Шпионаж во время войны

Предисловие

Вероятно, никогда еще столько не говорили о войне, как теперь. В разговорах все сходятся на том, что если бич войны снова поразит Европу, то на этот раз война будет «всеобъемлющей» («тотальной»). Это значит, что в борьбе будут участвовать не только люди, способные носить оружие, но будут мобилизованы и все ресурсы нации, в то время как авиация поставит самые отдаленные районы под угрозу разрушения и смерти.

Наряду с открытым нападением на врага, в широких масштабах развернется и так называемая «другая война» — война секретная и также «всеобъемлющая», в задачу которой войдут деморализация противника, восстановление против него широкого общественного мнения (пропаганда), стремление узнать его планы и намерения (шпионаж), препятствование снабжению (диверсии в тылу) и даже распространение различными способами всякого рода заболеваний.

Эта книга, для которой по просьбе г. Луи Ривьера я имею честь писать предисловие, заставляет поразмыслить о многом. Несколько лет назад, давая оценку вышедшей в то время аналогичной книге того же автора, старшина присяжных поверенных Парижа, Анри Робер, отметил, что «подобные книги, разъясняя факты минувшего, дают читателю возможность до некоторой степени проникнуть в тайны будущего». То же самое можно сказать и о настоящей работе Лун Ривьера. На ее страницах освещается тайная организация политической войны, пропаганды, шпионажа, экономической борьбы и, наконец, организация вредительства и диверсий.

Это не произведение теоретика или романиста. Луи Ривьер, во-первых, юрист с большой эрудицией, автор значительных работ по истории, праву и путешествиям; во-вторых, лейтенант и капитан альпийских стрелков, впоследствии командир батальона, который после трех лет войны, проведенных на фронте, и двух серьезных ранений оставался вплоть до заключения мира в службе шифра. Узнав во всех деталях фронтовую войну, он имел привилегию в равной степени узнать и войну секретную.

Хотя различные достижения науки и техники предоставили воюющим много новых средств, но некоторые из них имеют и свои слабые стороны. Радиоволны, например, становятся достоянием всех тех, кто может их принять и понять. Поэтому в войну 1914–1918 гг. была создана целая новая служба — подслушивания и расшифровки радиопередач, которая работала неплохо. Она позволила перехватить большинство телеграмм неприятельских правительств и их штабов, равно как и нейтральных стран. Благодаря ей мы сумели вовремя предотвратить немало ударов, расстроить множество интриг, спасти много жизнен. Поэтому эта служба занимает значительное место в организации обороны Франции. Важно не потерять приобретенный во время войны опыт в области расшифровки. Что касается службы подслушивания, то она является базой всякой системы защиты против скрытой войны. Ее организации уже в мирное время надо посвятить должное внимание. Правда, в начале любого конфликта сообразительный противник постарается сделать своего соперника глухим путем массового уничтожения его станций подслушивания. Поэтому оборона этих станций должна быть осуществлена самыми современными способами с тем, чтобы они были защищены от самых мощных воздушных атак.

Тема, трактуемая в книге Луи Ривьера, была уже затронута в прессе, в специальных работах или мемуарах. Затрагивая ее еще раз, автор излагает не все, что знает, а лишь то, о чем можно говорить.

Генерал Вейган.

Вступление

Война 1914–1918 гг. не ограничивалась борьбой на полях сражений. Иным, но столь же действительным оружием велось и другое наступление. Со стороны немцев оно выражалось в попытках парализовать противника, окружая его сетью всевозможных махинаций и интриг, часть которых оставалась в рамках правил ведения войны, другая же состояла из целого ряда уголовных преступлений. Большей частью нам удавалось отражать удары, потому что мы знали, когда и как они должны были быть нанесены. Каким образом мы могли знать об этом? — Может быть, наступит день, когда кто-нибудь получит право ответить на этот вопрос, сегодня же автор этих строк ограничится лишь описанием фактов, не изменяя и не прикрашивая их.

Действие происходит в Мадриде и Берлине. В главных ролях выступают: в Берлине — Вильгельмштрассе[11], генеральный штаб и адмиралтейство. В Мадриде — официальные представители германской империи — посол, военный атташе и морской атташе. Что представляли собой эти лица?

Во главе германского посольства стоял князь Ратибор — большое имя и незначительная личность, чей бледный силуэт совершенно заслонялся сильной фигурой военного атташе, майора фон Калле, являвшегося настоящим главой германского центра в Мадриде. Его авторитет распространялся не только на военную, но и на дипломатическую область. Он этого не скрывал, а при случае и выставлял напоказ то доверие и особую благосклонность, которую выказывал по отношению к нему Альфонс XIII[12]. В целях использования этого положения, он просил Берлин давать соответствующие инструкции Ратибору, чтобы этот последний сообщал ему сведения о вопросах, которые можно было бы с наибольшей пользой затронуть при каждом свидании с королем.

Мы можем, следовательно, положиться на утверждение по этому вопросу австрийского посла в Мадриде, князя Фюрстенберга, по словам которого, настоящим главой германского посольства в Мадриде был не Ратибор, а военный атташе, майор фон Калле. Последний сумел установить исключительные отношения с королем, а также и благодаря своему умению представлять королю регулярно доставляемые из Берлина отчеты о политическом и военном положении в соответствии с указаниями германского генерального штаба.

«Тот факт, — добавляет Фюрстенберг, — что с самого начала войны Калле виделся с королем почти каждую неделю, доказывает, что все политические дела прошли через его руки; поэтому испанские министры и общественное мнение привыкли видеть в нем настоящего представителя и защитника германских интересов».

Тот же автор утверждает, что фон Калле, сделавшись близким советником и информатором короля, стал считать себя как бы арбитром испанской политики.

Таков был военный атташе. Что касается морского атташе, то с сентября 1916 г. эту должность занимал племянник генерала Людендорфа — капитан 2-го ранга фон Крон. Если фон Калле своей ловкостью и житейской сноровкой сумел приобрести благосклонность Альфонса XIII, то последний никогда не испытывал симпатии к фон Крону. По поводу одного из своих свиданий с королем морской атташе доносил в Берлин, что нужно применять некоторую осторожность в выборе информации, даваемой его величеству, и не говорить слишком много, а главное — на вопросы короля отвечать только устно; если же он потребует документов, то ограничиваться лишь их показом.

Таковы были главари. Их помощниками в секретной работе являлись многочисленные агенты, разбросанные не только в Испании, но даже и за ее пределами[13]. Чтобы познакомиться с деятельностью этого центра, мы излагаем ее в пяти главах, посвященных политической деятельности, пропаганде, шпионажу, экономической деятельности и, наконец, наименее известной, но наиболее характерной части — службе «S» (саботаж и разрушения). Последняя глава говорит о бюджете рассматриваемых предприятий. Не стремясь ни к полемике, ни к романическим отклонениям, а описывая лишь факты, мы будем сдержанны в комментариях и постараемся как можно больше стушеваться перед действующими лицами.

Глава 1. Политическая деятельность

С самого начала войны Германия вмешивалась во внутренние дела Испании, стараясь направлять и использовать их в выгодную для себя сторону.

Из числа испанских политических деятелей всегда был ненавистен Германии граф Романонес. Сторонник Антанты и в частности Франции, этот государственный деятель во всех обстоятельствах своей общественной жизни выказывал такую возвышенность характера, которая плохо вязалась с германскими интригами. Поэтому, когда он пришел к власти в 1916 г., Ратибор старался организовать демонстрацию «высокого стиля» с лозунгом о нейтралитете и испросил у Берлина разрешения вызвать его падение «любыми способами». Со своей стороны, Калле верил в успех этого дела лишь при условии, если посол немедленно получит полномочия опрокинуть кабинет.

Падение премьер-министра было встречено в Германии с радостью; впоследствии Ратибор получил инструкции препятствовать вторичному приходу Романонеса к власти, который рассматривался бы Германией как отказ Испании от нейтралитета.

Однако наряду с этим немцы не теряли надежды перетянуть противника на свою сторону с помощью испытанных аргументов: когда в ноябре 1918 г. бывший председатель совета министров принял в кабинете маркиза Альгуцемаса (Гарсиа Прието) портфель министра иностранных дел, мичман Стеффан[14] подал мысль повлиять на испанских политических деятелей вроде Романонеса, заинтересовывая их в делах. Это предложение, однако, не имело последствий.

На Дато[15], так же как и на Романонеса, немцы смотрели не очень дружелюбно. По мнению Ратибора, он вместе с Киньонесом де Леоном, послом Испании в Париже, шталмейстером маркизом де Виана и другими образовал группу, поставившую себе целью толкнуть короля на разрыв с Германией. Поэтому посол держался того мнения, что следует вызвать конфликт между этими лицами и германофильскими элементами и «беспрерывно разжигать трения, существующие между Мора[16] и группой Дато — Романонеса».

Но хотя Мора в течение долгого времени пользовался симпатиями Германии, тем не менее, в связи с делом о возмещении потопленного испанского тоннажа[17] Ратибор с сожалением констатировал, что он уже перестал быть тем человеком с железной волей, которым был раньше. Он считал, что Мора находится в полной зависимости от министра иностранных дел (Дато) и графа Романонеса.

Помимо министерства, Германия искала поддержки и в лагере оппозиции. В частности, она нашла ее у карлистов. В 1917 г., принимая во внимание возможность разрыва с Испанией, фон Крон считал возможным в случае объявления войны опереться на эту партию. Со своей стороны, Калле вошел в сношения с руководителями карлистов, которые, учитывая эту возможность, могли располагать 150 000 человек. Ратибор же главным образом состоял в сношениях с Лоренцом. В 1917 г. его предложение использовать карлистов, чтобы попытаться помешать идущим из Америки во Францию транспортам проходить через Испанию, принимается Берлином.

Имя Лоренца произносится еще раз в связи с затруднительностью вопроса о наложении ареста на германские суда Одно время арест казался неизбежным, но дело было улажено к удовлетворению Германии. Вероятно, о Лоренце и его сторонниках думает Ратибор, когда констатирует, что если ему удалось добиться отказа испанского правительства от проведения в жизнь своих угроз, формулированных в ноте, посланной в Берлин, то это отчасти благодаря примирительной позиции имперского правительства, а также и его испанским политическим друзьям, — в особенности тем, которые действовали так решительно, чтобы расстроить интриги и добиться поворота в его пользу.

Отметим мимоходом, что внутри партии произошел раскол на союзников Германии и сторонников Антанты. Ратибор получил инструкции из Берлина, в которых говорилось, что «надо категорически предложить Дону Хаиме[18] сообразоваться с мнением большинства», иначе он утратит звание претендента.

Для достижения своих целей Германия не должна была оставаться равнодушной к выборам в кортесы[19]. Дабы повлиять «в лучшем направлении» на выборы 1917 г., она предоставила Ратибору кредит до 5 млн. песет. В марте 1918 г. Ратибор представил, отчет об использовании из этой суммы 1 044 694 песет.

Австрия выделила для той же цели 100 тыс. песет. По признанию князя Фюрстенберга, результаты выборов в кортесы могли считаться с австрийской точки зрения удовлетворительными. Депутаты, в которых он был особенно заинтересован, были все избраны, в числе 5–6; он видел в них верных друзей, которые находились бы в его распоряжении, если бы пришло время действовать.

Кроме политических партий, Германия искала опоры и в военных кругах, державшихся германского направления. Калле даже «возлагал большие надежды на военщину» («traineurs de sabre»), среди которой он намеревался усилить пропаганду. Его действия большей частью распространялись на офицерские хунты (комитеты), чьи позиции показались настолько угрожающими испанскому правительству, что оно стремилось их распустить или, по крайней мере, преобразовать. Посланник имел в этих хунтах свое доверенное лицо, которому передал директиву: препятствовать махинациям Антанты и высадке американских войск в Португалии, — чему испанские офицеры готовы были содействовать.

После падения министерства Дато (ноябрь 1918 г.) Ратибор установил с хунтами еще более прочный контакт, так как считал, что они представляли собой превалирующий элемент в испанской политике. Поэтому мы видим, что он усиливает хлопоты как раз в тот момент, когда опасается и старается не допустить ареста немецких судов.

Калле, менее доверявший действенности этого сотрудничества, все же допускал возможность отстаивания германской политики хунтами и их прессой. Он, однако, опасался, что правительство изменит свое отношение, если офицеры, уже ослабленные разладом, не добьются смены кабинета. Офицерские хунты, впрочем, не являлись единственным рычагом, находившимся в руках представителей Германии. Мы видим фон Крона поддерживавшим сношения с рабочим союзом в целях подвергнуть своему влиянию испанских моряков и проникнуть в среду шахтеров медных рудников Рио-Тинто.

Значение последнего акта вытекает из того, что когда тот же фон Крон стоял перед задачей новой провокации на рудниках, стоимость которой, по его предположению, должна была равняться приблизительно одному миллиону песет, Берлин, признавая это дело «очень желательным», в то же время уклонялся от дачи формального приказания. В этом сказывалась его политика: давать возможность работать своим агентам, но самому не ввязываться в их дела, чтобы в случае неудачи иметь возможность от них отречься.

Все же ко времени объявления подводной войны фон Крону было предписано не отступать ни перед какими затратами и сделать так, чтобы моряки отказались от плавания в запрещенной зоне. Адмиралтейство, давшее ему эти инструкции, ввиду поднявшейся по этому поводу кампании в печати, ставит его в известность, что все расходы берет на себя. Оно одобряет также проект морского атташе о провоцировании стачки среди служащих радиотелеграфа для того, чтобы помешать пароходам выходить в море. Со своей стороны, Ратибор подготовляет провокационные действия среди экипажей пароходов.

Надо ли после этого удивляться тому, что фон Крон прислушивался к началу переговоров, касавшихся возможной поддержки со стороны Германии военного переворота; после событий в августе 1917 г. Калле констатировал, что события были чрезвычайно благоприятны для Германии.

Следовательно, для того чтобы найти подстрекателей этих волнений, достаточно принять во внимание это признание.

Чтобы покончить с этим, отметим, что форма, если не сущность, германских действий в Испании и Португалии во время войны колебалась в соответствии с положением на фронте. Воинственные и вызывающие в случае успеха на стороне Центральных держав, они делались более сдержанными и скромными, если успех переходил на сторону союзников.

Кроме Пиренейского полуострова, деятельность германских представителей в Испании распространялась и на Марокко, где ставилась целью организация восстания туземцев во французской зоне.

В Марокко каждый немец мог быть рассматриваем как агент, задача которого главным образом состояла в распространении воззваний на арабском языке, призывавших к восстанию. Нам известны руководители этого дела. Сначала Герман Бартельс, дезертир иностранного легиона, советник и лейтенант главного противника французов Абдель-Малека. Согласие, однако, недолго царило между этими людьми.

Поссорившись с Малеком и начав работать самостоятельно, Бартельс был заменен в феврале 1918 г. немцем доктором Кюнелем, который испанцам был известен под именем Хосе Мори, якобы подданного колумбийской республики. Хосе Мори был открыт кредит в 500 000 песет, для того чтобы сколотить отряд в 500 человек. Мы уже не говорим о статистах и официальных личностях, вроде консула в Тетуанс доктора Цехлина, которого испанские власти, считая нежелательным для себя элементом, потребовали отозвать.

Эти агенты служили посредниками между Мадридом (Калле) и подкупленными Германией арабскими начальниками. Например, Малек получал ежегодно 300 тыс. песет; почетный претендент Эль-Гибба, не имея ежегодного пособия, не мог считать себя обиженным, так как в июле 1917 г. за нейтрализацию переговоров с Францией получил субсидию в 1 млн. песет. Такой же доход имел Райзули, сделавшийся при поддержке немцев шерифом и кормившийся в двух стойлах — германском и испанском. Перед все увеличивающимися требованиями этих союзников фон Крон в 1917 г. должен был констатировать, что «ислам поднялся в цене».

В числе подкупленных немцами марокканских вождей был и экс-султан Мулай-Гафид, который, скрывшись в Испанию после своего отречения, имел долю в благодеяниях Германии и потребовал 75 тыс. песет в месяц на поддержание своей верности, которая прекратится, если пособие окажется ниже 50 тыс. песет. Считая, что для организации всеобщего мятежа было необходимо возвращение в Марокко бывшего монарха, Калле уже в 1915 г. проектировал доставить его в Марокко либо морем на подводной лодке, либо по воздуху — на аэроплане. Нам неизвестно, имела ли место увертка со стороны Мулай-Гафида или робость со стороны Германии, но эта поездка не состоялась.

В 1916 г. бывший султан Марокко, благодаря хлопотам Ратибора, не был выслан из Испании, где его считали нежелательным, но просто сослан в небольшой провинциальный городок Эскуриал. Там он был изображен как переносящий с достойным терпением «чересчур строгий» надзор, которому подвергался.

Причину благожелательности Германии в отношении своего протеже нам вскрывает сам Ратибор: «Если он будет думать, что им не интересуются, то может стать стеснительным». Впрочем, Берлин уклонялся от чести видеть его у себя и даже не думал признать его султаном, что не мешало в дальнейшем Мулай-Гафиду слать в письме, «написанном по-немецки», пожелания успеха Вильгельму II.

После заключения перемирия Ратибор, которому показалось, что его протеже ищет путей к сближению с Францией, констатировал, что его требования увеличиваются изо дня в день и предложил прекратить выдачу субсидий. Берлин предписал продолжать ее до заключения мира.

Клиенты Германии в Марокко, кроме денег, хотели еще иметь «порох и пули». В декабре 1916 г. была организована экспедиция для снабжения претендента Эль-Гибба. Начальник экспедиции — некий капитан Пребстер — вместе с унтер-офицером Фрюбейсом и турецким офицером Гери-беем приехали на подводной лодке и высадились на побережье Сузы у устья р. Драх, на границе французской зоны в Тунисе и испанской территории Рио-де-Оро. Но экспедицию постигла неудача: шлюпка, перевозившая их на берег, опрокинулась, и все боеприпасы пошли ко дну. Задержанные туземцами Пребстер и его компаньоны были переданы в руки испанских властей. Последние отправили их на Азорские острова, где их приключения кончились интернированием.

Как и Эль-Гибба, Райзули рассчитывает на сотрудничество Германии. В 1918 г. последняя дает ему знать, что в настоящее время она не имеет возможности послать ружья, пушки и боевые припасы для его операций во французской зоне, но что при первом же удобном случае это будет сделано. Действительно, в 1919 г. испанской полицией были задержаны три немца, направлявшиеся из Барселоны в Марокко через Алжезирас. Их задержали в порту вместе с оружием и боевыми припасами, которые они готовились переправить через пролив.

Заключение перемирия, совпавшее с вторичным приходом к власти Романонеса, явилось сигналом провала германской политики в Марокко. Попавший в руки испанцев Бартельс, вместе со своими легионерами и некоторым числом арабов, был интернирован в Мелилье. Впоследствии его перевели в Гренаду, откуда он бежал. Шестерых его соотечественников отправили в Испанию. Во всех этих фактах Ратибор с грустью увидел начало полного изгнания немцев из испанской зоны в Марокко.

Но и без того уже большая часть последних намеревалась распродать свое имущество или начать его эвакуацию, чтобы покинуть страну, в которой, не имея никакой защиты, немцы подвергались всякого рода враждебным интригам. Покинутый частью своего отряда и оставшись без боевых припасов и денег, верный союзник Малек подумывал уже о бегстве на испанскую территорию. Калле выплатил ему последнюю субсидию в 200 тыс. песет, предназначавшуюся для роспуска остатков его войска. После этого, не имея больше возможности снабжать его помощью или советами, Калле бросил его на произвол судьбы.

Таким образом, Калле получил приказание остановить все дело, отозвать своих агентов и прекратить расходы. События самым решительным образом опровергли оптимистические предположения фон Крона, который в 1915 г. усматривал большие шансы на успех дела. Осуществление этих шансов стоило Германии в 2-месячный период, с 17 мая по 15 июля 1918 г., кругленькой суммы в 1 329 000 песет.

Опять-таки из Испании германская активность распространилась на Европу и заморские страны. В Португалии Калле, опираясь на монархистов, старался создать постоянное напряжение в стране для того, чтобы помешать ей деятельно поддерживать Антанту. Он хвастался тем, что поддерживал президента Паэса[20], который, по его словам, был враждебен Англии. Таким образом, цель германских агентов — разжечь смуту в стране, без сомнения, должна была помешать посылке во Францию португальских подкреплений.

Мы знаем, что в этом отношении Калле оказался плохим пророком. Что касается двойной игры Берлина, то она видна из того, что военному атташе рекомендовалось не брать обязательств перед монархистами, дабы оставить Германии возможность после заключения мира стяжать себе часть португальских колоний.

Кроме Европы, агенты германского центра в Мадриде работали в обеих Америках. Там были так называемые доверенные лица и осведомители, вербуемые на месте среди населения. Они получали из Мадрида инструкции.

В сущности, эти люди являлись, главным образом, агентами по саботажу и диверсиям, задачами которых было: поджигать заводы и склады, взрывать суда с помощью адских машин, отравлять консервы, хлеб и скот, который должен был быть погружен на пароходы Антанты.

В то же время их деятельность распространялась и на область политики. В Калифорнии были произведены попытки провоцирования трений между Америкой и Японией.

Мексика представляла собой область, где хозяйничал один из вышеупомянутых «доверенных лиц» Калле — агент Дельмар, который в продолжение ряда лет через посредничество Калле просил у Берлина посылки оружия, боевых припасов и денег президенту Карранса для поддержания борьбы против его политических противников, в особенности против генерала Диаса и Соединенных Штатов. Дельмар порицал медлительность генерального штаба, равно как и министерства иностранных дел, так как они не особенно торопились с ответом. Одновременно поднималась речь о займе в размере 100 млн. Через некоторое время эта цифра упала до 20, а потом и до 10 млн. В апреле 1918 г. был поставлен вопрос о союзничестве Германии и Мексики в случае нападения на эту страну Соединенных Штатов. Для этой цели в мексиканских водах в кратчайший срок должна была быть оборудована база для подводных лодок. Но так как события не развивались в сторону, желательную для немцев, то Дельмар в июле того же года хотел «принести Мексику в жертву и спровоцировать войну между нею и Соединенными Штатами». Этот честолюбивый проект был отклонен Берлином, считавшим, что Мексика, конечно, не сможет в случае войны с Соединенными Штатами ни оказать последним деятельное сопротивление, ни облегчить в достаточной мере положение Германии на Западном фронте. Вскоре после этого перестали говорить и о финансовой помощи Мексике; обещанные 10 млн. улетучиваются. Несмотря на тревожные крики Ратибора, Германия отказалась воспользоваться Мексикой. Ее посол в Мексике ограничился в дальнейшем лишь пропагандой нейтралитета.

Если мы обратимся теперь к Южной Америке, то в Аргентине встретим другое доверенное лицо. В дальнейшем мы увидим, что его специальность — отравлять мулов, предназначенных для английской армии, с помощью бактериологических препаратов, приготовленных его коллегой, доктором Германном. Впоследствии он входит в сношения с ирландскими синфейнерами, отчасти прямым путем, отчасти через посредство Северной Америки. Кроме ежемесячного жалованья — около 10 тыс. песет, — генеральный штаб выдает ему в 1918 г. сумму в 10 тыс. песет для стимулирования проектируемой аргентинскими студентами демонстрации против Англии. Ратибор, со своей стороны, подкупил в Мадриде одного аргентинского политического деятеля и передал ему 35 тыс. песет для создания журнала, — конечно, благоприятного для германских интересов.

Наконец, Калле передал Берлину предложение о включении Колумбии в территориальную компетенцию доверенного лица в Мексике.

Приведенные выше факты обращают на себя внимание тем, что Берлин, давая своим заграничным агентам полную свободу в их диверсионных предприятиях, в то же время бдительно контролирует их в политических вопросах, сдерживает полеты их фантазии и возвращает к реальности. Мы видим, например, что генеральный штаб отказался следовать тем путем, который был ему предложен его агентом в Мексике.

Он остается глухим также и к переданному через Калле предложению генерала Жубера, бывшего участника войны в Трансваале, об одновременной организации бунта в Южной Африке и Индии. Хотя министерство иностранных дел и предписывало позднее Ратибору поддерживать контакт с начальником буров Марицем, но все же предложение Ратибора разжечь восстание против Англии было встречено им чрезвычайно уклончиво.

Еще меньше успеха имел другой агент — доктор Германн, предлагавший план относительно Дальнего Востока. План этот таков: в Индии — общее восстание; в Китае — сепаратистское движение в Юнани, в Японии — провокация разрыва с Англией. Для выполнения этой программы Германн просил безделицу: 20 млн. долларов, в чем Берлин поспешил ему отказать, в особенности для Индии, где он считал лучшим придерживаться прогерманской пропаганды, способствовать возникновению союза индусских штатов и препятствовать доставке военных материалов в Англию. В Китае ничего нельзя было сделать, что же касается японцев, то они были вольны действовать за свой страх и риск, не затрагивая интересов Германии.

Подобный же ответ был дан в 1918 г. и на предложение, переданное через агента Арнольда, — послать в Китай экспедицию. Генеральный штаб полагал, что из этого ничего не выйдет. Наконец, он отнесся очень сдержанно к проекту посылки одного из турецких офицеров — Азиз-Али — к племенам Геджаса.

Глава 2. Пропаганда

Мы не располагаем большим количеством сведений о германской пропаганде в начале войны. Мы знаем только, что она находилась в подчинении особой службы при германском посольстве в Мадриде, — службы, в которой военный атташе сотрудничал по мере возможности в вопросах своей компетенции. Этот факт нас не удивляет, принимая во внимание те отношения, которые имелись у посольства с верхушкой испанской армии и с военной прессой, в частности с «Мадридским военным корреспондентом».

Еще в 1915 г. Калле, в постоянной погоне за увеличением круга своих полномочий, осведомлял Берлин, что, ввиду деятельности агентов Антанты, становится необходимым широко развернуть работу контрпропаганды. Но лишь в 1917 г., после повторных просьб, генеральный штаб и адмиралтейство согласились прикрепить пропаганду к отделу контрразведки и доверить руководство Калле, дав ему в помощники доктора Цехлина, бывшего германского консула в Тетуане, который из-за своих интриг был отозван по настоянию испанского правительства. Все же автономия новой службы не являлась полной. По-видимому, Вильгельмштрассе с трудом соглашалось на это. Ставя Ратибора в известность о происшедшем изменении, Вильгельмштрассе разъясняет, что военный атташе должен хранить тесный контакт с посольством как для того, чтобы согласовывать свои действия с послом, так и для информации последнего о всех текущих делах, причем в важных случаях следует спрашивать у посла предварительного согласия.

Имея все денежные средства у себя в посольстве, Ратибор никогда не переставал быть хозяином кассы, и когда Калле просил кредита в 25 тыс. песет, генеральный штаб отвечал, что министерством иностранных дел будет предложено послу выдать ему эту сумму. В 1918 г. Берлин удовлетворил просьбу Калле и окончательно освободил его от службы пропаганды и контрразведки, которые были возвращены в ведение посла, при условии, что последний получит в свое распоряжение весь необходимый материал и что военный атташе будет помогать ему советами.

На этой основе и была проведена реорганизация. Посол основал в Мадриде центральную службу под руководством доктора Цехлина. Эта служба имела целью обрабатывать под руководством посла всю испанскую прессу. Новая служба установила прямые сношения с различными областями Испании. Помимо уже ранее созданных постов в Барселоне и Мадриде, начали работать новые посты: в Барселоне — для Каталонии, в Валенсии — для провинций Валенсии и Мурсии, в Сивилле — для Андалузии. Агенты действовали двояко: либо сами писали статьи в газеты, либо подкупали журналистов. Так как доктор Цехлин являлся начальником центральной службы в Мадриде, то руководство отделом пропаганды и прессы было доверено доктору К… из королевского баварского правительства.

Таким образом, во время войны главными начальниками пропаганды были последовательно сначала — Ратибор, потом, в 1917 г. — Калле и снова Ратибор.

Что касается морского атташе, то его роль ограничивалась поддержанием связи с моряками.

После перемирия была произведена новая перестройка, с целью приспособления службы к требованиям будущего мира. Для этой цели Ратибор создал центральное бюро, способное при помощи завербованных на месте агентов продолжать дело, начатое во время войны. Все же, принимая во внимание временные финансовые затруднения, ему рекомендовалось ограничиваться самым необходимым и довести расходы до минимума.

В чем же заключались задачи германской службы пропаганды?

В Европе, особенно во Франции, немецкая пропаганда действовала в направлении «немецкого мира» среди кругов, могущих, по мнению немцев, представить благодатную почву для агитации. Особенно в 1918 г. немцы старались создать во Франции благоприятную атмосферу по отношению к немецким требованиям.

И здесь можно констатировать стремление Берлина не компрометировать себя и удержать каждого из своих агентов в кругу его компенсации. На предложение Стеффана организовать во Франции и в России пацифистскую пропаганду через посредство русских анархистов, которые находились в то время во Франции и в Испании, адмиралтейство отвечало: «Снеситесь с послом — агитация за мир находится в ведении министерства иностранных дел».

Напротив, генеральный штаб предписывал Калле, используя все возраставшую во Франции усталость от войны, вести пацифистскую пропаганду: 1) посылкой на французские заводы в качестве рабочих «приспособленных людей», 2) распространением прокламаций. На выполнение этого плана военному атташе был открыт кредит в 25 тыс. песет. Последний сообщал в своем отчете, что агитация за мир, главными центрами которой были Париж, Лион и Марсель, идет успешно.

В 1918 г. Калле снова вносит, а Берлин частично принимает предложение об использовании «довольно хорошего» материала, которым он располагает во Франции, для распространения клеветнических слухов через особенно квалифицированного агента. Последний работал сначала на Балканах, где его верность была, по-видимому, под подозрением, а потом был прикреплен к военному отделу в Барселоне[21], где принес большую пользу, особенно в области пропаганды; после этого он с успехом начал ту же работу во Франции.

Заключенное 11 ноября перемирие не повлекло за собой окончания кампании, которая на этот раз поставила себе задачей смягчить тяжесть требований победителей.

Неожиданно случилось то, чего так долго опасался Берлин. Кабинет Романонеса, пришедший к власти 5 декабря 1918 г., первым делом потребовал отозвания Ратибора, Калле и Стеффана; о них Фюрстенберг, утверждения которого не вызывают сомнений, в своем донесении отзывался как о лицах, наиболее скомпрометированных ведением пропаганды и организованной ими в Испании службой печати. Но не одни только они занимались подобными делами, как признался сам Ратибор. Он опасался, как бы и германских консулов не постигла та же участь.

Тем не менее, упрямый Стеффан хотел продолжать борьбу. В своем отчете он довел до сведения Берлина, что якобы в результате его пацифистской пропаганды 450 тыс. человек национальной федерации испанских моряков послали социалистам телеграмму, которая должна была быть передана немецким союзам и в которой они обещали свою помощь в отношении сохранения для Германии большей части ее торгового флота.

Ответ не заставил себя долго ждать:

«Во-первых, деятельность морского атташе должна ограничиваться вопросами, непосредственно касающимися морского министерства, во-вторых, финансовые средства последнего не предназначаются для пацифистской пропаганды».

Перед тем как покинуть свой пост, Ратибор, с согласия Берлина, оставил Цехлина начальником службы пропаганды с кредитом в 30 тыс. песет.

Мы говорили о бюро печати и о посылке во Францию брошюр и листовок. Действительно, печать сделалась активным помощником германской пропаганды, — и тем более незаменимым помощником, что «во время войны ни одна немецкая газета не попала в Мадрид» (Ратибор).

Для кампании в прессе посольство применяло два способа: подкуп старых и создание новых газет. Для публикации в дружественных листках готовые статьи передавались по телеграфу из Берлина.

В 1916 г. Ратибор известил Берлин, что пропаганда за нейтралитет продолжается и что к тому времени учреждено более 3000 местных комитетов. В силу того, что продолжение кампании было необходимо, а газета «Дебате» отказывалась энергично проводить ее, Ратибор разрешил Полавиеха основать новый журнал, выходивший впоследствии под названием «Национ» и находившийся также на содержании и у Австрии. В дальнейшем этот журнал снабжался, главным образом, статьями, присылавшимися из Берлина неким Родино, а затем Асейхо.

В 1917 г. посол упомянул еще о «нашей французской газете» — барселонской «Ла Верите», директор которой был арестован во Франции неподалеку от границы.

Другая газета — «Корреспонденция де Испанья» — не являлась германской собственностью, но все же получала от немцев пособие до июня 1916 г. Германия участвовала также в создании нейтральной газеты «Эль Диа».

Был еще один листок, который Германия хотела субсидировать. Его изданием должен был руководить один французский публицист, предатель, дезертировавший в Испанию.

26 января 1917 г. Ратибор сообщил Берлину, что писатель Гастон Рутье предлагал ему, через одного испанского посредника, свои услуги. Он готов был, если ему возместят расходы, начать издание пацифистской газеты на французском языке и переправлять ее во Францию, где она могла бы иметь большое влияние. Это предложение показалось Берлину настолько интересным, что он немедленно принял условия Рутье — 9 тыс. песет в месяц — и предписал Ратибору взять его на пробу на шесть месяцев. Но дальше этого дело не двинулось. В последний момент Рутье пошел на попятный, оправдываясь тем, что ему угрожали выдачей во Францию и смертью в случае, если газета появится в свет. Позднее это имя вновь упоминается в связи с изданием «дружественно-пацифистского памфлета» по инициативе австрийского посланника, который привлекает своего германского коллегу к участию в этом деле с уплатой суммы до 3 тыс. песет.

Хотя пресса германского направления вдохновлялась Мадридом, но информацию и готовые статьи она получала из Берлина. Передачи из Науэна принимались Карабанчелем или Аранжуэцем[22]. Вначале передавалась тысяча слов в день, а в 1918 г. — три тысячи слов. Все передачи контролировались послом, который предлагал, чтобы в радиотелеграфных передачах германская пресса побудила симпатизирующую, но воздерживавшуюся ранее испанскую прессу энергично разоблачать положение, созданное шпионажем Антанты, и потребовать у правительства принятия соответствующих мер.

Опять-таки из Берлина, через посредство Науэна и посольства, Родино посылает свои хроники в газету «Венгвардия», а «А.В.С.» регулярно получает корреспонденции от Буэно и Ациейтуа. Несмотря на некоторые сомнения в благонадежности последнего, Ратибор, из боязни цензуры, все же предлагает распространять его статьи под видом листовок. Что касается газеты «Дебате», то, начиная с 1917 г., она просит посылать ей статьи как можно чаще.

Вероятно, в этот период сверхштатные хроникеры не отвечали всем запросам, так как Ратибор с сожалением констатирует, что все попытки послать лучших журналистов кончались неудачей вследствие «французских придирок». В то же время он возмущается, что французы перехватывают германские пропагандистские листовки, посылаемые в Мальме (Швеция).

Наоборот, начиная с сентября 1916 г — на этот раз из Мадрида в Берлин, — посылается Брейером информация из испанских источников. Можно предположить, что цензура, на которую так жалуется Ратибор, была не особенно стеснительной, так как в июне 1918 г. он доводит до сведения министерства иностранных дел, что впредь Брейер будет регулярно посылать инспирированные посольством статьи о неприятельском шпионаже.

Можно подумать, что 1918 год отметил определенный период в состоянии испанской пропаганды в прессе. С одной стороны, она должна была сделаться более осторожной вследствие обнародованного в июле нового закона о шпионаже. По приказанию Берлина, она стала действовать под покровом анонимности. Но в то же время, несмотря на недостаток хороших корреспондентов, отмеченный на этот раз министерством иностранных дел, ей пришлось стать более интенсивной, чтобы иметь возможность противостоять увеличенной активности неприятеля. Эта деятельность скоро стала особенно дорогостоящей в силу необходимости окончательно «приручить преданную прессу».

Нужно сказать, что эта необходимость вытекала из следующих обстоятельств. Потопление германскими подлодками многих испанских пароходов и, как результат этого, угроза конфискации немецких судов изменили взаимоотношения между Мадридом и Берлином. Необходимость в обработке общественного мнения ощущалась тем более, что, начиная с июля, оно находилось под впечатлением успехов Антанты, являвшихся предвестниками окончательной победы. В то время как Берлин предписывает Ратибору представить в испанской прессе Брест-Литовский договор в наиболее выгодном освещении, тот объявляет, что хотя, учитывая события, его служба прессы и старается восстановить благоприятное положение, но вследствие действий противника и тех возможностей, которыми он располагает, равно как и вследствие пристрастности испанского правительства, можно ожидать лишь очень слабого успеха. Все же он не отказывается от борьбы и просит, чтобы хроники Буэно в «А.В.С.» печатались ежедневно. На его ходатайство о том, чтобы «нашли в Берлине французских журналистов-пацифистов», которые могли бы регулярно посылать телеграммы в газету «Дебате», министерство иностранных дел отвечает, что этой газете будет доставляться, по крайней мере, одна пацифистская статья в месяц. Со своей стороны, оно просит посла побудить корреспондентов Вольфа в Кадиксе и в других городах к писанию статей. Оно рекомендует также настаивать на быстром окончании войны «в интересах всех народов».

Во всем этом уже видно проявление послевоенной германской политики.

По свидетельству военного атташе, уже в июле 1917 г. должны были быть посланы разнообразными путями всякого рода памфлеты. Через Барселону всегда проезжают политические деятели, журналисты, корреспонденты и т. п., которые направляются во Францию или возвращаются оттуда и которых можно подкупить.

В нейтральных странах, наравне с летучкой и брошюрой, за Германию должны были работать и фундаментальные произведения. С этой целью Берлин разрешал или предписывал перевод и распространение некоторых работ офицеров флота: «Германия и мировая война», «Подводная война» и еще «CU-39 в Средиземном море», произведение лейтенанта Форстмана.

Как ответ на издание «Мемуаров» князя Лихновского посол намеревался напечатать во многих тысячах экземпляров перевод «Истории войны» Стегемана, чтобы распространить в Испании и Латинской Америке, а министерство иностранных дел выслало ему материалы, которые должны были «пресечь» пропаганду противника вокруг этого дела. Оно хотело еще использовать имевшийся в Мадриде материал, «очень компрометировавший Антанту», для того чтобы произвести контратаку путем изображений и надписей.

Впрочем, эта идея не была нова. Уже в 1916 г. посол просил, чтобы ему переправили для этой цели как можно больше фотографий, предназначающихся для пропаганды, — например, портреты императора Вильгельма с его подписью и т. п. В 1918 г. он просил, чтобы службе информации во Франкфурте-на-Майне, равно как и трансокеанской конторе в Берлине, предложили начать регулярно посылку в Испанию документов для пропаганды — в частности «Война в иллюстрациях» и другие фотографии.

Кино также являлось оружием, которым не следовало пренебрегать. В 1917 г. адмиралтейство переслало фон Крону специальные фильмы, рекомендуя ему «показать их немедленно, в первую очередь, королю Испании, а потом использовать их через посредство Раценберга в Мадриде и через Гофера в Барселоне».

Наше исследование пропагандистской деятельности противника было бы неполным, если бы в числе способов рекламирования, приведенных в действие в Испании, мы пропустили некоторые крупные расходы, которые не являлись простой благотворительностью. Так, в 1917 г. посол сообщил в Берлин о совете германского консула в Валенсии раздать большие суммы денег сильно нуждающемуся населению районов апельсиновых плантаций. Этот способ, уже примененный в 1916 г., являлся самым действенным способом пропаганды. Для начала посол хотел использовать для указанной цели 50 тыс. песет. Министерство иностранных дел благосклонно отнеслось к этому ходатайству. Через некоторое время оно предоставило Ратибору сумму в 850 тыс. песет и сверх того предложило ему, если он найдет это выгодным для германской политики, распределить среди нуждающихся через консула в Санта-Круц до 50 тыс. песет.

Такая чрезмерная на вид щедрость будет вполне понятна, если принять во внимание, что испанская нищета была следствием германской политики: сокращение и даже полное прекращение экспорта фруктов из Испании явилось результатом подводной войны, которую вела Германия. Германия «бросила кость» лишившемуся заработка населению лишь для того, чтобы успокоить его.

Отметим по этому же поводу предложение одного турецкого агента, переданное Калле. В Турции имеется, приблизительно, 8 тыс. марокканцев, из которых несколько тысяч без труда согласились бы поступить в турецкую и германскую армии. Последние могли бы быть использованы для пропаганды среди пленных туземцев, которые, после соответственного поучения, были бы отпущены на свободу.

Из этого видно, что романисты, описывавшие после войны этот способ, ничего не выдумали.

Подведем итог. Интриги, распространение всякого рода памфлетов и пасквилей, применение фотографий и кино, так называемая благотворительность — ничего не было забыто агентами Германии в борьбе, которую они вели. Остается только привести не требующее комментарий заявление Дато, переданное Ратибором: «Если сравнить значительную деятельность германской пропаганды в Испании с пропагандой Антанты, то последняя покажется очень скромной».

Хотя германская пропаганда имела центром Испанию, но одной Испанией не ограничивалась. Благодаря Калле, мы знаем, что антианглийская кампания проводилась также в Португалии, где она, не препятствуемая правительством, дала хорошие результаты. Две газеты: «Капитал» — орган демократов и рупор президента Макадо[23] — и «Венгвардия» находились под влиянием Ратибора. Мы знаем также через последнего о германской деятельности на Канарских островах.

В Соединенных Штатах, — где, начиная с 1916 г., трудности прогерманской пропаганды значительно увеличились, благодаря повороту общественного мнения в пользу Антанты, — Арнольд израсходовал на пропаганду против войны предоставленную ему Берлином сумму в 100 тыс. марок. Со своей стороны, адмиралтейство заботилось о распространении в Мексике информации из Науэна.

Латинская Америка также не была забыта. На выраженное Берлином желание, чтобы германским миссиям в Буэнос-Айресе, Монтевидео, Сант-Яго, Квито, Боготе и Каракасе доставлялись регулярно по 1000 слов, Ратибор ответил, что это уже делается и что, помимо этого, агент Гофер из Барселоны посылает указанным миссиям наиболее интересные статьи из испанских газет, издаваемых на германские деньги. Кроме того, телеграфная информация Берлина газете «Национ» еженедельно пересылались в Буэнос-Айрес. Что касается Чили, на дружбу которой Германия особенно рассчитывала, то эта страна регулярно получала информацию в целях «направления общественного мнения».

Ратибор позаботился также об отправке в Южную Америку 250 тыс. экземпляров германской пропагандистской брошюры на испанском языке. Мы знаем, наконец, что Южная Америка не была забыта послом в его проекте перестройки своих отделов.

Хотя политическое вмешательство в страны Дальнего Востока рассматривалось, как чересчур рискованное, тем не менее, германские пропагандисты активно и успешно работали там, особенно в Японии.

Отметим еще, что после заключения перемирия Ратибор потребовал, чтобы на весь мир передали по радио статью французской газеты «Виктуар», в которой описывались безразличие и грубость, с какими французские власти обращались с пленными, возвращавшимися из Германии.

До сих пор мы говорили только о Германии. Было бы все же несправедливо умолчать об участии в деле пропаганды австрийского посла, который, по правде говоря, не был свободен от тайного желания иногда досадить своему коллеге — Ратибору. Фюрстенберг просил у Вены для «А.В.С.» лучшие хроники, чтобы конкурировать с немецкими статьями, которые, по его утверждению, были написаны сторонниками пангерманизма, а вследствие этого находились в частной оппозиции с различными направлениями австрийской политики. Политический смысл этого не мешает отметить.

Еще больше, чем Ратибор для Германии, Фюрстенберг понимал необходимость восстановления престижа Австрии, поколебленного военным поражением. Он сетовал на это, жалуясь на неопределенность, в которой находилось внутреннее положение монархии, и даже настаивал на применении, если понадобится, военной силы для восстановления ее авторитета, что заставило начальство оборвать его и напомнить, что «руководство военными операциями не находится в его ведении».

В конце концов, его деятельность велась в том же направлении и по тем же путям, если не теми же способами, как и у его немецкого коллеги. В продолжение некоторого времени его газетой являлась «Национ», которую он субсидировал на половинных долях с Ратибором. Потом, порвав с этим листком, он переманил к себе его политического редактора Пюжоля и поставил его во главе новой газеты, названной «Иберия».

Фюрстенберг получал также хроники из «Информационного бюро» в Вене, но получал их редко и нерегулярно, что дало ему новый повод к жалобам.

Как и Ратибор, он интересовался Францией. Он утверждал, что имеет возможность доставлять записки лидерам французской социал-демократической партии через лицо, на которое можно положиться. «Если Балплатц[24] считает нужным поддержать синдикалистов в их борьбе с Клемансо, то (предлагает он) это можно сделать секретно, никого при этом не компрометируя».

Когда в Австрии начала ощущаться необходимость мира, Фюрстенберга просят перепечатать в испанских газетах статью «Фремденблатта» относительно целей австрийского мира и сделать все необходимое, чтобы эта статья дошла до стран Антанты. Во время «дуэли» Клемансо и Чернина[25] ему предписывается «подходящим образом» провести соответствующую кампанию в печати.

Наконец, для иллюстрации австрийского наступления на итальянском фронте весной 1918 г. Вена, по требованию своего председателя, посылала ему каждую неделю фотографии для прессы, которые должны были произвести впечатление на общественное мнение. Общеизвестен неудачный исход этого — последнего в войне — австрийского наступления.

После заключения перемирия и ухода Фюрстенберга поверенный в делах граф Гуденус потребовал возвращения прежних порядков и предложил, как нечто необходимое и срочное, ежемесячно выплачивать некоторым испанским газетам от 2000 до 10 000 песет.

Для того чтобы полностью оценить работу германской разведки в Испании в области пропаганды, следует вспомнить, что, начиная с апреля 1917 г. (год вступления в войну Соединенных Штатов), Германия лишилась возможности использовать для этого США. Испания превратилась в главную базу германской секретной войны. Отсюда развертывалась ее пропаганда против неприятеля и для поднятия общественного мнения нейтральных стран. Те, кто руководил этой пропагандой, работали на чужой территории с таким упорством, которое заслуживает быть подчеркнутым, но также с развязной непринужденностью и полным отсутствием совести, что отмечено уже нами в предыдущей главе.

Глава 3. Шпионаж

Шпионаж за границей стыдливо прикрывается названием «контрразведки», т. е. борьбой с разведкой противника, или еще более безобидным ярлыком — «осведомительная служба».

Под этими названиями процветала в Испании шпионская деятельность немцев, руководимая послом и обоими атташе, военным и морским. Каждый из них имел свою организацию, своих агентов и свои методы работы. Каждый из них информировал Берлин в политических и военных вопросах. Кроме того, морской атташе специализировался на информациях в своей сфере.

Между тем, кажется, что вначале один лишь фон Крон имел в этой области хорошо поставленную информационную сеть. В декабре 1915 г. адмиралтейство предполагало расширить эту сеть, что должно было осуществиться при помощи: 1) добывания сведений об Англии через специальных агентов и 2) организации новой шпионской службы, касавшейся Суэцкого канала, юга Франции, Италии, острова Мальты, Алжира и западной части Средиземного моря.

Для новой организации в распоряжение морского атташе временно назначили офицера, получившего специальную разведывательную подготовку; этот офицер должен был передать фон Крону свой опыт, после чего в марте 1916 г. возвратиться в Берлин, оставив атташе руководителем службы. Приблизительно в это же время Крон получил Железный Крест второй степени в награду за активность и усердие.

Только в сентябре того же года Калле появляется на сцену для организации другой шпионской группы, более значительной, чем первая, и сделавшейся особенно необходимой благодаря существовавшему в то время внутреннему положению Испании. Что же касается Ратибора, то, по-видимому, он должен был ограничиться ролью экономического информатора, не имея при этом в посольстве агентурного аппарата.

Постепенно Калле начинает получать все большую и большую власть, что происходит, без сомнения, с согласия Берлина, который все меньше и меньше доверяет фон Крону, ввиду его неосторожной и неправильной работы. Но Калле, в ожидании окончательного падения фон Крона, не имел возможности сделать ничего другого, как выражать желание заместить фон Крона кем-либо из его коллег, более отвечавшим требованиям обстановки.

После отъезда фон Крона прибывший на его место Стеффан был принужден перестроить организацию своего предшественника, так как адмиралтейство сообщило ему, что в отдельных случаях он может располагать без специального на то разрешения до 20 000 песет при условии, что общая сумма его расходов не должна превышать 100 000 песет в месяц. Следует отметить, что здесь речь идет об общем шпионаже, а не только о сведениях, касавшихся морских вопросов.

В августе 1918 г. Калле был освобожден от руководства службами пропаганды и контрразведки. Последняя перешла в ведение Ратибора. После отъезда Ратибора и обоих атташе контрразведкой управлял поверенный в делах Бассевиц; Стеффана заменил Нарштедт.

Высшее руководство германского шпионского центра в Мадриде представлено уже известным нам триумвиратом с имевшимся у каждого из его членов штабом, а по Испании — многочисленными германскими консулами. Например, в Барселоне вице-консул Карловиц играет важную роль до тех пор, пока его связь с женой арестованного во Франции германского пастора не обратила на себя внимания начальства, которое освободило его от должности. В Алжезирасе за проливом наблюдал Вальтер до тех пор, пока не кончил самоубийством, после чего на его место был поставлен морской офицер Фогт. Деятельность генерального консула в Сен-Себастьяно Левина видна хотя бы из того, что его имя в телеграммах из Мадрида упоминается очень часто.

Кроме этих официальных представителей, мы находим еще агентов, носящих название «доверенных лиц», среди которых были как штатские, так и офицеры сухопутной армии и флота. Война застала их в Испании или в заморских странах, и они были мобилизованы на месте. Сухопутные офицеры находились в ведении военного атташе, моряки состояли в подчинении морскому атташе.

За этим высшим начальствующим составом идут подчиненные агенты-вербовщики (так называемые «секретари»). По этому поводу Калле констатирует, что за 300 песет невозможно иметь испанца для вербовки новых агентов. И, наконец, — «осведомители», укомплектованные большей частью местными жителями; это были, по отзывам руководителей, малонадежные агенты, состоявшие на службе у обеих сторон и предававшие их по очереди. Берлин также относился к ним с недоверием и следил за тем, чтобы их работодатели не переплачивали им больших сумм. Вот почему Калле считал, что в случае разрыва с Испанией было бы бесполезно продолжать работу контрразведки ввиду ненадежности испанцев.

В дальнейшем Стеффан, когда над ним нависла угроза проекта закона о шпионаже, с целью избежать его последствий, предлагает объявить этих «доверенных людей» вице-консулами, агентами консульства или сверхштатными агентами. Это предложение было отклонено адмиралтейством, так как люди, о которых идет речь, были неизвестны министерству иностранных дел и подобное возведение их в должности было бы малообоснованным.

Кроме регулярных агентов, имелись еще и партизаны. К этой категории относилось множество агентов, пользовавшихся относительной свободой действий, некоторые торговые предприятия, чье сотрудничество было, по-видимому, добровольным, наконец, некоторые иностранцы, чьи имена узнаются с изумлением, как, например, министр одной из стран Ближнего Востока, которого Калле точно определяет как агента.

Последуем теперь за руководителями в те различные круги, с которыми, по их словам, они имели сношения. Будем, однако, иметь в виду, что об этом говорят исключительно сами немцы.

Кроме состоявшего при посольстве «доверенного лица», действовавшего, по-видимому, в различных областях, Калле имел своих людей при французском генеральном консульстве и при французском военном атташе. Он будто бы имел связи даже в американском посольстве. Со своей стороны, морской атташе, кроме своего доверенного лица, имел людей при председателе совета министров, в министерстве внутренних дел, в морском министерстве, в посольствах Англии, Соединенных Штатов и Японии и, наконец, при американском морском атташе. Очевидно, что через этих-то людей Калле и имел сведения о документах, полученных во французском посольстве, — письма из Парижа относительно испанских рабочих во Франции и телеграмму о германской атаке в районе Рейна; через них же Стеффану были известны некоторые новости в политической и военной сферах, неминуемый выезд французского правительства в Бордо, скорое прибытие во Францию американских судов, проектируемое Антантой наступление в Италии. Это они информировали его обо всем, что происходило в совете министров, и от них же он имел документы из английского посольства. Опять-таки от них он получал сведения и документы, которые, по его собственному заявлению, он доставал нелегальным путем и происхождение которых он не мог указать. Наконец, возможно, что это на их же более или менее фантастических рапортах было основано утверждение фон Крона, будто даже во французском генеральном штабе имеются шпионы, но кто они такие — этого он не говорил.

Действительно, во Франции, так же как и в Испании, имелись германские шпионы. Если в марте 1915 г. Калле жалуется на то, что его агентам все труднее становится перемещаться и передвигаться по железной дороге вследствие мер, принятых в отношении паспортов, то, напротив, с начала 1916 г. имеется составленный Калле законченный план организации разведки во Франции с центром, расположенным в Бордо, и органами передачи сведений в Ируне и Сен-Себастьяно. Агент из Бордо отправлял в Сен-Себастьяно полученные от подсобных агентов сведения из Парижа, Гавра, Шербура, Бреста, Марселя, Тулона. Агент из Марселя или Тулона мог одновременно заниматься и Италией. Позднее Стеффан имел свое доверенное лицо при совете министров Франции.

Главным информатором, дававшим сведения из Франции с начала 1916 г., являлось, по-видимому, лицо, чьей специальностью была доставка сведений из военной области и, в частности, сведений о военных заводах. После пунктуальной передачи в течение многих месяцев всех его сведений в Берлин Калле был вынужден признаться, что сведения эти не представляют никакой ценности, так как их автор состоял на службе во французской контрразведке.

Подобное же злоключение случилось и с фон Кроном: его французскую «агентку» Марту Рише Берлин заподозрил в том, что она работает на противника; это подозрение разделялось и фон Кроном, что делало честь его прозорливости. Что же касается отношений совершенно другого порядка, которые он все же поддерживал с Мартой, то они любопытно освещены Калле при произведенном по приказанию Берлина расследовании, касавшемся личной жизни морского атташе. Не допуская мысли об измене со стороны своего коллеги, Калле все же считал, что благодаря его близкой связи с М. Рише шпионка могла узнать некоторые «секреты службы» и «передать неприятелю какое-либо устное конфиденциальное сообщение».

По имеющимся у нас сведениям, кроме Испании и Франции, германские центры добывания сведений существовали: в Англии, куда адмиралтейство отправило агентов для организации через их посредство телеграфных сношений с фон Кроном; в г. Пальме, на острове Майорка, до июля 1916 г.; на Канарских островах; на острове Мальта и, наконец, в Аргентине, где Стеффан имел свое доверенное лицо.

Среди немецких агентов, работавших подобным образом у союзников, многие поплатились за это свободой и даже жизнью. В Соединенных Штатах одним взмахом поймали полдюжины шпионов. В Лондоне шпион Бургманн был расстрелян в октябре 1915 г. Наконец, мы знаем, что французские военные трибуналы приговорили к смертной казни следующих агентов: Вилли Статлера, расстрелянного в Бордо; испанцев Доминго (он же Далас), Герреро, Ланоса (он же Лаго), расстрелянных в Париже; чилийца Эдоардо Сельва, голландца Ставело, швейцарца Наважеля, агента Н. 21, т. е. Мата Хари, и французского офицера, капитана Е…

Сведения, собранные уже известными нам путями, касаются, как мы говорили, политической, военной и экономической областей. Политические сведения собирались параллельно послом и обоими атташе. Они в особенности касаются положения в неприятельских и нейтральных странах; в частности, по Испании эти сведения касались происходивших там стачек, внутренних волнений и изменений в составе правительства. Об экономическом положении составлялись специальные отчеты с приведением в них статистических данных — о движении в испанских портах, об экспорте фруктов и руды, об импорте угля. Регулярно сообщалось о балансе испанского государственного банка. В большинстве отчетов чувствовалась явная забота о возобновлении торговых связей после войны.

Информации в военной области исходили, главным образом, от военного атташе. Они большей частью касались операций армий Антанты на обоих фронтах — Западном и Балканском, состава этих армий, расположения и численности войск, их передвижения и переброски по суше и по морю.

Давались подробности относительно вооружения, снабжения, морального состояния войск и технического оборудования (детали по последнему пункту доходили до описания окопных печей).

Семь вопросов, поставленных Калле германским генеральным штабом, дают представление, чем был озабочен Берлин.

1. Французская и английская оценка существующего положения. В каком месте ожидается наступление германских войск?

2. Производится ли переброска войсковых частей? Где находятся важнейшие резервы?

3. Отозваны ли войска из Италии?

4. В каких местах тыла находятся стратегические пункты? Где намечается закладка строек в январе и феврале?

5. Подготовляют ли французы и англичане военную операцию, могущую предшествовать возможному германскому наступлению?

6. Настроение в армии и народе. Положение правительства.

7. Дать возможно более точные сведения о наличном составе, количестве и местах сосредоточения американских войск во Франции.

Во время большого германского наступления 1918 г. штаб желал знать еще обо всех производившихся отправках и о прибытии войск Антанты во французские порты, рекомендуя производить наблюдения в тылу страны — даже, если возможно, в английской зоне — и считая, что скорее всего можно достигнуть цели, приспособив к этому испанских поставщиков.

С последними конкурировали занятые во Франции испанцы, которые числятся у Калле как постоянные осведомители.

Какова была ценность сведений, собиравшихся в Мадриде и отсылавшихся в Берлин? — Ценность эта была не всегда одинакова, и судить о ней можно по ответам Берлина: сведения любопытные, или сведения, не представляющие интереса, или еще не точные сведения. Иногда эта неточность была очевидной, например, когда речь шла о большом сосредоточении войск в Мецерале. Кому было знакомо это маленькое живописное местечко Эльзаса, тому фантастичность сведений должна была броситься в глаза.

Среди посылавшихся в Берлин сведений была информация и такого рода: сенегальцев, вооруженных ножами, держат в резерве, и их обязанность — приканчивать раненых; генерал Галлиени убит генералом Эрром; Франция отдала Соединенным Штатам Гвинею и Мартинику как обеспечение займа; большие волнения, начавшиеся в Париже 4 апреля 1918 г., подавлены английской кавалерией и черными войсками; результат одной воздушной атаки на Париж — 600 убитых и миллион (!) раненых.

Не следует забывать, что подобные сведения часто давались осведомителями, повторявшими разные слухи и сплетни; что агент Марта Рише состояла на службе не только у Германии; что еще один агент, по признанию самого Калле, был просто мистификатором и предателем.

Надо думать, что мистифицировала и одна пожилая француженка, выдававшая себя за офицерскую вдову, которая будто бы была послана в Мадрид генералом Пете-ном, чтобы предупредить Германию о готовящейся во Франции военной революции и сепаратном мире.

Приведенные выше факты должны предостеречь нас против упрощенных, большей частью тенденциозных, оценок, видимо, умышленно представлявшихся осведомителями в приятном для получателя смысле, что особенно наблюдалось в конце войны. Таким образом, если верить осведомителям Калле, фон Крона и Стеффана, почти с самого начала моральный барометр Франции стоял очень низко, — так низко, что оставалось только удивляться, как он может понижаться еще больше: в самой Франции царит большая нищета; дороговизна продуктов чрезмерна; народ не хочет больше войны и требует мира; отношения между союзниками неважные, англичане и американцы держат себя во Франции, как в покоренной стране, в Париже русские магазины на глазах у полиции были разграблены и т. д. Это — серия картин, написанных самыми мрачными красками, с целью представить положение Антанты как особо плачевное.

Но все же не следует делать обобщений. Множество указаний, посланных в Берлин, могли бы быть использованы генеральным штабом, если бы он не знал уже этого из других источников. Бомбардировка французских заводов, находившихся у устья реки Адур, была произведена по совету Мадрида. Даже будучи сомнительными, некоторые сведения могли предоставить Берлину полезные данные и ориентировать его в некоторых вопросах.

В числе многих предупреждений о наступлении союзников, бывшем, по-видимому, навязчивой мыслью агентов, некоторые могли бы предупредить противника. Во время бомбардировки Парижа дальнобойными орудиями указания на определенные пункты города, сообщенные по требованию Берлина, должно быть, очень пригодились артиллеристам «Берты».

В общем, все собранные сведения, которые проходили через руки обоих атташе, могли бы, если бы они не были нам известны, принести большую пользу их стране.

Этот вывод будет еще более верен, если мы применим его к информации по морским вопросам, организацией которой мы можем только восхищаться, принимая во внимание характерные для нее черты: обширность, точность и быстроту передачи сведений. Эта организация работала, по-видимому, с самого начала войны. Позднее адмиралтейство дало знать фон Крону, какой интерес представляли сведения о движении судов у Дакара и островов Зеленого Мыса и в особенности сведения, касавшиеся пароходов, шедших из обеих Америк и из Австралии, груженных мясом и зерном, продолжительность их стоянок, их маршруты, а главное — время отплытия из порта и когда они направляются в страны Антанты, как они охраняются, имеются ли заграждения перед складами угля, откуда прибывает уголь, на каких судах и через какие интервалы.

Соответственно этому плану, все побережье Испании было подвержено беспрерывному наблюдению, распространявшемуся от Барселоны до Пасахеса, — в частности, из портов Кастелон де-ля-Пляна, Валенсии, Аликанте, Картахены, Альмерии, Ла Линеа, Кадикса, Удльва, Виго, Ла-Короньи, Тихона, Сантадера, Бильбао, Сен-Себастьяно. В каждом из этих портов внимательный глаз следил за прибытием и отправкой судов. В проливе наблюдение усиливалось: Алжезирас и Сеута держали его под перекрестным огнем. В Сеуте наблюдения производились служащим фирмы Торноу, который ежедневно передавал сведения через посредство ежедневного бюллетеня, выходившего в Алжезирасе. Нам известно, что этим центром, являвшимся таким же крупным, как центры Барселоны и Сен-Себастьяно, руководил сначала консул Вальтер, а потом капитан Фогт. Отправленные донесения касались числа прибывших и отплывших судов неприятельских или нейтральных стран, давалось внешнее описание этих судов и груза, имевшегося у них на борту, равно как сведения о провозившейся на них контрабанде; в донесениях указывалось также о принятом маршруте и составе эскорта, о пункте сосредоточения и дислокации; отмечались принятые меры по защите в открытом море, в порту или на рейде — одним словом, давались все нужные указания для того, чтобы подводные лодки могли действовать наверняка.

Сообщались также результаты произведенных подводными лодками бомбардировок, и фон Крон, рассказывая об этих бомбардировках, приветствовал их и требовал новых.

Из Мадрида эти донесения немедленно переправлялись в Берлин, который через Науэн передавал их по радио подводным лодкам, оперировавшим в различных морях, — главным образом, в Средиземном море. Таким образом, последние не выслеживали дичь, а брали ее из засады. Этим объясняются значительные, особенно в начале войны, результаты, которые были достигнуты подводными лодками, если принять во внимание небольшое их число, оперировавшее в каждом районе. Эти результаты были бы, без сомнения, еще более значительными, если бы перехваченные сообщения не позволяли расстраивать планы противника такими мерами, как, например, изменение расписания и маршрута следования судов.

Подобные агентства имелись не только в Испании: немцы не боялись работать и в неприятельских странах. В отношении Англии адмиралтейство довело до сведения морского атташе, что оно придает особое значение следующим сведениям, которые должен постараться собрать агент, едущий в Ливерпуль:

1. Число пароходов, вместимостью свыше 1000 т, прибывающих, в среднем, за день в порт.

2. Численность американских войск, высадившихся с 1 апреля в Ливерпуле.

3. Каковы пути, по которым обычно следуют пароходы на север и юг?

Во Франции существовало свое агентство, осведомлявшее Берлин обо всем, что касалось портов Средиземного моря и Атлантического океана, наличия и передвижения французских войск, равно как и отправки их в Дарданеллы; это же агентство сообщало о прибытии войск из Англии, а особенно, если это удавалось, о войсках, которые высаживались в Гавре. Это агентство за всю войну ни на минуту не прекратило своей деятельности, и большинство судов Антанты, погибших в Средиземном море, были потоплены благодаря ему.

Каким образом сведения, собранные наводнявшими французские порты агентами, передавались в Берлин? Этот волнующий вопрос был поставлен, между прочим, в связи с делом одной из иностранных шпионок. Мы расскажем об этой истории хотя бы для того, чтобы на время заменить сухое описание исторических фактов романом.

Вот как началось это дело. Всякий раз, как суда в начале войны поодиночке, а потом сопровождаемые эскортом, должны были выходить из Марселя, офицеры предупреждались об этом только накануне отъезда, с целью помешать распространению этих сведений.

Однако выяснилось, что Берлин предупреждался об этом в самый день отъезда. Действительно, вечером того же дня Науэн передавал подводным лодкам, находившимся в Средиземном море, сведения с указанием названий одного или нескольких пароходов, времени их отправления, их маршрута и точной скорости, а частенько и имевшегося у них груза. По всей видимости, эти сведения передавались Берлину в ту же ночь.

Мы убедились, что эти сообщения не отправлялись обычными путями. Сначала думали, что это делалось посредством посылки шифрованных писем, но расследование ни к чему не привело. Оставалась только возможность посылки шифрованной телеграммы. Этим путем имели право сноситься со своими правительствами только агенты консульств и дипломатические агенты нейтральных стран. Были отданы два распоряжения: 1) парижскому телеграфному управлению задержать на несколько дней отправку всех поступающих шифрованных телеграмм, и 2) нашим специальным агентствам — следить за таким-то консулом.

Для этого был послан в Марсель один из лучших агентов. Последний проследил консула и выявил, что тот либо на улице, либо в кафе регулярно встречается с одним субъектом. Когда, в свою очередь, проследили этого человека, то застали его в разговоре с одной иностранкой, оказавшейся шпионкой. Ее взяли под наблюдение. Поступившие новые сведения решили ее арест. Началось следствие. Шпионка призналась, что сведения она получала от ее любовника — офицера парохода «Севастополь». Она утверждала, что передавала эти сведения, не предвидя могущих возникнуть последствий. Военный суд не принял этого объяснения и отправил шпионку в Венсенский ров.

Чтобы покончить с этим эпизодом, укажу, что осведомленное обо всем этом морское министерство дало приказание через радиостанцию Тулузы об изменении маршрута судов. К несчастью, разразившаяся в день отхода «Севастополя» гроза помешала принятию на судне сигналов, и оно отправилось на верную гибель. «Севастополь» был потоплен, и никто из состава его экипажа в 500 человек не спасся.

Хотя нам и удалось раскрыть секреты противника, но это не значит, что мы проникли во все его тайны. Много вещей нам было известно лишь частично, со множеством пробелов или попросту намеками. Не следует забывать, что немалое количество сообщений было отправлено разными окольными путями. Например, в июне 1915 г. в Картахену прибыл на подводной лодке U-35 капитан корабля Акерман, имевший собственноручное письмо Вильгельма II, адресованное Альфонсу XIII, так же как и некоторые документы, касавшиеся намеченного побега экс-султана Мулай-Гафида. Кроме того, он сопровождал корреспонденцию для немецкого парохода «Рома», стоявшего в порту.

Все только что сказанное касалось связи Берлина с Мадридом. Что же касается обратной связи, то опять-таки подводная лодка UB-49 после своего побега из Кадикса увезла в Германию целый ряд документов. Корреспонденция, написанная в условных выражениях, направлялась с виду безобидным адресатам, — например, письма лже-крестной к своей мнимой крестнице, военнопленной в Германии. Оба атташе пользовались еще фамилиями своих матерей, чтобы переписываться с генеральным штабом и адмиралтейством. Наконец, начиная с октября 1918 г., все донесения Стеффана доставлялись испанской дипломатической почтой жене лейтенанта Хорста. Последний, по просьбе Стеффана, должен был установить связь с испанским военным атташе в Берлине, майором Вальдивиа, через посредство которого тот предполагает установить связь со своей матерью. Выбор этот нас не удивляет, принимая во внимание ту роль, которую играл Вальдивиа в Берлине и которого сам Альфонс XIII упрекал за его поведение, более подходящее германскому агенту, чем испанскому военному атташе.

Тот факт, что германский морской атташе ограбил испанскую дипломатическую почту с целью овладеть письмами, посланными английским посольством или полученными им, удивил бы нас лишь наполовину. Но нам кажется более удивительным, что тот же морской атташе умудрился воспользоваться испанской дипломатической почтой и отправлять с ней свои послания.

В сентябре 1918 г. Стеффан объявил, что пришла пора на время превратить это дело. Это не помешало ему несколько недель спустя предложить использовать дипломатическую почту Берна, на что Берлин предписал ему скрыть идущую этим путем переписку под видом писем чисто торгового характера, для чего просил указать в качестве условных адресов настоящие испанские фирмы.

Кто помогал Стеффану в этой работе? Выполнялась ли она одним из его агентов? Подкупил ли он попросту нескольких мелких служащих или же его соучастников нужно искать выше? Имеются основания предполагать, что к этому делу было причастно несколько именитых людей. Этот вывод подтверждается содержанием одного из писем, в котором Стеффан просил предупредить его мать, чтобы она никогда не посылала телеграмм, подтверждающих получение отправленных им через испанское посольство писем, так как неприятель мог прочесть эти телеграммы.

Во всяком случае, не следует забывать, что в Мадриде Германия имела друзей во всех кругах общества и особенно в высших.

Сносился ли Мадрид со своими американскими агентами тем же путем, как он это делал с Берлином? Он никогда не мог этого сделать через радиостанции. До разрыва с Соединенными Штатами все радиотелеграфные сообщения передавались через Науэн. Эти передачи принимались двумя американскими радиостанциями Сайвиля и Тукертона, откуда через посольство доставлялись по назначению адресатам. Вашингтон служил передаточным пунктом для Нового Света. Когда же граф Бернсдорф[26] получал свой заграничный паспорт, а американское правительство конфисковало обе радиостанции, надо было искать кое-что другое. Тогда в Чапультепеке (Мексика) оборудовали радиостанцию для связи с Науэном, но, по всей видимости, эта станция могла только принимать передачи. Неоднократно поднимался вопрос об оборудовании радиостанции сначала в Бразилии, потом, когда отношения с этой державой сделались натянутыми, — в Аргентине, но эти проекты никогда не осуществились. Таким образом, начиная с 1917 г., связь Германии со странами, лежащими по ту сторону океана, если не считать радиостанции Чапультепека, должна была ограничиться обычными способами: телеграфным кабелем или почтовыми курьерами (отправка последних носила случайный характер), о чем свидетельствуют жалобы Берлина и Мадрида на этот счет.

Перемирие, по-видимому, положило конец работе германской разведки. 13 ноября генеральный штаб приказал Калле прекратить работу всех известных агентов из политического отдела. Адмиралтейство, со своей стороны, предписало Стеффану не посылать больше сведений о маршрутах торговых судов в Средиземном море и положить конец работе его агентства по сбору военных сведений. Начиная с этого времени, он должен был только давать информацию, касавшуюся военных судов и крупного перемещения войск, так же как и информацию, могущую, по его мнению, заинтересовать Комиссию по германскому флоту, которой было поручено вести переговоры о мире. Позднее адмиралтейство просило его ускорить увольнение своих агентов, добавив, что вредно оставлять на работе осведомителей в Барселоне, Севилье, Бильбао и Мадриде по той причине, что они рискуют быть раскрытыми.

Наблюдение за Гибралтарским проливом прекратилось 11 ноября 1918 г.

Глава 4. Экономическая деятельность

В продолжение всей войны Германия, конечно, не оставляла без внимания экономику Испании. Весь ее персонал работал в этой области с неменьшей активностью, чем в тех областях, которые мы уже изучили, не ограничиваясь при этом целями, имеющими значение лишь в данный момент, но работая в предвидении послевоенного периода.

В экономическом шпионаже главная роль была предоставлена посольству, которое само решало важные вопросы, пересылало во множестве длинных и тщательно составленных рапортов сведения, собранные его агентами, и предложения, поступавшие от немецких торговых предприятий. С другой стороны, оно получало инструкции и распоряжения Берлина и сообщало, когда находило это нужным, свои соображения, оставляя в ведении морского атташе лишь некоторые дела, касавшиеся рудников или металлургии. Посольству в его работе помогал консульский корпус, а также германские коммерсанты и промышленники, основавшиеся в Испании еще до 1914 г., прекрасно знавшие страну, ее ресурсы и экономические потребности. Они составляли солидные кадры в работе германского центра в Мадриде. Среди этого многочисленного, опытного и преданного персонала имелись такие банкиры, как Фендрих и Бен; промышленники — как Фликс[27], директор завода «Электрохимик» в Барселоне; этот завод являлся филиальным отделением «Грисгейм Электрон» во Франкфурте-на-Майне; химики — доктора Гордон и Мюллер; специалисты по горному делу — Вакониг, Лоэк и Гельбиг, чья деятельность находилась под прямым контролем посольства.

Главные торговые операции производились с фруктами, в особенности апельсинами, и преследовали не только экономические, но и политические цели. Так, например, для того чтобы успокоить недовольство, причиной которого были многочисленные потопления испанских судов, и для того чтобы уменьшить последовавший за этим экспортный кризис, Берлин в начале 1917 г. взял на себя обязательство перед мадридским кабинетом закупить значительную часть урожая. Для этой цели было ассигновано 20 млн. песет. Сообщая о таком решении Ратибору, Берлин предписывал ему представить это решение испанскому правительству в нужном свете и дать ему широкую огласку. Чтобы облегчить операцию, испанское правительство, со своей стороны, должно было открыть кредит будущим покупателям на равную сумму и на условии 6 % годовых. Этот кредит должен был быть гарантирован испанскими ценными бумагами в пределах 70 %, в остальном — бумагами нейтральных стран. Комбинация не удалась из-за недостатка испанских бумаг в германском портфеле. Кредит был открыт германским «Трансатлантическим банком», гарантированным филиалами «Дрезденер банк» и «Дойче банк». Оба предприятия, приложившие руку к этому делу, были заинтересованы в успехе. Поэтому в апреле 1917 г. они договорились с коммерсантами Гамбурга и Бремена и создали компанию с мифологическим названием «Геспериды», центр которой находился в Берлине, в целях скупки фруктов (в рамках вышеупомянутого кредита), оборудования фабрик по изготовлению консервов и ведения «кое-каких других дел» с Германией. Главой компании, в соответствии с данными позднее инструкциями Берлина относительно ее роли, должен был стать бывший министр Ла-Сиерва. Однако «Геспериды» не пользовались монополией на рынке. Это товарищество являлось всего лишь частным предприятием, старавшимся расширить и увеличить свои дела в Германии и Испании. Чтобы добиться в этом успеха, оно поддерживало тесную связь с официальным миром.

Для реализации указанной программы нужно было иметь на месте организацию, представлявшую интересы «Гесперид» в Испании. Наметив сначала просто создание местного комитета, все же предпочли создать в 1917 г. отдельную компанию, окрещенную «Продуктос Иберикос», с капиталом в 9 920 000 песет, с управлением в Мадриде и с филиалом в центре фруктового района — Валенсии. Основателями ее были банкиры Бен и Фендрих, которые и управляли этой компанией: первый — в качестве директора, второй — в качестве председателя наблюдательной комиссии, куда еще входили консул Левин, доктор Мюллер и банкир Вельш.

Новая компания, несмотря на свою обособленность по бюджетным причинам, была все же исполнительным органом «Гесперид» и служила посредником в торговых операциях с Испанией. Например, новой компании поручались закупка, производство и хранение на складах продуктов, являвшихся собственностью «Гесперид», за что ей предоставлялась скидка в размере 1 %, которая составляла прибыль компании. Капитал компании состоял из акций «Гесперид», что уже в достаточной мере указывало на тождественность обеих компаний, несмотря на их кажущуюся двойственность. Вот почему испанская компания, при возникновении мало-мальски важного дела, должна была обращаться к послу и, в случае надобности, просила последнего передать сущность дела «Гесперидам», которые обсуждали и решали его. В ревизионную комиссию входили Вельш и Дамиан; консул Франк являлся «доверенным лицом» компании в Малаге, Вернер Грютс — в Севилье.

«Продуктосу» были предоставлены следующие финансовые средства.

Чтобы использовать кредиты, открытые «Гесперидам» Кастильским банком, «Продуктос Иберикос» адресовал свои векселя «Банко Алеман», Лимане и К°, Фендрих и К°. Банк последнего учитывал векселя на основе договоренности и выплачивал остаток «Продуктос Иберикос». Со своей стороны, «Геспериды» открыли нужные кредиты «Дойче банк» и «Дрезденер банк», вкладывая в последние векселя своих клиентов. Эти вклады гарантировал Кастильский банк.

Таков был банковский механизм.

Действительно, с начала 1918 г. сотрудничество обеих компаний обеспечило осуществление намеченной ими программы. «Продуктос» покупал для «Гесперид» не только апельсины, но и самые разнообразные товары[28]. Обычно закупки производились целыми партиями. Иной раз заказы на прованское масло доходили до 100 т, на пробковую кору — до 25–30 центнеров. Вина Ламанча, Монтаны, Тарагоны и пр. закупались миллионами литров. Очевидно, проявлялась забота о создании запасов для обеспечения послевоенного рынка.

Если верить покупателям, сделки заключались на очень выгодных для них условиях. Например, за 100 кг скипидара они платили 95-100 песет, франко-станция Генде, в то время как Франция и Швейцария платили за это же по 140 песет.

Посольство, которое, как мы уже видели, имело контроль над всеми торговыми операциями, старалось при случае использовать их для военных целей. Так, например, оно предложило Берлину купить в Португалии — стране враждебной — какао и шерсть, что должно было лишить противника этих товаров.

Часть фруктов, которые закупал «Продуктос», служила для изготовления консервов на месте, — и эту часть деятельности обеих братских компаний не следует считать наименее значительной. В начале 1917 г. производились опыты (особенно на фабрике Фликса в Силле, близ Валенсии, докторами Мюллером и Жордоном) химической обработки бананов и апельсинов, производства апельсиновых сиропов, спирта, эссенции, лимонной кислоты и т. п., равно как и жмыхов из апельсиновых косточек, служивших в Германии кормом для скота. Эти опыты, на которые Берлин отпустил 500 тыс. песет, в июне того же года дали, как было объявлено, более или менее удовлетворительные результаты.

Несмотря на то, что предприятие в Силле являлось замыслом «Гесперид», оно все же находилось в ведении посольства и было подведомственно германскому государству. Но в октябре 1917 г. был поставлен вопрос об окончательной организации этого предприятия: будет ли завод работать на государственные или на частные капиталы? Мы не знаем, как был решен вопрос. Нам известно только, что в декабре Ратибор высказался против финансирования фабрики в Силле «Гесперидами», когда, по сведениям из Берлина, эта компания отказалась продавать машины фабрики. Будучи заинтересована в скорейшем пуске фабрики, она также старалась заинтересовать директора Фликса, доктора Мюллера, банкиров Бена и Фендриха, что, по нашему мнению, в достаточной мере указывает на принадлежность фабрики этой компании.

Деятельность «Гесперид» и «Продуктос Иберикос», кроме Пиренейского полуострова, распространялась и на Канарские острова. Эти компании были представлены: в Санта-Круз, на острове Тенерифе консулом Яковом Алерсом, в Лас-Пальмас — консулом Дитмером. Множество документов относится к найму или к покупке земель с целью разведения банановых плантаций, причем «Геспериды» рекомендуют производство сушеных корок и мармелада.

Параллельно с «Гесперидами» и «Продуктос Иберикос» почти в одно и то же время возникают для эксплуатации Испании две другие братские компании: в Берлине — «Общество оптовых закупок», название которой в достаточной степени определяет ее функции; в Мадриде — «Германо-испанское изыскательное общество», основанное 30 декабря 1916 г. для борьбы с английскими фирмами. До сентября 1918 г. управляющим этой компании был Гельбиг, которого сместили за недостаточность достигнутых результатов.

Могло бы показаться, что две организации — «Геспериды» и «Продуктос», с одной стороны, «Общество закупок» и «Изыскательное общество», с другой, делают двойную работу, если бы вторая не специализировалась на делах с рудой. Она производила закупки сырья для железоделательной промышленности: медь, сурьма, кобальт, железо, феррохром, марганец, молибден, никель, свинец, тунг-стен, ванадий, вольфрам, вульфенит и даже благородные металлы: серебро, золото, платина. Эти торговые операции проводились или непосредственно морским атташе, или его помощниками — Хорнеманом, Хорстом и Линнертцем — за счет металлургического отдела военного министерства или частных предприятий: Круппа, Тиссена, Грудона, «Металлгезельшафт», «Калийного Синдиката» и т. д. В районе Бильбао сделки обычно заключались с представителями германского консорциума Ваконигом и Вальтером Логгом[29], который, по всей видимости, работал вместе с Гельбигом. Можно представить себе значительность заключавшихся сделок, если принять во внимание, что было сделано предложение купить 20 тыс. т марганца.

Купить товары было легко, но надо было еще доставить их в Германию, хотя бы длинным обходным путем. Именно для этого Стокгольм объявляется местом назначения для судов. В ноябре 1916 г. ставится вопрос о посылке Хорстом тунгстена в Нью-Йорк для военного министерства; в феврале 1917 г. Калле испрашивает разрешение экспортировать в Америку 125 т того же металла. В конце 1917 г. организована экспедиция, которая напоминает так же неудачно закончившуюся миссию Пребстера и дела Каллена и Клауса, о чем будет сказано ниже.

31 декабря 1917 г. вышло в море испанское парусное судно, груженное вольфрамовой рудой[30] и направлявшееся к Канарским островам, где его должны были ждать две германские подводные лодки UB-294 и UB-295. Перегрузка должна была произойти в бухте Наос, на острове Ферро, 20 января 1918 г. Чтобы исключить возможность какого бы то ни было недоразумения, своевременно было сообщено описание парусника. По прибытии на место 17 января этот парусник неожиданно был атакован английским эскадренным миноносцем. Долго не размышляя и не заботясь о своем партнере, подводные лодки погрузились в воду и ускользнули. Такова, по крайней мере, версия двух моряков из экипажа, которые, будучи застигнуты врасплох неожиданным погружением лодок, бросились в море, были подобраны и интернированы на Тенерифе. Что касается парусника, то возможно, что он был потоплен доверенным лицом, находившимся на борту, или же, если верить другой версии, был захвачен английским военным судном в Бискайском заливе, взявшим его на буксир, но потом пустившим ко дну по причине его больших повреждений.

Еще больше, чем в закупке металла и руды, Германия была заинтересована в обладании рудниками в Испании, — хотя бы лишь для того, чтобы вытеснить Англию и помешать выполнению ее планов закупки. Такова была забота германских представителей. В январе 1916 г., констатировав, что большинство рудников находится в руках противника, морской атташе попытался купить некоторые из них. Несколько позднее Ратибор сообщил, что консорциум финансовых групп Ротшильда в Париже начал переговоры о покупке рудников — в частности рудников вольфрама, стоимостью в 40 млн. Со своей стороны, передавая предложение Гельбига относительно покупки рудника молибдена в Велеце, на что, с согласия короля, он получил право, Калле подчеркивает значительность этого дела не только с экономической, но и с политической стороны. И когда, вследствие неполучения в нужный срок ответа из Берлина, право потеряло свою силу, Ратибор с горечью высказывал сожаление, что оно было передано Англии, «которая неустанно и с неограниченными возможностями работает в деле подрыва в будущем германской деятельности в Испании». Он объявил также о договоре, подписанном между «Рио-Тинто» и рудниковыми предприятиями меньшего значения, по которому «Рио» приобрело всю их пятилетнюю продукцию. В течение этого времени был запрещен экспорт в Германию и Голландию. «Если Германия, — заканчивает он, — не примет вовремя соответствующих мер, то этот договор может нанести ей значительный ущерб, — например, прекращение получения пирита, которого один только Гуэва дает более миллиона тонн».

На следующий год агенты Вакониг и Лоэк посылают в Берлин принятый там впоследствии проект частичного приобретения небольших рудников на имя надежных испанцев.

В той же области, по поводу покупки солончаков Альмерии, наблюдалось соперничество между фирмой «Электрохимик», представленной Гельбигом, и фирмой Кроса, также из Барселоны. Кажется, что даже внутри первого предприятия имелся конфликт между Гельбигом и доктором Мюллером.

Вне Испании Ратибор предлагал купить у Португалии 800 т сурика и такое же количество марганца. Он также советовал Берлину обратить внимание на рудниковые богатства Марокко, Анголы и Мексики.

Деятельность Германии во всей этой области к концу войны понизилась. В декабре 1918 г. в ответ на предложение о продаже 3000 т вольфрамовой руды, стоимостью в 4 млн. песет, Берлин, несмотря на предупреждение, что один англо-американский синдикат собирается прибрать это дело к рукам, сообщил, что капиталы в Испании можно будет вкладывать лишь после того, как определится международное положение.

С другой стороны, приходится удивляться той сдержанности, с какой Берлин встречал предложения Мадрида, касавшиеся основания больших предприятий. Таких предложений было немало. Приведем их здесь в хронологическом порядке:

— участвовать в постройке доменных печей и химической фабрики недалеко от Бильбао;

— участвовать в финансировании стального синдиката, учрежденного в Севилье, с целью исключения возможности какого бы то ни было вмешательства со стороны Англии, Франции или Америки;

— поддержать техническими и финансовыми средствами проект постройки в бухте Сантандера больших верфей;

— участвовать, через посредство подставных людей, в создании испанского синдиката, с капиталом в 30 млн., который объединял бы 580 промышленников и 50 тыс. рабочих и имел бы целью открытие металлургического завода в Севилье;

— создать консорциум из четырех германских фирм (Крупп, «А.Е.Г.», «Дойче банк», «Сименс»), дабы воспользоваться законопроектом, предложенным по инициативе «Изыскательного общества» относительно постройки 12 тыс. км (!) железных дорог, и помешать передаче заказов английским и американским конкурентам;

— создать в Испании консорциум германских фирм по страховке на случай пожара;

— использовать предложение германских банков о создании вместе с Кастильским банком объединения с капиталом в 100 млн., которое имело бы возможность открыть большие кредиты на покупку сырья в Испании;

— принять проект о создании германо-испанской навигационной компании;

— взять в свои руки железную дорогу Цафра — Гуэльва путем покупки большинства акций и облигаций этого предприятия, на что требовалось вложить капитал в 5,1 млн. песет;

— основать германскую финансовую компанию и комбинировать ее с уже созданной испанской компанией для улучшения экономических связей обеих стран посредством взаимного кредитования; Германия не могла непосредственно войти в контакт с этой компанией по причине существования «черных списков»;

— оказать поддержку испанскому колониальному банку, основанному одним немцем;

— немедленно пустить в ход концессию по постройке подземной железной дороги в Барселоне, не дожидаясь истечения срока прав на нее.

Однако, можно было констатировать, что ни один из этих проектов и ни одно предложение никогда реализованы не были. Хотя проект о создании металлургического завода в Севилье и был в принципе одобрен, но чаще всего мы не находим даже ответа Берлина на то или иное предложение: либо ответ вообще не давался, либо он посылался на условном, непонятном для нас языке.

Однако по вопросу об участии в строительстве верфей в Сантандере ответ был достаточно ясен.

Напрасно Ратибор неоднократно возвращался к этому, указывая на политический характер предприятия, «которое было направлено против распространения влияния Англии и к которому верхи относились благосклонно», и указывая также на возможность «уничтожить этим проект франко-английской покупки». Напрасно он подчеркивал, что подобная программа будет в скором времени выполняться французским правительством. Полученный им ответ гласил: «Германская металлургическая промышленность, к несчастью, не в состоянии выполнить эту программу ввиду созданного войной экономического положения». Берлин, по-видимому, не принял решения и по поводу дополнительного предложения Ратибора о покупке участков земли для постройки верфей, с целью противодействия французским планам.

В Новом Свете также наблюдалась забота о политической пользе, которая предшествовала некоторым торговым операциям в Испании. Германский посланник в Мексике советует произвести крупные закупки в Мексике для того, чтобы уравновесить значительное влияние Соединенных Штатов, старавшихся поставить эту страну под свою зависимость как в политическом, так и в экономическом отношениях. С этой же целью ему казалось целесообразным создать германскими средствами мексиканский государственный банк.

В изученных нами до сих пор операциях Германия являлась покупательницей. Она не ограничивалась этой ролью и продавала либо товары, производившиеся на месте германскими фирмами, — вроде фирмы «Ауэра», представленной Борзи, которая только за июль 1918 г. изготовила 300 тыс. ламп, — либо экспортировала товары, получая иногда право транзита через Францию. Это были большей частью химические вещества (фосфорная и бензойная кислота, хлорный и сернокислый калий), химические удобрения, металлы (красная платина), принадлежности для металлургии (гальванизированное железо, гарнитура для котлов), красящие вещества (индиго), оптические приспособления, шерсть, вязальные машины, миллионы иголок для швейных машин, граммофонные иголки для Аргентины. Фирма Тиссен должна была предоставить 1700 т стали барселонской газовой компании. Для нее же «Берлинер аналитише машиненбау акциенгезельшафт» произвела товаров на 13 млн. марок, которые никогда не были оплачены.

Но все эти сделки — ничто по сравнению с теми, которые заключались на товарах германских судов, задержанных в испанских портах, чьи трюмы были наполнены горами товаров, привезенных с востока и с запада: черное дерево, красящая кора, камфара, волос, папиросы, копра, хлопок, волокно кокосового ореха, гуммиарабик, смола, фасоль, жидкое масло, ситец, пробковая кора, чернильный орешек, сырые кожи из Аргентины, обрезки жести, тростник, сало, табак, тальк — все это стоило миллионы франков. Ни одна сделка не заключалась без разрешения из Берлина, который всегда ставил условие, чтобы товар был использован на месте. Так продолжалось до тех пор, пока Ратибор не указал на необходимость распродать все товары по причине их неминуемой реквизиции Испанией, после чего министерство иностранных дел разрешило бесконтрольную их распродажу. Теперь была очередь испанской группировки давать разрешение на выгрузку товаров.

Как в покупке, так и в продаже свобода действий Германии была чрезвычайно стеснена «черными списками», составленными союзниками. Поэтому-то германская экономическая ассоциация и подала испанскому правительству петицию, подписанную 140 членами, в которой протестовала против этих списков и против пассивности правительства в отношении «тех безнравственных методов, которыми Антанта пытается препятствовать их торговле». Для того чтобы не попасть в заколдованный круг, немецким предприятиям приходилось прибегать к всевозможным уловкам и пользоваться подставными лицами. Ратибор предлагал перейти к контратаке и учредить «белые списки», куда должны были войти предприятия, сделавшиеся жертвой бойкота союзников, и фирмы, с успехом сопротивлявшиеся экономическому давлению Антанты. Наряду с этим должен был фигурировать «черный список», в который занесены предприятия, нанесшие так или иначе ущерб германским интересам.

Была ли эта идея осуществлена — неизвестно.

В области экономической деятельности противника мы встречаем одно австрийское предприятие. Начиная с октября 1917 г., князь Фюрстенберг настаивал на создании в Испании австро-испанского банка, который отделил бы финансовые интересы Австрии от германских и позволил бы Австрии, на основании будущих торговых договоров, занять в Испании место, которое до того принадлежало Италии. Он хотел, чтобы австрийское правительство привлекло внимание фабричных и торговых кругов на проектируемое предприятие. «Для нас сейчас важно, — говорил он, — реагировать на распространенную в Австрии тенденцию пользоваться в делах с заграницей услугами немецких банков, которые на деле оттесняют австрийские интересы на задний план». Он предполагал, что предложенный им проект будет одобрен Альфонсом XIII.

Этот проект, по-видимому, осуществился в июле 1918 г., когда был создан банк с капиталом в 10 млн. 50 % этой суммы были внесены пополам испанской стороной (банк Уркиджо) и австрийской стороной (Винер Банкферейн). Это дело было известно Ратибору. Усматривая в новом банке не только экономическое, но и политическое предприятие, он был сторонником соглашения между Берлином и Веной, во избежание повышения цен вследствие конкуренции с «Гесперидами».

Во время перемирия как Ратибор, так и Стеффан были озабочены выработкой программы на послевоенный период и поддержанием экономических связей с Испанией. Принимая во внимание значительные усилия союзников, старавшихся обеспечить себе испанский экспорт, Стеффан полагал желательным, чтобы и Германия, со своей стороны, вовремя приняла участие в борьбе. Этим, возможно, удалось бы повлиять на испанских политических деятелей, как, например, на Романонеса, заинтересовывая их в делах, и добиться этим путем, чтобы испанские импортеры посылали свои товары в Германию морем либо прямым путем, либо через нейтральные страны. Как только политические деятели подобного рода почуют возможность наживы, трудности политического порядка будут устранены. Само собой разумеется, что этот проект нельзя было провести в жизнь официальным путем через посредство посольства. Этим могли заняться исключительно надежные доверенные люди, хотя бы лишь для того, чтобы избежать повышения цен, давая понять заранее о своих намерениях.

Этот проект, устранявший дипломатический персонал, был не по вкусу германскому министерству иностранных дел, которое считало, что деятельность морского атташе в экономических вопросах нежелательна и делает его положение нетерпимым. Оно просило Ратибора предписать ему прекратить деятельность, которая, согласно приказу адмиралтейства, «должна была ограничиваться вопросами, касавшимися исключительно морского ведомства».

Посол, со своей стороны, не остался бездеятельным. Вот вкратце его соображения.

Ему показалось необходимым подвергнуть перестройке службу пропаганды и прессы. Принимая во внимание намерения Германии, желавшей после заключения мира поддерживать широкие экономические связи с Испанией, он на основании этого полагал, что пришло время заняться экономическими вопросами в большей степени, чем вопросами политическими.

В германских кругах он сумел найти элементы, которые могли быть полезными в вопросах промышленности и торговли. С помощью посольства были образованы германские ассоциации, имевшие своих представителей в Германии.

С другой стороны, он настаивал на перенесении центра тяжести с пропаганды на экономическую область. Для достижения этой цели различным консульствам, экономической секции службы пропаганды в прессе при посольстве, так же как и двум экономическим союзам, в состав которых входили люди, работавшие на предприятиях германской промышленности, было поручено, с помощью агентств, имевшихся во всех больших городах Испании, изучить интересующие посольство вопросы и давать сведения о тех или иных германских продуктах, могущих найти себе рынки сбыта.

Вот почему он хотел быть в курсе тех новых условий, которые были поставлены немецкими коммерсантами, и сообщить о них в Испании и испанской Америке. Необходимо было торопиться, так как, помимо Соединенных Штатов, и французы и англичане делали большие усилия, чтобы завоевать эти рынки.

Типичен был ответ Берлина. После признания необходимости как можно скорее уничтожить барьеры для экспорта, в ответе указывалось, что до войны демпинг был причиной непопулярности Германии за границей и что впредь нужно применять другие коммерческие методы. Кроме того, Берлин ужасался падению марки и просил, чтобы испанские финансовые круги приложили руку к поднятию ее курса, в чем была заинтересована не только Германия, но и сами указанные круги.

В этом ответе надо подчеркнуть два момента: дальновидность, проявленную немцами, увидевшими, что требуется как можно скорее исправить ухудшившееся экономическое положение[31], а с другой стороны — признание, содержавшееся в одной фразе, тон которой так отличался от предыдущих документов. Во всяком случае, тут чувствуется не столько раскаяние, сколько досада. Известно, что представляла собой с тех пор новая ориентация.

Глава 5. Служба «S» (саботаж, диверсия)

В своем донесении от 27 сентября 1918 г. Калле с удовлетворением отмечает, что «служба „S“ дала хорошие результаты, нанесенный ущерб исчисляется миллионами». В других посланиях он говорит о «предприятиях S» и «материалах S».

Чем является служба «S»? — «Она, — отвечает нам Ратибор, — имеет отношение к саботажу; она, — добавляет Берлин, — занимается разрушением при помощи взрывчатых веществ».

Саботаж — это уничтожение всего того (будь то вражеское или нейтральное), что может принести вред Германии или противится ее целям, и мы можем констатировать, что агенты этого «предприятия» проявили несомненное мастерство.

Деятельность этого предприятия распространялась на всю Европу, но центр находился опять-таки в Испании.

В Мадриде, под руководством трех известных нам начальников, были созданы организации, которые имели целью разрушение судов, фабрик, заводов взрывчатыми веществами и поджогами, а также отравление скота прививками и заражение питьевой воды. Из Мадрида, а также из испанских портов посылаются жидкости и приборы агентам, о которых мы уже говорили выше, и другим лицам, специально для этого привлеченным.

Как и по службе пропаганды, у нас имеется очень мало материалов о работе организаций «S» в начале войны. Только благодаря Калле мы знаем, что расходы, по-видимому, не превышали 25 тыс. песет, и знаем через Берлин, что в области разрушения морской атташе должен был лишь руководить службой, но лично в нее не вмешиваться.

Позднее, в 1918 г., мы узнаем через Стеффана, что служба «S» была создана и зарегистрирована в Бильбао под видом комиссионной компании. Директором ее был один немецкий коммерсант, имевший под своим руководством пятерых помощников в главных городах Испании. Фирма получала субсидии через посредство морского атташе в «Банкс Алеман Трансатлантико» из Барселоны. Директор, его помощники и служащие получали определенное жалованье. Агенты службы «S» также получали особое жалованье и награды. Размеры жалованья и наградных были равноценны тем, которые были установлены в Южной Америке и Мексике. Для доставки донесений по назначению была организована служба связи.

С другой стороны, морской атташе предоставил адмиралтейству заботу связать эту организацию с подобной же в Южной Америке. Впоследствии он объявил, что рассчитывает использовать в Бильбао лейтенанта Хорста.

Соответственно директиве Берлина, служба «S» должна была направлять свои удары, главным образом, против Франции и Португалии. В отношении Франции ее программа содержала:

1. Отравление находившихся в Марселе ям для хранения зерна через подставного посредника по зерну. Необходимая для этого жидкость должна была быть выслана в скором времени.

2. Заражение прививками животных, присланных из Испании.

3. Разрушение пиренейских гидростанций способами Е и В (подобно тому, что «S» — начальная буква слова «саботаж», Е и В, вероятно, начальные буквы слов «Explosion» — взрыв и «Brand» — пожар).

4. Провокации анархистских покушений, особенно в районе Сета, при этом щадя все-таки товары, предназначавшиеся Швейцарии.

5. Разрушение военных заводов.

«Было бы желательно, — добавляет Берлин, — разрушить французские склады военного снаряжения, находившиеся в данный момент в Марселе, откуда каждый день отправляется на фронт бесчисленное множество поездов».

Против Алжира и Туниса ничего нельзя было сделать.

Для осуществления этой программы Калле послал во Францию одного из своих доверенных лиц. Со своей стороны, Ратибор, при посредничестве генерального консула в Барселоне, нанял француза, который был в состоянии через своих агентов взорвать важные военные заводы и склады.

Это предложение было принято Берлином.

В какой степени удались проектируемые покушения?

У нас мало материалов по этому вопросу, вероятно вследствие тех советов об осторожности в сообщениях, которые, начиная с 1917 г., Берлин посылал Мадриду, и следуя которым Калле уведомляет, что больше не будет посылаться ни одного извещения, касающегося дел разрушения стратегических пунктов. Однако нам известно, что планы агента Калле провалились по причине «нечеткой работы аппарата», что доверенное лицо Ратибора в действительности находилось на службе у Франции и что все его предприятия, о которых он пишет в своих донесениях, как то: разрушение арсенала в тулонском порту, разрушение лионского артиллерийского парка и фабрики снарядов в Вильфранш на Роне и т. д. — на самом деле были лишь плодом его воображения. Для немцев это была новая неудача, подобная случаю с Мартой Рише.

В отношении Португалии программа была идентичной. Антанта возила руду на изготовление вооружения почти исключительно морем. Следовательно, было чрезвычайно важно прервать работу этого аппарата. Для этого адмиралтейство приказало своему агенту в Лиссабоне подготовить полное разрушение Доминго и железной дороги, идущей к Помарао вдоль реки Гвадиана. Оно предписало всеми мерами тормозить производство вредительством на пароходах и железных дорогах, повреждением паровых котлов, погрузочных приспособлений и т. д. Адмиралтейство считало, что было бы неплохо к тому же разрушить заводы взрывчатых веществ в Лиссабоне и Опорто.

Со своей стороны, Калле должен был организовать диверсионные действия против всех военных предприятий в рудничном районе Помарао и против всяких военных приготовлений Антанты в Португалии и на Азорских островах.

Действительно, военный атташе сообщал, что один надежный агент взорвал два завода в Лиссабоне, что, кроме множества маленьких складов, разрушен большой мукомольный завод стоимостью в 1,5 млн. франков, наконец, его люди на некоторое время привели в негодность пароходы.

Для Англии, где работал агент, зависевший исключительно от адмиралтейства, Калле располагал суммой в 2000 фунтов, предназначавшейся на разрушение заводов и верфей. Эта работа должна была быть поручена одному ирландцу, приехавшему из Америки, которому было особенно рекомендовано разрушить заводы военных материалов, находящиеся к северу от Лондона, Тоттенгемские доки и целый ряд военных и промышленных предприятий по особому перечню.

В Гибралтаре было разрушено различных машин на сумму в 50 тыс. марок, что обошлось немцам в 2300 песет.

До сих пор мы рассматривали деятельность службы «S» в лагере противника. Можно было думать, что Испания, как нейтральная страна и центр всего предприятия, будет пощажена. Но нет. В апреле 1917 г. Берлин запрашивает фон Крона, что он рассчитывает предпринять. «Согласны ли военные и морские власти следовать в дальнейшем нашим советам или они будут избегать какого бы то ни было нарушения нейтралитета? Во всяком случае учтите, — добавляет Берлин, — что имеется лишь один простой и легкий способ, который дает действительно хорошие результаты и может быть применен, — это огонь».

Посол также не отставал. Если он не организовал покушений на генералов противника, то предоставил в распоряжение генерального консула Барселоны 5 тыс. песет на разрушение одного туннеля и поезда с военными материалами.

Какими же техническими средствами располагала служба «S», чтобы осуществлять свои махинации?

Нам известно, что вначале вещества для отравления и заражения высылались из Берлина. В декабре 1915 г. Калле известил, что яд, предназначенный лошадям, до сих пор не получен. Позднее, очевидно, необходимые вещества изготовляли на месте, так как в июне 1916 г. военный атташе объявил, что бактериальные препараты «оказались удачными».

Что касается орудий разрушения, то их, очевидно, нельзя было достать в самой Испании. Нам встретились лишь два намека на производство в самой Испании взрывчатых веществ и приборов. Следовательно, они доставлялись извне самыми разнообразными путями, с применением бесчисленных способов маскировки. Например, из Швейцарии посылались при посредстве некоего коммерсанта Е. «карандаши-взрыватели», перемешанные с настоящими карандашами. Также из Швейцарии через посредство того же лица прибывают «ареометры», вложенные в партию термосов, без которых, как нам это известно, «дело, касающееся гидравлических установок, невозможно довести до конца». То же происхождение имеют посланные из Цюриха через Италию «игрушечные домики» и «домашние алтари», которые являлись на самом деле маскировкой для перевозки материала «S», т. е. взрывчатых веществ.

Наконец, невозможно ошибиться в назначении «динамометров», которые применялись большей частью для взрыва и поджога пароходов.

Однажды была произведена попытка прибегнуть к более прямым способам передачи материалов.

В ноябре и декабре 1916 г. между фон Кроном и адмиралтейством обсуждался план посылки на подводной лодке агента с взрывчатыми веществами: кордитом, эксакордитом и «другими новинками». Этим агентом должен был быть морской офицер запаса, по имени Каллен, который по этому случаю переменил не только имя, но и внешность (сбрил бороду).

Прошло несколько месяцев, и 16 февраля испанская полиция задержала на маленьком пляже близ Картахены подозрительного субъекта, который выдавал себя за американского гражданина. Это заявление было подтверждено капитаном германского судна «Рома», исполнявшим обязанности консула в Картахене.

Это была явная ложь. Личностью, выдавшей себя за американца, был не кто иной, как Каллен, доставленный к берегам Испании на подводной лодке. Перед тем как высадиться, он погрузил в воду некоторое количество тюков, прикрепив их к поставленным на якоре бакенам.

В тюках имелись взрывчатые вещества, корреспонденция и документы, изучение которых впоследствии доказало, что они подтверждали участие Германии.

Его соучастник, находившийся на земле (некий Фрикке, называвший себя Гервуд или Вуд), должен был помочь ему доставить на землю весь материал, предназначавшийся для службы «S» и пропаганды. Оба субъекта были посажены под замок, и, несмотря на усилия представителей Германии замять все дело, было произведено следствие.

Учитывая возмущение, вызванное этим случаем, в котором Испания усматривала нарушение своего нейтралитета, Германия отреклась от своих агентов. Официально выразив свое глубокое сожаление по поводу случившегося, она утверждала сначала, что ей ничего не было известно, но потом, — так как это утверждение было не очень-то правдоподобным, — она объявила, что взрывчатые вещества предназначались исключительно для того, чтобы вывести из строя удерживаемые в портах Испании и Америки германские суда на случай, если они попадут в руки Антанты.

Однако правительство не попалось на удочку, и фон Крону пришлось лично расплачиваться потерей благорасположения короля за предприятие, которое, но его собственному признанию, невозможно было провести с большей неловкостью.

Между тем, подобная же история повторилась. В апреле 1918 г. германский авиатор Адольф Клаус, сын консула в Уэльве, был доставлен на подводной лодке в испанские воды и высадился ночью в Санта-Пола, близ Аликанте, с ящиком детонаторов. Задержанный испанцами и интернированный на борту канонерской лодки «Бонифац», он не нашел ничего лучшего для объяснения своего приезда и багажа, как сослаться на выполнение пиротехнической работы.

Берлин отказался от него, так как он имел неосторожность нарушить инструкции, предписывавшие ему погрузить в воду свои ящики, Ратибор же, в виде утешения, рекомендовал ему вести себя спокойно.

Мы уже говорили о том, что «динамометры» предназначались для взрывания судов и что в деятельности службы «S» это являлось особой задачей. Морской атташе специально занимался навигацией на Средиземном море и у берегов Африки. Он, по распоряжению Берлина, старался препятствовать доставке зерна в Европу, а также испанской, алжирской и тунисской руды в Англию. Адская машина с механизмом, заведенным для действия через пять дней и установленная на греческом пароходе «Микелис», — дело его рук. Вышедшее из Бильбао 18 июля 1917 г. с грузом в 1000 т руды, это судно пошло ко дну 24 июля. Такая же судьба постигла американское вспомогательное судно, которое было «оснащено» в доке на Гибралтаре и затонуло у берегов Африки.

Опять-таки при посредничестве фон Крона были доставлены в Южную Америку «детонаторы с часовым механизмом, взрыв которых должен происходить долгое время спустя после установки, для того чтобы происхождение аварии осталось неизвестным».

Эти машины использовались в особенности против японских военных кораблей, против нефтеналивных судов, против грузовых судов, перевозивших зерно из Австралии в Америку, и вообще против всех судов, снабжавших союзников.

Соответственно этой программе, агент, оперировавший в Мексике и Соединенных Штатах, пустил ко дну два английских, два американских, один японский и два береговых судна; кроме того, в открытом море был подожжен пароход «Камино» и поврежден транспорт в Сан-Франциско.

Таким образом, все эти покушения имели связь с организациями, находящимися за океаном. Действительно, нам известно, что Аргентина получила по меньшей мере одну партию материалов, а германский военный атташе в Буэнос-Айресе, капитан 2-го ранга Моллер, воспользовался первым удобным случаем для отправки донесения о работе службы разрушения взрывчатыми веществами в Южной Америке.

Когда в мае 1918 г. тому же Моллеру было поручено подобрать несколько доверенных лиц для работы в Соединенных Штатах и на Кубе, фон Крон довел до сведения, что служба «S» в Аргентине и Чили, будучи скомпрометирована, вынуждена была прекратить свою работу; он предлагал прикрепить организацию в Южной Америке к испанской.

Одним из главных агентов, работавших в Латинской Америке, являлся, по-видимому, некий Л…, которому Берлин в конце 1917 г. предписал прекратить свою деятельность и возвратиться в Германию. Но главную роль, без сомнения, играл агент Арнольд, который в августе 1916 г. прибыл в Гавану, но немедленно уехал оттуда в «указанное место» — Коста-Рику и Панаму. Его деятельность протекала, главным образом, в Аргентине и Чили, где он проявлял широкую инициативу. Инструкции он получал исключительно из Берлина (посредником служил Калле) и ни в какой мере не соприкасался с дипломатической миссией в Буэнос-Айресе. Он даже избегал встречаться с морским атташе Моллером, что Берлин считал вполне правильным, «принимая во внимание его шпионскую деятельность».

Как шпион, он имел свое доверенное лицо в итальянском посольстве. Как политический агент, он занимался тайной дипломатией в духе посла фон Экхардта. Как пропагандист в Соединенных Штатах, он занимался пропагандой через посредство подручного. В Ирландии он имел агента по разрушению судов. Кроме того, Арнольд специализировался в отравлении скота, предназначенного для экспорта. Он с успехом «обрабатывал» этот скот, применяя бактериальные препараты, которые ему посылал Крон через упомянутую выше Марту Рише. Ему помогал в этом деле большой германский специалист, доктор Герман Фишер, которого он представил к награде.

В феврале 1918 г. он с полным правом мог сказать в своем донесении, что, благодаря его деятельности, экспорт лошадей из Аргентины во Францию полностью прекратился. К этому он добавил, что в сентябре 1917 г. отправились в Месопотамию четыре судна, имевшие на борту 4500 мулов, и что все эти животные были «обильно обработаны».

Некоторое время спустя, — сообщая, что судно, отправившееся в Бассору с «обработанными» вышеупомянутым способом мулами, повернуло обратно, — Калле передает протест английского посланника против «мнимых» германских операций, которые способствовали гибели большого количества животных.

У агента Арнольда нашлись последователи. В апреле 1918 г. он извещает Мадрид, что секции «Е» и «В» могут быть руководимы его агентами. Но в это же время он получает приказание, возобновленное в сентябре, прекратить деятельность службы «S» в Аргентине и Чили, так как она рискует быть раскрытой. Однако ему предписывалось не возвращаться в Европу из-за опасения попасть в руки Антанты, и Калле, начиная с ноября, должен был выплачивать ему ежемесячно 15 000 марок.

Агент Дельмар в Мексике играл, приблизительно, ту же роль, что и Арнольд в Аргентине. Германский «мастер на все руки», заменявший иногда в политических делах посла фон Экхарда[32], он безрезультатно хлопочет о предоставлении займа в 100 млн. песет президенту Карранса, о посылке последнему оружия и боеприпасов. Наконец, он старается втянуть Мексику в конфликте Соединенными Штатами. Снабженный, по-видимому, значительными финансовыми средствами и располагая к тому же тайным радиоприемником, позволявшим ему принимать Науэн, он, начиная со времени разрыва между Германией и Соединенными Штатами, руководит всеми отделениями службы «S» в Северной Америке и Мексике, где, в частности, проектирует поджог нефтяных промыслов в Тампико. Его помощником являлся агент Робер, специально посланный Берлином для работы «в известном направлении» против Антанты и в особенности против Соединенных Штатов.

Агенты, работавшие в Соединенных Штатах, имели свой центр в Мексике. Нельзя сказать, что среди них всегда царило согласие. Одной из обязанностей Дельмара (нужно добавить — немаленькой) являлось урегулирование бесконечно возобновлявшихся конфликтов между этими людьми. Один из них, например, сильный своими все возраставшими успехами в Нью-Орлеане, Норфольке и Нью-Йорке, претендовал на полную независимость и желал действовать так, чтобы «самолично руководить всем делом».

Если верить его словам, то его деятельность в области разрушения военных заводов и заводов пищевых продуктов в Соединенных Штатах действительно можно было бы признать «удовлетворительной».

Начиная с мая месяца, при помощи нанятых им людей он разрушил: три английских парохода, среди которых была «Пелагоза», два американских и один японский пароход «Шинсно-Мару». Кроме того, он заботился о разжигании стачек и восстаний в армии. Его вопросами были: должен ли он продолжать действовать против японских пароходов? Нужно ли предпринять что-либо против японской коллегии в Калифорнии? Должен ли он использовать свои связи с Филиппинами, Ханоем, Аляской, Японией, Китаем, Панамой, Чили и Аргентиной для того, чтобы организовать уничтожение тихоокеанского флота США? И т. д.

Обширность программы не удивляла Берлин. Адмиралтейство считало чрезвычайно желательным организовать восстания в армии Соединенных Штатов и саботаж в американских колониях, которые поставляли воюющим сырье, а также организовать в них диверсионные действия против японских пароходов и Панамского канала. Оно считало, что не следовало также оставаться бездеятельным в отношении транспортов, шедших с зерном из Австралии в Америку. Деятельность против Японии, Китая, Чили и Аргентины ему была воспрещена. Расходы не должны были превышать 100 тыс. марок в месяц. Указывалось, что, если сумма окажется недостаточной, следовало испросить в Берлине специальное разрешение на ее увеличение.

Ему были предназначены следующие премии: а) в случае захвата военных и торговых судов — 5 % стоимости судна и груза; б) на все остальные предприятия премии были различны и назначались в отдельности, сообразно пользе причиненного вредительства; иногда они достигали 50 тыс. марок.

Чтобы этот агент не зависел в одно и то же время от военного и морского министерств, было решено, что он будет являться доверенным лицом морского министерства и непосредственно руководиться морским министром.

Соответственно этим директивам он извещал, что, по словам его сотрудников, в Соединенных Штатах разрушен мол[33], лесопильный завод, склад с зерном. Причиненный ущерб доходит до 1 млн. долларов.

Он связался еще с ирландской секретной масонской ложей в Нью-Йорке, и через него Берлин принял предложение этой ложи заинтересовать в работе службы «S» масонские ложи Аргентины и Бразилии. Инструкции адмиралтейства требовали: разрушать военные и торговые суда; уничтожать скот и важное сырье, как, например, марганцевую руду; ничего не предпринимать в Аргентине и Чили; остерегаться ловушек.

Перед заключением перемирия тот же агент констатировал, что служба «S» дала хорошие результаты: причиненный ущерб исчислялся во много миллионов.

Таковы известные нам факты и перечень объектов, над которыми работала служба «S». Как и во всем остальном, мы здесь не захотели ни комментировать, ни пространно анализировать факты. Мы ограничились лишь их изложением и предоставляем другим сделать заключение. Мы приведем еще распоряжение, данное Берлином Арнольду, о диверсиях в России. Приводим его дословно.

Попытаться разрушить Архангельский порт и железную дорогу Кольского полуострова и организовать налет на транссибирский экспресс.

Мы не можем утверждать, что повреждение подводных кабелей, которое так интересовало адмиралтейство, — дело рук службы «S». Наконец, мы умолчим о проектах поджога или взрыва германских судов, стоявших на якоре в портах Испании, Португалии или Южной Америки, так как считаем, что это не стоит в прямом отношении к нашей теме. Позднее мы встретим реализацию этого проекта в потоплении германского флота своими экипажами в водах Скапа-Флоу.

Глава 6. Бюджет предприятия

Небезынтересно иметь представление о тех кредитах, которые Германия предоставила своему «предприятию» в Испании, так же как и о вложенных в него средствах. Мы. не претендуем на подведение полного баланса, так как в нашем распоряжении имеются лишь отрывочные бухгалтерские сведения. Трудность увеличивается еще и тем, что предоставленные Мадриду кредиты отпускались на общие нужды, не различая вложений в изучаемую нами область от трат на текущие нужды. С другой стороны, как в объявлениях о предоставлении кредита, так и в подтверждении об их получении или в счетах о произведенных расходах следует остерегаться двойного применения денежных сумм, так как одна и та же сумма могла быть зачислена в двух разных счетах благодаря применявшейся системе.

Каково бы ни было окончательное назначение этих сумм, их всегда получал посланник, ведавший кассой. Таким образом, определенная сумма могла фигурировать в одно и то же время в документе и военного, и морского, и дипломатического характера. Иногда в этих документах сумма выделена, иногда же она смешана с другими в одном и том же итоге, что, конечно, не может способствовать облегчению контроля.

Все же мы попытаемся, насколько это явится возможным, восстановить по имеющимся у нас данным общую картину. В этом деле мы будем придерживаться уже установленного в предшествующих главах порядка, поскольку освещение его не может быть исчерпывающим, так как причитавшиеся кредиты или расходы на многочисленные нужды часто бывали замороженными, особенно когда дели касалось пропаганды или шпионства. Все же эта вынужденная неточность касается только одного или другого раздела, но не изменяет общего итога[34].

А. Политические расходы.

а) Общие.

Из предоставленного Ратибору в 1917 г. кредита в 5 млн. песет было потрачено:

На выборы в кортесы — 1 150 000 песет.

На подкуп депутатов — 1 009 339.

На предоставление трех последовательных кредитов в 5000, 7000 и 5000 золотых песо доверенному лицу А…, что составляет 17 000 песет, что при переводе по официальному курсу составляет — 85 000.

Кредит, открытый Калле для деятельности в Португалии — 500 000.

Посылка Дельмару (Мексика) на выполнение его политических планов — 150 000.

Посылка Дельмару для Крафта — 100 000 долларов, что составляет 500 000.

Пенсия в 1200 песет в месяц, выплачиваемая А. А., за год составляет — 14 400.

б) Расходы на Марокко.

Ежемесячное пособие в 300 000 песет Абдель-Малеку, до января 1919 г. включительно, т. е. за 54 месяца — 16 200 000.

Чрезвычайная субсидия тому же лицу на покупку патронов — 500 000.

Ежемесячное пособие в 30 000 песет Мулай-Гафиду, что составляет за 53 месяца[35] — 1 590 000.

Выплачено Эль-Гибба в августе 1917 г. (из кредита в 1 млн.) 800 000 песет гассани, что составляет — 500 000 песет.

Выплачено Райзули в августе 1917 г. (из кредита в 1 млн.) 350 000 песет гассани, что составляет — 266 000.

Выплачено в 1918 г. Кюнелю 500 000 песет гассани, что составляет — 380 000.

В апреле 1918 г. открыт кредит Бартельсу на сумму в — 200 000.

Расходы за время с 17 мая по 15 июля 1918 г. 1 239 000 песет; из этой суммы следует вычесть 600 000 песет, причитавшихся Малеку и выплаченных ему из других сумм, остается — 639 000.

Б. Пропаганда в прессе.

1917 г. — помощь, оказанная организациям Валенсии из политических соображений — 850 000 песет.

То же, на Канарских островах — 50 000.

На пацифистскую пропаганду во Франции — 275 000.

28 июля кредит в 100 000 песет, 30 июля кредит в 100 000 песет, 2 августа кредит в 200 000 песет, 17 августа кредит в 400 000 песет — 800 000.

В 1918 г. на борьбу с пропагандой Антанты — 10 000.

Пацифистская пропаганда Стеффана в среде моряков с 12 октября по 6 ноября — 75 000.

Кредит, открытый Бассевицу на сумму в 30 000 марок, что составляет — 23 000.

Общая цифра ежемесячных расходов на пропаганду в прессе 400 000 песет, что составляет в год[36] — 4 800 000.

Пособие одному аргентинскому журналу 30 000 долларов, что составляет по официальному курсу (5 песет) — 150 000.

В. Разведка.

а) Расходы военного атташе.

В январе 1918 г. Калле извещает, что до того времени им расходовалось на 3-е бюро генштаба (разведывательное) в среднем 80 000 марок в год (62 400 песет)[37], что составляет за 4 года приблизительно — 249 600 песет.

б) Расходы морского атташе.

В мае 1918 г. Стеффан доводит до сведения Берлина, что «служба связи» (читай «разведка») стоила до тех пор приблизительно 75 000 песет в месяц[38]. Начиная с июня 1918 г. ему разрешено довести эту сумму до 100 000 песет. Это составляет, если предположить, что он полностью использовал отпущенные кредиты, на время с августа 1914 г. до конца мая 1918 г., т. е. за 47 месяцев, по 75 000 песет в месяц — 3 525 000, с июня до конца сентября 1918 г., т. е. за 7 месяцев, по 100 000 песет в месяц — 700 000.

Г. Служба «S».

В 1916 г. организация службы Калле — 25 000 песет.

Кредит в 2000 фунтов стерлингов на диверсионную работу в Англии составляет — 50 000.

В 1917 г. кредит в 20 000 долларов для США — 100 000.

Кредит в 10 000 марок, открытый на случай надобности Арнольду для его предприятий в Аргентине, составляет в год 120 000 марок, или — 83 000.

В 1918 г. ежемесячный кредит в 15 000 марок, предоставленный Арнольду, составляет в год 180 000 марок, или — 140 000.

Ежемесячный кредит в 100 000 марок, открытый Арнольду, составляет — 78 000.

Расходы Стеффана с января по август по 10 000 песет в месяц[39] составляют — 70 000.

То же, начиная с 5 августа по 6 ноября — 75 000.

То же, начиная с 5 ноября до конца декабря.[40]

Если мы подсчитаем суммы, относящиеся к разным отделам, получим следующий результат:

A. Политические расходы (из них до 20 275 000 на Марокко) — 23 683 739 песет.

Б. Пропаганда — 7 033 000.

B. Разведка — 4 474 600.

Г. Служба «S» — 621 600.

Итого — 35 812 939 песет.

Повторяем, эта сумма, равная почти 36 млн., конечна не является неоспоримой. Мы едва ли смеем говорить даже о приблизительных размерах ее, — было бы вернее сказать, что мы даем только указание на нее. Действительно, мы имели возможность наблюдать, что некоторые месячные расходы производились в неопределенное время. Наша оценка размеров этой суммы является весьма произвольной, и лишь необходимость определить какой-либо отрезок времени заставила нас указать на все время войны. Во многих случаях мы считали правильным не отмечать предоставленные кредиты, так как впоследствии не было получено ни сведений, ни хотя бы вероятных предположений относительно применения этих кредитов. Поэтому цифры безусловно преуменьшены — особенно те, которые относятся к пропаганде в прессе в 1917 г. (800 тыс. песет против 4,8 млн. в 1918 г.), так же как и относящиеся к сумме расходов по службе «S», которая, без сомнения, стоила Германии значительно дороже.

Эта явная, присущая даже нашим источникам, неточность не остановила нас все же в опубликовании этой главы. Указание израсходованных сумм помогло нам разобраться в вопросе, так как они наглядно подчеркивали значительность некоторых предприятий и определяли то значение, которое придавалось этим предприятиям. Цифры наводят на некоторые вопросы и выявляют множество особенностей. Так, например, сравнивая суммы, затраченные военным атташе (249 600 песет) и морским атташе (4 150 000 песет) на разведывательную работу, в соответствии с компетенцией каждого из них, мы имеем возможность лучше понять чрезвычайную важность морского агентства, организованного морским атташе, и ту роль, которую оно играло в подводной войне.

Последний вопрос — каково было применение пущенных в ход финансовых методов, как были реализованы открытые Берлином кредиты?

Мы уже говорили, что «кассиром» всегда являлся посланник, которому кредиты открывались министерством иностранных дел.

Приказания о выдаче сумм посылались «Дойче банк», который передавал их своему филиалу в Мадриде — «Германскому трансатлантическому банку».

Но наличность последнего скоро исчерпалась. Дело в том, что, помимо финансирования своих предприятий, посольство должно было еще иметь нужные суммы на свои текущие расходы, на расходы обоих атташе, на финансирование экономических предприятий, на предоставление «Продуктос Иберикос» капиталов, нужных и для ее операций, и т. д. и т. д. С другой стороны, падение марки, неоднократно отмечаемое Ратибором, делало обмен валюты чересчур накладным. Тогда было решено обратиться к «Кастильскому банку», директором которого был немец по имени Клинш.

Переговоры были долгими и трудными. Сначала условия банка были сравнительно умеренными. Открытый кредит в 6 млн. песет, который мог быть возобновлен, подлежал двойной гарантии: 1) гарантии банка Уркижо, с подгарантией «Дойче банк»; 2) гарантии равноценного кредита, предоставленного «Кастильскому банку» компанией «Альгемейне электрицитетгезельшафт». Впоследствии же — по констатации самого Ратибора — требования увеличивались по мере того, как уменьшалось доверие к Германии, в связи с ее поражениями на театре военных действий.

Наблюдалось все более и более стесненное положение посольства и угрожавшая ему финансовая катастрофа[41].

Между тем, мы имеем основания предполагать, что в самый день заключения перемирия «Кастильским банком» было авансировано 9 млн.

В заключение мы приведем следующий пункт из проекта договора, выработанного в июне 1918 г. и могущего навести на размышления.

«Посол обязуется не употреблять полученные от „Кастильского банка“ суммы денег… ни на покупку товаров, ни на пропаганду, могущую создать затруднения испанскому правительству».

Заключение

В открытой войне наши вчерашние враги проявили себя такими, какие они есть в действительности, со всеми их достоинствами и недостатками.

Никто не может заставить нас забыть те средства (мы воздерживаемся от всяких комментариев), которые применялись наиболее культурными и сознательными агентами. Проектируемые или произведенные ими разрушения, даже в нейтральных странах, отравление съестных продуктов, заражение скота — таковы деяния Калле. А в уме фон Крона — специалиста по уничтожению судов — зародилась идея отравления речной воды на нейтральной территории с тем, чтобы распространить у противника холерные бациллы.

Судя по признанию графа Люксембурга, поверенного в делах Германии в Рио-де-Жанейро, главным качеством в их вредительской работе является исключительная способность к мошенничеству. Дельмар, донося сначала о принятых мерах для поджога залежей нефти в Мексике (нейтральная страна), прибавляет, что у него имеется документ, в котором сказано, что американцы намереваются поджечь часть этих залежей и обвинить в этом Германию.

Когда фон Крон хотел, чтобы поверили сказке, будто агенты Антанты собирались продать экипажам германских подводных лодок отравленную рыбу, он нанял двух лжесвидетелей, которые подтвердили это перед нотариусом. Берлин же, считая, что подкуп двух лжесвидетелей мешает предать это дело широкой огласке, все же рекомендует использовать его в прессе. Наконец, Ратибор берет на себя обязанность познакомить нас с приемами германской политики, показывая нам написанное им письмо, адресованное Эль-Гибба, но не имевшее подписи, а лишь снабженное фальшивой печатью, какая обычно применяется для подобного рода сочинений, «для того чтобы при надобности от них можно было отречься».

В течение долгого времени немцы считали себя за границей хозяевами положения. Они предполагали, что умелым распределением лести, угроз и денег сумеют укрепить свой авторитет. Сеть их предприятий покрывала мир, как гигантская паутина. Мы показали множество ее разветвлений в Испании. Всякий раз, как Испания начинала протестовать или сопротивляться, они закрывали себе лицо и лили слезы «глубокого разочарования».

Эпилог

Куда делись после подписания мира главные участники описанной выше тайной войны?

Ратибор, отозванный в 1919 г. по требованию графа Романонеса, покинул дипломатическую карьеру. Он сделался председателем берлинского «клуба толстяков», в состав которого входили большей частью молодые мелкопоместные дворяне, сторонники реставрации монархии.

Фон Калле был произведен в дивизионные генералы и остался работать в контрразведке.

Нам известно, что с 1931 г. он возглавляет службу по наблюдению за прессой.

Фон Крон стал активным деятелем «Стального шлема».

Что касается фон Папена — военного атташе и руководителя службы «S» в Соединенных Штатах, — то, по требованию американского правительства, он был отозван в Берлин, где стал видным политическим деятелем.

Агент Дельмар, оперировавший в Мексике и Латинской Америке и являвшийся душой службы «S», — умер в октябре 1918 г., накануне перемирия.