Шпионаж под сакурой

Глава 2

Утро следующего дня началось для меня несколько неожиданно. Буддист Рюхэй явился ко мне в полпятого утра и разбудил негромким, но настойчивым стуком в дверь. Я открыл ему, но монах входить отказался, а пригласил меня следовать за ним.

— Я живу не в театре, — сказал он. — Мой дом в Асакусе при храме Сэнсодзи. Там мы и начнём работу с вами. Она займёт достаточно продолжительное время. Я уже сообщил Накадзо-тайса о том, что на неделю или две вы будете полностью выключены из тренировок отряда.

Мы сели в полупустой по раннему утреннему времени трамвай и он покатил в Асакусу.

— В чём именно будет заключаться ваша работа со мной? — спросил я у монаха, чтобы не терять времени на объяснения в храме.

— Вам, Руднев-сан, — ответил Рюхэй, — надо научиться сохранять контроль над телом и духом. Отключаться от полного слияния с доспехом духа, но не до конца, тогда потеряется весь смысл кристалла.

— Сохранить такого рода баланс, — сказал я, — будет непросто.

— В вашем, Руднев-сан, случае особенно, — произнёс Рюхэй. — Степень вашего слияния с кристаллом близка к абсолютной, даже остаточных явлений его хватило на то, чтобы почувствовать тренировочный доспех своим телом. Это — большая редкость, грозящая вам большой опасностью. Но, думаю, вы степень её уже осознали.

— Да, я вполне осознал опасность, — кивнул я. — Я ведь вполне мог и не пережить вчерашнего тренировочного боя.

— Если бы в доспехе был установлен кристалл духа, — спокойно ответил Рюхэй, — то так бы и случилось.

И то ли от этих слов, то ли от спокойного тона монаха, меня по коже мороз продрал.

— Наша остановка, — кивнул Рюхэй, поднимаясь.

Я встал вместе с ним и вышел из трамвая. Мы прошли по длинной улице до большого храма, ворота которого охраняла пара жутких статуй, изображающих каких-то божеств или воинов. И на улице, и во дворе храма было достаточно много народу, несмотря на утро буднего дня. Мы прошли к небольшой боковой двери в храм, и Рюхэй проводил меня в маленькое помещение с небольшим ручьём, кустиком бамбука, растущим в углу, изречениями на стенах и внушительной стопкой ароматических палочек.

— Садитесь, где вам удобно, — сказал мне Рюхэй, направляясь к стопке палочек.

Я снял куртку, положил прямо на пол, вешалок тут не было, и сел рядом. Рюхэй порылся какое-то время в стопке палочек, установил выбранные в небольшие бронзовые подставки, которые расставил по залу, подстилая под каждую бумажную салфетку. Я усмехнулся такой предусмотрительности, и подумал, что Рюхэй, скорее всего, чисто подметёт помещение, чтобы убедиться, что никакого мусора нет. Этим японцы меня всегда поражали. Расставив их, он поджёг каждую — помещение начало наполняться сизым ароматным дымком.

— Садитесь, как вам удобно, — почти повторил свою предыдущую фразу Рюхэй, опускаясь на пол и садясь в позу лотоса.

Я видел, как опускался на пол в такой позе наш тренер Сан Саныч, когда начинал занятие по традиции с краткой лекции о дзюдо и мотивам применения его приёмов. Мы садились напротив него, стараясь принять ту же позу, но обычно получалось только сесть по-турецки. Вот и сейчас я сел также, сложив руки на коленях.

— Закройте глаза, Руднев-сан, — произнёс монах, — и прислушайтесь к себе. Сегодня мы будем будить спящую внутри вас силу.

Что значит «прислушаться к себе», я представлял слабо, равно как и вглядеться в себя. Однако я послушно прикрыл глаза и глубоко вдохнул ароматный дым. Не знаю, что это было, но я как будто погрузился в транс или это было наваждение. Я покачнулся и дёрнул рукой, чтобы не упасть. Пальцы же вместо деревянного пола зарылись в густую траву. Под слоем травы была жирная земля. От неожиданности я открыл глаза и увидел, что сижу посреди поля, где-то слева вдали виднеется полоска леса. Воздух холодный, как и положено в начале ноября, но небо чистое, без единого облачка, и ветра нет. Я поднялся на ноги, вытерев испачканную в земле ладонь о штаны.

— У вас очень сильная способность покидать тело, Руднев-сан, — произнёс Рюхэй.

Я обернулся к нему, хотя мог поклясться, что минуту назад, когда я осматривал окрестности, его тут не было.

— Это может оказаться опасным для пилота доспеха духа, — продолжал Рюхэй. — Мне придётся ещё раз скорректировать план нашей работы, Руднев-сан. Вы ведь не просто выпали из своего тела, но и вытащили меня за собой.

— Да, — согласился я, — за мной это водилось и раньше. Я всегда это списывал на то, что хорошо умею рассказывать или петь под гитару. Но после того, что случилось в кабинете Накадзо-тайса и встречи с Алисой Руа-тян, я уже ни в чём не уверен.

— Алиса-тян сильная дзюкуся, — кивнул бритой головой Рюхэй, — скорее всего, встреча с ней каким-то образом разбудила часть вашей силы.

— Инцидент в кабинете Накадзо-тайса был до встречи с Алисой-тян, — возразил я. — Мне после Ютаро-кун говорил, что и его краем зацепило.

— Весьма интересно, — потёр длинными пальцами подбородок Рюхэй. — Боюсь, что мне самому с вами не справиться. Придётся обратиться к более знающим людям. Это займёт некоторое время. Думаю, вам стоит посвятить его простым самостоятельным занятиям для пробуждения духа. Идёмте со мной, Руднев-сан, — он указал мне на небольшой сруб колодца с воротом, цепью и ведром. Мы подошли к нему, и Рюхэй ткнул пальцем вниз. — Поглядите.

Я сунул нос в колодец, где-то далеко внизу плескалась чёрная как нефть вода.

— Бросьте туда ведро, — сказал Рюхэй, — ведь так и вас воду берут, верно? — Он, похоже, не был знаком с конструкцией колодца сруба.

Я взял новенькое железное ведро и отпустил его. Загремела цепь, через полминуты, не меньше, ведро плюхнулось в воду. Я и без подсказки монаха принялся выбирать цепь, поднимая ведро. Когда оно встало на край сруба, Рюхэй велел мне вылить его обратно.

— И зачем надо было доставать? — удивился я.

— Этот колодец, — объяснил Рюхэй, — если можно так грубо выразиться, проекция вашей внутренней силы. Вычёрпывая воду и выливая её обратно, вы как бы пропускаете её через себя. Таким образом, вы будете постепенно преумножать духовные силы за счёт спящих запасов.

— И сколько раз мне переливать из полного в полное? — перефразировал я поговорку.

— Пока не устанете, — ответил Рюхэй, — а после я выведу вас отсюда.

— Понятно, — сказал я, выливая воду и кидая ведро обратно в колодец.

После шести подъёмов ведра у меня вполне закономерно заболели руки и плечи. На восьмом заныла спина. На одиннадцатом скользкая ручка выскользнула из пальцев, и полное ведро с полдороги нырнуло обратно. Я попытался ещё раз вытащить его, но безуспешно — и трети расстояния не протянул, пальцы как будто сами собой разжались. Я поглядел на них — ладони покраснели и горели огнём.

— Вы хорошо потрудились, Руднев-сан, — сказал мне Рюхэй, — редко кому удаётся в первый же раз дойти до десятка. Теперь идёмте со мной, и постарайтесь запомнить, как я вывожу вас. В следующий раз, вам выходить самому.

Он зашагал вперёд, казалось, в совершенно случайном направлении, и трава расступалась перед его ногами.

— Просто идите вперёд, Руднев-сан, — говорил он, — и вспоминайте, где вы находитесь на самом деле. Вспоминайте позу, в которой сидите. Вспоминайте, как затекает тело, если долго просидеть в одной позе. И, вообще, вспоминайте, вспоминайте и вспоминайте…

Странное ощущение, когда ты открываешь глаза, если считаешь, что они и так открыты. Тело как будто превратилось в каменную статую, из тех, что стоят во дворе храма. Ко мне деревянной походкой подошёл Рюхэй и протянул мне руку. Похоже, и бывалому монаху было тяжеловато просидеть в позе лотоса несколько часов. А уж я, казалось, не мог пальцем пошевелить. Я принял руку монаха, и он сильно дёрнул меня вверх. По спине волна боли прошлась неким выстрелом, ею налился каждый сустав, сотни чертят с иголочками пробежались по всему телу, восстанавливая ток крови. Я с помощью Рюхэя поднялся-таки на ноги, выпрямил спину, уперев руки в бока, расправил плечи. Каждое движение моё сопровождалось жутким хрустом то в спине, то в суставах. Мне казалось, что я сейчас переломлюсь где-то в поясе.

— Вот те на… — удивлённо произнёс я по-русски, глядя на медленно клонящееся к закату Солнце. — Засиделись мы тут.

— Я не понял, что вы сказали? — спросил у меня Рюхэй.

— Засиделись, — сказал я уже по-японски. — В театр возвращаться будет не очень удобно. Трамваи переполненные идут.

— Езда в переполненном трамвае — это неплохой массаж всего тела, — сказал Рюхэй, и я вылупился на него, как тот самый баран на новые ворота. Это что, была шутка? — Идёмте, Руднев-сан, — тем же спокойным тоном добавил монах, — я провожу вас до остановки трамвая. Мне надо размяться после столь долгой медитации.

Вместе мы миновали длинную улицу, где вовсю шла торговля сувенирами и амулетами. Пришлось пропустить два трамвая до Синдзюку, втиснуться в них было нереально, но подходили они достаточно часто, а потому уже на третьем я отправился в театр. Я кивнул Рюхэю и прыгнул на подножку трамвая. Массаж, действительно, был отличный — кровообращение во всём теле восстановилось очень быстро.

Накадзо перехватил меня сразу после завтрака. Ютаро с самого утра расспрашивал, как лучше всего воевать с сильно превосходящими силами противника. Ведь в этот раз тайса обещал выставить против «Труппы» вдвое больше мехов, среди которых будут превалировать новые модели «Биг папасов».

— Главная ваша ударная сила, — втолковывал ему я, — это Наэ-кун с её ракетами. Старайся использовать их как можно эффективней. С самого начала прикидывай, куда лучше всего бить ракетами. После этого добивай остальных из пулемётов и авиапушек.

— Я вот что подумал, — говорил молодой человек, забрасывая рис в рот с такой скоростью, что мне оставалось лишь удивляться, как он не давится, — ведь подбитого «Биг папу» можно добивать уже из не из авиапушек, но и из пулемётов. Броню-то им очень сильно повреждает взрывами ракет и осколками.

Я только кивал в ответ на его слова, воздерживаясь от комментариев. Открыто хвалить тактику собственного командира попахивало подхалимажем, что в моём случае выглядело бы, по меньшей мере, двусмысленно. Критиковать же Ютаро было вроде как не за что, все плюсы и минусы тактики выявит сегодняшний тренировочный бой.

Ютаро доел свою порцию и ушёл, я поднялся следом за ним и направился к лифту. Но меня перехватил Накадзо.

— Нам надо поговорить, Руднев-сан, — сказал он. — Идёмте в мой кабинет.

Мы поднялись к нему, Накадзо опустился в своё кресло и указал мне на стул. Я сел, терпеливо ожидая начала разговора.

— Пить сегодня не будем, — сам себе усмехнулся Накадзо, и я понял, что он просто не знает с чего начать разговор. — Дело в том, — он вздохнул, — что ваше присутствие слишком, как бы это сказать, расхолаживает, что ли, отряд. Ютаро только что в рот вам не смотрит после первых советов по тактике. Он ничего не делает без вашего одобрения, а это уже не просто скверно…

— Я всё понял, Накадзо-сан, — кивнул я. — Нельзя допустить, чтобы Ютаро-кун постоянно оглядывался на меня в своём командовании отрядом. Я устранюсь от тренировок отряда на некоторое время, тем более, что мне нельзя и близко подходить к доспехам. По крайней мере, пока Рюхэй-сан не проконсультируется с «более знающими людьми», как он сказал. Кроме того, он оставил мне самостоятельное задание, а оно занимает достаточно продолжительное время.

— Отлично, — сказал Накадзо, поднимаясь на ноги. — Я так и передам Ютаро.

Мы покинули его кабинет, и я направился в свою комнату. Делать мне снова оказалось нечего, оставалось лишь выполнить задание Рюхэя. Я устроился прямо на полу, сев по-турецки и опершись спиной на стену. Закрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул, но сосредоточиться не мог. Может загводка была в храмовых курениях, что возжигал Рюхэй, может, в самой обстановке комнаты, предназначенной для медитаций, а может, я слишком испугался слов монаха, и теперь просто не мог заставить себя выпасть из своего тела. Я просидел так с четверть часа, пока не раздался знакомый голос:

— Откройте глаза, Руднев-сан, — произнёс он. — Вы удивительно невнимательны.

По совету невидимого, но уже узнанного человека, я открыл глаза и поднялся на ноги. У окна в моей комнаты стоял Юримару, одетый не в кимоно, а в странный эклектичный костюм из японской и европейской одежды. На подоконнике лежала шляпа с узкими полями.

— Нет, вы каждый раз удивляете меня, Руднев-сан, — рассмеялся седовласый самурай, — каждый раз, — повторил он. — Дважды вы выпадаете из тела, даже не заметив этого. Да ещё делаете это так «громко», что любой обладающий хоть малейшим пониманием о тонком мире. Я просто не мог пропустить такого шанса пообщаться с вами без каких-либо последствий.

— Отчего же вы в первый раз не навестили меня, Юримару-сан, — усмехнулся я, — монаха испугались?

— Этот малец ничего не смог бы противопоставить мне, — отмахнулся тот, — но и в храм Асакуса Канон зайти у меня не получилось бы. Он защищён молитвами и заклинаниями многих поколений буддистов. Честно говоря, я и на сотню тё подойти к нему не могу.

— А театр не так хорошо защищён? — поинтересовался я.

— Хорошо, — ответил Юримару, — но мне удалось просочиться через щели в этом щите, появившиеся из-за вашего выхода из тела. Выскользнуть обратно мне будет сложнее, но и с этим я справлюсь. На крайней случай, позову на помощь Кагэро, вместе прорвёмся.

— Вы хотели поговорить со мной, Юримару-сан, — напомнил я, — о чём же?

— Я не могу следить за вами, Руднев-сан, в театре, — сказал он, — однако вы очень удачно сумели проникнуть в самое сердце нашего врага. Я должен контролировать вас, почти каждый шаг, чтобы вы не наломали дров, и я получил шанс нанести удар Накадзо в самое сердце. Мы будем общаться именно тут, в так называемом тонком мире, где отследить наше общение никто не сможет. — Он прищёлкнул пальцами. — Отлично придумал этот монах, Рюхэй, ты сказал, его зовут… И как я сам не догадался научить тебя медитативным практикам.

— Но вы, скорее всего, ограничены во времени, — предположил я. — Ведь ваше присутствие могут почувствовать — и вам придётся туго.

— Для того, чтобы мне пришлось туго, Накадзо придётся очень постараться, — усмехнулся Юримару. — Но, в общем, вы правы. Мне пора…

Он надел на голову шляпу и направился было к двери, но та неожиданно распахнулась с треском врезавшись в стену. На пороге стояла Алиса Руа, сейчас больше похожая на маленькое солнце. Смотреть на неё было больно — глаза начинали слезиться. Юримару отступил на шаг, прикрыв лицо от её света плечом.

— Ты кто такая?! — воскликнул он.

— Уходи отсюда! — крикнула ему в ответ Алиса. — Уходи! Уходи! Уходи!

— Э, нет, девочка, — покачал головой Юримару. — Я уйду только вместе с тобой. Или хотя бы с твоей силой.

Он выставил руки перед собой, с пальцев его потекли тонкие нити, вроде паутины. Они мгновенно опутали Алису с ног до головы. Её сияние начало меркнуть.

Я не мог допустить этого. Юримару сейчас убивал ребёнка, ослеплённый своей жаждой силы он готов был на всё. Ему и в голову не могло прийти, что смерть ребёнка может снова уронить на меня подозрение. Мало ли кому ещё Алиса успела проговориться насчёт свежей крови на моих руках.

Откуда появилась шашка на моей постели, не знаю до сих пор. Я, не задумываясь над этим, схватил её и вырвал клинок из ножен. По кромке лезвия его как будто стекала тьма. Юримару обернулся ко мне, нахмурился, как-то по-птичьи склонил голову к плечу, вопросительно поглядел на меня.

— Я не дам тебе убить Алису-тян! — выкрикнул я, наступая на него с шашкой.

— Что тебе до этого ребёнка? — удивился Юримару.

— Я против убийства детей, — отрезал я. — Слишком много видел подобного в Гражданскую да и после этого. Допускать убийства детей я не собираюсь.

— Хочешь остановить меня? — усмехнулся Юримару. В руке его чёрные нити слились в меч.

— И остановлю, — кивнул я, отступая на полшага, оставляя нам место для поединка.

— Ты настолько хороший боец? — продолжал издеваться Юримару. — Или так ловко умеешь оперировать тонким миром? Как же ты хочешь остановить меня?

— Не знаю как, — отрезал я, поднимая шашку в оборонительную позицию, — но остановлю.

— Так останови! — воскликнул Юримару и ринулся на меня.

Я парировал его сильный удар, приняв на середину клинка. Юримару не стал пытаться передавить меня, он провёл клинком своего меча по клинку моей шашки, высекая снопы искр. Я отступил в сторону, отбил второй удар, приложив к этому уйму усилий. Третий должен был закончиться для меня плачевно, потому что Юримару опережал меня — его меч уже должен был впиться в мою плоть. Но Юримару остановил его, дав мне столь необходимые для спасения секунды. Я отступил на полшага, ногой зацепив стул и едва не рухнув на спину. Я толчком отшвырнул его, вновь встал в оборонительную позицию. Глядящий мне в глаза Юримару неожиданно подмигнул и снова ринулся в атаку.

Это был весьма странный поединок. Я рубился, как меня учили ещё в Гражданскую. Юримару предпочитал колющие удары, стараясь достать меня концом клинка. Движения его были какими-то змеиными, обманчиво плавными и неторопливыми. Он напоминал кобру, замирающую в стойке с поднятым капюшоном, готовую плюнуть ядом или метнуться к тебе в любую секунду. Вспоминая рассказ Киплинга, я старался держаться как можно ближе к Юримару, чтобы не дать шанса пустить в ход длинный клинок меча. Так мы танцевали по всей комнате, расшвыривая мебель. Я заскочил на кровать — та не выдержала, подломились ножки. Юримару воспользовался этим, вновь почти достал клинком мой бок, и снова сам остановил свою руку. На сей раз он, правда, распорол мне одежду на груди.

Я скатился с кровати, как-то неожиданно оказавшись между Юримару и Алисой. Седовласого самурая и девочку соединяла тонкая чёрная нить, из которой расходилась паутина, опутывавшая её. Недолго думая, я рубанул по этой нити. Юримару и Алису словно какая-то сила расшвыряла в разные стороны. Девочку выкинуло в коридор, даже дверь захлопнулась.

— Ты что творишь?! — вскочил на ноги Юримару. — Я же не собирался убивать тебя, а ты решил воспользоваться моим расположением — и прикончить меня.

Я выразительно кивнул на дверь, за которую выкинуло Алису Руа.

— Я позаботился, — отмахнулся Юримару, — она не войдёт и ничего не услышит. Говори! У тебя минута, после этого я прикончу тебя!

— Алису-тян убивать нельзя, — сказал я. — Это она навела Мидзуру-сан на меня. Невольно. Она сама не понимает, что говорит. Но если она умрёт, на меня первым делом падут подозрения. Марина будет в этом направлении носом землю рыть, и может сложить два и два, а после этого меня уже ничто не спасёт.

Юримару опустил меч, погладил тонкими пальцами подбородок, и неожиданно отсалютовал мне возникшей в левой руке шляпой.

— В этот раз я поверю вам, — сказал он, — но в следующий раз при малейшем подозрении я убью вас. Без зазрения совести.

Он надел шляпу и покинул мою комнату через окно.

Следом кто-то потряс меня за плечо — и я пришёл в себя. Надо мной стояли Накадзо, Ютаро, Алиса и Марина. За плечо меня тряс Накадзо. Я снова испытал странное ощущение — открыл открытые уже глаза. Комната моя ничуть не пострадала от нашей схватки с седовласым самураем в тонком мире.

Я с трудом поднялся на ноги, потёр виски пальцами.

— Что с вами стряслось? — спросил у меня Накадзо, понявший, что теперь со мной можно общаться.

— Я попытался медитировать, — ответил я, — но меня отвлёк странный человек в японской и европейской одежде. Потом ворвалась Алиса-тян и попыталась прогнать его, он опутал её какой-то чёрной паутиной. Вот тогда я понял, что это не реальный мир. Я схватил шашку, которая откуда-то возникла на моей постели. Мы схватились с самураем и мне удалось разрубить нить, связывающую Алису-тян и седовласого. От этого они разлетелись в разные стороны. Алису-тян выкинуло в дверь, седовласого — в окно. Ну, и не прошло и минуты, как вы привели меня в сознание, Накадзо-сан.

— Как выглядел этот седовласый самурай в странной одежде? — быстро спросил Накадзо. Я точно описал ему Юримару. — Это был он, — вздохнул Накадзо. — Он нашёл нас. Теперь надо готовиться к нападению.

— Я так понял, — сказал я, — что медитировать в театре мне больше не стоит.

— Ни в театре, ни где бы то ни было ещё, — ответил Накадзо, — пока Рюхэй-сан не проконсультируется со своими знающими людьми.

— С тобой чрезвычайно много хлопот, Руднев-сан, — бросила мне Марина. — И пока их намного больше, чем пользы от тебя.

— Сделай милость, — сказал я ей по-русски, — пристрели меня, коли я тебе так не нравлюсь. Только избавь меня от своего ехидства. Мне его ещё в гимназии хватило за глаза.

— Могли бы вы говорить по-японски, — грозно глянул на меня Накадзо.

— Это было личное, Накадзо-сан, — поклонился я. — Я прошу прощения, но мне бы не хотелось, чтобы это узнали другие.

— Личные вопросы, Руднев-сан, — холодно произнёс Накадзо, — решайте в личном порядке.

— Я ещё раз прошу прощения, — снова поклонился я.

— Оставим Руднева-сан, — сказал Накадзо. — Ему надо побыть одному, собраться с мыслями.

Я попрощался со всеми, и как только за Ютаро, шедшим последним, закрылась дверь, я почувствовал, как сильно устал за то время, что провёл в тонком мире. Я разделся и плюхнулся на кровать. И почти сразу же заснул. Снился мне Юримару, щурящийся на солнце с лицом Алисы. Он пытался сплести паутину из чёрных нитей, я рубил эти нити, и Юримару отмахивался от меня мечом. Не смотря на столь странные сны, проснулся я вполне хорошо отдохнувшим.

Выбрался из постели, подошёл к окну. Оказалось, что уже снова утро. Окна у меня выходили на восток. Потянувшись, я отправился умываться и на завтрак. Вот только, что делать после него, я слабо представлял.

К завтраку я опоздал почти намерено. Лишний раз разговаривать с Ютаро мне не хотелось. Когда я подошёл к столу, все уже вставали из-за него. Ютаро хотел было снова обратиться ко мне с какими-то вопросами по тактике, но Накадзо поторопил его. Я быстро поел и от нечего делать отправился гулять по театру. Забрёл за кулисы и обнаружил, что в зале кто-то сидит. На первом ряду, в «режиссёрском» кресле. Его все называли так, потому что во время всех репетиций в нём сидела режиссёр Акамицу. Я вышел из-за кулис и спустился в зрительный зал. В «режиссёрском» кресле сидела сама Акамицу, она молча смотрела на сцену, вертя в руках блокнот, в котором обычно делала заметки во время репетиций.

— Что вы тут делаете, Руднев-сан? — спросила она у меня.

— Делать нечего, — пожал я плечами, — вот и брожу по театру.

— А как же подпольные дела? — усмехнулась Акамицу. — Вы разве не участвуете в них?

— Я не понимаю о чём вы. — Я вполоборота сел в соседнее кресло.

— Оставьте, Руднев-сан, — отмахнулась режиссёр, — считаете, я не в курсе всего происходящего в театре? После смерти Мидзуру-сан я взяла на себя её обязанности.

— Я отстранён от подпольных дел, Акамицу-сан, — сказал я. — Ютаро-кун стал слишком полагаться на мои советы.

— Да, это скверное дело, — согласилась Акамицу. — Ютаро-кун молодой и неопытный командир, он на вас едва ли не рот раскрыв смотрит. Ведь вы едва ли не единственный офицер с реальным боевым опытом использования мехов. Ютаро-кун приходится все решения искать самому, так сказать, методом проб и ошибок. А ведь в реальном бою каждая ошибка привела бы к гибели пилота.

— И я и Накадзо-сан отлично понимаем это, — ответил я, — именно потому я и не принимаю участия в тренировках в качестве наблюдателя. Я ведь был командиром невысокого ранга. Больше привык подчиняться приказам, чем командовать.

— Быть может, Руднев-сан, вы мне поможете, — сказала, скорее чтобы сменить тему, Акамицу.

— Чем же? — удивился я.

— У нас, конечно, траур по Мидзуру-сан, — издалека начала режиссёр, — но если мы не выпустим спектакль к Новому году, на репутации театра можно ставить крест. Слишком долгий простой очень сильно повредит нам, но все слишком увлеклись подпольными делами с полного одобрения Накадзо-тайса. Я пыталась с ним поговорить, но он только отмахивается от моих слов.

— Но от меня вы чего хотите, Акамицу-сан? — спросил я.

— Во-первых: смерть Мидзуру-сан ударила и по мне, и довольно сильно, — снова подошла издалека Акамицу, я начал уставать от этого. — Я ведь по образованию театральный режиссёр, за границей училась. Меня Мидзуру-сан и пригласила в театр, да и учиться я не без её и Накадзо-сан помощи никогда бы не смогла уехать. И теперь вот в голове совершенно нет мыслей насчёт нового спектакля. Он обязательно должен быть на иностранной основе, но больше никаких мыслей по этому поводу нет. — Она откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. — Надо чтобы основа обязательно была западной. К тому же, в спектакле должно быть несколько ярких персонажей, но не было много ключевых ролей второго плана, и все они просто обязаны быть молоды. Эти три пункта Накадзо-сан поставил во главу угла при выборе спектаклей для нашего репертуара.

— Мне понятно откуда такое количество ролей в предполагаемом спектакле, — произнёс я. — Я помню, как в «Ромео и Джульетте» пришлось сократить изрядную часть сцен, но и без того на сцену вышли все, кроме Дороши-кун и Накадзо-сан. Хотя я до сих пор считаю, что из него вышел бы куда лучший Капулетти, чем я.

— Ютаро-кун, — усмехнулась Акамицу, — говорил мне тоже самое относительно своей роли.

— Конечно, — согласился я. — Мне хотя бы тридцать лет, а в его нежном возрасте играть престарелого Монтекки совсем уж тяжко. Однако, возвращаясь к теме основ театра, мне не очень понятно, почему основа должна быть западной? Да и подбор актёров, вернее актрис, меня очень сильно удивляет.

— Вот с этим-то, как раз, всё очень просто, — рассмеялась Акамицу. — Насчёт репертуара, вспомните название театра. Нам родные темы не подходят никак. А по поводу актрис спросите у Накадзо-тайса, почему он набрал во второй отряд исключительно девушек, лишь недавно разбавив их Ютаро-кун и вами. Но труппа была укомплектована бойцами отряда в целях их эмоциональной разрядки, кажется, так это было сформулировано в официальных документах. Расспросите Накадзо-тайса о судьбе первого отряда. Она была печальна ещё и из-за того, что они проводили очень много времени в тесном общении с кристаллами духа. В них скапливались эмоции, как хорошие, так и плохие, а выхода не находили. Отсюда — неврозы, депрессии и вплоть до безумия. Потому отряд и вынуждены были распустить. Вот для того, чтобы не допустить этого, Накадзо-тайса и решился на такой вот эксперимент с театром.

Акамицу откинулась в кресле, закинув руки за голову.

— А вообще, хватит уже мешать мне думать, — сказала она мне, глубокомысленно уставясь в темноту под потолком. — К концу осени мы уже должны приступить к репетициям, но я уже говорила, что ни одной мысли в голове нет.

— Вы ставили, когда-нибудь русскую классику? — спросил я у неё. — Того же Чехова, Островского, — бросил я наугад, — или Горького, последний, кстати, очень популярен сейчас у меня на родине.

— Интересная мысль, — щёлкнула пальцами Акамицу, — а ведь, действительно, ничего такого у нас ещё не ставили! Вы, как я вижу, завзятый театрал, что вы можете предложить из пьес ваших драматургов.

— Да тут подходит почти любая их драма или комедия, — пожал я плечами, — они подходят под критерии Накадзо-сан. Персонажей намного меньше, чем у того же Шекспира, несколько основных и эпизодические. Второстепенных почти что и нет. Что до возраста, с этим тоже вроде всё нормально. Можно подобрать такую пьесу, где стариков нет вовсе.

— Предложите-ка мне несколько вариантов, Руднев-сан, — мгновенно ожила Акамицу, глаза дамы — режиссёра загорелись, как на особенно удачных репетициях, — а я поищу тексты на японском и выберу следующий спектакль. Обещаю вам в нём роль!

Некоторое время мы обсуждали разные варианты, а когда Акамицу определилась с несколькими вариантами будущих спектаклей, с чувством выполненного долга мы вместе покинули тёмный зрительный зал.

И на следующее утро режиссёр уже ходила с толстой сумкой с книгами Островского и Чехова. Горького, как пролетарского писателя Акамицу решила всё же не брать.

— Мы, конечно, практически авангардный театр по нашим меркам, — сказала она прошлым вечером, — но не настолько. Спектакль по Горькому может вызвать слишком большой резонанс, а мы театр со сложившейся репутацией и скандалы нам ни к чему.

Без Руднева тренировки пошли тяжелее, но Ютаро стал ловить себя на том, что начинает уверенней командовать отрядом. Ведь за то короткое время, что Руднев был в отряде, юноша привык почти каждое своё действие подвергать жесткому анализу на предмет — поступил бы так Руднев или нет. Да и не было у Ютаро уже времени для того, чтобы много думать во время тренировок.

Накадзо постоянно наращивал темп и продолжительность тренировок. Теперь против отряда сражались только «Биг папасы» новой модели, и как только «Труппе» удавалось справиться с предложенным количеством, Накадзо тут же увеличивал его. Они буквально вываливались из тренировочных доспехов.

— Вы не боитесь загнать отряд? — спросила у Накадзо Дороши, привычно сидевшая за пультом. — Тренировок в таком диком темпе бойцы могут просто не выдержать.

— Вы ещё очень юны, Дороши-кун, — сказал тот в ответ, — и не знаете, что такое настоящая война. Она выматывает намного сильней любых тренировок. Бывает, что сутками нет времени ни на еду, ни на сон.

— Но это не повод загонять команду сейчас, в мирное время, — настаивала Дороши.

— Время сейчас, Дороши-кун, весьма относительно мирное, — покачал головой Накадзо. — Враг наш силён и, как мы убедились недавно, может в любой момент нанести нам удар в самое сердце. Мы должны готовиться к более масштабной атаке на театр со стороны Юримару.

— Вот только если все бойцы отряда будут вымотаны, — продолжала настаивать Дороши, — они не смогут дать достойного отпора Юримару.

Накадзо посмотрел на Ютаро, который, наплевав на всё, уселся, опершись о бок тренировочного доспеха. Левой рукой он всё пытался нашарить верхнюю пуговицу мундира, даже не отдавая себе отчёта в том, что она уже расстёгнута. В таком состоянии он не то, что командовать, воевать нормально не сможет. И остальные бойцы отряда выглядели и чувствовали себя не лучше. Напади Юримару прямо сейчас, сражаться с его мехами мог бы только Руднев, да и тот вряд ли.

С этого момента Накадзо сократил время тренировок едва ли не вдвое. Зато резко взвинтил их темп. Бойцы «Труппы» всё также выползали из тренировочных доспехов выжатыми, как лимоны, зато времени на отдых у них стало много больше. И уже очень скоро Дороши с гордостью положила на стол Накадзо доклад с результатами последних боёв.

— Итак, — резюмировал Накадзо прочитанный доклад, — можно сказать, не дополнительные тренировки, а более продолжительный отдых дал лучшие результаты. Но и отдыхом увлекаться не стоит.