Штурман с «Альбатроса»

Это будет рассказ о мальчишке, который тоже мечтал о море и кораблях. Он хотел стать морским пограничником. Но не стал…

Жил этот мальчишка в городе Новороссийске. Звали его Витя. Но спустя двадцать лет после войны ни имя его, ни фамилия еще никому не были известны.

Новороссийск — город небольшой, чистый, нагретый солнцем, промытый ветрами.

Белые дома подковой окружают небольшую Цемесскую бухту. Бухта приветлива и надежна на вид, но на самом деле — коварна. Много-много лет назад в бухту вошли корабли русской эскадры и стали на якорь. Дело было летом, и было тепло. Приветливо зеленели близкие горы, и ничто не предвещало беды. Ветер, который вдруг обрушился с гор, был страшен. У кораблей ломались мачты и лопались якорные канаты. Часть эскадры выбросило на берег, а посреди бухты, вмиг покрывшись льдом, затонул со всей командой военный тендер «Струя».

Так Новороссийск стал известен. Но это была печальная известность, рожденная страшным ветром — «борой».

В другой раз Новороссийск напомнил о себе в 1918 году, когда флот, не желая сдаться врагу, был потоплен по приказу Ленина.

Шла гражданская война, и Красная Армия вела тяжелые бои с белыми и интервентами. В Новороссийск вот-вот могли вступить немецкие полки. Из Москвы пришла секретная телеграмма: «Корабли в плен не сдавать. Флот потопить».

Корабли вышли из порта. От них отделились шлюпки с матросами. Последние из уходивших открыли кингстоны… Корабли, выполнив приказ Ленина, предпочли гибель позорной сдаче.

Тогда Новороссийск был на устах у всей России.

В третий раз суждено было Новороссийску прогреметь — в Великую Отечественную войну.

Каждый знает про Малую землю и героический десант, когда неожиданно для фашистов наши моряки захватили на берегу, под самым городом, клочок земли и обороняли его восемь месяцев.

Был среди десантников матрос Владимир Кайда — человек богатырской силы. Когда кончались патроны и гранаты, бил он фашистов кулаком… С него скульптор сделал бронзового матроса, что навечно встал над Цемесской бухтой.

Он совершил много подвигов, и про него книжки написаны и песни поют. А сам Кайда жив, хотя и пробит-покалечен.

Бывал я у него в гостях, слушал рассказы этого скромного человека.

Кайда — часть славы Новороссийска.

Можно было бы много рассказать об этом городе и его людях.

Когда я приезжаю сюда, то обязательно иду на берег бухты.

На той стороне дымит цементный завод. Он похож на броненосец, который сел на мель и теперь никак не может сойти с нее.

Над бухтой летают чайки. Они на миг припадают к воде и снова взлетают, подхватив клювом рыбешку.

Устало подходят к причалам черные сухогрузы, светло-серые танкеры, белые теплоходы.

Однажды я увидел большой красивый корабль, а на его борту прочитал название — «Витя Новицкий».

«В честь кого назвали корабль? — подумал я. — Если бы в честь взрослого человека, то было бы — «Виктор». Раз Витя, значит, мальчик».

Корабль встречали ребята, новороссийские пионеры.

«Наверное, Витя жил в этом городе и совершил подвиг», — предположил я.

И вот что я узнал.

ЛЕГЕНДЫ РАССКАЗЫВАЛИ…

Когда Советская Армия освободила Новороссийск — а было это в 1943 году, в сентябре месяце, — вошедший в город вместе с войсками военный корреспондент услыхал историю о том, как героически оборонялась старинная башня посреди одной из площадей, когда в город рвались фашисты.

В те дни улицы еще были заминированы. Корреспондент одной рукой делал записи в блокноте, а другой придерживал наготове автомат: враг-то был неподалеку. Всего корреспондент узнать не мог. Его интересовал героический факт, тем более что, как он узнал, советским бойцам в обороне башни помогали дети.

Корреспондент наскоро написал очерк и отправил его в газету.

Сам же ушел с армией дальше — бить врага. Написал он следующее:

«…Комсомольцы Гришин и Цыбенко выбрали эту башню для своей огневой точки. С нее хорошо простреливались улицы, куда рвались фашисты.

Дверь в башню оказалась закрытой. Гришин постучал. Брякнул засов, и на пороге показался четырнадцатилетний подросток и его шестнадцатилетняя сестра.

Они помогли моряку втащить по узенькой лестнице наверх пулемет и установить его в окне.

— Ну, а теперь за дело, набивайте патроны! По улице передвигались фашисты.

Пулеметчик дал очередь. Несколько гитлеровцев упало, остальные побежали. Но враг обнаружил пулеметную точку. Подошли танки и начали обстреливать башню. Разорвавшимся снарядом убило второго номера, краснофлотца Цыбенко.

— Я буду помогать стрелять, — сказал юный герой.

Без умолку работал пулемет…

Вскоре из-за угла вынырнул трехосный грузовик, на бортах которого ясно виднелись черные кресты. Из него начали выскакивать фашисты.

— Русс, русс, сдавайсь, окружен!

Взрыв потряс башню. Все окуталось черным дымом… А когда все рассеялось, Гришин увидел: рядом с пулеметом, держа в руках набитую ленту, лежал окровавленный юный герой.

Заплакала сестренка. Плотней сжал губы пулеметчик.

— За моего незнакомого друга! — прошептал Гришин, и в наступавших сумерках снова засверкали выстрелы…

В последующих боях погиб и комсомолец Гришин… Погибла и девушка».

(Из краевой газеты «Большевик».)

В очерке, как видите, нет фамилии и нет имени мальчика. И многое, как мы узнаем дальше, описано не совсем точно.

Строчки эти были, как говорится, написаны по горячим следам. По отрывочным рассказам, канувших потом невесть куда очевидцев.

Рассказывали по-разному: одни — что в башне от врагов отбивались совсем не брат с сестрой, а двое мальчишек, и что они последней гранатой взорвали себя, чтобы не попасть в плен; другие — что был только один мальчик лет двенадцати. Что он задержал фашистов на несколько часов, а когда кончились у него патроны, кинулся из окна третьего этажа башни — на штыки.

Но в очерке было главное — упоминание о подвиге. И о мальчике.

Нужно было искать…

Первое: где это было? На какой улице? Близ каких домов? Ведь старинных башен в довоенное время в разных концах города значилось несколько. Если найти место, можно попытаться отыскать людей, которые жили в домах поблизости, очевидцев.

Второе: когда? День и час подвига.

И третье, самое главное: кто?

В военных сводках тех дней об обороне Новороссийска говорилось очень скупо.

Фашисты уже прошли Волчьи ворота — ущелье между гор, где теперь мчатся пассажирские поезда к новороссийскому вокзалу, — и стремительно, с трех сторон, охватывали город. Шли танки, самоходки, катились грузовики с пехотой, мчались мотоциклисты.

Наши отходили с боями. Город горел. Командиры и комиссары собирали редевших защитников. Солдаты рядом с матросами рыли поперек улиц окопы. На брустверах — гранаты и фляги с драгоценной водой. Фронт обороны города сужался, оттягиваясь к предгорьям, где уже начиналась осень, где падал на землю перезрелый кизил и дозревали в обилии дикие груши. Никто не рвал и не собирал их теперь…

В тылу — в городах, деревнях, поселках — к вечеру люди, молча сгрудившись у репродукторов, слушали голос Левитана:

«…В течение 7 сентября… в районе Новороссийска наши части вели упорные бои против численно превосходящих сил противника. Ценой больших потерь врагу удалось вклиниться в боевые порядки наших войск…»

Фашисты считали, что город ими захвачен. В Берлине, столице гитлеровской Германии, отзвучали фанфары в честь очередной победы. Транспортный самолет вез ящик железных наградных крестов особо отличившимся при взятии Новороссийска…

Для фашистов город — порт и важный железнодорожный узел, это была дорога к Кавказу со стороны моря и побережья, дорога к бакинской нефти…

Однако Новороссийск еще не был взят.

И если ты, мой юный читатель, побываешь в Новороссийске, то обязательно тебе покажут железный остов товарного вагона, который сейчас поставлен на пьедестал, как памятник. Потому что это и есть памятник. Здесь, на окраине города, были остановлены фашисты. Дальше они не прошли.

Вагон пробит пулями и осколками. Железо пробило железо. Сталь поддавалась стали. И только люди сражались так, что врагу казалось — они были бессмертны.

ПЕРВЫЕ СВИДЕТЕЛИ

«…Оборона в тот день была по улице Клары Цеткин. 7 сентября фашисты вошли в наш район. По улице Свободы укрепились моряки. Сильно оборонялись у здания школы № 21.

14 сентября фашисты дошли только до Рыбзавода. Моряки сражались за каждую улицу.

Надолго их остановили пулеметы, стрелявшие из башни на Октябрьской площади…»

(Из воспоминаний жительницы Новороссийска О. А. Молчановой.)

Итак, башня. Старинная башня на Октябрьской площади.

После войны от башни остались полусожженные стены. В шестидесятых годах башни уже не было — снесли. Название площади осталось прежнее.

Если смотреть с того места, где стояла башня, то хорошо видна улица Рубина и Радецкий переулок.

В домах по улице Рубина и по переулку ребята начали разыскивать тех, кто вернулся, кто мог помнить события сентября 1942 года. И кто мог назвать имя героя.

Как-то на встрече ребят с моряками-ветеранами один матрос, чью форменку звенящей броней покрывали медали, припомнил, что на улице Рубина сражался его дружок, тоже моряк. Разыскали. Тот сам ничего сообщить не мог, но дал ребятам адрес своего командира, что жил после войны в Одессе. Ответ его пришел быстро:

«Дорогие ребята!

Товарищи следопыты г. Новороссийска!

Всей душой рад помочь вам в ваших благородных поисках героев. Но больше того, что помню, я ничем не могу вам помочь…

Да, на улице Рубина помещался штаб 14-го батальона морской пехоты. Командир этого батальона Красников Дмитрий Васильевич, комиссар — Пономарев.

Я был у них в штабе числа 6–7 сентября 1942 года. Там мы вели разговор о создании пулеметной точки на этой башне (на Октябрьской площади).

Я, Красников, Пономарев ходили в эту башню, и там была создана пулеметная точка.

Потом, из политдонесения, я узнал, что эта точка сослужила большую пользу и ее защитники проявили героизм. Кто они, эти герои, я уже забыл за давностью лет, а политдонесение сдал в политотдел Новороссийского оборонительного района, который тогда помещался на девятом километре по дороге в Кабардинку.

Корнилов Я. Л.

1 октября 1966 года».

К сожалению, политдонесение ребятам разыскать не удалось.

«…В башне-то погиб мальчик… У нас это все знали. Он с матерью и еще с другими детьми в башне и жил. Мать я знала. Ее звали Марией. Где сейчас и жива ли? Этого я не знаю… Из других людей, кто в войну здесь был, сейчас никого не знаю… Но вроде в башне еще люди жили, и семейные… Кто? Не помню… Давно ведь…»

(Запись на магнитофонной ленте разговора с пожилой женщиной на улице Рубина.)

Женщина назвала имя матери мальчика — Мария. Мать звали Марией, семья жила до войны в этой самой башне.

Может быть, сохранились городские архивы? Домовые книги?

Правда, город сильно горел, дома большей частью были разрушены.

Но нужно было попытаться.

Из справки городского архива ребята узнали, что в доме № 34а на Октябрьской площади проживали Новицкий Михаил Иванович, его жена Новицкая Мария Петровна, их дети — Виктор, Светлана, Вячеслав. Новицкая М. П. выбыла в город Кизляр Дагестанской АССР, относительно других членов семьи Новицких сведений не было.

Кроме Новицких, в доме № 34а жили Вишневские. Но о них сообщить ничего не могли, кроме того, что Вишневский М. С. выбыл в город Норильск.

К тому времени, когда была получена эта небольшая справка, при новороссийском Дворце пионеров начал работать штаб РВС. Что такое РВС? Помните, у Гайдара рассказ «Р.В.С.»? Оттуда и заимствовали следопыты название своего штаба. Только расшифровывались три таинственные буквы иначе — «Разведчики Военной Славы». У Гайдара ребята взяли и звезду с тремя лучами. Гайдар ставил ее в конце своих рукописей, следопыты такой же звездой помечали все новые документы о героическом событии на Октябрьской площади, все письма, все бумаги.

В поисках ребятам уже помогали и горком комсомола и работники городской газеты.

Конечно, справка из городского архива давала скудные сведения, но кое-какие ниточки она протянула: во-первых, в Кизляр, во-вторых, в Норильск.

Правда, адреса были неточные, но в Кизляр ребята послали несколько официальных запросов, а в Красноярском крае у новороссийских пионеров были друзья-комсомольцы в школе поселка Талнах. А Талнах — не так уж далеко от Норильска…

МАЛЬЧИКА ЗВАЛИ ВИТЯ…

«Здравствуйте, пионеры города Новороссийска!

По вашей просьбе сообщаю вам, что могу, о сыночке моем, Вите…

Хотя писать мне обо всем этом очень тяжело…..Витя был рослым мальчиком, волос был беленький, глаза голубые. День рождения отмечали 9 сентября. Витя учился в 1-й школе. С четвертого класса был в пионерах. Плавать он умел хорошо. Ходили с ребятами на косу, где был морской погранотряд. Выходной день он всегда проводил там…

Витя любил петь, читать. Особенно — военные книги и про путешествия.

Никогда с губ его не сходила песня про Чапаева. И сейчас у меня звенит в ушах один куплет… Помню:

…В сорок втором весной Витя ушел из дому на фронт. Был под Керчью у моряков на катере… Только месяца через три он вернулся домой. Был ранен. Ему оторвало осколком большой палец на левой ноге.

Когда осенью немец брал город, мы жили на площади Октября. В нашем доме были установлены пулеметные точки, в каждом окне и в дверях.

Когда начались уличные бои, я с детьми переползла в Ермацкий переулок. Были в подвале.

Но Витя вернулся в свою квартиру…

До свиданья, ребята. Будьте крепки и здоровы.

С приветом Новицкая Мария П.

Жду от вас письма…»

Так мать написала о сыне.

Когда, знакомясь с архивом штаба РВС, я прочитал письмо впервые, я понял, что это был за мальчик и что это вообще были за мальчишки — пионеры сороковых годов. Еще не увидев его фотографий, я словно увидел его — каким он был. Потому что ни в чьей памяти не может так жить сын, как в памяти матери.

Позднее, когда я говорил с Марией Петровной, — узнал я еще многое о Вите.

Витя ведь был сирота, детдомовский мальчишка. Иван Михайлович был ему отчим, усыновил, когда Вите шел второй год, в 1929-м, А Мария Петровна, сколько могла, заменила ему мать.

А мальчишка был отчаянный. Началась война в Испании — наладился бежать туда, помогать республиканцам. Был справедливым. Не терпел, чтобы обижали слабого.

Рассказала Мария Петровна, как в десанте погиб муж, Иван Михайлович, как ее угнали фашисты вместе с оставшимися двумя меньшими, Светой и Славой, в концлагерь.

Показывала мне Мария Петровна и письма следопытов. Письма — поздравления с праздниками. Письма — рассказы о том, что нового узнали они о подвиге Вити. Письма-приглашения: приехать в их город. Она и ездила к ним позднее, когда на площади, на месте гибели Вити, открывали памятный обелиск.

«Здравствуйте, Мария Петровна!

Недавно была статья в нашей газете. Ее Вам выслали — там рассказ о Вите.

Желаем Вам здоровья».

*

«Здравствуйте, Мария Петровна!

Художник Касабов нарисовал Витю таким, каким он себе его представляет в момент боя.

Эта картина сейчас в нашем городском краеведческом музее.

Желаем Вам всего хорошего».

*

«Дорогая Мария Петровна!

Мы часто выезжаем в пионерлагеря, рассказываем о юных героях.

К нам приезжают ребята из разных городов, и всем мы рассказываем о Вите.

Фотография Ваша у нас цела. Мы с ней ходим по домам и ищем тех, кто снят на фото.

Желаем Вам здоровья.

Следопыты дворца».

Во всяком поиске есть свои находки и неудачи, свои тупики, когда кажется, что ничего найти уже нельзя, что нет никаких концов и ничего уже больше узнать невозможно. И есть свои взлеты.

Долго не могли ребята разыскать фотографию Вити.

«Четырнадцатилетний белокурый подросток» (помните очерк военного корреспондента?), «рослый, волос беленький, глаза голубые» — по воспоминаниям Марии Петровны.

И вот однажды, после того как о Вите написала городская газета, к ребятам пришла женщина. Назвалась она Кравцовой Рогнедой Борисовной. Сказала, что училась с Витей Новицким в одном классе, в той самой школе № 1.

Бережно развернула она старую, пожелтевшую бумагу, а в бумаге — драгоценность: фотоснимок.

Весь 4-й «А», где учился Витя.

И сам он — в верхнем ряду, справа — третий. На обороте фотографии — дата:

1939, 16 сентября.

Вите шел одиннадцатый год. Его только что приняли в пионеры.

До начала войны — немногим больше полутора лет, до дня гибели — только три года…

…Вот он какой был. Открытое лицо, глаза расставлены широко.

Секунду назад, наверное, смеялся, но сейчас — полная серьезность: момент ответственный.

По всему видно — отличный был парень.

Рассказать что-нибудь новое о Вите Рогнеда Борисовна не могла, но назвала фамилию человека, который мог бы пролить хоть немного света на тот именно день, когда шел бой. Фамилия была — Свидерский… Где он сейчас — не знает…

Нужно было найти Свидерского. Ведь именно картины того, как происходил бой, пока никто точно нарисовать не мог.

В очерке корреспондента (помните?) было много неточностей. К примеру, называлась сестра. Хотя у Вити вообще сестра и была — Света, — но младше его, а никак не шестнадцати лет. И в башне ее не было. Света была с Марией Петровной в подвале дома по Ермацкому переулку.

Матросов-комсомольцев называлось двое и приводились фамилии. Но по другим данным их было четверо, а по третьим — шестеро. Позднее выяснилось, что матросы были с эсминца «Бдительный». Эсминец погиб в июле 1942 года, уцелевшие моряки экипажа ушли в морскую пехоту. В списках «Бдительного» ни Гришина, ни Цыбенко не значилось.

Сейчас перед ребятами стояла задача: точно восстановить всю картину боя на Октябрьской площади.

Как раз в те дни пришло письмо от друзей-комсомольцев из поселка Талнах:

«Дорогие ребята!

Выполнили Ваше поручение и съездили в Норильск к другу Вити Новицкого — Михаилу Станиславовичу Вишневскому. Вот что он рассказал нам (в сорок втором ему было тринадцать лет):

«Тот день (8 сентября) начался сильным обстрелом. Все жители ушли в подвал. Фашисты атаковали Октябрьскую площадь. Из башни им отвечали густым пулеметным огнем. Михаил Станиславович с матерью в это время тоже был в подвале.

Когда стрельба стихла и они вышли, то увидели, что горит их дом.

Михаил Станиславович пошел в башню. Он пробыл там часа два, вместе с Витей помогая красноармейцам забивать патроны в пулеметные ленты. Потом его позвала мать. Он пообещал прийти вечером, но вскоре начался бой, и мать не отпустила сына. Они просидели в подвале всю ночь и, как шел бой, не знали. А утром все стихло, но Вити уже не было в живых…

Комсомольцы 10-го «А» класса школы № 20 поселка Талнах Красноярского края».

Так, значит, не сестра с братом, а двое мальчишек? Двое их было перед боем. Легенда, говорившая о двух мальчишках, была точнее…

Только почему Михаил Станиславович вспомнил о красноармейцах? Ведь район Октябрьской площади обороняли моряки? Да, но после гибели эсминца моряки стали морскими пехотинцами.

Моряки в гимнастерках. Только перед атакой, только в бою снимали они пилотки и каски и надевали родные бескозырки. Вот почему Михаил Станиславович помнит красноармейцев.

Жаль только, что о самом бое он ничего рассказать не мог: «…как шел бой, не знали…»

…А между тем человек, которого искали ребята — некто Свидерский, и, как мы увидим, главный свидетель боя, — жил в самом Новороссийске, здесь же и работал, ходил по знакомым с детства улицам, заново теперь отстроенным. Был он другом детства Вити. Часто приходил на Октябрьскую площадь и стоял в задумчивости. И сам он давно уже разыскивал (и многих разыскал) свидетелей героической обороны города. А в тот день он видел почти весь долгий, шестнадцатичасовой бой на площади и гибель Вити. И ничем уже не сумел ему помочь, потому что башня была окружена фашистами со всех сторон.

Можно сказать, что ребята нашли его, а он нашел ребят.

Позднее Валентин Евгеньевич Свидерский провел со следопытами рейд-поиск, чтобы отыскать место, где похоронили Витю. Он же нашел и тех, кто после боя это сделал.

БОЙ

«…7 сентября фашисты после двухдневных боев захватили школу № 21. О подвиге ее защитников еще не известно ничего… Фашисты продвигались дальше… На их пути была башня на Октябрьской площади…

…В трехэтажном здании башни на первом этаже и была установлена пулеметная точка. Эта башня могла выдержать любую осаду… У нее были стены полуметровой толщины. В северном окне был пулемет— «максим». Сектор обстрела — улица Рубина, переулок Декабристов, улица Горького и северо-восточная часть Октябрьской площади. Боезапас у них был — 10 ящиков патронов и ящик ручных гранат. Еда — пять буханок хлеба, ведро подсолнечного масла, полбочки пресной воды. Гарнизон — два пулеметчика и четырнадцатилетний подросток Витя Новицкий, живший на третьем этаже башни. Слева в окопах — шесть человек морских пехотинцев с погибшего эсминца «Бдительный».

Бой начался на рассвете 8 сентября. Под огнем легких пушек и минометов защитники башни отбивались от фашистов. Час шел за часом. К 14.00 оба пулеметчика были убиты. Полегли в неглубоком окопе и матросы с эсминца. Пыль и гарь клубились над площадью. За пулеметом остался один Витя. Он же бросал и гранаты…

В 15.00, то есть к трем часам дня, по улице Горького подошли фашистские танки и начали бить прямой наводкой по башне, но стены, сложенные из керченского камня, выдерживали удары тяжелых снарядов…

К четырем часам дня, Витя, окруженный со всех сторон, продолжал борьбу. На какое-то время огонь стих, враги подняли головы и пошли в полный рост со стороны улицы Декабристов… Вероятно, в это время Витя был ранен. Возможно, заело ленту в пулемете. Но вот пулемет снова ожил, и фашисты залегли…

Еще два часа Витя сдерживал роту гитлеровцев. К пяти часам вечера к башне смогли подобраться егеря, обученные сражаться в горах… Двое егерей медленно поднимались по глухой стене башни… Через несколько минут один из них ступил на карниз и двинулся к окну… Заметить этих двух егерей Витя не мог…

…Утром 11 сентября фашисты согнали жителей близлежащих домов, чтобы похоронить убитых русских солдат и матросов. Мальчика хоронить они запретили… Витю похоронили ночью, тайком…

Из тех, кто был согнан на площадь 11 сентября, известны и живы по сей день двое — Эмануйлиди Г. Ф. и Варанна А. П.».

(Из воспоминаний В. Е. Свидерского.)

«…Горела наша школа на Октябрьской площади. А Виктор все еще не пускал врагов в город. Потом он погиб. Как это было, вы уже знаете…

Когда я оказался на улице, меня задержали немецкие санитары и велели следовать за ними. Мы стали собирать трупы фашистов. Было их много… Потом подошли к башне. Метрах в десяти от нее лежал Витя, раскинув руки…

На втором этаже башни валялся пулемет, кругом было полно расстрелянных гильз».

(Из воспоминаний Г. Ф. Эмануйлиди.)

«…Я хоронила Витю. Хоронили и другие женщины. Вдоль всей дороги шла траншея. В ней сражались моряки, которые защищали Октябрьскую площадь. И там же они погибли. Туда и захоронили тело Вити Новицкого.

Место приблизительно ближе к улице Горького… Возле дороги стояли два больших дерева…»

(Из воспоминаний Варанны А. П.)

В связи с 25-летием разгрома немецко-фашистских войск в Новороссийске, в целях увековечивания памяти советских людей, проявивших героизм и мужество в годы Великой Отечественной войны, исполком городского Совета депутатов трудящихся принял решение изменить название некоторых улиц.

Бывший переулок Педагогический назван именем Вити Новицкого.

Из Дворца пионеров я уходил вечером, унося в себе все, что узнал.

Я спускался по широкой лестнице, а навстречу мне поднимались мальчишки и девчонки — кто с нотной папкой, кто с футляром для скрипки, а кто — просто так.

Во дворце начинались занятия.

От дворца до моря — рукой подать, пройти переулком к набережной — вот и море. Вот и якорь знаменитый, старинный. Дальше — длинный причал морского вокзала.

На причале уже зажглись ранние огни. С бухты задувал ветерок. Привалясь бортами к бетону, отдыхали корабли. Только теплохода «Витя Новицкий» между ними я не отыскал. Он ушел в рейс.