Ночь, накрывшая землю черничным плащом, дрожала под ударами шторма. Грид давно потерял счёт времени. Он бродил по берегу как зачарованный в поисках Зоси. Могло показаться, что он уже не понимает ни собственных действий, ни причины их побудившей, ни того, где он вообще находится, и как здесь оказался. Всё сейчас для Грида напоминало оживший сон, сквозь который слабым мерцанием проступали символы последних событий: ворон, датчанин с рваным ухом, Зося. Они то пропадали, то возникали снова как призраки в уставшем воображении Грида.
Грид увидел их с Зосей логово, где коротким временем назад они соединили свои тела, и рухнул, не в силах больше бороться с усталостью. Он закрыл глаза. Сон, подбирался к сознанию, вынося свой приговор его жизни, ведь уснув он терял душу. Грид превращался в человека, но… в мертвеца. Он жил до тех пор, пока сознание поддерживало ему жизнь. Такой была расплата за то, что однажды его душу подчинил ворон. Теперь этот ворон погиб под стрелами датчан, а собственной души у Грида уже не было.
Грид последний раз попытался разжать веки, но это малое усилие застыло, совсем потеряв волю, и он рухнул в небытие.
В глазах стоял свет и было холодно. Утро, сырое и капризное, примерялось к морю, где ещё бушевал шторм. Грид потянулся, зевнул… и вдруг сообразил, что он жив!
Он вырвался из своего убежища, пытаясь убедиться в том, что он существует, и это море и этот холодный шторм – реальность. Так и было!
Ветер скрипел чёрными соснами, сбивал брызги с каждой волны и трепал волосы на голове Грида. Он стоял, открыв лицо шторму, и не знал, чего сейчас было больше в душе: радости от понимания себя живым, или тревоги за Зосю? Она сразу сейчас завладела его мыслями и чувствами.
И в этот миг над сыпучей грядой дюн показались даны. У него не оказалось никакого оружия. Грид ещё мог убежать, как мальчишка, что убегает от рассерженной матери, поднимающей с земли хворостину. Убежать? Когда в его мыслях властвовала Зося? Даже сам намёк на такое спасение выглядел нелепо. И он равнодушно смотрел, как даны, подбираются к нему точно голодные лисы.
Рыжебородые3 обступили Грида со всех сторон.
– Нет, этот слишком щуплый, этот не может быть дрекибёт4, – говорили они разглядывая Грида, как придирчивые сваты невесту, – неужели Йорк не справился бы с таким? Нет, этот точно не дрекибёт!
Будучи ругом, Грид не мог понимать «кошачьего» языка, на котором говорили все викинги: и свены, и даны, и норманны. Но близость его острова к их землям, а главное – постоянные набеги ругов-руян на датские острова позволили Гриду кое-что слышать раньше из их речи. Слово, которое они произнесли несколько раз, он никогда не слышал. Правда, как звучит на языке рыжебородых «дракон», Грид, разумеется знал.
– Друзья, если вы решили поймать дракона, я тот, кто вам нужен. А может вы ищите себе князя? Я готов подумать, – пошутил молодой руг, пытаясь отвести в сторону наконечник копья, упиравшийся ему в грудь.
Рыжебородые этой шутки не оценили: Грида ударили под колено, а когда он присел, кто-то сзади пережал ему горло древком копья точно удавкой. Ему связали руки и потащили к морю.
– Это – третий раб, я думал их будет больше, – сказал один из данов.
– Остальных Йорк порубил, – ответил другой.
Слово «трэль» на этом языке Грид тоже знал. Оно означало – раб.
На большом корабле под каштановым парусом даны укладывали мешки с доспехами и оружием убитых. Сегодня здесь много лавок пустовало. Команда «Ворона» дорого взяла за свою гибель. Грид вдруг увидел Хольдера и Трогги. Они разделили с ним участь военного трофея.
Хольдер бросил на Грида короткий взгляд, но не найдя в том никакого для себя интереса, перенес внимание на корабль рыжебородых. Грид даже знал, о чём сейчас думает бывший ветряжный5 «Ворона». А он наверняка думал, как эта дюжина данов будет управлять сорокавёсельным драккаром6? И хватит ли им мощи, чтобы разогнать, если понадобится, тяжелый корабль против течения и ветра? Вот еще по какой причине их с Трогги оставили в живых – лишние две пары рук на вёсла. Трогги, конечно, вызывал у данов сомнение: на вид он был уже староват для удела раба. Его жизнь сейчас зависела от того, справится ли он с этой работой. Вероятно, об этом и думал Хольдер. Грида же он видел в первый раз. Ветряжному и в голову не могло прийти, кем до недавней поры был этот парень, и как часто они говорили между собой на понятном только им языке.
Рыжебородые, однако же, и не помышляли выходить в море. Шторм вогнал их корабль в песок по самое брюхо, вытолкать его не было никакой возможности, и теперь требовался прилив, чтобы драккар мог проститься с чёрными соснами.
Гриду бросили овчину, которую он пристроил под спину, зарылся в неё и вяло наблюдал за происходящим. Когда рыжебородые привыкли к присутствию пленных и успокоили свои стерегущие инстинкты, Хольдер попытался заговорить с Гридом. Сперва осторожно, только несколькими словами. Потом, видя, что это ни у кого из их пленителей не вызывает злобы, Хольдер сказал:
– Они ищут того, кто убил Йорка. Хотят привезти его голову в Игрубс, где живут родичи их предводителя, потому что боятся, что их ждёт кара.
Хольдер понимал язык рыжебородых. Он сам был даном. Правда, большую часть жизни он провёл под стягами Ругарда – главного города ругов, но мяукающий язык викингов был для него родным.
Грид закинул голову на овчину и равнодушно посмотрел в пустое небо, делая вид, что эта новость ему мало интересна.
Хольдер обернулся украдкой и продолжил:
– Йорк у меня на глазах перерубил почти всех с нашего корабля…
– Ну и что? – вяло спросил Грид.
– Ни я, ни Трогги его не убивали.
– Может, это сделал Одриг?
– Откуда ты знаешь о Минус половине? – сощурив волчьи глаза спросил Хольдер.
Грид понял, что выдал себя.
– Неплохая будет награда тому, кто найдёт убийцу Йорка. Может быть, лишняя миска похлёбки? Хотя, похлёбка не бывает лишней. Не так ли, Хольдер? – сказал он вонзив взгляд в ветряжного.
– Кто ты? – тихо спросил Хольдер.
– Когда-нибудь ты сам ответишь на этот вопрос.
Грид приподнялся на локтях.
– А может ты собираешься дёру дать? – спросил он, не сводя взгляда с бывшего соратника.
– Тише! Они понимают нашу речь, – прошептал Хольдер.
– Лучше всего это делать сейчас, в море такой возможности не будет!
– За твоей спиной сидит рыжебородый и держит в руках лук, – опустив глаза сказал бывший предводитель ватаги «Ворона». Он не сводит с нас глаз.
– А в туле7 у него одиннадцать стрел, – заметил Грид. – А позади тебя сидит ещё один. И у него десять стрел наготове.
Хольдер понял, что от этого парня будет больше толку, чем от смирившегося с обстоятельствами Трогги.
Вечером рыжебородые устроили погребальный костёр для своих убитых. Даны вырубили все чёрные сосны, и сложили их ровными колодами, одна поперёк другой.
Йорк возвышался на краде8 высотой в четыре человеческих роста. Другим мертвецам такой чести не оказали, но скорее потому, что в округе просто больше не осталось подходящих деревьев. Их костры были куда скромнее. Тела ругов свалили в ямную могилу, как это делают с тушами волков, с которых срезают шкуры, и присыпали их песком.
Новые рабы данов занимались своими соплеменниками. Просить для их мёртвых более достойной участи – кремации, было бесполезно: берег выглядел голым на день пути в любую сторону. Ни одного деревца у последней стоянки «Ворона» не осталось.
Крады взялись огнём гневно и яростно. Всем казалось, что это не сушина, а само небо трещит под напором огня. Огневая буря летела в небо, съедая его раннюю осеннюю хмарь. Превращая её в мёртвое сияющее бесцветие.
Когда драккар вытолкали в море, небо ещё полыхало отсветом кровавого огня. Данам повезло: ветер был с берега. Громадный парус набило ветром, и корабль пошёл на волну, сминая её тяжёлой грудью.
Штиль, каким обычно балует себя море после шторма, собирался только завтра, и это тоже можно было считать везением. Ведь иначе измученным от скорбной работы людям пришлось бы налегать на вёсла.
Грид и Хольдер обессиленные рухнули на лавки, и лишь Трогги болтал как ни в чём не бывало. Его смирение выглядело больше спокойствием, накоплением силы, которую Трогги не тратил на угнетение души. Он просто не мог позволить себе горестных метаний духа. Трогги рассуждал о всяких отвлеченных вещах, передавая своё спокойствие и уверенность соратникам.
– Мы воспринимаем жизнь, – говорил он, – как букет своих привычек, из которого не хотим утратить ни одного, даже самого чахлого цветка. Мы привыкаем даже к плохому, а уж к хорошему мы так привязаны, что его потеря совершенно выводит нас из равновесия. Мы привыкли к тому, что жизнь удобна для нас, что она отстроена по понятным нам правилам. И вот всё рушится…
Хольдер хотел было заткнуть это словоизлияние, но посмотрел на Грида, и понял, что Трогги сейчас надо дать высказаться. Пусть проявит полезность их маленькой дружине через свою неуёмную мудрость. Грид ответил Хольдеру взглядом.
– Даже любовь стала привычкой, – умничал Трогги, не замечая взглядов старого и нового друга. – Сперва она как буря, как шторм, рвёт тебе сердце, бросает тебя на подвиги, а потом, когда души соединяются точно ветер и море, любовь становится привычкой. Ты привыкаешь к тому, что чья-то жизнь вписывается в твою, и ты не хочешь ничего менять. Вот если вспомнить нашу вельву…
Грид, услышав последние слова, сразу очнулся от усталости.
– Побереги силы на завтра, – перебил друга Хольдер, – грести придётся целый день.
– И то верно! – согласился Трогги, закутываясь в протёртую меховину.
Однако спать им пришлось недолго. Даны уверовали в то, что корабль под южным ветром возьмёт слишком далеко в сторону от морских проливов, и уйдёт на Гётланд – остров готов.
– Как они вообще ориентируются ночью, когда звёзды скрыты под тучами? – ворчал Грид, только пристроившийся к лавке.
– Восточное море хорошо понятно тем, чья жизнь проходит на корабле. Здесь потеряться трудно, – позёвывая ответил Трогги.
Они взяли тяжёлые вёсла, и каждый быстро оценил, чем отличается драккар от лёгкой скедии, такой как «Ворон».