Шведские спички

Глава десятая

На ули­це во­ца­ри­лось ле­то. Ожи­да­ли празд­ни­ка 14 ию­ля, яр­ко­го, как по­лот­на Мо­не и Дю­фи, с ок­на­ми, раз­ук­ра­шен­ны­ми трех­цвет­ны­ми фла­га­ми, с во­ен­ным па­ра­дом, на ко­то­рый съе­дут­ся вой­ска со всей ко­ло­ни­аль­ной дер­жа­вы — ле­гио­не­ры, стрел­ки аль­пий­ские и аф­ри­кан­ские, спа­ги, ка­ва­ле­ри­сты, ки­ра­си­ры, пе­хо­тин­цы, жи­во на­по­ми­наю­щие оло­вян­ных сол­да­ти­ков дет­ст­ва, — сколь­ко му­зы­ки, раз­лич­ных во­ен­ных мун­ди­ров; бу­дет и на­род­ное гу­ля­нье, и мэр Сво­бод­ной ком­му­ны ста­ро­го Мон­мар­тра на­де­нет на го­ло­вы ре­бят фри­гий­ские кол­пач­ки из крас­ной бу­ма­ги, та­кие же, как у маль­чиш­ки из бед­ных квар­та­лов на ри­сун­ках Фран­ци­ска Пуль­бо, и уго­ще­ние уст­ро­ят для пре­ста­ре­лых. Ули­цы ста­нут та­ки­ми ожив­лен­ны­ми от на­род­ных толп, от трес­ка ра­кет, от шу­ма крыль­ев вы­пу­щен­ных в не­бо го­лу­бей, а к по­лу­но­чи, уже со­всем опь­я­нен­ные этим празд­нич­ным гу­лом, лю­ди дви­нут­ся вверх, к со­бо­ру Сак­ре-Кёр, чтоб от­ту­да по­лю­бо­вать­ся боль­шим фей­ер­вер­ком.

Эло­ди и Жан пе­ре­жи­ва­ли тя­же­лый пе­ри­од: ну­ж­да не да­ва­ла им воз­мож­но­сти от­пра­вить­ся в от­пуск в Сен-Ше­ли, а они так дав­но об этом меч­та­ли. И не бу­дут они си­деть у ок­на в ноч­ном по­ез­де, ко­то­рый обыч­но мчит в от­пуск жи­те­лей Па­ри­жа ро­дом из Овор­ни — го­ро­жан, ко­то­рые со­хра­ни­ли тра­ди­ци­он­ные при­выч­ки и ве­зут с со­бой чу­дес­ную кол­ба­су соб­ст­вен­но­го из­го­тов­ле­ния, кру­тые яй­ца, хо­лод­ную ку­ри­цу, сыр, до­маш­ние пи­ро­ги, за­вер­ну­тые в чис­тые по­ло­тен­ца, и за­пи­ва­ют все это ви­ном из Бор­до. А ут­ром, по­сле ко­рот­ко­го сна, ко­гда те­ло еще ка­жет­ся оде­ре­ве­не­лым, во­ло­сы рас­тре­па­ны, ли­цо отек­ло, за ок­ном уже по­яв­ля­ют­ся пре­крас­ные ви­ды Овер­ни, и все пас­са­жи­ры, гля­дя сквозь пят­ни­стые от уголь­ной пы­ли стек­ла, гром­ко чи­та­ют на­зва­ния стан­ций: «Сен-Флур», «Лу­ба­рес», «Рю­ин»… ожи­дая, по­ка по­езд прой­дет че­рез виа­дук Га­ра­би, что­бы на­чать как бы за­но­во жить, улы­бать­ся, и вот уже все вы­кла­ды­ва­ют во­рот­нич­ки ру­ба­шек на празд­нич­ные кос­тю­мы, под­чер­ки­вая, что они лю­ди с дос­тат­ком, хо­тя и пу­те­ше­ст­ву­ют в треть­ем клас­се.

— В бу­ду­щем го­ду обя­за­тель­но по­едем, — го­во­рит Жан.

— Или по­сле до­ж­дич­ка в чет­верг, — от­ве­ча­ет Эло­ди.

— Я обе­щаю те­бе это…

Оба они вспо­ми­на­ют про свои кар­тон­ные че­мо­дан­чи­ки, раз­дав­лен­ные в про­шлую по­езд­ку, ко­гда им при­шлось всю ночь про­вес­ти в ко­ри­до­ре пе­ре­пол­нен­но­го ва­го­на и си­деть на этих че­мо­да­нах; вид­но, в этом го­ду они так и про­ва­ля­ют­ся сло­ман­ные на верх­ней пол­ке в шка­фу.

Но те­перь у них есть на­де­ж­да: Да­вид, ста­рый при­ятель Жа­на по мас­тер­ской, вы­хло­по­тал для не­го под­хо­дя­щее мес­теч­ко в це­хе цин­ко­гра­фии га­зе­ты «Ма­тэн», ме­сто это ос­та­ви­ли за Жа­ном, но те­перь ему на­до не­мед­лен­но ос­ваи­вать но­вое ре­мес­ло. Не­у­же­ли они смо­гут опять по­ку­пать сдоб­ный хлеб, хо­дить в ки­но «Рок­си»! Мо­жет быть, ку­пят тан­дем или мо­то­цикл?

А как же с Оли­вье? Судь­ба его бы­ла ре­ше­на на­ко­нец по­сле боль­ших вол­не­ний и об­су­ж­де­ний на сбо­ри­ще всех чле­нов се­мьи, при­чем ка­ж­дый из уча­ст­ни­ков бес­по­кой­но обо­зре­вал всех ос­таль­ных, как иг­рок в по­кер. Жан и Эло­ди со­гла­си­лись с тем, что не сто­ит сра­зу го­во­рить об этом ре­бен­ку; еще бу­дет вре­мя со­об­щить ему: вот, мол, так по­лу­ча­ет­ся… Этим они хо­тя бы на не­сколь­ко дней спа­сут­ся от уст­рем­лен­ных на них с не­мым во­про­сом боль­ших зе­ле­ных глаз Оли­вье. Ска­жут ему обо всем в са­мый по­след­ний мо­мент, ко­гда не бу­дет вы­хо­да, и сде­ла­ют это ре­ши­тель­но, как се­ст­ра ми­ло­сер­дия, ко­то­рая сры­ва­ет пла­стырь од­ним ма­хом.

И вот Оли­вье жил в ат­мо­сфе­ре мол­ча­ния, не по­доз­ре­вая о гро­зя­щей ему опас­но­сти, слов­но ни­ка­ких пе­ре­мен и быть не мог­ло. Ко­гда же в нем про­бу­ж­да­лись тре­во­ги, он под­соз­на­тель­но их от­тал­ки­вал и сно­ва, как пры­га­ют в ко­ду, оку­нал­ся в улич­ные за­ба­вы. Снис­хо­ди­тель­ность ку­зе­нов к его по­ве­де­нию да­же уси­ли­лась, и маль­чик про­дол­жал свои ски­та­ния, ме­ряя бо­си­ком по но­чам все бо­лее и бо­лее об­шир­ные про­стран­ст­ва.

По­сле по­луд­ня ули­ца ста­но­ви­лась пус­тын­ной, как бы вы­цве­та­ла под па­ля­щим солн­цем, за­ды­ха­лась, точ­но пе­ре­грев­шая­ся со­ба­ка. Стои­ло под­нять гла­за к не­бу, и солн­це яро­ст­но сле­пи­ло вас, как вспыш­ка маг­ния в блюд­цах фо­то­гра­фов, сни­маю­щих на свадь­бе. Ино­гда по­яв­лял­ся по­ли­цей­ский, со­вер­шен­но мок­рый от по­та в сво­ей на­глу­хо, до са­мо­го гор­ла, за­стег­ну­той ту­жур­ке, — он тай­ком за­хо­дил в ка­фе «Транс­ат­лан­тик», чтоб про­пус­тить в зад­ней ком­на­те ста­кан­чик, за­пре­щен­ный в слу­жеб­ные ча­сы. Аль­бер­ти­на, по­ли­вая на ок­не цве­ты, об­рыз­ги­ва­ла свер­ху тро­ту­ар. Ча­сам к шес­ти, пе­ре­дох­нув по­сле обе­да, вы­хо­дил Гас­ту­не со встре­пан­ны­ми уса­ми, сту­ча по мос­то­вой пал­кой и на­сви­сты­вая пе­сен­ки «Ма­де­лон» и «Самбр и Мез». Не­ожи­дан­но он ты­кал из­да­ли пал­кой в ка­ко­го-ли­бо про­хо­же­го, буд­то хо­тел его уве­до­мить: «А я с вас глаз не спус­каю!» — и за­вер­шал про­гул­ку в ка­фе, где из­ла­гал за рю­моч­кой свои во­ен­ные впе­чат­ле­ния.

При­врат­ник-кон­сорт Гро­ма­ляр уп­раж­нял­ся в скру­чи­ва­нии ме­ж­ду жел­ты­ми паль­ца­ми тон­ких си­га­ре­ток. Ко­гда он за­жи­гал их, ри­со­вая бу­ма­га вспы­хи­ва­ла, и ему бы­ло весь­ма не­удоб­но рас­ку­ри­вать эти то­щие слю­ня­вые тру­боч­ки. Од­но­вре­мен­но он по­учал од­но­го лю­би­те­ля ска­чек:

— Чем боль­ше ты ста­вишь, тем боль­ше вы­иг­ры­ва­ешь!

— Ко­неч­но, — от­ве­чал со­бе­сед­ник, — но чем боль­ше ста­вишь, тем боль­ше и те­ря­ешь.

— Ну, это ес­ли про­иг­рал! А вот ес­ли вы­иг­рал?

Мяс­ник от­та­чи­вал нож о дно та­рел­ки. Прач­ка, на ко­то­рой, кро­ме ха­ла­та, ни­че­го не бы­ло, под­но­си­ла к ще­ке утюг, про­ве­ряя, хо­ро­шо ли он со­грел­ся. Италь­я­ноч­ка про­гу­ли­ва­лась, по­ма­хи­вая пе­ред со­бой вее­ром, по­лу­чен­ным где-то как бес­плат­ное при­ло­же­ние к по­куп­ке. Ка­кой-то ста­рик за­прав­лял свою за­жи­гал­ку ка­п­ля­ми бен­зи­на, ос­тав­ше­го­ся в шлан­ге, а хо­зя­ин га­ра­жа с ули­цы Ле­кюйе, ко­то­рый в это вре­мя же­вал длин­ный сан­двич с мел­ко­на­руб­лен­ной жа­ре­ной сви­ни­ной, из­да­ли кри­чал:

— Эй, ста­рый! Че­го стес­нять­ся! А, это ты, Южен…

Взлох­ма­чен­ный Оли­вье на­чи­нал свой еже­днев­ный про­бег. На пе­ре­кре­ст­ке над та­бач­ной лав­кой бы­ла на­ма­ле­ва­на крас­ная мор­ков­ка, и маль­чик за­ду­мал­ся над этим стран­ным сим­во­лом, а за­тем смот­рел, как пля­шут и кру­жат­ся рек­ла­мы и вы­вес­ки. Он пы­тал­ся тща­тель­но, ни­че­го не про­пус­кая, изу­чать все квад­рат­ные гер­бо­вые сви­де­тель­ст­ва, ви­сев­шие в вит­ри­нах пе­ка­рен, зна­ко­мил­ся с печ­ка­ми фир­мы «Ми­рус», с тор­гов­лей ди­ва­на­ми-кро­ва­тя­ми, с объ­яв­ле­ния­ми при­слуг, ищу­щих се­бе ме­сто, и сту­ден­тов, пред­ла­гаю­щих уро­ки ма­те­ма­ти­ки. Вдруг его за­хва­ты­ва­ло рас­смат­ри­ва­ние ка­кой-то гряз­ной лав­чон­ки с гру­дой по­чер­нев­ших гу­бок и це­ло­го ми­ра ме­те­лок, ще­ток и хол­що­вых фар­ту­ков. Не­мно­го даль­ше он пе­ре­счи­ты­вал вы­став­лен­ные в вит­ри­не бе­лые-пре­бе­лые ра­ко­ви­ны для умы­ва­ния, на­блю­дал за зем­ле­ко­па­ми, ко­то­рые вы­тас­ки­ва­ли длин­ную тру­бу под рит­мич­ный свист на­чаль­ни­ка ко­ман­ды, или же ши­ро­ко улы­бал­ся в от­вет на улыб­ку кон­тор­ской слу­жа­щей, за­ку­сы­вав­шей бу­лоч­кой на тер­ра­се ка­фе.

Ино­гда он бро­дил, чи­тая по пу­ти ил­лю­ст­ри­ро­ван­ный жур­нал, и, на­ткнув­шись на де­ре­во или га­зо­вый фо­нарь, рас­се­ян­но из­ви­нял­ся: это он ви­тал в об­ла­ках, как го­ва­ри­ва­ла Эло­ди. Оли­вье чир­кал спич­кой и пы­тал­ся удер­жать ее с дру­го­го, уже обуг­лен­но­го кон­ца, чтоб она сго­ре­ла це­ли­ком — то­гда бы в паль­цах у не­го ос­та­лась кри­вая чер­ная па­лоч­ка. Пе­ред вхо­дом в мяс­ную лав­ку маль­чик ос­та­но­вил­ся, чтоб луч­ше рас­смот­реть ук­ра­шаю­щие вы­вес­ку зо­ло­че­ные го­ло­вы бы­ков и ло­ша­дей. За­тем он по­сто­ял пе­ред пе­чат­ным из­ве­ще­ни­ем на сте­не: На­клеи­вать афи­ши вос­пре­ще­но за­ко­ном от 18 ию­ля 1889 го­да ; оно все­гда удив­ля­ло Оли­вье: ис­то­ри­че­ская да­та свя­зы­ва­лась в его соз­на­нии с дру­ги­ми, вы­учен­ны­ми в шко­де, ну про Кар­ла Ве­ли­ко­го, взя­тие Бас­ти­лии или еще рань­ше — про по­бе­ду Фран­ци­ска II над швей­цар­ца­ми в Ма­ринь­я­не и от­ме­ну Нант­ско­го эдик­та… При ви­де из­ве­ще­ния о при­зы­ве в ар­мию Оли­вье под­счи­тал, в ка­ком го­ду при­зо­вут его са­мо­го.

Лу­лу нау­чил Оли­вье, как за­дар­ма про­би­рать­ся в ки­но «Сте­фен­сон» — луч­ше все­го че­рез за­пас­ной вы­ход. Здесь мож­но бы­ло по­смот­реть в от­рыв­ках ста­рые филь­мы «Том Микс» и «Зор­ро», сня­тые в те вре­ме­на, ко­гда са­мая мысль о зву­ко­вом ки­но по­ра­жа­ла лю­дей. Ка­ж­дый ки­не­ма­то­граф в квар­та­ле имел свой соб­ст­вен­ный за­пах: в «Сте­фен­со­не» пах­ло чес­ноч­ной кол­ба­сой, в «Бар­бе­се» — ара­хи­сом, в «Ге­те-Ро­ше­шу­ар»— брил­ли­ан­ти­ном, в «Мон­каль­ме» — кош­ка­ми, в «Мар­ка­де» — го­ря­чей пы­лью, а в «Дель­те» — пе­п­лом си­гар. Ко­гда у Оли­вье не бы­ло де­нег на би­лет, он чи­тал про­грам­мы ки­но­хро­ни­ки и вы­ве­шен­ные в фойе либ­рет­то ху­до­же­ст­вен­ных филь­мов, рас­смат­ри­вал фо­то­кад­ры, уде­ляя вни­ма­ние со­блаз­ни­тель­ной внеш­но­сти ак­трис.

На буль­ва­ре Бар­бес про­ис­хо­ди­ла рас­про­да­жа то­ва­ров со скид­кой, и весь­ма бой­кий тор­го­вец ус­пе­вал од­но­вре­мен­но рек­ла­ми­ро­вать ка­кую-ни­будь па­рик­махер­скую или кол­бас­ную лав­ку, бе­се­до­вать с до­мо­хо­зяй­ка­ми и да­же за­ста­вить при­сут­ст­вую­щих спеть хо­ром под­хо­дя­щие к слу­чаю рек­лам­ные при­пе­вы, ко­то­рые по­том на­дол­го за­стре­ва­ли в па­мя­ти:

В «Пас­саж Бар­бес» за­бав­ный ро­бот с квад­рат­ны­ми пле­ча­ми стро­гал ка­кую-то дос­ку под зву­ки рек­ла­мы: «Зай­ди­те взгля­нуть на де­ре­вян­но­го че­ло­веч­ка в зна­ме­ни­тый Пас­саж Бар­бес»; му­зы­ку для этой рек­ла­мы за­им­ст­во­ва­ли у из­вест­ной пе­сен­ки «У нее бы­ла де­ре­вян­ная но­га». Ря­дом, в вит­ри­не обув­но­го ма­га­зи­на фир­мы «Ан­д­ре», стоя­ло кри­вое зер­ка­ло, и ка­ж­до­му, кто к не­му на­кло­нял­ся, оно при­да­ва­ло урод­ли­вое об­ли­чье. Де­ти при­бе­га­ли сю­да и вер­те­лись, ве­се­ло сме­ясь под снис­хо­ди­тель­ны­ми взгля­да­ми ро­ди­те­лей, ко­то­рые и са­ми бы­ли не прочь по­за­ба­вить­ся, по­вто­ряя дви­же­ния де­тей, а по­том уж ухо­ди­ли, с удов­ле­тво­ре­ни­ем соз­на­вая, что они во­все не по­хо­жи на свое от­ра­же­ние в этом зер­ка­ле. Оли­вье по­до­шел, с улыб­кой гля­нул на се­бя и бы­ст­ро ото­шел, буд­то бо­ял­ся стать плен­ни­ком зер­ка­ла. В вит­ри­не ме­хов­щи­ка, в ци­лин­д­ри­че­ской клет­ке бес­пре­рыв­но взад и впе­ред сно­ва­ла бел­ка. Это зре­ли­ще бы­ло не­при­ят­но Оли­вье: он не­на­ви­дел клет­ки, ре­шет­ки — все то, что мо­жет дер­жать вза­пер­ти. По­сле смер­ти ма­те­ри лю­бая тем­ни­ца, лю­бое ог­ра­ни­чен­ное про­стран­ст­во на­по­ми­на­ло ему гроб, и он все­гда вы­би­рал та­кие ули­цы, с ко­то­рых мож­но бы­ло по­пасть на дру­гие, и ста­рал­ся из­бе­гать ту­пи­ков.

Ино­гда пред­ме­ты ед­ва об­ри­со­вы­ва­лись в зной­ной дым­ке или рас­тво­ря­лись в тре­вож­ном све­те улич­ных фо­на­рей; ино­гда же, на­про­тив, они от­де­ля­лись от ок­ру­жаю­щей их сре­ды, при­об­ре­тая кол­дов­ской об­лик — буд­то са­ми ста­но­ви­лись све­ти­ла­ми. Так, швед­ские спич­ки име­ли для Оли­вье не­по­нят­ную при­тя­га­тель­ную си­лу, и, ес­ли ко­ро­бок па­дал в улич­ный ру­чей, то он су­шил все эти па­лоч­ки с крас­ным кон­чи­ком, раз­ло­жив их в ряд на тро­туа­ре под солн­цем, счи­тал, пе­ре­счи­ты­вал и не мог от­вес­ти от них взгля­да. Столь же ма­ня­щим был для не­го и швей­цар­ский кар­ман­ный но­жик, ко­то­рый все еще пре­бы­вал в вит­ри­не гос­по­ди­на Пом­по­на, ме­ж­ду сви­ст­ком на коль­це и мас­сив­ным што­по­ром, а так­же ги­гант­ская ты­к­ва на де­ре­вян­ной под­став­ке, и зе­ле­ная ле­ст­ни­ца, стоя­щая у ры­жей сте­ны, и пле­те­ный шну­рок, от­дер­ги­ваю­щий за­на­ве­си у Аль­бер­ти­ны, и бру­сок то­чиль­щи­ка, и да­же вер­стак плот­ни­ка.

Бу­гра лю­бил сель­скую при­ро­ду, ин­те­ре­со­вал­ся всем, что от нее еще со­хра­ни­лось в го­ро­де. Во вре­мя про­гу­лок он об­ра­щал вни­ма­ние Оли­вье на де­ре­вья, цве­ты и на­зы­вал их. Го­род не су­мел пол­но­стью из­ме­нить это­го че­ло­ве­ка — сме­на вре­мен го­да все­гда свя­зы­ва­лась у не­го с раз­лич­ны­ми хо­зяй­ст­вен­ны­ми за­бо­та­ми. В раз­га­ре ле­та он уже ду­мал о зи­ме и пред­стоя­щих не­взго­дах. Как-то Бу­гра ска­зал сво­ему юно­му дру­гу, что при­шло вре­мя за­го­то­вок то­п­ли­ва на зи­му.

Они одол­жи­ли в пред­при­ятии Дар­да­ра руч­ную те­леж­ку, Бу­гра взял­ся за ог­лоб­ли, а Оли­вье тру­сил сбо­ку. С гро­хо­том про­еха­ли они по ули­це Ла­ба.

— Ну, те­перь дер­жись! — ска­зал Бу­гра. — От­прав­ля­ем­ся в путь! Пой­дем к чер­ту на ку­лич­ки!

Но с Бу­гра Оли­вье не бо­ял­ся да­ле­ко ухо­дить. Ему нра­ви­лось бре­сти по­сре­ди мос­то­вой, вы­бра­сы­вать ру­ку, по­ка­зы­вая, ку­да они по­во­ра­чи­ва­ют, с та­ким же ще­голь­ст­вом, как это де­ла­ют ав­то­мо­би­ли­сты, ос­та­нав­ли­вать­ся пе­ред пе­ре­хо­да­ми, ес­ли по­ли­цей­ский по­ды­ма­ет свою бе­лую па­лоч­ку, смот­реть, как про­хо­жие то­ро­пят­ся прой­ти, и опять от­важ­но пус­кать­ся в путь.

— По­слу­шай-ка, Бу­гра: ты бу­дешь боль­шая ло­шадь, а я по­мень­ше, но-о!

— Впе­ред, па­рень!

Они про­шли буль­ва­ром Ма­жен­та и вы­шли на буль­вар Се­ба­сто­поль (ко­то­рый Бу­гра ко­рот­ко звал «Се­ба­сто») в на­прав­ле­нии рын­ка Аль. Там они та­щи­лись по уз­ким за­гро­мо­ж­ден­ным улоч­кам, и их то гру­бо, то ве­се­ло ок­ли­ка­ли:

— Ну тя­ни же, де­док, свою рос­кош­ную ма­ши­ну.

Ста­рик и ре­бе­нок со­би­ра­ли бро­шен­ные здесь ящи­ки, ско­ло­чен­ные из пла­нок, ко­то­рые Бу­гра пе­ре­ла­мы­вал о ко­ле­но или уда­ром но­ги, ко­роб­ки, еще пах­нув­шие ры­бой, пус­тые кор­зин­ки от уст­риц. На­шли не со­всем увяд­ший бу­кет, при­вя­за­ли его к ог­лоб­ле, чтоб ук­ра­сить по­воз­ку. Уви­де­ли пу­чок мор­ко­ви и сгрыз­ли ее, как кро­ли­ки, а на де­серт по­доб­ра­ли не­сколь­ко под­пор­чен­ных яб­лок,

Свою те­леж­ку они до­ка­ти­ли от рын­ка Аль до са­мой на­бе­реж­ной Се­ны, к тем мес­там, где гру­зо­ви­ки, пе­ре­во­зив­шие то­п­ли­во с барж, раз­бра­сы­ва­ли на сво­ем пу­ти кус­ки уг­ля.

— За что нас уп­ре­кать? Это как по­сле жат­вы: име­ем пра­во по­доб­рать ко­лос­ки!

Те­леж­ка ма­ло-по­ма­лу за­пол­ня­лась всем, что мог­ло го­реть: кус­ка­ми кар­то­на, вет­ка­ми, струж­ка­ми, де­ре­вян­ны­ми тор­ца­ми от мос­то­вой, ук­ра­ден­ны­ми из куч, меш­ка­ми от це­мен­та, бу­ма­гой, шта­кет­ни­ком от па­ли­сад­ни­ков, кус­ка­ми уг­ля… Еще не­сколь­ко та­ких пу­те­ше­ст­вий, и Бу­гра, па­риж­ский бра­конь­ер, бу­дет со­всем го­тов к зи­ме.

Хо­лод­ные дни, да­же мо­ро­зы Бу­гра ни­чуть не пу­га­ли. Он на­де­вал на се­бя не­сколь­ко три­ко­таж­ных фу­фа­ек, сви­те­ров, ста­рую ар­мей­скую ши­нель, ру­ка­ви­цы, шап­ку, но­ги пря­тал в на­би­тые со­ло­мой са­бо, вы­пи­вал чаш­ку те­п­ло­го раз­лив­но­го ви­на и рас­ку­ри­вал труб­ку, ко­то­рая гре­ла ему паль­цы, но ве­че­ром, ко­гда он са­дил­ся чи­тать, ему ну­жен был хо­ро­ший огонь. Бу­гра чи­тал все­гда од­ни и те же кни­ги — Зо­ля, Жю­ля Вал­ле­са и Бар­бю­са — и еще про­смат­ри­вал га­зе­ты и ста­рые жур­на­лы, ко­то­рые по­всю­ду под­би­рал. Кро­вать свою он на­кры­вал меш­ка­ми, поч­ти не умы­вал­ся и пре­бы­вал в зим­ней спяч­ке, су­нув нос в бо­ро­ду.

— Удач­ный де­нек, а?

Им по­ра бы­ло воз­вра­щать­ся, и ста­рик впряг­ся в ко­жа­ные по­мо­чи, ви­сев­шие на те­леж­ке, по­пле­вал на ру­ки, по­тер их и пус­тил­ся в до­ро­гу. Об­рат­но они шли уже дру­гим пу­тем, на­де­ясь по­доб­рать еще ка­кое-ни­будь то­п­ли­во на ули­цах и рын­ках, где обыч­но ва­ля­лась вся­кая де­ре­вян­ная тру­ха. Маль­чик бе­гал, вы­тас­ки­вал из ка­нав ста­рые пле­те­ные кор­зин­ки, бро­сал их в об­щую ку­чу, и те­леж­ка дви­га­лась даль­ше. Бу­гра с го­ре­чью рас­су­ж­дал о по­ло­же­нии че­ло­ве­ка, ко­то­рый вка­лы­ва­ет не ху­же ло­ша­ди, по­том на­чал на­сви­сты­вать, не­мно­го по­ве­се­лел, и Оли­вье то­же.

Ко­гда они до­б­ра­лись до Се­вер­но­го во­кза­ла, ре­бе­нок еле во­ло­чил но­ги. Бу­гра во­дру­зил его на те­леж­ку и за­ве­рил, что это толь­ко по­мо­га­ет ее рав­но­ве­сию. За­тем они вме­сте за­пе­ли «Бы­ла ли это меч­та» и «От­прав­ляй­ся, ма­лень­кий юн­га!», а вско­ре од­на гор­ба­тая улоч­ка вдох­но­ви­ла Бу­гра за­тя­нуть «Ду­би­нуш­ку». На пе­ре­кре­ст­ке они ос­та­но­ви­лись бок о бок с фур­го­ном, пе­ре­во­зя­щим ме­бель, и Бу­гра крик­нул ог­ром­но­му би­тю­гу: «Да ну же, кол­ле­га!» — и Оли­вье рас­хо­хо­тал­ся.

Пу­те­ше­ст­вие ока­за­лось не та­ким уж дол­гим, они воз­вра­ща­лись на ули­цу Ла­ба в са­мое ожив­лен­ное вре­мя, так что их при­бы­тие не про­шло не­за­ме­чен­ным и ши­ро­ко ком­мен­ти­ро­ва­лось. Эло­ди по­шла им на­встре­чу и рез­ко ска­за­ла Бу­гра:

— Вот как! Вы, вид­но, хо­ти­те сде­лать из не­го на­стоя­ще­го тря­пич­ни­ка!

По­сле это­го она за­го­во­ри­ла со ста­ри­ком на­столь­ко бес­це­ре­мон­но, что да­же уди­ви­ла Оли­вье. Эло­ди, ко­то­рая все­гда дер­жа­лась в сто­ро­не от всех лю­дей ули­цы, об­ра­ща­лась с Бу­гра так, буд­то дав­но его зна­ла, да и он ей от­ве­чал в том же то­не. Бу­гра, ко­гда хо­тел это­го, умел быть обая­тель­ным, и Эло­ди как бы всту­па­ла с ним в не­кое кре­сть­ян­ское со­общ­ни­че­ст­во. Ес­ли б все жи­те­ли ули­цы по­хо­ди­ли на это­го де­да (так она по­том на­зы­ва­ла ста­ри­ка), то она бы, по­жа­луй, об­ре­ла здесь свою род­ную де­рев­ню, по ко­то­рой по­рой «так то­ми­лась».

— А эта ма­лыш­ка со­всем не­пло­ха! — ска­зал Бу­гра по­сле ухо­да Эло­ди. — Твой ку­зен вы­та­щил нуж­ный но­мер. Толь­ко б он су­мел ее со­хра­нить!

Эти сло­ва при­шлись Оли­вье по ду­ше. Ко­неч­но, Эло­ди ми­ла. Да­же ко­гда она об­зы­ва­ла его со­рван­цом и крив­ля­кой, это зву­ча­ло неж­но. Ку­зе­ны, прав­да, не­ред­ко уко­ря­ли его в не­по­слу­ша­нии. Но ведь он ни­ко­гда не от­ка­зы­вал­ся по­ви­но­вать­ся, од­на­ко то, о чем они про­си­ли, час­то бы­ло так не­яс­но и про­ти­во­ре­чи­во, что в кон­це кон­цов он по­сту­пал по сво­ему ус­мот­ре­нию. Ну как со­гла­со­вать две час­ти не­ред­ко по­вто­ряв­шей­ся фра­зы: «Веч­но бол­та­ешь­ся по ули­цам. Ну лад­но, иди, по­иг­рай там!»

Оли­вье по­ни­мал, что, в сущ­но­сти, он ни­че­го пло­хо­го не де­ла­ет, и раз­ные бе­ды сва­ли­ва­ют­ся на не­го са­ми со­бой.

В один пре­крас­ный день Бу­гра вдруг ска­зал, по­ма­хи­вая пус­той лит­ро­вой бу­тыл­кой:

— Ви­ниш­ка нет ни глот­ка!

Тор­гов­ля коль­ца­ми угас­ла. Един­ст­вен­ным спо­со­бом за­ра­бот­ка, ко­то­рый Бу­гра еще пред­ла­га­ли, бы­ла на­тир­ка по­лов в квар­ти­ре на аве­ню Жу­но. Он под ко­нец со­гла­сил­ся, вся­че­ски по­но­ся эту не­дос­той­ную, вто­ро­сорт­ную на­ем­ную ра­бо­ту: по мне­нию ста­ри­ка, ка­ж­дый дол­жен сам те­реть свой пар­кет, ес­ли у не­го есть та­кое же­ла­ние.

— Возь­мешь ме­ня? — спро­сил Оли­вье.

— Там те­бе не ме­сто! — от­ве­тил Бу­гра, по­ла­гав­ший, что эта ра­бо­та — са­мый дур­ной при­мер для ре­бен­ка.

Но Оли­вье все-та­ки увя­зал­ся за ста­ри­ком. Ко­гда они во­шли в дом, их встре­тил сер­ди­тый швей­цар, ко­то­рый, рас­спро­сив Бу­гра, хо­тел бы­ло про­вес­ти их чер­ным хо­дом, ле­ст­ни­цей для при­слу­ги. Но Бу­гра бла­го­род­ным жес­том его от­стра­нил:

— Я ведь Бу­гра, мои друг!

Он под­толк­нул Оли­вье к гид­рав­ли­че­ско­му подъ­ем­ни­ку фир­мы «Эй­ду-Са­мен» и энер­гич­но дер­нул в ка­би­не за ве­рев­ку. Ма­ши­на за­стре­ко­та­ла и без из­лиш­ней то­ро­п­ли­во­сти на­ча­ла по­ды­мать­ся.

Вый­дя на ле­ст­нич­ную пло­щад­ку третье­го эта­жа, Бу­гра дер­нул вя­за­ный шнур звон­ка, и гор­нич­ная про­ве­ла их к хо­зяй­ке, ху­дой вы­со­кой да­ме с го­ло­вой хищ­ной пти­цы и ки­сло­ва­той скла­доч­кой у губ, со­всем как у ак­три­сы Али­сы Тис­со, толь­ко гла­за у да­мы бы­ли ле­дя­ные, буд­то из стек­ла.

— Вы по­ло­тер? — спро­си­ла она, по­смот­рев на ча­сы, ви­ся­щие на шей­ной це­поч­ке.

— Нет, ма­дам, я не по­ло­тер: я — Бу­гра, и при­шел на­те­реть вам по­лы, чтоб за­ра­бо­тать на жизнь.

Да­ма по­жа­ла пле­ча­ми и по­ве­ла их в две поч­ти пус­тые смеж­ные ком­на­ты, в од­ной сто­ял толь­ко ро­яль. Все уже бы­ло под­го­тов­ле­но: щет­ка для цик­лев­ки, ме­тел­ка, мас­ти­ка, тряп­ки. Да­ма со­об­щи­ла свои ус­ло­вия и до­ба­ви­ла:

— В при­да­чу литр раз­лив­но­го ви­на.

— Для ка­ж­до­го? — спро­сил Бу­гра, ука­зы­вая на Оли­вье.

Хо­зяй­ка про­ве­ла ру­кой по сво­им го­лу­бо­ва­то-се­реб­ря­ным кра­ше­ным во­ло­сам и бро­си­ла пре­зри­тель­ный взгляд ку­да-то вниз, на сан­да­лии маль­чи­ка, ко­то­рый, по­ду­мав, что они рас­стег­ну­лись, на­гнул­ся на них по­смот­реть.

— Ви­но, — ска­зал Бу­гра, — не сей­час. По­сле ра­бо­тен­ки!

Чо­пор­ным кив­ком да­ма под­твер­ди­ла свое со­гла­сие и уда­ли­лась. Оли­вье сра­зу по­до­шел к роя­лю, но крыш­ка ока­за­лась за­пер­той. То­гда он по­смот­рел на брон­зо­вые под­свеч­ни­ки и ос­то­рож­но их по­тро­гал.

— Вот до­са­да! — ска­зал Бу­гра. — Мы бы тут сыг­ра­ли мо­тив­чик.

— А ты уме­ешь иг­рать на роя­ле?

— Нет, но мы бы нау­чи­лись.

Он на­чал под­скаб­ли­вать пол щет­кой для цик­лев­ки, рав­но­мер­но дви­гая пра­вой но­гой и опи­ра­ясь ру­кой о бед­ро. Оли­вье по­про­бо­вал под­ра­жать Бу­гра, но без­ус­пеш­но: щет­ка це­п­ля­лась за де­ре­во и вы­скаль­зы­ва­ла из-под но­ги. То­гда он встал на ко­лен­ки и на­чал те­реть ру­ка­ми.

Бу­гра ра­бо­тал мол­ча. Ка­за­лось, он и не за­ме­чал, как но­га его сколь­зит взад и впе­ред вдоль пар­кет­ных до­ще­чек, а они по­нем­но­гу свет­ле­ли. Ста­рик по­ру­чил Оли­вье сме­тать тон­кую пыль, со­би­рая ее в со­вок, что за­ста­ви­ло маль­чи­ка чи­хать. А по­том они вдво­ем по­кры­ли пар­кет слиш­ком cyxoй мас­ти­кой. На ли­це у Бу­гра поя­ви­лось ка­кое-то на­пря­же­ние. Ка­п­ли по­та тек­ли с его лба пря­мо в бо­ро­ду. Вре­мя от вре­ме­ни он с про­клять­ем шле­пал се­бя по но­ге: «Ох, этот свин­ский рев­ма­тизм!» — или же по­вто­рял, гля­дя на пол: «Бо­же мой, ко­му это нуж­но!»

Раза два хо­зяй­ка при­хо­ди­ла про­ве­рить, как идут де­ла, но, по­сколь­ку Бу­гра яв­но на­ме­рен­но пус­кал пыль в ее сто­ро­ну, хо­зяй­ка со­чла за луч­шее уда­лить­ся с тем же над­мен­ным и оби­жен­ным ви­дом.

— Ста­рая шлю­ха! — руг­нул­ся Бу­гра.

И объ­яс­нил ре­бен­ку, что под­смат­ри­вать, как лю­ди ра­бо­та­ют, так же стыд­но, как и под­гля­ды­вать, ко­гда они ис­праж­ня­ют­ся.

Бу­гра на­тер пар­кет до зер­каль­но­го бле­ска, «чтоб они, — как он вы­ра­зил­ся, — се­бе тут мор­ды раз­би­ли». Ко­гда ра­бо­та бы­ла кон­че­на, Бу­гра с Оли­вье, пот­ные и за­пы­хав­шие­ся, по­шли в ком­на­ту при­слу­ги, где хо­зяй­ка са­ма, от­стра­нив гор­нич­ную, на­ли­ла Бу­гра, ко­то­ро­го она на­зва­ла «ми­лей­шим», ста­кан крас­но­го ви­на. А тот ее спро­сил:

— А вы не вы­пье­те? — И так как да­ма про­мол­ча­ла, Бу­гра до­ба­вил: — А ма­лы­шу? Он, знае­те ли, лю­бит крас­нень­кое!

Хо­зяй­ка бы­ла шо­ки­ро­ва­на, вы­со­ко­мер­но на­пы­жи­лась, но Бу­гра с са­мым серь­ез­ным ви­дом ей объ­яс­нил, что Оли­вье — его сын, ко­то­ро­го он заи­мел в ста­рос­ти от свя­зи с цир­кач­кой, ис­пол­няв­шей но­мер «жен­щи­ны с бо­ро­дой» в цир­ке Амар, и что мла­ден­ца вы­кор­ми­ли со­ской, на­ли­вая в бу­ты­лоч­ку слад­кое крас­ное ви­но.

Оли­вье тут же смек­нул, что Бу­гра при­нял­ся за оче­ред­ной ро­зы­грыш и что ему не сто­ит в это вме­ши­вать­ся. Од­на­ко он не удер­жал­ся от то­го, чтоб по­иг­рать «в иди­от­ка», и стрем­глав ри­нул­ся за ста­кан­чи­ком, ко­то­рый был в ру­ках у Бу­гра, хва­тая его дро­жа­щи­ми паль­ца­ми.

Да­ма, ко­то­рая, ви­ди­мо, весь­ма не­одоб­ри­тель­но от­но­си­лась к пьян­ст­ву и име­ла твер­дые взгля­ды на­счет пол­ной де­гра­да­ции ни­же­стоя­щих об­ще­ст­вен­ных клас­сов, от­пра­ви­лась за ко­шель­ком, а ко­гда вер­ну­лась, Оли­вье все еще при­тво­рял­ся, что пьет. Хо­зяй­ка за­жа­ла ноз­д­ри, ибо от Бу­гра не­сло ка­ким-то жи­вот­ным ду­хом, со­счи­та­ла день­ги и по­про­си­ла его про­ве­рить, че­го он сде­лать не по­же­лал, а про­сто су­нул бу­маж­ки в кар­ман курт­ки. Ста­рик по­бла­го­да­рил хо­зяй­ку и про­из­нес:

— А сей­час про­во­ди­те нас.

И сно­ва от­ка­зал­ся вый­ти чер­ным хо­дом, ко­то­рый ему ука­за­ли, уточ­нив:

— Бу­гра все­гда вы­хо­дит че­рез па­рад­ную дверь!

Ко­гда они вы­шли на аве­ню Жу­но, Бу­гра соз­нал­ся, что ус­тал. Он шел при­хра­мы­вая и вор­чал:

— Вот ста­рая па­даль, кар­га эта­кая…

Его вы­со­кая фи­гу­ра сгор­би­лась. Он вы­гля­дел по­би­тым, жал­ким, и ут­ра­тил же­ла­ние ба­ла­гу­рить. А маль­чиш­ке, ко­то­рый нес ос­та­ток ви­на в бу­тыл­ке, Бу­гра ска­зал:

— Ра­бо­та — она ни к че­му хо­ро­ше­му не ве­дет, толь­ко бы­ст­рей уби­ва­ет!

Они за­шли в ма­га­зин «Ва­ре­ные ово­щи» на ули­це Ра­мей, где Бу­гра ку­пил литр сла­бень­ко­го буль­о­на, ма­ри­но­ван­ное се­ле­доч­ное фи­ле и две пор­ции кар­тош­ки с под­сол­неч­ным мас­лом. Ко­гда при­шли к не­му до­мой, уст­рои­ли се­бе обед на ска­мей­ке с рек­ла­мой ма­га­зи­на «Бра­тья Ал­лес». Буль­он был еще те­п­лым, и, ма­кая в не­го хлеб, оба съе­ли по боль­шой чаш­ке. За­тем на­бро­си­лись на се­лед­ку с луч­ком и мор­ков­кой, на­ре­зан­ны­ми кру­жоч­ка­ми, и ели ее вме­сте с кар­тош­кой.

— Ну что, те­перь по­лег­ча­ло? — спро­сил Бу­гра.

— О да, — от­ве­тил Оли­вье, — вкус­но, все­ля­ет бод­рость!

— А те­перь не­пло­хо бы со­снуть, а?

Бу­гра при­стро­ил ре­бен­ка на ска­мье, су­нул ему под го­ло­ву свер­ну­тую по­душ­ку и ки­нул дра­ное одея­ло. А сам сва­лил­ся на скри­пу­чий мат­рас и тут же за­снул. Оли­вье при­слу­ши­вал­ся к его ды­ха­нию, вско­ре пе­ре­шед­ше­му в звуч­ный храп. Сре­ди ко­рич­не­вых пя­тен на по­тол­ке, ко­то­рые ле­жа со­зер­цал Оли­вье, он раз­ли­чал ка­кие-то ли­ца, си­лу­эты жи­вот­ных. Ска­мья бы­ла уз­кой, и маль­чик при­жал­ся к спин­ке, чтоб не упасть. В по­лу­дре­ме он сно­ва уви­дел на­тер­тый пар­кет, чер­ный, как кит, ро­яль и про­ва­лил­ся в сон. Ти­ши­на ком­на­ты ох­ра­ня­ла их по­кой.

Ме­ж­ду пло­ща­дя­ми Бланш и Кли­ши с на­сту­п­ле­ни­ем ве­че­ра по­яв­лял­ся мо­ло­дой куд­ря­вый блон­дин в спор­тив­ном кос­тю­ме и клет­ча­той кеп­ке (его про­зва­ли Ру­ле­та­би­лем[12]), с под­зор­ной тру­бой, ко­то­рую он на­во­дил на лу­ну. Он пре­дос­тав­лял свой ап­па­рат про­хо­жим, в по­эти­че­ски-на­уч­ном сти­ле при­зы­вая их по­лю­бо­вать­ся «ноч­ным све­ти­лом — бе­ло­ку­рой Се­ле­ной», при­чем за скром­ную сум­му.

Оли­вье дол­го слу­шал его раз­гла­голь­ст­во­ва­ния о лун­ных ка­на­лах и тех су­ще­ст­вах, ко­то­рые, вне вся­ких со­мне­ний, их со­ору­ди­ли, и о том, что с эти­ми су­ще­ст­ва­ми мы еще обя­за­тель­но по­встре­ча­ем­ся. Не­ко­то­рые про­хо­жие при­ни­ка­ли к тру­бе, пла­ти­ли за это и ухо­ди­ли, за­дум­чи­во по­ка­чи­вая го­ло­вой, а ко­гда ни­ко­го во­круг не ос­та­лось, Оли­вье спро­сил, не мо­жет ли он так­же по­гля­деть «чуть-чуть, со­всем ка­пель­ку», толь­ко вот де­нег у не­го нет. Муж­чи­на под­хва­тил его под мыш­ки, под­нял, но так как он сдви­нул­ся с мес­та, то Оли­вье ни­че­го не смог рас­смот­реть.

— Ну что, ви­дел пят­на?

— Гм… нет! Я толь­ко чер­ное ви­дел — и все.

Ру­ле­та­биль ска­зал ему: «Т-ш-ш!» — так как близ­ко по­до­шли ка­кие-то ро­то­зеи, и на­чал свои за­зы­ва­нья:

— По­дой­ди­те бли­же, да­мы и гос­по­да, бли­же… Знае­те, что ви­дел этот ре­бе­нок? Он ви­дел кра­те­ры и ка­на­лы в се­реб­ри­стом сия­нии Се­ле­ны, этой на­след­ни­цы Фе­ба. Он еще рас­смот­рел… Знае­те, что он еще рас­смот­рел?

Оли­вье взгля­нул на не­го с изум­ле­ни­ем и, ко­гда Ру­ле­та­биль про­дол­жил свою речь, тол­куя о пе­ри­гее и апо­гее, а зе­ва­ки сде­ла­ли вид, что все по­ни­ма­ют, ре­бе­нок по­жал пле­ча­ми и ото­шел, по­ду­мав: «Ну и на­хал!»

Од­на­ко Оли­вье был сму­щен. Прой­дя не­сколь­ко мет­ров, он под­миг­нул лу­не од­ним гла­зом, за­тем дру­гим, и ему по­ка­за­лось, что он сам управ­ля­ет, по­доб­но улич­но­му ре­гу­ли­ров­щи­ку, дви­же­ни­ем этой стран­ной шту­ко­ви­ны, круг­лой, как фо­нарь.

Так как ночь бы­ла свет­лой, Оли­вье, на­брав­шись храб­ро­сти, про­шел­ся от пло­ща­ди Кли­ши по всей ули­це Ко­лен­кур, ус­ко­рив шаг толь­ко на мос­ту по со­сед­ст­ву с клад­би­щем. Маль­чик ис­ко­са по­гля­дел на ка­мен­ные па­мят­ни­ки са­мых раз­ных раз­ме­ров и по­ду­мал, сде­ла­ют ли та­кой же на мо­ги­ле его ма­те­ри. Ко­гда Эло­ди как-то пред­ло­жи­ла Оли­вье пой­ти вме­сте с ней на клад­би­ще Пан­тен, он жа­лоб­но, но не­пре­клон­но твер­дил: «Нет, нет». Ку­зи­на по­жа­ла пле­ча­ми и, под­няв гла­за к по­тол­ку, вы­ра­зи­ла этим свое изум­ле­ние и не­го­до­ва­ние: что за ре­бе­нок, не ис­пы­ты­ва­ет поч­те­ния да­же к мерт­вым!

Оли­вье дер­жал в ру­ках од­ну из книг Пау­ка, ту са­мую, ко­то­рую он дол­жен был вер­нуть в му­ни­ци­паль­ную биб­лио­те­ку. На ее крас­ном пе­ре­пле­те бы­ло сде­ла­но тис­не­ние: зо­ло­той ко­раб­лик — герб сто­ли­цы, а на обо­ро­те об­лож­ки на­кле­ен ма­лень­кий кар­тон­ный кар­ман­чик с за­пи­ся­ми о вы­да­чах кни­ги чи­та­те­лям, при­чем чис­ла бы­ли на­пи­са­ны си­ни­ми чер­ни­ла­ми, а ря­дом стоя­ла ли­ло­вая пе­чать. Оли­вье уже не­сколь­ко дней от­кла­ды­вал свой по­ход в биб­лио­те­ку, по­че­му-то вы­зы­вав­шую в нем ро­бость, а вот те­перь она за­кры­лась на це­лый ме­сяц. Ему так ни­ко­гда и не уда­ст­ся вер­нуть эту кни­гу.

Оли­вье без кон­ца вспо­ми­нал Пау­ка, вер­нее, Да­ни­эля, все еще на­де­ясь сно­ва уви­деть его на ули­це, на его из­люб­лен­ном мес­те у стен­ки, ме­ж­ду ок­ном Аль­бер­ти­ны и за­кры­той га­лан­те­рей­ной ла­воч­кой. Он вер­нул бы Да­ни­элю кни­ги, и, мо­жет быть, ка­ле­ка разъ­яс­нил бы ему, что оз­на­ча­ют все эти не­по­нят­ные фра­зы.

Оли­вье уже ми­но­вал мост вбли­зи клад­би­ща, как вдруг ему при­шло в го­ло­ву, что ес­ли он две­сти раз под­ряд про­из­не­сет имя Пау­ка, это по­мо­жет ему вер­нуть­ся об­рат­но. И ре­бе­нок на­чал как мож­но бы­ст­рей по­вто­рять: «Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль…»

По­нем­но­гу это пре­вра­ти­лось в мо­лит­ву, со­стоя­щую из од­но­го-един­ст­вен­но­го сло­ва, и гу­бы маль­чи­ка ти­хо ше­ве­ли­лись, как у ста­рух, что без­звуч­но мо­лят­ся, пе­ре­би­рая паль­ца­ми чет­ки.

Он был пол­но­стью по­гру­жен в это за­ня­тие, ко­гда чей-то смех и го­ло­са вы­ве­ли его из за­дум­чи­во­сти. На тер­ра­се рес­то­ра­на лю­ди с баг­ро­вы­ми и ли­ло­ва­ты­ми ли­ца­ми гром­ко хо­хо­та­ли, под­но­ся ко рту свои отяг­чен­ные едой вил­ки и боль­шие ста­ка­ны с бе­лым ви­ном, ко­то­рое они вы­пи­ва­ли, не пе­ре­во­дя ды­ха­ния. Лок­тя­ми они под­тал­ки­ва­ли сво­их пух­лых бе­ло­ку­рых со­се­док, в от­вет звон­ко сме­яв­ших­ся, Од­ни из них спро­сил:

— Ми­ми, ты се­бе пред­став­ля­ешь ско­рость вет­ра?

— А плот­ность ту­ма­на? — под­хва­тил дру­гой.

Они при­пра­ви­ли свои ре­п­ли­ки саль­ны­ми ост­ро­та­ми. Оли­вье и не та­кое слы­шал на ули­це, но из-за то­го, что он сей­час ис­сту­п­лен­но по­вто­рял: «Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль», — его это со­вер­шен­но оше­ло­ми­ло. Он по­чув­ст­во­вал, что по­ки­нул свой чис­тый, не­вин­ный и го­ре­ст­ный мир, что­бы по­пасть в иной, с вуль­гар­ны­ми ра­до­стя­ми, боль­но ра­нив­ши­ми его ду­шу. Ка­кой-то об­жо­ра, под­дер­жи­вая обеи­ми ру­ка­ми жир­ное брю­хо, по­шу­тил:

— Ес­ли мне не вса­дят в жи­вот две до­б­рые пу­ли, как я ос­во­бо­жусь от то­го, что съел?

Вне­зап­но Оли­вье бро­сил­ся бе­жать. Все тут бы­ло гряз­но и омер­зи­тель­но, лю­ди ка­за­лись ему глу­пы­ми и урод­ли­вы­ми. Как буд­то имен­но они дер­жа­ли Пау­ка вза­пер­ти, от­го­ра­жи­вая его от Оли­вье сво­им сы­тым сме­хом.

«Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль…»

Но сколь­ко бы он ни твер­дил это имя, он уже не мог за­быть о мерз­ких об­жо­рах.

Маль­чик шел, раз­ма­хи­вая кни­гой; ино­гда, об­хва­тив ру­кой ствол де­ре­ва, он де­лал во­круг не­го обо­рот, по­том сно­ва про­дол­жал путь, рас­смат­ри­вал ви­зит­ные кар­точ­ки, вы­став­лен­ные в вит­ри­не ти­по­граф­ским мас­те­ром, чи­тал вслух на­пе­ча­тан­ные на них име­на: мсье и ма­дам Аль­бер Дю­ран; мсье Жан Дю­пуа­те­вен, ад­во­кат кас­са­ци­он­но­го су­да; ма­де­муа­зель Ро­за Пат­ти, ли­ри­че­ская пе­ви­ца… по­том чи­тал на две­рях до­щеч­ки с име­на­ми вра­чей, су­деб­ных чи­нов­ни­ков, но­та­риу­сов…

Как он был удив­лен, ко­гда за­ме­тил на тер­ра­се ка­фе «Бал­то» па­па­шу Бу­гра, си­дев­ше­го за сто­ли­ком в ком­па­нии Кра­сав­чи­ка Ма­ка и еще двух муж­чин, ко­то­рых Оли­вье не знал! Один был по­мень­ше рос­том, плос­ко­ли­цый, с ба­ка­ми, дру­гой — вы­со­кий и плот­ный, с низ­ким лбом, его жел­то­ва­то-се­дые во­ло­сы спус­ка­лись на бро­ви. Пе­ред ка­ж­дым стоя­ла уз­кая рю­моч­ка со спирт­ным. Оли­вье близ­ко не под­хо­дил, но ему бы­ло слыш­но, что го­во­рил Бу­гра:

— Все­гда со­гла­сен вы­пить рю­моч­ку, но что ка­са­ет­ся ос­таль­но­го, я не ваш че­ло­век, я вам не под­хо­жу!

Его спут­ни­ки при­во­ди­ли ти­хи­ми го­ло­са­ми ка­кие-то со­лид­ные до­во­ды, ку­ла­ки их сжи­ма­лись и раз­жи­ма­лись, боль­шой и ука­за­тель­ный паль­цы по­ти­ра­ли друг дру­га, по­ка­зы­вая, что речь идет о день­гах. Со­бе­сед­ни­ки хму­ри­ли бро­ви и по­ка­чи­ва­ли с не­го­до­ва­ни­ем го­ло­ва­ми.

— Я не обе­щал, не обе­щал… — слу­шая их, по­вто­рял Бу­гра.

Ко­гда они вы­ска­за­лись, он рас­пря­мил спи­ну и за­клю­чил:

— Бу­дет мо­не­та или нет, рис­ку­ем мы или обой­дет­ся без рис­ка, я не пой­ду. По­ла­гаю, что это яс­но.

В этот са­мый мо­мент ста­рик за­ме­тил роб­ко при­бли­жав­ше­го­ся Оли­вье и вос­поль­зо­вал­ся этим, чтоб по­ло­жить ко­нец раз­го­во­ру:

— Эй, па­рень, иди-ка сю­да!

Оли­вье по­до­шел, по­жал ру­ку Бу­гра, по­том вя­лую ру­ку Ма­ка: тот не скры­вал сво­его сквер­но­го на­строе­ния. Бу­гра до­пил рю­моч­ку, встал, взял маль­чи­ка за ру­ку и ска­зал сво­им со­бе­сед­ни­кам с лю­без­ной и чуть иро­ни­че­ской улыб­кой:

— Спа­си­бо за вы­пив­ку, но на ме­ня не рас­счи­ты­вай­те. Ад­рес вы­бран не­удач­но.

То­гда Мак вско­чил, сдви­нул на­зад шля­пу и по­пы­тал­ся сме­рить ста­ри­ка с го­ло­вы до ног уг­рю­мым взгля­дом, хо­тя Бу­гра был го­раз­до вы­ше его:

— Что же, пред­по­чи­та­ешь ос­та­вать­ся ни­щим?

— Не­со­мнен­но, — от­ве­тил Бу­гра.

— Хва­тит… — по­со­ве­то­вал плос­ко­ли­цый тип.

Но Ма­ка взбе­си­ло по­ве­де­ние ста­ри­ка. Он сде­лал жест, буд­то ло­вит му­ху и да­вит ее в ку­ла­ке, и до­ба­вил:

— Во вся­ком слу­чае ни гу-гу, па­па­ша! По­нял? Зна­ешь, не­бось, как мы рас­прав­ля­ем­ся с до­нос­чи­ка­ми…

К удив­ле­нию Оли­вье, Бу­гра, ко­то­рый толь­ко что смот­рел на всю трои­цу с ве­се­лой ус­меш­кой, вдруг пом­рач­нел. Он ука­зал Ма­ку на но­сок сво­его бо­тин­ка и от­ве­тил, гля­дя Кра­сав­чи­ку пря­мо в гла­за и под­чер­ки­вая ка­ж­дое сло­во:

— А вот это­го в зад­ни­цу не же­ла­ешь?

— Лад­но, лад­но, — са­дясь, ска­зал Мак.

Бу­гра еще раз по­смот­рел на не­го, по­тя­нул­ся с улыб­кой и про­мол­вил:

— Ка­кая пре­крас­ная ночь!

Он по­хло­пал Оли­вье по пле­чу, и они уш­ли. Прой­дя не­сколь­ко ша­гов, ста­рик за­сме­ял­ся, ку­дах­тая, как ку­ри­ца, и гром­ко вос­клик­нул, слов­но об­ра­ща­ясь к ноч­ной тем­но­те:

— Ни­ко­гда, зна­чит, не ста­ну я бо­га­чом!

Оли­вье хо­те­лось про все его рас­спро­сить, но он по­ду­мал, что тут ре­ша­лись ка­кие-то важ­ные взрос­лые де­ла. И ста­ри­ку и маль­чи­ку за­хо­те­лось вме­сте прой­тись, хо­тя они об этом мол­ча­ли. Улич­ный шум утих, и по­лы вель­ве­то­вой курт­ки Бу­гра ше­ле­сте­ли в такт его ша­гам, как кры­лья жу­ков. Ста­рик бур­чал се­бе в бо­ро­ду:

— Они у ме­ня про­сто смех вы­зы­ва­ют!

— Кто? — спро­сил Оли­вье.

— Да лю­ди.

Он ни­чем не по­яс­нил сво­его ко­рот­ко­го за­ме­ча­ния, хоть оно и вы­ра­зи­ло, в сущ­но­сти, его жиз­нен­ную фи­ло­со­фию.

Ши­ны мед­лен­но про­ез­жаю­ще­го ми­мо так­си буд­то при­клеи­ва­лись к мос­то­вой. Кое-кто еще си­дел у подъ­ез­дов, но в су­мра­ке си­лу­эты лю­дей поч­ти сли­ва­лись с се­ры­ми сте­на­ми, Ста­рик и ре­бе­нок гу­ля­ли, один из них уме­рял свой шаг, дру­гой пы­тал­ся ид­ти в но­гу, и лу­на дви­га­лась вме­сте с ни­ми, улы­ба­ясь им сквозь тре­пе­щу­щую ли­ст­ву каш­та­нов. Из ка­ко­го-то ок­на бро­си­ли на тро­ту­ар го­ря­щий оку­рок, и он про­ле­тел в тем­но­те, как па­даю­щая звез­да.

Бу­гра все еще раз­мыш­лял о трех жу­ли­ках и о пред­ло­же­нии стать их со­общ­ни­ком, ук­рыв у се­бя кра­де­ное. Его от­каз был вы­зван не мо­раль­ны­ми со­об­ра­же­ния­ми, нет, — он про­сто хо­тел ос­тать­ся не­за­ви­си­мым. Од­на­ко де­нег ему все­гда не хва­та­ло. Го­лод­ный волк сре­ди псов — так он и про­жил всю жизнь, а ведь ему уже око­ло се­ми­де­ся­ти.

Оли­вье ус­та­вил­ся на лу­ну. Пря­чу­щая­ся в об­ла­ках, бес­шум­ная, мол­ча­ли­вая, она на­по­ми­на­ла ему кош­ку. Она сле­ди­ла, шпио­ни­ла, зна­ла все люд­ские тай­ны, а вот за ис­клю­че­ни­ем Ру­ле­та­би­ля ни­кто ею не за­ни­мал­ся. Бу­гра ос­та­но­вил­ся рас­ку­рить тру­боч­ку, а ре­бе­нок смот­рел на све­ти­ло, плыв­шее в не­бе, слов­но мяч на по­верх­но­сти пру­да. Не­стер­пи­мая бе­лиз­на лун­но­го све­та ос­ле­п­ля­ла и вы­зы­ва­ла чув­ст­во тре­во­ги. Оли­вье оро­бел и при­бли­зил­ся к спут­ни­ку:

— Ска­жи, Бу­гра, бо­жень­ка на лу­не жи­вет?

Бу­гра втя­нул ще­ки и вы­пус­тил клуб ды­ма, бы­ст­ро рас­та­яв­ший в воз­ду­хе. Он не­мно­го по­мол­чал, сплю­нул, по­смот­рел на вер­ши­ны де­ревь­ев и от­ве­тил:

— Мо­жет, и есть на­вер­ху лю­ди, мо­жет, и не­ту… Но уж ко­неч­но, там нет ни­ка­ко­го бо­жень­ки!

— Он где-то в дру­гом мес­те? По­вы­ше?

— Ни вы­ше, ни ни­же. Ты ведь сам, сы­нок, — бо­жень­ка. И я. И все лю­ди кру­гом.

— А Да­ни­эль то­же? Ну, зна­ешь, Па­ук.

— Воз­мож­но, — про­вор­чал Бу­гра.

Его сму­тил этот раз­го­вор. Не хо­те­лось ему об­су­ж­дать та­кие де­ла с ре­бен­ком. Он гром­ко ска­зал са­мо­му се­бе:

— Сказ­ки рас­ска­зы­ва­ют все, ко­му толь­ко не лень!

Оли­вье хо­тел за­дать столь­ко во­про­сов, уз­нать про Ма­ка, Лу­лу, Люсь­е­на, Гас­ту­не и всех ос­таль­ных — не­у­же­ли и они то­же бо­жень­ки? Бу­гра по­ка­зал­ся ему в этот раз очень зна­чи­тель­ным. То, как он го­во­рил с Ма­ком, про­из­ве­ло на маль­чи­ка впе­чат­ле­ние; а ко­гда Бу­гра по­ка­зал то­му но­сок сво­его баш­ма­ка, «ка­ид» сба­вил тон. Ре­бе­нок ду­мал: «Кра­сав­чик-то при­умолк, ста­ло быть, Ана­толь был то­гда прав: Мак — «не канд, а вошь!»

— Ты си­лач, Бу­гра?

— Еще ка­кой!

Он взял у маль­чи­ка кни­гу, про­чел ее на­зва­ние и при­сви­ст­нул:

— Ну-ну… Бра­во, гос­по­дин про­фес­сор!

— Да я еще в ней не ра­зо­брал­ся, — скром­но ска­зал Оли­вье.

Маль­чик объ­яс­нил, что кни­га ему не при­над­ле­жит, ее ему одол­жи­ли, но не за­хо­тел упо­ми­нать о Да­ни­эле: это бы­ла его тай­на.

— На­ста­нет вре­мя, ты про­чтешь и Зо­ля, — ска­зал Бу­гра тор­же­ст­вен­но и ува­жи­тель­но. А прой­дя чуть даль­ше, под­нял па­лец и из­рек: — У Зо­ля там обо всем ска­за­но!

Оли­вье по­ду­мал, что сле­ду­ет за­пом­нить это имя. И так же, как он твер­дил «Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль…», он по­вто­рил: «Зо­ля, Зо­ля, Зо­ля…»

Пра­вый кар­ман курт­ки Бу­гра — тот, в ко­то­рый он клал свою труб­ку и па­кет та­ба­ка, — был по­рван. Ре­бе­нок по­ду­мал, что на­до бы его за­ла­тать, но мысль о нит­ках сра­зу вер­ну­ла его в га­лан­те­рей­ную лав­ку ма­те­ри.

Он слы­шит, как зве­нит двер­ной ко­ло­коль­чик. Вир­жи­ни сто­ит за при­лав­ком, за­дум­чи­во по­хло­пы­ва­ет се­бя по гу­бам ка­ран­да­шом с лас­ти­ком на кон­це. Она да­ет за­каз ка­ко­му-то гос­по­ди­ну не­боль­шо­го рос­та, лы­со­му и тще­душ­но­му, ко­то­рый снял шля­пу и по­ло­жил ее под­клад­кой вверх на рас­крой­ный сто­лик. На ка­ж­дое пред­ло­же­ние Вир­жи­ни гос­по­дин ки­ва­ет, под­твер­ждая свое со­гла­сие.

«Чер­ной тесь­мы для под­шив­ки брюк, — дик­ту­ет Вир­жи­ни, — и се­рой так­же. Сколь­ко мот­ков? По два — обо­их цве­тов. Ни­ток для штоп­ки: пять ко­ро­бо­чек раз­ных то­нов и две — чер­ных… Обо­ж­ди­те — еще кон­вер­ты с игол­ка­ми. Ну… шесть дю­жин. Да-да — оп­том».

И гос­по­дин со­сет хи­ми­че­ский ка­ран­даш, пач­каю­щий ли­ло­вой крас­кой его рот, и пе­ре­во­ра­чи­ва­ет ко­пир­ку в за­пис­ной книж­ке. Оли­вье за­яв­ля­ет о сво­ем при­сут­ст­вии:

«Ма­ма, ты го­во­ри­ла, нуж­ны пле­чи­ки».

«Ах, да: пле­чи­ки 44-го и 46-го раз­ме­ра. Да, сред­ние. За­пи­ши­те — две­на­дцать пар. Спа­си­бо, Оли­вье, ес­ли б не ты… Я еще вот что за­бы­ла: шерсть для ажур­ной вяз­ки. По­ка­жи­те мне ва­ши об­раз­чи­ки… А бу­лав­ки у вас есть? То­гда — шесть боль­ших ко­ро­бок…»

Оли­вье за­крыл гла­за, но пе­ред ним воз­ник­ло еще од­но ви­де­ние. Вир­жи­ни шьет на ма­шин­ке. Слы­шит­ся по­сту­ки­ва­ние так-так-так, ткань, са­ма вы­бе­га­ет из-под иг­лы, но­ги ма­те­ри тан­цу­ют на чер­ной пе­да­ли, а нит­ка пры­га­ет от од­ной ка­туш­ки к дру­гой. Ко­гда ма­шин­ка ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, ка­жет­ся, что она са­ма по­гло­ти­ла весь этот шум.

— У те­бя, Бу­гра, по­рвал­ся кар­ман.

— Лад­но, — бро­сил Бу­гра.

Они уже дош­ли до ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель и мед­лен­но по ней под­ня­лись. А вот и дом, в ко­то­ром го­рел чу­лан­чик; ста­рик улыб­нул­ся и лу­ка­во по­смот­рел на Оли­вье. Это оз­на­ча­ло: «А ты пом­нишь?» И хоть все слу­чи­лось со­всем не­дав­но, но ка­жет­ся да­ле­ким-да­ле­ким.

— Я ду­маю, они так и не от­пра­вят счет за убыт­ки, — ска­зал Бу­гра. — В сущ­но­сти, это не­пло­хое ре­мес­ло — по­жар­ный. Но луч­ше, ес­ли б они не но­си­ли мун­ди­ров.

И еще од­на кар­ти­на про­шло­го при­шла на па­мять ре­бен­ку. В ла­воч­ку вхо­дит поч­таль­он, кла­дет на стол свою ко­жа­ную сум­ку, вы­ни­ма­ет день­ги, тет­радь: «Вот здесь рас­пи­ши­тесь…» — и до­бав­ля­ет: «Это пен­сия за ва­ше­го му­жа. Она, увы, не рас­тет…»

Ко­гда дверь за­кры­ва­ет­ся, Вир­жи­ни скла­ды­ва­ет день­ги и го­во­рит: «Боль­ше ни­кто не при­дет. За­кро­ем дверь на за­движ­ку. Хва­тит с ме­ня, на­ви­да­лись се­го­дня лю­дей».

Она на­чи­на­ет петь, ко­кет­ли­во на­ме­кая на свое имя:

И ко­гда мать ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, Оли­вье лу­ка­во под­хва­ты­ва­ет:

Маль­чик еще был в пле­ну это­го гру­ст­но­го вос­по­ми­на­ния, ко­гда го­лос Бу­гра за­ста­вил его вздрог­нуть:

— Что ты ска­зал, Оли­вье?

— Гм… ни­че­го. Я пел.

Их про­гул­ка бы­ла дол­гой. Ночь при­да­ва­ла бе­се­де ли­ри­че­ский от­те­нок. Они шли ми­мо ед­ва слыш­но жуж­жа­щих га­зо­вых фо­на­рей. Ле­ту­чие мы­ши ле­те­ли на их свет. Воз­дух све­жел, и гу­бы ощу­ща­ли его как про­хлад­ный на­пи­ток. У ко­го-то за ок­ном стен­ные ча­сы гул­ко про­би­ли один раз.

— Ты не был же­нат, Бу­гра, ни­ко­гда?

— В свое вре­мя я час­то же­нил­ся. Ну, в об­щем, у ме­ня бы­ли «зна­ком­ст­ва».

— А де­ти?

— Да ну! Я их тер­петь по мо­гу, — ки­нул Бу­гра, но в его чер­ных гла­зах мельк­ну­ла ис­кра, и он до­ба­вил: — С то­бой-то все по-дру­го­му. Ты ско­рее при­ятель.

Они спус­ти­лись с Мон­мар­тра по вы­зы­ваю­щей го­ло­во­кру­же­ние ули­це Ше­ва­лье де ля Барр, про­шли вдоль ее ста­рых про­вин­ци­аль­ных зда­ний к до­мам и гос­ти­ни­цам у под­но­жия хол­ма.

— Ше­ва­лье де ля Барр — ты зна­ешь, кто это был? — спро­сил Бу­гра, по­ка­зав на си­нюю до­щеч­ку.

— Нет.

Оли­вье ни­ко­гда не за­ду­мы­вал­ся над на­зва­ния­ми улиц: Ра­мей, Кюс­тин, Ла­ба, Бар­бес… Он не знал, име­на ли это ка­ких-то дея­те­лей или на­зва­ния го­ро­дов. Так как «Ше­ва­лье де ля Барр» зву­ча­ло кра­си­во, он пред­ста­вил се­бе сред­не­ве­ко­во­го вои­на в дос­пе­хах, со щи­том и копь­ем вос­се­даю­ще­го на ло­ша­ди, по­кры­той по­по­ной.

— Это был мо­ло­дой че­ло­век, — ска­зал Бу­гра. — Они от­ру­би­ли ему го­ло­ву, а по­том со­жгли. Ну, про­сто за пус­тя­ки. Он, ви­дишь ли, по­пов не лю­бил.

— А по­том его име­нем на­зва­ли ули­цу?

— Да, так все­гда и бы­ва­ет.

Оли­вье за­ду­мал­ся о том, не от­ру­би­ли ли так­же го­ло­вы Лам­бе­ру, Ни­ко­ле и Баш­ле. Ули­ца все кру­че спус­ка­лась вниз к сту­пень­кам, при­мы­каю­щим к ули­це Ра­мей. Оли­вье, рас­то­пы­рив в сто­ро­ны ру­ки, как ак­ро­бат на про­во­ло­ке, до­бе­жал до са­мо­го ни­за, влез на пе­ри­ла ко­рот­кой ле­ст­ни­цы и стал под­жи­дать сво­его дру­га. Ко­гда ста­рик по­рав­нил­ся с ним, Оли­вье скольз­нул по пе­ри­лам и спрыг­нул на тро­ту­ар. К его удив­ле­нию, Бу­гра про­де­лал то же са­мое, ска­зав:

— Ну, как? Еще ни­че­го ста­ри­каш­ка, лов­кий…

Лу­на, чтоб луч­ше шпио­нить, спря­та­лась за об­лач­ко; сра­зу по­тем­не­ло. Ко­гда они до­б­ре­ли до ули­цы Ла­ба, Бу­гра зая­вил, что не ху­до бы «за­дать хра­па­ка».

— О, еще ус­пе­ет­ся…

Ста­рик рас­тре­пал маль­чи­ку во­ло­сы, ска­зав: «Ну и гри­ва!» — и дал шлеп­ка:

— По­шли на бо­ко­вую!

Оли­вье про­во­дил его до до­ма, по­про­щал­ся и за­ду­мал­ся, ид­ти ли сра­зу до­мой или еще по­гу­лять. Он сел на край тро­туа­ра, по­иг­рал в кос­ти, но ско­ро бро­сил это за­ня­тие и ши­ро­ко зев­нул.

Эло­ди и Жан уже, на­вер­ное, спят в сво­их оди­на­ко­вых си­них пи­жа­мах: мо­ло­дая жен­щи­на, свер­нув­шись ка­ла­чи­ком, ру­ки под под­бо­род­ком, а Жан на спи­не и хра­нит во­всю, что он оп­ро­вер­га­ет, ко­гда дру­гие над ним по­смеи­ва­ют­ся. Сей­час Оли­вье уже хо­тел ока­зать­ся в кро­ва­ти, но не ре­шал­ся зво­нить.

На пе­ре­кре­ст­ке ос­та­но­ви­лось так­си, и из не­го вы­шли «две да­мы». Они стоя­ли об­няв­шись и ка­за­лись очень ве­се­лы­ми. По­том од­на вне­зап­но да­ла по­ще­чи­ну дру­гой, они о чем-то за­спо­ри­ли и ис­чез­ли в подъ­ез­де. Не­сколь­ки­ми ми­ну­та­ми поз­же на ули­це поя­вил­ся Мак, и Оли­вье бы­ст­ро спря­тал­ся в тем­ном уг­лу: он бо­ял­ся гне­ва уни­жен­но­го «каи­да». Оли­вье пред­ста­вил се­бе, что бы про­изош­ло, ес­ли б Бу­гра и Мак под­ра­лись, и тут же ре­шил, что по­бе­дил бы Бу­гра. Как бы там ни бы­ло, но маль­чик был не про­тив та­кой по­та­сов­ки, и в слу­чае на­доб­но­сти уж ко­неч­но по­мог бы ста­ри­ку.

Оли­вье за­нял обо­ро­ни­тель­ную по­зи­цию и да­же не­сколь­ко раз уда­рил ку­ла­ком в пус­то­ту: бенц, бенц, бенц! По­том сно­ва зев­нул. Ско­рей бы до­б­рать­ся до­мой и ос­тать­ся на­еди­не со свои­ми мыс­ля­ми. Тем­но­та на ули­це сгу­ща­лась, и он, по­зво­нив у до­ма но­мер 77, то­ро­п­ли­во под­нял­ся по ле­ст­ни­це. Сей­час ему бы­ло не так страш­но, как в преж­ние вре­ме­на, ес­ли, ко­неч­но, бы­ст­ро бе­жать и вдо­ба­вок сжи­мать ку­ла­ки.

Клю­чик ле­жал на сво­ем мес­те — под со­ло­мен­ным ков­ри­ком. Маль­чик бес­шум­но от­крыл дверь, сбро­сил сан­да­лии, нос­ки, шта­ны и ныр­нул в свою уз­кую по­стель.