Схватка с Оборотнем

— У меня к вам один только вопрос, Софья Васильевна. После этого мы отвезем вас домой и вы сможете наконец отдохнуть. Что вы сейчас знаете о месте пребывания вашего мужа?

— Что?! — изумилась Дорохова. — О чем это вы, товарищ полковник?

— Я вот о чем, Софья Васильевна: ваш муж никогда и мысли не держал кончать жизнь самоубийством. И вы, конечно, об этом знаете.

— Нет, — крикнула Дорохова, вскакивая, — как вы можете!

— Успокойтесь, Софья Васильевна, — произнес Миронов, — нам надо выяснить некоторые данные. Нервничаете вы напрасно.

— Спрашивайте.

— Сколько лет вы живете с Дороховым? — спросил Луганов.

— Около пяти.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

— В доме отдыха.

— Через какое время вышли за него замуж?

— Через три месяца.

— За пять лет совместной жизни вы хорошо узнали характер своего мужа?

— Да… Конечно…

— С кем ваш муж поддерживал знакомства?

— Почти ни с кем.

— Все-таки?

— У нас не было друзей. Муж не любил ходить в гости. У нас хорошая библиотека. Он любил читать. Летом мы ездили в лес, на реку…

— А что вы знаете о его биографии?

— Он воевал. Был в плену, его спасли. Работал, окончил институт… Или институт он кончил перед войной… Не помню. Семья его погибла во время войны. С тех пор он одинок.

— Так где же он сейчас? — повторил свой вопрос полковник.

Дорохова вскинула на него гневные глаза.

— Вы подозреваете меня? — сказала она. — Подозреваете в том, что я знаю что-то?

— Значит, вы не знаете, что ваш муж жив?

— Но почему же тогда он исчез?

— Вот это мы и хотели выяснить, — сказал Скворецкий. — Товарищ Миронов, предложите гражданке Дороховой фотографии.

Миронов тут же высыпал перед Дороховой веер фотографий. На них был светловолосый юноша в пиджаке, капитан в армейской форме с жестким и решительным взглядом глаз, опять капитан в новой парадной форме…

— Узнаете? — спросил Миронов.

— Откуда я могу его знать? Это совершенно незнакомый мне человек.

— А между тем это ваш муж, — сказал полковник. — Объясните, в чем дело, — обратился он к Луганову.

— Человек, фотографии которого вы здесь видели, юридически вам прямая родня, это Дорохов Михаил Александрович, пропавший без вести летом сорок четвертого года во время боев в Латвии. Подлинный Дорохов, — пояснил Луганов. — Теперь вы понимаете?

— То есть как? А муж? Он кто? — спросила, побледнев, женщина.

— Вот это-то, дорогая Софья Васильевна, нам и необходимо выяснить, — сказал полковник, — вот поэтому-то вас и беспокоим все это время.

— Значит, он самозванец? — спросила Дорохова.

— В этом мы вам даем гарантию, — ответил полковник.

— Не может быть… — Краска совершенно отлила от лица Дороховой. — Этого не может быть! Не может быть!

— Софья Васильевна, — после паузы произнес полковник, — у нас здесь ничего и никогда не придумывают.

Женщина молчала, погрузившись в свои мысли.

— Софья Васильевна, — обратился к ней Луганов, — скажите, какие указания он вам оставил, уходя в последний раз?

— Но никаких же, никаких! — почти крикнула женщина. — Он явился около половины двенадцатого, сказал, что срочно нужно ехать, — и все!

— И только это? — настойчиво спросил Миронов. — Извините, Софья Васильевна, но вы должны напрячь память. Ничего, кроме этого?

— Нет, ничего. — Она опустила глаза. — Я ничего не помню.

Наступило продолжительное молчание. Наконец полковник встал:

— Софья Васильевна, прошу вас позвонить нам, если что-нибудь припомните. Это очень и очень важно для нас. И для вас тоже.

Дорохова поднялась и медленно пошла к выходу. Перед дверью она остановилась, с мольбой взглянула на офицеров и вышла. Все трое переглянулись.

— Какое впечатление? — спросил полковник.

— По-моему, говорила искренне, — ответил Луганов.

— А по-моему, что-то умалчивает, — не согласился Миронов, — есть что-то недосказанное.

— Что ж, — сказал полковник, — возможно, и так. Однако об Оборотне ничего нового. Поэтому главное сейчас — выяснять связи.

— Над этим продолжают работать, но опять-таки придется иметь дело с Дороховой.

— Нет, — не одобрил полковник, — ее надо оставить в покое. Ни расспросов, ни допросов. Ждать. Выяснять все через сотрудников, родственников, приятелей.

— Вот то-то и оно, — сказал, выходя из кабинета, Миронов, — где они, приятели? Куда он их запрятал?

— Вот погляди, — обратился Миронов на следующее утро к Луганову, придвигая несколько листков. — Центр информирует о том, как движется дело в Омске. Ткачук уже перестал запираться.

Луганов с интересом перелистал материалы. Ткачук сознавался. Он рассказывал о том, что делал по указанию Соколова. Не щадя себя, говорил о пытках, которые применял к заключенным. Не утаил и того, как Соколов вербовал его, как предложил ему паспорт, по которому собирался найти его после войны. Показания были откровенными и полными. В заключение Центр сообщал, что сейчас омские товарищи добиваются от Ткачука и Коцуры фамилий людей, которых завербовал в лагере Соколов, во Львове над этим тоже работают.

— Да, Соколов не мог, конечно, забыть тех, кого вербовал, — сказал Луганов. — Если раскопают фамилии, мы сразу же проверим этих людей. Тогда уж Оборотню не скрыться.

— Не так быстро, — усмехнулся Миронов, — Оборотень тоже знает, что делает.

— Разумеется, — согласился Луганов, — но если обнаружат хоть одного из этих типов, надо сразу ехать туда.

— Ты прав, я поговорю с полковником. Один из нас останется, другой должен вылететь на место.

— Местные товарищи могут возразить.

— Почему? Мы прилетаем с полной информацией, в качестве консультантов. Это им пригодится не меньше, чем нам пребывание там.

— А кто полетит? — спросил Луганов.

— Думаю, лететь надо мне. Ты отсюда будешь координировать всю деятельность.

В пятницу в кабинет Миронова заглянул полковник.

— Как дела, Андрей?

— Идут, Кирилл Петрович. Выясняем связи Дороховых.

— Правильно. — Полковник присел в кресло. — Ничего существенного не обнаружено?

— Существенного нет, Кирилл Петрович.

Полковник помолчал, посмотрел на Миронова. Тому было ясно, что у Скворецкого что-то есть к нему, но обычно решительный полковник на этот раз молчал. Вошел Луганов.

— Здравствуйте, товарищи, новостей нет?

— А у тебя? — спросил Миронов.

— Пока нет, — развел руками Луганов. — Работаю.

— Вот что, товарищи, — заговорил Скворецкий, — тут пришла мне в голову одна мысль… — Он с какой-то робостью посмотрел на офицеров. — Как вы проводите воскресенье?

— А что? — спросил Луганов.

— Я свободен, — сказал Миронов, перебивая Луганова.

— Да, собственно, и я тоже, — вдруг что-то поняв, ответил Луганов. — Есть работа на воскресенье, товарищ полковник?

— Нет, — сказал, не глядя на них, полковник, — просто предложение. Может быть, организуем турпоход?

— Отлично придумано, Кирилл Петрович.

— А куда? — спросил Луганов.

— Ну, хоть в Дубровинские леса. Побродим по борам, товарищей погибших помянем.

— Это идея, — поддержал Миронов. — Мы с вами, Кирилл Петрович, хоть и в другой стороне дрались, но с дубровцами встречались.

— Идет, — сказал Луганов, — во сколько сбор?

— А семья как, Василий Николаевич, — спросил Скворецкий, — не забастует?

— Они от меня за вечер устают, — улыбнулся Луганов. — Во сколько собираемся?

— Пораньше, — оживился Скворецкий. — В семь устраивает?

— В семь, — подтвердил Миронов. — Пройдемся форсированным шагом, встряхнем старые кости.

— Уж и старые… — проворчал полковник. — Короче говоря, встреча на речном вокзале в семь ноль-ноль.

Полковник вышел, майоры переглянулись.

— Видишь, какие мы все-таки недотепы, — сказал Миронов, — он после смерти жены один. А мы о нем даже и не вспомним. А я — то… Двадцать с лишним лет его знаю, считался его партизанским сыном — и ни разу не навестил!

— Да, — вздохнул Луганов, — но он у нас строгий старик. Увидишь его на работе, собранного, сосредоточенного, и не придет в голову, что он может страдать от одиночества.

— Держаться умеет, старая чекистская школа. А мы с тобой, Василий, публика нечуткая. В воскресенье надо его отвлечь. Развеять.

На том и порешили.

Миронов жил в гостинице. С высоты четвертого этажа видна была людная площадь внизу, непрерывное движение транспорта, бесконечные волны людей, заполняющие площадь. По вечерам он часто стоял у окна, глядя на залитый лимонным фонарным светом вечерний мир. И сегодня после напряженного субботнего дня он подошел к раскрытому окну. Медленно расстегивая запонки сорочки, он думал о полковнике Скворецком.

Скворецкий в его глазах, впрочем как и в глазах всех сотрудников Крайского управления, был настоящим чекистом, представителем старой, выпестованной еще Дзержинским и Менжинским, школы контрразведчиков. Он был беззаветно предан своему делу, умел использовать в работе свой и чужой опыт, умел ни на секунду не ослаблять внимания к делу охраны государственных интересов и всегда был готов учиться всему новому и передовому.

Миронов вспоминал, как тринадцатилетним мальчиком, покинув Бобруйск, где погибла его семья, он вышел после трехдневных скитаний по лесам на передовые посты партизанской бригады. Была осень. Промозглый холод заползал под его лохмотья, пока усатый партизан вел его по ночному лесу к партизанскому лагерю. Из землянки, к которой его подвели, вышел коренастый человек, одетый в телогрейку и военную фуражку, оглядел его и сказал:

— Проходи, поговорим.

Тогда они говорили в первый раз — беженец-мальчишка Андрей Миронов и начальник разведки партизанского отряда майор Скворецкий.

Много было сказано в тот вечер, и удивительно, что раскрыл свою душу не только тринадцатилетний мальчишка, но и взрослый человек, закаленный почти двадцатилетней работой по охране интересов Советского государства. С тех пор они были неразлучны. Андрейка стал ординарцем и вестовым Скворецкого. И расставались они только тогда, когда Андрей уходил в глубокую разведку. А с приближением лета сорок четвертого года Андрей все чаще уходил в разведки. Готовился мощный удар. И требовалось все больше и больше сведений о противнике. И никто не мог так легко добывать их, как Андрей. Правда, это была видимая легкость. Перед каждым заданием Скворецкий, осунувшийся, напряженный в ожидании предстоящей операции, репетировал с ним возможные ее варианты. Андрей должен был отвечать гестаповцу, полицаю, должен был вжиться в очередную легенду, и только тогда, когда Скворецкий был удовлетворен результатами, мальчика отпускали в разведку. И, бродя по селам и станциям, забитым немецкими солдатами и техникой, покрытой летним камуфляжем, он ни на секунду не забывал, что там, за десятки километров, в лесной землянке волнуется и ждет его майор Скворецкий. И это ощущение необходимости своего возвращения помогало Андрею быть находчивым и решительным при выполнении задания.

Посвистывая, проходил он мимо немецких патрулей, спорил и плакал перед останавливавшими его полицаями, доказывал им, что мамка послала его к тетке за картошкой и солью, потому как дома совсем ничего не осталось, и, убежденные его видом и молодостью, полицаи в конце концов отпускали мальчика.

А через день-два на этом отрезке дороги летели с рельсов немецкие эшелоны, взрывались гранаты и гремело над селом неудержимое «Ура!».

После войны, когда Андрей учился в спецучилище МГБ, Скворецкий часто навещал его. Андрей приезжал к Скворецкому на каникулы, знал его жену Антонину Федоровну, и в их доме его всегда принимали как родного. Годы шли, Андрей все реже и реже писал по знакомому адресу, у него уже была семья, интересная работа. Правда, несколько раз он навещал Скворецких, приезжал в командировки. А в это свое пребывание в Крайске поручение, данное ему генералом Васильевым, настолько поглотило его, что он забыл о том, что кроме служебных бывают еще и иные отношения. К тому же Скворецкий никогда не вызывал к себе сочувствия или жалости. Он был сильный и твердый человек, решительный и умелый руководитель. Поэтому и мысли не возникало о том, что он тоже нуждается в нежности, в братской или сыновней привязанности. И только после разговора о воскресном турпоходе Миронов понял, как одинок его партизанский отец. И теперь, стоя перед раскрытым на ночную площадь окном, он обвинял себя в черствости и неблагодарности.

Поход удался. Сначала три туриста проплыли на катере километров двадцать вниз по течению реки, потом сошли на пристани в Дубровке и, закинув на спины рюкзаки, двинулись по лесной дорожке в глубь леса. Первым шел Скворецкий. Тяжелый рюкзак возвышался над его плечами. Миронов, вышагивая последним, с удовольствием видел, как легко идет его старший товарищ.

Солнце бросало яркие сполохи между деревьями. Высвистывали птицы, упруго пружинила под ногами травянистая тропа. Они уже довольно далеко отошли от села, а тропа все бежала, уводя их глубже и глубже в бор. Огромные сосны создавали прохладный навес, не давая солнцу пробиться сквозь раскидистые кроны.

— Может, привал? — спросил Луганов.

— Нет, рано, — сказал, не оборачиваясь, полковник и прибавил шагу.

Так шли они еще часа четыре. Лес становился глуше. Изредка виднелись заросшие травой рвы — остатки траншей и окопов. Полковник замедлял шаг, проходя мимо этих безмолвных памятников войны. К полудню они вышли на поляну. Посередине ее стоял холмик, на вершине его деревянная красная звезда.

— Привал, — скомандовал Скворецкий, — тут мы, братцы, отдохнем.

Он стал быстро распаковывать рюкзак. Миронов и Луганов пошли за хворостом, и скоро запылал костер, в котелке уже кипело нехитрое варево. Все трое, присев у костра, испытывали приятное чувство покоя.

— Раньше я очень любил такие экскурсии, — говорил Луганов, — но вот жена стала прибаливать, теперь редко выбираемся.

— А мы все Подмосковье обошли, — сказал Миронов. — У нас все семейство на этих традициях воспитывается. Вы, Кирилл Петрович, видно, часто тренируетесь?

— Каждое воскресенье. Соберу соседских ребятишек — и сюда или подальше. Ребятам интересно, просят рассказать о партизанах…

— Кому это памятник? — спросил Миронов. — По звезде видно, что еще с военных лет. Неужели не могли заменить чем-нибудь современным?

— А чем ее, военную звезду, заменишь? — спросил полковник. — Эти памятники ставили товарищи убитых. Простые памятники, но в них память о военных днях. Тут полег весь Дубровинский отряд Кошелева, — поглядывая на звезду, сказал полковник. — А братскую могилу и звезду эту возвел другой отряд, который они спасли, брянские партизаны Федотова.

— Об этом писали, Кирилл Петрович? — спросил Миронов.

— Мелькнуло где-то в брянских мемуарах. Некому писать, весь отряд здесь остался.

— Как это случилось?

— Немцы окружили отряд Федотова. Полицай, посланный со специальным заданием к Федотову, выдал, где находились партизаны. Сюда на машинах были посланы два полицейских полка СС, дорогу к болоту отрезали парашютисты. Отряд Федотова был крепкий, испытанный в боях; стали они прорываться к болоту, а когда вышли к нему, попали под удар немецких парашютистов. В отряде половина раненых, женщины, дети — всех надо было спасать, а их атакуют отборные вымуштрованные головорезы с автоматическим оружием. Тут бы и легли федотовцы, но спасли их двадцать три подпольщика из Дубровки — совсем еще мальчишки. Они давно собирались создать свой отряд, но не хватало оружия. А когда немцы начали операцию против партизан Федотова, они и решили действовать. Ребятам было по шестнадцать-семнадцать лет, как нашим краснодонцам. Выбрали они командира, стали держать совет, как помочь федотовцам. Как им сообщить, что они выданы немцам. Решили идти через болото, чтобы показать партизанам проход через трясину. Но подоспели к бою. Со своими жалкими охотничьими ружьями и пистолетами они пошли на помощь федотовцам — ударили в тыл парашютистов. Те рассеялись. Федотовский отряд прошел, а мальчишки остались прикрывать его. Но тут с фронта навалились на них полицейские полки, а парашютисты, сообразив, что противник не так уж силен, ударили с тыла. Никто из дубровцев не ушел, так все здесь и остались. Федотов с партизанами вернулся в эти места. Героев похоронили. Поставили звезду. А с фашистами потом расквитались.

— А тот мерзавец нашелся, который предал? — спросил Миронов.

— Об этом пока ничего не знаем, — ответил Скворецкий, — даже имя его не установлено. Но брянские товарищи ищут.

…В город отплыли на катере только вечером. Прислушиваясь к разговору полковника и Луганова, Миронов был доволен. Первый раз после смерти жены полковника он видел его таким словоохотливым и веселым.

Когда сошли на крайскую пристань, город уже пылал вечерним заревом фонарей.

— Спасибо, товарищи, — поблагодарил полковник, прощаясь. — Отлично отдохнул.

Утром следующего дня оба майора были срочно вызваны в кабинет полковника.

— Садитесь, товарищи, — сказал Скворецкий, поздоровавшись, — срочное сообщение из Центра. Ткачук и Коцура кое-что припомнили. Среди тех, кого сумел завербовать Соколов в спецлагере, был некий Спиридонов Николай Селифанович, захваченный немцами в боях в Молдавии летом сорок первого года. Тогда он был сержантом, служил в конном корпусе. Ярцева немцы не стали конспирировать. О его деятельности в качестве подручного Соколова ничего не было известно. И они оставили Ярцева как Ярцева. Тот факт, что он служил у немцев в качестве шофера, не мог быть особенно криминальным в условиях почти трехлетней немецкой оккупации. Так же и Спиридонова они могли не конспирировать. Был в лагере, но мало ли в то время прошло людей через немецкие концлагеря! Поэтому товарищи начали с того, что отыскали Спиридонова Николая Селифановича, бывшего сержанта конного корпуса, и это, по всей видимости, тот самый Спиридонов. Короче говоря, в данное время он работает директором магазина в одном из городов Закарпатья. Вам, майор Миронов, нужно будет туда поехать. Майор Луганов возглавит здесь работу группы. Все ясно, Андрей Иванович?

— Ясно, товарищ полковник, — сказал Миронов, вставая. — Когда вылетать?

— Немедленно.

— Есть.

Миронов выехал в аэропорт, а через два часа уже сходил по трапу в одном из закарпатских аэропортов.

Местные сотрудники сообщили Миронову, что ОБХСС имеет некоторые сведения о Спиридонове. Было известно, что лица, причастные к распространению контрабандных товаров, нередко общаются со Спиридоновым.

Миронов поинтересовался у городских товарищей о путях распространения контрабанды. Оказывается, в Закарпатье для контрабанды были условия. Здесь проживало несколько десятков тысяч чехов и словаков, много поляков и свыше полутора сотен тысяч венгров. Почти все из них имели возможность навещать родственников в дружественных странах. Оттуда они привозили самые разнообразные вещи, и в большом количестве. Скоро некоторые люди стали использовать эту возможность. Они знали, к кому обратиться за чешской обувью, французскими чулками или яркими рубашками из ФРГ. Так на территорию нашей страны поступали товары по неконтролируемым ценам.

В кабинете начальника управления было созвано совещание. Первое слово было предоставлено Миронову.

— Товарищи, насколько я знаю, вы следите за деятельностью Спиридонова. Вопрос только в том: брать ли Спиридонова немедленно.

— Пока не установлены все его связи, брать рано, — высказал свое мнение начальник управления.

— По сообщениям наших сотрудников, в последнее время Спиридонов находится в каком-то лихорадочном состоянии, — сказал майор Яковенко. — Мне кажется, товарищи, что Спиридонова необходимо брать. Связи свои он раскроет на допросах.

— Я склоняюсь к тому же, — поддержал Миронов. — Спиридонов всего лишь пешка в крупной игре, нет смысла тянуть.

— Вы еще не окончательно введены в курс дела, товарищ Миронов, — сказал начальник управления. — Спиридонов объединяет вокруг себя самых разных людей. Их следует выявить всех, чтобы на допросах вызвать его на откровенность.

— Мне трудно возражать против этого, товарищ полковник, — ответил Миронов. — Я действительно знаком не со всеми материалами, которыми вы располагаете.

— Сделаем так, — предложил полковник, — сегодня мы с вами проработаем все материалы и тогда уже решим относительно ареста Спиридонова.

Миронов согласился. Весь день и вечер были посвящены выяснению деятельности Спиридонова в Закарпатье. Просмотренные материалы укрепили Миронова в его мнении, что Спиридонова следует немедленно арестовать. В отличие от местных товарищей, которые считали, что Спиридонов — центр целой сети или группы, Миронов был уверен, что Спиридонов лишь звено в цепи, созданной Соколовым. Поэтому он настоял на том, что завтра утром Спиридонов будет доставлен в управление. Миронов спешил приступить к допросу, так как был убежден, что за Спиридоновым стоит фигура покрупнее — сам Соколов.

Но на следующее утро события приняли неожиданный оборот.

В субботу в ресторане за городом собралось большое общество. Это были люди разных профессий: художники, адвокаты, работники торговли, врачи… Все присутствующие, за исключением нескольких компаний, явно приезжих, были знакомы. Разговаривали между собой громко, смеялись. А когда оркестр заиграл «Черемшину», все запели. В это время в зал вошла красивая женщина в вечернем платье, а следом за ней двое мужчин. Один — темноволосый, худощавый, другой, крепкий рослый с голубыми глазами, — Спиридонов. У него было немолодое лицо с жестким и решительным выражением. Все трое прошли, раскланиваясь, между столиками и сели неподалеку от оркестра.

По тому, как охотно помчался к столику вновь прибывших официант, стало ясно, что Спиридонов и оба его спутника тут известны. И известны с сомнительной стороны. Это было заметно по взглядам и усмешкам мужчин после того, как они раскланялись со Спиридоновым.

Оркестр заиграл летку-енку. Зал пришел в движение. Женщины и их партнеры устремились к месту для танцев, Отплясывал и Спиридонов, держа за талию высокую даму. Изредка склоняясь к плечу партнерши, он что-то нашептывал ей на ухо.

— Кто эта женщина? — спросил один сотрудник другого, тоже наблюдавшего за Спиридоновым.

— Жена Ласло Ковача, — и тот кивнул на тонкого темноволосого человека.

— И часто Спиридонов появляется в их обществе?

— Часто.

— Он женат?

— Да. Но жена живет где-то в Поволжье. Приезжает изредка.

— Разведен?

— Нет.

— А какое у него образование?

— После войны окончил строительный институт. Работал в Сибири. Потом перешел в торговую сеть.

— И что же это за троица?

— Ковач когда-то служил в хортистской армии. Сдался в плен в конце сорок четвертого года. Сам он местный и после войны остался здесь. Работал на почтамте, затем перешел на трикотажную фабрику, окончил какие-то курсы. Теперь работает на фабрике технологом.

— Хорошо работает?

— Жалоб нет. Года три назад стал появляться в обществе Спиридонова. Что их связывает, пока неизвестно.

Танец кончился. Спиридонов подвел к столику свою даму, и скоро все трое уже беседовали о чем-то. Веселье в зале продолжалось и даже нарастало. Сотрудник, поглядывая на Спиридонова, обратил внимание на его нервное состояние. Иногда посреди разговора Спиридонов вдруг оглядывался и смотрел на кого-нибудь из присутствующих, и каждый раз в тот самый момент, когда разговор шел, видимо, о нем, так как взгляды собеседников были устремлены в его сторону.

— Очень нервный, — поделился своим мнением сотрудник.

— Да, я тоже заметил. Напоминает игрока, пошедшего с последней карты.

— Узнать бы, какой банк он хочет сорвать.

В этот момент сидевший к ним боком Спиридонов оглянулся, и глаза одного из сотрудников встретились с его напряженным взглядом.

Заиграли «коло». Сразу же образовался большой круг танцующих. Танцевала и мадам Ковач. А тем временем Спиридонов и ее муж тихо говорили, склонив друг к другу головы.

При возвращении из ресторана случилось непредвиденное. На дороге произошла авария. Следовавшие на большой скорости за «москвичом» Спиридонова сотрудники зацепили вынырнувший им навстречу автобус. Жертв не было, но машина сломалась. Пока радировали в управление, пока прибыла замена, спиридоновский «москвич» исчез. До утра шли поиски, но безуспешно.

Утром Миронов узнал о случившемся. Он задумался над тем, что могло заставить Спиридонова сбежать, а то, что он сбежал, у Миронова не вызывало сомнений, хотя сотрудники, участвующие в наблюдении за Спиридоновым, считали, что он едва ли мог их заметить. Миронов решил пока не заниматься выяснением причин исчезновения Спиридонова, это дело он поручил майору Яковенко, а сам, переговорив с начальником управления, попросил санкции на обыск квартиры Спиридонова. Санкция на обыск была получена.

Миронов отправился на квартиру Спиридонова, там уже находился Яковенко. В прихожей сидели две женщины — понятые. Трое сотрудников аккуратно осматривали вещи и книги. Миронов окинул квартиру взглядом: он любил сразу составить первое впечатление. Это была старая трехкомнатная большая квартира с высокими потолками и огромными окнами. Последняя комната с альковом служила спальней, в ней стояла старинная лакированная кровать. По стенам шли стеллажи, на которых стояли книги со старыми, ветхими корешками. Современных книг не было. Книги были на двух языках — русском и английском. В выдвижном шкафу висело несколько костюмов, зимнее пальто. В старом лакированном шифоньере висели нейлоновые сорочки, льняные рубашки, пуловеры, несколько красивых платьев с бирками французских фирм.

На ночном столике лежала книга. Миронов раскрыл ее. Это было дореволюционное издание Пшибышевского. В другой комнате было просторнее. Вещей мало. Вдоль стен прогибались под тяжестью книг стеллажи. Яковенко стоял у столика-бюро, сделанного в начале девятнадцатого века, и рассматривал ворох бумаг, извлеченных из его ящиков.

— Что там? — спросил Миронов.

— Какие-то накладные без названия товаров и печати.

Миронов продолжал осмотр. Квартира эта была своеобразна. Свечи в высоких шандалах стояли на круглом столе, висели они и в подсвечниках, прикрепленных к стене. Вдоль витражей в двух углах стояли гнутые резные кресла с красными парусиновыми спинками.

— Ну что вы скажете на это, Прокопий Семенович? — спросил Миронов, указывая на обстановку комнаты.

— Умел жить человек, — чуть насмешливо ответил Яковенко. — Вы загляните в ванную.

В ванной комнате на полке лежали в большом количестве самые различные кремы, лосьоны, пасты…

Миронов, несколько озадаченный, вышел в прихожую. Женщины-понятые сидели, тихо переговариваясь.

— Сейчас мы составим протокол, — обратился к ним Миронов, — и отпустим вас. Шумно жил ваш сосед?

— Нет, не очень, — сказала одна, — иногда только заведет проигрыватель, он у него очень мощный. Но только до одиннадцати.

— А зачем йому туточки веселье разводить, — вмешалась вторая, — вин знав, дэ йому гулять можно.

— А где же?

— А на даче.

— У него была дача?

— А шо вон мало зарабатывал?

Миронов помолчал, обдумывая это сообщение.

— Что он был за человек? — спросил он соседок.

— Та шо за людина, — ответила словоохотливая темноволосая украинка, — мы ж того и нэ спийзнали: здравствуйте та прощайте. Вин размовляты не любил.

— Вы с этим согласны? — спросил Миронов вторую женщину.

— Да, — ответила она коротко.

— Скажите, а кто к нему ходил из знакомых?

— Та многие ходили, — сказала темноволосая, — а больше усих мадам Ковач.

Обе женщины опустили глаза, пряча в губах мгновенную улыбку.

— Она что же, по делу? — спросил Миронов.

— А як же, — усмехнулась украинка, — у такой гарной жинки шоб не було дила до такого человика?…

Вошел Яковенко.

— Заканчиваем протокол, — сообщил он.

Миронов вышел на лестницу, спустился к машине и через несколько минут был в управлении.

Он зашел к сотруднику, который допрашивал Ковача.

— Скажите, вы давно имеете дело со Спиридоновым?

Ковач, невысокий, худощавый, смотрел на него спокойно.

— Познакомились три года назад. Спиридонов очень веселый, умеет развлечь. Ездили с ним по субботам, воскресеньям за город.

— Никаких деловых интересов, которые бы вас с ним связывали, между вами не было?

— Нет, — ответил Ковач.

Он говорил по-русски легко и правильно, с чуть заметным пришепетыванием.

— Могли бы вы нам сообщить что-либо о характере Спиридонова?

— О характере?

— Да. Каков он бывал с людьми? Вспыльчив? Спокоен? Груб? Выдержан?

— А, это… Он бывал разным. Больше выдержанным. Но мог и сорваться. Вообще он очень воспитанный и начитанный человек. Хорошо знал английский язык. Читал на нем. Он ведь сын священника. Интеллигент…

— Так, — произнес сотрудник. — А кто еще бывал на его вечеринках?

— На ве-че-рин-ках, — с трудом повторил Ковач, — все. Весь город. И художники и бухгалтеры. Все.

— Кто был близок со Спиридоновым?

— Не знаю. Кажется, никто.

Миронов рассматривал сидящего перед ним человека. Тот был вежлив, сдержан, спокоен. А между тем именно он мог дать наиболее подробные сведения о Спиридонове. Последние три года Спиридонов появлялся в общественных местах почти всегда в сопровождении Ковача и его супруги. Да, Ковач и его жена очень подозрительны. Но улик против них пока нет.

Сотрудник повернулся к Миронову:

— У вас нет вопросов, товарищ майор?

Ковач внимательным взглядом посмотрел на Миронова, запомнил его чин. Миронов, наблюдая за ним, улыбнулся.

— Нет, у меня пока нет вопросов. Но, возможно, будут позже. Прошу прощения, гражданин Ковач, что вас потревожили.

Ковач внезапно изменился в лице. Хотел что-то сказать, но губы у него дрогнули, он встал, раскланялся и вышел.

Миронов прошел в отведенный ему кабинет. Пока ничего обнадеживающего не было. Место, где скрывался Спиридонов, не обнаружили. По всему краю шли поиски.

Позвонил телефон. Миронов взял трубку.

— Товарищ майор, синий «москвич» с закарпатскими опознавательными знаками обнаружен в Мукачеве. Хозяина нет. По сообщению жителей, стоит с ночи.

— Выясните все обстоятельства. Попытайтесь обнаружить следы тех, кто оставил его там.

— Попробуем, товарищ майор.

Миронов позвонил к сотруднику, который допрашивал Ковача.

— Гражданку Ковач вы вызвали на допрос?

— Она у меня. Будете присутствовать, товарищ майор?

— Да.

Он положил трубку и спустился вниз. В управлении чувствовалась напряженная работа, беспрерывно звонили телефоны, по коридорам проходили озабоченные сотрудники.

— Приглашайте, — сказал Миронов, обращаясь к сотруднику.

Вошла Ковач. Высокая, стройная женщина.

— Я вам понадобилась по важным делам? — спросила она, глядя на Миронова большими темными глазами.

«Красивая, — отметил Миронов, — и отлично это знает».

— Скажите, Юлика… — Сотрудник подождал, пока она подскажет отчество.

— Лайощевна, — улыбнулась она, — но можете звать попросту Юликой…

— Скажите, Юлика Лайощевна, в каких вы отношениях были со Спиридоновым?

— Френдс, — произнесла она и перевела: — Мы были друзьями.

— Близкими?

— Да.

— Вы приходили к нему на квартиру?

— Да, приходила. Мы были друзьями.

— Муж знал об этом?

— Да.

— Чем занимался Спиридонов кроме своей основной работы?

— Читал. Встречался со знакомыми.

— Не казалось ли вам, что кроме основной работы, Спиридонов занимался и другими делами?

— Нет, я не знаю… Он был такой галантный… Когда к нему приходили гости, он оставлял все. Вы меня извините, но до встречи со Спиридоновым я думала, что среди русских нет джентльменов, теперь я уверена в обратном.

Миронова удивило, с какой легкостью эта женщина, связанная с преступником, переводит разговор на светскую болтовню.

— Простите, Юлика Лайощевна, — сказал сотрудник, взглянув на посетительницу, — меня интересует другое… — Он помедлил.

Женщина поощряюще улыбнулась.

— Пожалуйста, разве я еще не доказала готовность ответить на все вопросы? — произнесла она, чуть картавя слова.

— Какие отношения связывали вас со Спиридоновым?

Она наморщила лоб и заметно побледнела.

— Но мой муж дружит со Спиридоновым.

— А вы?

— Я тоже испытываю к нему дружеские чувства.

Сотрудник и Миронов молчали. Она побледнела еще больше, улыбка в темных глазах исчезла.

— Как вы думаете, какими мотивами продиктовано бегство Спиридонова?

— Ка-кими мотивами? Но разве он сбежал?

— Вы об этом не знаете?

— Нет. Он завез нас домой, простился и уехал.

— Мадам Ковач, вам нечего больше сказать?

— Нет, не знаю даже о чем…

— Скажите, когда вы вчера простились со Спиридоновым?

— Но… Он отвез нас домой. И мы простились.

— Он ничего не говорил вам о том, что собирается куда-то ехать?

— Ничего. Простился, и все.

— А ваш муж? Он одновременно с вами вернулся домой?

Мадам Ковач быстро и настороженно оглядела обоих.

— Да, конечно. Мы ушли, а он уехал.

— Очень хорошо. У меня к вам последний вопрос. Скажите, Спиридонов был аккуратным человеком?

— О нет, — воскликнула она, — какая там аккуратность! И знаете, — сказала она, перебивая себя, — он вообще был очень странным. Я не хотела этого говорить, но раз вы интересуетесь…

— В чем заключалась его странность?

— Он никому не верил, — сказала она поспешно. — Я даже думаю, он не совсем нормален. Ему все время казалось, что за ним следят.

— Кто следит?

— Я не знаю. Но ему всегда казалось…

Миронов опустил глаза. Дорохова пыталась сделать ненормальным своего мужа, теперь эта дама хочет то же самое обвинение возвести на своего возлюбленного. Быть сумасшедшим приличнее, чем преступником? Так, что ли?

Сотрудник уже прощался с супругой Ковача.

— Вполне возможно, — говорил он, — вы нам еще понадобитесь в ближайшее время. Надеюсь, это вас не затруднит?

— О нет, конечно. Я согласна, — сказала мадам Ковач, вставая.

В последние минуты допроса лицо ее сильно осунулось. Миронов заметил, как болезненно она и ее муж восприняли сообщение, что их вызовут вновь. По этому поводу у него были некоторые предположения, но он старался действовать по принципу Скворецкого: главное, знать, а не гадать.

Миронов поднялся к себе в кабинет.

Из Мукачева снова позвонили:

— Ночной сторож магазина видел водителя «москвича». По его рассказу, это был черноволосый, худощавый человек, в темном костюме.

Миронов усмехнулся: «Ах вот как! Теперь картина начинала проясняться. Значит, «Москвич» вел не Спиридонов, а кто-то другой. Похоже, что Ковач».

Заглянул Яковенко:

— На даче ничего особенного не обнаружено, кроме накладных. Товар не обозначен.

— Прокопий Семенович, не могли бы вы выяснить, для чего они нужны, эти накладные? — попросил Миронов. — Поговорите с сотрудниками ОБХСС.

Яковенко пообещал это сделать и вышел.

Миронов начал обдумывать картину деятельности Спиридонова в целом. Такой человек, как Спиридонов, в таком небольшом городе мог оказывать Оборотню большие услуги. Здесь все между собой знакомы. Он мог быть вхож в любой круг. Все дела области могли быть ему известны. А область пограничная.

Но если он работал на чужую разведку, это исключает уголовную сторону его деятельности. Агент должен быть предельно осторожен. Спиридонов же жил широко и явно не по средствам, а это не могло не вызвать подозрений. Миронов позвонил в ОБХСС:

— Здравствуйте, говорит майор КГБ Миронов.

— А у нас тут уже есть один ваш майор, — ответил ему веселый голос, — вы вторым будете.

— Согласен, — сказал Миронов, — попросите, пожалуйста, моего коллегу.

Подошел Яковенко:

— Я слушаю, Андрей Иванович.

— Прокопий Семенович, заинтересуйте ОБХСС нашим теперешним объектом. На мой взгляд, его дела больше идут по их линии, чем по нашей.

— Они уже заинтересовались им, Андрей Иванович. Говорят, что они и сами уже выходили на какой-то тайный синдикат.

— Значит, будем работать вместе?

— Они согласны, Андрей Иванович.

— Отлично.

Миронов решил еще раз позвонить пограничникам. Первый раз он связался с ними немедленно после бегства Спиридонова. Пограничники заверили его, что наша граница перекрыта, а со стороны словаков, румын, поляков и венгров тоже приняты меры. Если Спиридонов попытается перейти границу, его обнаружат наши пограничники или товарищи из дружественных стран.

Вечером, миновав узкие улицы центра, Миронов вошел в каменный зацементированный двор, поднялся по винтовой лестнице и позвонил в квартиру Спиридонова.

Дверь открыл сотрудник.

— Проходите, товарищ майор, — сказал он.

Миронов вошел в прихожую. Второй сотрудник сидел в гостиной и при свече читал книгу; окна были зашторены. Миронов прошел по всем комнатам. Еще раз перебрал книги на стеллаже.

— Вы книги внимательно просматривали? — спросил Миронов.

— Все осмотрели, товарищ майор. Кое-что нашли.

Сотрудник подвинул в сторону Миронова ворох бумаг на столе.

Майор подошел. Это были опять накладные, старые, выцветшие, заверенные печатями. В графе «товар» проставлено наименование: «чулки фасонные». Несколько зеленых долларовых бумажек лежало отдельно.

— Это тоже в книгах?

— Тоже, товарищ майор.

Вдруг сотрудники насторожились. Миронов удивленно взглянул на них.

В дверной щели чуть слышно поворачивался ключ.

Все трое на цыпочках приблизились к двери.

Ключ повернулся, кто-то рванул дверь. Но ее держала запретная щеколда. Тотчас раздались торопливые шаги, и железо винтовой лестницы загремело под каблуками.

— За ним! — Миронов распахнул дверь.

Сотрудники, обгоняя друг друга, понеслись вниз по лестнице. Миронов следил за ними сверху. Темная фигура мелькнула во дворе и тут же исчезла в арке ворот. Через минуту пронеслись по двору сотрудники.

Миронов ждал. Даже отсюда, сверху, слышно было щелканье ботинок по асфальту. Потом все стихло… Миронов вошел в комнаты, нашел фонарик-жужжалку и осветил им лестничную площадку.

На витом железе пола ничего не было. Ни предметов, ни следов.

«Неужели это был он сам? — размышлял Миронов. Нет, фигура была женская, он видел ее один миг, но довольно отчетливо. — Мадам Ковач? Но зачем? Да и она ли? Сколько людей знали Спиридонова? Десятки, сотни… Мало ли среди них подручных!»

Миронов притворил дверь и стал прохаживаться по комнатам. Скоро вернулись сотрудники. Вид у них был растерянный.

— Исчез он, товарищ майор.

— Кто это был: мужчина или женщина?

— Вроде бы мужчина. Женщина так быстро не удерет.

— Да кто угодно мог быть. Мы по лестнице, а он уже по двору, мы по двору, а он уже по улице. А улицы-то тут — лабиринт, — мрачно дополнил второй сотрудник.

— Ладно, — сказал Миронов, — садитесь тут и уж смотрите в оба.

«А ведь он… или она — это пока неизвестно — недаром сюда приходили, — размышлял Миронов. — Разгадка по крайней мере одного секрета Спиридонова где-то тут рядом». Он снова обошел все стеллажи, поочередно нажимая на полки. Он знал, что иногда тайники вделываются в такие вот книжные галереи. Но сколько ни нажимал, никаких тайных ящичков не обнаруживалось. Тогда он попросил сотрудников помочь ему, снял в гостиной весь верхний ряд полок и начал простукивать стены. Звук был однообразный. А когда стали снимать средний ряд, оказалось, что в одном месте полки расходятся, образуя словно дверцы в стене. Майор постучал. Звук выдавал другой материал, не дерево. Он обвел взглядом ровную поверхность стены. Ничего, кроме небольшого гвоздя с плоской сплющенной шляпкой. На этот гвоздь что-то вешали, подумал Миронов и дернул его. Гвоздь не поддался. Он взял его за шляпку и повернул. Гвоздь повернулся. Он повернул еще раз, и медленно открылась небольшая дверца, вмурованная в стену. Сейф.

Внутри было почти пусто. Миронов просунул руку и, коснувшись стенки сейфа, выгреб несколько тонких пачек банкнотов, чешские кроны, польские злотые. Под рукой что-то прошуршало. Он попросил фонарь и осветил внутренность сейфа. Она была выложена глянцевитыми листами. Он извлек их. Это были фотографии мадам Ковач.

«Так, — подумал он, — на сегодня достаточно».

Утром стали приходить вести. На вокзале человека, похожего на Спиридонова, не обнаружили. По сообщению проводников, на поезда, проходившие ночью, человек, похожий на Спиридонова, не садился.

ОБХСС сообщило, что накладные без наименования товаров им уже попадались при раскрытии одного крайне запутанного дела. Похоже, что в городе действует подпольный синдикат по распространению товаров. И не контрабандных, а отечественных.

Миронов обсудил с Яковенко имеющиеся новости.

— Надо снова допрашивать Ковачей, — посоветовал Яковенко. — Теперь ясно, что они были связаны со Спиридоновым гораздо ближе, чем пытались доказать. Кроме того, этот ночной визит…

— Я тоже считаю, что пришла пора поговорить с ними более серьезно. Для этого у нас есть кое-какие доказательства. Да и других путей к отысканию Спиридонова, кроме как через Ковачей, пока нет.

Первой была вызвана мадам Ковач.

На этот раз она была встревожена, хотя и пыталась это скрыть.

— Гражданка Ковач, — сказал Миронов, — для того, чтобы нам перейти к делу, я должен попытаться выяснить следующее: в каких отношениях вы были со Спиридоновым.

— Но я уже говорила вашему сотруднику… В дружеских.

— И только?

Миронов вынул из сейфа фотографии и положил их лицевой стороной на стол.

— У нас есть доказательства несколько иных отношений…

Ковач смотрела на фотографии, лежащие вверх оборотной стороной.

Миронов спрятал фотографии в сейф. Нет, он не станет их применять.

— Что там было? — спросила мадам Ковач.

— Вы знаете, что там было, — сказал он, — но об этом не будем. У меня вот какой вопрос к вам. Откуда у Спиридонова были деньги?

— Но я не знаю! — закричала она. — Я не могу знать! У него всегда были деньги… Муж имел с ним какие-то дела. Я этим не интересовалась. Он мне… — она помедлила, — он очень мне нравился. Потому что… Он жил безрассудно. Он такой смелый…

— Кто еще был дружен со Спиридоновым?

— Я не знаю. Больше всего он дружил с мужем.

— Что их связывало?

— Я не знаю. Они симпатизировали друг другу.

— И только?

— Но… может быть, у них были совместные дела. Они часто уезжали куда-то.

— Вы не знаете куда?

— Нет. Я никогда не вмешиваюсь в дела мужчин.

Миронов посмотрел на нее. Она уже успокоилась и отвечала не задумываясь.

— Юлика Лайощевна, где вы были вчера приблизительно от пятнадцати минут двенадцатого до половины двенадцатого?

Вот теперь она была испугана. Веки ее часто вздрагивали.

— Я… была дома.

— А ваш муж?

— Он… Тоже был дома.

— Ладно, — сказал Миронов, — пока можете быть свободны.

После ее ухода он попросил пригласить Ковача.

Через несколько минут Ковач, беспокойно переводя взгляд с одного предмета на другой, сидел за столом напротив майора.

— Гражданин Ковач, скажите, в каких отношениях находились ваша жена и Спиридонов?

Ковач вздрогнул.

— Не понимаю вас.

— У нас есть некоторые доказательства, что отношения между вашим приятелем и вашей женой были более чем дружественные.

— Вы не смеете! — крикнул Ковач.

— Я не сообщал бы вам этого, если бы не считал, что Спиридонов обманывал и вас, и вашу жену, и вообще всех своих друзей. Он не тот человек, за которого выдавал себя все это время.

Ковач, белый от волнения, смотрел на Миронова.

— Гражданин Ковач, — помолчав, сказал Миронов, — я обращаюсь к вам как к разумному человеку. У вас есть еще возможность облегчить свою участь, если вы сообщите сейчас все о вашей совместной деятельности со Спиридоновым.

— Но какая деятельность? — спросил Ковач, а потом тихо добавил: — Кто вам сообщил о моей жене и Спиридонове?

Миронов взглянул на сейф, где лежали фотографии. На минуту мелькнуло искушение показать их. Но этика взбунтовалась: нет, он так не поступит.

— Ковач, я имею доказательства. Но вам будет больно узнать их.

Ковач приложил ладонь к глазам и несколько минут сидел молча. Потом начал говорить.

— Это она, — сказал он хрипло, — все это она, Юлика! Если бы не она, я никогда не связался бы с этим мерзавцем… Он-то этого очень хотел. Он знал, что я воевал против вас в сорок третьем году и сдался в сорок четвертом. Он думал, что я до сих пор антисоветчик… Но если бы не она… Я, конечно, знал, что он ей нравится, он всем нравился, этот авантюрист! Нашим дамам только покажи такого лихача… Он мне несколько раз намекал, что мы можем делать разные гешефты… Я не шел на это. Наконец она уговорила меня пригласить его к нам в дом. Скоро он стал другом семьи. Я не был слеп. Чувствовал, что между ними что-то есть, но мне казалось, что в отношении меня он должен быть порядочным человеком. И потом, я боялся… Я очень любил Юлику, и мне казалось, что откажи я в чем-нибудь Спиридонову, она уйдет с ним… И вот я влез в этот грязный омут. Он заставил меня заняться выработкой дефицитных сверхплановых чулок…

— Поподробнее, — попросил Миронов.

— В некоторых цехах были работницы, которые работали на меня сверх плана. Их продукция не входила в норму. За это я должен был им платить по десять копеек с пары. Иногда они вырабатывали тысячи пар чулок. По накладным я передавал их Спиридонову, а он сбывал налево. В нашем городе или за его пределами. У него было много возможностей.

— Зачем надо было оформлять продукцию документами?

— Потому что были люди непосвященные: грузчики, продавцы и так далее. Поэтому наши чулки завозили, грузили и оформляли официально, но в план магазина, как и в план нашего комбината, они не входили.

— Подпольный синдикат. Понятно. Скажите, а откуда у Спиридонова валюта?

— Он имел операции с некоторыми людьми, которые ездили в отпуск к родственникам в Чехословакию, Венгрию или Польшу. Кроме того, он связывался с людьми, которые уезжали в туристические путешествия в западные страны. Всех этих дел я не знаю. Он никого в них не посвящал.

— Кто еще был связан со Спиридоновым?

— Я этого не знаю. У меня на комбинате было несколько человек, я могу назвать их имена. Его дел я не знаю.

— Где вы были ночью после ресторана?

— Я ездил в Мукачево.

— Зачем?

— Спиридонов в ресторане сказал мне, что ему надо на несколько дней уехать. И заставил меня отвезти его автомобиль в Мукачево. Я спрашивал зачем, но он ничего мне не объяснил.

— Вы ездили один?

— Да…

— Это все, что можете сообщить?

— Скажите, меня посадят?

— Это решит суд.

Ковач, сгорбленный, постаревший, направился к двери. Но остановился.

— Да зачем я скрываю! Этот человек обманывал меня… вовлек в авантюру, а я его щажу… Гражданин следователь, я довез его до Берегова. Из дома он захватил лишь саквояж и переоделся в куртку. В Берегове высадил его на окраине, а сам по приказу поехал в Мукачево.

— Спасибо, Ковач, можете идти.

Позвонил Яковенко.

— Из ГАИ сообщают: синий «москвич» с местным номером 12—97 видели ночью в Берегове.

— Отлично, что еще видели?

— За рулем сидел один человек.

— Из города на Мукачево надо обязательно проезжать через Берегово?

— Нет. Надо свернуть с пути.

— Следует начать поиски Спиридонова в Берегове.

— Попробуем.

После обеда Миронов подошел к окну своего номера. Гостиница была расположена на площади, и отсюда далеко были видны крыши домов, купола костелов и за рекой высокие контуры новых зданий. Площадь называлась Театральной. Через нее от узкого мостика, соединявшего старый и новый город, непрерывным потоком текли люди. С утра до вечера здесь толкалась молодежь, сидели за узкими прилавками крестьяне, прогуливались офицеры.

Город нравился Миронову, но в последнее время он был так занят, так загружен делами и в особенности предположениями и догадками, что ему не удалось как следует присмотреться к городской жизни. Он подумал было о том, чтобы сходить в театр, но потом пришел к выводу, что не имеет на это права. Сейчас все должно быть подчинено поискам Спиридонова. А поиски были нелегкие. Они велись в необычном месте — четыре границы лежали в непосредственной близости друг от друга. Правда, пограничники заверили, что с товарищами из социалистических стран имеется прямой контакт. Но граница всегда опасна.

Спиридонов мог уйти и во внутренние области нашей страны. Обнаружить это тоже было не просто. Майор Яковенко уже предупредил управление городов, где когда-то проживал Спиридонов. Однако за годы, проведенные в Закарпатье, Спиридонов завязал знакомства с сотнями людей. Поэтому взять на учет всех его знакомых было чрезвычайно трудно.

Позвонил телефон.

— Андрей Иванович, — сказал Яковенко, — есть сообщение из Берегова.

— Слушаю, Прокопий Семенович.

— Утром на автостанции милиционер видел человека, по приметам похожего на Спиридонова. Задержать его не успел, тот быстро исчез. По тому, как он разговаривал с шоферами, милиционер пришел к выводу, что он собирается в город.

— Что-то не похоже на Спиридонова. Знает, что его здесь ищут, и едет в самое пекло.

— Это в его духе, — сказал Яковенко, — по характеру он авантюрист, острые ощущения ему по нраву.

— Но не в такой же момент…

— Но ведь он и не знает о том, какой момент.

— В городе все в готовности?

— Да, тут у нас все в порядке. Но вполне возможно, что слух ложный.

— Согласен. Однако осторожность не мешает.

— У меня к вам еще одно дело, Андрей Иванович. Вы отдохнуть успели?

— О чем вы, Прокопий Семенович? Какой сейчас может быть отдых?

— У нас товарищи из ОБХСС, они очень рекомендуют заняться выяснением отношений Спиридонова с одной девушкой.

— Я сейчас буду, Прокопий Семенович.

— Ждем.

Капитан из ОБХСС говорил дельные и интересные вещи.

— Я, товарищи, еще и раньше интересовался Спиридоновым. Действовал он хитро, но концы в воду не всегда спрячешь. До нас кое-что доходило. А теперь, когда вы передали нам дело Ковача, вскрывается невероятное — целый подпольный синдикат.

— Вы Ковача взяли?

— Нет, допросили и отпустили. Пока идет следствие. За это вам спасибо, но и мы вам кое-что припасли. Насколько я понимаю, вы сейчас выясняете круг знакомств Спиридонова?

— Да, — подтвердил Миронов.

— Я бы советовал вам заняться Иреной Биллинг.

— А в чем там дело?

— Ирена Биллинг из буржуазной семьи. С установлением нашей власти родители ее лишились капитала. Понятия в семье сразу не могли измениться. Так что можно представить ее мировоззрение. После смерти родителей она пошла работать. Директором магазина, в котором она работала, был Спиридонов. Если вы заметили, женщины на Спиридонова имели большое влияние. Короче говоря, уже несколько месяцев Ирена и Спиридонов близко знакомы. Нам об этом рассказали люди из магазина. Я думаю, вам нужно с ней поговорить. Она лучше других может рассказать, куда скрылся Спиридонов. По-моему, она в курсе всех его дел.

— А мадам Ковач? — спросил Яковенко.

— Всех хитросплетений я не знаю, — ответил капитан, — но Спиридонов к девушке относился с таким интересом, как ни к одной своей знакомой.

— Спасибо, капитан, — поблагодарил Миронов, — очень вовремя помогли нам.

— Одно дело делаем, — ответил капитан и вышел.

Миронов посмотрел на Яковенко:

— Надо бы проверить, насколько милиционер из Берегова запомнил Спиридонова.

— Я звонил туда, просил товарищей показать ему несколько фотографий и среди них Спиридонова в спортивном костюме. Из тех фотографий, что нашли у него дома. Так что скоро выясним.

— Вы, Прокопий Семенович, на расстоянии мысли читаете?

— Просто по одному методу нас с вами готовили, — улыбнулся Яковенко.

— Забыл я у капитана из ОБХСС спросить: не они ли спугнули Спиридонова?

— Я спрашивал, — Яковенко подвинул какую-то бумагу, — вот здесь зафиксировано. Днем к Спиридонову приходил сотрудник ОБХСС по делу о продаже контрабандных товаров. Они взяли несколько человек, которые привезли из-за границы от родственников разные товары. Здесь они начали их сбывать. Оказалось, что у них был заказчик. Подозрение пало на Спиридонова.

— Ясно. Они и спугнули.

— Скорее всего. Как агент, Спиридонов не слишком хороший выбор резидента.

— Да. Заниматься уголовными делами… Но мы еще не знаем, агент ли он. Знаем только, что предатель. Хотя, конечно, Оборотень не выпустил бы его из-под своего наблюдения, раз когда-то завербовал его. Кстати, меня уже не удивляет, что Оборотень имеет дело с подозрительными личностями. При нем был телохранитель, Ярцев, тоже из уголовников…

— Видно, других-то нет.

Позвонил телефон.

Яковенко выслушал сообщение, поблагодарил и повесил трубку.

— Проверили донесение милиционера. Среди фотографий, которые ему показали, Спиридонова не нашел. Придется его донесение не принимать во внимание.

— Придется, хотя и жаль, — сказал Миронов.

Он задумчиво перелистывал журнал, лежащий на столе.

— Меня вот что интересует: какие мотивы были у Спиридонова заниматься всеми этими делами?

— И уголовными?

— Да. Об остальных мы пока судить не можем.

— Авантюрист, хотел жить широко, с размахом.

— Возможно. Что-то в нем есть от игрока.

— Да, я тоже подумал, когда читал сообщение о его последнем посещении ресторана. Любил он славу, шум, блеск. Хотел быть в центре внимания…

— Должно быть, слабая душонка. Соколову сразу продался в спецлагере.

— Тут возможна и идеологическая подкладка. Был скрытым врагом.

— Не исключено и это.

В разговорах незаметно бежало время.

Опять зазвонил телефон. Миронов снял трубку. Из Берегова сообщали:

— Нашли человека, у которого по приезде ночью был Спиридонов. Это продавец из универмага. Он утверждает, что ничего не знает о Спиридонове плохого. Познакомились они год назад, когда тот приезжал в командировку в город. Спиридонов ушел от него утром. Куда, не сообщил. Сказал только, что по делам. Одет в спортивный костюм серо-зеленого цвета. На голове кепи. Проверяем дороги.

— Попросите работников ГАИ особое внимание обратить на дорогу, ведущую к границе.

К утру свежих сведений не прибавилось, хотя работа велась напряженная. Яковенко выяснял круг знакомств Спиридонова. В Берегово уехала оперативная группа.

В середине дня Миронову позвонил Яковенко:

— Андрей Иванович, я тут кое-что интересное обнаружил. Вы не зайдете ко мне?

Миронов попросил дежурного переключать звонки на кабинет Яковенко и пошел к нему.

Перед Яковенко сидела Ирена Биллинг — хрупкая светловолосая девушка. Ее испуганные глаза непонимающе глядели на майора. Миронов сел сбоку.

— Итак, вы познакомились с ним год назад? — спрашивал Яковенко.

— Да, после смерти мамы, — объясняла девушка, — мы с братом остались совсем одни, я только что кончила школу. Хотела идти в университет на дневное отделение. Но пришлось устроиться на работу.

— Каким образом вы познакомились со Спиридоновым?

— Однажды после работы я сидела за прилавком и думала, что мне делать: у мамы оказались большие долги. Кроме того, тетя Сусанна претендовала на часть нашего дома. Я в этих делах ничего не понимала, а брат был маленьким. Подошел директор. Он всегда был вежливый, и в магазине к нему хорошо относились. Он спросил, почему я задумалась. Я сначала не хотела говорить, а потом все рассказала. Он сразу предложил помочь. Дал денег. Я отказывалась. Но он сказал, что для него это пустяк. Я взяла. Мы рассчитались с долгами.

Девушка покраснела и замолчала.

— Продолжайте, — попросил Яковенко.

— Директор обращался ко мне только по работе. В конце концов я не выдержала и спросила его: когда он хочет получить долг. Он засмеялся и сказал, что даже не помнит, о чем я говорю. Он пришел к нам домой, шутил, смеялся, подружился с моим братом. Брат теперь уже в восьмом классе. Он его очень любит.

— С тех пор он часто приходил к вам?

— Да, — подтвердила она, — часто.

— Скажите, он дарил вам что-нибудь?

Девушка снова покраснела.

— Дарил, — сказала она.

— Часто?

— Раза два в неделю.

— Что именно?

— Духи, чулки… Костюм… И брату тоже…

— Скажите, откуда он брал деньги на подарки?

— Он был состоятельный человек.

— Однако не из зарплаты же завмага? Не хватило бы и трех таких зарплат, чтобы так часто приносить подарки. Какие духи он вам дарил?

— Разные… «Вильсмага» и другие…

— Эти духи продаются в наших магазинах?

— Нет. Это заграничные духи.

— Вы не спрашивали, откуда он берет заграничные товары.

— Нет.

— А сами вы думали об этом?

— Но в городе всегда можно достать заграничные вещи.

— У кого же?

— Многие имеют родственников за рубежом. Они высылают.

— Что вы думали об источнике доходов Спиридонова?

— Я не знаю.

— Но вы не могли же просто так брать подарки! А вдруг они разоряют человека…

— О нет!

— Значит, вы знали, что Спиридонов имеет деньги? Откуда?

— Я только догадывалась… Мне казалось, что он связан с людьми, которые торгуют такими товарами…

— Скажите, а не приводил ли он к вам друзей?

— Нет. Его друзья обо мне даже не знали. Он иногда ездил в своей машине с этими Ковачами… Я знаю мадам Ковач. У нее было много знакомых мужчин, но между Спиридоновым и ею ничего не было. Он не такой.

Яковенко и Миронов переглянулись. Девушка заметила это.

— Он мне сам говорил, — сказала она, повышая голос.

— Что вы знаете о будущих планах Спиридонова?

— Не знаю. В среду он сам скажет.

— Вы его видели на этой неделе?

— Нет. В магазине сказали, что он в командировке…

— Значит, он будет у вас в среду?

— Он так сказал…

— Не могли бы вы вспомнить, Ирена, какие разговоры вел с вами Спиридонов?

— Мы не говорили о политике.

— А о чем вы говорили?

Девушка покраснела.

— Он обещал на мне жениться, если все пойдет как надо.

— А как именно?

— В следующем году мы должны были поехать в Польшу. У меня там родственники. Я могла бы остаться там, и тогда он женился бы на мне.

— И жили бы в Польше?

— Да.

— А брат?

— Мы бы взяли его.

— Так вот, Ирена, чтобы ваше будущее и будущее вашего брата было в безопасности, мы просим вас: сообщите нам немедленно, если увидите Спиридонова. Вы слышите, Ирена?

— Слышу, — почти прошептала она.

— Можно надеяться, что вы поможете нам?

— Если я увижу, скажу, — пробормотала девушка.

— Ваше мнение? — спросил после ее ухода Яковенко.

— Открываем все новых его знакомых, — ответил Миронов. — Будь мы журналистами, уже нарисовали бы его облик. А нам нужно задержать его самого. В этом мы пока не очень-то продвинулись.

— Не торопитесь, Андрей Иванович, придет пора — возьмем.

Миронов улыбнулся. Он сам знал за собой эту черту: нетерпение. Но новые знакомые обычно не сразу обнаруживали ее. Сказывалась долголетняя тренировка, умение сдерживать себя. Многие даже считали его спокойным и медлительным. Но Яковенко был, видимо, наблюдательнее других.

Утром следующего дня поступило сообщение: Ирена Биллинг не пошла на работу, а отправилась на автовокзал. Яковенко позвонил в магазин, где работала Ирена. К телефону подошла женщина, замещавшая Спиридонова.

— Скажите, — представившись, спросил Яковенко, — Биллинг сегодня работает?

— Да, — ответила она, — сейчас я ее позову.

Однако через минуту она сообщила, что Ирены нет она опаздывает.

— Что предлагаете, Андрей Иванович? — спросил Яковенко.

— Считаю, что вслед за Иреной надо отправить оперативную группу. А я попробую проверить через ее брата, что это за прогулки она совершает. Согласны?

— Да, в случае чего, я на телефоне.

Миронов представился директору школы и попросил пригласить в кабинет восьмиклассника Казимира Биллинга. Через несколько минут в кабинет вошел тоненький, высокий темноволосый мальчик.

— Здравствуй, Казимир, — поздоровался Миронов, — давай знакомиться. Я — Андрей Иванович, знакомый твоей сестры. Она мне нужна по очень важному делу. Я звонил в магазин, но ее там не оказалось. Разве она больше не работает?

— Работает, — сказал мальчик, угрюмо поглядывая на Миронова. — А вы кто? Я вас не знаю.

— А ты разве знаешь всех знакомых сестры?

— Знаю. Если даже я не видел их, она мне о них рассказывает.

— Я по очень важному делу. И познакомился с ней только вчера.

— А-а, вы из КГБ! — понял мальчик.

— Да. Так где Ирена?

Мальчик помедлил с ответом.

— Она мне не велела рассказывать. Но я скажу. Я ненавижу этого человека. Мне наплевать на его подарки! Он плохой человек. Обманщик. Вчера вы вызывали Ирену. А через два часа кто-то позвонил в дверь. Она открыла и долго шепталась. Мне она ничего не сказала, но я знаю, что это он приходил. Сегодня утром она напекла мне пирогов, оставила денег и уехала. Сказала, на два дня. А куда, не сказала. Это все его дела.

— Спасибо, Казик, — поблагодарил Миронов.

Попрощавшись, он поехал в управление.

— Как дела с Иреной? — спросил он, появляясь у Яковенко.

— Оперативная группа ведет ее. Она едет в автобусе на Рахов.

— Билет туда взяла?

— Да.

Миронов наморщил лоб. Такая прямолинейная тактика не вязалась со Спиридоновым.

— По-моему, все должно случиться в Рахове, — сказал Яковенко. — Может быть, махнем туда?

— Спиридонов вчера был в городе!

— Что? — изумился Яковенко.

— Вчера он сам или кто-то от него говорил с Иреной.

— Так, может быть, не он?

— Может быть. Но мне кажется, он будет здесь.

— Почему?

— Выгоднее всего ему бежать из города. Он может выйти к крайним домам, дождаться ночи, и через километр уже Словакия.

— Таких точек у нас сколько угодно. А Чоп? Там тоже граница рядом.

— Там больше охраны. Там грузооборот между странами, таможня, пограничники. Думаю, даже для непосвященных переход здесь покажется более легким.

— Не знаю, — сказал Яковенко. — Я бы выехал в Рахов. Там тоже легко по горам перейти границу.

Миронов заколебался. От Рахова Румыния и Венгрия совсем близко.

— Давайте так решим, Прокопий Семенович. Вы немедленно вылетаете в Рахов. И держите со мной связь. Мне кажется, тут что-то не так. Зачем она поехала в этот Рахов?

Миронов был в кабинете, когда пришло первое сообщение. Яковенко радировал, что он в Рахове и поджидает оперативную труппу. А через час рация включилась опять.

— «Дуб», «Дуб», я — «сто третий», — послышался голос, — мы в Рахове, ведем наблюдение. Номер «шестнадцатый» уходит к окраине. Как слышите? Прием.

— Я — «Дуб», я — «Дуб», — ответил Миронов, — вас понял. Продолжайте наблюдение. Сообщайте о подробностях.

Позвонил начальник.

— Товарищ Миронов, как дела?

— Ведут, товарищ полковник.

— Хорошо. Оповещайте. Если будет нужна помощь, немедленно обращайтесь.

Из Рахова сообщили, что Ирена Биллинг зашла в кафе на окраине города.

Прошло полчаса. Миронов снова вызвал Рахов.

Оттуда ему сообщили, что девушка нервничает. Она заказала вторую чашку кофе, глядит на каждого входящего.

«Что это за шутки отмачивает Спиридонов?» — думал Миронов, постукивая пальцем по столу.

Время шло. Было около четырех. Ирена Биллинг по-прежнему сидела в кафе.

Миронов чувствовал, что устает от напряжения. Неожиданно позвонил городской телефон.

Сначала слышно было только дыхание человека, потом послышался взволнованный голос:

— Это гражданин майор?

— Да. А кто это?

— Это Ковач. Гражданин майор, скажите, если я помогу вам, суд это учтет?

— Безусловно, товарищ Ковач. Что случилось?

— Так я опять «товарищ»?

— Собственно, не знаю, — с досадой сказал Миронов. — Когда слушание вашего дела?

— Через три дня.

— Вот тогда и разберемся, гражданин вы или товарищ.

— Но… Вы поможете мне, если я вам помогу?

— Не торгуйтесь, говорите, в чем дело. Суд учтет ваше желание помочь нам.

— Я видел Спиридонова.

У Миронова запершило в горле.

— Где? Когда?

— Сегодня. Полчаса назад. Он шел по Комсомольской в гору. К окраине города.

— Полчаса назад?

— Да. Прошел турбазу и шел выше. Вы же знаете, что там…

— Спасибо.

Миронов повесил трубку, быстро набрал номер полковника и попросил, чтобы к окраине города, выходящей к чехословацкой границе, направили сотрудников, потом связался с пограничниками. И только после этого торопливо сбежал по ступеням лестницы.

С сотрудниками Миронов должен был встретиться у турбазы. Пройдя через центр, он стал подниматься по идущим в гору улицам. Они были застроены двух- и одноэтажными каменными домами, кое-где замощены плитой, кое-где асфальтом. Навстречу попадались туристы — молодые парни и девушки. А вот и трехэтажное здание турбазы. Рядом с ней автобус, и худенькая девушка громко объявляла что-то вновь прибывшим туристам.

Миронов подошел к турбазе и замедлил шаги; его догнал невысокий парень в тенниске:

— Ждем указаний, товарищ майор.

— Надо внимательно и осторожно, чтоб не спугнуть его, осмотреть все, где он может притаиться.

— Думаете, будет переходить границу?

— Обязательно.

— Мы свяжемся с капитаном Косач. Он оповещен.

— Хорошо. Где мы с вами встретимся?

— В двадцать один двадцать у крайнего дома в стогу, товарищ майор, — сказал парень в тенниске. — Там много стогов. Но вы будьте около того, что рядом с ясенем. А пока мы тут все осмотрим.

— Договорились, — кивнул Миронов и не спеша направился по дороге в сторону границы.

Дорогу обрамляли кусты. А чуть-чуть в стороне от нее белели среди садов домики. Миронов дошел до конца улицы. За последним домом начинался перевал. Отсюда неплохо были видны дома недалекого селения. Это была уже Словакия. Миронов огляделся. Одинокие деревья стояли далеко друг от друга. На значительном расстоянии расположились стога. Миронов увидел тот стог, о котором говорил сотрудник. Он был дальше других, у ясеня. В тридцати метрах от него находился последний дом. Отметив место, майор повернул обратно. Он старался идти у самых кустов, чтобы не быть замеченным из окон. Навстречу ему не спеша шли двое туристов: мужчины средних лет в пестрых рубашках и джинсах.

— Браток, — остановил Миронова один из них, с рыжей шевелюрой. — Ты не слыхал, где здесь тетушка Моника живет?

— Не слыхал, а что? — ответил Миронов.

— Она, говорят, вино продает, — пояснил турист.

Миронов секунду подумал и сказал:

— Я с вами!

— Ну, айда! — пригласил рыжий и энергично тряхнул шевелюрой. — Вроде на этой улице. В последней хате. Где тут последняя?

— Это я знаю, — сказал Миронов и повел их к домику у ясеня.

На их стук вышла пожилая женщина. Она проговорила что-то по-мадьярски и оглядела гостей.

— Выпить нам! — пояснил турист и показал, как они это будут делать.

Женщина заулыбалась.

— Рубель литр, — с трудом проговорила она.

— Порядок, — согласился гость. — И поесть. — В качестве пояснения он с ожесточением заклацал зубами.

Хозяйка засмеялась и повела их в сад. Там, в окружении абрикосовых деревьев, стоял дощатый стол и лавочки с крутыми спинками, которые обычно стоят в скверах и парках.

Через несколько минут хозяйка поставила перед ними три высоких литровых бутылки, видимо, старинных, четырехугольных, с узкими длинными горлышками, и три стакана. Затем принесла вишни, редиску и что-то еще.

Оба спутника Миронова немедленно приступили к делу. Бутылки были раскрыты, вино разлили по стаканам.

— Со знакомством.

Миронов подчинился. Выпили. Вино было терпкое, кислое и хорошо утоляло жажду. Рыжеволосый завязал разговор:

— Откуда, братец?

— Из Киева, — ответил Миронов…

— А мы из Курска. Слыхал?

— Слыхал.

— Город знаешь какой, — ораторствовал собеседник, — еще в летописи поминался!

Миронов размышлял о том, что так даже лучше, что он здесь с компанией. Туристы не могли вызвать никаких подозрений, да и расположение дома ему нравилось. Отсюда было удобно наблюдать за окрестностями. И он старался принимать участие в беседе. Приходили новые посетители. Несколько парней присоединились и к ним. Они оказались тоже туристами. Немедленно стали выяснять, кто из какого города.

Многие из посетителей быстро уходили, унося бутылки с собой.

«Да это частный кабачок, — думал майор. — Интересно, знают ли местные товарищи о нем».

За их столом заменили пустые бутылки. Разговор стал оживленным, кто-то запел: «Забота у нас простая, забота наша такая…» Все подхватили.

Наконец начало смеркаться. Миронов посмотрел на часы: было без пятнадцати девять. Из дома вышел мужчина и направился к калитке. Миронов насторожился. В его профиле было что-то знакомое: чуть выдавшаяся челюсть, прямой нос, белокурая прядь. Он?…

Хозяйка, угодливо забегая сбоку и отгоняя лаявшего пса, провожала гостя. У калитки человек остановился, что-то сказал женщине и оглянулся на сидящих в саду. Миронов отвел глаза. Он узнал Спиридонова. Через секунду у калитки уже никого не было, а хозяйка возвращалась к дому.

Миронов положил на стол два рубля и, не слушая уговоров курян, направился к калитке. За калиткой никого не было. Безлюдной была и дорога к перевалу. Да и не пойдет туда Спиридонов, пока еще светло. Миронов посмотрел в сторону стога, где он должен был встретиться с местными сотрудниками. У стога сидели трое и, как видно, выпивали. Рядом с ними возвышалась бутылка.

— Дьявол! — проворчал Миронов. — Сотрудникам придется разгонять пьяных. А они, конечно, заартачатся. — Он еще раз взглянул в сторону компании и различил среди них того парня, что подходил к нему около турбазы. У него сразу отлегло от сердца. «Молодцы ребята! Хорошо придумали. Но где все-таки Спиридонов?»

Миронов обошел сад тетушки Моники. Из сада неслись крики, песни. И вдруг из кустов вышел человек, прошел мимо него и повернул за угол ограды. Только тогда Миронов понял, что это Спиридонов. Он повернулся, но человек уже скрылся за поворотом. Миронов кинулся следом. Спиридонов стучал в калитку тетушки Моники. Но, увидев Миронова, повернулся к нему спиной и быстро зашагал вниз к городу. Миронов взглянул на сотрудников, но те, сблизив головы, о чем-то разговаривали. Тогда он поспешил за Спиридоновым, но тот уже скрылся за кустами. Миронов знал, что он где-то здесь, на небольшом пространстве между садом тетушки Моники и другими домами, в редком кустарнике среди тополей. Миронов вынул пистолет. Он шел осторожно в сгущающихся сумерках. Невдалеке показалась компания туристов. А из-за дерева навстречу ему вышел Спиридонов. Миронов поднял пистолет. Спиридонов остановился, вскинул руки:

— Сдаюсь, гражданин чекист.

Миронов опустил пистолет.

— Выверните карманы.

Спиридонов полез в карманы. Вывернул сначала один, потом второй. И вдруг… сильный удар. Миронов упал. Но тут же вскочил. Его пистолет был вышиблен новым ударом, и они, сцепившись, покатились по траве.

Кто-то закричал, и скоро их оторвали друг от друга. Вокруг толпились посетители тетушки Моники.

— Ты как смел? — кричал новый знакомый Миронова, напирая на Спиридонова. — Это кореш мой! Понял? Нет?

— Гляди — пушка! — крикнул кто-то.

Миронов рванулся было к Спиридонову, но в него уже вцепились:

— Стой! Ты кто такой будешь?

Стараясь освободиться, Миронов вытащил из кармана брюк удостоверение. Двое немедленно склонились над ним, читая. Миронов отстранил их и увидел, что Спиридонов исчез.

— Где он?! — крикнул Миронов, чувствуя страшную ярость. Что они наделали, эти гуляки!

— Да он туда вроде побежал, — растерянно сказал один.

Миронов бросился к полю. Было темно. Сзади бежала вся компания. Миронов повернул к стогу. Сотрудники были там. Еще издали Миронов крикнул:

— Он здесь! — Отдышавшись, сказал спокойнее: — Я только что имел с ним дело, вот эти помешали, — кивнул он на подбежавших туристов. — Вы, — обратился он к парню в тенниске, — немедленно пойдите к тетушке Монике. Вам, — он обернулся ко второму, — взять этих людей и обыскать все вокруг.

Два часа оперативная группа вместе с подоспевшими пограничниками обыскивала местность, обходили каждое дерево и каждый куст.

Подошел чехословацкий офицер, представился Миронову, сказал, что на их стороне приняты меры к задержанию перебежчика.

«Куда он мог пойти?» — терялся в догадках Миронов. И вдруг вспомнил.

— Вызови управление, — приказал он сотруднику с рацией. Через секунду управление откликнулось.

— Что с Раховом? — спросил он. — Вернулась оперативная группа?

— Вернулась, товарищ майор. Сейчас с вами поговорит «сто восьмой».

Послышалась напевная речь Яковенко.

— Я — «сто восьмой», я — «сто восьмой». Рапортую. Девушка безрезультатно просидела в кафе три часа, потом встала и пошла к автобусу. Мы провожали ее до города. Сейчас она доставлена к нам. Заявляет, что разговора, о котором сообщил вам мальчик, не было. К ней звонил один знакомый и сказал, что их общий друг просит предупредить, что завтра с утра до пяти дня будет ждать ее в кафе в Рахове. Она и поехала.

— Ясно, — сказал Миронов. — «Сто восьмой», слушайте внимательно. Необходимо проверить наблюдение за квартирой Биллинг и квартирой друга Спиридонова, который ей с утра звонил.

— «Сто третий», «сто третий», вас понял.

Поиски продолжались. Все население окрестных домов было взбудоражено. Приходили какие-то люди. Пограничники их опрашивали. Оказалось, что не менее десяти человек только что видели подозрительную личность.

По сумеречному полю ходили пограничники и добровольные помощники. Осматривали кусты, трещали хворостом…

Миронов ждал.

Наконец радист тронул его за плечо. Вызывало управление.

— «Сто третий», «сто третий», кончайте операцию. Задача выполнена.

В управление Миронова уже ждал Яковенко. В ответ на вопрошающий взгляд майора он улыбнулся:

— Взяли, Андрей Иванович.

— Где? У Биллингов? — спросил Миронов. — Или у их друга?

Яковенко засмеялся:

— Ни там, ни там. Сейчас расскажу.

Они прошли в его кабинет и сели.

— Детектив по всем правилам, Андрей Иванович, — начал Яковенко, — с неожиданностями. Ход вашей мысли был логичен. Конечно, после того как его спугнули у границы, он должен был броситься к кому-то и переждать. Но к кому? После вашей команды мы уже собрались к Биллингам и зубному врачу — этот человек, по словам Ирены, звонил к ней, — как вдруг звонок. Я беру трубку и слышу захлебывающийся голос: «Он идет меня убивать!» Это наш знакомец Ковач. Я говорю: «С чего вы взяли?» А Ковач кричит: «Он идет по нашей улице, я вижу его из окна!» Посылаю туда ребят, а сам прошу, чтобы Ковач продолжал репортаж. Тот полумертвым от страха голосом сообщает, что звонят к нему в дверь. И на этом разговор кончается. Через минуту наши ребята сообщили, что Спиридонова взяли. Действительно, Спиридонов явился к Ковачу. Видно, в панике ему изменили умственные способности.

— Как он выглядел?

— Возбужден, но внешне спокоен.

— Хорошо. Ведите его сюда.

Яковенко позвонил. Через несколько минут раздались шаги, и в комнату вошел Спиридонов. Одежда его была в беспорядке, видно, от схватки с Мироновым. Часть воротника он потерял.

— Садитесь, — сказал Яковенко. — Начнем, Андрей Иванович?

Миронов кивнул.

— Давайте с самого начала, — он обратился к Спиридонову. — Рассказывайте как на духу.

Спиридонов глянул на Миронова:

— С чего начинать?

— У вас в армейских анкетах написано, что происхождения вы пролетарского, отец хлебопек. А на самом деле?

— И на самом деле почти так, — сказал Спиридонов. — Отец мой был священник, но когда в селе закрыли церковь, мы переселились в город. Я поступил учиться. А отец в ту пору уже выпекал хлеб, я и стал писать в анкетах, что являюсь сыном хлебопека. Ни отец, ни я не были антисоветчиками. Отец по натуре был русским националистом. Он не выносил представителей других народов, так как считал, что в тяжкий момент они предадут Россию, и потому он приветствовал любую сильную власть. Я все это усвоил. Я вступил в пионеры. Вступил искренне. Отец считал, что я всегда должен быть на службе России. Я так и делал. К началу войны — я уже второй год был в армии — окончил школу младших командиров, получал награды по службе. Собирался поступать в офицерское училище. И тут война. Мы дрались в Молдавии, и дрались хорошо. Я не был трусом и уже командовал эскадроном. Но немцам удалось отрезать нашу часть. Мой эскадрон оказался в окружении. Пока были патроны, мы дрались, а потом я оказался в плену. Дальше три года страшной жизни, освобождение…

— Минутку. Умалчивать не стоит. Что было в Львовском спецлагере?

Спиридонов съежился:

— Так вот что вас интересует?

— И попрошу подробнее.

Спиридонов закурил.

— В спецлагерь я попал за попытку к бегству, — начал он, — хотя этому вы едва ли поверите. Я не хотел служить немцам рабочей скотиной. Они не кормили нас, а на работы гоняли. Я сбежал, меня поймали, избили и перегнали в Львовский спецлагерь. Для пленных это был ад — мучили, убивали… На третий год моего пребывания в лагере появился один человек. Он вел себя независимо, и поэтому нравился мне. Скоро он это заметил.

— Это был полковник Соколов?

Спиридонов помрачнел.

— Да, — сказал он. — Полковник РОА Соколов. Он вызвал меня на беседу, узнал, что я сын священника, и вскоре завербовал меня. Однако Красная армия была уже на подходе. Готовилась эвакуация. Мне был организован побег. На прощанье Соколов сказал: «На этот раз, может быть, наша карта бита. Но через несколько лет все повторится: и война и все прочее. Мы тогда понадобимся. Ждите и готовьтесь!» Мы расстались. Я совершил побег. Он был, конечно, подстроен. Я укрылся у лесника, но тот хотел меня выдать оуновцам, и пришлось его убить. Наконец пришли наши.

Яковенко и Миронов переглянулись.

— Верьте не верьте, — нахмурился Спиридонов, — я их считал нашими, своими.

— И собирались работать на абвер, против них! — сказал Миронов.

— Я вышел к танкистам. Меня приняли в часть. Потом прошел контрольную проверку. Данных не доверять мне не было. И я оказался рядовым в танковых частях. Войну кончил под Прагой. Кстати, сам принимал участие в ликвидации власовских частей и все ждал: не попадется ли Соколов. Не попался!

— А если бы попался?

— Поучил бы его жить, как он меня учил… В то время казалось, что он был не прав.

— Только в то время?

Спиридонов раздраженно дернул головой и замолчал.

— Продолжайте, — сказал Миронов.

— Я устал, — ответил Спиридонов, — не лучше ли завтра?

— Что ж, так и сделаем. Но последний вопрос: где сейчас Дорохов?

Спиридонов недоумевающе вытаращил глаза.

— Кто?

— Вы не слышали этой фамилии?

— Нет, вы тут что-то путаете.

— Идите, — сказал Миронов.

Спиридонова увели.

— Какое у вас впечатление? — спросил Яковенко.

— Хитер и неглуп. Будет говорить правду, если ему сказать, что нам все известно.

— Андрей Иванович, передохните до утра, — посоветовал Яковенко, вглядываясь в усталое лицо майора. — А завтра приступим со свежими силами.

Миронов не спеша направился к гостинице. Сквозь усталость медленно пробивались мысли. Несмотря на ряд ошибок, операция выполнена. Спиридонов взят. Похоже, Соколов под другой фамилией не известен Спиридонову. Это неважно. Завтра он все скажет. А майор Яковенко хороший парень. Умный, исполнительный, тактичный.

…Утром, едва переступив порог кабинета Яковенко, Миронов сказал:

— Я вот о чем думаю, Прокопий Семенович: зачем меня мальчик обманул?

— Биллинг? — Яковенко задумался. — Кто его знает. Может быть, Спиридонов настроил его против нас, может быть, это семейное… Эти Биллинги могут нас не любить, они же бывшие домовладельцы. Советская власть их многого лишила.

— Но зачем он врал, что Спиридонов приходил и говорил с сестрой?

— Да, похоже, по чьей-то указке. Кто-то через него добивался большей достоверности того, что Спиридонов будет ждать в Рахове.

— Или наоборот. Я остался в городе именно потому, что решил: раз Спиридонов заходил, значит, из города он не уедет. Тут переходить границу легче, чем где-либо.

Через полчаса привели Спиридонова.

— Как вы жили после войны? — спросил его Миронов.

— После войны я объездил чуть не всю страну. Работал в культпросвете, в кинофикации. Потом перешел в торговлю.

— Почему вы так часто меняли места? Была какая-нибудь опасность?

— Какая опасность? Я ничего дурного не делал. Но никак не мог найти своего места в жизни. Не получалось. Кроме того, я обладаю натурой беспокойной и не особенно склонен задумываться об источниках дохода. Поэтому время от времени возникали неприятности финансового характера. Однако к суду ни разу привлечен не был и финансовых недоимок за мной не числится. В конце пятидесятых годов случайно оказался здесь. Мне эти места очень понравились. Понравилась светскость местного общества — такой архаизм, и я решил сюда перебраться. Вот, собственно, и вся моя одиссея.

— Будто бы? — усмехнулся Яковенко.

— А вы о чем? — невинно спросил Спиридонов. — О чулках? Так это все придумал Ковач. Здесь люди очень способны ко всяким комбинациям.

— Ковач утверждает, что принцип чулочного синдиката развили перед ним вы.

— Может быть, и я, — согласился Спиридонов, — нужны были деньги. Здесь, знаете, жизнь настолько интенсивна, что всегда нужны деньги.

— Каким же образом вы их добывали?

— С помощью внеплановых чулок. У меня были комиссионеры — нужно будет, я назову их фамилии, — они распродавали чулки. От тех, кто их продавал, до тех, кто это организовывал, все получали свою долю, свой процент… Это был мой основной источник доходов. Кроме того, был знаком с теми, кто привозил разные товары от родственников из-за границы. Это тоже шло через меня. Зарабатывал комиссионные.

— При обыске у вас обнаружили восемь тысяч долларов, — сказал Яковенко. — Это вы тоже получили в результате таких вот махинаций?

— Конечно, — кивнул Спиридонов.

— Когда вы снова встретились с Соколовым? — спросил Миронов.

Спиридонов резко вскинул голову.

— С кем?

— Говорите правду, — предупредил Миронов.

— Что? Вы считаете меня шпионом? Я никого не видел! Никаких Соколовых!

— Давайте по существу! — приказал Миронов. — Как вы связались с Соколовым?

Спиридонов секунду молчал.

— Я на чужую разведку не работал.

— Скажите, какой был смысл вмешивать в ваши дела Ирену Биллинг? — спросил Яковенко.

— Я позвонил из Берегова знакомому дантисту и попросил, чтобы он, не называя моего имени, предупредил Ирену, что я ее буду до пяти дня ждать в кафе в Рахове. Он передал. И все. Это я сделал нарочно, знал, что вы будете за ней следить…

— Откуда вы знали? С кем поддерживали связь?

— Да ни с кем особенно. Я позвонил дантисту, он сообщил мне, что вызывали на допрос Ковачей и Ирену. Значит, решил я, вы поставлены в известность о моих личных делах. Поэтому я и захотел отвлечь вас. Сам я решил перейти в Словакию в городе — мне казалось, что именно здесь меня не ждут, — добраться до Остравы. Там всегда полно австрийцев, их машины даже не осматривают на контрольно-пропускном пункте, дать кому-нибудь из них пятьсот — тысячу долларов, и я уже на Западе. Они бы провезли меня в багажнике или как-нибудь еще до Вены или Зальцбурга. Вот мой план. Вы его разгадали.

— Почему же вы действовали так неосторожно, — спросил Яковенко, — оказались в городе еще засветло?

— Я по натуре нетерпелив. Опасность понимал, но не выдержал. К тому же не у кого было укрыться надолго. Как только приютивший меня человек в Берегове почувствовал что то неладное, он сразу попросил меня уйти. Я тут прожил пять лет, но друзей, кроме Ирены и ее братишки, не приобрел. На плаху сейчас ради дружбы не ложатся…

— Вы были в Крайске последние годы? — спросил Миронов.

— Нет, — сразу поднял голову Спиридонов, — что мне там делать?

Миронов недаром спросил об этом. Среди книг Спиридонова одна заинтересовала его. Это была «Партизаны Крайщины», изданная Крайским облиздатом два года назад. Она особенно выделялась среди старых фолиантов библиотеки Спиридонова.

— Неправда! Вы были в Крайске два года назад.

Спиридонов молчал. И молчал довольно долго.

— Ну, ладно, — наконец произнес он, — был, и что?

— Виделись с Дороховым?

— Я уже сказал, что не слышал этой фамилии!

— Он сам вас вызвал туда? Или вы встретились с ним случайно?

— С кем?

— С полковником Соколовым.

Спиридонов побледнел и опять долго молчал, потом вздохнул и сказал:

— Хорошо. Соколов нашел меня и вызвал в Крайск действительно два года назад. Вызвал письмом. С его стороны это было самонадеянностью, я мог и не откликнуться; кроме того, мог сменить место жительства, сменить паспорт. Но он, видно, хорошо знал меня. Я приехал. Зачем? Сам не знаю. Но к тому времени бессмысленная жизнь мне надоела…

— И вы решили придать ей смысл, участвуя в шпионаже против своей страны? — спросил Миронов.

Спиридонов нахмурился.

— Ладно. Моя песенка спета. Я вам все скажу. Я даже был рад связаться с Соколовым. Я хотел что-то делать. Делать что-то опасное. Понимаете?

— Где и как вас встретил Соколов?

— Он встретился со мной в парке, у фонтана. Мы говорили с ним полчаса. Он вручил мне десять тысяч долларов и приказал выяснить точные цифры грузооборота на пограничных станциях, узнать размещение крупных заводов, установить связь с военпредами и сказал, куда и каким образом посылать сведения.

— Куда же?

— В Москву, на Главпочтамт, некоему Викентьеву Виктору Владимировичу. Дал шифр.

— Какой?

Спиридонов долго набрасывал на бумаге цифры и буквы.

Миронов взял у него лист, сложил его и опустил в карман.

— Виделись ли вы еще с Соколовым?

— Нет, ни разу. И даже после этого ни разу не писал ему. К тому же и сведения, которые я доставал, были не очень достоверными. Два раза я получал указания, написанные тем же шифром. Из Москвы. В одном рекомендовалось выяснить наличие аэродромов на территории Закарпатья, их технические данные, пропускную способность. Этого я сделать не сумел. Второй запрос касался железных дорог, и опять требовались их пропускные возможности. На этот вопрос я ответил. У меня было много знакомых железнодорожников. Я старался черпать сведения из их разговоров с военпредами. С последними познакомиться не удалось. Я, правда, не терял надежды.

— Сколько времени прошло с момента вашего последнего донесения в Москву?

— Месяцев пять.

— Больше запросов не было?

— Нет.

— И от Соколова вы с тех пор ничего не получали?

— Ничего.

— Знаете ли вы, под какой фамилией скрывался Соколов?

— Понятия не имею. Он не назывался. Передал указания, похвалил за то, что приехал, вручил шифр и деньги — и все.

— Почему вы оказались в квартире Ковачей после встречи с товарищем майором? — кивнув на Миронова, спросил Яковенко.

— У меня не было другого выхода. Я должен был дождаться темноты и после этого сменить маршрут. Не за границу, а на восток. Потому что Закарпатье стало для меня ловушкой. Это я сознавал. Меня ждут теперь именно на границах. Я не успел все обдумать. Инстинктивно я остерегся идти к Биллингам. Там вы должны были меня ждать. К дантисту тоже не мог. Это друг до первой неприятности. Я еще поражаюсь, как он выполнил поручение насчет Рахова. Я думал только об одном: надо найти машину. Поэтому я и кинулся к Ковачам. Ведь даже машину им когда-то достал я. И когда я позвонил им, на лестнице меня взяли ваши люди.

— Пожалуй, на сегодня кончим… — сказал Миронов. — Мне кажется, его надо пока передать ОБХСС, чтобы они выяснили подробности об их подпольном синдикате.

Яковенко согласился.

И Миронов засел за депешу для Крайска и Москвы.

Вскоре была получена телеграмма. Требовали, чтобы Миронов немедленно вылетел в Крайск. Он попрощался с закарпатскими товарищами, обнял майора Яковенко, с которым успел подружиться, и выехал на аэродром. Через несколько часов Миронов был в Крайске.

Валера Бутенко каждую среду и пятницу ездил во Дворец пионеров в шахматный кружок. Успехи его были средними. Он не очень-то быстро оценивал позицию, и его часы всегда показывали большее время, чем у противника. Но Валерке нравился шахматный кружок. Нравилось, как и другим ребятам, наблюдать, когда Миша разгадывает какую-нибудь очередную шахматную задачу. Была, правда, еще одна причина, по которой он любил посещать кружок. Туда ходила замечательная девчонка Таня Семичева. Она и в шахматах разбиралась, и столько всего знала, что Валерка даже стеснялся показывать ей свое невежество. Вот и в этот раз, когда они вышли из Дворца пионеров, Валерка помалкивал, ожидая, что Таня, как обычно, начнет что-нибудь рассказывать. Но Таня молчала и, прикусив губу, смотрела под ноги.

Молча они дошли до угла. Валерка думал, что Таня проводит его до автовокзала — она всегда это делала, — но Таня остановилась:

— Ты не сердись, Валер, я домой пойду.

— Иди, конечно, — обиженно сказал Валерка, — разве ты обязана провожать меня… Пожалуйста…

Таня кивнула ему и побрела по улице. Валерка зло посмотрел ей вслед, и вдруг ему стало так жалко себя… Димка погиб, майор Миронов куда-то уехал, матери с отцом не до него… Они целый день на работе, приходят такие усталые, что с ними по-человечески и не поговоришь. Валерка вздохнул и побрел к автовокзалу. Но ему было так грустно и обидно, что Таня не проводила его, что он не выдержал и обернулся. Таня стояла под фонарем. Свет падал на ее ссутуленную спину в желтом плаще. Что такое с ней?…

Валерке захотелось подойти и спросить ее, что случилось, но потом обида остановила его. Сама не захотела проводить, ну и пусть себе гуляет одна! Но Таня все стояла, и ее тоненькая фигурка в плаще казалась такой бесприютной, что жалость подтолкнула Валерку, и он подошел.

— Ты чего? — спросил он. — Тебе же домой надо!

— А ты чего? — ответила она сердито. — У тебя ж автобус отойдет, а до другого час целый.

— И пусть идет.

Она не ответила и медленно пошла по тротуару. Он немного подумал, обиделся еще больше, но догнал ее и, сопя, пошел рядом.

Вокруг них желтоватым светом осени отливали кроны лип, торопились куда-то нечастые прохожие, а Валерка злился, не зная, что делать. Ему казалось, что он навязался Тане в провожатые.

Неожиданно она спросила:

— Скажи, взрослые всегда правы?

— Сказала! — обрадовался он случаю излить злость. — Если б они всегда правы были, разве бы такое было! Вот дядя Костя…

И он рассказал Тане о том, о чем никому не рассказывал: о дяде Косте, его смерти, о своем дружке Димке и его гибели.

Сначала Таня слушала невнимательно, но потом не спускала глаз с Валерки.

— Какой он смелый, Дима твой! — сказала она, останавливаясь. — А я вот трусливая… Трусливая!

— Да что ты! Ты тоже смелая.

— Не смелая, — заплакала Таня, — я не по-пионерски поступаю…

Растерянный Валерка пытался ее утешить. Но Таня плакала навзрыд, и Валерка испугался. Он чувствовал, что у Тани неладно дома. Но что же он мог сделать? И Валерка только дергал ее за руку и повторял:

— Ну чего ты, Тань! Тань! Ну, все хорошо будет, вот увидишь!

Наконец Таня успокоилась и стала рассказывать ему о том, что мучает ее. Между мамой и отцом конфликт. Есть у мамы сестра Софья Васильевна. Она кажется сердитой, а на самом деле добрая. У нее несколько месяцев назад утонул муж. Мама очень любит сестру, а отец не любит тетю Соню. И еще больше он не любил ее мужа. Из-за этого мама с папой и раньше часто ругалась. Недавно к маме приходил человек и все выспрашивал про тетю Соню и ее мужа, но мама ему ничего не сказала. Да и сказать-то нечего. Мама о своей старшей сестре очень высокого мнения. Тетя Соня ее выходила и спасла во время оккупации. А недавно пришло на имя мамы письмо. Когда она его вскрыла, там было второе письмо, и на нем написано: «Прошу передать лично Софье Васильевне Дороховой». Мама хотела отнести письмо тете Соне, но папа начал ругаться и сказал, что он «из-за этой шизофренички может испортить репутацию». Мама спорила с ним, даже плакала, но папа взял письмо и не разрешил его отнести. И вот уже третий день в доме житья нет. Мама плачет, отец кричит. А сегодня утром он отдал письмо Тане и сказал так, чтобы мама не слышала: «Если не хочешь, чтоб всем было плохо, отнеси это письмо в милицию». Таня согласилась, но потом вспомнила мамины слезы и теперь не знает, что делать. Конечно, папа прав, наверно, это письмо надо сдать в милицию. Но маме это доставит такое горе… Короче, Таня совсем не знает, что ей делать.

Валерка стоял ошеломленный. Какой-то гад пишет письма, от кого-то что-то скрывает, а из-за него Танины папа с мамой ругаются, Таня плачет!.. Что делать? Но тут Валерка вспомнил: ведь записал его в шахматный клуб майор Миронов, он же сказал, чтобы Валерка подружился с Таней, потому что она очень хорошая девочка… Надо пойти к нему.

Они сели на троллейбус и поехали к зданию КГБ. Таня молчала, Валерка был полон решимости. Он знал, что поступает правильно, но понимал, что Тане сейчас не слишком-то легко. Он тронул Таню за рукав.

— Ты только сразу скажи ему. Он поможет.

Утром Миронов прибыл в Крайск и сразу же поехал в управление. После бурных приветствий Луганов повел его к полковнику.

— Сначала ты нам свои новости выложи, а мы тебе тоже кое-что расскажем.

Скворецкий поднялся им навстречу.

— Загорел, — сказал он, — видно, поменьше нас время в кабинетах проводил.

— Где уж нам! — смеясь, ответил Миронов, пожимая руку полковнику. — Меня вот Василий напугал: успехи у вас тут большие.

— А вот послушаем тебя и расскажем. Излагай, что там у вас.

— Спиридонов, товарищи, навел меня на некоторые мысли, — рассказывал Миронов. — Во-первых, люди, которых использует Оборотень, — это случайные личности. В основном он опирается на тех, кого завербовал еще в лагере. Ярцев или тот же Спиридонов. И оба они — Ярцев в последнее время меньше — занимались темными делишками, что, конечно, исключено для профессионалов-разведчиков. Спиридонов создал целый подпольный синдикат. И это рано или поздно стало бы известно ОБХСС. По-видимому, положение Оборотня было очень затруднительным, раз он воспользовался помощью таких людей. Теперь, что за личность Спиридонов. Это человек морально опустошенный, давно ни во что и ни в кого не верящий, поддавшийся в годы войны обещаниям полковника Соколова обеспечить ему после свершения ряда диверсионных актов в тылу райскую жизнь на Западе. Наступление войск Первого Украинского фронта сорвало его переброску в наш тыл, он был оставлен в лагере, а потом инсценировали его побег. Пленных перебили, и он был уверен, что о его прошлом не знает ни одна душа.

— За ним чувствовалось присутствие кого-либо или он действовал один? — спросил полковник.

— Впечатление, что один. И вообще все это похоже на самодеятельность, хотя связи огромные, знакомства чрезвычайно обширные. К тому же связан с контрабандой, а контрабандисты весьма осведомленные люди. Но, в общем-то, у меня осталось впечатление, что Спиридонов фигура бутафорская. Актер. Дожил до сорока с лишком лет, начитан, неглуп, но… ни убеждений, ни принципов, ни программы. К тому же один раз Родину уже предал и за это не пострадал. Ему надо производить впечатление, надо нравиться женщинам, и, конечно, нужны деньги. Отсюда и уголовщина, и легкое подчинение Дорохову-Соколову при вторичной встрече. Сведения, которые он послал в Москву, пустяковые. Хоть и консультировал его сам Соколов, но работать его не научил. А вместе с тем тип очень изворотливый, ловкий.

— Так. Замечательно, что одно щупальце мы у этого спрута отрубили, — сказал Скворецкий. — Значит, причастных к делу там выясняют?

— Выясняют, но, думаю, большинство из этих людей просто замешаны в темных махинациях и к шпионажу не причастны.

— С вашими делами выяснили. Теперь смотри, что у нас… Василий Николаевич, покажи.

Луганов положил перед Мироновым конверт, на котором быстрым и ровным почерком было написано:

Миронов вынул письмо. Тем же почерком было написано:

Подписи не было.

— Неужели он? — спросил, не веря своим глазам, Миронов. — И кому же? Жене. Да что вы, товарищи, он же знает, что она у нас под контролем. Ей-богу, для Оборотня это уж слишком примитивно.

— Не так, как думаешь, — сказал Скворецкий, — это письмо было вложено в другой конверт. И его с обратным адресом следует сегодня же взять. Конверт находится в знакомом тебе семействе. А для начала мы пригласим к нам гражданку Дорохову.

— Может, для начала посмотрим конверт? — спросил Миронов. — Где он?

— У Семичевых. Поедешь вместе с Василием Николаевичем. А Дорохову непременно вызовем. Прошлый раз она что-то утаила.

— Так как же будем действовать?

— Поезжайте к Семичевым. Я вызову Дорохову. А сейчас на задание.

…Когда они позвонили к Семичевым, дверь открыли сразу. Рослый мужчина с испуганным взглядом спросил, что им нужно.

— Мы из Комитета безопасности, — представился Миронов, — хотим поговорить с вами и вашей женой.

— Пожалуйста, пожалуйста. Проходите, — пробормотал мужчина.

— Здравствуйте, — сказал Миронов, входя в гостиную.

Сестра Софьи Васильевны еле заметно кивнула.

— Таня, иди-ка в спальню, — приказала она темноволосой девочке, — готовь уроки!

— В прошлый раз мы говорили с вами о вашей сестре Софье Васильевне, — начал Миронов, принимая ее безмолвное приглашение и садясь в кресло. — Теперь нам опять предстоит небольшой разговор.

Семичев с Лугановым прошли в кабинет.

— Не могли бы вы показать конверт, в котором было письмо, адресованное вашей сестре? — спросил Миронов.

Женщина секунду помедлила, потом взяла с серванта коробку и извлекла конверт.

Миронов отметил, что адрес на конверте написан другой рукой, женской. Буквы вкривь и вкось, как пишут старые люди. На обратной стороне конверта стоял штемпель калужской почты.

— Скажите, пожалуйста, знаете ли вы кого-нибудь в Калуге, кто мог надписать этот конверт?

— Нет, никого не знаю.

— Почему ему понадобилось воспользоваться вашим адресом? — спросил Миронов. — Чем вы вызвали у него такое доверие?

— У кого?

— Вы же знаете, что писал Дорохов.

Женщина опустила голову.

— Я догадывалась.

— Почему же вы не сообщили нам? После нашего разговора вы знали, что мы интересуемся всем, что касается Дорохова.

— Это письмо было написано моей сестре.

— В данной ситуации звучит наивно.

— Пусть наивно, но я так поступить не могла.

— Почему же не передали ей письмо? Вы же понимали, что это необычное письмо.

— Я бы передала…

— Хорошо. Расскажите, пожалуйста, мне вот о чем: как относилась ваша сестра к своему мужу?

Женщина усмехнулась.

— Как вы думаете, как могла относиться к мужу женщина, которая так поздно вышла замуж? Она его боготворила. Из-за него у нас ухудшились отношения. А ведь я для Сони сделаю все, в гроб лягу, если понадобится. И она это знает.

— Так, больше вопросов нет.

…В кабинете Луганов беседовал с Семичевым.

— Я тут ни при чем, — говорил Семичев, перебирая на столе бумаги, карандаши, пресс-папье. — Я его не любил. Я даже просил жену прекратить это знакомство.

— Никто и не говорит, что вы как-то с ним связаны, — спокойно и доброжелательно говорил Луганов, — мы просто интересуемся им как личностью. Вы не могли бы охарактеризовать его?

Семичев вытер лоб и заметно успокоился.

— Человек он был опасный. Да. Это я вам точно могу сказать. С ним лучше было не ссориться, поэтому я прекратил с ним общение не сразу.

— Почему вы думаете, что он был опасный?

Семичев посмотрел на стену и замигал.

— По правде говоря, не знаю. Просто появилось такое ощущение. Однажды мы сидели с ним на вокзале; он тогда провожал одну даму. Подошел какой-то тип и пристал к нам. Понимаете, пьяный, грязный, смотреть тошно. Я уж хотел уйти, а Михаил Александрович… Дорохов то есть… просто посмотрел на него, и, знаете, тот отстал. Очень взгляд у него был угрожающий. Фронтовой, я бы сказал. Мне не нравятся люди с таким взглядом, черт знает что от него ждать… Вот и дождались.

— Чего дождались?

Семичев осекся:

— Так… Недаром же вы интересуетесь им…

— Скажите, вот вы сейчас о какой-то даме говорили.

— Да, была у него одна… Вы только Софье Васильевне не говорите. Он меня для страховки брал. Если кто из знакомых увидит… Приезжала к нему из Владимира одна медичка.

— Не помните, как фамилия?

— Он при мне не называл.

— А как звали?

— Таня. Довольно молодая. Не больше тридцати двух. Полная, светловолосая такая. Интересная женщина.

— Давно она приезжала?

— Да с год назад. Он с ней где-то на курорте, кажется, познакомился. И странно: ведь и не молод, и женат, а она наверняка пользовалась успехом… и вот, очень к нему привязалась. Знаете, не всякая будет каждый год в Крайск и обратно.

— Так из Владимира, говорите?

— Из Владимира.

— А отчество не помните?

— Абсолютно ничего, кроме внешности и имени.

— Так. Ну, спасибо.

— Надеюсь, вы не имеете к нам претензий? Ведь я девочку в милицию сам послал.

— Не имеем, спасибо.

Они вошли в гостиную. Там Миронов уже закончил трудную беседу с хозяйкой.

Оба майора простились и вышли.

В управлении Скворецкий встретил их любопытствующим взглядом.

— Как поход?

— Неплохой, — ответил Миронов. — Дорохов писал из Калуги. Там у него есть какие-то подручные. Надо запросить калужских товарищей.

— Уже запросили. Что еще?

— Узнали еще об одной знакомой, — сообщил Луганов, — медичка из Владимира, светловолосая, полная, красивая. Ездила каждый год в Крайск ради него.

— Фамилия?

— Нет фамилии. Только имя: Таня.

— Тут Софья Васильевна, видно, не поможет, — сказал полковник. — Едва ли ей Дорохов эту Таню показывал.

— Да, она не поможет, — подтвердил Луганов.

— Позовем ее, — решил полковник и позвонил.

Через несколько минут Софья Васильевна была в кабинете. Она за это время сильно изменилась. Похудевшее, изборожденное морщинами лицо придавало ей вид старухи.

— Что ж, Софья Васильевна, — обратился к ней полковник, — не знаю, как мне расценивать ваше поведение, но вы нас явно вводили в заблуждение. Вы разве не советская гражданка?

Лицо Дороховой сморщилось, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать.

— Чего вы от меня хотите? — спросила она. — Говорите прямо, пожалуйста.

Скворецкий хмуро посмотрел на нее.

— Знаете, где он находится, и молчите, — сказал он, повышая голос.

— Я не знаю, — вскрикнула Дорохова, — честное слово, не знаю!

Полковник протянул ей конверт. Она прочитала надпись на конверте, руки у нее затряслись. Она хотела вынуть письмо, но в конверте его не было.

— Одну минуту. Какой разговор у вас был о его костюме?

Женщина растерянно замигала.

— О костюме?

— Гражданка Дорохова, пора говорить правду. Прочтите письмо.

Дорохова прочитала письмо, лицо у нее сморщилось еще больше, но она опять сдержала слезы.

— Итак, — произнес полковник, — перед тем как уходить из дому для инсценировки самоубийства, что он вам сказал?

— О чем?

— Не притворяйтесь, — резко сказал Скворецкий. — Вы с ним разработали систему сигналов. Что было связано с костюмом?

— Да ничего, честное слово, ничего, — с ожесточением заговорила Дорохова, — просто он сказал мне, что если будут выпытывать о нем, то я должна сообщить в письме, что костюм в чистке. Но я на самом деле отдавала его в чистку.

— Откуда он должен был написать вам?

— Но я же правда не знаю.

— А кто такая Марианна?

— Это Марианна Сергеевна Озерова. Моя большая подруга. Мы с ней когда-то вместе работали. Он знал ее адрес, но откуда я могла знать, что он поедет к ней. Это же дико! Я думала, что он у кого-нибудь из своих фронтовых друзей.

— Где живет эта Озерова?

— В Калуге. Я могу дать ее адрес.

— Напишите.

Дорохова писала долго; она уже плакала, но стеснялась своих слез и незаметно стирала их тыльной стороной ладони.

— Вот. — Она протянула адрес полковнику.

— Вы, Софья Васильевна, — сказал Скворецкий, вставая, — были с нами не откровенны, намного затруднили нам следствие. Ваши показания не только осложнили нашу работу, они шли против интересов страны, в которой вы живете. Вы понимаете это?

Дорохова судорожно кивнула.

— Я понимаю. Но он… — она закрыла лицо руками, — но поймите же, он единственный близкий мне человек…

Все растерянно молчали.

— И даже сейчас, когда он вас втянул в такую историю? — спросил Скворецкий. — Да неужели вы… — Он вдруг махнул рукой и сдержался. — Хорошо, идите… Ох уж эти женщины! — заходил по кабинету полковник. — Он жизнь ей исковеркал, а она его опять самым близким называет! — Полковник вздохнул. — Итак, подобьем итоги. На этот раз мы уже вышли на след. Сейчас главное — не потерять его. Какими реальными данными мы располагаем? Во-первых, письмо, которое дает возможность относительно точно установить, где сейчас Оборотень. Во-вторых, некая Таня — хоть какая-то, но зацепка. И в-третьих, Викентьев Виктор Владимирович. Последним уже занялся Центр. Через час у меня разговор с генералом Васильевым. Я должен ему высказать наши соображения. Есть предложения?

Миронов сказал:

— Кирилл Петрович, у меня не предложение, а просьба. Хотелось, чтобы мы в том же составе принимали участие в поисках Оборотня, где бы они ни велись. Сейчас Оборотнем займутся калужские товарищи. Это правильно. Но надо учесть: Оборотень хитер, а мы с Лугановым больше других знаем о нем и его уловках. Мне кажется, нам надо участвовать в операции, проводимой калужанами, хотя бы в качестве консультантов.

— Я присоединяюсь к Андрею, товарищ полковник. Мы действительно больше других изучили уловки и ходы Оборотня, и в Калуге мы могли бы принести пользу.

— Я отлично все понимаю, товарищи. Я и сам бы желал принять участие в операции. Но калужане получили всю имевшуюся в распоряжении Центра информацию; она вполне достаточна, чтобы все предусмотреть. Поэтому не будем настаивать… Хотя… — он помедлил, — просьбу вашу я передам.

После этого они разошлись по кабинетам. Полковник ждал разговора с генералом Васильевым.

Через полтора часа полковник снова вызвал к себе Миронова и Луганова.

— Товарищи, — сказал он, — ваша просьба передана. Генерал приказал продолжать работу по систематизированию материалов. Калужане будут работать сами. Они проведут операцию в пределах двух дней. По адресу, сообщенному Дороховой, жильцы сейчас проверяются. В Москве допрашивают Спиридонова. Он многое не говорит, хотя и делает вид, что предельно откровенен. Пока все. Будем ждать результатов.

В Калужском управлении шло оперативное совещание.

— Дворник опрошен? — спрашивал высокий молодой полковник у сотрудников, непосредственно занятых делом Оборотня.

— Дворник сейчас у нас, — доложил один из сотрудников. — По предварительным данным, на квартире у Озеровой действительно проживает кто-то, фамилию и имя его мы еще не установили.

— Пригласите дворника! — приказал полковник.

— Здравствуйте. Зачем это я понадобился? Какая во мне нужда? — быстро заговорил вошедший дворник.

— Садитесь, товарищ Копылов, — сказал полковник. — У нас к вам вот какой вопрос. Вы Озерову Марианну Сергеевну хорошо знаете?

— Профессоршу? — воскликнул дворник. — Еще бы! Такая добрая, до всех у нее дело, всем хочет расстараться…

— Добрая, говорите?

— Очень. Даже совестно смотреть порой, как люди этим пользуются.

— Какие же люди?

— Да знакомые… В какие ее только дела, не запрягают! Раз у каких-то мужниных сослуживцев — а муж-то ее уж умер — свадьба была иль еще какое торжество, так они Марианну Сергеевну впрягли, чтоб у нее это происходило… Сами наелись, напились, а ей посуду мыть…

— Может быть, они думали вовлечь ее в празднество? Все-таки одинокая женщина, пожилая…

— Не-ет, уважаемый товарищ полковник, — возразил дворник, — в другой раз эти же самые люди забрали у нее на праздник всю посуду, а вернули только половину. Знают, что добрый она человек, вот и тянут.

— Откуда у вас такие подробные сведения? — спросил полковник. — Вы с Марианной Сергеевной в хороших отношениях?

— Отношения-то ничего, только это мне не она, это тетка Павла рассказывала. С той мы друзья-приятели.

— Кто это тетка Павла?

— А у Марианны Сергеевны живет… Родственница ейная.

— И что за человек?

— Хорошая старуха. Она даже и с Марианной Сергеевной бранится, не смотрит, что профессорша. Чего, говорит, ты на себя чужие заботы вешаешь, своих мало? И то сказать, около Марианны Сергеевны вечно прихлебатели вертятся. Вот взять, сейчас этот рыжий у них живет. Молодой, здоровый, а на старухином иждивении. Хорошо это?

— Товарищ Маликов, покажите товарищу Копылову фотографии, — попросил полковник.

Дворнику показали несколько фотографий, среди которых была и фотография Дорохова.

— На жильца Озеровой тут нет похожего? — спросил сотрудник.

Дворник внимательно рассмотрел все фотографии.

— Нету. Мужик он нестарый, при бороде и очках. Таких тут нету.

— Сделаем так. Вы, товарищ Копылов, как считаете, тетя Павла не проговорится, если понадобится нам в нужном деле?