Схватка с кобрами

1 Сожжение

– Не могу ничем помочь – видишь, занят, – насмешливо ответил Хайд, хотя в жизни не прибегал к такому несерьезному оправданию.

Будто разочарованно "подозревая возможность уступки, голенастый бирманский кот удалился прочь. А сидевшая на выглядывавшем в беспорядочно засаженный сад залитом солнцем окне пестрая кошка вопросительно склонила голову набок. Возможно, у них имелись основания быть разочарованными. Ему хотелось сказать: "Ты мне теперь не начальник, Шелли. Я свободный агент. Отваливай".

Шелли молча сидел напротив на кушетке, положив рядом с собой видеокассету. Падавшее на ковер солнце было не таким ярким – как-никак конец лета. Роз, к которой присоединился бирманский кот, шумно укладывала в спальне вещи. В комнате незримо присутствовал третий. С ними был Обри, как всегда, упрекающий Хайда, на этот раз словами длинного ворчливого исповедального письма, посланного им вскоре после своей отставки. Слова, будто пощечины, отдавались в голове Хайда. "Только собственное мнение дает свободу действий. От других людей нельзя ждать ничего, кроме бесконечных обязательств перед ними, а это прямая противоположность свободе..." Обри, объяснявший, почему он, преследуя и обрекая на смерть Малана, пошел против всех принципов и правил. Дабы примириться со своей непримиримой совестью, Обри оправдывал себя в том, что позволил личным мотивам взять верх над соображениями долга и первоочередными задачами операции.

Хайд покачал головой и провел руками по вьющимся волосам. При воспоминании об Обри – об обязательстве – он вдруг рассвирепел.

– Не могу, Шелли, – взорвался он. – Не обязан. Ты мне за такие дела больше не платишь. Я больше не служу. Так что не надейся, что я от скуки возьмусь за что-нибудь интересное или опасное.

Но даже это объяснение не прозвучало так, как он хотел. Обязан. Как ему уже объяснил Шелли – со всей убежденностью начинающего генерального директора, – он "обязан Кассу своей жизнью. Касс спас тебя в Дели, посадил в нужный самолет и отправил в надежное место. Если бы не он, тебя бы убили". Из-за прямоты, с какой это было произнесено, то, что он собирался сказать – а-а, плевал я на Касса, – жалко скулило в голове, словно щенок, наказанный за то, что написал на новый ковер; или одна из кошек, изодравшая дорогую обивку. А-а, плевать на Касса... Не годится, совсем не годится, потому что в глубине сознания мысль о Кассе скулила, как все наказанные щенки и кошки.

– Прошу о немногом, Патрик, – успокаивал Шелли.

Шелли пришел к нему по собственной инициативе. На табличке на двери кабинета в Сенчури-хаузе[2] с его фамилией и новым титулом еще не высохла краска. Генеральный директор Службы тайной разведки. Наконец-то Шелли, глядя на аспидную поверхность реки, мог каждое утро произносить вслух сей титул применительно к самому себе. Наследный принц старого Обри занял самый высокий пост, но старику ради этого назначения пришлось изрядно подергать оставшиеся в его руках нити.

Чтобы уйти от разговора, Хайд спросил:

– Как там старый хрыч? До меня теперь не доходит никаких сплетен. Я же теперь чужак.

– Кто? А-а... сэр Кеннет? – с неподдельной любовью отозвался Шелли. – Слыхал, что он в Вене, остановился у фрау Эльзенрайт.

– Его единственная настоящая старая любовь, – усмехнулся Хайд. – А потом? Зима на Багамах – мемуары стоят того.

– Думаю, что он по крайней мере более доволен, чем его прежняя политическая хозяйка, – возразил Шелли.

Может быть, и так. Обри ушел, осыпанный почестями и благодарностями.

А в спальне Роз демонстративно гремела ящиками шкафов, хлопала крышками чемоданов. Как бы поняв намек, Шелли пробормотал:

– Куда денете кошек?

– Что?.. А-а, в кошачий питомник.

– Вас не будет?..

– Пару месяцев. Смотря сколько времени понадобится Роз, чтобы разобраться с имуществом дядюшки. – В спальне сердито стукнули дверцей стенного шкафа. Кошка соскочила с подоконника; вернувшийся из спальни бирманец, обнюхав брюки Шелли, присоединился к пестрой. С Эрлз-корт в чистенькую комнату проникали пыль и запах бензина. – Видишь, ничем не могу помочь.

Роз защелкнула замки чемоданов, и, к явному неудобству Шелли, ее огромная тень возникла в двери гостиной. Ему и так было не по себе. Смущение было ненаигранным. Он не только не знал, как повернуть дело, но даже не представлял, о чем он хочет просить.

– Что на пленке? – полюбопытствовал Хайд. – Порно с убийством?

– Как тебе сказать... та, кого показывают, действительно мертва. Хочешь, покажу?

Хайд равнодушно пожал плечами, и Шелли направился к телевизору вставить кассету в видеомагнитофон. Хайд, как бы ища поддержки, оглядывал комнату, отмечая детали: выскочившую в окно пеструю, будто ее о чем-то предупредили; медленное движение по ковру солнечного луча, оживившего мебель и шторы. Шелли, щелкнув дистанционным пультом, включил телевизор.

Сразу бушующая людская масса.

– Похороны кинозвезды, по индийскому обычаю, – сухо пояснил Шелли, передавая Хайду увеличенные фотоснимки. Хайд потянулся за ними. В снятом из высоко расположенного окна кадре на экране телевизора шевелилась, будто куча червей в рыбацкой коробочке с насадкой, огромная толпа людей. Затем, безо всякого перехода, эта же сцена – толкающиеся и вытягивающие шеи люди, – снятая с земли. – Видно, им очень интересно, – добавил Шелли.

Хайд тряхнул головой и взглянул на снимки.

– Касс услаждал эту? – тихо спросил он.

– Связь продолжалась несколько месяцев.

– По правде говоря, выбор неплохой.

Хайд оторвался от фотографий и снова взглянул на экран – камера металась, пробиваясь через лес голов, и поднятых рук, размахивающих платками и косынками. Вдали погребальный костер – для кинозвезды? Ну да, это же Индия.

– Это министр, ее муж, – подсказал Шелли, заметив, что Хайд смотрит на кружащегося около костра состоятельного на вид мужчину с прилизанными лоснящимися волосами. Звуковая дорожка неважная, но чувствовалось, как нарастает шум толпы, горестный взрыв массы людей. На мгновение изображение стерла солнечная вспышка, но потом оно прояснилось. Действие на экране представлялось Хайду чужим, накаленным, угрожающим – он решил трезво оценить увиденное, несмотря на раздающиеся из спальни неприязненные вздохи Роз. – А это его брат, слева от него.

Хайд лишь кивнул головой. Министр, Шармар, которого он сразу узнал, несмотря на открытый скандал – убийство жены ее любовником-англичанином, – держался с достоинством и чуть отчужденно. Очевидно, несмотря на обстоятельства, требования индийского кинематографа вызывали необходимость при похоронах кинозвезд соблюдать определенный декорум. Хайд украдкой поглядывал на Шелли, в свою очередь наблюдавшего, как он смотрит на экран. Пока огонь не был слишком сильным, семья мужа сгрудилась у костра, а в соперничающих с мерцающим пламенем ароматного дерева лучах заката из толпы неслись горестные восклицания. Языки пламени лизали...

Он опустил глаза. Ее.

– Значит, Касс с ней спал?

– Видно, так.

Толпа прихлынула ближе к поднимающемуся пламени костра. Закутанную в белый саван фигуру теперь окутывали голубой дым, желтое пламя и яркий свет заката. Люди в толпе теснились к огню, словно паломники к внезапно возникшему чуду.

– А что говорит он?

В гостиную вместе с хвостом влетевшего в открытое окно, будто большой осенний лист, бирманца вернулся по-английски бледный послеполуденный свет. Зрелище на телевизионном экране казалось экзотически нереальным.

– Ничего не говорит – в этом вся проблема. Ни резиденту, ни кому-нибудь еще. Твердит одно и то же... – Шелли недоуменно развел руками, затем добавил: – Лично генеральному директору, иначе ни слова.

– Я бы подумал, что он станет вопить о помощи.

Когда языки пламени поднялись выше и самые дорогие и близкие подались назад, причитания и – да, яростные крики – толпы слились в оглушительный хор. Последняя ночь индийского ритуала.

– В некотором смысле так и есть.

– И ты считаешь, что у него, возможно, есть что сказать в свою защиту, – вызывающе бросил Хайд, – но я склонен поверить грязным выдумкам индийских газет. – Он криво ухмыльнулся. – Скажешь, не так? Без дипломатического иммунитета. Ссора в постели, которая к концу становится совсем непристойной – переругались, передрались, и вот тебе убийство, – с подковыркой закончил он. – Что сообщает Дели?

– Их это не удивило. – Было видно, что Шелли подошел к тому, что его мучило. Хайд смутно вспомнил Диксона и остальных.

– Откуда им знать? Стадо баранов. Одно слово, индийская резидентура.

Шелли тут же, будто поймав Хайда на удочку, просительно протянул ладони, выставив из рукавов светло-серого пиджака обтянутые манжетами рубашки белые кисти рук.

– Потому-то я должен быть уверен, Патрик... – улыбнулся он. – Поэтому и пытаюсь всеми правдами и неправдами втянуть тебя в это дело.

– Из-за того, что не можешь доверять этим посредственностям? Разберись с ними, Питер.

Бирманец величественно проследовал в сторону Роз, очертания которой снова возникли в дверях: руки, как всегда, сложены на груди, подбородки вызывающе подняты кверху, ноздри раздуты. Шелли, казалось, отпрянул назад под одним из ее самых восхитительных, по мнению Хайда, испепеляющих взглядов.

– Касс прислал довольно щекотливый материал. Играл с опасными вещами, – прокашлявшись, многозначительно произнес Шелли. Существующая между ними дистанция была очевидна обоим, как и настоятельная необходимость помощи Хайда. – Он считал... – Шелли взглянул на все еще мелькающие видеокадры: убитый горем Шармар, министр склонил голову на плечо одетого в белое родственника, члены семьи сгрудились вокруг, как будто желая приобщиться к горю или тоже найти место на телевизионном экране, – ...считал, что Шармар в чем-то замешан.

– Оправдываясь за то, что трахает его жену? – насмешливо заметил Хайд.

– Возможно, – смущенно ответил Шелли. – Мы так не считали. Но и не были уверены. Теперь некоторые склонны верить – в нынешних условиях.

Он снова пожал плечами, видно не собираясь распространяться о подробностях.

– Так о чем шла речь... ну, в оправдание, что трахал госпожу Шармар?

– О наркотиках. У Шармара в Кашмирской долине большие участки земли. Касс, по всей видимости, считал, что она используется для выращивания опийного мака. Урожай переправляется главным образом в нашу сторону. – Он поднял глаза. – Прежде, чем ты скажешь, что это не наше дело, я просто замечу, что в наши дни... за неимением прежних целей, нас касается все. – Он устало улыбнулся, сразу став менее солидным, как будто все еще оставался подручным Обри. Это была умная уловка, если вообще была уловкой. – Из-за этого, возможно...

– ...Касса подставили. – Хайд поглядел на лежащие рядом фотографии, потом на расплывающееся изображение на экране – огонь догорал, закат тоже. Только по-прежнему, изображая горе и ярость, бушевала распаленная толпа. – Так ли на самом деле? Ты веришь Кассу? Или же ты просто хочешь убедиться, что такого не может быть? Шармар ходит в наших друзьях, не так ли? Полагаю, что так оно и есть, потому что он на наркотиках делает здесь состояние.

– Не знаю... именно в этом хочу разобраться... – Его передернуло, будто от легкой тошноты. – Не хочется подписывать свой первый приказ об увольнении – "черный лист", – если в этом нет необходимости. Настоящей необходимости.

В данном случае это было не совсем увольнением. Касса просто отдавали на милость местного правосудия. Никаких сделок, никаких мер к спасению.

Еле сдерживаясь, Хайд произнес:

– Не знал, что ты ни с того ни сего чокнулся. Думал, что всегда был таким.

– Это касательно убийства той женщины?

– Она что, жаловалась, что у нее болит голова? – Он бросил взгляд на дверь, откуда раздавались шумные вздохи. – Роз постоянно ноет, но я ее пока что не прикончил.

– И не рассчитывай, – смутив Шелли, подала голос Роз, утверждая свою решимость держать события под контролем.

– Мне бы хотелось получить твою оценку, Патрик.

– Попроси съездить туда Обри – он сейчас все равно бездельничает. А я, признаться, не хочу иметь с этим никаких дел. Почему я?

– Потому что ты скажешь мне правду, по крайней мере, как ты ее видишь.

– Значит так, Объединенный комитет по разведке выбрасывает Касса на свалку и ставит тебя в нелепое положение, тогда ты приходишь, чтобы сделать то же самое по отношению ко мне. Уж не хочешь ли ты, чтобы я пришил его? Иначе тебе был бы нужен кто-нибудь из тех, кто умеет допрашивать, а не такой, как я.

Хриплое дыхание Роз. Кому как не ей было знать все их порядки, все коварные штучки? Если бы с Хайдом что-нибудь случилось, она могла бы написать в "Таймс" или появиться в программе "Мир в движении" и, пусть задним числом, рассказать правду. Удивительно, что она была недовольна им.

– Нет, – возразил Шелли с таким видом, будто только что определился. Потом вдруг выпалил: – Знаешь, Касс передал мне – думаю, кого-то подкупил, до меня дошло по моим каналам – словом, передал мне следующее: "Выручайте. Я этого не делал. Им нужна моя голова".

– Не доверяет делийской резидентуре? Паранойя... или здравый смысл, – рассмеялся Хайд. – Правда, заставил тебя попрыгать, Питер.

– Что ты, черт возьми, ребячишься, Хайд? – крикнула из дверей Роз. Она величественно, словно полный сокровищ галеон, вплыла в комнату и плюхнулась рядом с Хайдом, подчеркивая его щуплую фигуру. – Что у вас на уме, мистер Шелли? Вы хотите, чтобы он переговорил с этим малым, Кассом. Для чего? Бросить Касса на свалку – судить, дать большой срок и со временем перевести отбывать сюда, в тюрьму "Форд Опен" или куда-нибудь поприятней? Так, что ли?

– Ну да, – дурашливо ухмыльнулся Хайд. – Кассу можно будет попросить ковры в два дюйма толщиной и музыкальный центр последней модели. Возможно, его даже навестит королева-мать.

Шелли неловко вертелся в кресле. Руки снова просительно высунулись из манжет. Его не смешили дурацкие шутки Хайда. Шелли унаследовал от Обри способность придавать своим словам оттенок искренности, создавать впечатление неподдельности.

– Мне нужно знать! – оборвал он Хайда. – Овдовевший Шармар будет следующим лидером Конгресса – вторым, а возможно, первым лицом в стране. Касс утверждает, что Шармар – король наркобизнеса. Я очень прошу тебя проверить справедливость такого обвинения и заодно, возможно, помочь Кассу... – Взглянув на Роз, он продолжил нажим: – Касс настаивает, что это правда... но ничего не говорит делийской резидентуре. – Он стукнул кулаком по колену. – Мне нужно знать! Один разговор... один, черт возьми, разговор – это все, что я прошу... и мы заплатим по полной ставке!

– Плюс премиальные, плюс расходы... коли так, можешь оплатить билеты в Австралию, – прежним тоном проворчал Хайд.

Сидевшая рядом Роз, казалось, молча его осуждала.

– Патрик... узнай, что он хочет сообщить. Ты потеряешь день, от силы два... это же практически по пути. – Шелли провел рукой по редеющим волосам. На висках седина. Бремя службы, с усмешкой подумал Хайд. – Если я ничего не раздобуду – хотя бы что-нибудь, – что можно предъявить Объединенному комитету по разведке, они, возможно, предпочтут придерживаться своего, то есть оставить Касса на милость индийского правосудия. Если только он не поставит кое-кого в щекотливое положение...

– В этом случае в один прекрасный день он, проснувшись, обнаружит, что повесился у себя в камере.

Шелли молча кивнул.

– Меняется времен теченье... но уж не думаешь ли ты, что я хочу изменить порядки до такой степени? Вызволить Касса вопреки одобренному властями решению? Если Шармар захочет, если станет настаивать, тогда, возможно, правительству Ее Величества придется просто согласиться. Итак, пожалуйста, черт бы тебя побрал, поезжай и выясни наконец, что у него на уме.

Хайд сцепил руки на коленях. Пестрая кошка, прянув ушами и поджав хвост – благоразумно, подумалось ему, – убралась с подоконника. Важно, действительно важно – не говоря уж о разбуженном, словно воспоминание о выпивке у бывшего алкоголика, любопытстве, – что Шелли не лукавил. Он был по-настоящему озадачен и нерешителен. Шармар – могущественный друг, восходящая звезда. Его жену-актрису убили. Он, возможно, захочет, чтобы Касс ответил за смерть... если только он не связан с производством наркотиков. В этом случае Касса уберут по-тихому. Самоубийство из-за угрызений совести, гибель при попытке к бегству... такая жалость, сагиб, но так уж получилось.

Тут Роз, побуждая согласиться, двинула его локтем в бок.

– Итак, Объединенный комитет по разведке собирается его бросить, отключить беднягу от дипломатического кислорода? – Шелли согласно кивнул. – А мне надо всего лишь с ним поговорить и сообщить сюда?

Снова кивок. Роз еще сильнее ткнула его локтем, дескать, хватит ребячиться, показывать свое самолюбие. Раз, другой, третий...

– Вот хреновина, – вздохнул он, – чего только не сделаешь ради Англии!

Ее все еще трясло, когда она ступила на настил плавучего дома. Дрожащей рукой отмахнулась от прислуги и прошла в гостиную. При воспоминании о виденном снова выворачивало желудок. Безногое тельце ребенка, повисший на подоконнике старик, изрешеченный стеклом и залитый кровью... еще и еще. Заброшенный на разорванную полотняную маркизу лавки дохлый пес. Наливая себе изрядную порцию виски и утирая со лба и волос пот и муссонную влагу, она выглянула в окно. За фортом Хари-Парбат, ближе к центру Сринагара, где после взрывов вспыхнул пожар и начались беспорядки, все еще висело зарево. Вдали раздавались звуки сирен – "скорая помощь", пожарные машины, полиция, армия.

Она отхлебнула крепкого напитка, закашлялась, чуть не сблевнула, потом посмотрела на ногу. Смешавшаяся с уличной грязью кровь, порезы осколками разлетевшегося стекла. Она бежала, охваченная, как и все, паникой, под одним из последних ливней нынешнего муссона. Она не сводила глаз с ноги, краем глаза улавливая неясные, будто сквозь катаракту, дрожащие очертания стакана. Веранду залили лучи вечернего солнца. В них, вспыхнув всеми красками, промелькнул зимородок.

Без предупреждения взорвали мусульманскую лавку на запруженной людьми торговой улице. Индуистские террористы – вот что объявят, еще больше нагнетая напряжение вокруг Сринагара. Вдали продолжали завывать сирены. В задней двери появилась и исчезла худощавая фигура повара. Подняв голову, она окинула взглядом замысловатую резьбу потолка, стенные деревянные панели, сложный узор ковров, старомодную английскую мебель. Комната не создавала впечатления замкнутого пространства; сквозь тюлевые занавески проникало слишком много света – казалось, они не могут служить надежной защитой. Осушив стакан, наполнила снова и направилась к стоявшему на столике под канделябром телефону. Обстановка из фильмов 30-х годов. Теперь она ее раздражала. Снимая трубку, услыхала, как по окружающему дом узкому мостику прошлепал босыми ногами поваренок. Из соседнего плавучего домика – одного из домиков ее отеля – слышались возбужденные голоса вернувшихся из города расстроенных туристов. Еще пара таких дней со взрывами, и чертов Форин оффис[3] порекомендует всем британцам покинуть Кашмир! Дела и без того идут плохо... Стараясь удержать трясущийся указательный палец, набрала междугородний номер и стала ждать, придерживая свободной рукой на груди мокрую блузку. От прилипших к щекам волос пахло дождем и страхом.

Телефон ответил, и она выпалила:

– Негодяй! Ты, черт побери, чуть меня не убил!

– Что случилось? – переполошился он. – С тобой все в порядке?

– Расцарапало ногу. Мне еще повезло!.. Там дюжина, нет, две дюжины убитых!..

– А ты как думала? – спокойно заметил он. – Возьми себя в руки, Сара. Сама знаешь, что так надо.

– Там так много... – начала было она, глотая застрявший в горле комок.

– Тогда в будущем потребуется меньше... меньше взрывов. А теперь возьми себя в руки. Ты же знала, что это произойдет. Не хочешь смотреть, сиди дома. Так будет безопаснее.

В далеком голосе слышалось равнодушное участие, будто исходившее от врача, предписывающего покой и строгое соблюдение режима пациенту со слабым сердцем. Слабым сердцем? Поздно думать о сердце, разозлилась она. Она была очень зла на себя. Из-за того что выглядела слабой и глупой – по-бабски впавшей в истерику!

– Меня же... меня могли убить, – со страхом повторяла она.

– На уик-энд приеду, Сара. А пока будь поосторожнее. Рад, что ты не сильно пострадала. А теперь спешу...

Их разъединили. Видно он, не договорив, положил трубку. Она тоже сердито швырнула трубку на рычаг. Расстегивая мокрую мятую блузку, снова увидела мелькнувшего в освещенных солнцем дверях зимородка. Держась в тени резного навеса, вышла на веранду. Подгоняемые еле заметными гребками весел, по гладкой воде скользили лодки с овощами и другими съестными продуктами. По озерам Нагин и Дал в толкаемых шестами пестро разукрашенных лодках-шикарах, сидя под балдахинами, катались туристы. Зарево над городом блекло, подобно солнечному закату. Глубоко и медленно дыша, она глядела на горы, окружавшие озера и город.

Подумала, что надо бы пойти в гостиничный домик и утихомирить чертовых туристов, пока кто-нибудь не явился сюда жаловаться или просто поболтать. Ладно, через минуту-другую. С озера тянуло легким свежим ветерком, треск лодочных моторов теперь заглушал затихающий вой сирен, лодочники-торговцы перекликались с поварами и прислугой, шумели озорные поварята. Она старалась отвлечься от нарушающих тишину голосов, возвращавших ее к рыночной толпе и первым пронзительным крикам.

Стала разглядывать лодки, просто как лодки, их темные, будто вырезанные из бумаги силуэты, мозаичные украшения, расписанные красками борта. Над горами редкие клубы облаков. Запах скошенной травы. Рядом с верандой на воде цветы лотоса; большой раскрывшийся цветок лотоса в высокой вазе на столе, рядом с позавчерашним номером "Таймс". Она взглянула на страницу иностранных новостей, раскрытую перед тем, как пойти за покупками...

Надо забыть. Но заголовок, никак не давая забыть, гласил: "Кашмир достигает точки кипения". Еще один, шрифтом помельче: "Возможны новые выборы". Она поняла, что не в Кашмире или Пенджабе. Но выборы скоро будут. И четверть столбца внизу страницы: "Резня в Пенджабе".

В ярости смахнула газету, так что она, перелетев через перила, упала в темнеющую воду и угрожающе двинулась к ближайшим зарослям лотоса, которые вдруг стали похожи на ядовитую пену. Сара потерла лоб. Угроза стала слишком ощутимой – чересчур ощутимой.

– Теперь видишь, в чем проблема, Фил? Дело приобретает сугубо политический характер – отныне это не просто дело об убийстве.

Касс медленно поднял глаза, всматриваясь в лицо Майлза, в котором проглядывало радостно-мстительное выражение. Как будто Майлз был виновником его заточения, подстроенного дела, обвинения в убийстве и рева толпы, ежедневно бушующей у стен тюрьмы. Касс потер небритую щеку. Онемевшая кожа словно пересажена с менее чувствительных частей тела.

– Говоришь, политический? Даже если я не совершал этого убийства? – насмешливо спросил он. – Меня намерены оставить в дерьме, так ведь? Шелли и Лондон оставляют меня там, где бросили, – им, видите ли, запах не нравится!

Он постучал кончиком сигареты, которой угостил его Диксон, по дешевой жестяной пепельнице с рекламой индийского пива. У двери комнаты свиданий стоял навытяжку конвоир в мятых шортах и форменной фуражке.

Менее радующийся положению Касса Диксон, прокашлявшись, негромко произнес:

– Вообще-то, Касс, дело действительно идет к этому. Видит Бог, я очень сожалею... От Лондона почти никакой реакции. Шармар изо всей мочи изображает убитого горем мужа, а Форин оффис, по всей видимости, хотел бы отдать все на его усмотрение...

– Что именно? Воскрешение?

– Твоя озлобленность не помогает делу.

– Майлзу нравится. Ему она помогает.

– Ты волен возмущаться... однако нет никаких доказательств, что дело подстроено. На ноже отпечатки твоих пальцев, в напитках не найдено никаких следов одурманивающих веществ, и есть свидетель, слышавший ваши с ней голоса... до того как раздались крики.

Касс бросил на него свирепый взгляд.

– Тогда, черт возьми, вызволите меня, как долбаного убийцу с дипломатическим иммунитетом, давайте, ради Бога, разберемся в Лондоне!

Диксон мрачно покачал головой. С бездушным достоинством марионетки. Глава резидентуры хорошо смотрелся на приемах.

– Самое лучшее для тебя, приятель, – с издевкой вставил Майлз, – это согласиться со сносным, по их понятиям сроком, а потом надеяться, что, когда осядет пыль и Шармар про тебя забудет, тебя переправят домой в тюрьму для миллионеров.

Диксон кашлянул, выражая свое несогласие, затем, подавшись вперед на скрипучем стуле, промолвил:

– Касс, у тебя в карманах был кокаин. И еще следы его...

– ...у тебя в носу, Фил.

Сжав кулаки, Касс резко оборвал:

– И вы считаете, что кокаин превращает человека в маниакального убийцу? Говорю вам, это сделал другой!

– Кто? Зачем?

– Чтобы подставить меня, будьте вы прокляты!

В комнате стало жарче. Из высоко расположенного окна лениво струился жемчужно-пыльный поток света. Касс снова потер лицо и побелевшими пальцами вцепился в край стола.

– За что, Фил? За то, что трахнул его женушку?

– Если у тебя есть что-нибудь, Касс... хотя бы что-нибудь, – уговаривал Диксон, – скажи нам. Что-нибудь, позволяющее нам обратиться в Сенчури-хауз с просьбой в порядке исключения восстановить твой дипломатический статус. Сразу возьмемся за это.

– Что ты держишь в рукаве, Фил? – издевался Майлз. – Что Шармар, застав вас в постели, укокошил свою бабу? В Лондоне это не пройдет. Куда больше похоже, что...

– Мне наплевать, на что это похоже в глазах такого жалкого раздолбая, как ты, Майлз! Говорю вам, не моих рук дело. Вытащите меня отсюда...

В хриплом злом голосе Касса Диксон, невольно испытывая смущение, улавливал мольбу. Майлз же, не скрывая удовлетворения, самодовольно ухмылялся. Касс чувствовал, как все надежды испаряются, будто хмель. Какого черта Шелли не желает его выслушать? Послать кого-нибудь или приехать самому? Его охватывал страх. Он беспокойно оглядывался на конвойного. Оставаться в Индии... Господи, только не это!

Он разглядывал свои руки, будто все еще видел на них кровь Сирины. Вообще-то, какой толк от Шелли? В СИС теперь заправляли люди, которым Обри, черт побери, не доверил бы заваривать чай! В какое же дерьмо он вляпался... Касс уставился в потолок, не желая видеть самоуверенную физиономию Майлза. В комнате для свиданий было как в пекле. Словно в поисках дохлятины, жужжали мухи, отчего комната казалась еще теснее. Они вились над служившим уборной ведром. Круглые сутки от находился в одиночке. Ради его собственной безопасности. Почти любой находившийся в тюрьме при первой же возможности прирезал бы убийцу Сирины Шармар. Сдерживая дрожь в руках и ногах, он еще крепче вцепился в край стола.

Шелли собирается оставить его в этом дерьме. Теперь это совершенно ясно. Подонок. А Майлзу или Диксону нельзя рассказывать, что он знает и тем более подозревает. Они разболтают всем, и тогда его обязательно или прирежут, или предложат самому покончить с собой. Его трясло, будто на него уже набрасывают петлю. Боже правый...

Диксон поднялся и, неловко отводя глаза, спросил:

– Чего-нибудь прислать?

– Кроме ножовки, конечно, – ввернул Майлз.

Касс оставил эту глупость без внимания, наблюдая, как на типичной для дипломата невозмутимой физиономии Диксона проступают сомнение и антипатия. Неприязнь, смешанная с неуверенностью и ощущением неспособности что-либо предпринять. Диксон подумал, что, взяв в разговоре дружелюбный, утешительный тон, он, возможно, одним этим как бы протянул руку кому-то чуждому, недоброжелательному. Но здравый смысл возобладал, и при реплике Майлза он поморщился, словно тот испортил воздух за обеденным столом.

– Не унывай, Касс, – добавил Майлз. – Попадешь домой... рано или поздно.

Конвоир выпустил их из тесной комнаты. Касс жадно докуривал сигарету. Дым застревал в горле, душил его. Ему было страшно – Господи, они же... Его затрясло. Если уж Диксон с ходу допускал, что он действительно совершил приписываемое ему преступление, это автоматически выбрасывало его за рамки СИС. Он был за чертой. Инсценировка убийства была такой умной – такой ужасной и такой умной. Кто станет спасать сексуального убийцу, кто за него вступится, кто не позволит его повесить?..

Отсюда политические, дипломатические последствия; вопрос умиротворения – ему отводилась роль жертвенного ягненка.

Махнул рукой по столу, будто сметая пауков или тараканов. Жестяная пепельница с жалобным звоном отлетела в угол комнаты. Касс в страхе глядел на окно под потолком и льющийся из него жемчужный свет. Казалось, вся Индия отпрянула от него.

Из-за рабочего стола в большие окна во всю ширь открывались Коннот-плейс и разбегающиеся колесными спицами правительственные здания. Призванный увековечить английское владычество импозантный ансамбль с парламентской Ротондой в центре, названный Нью-Дели. "О, благодарим тебя, сагиб, ты пришлешь сюда сэра Эдвина Лаченса перепланировать наш город – благодарим тебя, сагиб". Индусы всегда были способны выражать благодарность угнетателям, оставаясь внутри своеобразной нирваны, как прозрачной сеткой отгораживающей их от сегодняшних неприятностей. Глядя вниз, он не увидел почти никаких индийских примет – город упрямо оставался неизгладимо английским: парламент, военный мемориал, Парламент-стрит, Куин-Виктория-роуд, скучные прямоугольники воды и аккуратные, чужие глазу газоны.

На столе лежали первые отрывочные сообщения о взрыве в воздухе реактивного самолета компании "Эйр Индия" и о гибели предположительно более восьмидесяти человек. По другую сторону стола невозмутимо курил сигарету его брат. Над ними, гоняя густой влажный воздух, медленно вращались огромные лопасти традиционных британских вентиляторов.

Он снова повернулся к окнам – садившееся солнце покрыло тусклой позолотой храмы Лакшми Кали и Будды. Затем Ротонда и "Ворота Индии"[4] решительно вернули его ко временам английского владычества. Указав жестом на сообщение об авиакатастрофе, раздраженно заметил:

– Без этого я мог бы и обойтись.

Его брат, выше ростом и стройнее него, улыбаясь, возразил:

– Ты должен побывать там... на месте катастрофы. Нельзя бросаться такой возможностью для паблисити.

– Но я вечером должен быть на совещании партийной фракции, Пракеш. Некоторым из этих старых дураков нельзя доверить ни одного мало-мальски важного решения!

– Тогда, В.К. ... доверь мне позаботиться о твоих интересах...

– Если бы только этот старый хрен Чопри подписал заявление об отставке!..

– Наш уважаемый премьер-министр цепляется не только за жизнь, В.К. Но, братец, как он может подписать? Он же в коматозном состоянии.

– Тогда президенту следует немедленно назначить выборы. Какой смысл ждать, когда Чопри загнется... или очухается, чтобы поставить свою подпись?

– Спокойно, В.К. Несколько дней, всего несколько дней. Все идет так, что лучше не придумаешь. Ты отправляешься в Пенджаб и с печально-торжественным видом смотришь в камеры. Оставь совещание на меня.

В.К.Шармар посмотрел на стол. Взгляд остановился на личном письме с соболезнованиями от Питера Шелли, доставленном час назад кем-то из представительства британского верховного комиссара. Сжав кулаки, в бешенстве воскликнул:

– Как только подумаю, что могла наболтать ему эта баба!..

Пракеш Шармар тоже сердито прищелкнул языком, но потом успокаивающе пробормотал:

– Что бы она ему ни наговорила, В.К., он помалкивает. Перестань волноваться. Все верят, что Касс всего лишь сексуальный убийца... – Шармар поморщился, недовольный легкомыслием брата. – Письмо Шелли – лишнее тому доказательство. Думаешь, стал бы он посылать такое доброжелательное письмо, если бы до ушей Лондона дошло, к чему, как показалось Кассу, он стал подбираться, и там этому поверили?

Он небрежно разогнал дым и раздавил окурок в украшенной витиеватой резьбой деревянной пепельнице.

– Но эта сука могла столько ему рассказать!

– Видно, не рассказала... или Касс забыл спросить. Или просто не поверил услышанному?..

– Тогда не нужно было?..

– О, нет, В.К. Живая Сирина была слишком опасна... да еще влюбленная в Касса. Очень ненадежна. Могла пойти на безрассудный шаг. – Подняв глаза к высокому потолку, Пракеш вздохнул. Затем взглянул на окна, в которые, по твердому убеждению Шармара, просилась вся Индия... чтобы принадлежать ему. В кабинет падали косые лучи солнца. Их гаснущий свет золотил крыши и купола храмов. – Теперь, спустя неделю, – убеждал Пракеш, – можно быть уверенным, что Кассу не было известно что-либо мало-мальски важное. Может быть, он и затеял эту любовную интрижку, чтобы прощупать тебя... но продолжил ее ради собственного удовольствия. Его коллеги в представительстве Верховного комиссара верят, что он виновен. Ты же слышал запись их разговора в тюрьме, В.К., что может быть более обнадеживающим? Шелли сообщат, что Касс убийца.

– Да-да... – кивнул Шармар, указывая на письмо с соболезнованием. – Видно, что Питер смущен... это очень хорошо, Пракеш, очень хорошо!

Сигнализируя о звонках, ждущих ответа, на стоящем справа телефонном пульте теперь горели почти все лампочки. Может быть, не приходя в себя, уже скончался Чопри? Вряд ли. В этом случае их беседу с Пракешом прервали бы.

Однако надо было решить ряд неотложных дел в Дели. Ему так не хотелось лететь в Пенджаб осматривать обломки авиалайнера, разбросанные трупы, предметы багажа и куски металла. Проклятые сикхские террористы, всегда не вовремя!

– Опять озабочен, В.К., – снова закуривая, шутливо заметил Пракеш. – Вижу по лицу. С совещанием я справлюсь.

– Думаю, Пракеш... думаю. И не о Конгрессе, не о выборах. Думаю о том, что лучше бы этот тип, Касс, совсем не появлялся в суде, ни здесь, ни в Англии, ни теперь, ни в будущем. Ты понял?

Пракеш сидел, разглядывая ногти. Помолчав, сказал:

– Несчастный случай устроить нетрудно... но еще рано. Не теперь. Время неподходящее. С Касса не спускают глаз. Кроме его коллег, вряд ли будут другие посетители. Поэтому, когда внимание ослабнет, возможно, произойдет несчастный случай. Скажем, один из преданных поклонников Сирины, обезумевший от горя и охваченный жаждой мщения.

– Хорошо.

– А теперь ступай делать заявление для печати в связи с этим авиалайнером. Изобрази самое печальное выражение, братец, и забудь о кашмирских землях и зельях – в конечном счете, Касс, скорее всего, ничего о таких пустяках не знает!

– Уж не хочешь ли ты вывести меня из себя, Пракеш? Думаешь, по мне лучше, чтобы она была жива?

– Нет, знаю, что это не так, В.К. Ты хотел ее смерти после ее первой неверности, – заверил он, опершись пальцами о край стола.

Шармар встал и подошел к окну. Парламент-стрит и Коннот-плейс запружены транспортом. Его взгляд скользнул по пыльным газонам Раджпатха в сторону арки "Ворот Индии", затем снова повернул на север, к окружавшим Коннот-плейс подернутым дымкой кварталам многоэтажных зданий. Купола и башни позади современных кварталов скрылись в пыльной вечерней мгле. Деловой центр разъезжался по домам.

Все правильно. Пракеш справится с совещанием фракции, пожалуй, даже лучше него, без горечи признал он. Умело, спокойно, без броских эффектов и саморекламы он выскажет соображения в пользу выборов. Уставшее от прожитых лет сердце Чопри может отказать в любой момент, и, пусть они не обязательны, следует ожидать новых выборов. Нужно во что бы то ни стало пойти на выборы, потому что именно сейчас самое время добиться прихода к власти еще одного, более слабого, правительства меньшинства. До того как фундаменталисты из Джаната парти станут сильными, как никогда, достаточно сильными, чтобы отобрать власть у Конгресса. Он успокаивающе потер лоб большим и указательным пальцами. Они должны иметь правительство меньшинства, слабое, с надежными партнерами. Только тогда задуманный план имеет шанс... самое время. Такое подходящее!..

В этом они всегда сходились и ради этого работали, провели в премьеры больного старого Чопри, понимая, что тяжелое бремя окончательно подорвет его здоровье и оставит двери его кабинета открытыми для...

Он прижал пальцы к виску, будто приставил пистолет, потом потер костяшками пульсирующую вену. Проклятый Чопри, как на него похоже – не хочет умирать, и все тут!

Словно читая его мысли, Пракеш негромко произнес:

– Получится, В.К., получится. Время есть.

– Да, конечно, – раздраженно ответил Шармар.

Зазвонил телефон двусторонней связи, и он стремительно повернулся, спеша ответить. Дай Бог, чтобы умер старый хрыч, подумал он. Прямо теперь.

– Ой, дорогая, извини, что вытащил тебя из душа! – проворчал Хайд в телефонную трубку, лежа на измятых простынях и глядя на потрескавшийся потолок. По штукатурке, видно, в поисках добычи, разгуливал большой паук. В застоявшейся духоте комнаты неумолчно жужжали мухи. Тонкие занавески на окне не шелохнутся. – Ничего устроилась? – кисло ухмыльнувшись, спросил он.

Роз разместили в одном из лучших апартаментов в отеле "Клэридж" на Аурунгзеб-роуд по южную сторону Раджпатха. Он выторговал его у Шелли в качестве компенсации за дыру, в которой для прикрытия пришлось поселиться самому.

– Прекрасно. А как ты?

– Дыра... На, послушай. – Он протянул трубку к окну. Ветхий грязный отель располагался в квартале Пахаргандж рядом с главным вокзалом. – Слышишь? – спросил он, прикладывая трубку к уху.

С него градом катил пот, будто уличный шум превращался в кинетическую энергию. Голова раскалывалась от оглушительного рева машин, пронзительных криков людей и животных. В воздухе висел тошнотворно-сладкий запах грязных выхлопных газов.

– Черт, – послышалось в трубке.

– Что, жалко меня? Торчим здесь по твоей же, черт побери, вине. Во всяком случае, я.

– Хайд, ты мог бы сказать об этом раньше.

– Глядя на твою кислую высоконравственную физиономию? Шуточки.

– Когда с ним встречаешься?

– Завтра утром... если не дадут разрешения, придется покупать. В конце концов, его кузен Пэт проделал, черт возьми, немалый путь. Он уже должен получить письмо из дома, где дается понять, кто я... Послушай, чертовски жарко, даже болтать не хочется. Так что пока, дорогуша, по крайней мере, знаю, что ты устроена, не буду волноваться за тебя. Приятного аппетита... таблетки с тобой? Не пей воду, будь умницей.

– Я здесь уже бывала, Патрик. Еще до того как познакомилась с тобой. Если и заболит живот, то на этот раз из-за тебя. – Она замолчала, и Хайд напрягся, ожидая, что она скажет дальше. Как бы почувствовав его настроение, Роз пробормотала: – Береги себя, – и почти сразу, бросив: – Пока, Хайд, – положила трубку.

Хайд посмотрел на трубку, потом, перекатившись по провисающей скрипучей кровати, положил ее на рычаг. Свесил ноги. Подошел к окну. Восемьдесят рупий в день вместе с мухами. Черт, ну и дыра – самое подходящее место для кого-нибудь вроде кузена Касса, школьного учителя, ближайшего родственника, ищущего, где подешевле остановиться. На случай, если кто-нибудь станет наводить справки о нежданном посетителе Касса... Хайд провел пальцами по волосам, зевнул, почесал небритые щеки и сунул руки в карманы дешевых хлопчатобумажных брюк. В самолете, где Хайда запихнули в туристский класс, тогда как Роз роскошествовала в первом, и то было прохладнее и тише.

Внизу, точно сбрасывающая старую кожу змея, медленно шевелилась узкая улица, ведущая от Панчкуин-марг к Главному базару. Клубки и цепочки людей проталкивались навстречу друг другу сквозь тесное скопище машин, мото– и велорикш и изрыгающих дым старых автобусов. В синем бензиновом тумане висели запахи специй и горячей еды. Сари, сомнительной чистоты белые рубахи, яркое оперение туристов, набедренные повязки, тюрбаны, похожие на пижамные полотняные штаны сельских жителей, ошеломленных давкой, движением и слепящим солнцем. Темные фиолетовые тени. Из одной из них появилась мусульманка, закутанная в темные одежды, контрастирующие с выставленными перед лавкой блюдами с грудами специй – красных, зеленых, пурпурных, оранжевых.

Не вынимая рук из карманов, Хайд зачарованно глядел на шумную улицу. Один из посторонних зрителей. Бывший профессиональный разведчик, под сорок лет, десять фунтов лишку, слишком медленная реакция для последнего удара, вообще для любой операции. На пенсии по собственному желанию, годен, и то лишь едва, быть до старости телохранителем у какого-нибудь арабского шейха. Как и многие бывшие сотрудники СИС и другие представители темного мира разведки. А сегодня его больше всего занимал вопрос, не задумала ли Роз остаться в Австралии, когда они туда попадут. Хайд подозревал такое намерение, и этого ему определенно не хотелось.

Наконец, устав от уличного шума, запаха нечистот, пота, бензина, пыли и пряной пищи, он вернулся к кровати и сел рядом с дорожной сумкой, которую забрал из камеры хранения на вокзале Нью-Дели. Прежде чем ринуться в уличный водоворот в поисках пищи, он еще раз проверил содержимое сумки. Кроме таблеток, липовых документов, карт и адресов, в ней находился и пистолет. "Хеклер энд кох" – то, что надо. "Краутс" делает хорошее точное оружие. Запасные обоймы, нож и таблетка – правда, не для него. Заказывал музыку Шелли, и Хайд понимал без слов. Если окажется, что Касс может поставить в затруднительное положение Службу, или если индусы, разведка или полиция решат выпотрошить брошенного агента, чтобы выяснить, что ему известно... тогда его надо будет убрать.

Об этом варианте Роз даже не подозревала.

2 Мысли о доме из заграницы

Хайд снова влез в футболку с профилем Моцарта, которую его заставили снять, затем натянул брюки. Обыскивали вежливо, можно сказать деликатно, но тщательно. Он застегнул молнию на небольшом рюкзачке с книжками в мягких обложках, кремом для бритья, сигаретами для Касса и последовал за служителем по жарким скучным коридорам вдоль монотонного ряда дверей с глядевшими на него смотровыми глазками. За одной из дверей раздавалось пение, из другой камеры слышались стоны, но после шумных улиц по ту сторону Джамны здесь, в тюрьме, казалось, царили порядок и тишина. Дверь в тесную комнатку для свиданий открыта. Хайд увидел сложенные на голом столе, будто защищавшие слабый огонек, грязные руки Касса. Дверь позади закрылась. Возле нее, сразу приняв бесстрастное выражение, встал служитель.

Касс встретил его со смешанными чувствами – облегчением, ощущением разницы между ним и Хайдом, как будто Хайд принес на одежде запахи с воли... и почти сразу охватившей его нервозностью, потому что Хайд прежде всего славился умением помогать отправиться на тот свет. Касс, несомненно, понимал возможность такого выхода из создавшейся ситуации. Хайд, протягивая руку, с ходу взял инициативу.

– Фил! Черт побери, дружище, я рванул сюда, как только узнал! Письмо мое получил? – Неуверенно, будто медленно припоминая, как держаться, Касс кивнул и что-то промямлил в ответ. – Малый из Форин оффис позвонил мне в школу. Секретарь записала, потому что я был на уроке... ужасная группа! – Освободив руку из липких трясущихся пальцев Касса, он сел за стол, поправляя указательным пальцем очки с простыми стеклами. – Пришлось перепроверить... никак не мог этому поверить, Фил! Невероятная чертовщина, дружище, должно быть, какая-то ошибка?.. Однако как с тобой здесь обращаются? – выпалил он разом, стараясь изобразить что-то похожее на наречие, на котором говорят жители центральных графств. Хайда забавляла подозрительность Касса. Он оценивающе наблюдал за пленником, отмечая следы перенесенного потрясения и пребывания в тюрьме. Заросшее щетиной лицо, воспаленные, с покрасневшими веками глаза, отсутствующий, обращенный внутрь взгляд. Силой обстоятельств человек переставал ощущать себя свободным гражданином. – А ведь было такое теплое местечко, – резко заключил он.

В глазах Касса на мгновение блеснула неприязнь, затем взгляд опять затуманился, снова уступая место страху перед Хайдом. Глаза бегали по столу, будто разглядывая скачущих там блох. Мыслями где-то далеко. Плохо дело. В состоянии ли Касс вести умственную игру, которую подсказывало письмо?

По крайней мере, незаметно, что с ним плохо обращаются, – просто выгорел изнутри. Хайд пригладил волосы, покрутил в руках очки и расстегнул стоявший у ног рюкзак. Выложил книжки на стол и принялся суетливо складывать их в ровную стопку. Указал пальцем на верхнюю.

– Вот эта хорошая... жаль, немножко растрепалась – читал в самолете. Правда, не уверен, что тебе нравится Конрад...

– Да, нравится, – устало ответил Касс.

Согласится ли он вести игру? "Ностромо" – "наш человек". Выбирая название, имелось в виду заверить его в этом, подбодрить.

Хайд прошелся пальцем по корешкам книг. Касс станет искать "Искусный побег" или еще одну книгу Конрада – "Спасение". Та и другая отсутствовали. Правда, был "Наш общий друг", подразумевая Сенчури-хауз. Его не бросили, по крайней мере, не совсем. Конечно, могла бы его порадовать "Все хорошо, что хорошо кончается", но ее тоже не было. Склонив голову набок, Касс с хмурым видом, но внимательно изучал корешки. В самом низу лежала "Убеждение" Джейн Остин. "Расскажи мне все, ничего не решено, но нам хочется верить тебе... "Путешествие пилигрима"?.."

Пошарив рукой в рюкзаке, Хайд выудил аллегорический роман Беньяна.

– Чуть не забыл, – улыбаясь, пробормотал он. – Помнится, одна из твоих любимых...

После показавшегося бесконечным молчания, Касс тихо произнес:

– Здорово, что ты приехал, Патрик. – Содержащийся в книге намек на возможность спасения явно его подбодрил. Со временем он, возможно, выберется отсюда. – Маленькое недоразумение, – сконфуженно развел он руками.

– Давай серьезно, дружище! Дядюшка Питер страшно расстроен. Кроме него никому из родственников я не говорил. Он шлет самые...

Касс заморгал, взгляд прояснился, стал более сосредоточенным.

– Я привез и кое-какие таблетки... – начал было Хайд, и Касс тут же как ужаленный выпрямился. – Хотя... оставил их в гостинице... – "Расскажи мне как можно точнее, сказки мне правду, и цианистая таблетка будет не нужна – ...если поверю".

Касс громко, будто скрипнуло сухое дерево, проглотил застрявший в горле комок.

– Таблеток мне... не надо. Со мной здесь обращаются нормально, – произнес он, оглядываясь на терпеливо застывшего служителя.

– Они упоминали о наркотиках... что ты принимал наркотики, – наклонившись вперед, удивленно глядя на Касса, заговорил Хайд. – Ты же никогда к ним раньше не притрагивался...

– Возможность есть... здесь их легко достать, Пат. Очень легко. Мак выращивают всюду... – Он снова взглянул на конвойного и затем, похоже, снова впал в летаргию, положив голову на стиснутые кулаки. – Я не соображал, что делал, – качая головой и дернув плечом в сторону конвойного, который с вежливым безразличием разглядывал стену напротив, проговорил он так тихо, что Хайд наклонился еще ближе. Если в комнате установлены жучки – скорее всего, так оно и есть, хотя видеокамеры нигде не видно, – то голос Касса вряд ли можно разобрать. Это хорошо.

– Постарайся не падать духом, Фил, – с деланным простодушием произнес он. – Не может быть, чтобы так уж плохо...

В уши Хайда текли еле слышные слова Касса.

– ...главным образом, в Кашмире... там самые высокие шишки владеют землей и крестьянами, которые выращивают зелье... не думали, что все так кончится, ни она, ни я. Не думали, что так... – Голос дрогнул, и, к удивлению Хайда, он поднял на него глаза, полные слез. Касс сердито вытер глаза и мокрые губы. – Господи, все было залито кровью, но это не я! – гневно выдохнул он. – Я бы никогда... – Он передернул плечами. – Похоже на меня?

Хайд напряженно слушал. Это не игра. Если только Касс не учился у Гилгуда, его горе было неподдельным – трясущиеся щеки и полные слез глаза говорили о невыносимом страдании. Черт, бедняга ее любил!

– Они... хочу сказать, утверждают, что ты... знаешь, потерял голову от ярости? Поссорились...

– Нет.

Он замолчал. Хайд медленно кивнул. Шмыгавший носом Касс понял и, тяжело дыша, снова уронил голову на руки. Хайд, наклонившись к нему, потрепал его по руке. Как-бы случайно дотронулся до "Ностромо". Касс понял жест и всхлипнул. "Наш человек".

– Подсыпали... в бокал... – прошептал он, – ...очнулся, она мертвая. – Его было еле слышно. Хайд посмотрел на дверь. Если они заподозрят или заинтересуются, то скоро явятся прервать разговор или просто приказать перестать шептаться. – ...Муж владеет... его семья... – Он внезапно выпрямился, вытирая лицо. – Хватит обо мне, – громко заявил он. – Сам виноват. Черт побери, Пат, спасибо, что приехал... рад видеть тебя, даже в этой ситуации. Жаль, что пришлось сообщить дядюшке Питеру. Тот участок все еще за ним?

Чуть помедлив, Хайд ответил:

– А-а, тот самый... за ним. Ты же знаешь дядюшку. Торчит на нем все время. Не знаю только, что он там выращивает...

– Я знаю.

Закурив последнюю сигарету, Касс смял пачку и бросил на стол.

– Я принес тебе еще – купил в самолете. "Ротманс" – помнится, тебе нравились.

Смятая пачка была из-под "Силк Кат". Хайд, казалось, огорчился.

– Спасибо, Пат, – рассмеялся Касс. Улыбаясь конвойному, он распечатал блок и протянул ему пачку.

– Джавал достал мне "Силк Кат". А это, Джавал, тебе...

– Спасибо, господин Касс.

Конвойный, улыбаясь, вернулся на свое место у двери. Хайд вынул руку из кармана, оставив там смятую пачку из-под "Силк Кат". Потом собрал со стола целлофановую обертку купленного в самолете блока и сунул ее в рюкзак.

Хайд откинулся на стуле, глядя на жадно курившего Касса, чуть веселее глядящего в будущее, каким бы оно ему ни представлялось.

– Принести что-нибудь еще, если мне дадут прийти?

– Кое-что из квартиры, если тебя пустят.

– Кого повидать... в представительстве? – Касс отрицательно замотал головой. – Кого-нибудь еще? Адвокат у тебя есть? – Касс кивнул. – Нормальный? – Касс снова кивнул.

Джавал вежливо кашлянул.

– Время, Пат, – натянуто пояснил Касс. Нервно сглотнул. – Еще раз спасибо, дружище. Какой молодчина, что приехал. – Он встал, протягивая руку. Рука чуть дрожала. Манжета засалена. – Гостиница ничего? – спросил он с деланной небрежностью.

– Дыра, – невинно ухмыляясь, ответил Хайд. Ладно, не обижаюсь – в нынешних условиях. Знаешь, я, пожалуй, позвоню дядюшке Питеру, скажу, что ты держится, ну и сообщу все, что увидел и услышал. Черт с ними, с деньгами, а? И постараюсь получить разрешение принести тебе вещи из квартиры... одежку и что еще, а?

– Смену нижнего белья... жаль, что нельзя принести телек и видеомагнитофон. – Касс выразительно щелкнул пальцами. – Если попадешь, проверь, перекрыл ли я воду, ладно?

– Трубы здесь не замерзают, верно? О'кей, посмотрю. Знаю, есть такие, что беспокоятся... вроде тебя... Буду завтра, о'кей?

– Да. Еще раз спасибо, Патрик... спасибо.

В глазах Касса опять блеснули слезы, у него перехватило голос. Хайд повернулся и последовал по коридору за Джавалом. Другой конвоир повел Касса в его камеру.

Он ее не убивал. Наоборот, речь идет о наркотиках и Шармаре, который связан с этим делом, по крайней мере, как производитель. С этого и началось. Потом Касс потерял осторожность, потому что влюбился. Воспользовавшись этим, ему подстроили ловушку. Шармар – министр туризма и гражданской авиации, следующий лидер Конгресса, а возможно, и следующий премьер-министр Индии?..

Интересное дело...

...стоило того, чтобы убить кинозвезду, даже если она твоя жена, дабы закрыть ей рот и убрать за решетку ее дружка из британской разведки.

Выйдя на ослепительный утренний свет и глядя через несущую шоколадные воды реку на затянутый дымкой город, даже издали гудевший, как рой насекомых, Хайд испытывал нечто вроде блаженства.

Шармар, должно быть, – скорее всего, так оно и есть – очень большой шалун. Ухмыляясь про себя, Хайд сунул руки в карманы и, сутулясь под липнувшим к спине рюкзаком, двинулся к ближайшей автобусной стоянке. Нащупал пальцами смятую пачку из-под сигарет.

Прочти написанное Кассом, только когда сядешь в автобус, приказал он себе. Терпение... потом пойдешь на квартиру, проверишь, нет ли наблюдения, и попытаешься попасть внутрь. В видеомагнитофоне, или на спрятанной в телевизоре пленке, или под раковиной. Что-то на Шармара...

Обломки разбросало на сотнях акров сельскохозяйственных земель. На зеленом пшеничном поле выступали только сравнительно крупные детали фюзеляжа "Боинга" средней дальности. На лежавшем, словно забытый лемех, хвосте сохранился буквенный символ "Индийских авиалиний". Опаленные косые литеры – ИА – будто кричали о большой беде. Шармар вздрогнул. Он брел по молодой пшенице, печально качая головой перед камерами, выражая сдержанными жестами соболезнования индусам и сикхам. Под ногами хрустело стекло или что-то еще.

Кабина экипажа лежала на боку. Как треснувшее яйцо со знакомой картины Босха, подумал он. Такое сравнение было скорее плодом внутреннего нервного напряжения, нежели результатом ужасного зрелища. Кабина находилась в сотнях ярдов от него, оцеплена, вокруг нее кишели расследующие катастрофу специалисты и полицейские. Мелькающие по зеленому полю тюрбаны сикхов рядом с обломками казались неуместно нарядными.

– Да, да... ужасно, – без конца невнятно повторял он. – Какая трагедия.

Сообщения информационных агентств уже кишели предположениями и домыслами. Общее мнение – несомненно, справедливое – сходилось на том, что это дело рук сикхских сепаратистов. Самолет летел из Амритсара в Дели, и большинство пассажиров, как было установлено, составляли индусы. Всего несколько месяцев назад объектами диверсий были автобусы и небольшой пригородный поезд. Всего лишь десятки погибших. Теперь же сразу восемьдесят невинных жертв – все, кто был на борту. В груди клокотала ярость, не оставляя места чувству вины или рассудку – только возмущению убийством...

Ни в чем неповинных людей. Примявшее молодые побеги пшеницы развернувшееся сари, синее с золотой ниткой, и мертвое тело. Молодая женщина, разбитая, как кролик, оброненный с высоты хищной птицей. Несмотря на жару, его трясло. В памяти с детства осталась картина: мертвый кролик, мягкий, бесформенный, словно лишенный костей, а шерстка почти совсем гладкая. Подняв глаза к солнцу, он тогда увидел черное пятно – хищника, обронившего свою жертву.

Пройдя немного дальше, он остановился на еще незатоптанном клочке поля и огляделся вокруг. Пенджаб. Житница Индии, мятежные обитатели которой в большинстве своем желали создания Халистана – самостоятельного государства сикхов. На ближайшей дороге цепочкой выстроились военные грузовики, вокруг рассыпались солдаты. Военное положение, хотя там, куда они прибыли, одни мертвецы. По полю и вокруг хвоста и кабины экипажа сновали с похожими на черные кувшины камерами на плечах телеоператоры. В.К.Шармар вытер скомканным платком лоб и руки. Нудно, как оса, над местом бедствия жужжал вертолет.

Перед ним с телекамерой на плече возник краснолицый англичанин с растрепанными светлыми волосами. Тут же появился микрофон. Шармар не расслышал имени репортера, разобрал лишь последовавшие инициалы.

– ...Би-би-си, потом – телевизионные новости, министр Шармар.

– Да, да. – Он чувствовал, что, как и подобает, выглядит погруженным в раздумье. Так оно и было: он не притворялся.

– Министр, вы можете подтвердить?..

Сикхские террористы... о, да, вполне определенно.

– Расследование продолжается, – тихо произнес он. – Имеются показания очевидцев взрыва... – Репортер слушал со скучающим видом, это ему уже известно. – ...по предварительным данным, взрыв произошел в главном отсеке. В целях расследования изъят предмет ручного багажа. Все остальное в данный момент относится к области предположений.

– Никто не брал на себя ответственность, министр? Ни одна из сепаратистских групп?

Он печально покачал головой. Целью в конечном счете был террор, а не реклама – создать в Пенджабе невыносимую обстановку, даже в условиях военного положения.

– Нет. Никто не заявлял об ответственности. Не следует делать скороспелых выводов...

– Даже в свете недавних зверств, министр?

– Боюсь, что, во всяком случае, я, как министр правительства, не могу позволить себе необоснованных предположений.

Он слегка отвернулся, снова предавшись грустным размышлениям. Репортер, казалось, разочарованно отступился, но, когда Шармар вместе со старшим по званию армейским офицером и управляющим "Индийскими авиалиниями" направился дальше, камера вдруг снова оказалась у него перед носом. К нему протиснулся обгоревший под солнцем белобрысый репортер с микрофоном.

– Не могли бы мы сделать для завтрашней главной сводки новостей кусочек о состоянии здоровья премьер-министра Чопри и вашем будущем, министр?

Мгновенный соблазн, не нашедший даже выражения во взгляде. Вместо этого сердитый взгляд оскорбленной добродетели.

– Считаю неуместным обсуждать данный вопрос на месте трагедии. А теперь прошу извинить...

Шармар направился к обломкам кабины экипажа. Здесь, вблизи нее, была видна смешанная с зеленью вздыбленная земля. Позади него репортер произносил перед камерой полные утешения и сочувствия вводные слова, адресованные британской публике. Странно, что они называли себя англичанами, тогда как Индия правильнее знала их как британцев. Британский... даже то, что произошло здесь, было частью их проклятого наследия, доставшегося Индии. Британская Индия – от Гималаев до Тамилнада, от устья Инда до устья Ганга – только-только начала разваливаться на куски. То, что было перед ним – это отвалившееся от фюзеляжа треснувшее яйцо, расплескавшиеся в воздухе белок и желток из человеческих тел, – будет повторяться снова и снова, возможно, вечно... Он яростно сжал кулаки в карманах костюма. В предвидимом будущем, в новом тысячелетии, Британской Индии предстоит по-прежнему быть раздираемой на части!

– Да, да, – невнятно отвечал он представляемым ему криминалистам, стоя под нависшей над ними отвалившейся кабиной пилотов. – Да, понимаю... да, конечно...

Обломки заливал ослепительный солнечный свет, как в каплях росы отражаясь в осколках стекла, кусках пластика и металла, золотя бока кабины экипажа. В полуденных лучах поля казались темно-зелеными. Попытка представить место происшествия столь безобидным была одновременно трогательной и нереальной. Индия, пытающаяся излечить себя...

Нелепость... лирика, мысленно восклицал он. Добиться этого можно только ценой больших усилий.

Поблизости жужжали камеры, бормотали в микрофоны репортеры, перекрывая жужжание мух, облепивших обломки и высохшие пятна того, что раньше было человеческой кровью.

Квартира Касса находилась в малоэтажном современном доме на краю дипломатического квартала Чанакьяпури неподалеку от представительства Верховного комиссара. Те, кто имел в Дели дипломатический статус, жили поблизости от места работы – а у Касса было дипломатическое прикрытие. Ему, может быть – всего лишь может быть, – потребуется войти в нее, но она под наблюдением и, вероятно, напичкана сигнализацией. Наблюдение скрытое. Чтобы его обнаружить, Хайду потребовался час. Авот здесь, на узкой улице близ Чандни Чоук, обнаружить наблюдение никак не получалось. По улице, ведущей к главному базару, день и ночь валила толпа.

Внутри смятой пачки "Силк кат" Хайд нашел клочок бумаги с нацарапанными Кассом двумя адресами. Связники, хотя никакого представления, что за люди и насколько надежны. Не должностные лица... из коренных жителей... по крайней мере, что-то знают о связи В.К. Шармара с маковыми делами в Кашмире. Толкаемый со всех сторон, он остановился в вечерней толпе. Извинения сливались в непрерывный гул. Он поглядел на окна второго этажа деревянного здания с крытым балконом, зажатого между магазином, торгующим разными поделками ручной работы, и бакалейной лавкой. Под ними в узкой грязной витрине выставлены шали и яркие ткани. У стены, задрав тощую ногу, помочился пес и, шарахаясь в толпе в ожидании пинков, побежал прочь. Почесав в затылке, Хайд вытащил из заднего кармана туристский план города. Висевший на плече рюкзак то и дело задевали пешеходы.

Медленно огляделся по сторонам, вроде бы заблудился. За длинной тележкой с грудой завядших овощей обнаружил физиономию, которую искал. Он почти не пытался уйти от хвоста – в конечном счете, город принадлежал им, а не Хайду, и пока что слежка велась из простого любопытства. Кроме посещения Касса и прогулки, восхищенно разинув рот, по городу, он ничего не предпринимал. Их было всего двое, они, по очереди меняясь местами, следовали за ним в потрепанном "форде" и пешком. Протиснувшись сквозь толпу, он встал в тени под балконом. Наклонившись, стал разглядывать в витрине яркие куски и свертки материи. Турист покупает индийские ткани для жены или подружки. Живший над магазином человек был связным – это вся информация, мелко нацарапанная Кассом против его фамилии и адреса, – связной. Лестница наверх, должно быть, идет из магазина. Если только за ним не станут смотреть внутри, не будет никаких проблем...

Поправил очки с простыми стеклами, поглядел на переваливающийся через ремень животик, мятые бумажные брюки, дешевые кроссовки, входя в свой образ – безобидного неуклюжего школьного учителя из Мидленда, роль которого легко сыграть, поскольку это, возможно, близкое будущее его самого... Он никак не мог сосредоточиться на начавшейся операции, даже вьющиеся у витрины мухи казались более осязаемыми, чем она. Равнодушный к слежке, он возбужденно проводил рукой по волосам, точно ожидая, что заряд статического электричества оживит утраченные от долгого бездействия инстинкты.

За тобой следуют двое, и они знакомы со старым способом попеременной слежки из машины и пешком... до последнего момента ты едва не прозевал их – так хорошо они сработались.

Хайд с удивлением почувствовал, как по спине пробежал легкий холодок, будто сзади открылась дверца холодильника...

Шумно вздохнув, он выпрямился и отрицательно затряс головой, увидев в узких дверях хозяина лавки. Подталкиваемый движущейся толпой, выставил руки ладонями вперед, смущенно отказываясь от расхваливаемых товаров. Выбравшись из тени балкона на вечерний свет, влился в текущую мощным потоком толпу, теперь более отчетливо понимая намерения следовавшего где-то позади сыщика.

Дошел до угла улицы, вливавшейся здесь в Чандни Чоук, где людской поток разливался шире и замедлял движение. Пришла уверенность в себе, на плечах и спине приятно покалывало кожу. Позади базарных крыш многоголосой Чандни Чоук катился блекнущий рыжий солнечный шар. Яркие груды бьющих в нос пряностей и специй... лавки, палатки, повозки с запряженными в них быками, автобусы, древние такси и редкий "мерседес", пытающийся вторгнуться в нечто похожее на съемочную площадку остросатирического фильма о последних днях английского владычества...

Окончательно пробудился.

Жадно вдохнул воздух, наполненный одновременно отталкивающими и взбадривающими запахами навоза, притиснутых друг к другу человеческих тел, бензина и еды. Собрал мышцы и нервы в комок. Небрежно нырнул под прилавок с рулонами шелка – на базарной площади появился пеший сыщик и тут же нервно закрутил головой: неужели упустил объект? Хайд чуть ли не потирал руки от удовольствия. Знакомая игра. В рюкзаке – "хеклер энд кох", пуля в патроннике. Но до наступательных действий далеко. Он прижался спиной к витрине, за которой на крюках висели полоски неподдающегося опознанию мяса. Дряхлый "форд", словно молодой лосось, ткнулся носом в людской поток и остановился, не сумев вывернуть с боковой улицы. Хайд сдержал удовлетворенную усмешку. Стал ждать.

Пеший принялся проталкиваться к машине. Хайд уже был в переулке – жалкие домишки, зловонные задние дворы, заваленные мусором, кишащие крысами и голодными собаками тесные проулки. Он его нашел, пересчитал, начиная от угла – этот? Нет, следующий, с пьяно покосившейся крышей и сползающей щепой. Толкнув плечом болтающуюся калитку, осторожно направился через двор. Среди мешков с мусором и сломанных картонных коробок возился будто брошеный вместе с мусором ребенок.

Через открытую дверь вошел в тесную прихожую с постеленным на утоптанную землю растрескавшимся линолеумом. Нервы напряжены. Успокаивая себя, пощупал за плечами рюкзак. Пистолет – привычный старый друг. Постоял у подножия узкой лестницы, прислушиваясь к разговорам покупателей в магазине и доносившемуся с улицы шуму. Послушал, что наверху – звуки радио и лепет ребенка. Мужской голос. Хорошо, значит, вернулся с работы. Стал тихо подниматься.

Днем он раз мельком видел Роз, самую крупную фигуру в группе, поспевавшей за высокой необычайно красивой индуской вокруг здания парламента. Сам он в это время таскал за собой тех двоих, совершая другую, более невинную, экскурсию по городу, прежде чем отважиться нырнуть в Старый Дели.

А теперь так приятно тряхнуть стариной, пусть игра только в самом начале. Собрать достаточно доказательств, чтобы выручить Касса, заинтересовать Шелли в спасении бедняги...

...если они имеются. Поднявшись наверх, он деликатно постучал в тонкую фанерную дверь. Радиоприемник или телевизор мгновенно замолк. Дверь открыл крупный индиец средних лет. Он был явно поражен, увидев белого человека, но быстро пришел в себя, изобразив недоумение. Похоже, ожидал, что кто-нибудь когда-нибудь каким-то образом явится, и был готов к определенному ответу.

– Говорите по-английски?

Мужчина, будто настраиваясь на другой язык, прокашлялся, затем просто кивнул головой.

– О, хорошо, – рассеянно поправляя очки, одергивая лямки рюкзака, начал Хайд, думая о лестнице позади себя и ничем незащищенной спине. – Видите ли, я... я кузек Филипа Касса... можно сказать, брат...

Он понял, что, как он ни хитри, его здесь ждали. В открытое окно позади чернеющей в свете заходящего солнца фигуры индийца доносился уличный шум. Хайд вдруг понял, что его здесь не боятся, как в этом случае реагировал бы кто-нибудь, не имеющий отношения к властям, но приход его предвидели. Что-то не так и становилось совсем не так. Хайд продолжал играть роль.

– Видите ли, господин Банерджи...

– Боюсь, что вы ошиблись... по какому адресу вы ищете, господин?..

Пора уходить...

– О... вы не господин Банерджи? Видите ли, мой брат называл вас; он даже говорил, что вы один из тех, кто мог бы согласиться дать положительно характеризующие его показания.

– О, нет, не понимаю, – покачал головой индус.

– Мой брат, Филип Касс... он ссылался на вас. – Хайд недоуменно пожал плечами. Повертел в руках очки. – Видите ли, я здесь только из-за него... ничего здесь не знаю. Фил просил меня сходить к вам.

– Не думаю.

Чиновничья фраза, означающая, что разговор окончен. Теперь уж никаких сомнений. Ясно, что подсадка, вместо... Бедняга Банерджи. Кем бы, черт побери, он ни был.

– Значит, вы не господин Банерджи... а он здесь не проживает?

– Господина Банерджи здесь нет.

Обрубили... Связник Касса был им известен, или же они до него докопались и посадили вместо него другого... а Банерджи гниет где-нибудь на загородной свалке. Но подсадили профессионала, а это значит, что здесь участвуют разведывательные службы. Выходит, слежку ведет разведка, следит за профессионалом, а не каким-нибудь простаком... Они приняли меры, чтобы обрубить связи Касса, – вот что важно. Все под контролем министра Шармара. Не только эта ловушка – теперь относительно нее нет никаких сомнений, – но и возможные последствия. Кто-нибудь может появиться, как тот задравший ногу тощий пес, вынюхивая, что произошло на самом деле. Хайд почувствовал, как горячей струей в кровь хлынул адреналин.

– А-а, понятно. Должно быть, перепутал адрес или фамилию. – Опять повертел в руках очки, поправил лямки, ссутулился, изображая случайного безвредного посетителя. – Извините за беспокойство.

Индиец пожал плечами. Хайд, продолжая извиняться, повернулся и стал спускаться по узкой скрипучей лестнице. Услышал, как за спиной захлопнули дверь.

У подножия лестницы стоял человек. За спиной Хайда снова открылась фанерная дверь. Мужчина через плечо Хайда посмотрел вверх. Потом их взгляды встретились – угрозы не чувствовалось. Хайд безобидно улыбнулся – это был сидевший у него на хвосте сыщик, тот, пропуская его, шагнул в сторону. Овладев собой, Хайд шагнул во двор, где одетая в сари молодая потрясающе красивая индуска брала на руки младенца. Под его взглядом она опустила глаза. Выскользнув в косую калитку, он торопливо двинулся по переулку, смешиваясь с толпой на Чандни Чоук. Водитель потрепанного "форда" сразу насторожился, но, видно, поняв поданный ему из-за спины Хайда знак, успокоился... облегченно вздохнул. Хайд, разглядывая дома и все еще толпившихся людей, прошел мимо...

...правда, не в состоянии унять колотившую его сильнее толпы дрожь, вызванную неожиданной встречей. "Хвост" среагировал на приказ того, кто занимал квартиру Банерджи. Значит, там поместили более важную птицу. Связника Касса накрыли и заставили замолчать... если у него была семья, то теперь ее тоже там нет. Но сам он пока что не скомпрометирован. Его неуверенная манера, соответствующий легенде бессвязный рассказ убедили того, наверху, и его не станут проверять. Они поверили, что Касс послал его без каких-либо задних мыслей.

Изнемогая от шума и липкой духоты, Хайд проталкивался сквозь толпы вечерних покупателей. Несколько раз останавливался, делая вид, что разглядывает прилавки и витрины. Потрепанный "форд" с изнывающим от скуки водителем тащился позади.

Шармар стремился похоронить это дело как можно глубже. Чем больше вина, тем глубже могила. Старое изречение подходило как нельзя лучше. А для Касса оно звучало весьма серьезно. Шелли нужно вызволять Касса – и побыстрее. Шармар, несомненно, в наркобизнесе, связан с выращиванием, вполне вероятно, с очисткой, даже с доставкой... скорее всего, через Балканы. Ни сербы, ни хорваты, ни словенцы этот транзит не останавливали – каждому что-нибудь да перепадало. И Касс, как малый ребенок, влип в эту игру и оказался в самой трясине.

Он потер подбородок. Шелли придется его выручать – иначе доставят домой в ящике.

Вызванный с заседания комитета парламентской фракции конгрессистской партии В.К., закрыв за собой дверь, поспешно вышел в приемную. У окна в меркнущем свете дня стоял Пракеш. Черты лица неразличимы в сумерках. За окном в последних проблесках света переливался декоративный бассейн и сверкали струи фонтана. В.К. подошел к брату.

– Что там, Пракеш... в чем дело?

Пракеш, улыбаясь, обернулся.

– Свершилось, В.К. Старый козел Чопри... умер. Я прямо из больницы.

Какое-то время не находилось слов. Он молча окинул взглядом виднеющиеся позади бассейна колонны, поддерживающие огромный купол Ротонды, и уходящий в темноту город. Шумно дышал, будто пытаясь исторгнуть застрявшие в горле слова. Город светился огнями. Бессильной, как у старика, рукой, взял брата за рукав.

– Кто... кому известно? Кто еще знает?

– Вдова, дети. Я поспешил сюда. Тебе выгодно сообщить президенту.

Шармар посмотрел на закрытую дверь зала заседаний.

– А как?..

– Сначала президенту – немедленно, В.К. – Он потащил Шармара к заваленному бумагами столу, чуть ли не силой сунул ему телефонную трубку и сам набрал номер. – Попечальнее, В.К... сдержанно, серьезно.

Пракеш вернулся к окну и, склонив голову набок, точно любопытная птица, стал слушать. В.К. молча ждал, потом заговорил, очевидно, с Намалом Сингхом. Пракеш улыбнулся. Его братец был действительно хорош для таких дел – быстро меняющий амплуа актер, гибкий политический танцовщик, неизменно выбирающий самые подходящие маски и костюмы. Пракеш понимал, что рядом с братом он выглядит грубым, заносчивым, высокомерным, не располагающим к себе. Всего лишь хорошим администратором.

Он закурил, глядя в окно на потемневшие широкие аллеи вокруг парламента. Немногие человеческие фигуры, в большинстве своем небрежно одетые туристы, редкий деловито шагающий политик или государственный служащий. Забегают через час, может быть, раньше...

– По моему мнению, господин президент, вы должны объявить об этом по телевидению сегодня вечером, – говорил брат.

Он редко нуждался в подсказках. Сам находил нужные слова, нужный тон и нужное выражение лица.

Пракеш посмотрел на его крепко сжатые пальцы. Не грозящий кому-то кулак, а торжествующий жест. Сидящие за дверью старухи и амбициозная молодежь не будут возражать против возвышения В.К. в руководстве Конгресса. Труднее будет уговорить их рискнуть своим положением, согласившись на немедленные всеобщие выборы. Выборы должны быть через полгода, но к тому времени индуистские фундаменталисты станут намного сильнее... Он потирал нижнюю губу, почти не слушая, что говорит брат. В.К., как всегда, держится безупречно.

Лидер Бхаратия Джаната обладал едва ли не большим даром убеждения, чем В.К., и, пожалуй, большим обаянием. Кинозвезда, черт бы его побрал! Ананд Мехта, любимец публики, герой экрана, мечта во плоти. Может запросто нанести поражение самому В.К. и вместе с ним всему Конгрессу. Кисло улыбаясь, Пракеш прислушался к заключительным фразам разговора с президентом. Мехта не такой хороший актер, как В.К., но В.К., черт побери, не кинозвезда!

Он обернулся к положившему трубку брату.

– Хорошо. – И спросил: – Что там на совещании, какое настроение?

В.К.Шармар, махнув рукой, пожал плечами.

– Обеспокоены... насчет Бхаратия Джаната и Ананда Мехты. Беспокоятся...

– Нужно, чтобы они поняли, что идти на выборы сейчас менее опасно, чем через полгода. Ты готов, В.К.?

– Что?.. Ах, да. – Шармар принял торжественно-печальное выражение. Только судорожно сжимаемые и разжимаемые кулаки выдавали его подлинные чувства. Достав из кармана платок, осторожно, как боящаяся испортить косметику женщина, промокнул им лоб, удаляя выступившие капельки пота. Два актера, подумал Пракеш, предстоит предвыборная борьба между двумя одинаково изощренными актерами. Разница лишь в том, что В.К. хотел делать, тогда как Ананд Мехта стремился быть, как и прежде, предметом обожания, но на более крупном экране.

– Пошли? – сказал Шармар.

– Держись тверже, В.К. ... и действуй как можно решительнее.

Шармар согласно кивнул.

Они затеяли рискованное дело. Сирина могла бы быть большим подспорьем в кампании – одна кинозвезда уравновешивала бы другую. Но такое было бы немыслимым. Если бы выплыл наружу ее роман с англичанином, Мехта воспользовался бы им, чтобы нанести Конгрессу смертельный удар. Мертвая, она еще могла сыграть роль витающего над партией невидимого божества. У самого Мехты было темное, дурное, отмеченное незаконными финансовыми махинациями прошлое. Однако воспользоваться этим обстоятельством Конгрессу было непросто. Вряд ли что-нибудь могло причинить ему вред – он был живым богом экрана. Ему в упрек можно было поставить лишь политическое невежество, да и то с умом и поскорее. Нельзя было позволить ждать с выборами до будущего года – их надо было проводить, пока этот герой вестернов по-индийски и игр в полицейских и воров не стал полностью неуязвимым.

Приняв подобающее случаю выражение, Шармар подошел к двери. Пракеш одобрительно кивнул и, встав рядом, распахнул дверь в зал заседаний.

Усевшись за руль взятого напрокат "форда", он поправил галстук и отсыревший воротничок. В душной, влажной делийской ночи в костюме было неудобно и жарко. Рядом на сиденье лежал кейс, тоже для маскировки. Вздохнув, Хайд настроил приемник на программу всемирных новостей Би-би-си. Собранные наспех голоса обсуждали кончину премьер-министра Чопри. На хорошо освещенной прямой улице торопливо мелькали фигуры людей, мчались лимузины. Смерть Чопри, подобно палке, разворошила муравейник дипломатического квартала.

– ...разумеется, преимущество у Шармара – он и его семья располагают механизмом для достижения желаемого результата, – заливался в приемнике чей-то голос. Явно индиец. И механизмом, приводящим в движение наркокартель, приятель, добавил Хайд про себя. Да еще позаботившись о раздражающих мелочах, вроде жен и британских агентов... и таких бедолаг, как Банерджи. – Я полагаю, что такое сообщение поступит в ближайшие часы... – продолжал голос в приемнике, действуя на Хайда так же убаюкивающе, как ночь и мелькающие в отдалении люди и машины.

Дом, где находилась квартира Касса, был в конце? улицы. Там же стояла машина, откуда велась слежка. Черный "пежо". У подъезда прохаживался еще один сыщик. Хайд снова поправил галстук.

Он звонил Шелли. Элисон, его жена, ответила, что того нет дома. Не было его и в Сенчури-хаузе. То, что он делал, не считалось операцией, поэтому не было ни дежурного пульта, ни линии связи. Кроме Шелли, ему было не с кем связываться. Бросив в сердцах трубку, он включил радио, где как раз передавали о кончине Чопри. Было это час назад.

– ...вопрос о скорых выборах? – заметил кто-то на радио.

– Возможно. Поддержка миллионов индусов ускользает от Конгресса и переходит к партии Бхаратия Джаната и ее харизматическому лидеру, кинозвезде...

Хайд выключил приемник. Выходит, Шармар вот-вот станет премьер-министром? Положение Касса стало, мягко говоря, незащитимым. А Шелли нет на месте!

Хайд, надев строгий костюм, выбрался из гостиницы через черный ход и шумный, заваленный мусором двор. Для отвлечения внимания взял напрокат нужную машину, купил кейс. Если Банерджи нет в живых, то же самое может быть и с обладателем другого имени, нацарапанного Кассом на клочке бумаги, сунутом в сигаретную пачку. Проверять – напрасная трата времени. Материал или предмет, которым располагал Касс, находится внутри его телевизора или видеомагнитофона, или же засунут за раковину рядом с вентилем, который просил закрыть Касс. Надо достать, и тогда можно рассчитывать на серьезное внимание Шелли, прежде чем Касс перестанет барахтаться и пойдет ко дну.

Приставил к глазу небольшой моноокуляр ночного видения, разглядывая вход в здание. Сквозь ветки молоденьких деревцев с улицы пробивался серебристый свет. Суета, то, что надо. Туда и обратно снуют дипломаты, озабоченные кончиной Чопри, ее последствиями для Конгресса, Индии... и больше всего своими пустячными проблемами, списками приглашаемых на срочные коктейли, приглашениями к послам и телефонными звонками. В компании двух пепельно-серых безукоризненно одетых молодых людей из дома вышла молодая женщина, направляясь к стоявшей у подъезда длинной "гранаде". Шофер в ливрее открыл перед ними дверцы, и мгновение спустя машина с не пропускающими света стеклами промелькнула мимо него. Положив в карман моноокуляр, Хайд проверил содержимое кейса. Сунул за ремень пистолет. Удовлетворенно кивнув, открыл дверцу "форда", вышел из машины, запер замок и с озабоченным видом направился к дому.

Прошел мимо машины, откуда велось наблюдение. Пеший сыщик находился позади здания. Хайд напрягся, ожидая, что откроется дверца машины и его спросят или окликнут. Подъезд был ярко освещен, так что его могли узнать со спины. Он остановился, шаря по карманам в поисках несуществующей магнитной карточки, служащей ключом к двери. В вестибюле за армированным стеклом было пустынно. Дразнил, притягивая к себе, внутренний телефон. Карточка и кодовый номер. Как легко, когда у тебя...

Десять секунд. Прижав к груди, открыл кейс. Вспотело под мышками. Влажный воздух облегал, будто липкое сырое полотенце. Перед глазами, как наяву, возник индиец на лестничной площадке, утверждавший, что он не Банерджи. Захлопнув кейс, как бы неуверенно почесал в затылке.

Квартиру, несомненно, обыскали, все, что нужно, нашли... надо было через адвоката, даже через посольство...

– Спасибо! – выпалил он. – Куда-то дел проклятую карточку!

Ничего не заподозрившая опрятно одетая женщина лет сорока, торопливо кивнув в знак благодарности за придержанную дверь, выбежала наружу со стопкой скоросшивателей в руках. Хайд закрыл за собой дверь. О, легко, когда знаешь, как...

Квартира Касса была на самом верхнем, пятом, этаже. Он вошел в лифт. В кабине с кондиционером после влажной уличной духоты ему, к тому же взмокшему от волнения, стало даже зябко. Дверь лифта открылась в тихий застеленный ковром коридор, как в любом служебном помещении абсолютно безликий. За одной из дверей пел ребенок, потом ворчливый голос заставил его замолчать. На короткое время. Когда Хайд подошел к двери Касса, пение возобновилось. Он улыбнулся. Появление женщины в вестибюле избавило от необходимости воспользоваться внутренним телефоном, притворяться, будто он посыльный из посольства, разыскивающий адресат... войти-то можно, но, не появись он в квартире с названным номером, это вызвало бы ненужные догадки.

Посмотрел на коврик у двери, потом оглядел коридор. У Других дверей тоже коврики. Встав на колени, приподнял коврик, как подрезанный дерн. Тц-тц... Под ковриком похожая на конверт сигнальная прокладка. Расставив ноги, осторожно наклонился к двери. Вставил жесткую пластиковую карточку, нажал... хорошо, подходит. Встав на цыпочки, ощупал верх дверной коробки. Проводов нет. Снаружи никаких сигнальных устройств.

Нажав на карточку, услышал, как щелкнул замок. Осторожно толкнул дверь, разглядывая пол в темной прихожей. Половик для ног отсутствует. Вынув из кармана фонарик, пробежал тонким, с карандаш, лучиком по плинтусам. Не видно, чтобы напольный ковер поднимали и загоняли обратно под плинтуса. Снова услышал бесконечную монотонную песенку ребенка, ворчливый голос матери и еще собственное громкое дыхание. В квартире Касса пахло запустением и плесенью. Хайд переступил через порог и, закрыв за собой дверь, запер ее на задвижку. Теперь слышалось только его ровное громкое дыхание.

Пробежав лучом по маленькой спальне, ванной, вошел в гостиную. Луч уверенно скользнул по мебели, телевизору, музыкальному центру, книжным полкам, ковру со сложным узором. В индийских сигнальных системах, бытовых и скрытых, инфракрасные датчики не использовались. Слишком жарко. Если те, кто убрал Банерджи, оснастили квартиру на случай вторжения, то это могут быть жучки, реагирующие на звук или на прикосновение. Куда выходит окно? На северо-восток, в сторону ярко освещенных свадебных тортов – Парламент-хауза и Секретариата. За ними попадающие в лучи прожекторов купола, минареты, башни мечетей, храмов и фортов. Нужно рискнуть и пройти по возможно напичканной "жучками" комнате, чтобы задернуть шторы.

Шаря впереди себя лучиком фонарика, как слепой тростью, он двинулся к окну, обходя ковер, стараясь не притрагиваться к стульям, низенькому столику, стоящему рядом с окном торшеру. Нащупав шнур, мягко задернул шторы. Прежде чем вернуться к двери и включить свет, пробежал фонариком по стенам, плинтусам, углам. Выключатель с реостатом. Убавил яркость. Встав на колени, отогнул ковер. Еще одно нажимное сигнальное устройство, провод от которого, извиваясь, исчезал под диваном. Несомненно, такие же штучки под диванными подушками – не сиди на работе, приятель... Присел на корточки, внимательно разглядывая комнату. Где "жучки"? Поглядел вверх. Не в абажуре. Встал и подошел к торшеру – привет, дружище. Должны быть еще, но, пожалуй, не очень много. Скрытые камеры? Мебель современная, ее не так уж много. Не сдвигалась с места, чтобы обеспечить обзор. Открыл ящики единственного серванта. Ничего.

Встав на колени у тумбы с телевизором и видеомагнитофоном, ощупал руками поверхности, ребра и подводку. Посмотрел на пальцы. В телевизоре не шуровали – пыль на задней стенке нетронута. Открыл кейс, достал отвертку и снял заднюю крышку, положив рядом с собой на ковер. Посветил внутри фонариком.

Вот где пленка. Две малоформатные кассеты от минимагнитофона. Ухмыляясь, осторожно отодрал приклеенные кассеты. Убрал в кейс, оценивающе посмотрел на видеомагнитофон. Войдет целиком, разбирать не надо. Отключил антенну и подводку, сунул магнитофон в кейс. Магнитофон всегда воруют, сэр, с него начинают.

Водопроводный вентиль. Сказано ли было просто так или под раковиной что-то есть? Встал, снова оглядел комнату. Никаких фотографий. В помещении все необходимое для комфорта. Всюду книги, богатый выбор грампластинок и компакт-дисков. Беда обрушилась на довольного жизнью человека. Фигурки из нефрита, статуэтки Шивы и Парвати, Кришны, изваяние Будды. В углу на письменном столе раскрытые книги, заметки и портативная электронная пишущая машинка с заправленным листом.

Покачивая головой, прошел на кухню и, опустив штору, включил свет. Открыл дверцы под раковиной, нащупал вентиль, пробежал пальцами по медной трубе. Стоя на коленях, сунул голову внутрь. Вонь моющего порошка и неопорожненного мусорного ведра. Ощупал рукой дно раковины. Пленка. Потянул...

...слишком поздно понял, что потянул тонкий электрический провод, порвал контакт. Ни в здании, ни снаружи никаких слышимых сигналов. Осмотрел оставшийся в дрожащей руке проводок. Где-то сработал сигнал тревоги...

3 Дипломатическое присутствие

Хайд выключил свет в кухне, будто пытаясь придать тесному помещению первозданный вид, нерешительно остановился в дверях гостиной. На желтовато-коричневом ковре, словно черепаший панцирь, валялась задняя крышка телевизора. "Поставь проклятую крышку на место, иначе станут допрашивать Касса, что он там прятал", – промелькнуло в голове. Он поспешил к телевизору, торопливо поставил крышку и, оцарапав отверткой палец, принялся заворачивать шурупы. Уронил один, снова вставил в отверстие, второй, третий, четвертый...

Закручивая его, услышал звук поднимающегося лифта. "О, черт, еще не..."

Схватил кейс. Потом, глотая застрявший в горле комок, нарочно наступил на лежащее под ковром сигнальное устройство и принялся мять ногами яркую изысканную ткань. Выдвинул ящики серванта, стал выбрасывать с полок и из шкафов книги. На спальню не оставалось времени, ничего, сойдет. Лифт остановился.

Как, черт побери, им удалось так быстро среагировать? Лихорадочно повернулся к окну. Металлические рамы, шпингалеты – замков нет. Распахнул окно во влажную ночную духоту и посмотрел вниз. Оглянулся, услыхав, что пробуют ручку двери. Видно, сообщили шпикам в машине, а те, как спущенные с цепи псы, рванули через улицу. Одной рукой прижимая к груди кейс и держась другой за раму, перекинул ногу через подоконник.

Легкое царапанье, будто просится впустить пес: в дверь осторожно вставили ключ. "Бросай свой паршивый кейс, черт с ним, с магнитофоном, все равно не нужен". Кейс исчез в темноте, глухо стукнувшись о газон. Хайд перекинулся через подоконник и, прижавшись грудью, стал нащупывать ногами бетонный выступ оконной коробки этажом ниже. Достал носками ботинок и, отпустив раму, прижался к бетонной стене. Шершавая поверхность терлась о щеку и ладони. По узкому бордюру двинулся к ближайшей водосточной трубе. Из квартиры Касса не было слышно ни звука. Они намеревались поймать агента, обыскивавшего квартиру профессионала, а не жулика, упершего видеомагнитофон, чтобы завтра утром загнать его на Чандни Чоук. Им нужна неожиданность, перевес сил. Ждут подкрепления.

Попробовал водосточную трубу. Шатается – рискованно. Надо, чтобы выдержала. Глянул вниз. Твердый, как бетон, газон, темень, за углом дома свет, никакого движения. Глубоко вдохнув, как можно быстрее заскользил вниз по трубе, слыша треск креплений и стук о землю выскакивавших костылей. Последние восемь – десять футов, оттолкнувшись, пролетел по воздуху.

Топот ног бегущего человека... черт, где кейс? Нашарив, сунул под мышку. Двинулся вдоль стены здания до угла, куда проникал уличный свет.

Взглянув вверх, увидел в окне, из которого только что выбрался, темнеющую голову. Послышался осторожный, теперь уже напрасно, голос. Топот смолк. Пеший сыщик, недоуменно пожимая плечами, смотрел на глядевшего из окна. Пора...

Твердым шагом, стараясь выглядеть как можно беззаботнее, направился в сторону уличных фонарей, широкого тротуара, опрятных деревцев и мчащихся лимузинов. Перейдя улицу, подошел к своему "форду". Отпер дверцу и забрался в машину, бросив кейс на заднее сиденье. Даже при такой температуре от охватившего его напряжения запотело ветровое стекло. Черт. Потные руки скользили по баранке. Завел мотор и отъехал от обочины. Проезжая мимо машины, откуда велась слежка, заметил, что она пуста, но один из сыщиков, стоя у стеклянной двери подъезда, говорил по "уоки-токи". Бегло взглянув на проезжавший мимо "форд", отвернулся. Хайд повернул к Сатьямаргу, выезжая за пределы дипломатического квартала. Впереди в темноте в сторону аэродрома Сафдарджанг снижался легкий самолет. Затем навстречу промчался автомобиль. Хайд слабо улыбнулся. Подкрепление опоздало. Самую малость...

– Гляди-ка, этот отъевшийся подонок щерится во весь рот! – фыркнул облаченный в махровый халат Хайд, вытирая волосы и плюхаясь в одно их плетеных кресел, разбросанных по апартаментам, в которых обитала Роз.

На экране – голос индийского комментатора приглушен – В.К.Шармар, отвечая на восторженные приветствия толпы, взмахивал над головой руками и складывал ладони перед грудью, что всегда выглядело как молитва. В данном случае уместно. Шея увешана гирляндами цветов, почти закрывающими широкую, не сходящую с лица улыбку. В отличие от покойного Раджива он не снимал их сразу, как только бывал увенчан.

В двери спальни возникла голова Роз.

– А я думала, что твоя "крыша" будет держать тебя за много миль отсюда.

– Да вот узнал, что обитающая здесь пожилая курочка ищет игрушку.

– Игрушку, может быть. А не заводной паровозик, у которого лопнула пружина. – Она неторопливо вошла в гостиную, запахивая и подпоясывая похожий на сари яркий домашний халат. Привела в относительный порядок прическу. – Лучше бы убрался в спальню, когда официант принесет завтрак. Приходится думать о своей репутации.

– Он поймет – ты же австралийка.

– Попробуй еще свалить на мои габариты все, что заказано на завтрак, – ответила она, дернув Хайда за волосы. – По-твоему, это он убил жену... или подстроил убийство?

– Наверняка стоит за ним.

– Черт побери, здесь не шутят, а? Все-таки по какой причине?

Хайд указал рукой на экран. Черно-белое изображение Шармара с точно такой же застывшей улыбкой украшало первую страницу англоязычной "Индиан экспресс", оставленной под дверью их номера. "В.К. возглавит Конгресс" – довольно сдержанно гласил заголовок, хотя сама статья была отмечена печатью низкопоклонства. На той же странице помещалась фотография Ананда Мехты в облике героя одного из последних фильмов.

– Касс был им опасен... женщина тоже. Вообще-то начал Касс, когда попользовался ею.

– Почему же тогда не убили Касса?

– Это могло привлечь наше внимание. Хотя я очень в этом сомневаюсь!

– С Шелли еще не связался? – Хайд покачал головой. – Один ты Касса не выручишь... ты ведь не собираешься, а? – подозрительно глядя на него, спросила Роз.

Он снова покачал головой. Десяток секунд она пристально глядела на него, потом медленно кивнула.

– У меня нет средств. И пока эти гады из Верховного комиссариата вдалбливают в его светлую голову, что ему нечего беспокоиться, у меня их не будет. Шелли должен или предлагать что-то взамен, или угрожать чем-то. Но станет ли он поступать так в отношении однокашника по Оксфорду? Наивный вопрос.

– И он тоже?

– Все они оттуда, дорогуша.

– На видеомагнитофоне ничего не было?

– Не успел порыться в видеокассетах... может быть, он их имел в виду? Правда, я нигде не видел видеокамеры. Все, что достал, эти две пленки... там хриплое дыхание Касса, пара голосов, говорят главным образом на хинди, да бессвязные реплики Касса. Надо переводить, а я не умею.

– Итак? Кроме того, что заявился сюда и намерен провести уик-энд в разврате, что ты еще можешь, Хайд? – Она закурила и подошла к окну. Утреннее марево смазывало панораму, многоэтажные здания на Коннот-плейс и в деловых кварталах смотрелись хрупкими и декоративными; здания министерств и Верховного суда казались легкими, менее массивными – скорее, галерами, нежели монументальными военными судами. Коричневые воды реки приобрели неуловимо желтоватый оттенок. – Итак, мое выдающееся способное дитя, что ты думаешь делать?

– Если до конца завтрака не дозвонюсь до Шелли, Розалинд... – она свирепо посмотрела на его ухмыляющуюся физиономию, – ...тогда снова отправлюсь к Кассу. На всякий случай, надо знать побольше.

– На какой такой случай?

– На случай, если решат, что лучше его убрать с дороги.

– Неужели они?..

Хайд ткнул пальцем в сторону телевизора.

– В этой игре очень крупные ставки. Стоит ли плакать по какому-то Кассу? Если Шармару от Касса будет хотя бы малейшее неудобство, песенка бедняги будет спета. Вот почему на том конце провода мне так нужен Шелли!

Роз снова отвернулась к окну. Сигаретный дым совсем скрыл от глаз видневшиеся позади административных зданий стройные минареты и башенки. Потом спросила:

– Это опасно?

– Не очень. Моя "крыша" пока в целости. Дипломатический статус Касса мог бы дать Шелли средство?.. – начатая фраза закончилась вопросительным молчанием. Хайд, задумавшись, потирал подбородок. Роз бросила на него сердитый взгляд. Он успокаивающе поднял ладони. – Не так уж опасно. Самое главное – убедить Шелли. До драки дело не дойдет – я здесь всего лишь не подхвате. На этот раз в кои-то веки меня не бросили одного с неприкрытой задницей. Может быть, я больше не дотягиваю до требований СИС, но с этой работенкой справиться смогу. – Просторечие пущено в ход, чтобы преуменьшить серьезность положения. На лице Роз по-прежнему написано недоверие. – Значит, так, я снова встречаюсь с бедолагой, вытягиваю из него все, что поможет оторвать Шелли от его кресла. О'кей?

– Ладно. Когда в этом случае мы уезжаем?

– Завтра... или послезавтра. Обещаю.

В дверь постучали. Не обращая внимания на деликатный стук и подаваемые Хайдом знаки, Роз, оттянув пальцами нижнюю губу, уставилась на первую страницу газеты.

– Не нравится мне это, – произнесла она. – Этому негодяю есть что терять.

– Ответь на стук, Роз, есть хочу. – И Хайд, ухмыляясь, скрылся в спальне.

Касс совсем скис – угрюмый, неряшливый, замкнувшийся в себе, плечи безвольно опущены. Хайд провел рукой по волосам. В комнате свиданий нечем дышать. Джавал почтительно молчал, стоя у двери. На приветствия и вопросы Касс отвечал односложно – раздраженно, с опаской. Отчаяние порождало неискренность.

Подавшись грудью к столу, Хайд подвинул к Кассу сигареты. Спросил:

– Понравилась Джейн Остин?

Убедительность. Я интересуюсь, постарайся быть убедительнее...

– Что? – переспросил Касс, затравленно глядя налитыми кровью глазами. Как крыса, внезапно попавшая на свет. Казалось, связывавшая их ниточка понимания порвалась. – Не очень.

– Жаль, – сказал Хайд, сдерживая вспыхнувшее раздражение. Покидая Роз, он снова облачился в одежду учителя из Мидленда, через задний двор вернулся к себе в гостиницу, убедился, что номер не обыскивали. Приоткрытый перед уходом ломаный ящик расшатанного комода оставался точно в том же положении. – Жаль, – вздохнул он. Пока что не было установлено связи между ним и побывавшим в квартире Касса человеком. Правда, по дороге в тюрьму его неотрывно сопровождали. Тот же синий "форд", те же ребята. – Хочешь, принесу еще книг, Фил?

Касс тряхнул головой. Сальные пряди волос упали на лоб. Он откинул их назад. Хайд еле сдерживался. Такие игры не для него. Что там, черт побери, делает Шелли? До сих пор нет дома, а в Лондоне, мать его, уже полночь.

Прокашлявшись, тихо начал:

– Знаешь, жаль, что здесь нет телека, ты же по-ихнему понимаешь. У меня есть, но мне от него толк только с видиком. Да и кому охота смотреть индийские картины. Так что и от видика мало толку.

Похоже, что Касс сначала был в недоумении, потом разгадал намек, по бегающим глазам видно, что понял таящий опасность смысл сказанного.

– А... вентиль закрыл?

– Уже был закрыт.

Хайд не сводил с Касса глаз, давая возможность понять намек и осознать последствия. Ждал реакции.

В комнате повисло молчание. Хайда бросило в жар. Во рту пересохло. Было слышно, как в густом влажном воздухе, натыкаясь на стены, медленно летает большое насекомое. Касс напряженно смотрел на кончик горящей сигареты. Как будто услышал о смерти близкого родственника, подумал Хайд. Черт. Сейчас снова замкнется. А он единственный источник информации. Знает, что на пленке не так уж много, главное в голове.

Наконец, покачав головой, Касс поднял глаза на Хайда. Заросшее щетиной лицо побледнело и осунулось, лишь в казавшихся мальчишескими глазах светилось уязвленное самолюбие и ребячливое упрямство.

– Спасибо, что пришел, – угрюмо процедил он.

– Я очень хочу помочь, – нажимал Хайд. – Но, ей-богу, Фил, мне действительно нужно узнать от тебя хоть что-нибудь.

– Я рассказывал о своем деле и так уже слишком много... Патрик, – добавил Касс, помедлив. – О нем и без того знают слишком много людей.

Он судорожно вздохнул и, стараясь унять дрожь, сложил руки на исцарапанном столе.

– Тем более.

Касс снова затряс головой.

– Нет, – решительно заявил он. – Не здесь.

– Скажи мне!

Ребячливый взгляд исчез, и перед Хайдом вновь сидел измученный человек со взглядом затравленной крысы, безвольно раскрытым мокрым ртом. От Касса пахло грязным телом и страхом, но, обезумев от ужаса, что его бросят, он молчал.

– Дядюшка Питер... что я ему скажу?

– Я сам ему расскажу, когда... – Он громко всхлипнул. В горле у Хайда пересохло. – ...Когда выберусь отсюда. А сейчас повторять нет желания. Не здесь.

– Черт побери, Фил... нельзя так распускаться! – убеждал Хайд. – Знаешь, он может помочь. Ты говоришь, что это не ты?..

Хайд посмотрел на конвойного. Джавал, кажется, не понимает, о чем речь. Есть ли смысл прятаться в этом, по существу, одностороннем, разговоре?

Разве что для того, чтобы не засветиться и остаться в живых.

– Фил, – тихо произнес он, наклонившись вперед, – мне-то понятно, почему ты ершишься. Не видно, чтобы Верховный комиссариат слишком старался... но, если бы я поговорил кое с кем в Лондоне, поднял шум дома, дела могли бы пойти лучше. Но мне требуется их чем-то убедить. Понимаешь – как было на самом деле, что ты там делал?..

Касс, будто приглашая бить, ткнул себя в грудь. От растущего в нем напряжения, охватившего его отчаяния и безумного страха маленькая комнатушка, казалось, стала еще меньше. Палец беспомощно тыкался в грудь, будто выстукивая почти забытую азбуку Морзе. Хайд почувствовал, как по лбу катится струйка пота. Касс открыл было рот, но не произнес ни слова.

– Нет смысла торчать здесь больше, чем нужно, Фил... – нажимал Хайд, – тебе требуется помощь. А мне нужна поддержка Лондона. – Касс продолжал качать головой. – Дядюшка Питер был несколько шокирован – ты, и вдруг любовница, роман. Знаешь, как он в некоторых отношениях бывает старомоден. – Хайд лихорадочно искал слова и мысли, которые могли бы расшевелить упрямого собеседника. Пугать нет никакого смысла, потому что он и без того до смерти напуган. Слава Богу, что благодаря этому он по крайней мере не спрашивал о Банерджи. Нет смысла играть на каких-то желаниях. Он потерял интерес ко всему, возможно, даже забыл, что передал Хайду две фамилии. Все весьма шатко держалось на тех пленках – вот, пожалуй, и все. Касс по своей воле вышел из игры. Сдался. Одинокий, заброшенный... страшащийся, что его обманут.

Снова недоверчивый взгляд, непрестанное покачивание головой. Молча ткнул себя пальцем в грудь, показал на дверь. Какой же ты, черт побери, дурак, подумал Хайд, а вслух сказал:

– Ты не прав, Фил... совершенно не прав.

Монотонное покачивание головой, в глазах слезы. Внутренний мир Касса сузился до размеров комнаты свиданий, до размеров тюрьмы. Хайд должен был заставить его поверить, что они должны вызволить его отсюда, что они знают: он обладает тайной, которой нет цены. Но он уже был где-то далеко, стремился к оазису, который был миражом.

– Фил.

Только шоковая терапия могла разбудить Касса. Как ни странно, в своем коконе страха он был в безопасности. Тайна поддерживала в нем жизнь. Хайд встал.

На мгновение в глазах Касса мелькнул страх – его бросают! – но почти тут же исчез. Лицо исказила нелепая хитрая улыбка. Джавал открыл дверь.

Забросив на плечо рюкзачок, Хайд вышел в коридор. Молчание Касса давило, как страх перед неизлечимой болезнью. Какой же он болван... но убежденности в таком осуждении не было. Касс спрятался в единственно безопасной на его взгляд норе – своей тайне. Слишком долго он оставался в одиночестве. Никто не поспешил к нему на помощь!..

Хорошо, дядюшка Питер... будь на месте, на другом конце провода.

Караульные у ворот встретили его презрительно – весьма невзрачная внешность, к тому же от него разило индийскими пряностями: он перекусил у жаровни рядом с гостиницей. Губы, наверное, еще лоснились от еды. В общем, у ворот, за которыми вырисовывалось построенное в эдвардианском стиле украшенное портиками здание Верховного комиссариата на Шантипатхе, произошла приятная стычка. Он сломил сопротивление караульных, со злорадством достав из-под подкладки рюкзака свое удостоверение. Нещадно палило полуденное солнце.

– Наконец-то дошло, – вызывающе ухмыльнулся Хайд.

Презрительное отношение караульного вряд ли было поколеблено. Предъявив удостоверение, Хайд лишь доказал свою принадлежность к считавшимся вымершими видам – то ли попавший в рыбацкие сети целакант, то ли обнаруженная в котловане стройки кость динозавра.

– Мне нужен Диксон – и немедленно.

Упорно не желающий потеть в стеклянной будке у ворот караульный взял телефонную трубку. От распушившего за его спиной павлиний хвост фонтана тянуло приятной прохладой. Темные бордюры живой изгороди, английские газоны непрерывно поливались водой. Место было более архаичным, чем его удостоверение. Шелли будет недоволен его самовольной расшифровкой, но времени не оставалось. Дневные издания англоязычных газет, заискивая перед Шармаром, навязчиво распространялись на тему о досрочных выборах. Газетные киоски пестрят фотографиями нового премьер-министра, президента, покойного Чопри и притягательной фигуры Мехты. Времени для неторопливого разговора, интригующего рассказа о злоключениях Касса больше не было. Шелли должен пообещать индийцам все, что они потребуют, в обмен на перевод Касса в Лондон... или предоставления до суда дипломатической неприкосновенности.

Караульный положил трубку.

– После некоторых колебаний вам позволили пройти, – объявил он.

– Очень мило.

Он захрустел подошвами по безупречно выполотой гравийной дорожке, направляясь к мраморным ступеням парадного входа. Порыв теплого ветра приятно окропил руку и щеку брызгами воды из фонтана. Чуть не потирая от удовольствия руки, он прошел мимо удивленно смотревшего на него еще одного караульного. Остановился.

– Где кабинет Диксона?

– Кабинет мистера Диксона на третьем этаже. Комната 221. Вы новый коридорный?

– Такой же, как ты, болван на воротах уже сказал тебе, кто я. – В мраморном вестибюле прохладно, но не холоднее, чем взгляд стражника. – Привет.

Он стал подниматься по величественной лестнице. Уайтхолл в окружении черномазых, владычество незыблемо, о'кей? Повернув, поднялся на второй этаж, потом на третий, минуя глядевших на него как на пустое место секретарей, атташе и даже уборщиков. Высокие окна выходили на окружавший комиссариат безупречно ухоженный парк. Индия оставалась на почтительном расстоянии от этой имитации графства Суссекс. Раскинувшийся севернее город терпеливо жарился под солнцем. Хайд шагал вдоль коридора, разглядывая номера, и, подойдя к комнате 221, распахнул без стука дверь и заявил о своем присутствии громким шмыганьем носа, дурашливо изображая спешку.

– Мистер Хайд? – вставая из-за стола, спросила сравнительно молодая женщина. Он кивнул. Она нерешительно направилась к ведущей в кабинет двери. Кондиционер жаловался на свою непосильную работу. На столе женщины старательно жужжал маленький вентилятор. – Посмотрю, может ли он принять вас сейчас...

Хайд прошел мимо нее и открыл дверь в прокуренный кабинет. Разглядел Диксона, сидевшего за столом в ореоле льющегося из высоких окон света. За окнами, будто зеркальные отражения Верховного комиссариата, здания других посольств. Диксон, негодующе опершись на ручки, приподнялся в кресле. Вторым в кабинете, наверное, был Майлз или кто-нибудь еще из штата СИС. Не имеет значения. Кивком отпустив стоявшую позади Хайда секретаршу, Диксон подавил гнев и невозмутимо опустился в кресло. Перед Хайдом сидел владеющий собой дипломат: сдержанный, уверенный, чуть ироничный.

– Хайд, не так ли? – не скрывая подозрительности, спросил он. Едва заметный эдинбургский акцент.

Другой собеседник, издевательски ухмыляясь, зажал пальцами нос.

– Кто эта обезьяна? – спросил Хайд, небрежно указывая локтем в его сторону. – Ты, как я понимаю, здесь шарманщик.

– Майлз – Хайд... Хайд – мистер Майлз. Я бы сказал, что он старше тебя.

– Хочешь сказать, дорос до пенсии?

Майлз бросил злой взгляд.

– Зачем здесь... или нельзя спрашивать? – невозмутимо заметил Диксон, указывая рукой на кожаное кресло уже после того как Хайд, подтащив ближе к столу, уселся в него. – Мы были несколько озадачены, когда Джексон позвонил от ворот и сообщил, что там кто-то с нашим удостоверением.

– Сказал, довольно грязный, – ввернул Майлз.

– Я был рядом, он так не говорил. – Хлопнув ладонями по столу, объявил: – Не будем тратить время. Мне немедленно нужна в полное распоряжение комната секретной связи, прямая связь с Шелли и ни с кем больше.

– Я как раз собирался спросить, кто послал тебя в наши края. Теперь нет необходимости, не так ли?

– Что, кончились денежки, Хайд? – подкусил Майлз.

– Скажу вам, оба вы слабаки на подначки. Я же имел удовольствие получать их от мастера – святого для нас сэра Кеннета. А теперь хватит трепаться – давайте ключ от шифровалки, – не повышая голоса, с некоторой издевкой, потребовал он. Даже самому понравилось.

– Тебя послал сам Генеральный... с чем? – спросил Диксон.

– Вот именно. Смотри под задницу – как бы не загорелась. Ты же не знаешь, какие у меня полномочия, а?

– Уж не по делу ли Касса, Хайд?

– Кто-то должен этим заниматься, Майлз... ты же ни хрена не делаешь, это видно. Вот что, Диксон, ты здесь глава резидентуры. Давай-ка мне связь с Шелли. И без дураков.

Над головой крутился гигантский вентилятор. В комнате приятный запах сигарного дыма, кожи, книжные шкафы, ковры; за окном благополучный мир дипломатии. В Дели всем служилось хорошо – а для сотрудников СИС просто нирвана. Из-за этого Касс размяк, потерял осторожность... и влип.

– Не веришь сообщениям о Кассе, так, что ли? Я представлял тебя циником, а не слезливой девицей. Считалось, что ты лучше всех, Хайд, – продолжал насмехаться Майлз. – Куда нам до тебя. Опыта хоть отбавляй. А вот Касс тебя одурачил.

– Пошел ты на... Майлз. – Не оборачиваясь, процедил Хайд. Потом, обернувшись, добавил: – На месте Шелли я бы поинтересовался, почему тебе так хочется верить, что женщину убил Касс. – Прищурив глаза от заливающего комнату полуденного солнца, повернулся к Диксону. – Вам обоим, – ядовито заметил он.

У Диксона при этих словах вытянулась физиономия, но он сдержанно ответил:

– Все... все улики подтверждают это, Хайд. Мы не один раз все проверили и перепроверили. Об этом написано в нашем отчете Шелли. У тебя есть другие сведения?

– Касс же его приятель, сэр, – с подобострастием и злорадством вставил Майлз. – Очень сомневаюсь, что его прислал сюда Генеральный. Мы бы знали...

– Соедините вы меня, в конце концов, с Шелли? У меня нет времени болтать с вами. – Он замолчал, потом что-то в комнате – то ли ее обитатели, то ли отрезанный от мира вид из окна – привело его в ярость. От его одежды пахло потом, страхом, тюремной комнатой свиданий. Он трахнул кулаком по столу. У Диксона дернулись щеки. – У меня кет времени на таких бездельников, как вы! Касса подставил Шармар... или кто-нибудь по его приказу. Шармар, если вы не читаете газет, новый премьер-министр... Шармар замешан в делах с героином. Касс знает – по крайней мере, Шармар считает, что он знает! Что и требовалось доказать – после этого жизнь Касса не стоит ломаного гроша! А теперь свяжут меня наконец с Шелли?

Физиономия Диксона пылала от оскорбления. Майлз побледнел, бросая злобные взгляды, в чем-то напоминая Касса. Краем глаза Хайд заметил, как он украдкой кивнул Диксону. Крах теплой, но непрочной компании. Компании, которая годилась для другого – эти негодяи были готовы сдать его Харрелу и его "саквояжникам", когда он последний раз был в Дели. Как теперь они готовы дать сгинуть Кассу. А Касс спас его от Харрела, под самым их носом дал ему ускользнуть из аэропорта... так что он в какой-то мере обязан Кассу жизнью.

Будто читая мысли, Майлз презрительно произнес:

– Ты же кое-чем обязан Кассу, не так ли, Хайд? Пару лет назад он спас твою шкуру.

– Не забывай, на чьей стороне был тогда ты, Майлз. Я что-то не слыхал, что Харрела посмертно наградили почетной медалью. А ты?

Диксон встал из-за стола.

– Я доложу о твоем поведении, Хайд. Я старше тебя по положению – правила тебе известны. Здесь руковожу я. Однако мне интересно знать реакцию Генерального на твои утверждения, что ты послан им и что Касс неповинен в убийстве. Думаю, мы можем дать тебе связь.

– Браво! – облегченно воскликнул Майлз и туг же рассердился на себя, но главным образом на Хайда и, может быть, даже на Касса. Как просто было списывать со счетов Касса, даже злорадствовать по поводу его неудачи. Даже Шелли хотел только быть уверенным на случай, если ветер подует на него. Черт бы побрал долбаных приближенных и салонных шпионов. – Пошли, что ли?

Прочистив горло, Диксон торжественно, ну прямо дворецкий в дверях, произнес:

– Джим, не мог бы ты проводить Хайда в шифровальную... и побыть с ним, пожалуйста?

– Есть, сэр.

Майлз поспешил за Хайдом в приемную. Хайд заметил удивленно-насмешливое выражение на лице секретарши при виде раскрасневшегося и спешащего Майлза. Они проходили мимо высоких окон, через которые открывался вид на парк с ровными клетками живых изгородей, как будто изготовленными для рассчитанной на века шахматной игры. Все они Алисы, не подозревающие, что вот-вот натолкнутся на спрятавшуюся за кустом Червонную Даму. Майлз и Диксон так же глупы, как все, кто владычествовал здесь до них, Шармар собирается разделаться с Кассом...

...а ему надо убедить Шелли...

...нелегкое дело.

Спускающийся рядом по лестнице Майлз, опасливо глядя на Хайда, еле скрывал раздражение, беспокойство и презрение. Он имел дело с диким зверем. Навстречу попадались сотрудники и сотрудницы Верховного комиссариата – белые рубашки, яркие кофточки, безукоризненная речь. Они спустились в мраморный, украшенный колоннами вестибюль, и Майлз подтолкнул его к узкой лестнице, ведущей в цокольный этаж.

– Шелли не очень-то понравится, что ты ему звонишь, – пообещал Майлз.

– Приятного мало, – небрежно бросил Хайд.

В коридоре, куда они вошли, было прохладнее и пахло плесенью. Выкрашенные в грязно-желтый цвет голые стены.

– Времена быстро меняются. Теперь Касс, черт возьми, является большой обузой, – нажимал Майлз. В конце коридора у двери без таблички сидел охранник в тенниске. Из подмышки выпирала кобура. – Шармар стал премьер-министром. На положении Большого Друга... а знаешь, что они с Генеральным вместе учились в Оксфорде? Думаю, были приятелями.

– Знаю.

– Не стоит раскачивать лодку, Хайд. Должен понимать. Я бы подумал, понимаешь... что если уж посылают тебя, то значит убрать Касса. Ты уверен, что правильно понял задание?

Широкий розовый лоб Майлза блестел от пота. Сам он источал благодушие, будто только что прекрасно пообедал. Не больше чем на дюйм выше Хайда. Хайд испытывал непреодолимое желание двинуть головой этому нахалу и жополизу. Особенно из-за того, что в его наглой уверенности что-то было – какая-то доля правды. Держа руки в карманах, Хайд сжал кулаки.

– Что это с тобой, Майлз? Лишили удобств, пока не похудеешь или что-нибудь еще? – Повернулся к поднявшемуся со стула охраннику. – Пускай откроет дверь. – Майлз лишь предполагал, но его самоуверенность просто бесила. В общем-то он, как и Диксон, действительно верил, что Шелли махнет на Касса рукой.

– Роджерс, открой, пожалуйста, дверь.

– Есть, мистер Майлз.

Комната секретной связи, словно экспонат в тематическом музее. Защищенная комната времен "холодной войны" 1960 – 1990 гг. Когда за ними закрылась дверь, навстречу лениво поднялся скучающий от безделья молодой человек с модной трехдневной щетиной. Стол завален стаканчиками из-под кофе и старыми газетами. Экран ближнего к нему дисплея отвернут в сторону. До их прихода он был занят чтением дешевого издания о гражданской войне в Англии – должно быть, в спокойной обстановке готовился к экзамену в Открытом университете. Хайд ощущал себя нагрянувшей к племяннику богатой тетушкой, разглядывающей слой пыли на каминной доске и крышке стола.

– Это Джефф, – представил Майлз. – Хайд хочет получить прямую связь с домом, лично с Генеральным.

Джефф был, скорее, озадачен, чем поражен. Очевидно, имя Хайда ничего ему не говорило.

Касс прошел тот же путь, который предстоял Джеффу: самостоятельная учеба, удобная квартирка, непыльная работенка.

– Мистер Хайд?..

– Можно без "мистера", – ухмыльнулся Майлз.

– Берись за дело, приятель. Мне нужна речевая связь через быструю прокрутку. Налаживай. Если умеешь, займет пару минут.

Хайд отошел от аппаратуры, лишь бы не рядом с Майлзом. Джефф уже вызывал Лондон, а Майлз лениво разглядывал газету многодневной давности, найденную на одном из столов. Хайду вдруг вспомнилось лицо Касса во время их первой встречи. Недоумение, присущий любому заложнику, любой жертве страх. Почему меня? Каким образом меня? Зная, что обманом очутился в ужасном кошмаре, тогда как такие, как Майлз, посмеялись над ним и, махнув рукой, отправились читать старые газеты. То, что Майлз держал в руках английскую бульварную газетенку, вдруг представилось преднамеренным оскорблением. С газетной страницы, скорчив отвратительную рожу и высунув язык, на Хайда смотрел пустыми глазами какой-то футболист. Как будто из Бедлама[5]. Для Касса же это было хуже Бедлама – страшное сознание собственной невиновности терзало его во сто крат мучительнее, чем лишение свободы. Жирный подонок, подумалось о Майлзе.

– Будет наконец связь? – набросился он на склонявшегося над микрофоном и магнитофонными бобинами Джеффа.

Тот испуганно оглянулся, как студент под холодным взглядом профессора, сомневающегося в его знаниях.

– Мистер Шелли уже вызван в защищенную комнату... э-э, мистер Хайд. Минуточку, – холодно добавил он, нервно бегая пальцами по скоростным бобинам.

Хайд подвинул стул от машинки к центральному пульту. Аппарат скоростной речевой связи был устаревшим и в общем ненужным. Он ассоциировался с операциями и не терпящими отлагательства решениями, касающимися людских судеб... и с прошлым. Быстро, тайно, едва ли не романтично. От одного общения с электроникой Хайд уже испытывал легкую собранность. Рядом с землистой щекой Джеффа зажглась лампочка, и тут же закрутились бобины, мгновенно остановились, с той же скоростью перемотались в обратную сторону, и включился звук. Голос Шелли. Строго, торопливо, слегка запыхавшись.

– Патрик? Почему раскрылся и впутал Верховный комиссариат? Что случилось?

Вторая бобина ожидала, когда заговорит Хайд. Никаких кнопок, включается голосом. Хайд нетерпеливо наклонился к микрофону. Мгновение в комнате слышался только шорох кондиционера да шуршание газеты в руках Майлза. Рядом по-детски возбужденное лицо не понимающего, что происходит, Джеффа.

– Касса нужно вызволять как можно быстрее. Он в плохой форме, невиновен и ему есть, что сказать.

Хайд кивнул, и Джефф послал его слова. Пленка прошуршала, как крылья невидимой птицы. Почти сразу закрутилась бобина Шелли. Возбуждение передалось и Хайду.

– Кто там с тобой?

Пленка Хайда тут же выплюнула ответ:

– Какое, черт побери, это имеет значение – с Кассом встречался я.

Спустя несколько мгновений, прерванных смешком Майлза, послышалось:

– Дело приняло совсем другие масштабы, Патрик. У меня на столе полученное от делийской агентуры полное досье на семейство Шармара... имеется длинный факс от самого Шармара. Само собой, его со всех сторон проанализировали – горе неподдельное, очень трогает. Шармар очень опечален убийством жены. Но он не мстителен. Касс получит по справедливости.

Голос стал более бесстрастным, и не по вине машины. Казалось, он эхом отдавался в коридорах и помещениях посольства, не имея ничего общего с секретностью; речь обрела дипломатический характер.

– Касс невиновен – он этого не делал, – в холодной ярости повторял Хайд. – Шармар участвует в героиновом бизнесе.

– Мы все это проверяли, – со скучающим видом вставил Майлз. – Касс с нами не согласился, полез на рожон.

Хайд не успел ответить – снова раздался голос Шелли:

– Может быть, Кассу просто хотелось, чтобы ты ему поверил, Патрик. Это ничем не подтверждается. Шармар – фактор стабильности... – Слова опять, минуя Хайда, казалось, были предназначены для законного слуха Верховного комиссариата. Впитанные Шелли в других коридорах и сводчатых залах Лондона. Чтобы поддерживать бушевавшую в нем ярость, Хайду уже не требовалось вспоминать жалкую фигуру Касса, хотя она и оставалась где-то в глубине сознания. – ... в качестве премьер-министра и лидера Конгресса он теперь в состоянии как верный друг правительства Ее Величества...

Хайд схватил микрофон.

– Что ты мне читаешь какое-то паршивое коммюнике Форин оффиса, Шелли! – рявкнул он. – То, что этот мерзавец был вместе с тобой в Оксфорде, еще не делает его чистеньким. Говард Маркс тоже был в Оксфорде, а уж он-то приложил руки к наркотикам! Вытащи Касса из тюрьмы – пусть он ждет суда здесь, под дипломатической крышей. Не оставляй его там, где они его могут достать.

Наконец бобина Шелли, перемотавшись, остановилась, и в ответ раздались успокоительные заверения.

– От меня мало что зависит. Но в отношении Касса нам дали заверения. Пусть только признается в неумышленном убийстве, даже при смягчающих обстоятельствах...

– Не верится, что слышу это от тебя, Шелли.

В обтянутом пенопластом микрофоне, будто шорох жестких осенних листьев, слышалось его хриплое дыхание. Джефф растерянно стучал пальцами по столу. Майлз выразительно вздохнул.

Снова Шелли:

– ...благодаря скандалу вокруг Шармара фундаменталисты набирают силу. Говоря начистоту, Патрик, за последние сорок восемь часов игра вышла за рамки дела Касса. – И моего тоже... Хайд сжимал и разжимал лежавшие на серой доске стола ладони, как ребенок, которому любопытно поглядеть на пойманное им яркое насекомое. Касс не улетит, уж там-то руку не разожмут. А в подвале Сенчури-хауза молчал Шелли, ожидая очередную вспышку. Помедлив, продолжал: – Передай Кассу, что все будет идти по обычным каналам. Скажи ему... – снова пауза, должно быть, от смущения, – скажи ему, что не о чем беспокоиться. Опасности для него нет.

– Передай ему, что заседавшему на Уайт-холле весь день и почти всю ночь комитету плевать, что с ним будет, лишь бы он держал язык за зубами, – съязвил Хайд и стал ждать.

Майлз встал у него за плечом, словно разглядывая письмо, которое так трудно написать, письмо, сообщавшее родителям, что их сын пропал без вести в ходе боевых действий. Пропал из-за бездействия...

Шелли не было целый день, потому что он пропадал в адской кухне Форин оффиса, где стряпали хитрые приправы, дабы отбить запах тухлого мяса. Министр иностранных дел, его подхалимствующий постоянный секретарь и, возможно, секретарь Кабинета решили отмежеваться от неприятного дела.

Там больше не было Обри, который прекратил бы словоблудие. А теперь оценки, суждения, взвешивания – фьючерсный рынок Форин оффиса. Гвоздем месяца был Шармар, а Кассом несло, как от сточной канавы.

– Патрик, понимаю твою... озабоченность. Скажи Кассу, пусть признает себя виновным, когда предъявят более легкое обвинение. Нас определенно заверили...

– Его убьют при попытке к бегству, Шелли, ты этого хочешь?

– Спасибо за помощь в этом деле, Патрик. Больше ничего не сделаешь. Если захочешь передать дела в руки Верховного комиссариата...

Хайд резко встал, заложив руки в карманы брюк. Поднял с пола рюкзак и бросил злой взгляд на Майлза, весьма удовлетворенного исходом диалога.

– Забирай его себе, Майлз, – рявкнул Хайд. – Со всеми потрохами.

Он не отвернулся под ползавшим по лицу, будто муравей, взглядом Майлза. Шелли выговорил ему за то, что раскрылся, но слышали это только Джефф и Майлз. Рванул дверь шифровалки и хлопнул ею, напутствуемый словами Майлза:

– Приятного полета, Хайд. Заслуженного отдыха...

Хайд, окинув невидящим взглядом охранника, взбежал по лестнице в вестибюль. Прохлада, замысловатые карнизы, розетки, огромные люстры. Выставочный зал Форин оффиса. Выйдя за дверь, спустился по мраморным ступеням на гравийную дорожку. В раскрытые кованые железные ворота степенно вваливались черные "мерседесы". Он не заметил спадавшую по мраморным ступеням красную ковровую дорожку. Отступив на траву, пропустил скользнувшие мимо темные, скрывавшие пассажиров стекла. На ступени поднялся Верховный комиссар. Пробегая по вестибюлю, Хайд не заметил никаких приготовлений. Обычное дело, благодари Всевышнего и не проноси ничего более опасного, чем "бутылка портвейна".

Караульный у ворот выпустил его с таким видом, словно снял с рукава пылинку, и сдунул за забор. Хайд постоял, глядя на уходящую вдаль вереницу посольств и консульств, будто выстроившиеся в кильватерную колонну для какого-то бессмысленного парада большие корабли. Белые и кремовые, как нежащиеся на солнце моржи.

Ты этого не делал... это мог оказаться я, подумал он. В угоду политиканству агентов не бросали. Так не делали... и, если Шелли этого не понял, тогда он не понял ничего!

– Не пытайся меня надуть, Хайд, – предупредила Роз, когда он, войдя в номер, швырнул через всю гостиную рюкзак. Его вдруг затрясло, то ли от кондиционера, то ли после поездки в набитом людьми душном автобусе; или Дели с его жарой и шумом стал для него смирительной рубашкой, связавшей не хуже, чем Касса. Трясущимися руками налил стакан пива и осушил одним глотком. – Что теперь будем делать, Хайд? Не бесись.

Бросив сердитый взгляд, провел свободной рукой по пропыленным сухим волосам. Выхватив из холодильничка бутылку, налил второй стакан.

– А пошла ты, Роз! Я сыт всем этим вот докуда!.. – заорал он, проводя ребром ладони по лбу. – Гады, оставляют беднягу тонуть в собственном дерьме!

Помолчав, Роз спросила:

– Теперь легче? – Щеки и губы подергивались, карие глаза потемнели. – Выходит, не бросаешь? – спокойно спросила она. Затем чувства прорвались наружу. Хлопнув руками по бедрам, взорвалась: – Почему именно ты, Хайд? Почему только тебе до всего есть дело?

Хайд обежал глазами гостиную, поглядел в окно на чужой город. На столе исписанные торопливым почерком Роз свертывающиеся листы бумаги. Рядом компактный магнитофон. Как он и просил, она записала то, что было на пленке из квартиры Касса.

– Ты о Кассе? Вообще-то я не собираюсь. Разве что когда-нибудь где-нибудь и я мог оказаться в его положении. Они бросают его, потому что не хотят запачкать белоснежный костюм Шармара.

– Ничего ты не сможешь.

– Может быть.

Он отделался от хвоста, потаскав шпиков по людным улицам, переулкам, широким правительственным площадям и затащив на Главный базар. Стряхивал их по одному. Если они что и узнали, так это то, что он профессионал. Но об этом они могли догадаться и раньше. На Роз он их не вывел – так что будут поджидать у его гостиницы.

– Черт, не знаю, что делать, Роз! Но ни одна сволочь не хочет... Что на пленке? Касс, другие кусочки на английском?

– Всякое. Имена, места, даты... – неохотно начала она, как будто на допросе, не желая выдавать коллег и друзей. – Знаешь, Хайд, мне не хочется, чтобы ты связывался с этим делом... давай сматываться отсюда. Давай... – нерешительно продолжала она, не находя места ногам, – ...уберемся отсюда, сядем в самолет и... – Она умолкла, будто не взгляд Хайда, а что-то внутри нее самой помешало ей договорить до конца.

Отмахнувшись, Хайд отошел к окну. Повернулся к ней.

– Меня бесит такое отношение, Роз! Не твое, а Шелли, Сенчури-хауза, Уайтхолла! Бери шире. Когда сталкиваешься с этим, видишь, сколько здесь дерьма, Дипломаты говорят – не раскачивай лодку, политики – Не дай Бог кого-нибудь задеть. – Он потряс руками, будто грозя раскинувшемуся за окном городу. Реку не было видно, только важно проплывающие суда да свадебные торты правительственных зданий. – С Кассом, как и с Джоном Маккарти, Терри Уэйтом, Джеки Манном и всеми остальными расправилась банда преступников, а шайка бездельников, связанных между собой учебой в привилегированных колледжах, бросила его бандитам! – Он снова повернулся к ней, тяжело опершись на ее разбросанные по столу записи разговоров с пленок. – Ни одна сволочь и пальцем не пошевелит, чтобы заступиться за беднягу, которому загнали в задницу такую оглоблю! – Облизал губы. Стол ходил ходуном. – Касс не убивал эту женщину, его подставили. Шармар погряз в героиновом бизнесе, но, если ты недавно стал премьер-министром Индии да еще учился в Оксфорде с долбаным Питером Шелли, это не имеет никакого значения! Теперь Касса убьют, потому что Шармар наконец стал главным. Касса отправляют на тот свет, и никому до этого нет дела!

Отвернулся, налил еще пива и уставился на заднюю стену гостиной, будто та во всем виновата.

Наконец Роз промолвила:

– Ты уверен, что сам не отправишься с треском на тот свет?

Он в бешенстве обернулся, но почувствовал, что отчаяние проходит. Довольно спокойно ответил:

– Нет, не думаю... – Помолчав, покачал головой. – Нет, не стану превращать в дело жизни. Не больше, чем любое другое дело. Шармар погряз в дерьме и еще надеется заправлять Индией. Выходит, мне надо радоваться?

– Нет. Но ты по характеру склонен скорее жаловаться, чем протестовать или требовать. – Она шутливо, как бы защищаясь, выставила ладони. – О'кей, приношу извинения.

Почувствовав пока еще слабые признаки примирения, Хайд ринулся в атаку.

– Это ты без конца участвуешь по всему свету в долбаных демонстрациях, подмахиваешь петиции, сочиняешь договоры. А здесь просто милосердие между делом – настоящее милосердие.

– Они же на тебя сели.

– Не совсем... не полностью, – слабо улыбнулся он. – Знаешь, пора тебе показать, в какую щелку такие, как я, могут проскользнуть и выбраться невредимыми.

– Что ты можешь, дурачок? Я видела тебя, приятель, когда ты выбрался из Таджикистана. Забыл?

– Надирался, чтобы забыть, и не мог спать из-за кошмаров – помню, Роз. А что касается того, что я могу... в записях нет ничего такого, что могло бы убедить любого?

Роз неохотно покачала головой, беспокойно ерзая руками по коленям и по столу, словно пытаясь что-то стряхнуть.

Хайд уселся за стол.

– Посмотрим, что тут есть. Хотя бы что-нибудь – зацепки, ниточки... – Он деловито ворошил листы, потом лукаво взглянул на нее. – Ты заодно со мной, Роз?

Она, подумав, пожала плечами.

– Я не оставлю тебя здесь одного, приятель – это уж как пить дать.

Он улыбнулся, но она отдернула руку, когда он протянул свою.

– О'кей, посмотрим, что у нас имеется. – Удовлетворенно кивая головой, пробежал пальцем по строчкам. Негромко попросил:

– Будь добра, закажи сандвичей или чего-нибудь. И еще пива.

Она встала, закрыв своей тенью страницу. Он чувствовал и ее напряжение, и ее уступчивость. Скоро она выйдет из себя. Передавала по телефону заказ таким тихим голосом, что его заглушало жужжание какого-то насекомого.

Опершись грудью на вспотевшую руку, он удовлетворенно водил пальцем по строчкам, изредка размазывая пасту.

Взяв фломастер, стал соединять разрозненный материал. Забрал с собой в спальню, когда принесли заказанный обед, и сразу же вернулся к столу, как только официант в ливрее, получив чаевые, исчез за дверью. Касс использовал пленку в качестве черновых записей, не больше: сделанные на ходу отрывочные догадки, обрывки разговоров и переданных сведений. Хайд отметил упоминание Банерджи – к сожалению, на том свете, бедняга, и кого-то по имени Лал... это имя было вторым на клочке бумаги в коробке от сигарет. Лала он не проверял – может быть, стоит. Роз поставила на стол тарелку сандвичей и стакан пива. Он признательно кивнул.

Было еще два голоса, принадлежавшие неизвестно кому, Касс их не называл. Во всяком случае, они говорили на хинди. Город бился в окно, сильный и неумолимый, как палящее солнце. Правда, куда больше, чем башни, минареты и правительственные здания, раздражала прохлада и упорядоченность дипломатического квартала. Это и еще то, что властвовать будет один из заправил наркобизнеса. Женское имя, странно английское... знакомо ли оно Кассу?.. Нет. Сара. Он нацарапал в блокноте Роз. Сара Мэллоуби. Кашмир – плавучий отель. Сринагар. Никак Касс смешивал белый сахар с коричневым?.. Нет, судя по первым репликам, он ее не знал. Он посылал в Кашмир Лала, кем бы тот ни был... а, вот – Лал был Репортером... где, у кого?

Он услыхал звук открываемой бутылки и медленно льющейся в стакан жидкости. Показалось, что Роз почти сразу снова наполнила стакан. Его стакан был пуст, тарелка тоже. За окном день склонялся к вечеру. Наконец он подчеркнул название газеты, делийского подобия независимой "Нэшнл инкуайрер"... нет, скорее, радикальный листок, пробавлявшийся на скандалах, имевших мало общего с идеологией, Лал... ездил в Сринагар по совету Касса навести справки о Саре Мэллоуби... когда? Два месяца назад... тупик? Он отхлебнул пива из наполненного Роз стакана, у Сары Мэллоуби плавучие домики на озере Дал. Сара Мэллоуби...

Чушь какая-то...

Улыбка завяла. Достал из рюкзака карту, с треском развернул и расстелил во весь стол. Мельком глянул на город в обманчивой предвечерней дымке. Склонился над картой. Касса и мертвую женщину нашли... там. На курорте близ Сринагара. Указательный палец уперся в голубое пятно озера Дал, а большой потянулся к Гульмаргу. Дача Шармара...

...а, черт... Перечитав еще раз, он ткнул ручкой в лист, проколов его насквозь. Шармар знал Сару Мэллоуби. Устраивал прием в одном из ее...

Лихорадочно схватил магнитофон.

– На какой пленке... о той женщине, Мэллоуби, и Шармаре? – Заглянул в записи. – Пленка два, отметка счетчика 174 – вот она.

Роз молча доедала салат, запивая вином. Хайд перемотал пленку до отметки. Ему хотелось услышать слова Лала, а не просто прочесть.

– ...Узнал одного пакистанского генерала... еще там был сикхский лидер, Хушван Сингх... – На пульсирующие виски словно струилась прохладная вода. – Уверен, что англичанка – любовница Шармара... – И в конце: – Снимки я сохраню, мистер Касс, они могут быть нам полезны. Во всяком случае, они наши...

Выключил магнитофон и, вздохнув, тяжело опустился в кресло. Прищелкнув языком, расплылся в улыбке.

– О, чертовски тонкая работа. В этом деле все – пакистанцы, сикхи и семейство Шармара. Все проталкивают это дерьмо в Европу... а в другом дерьме топят Касса!

Он закинул руки за голову. Роз ждала, что будет дальше. Сглотнув, чтобы скрыть ощущение вины, затеял осторожный разговор:

– Ты ведь знаешь Кашмир, Роз? Хорошо знаешь Сринагар, и озеро Дал. Со времен, когда хипповала...

Прости меня, Господи, я не собираюсь рисковать чужой жизнью, думал он. Скажи "да", Роз... пожалуйста – Я присоединюсь к тебе, как только разыщу Лала, где бы он ни был. О, Лал, сколько ты можешь рассказать. Роз, скажи "да" – обещаю, что буду тебя оберегать.

Никакого отклика, словно все его обещания уходили в открывшийся перед ними туннель.

4 Навстречу неприятностям

– Вы в этом уверены, полковник?

Дневной свет плотной струей вливался в комнату. Кондиционер едва одолевал жару. Пракеш Шармар потирал вспотевшую под телефонной трубкой щеку. Окна его кабинета выходили на Коннот-плейс и разбегающиеся в стороны современные кварталы, будто водоворот, грозящий со временем засосать старый город с Красным фортом, храмами, мечетями и культовыми памятниками. Каждой спице – радиальной трассе – изначально присвоены номер и название.

Он слушал полковника разведки, можно сказать, с ужасом. Пока что он держал себя в руках, но пот, как предвестник нервного возбуждения, уже выступал на шее, на лбу, за прижатым к телефонной трубке ухом.

– Его зовут Хайд? – повторил он. – Британский агент... в отставке? Тогда я спрашиваю, полковник, зачем он лезет в наши дела? – словно торгуясь на базаре, сварливо заговорил он, таким тоном, что даже самому не понравилось. – Да-да... – нетерпеливо оборвал он, жирно подчеркивая нацарапанные в блокноте слова, рисуя в раздумье завитушки вокруг имени англичанина... австралийца, как объяснил полковник... – Да-да... знаю сэра Кеннета Обри. Мне также известно, полковник, что он ушел из британской разведки, подал в отставку! Так вы полагаете, что этот Хайд и был тем вором, который забрался в квартиру Касса?.. Вы...

Один из помощников отошел от широкого окна, и перед ним с высоты шестнадцатого этажа принадлежавшего иностранному банку здания снова открылась панорама заполненных толпами людей Коннот-плейс и окружающих ее высоких современных зданий. С телефоном в руках он подошел к окну. Дальше к югу в жарком мареве почти исчезали правительственные здания и дипломатический анклав. На мгновение при виде панорамы – а может быть, от высоты – у него закружилась голова; навязчивые образы двух несовместимых между собой Индий выводили его из равновесия.

– В таком случае, – изрек он, убеждая полковника, себя и открывшуюся панораму, – надо немедленно заняться этим человеком. Если вы убеждены, что это именно он и что он выдает себя за родственника Касса, то он здесь с какой-то другой целью. – Возможно, не следовало принимать Питера Шелли за дурака, каким он казался В.К. в Оксфорде?.. – Нет, думаю, как можно быстрее. И еще... Касс... они не должны больше встречаться. Об этом надо позаботиться уже сегодня. Благодарю вас, полковник. До свидания.

Пракеш положил трубку и вернулся к столу. Снова закурил. Детская игра, убеждал он себя, так, на всякий случай. Обри тут ни при чем, ничего серьезного. Полковник, конечно, поймет, что это должно выглядеть, как несчастный случай...

Держась в стороне, он отрешенно смотрел вслед Роз, направляющейся на рейс до Сринагара. Тучная белая женщина, поправляя на плече дорожную сумку, прошла через дверь для отлетающих пассажиров, проглотившую ее, как две стеклянные губы. Потом, увидев ее за стеклом и глядя на стоящую на движущейся дорожке уменьшающуюся в размерах крупную фигуру, он виновато подумал об ожидавших ее опасностях. Он – может быть – рисковал жизнью Роз, а это было непростительно...

Но ему нужна была информация. Шелли сам ничего не предпримет против Шармара, потому что они вместе учились в Оксфорде! Хайд поморщился – Шармара нельзя трогать. Его высокий пост – достояние политики, а Касс, да и сам он, стали обузой.

Хайд вздохнул и, глядя на потолок, прислушался к передаваемым по радио известиям на английском языке – новые зверства в Пенджабе и Кашмире. Неприятно. Роз летела в зону военных действий. Пакистанская армия, сообщала корреспондентка, укрепляет свои позиции на участках линии прекращения огня, отрезавшей Индийский Кашмир от, как теперь его называют, Азад – свободного – Кашмира. Разумеется, в новостях фигурировал Шармар – успокаивал и обещал. По потолку, как по опрокинутому ландшафту, видимому с высоко летящего спутника, скользили вечерние тени. За ними в поисках насекомых двигалась крошечная ящерка.

Избежав наблюдения, Хайд проник в гостиницу. Если комнату обыскивали, то сделали это профессионально. Ему было не по себе, не сиделось на месте, хотелось подыскать еще более безвестный отель где-нибудь на Чандни Чоук. Но на нем тяжелой цепью висели Касс и Роз. Нужно отыскать Лала, репортера скандальной радикальной газетенки, где бы тот ни скрывался. Дома его не было, но по поведению семьи не чувствовалось, чтобы он был арестован. По пути из аэропорта Хайд поболтался близ дома. Наблюдения не было – может быть, они не знали о Лале? Из дома выходила и вернулась с покупками молодая женщина в традиционной одежде и не сочетавшейся с ней вязаной кофте на пуговицах. Перед домом играл ребенок. Либо умная приманка, либо все чисто.

Надо как можно скорее попасть в Сринагар к Роз. Еще один отданный самому себе бредовый приказ.

Перекатившись по кровати, встал и свернул пробку с бутылки эвианской воды – запечатанной во Франции, что отличало ее от подделок, от которых после первого же глотка болит живот. Отпил тепловатой воды. Вещи уложены. Мидлендский учитель готов съезжать. Счет оплачен. Хайд подошел к окну. Без помощи со стороны ему одному не вытащить Касса. Потребуется давление, рычаг. Нам известно о твоих делах с травкой, с героином, В.К – – прошу прощения, но не отпустить бы тебе нашего человека в обмен на наше молчание?.. В обмен на мое, Шелли, молчание. Этот малый, Хайд, угрожает рассказать газетам, если ты не отпустишь нашего парня...

Хайд, ухмыляясь, наблюдал за сменой своего караула на жаркой, с чернильными тенями, набитой людьми улице. На его телефонный звонок в газетенку, где работал Лал, ответили: "Господин Лал в отпуске", что вряд ли было правдой. Второй звонок подтвердил такое предположение. Испуганные объяснения женщины были внезапно прерваны. Лал в бегах или скрывается. Сегодня вечером Хайд удостоверится.

А вот и они. Даже сыщики, передавая дежурство, внешне соблюдали индийский ритуал взаимной вежливости... старая бригада побрела прочь; новая, более настороженная, выбирала укромные места, подворотни, невинные занятия. Он глядел вслед удаляющейся в толпе сдавшей дежурство бригаде...

...возвращаются. Медленно, намеренно спокойно поднес к губам бутылку с водой, отошел чуть в сторону, но чтобы не упускать из виду улицу. Трое карауливших отель вернулись обратно, подкрепляя свежую смену. Теперь их шестеро...

Он критически оглядел свою трикотажную майку. Фирменный знак доброго эля из Средней Англии, как и грязные кроссовки и дешевые бумажные брюки стали откровенной насмешкой над маскировкой. Теперь его видно насквозь. Державшая у губ бутылку рука напряглась, по коже пробежал озноб, будто он вошел в холодильную камеру. Ухо уловило звук сирены, и караулившие его люди сразу засуетились. Его арестуют, а в вещах неизбежно найдут наркотики или какое-нибудь незаконное оружие – что угодно, лишь бы засадить его в камеру по соседству с Кассом, пока не примут решения о похоронах.

С преувеличенной осторожностью поставил бутылку на рахитичный стол. Достал из сумки пистолет, загнал патрон в патронник и сунул пистолет за пояс, выпустив майку. На секунду вернулся к окну. Сквозь толпу доносился хриплый вой сирены. На улице остался только один. Второй, должно быть, позади отеля. Возможно, двое. Остальные, взбежав по лестнице, ворвутся в комнату через...

Пора уходить.

Рядом со шпиком в вечернем свете возникли две фигуры полицейских в форме.

Забросив на плечо рюкзак, открыл дверь. Под ногами заскрипели рассохшиеся от жары и старости половицы. Из номеров, в том числе из его собственного, доносятся звуки радио; слышны разговоры. Перегнулся через перила галереи. У конторки портье решительные голоса. В запасе считанные секунды. Задний выход через кухню отпадает. Вернулся к своему номеру, дошел до конца коридора и по шатким покоробившимся ступенькам взобрался на чердачный этаж, где спала прислуга. Голые доски, облупившаяся краска, запах мочи, несмотря на раскрытое над узеньким проходом слуховое окно. Он протянул руки. Низкий потолок, окошко рядом. Ухватился за деревянную раму. Дерево крошилось, к пальцам прилипла старая облупившаяся краска. Выдержит. Подтянувшись, высунул голову наружу, в лицо ударил горячий воздух. Просунув тело в окошко, как уставший пловец из воды, стал выбираться на покатую крышу. Освободив ноги, припал колотившимся сердцем к деревянной щепе.

Приподнявшись, закрыл оконце. Вряд ли величайший обман на свете. Огляделся. Сидя на корточках у тесной клетки с воркующими голубями, на него смотрели два большеглазых мальчугана. На плоской крыше соседнего дома коза жевала пожелтевшую траву. Багровый шар заходящего солнца слепил глаза. Редкие телевизионные антенны, тут и там воздвигнутые на плоских крышах жестяные или картонные лачуги для деревенских родственников, друзей, нуждающихся. Поблескивавшие в лучах солнца браслеты на запястье женской руки, бросавшей зерно цыплятам.

Хайд подошел к краю крыши. Можно двинуться по крышам, но это все равно что идти по открытому полю, тем более что белый человек уже привлек внимание обитателей крыш. Он поглядел вниз на проходящий сбоку гостиницы темный вонючий проулок. По нему, удовлетворенно испражняясь, брела священная корова. Лежащая на боку тележка со сломанным колесом. Запах гниющих фруктов и разлагающегося мяса. Вынюхивающий съестное тощий пес. У заколоченных дверей две скрюченные фигуры. Должно быть, нищие. Или мертвые.

Держась за край крыши, Хайд повис, нащупывая ногами оконный карниз. Удерживая равновесие под тяжестью рюкзака, будто ручная обезьяна, скользнул вниз на подоконник. В темной комнате вроде бы никого. Спустился еще на этаж, присев на подоконнике, чтобы перевести дух. Потом на первый этаж...

Заслышав голоса на крыше, запаниковал, и с высоты восьми – десяти футов свалился в скользкую зловонную грязь. Удержался на ногах, ухватившись за голую бетонную стену дома. Запахи гостиничной кухни...

...и почувствовал прижатый к виску ствол пистолета. Шею обожгло отвратительное жаркое дыхание дрожащего от возбуждения торжествующего полицейского.

Когда они вошли в камеру, Касс, не успев испугаться, медленно поднял глаза. На стене напротив горели последние красные лучи заката. Не успел он спустить ноги и сесть, как они уже стояли по бокам. Двое в цивильных костюмах. Ни тюремного надзирателя, ни Джавала, ни одного знакомого лица. Он было открыл протестующе рот, но это было ни к чему, потому что они, всовывая его руки в пиджак, держались чуть ли не почтительно, как пара портных при срочной примерке. Когда они выводили его из камеры и вели по неожиданно опустевшим коридорам, хватка была твердой, решительной, но в то же время странно обходительной.

Он был не в состоянии сопротивляться, как если бы это означало неумение держаться в обществе. Даже при том, что он понимал: его забирают из тюрьмы по приказанию Шармара, и эти приказания безусловно включают его убийство и избавление от его тела.

Убит при попытке к бегству...

Помедли он еще мгновение после того, как телом почувствовал пистолет и радостную дрожь державшего его человека, было бы поздно. Он отбил пистолет вверх и в сторону и оглох от непроизвольного выстрела. Его противник не успел отвернуться и, хлопая большими карими глазами, бессмысленно уставился на него. Хайд ударил его головой, и он отлетел назад. Обжигающий пальцы ствол пистолета остался в руке у Хайда. Индиец, держась руками за разбитый нос, повалился на землю, а Хайд, не оглядываясь на крышу, откуда раздавались встревоженные крики, понесся по переулку. Свернул в другой, еще более узкий, завешенный поперек, будто стыдливо прячущим грязь, выстиранным бельем. Потом, за следующим углом, влетел в набитую галдящей толпой улицу... и сразу стал невидимкой. Цел.

В уличном очаге гудело пламя, от запаха пищи кружилась голова. Поминутно извиняясь, он протискивался сквозь то редеющую, то густую толпу. Над навесами и верандами темно-синее небо. Изредка оглядывался, но в море лиц было невозможно выделить хотя бы одно, а похожая на травяное поле толпа нигде не расступалась перед целенаправленным движением погони.

Он стал медленно, но все более целеустремленно пробираться к вокзалу. Выбравшись из тесных улиц, оказался перед портиками неизвестного храма. Окруженная стенами, дворами и кривыми улицами старого города привокзальная площадь казалась здесь чужой. Чем-то в британско-азиатском духе. Над крышами вокзала в окружении теплых звезд сиял серп луны.

Войдя в главный зал, отыскал в камере хранения нужный ящик. Достал оттуда дорожную сумку поприличнее потертого рюкзака, сунул рюкзак на ее место. В сумке с модной эмблемой новые документы, одежда, деньги, еще один пистолет. Поднимаюсь вверх по социальной лестнице, констатировал он с циничной иронией. Требуется отель получше, рядом с междугородней автобусной станцией, номер с кондиционером и телевизором, как приличествует обозначенным в паспорте данным и сложенной в сумке одежде. Оглядел зал, ища туалет. Лучше переодеться сейчас, оставить старую одежду в ящике и появиться в новом отеле гладко выбритым... кто он теперь? Журналист?

В туалете чисто, тонкая струйка воды слегка ржавая, но горячая. Поставив сумку у ног, стал бриться. Зеркало запотело от воды. Приятно, успокаивает. Индийцы входили и выходили легко, непринужденно, жители Запада спеша и целеустремленно с легким, но заметно презрительным недоверием к канализации. В кабинке стонала жертва расстройства желудка, на чем свет стоит кляня страну и ее отсталость. Хайд ухмыльнулся в зеркала. Тебе же говорят: бери с собой таблетки, не пей воду, не клади лед в виски...

Наклонившись, смыл остатки пены с шеи и щек. Подняв глаза, понял, что его засекли.

Вернее, его здесь ждали. Они были достаточно осведомлены в отношении того, что СИС неизменно использовала камеры хранения для передачи оружия, документов, удостоверений и одежды. Или информацию подбросил Диксон или какой-нибудь другой негодяй из Верховного комиссариата – так, для смеха.

Человек в зеркале был высок для индийца, строен, хорошо сложен, держался непринужденно. Хайд продолжал плескать на лицо мыльную воду из раковины, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. В слегка замутненном зеркале видно, что тот твердо настроен терпеливо ждать. С явным интересом читал "Иллюстрейд Уикли оф Индиа". Ни в чем не переигрывал.

Пистолет, должно быть, в кобуре под мышкой. Судя по тому, как прикуривал, не левша. Карман оттягивает уоки-токи, обнаруживая под пиджаком очертания кобуры. Должно быть, уже вызвал подкрепление. Подхватив сумку, Хайд не спеша направился к дальней стене с рулонами бумажных полотенец. Оторвав полотенце, принялся тщательно, обстоятельно вытирать лицо. Должно быть, уже принялись за Касса... может быть, уже прикончили? Необязательно. В данный момент их вполне устроит заполучить его самого. Возможно, захотят узнать, что Касс рассказал Хайду, можно ли ему, Хайду, верить, стоит ли доверять однокашнику по университету. Но в общем-то ребята шустрые и свое дело знают.

Так и должно быть – ведь работают на самого, черт побери, премьер-министра Индии.

Придется двигаться к двери. Индиец ждет подкрепления, но готов действовать. Удрать не даст.

Громко фыркая, Хайд кончил вытирать лицо. Поднял сумку и, будто ничего не замечая, беззаботно побрел к выходу. Индиец аккуратно сложил журнал и положил на соседний стул. Полез рукой во внутренний карман то ли за бумажником, то ли за расческой. Сумка в руках Хайда, поравнявшись со шпиком, напряглась, словно пес на поводке. Затем ударила ему в пах. Морщась от боли, парень громко охнул и задержал руку, машинально стремясь ухватиться за больное место, – вполне достаточно. Чтобы не вскрикнул, Хайд ударил индийца ребром ладони по горлу. Два коротких прямых под ложечку, затем, когда тот скорчился, свинг в голову. Не ожидая, пока парень очухается и поднимет шум, выскочил в главный зал, шаря глазами в толпе, не видно ли знакомых фигур, движений, жестов, прижатых к щекам уоки-токи, пистолетов.

Ничего такого... пока что. Торопливо двинулся между книжными киосками, лотками с едой, мимо скопления нищих, возвращающихся из города пассажиров, сгрудившихся в ставшей для них привычной обстановке туристов. Один раз оглянулся. В туалет входил железнодорожный служащий, но пока никакой толпы, ни расталкивающих зевак сыщиков или полицейских.

Его окутал влажный ночной воздух. Сразу выступил пот. Надо прятаться. Выбросить сумку, достать другую, найти отель получше...

Однако работали они хорошо и быстро, знали точно, кто он такой и зачем находится в Дели... и, несомненно, знали, что работает в одиночку, вне рамок закона. Если его уберут, не то что волн, ряби не будет видно...

Если не обращать внимания на дым пожаров, начавшихся прошлой ночью во время индуистских бесчинств в мусульманских торговых кварталах, озеро Дал было таким же восхитительным, как в те времена, когда Роз было восемнадцать. Спокойная жемчужного цвета вода под легкой вуалью тумана, который исчезнет, не пройдет и десяти минут. То возникая из тумана, то исчезая в нем, по озеру скользили шикары торговцев, изредка вспугивая затаившихся в тростнике одиночных уток. Туман усиливал голоса щебечущих птиц. С резного карниза крыши веранды плавучего домика после ночного дождя падали жемчужины капель. В утреннем воздухе пока еще витали только ароматы природы. Завтрак еще не начинали готовить, а древесный дымок от титана не ассоциировался с людьми, наоборот, воспринимался как частица чарующей картины и навевал воспоминания.

Начало семидесятых. Ее юность. Травка, праздность, секс... до того как превратилась в грузную седую женщину. Она провела здесь, в Сринагаре, и в более отдаленных уголках Кашмира с перерывами три года. И ничуть не жалеет. Вспомнилась непримиримая ненависть отца к той, кем она стала – или делала вид? – хвативший его удар, когда узнал, что она пускает на ветер деньги покойной матери... Теперь даже все это давно позади. Ей не нужно марихуаны или чего другого, чтобы, как в те давно ушедшие дни, выбросить из головы отца. Травка, праздность, секс – она улыбнулась, возвращаясь мыслями к отцу. Нужно посоветовать Хайду... не закончив шутливую мысль, вспомнила, зачем она здесь...

...к тому же на квадратной крытой площадке своего плавучего домика в тридцати ярдах по воде, держась с небрежной природной элегантностью, правда, чуть косолапя, появилась Сара Мэллоуби. Увидев Роз, помахала рукой. Роз приветливо махнула в ответ. Звонким, не хуже птицы или уличной торговки, голосом Сара Мэллоуби спросила:

– Доброе утро, как спалось?

– Спасибо, хорошо, – прочистив горло, откликнулась Роз.

Муэдзин призывал правоверных к молитве... в мечети Хайда ко всем верующим следовало относиться с подозрением. Озера, выступающих из тумана окружающих его холмов, высящихся позади гор будто не было. Не было и ее, восемнадцатилетней. Она никогда не сбегала в Кашмир из Мельбурна. Ей еще предстояло предстать перед отцом и рассориться до того, что в следующий раз ей уже доведется увидеть его незрячее, подкрашенное бальзамировщиком лицо. Ничто из того, что она говорила, его никогда не трогало. В тяжелом осуждающем взгляде отца она всегда читала только досаду и разочарование.

Поручение Хайда. Она встала. Весь дом был в ее распоряжении, потому что сезон только начинался. Как объяснила Сара Мэллоуби, когда они прошлой ночью при свете фонарика англичанки волокли по дорожке ее чемоданы, "мне еще повезет, если обойдусь без убытков – не ехать же людям в зону военных действий, правда?".

"А я здесь что из благодарности Хайду, за то что он обратил на меня внимание? – размышляла она, следуя по узкой дорожке за Сарой Мэллоуби. – Из-за того, что он сделал меня не такой примитивной, в чем всегда упрекал отец?" Отмахнулась от этой мысли. Хайд хотел знать об этой женщине...

...которая, элегантно косолапя, вышагивала от своей дорожки к дорожке, ведущей от домика Роз в Сринагар. В пришвартованной позади домика кухне вовсю кипела работа, а сынишка повара, шлепая босыми ногами по деревянным мосткам вдоль борта, опускал тенты от прыгавшего, как тигр с гор, солнца, уже разорвавшего огромными золотыми лапами остатки висевшего над водой тумана. Ботинки Сары Мэллоуби застучали по настилу домика. Роз сбросила шаль – напоминание о прохладных кашмирских ночах и о прошлом – и через гостиную и узкий проход между спальнями пошла навстречу.

Сара смахнула с лица длинные золотистые волосы. На миг на них упало солнце, и они вспыхнули, словно солома. Роз завидовала ее манере держаться, ее стройной талии, ее утонченности. В присутствии Сары она на какой-то момент почувствовала себя той самой стоящей перед отцом неуклюжей простушкой, хотя в это время англичанка была занята оживленным разговором с поваром и его женой, делая заказы на день. Потом она позволила Роз провести ее на веранду, к плещущемуся о деревянные ступеньки озеру. Но и здесь Сара, заложив ногу на ногу, села первой, снова смахнув с красивых щек волосы, и расправила юбку. Белая госпожа, скорее злорадно, нежели с завистью, подумала испытывающая чувство вины Роз.

– Прекрасно... рада, что вы выспались. Мне кажется, что живу только ради этих ранних утренних часов!.. А вы... вы говорили, что и раньше жили в плавучем домике на этом озере?

Сара Мэллоуби наблюдала за этой утвердительно кивавшей австралийкой. Круглое, как луна, лицо – приятное, но простое, как у многих женщин средних лет. В школе была пухленькой подружкой и зеркалом, подчеркивающим достоинства какой-нибудь красивенькой девочки. Сара потянулась.

– Вы упомянули, что знаете Сринагар. Вчера, когда приехали... – заметила она.

Австралийка кивала, обводя взглядом озеро Дал, горы, храмы, заросли тростника и водяных лилий.

– Так давно. – Теперь, когда она вернулась в края, существовавшие только в ее воображении – или в воспоминаниях юности, что было не меньшей иллюзией, – женщина казалась растерянной, не уверенной в себе. В конце семидесятых годов, когда Сара сама впервые сюда приехала, в Кашмире были сотни австралийцев, англичан и американцев, наводнявших Сринагар, озеро, окружающие деревни и городки, как пепел рассыпанных по холмам. Эта женщина бежала... от чего? От собственной простоты и некрасивости, от невероятной монотонности жизни в Австралии? – Жила здесь с перерывами почти пару лет. Моя растраченная напрасно юность... – У женщины поразительная улыбка – теплая, почти блаженная. Чувствовалось, что эта круглолицая грузная женщина, полноту которой плохо скрывало свободно ниспадающее платье, либо счастлива в настоящее время, либо испытала счастье совсем недавно.

– У всех у нас... – сухо ответила Сара, испытав укол неприязни, словно легкую головную боль. – Прошлое... – Тяжелый вздох выглядел неестественным. Женщина, казалось, не заметила.

Прошлое. Пожалуй, когда на улицах и на берегу озера валялись грязные хиппи, здесь было лучше. Лучше они, чем все более удушающая атмосфера мусульманского Кашмира, ненавидевшего центральное правительство и ненавидимого им...

...лучше, чем вынашиваемые В.К. тайные замыслы создания другой Индии.

Лучше, чем видеть разорванные, залитые кровью тела после еженощных злодеяний, которым, сдерживая армию и поддерживая на высоком уровне контакты с кашмирскими сепаратистскими группировками, позволял свершаться В.К. Потому что все возрастающее брожение делало Кашмир неуправляемым. Тем легче будет его сдать, когда придет время. Она потерла лоб. Ей была ненавистна причастность к этим сведениям; она уже не находила особой привлекательности ни в тайной деятельности, ни в исходившем от собиравшихся в ее доме людей могуществе. Участие в заговоре стало упражнением в способности подавлять чувства, владении техникой допроса. Это приводило ее в бешенство. Зачем еще ей нужно было с деланным интересом поддерживать разговор с этой лондонской толстухой, выведывать новости о местах, к которым она питала отвращение, о стране, которую она покинула почти двадцать лет назад? Старое прошлое.

Проклятый В.К. назначил на этот уик-энд очередную дьявольскую встречу с пакистанскими генералами, сикхами и кашмирскими вождями!.. Чтобы планировать, организовывать, решать... предупреждать и держать в своих руках. И столько насилия, столько убийств. Хладнокровных, зверских, изощренных. Таких же изощренных, как торговля наркотиками, сколотившая состояние семье Шармаров и давшая возможность взять под контроль сепаратистов. Рискованная стратегия – в которую я больше не верю!.. Cri de coeur[6], дорогая, тут же поправилась она. Слишком поздно хочешь стать честной.

– Раньше здесь было куда проще, – заметила она. И с горечью добавила: – И намного спокойнее.

– Я уж было отказалась, – начала Роз, – не хотела ехать дальше Дели. Потом подумала: какого черта? – Пожала плечами. – Кажется, просто не верила. Неужели так плохо?

Сара махнула с сторону стелющегося под утренним ветерком, будто серое полотно, дыма.

– Прошлой ночью было не так плохо. Заметили солдат в аэропорту? – Роз кивнула. Казалось, она живет прошлым, почти не нарушаемым происходящими событиями. Должно быть, ради этого она и продолжила путешествие. Настоящее было всего лишь газетными сообщениями. – У нас здесь никаких неприятностей не было. Сейчас здесь только вы да пожилая американская пара – вон в том домике, зеленом с розовым. Остальные вчера уехали.

– Сколько у вас домиков?

– Четыре... и, конечно, мой собственный.

– Вы тоже влюбились в это место?

Сара чуть не поморщилась, будто от дурного запаха или чего-то противно скользкого. Потом смущенно подумала, что слишком легко отмахивается от прошлого.

– Да, – натянуто ответила она, – пожалуй, да.

В дверях веранды с листиками меню на день возник поваренок, прелестный мальчуган с очаровательной улыбкой. Не дав ему говорить и едва взглянув, согласна ли Роз, Сара произнесла:

– Сегодня у нас французский завтрак, Хамди. Скажи отцу, чтобы не перегрел рогалики и не подпалил тосты. Кофе? – обратилась она к Роз. Та кивнула, расслышав английское слово в непонятном потоке хинди. Важно кивнув, мальчик исчез за занавеской. Мгновение спустя загремели горшки, сигнализируя, что приказание понято.

– А вы, я вижу, явно... влюблены в Кашмир?

Женщина снова кивнула. Казалось, под взглядом Сары она на глазах превращается в нескладного подростка. Неловко подавшись вперед, обхватив руками колени, она как бы примирялась с чувством неполноценности и собственной невзрачностью по сравнению с чужой ленивой самоуверенностью.

Роз наблюдала за следившей за ней соперницей. Было чертовски легко играть роль, которую от нее ожидали: безыскусной, туповатой, наивной, слезливо-сентиментальной. Сара Мэллоуби, по всей видимости, была полностью удовлетворена тем, что распознала ее и, узнав, могла позволить себе сбросить со счетов. Во взгляде больше никакой подозрительности.

У женщины натянуты нервы, она на кого-то обижена, и ей все до смерти надоело. Говорит, лениво растягивая слова, а в чуть заметно дрожащем голосе неуверенность. Такие голоса Роз уже доводилось слышать, когда она время от времени дежурила на "телефоне доверия". Подобно многим голосам на этой линии, если не считать тех, кто давно перестал оправдывать и обманывать себя, он выдавал заблудившуюся, оказавшуюся в безвыходном положении душу. Устоявшиеся привычки и манеры были не в состоянии скрыть смертельную усталость. Хайд, разумеется, ничего бы этого не заметил.

– Как нынче Лондон? – небрежно спросила Сара Мэллоуби, откидываясь в тихо, не громче плеска воды, скрипнувшем плетеном кресле.

– Жарко, душно и полно туристов. Вы там бываете?

Сара покачала головой.

– Не была много лет. Предпочитаю Нью-Йорк, если говорить о творении человеческих рук... или Дели, в подходящее время года. Иногда Токио.

– Порой удивляюсь, почему до сих пор живу в Лондоне, когда здесь... – В голоса перекликавшихся в своих шикарах торговцев вклинился слабый звук полицейской сирены. Звук сирены постепенно затих. Роз зябко повела плечами. – Понимаете, что я хочу сказать...

– Думаю, что понимаю.

Поваренок с отцом подали завтрак. Завтрак для белой госпожи, хозяйки, подумала Роз; любовницы Шармара, пришвартованной к берегам озера Дал так же надежно, как ее плавучие домики, и точно так же не имеющей руля. В лучах восходящего солнца блеснул перьями зимородок. Сара Мэллоуби остановила на нем свой взгляд, будто увидев воображаемый выход или даже мечту. Роз постаралась сделать вид, что не заметила, как англичанка, будто очнувшись, тряхнула головой и резко откинула рукой волосы. Овладев собой, холодным равнодушным взглядом окинула окружающую панораму. На солнце поблескивали цепи, приковавшие домики к берегу. На фоне гор сияла куполами мечеть Хазратбал.

Взяв тарелочку, Роз положила себе рогалик. Повар налил кофе.

– Лондон, должно быть, здорово изменился... – тихо произнесла Сара. Прежде чем ответить, Роз смахнула с уголка рта хлебную крошку. Как ее не пожалеть...

...а Хайд предупреждал: "С этим смотри в оба. Все равно что прицелиться в самого себя..."

Посему изобразила, как могла, сентиментальную улыбку.

Дом Лала, второй и третий этажи которого сдавались родственникам и всяким жильцам, находился на Деш Банду Гупта-роуд, к северу от Главного базара в районе Пахаргандж. Меньше чем в полумиле от вокзала, где от брошенного им камня разбегались круги. На Ашока-роуд, в десяти минутах от Коннот-плейс, он нашел не очень дорогой отель, снял номер, попробовал отдохнуть – нелегкое дело, – глядя, как по ладони расползается синяк. Дважды за ночь он нетерпеливо поднимался с постели и отправлялся искать дом Лала. Улицы прочесывали полицейские машины и пешие патрули, другие машины, двигавшиеся целеустремленно, явно не возвращаясь домой и не отправляясь на ранние встречи. Его никто не останавливал. По улицам шагал мужчина в летнем костюме модного мешковатого покроя, свободно повязанном галстуке, очках. Респектабельный житель Запада.

Теперь, когда в небе стали видны окаймленные золотом облака, он снова стоял перед зажатым между неряшливым постоялым двором и крошечной мечетью узким домом Лала. У постоялого двора грохотала мусороуборочная машина. На улице прибавилось загрязняющих воздух автомобилей. Дальше по улице под взглядами ранних зевак шли съемки какого-то дрянного индийского фильма о полицейских и ворах – по Деш Банду до Главного базара, визжа тормозами, гонялись друг за дружкой автомашины. Направляясь к дому Лала, Хайд не спеша прошел мимо съемочной группы и аплодирующей толпы. Как и на всех съемках мира, здесь царил обязательный антураж и, как везде, необязательно приносивший нужный результат.

Изменив голос, он снова позвонил. Лала не было дома, он "уехал по делам". В газете он все еще числился в "отпуске".

Он сделал еще один звонок, в тюрьму, еще до того как купил ранний выпуск "Таймс оф Индиа"; и прочел о побеге Касса из места заключения. В телефоне потребовали, чтобы он назвал себя, – такая строгая скрытность обеспокоила Хайда. Газета содержала недвусмысленный ответ. "Убийца Сирины Шармар бежал" – вопила первая полоса. Фотография Касса, плохая, крошечная по сравнению с роскошным снимком покойной киноактрисы. Заявление В.К.Шармара и заверения шефа полиции. За чудовищную небрежность по отношению к опасному преступнику служители тюрьмы понесли наказание. Словом, лишний раз доказано, кто такой Касс. И, когда найдут его труп – то ли утонувшего, то ли покончившего с собой, – дело автоматически закроют.

Статья рассчитана на то, чтобы поставить его – прежде всего его – в известность, что уже поздно и что до Касса ему не добраться. Затем по-дружески предупредить Шелли и подтвердить его самые кошмарные предположения, что Касс действительно совершил это преступление... а уж потом оповестить Индию, что Касс нигде не скроется.

Пока от него не избавятся.

Но они захотят знать – разве не так? – что известно Хайду, что передал Касс, зачем Хайд здесь, послал ли его Шелли... и только потом убрать? Но, чтобы этому помешать, нужно во чтобы то ни стало отыскать Лала, запрятавшегося в щель Лала, черт бы его побрал. Поэтому надо торопиться. Вчера поздно вечером он звонил Роз, чтобы сообщить новый номер телефона и свое новое имя. Она еще не вступила в контакт с Сарой Мэллоуби, только записалась в чертовой книге постояльцев, – он навел справки.

Небо стало блекло-голубым и потерялось в выплеснувшемся на Деш Банду солнечном свете. На фасаде дома Лала давно открылись ставни. На тротуарах уже много народу. Лал со своей большой семьей занимал первый этаж и переднюю часть следующего. В окнах появляются лица, мелькают женские фигуры. Он расспросил бакалейщика на этой стороне улицы, у которого делала покупки жена Лала. "Да, мать Лала, ее мать, тетка, трое детей, дедушка...", потом другие жильцы, в том числе живущий отшельником белый, о котором бакалейщик отзывался со сдержанным презрением. Один из тех, кто из-за пристрастия к наркотикам давно выжил из ума, хотя все еще ползает между домом, ближайший; кинотеатром, баром и мечетью. Сначала исповедовал буддизм, теперь поменял его на откровения пророка Магомета.

Был уже десятый час, когда жена Лала в кричащем зеленом с золотом сари, сверкая браслетами, вышла из дома и, повернув на запад, направилась по Деш Банду. "Много лет е видел Лала... раньше работали вместе, пока не перевели в Лондон. Узнал, что живет где-то здесь?.."

Для жены такой легенды достаточно. Как матадор бросился в поток машин, перебегая на другую сторону улицы ярдах в сорока позади нее. Лата. Нагоняя ее, Хайд ускорил шаги.

Женщина остановилась у витрины магазина национальной одежды. Внимание, с каким она разглядывала мужские рубашки, было чуть-чуть неестественным. Хайд встал рядом – она отшатнулась, хотя он намеренно держался как праздный любитель разглядывать витрины. Она испуганно глядела на него. Телефонные звонки с расспросами о Лале... газетное сообщение о побеге Касса? Он взял ее за тонкую, увешанную браслетами, кисть.

– Лата... вы ведь Лата, супруга Лала? Помню!..

Ничтожный фарс был противен и бессмыслен, но нужно как-то избежать внимания и подозрения окружающих. Говорит ли она по-английски?

– Да, – неуверенно произнесла женщина. – Я вас не знаю... сэр, – возразила она, вежливо напоминая о разнице в происхождении.

– Дейв... Дейв Холланд. Не помните? Это было давно. Да и познакомились на ходу... Я тогда работал с Лалом. Отозвали в Лондон... теперь снова здесь. Пришел поискать его, узнал вас, вы нисколько не изменились!.. – Подозрительность не исчезла, но он видел, что ко всему прочему стал нежданной помехой, неуклюже вторгался в тайну, грозя вызвать неприятности. Хорошо – значит, ей известно, где Лал. – Признайтесь, вы меня совсем не помните, не так ли?

Хайд изобразил самую обворожительную улыбку. С ее изящного, с тонкими чертами лица, из огромных карих глаз исчезли последние остатки подозрительности. Она покачала головой, пытаясь, несмотря на натянутые нервы, улыбнуться.

– Мистер... Холланд? Извините, мистер Холланд, не помню. Вы работали с Лалом?

– Да, много лет назад. До того как он перешел в "Коншенс оф Дели"... вообще-то я надеялся, что, может быть, снова поработаем вместе. Расходов, знаете ли, у нас не жалеют. И, как понимаете, помощник из местных совсем бы не помешал. Когда его можно увидеть? Он сейчас не дома?

В ужасе оглядываясь, решительно затрясла головой. Он по необходимости продолжал не к месту улыбаться, как бы не замечая изменения в ее настроении. Все еще удерживая ее худенькую руку, чувствовал, как она дрожит.

– Нет, нет... его нет, уехал по делам. Я... извините, с ним нельзя связаться...

– А-а. Не знаете, когда вернется?

– Он не сказал. Когда вернется, я ему передам. У вас, наверное, есть номер телефона, мистер Холланд?

Наконец-то вспомнила наставления, которые, должно быть, вдалбливал ей Лал.

Хайд неохотно пожал плечами.

– Думаю, что есть. Но пусть не затягивает. Как только вернется...

– Да-да, – торопливо заверила она, будто куда-то опаздывая. – Сдерживая дрожь в пальцах, Хайд отпустил ее руку. Она отдернула ее и, отпрянув, заторопилась прочь. Потом, обернувшись, кивнула головой. – Да, я ему передам, мистер Холланд, передам.

Хайд посмотрел ей вслед, потом отвернулся и не спеша перешел на другую сторону улицы. Она несколько раз оглянулась, с каждым разом все больше успокаиваясь. Наконец, не оглядываясь, заторопилась.

К тому времени Хайд, прячась в толпе, лавируя между лотками, тележками, священными коровами и брошенными машинами, спокойно, уверенно следовал за ней по другой стороне Деш Банду. Он был уверен, что она направляется к Лалу и, ничего не подозревая, ведет его.

Роз не нравилось, что ей приходится пользоваться, как она думала, методами Хайда или, скорее, перестать быть в отношении Сары Мэллоуби доброй самаритянкой, бескорыстно выслушивающей по телефону интимные исповеди. Что ни говори, а она шпионила за этой женщиной. Шпионила... Хайд всегда называл себя агентом. Она не была агентом, ей за это не платили и не давали приличную пенсию, дабы смягчить неприятное ощущение от того, что ты вторгаешься в чужую жизнь. Именно такое ощущение она испытывала, толкаясь вместе с англичанкой по торговым улицам Сринагара.

Особенно после того, как она стала замечать...

Сара Мэллоуби руководила закупкой продуктов для четырех домиков на предстоящий уик-энд. Во-первых, бросалось в глаза количество, потом выбор и разнообразие и, наконец, мусульманский элемент. С ними были говорившая на урду женщина и индус, по всей видимости, шеф-повар, которому очень не нравилось присутствие женщины. К Роз, платившей за себя белой госпоже, это, правда, не относилось. Женщина явно была мусульманкой – плотно облегающая голову цветастая шапочка, длинная блузка свободного покроя, завязанные на щиколотках шаровары выделялись на фоне деревянных и кирпичных стен по бокам узких улиц. Роз немного понимала урду... к тому же особое мясо, заказанное в лавке, где жена мясника была в скрывавшем ее с ног до головы черном одеянии и чадре. Роз заметила ее, когда та проходила мимо открытой задней двери. Но уже цвет мяса и язык покупателей говорили сами за себя. Выходит, Сара Мэллоуби ожидала целую компанию строгих мусульман?

Душно, как после пронесшегося муссона. На узких улицах не протолкаться от людей. Воздух насыщен запахом потухших пожаров и страхом перед новыми. На углу улицы пятно высохшей крови с жужжащими над ним насекомыми. Сара через женщикну-мусульманку торговалась с мясником. Видно было, что ее здесь знают и уважают. Мяснику нравилось торговаться, отбирать мясо, присутствовать при ритуальном заклании. Роз уловила запах медленно выпускаемой крови – а может быть, он возник в ее памяти – и зажала рот рукой, сглатывая застрявший в горле комок. Хотела было отвлечься и перейти на другую сторону улицы посмотреть на витрину с изделиями из папье-маше, но вспомнила о строгих наставлениях Хайда. Если коротко, то войти в доверие и держать под наблюдением. В качестве уступки позволила себе глядеть в окно, за которым под искореженными оконными рамами у опаленной огнем побеленной кирпичной стены виднелись мешки торговца зерном. Рядом с лавкой зеленщика разглядела женщину, сидевшую на корточках рядом с огромной корзиной выловленных в озере сазанов.

Наконец Сара закончила дела с мясником и, виновато улыбаясь, вышла вместе с Роз на шумную полную запахов улицу. В голове по-прежнему крутились мысли о Хайде и о том, для чего она здесь. "Пакистанские генералы", говорил Хайд, пересказывая полученные от Касса сведения, "Строгие мусульмане".

Но количество заказываемых мяса и овощей, рыбы и фруктов, и это, когда дела идут хуже некуда, когда всего постояльцев она да двое пожилых американцев... ей не понравилось, с какой легкостью у нее возникают подозрения! У лавки зеленщика она обезоруживающе улыбнулась Саре. Мимо проехал рикша с нагруженной доверху тележкой. Сринагар был насыщен угнетавшими ее запахами. Она еще острее чувствовала себя виноватой. Озадачив Сару, но не вызвав подозрений, покачала головой. Здесь тебе не добрые самаритяне, оправдывалась она. Хайд сказал, что Касса подставили и ему угрожает опасность, – и она, надо же, согласилась быть у него на побегушках, пока он не сможет приехать сюда сам! Черт тебя побери, Хайд, лучше бы тебе не пришло в голову взвалить на меня такую работу...

– Да, – рассеянно пробормотала она, глядя на выставленные красивые вазы из папье-маше, на которые указывала Сара. Она дежурила на "телефоне доверия", помогала в центре спасения животных, вступила в "Международную амнистию", направляла письма, когда не могла лично участвовать в маршах протеста, – и все потому, что была оптимисткой, не желающей верить в людскую злобу! Хайд всегда ее в этом упрекал. Вот и теперь ее хуже болей в животе мучили и подозрения в отношении Сары, и зияющая брешь на месте взорванного несколько дней назад магазина. Мухи, вьющиеся над разорванным на куски псом, останки которого никто не удосужился убрать. – Да... – повторила она с таким видом, что Сара, прищурившись, внимательно посмотрела на нее. – Извините... голова разболелась, – объяснила она слабым голосом.

Она действительно была наивной – но, по крайней мере, не циничной. В этом вся трудность. Они вышли на улицу пошире с магазинами почище и витринами поярче. По-прежнему давили низкие облака, но не так ужасно, как в узкой щели, из которой они только что выбрались. Ей хотелось помогать людям, мир не безнадежен... не то что мир Хайда, населенный врагами, а не родственными душами. Вот что она ненавидела в его работе и что теперь ее просят делать. Хвататься за ощущение, как за факты, истолковывать вещи, будто они от Бога и навечно высечены в камне; судить о людях по взгляду, шепотом произнесенному слову или случайной гримасе.

Конечно, было бы довольно просто отмахнуться от всего, чего хотел или подозревал Хайд, и ограничиться только высоким покровительством Сары да нелегким делом прижиться в Сринагаре... если бы не эти двое. Один у лавки зеленщика рядом с женщиной с корзиной карпов, когда она смотрела из окна мясной лавки; другой светлой тенью у опаленной пожаром стены. Оба пристроились позади вскоре после того, как они с Сарой появились на ведущей от ее дома дорожке, и следовали за ними в пятидесяти ярдах по покинутой туристами торговой набережной. Сара обещала поводить по магазинам сувениров, но увлеклась закупками зелени и мяса. Но это бы еще ничего, хотя она сама призналась, что за этим и отправлялась. Проблемой были эти двое мужчин.

Они шли следом, останавливаясь, двигались дальше в ритме их похода по магазинам. Рослые, горбоносые, в костюмах. Темноглазые, бесцеремонные. Роз не решалась определить национальность, но в лавке мясника-мусульманина из головы не выходил Пакистан. И еще одно странное обстоятельство. Мужчины за ними следили, но, казалось, в тоже время охраняли. Так что мир Хайда сомкнулся у нее над головой, и она тонула в подозрениях, не в состоянии справиться с нервами. Они следовали позади и, когда женщины, лавируя между рикшами, запряженными в тележки ишаками, изрыгающими дым автобусами, вышли на одну из главных торговых улиц. В одной из витрин мясные туши, рядом свитера из козьей шерсти, далее парфюмерия, специи, талисманы. Роз оглянулась на магазин кожаных изделий, где предлагались на заказ замшевые пальто по пятьсот рупий и туфли еще дешевле. Соблазняли итальянские рекламные плакаты. Только здесь подлинные копии... Мужчины остановились ярдах в сорока, один закурил, другой развернул газету. Никакой попытки прятаться. Она внезапно повернулась к Саре...

...смотревшей мимо Роз на мужчин. Сара на мгновение подозрительно прищурилась, но тут же расслабилась. Толстая скучная женщина. Роз не в счет.

Но Сара знала, что мужчины там, знала, что они должны быть там.

– Никогда не отличались хорошим качеством, – кивнула она на витрину магазина кожизделий. – Сваливались с плеч или с ног при первом похолодании... думаете, теперь лучше?

Наигранно рассмеявшись, Сара тряхнула головой.

– Редко встретишь. Если вы серьезно, то устрою кое-что получше... но не здесь.

Она прошествовала дальше, Роз покорно двинулась следом.

В конце улицы открывались горы и ограниченный зданиями уголок озера; скорее, блестящий ломоть пирога, нежели водная гладь. Потом улица исчезла, на ее месте возникло дрожащее марево, медленно раздувающееся и разваливающееся на части. Два здания начали заваливаться в сторону улицы, женщин ударило воздушной волной, полетели первые стеклянные осколки, а звука взрыва все не было слышно...

5 Репортаж

Пройдя мимо крошечной мечети, жена Лала вошла в дом. Стоя на другой стороне Деш Банду, Хайд видел, как она скрылась за узкой дверью, и через несколько мгновений яркое сари мелькнуло в одном из окон. Задержалась и, поцеловав пожилую женщину, вероятно, мать или свекровь, упорхнула дальше. Чугунной рукой давило полуденное солнце, слабый горячий ветер гонял по оживленной улице клубы бензиновых паров.

Хайд потерял Лату Лал в толпе спешащих на обед служащих на узкой кривой улочке вблизи Чандни Чоук. Свидетелями его позорного провала стали высокомерные купола мечети Фатехпури и издевательские афиши кинотеатра. Женщина никак не могла подозревать, что за ней следят, должно быть, произошла простая случайность. Как бы то ни было, результат один – она ускользнула, когда он был уверен, что находится поблизости от убежища Лала. Изрытая клубы дыма и непрерывно гудя сиренами в неизбежных пробках, мимо проезжали похожие на старые модели "моррис-оксфорда" древние "хиндустан-амбассадоры". Редкие "мерседесы" и другие импортные машины, набитые пассажирами старые автобусы, вклинивающиеся в малейшую щель рикши и запряженные буйволами повозки. Сердито или безнадежно взмахивающие, как семафоры, руки – неотъемлемый ритуал при езде по городу. Хайд откусил последнюю "самосу", смакуя треугольный пирожок с приправленными соусом карри овощами. Купил у лотошника за углом, где убивал время в ожидании ее возвращения.

В гостинице проверяли. Как сообщил портье, его подложный паспорт забрали на проверку в полицию. Не страшно – паспорт выдержит любую проверку, и, кроме того, у него на всякий случай был еще один, – но это означало, что поиски его активизировались, приобрели срочный характер, тогда как сам он с утра ни на шаг не приблизился к Лалу.

Вытерев губы бумажной салфеткой и выбросив бумажную тарелку в переполненную мусорную урну, двинулся по Деш Банду. Насколько он мог судить, за домом не наблюдали, но полуденная дремотная атмосфера действовала на нервы. Обходя безногого нищего, бросил в чашку несколько рупий; они угрожающе застучали, будто первые капли грозы по железной крыше. Он слишком открыт, слишком незащищен. Требовалось поговорить с Шелли, хотя бессмысленность такого разговора ясна заранее. Шелли, по всей вероятности, проглотил официальную версию и прикажет ему убраться из Дели – все расходы, естественно, будут оплачены.

В дневном выпуске одной из англоязычных газет снимок его собственной персоны – паспортная фотография неряшливого безликого человека, выдававшего себя за мидлендского кузена Касса. Подозревается в торговле наркотиками. Забавно, наверное, тем, что производят В.К.Шармар и его братец. Прошел мимо газетного киоска. С передней полосы конгрессистской вечерней газеты на него глазел Шармар. Слегка удивленное выражение, будто узнал проходящего мимо Хайда. Такая же фотография, но с английским текстом, поразившим его настолько, что он остановился. Изложение речи Шармара. Мы – нация предпринимателей, которым не дают подняться изжившие себя национализированная промышленность и устаревшие учреждения... государственные банки, государственные предприятия. Другие партии представляют прошлое – Конгресс принадлежит будущему. Валяй, приятель. Врет с размахом. А может быть, этот подонок всерьез...

...тогда его собственная жизнь, жизнь Касса, безопасность Роз не стоят гроша. Потому что вероотступник, стремящийся вернуться в лоно церкви, безжалостен к своему прошлому и ко всякому, кто напоминает о нем. Шармар сколотил состояние не совсем чистым, но не таким уж необычным для Индии и Пакистана способом, однако теперь оно – как незакрепленная пушка на палубе корабля, которая может разбить его о борт собственных амбиций.

Фантастика... теперь известно, что жизнь не стоит и гроша, тогда зачем копаться в истории?

Хайд поплелся назад к дому Лала. Встретится ли женщина с мужем еще раз сегодня, пусть завтра? Сколько еще ему здесь болтаться? Сколько остается времени, прежде чем Шармар, его брат или кто-нибудь из подчиненных им чинов в полиции или разведке наткнутся на имя Лала – снимок Лала с Кассом, кто-то из приглядывающих за радикальным листком и его сотрудниками вспомнит англичанина?.. В доме Лала пожилая женщина в готовом лопнуть сари и неизменной чужеземной кофте опускает жалюзи. Слепой фасад говорил, что здесь пока делать нечего. Тут же кольнула память о Роз. Подвергая ее опасности, сам он без дела болтался в Дели. Посмотрел на часы. Почти два. Отложим до вечера. Этой ночью нужно быть в самолете на Сринагар...

Заголовки на стене позади газетного киоска с седым, в морщинах, продавцом. "Взрывы бомб в Кашмире, беспорядки в Сринагаре". В любой момент цена может стать слишком велика. Какая глупость – послать ее туда...

Нужно звонить Шелли... добиваться каких-то действий...

Все улажено и согласовано. Пракеш Шармар понял это, как только увидел выходившего с заседания фракции брата, будто флагом размахивавшего предвыборным манифестом. Величественная походка В.К. свидетельствовала о полной победе выдвинутых им идей. А брошенный на брата взгляд говорил о возникшей между ними дистанции – Пракеш, отвернувшись от полковника разведки, поспешил навстречу. Манифест будет озаглавлен "Золотой Мост" – путь в следующее столетие". Довольно претенциозно, но так надо.

– Прошло нормально? – пробормотал Пракеш. Из головы не выходил разговор с полковником. Из зала заседаний кабинета вслед за В.К. гуськом выходили высокопоставленные члены конгрессисткой партии. Глядя на их лица, Пракеш как бы видел будущее каждого. Убеждены, даже полны энтузиазма. Совещание прошло отлично. – Хорошо, хорошо...

В.К. смотрел поверх его плеча, словно разглядывая далекое облачко на горизонте. Его вселенная стала шире, и он заполнял ее, как снизошедший до посещения Бог, понял Пракеш. Он во власти своих новых идеалов, захвачен стремлением немедленно взяться за благие дела, воплощать в жизнь перемены, углубиться в бесконечные хлопоты по руководству страной.

Меньше чем через час В.К. предстояло встретиться с ответственными представителями Международного валютного фонда и попытаться реструктурировать заем приблизительно в три миллиарда долларов. Вместе с взятыми под свое крыло молодыми талантливыми экономическими советниками В.К. будет доказывать, что их задолженность представляет меньший риск, чем ужасающе огромные долги всех до единой стран Латинской Америки и многих стран Африки. Займы последуют – особенно после того, как манифест провозгласил поощрение предпринимательства, приватизацию, либерализацию экономики и меры против повальной коррупции...

...именно здесь лежала причина внезапной вспышки неприязни В.К. к брату и благоразумно удалившемуся в угол приемной полковнику разведки. Повальная коррупция. Происхождение семейного богатства. Расширение небольших маковых плантаций отца ради наращивания богатства. Как иначе мог принадлежавший к средней касте, имевший средний доход кашмирец стать премьер-министром Индии? Династия Неру тоже из Кашмира, но у нее были деньги, а Шармары, если бы не героин, так бы и остались навсегда фермерами и клерками. Неру был пандит, интеллектуал, широко образован. Поднять же В.К. до того положения, которое он занял теперь и – возможно – будет занимать ближайшие десять лет, могли только деньги... а их единственным источником, товарной культурой, был героиновый мак.

Теперь он стал источником стольких затруднений!

Пракеш пожимал руки проходившим мимо членам парламентского комитета, разделяя их энтузиазм. Крепкие рукопожатия, одобрительные кивки, несколько выражающих восторг избитых фраз, пожелания успехов. В.К. же чаще добродушно похлопывал по спине, но, как отметил Пракеш, такое похлопывание теперь больше походило на благословение. В.К. вжился в роль, но теперь прошлое, как насекомые сквозь порванную сетку на окне, грозило в будущем вторгнуться в обретенное им царство.

Комната опустела. Остались он, брат и полковник. Будто виной всему было присутствие этого человека, В.К. взорвался:

– Все может кончиться прахом, Пракеш!

Меа culpa[7], как сказали бы католические монахи, с которыми им обоим приходилось иметь дело в школьные годы. В.К. взмахнул руками, как бы стряхивая с себя прошлое.

– Этого не будет, В.К., не будет, – успокаивал Пракеш.

– Нашли того человека? – прошипел Шармар, отводя брата к окну.

Перед ними открылся ведущий к "Воротам Индии" Раджпатх – перспектива могущества.

– Еще нет, В.К... всего лишь вопрос времени.

– Он отправился в Сринагар... Касс был в Сринагаре?

– Нет, он не в Сринагаре. Наши люди на месте, у домиков приняты все предосторожности...

– Лучше бы мне туда не ехать!..

– Должен, В.К. Должен продолжать дела с этими людьми... нет, не как прежде, но насилие должно быть под контролем, В.К. Только ты можешь обеспечить как – раз столько, сколько надо, но не слишком много. – Пракеш стиснул плечо дорогого костюма брата. – Это пустяковое дело, В.К. Им занимаются.

Шармар вопросительно посмотрел в глаза Пракеша. Чтобы скрыть противную неуверенность, тот пробормотал:

– Человек по имени Лал все еще в Дели. У нас кое-кто есть в газетенке, где он работал. Если Хайд обратится в газету, его засекут. Дом Лала под наблюдением. Хайд там не появлялся, пока что. Что касается... нашего семейного дела, В.К., как бы ты смог без него вести страну в следующее столетие? Мы же не семейство Неру. Нам нужны были деньги. Был только один этот способ...

– Проклятая баба! И приспичило же ей связаться с Кассом!

– Она была сукой, когда ты женился на ней, В.К., ...рассчитывала на твою политическую карьеру... – Брат отшатнулся, будто его ударили кнутом, потом, успокоившись, согласно закивал. – Избавился от нее, избавишься и от этого Хайда. Ты же теперь премьер-министр, В.К., недосягаем. Ты делаешь то, что тебе положено, – остальным займусь я. – Пракеш театрально вздохнул, держа брата за рукав.

– Да-да. Пакистанские генералы нам нужны. Пока Кашмир не придет в упадок, они должны удерживать своих на линии прекращения огня... должны помешать горячим головам в Исламабаде воспользоваться преимуществом. Да, мне нужно ехать в Сринагар и снова их утихомирить. – Он яростно подался вперед. – Но наркотики, Пракеш!.. Если кто-нибудь узнает, мне придется уйти в отставку. Не только фундаменталисты – Запад, Америка, МВФ и Всемирный банк. Представляю, как добродетельно они будут выглядеть, осуждая меня!

– Пошли они все к черту, В.К.! Я твой брат. Мы одна семья. Думаешь, я позволю этому случиться? – Шармар взглянул увереннее, приободрился. Как сломанная кукла, подумал Пракеш, в которую вместо спинного хребта воткнули железный стержень. – Манифест принят. На следующей неделе ты объявляешь выборы, застаешь врасплох другие партии и этого паршивого киногероя, твоего соперника. Знаю, что ставки высоки, как никогда, В.К. Никто не знает этого лучше меня. За исключением тебя.

– Спасибо тебе, Пракеш. Однако что сказал Касс британскому агенту? – с обезоруживающей улыбкой спросил Шармар. – Мой последний вопрос, – добавил он.

– Пока что из Касса ничего не выбили. Но ждать недолго. Тюремного служащего достаточно припугнули, чтобы он говорил правду. Твердит, что ничего не говорилось, ничего не передавалось...

– Тогда не стану волноваться. – Умышленно игнорируя остающегося в тени полковника, В.К.Шармар взглянул на часы. Снова посмотрел на широко раскинувшийся Раджпатх, пробежал глазами по правительственным зданиям. – Позови-ка лучше экспертов, – с жаром воскликнул он, забыв о прошлом, как о дурном сне.

В.К., заметил Пракеш, снова обратился в будущее. Временно обитая в настоящем, он, по существу, вел отсчет времени от своего избрания, заглядывая вперед на десятилетие и дальше.

– Не стоит волноваться, В.К.

Они коротко обнялись, и Пракеш, дав знать кивком полковнику, чтобы тот вышел и подождал до конца разговора, направился к ведущим в приемную дверям. Подумалось о коридорах власти. Но уж он-то знал, что реальная власть находится в кабинетах. В кабинетах, занимаемых по праву, достающихся как наследство. Тогда это была власть.

Принадлежностью власти были также полковник и его люди, возможность иметь под рукой паровой молот, чтобы колоть орехи, управлять машиной чудовищной силы ради того, чтобы давить москитов. Этого Хайда найдут, как и любого, кто, возможно, встанет, а может быть, и не встанет, на пути к обладанию этими кабинетами. Например, Лал – ничтожная вонь, не больше.

Он улыбнулся, распахнул двойные двери перед нетерпеливыми молодыми лицами – их экономическая команда, готовая, засучив рукава, немедленно приняться за перестройку Индии. Что касается него, то легкое ощущение опасности, время от времени лишавшее мужества В.К., лишь приятно щекотало нервы. Как острая приправа. А Индия прежде всего славится приправами и специями. С улыбкой до ушей он приветствовал молодое пополнение, вливающееся в узкий круг избранных.

Пока молодые люди гуськом проходили мимо, а полковник, проскользнув в освободившуюся комнату, готовился терпеливо ждать, Пракеш Шармар согласно кивал собственным мыслям. В.К. может посвятить себя великим делам, а он займется этой незначительной проблемой. Парой, может быть, несколькими смертями больше...

...только и всего.

Ссутулившись в плетеном кресле на веранде домика Сары Мэллоуби, Роз в глубоком изумлении смотрела на рану на левой руке, как и тогда, когда пришла в себя на разрушенной улице. Еще больше ее поразили произнесенные на урду слова рослого мужчины и пренебрежительный ответ и презрительная гримаса Сары.

– Эта женщина... нуль, пустое место. Не имеет никакого значения – понимаешь меня?

Это был один из то ли телохранителей, то ли конвойных. Второму стеклом выбило глаз. Этот, расставив руки и загораживая свет, встал впереди, прикрывая...

...пространство. Не людей, просто место. Роз поняла, что женщина, о которой шел разговор, это она; вызывающая неудобство, возможно, опасная. Потом она уловила слово "другие", произнесенное почтительным тоном. Начальство. Приезжают другие, Роз вызывает подозрение. Роз вызывала у рослого пакистанца большую озабоченность, чем бойня на улице, стоны раненых и умирающих.

Врач, промыв рану и наложив швы, аккуратно перевязал руку. Рана походила на широкую ухмылку, как бы насмешливо напоминающую ей о взрыве, валявшихся на земле окровавленных бесформенных фигурах, криках и взмахах рук призывавших о помощи раненых. Место стало чужим, действующим на нервы. Кто такие "другие" – его начальники? Почтительный тон говорил больше, чем забытые за двадцать лет обрывки урду. Бросив ослепшего и кричащего от боли напарника, пакистанец властно остановил такси и доставил их с Сарой к домикам. Несмотря на собственное потрясение, Сара приказала ему не забыть взять Роз. Она, кивнув, поблагодарила собравшегося уходить молчаливого знающего свое дело врача. Тот выжидающе посмотрел на рослого пакистанца. Отпускающий кивок последовал незамедлительно.

Делая вид, что не знает урду и не питает ни малейшего интереса к отрывочному разговору, Роз в то же время установила присутствие гостей в остальных домиках. Сикхский тюрбан в домике, соседнем с ней, неуклюжая самодовольная фигура с биноклем в другом. Бинокль, видно, настроен на дом Сары, и жесты рослого пакистанца, кажется, адресованы тому человеку. Она вздрогнула.

– Все в порядке? – неожиданно заботливо спросила Сара, приводя в замешательство пакистанца. Урду означал, что перед ними кашмирский мусульманин. Хотя он и держался официально, чувствовалось, что привык к выполнению приказов, дисциплине. И чужой для Сары человек, хотя и допущен к ней в дом, – всего этого достаточно, чтобы убедить Роз, что он не индиец. – Все в порядке, Роз? – со странно виноватой настойчивостью повторила Сара.

– Что?.. О да, спасибо... Извините, все еще не совсем пришла в себя. Рука почти не болит. – Мужчина сверкнул глазами, не зная, как с ней поступить. – Господи, какой ужас!..

– Понимаю, – пробормотала Сара. Она оперлась на ограждающие веранду латунные перила, опустив одну руку, будто пробуя пальцами воду за бортом лодки. – Понимаю, черт возьми. – Бросила враждебный взгляд на пакистанца. Затем, оттолкнувшись от перил, пошатнулась, будто закружилась голова, выпрямилась и протянула руку. – Премного благодарна за вашу помощь. Нам очень повезло, что вы оказались там как раз вовремя.

Сделай глупое лицо, внушала себе Роз, держась за перевязанную руку и глядя на озеро с таким видом, будто и у нее кружится голова. Лицо Сары многозначительно обращено к мужчине; она ничего не понимает, она не представляет собой проблемы. За это говорило все, хотя бы ее рукопожатие. Наконец он неохотно кивнул. Роз сдержала вздох облегчения, когда мужчина, не оглянувшись в ее сторону, пошел прочь. Сделай глупое лицо, притворись дурочкой! Прошел сквозь занавеску в дом и вышел на идущую по берегу дорожку. Сара сразу размякла. Роз осторожно сглотнула. Игра в бестолковую простушку получилась. Сара вдруг вздрогнула, потирая голые руки, будто откуда-то подуло холодным ветром.

– А вы? Все нормально? – спросила Роз.

Сара всем своим видом тут же дала понять, что не нуждается в сочувствии.

– Да, – резко ответила она. – Прекрасно.

– Вижу, прибыло гостей... – повела головой Роз.

– Насколько знаю, какое-то деловое совещание. Попросили помещение и ужин. – Заранее заготовленное, не вызывающее сомнений объяснение. – Правда, хлопотно, но нищие не выбирают, – улыбнулась она, уверенная, что выдумку проглотят. Собрание акционеров компании "Мак на экспорт", подумала Роз. – Остановились в окрестных отелях, но у нас им пришелся по душе местный колорит или что-то вроде этого. Я не очень интересовалась.

– Хоть и невелика, но все-таки обуза.

– Что? Ах да... пришлось уступить мой дом. Самая большая гостиная... – Она засмеялась. – Не стоило бы распространяться перед постояльцами, не так ли? – Лицо ее снова затуманилось, взгляд устремился... куда? Не на рослого пакистанца, который подошел к обитателю соседнего домика и о чем-то оживленно-почтительно беседовал. Даже не на предстоящее в ее доме собрание... куда-то значительно дальше; вспомнилось очень давнее запрещение смеяться. Сара вздохнула. – Крохи со стола богачей – это все, чем приходится довольствоваться, пока не наладится жизнь. Вы уверены, что здесь вам удобно? Я не стану упрекать, если съедете.

На проверку или намек не похоже.

– Мне бы хотелось быть поближе к озеру, – ответила Роз. – Здесь так приятно. – Повар, проявляя заботу, подал кофе, и она поплотнее уселась на подушках. Сара кивком головы отпустила повара и жестом указала на серебряный кофейник. – Да, пожалуйста. К счастью, там оказался этот малый и узнал вас, – полузакрыв глаза, тихо произнесла Роз.

– Да. – Плеск лениво бороздящих озеро шикар не слышнее плеска разливаемого по чашкам кофе. Горы в жарком мареве как бы отодвинулись вдаль, глуше слышалось пение птиц. В городе завыли сирены. – Да, передавая чашку Роз, повторила Сара.

– У меня на заду, наверное, сплошной синяк, – вертясь в кресле, объявила Роз. – Слишком тяжела, чтобы шлепаться об землю, как мячик. – Неуверенно поднялась на ноги. – Можно сперва сходить в одно место?

– Конечно. Там же, где и в вашем домике. Прошу прощения за беспорядок.

– Спасибо.

Раздвинув занавеску, Роз на плохо державших ее ногах прошла по короткому коридору в большую, обитую роскошными деревянными панелями, гостиную. Настоящая эдвардианская мебель, а не какие-нибудь копии тридцатых-сороковых годов. На затянутых сеткой окнах тяжелые шторы. Ароматные сорта дерева. Занимающий половину комнаты обеденный стол. Окруженный креслами и диваном длинный инкрустированный кофейный столик. В стеклянных горках мерцает хрусталь. На стенных панелях несколько писанных маслом картин – английские пейзажи. Или французские, в импрессионистской манере. Возможно, ценные.

За дело...

Опершись о стол, тяжело, будто от острой боли, опустилась на колени. Одна рука на ромбе скатерти, украшавшей центр стола. Пальцы другой нашарили в сумочке крошечный металлический предмет и приклеили его с внутренней стороны обрамляющего стол резного бордюра из цветов и птиц. Одна из птиц настороженно глядела на нее. Роз тяжело, будто суставы вконец поражены артритом, поднялась на ноги. Дело сделано...

Она взяла с собой "жучок" в надежде оставить его, не ожидая, что понадобится так скоро. Хайд рассказал ей, где и как устанавливать и как принимать его сигналы.

И просил ее быть осторожной...

Вздрагивая, побрела в туалет. К горлу подступила противная тошнота. Если найдут, то сразу же узнают...

Здание Службы заграничной связи на Бангла Шахиб было под наблюдением. Чтобы его обнаружить, он убил целый час. Следили они и за почтамтом на расположенной неподалеку Маркет-роуд. Затягивают петлю. Или уже натягивают поводок, который он пока не заметил. Следят ли они за ним или только ждут, когда он попадет к ним в руки? Раз или два, поймав краем глаза подозрительные движения, Хайд думал, что следят. Но интуиция не подсказывала ему, что они близко.

Теперь, когда его паспорт проверяют, он решил пока не возвращаться в отель. В вестибюле уже могут кого-нибудь посадить. Если и вернется, то только в случае, если окончательно спугнет Лала.

Переговорный пункт на Джанпатх, отходившей от Коннот-плейс в сторону Раджпатха, был расположен напротив отеля, и телефонные кабинки, хотя они и находились близко от широкого, во всю стену, окна, загораживались лотками и тележками уличных торговцев, распродающих по бросовым ценам остатки идущих на экспорт предметов национальной одежды. А еще торгующие коврами тибетские беженцы, прилавки с дешевыми украшениями, бижутерией... Потребовалось довольно много времени и внимания, чтобы убедиться в отсутствии слежки, решиться войти внутрь и заказать разговор с Шелли в Сенчури-хаузе. Ненадежный телефон...

Хайд еще больше ослабил галстук и провел пальцем внутри намокшего воротничка. После уличной жары даже и от слабо тянувшего кондиционера сразу стало прохладно. На лбу выступили холодные капельки пота. На все уходит слишком много времени, его опять хотят найти, все карты у них на руках. Вдавившись в стоящий в кабинке узкий раскладной стул, он внимательно смотрел в похожее на киноэкран окно, стараясь не упустить ни малейшего подозрительного движения. Торчавший за поясом пистолет больно упирался в спину. Новая секретарша, недоумевающая, откуда у него служебный номер, по всей видимости, не торопилась соединять.

– Скажи ему, что это старина Патрик... звонит из Дели. Ну пожалуйста, голубушка! Что? Судя по вашему времени, дорогуша, его пока только вводят в курс дел... так что отрываться ему не от чего. Пожалуйста, сделай, как я прошу... голубушка. – На считанные секунды от злости забыл о натянутых нервах. – Шелли? – наконец выпалил он, сразу поняв, что взял не тот тон, – Шелли, конечно, не будет в восторге.

– Что там у тебя, Патрик? – послышался нетерпеливый голос.

– Касс бежал. Не верь этому.

– Я... должен, – ответил наконец Шелли. – Меня формально поставили в известность. Теперь это официальный факт, Патрик. – Принужденная речь Шелли опустошила его, сразу лишила сил. Вороха ярких тканей я еще более яркие готовые платья мелькали за окном, словно плащи матадоров, мешая ориентироваться. – Ты понял?

В голосе вынужденные нотки, желание уклониться от возможных обвинений со стороны Хайда. Хайд понял. От "ностромо" отказались. Это называлось лишить страховочной сетки... или, как говорили применительно к агенту, от которого отреклись, получить поцелуй паука. Такое случалось, но не при Обри. Старик никогда бы не...

– Понял, – тупо ответил он.

– Все указывает на виновность Касса... имею в виду убийство.

– Неужели? Между прочим, он его не совершал.

– Ты веришь, что его увезли?

– Да. Как в собственный символ веры – в черта, старого приятеля.

– Но у тебя никакой связи?..

– Никакой.

– Тогда бросай.

– Нет.

Молчание. За окном гипнотизирующее, успокаивающее мелькание тряпок, блеск украшений, усыпляющая толкотня людской толпы. Наконец Шелли тихо спросил:

– Что ты можешь?

– Немного.

– Боюсь, от делийской резидентуры ждать помощи бесполезно.

– От этих паркетных шаркунов? Я бы не доверил им присмотреть за своей тетушкой Глэд. Слушай, Шелли, – ты пошел бы на то, чтобы поднажать рычагом? Ради обмена?

Снова долгое молчание, потом напряженно, еле слышно:

– Да.

Хайд облегченно вздохнул. Известный перестраховщик наконец, как с ним обычно бывало, принял правильное решение. Но Шелли не пошевелит пальцем, пока не получит в свои руки рычаг, что-нибудь такое, чем можно нажать. Шелли въехал на свой пост по широкой дороге карьеры, ведущей к высоким наградам, высокому положению и высокой пенсии. Обри же всегда шел по узкой тропе преданности делу и безукоризненной честности. Отставал по службе, не имел твердой поддержки, но действовал быстро и без колебаний.

– Хорошо. Я добуду.

– Обычные ограничения по списку Д остаются в силе. – Если что не так, ты сам по себе. Ни обмена, ни официальной крыши. Ты считаешь, они действительно торгуют наркотиками?

– Касс так считает.

– Трудно поверить... почти невозможно.

– Само собой. Но они деревенские парни, а не Неру или богатые наследники. Им было нужно состояние, и теперь оно у них есть.

– Не такие уж они деревенские парни.

– Лишь два поколения назад... для Индии это...

Хайд успокоился. Шелли дал слово. Будет держать.

– Что-нибудь сможешь достать?

– Надеюсь. Шанс имеется. Но или скоро, или вообще ничего.

– Тогда попрошу секретаршу обращаться с тобой более обходительно и дам тебе линию, где посажу кого-нибудь, кто понимает твои заковыристые загадки и не всегда уместные шуточки. Хорошо, действуй быстрее и осторожнее.

Хайд повесил трубку. Подражание старику и показная заботливость обдуманны, намеренны. Дескать, всегда говорю, что думаю. Внимательно окинул взглядом окно, вестибюль переговорного пункта, ряды склоненных или поднятых голов, возбужденных или безразличных лиц в переговорных кабинках. Никто не проявляет к нему интереса. Посмотрел на часы. Четыре. Оконное стекло слегка затемнено, как в автомашине. Впечатление такое, будто на его горизонт надвигаются грозные тучи. Покинул жаркую замкнутую кабинку, прикрывая за собой дверь и тут же открыв перед входящей в нее низенькой полной женщиной в сари. Интересно, куда звонит? В Брэдфорд? Или Саутхолл?

Узкий ветхий фасад "Коншенс оф Дели" находился дальше по Джанпатх. Он зайдет, посмотрит, можно ли поговорить с кем-нибудь, кто работает с Лалом и, может быть, знает или предполагает, где он находится.

Что тебе на самом деле надо, приятель, так это вспугнуть его жену, старую знакомую Лату Лал, которая уже раз отделалась от тебя. Вымани ее к Лалу... сегодня же.

Легко сказать...

Джанпатх гудел от движения. Велорикши, такси, четырех– и шестиместные старые моторикши "харлей-дэвидсон" на своих обычных маршрутах. Длинные "мерседесы" и американские лимузины, гремящие по мостовым старые развалины. Заложив руки в карманы, Хайд проталкивался сквозь толпу. Обнаружить "хвост" невозможно – так же, как почти невозможно висеть "на хвосте". Переполненный автобус, выплевывая пассажиров через одну дверь, поглощал их через другую. Хайд шагал мимо ювелирных лавок, затиснутых в ниши статуй Будды, нищих, хромоногих собак, орущих в зоомагазине попугаев. Потом, перейдя на перекрестке на другую сторону широкой улицы, направился к узкому фасаду запущенного здания, в котором размещался радикальный листок, где работал Лал. Сжал в карманах кулаки. Лал располагал сведениями – и держал их при себе. Лал не подставка. Его надо найти, прежде чем найдут другие, а жене его надо привыкать к жильцу из разведки, который, как паук, выжидает наивного появления тех, кто ищет Лала.

Он справился у конторки. Из-за тонкой временной двери доносился гомон сотрудников. Одно окно тоже заколочено – видно, на газету недавно был налет.

– Дейв Холланд. По буквам: Х-о-л-л...

Девушка, кажется, обиделась и записала быстрее, чем он продиктовал. Потом набрала внутренний номер и сразу быстро залопотала на хинди.

Положив трубку, сказала:

– К вам спустятся, мистер Холланд.

Девушка из высшей касты, обуреваемая общественным сознанием? Не желающая украшать контору "Эйр Индии" или сидеть за банковским окошком, пока не выдадут замуж? Указала на пыльную, обитую пластиком скамью, и Хайд уселся рядом с большой дырой и двумя поменьше, прожженными сигаретами.

Прошло пятнадцать минут. Он все более опасливо поглядывал на узкую прихожую, где его посадили, сидевшую за конторкой строгую неприступную девицу, двери на улицу и внутрь, не представляя, что расположено за ней, – стоит ли в случае чего рвануть туда? Потом через хлипкую дверь вышел низенький худой молодой человек в очках. Протягивая руку, окинул Хайда внимательным взглядом. Хайд на мгновение задержал вялую руку.

– Дейв Холланд, – повторил он. – Разыскиваю Лала. Раньше вместе работали.

– Вы иностранный корреспондент?

– Верно. Пресс Ассошиэйшн. Нужен подручный...

Намеренное унижение достоинства Лала и "Коншенс оф Дели". Молодой человек не замедлил взбрыкнуть.

– Не думаю, что Лал ищет такую работу.

– Хотел бы спросить самого. Щедрые расходы и всякое такое. Где он?

– Он... в отпуске.

– Лата говорит – в командировке.

– Вы знаете Лату?

– Познакомились когда-то. Так что – командировка или отпуск?

– Считайте, как вам угодно, мистер Холланд.

– Послушайте, я не собираюсь причинять хлопот – просто хочу предложить парню работу. Это же не преступление?

– Нет. Боюсь, что местонахождение Лала касается только газеты.

Выходя из помещения, мимо прошли молодая женщина в европейской одежде и мужчина лет тридцати в белой тенниске и серых слаксах. Когда индиец упомянул имя Лала, девушка быстро взглянула на Хайда.

– ...Выпьем кофе, – уловил слова девушки Хайд, прежде чем их заглушил уличный шум.

– О'кей, – пожал плечами Хайд, – не хочу портить вам песню. Извините за беспокойство. – С нескрываемым превосходством оглядел узкий закуток. – Скажите, что заходил. Когда будете говорить. Я еще позвоню.

Небрежно махнув рукой, не спеша вышел на улицу. Ссутулился, сунул руки в карманы. Ярдах в сорока впереди увидел девушку в кремовом костюме и мужчину в тенниске. Они остановились у лотка с фруктами. При упоминании Лала девушка дернулась как укушенная. Должно быть, знает, где он.

Хайд поспешил следом за ними в расписанное белым и черным цветом кафе-мороженое. Преобладали громогласные, одетые по-европейски, посетители. Девушка указала на несколько столиков, потом они со спутником сели у окна. Принимавшая заказы индийская официантка, должно быть, была в форме "Макдоналдса". Девушка увидела Хайда, как только он вошел в отделанное кафелем и блестевшее хромом помещение. Медленно вращавшийся под потолком вентилятор скорее взбивал из воздуха крем, нежели давал прохладу. Хайд сразу направился к их столику и сел, протягивая повисшую в воздухе руку.

– Дейв Холланд. Вы оба работаете в "Коншенс оф Дели", верно?

– Предположим, – ответила девушка, предупреждая взглядом спутника. – Кто вы такой, мистер Холланд?

– Пресс Ассошиэйшн. – Девушка, видимо, ему не верила. – Послушайте, я уже оттрубил в Дели один срок и, побыв в Англии, только что вернулся снова. Я работал с Лалом – вы его знаете. Хотел повидаться с ним, предложить работу. Нигде не могу поймать.

Девушка взяла сигарету, и мужчина достал зажигалку. Хайд стер с лица недоуменную улыбку. В предвечернем свете за окном мутным потоком текла толпа.

– Его нет в редакции. В данный момент. – Она смахнула с густо накрашенных щек блестящие черные волосы. Выделенные косметикой огромные черные глаза. – Когда вернется, не знаю.

Хайд повернулся к мужчине.

– Знаете, последнее, что я слышал, так это что Лал делал какую-то работу с моим приятелем, Филом Кассом... Имя что-нибудь вам говорит? – Говорило. Написано на лице. Признаются ли? Мужчина взглянул на женщину, та смотрела на него с упреком. – Фил Касс? Они с Лалом занимались чем-то в связи с Кашмиром. Каким-то правительственным скандалом... чем-то таким, что так привлекает вашу газету. Что-нибудь об этом слыхали?

– Ищете готовые заголовки, мистер Холланд?

– Не совсем, – широко улыбнулся Хайд. – Хотя вопрос колкий. Послушайте, Фил Касс передал мне до этого материал, который у него не взяли или не придали ему значения... Послушайте, вы же знаете, что Касс работает в представительстве британского верховного комиссара, так? – Девушка явно знала. Раскроется ли он или нет – теперь неважно. Риск неизбежен, нога на акселераторе. – О'кей... Фил завел меня намеками на темные делишки правительственных шишек в Кашмире, так? Я являюсь делать материал, но нет ни Фила, ни Лала. Не могу найти ни того, ни другого.

Мужчина склонен ему верить, это ясно. У мнящей о себе девицы, возможно, нюх на жареное. Он, правда, не уверен. Оба относятся к нему с опаской. В этом смысле все чисто. С молчаливого согласия женщины мужчина попросил:

– Можете описать мистера Касса?

– Что? – снова улыбнулся он. – А-а, Фила... насколько я его знаю? Рост шесть футов, светлые волосы, кожа под глазами в морщинах, как гофрированная бумага – знаете гофрированную бумагу? Говорит на хинди не хуже туземца – прошу прощения. Работает здесь около трех лет, учился... – Женщина взглядом позволила остановиться. Потом вдруг сказала:

– Мы знаем, чем занимается мистер Касс. А вы? Вы?..

– Я в эти игры не играю, дорогуша. Фил шпионил. Я давно подозревал. Рад, что мы сошлись во мнении. Итак... где он?

Говоря это, он заговорщически подался вперед. В глазах женщины мелькнуло что-то вроде победного торжества.

– Билет Национального союза журналистов, – потребовала она.

Умная девица – беда, что слишком умная. Хайд достал бумажник, затем мятый членский билет союза журналистов.

– Извините, что в таком виде.

Девица не поверила. Ситуация потребовала осторожности – всего лишь удержать обоих за столом, пока сам не смоется. Мужчина не тянул на такую игру, оставался самим собой. Но женщина...

Мужчина был удовлетворен.

– Неделю назад, – выпалил он, – у нас побывала полиция. Обыскали стол и шкаф Лала, расспрашивали о нем...

Лицо женщины моментально приняло безразличное выражение, однако ее выдали настороженные, прищуренные, как при взгляде на солнце, глаза.

– Что они искали? И нашли ли что-нибудь?

– Унесли с собой много материалов, мистер Холланд. Мы заявили протест, дали сильную редакционную...

А женщине словно наплевать. Ах да – она знала, что делать. Первый же поход в туалет, и я испаряюсь, приятель. При первой возможности станет звонить в полицию или разведку. И она знает, как он выглядит и под какой крышей работает. Продолжая расспрашивать мужчину, он не спускал глаз с женщины, внимательно разглядывавшей окна кафе. Пистолет упирался в бок, будто настойчиво напоминая о неоплаченном долге. Она пока еще не уверена. Вероятно, не узнавала, не видев его хорошей фотографии. Только подозревала.

– Как вы думаете, над чем работал Лал?

Ну давай же, пойми, чем пахнет, – сам можешь вступить в игру, Лондон заплатит.

Мужчина пожал плечами.

– Кажется, что-то в связи с семейством Шармаров. Точно не знаю...

– А не знаете, где Лал теперь? – Мужчина покачал головой, неуклюже напуская на себя таинственность. Не знает, будь он проклят... женщина тоже, хотя бы это ясно. Разговор становился напрасной тратой времени. – Досадно. И Фил сбежал. Они, должно быть, вместе, как вы думаете? – спросил он, обернувшись к женщине.

– Я не очень знакома с делами Лала, – увильнула та. Она снова закурила, но ее спокойствие и надменное безразличие на этот раз уже не были такими убедительными. – Полиция очень интересовалась... – Нужно сыграть радикальную журналистку, иначе можно раскрыться. – Возможно, его уже нет в живых. – Мужчина вздрогнул. – Или он в тюрьме. Здесь случается...

– Неужели Шармары занимаются такими делами?

– Откуда мне знать? Может быть, Лал знает? – Всего на миг нескрываемое презрение. – Надеюсь, что это не так, – небрежно добавила она.

Мужчина кивал головой с куда большей надеждой.

– О'кей, спасибо. – Хайд быстро поднялся из-за стола. – Буду искать.

– Выпейте кофе, – предложила женщина.

Он покачал головой.

– Надо бежать.

Еще как надо, черт возьми.

Влившись в уличный поток, оглянулся. Женщина уже была на ногах, направляясь к висевшим на задней стене похожим на шлемы телефонным кабинам. Хайд моментально растворился в толпе, скрывшись с глаз мужчины.

Ясно, дорогуша: в газете стучишь ты, но тебе неизвестно, куда делись Касс и Лал. Правда, знаешь меня. В таком случае надо пошевеливаться. Снова к дому Лала и расшевелить супругу. Какое-нибудь сообщение, внезапная опасность, которая вытащила бы ее из дома и толкнула поспешить в убежище Лала...

Он, подумала Роз, кивая головой, отчего бинокль ночного видения закачался и маленькая группка людей на дорожке растворилась в непроглядной темноте. Она откинулась головой на спинку кресла, и мужские лица снова собрались в сероватой полумгле объективов. Точно – В.К.Шармар, а это его брат Пракеш, судя по газетным снимкам. Вокруг, скорее всего, телохранители.

Когда Шармар нырнул в дом Сары, чтобы потом, очевидно, вынырнуть с другой стороны, где на веранде тихо беседовали кучки людей, Роз отвела бинокль, давая отдохнуть глазам. Лунный свет серебрил озеро и резные украшения веранды. Поплотнее закутавшись в шаль, глубоко, но тихо, будто "жучок" был двусторонним и ее могли услышать, вздохнула. Она расположилась в самой глубокой тени веранды. Магнитофон стоял у ног, катушки, тихо шурша, время от времени вращались. На коленях наготове лежат наушники. Включается при звуке голоса, объяснил ей Хайд. Надо только оставить включенным, запишет сам... если не хочешь, можно не слушать. Надела наушники и вздрогнула от оглушительных приветствий. Немедленно получила ответ – премьер-министр. Значит, Шармары.

Всего полчаса назад, когда садившееся солнце золотило воду, привлекая комаров, ей было страшно, обращая на себя внимание, выйти на веранду. Теперь же вдали виднелись темные призрачные силуэты гор, а лунный свет, казалось, окрашивая его, растворялся в озере.

Шармар с братом прошли через гостиную, миновав радиус действия "жучка". Теперь он передавал лишь отдаленное невнятное бормотание. Она подняла бинокль. Да, вот они, в окружении тесной кучки говорящих на урду пакистанцев и сикхов в непременных тюрбанах; не больше восьми человек, может быть, девять, если не посчитала еще и одного из слуг.

Ее знобило. Становилось прохладнее, но не только из-за этого. Роз посмотрела на стоящий у ног магнитофон. Он снова работал, но в наушниках слышны лишь отдельные реплики охранников и отдаваемые слугам приказания. Оставив аппаратуру на месте, вернулась в дом и подняла трубку стоявшего на изысканном столике у окна телефона. Старинный черный аппарат – туристы любят старину. Она почувствовала, как вся напряглась, набирая гостиничный номер Хайда. Ей бы только поговорить – сам он здесь пока не нужен, она справляется. Нервно барабаня пальцами по столику, нетерпеливо ждала соединения – старая телефонная станция Сринагара работала медленно. Холланд...

– Номер мистера Холланда, пожалуйста. – Пауза, затем, заглушая деликатный деловой женский голос, кто-тот властно, требовательно рявкнул:

– Кто это говорит, пожалуйста? Мистера Холланда сейчас нет. Кто это, пожалуйста?

Роз в ужасе смотрела на трубку, словно в руках у нее была забравшаяся ночью в постель крыса.

– Кто это, пожалуйста? Зачем вам нужно говорить с мистером Холландом? Могу я принять сообщение для мистера Холланда?

Она швырнула трубку на место. В голосе перемежались вежливость и угроза, фальшь и реальность.

О, Боже милостивый, – полиция, будь она проклята! Они знают, кто такой Хайд, они...

...взяли Хайда...

Комната, как после выпитого, завертелась перед глазами, меняя пропорции и очертания. Роз было слышно, как в тишине стучит сердце. Постепенно комната перестала вращаться.

Знают – но не взяли. Если бы Хайд был у них в руках, они бы были менее нетерпеливыми и куда более нахальными. Но он был Холландом всего лишь день, не больше, а они уже знают, кто такой Холланд.

На лбу выступил холодный пот, в больной руке пульсировал адреналин. Она не могла его предупредить, не имела возможности связаться. Откуда они о нем узнали? Грудь вздымалась, как при приступе астмы. Громко, но беспомощно и беспорядочно стучало сердце. Господи, они ждут, когда он появится в проклятом отеле!..

– Роз?

Она услышала голос еще до того, как на сходнях послышались шаги. Голос Сары Мэллоуби.

– Роз? Можете принять в компанию? Роз?

Роз была не в силах оторвать глаз от веранды, где остались магнитофон и бинокль.

6 Распорядитель танцев

Найти уличного сорванца было легко; еще легче, подмазав яркой бумажкой в несколько рупий, растолковать, что требуется. В свои двенадцать лет он не выдался ростом, да и вряд ли немного подрастет в дальнейшем. В огромных черных глазах ничего, кроме хитрости и уличной мудрости. Лишь изредка бросает заботливый взгляд на младшую сестренку и привязавшегося к ним трехногого пса. Роз ни за что в жизни, даже под страхом смерти, не смогла бы их эксплуатировать. Нанять. Так звучит лучше.

Записка была простой и, кажется, предвосхищала все сомнения – если только Лата Лал знакома с Кассом и ей, как надеялся Хайд, кое-что известно, записка подействует. "Господин Касс у меня. Не звони, телефон прослушивается. За нами следят. Будь осторожна. Принеси денег". Да, сынок, приходится идти на обман. Мальчишка, наверно, не взялся бы, если бы не учуял нечистое, о чем позднее можно похвастать.

Вернувшись на эту сторону улицы, мальчишка, блеснув в быстро сгущающихся сумерках зубами и глазами, пробежал, подмигивая, мимо. В следующее мгновение они с сестренкой и хромоногим псом исчезли в узком проулке. Выбросив их из головы, Хайд сосредоточил все внимание на светившихся сквозь ставни окнах дома Лала. Медленно тянулось время, а дверь оставалась закрытой. Поредевшая толпа исключала возможность не заметить, если кто выскользнет из двери. Сзади выйти непросто – он проверял. Волоча ноги, вернулся домой постаревший раньше времени от наркотиков хиппи. В одно из не закрытых ставнями окон, окликнув знакомого прохожего, высунулся отец деревенского семейства. Лата Лал на удочку не попалась и выходить не собиралась...

Полчаса. Стемнело, в теплой ночи зажглись лампы дневного света, лампочки накаливания, свечи и масляные лампы. Снова и снова звонит Лалу, убеждал он себя. Знает, что обман... Сорок минут. С хозяйственной сумкой и привязанным к груди ребенком вышла женщина, меньше ростом и полнее Латы Лал. Деревенская. Но он не сводил с нее глаз, тем более что из-за проходившего переполненного автобуса не видел, как открывалась дверь. Видел только, как женщина ее закрывала... но не станет же она с младенцем на руках идти с поручением жены Лала. Сорок семь минут...

Она, крадучись, как показалось ему, появилась в дверях. Прикрывая лицо косынкой, повернула в ту же сторону, что и утром. Перейдя улицу, Хайд пошел следом в двадцати ярдах позади. Проходя мимо маленькой мечети и первых магазинов, не заметил ни на одной из сторон Деш Банду признаков целеустремленного движения. Впереди него над плечами идущих то появлялась, то исчезала яркая косынка. Потом Лата свернула на Кутаб-роуд. Дойдя до угла, Хайд увидел огни поезда, шедшего в направлении вокзала Старого Дели. Линия проходила над уровнем крыш домов и лавок, и, несмотря на теплую ночь, от ленты огней странно веяло холодом. Лата вместе с пешеходами поспешила под зеленый свет, и Хайд приблизился к ней до десяти ярдов. Тот же путь, что и раньше. Она не видела и не подозревала, что за ней следуют, потому что ни разу не обернулась. Опоздание можно было объяснить тем, что не хватило денег или что набиралась мужества – чем угодно. Стиснул зубы. За домом не следили – в этом он был уверен. Почти.

Он сделал все, чтобы изменить внешность. Изменил походку, осанку, манеру курить, снял пиджак – словом, сделал все, что не требовало грима или краски. Тут уж нужен специалист. Новый галстук, красные подтяжки. Поймав свое отражение в грязной витрине, за которой в тесных стеклянных банках влачили существование яшерицы, змеи и лягушки, подумал: вот так хрен!

Еще сильнее стиснув зубы, так, что от напряжения заныли челюсти, он заторопился вслед за Латой Лал. Когда она в темноте отважно, словно над пропастью, карабкалась по пересекавшему железнодорожное полотно шаткому деревянному мостику, он был в пятнадцати футах позади. Все тот же путь. Она ускорила шаг. Запах еды из притулившегося на противоположных ступенях лотка, пар и дым проходящего внизу старого большого то ли русского, то ли американского паровоза, тянущего набитые людьми вагоны. Пассажиры даже на крышах. Как бы наблюдая за поездом, он остановился, незаметно глядя назад. Вроде бы никто из пешеходов не обращал на него внимания. Если операция – а операция действительно проводилась – достаточно масштабная, он никогда их не увидит. Они не пожалеют людей, которые будут передавать его с рук на руки, как мяч. Теперь уже поздно...

Сбежав по ступеням, оказался в десяти ярдах от женщины. Искры, огни и дым поезда исчезли в ночи. Они повернули на север, потом сразу на восток на Чандни Чоук. Он снова заскрипел зубами. Именно здесь, на перекрестке Чоук и еще трех полных народа улиц, он потерял ее утром. Ему почти сразу же показалось, что она снова исчезла в неосвещенных участках между фонарями и огнями кафе и магазинов. Взрыв отчаяния. Потом понял, что ее по-прежнему видно, его всего лишь ослепило светом. Впереди темнела мечеть Фатехпури. Приблизился до шести-семи ярдов – утром отпустил слишком далеко, а на базаре было слишком много народу. В витринах магазинов книги, украшения, попугаи. Тротуары, как бы братаясь с более законной торговлей, заполонили лоточники. Хайд проталкивался позади нее, мимо очереди в кино, уродливых щитов с безвкусными афишами. Один из фильмов Ананда Мехты, нового лидера фундаменталистов. Полицейские и воры. Над входом в кинотеатр две плохо намалеванные идеализированные индийские фигуры – Мехта и его главная партнерша в жарких объятиях. Год назад это могла быть Сирина Шармар... потом понял, что это...

...и что он потерял Лату Лал.

А, черт!..

Упершись руками в бока, он остановился, еле сдерживая ярость. С ярких стилизованных портретов на него взирали Мехта со своей партнершей. Внутрь обветшалого кинотеатра медленно вползала очередь. Из громкоговорителя разносились звуки ситара и таблы, сопровождавшие пронзительный индийский голос, не чарующий, но впечатляющий. Прильнувшая к партнеру полными красными губами Сирина Шармар, казалось, издевается над ним. Куда, черт возьми, подевалась Лата? Он сердито оглядывался по сторонам...

...и чуть не прозевал, как она, скрывшись за кассой, проскользнула в зрительный зал. Он растерянно смотрел вслед, почти уверенный, что теперь ее уже не достать. Потом, сопровождаемый добродушными протестами, нетвердой походкой пьяного, пробрался к окошку кассы, высыпав пригоршню мелочи, взял билет и, протолкавшись в оклеенном ворсистыми обоями подсвеченном красным светом фойе мимо торговцев бетелем и сластями, отдал билет одетой в сари билетерше и втиснулся в жаркие потемки.

Перерыв. Вспыхнул свет. Зал зажужжал, как разворошенное осиное гнездо, публика, как по команде, будто соблюдая еще один связанный с посещением кино ритуал, моментально оказалась на ногах. Хайд увидел Лалу. Та, метнувшись вниз по проходу, в замешательстве остановилась.

Потом поглядела на балкон. Во всем зале лишь она, если не считать его самого, была единственной неподвижной фигурой. На экране мелькали бледные изображения рекламируемых индийских товаров. И перед ним она в позе, свидетельствующей о глубоком замешательстве.

По тому, как она машинально, будто радар, поворачивала голову, Хайд понял, что здесь место их встреч, что она рассчитывала с ним встретиться...

...но вызвал-то Хайд. Лал не появится. Он не знает, что жена здесь. Не появится...

– Должно быть, немножко скучно? – вне всякой связи заметила Сара. – Сидеть в темноте, слушать "уокмен". – На кажущемся усталым и побледневшим в отраженном от воды лунном свете лине улыбка. Роз опасливо взглянула на брошенные на подушки магнитофон и наушники.

Бинокль лежал под креслом.

– Что?.. О, нет... сижу и думаю.

В один из немногих моментов, когда он позволял себе предаться воспоминаниям, Хайд как-то сказал, что смываться, спасаясь, дело несложное. Куда труднее спокойно сидеть и, спасая шкуру, невозмутимо врать.

Господи, надеюсь, что это не так, Хайд, право, надеюсь.

– ...есть время подумать.

Сара с непринужденной ленивой грацией удобно устроилась в кресле. Такие, должно быть, уже появляются на свет с более гибкими костями...

– Потому сюда и приехали? Бежали от чего? – спросила она.

В голосе вызывающие на откровенность дружеские нотки, потом снова сдержанность. Как ребенок, знакомящийся со щенком, у которого острые зубки.

– Не совсем... – Самое худшее – сочинять на ходу... – Хотя, пожалуй, и так, – как бы исповедуясь, добавила Роз. Сара, можно было подумать, нетерпеливо наклонилась вперед. – Просто все немного надоело. Дома... словом, везде.

Сара помолчала, проводя руками по волосам, потом предположила:

– Первый раз приезжали сюда, чтобы найти себя, второй – чтобы потерять, гм?

– Что-то вроде того...

– Наверное, мужчина? Скажите, если сую свой нос...

– Нет, все нормально. – Чувствуя, как дрожат ноги и стучит сердце, Роз попыталась поудобнее устроиться в кресле, положив на колени перевязанную руку, растопыренными пальцами другой опершись о лоб. – Думаю, неокончательно... вообще-то он не виноват.

– У вас кто-то был? И долго? – Казалось, у самой сгорели все чувства, и она лишь через силу расспрашивает об опротивевших ей вещах. Эта женщина озадачивала Роз. Как будто не просто устала, а полностью опустошена. – Мужчины – сволочи, – продолжала она, глядя через залитую лунным светом воду на свой дом. В голосе страх, борющийся с презрением.

– Он не такой уж негодяй, – ответила Роз, скрывая улыбку, подумав о Хайде. Единственное, что отличало ее нынешнюю от нее самой в молодости, когда она познакомилась с Хайдом, так это то, что она не боялась его потерять. Порой – возможно, слишком часто – она брала на себя роль матери или старшей сестры, но ему она была нужна во всех случаях. Пусть даже потребовались годы, чтобы в этом убедиться. – Служит клерком в офисе. Не сказала бы, что очень пылкий, но вполне приличный парень...

При воспоминании о том, что им известна новая крыша Хайда, что его поджидают в отеле, а она не в состоянии его предупредить, голос дрогнул. От одной этой мысли ее бросило в дрожь. Такая реакция была истолкована иначе.

– Извините, – смущенно пробормотала Сара. – Живя сама по себе, становишься несколько бесчувственной. Раны еще не зарубцевались?

– Только-только. – Жестом указала на свои габариты. – Не станешь же его винить, правда? Не ахти какая приманка для парня, даже клерка... – Громко шмыгнула носом. – Не огорчайтесь, я уже себя отжалела. Уехала, чтобы переждать, пока агент продаст квартиру. Не думаю, что так уж весело продолжать жить вместе. – Голос снова дрогнул. Выходит, и в притворстве есть что-то трогательное. Можно выплеснуть чувства и прикрыть беспокойство за Хайда. – Вы сказали, что мужчины сволочи, – похоже, однажды нарвались на негодяя?

Когда люди говорят о себе, тебя не замечают. Это не Хайд, это самаритяне. Правда, сейчас годится, и Хайд одобрил бы. Шаркая ногами рядом со спрятанным биноклем, Сара опустила глаза.

С соседнем доме приглушенный шум голосов, из гостиной Сары сквозь задернутые шторы и сетки от москитов сочится слабый свет. Становилось прохладнее. Роз казалось, что она слышит, как с перерывами тихо шелестит пленка.

– Я столько раз повторяла свою историю – психиатрам, любовникам, постояльцам, – что, кажется, выучила наизусть и никому уже не интересно, – с горькой иронией отозвалась Сара, сердито смахивая волосы с лица. – Будь я на вашем месте, не стала бы слушать.

– Кто-нибудь в особенности или вообще все мужчины? – напомнила Роз.

– Я предупредила, – засмеялась Сара.

– Верно. Вы начали: мужчины – сволочи...

– Как вы ладили с отцом, Роз? Я всем задаю этот вопрос. Надеясь убедиться, что я не монстр...

– Даже не желаю о нем говорить!

– А-а, но все дело в том, кто не оправдал ожиданий, – сверкнув глазами и нервно поправляя юбку, заметила Сара. – Вы или он?

Свет скоро погас, и Хайд втиснулся в узкое жесткое кресло у прохода в трех рядах от Латы Лал. Она, как и он, не знала, что делать: гвалт заглох, и в наступившей тишине на фоне мчавшейся автомашины поползли имена действующих лиц и исполнителей. Это вполне мог быть фильм, съемки которого он видел рано утром на Деш Банду. Женщина нерешительно стояла на фоне цветных изображений. По экрану пробегали тени ищущих свободные места опоздавших зрителей. Напряжение предвкушавшей развитие событий публики нарастало с каждой минутой. К неподдельному восторгу зрителей от удара машины во все стороны разлетались мусорные ящики и рушился фруктовый киоск. Лата Лал оставалась растерянно стоять.

Хайд понимал, что ни под каким предлогом не сможет больше выманить ее из дома, – сегодня обман раскусили. Раз и навсегда. Отель для него напрочь закрыт. Единственный выбор – Сринагар. Не выбор – долг. Роз нельзя больше оставлять одну. Чувство вины и ощущение опасности не утихали, будто зубная боль.

Появление героя фильма, которого играл Ананд Мехта, с первого кадра двинувшего какого-то индуса со злобным изуродованным шрамами лицом, было встречено бурным восторгом. Шармар может проиграть этому герою кинопленки... кому же иначе, ведь этот негодяй Шармар тебе, выходит, не по силам. Следом при почти мистическом восхищении публики на экране появилась Сирина Шармар, тотчас же упавшая в объятия Мехты. Шармару не следовало ее убивать, она была бы козырем на выборах...

Лата Лал неуверенно присела на краешек кресла в четырех рядах впереди него. Напряженно сгорбилась, выбитая из колеи, напуганная. Сирина Шармар и Мехта по-прежнему в объятиях друг друга. Касс с ней крутил – счастливый, дьявол! В то же время как это чудовищно нереально – видеть на экране умершую женщину, думать в связи с ней о Кассе, о торговле героином, о сидящей впереди него женщине и о Роз... Какое-то время мысли путались между нереальностью происходящего в этом ужасающем фильме и нереальностью созданной им запутанной и ускользающей из рук ситуации.

Лата Лал поднялась и заспешила по проходу, вызвав удивленные взгляды нескольких зрителей, правда, тут же зачарованно вернувшихся к невероятностям экрана. Мехта раскачивался на спущенной с высокого этажа веревке – черт, я бы без таблеток не решился на малую долю этого. Сирена восхищенно глазела из окна на крутящуюся фигуру, спускающую вниз. Голосуйте за настоящего героя. Хайд встал и побежал за женщиной, которая уже дошла до отгораживающей фойе тяжелой портьеры. Билетерша, кажется, была обижена тем, что он способен уйти с такого фильма.

Супруга Лала, постояв, стала подниматься по узкой лестнице, ведущей на балкон. Хайд двинулся следом. Если бы Лал был здесь, если бы только он был здесь, повторял он. Не может быть, чтобы она просто захотела поменять место. Он сглотнул застрявший от волнения в горле комок. Пройдя мимо вонявшего туалета, остановился у занавеса, за который она проскользнула. За ним тесная голая лесенка. Посмотрел на косой дымный луч проектора, опустил взгляд на экран, где Мехта, к явному удовольствию публики, снова пустил в ход кулаки. Вероятно, дает взбучку Шармару...

Задвинув за собой занавес и, поднявшись по лесенке, услышал скрип и щелчок закрываемой двери. В освещенный слабой пыльной лампочкой тамбур из приоткрытой двери проникала полоска яркого света. Кинобудка? Подойдя к двери, приоткрыл еще на пару дюймов. Стрекотание проектора, приглушенный разговор. В противоположном конце проекционной закрылась дверь, отрезая проникающий из-за нее свет еще одной слабой лампочки. Очертания двух голов, запах пищи. Он осторожно ступил в жаркий полумрак помещения. Две головы равнодушно повернулись в его сторону, и его удивило их безразличие и молчание. Он мысленно представил лесенку позади себя, лестницу, ведущую в фойе и к выходу на улицу, и они показались ему входом в ловушку. Не потому ли Лата Лал так надолго задержалась, прежде чем выйти из дому? Не действовала ли она, согласно указаниям, не ждала ли, пока подготовят место?

Открыв дверь, он проскользнул внутрь. В конце грязного коридора дверь. Запах еще одного туалета. На двери на английском и хинди: "АДМИНИСТРАТОР". Потрогал, словно талисман, пистолет за поясом и, постучав, быстро распахнул дверь. Испуганно оглянулась Лата Лал. Индиец, возможно администратор, вскочил на ноги, то ли выгоняя, то ли, перепугавшись, маша руками. Еще один, перестав кричать на Лату, яростно и неумело размахивал пистолетом в сторону Хайда. Черт побери, ну прямо как в кино!

По лицу женщины видно, что она узнала его и пришла в ужас. Двое мужчин очень похожи на братьев. Когда появилась Лата, они что-то ели.

– О, какая дура!.. – воскликнул по-английски мужчина с пистолетом, глядя на поднявшего руки Хайда. – Кто этот человек? Он следовал за тобой, глупая ты женщина!

У администратора вспотел лоб. На лице Лала испуг, ярость и постепенное понимание того, что в руке у него пистолет. Непрофессионалы убивают из-за паники. До Лала дойдет, что комната узкая, тесная, что между ним и дверью фигура Хайда. Хайд поднял руки.

– Лал? – спокойно спросил он. – Мистер Лал, пистолет не нужен. Я друг Фила Касса. Вы знаете Фила... Я его хороший друг – правда. И нам надо поговорить... я пришел поговорить. – На столе администратора под остатками еды вечерняя газета. – Вы, должно быть, читали, что он бежал, так? Я так не считаю. Надо поговорить.

Нервная атмосфера в комнате исходила от женщины; от нее и администратора. Сам Лал был похож на актера, не играющего в спектакле, отрешенного от происходящего, что бы там у него не было с Кассом. Радикал-любитель, узнавший, насколько серьезной может стать полиция. Теперь, скрываясь, у него было время поразмышлять. В погоне за деньгами или за сенсацией он открыл для себя грязный мир, где люди исчезают без следа, и понял, что бывает не до шуток, когда становишься опасным для сильных мира.

– Какую еще беду ты на нас навлек на этот раз? – заорал администратор, пожирая глазами Лала. – О, братец, какой же ты, черт побери, дурак!

– Замолкни, Прем! – оборвал его Лал. – Он один. Вы один, друг мистера Касса? – спросил он, продолжая размахивать пистолетом, правда, не так энергично, но и не окончательно успокоившись.

– Я один. – Ни удовлетворенности, ни напряженных нервов, которые бы указывали, что требуется протянуть несколько минут, пока не прибудут другие. Значит, не в ловушке. – Так можем поговорить?

Почтительно поглядывая на пистолет, Хайд медленно, очень медленно двинулся вперед, осторожно взял стоявший у стены стул и поставил рядом со стулом, на краешке которого сидела Лата Лал. Растопырив пальцы, положил руки на стол.

– Поговорим, мистер Лал? Времени не так много...

– Что вы хотите сказать?

Хайд простодушно развел руками.

– У Фила Касса мало времени. Вот это и хотел сказать. Он не бежал, его увезли из тюрьмы. Вы ведь тоже в это не верите, не так ли?

Лал покачал головой.

– Он бы связался с Латой.

– Или со мной, мистер Лал.

– Что вы за друг мистеру Кассу?

– Именно такой, какой ему нужен. А вы, мистер Лал?

Роз продолжала сидеть, глядя на желтую в лунном свете рябь, прислушиваясь к ее плеску у основания домика. Закончив вторую порцию виски, Сара извинилась: пригляжу за слугами, эти гости требуют особо почтительного отношения. Прерванные на миг проехавшим мимо автомобилем, на ведущей к ее домику дорожке, нарушая отдаленный шум города и шелест тростника, звонко отдались звуки ее шагов. Их беседа оказала такое же гипнотическое воздействие, как залитый лунным светом пейзаж и звуки, идущие из Сринагара.

Проблема оказалась до смешного простой... Черт, до чего же просто. Ее отец, страшась, что его темные сделки будут разоблачены левым лейбористским членом парламента, впал в самобичевание и, дрогнув, дошел до самоубийства. Герой войны, мировой судья, любящий отец – в одно мгновение ничего не стало. Этим мгновением были Англия да пуля. Необременительное партнерство в сделках с недвижимостью, легкие деньги, быстрое, без раздумья, признание вины, когда ханжи и лицемеры обрушились карающим перстом на вскрытые злоупотребления и махинации. В конце шестидесятых Сара Мэллоуби покинула Англию и больше туда не возвращалась. Больше двадцати лет проклинала Англию, политику... и своего отца за то, что в тяжелые времена он не остался героем.

Обратала Шармара?

В конце концов, да... Шармар, новый герой. Властный, привлекательный, покоряющий сердца женолюб. Познакомившись с ним, Сара безумно влюбилась и оказалась у него на содержании. Только со временем обнаружила все скрытые мерзости. Роз догадывалась, что ей все, или почти все, известно, и она упивалась прошлым, дабы примириться с горькой правдой настоящего. Шармар был идолом, падения которого она не могла себе позволить.

Качая головой, Роз рассеянно взяла и надела наушники. Последние полчаса пленка крутилась лишь изредка – компания, закончив разговор, которого она не слышала, снова вышла на веранду домика Сары.

"Уокмен"... Она улыбнулась. Хорошо замаскирован. Ладно еще, что ей не захотелось разделить с гостьей интерес к музыке. Затем вдруг голоса Сары и, как она теперь знала, В.К. Голос Шармара гипнотизировал ее. В голосе Сары слышались виноватые нотки. Голоса прерывались ее собственным хриплым дыханием, слышным в наушниках, как крик спрятавшейся где-то в прибрежных камышах испуганной птицы.

– Ты выглядишь обеспокоенной... усталой... Готовится к ночи, обхаживает.

– Нет, ничего.

– Что случилось? Где ты была?

Дипломатический нюх, чует неприятность.

– Ничего. Хочется выпить. Эта скучная баба...

– Какая баба?

– Да та, в доме, я тебе говорила.

– Кто она такая?

– Да никто, я же говорила. Как совещание?..

– Сара, наплевать на совещание. – Взвинченные обстановкой нервы – благодарная почва для подозрительности. – Сара, что тебя огорчило?

Снова обхаживание.

Сидя в тени веранды, Роз не сводила глаз с дома. Почти забыв об угрожавшей ей опасности, она была страшно заинтригована разговором, точно так же, как, бывало, первыми впечатлениями, услышанными от Хайда, когда тот, вконец измотанный, возвращался из мест, куда попадал благодаря приказу или собственным причудам.

– Да нет, ничего. Ты же меня знаешь.

– Да, знаю. И мне понятно одно – эта женщина выводит тебя из равновесия.

– Нет, она не... Спасибо. – Роз показалось, что она слышит, как звякнул в стакане лед, но, должно быть, это просто натянутые нервы. – Знаешь, всего лишь большая зануда... – Спасибо, моя дорогая. – ...ох, долго еще будут торчать здесь эти, В.К.? Неужели нельзя их сплавить сегодня же?

– Возможно. Ты разговаривала с этой женщиной?

– Не о тебе. Не будь таким глупым... извини. – Последнее слово скороговоркой, как будто заметила гневный взгляд или даже замахнувшуюся руку. – Просто о былом... давно ушедшем прошлом. Я устала, В.К.

– Так. Ты уверена в отношении этой женщины? Кажется, встревожена ее присутствием. Нельзя ли от нее избавиться?

– Она же все оплатила. – Хорошо слышный вздох. – Правда, странная особа.

– В каком смысле?

– Для такой туши, пожалуй, слишком умна.

– Как умна?

– Просто быстро схватывает, В.К. Быстро схватывает.

– Схватывает что?

– Все, на что обращает внимание. Да ладно. – Лишняя рюмка сделала ее насмешливой и непослушной. Как капризный подросток. Совсем одурела, корова, добавила про себя Роз. – Спокойной ночи, В.К. Скажи, чтобы не очень шумели, когда будут расходиться, ладно?

– Лучше за ней приглядывать, Сара. Так, для порядка.

Роз сдернула наушники, что ничуть не уменьшило внезапно охвативший ее безотчетный страх. Так уютно облекавшего ее во время разговора с Сарой притворства как не бывало.

Перед ней недружелюбно расстилалось озеро Дал. Отдаленный шум города походил на гудение растревоженного осиного гнезда. А тут еще отель Хайда под наблюдением, а она не может его предупредить... не может рассказать о собственном положении. Когда будто толща воды смыкается над головой.

– Я ухожу, брат.

Трусливо бегая глазами, администратор встал из-за стола и, поманив за собой Лату, двинулся к двери. Прикрыв ее руку свободной ладонью, Лал кивнул.

– С этим человеком мне ничего не грозит, Лата. Думаю, он не хочет нам вреда. – Он улыбнулся Хайду. – Во всяком случае, он один. И так же глупо... – добавил он, внезапно потемнев лицом, – как мистер Касс, открыто разгуливает, думая, что они где-нибудь допустят промах! – Блеснул глазами. – Так же глупо, женушка, как поступаю я сам, втянувший всех нас в это дело!

Поигрывая пистолетом, постучал по картонкам, в которых принесли еду, по листам вечерней газеты, по бухгалтерской книге, куда брат Лала заносил выручку за день. На столе старомодные парусиновые банковские мешки.

Лата Лал умоляюще тянула мужа за руку. Деверь, не скрывая нетерпения, ждал у двери, держа ее приоткрытой, отчего в комнату, пугая Лала и лишая мужества его жену, с экрана врывались звуки выстрелов.

– Все нормально, – успокоил Хайд. – Я долго вас не займу. Пришел и ушел, когда еще не кончится картина.

Он обезоруживающе улыбнулся. Лал кивнул головой, отпуская жену.

Когда за ними закрылась дверь, Хайд сказал:

– Спасибо. За то, что поверили.

Лал, как неудивительно, отложил в сторону пистолет.

– Лата говорила, что утром к ней обращались. Мистер Холланд? – Хайд кивнул. – Я так и думал. Мистер Касс говорил, что журналистика часто служит прикрытием для... его друзей. Я думал... даже, мистер Холланд, надеялся...

– И я тут как тут. Все наличные силы – подчеркиваю – все. Если я что и могу сделать для Фила Касса, так это найти рычаги. Понятно, мистер Лал? Улики, доказательства. У нас кое-что есть.

– Вы уверены?

– О, да. Уверен. В конце концов, это ваш материал. У Касса только важные крупицы, остальное все ваше.

– Я же предупреждал его о женщине, Сирине Шармар!

– Беда в том, что он в нее по уши влюбился.

– Да, я это понял. И с тех пор вел себя осторожнее, мистер Холланд. По необходимости.

– Итак? Что у Вас имеется?

– А что имеется у вас?

– Пара пленок, которые Касс прятал у себя дома, – они и привели меня к вам. Другой малый – забыл, как его зовут, – исчез. Правда, не как вы. Думаю, его нет в живых...

– Я... тоже об этом слыхал.

Лал колебался, переводя глаза то на пистолет, то на Хайда, потом на растрескавшиеся ободранные стены тесного кабинета. Даже на остатки еды. Он не выглядел растерянным, ему было просто жалко расставаться с тем, из-за чего он попал в такой переплет и благодаря чему еще надеялся спастись. Зачем жертвовать этим ради Касса или мистера Холланда? Держи до тех пор, когда придется пустить в ход...

– Сейчас, – пугая Лала, сказал Хайд. – Сейчас. Если подумываете поторговаться с Шармарами, это последний шанс для Касса... и для вас. Та, что на экране, мертва, Лал. Даже вы не верите, что ее убил Касс, не так ли?

Лал медленно покачал головой.

– Не думаю, чтобы мистер Касс мог...

– Я тоже. Тогда, что дальше? Вы грозите мне пистолетом, и я ухожу. Вы стреляете в меня, и я мертв. В этом случае погибает и Касс, и, возможно, вы.

– Думаете, меня спасет британское правительство? – презрительно спросил Лал.

– Я спасу. – Будем держать руки на столе, улыбаться, побольше искренности во взгляде, хорошо? Я спасу, – повторил он.

И спасу, если смогу. Но одной уверенности мало. Требуется немного нахального героизма, как в кино. Поверь мне, Лал – ну давай же, поверь мне!

Наконец:

– Прекрасно. Во всяком случае, я уже начал ненавидеть это место. У моего братца неделя за неделей идут ужасные фильмы!

Улыбнулся, но потрогал рукоятку пистолета.

Хайд откинулся на стуле.

– Хорошо. Это решено. Не могу сказать, что сожалею. – Заговорщическая ухмылка. – Связаны с наркобизнесом, верно? Все состояние держится на наркотиках. Это то, что вы с ним раскрыли.

– Мы нашли улики, мистер Холланд. У нас были фотографии – например, Пракеш Шармар посередине маковой плантации. Или В.К. и его брат с высокопоставленными пакистанскими офицерами и правительственными чиновниками из Исламабада – правда, и с сикхами, но важна связь с пакистанцами. Свидетельство того, как с молчаливого согласия пакистанской армии наркотик вывозится из Кашмира. Следуя на Запад.

Лал и гордился, и боялся содеянного. Это была похожая на игру радикальная авантюра – "собственная газета крутых парней" в борьбе за справедливость. Герои с квадратной челюстью и трубкой в зубах разоблачают продажных политиков, а не просто бьют в зубы азиатов или немцев.

– Люди, – продолжал он, – которые в обычных условиях оставили бы подыхать один другого в сточной канаве, в Сринагаре обнимались, словно братья...

– Где?

– В плавучем домике любовницы В.К., мистер Холланд, где же еще? Регулярные встречи, которые мы оба подслушивали. – Страх уступил место справедливому негодованию. – У меня есть пленка. Большую часть из того, что я узнал, я скрыл от Касса. Он бы испугался. Видите ли, поначалу от женщины была польза. Потом он к ней привязался, и я уже не мог полностью ему доверять. Он стал пытаться ее уберечь.

– Похоже на него.

– Конечно, были сделки с землей, приобреталось все больше и больше для выращивания мака. Но это пустяк по сравнению с самой тайной торговлей. Вот это их свалит, всех до одного, В.К. вместе с Конгрессом, – заключил он, сверкая глазами.

Сринагар... Черт побери, ведь Роз... в одном из паршивых домиков этой бабы!

– Где... куда, как вы думаете, мистер Лал, они увезли Касса? – одобрительно выслушав собеседника, вкрадчиво спросил Хайд.

– В Кашмир. Сринагар. Может быть, на озеро или в один из кашмирских домов, принадлежащих В.К. или его родственникам. – Он покачал головой. – В какой мере вы сможете ему помочь?

– Зависит от вашей помощи, – ответил Хайд, постукивая пальцами по краю стола. На лице уверенность и готовность к сотрудничеству. – Я должен знать – иметь – все. И прямо сейчас, если мы хотим чего-то добиться. – Лал уже тряс головой, в глаза вернулся страх. – У вас нет правительства, куда вы могли бы обратиться... – нажимал Хайд. Правда, и у меня, подумал он, всего лишь Шелли. – ...у меня есть. Чтобы гарантировать безопасность вам, жене, брату, всем остальным... а также Кассу, мне нужны доказательства. Я собираюсь добиться его передачи в наши руки.

– В этом случае что станет с собранным мной материалом?

Господи, да какая-нибудь "Сан" или "Ньюс оф скрюз" еще как заплатят тебе, подумал Хайд. Не мелочись, Лал.

– В Лондоне за ваш материал дадут целое состояние. Послушайте, мои коллеги не будут его разглашать. В этом смысле он по-прежнему принадлежит вам. Небось, сделали копии?

У Лала взмок лоб. После долгих колебаний наконец произнес:

– Дайте время подумать, мистер Холл...

– Времени не осталось, Лал! – Черт, сегодня же надо попасть в Сринагар, к Роз. – Касс у них в руках. Когда он расскажет, где найти вас, лишь вопрос времени. Полагаю, он знает и о вашем брате?

– Знает.

– Тогда поднимай задницу, давай мне материалы и ложись размышлять о деньжатах, которые получишь от бойких газетенок в Лондоне или Нью-Йорке! А теперь за дело, Лал!

Реакция Хайда, должно быть, была подсознательной, на мгновение обгоняя происходящее. Его разозлило то, что он физически услышал только теперь. Тревога. Не совсем снаружи, а в самом кинотеатре. Продолжительный старомодный звонок. Пожарная тревога, черт побери.

Услыхал его и Лал. Й сразу съежился, будто уже охваченный жаром и пламенем. До Хайда уже доносились отдаленные звуки колоколов пожарных машин, пробивающихся к кинотеатру по заполненным людьми улицам. Готовый к броску, одна рука на пистолете Лала, он поднялся на ноги.

– Доставай материал.

В дверях мелькнул брат Лала.

– Уходи немедленно, брат. Лата... я вывел ее на улицу через заднюю лестницу. Я должен руководить, и меня эвакуируют на законных основаниях. Да торопись же, дуралей!

И исчез. Только топот по коридору в сторону будки киномеханика. Шум публики, сердитый поначалу гул разочарования перерастал в панику. Держа пистолет Лала за ствол, Хайд подошел к окну и выглянул на Чандни Чоук.

Полицейские машины с вращающимися над крышами огнями, первые пожарные машины. Полицейский кордон и веревочные ограждения оттесняют толпу назад, оставляя узкий проход для зрителей, которых станут проверять. Они уверены, что ни Лал, ни он сам не пройдут...

Кордон раздвинулся, но появились еще полицейские, бесцеремонно процеживая выбегавшую в панике публику. Хайд обернулся к Лалу. Тот замер, потрясенный увиденным, затем рванулся вдоль коридора. В зале раздавались свистки, кто-то, отдавая приказания, ревел в мегафон. Встав на цыпочки, Хайд выглянул в окошко кинобудки. В зале включен свет, но по рядам бегают лучи фонариков. Глухой топот по ковровым дорожкам и лестничным ступеням. В любой момент появятся здесь.

Потом он его почуял – запах дыма. Эти негодяи собирались устроить настоящий пожар – в одном месте уже зажгли. Нам нет нужды допрашивать тебя, сагиб, мы только хотим убрать тебя, чтобы не мешал, или подождать, когда ты, как зверь из горящего леса, сам выбежишь к нам в руки. В любом случае тебе крышка, приятель...

Запах дыма становился сильнее. Хайд поспешил обратно в кабинет администратора. В зал уже не спуститься, скорее всего, нельзя воспользоваться и пожарным выходом. Они взяли здание в плотное кольцо – и подожгли его.

В кабинете пусто. Лал смылся – по-тихому, ловко, не оставив концов. До Хайда дошло, где он. Потянув за узкую дверцу, которая, как он думал, вела в уборную, увидел за ней узкие кривые ступеньки. Темно, тихо. Он принюхался.

Пламя приближалось. Хайд вздрогнул, ощутив кожей тепло, но пока это лишь игра воображения. Снаружи, с улиц, доносились распугивающие людей звуки сирен застрявших в толпе дополнительно присланных пожарных машин. Он тоже застрял, словно в мышеловке – дрянь дело...

Закрыв за собой дверцу, стал карабкаться по ступенькам на крышу кинотеатра. Становилось жарче – теперь во всех отношениях.

7 Темная зона

Пока никаких следов дыма, но казалось, что он уже в груди и голове, Хайд задыхался, в голове шумело. Не упуская из виду дверь, набрал номер телефона. Пистолет Лала под рукой, патрон в патроннике, предохранитель снят. Чертовски глупо. Было слышно, как на чердаке тяжело топает прячущийся там Лал. Хайд вернулся в кабинет позвонить. То, что он, как и Лал, делал, было немыслимой глупостью.

Если не позвонить сейчас, то когда? Потом выручать его и топающего по крыше Лала, при каждом шаге которого ему на голову, плечи и заваленный мусором стол сыпалась штукатурка, будет слишком поздно.

Он угрожающе прорычал свое имя секретарю – или кого там еще Шелли посадил на круглосуточную линию.

– Хайд... требую "темную зону". Понятно? Полного прикрытия делийской резидентурой, начиная с данного момента. Двоих в полную тень. Двоих. Понял? Что... местонахождение? Скажи им, на Чандни Чоук горит кинотеатр, я внутри... – Почуял носом дым. За дверью тихо – пока что. Обслуживающий линию сотрудник расспрашивает спокойно, даже отрешенно – как положено. – Нет, внутрь не проникать. Скажи им, чтобы ждали, потом пошевеливались. Свяжись с Майлзом – скажи, что действующий агент просит его взять операцию на себя.

Поморщившись, положил на рычаг старую тяжелую трубку. Запах дыма усиливался...

Не тот запах. Постоял в раздумье. Умные гады, выпускают дым из баллонов, чтобы можно было шарить в зале. Огонь будет после того, как его обыщут. Сожгут дотла, если не найдут его с Лалом, для правдоподобия. Тем, кто обыскивает, нужны лишь маски и респираторы. Он напряженно прислушался, но и те были осторожны – время у них было. Никто не торопился. Хайд вышел в дверь, закрыл ее за собой и полез по темной лестнице на крышу. Лал перестал ходить, видно, забился в угол под каким-нибудь легко воспламеняющимся мусором и думает, что в безопасности.

– Лал? – хрипло прошептал он, добравшись до верха лестницы. – Лал, дуралей, где ты? – Пистолет наготове, собственный "ВП-70" за поясом у спины. Прислушался, что внизу. Пока ничего. – Лал, хватит валять дурака!

На крышу выходила маленькая дверца – невелика, потому что скошена только малая часть крыши. Остальная часть плоская. Сквозь тонкие стены и разбитое окно доносились звуки сирен и гул толпы...

...в окошке мелькнул яркий желтый луч, надавил, как палец на муравья. Все остальные звуки заглушал рев вертолета – Хайда обдало ветерком от роторов. Должно быть, высаживают на крышу полицейских. Или просто ждут – стрелки сидят в дверях, болтая ногами, как мальчишки на парапете набережной во время прилива, и ждут, когда они с Лалом высунут голову с чердака или сквозь дырявую крышу. Обложили и, удобно устроившись, ждут.

– Лал? – позвал он громче, стараясь перекричать рев вертолета. – Лал?

Толкнул крошечную дверцу, через которую, должно быть, выбрался и Лал, если он все еще на крыше... Нет его. Иначе бы ему кричали или открыли стрельбу.

Пополз на коленях по перекрытию. Луч прожектора с вертолета высвечивал в штукатурке и щепе бесчисленные вмятины и выбоины. Пятна сырости. Перекрытие между стропилами под его весом скрипело и потрескивало.

– Лал... слушай, что я говорю, дурень проклятый, – они собираются поджечь весь кинотеатр! Когда я был внизу, там уже пахло дымом, черт возьми! – Справа из темноты кто-то заскулил, как побитый пес. Хайд обернулся на звук. – Лал, я могу вызволить нас обоих. Уже договорился. Все готово. Давай вылезай и будем действовать, пока нас не зажарили! – Не было нужды придавать голосу пугливые нотки, они без того присутствовали. – Вылезай, недоносок! Поднимай задницу, надо давать деру!

Он пока еще не видел Лала, но ощущал исходивший от него страх, его присутствие в норе позади груды упаковочных коробок и прислоненных к стене старых афишных щитов. Гремя фанерой, Лал в ужасе метался внутри. Здесь было его потаенное логово, здесь он пытался укрыться и теперь. Хайд с тоской подумал, что Лала отсюда ничем не вытащишь. Он считал себя в безопасности только здесь, где провел две недели, может, больше, спускаясь в кабинет брата за едой, словно белка в холодную зиму. А ведь непогода только начинается, Лал... но Лал не желал этому верить. Там, скорчившись за щитами с аляповатыми кричащими изображениями обнимающихся или дерущихся мужчин и женщин, он был защищен. Прожектор настойчиво прочесывал крышу.

Где, черт побери, материал? Там, за прислоненными к стене дикими афишами и картонными коробками?

– Неужели, черт возьми, ты не чувствуешь дыма, Лал? Ты же сгоришь, если останешься!

Теперь-то до него уже доносится запах дыма. Правда, он не понимает, что дым пущен из баллона. Жить ему все равно, должно быть, хочется, иначе бы не побежал первым делом сюда!

За фанерой как будто завозилась большая крыса, затем послышалось человеческое кряхтение, до Хайда сперва дотронулась рука, потом крепко за него ухватилась. Проблеск прожектора высветил искаженное страхом лицо Лала. Лал, дрожа, опустился на колени у ног Хайда. Держа в руках лямки рюкзака, с жалким видом протянул его Хайду.

– Давай, давай... держись поближе.

– Куда нам идти? – начал Лал. – У них на крыше вертолет.

– Знаю, не задавай трудных вопросов. – В горле першило от дыма. Он проникал в щели в крыше под ногами и через чердачное окошко.

– Как мы выберемся, мистер Холланд? Как выберемся?

Дымом заволокло ступени, он лениво клубился в свете огней с вертолета. Они явятся в любой момент, шумно дыша в делающих их похожими на лягушек масках. Повернувшись к Лалу, Хайд увидел в глазах его неудержимый страх. Лал, видно, слишком сильно нажал коленом на кровлю между двумя стропилами, и кусок ее проломился под его весом, открыв рваную дыру над находившимся под ними кабинетом, – стал виден заваленный мусором стол и постеленный перед ним потрепанный коврик. Стулья, на которых сидели они с Латой.

Лал, выругавшись, подвинулся. Снова, засыпая стол, посыпалась штукатурка. Дыра расширилась, отчего вокруг них на крыше стало светлее. Лал, застыв от ужаса, зачарованно глядел внутрь.

– Пошли! – Лал будто превратился в камень. Казалось, ничто не может сдвинуть его с места. Руки безвольно держали лямки свисавшего в дыру рюкзака. Твою мать, словно застрявший в трубе мешок Санта-Клауса. У Хайда по лбу и по спине струился пот от панического страха и бессильной ярости. – Ну давай же! – орал он на недвижимо стоявшего Лала.

В кабинете возникла глазевшая на дыру в потолке Двуногая лягушка, позади нее другая. У обеих в руках пистолеты. После секундной заминки пистолеты направились на Лала, который, казалось, испугался лишь фантастического облачения сотрудников службы безопасности. Хайд метнулся к державшей рюкзак руке, но оба уже выстрелили, и пули поразили Лала. Он безжизненно повалился вперед, головой нырнул в дыру и рухнул на заваленный штукатуркой стол. Потом скатился со стола и замер у ног одного из стрелявших. Рюкзак услужливо лег к ногам убийц.

Лал мертв, и у них все, чем он располагал. Все... От потрясения, ярости и бессилия Хайд не был в состоянии двигаться. Проникавшие в закуток, где он склонился на коленях, потоки света, будто забирая в плен, жесткими пальцами хватали его за плечи.

Установленная на зеркальной камере черная трубка модуля ночного видения выбивала дробь, когда Роз трясущимися руками пыталась пристроить ее на подоконнике спальни. Пальцы липли от пота. Трубка "минимодулюкса" не длиннее восьми дюймов и весом не более трех с половиной фунтов казалась отлитой из свинца. Послышались шаги полицейского, которому Шармар приказал присматривать за ней. Из домика Сары он спускался по сходням на берег. От напряжения было никак не совладать с видоискателем. Испугав ее, как неожиданный выстрел, зажужжал механизм. На носу домика Сары, будто специально позируя перед камерой, стояли рядом сикх с пакистанцем. Пожалуй, последние из гостей Шармара, попадавшие в камеру ночного видения. На этом хватит.

Шаги на берегу скрадывались затихающим ночным шумом Сринагара. Еще мгновение, и их звуки раздадутся на сходнях ее домика. Роз смахнула мешавший смотреть холодный пот.

Стащив с подоконника камеру с ночной приставкой, бросила на кровать. Непослушные руки не держали выдающий ее странно выглядевший аппарат. Гулко отдаваясь в ночной тишине, на сходнях послышались первые шаги. "Обычная проверка, – она слышала, как приказывал Шармар; брат, не премьер-министр. – Проверь документы, скажи, что ради ее же безопасности. Сделай так, чтобы ей захотелось уехать".

С огромным, как показалось, усилием отвернула приставку ночного видения и неловко насадила на корпус зеркалки безобидный, какой найдешь в любом магазине, дневной объектив. Под стук приближающихся шагов уложила камеру в футляр. Ему, конечно же, придется разбудить повара или поваренка, объяснить что к чему? На коленях бесстыдно покоилась ставшая для нее опасной трубка "минимодулюкса". Шаги смолкли. Голос полицейского, потом голос повара: "Мэмсагиб спит". Услышав столь архаичный знак уважения, парализованная страхом Роз едва удержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Полицейский не желал слушать возражений. Роз прижала трубку к груди, будто самую ценную вещь при бегстве из горящего дома. Как одну из кошек...

Черт бы тебя побрал, Хайд!..

Натыкаясь на мебель, почти невидимую в проникающем сквозь сетку от москитов слабом лунном свете, она заметалась по спальне. Ударилась правой ногой о кресло, чуть не вскрикнув от боли. В дверь слева деликатно постучали. Она лихорадочно распахнула другую дверь. Все еще прижимая трубку к груди, нетвердой походкой прошла через узкий коридор в ванную и, дрожа, тяжело опустилась на край ванны. Стук повторился, на этот раз чуть требовательнее. Повар продолжал возражать, боясь нарушить мирный сон гостьи, но полицейский отметал все возражения. Чувствуя, что ее не держат ноги, поднялась, положив трубку на крышку унитаза. Ее подташнивало, кружилась голова. Стараясь как можно тише, подняла крышку сливного бачка, опустила "минимодулюкс" в тепловатую воду и, затаив дыхание, тихо опустила крышку на место. Пот катился градом. Снова села на край ванны. Посмотрела на мятое платье. Так она же не разделась, а считается, что спит, выключила свет почти час назад!..

Господи... Опершись головой на влажную горячую ладонь, она, прокашлявшись, зашевелила губами, стараясь произнести слова. Мешая говорить, в горле застряла сладковатая тошнота. Пытаясь унять дрожь, Роз крепко обхватила себя руками.

Наконец, после очередного стука в дверь, произнесла:

– Да? Кто... это? – Тонким голоском, будто актриса, играющая на радио роль ребенка. – Да... кто это?

– Миссис Вуд? Я из полиции. По служебным делам. Можно войти?

– Минутку... занята. Подождите.

Дрожащим от страха голосом удалось изобразить нечто похожее на раздражение. Встала и нарочно спустила воду в бачке. Слышно, как о фаянсовые стенки бачка стучит трубка "минимодулюкса". Когда вода стекла и бачок стал наполняться, стук в бачке продолжался, но стал тише. Оцепенев от страха, машинально открыла кран раковины.

Холодная вода...

Плеснула холодной водой в лицо и растерла толстым белым полотенцем. Расправила мятое платье – платье, черт возьми!.. Сдернула с крючка за дверью купальный халат, стянула с себя платье, зашвырнув за ванну. Потом влезла в халат, который был ей маловат, и завязала пояс. Взлохматив волосы, подошла к двери и отперла ее.

– Да? – отрывисто бросила она, скрывая за раздражением свое волнение.

Одетый в легкую форму полицейский, чуть выше нее ростом, был намерен держаться с почтительным дружелюбием – пока что. За его спиной с извиняющимся видом маячил повар.

– Прошу прощения, миссис Вуд. Инспектор Дханжал, сринагарская полиция. Учитывая обстановку, обеспечиваю безопасность гостей нашего города. – Небрежно демонстрируемый, словно фамильная ценность, безукоризненный английский язык. Явно не просто кашмирский фараон... из отдела наркотиков? Или из тех, кто в случае чего подкладывает тебе запрещенные штучки? Роз упала духом. Она слышала, как брат Шармара отдавал приказание, но они, разговаривая, двигались по комнате, и голоса, как в слабом радиосигнале, иногда почти исчезали. К тому же мешала болтовня остальных гостей. – Нам бы не хотелось, чтобы с кем-нибудь из наших гостей что-нибудь случилось, – добавил Дханжал.

– Благодарю за заботу, – взорвалась Роз. – Значит ли это, что вы можете беспокоить меня в такое время?

Дханжал примирительно поднял руки.

– Приношу за это извинения. Ваше прибытие зарегистрировано только сейчас. Весьма сожалею, но мне хотелось бы убедиться, что вы здесь в безопасности. Скажем, назовем это проверкой вашей безопасности?

Обыск. Черт возьми, Хайд... с тебя за это причитается!

– Я чувствую себя вполне безопасно.

– Но... возможно, глаз специалиста?

– Сегодня ночью в городе, кажется, спокойно, – возразила она, держась за дверь. Проклятый бачок все еще наполнялся! – Есть ли причина для тревоги?

– Возможно, нет. – Взгляд блестевших в лунном свете глаз становился подозрительным. Ночной воздух холодил тело под халатом, стягивая кожу на щеках. – Несмотря на это, мы, сринагарская полиция... – Не надо сказок, приятель! – ...чувствовали бы себя спокойнее, если бы проверили безопасность наших гостей. Особенно тех, кто находится в таких изолированных местах, как это.

Ладно, впусти этого подонка, Роз... впусти его. Как будто Хайд подсказывал ей. Даже слова его. Этот тип становится подозрительным, еще чего доброго вздумает попугать слухами и шумовыми эффектами.

– Хорошо. Поняла. Входите, инспектор.

Она распахнула дверь, и он протиснулся мимо нее. Повар, не переставая виновато пожимать плечами, молча удалился к себе на кухню. Вдали тускло мерцали обманчиво мирные огни Сринагара. Обернувшись, увидела, что Дханжал уже зажег свет и проверяет окна в соседней комнате. По противомоскитным сеткам застучали летящие на свет насекомые.

Роз прошла следом и тихо стала позади. Было очевидно, что он намерен произвести обыск.

– Выходит, домики миссис Мэллоуби представляют особую цель? – спросила она. Делавший вид, что проверяет запор окна, Дханжал растерянно поднял голову. Под окном раскрытая настежь сумочка Роз. В ней шуруют пальцы опущенной за окно правой руки, догадалась она.

– О, нет, мне бы не хотелось, чтобы вы так думали. – Его английский вдруг приобрел индийское звучание – и тут обманывает. Это обойдется тебе в копеечку, Хайд – в буквальном смысле. Она ухватилась за мысль. Одно к одному, Хайд. Пятьдесят фунтов в пользу Лиги защиты кошек. – Однако лучше быть уверенным.

– О'кей. Хотя жаль, что не дали поспать.

– Окна в спальне, будьте добры.

Поставил на место телефон.

– Сюда.

С трудом подавляя тревогу, открыла дверь в спальню.

– Ох, ни за что не советую вам спать с открытым окном, миссис Вуд, – обернувшись к ней, первым делом произнес Дханжал.

Еще пятьдесят в благотворительный фонд, Хайд, посчитала она про себя. Как ни странно, такая игра успокаивала и отвлекала, давая возможность притвориться растерянной и обеспокоенной, но ни в чем не виноватой и не похожей на профессионала, словом, не той, кого он ищет. Так я и есть, черт возьми, дилетант, убеждала она себя.

– Не буду. – Дханжал закрыл окно. – Просто привыкла к свежему воздуху.

– В Лондоне? – Он покачал головой. – Миссис Вуд, хотя мне больно порочить миссис Мэллоуби, я действительно не считаю, что жить в этом плавучем доме безопасно, – с улыбкой произнес он, – и предложил бы переехать в отель покрупнее – ради вашей безопасности.

Зачем его сюда послали – угрожать или проверять? Роз перестала понимать и вконец растерялась. Какие там пятьдесят фунтов, успокаивала она себя. Вот когда дело принимает действительно серьезный оборот. Двести фунтов в помощь голодающим...

– Я... полагаю, на мое усмотрение?

Дханжал вышел из спальни, прежде посмотрев в окно в сторону домика Сары. Казалось, остался удовлетворен – расстояние достаточно надежное. Бросил взгляд на камеру, тут же выбросив из головы. Обыкновенная японская 35-миллиметровая зеркалка. Так оно и было на самом деле. Теперь. Роз старалась успокоить дыхание, но, чтобы унять дрожь, пришлось еще крепче сплести руки на груди.

Заглянув в ванную, Дханжал на мгновение задержался – Роз, для которой этот миг растянулся на длинные минуты, была на грани паники – и, вернувшись в гостиную, открыл дверь на веранду. Остановился и, уперев руки в боки, стал любоваться видом на озеро Дал.

Нагнувшись, поднял магнитофон, повертел в руках, как простую железку. Шнур с наушниками болтался в воздухе. Улыбнувшись ей, надел наушники. Роз с деланным безразличием напряженно наблюдала за его манипуляциями. Почти не слушая, выключил магнитофон. Осмотрел кассету. Небрежно процедил:

– Наверно, слишком молод для такой музыки. Нахал.

Деловую часть сменили сумбурные разговоры между отдельными участниками. Некоторые участники встречи ушли. Спрятав пленку в чемодан, Роз поменяла ее на "Кровь на следах". Дилан кашмирцу не понравился, но чувствовалось, что кассета вполне соответствует тому впечатлению, которое тот составил о Роз.

Представлению о простодушной, склонной к чувствительности болезненной особе средних лет. Толстой белой женщине. Если это что-нибудь да значит, тогда, Хайд, с тебя, черт побери, две с половиной сотни в пользу Национального общества предотвращения жестокого обращения с детьми!

Дханжал, казалось, был удовлетворен. В то же время озадачен и раздражен таким бессмысленным пустяковым поручением. Из-за большого самомнения ему не хватало терпения и выдержки.

– Благодарю вас, миссис Вуд. На вашем месте я бы послушал моего совета... но, разумеется, я никоим образом не могу вас заставить. Спокойной ночи.

Роз стоило больших усилий, не торопясь, закрыть за ним дверь. Потом, откинувшись спиной к роскошной благовонной деревянной стенной панели, она, подняв голову к резному потолку, долго стояла в коридоре. О, Боже мой!.. О, Святой, черт побери, Боже!..

Хайд, лучше бы ты завтра был здесь... Я больше не могу. Не могу больше. С благотворительными пожертвованиями или без них – приезжай!

Неуверенный, что его не заметили, Хайд отпрянул от зияющей в потолке рваной дыры. Двое в делающих их похожими на лягушек респираторах все еще держали оружие наизготовку, зачарованно глядя на лежавшего среди кусков известки Лала. Голова неестественно повернута, кисть вывернута, будто украдкой принимая мзду. Их взгляд притягивал рюкзак с услужливо вывалившимися к ногам папками с фотографиями. Увидели ли они Хайда? Когда после выстрелов упало тело Лала, они подались назад. Теперь один из них наклонился над трупом. Слышалось громкое, как звук насоса, дыхание. По рассыпавшейся у ног стоявшего штукатурке растекалось темное пятно крови.

Решил, что они его не видели. Встав на корточки и опершись на руки, заглянул в комнату, убеждаясь, что те не торопятся. Их усиленное масками дыхание раздавалось слышнее непрерывного надоедливого воя сирен. Удалился и шум винтов вертолета.

Над головой звуки прыгающих на крышу ног – как периодические легкие взрывы. Вертушка сбрасывала – двоих-троих? – для взаимодействия с теми двумя внизу...

В комнате звуки "уоки-токи". Английский, не хинди. Официальный язык. Он встал на четвереньки, как обезьяна, приготовившаяся прыгнуть с ветки на ветку. На заваленном мусором и штукатуркой столе разложены фотографии, документы Лала, остальное содержимое рюкзака. Докладывают кому-то находящемуся снаружи или в вертолете.

– ...этот человек – Лал. Подтверждено, сэр... да, материал очень интересный, сэр. – Уверенная манера. Эти двое и те, что на крыше, должно быть, из элитных войск. Или армейские коммандос, или из разведки. – Да, сэр, забираем мешок и покидаем через крышу. Сэр...

Хайд наблюдал, с ужасом думая, как они поднимутся по лестнице, пройдут мимо его убежища и выйдут на плоскую крышу. Возможно, в этом все еще темном углу ему все же удастся спрятаться... Забудь об этом, тут же признался он, увидев, как владелец "уоки-токи" достает из черной ветровки нескладный клинообразный пистолет и целится в продавленную тахту. Сразу вспыхнуло ослепительное пламя. Пистолет с зажигательным патроном. Хайд быстро отвернулся, но в глазах долго плавали желтые круги. Едкий запах заряда, дым горящей тахты, который его задушит...

Они подожгут в других местах, сожгут дотла все здание. В глазах не прояснялось. Сквозь дым, пламя и желтые пятна на сетчатке разглядел, как двое покидают кабинет и направляются к лестнице. От дыма горящей тахты скребло в горле. Слушая поднимающиеся кверху шаги, он бессознательно прикрыл дверцу, через которую пробрался к Лалу. В "уоки-токи", словно огонь, потрескивали голоса. Теперь они торопились – в руках рюкзак, богатая добыча, пылающий кинотеатр – хорошая гарантия на случай, если что упустили. В ведущую на плоскую крышу распахнувшуюся и сразу захлопнувшуюся дверь ворвался рев вертолета.

Хайд зажал нос и рот носовым платком. В закутке – как внутри небольшой домны – сквозь щели и дыры пробивается пламя. Кабинет охвачен огнем. Насколько он мог видеть, там ничего не осталось. Все находилось у Лала в рюкзаке; все, что могло его сделать богатым. Видневшийся сквозь дым труп лизали языки пламени. Хайда обдавало невыносимым жаром.

Звук винтов растворился в ночи, оставив только рев сирен пожарной тревоги, сигналы пожарных машин и машин "скорой помощи". Те, в вертолете, улетели в полной уверенности, что если англичанин остался внутри, то либо погибает, либо уже погиб.

Хайд открыл дверцу. Лестницы в еще более загустевшем дыму не видно. Закашлялся до рвоты. Жгло легкие. В кабинете что-то взорвалось. Шаря рукой по стене, двинулся вверх и наконец вышиб ногой дверь, ведущую на плоскую крышу. Выбравшись на воздух, почувствовал громадное облегчение, но тут же вздрогнул в ожидании града пуль, если вдруг кого-нибудь оставили на крыше. Глубоко вдохнул. Кружилась голова. Разрывались легкие.

Из чердачных окон и щелей в черепице на покатой части крыши выбилась цепочка языков пламени, как будто выложили посадочную дорожку для небольшого самолета. Подбежав к краю крыши, Хайд заглянул через перила. Смахнул струившиеся из глаз слезы. Наглухо перекрытый боковой переулок пуст. Разглядел выходивших на Чоук через просвет в ограждении пожарных, змеившиеся шланги, отражение пламени на металлических частях лестницы. Ни водосточной трубы, ни пожарной лестницы. Как они и рассчитывали, он оказался в ловушке. В отчаянии поглядел вверх. Огни удалявшегося вертолета не больше крупных звезд. Проклятье, они более чем уверены. Оглядел крышу. Спасения не было.

Почувствовал, как его охватывает паника. Никаким разумом отсюда не выберешься. Если панический страх не подскажет выход, ничто больше не поможет. Он посмотрел на крышу на другой стороне переулка, на пустую крышу кинотеатра. Ни лесенок, ни досок, ничего такого, что можно бы использовать... расстояние? Слишком велико.

Фантасмагорический рев сирен раздавался все громче. Часть крыши, целый блок стропил и щепы рухнул вниз, из дыры, как из кратера вулкана, вырвалось пламя. Почти вся наклонная часть крыши под оглушительный грохот лавинообразно съехала в зрительный зал. Над ним полыхало пламя, все вокруг окутало дымом. Задыхаясь от кашля, он глотал ртом воздух. Легкий ветер нес пламя на него. Коленям и подошвам на бетонном полу становилось жарче.

Хайд с тоской поглядел через провал переулка на другую крышу, поменьше. Она не была плоской, как в кинотеатре, а наклонной, к тому же крыта плохо закрепленной щепой. Без водосточного желоба. Два чердачных окошка, как два глаза, манили и издевались. Высота перил фута два; придется вскочить на перила и, оттолкнувшись от них, перелететь на соседнюю крышу, рухнув на нее плашмя... невозможно, но тогда что еще?..

Давай.

Ощущая позади себя огонь, чувствуя жар внутри, уверенно попятился от низких перил...

Нагнув голову, помчался навстречу прыгающим в глазах перилам. В этот момент он был таким же беспомощным, как если бы находился в несущемся навстречу удару автомобиле. Огненные языки, мысли о боли и переломанных конечностях, предчувствие падения, ощущение перил под ногами, последний шаг и толчок ослабевшей обмякшей ногой, мгновение над переулком и удар.

Перехватило дыхание, боль в груди и животе. Колени словно резануло ножом, ладони ободраны о щепу – крыша под правой рукой отваливается, левая рука слабеет, обе бессильно скребут, не за что уцепиться, тело постепенно съезжает, ступни и щиколотки уже за краем крыши, затем колени...

Правая рука держится, держится...

...левая скребется, ну давай же, черт возьми, ухватись за что-нибудь... никак не вздохнуть, в висках стучит... левая рука, левая рука... ноги болтаются в воздухе, бесполезно ища опоры...

...левая рука держится, правая перехватывает выше, живот и ноги, извиваясь, ползут вверх, снова на крышу... правая нога упирается в выбоину в щепе.

Полежал не двигаясь, пока не удостоверился, что в переулке тихо, если не считать шума, доносящегося с Чоук, пока не удостоверился, что руки, ноги и ребра целы. Пока судорожные всхлипывания не стали похожи на человеческое дыхание. Сирены смолкли, пропало ощущение, что на него глазеет толпа. Позади рухнула еще часть крыши кинотеатра, и его залило еще более ярким светом пожара. На крышу рядом с ним и на одежду сыпались приносимые ветром искры. Запахло палеными тканью и волосами. Одной рукой стряхнул с головы искры. Языки пламени уже лизали деревянную крышу вокруг его распластанной фигуры.

Не сдерживая похожей на кислую гримасу улыбки, медленно, осторожно, извиваясь, будто покалеченная ящерица, пополз вверх. Добравшись до ближайшего чердачного окна, с усилием распахнул его. Посыпалась старая краска. Внизу непроглядная темень. Согнувшись, осторожно спустился на пропахший плесенью захламленный чердак. Нащупав ногами стропила, отпустил оконную раму. В затхлой тишине гулко раздавалось собственное дыхание. Опершись потверже на ноги, нашарил в кармане зажигалку. Щелкнул крышкой – как будто хлопнула стальная дверь. Колеблющийся огонек чуть ярче отсвета пожара, но все же удалось разглядеть перекрытия...

...и люк в помещение или на ведущую вниз лестницу. Открыл, прислушиваясь к журчанию воды в баке и сердитому визгу летучей мыши. Отблеск пожара в окнах высветил комнату. Хайд спрыгнул в помещение.

Бегом спустился вниз. Три лестничных пролета, чем ниже, тем лучше отделанные кабинеты и коридоры. В западном декоративном стиле. На первом этаже бюро путешествий.

В окнах видны струи брандспойтов, беготня пожарных, оттесненная ограждениями толпа на Чоук и над всем рыжие всполохи света. Хайд двинулся в заднюю часть здания. Локоть болит, левая ладонь в занозах, коленка разбита до крови, в груди при каждом вдохе боль; одно утешение – ребра целы. Обнаружив, что дверь заперта, разбил небольшое окно. Узенький дворик, калитка открыта, выходит в переулок. Постоял, отряхнулся. Одежда прожжена искрами, вымазана старой щепой. Сойдет – во всяком случае, в темноте. Снова закашлялся. После дыма невыносимо дерет в горле.

Где они могут быть? На Чоук – у Майлза не хватит воображения поискать по задворкам. Проверив пистолет – тот, что взял у Лала, где-то потерялся, – небрежной походкой прошел по переулку, вышел на людную улицу и потом уж направился на Чандни Чоук. Постоял на углу. Полиция давно закончила проверку зрителей, растворившихся в захваченной зрелищем шумной толпе позади оцепления. Улица забита пожарными, полицейскими и санитарными машинами. В стороне кинотеатра громкий звон бьющегося стекла.

Прошло десять минут.

Приблизившийся украдкой молодой человек, прежде чем обратиться, даже взглянул на фотографию, наверно, его, Хайда. Больше всего его, видно, заботила форма обращения.

– Я... мистер Хайд... сэр? – Сэр ли он? В каком чине? По глазам видно, что молодой человек целиком поглощен этим вопросом.

– Неважно.

– Ловелл... Хайд, – удивленно глядя, выпалил молодой человек.

– Ловелл, – с удовольствием ощущая пробежавшую по телу нервную дрожь – признак того, что напряжение позади, повторил Хайд. – Где Майлз? Пошли.

– Сюда.

К ним присоединились еще двое и пошли по Чоук прочь от кинотеатра, где огонь, похоже, медленно уступал пожарным. Над улицей висела пелена дыма, воздух пронизан запахом горелой ткани и дерева. "Темная зона". Его еще больше отпустило, ноги будто резиновые, еле двигаются. Саднили все ушибленные при падении места. Гибель Лала – утрата всего, что он имел! – оставила чувство невозвратимой потери, приводила в бешенство.

Ловелл открыл дверцу припаркованной в двух кварталах от кинотеатра черной "гранады". На улице полно людей, как ни в чем не бывало разгуливающих, стоящих, бродящих по магазинам. Хайд оглянулся, как бы желая удостовериться, а был ли вообще пожар. Наткнулся на свирепый взгляд сидевшего на заднем сиденье Майлза.

– Влезай! – рявкнул тот. Хайд презрительно ухмыльнулся. – Где другой? Ты требовал укрытия для двоих.

– У него не получилось.

– Ради Бога, поторапливайся... и так из-за тебя время теряем!

– Ладно, не клади в штаны, Майлз...

Хайд нагнулся, собираясь сесть на заднее сиденье. Рядом с Майлзом с деланным безразличием, спокойно положив руки на колени, сидел индиец в дорогом сером костюме.

– Давай же, Хайд...

– Кто это еще, черт побери?

– Тебе не надо знать. Есть договоренность, Хайд. Через час ты уезжаешь... и скатертью дорога! Тебе гарантировано...

– Речь шла о "темной зоне"... а не о темных рожах, Майлз. Что ты, черт возьми, наделал?

– А как, черт тебя побери, мы могли успеть? – Хайд ощущал присутствие Ловелла и остальных. – Есть договоренность! Ты будешь...

– Ну их... ты, Майлз! Думаешь, этот хрен... – у индийца вытянулась физиономия, – ...прямо-таки рвется помахать мне ручкой? Дурак ты! – бушевал Хайд, создавая видимость скандала, замечая, как на крик озадаченно останавливаются прохожие. Сначала недоумевавший Майлз наконец рассвирепел. – Сговорился с разведкой, потому что лень было, мать твою, подготовить "темную зону"!

– Завтра утром будешь в Лондоне, Хайд... лучше бы тебя не видеть! Садись в машину, черт возьми! – заорал Майлз, ища глазами поверх плеча Хайда сгрудившихся позади него Ловелла и кого там еще.

– Скажи ему, – бросил Хайд, сверкнув глазами в сторону индийца. Острый расчетливый взгляд, тонкие губы, напряженная поза. Его люди где-то недалеко – и он не доверяет Майлзу. – Утром... на дне этой паршивой реки!

– В машину его, – рявкнул Майлз, но Хайд захлопнул дверь, не дав договорить. Майлз отшатнулся назад, глядя на руку, чуть не попавшую в дверь. К ручке дверцы тянулась рука индийца. Локоть Хайда пришелся Ловеллу под диафрагму. Обернувшись, Хайд увидел, что двое стоят в растерянности, а Ловелл, согнувшись пополам, блюет.

Хайд, не раздумывая, нырнул в толпу, выбираясь на первую отходящую от Чандни Чоук улицу. Вот тебе "темная зона"! Майлз всего лишь желал убрать с дороги конское дерьмо, и подумал, что индийцы, приятные обходительные ребята, на нашей стороне и всякое такое и что они помогут ему благополучно переправить Хайда из Дели в Лондон. Какой раздолбай...

Он, не оглядываясь, торопливо протискивался сквозь редеющую толпу, пока не добрался до улицы Мухерджи Марг, к северу от Чоук. Подумают, что он направляется к вокзалу. Теперь приходится полагаться только на себя. Показалось, что разглядел торчащую над толпой голову, поворачивающуюся, словно радар. Ищут. Да и черная "гранада" разбрызгивала толпу, будто жидкую грязь. Индийский разведчик, следом за ним Майлз, оба разъяренные, выскочив из машины, ринулись в направлении, куда, по их мнению, подался Хайд. Он торопливо зашагал по Мукерджи в обратном направлении и, перейдя улицу, направился к шеренге дряхлых такси – нескольким черным экипажам, древним "амбассадорам", призракам старых европейских марок. Внимательно оглядел ограду парка Махатмы Ганди, подъезд вокзала, здание муниципалитета. Разглядел все еще бережно держащегося за живот Ловелла, еще одно знакомое лицо, двух озабоченных индийцев и "гранаду".

Потом наклонился к первому в шеренге такси.

– Аэродром Сафдарджанг – не торгуюсь, плачу за время.

Двойная цена, зато двойное рвение.

– Ясно, сагиб... садитесь сзади, сэр!

Вздымая пыль из ветхой обивки, Хайд уселся в машину. "Амбассадор", чихая, влился в движение, двинулся на запад, потом свернул на Шрадха Нанд Марг, идущую параллельно главной железной дороге в направлении Коннот-плейс. Хайд достал из бумажника клочок бумаги с нацарапанной на нем фамилией пилота. Владеющая двумя "сесснами" компания под названием "Кришна Эйр Таксиз" летала всюду – за соответствующую цену, с аэродрома, расположенного близ ипподрома и площадки для игры в поло. Его будут искать в поездах, аэропорту имени Индиры Ганди, на автобусных станциях, но, возможно, не заинтересуются взлетевшим с аэродрома маленьким самолетом.

Возможно. Если поторопится.

Когда он утром в качестве запасного варианта заказывал рейс на Сринагар, то чувствовал себя увереннее. Куда увереннее, чем...

Положив под бока подушки, Роз полулежала с наушниками на голове. Неуютно, точно в больничной палате. На циферблате дорожного будильника 3.15. В домике Сары оставались одни братья Шармар, они не ложились. Голоса Сары не слышно с тех пор, как несколько часов назад она ушла спать. В.К.Шармар не проявил желания идти к ней в постель.

Роз было ясно, чем они заняты. Устраивают будущее Индии. С осторожностью поддерживают, не дают прекратиться и направляют насилие в Пенджабе и Кашмире, с тем чтобы в неопределенном будущем, после победы на выборах, отказаться от них, не вызывая национального возмущения.

Им приходилось идти на компромисс: они опасались мусульманского фундаментализма и боялись мощи Пакистана. Они купят дружбу Пакистана, заплатив за мир индийской половиной Кашмира... потому что распался Советский Союз, и этот самый могущественный союзник Индии не желал больше давать ни денег, ни вооружений, ни поддержки. Был не в состоянии.

В том положении, в котором она оказалась, больше всего изматывало ожидание внезапной перемены разговора. Слушать, как Шармары разговаривают и пьют, и ждать, когда кончат... или вспомнят о ней. Именно это напряженное безрезультатное ожидание. Находиться вне подозрений и осознавать, что подозрение может быть высказано в любой момент...

Три тридцать две. Высказано.

– Дханжал, кажется, успокоился. Я не убежден... – Пракеш Шармар.

– Ты о чем?

– О женщине в соседнем доме.

– Что так беспокоишься?

– Да из-за того, чем мы здесь занимаемся... из-за того, что мы здесь, другие здесь.

– Она в каком-нибудь официальном качестве?

– Не знаю. Установим за ней наблюдение, брат. Убежден, что надо последить.

– Тогда ладно, – устало ответил В.К.Шармар. – Если ты так считаешь.

Роз сдернула наушники, как будто они могли донести до Шармаров ее громкое хриплое дыхание. Гулко, часто забилось сердце; она прижала руку к груди. Знать оказалось не лучше – хуже, много хуже.

Бешено бьющееся сердце казалось похожим на устройство, прослушивающее на большой глубине металлические предметы, указывающее, где спрятана магнитная пленка, что в тумбочке находится магнитофон, ночной объектив "минимодулюкс", камера, все до единой кассеты с отснятой пленкой. Она заведомо знала, что опытному сыщику не потребуется и минуты, чтобы отыскать все до одной улики.

И не знала, где был Хайд... и был ли он еще.

Ее трясло и знобило. Колотило все ее большое тело. Надо убираться... утром... пока они не узнали, кто она.