. Это осенью-то!

Баурджин усмехнулся:

– То-то вчера парило.

Сделал несколько шагов… и замер! Дацан исчез! Исчез прямо на глазах – вот только что маячили рядом стены и вдруг скривились, расплавились, стекли, как и не было!

– Чудны дела твои, Господи! – словно истинный православный монах потерянно произнес Гамильдэ-Ичен.

Князь молча перекрестился, смахнул со лба намокшую челку и, обернувшись, бросил:

– Идем!

Ведя лошадей, они пошли по дну оврага, заросшему высокой зеленой травою, будто бы стояла уже не осень, а вечное лето. Путались под ногами папортники, иван-чай и багульник, желтые, умытые дождем лютики горели россыпью солнца, сладко пахло клевером и мятой. И еще чем-то таким, знакомым… Баурджин не стал вспоминать – чем, не до того было.

Гроза кончилась так же внезапно, как и началась, сильный запах озона и мокрой травы защекотал ноздри, налетевший ветер, ласковый и теплый, как взгляд любимой женщины, быстро разгонял тучи, освобождая от косматой тьмы прозрачную лазурь неба. Яркое солнце сверкающими брильянтами вспыхнуло в дождевых каплях, крупными сережками повисших в траве и кустарниках. Все вокруг зазеленело, зацвело, и громко запели птицы.

– Ну и погода, а, князь? – прыгнув в седло, радостно потер руки Гамильдэ-Ичен. – Словно вернулось лето! Ой… – Он вдруг скривился, схватился за правое предплечье – все ж таки рана еще не совсем затянулась, болела.

Нойон повернул голову:

– Что, больно?

– Терпимо… Как ты любишь говорить – до свадьбы заживет! До свадьбы… – Юноша вдруг погрустнел. – Интересно, где-то сейчас Боргэ?

– Не печалься, Гамильдэ, – утешил Баурджин. – Вряд ли люди Гурхана будут сражаться с женщинами.

– Это так, но ты же знаешь Боргэ? Разве она усидит в гэре, когда будут громить ее род? И вот, ее схватили…

– Не переживай, мы обязательно разыщем твою возлюбленную – я ж как-никак сват! Или забыл?

– Не забыл, нойон! И рад, что ты это помнишь. Чу! – приподнявшись в стременах, Гамильдэ-Ичен прислушался. – Что за странный звук? Будто воет кто-то!

Баурджин приложил руку к уху – да, что-то такое выло, точней, завывало, и очень знакомо завывало… впереди, в тополиной рощице… Господи! А тополя-то – зеленые!

Князь придержал коня:

– Поехали взглянем, кто там так воет?

– Конечно, взглянем, – улыбнулся юноша. – Я думаю, это волк или шакал попался в капкан. А раз есть капкан – где-то рядом и охотники. Наши охотники, князь! Ведь это уже наши земли, теперь нам никакая погоня не страшна – пусть Игдорж Собака пугается, уж теперь-то ему придется несладко. Утку нашу сожрал – вот злодей-то! И главное, не признается. Утки-то, конечно, не жаль, но…

Баурджин свернул за тополь и замер, с нешуточным удивлением осмысливая увиденное. Впрочем, что там было осмысливать? За подлеском, мимо тополей, проходила наезженная глубокой колеею дорога, посередине которой дергался застрявший автомобиль марки ГАЗ-АА и утробно выл двигателем (или старым редуктором).

– Сонин юу байнау? – пряча удивление, вежливо поздоровался Гамильдэ-Ичен. – Какие новости?

– Здравствуйте. – Баурджин перевел его слова на русский.

Было с кем здороваться – в кабине вполголоса матерился усатый шофер в летней красноармейской форме, а сзади толкали застрявший ГАЗ двое совсем еще молодых, стриженных под ноль солдатушек.

– Здравствуйте, товарищи монголы, – оглянувшись, отозвался один из парней. – Не поможете нам? А то упрели все, – шмыгнув носом, он вытер со лба крупные капли пота.

– Какие дела? Поможем. – Баурджин спешился, передавая поводья своему спутнику. – Только вот приятель мой немножко болен. Такие дела, повредил руку. Сиди, сиди, Гамильдэ, я сам. Эх, взяли! Навались, р-раз, два…

Вытолкали! Не с первого раза, с третьего, но вытолкали, и довольный водитель, не глуша двигатель, выбрался из кабины и обрадованно схватил Баурджина за руку:

– Вот, спасибо, товарищи монголы! Выручили!

– Да не за что.

– Вы хорошо по-русски говорите, товарищ…

– Баурджин, – с улыбкой представился князь.

– Товарищ Баурджин.

– А это напарник мой, Гамильдэ, мы из дальнего аймака. Коневодческий совхоз имени Сухэ Батора, может, слыхали?

– Не, не слыхали. – Шофер все ж таки заглушил мотор и, усевшись на крыло, вытащил из кармана гимнастерки кисет. – Угощайтесь, товарищ Баурджин.

– Знаете, не курю, – рассмеялся князь. – Бросил. В Москве еще, на агрономических курсах.

– А, так вот откуда вы так хорошо русский знаете… Не курите, значит? Ну, как говорится, было бы предложено. Меня, кстати, Алексеем звать.

– Очень приятно.

– А это – Мишаня с Гришей. Молодежь – я их так и зову – Миша-Гриша.

– Рады познакомиться, товарищи монголы! Да здравствует маршал Чойбалсан!

– Ишь… раскричались… Идите-ка лучше скат поменяйте, когда еще говорил?

– Поменяем, дядя Леша. Это мы враз!

Водитель принялся скручивать самокрутку, Баурджин же, присев рядом на корточки, исподволь разглядывал солдат. Выгоревшие гимнастерки, на воротниках черные петлицы с серебристой эмблемой инженерных войск – перекрещивающиеся молот и разводной ключ. В петлицах у шофера – три треугольничка – старший сержант, у молодых – чисто, одна эмблема. Значит, рядовые, салаги.

– Как там японцы? – негромко спросил Баурджин.

– Да сейчас уж грех жаловаться. – Водитель улыбнулся в усы. – Как Жуков пришел, вроде и полегчало… Ничего, скоро погоним самураев – к тому все идет. Так что не переживайте, товарищ Баурджин. Что-то приятель ваш все молчит?

– А он по жизни такой, молчаливый, – усмехнулся нойон. – Да и не дело молодым встревать, когда старшие разговаривают – не по обычаю.

– Хорошие у вас, монголов, обычаи… Вот бы и нам такие – а то взглянешь на Мишу-Гришу… Ты им слово, они те – пять, если не десять. Язык без костей, одно слово!

– Что здесь происходит, нойон? – негромко спросил Гамильдэ-Ичен. – Что за странная кибитка без лошадей? Кто все эти люди? Они не монголы, точно. Не причинят ли вреда? Может, их лучше убить да поскорее уехать отсюда?

– О! – выпустив клубы дыма, старший сержант засмеялся. – Вот и у молодого голос прорезался. Чего спрашивает?

– Торопит. Дескать, и без того опаздываем. В Барун-Урт едем, – припомнив название одного из ближайших городков, на голубом глазу соврал Баурджин. – На семинар по искусственному осеменению крупного рогатого скота.

– Хорошее дело, – одобрительно кивнул шофер.

– Обмен опытом. Со многих аймаков люди приедут. Война войной – а хозяйство тоже развивать нужно. Одна осень лучше трех весен.

– Да уж, – водитель старательно затоптал скуренную самокрутку ногой, – и впрямь скоро осень… Полмесяца – и сентябрь. Ну, ж к этому времени мы самураев расколошматим! Хозяйствуйте себе спокойно, товарищи трудовые монголы. А ваши цирики, Лодонгийн Дангар, нам здорово помогают…

– Это уж скорее вы нам.

Шофер снова засмеялся:

– Да уж. Не бросать же в беде братский народ!

Бойцы между тем заменили скат и, простившись с «монголами», попрыгали в кузов.

– Хороший вы человек, товарищ Баурджин, – водитель забрался в кабину и махнул рукой Гамильдэ-Ичену, – прощайте. Удачи вам в вашем деле.

– И вам удачи! – засмеялся нойон.

Заурчал двигатель, «дядя Леша», прибавив газку, скрежетнул коробкой передач… И тут же ударил по сцеплению и тормозам – из-за поворота на скорости вылетела черная «эмка» на высоко приподнятых колесах – вездеход. Тормознув, резко остановилась, взметнув тучу грязи. И тут же из машины выпрыгнули двое бойцов и поджарый смуглолицый мужик с капитанскими шпалами в синих петлицах. Кавалерист. Только вот вместо коня – «эмка».

– Кто такие? – Капитан подскочил к всадникам. – Из какого аймака? Попрошу предъявить документы, товарищи скотоводы!

Он говорил по-монгольски, очень хорошо говорил, и это очень сильно насторожило Баурджина. И – документы…

А двое бойцов уже целились в конников из винтовок. И как быстро выскочили! Ловкие, черти.

– Что они наставили на нас свои кургузые копья? – презрительно прошептал Гамильдэ-Ичен. – Засадить им стрелу, князь?

– Ах, князь?! – сверкнув глазами, капитан выхватил из кобуры пистолет. – А ну, спешились! Я кому сказал? Спешились!

– Слезаем, Гамильдэ, – махнул рукой нойон.

– Так, может, ускачем?

– Не ускачем…

– Не советую никуда скакать! – скривился капитан. – А ну, руки в гору! Ефремов, обыскать!

Один из бойцов, передав винтовку водителю «эмки», умело пропохлопал беглецов и, обернувшись, доложил:

– Товарищ капитан, нет ничего! Только у этого, – он кивнул на Гамильдэ-Ичена, – нож.

– Случилось что, товарищ капитан? – высунулся из кабины грузовика шофер «дядя Леша». – Может, помочь? Эти монголы и мне подозрительными показались. Вон тот, высокий, по-русски хорошо говорит. У нас учился.

– Выясним. Ефремов – наручники на обоих.

И щелкнуло на запястьях беглецов холодное злое железо…

Баурджин только головой покачал да сплюнул – влипли! Хотя… Чего такого случилось-то? Ну, задержали для проверки. В прифронтовой полосе – дело житейское. Ничего компрометирующего у них с Гамильдэ с собой нет, так что… Правда, могут прикопаться к тому, что документов нет. Но, с другой стороны, какие документы у кочевников из дальнего аймака?

– Прошу в машину, граждане, – капитан вежливо козырнул задержанным, – проедем, здесь недалеко.

– А лошади? – напомнил Баурджин.

Капитан кивнул:

– Ефремов! Займись лошадьми.

– Слушаюсь, товарищ капитан.

Беглецы уселись в машину, на заднее сиденье. Влезали через правую дверь, левая, похоже, не закрывалась. Рядом, кое-как умостив винтовку, уселся вооруженный боец. Поехали…

Ловко выбравшись задним ходом на более-менее сухое место, шофер лихо развернул машину на траве и погнал по узкой дороге, ведущей куда-то в сопки. Судя по солнцу – на запад.

– Сержант сказал, вы говорите по-русски? – обернулся капитан.

– Да, говорю, – не стал скрывать Баурджин. – Учился на курсах в Москве.

– Проверим. Может, скажете сразу – где вы спрятали взрывчатку?

– Да нет у нас никакой взрывчатки!

– Ага, нет! Нам отлично известно, что у вас целый рюкзак тринитротолуола.

Повернув за сопку, машина некоторое время ехала в гору, а затем, выбравшись на большак, быстро понеслась по выжженной солнцем степи в направлении каких-то строений. Ну, да – небольшой такой поселок: несколько кирпичных зданий – вероятно, административных, – магазин, с десяток гэров. У одного из зданий машин остановилась, подняв тучу пыли.

– Выходите! – прозвучал приказ.

Капитан поднялся по широким ступенькам. Стоявший у крыльца часовой с винтовкой – судя по синими петлицам, тоже кавалерист – козырнув, с любопытством посмотрел на задержанных.

– Осипов! – войдя в обширное помещение, заорал главный. – Осипов! Да где тебя черти носят? Поди опять спишь?

– Никак нет, товарищ капитан, – выскочил откуда-то из-за угла красноармеец с заспанными глазами. – Не спал, по вашему приказанию составлял сводки.

– Составил?

– Почти…

– Ну, так заканчивай, черт тебя дери! Да… Этих двух – пока в кабинет Розенко. То есть одного, – особист (а кто ж еще-то?) ткнул пальцев в грудь Гамильдэ-Ичена, – запереть. Не спускать глаз. Головой отвечаешь!

– Есть, товарищ ка…

Капитан уже его не слушал, поднимаясь на второй этаж по широким исхоженным ступенькам. Наклонившись, отпер ключом замок и распахнул дверь:

– Задержанный, заходите. Сергеев, никого в кабинет не пускать. Как позову, заберешь этого…

Козырнув, сопровождавший задержанных боец замер у двери.

Войдя, Баурджин зажмурился от бьющего сквозь оконное стекло солнца.

– Входи, входи, садись вон, – кивнув на колченогий стул, стоявший прямо посреди кабинета, капитан поспешно задернул штору.

Баурджин уселся, с любопытством осматриваясь вокруг. Кабинет как кабинет: большой конторский стол, обтянутый зеленым сукном, на столе – коричневый полевой телефон с вытянутыми через открытую форточку проводами, в левом углу – сейф или, верней, несгораемый шкаф, над ним на стене – потрет товарища Сталина. В правом углу – тумбочка с графином.

– Ну? – усевшись за стол, хозяин кабинета недобро воззрился на князя. – Будем разговаривать, гражданин, не знаю как там вас… Пока не знаю. Смею заверить. Или – вас лучше называть – господин? Господин из Харбина! Что побледнели? Не ожидали такой встречи. Признаться, и я не ожидал. Вы слишком уж глупо попались!

Баурджин слушал вполуха – и так уже было понятно, за кого его принимают – за диверсанта или шпиона, за кого же еще-то? Взгляд его был прикован к несгораемому шкафу, из-под дверцы которого торчала… шелковая голубая ленточка! Что это —совпадение или…

Что ж… Придется здесь немного пошуметь. И проверить…

– Так будем говорить?

Князь улыбнулся и закинул ногу на ногу:

– Прежде мне бы хотелось знать, кто вы?

– Ах, да, забыл представиться. Капитан Коробкин, Эдуард Викторович, отдел контрразведки восьмой кавалерийской дивизии. Еще пояснения требуются?

– За что вы нас задержали?

– За что?! – Коробкин хрипло рассмеялся и, отворив дверцу шкафа, извлек оттуда мятый листок. – Вот шифрограмма. Ориентировка на диверсионную группу, заброшенную в наш ближний тыл японским командованием… вашим, значит, командованием…

– С чего вы взяли?

– А вы не перебивайте, послушайте. Может быть, поймете, что не стоит дальше валять дурака. Итак, состав группы: кореец Хен Ким, сухощавый, поджарый, темноглазый – матерый разведчик-диверсант, радистка Лю Синь, маньчжурка, смуглая, как мулатка. Особые приметы – зеленые глаза. Вообще-то такие не свойствены маньчжурам. Может быть, полукровка, а? Только не говорите, что вы ее не знаете, по глазам вижу – знаете! Или я не прав, господин из Харбина? Подождите, не возражайте, я вам еще не все зачитал. Итак, кроме этих двоих – они, кстати, уже у нас и вовсю дают показания – в группе еще трое, включая командира – капитана японской императорской армии Исидзиро Такаси. Ушлый такой японец со шрамом над правой бровью…

Услыхав про шрам, Баурджин вскинул глаза – и это не укрылось от капитана, вызвав на лице его быстро промелькнувшую довольную ухмылку. Мигом подавив ее, он продолжал:

– Еще там был один халкинец, молодой, но ушлый. При задержании ушел, был ранен в правую руку, точнее, в предплечье. Ага! Узнали, о ком речь? О вашем спутнике, само собою. Теперь – о вас, – с торжествующей улыбкой капитан вытащил портсигар. – О вас, о вас, господин Васильчиков. Батюшка ваш, кажется, был поручиком у Колчака? До штабс-капитана не смог дослужиться? В двадцать первом подался в Забайкалье, к Семенову, затем – в Харбин. Вы ведь там и родились, в Харбине, а, Олег Витальевич? Матушка ваша, кажется, китаянка?

Баурджин опустил глаза – лихо! Ладно, мели, Емеля… Задерживаться здесь князь явно не собирался. Но пока нужно было еще кое-что разузнать. И освободиться от наручников. Гамильдэ! Ключ от них, похоже, один. У Ефремова? Или у капитана?

– Так что, Олег Витальевич, будем сотрудничать?

Баурджин устало кивнул:

– Будем.

Коробкин заулыбался ему, словно лучшему другу:

– Признаться, я и не ожидал от вас иного ответа. Что вам эти чертовы японцы? Вы же русский. Ну, по крайней мере, наполовину. Нам известно, что некоторые ваши друзья в Харбине испытывают искреннюю симпатию к Советскому Союзу. Что ж вы-то подались в диверсанты?

– Деньги.

– Поня-а-атно… В нищете, значит, жили, бедствовали.

– Да так, что вам и не снилось…

– Ну, не будем об этом, Олег Витальевич. – Следователь подошел к окну, выпустив в распахнутую форточку синюю струйку дыма. – Сейчас нас интересует японец. Исидзиро Такаси. Признаться, он от нас ушел, да так ловко! Надеюсь, вы нам назовете явки в кочевьях и городах… агентов, они ведь есть, несомненно, есть…

– Покурить бы! – перебил излияния Коробкина Баурджин. – И водички…

– Ах да, – Коробкин бросился к двери. – Сергеев, ключи!

Прикрыв дверь, Коробкин снял с задержанного наручники… И нойон с силой обхватил крепкими пальцами его горло! Нет, убивать не хотел, лишь слегка придушил – слава Богу, за пять лет жизни в кочевьях приобрел кое-какой специфический опыт.

Осторожно затащив незадачливого капитана за стол, Баурджин пошарил в несгораемом шкафу и, достав оттуда связку голубых ленточек, засунул их жертве в рот, вместо кляпа. Подойдя к телефону, снял трубку, осторожно положил рядом – чтоб не трезвонили почем зря. Затем быстро снял с бесчувственного тела китель, скинул рваный дээл, натянул добычу на себя, напялил на голову фуражку и, надев на руки капитана наручники, подошел к двери и рявкнул:

– Сергеев! Ключи забери!

– Есть, товарищ ка… ап… ап…

Баурджин коротко, без замаха, врезал солдатику кулаком в живот, после чего сильно ударил по шее. Мог бы, конечно, прибегнуть и к более радикальным методам. А вообще, нет, не мог. Несмотря ни на что, это ж все же были свои! Ну, не повезло немного, бывает…

Подумав, нойон выдвинул ящик стола, вытащил чернильную ручку и, быстро накарябав несколько фраз на первом попавшемся бланке, выскользнул в дверь, предварительно связав красноармейца Сергеева его же ремнем. На полпути вернулся, вытащил из кобуры капитана пистолет – на всякий случай. Подошел к лестнице:

– Осипов! Живо сюда!

– Осипова нет, товарищ капитан. Он отчеты пишет.

– Ефремов, ты?!

– Так точно, това…

– Арестованного сюда, быстро!

– Есть, товарищ капитан!

Баурджин действовал отточенно и четко. Понимал – в случае чего пощады ему не будет. И сам пропадет, и товарища не выручит, а подставит. Услыхав шаги, затаился за изгибом лестницы, хорошо, коридор оказался темным, конечно, не глаз коли, но все же…

Ага! Вот показалась голова Гамильдэ-Ичена. За ним красноармеец с винтовкой.

– Ефремов, – пропустив обоих вперед, тихонько позвал Баурджин.

Солдат обернулся:

– А? Ой…

Хватая ртом воздух, осел на пол.

Отлично!

Теперь – разомкнуть наручники Гамильдэ. Вот так…

– Нойон?!

– Этого – связать, в рот – кляп. Потом жди.

– Я все понял, князь!

А Баурджин не слышал, бегом спускаясь по лестнице. Только бы не принесло шофера или кого-нибудь еще. Только б не принесло… А парни-то расслабились! Контрразведка, блин! Кавалеристы чертовы, привыкли шашками махать. Расслабились, расслабились здесь, в тылу. Ну, конечно – население приветливое и мирное, кругом наши войска, японцев не сегодня-завтра выбьют. Красота – одно слова.

Лестница… Дверь – на крюк! На улице часовой – не забыть. Там же, похоже, и шофер «эмки», а здесь, в здании, судя по всему, один Осипов.

Князь вытащил из-за пояса пистолет:

– Эй, кто-нибудь?!

Гулко откликнулось эхо. Только эхо. Всего лишь эхо.

– Осипов, черт тебя дери!

Ага, скрипнула дверь…

– Звали, товарищ капитан?

– Звал, звал, – ударив красноармейца в челюсть, Баурджин с ходу влетел в кабинет… Черт, там был шофер! Просто сидел себе, попивал чаек из большой – голубой с белым узором – пиалы. Миндальничать было некогда:

– Руки в гору, быстро! Оружие на стол! Сам – в угол… Я сказал – угол!

Наставив на опешившего водителя пистолет, князь тряхнул Осипова:

– Ключи от камер! Живо!

– У нас… У нас одна камера… А ключи в дежурке…

Оттолкнув красноармейца к шоферу, такому же молодому парню, наверняка только что призванному, Баурджин выглянул в коридор:

– Гамильдэ!

Казалось, не прошло и секунды, а Гамильдэ-Ичен уже стоял рядом.

– Вяжи! Нет кляпы не надо, станут орать – стреляй! – эту фразу нойон нарочно произнес по-русски.

Так… здесь вроде сладилось… Теперь бегом в дежурку! Вот она… хм… просто-напросто стол у самого входа, с полевым телефоном и бумажной табличкой «Дежурный»… Вот и ключи, на гвоздике… Контрразведка, ититна мать! Прямо какая-то пасхалия.

Телефон! Внезапно затрезвонил телефон. Да громко-то как! Как бы часовой что-нибудь не заподозрил.

Князь схватил трубку:

– Дежурный рядовой Осипов!

– Коробкина позови, боец! – послышался глухой скрипучий голос. – Не дозвониться до него никак. Что у него с телефоном?

– Он на допросе! Я что с телефоном – не знаю.

– Я сказал – позови. Скажи, всю банду поймали!

– Поймали? Ну, слава Богу!

– Всех, кроме японца. А ты что это там поповскими словами говоришь, боец?

– Вам товарищ капитан нужен? Ждите, сейчас доложу.

Баурджин осторожно положил трубку на стол.

Камера… Да уж, камера! Такая же, как и дежурка. Просто наскоро обитая железом дверь с громоздким засовом и навесным амбарным замком. Только бы кого не надо не выпустить.

– По одному рассчитайсь!!!

Не поняли. Явно не поняли! Значит, не диверсанты. Ага! Один угрюмо скукожился в углу, даже и не смотрит, наверное, какой-нибудь проштрафившийся арат, а может, и вправду, шпион. Второй… Вернее, вторая… Девушка! В синем, с узорами, дээли. Тоненькая, с большой грудью…

– А ну-ка, выйди на свет, красавица!

Смуглая, как мулатка. И такая же красивая… И сверкнувшие изумрудами глаза!

– Гуайчиль!!!

– Баурджин!!! – Девчонка со слезами бросилась нойону на шею. – Я не ошиблась, ведь именно так зовут тебя?

– Так, так… Не время сейчас миловаться – бежим! Эй, Гамильдэ, уходим! Нет, только не через входную дверь… В окно, в окно, братцы!

Окна выходили на задний двор, где среди кучи старых покрышек стояла машина – «эмка».

– Отлично! – на бегу заулыбался нойон.

Рванув дверцу, прыгнул на шоферское место – «эмку» и дурак заведет!

Запустив двигатель, махнул рукою своим:

– Ну, что стоите? Особое приглашение нужно? А ну, сигайте назад!

Эх, сироты казанские, не знают, как и двери открыть. Придется самому – как швейцару.

– Прошу, господа!

Ну, сели-таки… Поехали…

Баурджин застегнул китель и, поправив на голове фуражку, выехал со двора на площадь – стоящий у дверей часовой, вытянувшись, козырнул. Салага! Ну, как же, сам товарищ капитан куда-то поехамши… Наберут детей в армию!

– Нойон, за нами кто-то бежит! – поглядел в заднее стекло Гамильдэ-Ичен. – О Христородица! Это же, это…

– Сам вижу, – ухмыльнулся князь, узнав в беглеце… Игдоржа Собаку!

Резко тормознув, врубил заднюю:

– Возьмем, не оставлять же! Гамильдэ, присмотришь за ним.

Почему Баурджин решил поступить так? Казалось бы, бросить тут проклятого лазутчика или, еще лучше – пристрелить, а вот поди ж… Может, чувствовал в нем Баурджин-Дубов родственную душу? Или скорее просто решил прибрать к рукам хорошего профессионала? Наверное – и то и другое.

Ухмыльнувшись, князь распахнул дверцу:

– Садись, Игдорж-гуай, такси подано!

Соглядатай испуганно попятился. Немудрено, не приходилось еще на самобеглых повозках ездить.

– Садись, говорю, иначе тут останешься!

Вот тут Игдорж понял, метнулся молнией на сиденье, да так хлопанул дверью – чуть стекла не вылетели.

– В грузовиках так дверьми хлопай, чучело! – выругавшись, князь врубил передачу, и машина, набирая скорость, помчалась по пыльной дороге в направлении тополиной рощи. В зеркальце было видно, как неуверенно заметался на крыльце часовой. Наверное, все же заподозрил что-то неладное. А может, кто-то из связанных вытолкнул изо рта кляп, да заорал что есть мочи.

Ехали молча, до самой лужи, а уже потом Баурджин свернул в поле. Жалобно заскрипев рессорами, автомобиль покатился по кочкам. Так и ехали, пока не наткнулись на камень. Ухх!!!

Радиатор закипел, исходя белым паром!

Баурджин обернулся к пассажирам и усмехнулся:

– Все, господа мои, – дальше пешком.

И пошли, даже побежали – князь предупредил всех, что времени у них мало.

– И все вопросы потом! Понял, Игдорж-гуай?

Лазутчик согласно буркнул.

– Впрочем, если ты с нами не хочешь, можешь не бежать. Пожалуйста, иди на все четыре стороны.

– Нет, уж лучше с вами! Кто эти демоны ночи?

– Потом, все потом!

Уже светился мягким оранжевым светом вечер, и синяя ночная тьма медленно наползала на землю, когда беглецы достигли спасительного тумана урочища.

– В дацан! – махнул рукой Баурджин. – Там спрячемся.

В дацан… А дацана-то не было!

Что такое? Сбились с пути? Да не должны бы…

– Вперед! Только вперед! И – как можно быстрее.

Черные тучи застили небо, и вдруг, как совсем недавно, громыхнул гром.

И откуда-то резко повеяло холодом. Осенним холодом сопок…

А освободившийся от пут незадачливый капитан Коробкин как раз в этот момент читал странную записку, оставленную беглецом:

«Коробкин, мы не шпионы! Тебя связал – извини, так было надо. Надеюсь не причинить зла твоим людям. Знай, мы выиграем войну – и эту, и с немцами. Да здравствует великое дело Ленина – Сталина. Прощай и не поминай лихом. Твой „господин из Харбина“».

– Господин из Харбина, – чиркнув спичкой, капитан молча смотрел, как сгорает в огне желтого пламени мятый клочок бумаги, оставляя после себя лишь небольшую кучку черного пепла. И снова повторил задумчивым полушепотом:

– Господин из Харбина…