Швейцарский Робинзон; Вторая родина

Глава I

Хорошая погода установилась со второй половины октября. Здесь, в Южном полушарии, под девятнадцатым градусом широты, между экватором и тропиком Козерога, зима не бывает холодной, а весна начинается в октябре[91].

Обитателям Новой Швейцарии не терпелось приступить к привычным летним работам.

После одиннадцати лет, проведенных на этой земле, колонисты так и не знали, принадлежит ли она к материку, омываемому Индийским океаном, или географы должны считать ее островом.

Появление в доме Церматтов молодой англичанки, найденной Фрицем у подножия Дымящейся горы, сделало жизнь семьи счастливее, если, конечно, можно говорить о счастье в подобных условиях. Но временами всех по-прежнему посещало грустное настроение, вызванное страхом за будущее, тоской по родине, все угасающей надеждой на спасение и просто естественной потребностью общения с другими людьми.

В этот день господин Церматт встал рано и, выйдя за ограду Скального дома, направился к Шакальему ручью. На берегу со своими снастями для рыбной ловли уже стояли Фриц и Жак. Вскоре к ним присоединился и Франц. Только соня Эрнст никак не мог расстаться со своим одеялом.

Дженни и госпожа Церматт тоже были уже на ногах, занимаясь утренними домашними делами.

— Неплохой денек сегодня, не так ли, отец? — произнес Жак.

— Да, сынок, — откликнулся Церматт, — полагаю, что за ним последуют не менее чудесные дни, как обычно в начале весны.

— Чем будем заниматься? — спросил Франц.

— Мы с Жаком — удить рыбу, — ответил Фриц, он уже приготовил сети и удочки.

— В заливе? — поинтересовался отец.

— Нет, поднимемся вверх по речке до запруды. Там наловим рыбы даже больше, чем нужно для завтрака.

— А что будем делать еще? — не унимался Жак.

— Без работы не останемся, — сказал Церматт. — После полудня думаю отправиться в Соколиное Гнездо, проверить, не требует ли летний дом какого-либо ремонта. Этими погожими весенними днями нужно осмотреть и фермы — Лесной бугор, Сахарную Голову, Кабаний брод и дачу Панорамный холм; позаботиться о животных, оценить состояние полей и плантаций…

— Да, разумеется, отец, — поддержал его Фриц, — но, надеюсь, и для рыбалки найдется два-три свободных часа.

— О, — вскричал Жак, — я уже вижу прекрасную форель, попавшуюся на крючок! Гоп-ля! Гоп-ля! — Юноша, весело приговаривая, дергал привычным жестом удочку, как бы снимая с крючка воображаемую рыбу. — Скорей в дорогу!

Франц охотнее остался бы дома, обычно он посвящал утренние часы занятиям. Но брат так настойчиво его подгонял, что ничего другого, как последовать за ним, не оставалось.

Трое юношей уже направились к реке, но голос отца остановил их:

— Дорогие мои, нетерпеливое желание заняться рыбной ловлей заставило вас забыть…

— Что? — обернулся Жак.

— То, что делаем каждый год в первые весенние дни. Фриц подошел к отцу и, потирая лоб, задумался:

— Что бы это могло быть?

— Фриц, неужели ты не помнишь? А ты, Жак?

— Может быть… — неуверенно начал Жак, — …мы тебя не поцеловали и не поздравили, как всегда, с началом весны?

— Нет, вовсе не это, — протирая глаза и потягиваясь, прокричал появившийся за оградой Эрнст.

— Ты, верно, думаешь, лакомка Эрнст, что мы забыли позавтракать, — насмешливо произнес Жак, намекая на известную всем слабость брата, большого любителя вкусно поесть.

— Нет, — возразил Эрнст, — не об этом речь. Отец хочет напомнить о традиции, которой мы следуем каждый год: давать два пушечных залпа с батареи Акульего острова в один из первых дней весны.

— Именно это, — подтвердил Церматт.

Действительно, ежегодно после сезона дождей, в один из погожих дней второй половины октября Фриц и Жак отправлялись на лодке на находящийся при входе в бухту Спасения островок, поднимались на вершину холма, водружали швейцарский флаг и давали два пушечных залпа, отчетливо слышных в Скальном доме. Затем по привычке окидывали взглядом морской простор. Не видно ли какого-либо судна вблизи острова? Тогда оно зайдет в залив, привлеченное выстрелом. А возможно, где-то рядом есть несчастные, тоже потерпевшие кораблекрушение и выброшенные на эти берега, которые только кажутся необитаемыми? Не станут ли эти два залпа для них спасением?

— Да, мы действительно чуть не забыли о нашей обязанности, — сказал Фриц. — Жак, приготовь поскорее каяк[92], через час мы должны возвратиться.

— Ну к чему этот артиллерийский грохот, — недовольно заворчал Эрнст. — Столько лет палим из пушек, а в ответ — только эхо. Зачем даром расходовать порох?

— Узнаю тебя, братец, — ухмыльнулся Жак. — По-твоему, мы должны получать ровно столько выгоды, сколько стоят два пушечных залпа. В противном случае пусть пушки лучше молчат.

— Конечно, ты не прав, Эрнст, если в самом деле так считаешь, — заметил отец. — Я не думаю, что это так уж бесполезно. Поднятый флаг на вершине холма вряд ли кто увидит с открытого океана, тогда как пушечные выстрелы слышны на расстоянии доброй мили[93]. И очень неразумно не использовать такой шанс — дать сигнал о нашем присутствии проходящему мимо кораблю.

— Но тогда следовало бы стрелять дважды в день — утром и вечером, — доказывал свое Эрнст.

— Разумеется. Так, кстати, и поступают моряки, — согласился с ним Жак.

— Это совсем другое дело. Они не рискуют остаться без пороха, — не сдавался упрямый Эрнст.

— Пороха у нас предостаточно, — попробовал успокоить сына Церматт. — Два раза в год — весной и осенью по два залпа — расход незначительный. Мне не хотелось бы отказываться от этой традиции.

— Отец прав, — рассудил Жак. — А уж если эти выстрелы и потревожат эхо между Скальным домом и Соколиным Гнездом, то Эрнст пошлет ему извинение в стихах. Эхо будет в восторге. Пойдем, Фриц.

— Но надо предупредить маму, — сказал Франц.

— И нашу дорогую Дженни, — добавил Фриц.

— Я это сделаю сам, — решил Церматт. — Они, чего доброго, разволнуются, услышав выстрелы, и вообразят, что в залив вошел корабль.

Но госпожа Церматт и Дженни уже шли навстречу им из галереи.

Поздоровавшись с матерью, Фриц протянул руку девушке, и та радостно улыбнулась в ответ. Видя, что Жак направляется к бухте, где стоят на якоре шлюпка и каяк, Дженни спросила:

— Вы уходите в море?

— Да, Дженни, мы с Фрицем собираемся предпринять большое морское путешествие, — заважничал Жак.

— Большое морское путешествие? — встревожилась госпожа Церматт. Она всегда беспокоилась во время долгого отсутствия сыновей и мужа, хотя и не сомневалась в их сноровке и умении управлять шлюпкой.

— Успокойся, успокойся, дорогая Бетси, — улыбнулся жене Церматт. — Жак шутит. Они собираются всего лишь на Акулий остров, чтобы, как всегда, дать два пушечных залпа, поднять флаг, посмотреть, все ли там в порядке, и тут же возвратиться домой.

— Но в таком случае, — сказала Дженни, — пока Фриц и Жак будут на острове, мы с Эрнстом и Францем отправимся на рыбалку, если госпожа Церматт ничего не имеет против.

— Ну что ты, дорогое дитя, конечно, отправляйтесь — ответила госпожа Церматт, — а я пока займусь стиркой.

Жак подвел каяк к устью Шакальего ручья, братья сели в него, все пожелали им счастливого пути, и легкая лодочка быстро отошла от берега.

День был чудесный, ясный, море спокойное, и прилив благоприятствовал гребцам. Сидя друг против друга, братья дружно работали веслами, стремительно удаляясь от Скального дома. Так как течением их слегка относило к востоку, они держали направление к противоположному берегу, стремясь попасть в маленький проливчик, соединяющий бухту Спасения с открытым морем.

Фрицу исполнилось двадцать пять лет. Хорошо сложенный, ловкий, физически крепкий, неутомимый ходок и храбрый охотник, он был старшим из братьев и гордостью семьи Церматт. Еще недавно резкий характер Фрица теперь смягчился — и на то была особая причина. Теперь братья не страдали, как прежде, от его вспыльчивости, вызывавшей часто укоризненные замечания родителей.

Найдя у Дымящейся горы молодую девушку, Фриц уже не мог выбросить ее из своего сердца. А могла ли забыть Дженни Монтроз, кому обязана спасением?

В Дженни все казалось привлекательным: белокурые вьющиеся волосы, рассыпанные по плечам, гибкая талия, нежные красивые руки и свежее загорелое личико. Войдя в честный и трудолюбивый дом Церматтов, девушка внесла в него то, чего ему так недоставало — какую-то особенную мягкость, женственность, став добрым гением семьи.

Но если для Жака, Эрнста и Франца она стала сестрой, то совсем иное чувство заставляло усиленно биться сердце Фрица. А Дженни? Испытывала ли и она нечто большее, чем чувство дружбы и благодарности к своему храброму спасителю?.. Прошло уже два года со времени того знаменательного события у Дымящейся горы… Фриц просто не мог, находясь рядом с Дженни, не влюбиться в нее… Отец и мать уже строили планы на будущее…

Жак, стремясь не отстать от брата, стал в последнее время совершенствовать свои физические данные, развивая с помощью специальных упражнений силу и ловкость. Ему шел двадцать первый год. Это был славный малый, среднего роста, стройный, всегда веселый и жизнерадостный, большой любитель пошутить, но при этом добродушный и преданный своим братьям. Родителям он никогда не доставлял огорчений. Своими шуточками он, правда, иногда выводил братьев из себя, но те не обижались. Короче, Жак был тем настоящим другом, о каком можно только мечтать.

Каяк летел по волнам как стрела. Фриц не стал поднимать маленький парус, потому что ветер дул с океана. На обратном пути, поставив парус, можно достичь устья Шакальего ручья и без весел.

Ничто не привлекло внимания братьев во время этого короткого плавания в три четверти лье[94]. Восточный берег залива, пустынный и бесплодный, представлял собой непрерывную гряду желтых дюн[95]. Западный, наоборот, весь утопал в зелени от устья Шакальего ручья до мыса Обманутой Надежды.

— Увы, — произнес Фриц, — наша Новая Швейцария расположена далеко не на самом бойком перекрестке морских путей. Эти берега Индийского океана такие пустынные…

— Не очень-то хочется, чтобы кто-нибудь ее обнаружил… Любой корабль, который пристанет к берегам Новой Швейцарии, тут же присоединит ее к владениям своей страны и вывесит свой флаг. И вряд ли это будет национальный флаг Швейцарии, ведь она не владеет морями. Тогда мы окажемся на чужой территории…

— Как же ты в таком случае представляешь себе наше будущее, Жак? — поинтересовался Фриц.

— Будущее? Оно — продолжение настоящего… И если ты недоволен…

— Но речь не только о нас, — прервал его Фриц. — Ты забываешь о Дженни. Ведь ее отец думает, что она погибла при крушении «Доркаса». Можно ли лишить ее возможности увидеться с ним? А как она доберется до Англии, если ни одно судно сюда не заглянет?

— Ты прав, Фриц, — улыбнулся Жак, ибо давно догадывался о чувствах брата.

После сорока минут хода каяк достиг невысоких скалистых берегов Акульего острова.

Первым делом братья, как всегда, осмотрели весь остров, проверили, в каком состоянии находятся поля, распаханные несколько лет назад вокруг холма с батареей.

Поля часто страдали от северных и северо-восточных ветров, которые неистовствовали здесь, прежде чем устремиться через узкий пролив в бухту Спасения, создавая на островке воздушные вихри такой силы, что не раз срывали крышу навеса, под которым находились пушки.

К счастью, на этот раз поля не очень пострадали. Лишь на северном берегу валялись опрокинутые ветром деревья. Их предстояло распилить и доставить в Скальный дом.

Изгородь, внутри которой паслись антилопы, также не имела повреждений. Животные питались сочной густой травой, она здесь в изобилии круглый год. Теперь стадо состоит из пятидесяти голов, и в ближайшее время можно рассчитывать на его увеличение.

— Что делать с этими животными дальше? — задумался Фриц, глядя, как грациозные парнокопытные обгладывают живую зеленую изгородь загона.

— Продадим, — живо откликнулся Жак.

— Ты допускаешь, что однажды к берегу пристанут корабли и мы сбудем им этих антилоп?

— Вовсе нет, — возразил Жак. — Мы будем их продавать… на рынке.

— На рынке? Тебя послушать, так недалек тот час, когда в Новой Швейцарии будет свой рынок, — начал иронизировать Фриц.

— Не сомневаюсь… Так же как и свои деревни, малые и большие города и даже столица! Столицей, несомненно, станет Скальный дом.

— И когда же это случится?

— Когда в Новой Швейцарии будет несколько тысяч жителей.

— Иностранцев?

— Нет, Фриц, — твердо сказал Жак, — швейцарцев, и только швейцарцев. На нашей родине достаточно большое население, и я не сомневаюсь, что несколько сот семей захотят сюда приехать.

— Но Швейцария до сих пор не имела колоний, и что-то непохоже, что они когда-либо появятся.

— Во всяком случае, Фриц, одну колонию она уже имеет…

— Гм, не тот у наших земляков характер, чтобы эмигрировать.

— А мы, по-твоему, что сделали? — вскричал Жак. — Разве у нас, швейцарцев, не обнаружился вкус к освоению новой земли? И результаты совсем неплохие.

— Но нас вынудили обстоятельства… — ответил Фриц. — И я думаю, что если Новая Швейцария и будет когда-либо заселена, то скорее всего эмигрантами англосаксонского происхождения. Так что вряд ли она в будущем оправдает свое название.

В глубине души Жак чувствовал, что брат прав, но все же при этих словах не мог удержаться от недовольной гримасы.

В ту эпоху Британия действительно находилась на вершине своего колониального могущества и ни одно европейское государство не могло с ней соперничать. Она завоевывала все новые и новые территории в регионе Индийского океана. Так что любой корабль, если он однажды пристанет к этим берегам, скорее всего окажется английским. И вероятность того, что его капитан не замедлит объявить новую землю английской колонией, вывесив на вершине Панорамного холма британский флаг, вполне реальна.

Окончив осмотр островка, братья поднялись на холм, где под навесом находилась батарея с пушками.

Отсюда, с холма, Жак и Фриц, вооружившись подзорной трубой, стали обозревать обширное морское пространство между мысом Обманутой Надежды и мысом на востоке, закрывавшим вход в бухту Спасения. Вокруг простирались пустынные берега и такое же пустынное море вплоть до линии горизонта. Только на северо-востоке, в полутора лье от островка, над поверхностью воды поднимались рифы, о которые разбился «Лендлорд».

Переведя взгляд в направлении мыса Обманутой Надежды, братья увидели утопающую в зелени дачу Панорамный холм. Летний дом был в целости и сохранности, что должно порадовать отца, всегда очень тревожившегося, как бы порывы ветра в сезон дождей не разрушили его.

Наконец, Фриц и Жак осмотрели навес. Ветры пощадили и его, хотя за два с половиной зимних месяца ураганы и шквальный ветер не раз бушевали в этих местах.

Теперь предстояло прикрепить к мачте красный с белым флаг[96] — он будет развеваться над островком до конца осени — и отметить это событие двумя пушечными залпами.

В то время как Жак вынимал флаг из чехла и крепил его к мачте, Фриц осмотрел две небольшие пушки, направленные жерлами в открытое море. Они в прекрасном состоянии, их остается только зарядить. Чтобы сэкономить порох, Фриц, как он делал это всегда, добавил к заряду ком влажной земли, что к тому же увеличивает ударную силу. Затем приблизил к огню запальный фитиль, собираясь зажечь его точно в момент, когда на мачте взовьется флаг.

Сейчас половина восьмого утра. С неба уже исчезла утренняя дымка, и оно засияло голубыми тонами, лишь кое-где на западе видны легкие завитки облачков. Ветер постепенно утихал. Вода в бухте, освещенной солнечными лучами, — почти неподвижна.

Приведя пушку в состояние готовности, Фриц поинтересовался, как идут дела у брата. Жак, убедившись, что флаг, развертываясь, не зацепит крышу навеса, ответил:

— Готов, по первому твоему приказу, Фриц…

— Первая пушка, пли! Вторая пушка, пли! — скомандовал Фриц, серьезно относившийся к своей роли артиллериста.

Два выстрела прозвучали один за другим, и одновременно на мачте взвился и затрепетал на ветру бело-красный флаг.

Фриц приготовился перезарядить пушки. Он подвел зарядный картуз[97] ко второму орудию, но тут вздрогнул от неожиданности.

Отдаленный пушечный выстрел поразил его слух.

Братья выскочили из-под навеса.

— Пушечный залп?! — вне себя закричал Жак.

— Нет!.. Это невозможно… Нам почудилось… — бессвязно забормотал Фриц.

— Слушай… — прервал его Жак, задыхаясь от сильного волнения. В тишине отчетливо раздался второй, а через минуту и третий выстрел.

— Что же это, если не выстрелы из пушек?! — уверенно сказал Жак.

— И они доносятся с востока! — добавил Фриц.

Может быть, это корабль, оказавшийся недалеко от Новой Швейцарии, ответил тремя пушечными сигналами на их выстрелы? И значит, можно ожидать его скорого появления в бухте Спасения?

Глава II

Когда на Акульем острове раздались два пушечных залпа, эхо, отражаясь от скал, отчетливо донесло звуки выстрела до Скального дома. Прибежавшие на песчаный берег Церматт, его жена, сыновья и Дженни увидели, что по направлению к Соколиному Гнезду медленно плывет по небу беловатый дымок. Поприветствовав его взмахами платков и криками «ура», все собирались вернуться к прерванным делам, но их остановил возглас Дженни, смотревшей в сторону острова в подзорную трубу:

— Они уже возвращаются!

— Так скоро? — удивился Эрнст. — Они едва успели разрядить пушки… Что за поспешность?

— Да, действительно, — заметил Церматт. — Что-то заставило детей поторопиться…

Теперь уже не оставалось сомнений, что отдаляющаяся от острова точка не что иное, как управляемый братьями каяк, стремительно идущий к острову.

— Странно… — удивилась Бетси Церматт. — Как будто они спешат сообщить нам какую-то новость.

— Мне тоже так кажется, — добавила Дженни.

Какой может быть новость? Плохой? Хорошей? Каждый задавал себе этот вопрос, не пытаясь на него ответить. Взгляды всех были прикованы ко все увеличивающейся в размерах точке.

Через четверть часа каяк находился уже на полдороге между Акульим островом и устьем Шакальего ручья. Фриц даже не поставил маленький парус; ловко работая веслами, братья заставляли каяк двигаться быстрее ветра, уже утихнувшего и лишь слегка рябившего водную поверхность.

Такое стремительное возвращение более всего смахивает на бегство, подумалось Церматту, и он уже с тревогой стал ожидать, не появятся ли за поворотом преследующая каяк пирога[98] туземцев[99] или, еще хуже, пиратское судно. Но, разумеется, он не стал высказывать вслух свою опасную догадку, а вместе со всеми побежал к маленькой бухточке, куда должна пристать лодка сыновей.

Пятнадцать минут спустя каяк уже стоял у причала, то есть у невысоких скал в глубине бухты.

— Что случилось? — сразу спросил отец сыновей, как только они выскочили на берег. Но ни Фриц, ни Жак, задыхающиеся, с потными лицами, словно онемевшие от усталости, в первую минуту не могли вымолвить ни слова и только жестами указывали в сторону открытого моря.

— Но что же произошло? — повторил вопрос Франц, схватив Фрица за руку.

— А разве вы ничего не слышали? — вопросом на вопрос ответил Фриц, к которому наконец-то вернулся дар речи.

— Да, слышали два пушечных выстрела с батареи, — сказал Эрнст.

— Нет, — сказал Жак, — не наши выстрелы, а чужие, три ответных пушечных залпа…

— Что? — ахнул отец. — Ответные залпы?

— Возможно ли это… Возможно ли это… — переполошилась Бетси Церматт.

Дженни, побледнев от волнения, бросилась к Фрицу:

— Вы действительно слышали пушечные выстрелы со стороны моря?

— Да, Дженни, с востока отчетливо донеслись три залпа с одинаковыми промежутками, — ответил Фриц так убежденно, что сомневаться в его словах не приходилось.

— Мы совершенно уверены, — добавил Жак, — что вблизи Новой Швейцарии находится судно. И наши выстрелы привлекли его внимание.

— Судно… судно… — совсем разволновалась Дженни.

— А вы уверены, что выстрелы прозвучали с восточной стороны? — допытывался Церматт.

— Да, именно оттуда, — подтвердил Фриц. — Примерно на расстоянии одного-двух лье от бухты Спасения.

Но это лишь предположение: ведь до сих пор разведка прибрежной полосы бухты Спасения не произведена.

Немного придя в себя после ошеломившего всех сообщения, обитатели Новой Швейцарии стали возбужденно обсуждать это необычное событие.

Корабль!.. Нет никакого сомнения в том, что где-то совсем недалеко находится корабль, и звуки его пушек ветер донес до Акульего острова. Неужели появилась наконец-то ниточка, которая свяжет с миром обитателей этой неизвестной земли, потерпевших крушение на «Лендлорде» одиннадцать лет назад!

Пушечный выстрел — этот волнующий голос корабля — услышан впервые за многие годы, после того как батарея Акульего острова стала возвещать начало и конец летнего сезона. Возможность спасения, на которую семья Церматт уже перестала рассчитывать, застала их врасплох, как будто они разучились понимать этот давно забытый язык.

Но постепенно все успокоились, и каждый постарался думать только о том добром, что должно внести в их судьбу это событие. Отдаленный залп, донесшийся до Скального дома, не похож ни на один из природных звуков, к каким привыкли его обитатели за долгие годы; например, скрип деревьев, когда они гнутся и трещат под напором ураганного ветра, или шум волн в бушующем море, или раскаты грома во время тропических ливней… Нет! Залп прозвучал с помощью человеческих рук. Теперь уже и капитан, и весь экипаж судна не могут не знать, что эта земля обитаема… И если корабль войдет в бухту Спасения, флаг Новой Швейцарии будет приветствовать его!

Словом, все видели в этом событии надежду на скорое спасение. Правда, госпожа Церматт до сих пор не чувствовала особого страха за будущее: ведь все ее сыновья и муж рядом с ней.

Иное дело Дженни. Она сразу же подумала об отце, с которым не надеялась уже когда-либо свидеться. Ну, а господин Церматт и его сыновья мечтали пообщаться с людьми из другого мира…

Все надеялись, что наконец-то исполнятся их самые заветные желания, ожидали от этого события только счастливых последствий и обращали к Богу слова благодарности.

— Возблагодарим же Всевышнего, его покровительство никогда нас не оставляло, — тихо сказал Франц.

Вполне естественно, что эти слова произнес именно Франц. Все знали о его религиозности, проявившейся еще в детстве и с годами окрепшей. Он отличался спокойным, ровным характером, был сильно привязан к своим близким, они для него до сих пор олицетворяли собой все человечество. Младший из братьев, он, однако, всегда был их советчиком и примирителем во время размолвок, изредка возникавших в этом дружном семействе. Какому призванию посвятил бы он себя, если бы остался в родной стране? Это могла быть медицина, юриспруденция или служение Богу — то есть та область, где он смог бы проявить свою склонность к самопожертвованию, столь же свойственную его натуре, как стремление к физической деятельности у Фрица и к интеллектуальной — у Эрнста.

И Франц обратился с горячей молитвой к Господу, и к нему присоединились отец, мать, братья и Дженни.

Но обстоятельства требовали сейчас активных действий.

Скорее всего, этот корабль, а в существовании его никто уже не сомневался, стоит на якоре в одной из бухточек побережья, и пушечные выстрелы братьев, на которые он ответил, заставят его задержаться и осмотреть неизвестную землю. Можно даже ожидать, что он проникнет в бухту Спасения, обогнув Восточный мыс. Высказав такие предположения, Фриц пришел к единственному сейчас, на его взгляд, решению: держась восточного берега, выйти навстречу кораблю, он скорей всего отправится с севера на юг.

— Кто знает, может быть, уже слишком поздно… — с беспокойством заметила Дженни.

— Не думаю, — возразил Эрнст. — Маловероятно, чтобы капитан судна, кто бы он ни был, не попытался разузнать, в чем дело.

— Все это — бесполезные слова, — нетерпеливо проворчал Жак. — Едем немедленно!

— Дайте время хотя бы подготовить шлюпку, — урезонил его Церматт.

— Это задержит нас надолго, — сказал Фриц. — Мы пойдем на каяке.

— Пусть так, — согласился отец и добавил: — Но запомните — действовать нужно с предельной осторожностью… До этого побережья вряд ли смог добраться кто-нибудь из туземцев… Но в Индийском океане много пиратов и от них всего можно ожидать.

— В таком случае, — сказала Бетси, — лучше бы, этот корабль вообще удалился отсюда…

— Я поеду сам, — решительно заявил в ответ на ее слова Церматт. — Прежде чем входить в контакт с незнакомцами, нужно знать, с кем имеешь дело.

Все такой план одобрили, и оставалось только его осуществить.

К несчастью, погода стала с утра портиться. Утихнувший на время ветер подул с запада, заметно похолодало. На каяке опасно не то что отправиться в открытое море, но даже добраться до Акульего острова. Ветер дул все сильнее, небо покрылось темными тучами — зловещими предвестниками бури, а ее опасаются даже опытные моряки.

Правда, можно, потеряв час-другой, вместо каяка подготовить шлюпку. Но, к большому огорчению, Церматту пришлось отказаться и от этого намерения. В узком входе в залив поднялась сильная волна, а в полдень там уже бушевал настоящий шторм, так что о выходе в открытое море нечего и думать. Конечно, в это время года такая резкая перемена погоды не должна продержаться долго. Но если буря утихнет лишь на следующий день, не слишком ли поздно станет отправляться на поиски корабля? Ведь если стоянка его окажется недостаточно надежна, то корабль, несомненно, покинет ее и при таком сильном попутном западном ветре быстро удалится от берегов Новой Швейцарии.

— А что, если, — предположил Эрнст, — корабль, обогнув мыс с востока, найдет убежище именно в бухте Спасения.

— Такое вполне возможно, — согласился Церматт, — и более того, весьма желательно, при условии, конечно, что мы имеем дело не с пиратами.

— Что ж, в таком случае нам придется следить за кораблем и днем и ночью… — сказал Франц.

— А для этого лучше всего отправиться на Панорамный холм или Соколиное Гнездо, — добавил Жак, — там самые удобные места для обозрения открытого моря.

Он был, конечно, прав, но и это сейчас тоже совершенно невозможно.

После обеда погода и вовсе ухудшилась. Порывы шквального ветра стали раза в два сильнее. От беспрерывного проливного дождя вода Шакальего ручья поднялась, грозя выйти из берегов и снести Семейный мост. Отец и сыновья следили за состоянием воды, готовые помешать ее потокам хлынуть за ограду Скального дома. Бетси и Дженни не решались и носа высунуть из дома.

День тянулся томительно долго. Все с беспокойством думали о том, что, вероятнее всего, корабль удалился от берегов острова и вряд ли снова возвратится.

С приходом ночи буря усилилась. Видя, как устали сыновья, отец посоветовал им хоть немного отдохнуть. Но братья решили сменять друг друга до утра, оставаясь на галерее. Отсюда видно море до Акульего острова. Если бы у входа в залив появились огни корабля, они бы их сразу заметили и, несмотря на незатихающий рев волн, бьющихся о скалы, услышали бы его пушечные выстрелы.

Как только шквал стал утихать, все четверо, завернувшись в непромокаемые клеенчатые плащи, побежали к Шакальему ручью. Шаланда, шлюпка и каяк стояли на приколе, неповрежденные.

Шторм продолжался более суток. За это время Церматт и сыновья едва смогли бы пройти половину пути до Соколиного Гнезда, откуда открывается обширный горизонт.

Море, белое от пенящихся волн, пустынно. Да и какой корабль решился бы подвергать себя опасности, оставаясь вблизи берега?

Супруги Церматт давно расстались с надеждой на спасение. Жака и Франца, привыкших с малых лет к жизни на острове, это не очень-то печалило. Больше всех горевал Фриц, и то главным образом из-за Дженни.

Если корабль действительно ушел в море и уже не появится, каким это станет ударом для нее! Ведь вместе с кораблем уйдет и возможность встречи с отцом, полковником Монтрозом. Сколько времени пришлось ждать такого случая, чтобы вернуться в Европу! Как знать, представится ли он когда-нибудь еще?

— Будем надеяться, будем надеяться… — старался утешить девушку Фриц, близко принимавший к сердцу горе Дженни. — Этот корабль… или другой непременно к нам зайдут: ведь теперь о нашей земле стало известно…

В ночь с одиннадцатого на двенадцатое октября подул северный ветер, он принес улучшение погоды. В бухте Спасения волнение сразу улеглось, и морские волны больше не обрушивались с ревом на утесы.

Рано утром семья собралась на песчаном берегу залива, все с надеждой смотрели в открытое море.

— Ну что ж, надо ехать на Акулий остров, — предложил Фриц. — Теперь никакой опасности для каяка нет.

— А для чего ехать сейчас? — спросила Бетси Церматт.

— Корабль может стоять в какой-нибудь безопасной прибрежной бухте. А если буря заставила его уйти в море, то разве нет вероятности, что он вернется обратно к берегу?.. Мы дадим несколько пушечных выстрелов, и если получим ответ…

— Да… Фриц, да! — повторяла Дженни. Ей не терпелось как можно скорее отправиться на островок вместе с ним.

— Фриц прав, — подтвердил Церматт. — Нельзя не использовать такую возможность. Если корабль поблизости, он нас услышит и ответит.

Каяк уже готов к отплытию. Видя, что Фриц собирается занять место в лодке, отец попросил его остаться в Скальном доме с матерью, братьями и Дженни, а на Акулий остров решил поехать сам вместе с Жаком. Они захватят с собой флаг и с его помощью просигналят оставшимся или благоприятную весть, или предупреждение об опасности. В последнем случае флагом взмахнут три раза и бросят его в море. И тогда Фриц должен увести всех в Соколиное Гнездо, куда прибудут позже и отец с Жаком. При необходимости все укроются на фермах Лесной бугор или Сахарная Голова, или еще подальше — на хуторе Кабаний брод. Если же наоборот, на островке взмахнут флагом два раза и водрузят его на батарее — значит, никакой опасности нет.

Все сигналы отчетливо видны с берега Шакальего ручья, особенно если есть подзорная труба.

Жак притянул каяк к подножию скалы, они с отцом прыгнули в него и дружно заработали веслами. В нескольких кабельтовых[100] от устья речушки волнение почти утихло, и лодчонка, гонимая лопатообразными веслами, стремительно понеслась к Акульему острову.

Сердца гребцов забились сильнее, когда они причалили к мысу островка. А с какой поспешностью взобрались они на холм с батареей!

Достигнув навеса, отец и сын остановились. Отсюда открывалось обширное пространство между выступом на востоке островка и мысом Обманутой Надежды.

Но ни один парус не белел над поверхностью моря, все еще бурного вдали от берега и по-прежнему пустынного.

— Жак, ты убежден, что слышал выстрелы? — спросил Церматт сына, когда они вошли под навес.

— В этом я уверен абсолютно. Пушечные выстрелы прозвучали с восточной стороны, — ответил Жак.

— Да поможет нам Бог!.. — произнес Церматт.

Обе маленькие пушки были уже заряжены Фрицем, и теперь оставалось только приложить зажженный фитиль.

— Жак, — обратился Церматт к сыну, — сейчас ты дашь два залпа с интервалом, затем снова зарядишь пушки и выстрелишь третий раз…

— Хорошо, отец, а ты что будешь делать?

— Я займу место на краю площадки лицом к востоку. Если раздадутся ответные выстрелы, то я их отсюда услышу!

Погода благоприятствовала отцу и сыну. Легкий северный ветерок способствовал возможности услышать артиллерийские залпы как с востока, так и с запада, если, конечно, расстояние до них не более полутора лье.

Церматт занял место около навеса. Жак дал залпы точно так, как говорил отец, затем стал рядом с ним, и оба замерли, прислушиваясь.

С востока отчетливо прозвучал пушечный выстрел.

— Отец, — закричал Жак, — корабль все еще там!

— Послушаем еще, — ответил отец.

Следом за первым прозвучали еще шесть выстрелов с равными интервалами. Итак, корабль не только ответил, но и как бы давал знать, что ему известно о существовании людей на острове.

Церматт взмахнул флажком дважды и укрепил его на батарее. Если в Скальном доме и не услышали залпов, то, по крайней мере, будут знать, что никакой опасности нет.

Через полчаса каяк возвратился в бухту Спасения.

— Семь выстрелов, — закричал Жак еще издали. — Они выстрелили в ответ семь раз!

— Да будет семикратно благословенно Небо! — промолвил Франц.

Взволнованная Дженни порывисто сжала руку Фрица, потом бросилась в объятия Бетси Церматт, и та крепко расцеловала девушку.

После этих выстрелов никто уже не сомневался в присутствии поблизости корабля. Какая-то причина заставила его остановиться в одной из бухточек восточного побережья и даже оставаться там во время бури. Теперь он уже не уйдет, не связавшись с обитателями неизвестной земли… поэтому следует просто подождать, когда он сам появится в бухте Спасения!

— Нет, нет, — закричал Жак, — поедем ему навстречу, и немедленно!

Но осторожный Эрнст посоветовал не спешить, и его поддержал отец. Ведь пока не известно, что это за судно. А вдруг на нем пираты, которых — что ни для кого не секрет — предостаточно в этой части Индийского океана. И кто знает, не попало ли судно в руки корсаров[101]? А если это так, то в какой опасности семья Церматт…

Подобные мысли не могли не прийти в голову.

— Нужно разузнать все как можно скорее, — заявил Фриц решительно.

— Да, да, конечно, — присоединилась к нему Дженни, уже не в силах скрывать свое волнение.

— Я готов отправиться на каяке сейчас же, — сказал Фриц, — и так как море в спокойном состоянии, то обогнуть Восточный мыс нетрудно…

— Вероятно, ты прав, нельзя больше оставаться в неизвестности, — согласился с ним Церматт. — Но прежде чем приблизиться к кораблю, хорошо бы сначала знать… Фриц, я еду с тобой!

— Отец, — вмешался Жак, — тебе известно, как я управляюсь с короткими веслами каяка. До мыса два часа плавания, а до стоянки корабля еще больше… С Фрицем должен ехать я.

— Да, так будет лучше, — подтвердил и Фриц.

Церматт заколебался. Он считал, что его участие необходимо в этой возможно опасной операции и ее нужно провести с чрезвычайной осторожностью.

— Да, да, пусть едут Фриц и Жак, — сказала Бетси Церматт, — мы можем на них положиться.

Отец вынужден был сдаться, но счел необходимым дать сыновьям подробные указания, как им действовать: обогнув мыс, следовать вдоль берега, далее проскользнуть между скал и постараться увидеть корабль, оставаясь незамеченными; не приближаясь к судну, разузнать обстановку и сразу же вернуться в Скальный дом. И он сам примет нужное решение. Во всех случаях Жак и Фриц должны провести разведку, оставаясь незамеченными.

— Может быть, вам выдать себя за дикарей? — предложил Эрнст. — Почему бы не прибегнуть к уже проверенному способу: зачернить лицо и руки, как это сделал однажды Фриц. Экипаж корабля не слишком удивится встрече на этом побережье Индийского океана с черными аборигенами[102].

С предложением Эрнста стоило согласиться.

Братья переоделись в легкие одежды жителей Никобар[103], наложили на лицо и руки густой слой сажи, сели в каяк и через полчаса оказались уже у выхода из залива.

Оставшиеся на берегу долго следили за ними взглядом и, только когда легкая лодочка исчезла из виду, отправились домой.

Поравнявшись с Акульим островом, Фриц направил каяк к противоположному берегу. В случае если с корабля навстречу им пошлют шлюпку, то здесь, среди рифов и скал, легко найти укрытие и провести наблюдение.

Начавшийся прилив благоприятствовал ходу лодки, а легкий северный ветерок делал парус совершенно ненужным. Однако расстояние до мыса — в добрых два лье — раньше чем за два часа вряд ли можно одолеть.

С тех пор как семья Церматт нашла убежище у берегов бухты Спасения, мыс огибали в первый раз. Четыре лье отделяют его от мыса Обманутой Надежды, очертания которого вырисовываются на северо-западе. Но какой контраст с точки зрения природных условий!

Та восточная часть Новой Швейцарии выглядела пустынной и бесплодной. Весь берег, ощетинившийся черными утесами, усеян песчаными дюнами, на расстоянии нескольких сот туазов[104] от мыса тянутся рифы и подводные камни, и о них даже в ясную тихую погоду с ревом и пеной разбиваются морские волны…

Когда Фриц и Жак миновали последние скалы, взору их предстало все побережье. Если Новая Швейцария не остров, а полуостров, то она связана с континентом только с противоположной южной стороны.

Каяк плыл вдоль скалистого берега невидимый, почти сливаясь со скалами.

На расстоянии одного лье от Восточного мыса в глубине узкой бухты показался трехмачтовый корабль, так что видны были пока лишь брам-стеньги[105]. Он бросил якорь, по-видимому, нуждаясь в ремонте. На берегу появилось несколько палаток.

Когда каяк приблизился к судну на шесть кабельтовых, его заметили и стали подавать сигналы. Братья уже не сомневались, что это дружеские знаки. Они услышали несколько фраз на английском языке. Как и следовало ожидать, братьев приняли за туземцев. Национальная принадлежность корабля не вызывала сомнений. На гафеле[106] бизань-мачты[107] развевался британский флаг. Это был английский десятипушечный корвет[108].

Жак уже готов был, не опасаясь, подойти ближе, но Фриц его удержал. Они должны возвратиться сейчас, как и обещали, в Скальный дом и рассказать обо всем увиденном. И каяк повернул на север. Через два с половиной часа он уже входил в бухту Спасения.

Глава III

Небольшой английский корвет «Ликорн» совершал рейс из Сиднея к мысу Доброй Надежды в Южной Африке. Экипаж состоял из шестидесяти человек команды и командира корабля лейтенанта Литлстона. Кроме того, на борту находилась одна английская семья, хотя, как правило, военный корабль не имеет права перевозить пассажиров. Исключение сделали для механика-строителя господина Уолстона, он по нездоровью вынужден был возвратиться в Европу. Его сопровождали жена и две дочери — Анна и Долли, семнадцати и четырнадцати лет. Их единственный сын, Джеймс, в это время жил со своей семьей — женой и маленьким ребенком — в Кейптауне.

В июле 1816 года «Ликорн» покинул порт Сидней и, обойдя южное побережье Австралии, взял курс на северо-восток.

Такое направление корвет взял не случайно. По распоряжению Адмиралтейства[109] Великобритании цель его плавания в этих широтах — у западных берегов Австралии или на соседних островах — поиски возможно спасшихся после гибели «Доркаса» людей, о которых в течение последних тридцати месяцев не поступало никаких известий. Точного места крушения не знали, но в том, что произошла катастрофа, никто не сомневался: в море подобрали и доставили в Сидней второго боцмана и трех членов команды корабля. Из находящихся в большой шлюпке спаслись только эти четверо, что же касается остальных — капитана Гринфельда, матросов и пассажиров, а среди них была дочь полковника Монтроза, — то, судя по рассказам боцмана, они скорей всего погибли. Однако британское правительство решило произвести тщательные поиски в восточной части Индийского океана, где от открытого океана отделяется Тиморское море[110]. Там множество островов, редко посещаемых торговыми судами. Вполне вероятно, что катастрофа с «Доркасом» могла произойти вблизи одного из них.

Учитывая это, «Ликорн» обогнул мыс Луин на юго-западной оконечности Австралии и взял курс на север. После бесплодных поисков в районе Зондских островов[111] корабль вышел в открытое море. Застигнутый сильнейшей бурей, он целую неделю вел отчаянную борьбу со стихией, и хотя обошлось без больших повреждений, но для продолжения пути требовались кое-какие ремонтные работы. Вследствие этого корабль стал искать удобное, защищенное от ветров место стоянки.

Восьмого октября впередсмотрящие просигналили, что на юге видна земля. Скорее всего это какой-то неизвестный остров, ибо на самых последних картах о нем нет никаких данных. Капитан корабля приказал приблизиться к земле, и вскоре «Ликорн» отдал якорь в глубине удобной бухты в восточной части острова, укрытой от злых ветров, а потому удобной для стоянки.

Экипаж сразу же принялся ремонтировать судно, но прежде всего на песчаном берегу у подножия утеса разбили палатки. Однако не следовало забывать и о мерах предосторожности: как знать, не населяют ли остров дикари? А коренные обитатели этой части Индийского океана пользовались дурной славой, впрочем, они ее вполне заслужили.

Не прошло и двух дней с того времени, как «Ликорн» бросил якорь у этих пустынных берегов, как утром десятого октября внимание командира и всего экипажа привлекли пушечные выстрелы с западной стороны.

Этот сигнал заслуживал ответа, и «Ликорн» тут же дал три залпа батареей левого борта.

Теперь оставалось только ждать. Корабль находился еще в ремонте и мог сняться с якоря и выйти из бухты только через несколько дней. Но капитан не сомневался, что выстрелы с корвета услышаны, тем более что ветер дул с открытого океана. Капитан был почти уверен в том, что вскоре в бухте появится какое-либо судно.

Но марсовые[112] за весь день не обнаружили ни одного паруса. Море оставалось пустынно, так же как и извилистый берег залива. От мысли отправить на разведку небольшой отряд лейтенант Литлстон все же отказался: не стоит рисковать, да и обстоятельства пока этого не требуют. Как только «Ликорн» сможет покинуть место стоянки, он, конечно, пройдет вдоль всей береговой линии этой незнакомой земли. Географическое положение острова на корвете уже определили с предельной точностью — 19°30? южной широты и 114°5? долготы к востоку от меридиана, проходящего через остров Ферро из группы Канарских островов в Атлантическом океане[113]. В том, что они на острове, у моряков сомнении не возникало, ведь в этой части Индийского океана нет никакого материка.

В последующие три дня ничего нового не произошло. Зато изменилась погода. Поднялся сильный ветер, море вздулось пенящимися волнами, но «Ликорн» в своем убежище находился в полной безопасности.

Тринадцатого октября снова раздалась артиллерийская стрельба с той же стороны. На эти выстрелы, следовавшие один за другим через каждые две минуты, «Ликорн» ответил семью своими, с такими же промежутками времени. И так как новые выстрелы прозвучали с того же самого места, что и предшествующие, то командир корвета заключил: судно, с которого они, по-видимому, даны, не изменило положения.

В этот же день, около четырех часов после полудня, лейтенант Литлстон, внимательно разглядывавший в подзорную трубу морское пространство, внезапно увидел маленькую лодку, легко скользящую между скал. Ею управляли двое темнокожих, скорее всего из племени малайских[114] или австралийских туземцев. Их появление свидетельствовало о том, что берега острова обитаемы и что не мешало бы усилить меры предосторожности против нападения дикарей, вполне вероятного в этих местах.

Лодка — а это была разновидность каяка — продолжала приближаться, и, когда она оказалась на расстоянии трех кабельтовых от корвета, стало слышно, как двое сидящих в ней переговариваются на незнакомом языке.

Лейтенант Литлстон и офицеры приветственно замахали платками, затем подняли руки вверх, показывая тем самым, что они безоружны. Но на каяке, по-видимому, решили близко к корвету не подходить. Лодка стремительно повернула назад и вскоре исчезла за выступом мыса.

Наступила ночь, а лейтенант Литлстон все еще решал со своими офицерами, стоит ли посылать большую шлюпку для разведки местности у северного берега острова. Нужно наконец выяснить обстановку. Ведь не могли же, в самом деле, подавать сигнал пушечными выстрелами, услышанными накануне, туземцы. Значит, где-то в западной части острова находится корабль, и ему, вероятно, кто-то угрожает, раз он взывает о помощи. Наконец приняли решение: утром следующего дня приступить к разведывательным действиям. Но когда стали готовить шлюпку к спуску на воду, то это дело пришлось вдруг приостановить, потому что у оконечности мыса показался не каяк и не пирога, какими пользуются аборигены, а легкая шаланда новейшей конструкции водоизмещением около пятнадцати тонн. Как только она приблизилось к «Ликорну», на мачте взвился красный с белым крестом флаг.

Каково же было удивление командира корабля, офицеров и всего экипажа, когда от шаланды отделилась шлюпка с белым флагом на корме — знак добрых намерений, — и направилась к корвету. И вскоре на борт «Ликорна» поднялись двое и представились. Этими двоими оказались швейцарцы — господин Йоханн Церматт и его старший сын Фриц, спасшиеся при крушении корабля «Лендлорд», о котором уже более десяти лет не было никаких известий.

Англичане не скупились на выражение самых сердечных чувств отцу и сыну, а когда те пригласили моряков на свою шаланду, они с величайшей готовностью согласились.

Разумеется, Церматт испытывал понятную гордость, представляя командиру «Ликорна» свою супругу и четверых взрослых сыновей. Нельзя было не залюбоваться горделивой осанкой юношей, их красивыми, умными лицами и цветущим обликом. Знакомство с этим замечательным семейством доставило гостям истинное удовольствие. Затем лейтенанту Литлстону представили Дженни.

— Как вы назвали землю, где живете вот уже почти двенадцать лет, господин Церматт? — поинтересовался капитан.

— Мы назвали ее Новой Швейцарией и надеемся, что это название сохранится.

— Как вы полагаете, капитан, наша земля — остров? — спросил Фриц.

— Да, один из островов Индийского океана, пока не обозначенный на карте.

— Нам до сих пор не удалось в этом убедиться, — заметил Эрнст. — Опасаясь встречи с дикарями, мы никогда не удалялись от берега.

— И правильно делали: я должен сказать, что мы видели здесь туземцев, — сообщил капитан.

— Туземцев? — очень удивился Фриц.

— Да, вне всякого сомнения, — подтвердил лейтенант. — Вчера они появились у берега на пироге, или, точнее, на каяке.

— Эти туземцы не кто иные, как мой брат и я, — засмеялся Жак. — Чтобы сойти за дикарей, нам пришлось покрыть лицо и руки сажей.

— Зачем же понадобился такой маскарад?

— А затем, капитан, что мы не знали, с кем имеем дело. Ведь ваш корабль вполне мог быть и пиратским.

— О! — гордо возразил лейтенант Литлстон. — Это корвет его величества короля Георга Третьего[115]!

— Да, это мы поняли, поэтому сразу возвратились, чтобы рассказать новость своим родным и явиться на встречу с корветом всем вместе, — сказал Фриц.

Как же обрадовалась Дженни, когда услышала, что имя ее отца, полковника Монтроза, капитану известно. Более того, перед уходом «Ликорна» в Индийский океан газеты сообщили о прибытии полковника в Портсмут[116], а затем в Лондон. Можно себе представить, что пережил несчастный отец при известии о гибели экипажа и пассажиров «Доркаса», среди которых находилась и его дочь. И как он будет счастлив, когда узнает, что Дженни спасена!

Однако пора возвращаться в Скальный дом. Супруги Церматт любезно пригласили лейтенанта Литлстона в свой дом. Но капитан корвета в ответ стал уговаривать их задержаться до конца дня. И когда Церматты согласились даже провести ночь в бухте, лейтенант распорядился поставить у подножия скалы три палатки, одну — для родителей, другую — для братьев и третью — для Дженни.

Впервые история семьи Церматт была поведана во всех подробностях с момента их высадки на острове. Услышанное вызвало у командира «Ликорна» и его офицеров желание непременно посетить эту маленькую колонию, осмотреть все постройки и комфортабельные жилища Скального дома и Соколиного Гнезда.

После превосходного обеда на борту «Ликорна» Церматты и Дженни простились с лейтенантом Литлстоном и отправились в свои палатки на берегу бухты.

Оставшись с женой наедине, Церматт решил обсудить с ней одну очень важную проблему.

— Дорогая Бетси, — начал он, — вот нам и представился случай вернуться в Европу, увидеть своих друзей и соотечественников. Но надо хорошенько подумать, прежде чем это сделать: ведь Новая Швейцария уже не тот пустынный, никому не известный остров, на котором мы оказались более десяти лет назад. Недалек тот час, когда у наших берегов появятся и другие корабли.

— И что из этого следует? — спросила Бетси.

— Хотелось бы знать твое мнение: нужно ли воспользоваться случаем…

— Мой друг, — ответила верная супруга, — последние дни я и сама часто об этом думаю. И вот к какому выводу пришла. Зачем покидать место, где мы были так счастливы? Зачем снова восстанавливать связи, которые время и наше долгое отсутствие полностью разрушили? И разве мы не достигли того возраста, когда появляется потребность в покое и пропадает охота к длительным переездам?

— О дорогая жена! — воскликнул Церматт. — Ты думаешь точно так же, как я! Покинуть сейчас нашу Новую Швейцарию было бы такой неблагодарностью к воле Провидения! Но не о нас речь… Наши дети…

— Наши дети?.. — задумалась Бетси. — Я пойму их, если они захотят возвратиться в Европу… Ведь они так молоды. Они должны думать о своем будущем. И хотя разлука тяжела, мы должны предоставить им свободу.

— Ты права, Бетси, ты абсолютно права…

— Друг мой, пусть наши сыновья уедут на «Ликорне». Я уверена, когда-нибудь они возвратятся.

— Но ведь нужно еще подумать о Дженни, — заметил Йоханн. — Нельзя забывать о том, что ее отец, полковник Монтроз, уже два года, как вернулся в Англию и все это время оплакивает свою дочь. Это так естественно, что она мечтает о встрече с отцом.

— Конечно, очень грустно расставаться с Дженни, она стала для нас родной дочерью, — сказала Бетси. — И ведь ни для кого не секрет, что Фриц питает к ней нежные чувства и что Дженни он также небезразличен. Но мы не вправе распоряжаться ее судьбой.

Супруги еще долго беседовали, предчувствуя, какими важными окажутся последствия предстоящих перемен в их жизни. Уснули далеко за полночь.

Рано утром шаланда покинула бухту. Обогнув Восточный мыс, она направилась к устью Шакальего ручья, увозя на борту семейство Уолстон, лейтенанта Литлстона и двух офицеров.

Англичане испытали то же чувство восхищения и удивления, что и Дженни, когда она впервые увидела Скальный дом. Церматт принял гостей в зимнем доме, а позже собирался показать им и летний — Соколиное Гнездо, дачу Панорамный холм и фермы. Гости пришли в восторг при виде цветущей Земли обетованной, все понимали, что это результат тяжелого труда, мужества, смекалки и полного согласия всех членов семейства на протяжении одиннадцати лет проживания на этом оторванном от мира острове.

Когда все уселись в большом зале Скального дома за праздничный стол, первый тост был поднят за колонистов Новой Швейцарии.

За этот день семья Уолстон — его глава, жена и две дочери — очень сблизились с супругами Церматт. А вечером перед расставанием Уолстон, которому при его состоянии здоровья полезно было провести некоторое время в хорошем климате, завел такой разговор:

— Господин Церматт, могу ли я поговорить с вами откровенно?

— Ну разумеется.

— Вашей жизни на острове можно только позавидовать. Мне кажется, я стал чувствовать себя значительно лучше среди этой великолепной природы и, пожалуй, тоже хотел бы поселиться в одном из уголков Земли обетованной, если, разумеется, вы не против.

— Можете в этом не сомневаться, господин Уолстон, — с величайшей радостью отозвался Церматт. — Моя жена и я будем счастливы принять вас в нашу маленькую колонию. Не сомневаюсь, что вы, как и мы все, найдете здесь свое счастье. Что касается госпожи Церматт и меня, то мы твердо решили никогда не покидать Новую Швейцарию, нашу вторую родину! Мы решили остаться здесь до конца дней.

— Ура! Да здравствует Новая Швейцария! — закричали гости, осушив в ее честь бокалы с Канарским вином[117], — его госпожа Церматт подавала в особых случаях вместо своего местного.

— И да здравствуют те, кто решил здесь остаться! — добавили Эрнст и Жак. Один лишь Фриц не произнес ни слова, да Дженни молчала, низко опустив голову.

Но вот за гостями прибыла большая шлюпка с «Ликорна», и они покинули гостеприимное жилище. Оставшись вдвоем с матерью, Фриц обнял ее, не решаясь начать разговор. Но, видя, как грустит она из-за предстоящей разлуки со старшим сыном, Фриц бросился перед ней на колени, повторяя:

— Нет, нет, мама! Я никуда не уеду!

Подошла Дженни и со слезами на глазах прильнула к груди госпожи Церматт.

— Простите, простите меня за все огорчения, которые я вам доставляю. Я полюбила вас, как родную мать, но ведь там мой отец… могу ли я остаться? — говорила девушка.

Потом Бетси и Дженни остались одни и долго о чем-то беседовали. Разговор их прервался с приходом Фрица и отца. Приблизившись к господину Церматту, Дженни сказала взволнованно:

— Отец мой, благословите меня и вы, как благословила только что мать… Позвольте мне… позвольте нам уехать в Европу! Ваши дети возвратятся, не беспокойтесь, ничто не может разлучить нас с вами! Мой отец, полковник Монтроз, — благородный человек, он не останется перед вами в долгу… Пусть Фриц увидится с ним в Англии. Доверьте нас друг другу…

После долгих обсуждений приняли следующий план, одобренный капитаном «Ликорна»: семья Уолстон останется на острове, а освободившиеся на корвете места займут Фриц, Дженни и Франц. Младшая дочь Уолстона, Долли, продолжит путешествие до Кейптауна, где проживает ее брат вместе с семьей — женой и маленьким сыном. Предполагается, что они приедут в Новую Швейцарию все вместе. Что касается Эрнста и Жака, то они решили не расставаться с родителями.

Лейтенант Литлстон выполнил свою миссию: он отыскал Дженни Монтроз, единственную, оставшуюся в живых после крушения «Доркаса», более того, нашел неизвестный остров Новую Швейцарию, прекрасную гавань для стоянки кораблей в Индийском океане. Но это еще не все. Поскольку господин Церматт, владеющий Новой Швейцарией по праву первого вступившего на ее территорию, решил отдать остров под покровительство Великобритании, то лейтенант Литлстон взялся довести это дело до конца и доставить на остров согласие британского правительства. Скорее всего, именно «Ликорн» после прибытия в Лондон будет послан обратно в Новую Швейцарию, чтобы завершить миссию присоединения острова к английским владениям. На корвете вернутся в Землю обетованную Фриц, Франц и Дженни, а к ним в Кейптауне присоединятся Долли Уолстон и ее брат Джеймс с женой и ребенком. Фриц берет с собой в Англию все документы, необходимые для женитьбы. Все полагали, что полковник Монтроз с радостью благословит детей, а потом, возможно, захочет сопровождать молодых в Новую Швейцарию.

Итак, все вопросы, кажется, обсудили.

С болью в сердце расставались родители с отъезжающими. Утешали себя лишь тем, как будут все счастливы, когда через некоторое время Фриц, Франц и Дженни вернутся, а с ними, возможно, еще и ее отец и даже несколько других колонистов, пожелавших здесь поселиться. Какое тогда настанет прекрасное время, какая ничем не омрачаемая жизнь, наполненная лишь заботами о процветании будущей колонии!

Все дружно занялись подготовкой к отъезду. Еще несколько дней — и «Ликорн» покинет залив, которому решено дать имя корвета. Как только моряки закончат оснастку корабля, он выйдет в открытое море и направится к мысу Доброй Надежды.

Все понимали желание Дженни привезти отцу несколько дорогих ей предметов, сделанных собственными руками. Каждый из них будет напоминать об испытаниях, которые она с таким мужеством переносила два года. Фриц взял на себя труд оберегать эти предметы, как самые драгоценные сокровища.

Йоханн передал отъезжающим сыновьям немало товаров, представляющих торговую ценность, чтобы в Англии обратить их в деньги. Здесь были целые горы жемчуга, собранного за годы жизни на острове, кораллы, добытые в бухте Жемчужных Корабликов, мускатные орехи, несколько мешков стручков ванили… На деньги, вырученные от продажи всего этого добра, Фриц закупит нужные для колонии товары. Их погрузят на первое же судно, на котором направятся в Новую Швейцарию будущие колонисты. Вместе с багажом переселенцев получится значительный груз, поэтому потребуется судно вместимостью несколько сот тонн.

Церматт обменялся своими товарами и с лейтенантом Литлстоном. В результате обмена он приобрел несколько бочонков водки и вина, одежду, боеприпасы, дюжину бочек пороха, дроби, свинца и пуль. Это самые нужные для обитателей острова предметы, всем остальным природа Новой Швейцарии обеспечивает их с избытком. Запастись огнестрельным оружием необходимо не только для охоты, но и на случай нападения (впрочем, маловероятного) пиратов или дикарей, если, конечно, допустить, что за южными горами проживает какое-нибудь туземное племя.

Командир «Ликорна» согласился также передать родным погибших пассажиров деньги и драгоценности, найденные Церматтом на разбитом «Лендлорде». Это в основном предметы европейской роскоши: ожерелья, кольца, золотые и серебряные часы и несколько тысяч пиастров[118]. И дело тут не только в их истинной ценности: все эти «мелочи» бесценны для родственников как последняя память о погибших…

Отец передал также Фрицу свой дневник, чтобы издать его в Англии с единственной целью: сообщить обществу о существовании Новой Швейцарии и утвердить ее название в географической номенклатуре[119].

Но вот подготовительные работы наконец закончены. Все время, свободное от исполнения обязанностей капитана корабля, лейтенант Литлстон проводил у Церматтов. Уже никто не сомневался в том, что не пройдет и года, как Литлстон, получив приказ Адмиралтейства относительно новой колонии, прибудет сюда, чтобы официально подтвердить вступление Великобритании в права владения Новой Швейцарией. С возвращением «Ликорна» семья Церматт вновь восстановится, чтобы никогда больше не расставаться.

Наступило девятнадцатое октября.

На рассвете корвет покинул залив Ликорн и бросил якорь на расстоянии кабельтова от Акульего острова.

Настал самый грустный день для Церматтов и Уолстонов. Но можно ли требовать от этих благородных сердец твердости, которая свыше человеческих сил? Йоханн старался скрыть волнение, но это ему плохо удавалось. Бетси и Дженни плакали, обнимая друг друга и не скрывая слез, будто расстаются родные мать и дочь.

Ранним утром отъезжающие отправились на шлюпке к Акульему острову. Йоханн и Бетси, Эрнст, Жак, супруги Уолстон со старшей дочерью сопровождали их. На этом островке у входа в бухту Спасения они обменялись последними прощальными словами, а шлюпка с багажом уже направилась к корвету. Снова и снова все целовали и обнимали друг друга, не в силах расстаться. Как жаль, что между ними невозможна переписка, ведь никакого почтового сообщения между Англией и Новой Швейцарией, естественно, не существует. Не говорили «прощай», а лишь «до скорого свидания» и «до возвращения», чтобы снова зажить вместе…

Но вот отъезжающие сели в большую шлюпку, посланную с «Ликорна», она и доставила их на корвет.

Спустя еще полчаса «Ликорн» снялся с якоря и при хорошем северо-восточном бризе[120] вышел в открытое море, салютуя тремя пушечными выстрелами флагу Новой Швейцарии. Тотчас же последовали три ответных выстрела с Акульего острова.

А еще через час высокие мачты корвета скрылись за утесами мыса Обманутой Надежды.

Глава IV

Пора рассказать читателю о первых десяти годах, проведенных потерпевшими кораблекрушение на «Лендлорде» в Новой Швейцарии, о событиях их жизни, изложенных в дневнике Церматта.

Итак, седьмого октября 1803 года швейцарская семья оказалась заброшенной на неизвестный берег в восточной части Индийского океана.

Корабль «Лендлорд», на котором находились швейцарцы, сбился с пути на седьмой день ужаснейшей бури в необъятном океане. По всей видимости, их отнесло к югу, далеко от места назначения — порта Батавия[122]. В двух лье от неизвестной земли корабль наткнулся на группу подводных скал и затонул.

Глава семейства, Йоханн Церматт, тридцати пяти лет, был человеком умным и образованным, его миловидная жена Бетси, двумя годами моложе, женщиной отважной и преданной семье, а четверо сыновей — старший, пятнадцатилетний Фриц, — отважный и ловкий подросток; двенадцатилетний Эрнст — самый прилежный и серьезный из братьев и, может быть, несколько излишне самолюбивый; десятилетний резвый и шаловливый Жак и шестилетний Франц — любимец семьи, совсем еще ребенок — отличались абсолютной несхожестью характеров.

Эта дружная и сплоченная семья оказалась способной найти выход из поистине ужасных обстоятельств, в которые их повергла злополучная судьба. Всех членов семейства объединяло глубокое религиозное чувство. Как истинные христиане, они веровали искренне и глубоко, и никакие церковные догмы не могли смутить их убеждений.

Что же заставило Церматта продать свое имущество и покинуть родину, швейцарский кантон Аппенцелль[123]? Причина проста — он хотел поселиться в одной из заморских голландских колоний, где требовались люди трудолюбивые и предприимчивые.

После благополучного плавания по Атлантическому океану корабль вошел в воды Индийского океана, но здесь потерпел крушение. Из всех пассажиров «Лендлорда» и его экипажа спаслись только Церматты. Необходимо было как можно скорее покинуть судно — его корпус разбился о подводные скалы. Мачты были снесены, корпус разбит, киль поврежден. Штормовые океанские волны с силой разбивались об эти остатки, и каждый следующий порыв ветра мог довершить разрушение корабля, рассеяв во все стороны многочисленные обломки.

Собрав с полдюжины бочек и досок и связав их веревками, Церматт и сыновья соорудили к концу дня некое подобие плота, на нем и поместилась вся семья.

Море понемногу успокоилось, едва встревоженное длинными волнами. Начавшийся прилив нес плот прямо к берегу. Оставив с правой стороны длинный мыс, плавучее сооружение вошло в маленькую бухту, куда впадала небольшая речка.

С плота перенесли на землю многочисленные вещи, взятые с корабля, и соорудили палатку. Это место назвали потом Палаточным домом. Еще несколько дней Церматт и сыновья перевозили с «Лендлорда» груз: домашнюю утварь, одежду, белье, мебель, консервы, семена для посева, саженцы растений, охотничье оружие, бочонки с вином и ликером, ящики с печеньем, сыром, ветчиной — короче, почти все, что содержало в своем трюме судно водоизмещением 400 тонн и что предназначалось для нужд новой колонии.

Берег незнакомой земли просто кишел огромным количеством всевозможной дичи: на земле прыгали агути[124] — вид зайцев с головой свиньи, ползали ондатры[125], бродили буйволы, антилопы; в зарослях прятались пекари и пернатые — дикие утки, фламинго, дрофы, тетерева[126]; воды залива изобиловали лососями, осетрами, сельдью и всякой другой рыбой, моллюсками (мидиями, устрицами) и всевозможными ракообразными (омарами[127], лангустами[128], крабами). Среди окружающей берег зеленой полосы можно увидеть маниок, манглии, батат[129], хлопчатник, кокосовые пальмы и других представителей растительности тропического пояса.

Таким образом, потерпевшие крушение не должны испытывать лишений на этой земле, географическое положение которой им совершенно неизвестно.

Кроме предметов и вещей в Палаточный дом благополучно переправили и находившихся на корабле домашних животных: английского дога Турка, датского дога Билли, двух коз, шесть овец, свинью с поросятами, осла, корову и целый птичник — петухов, кур, индюков, гусей, голубей. Все они легко акклиматизировались здесь среди местных речек, болот и окрестных лугов.

Последними рейсами вывезли с корабля на плоту все, что могло пригодиться колонистам для обустройства на новом месте. Среди прочего наибольшую ценность представляли собой несколько каронад[130], а также шаланда, легкое сборное судно, с пронумерованными деталями, собрать его не составляло особого труда. В честь Бетси шаланде дали имя «Элизабет»[131]. Таким образом, Церматт располагал теперь судном с парусным вооружением бригантины[132], водоизмещением[133] в 15 тонн, с прямой кормой и настилом на корме. С его помощью можно исследовать берега острова в восточном и западном направлениях, обогнув два мыса: один — выступающий на севере, другой — начинающийся сразу за Палаточным домом.

Устье речки защищено высокими скалами, что облегчает возможность обороны в случае нападения туземцев или хищников. Но главный вопрос, на который прежде всего должен найти ответ Церматт, заключался в следующем: является ли земля, где нашло приют его семейство, материком или это остров, омываемый водами Индийского океана?

Некоторые сведения Церматт почерпнул из дневника капитана «Лендлорда», там сообщалось следующее.

Корабль приближался к Батавии, когда его настиг страшный шторм, длившийся шесть дней. Он сбился с пути и уклонился к юго-востоку. Незадолго до крушения капитан установил место нахождения корабля: 13°40? южной широты и 114°5? долготы к востоку от острова Ферро. Так как все время дул северный ветер, то долгота не могла измениться сколько-нибудь значительно.

Церматт определил по секстанту[134], что «Лендлорд» отклонился не более чем на шесть градусов к югу, и таким образом Палаточный дом должен располагаться на географической карте где-то между девятнадцатой и двадцатой параллелями.

Рассуждая подобным образом, Йоханн решил, что земля, куда заброшена семья, находится приблизительно на расстоянии трехсот морских лье от Западной Австралии. Несмотря на горячее желание выбраться отсюда, Церматт все же не решался подвергнуть своих близких опасности переправы на маленьком суденышке, учитывая столь частые в этих широтах неистовые бури и циклоны.

Оказавшись в сложных условиях, потерпевшие кораблекрушение могли уповать лишь на милость Провидения. Парусные суда в то время пересекали воды Индийского океана, направляясь главным образом в голландские колонии, что довольно далеко от берегов этой земли. А Западная Австралия, еще мало известная, с труднодоступными для высадки берегами, не имела в ту пору ни географического, ни торгового значения.

Некоторое время семейство вынуждено было жить в палатке, разбитой на правом берегу Шакальего ручья. Это название являлось напоминанием об одном нападении злых хищников. Но здесь, между двумя скалами, жара порой становилась невыносимой и никакой морской бриз от нее не спасал. Поэтому Церматт решил оборудовать жилище немного поодаль от бухты, получившей название бухты Спасения.

Однажды на опушке великолепного девственного леса, недалеко от моря, Церматт увидел гигантскую манглию, нижние ветви которой отстояли от земли футов на шестьдесят. Лучшее место для жилища трудно себе и представить. Используя вывезенные с корабля доски, отец и сыновья построили на огромных ветвях площадку, а на ней — дом с несколькими комнатами — Воздушный замок, или Соколиное Гнездо[135]. Вся сердцевина манглии, как это часто бывает у крупных деревьев, сгнила, и в громадном дупле гнездились пчелиные рои. В этом дупле со временем устроили винтовую лестницу, заменившую первоначальную, веревочную.

Церматты постепенно знакомились с местностью и вскоре исследовали близлежащие окрестности на протяжении трех лье, вплоть до оконечности мыса, названного мысом Обманутой Надежды, после того как у спасшихся окончательно пропала надежда найти здесь уцелевших пассажиров или матросов «Лендлорда».

У входа в бухту Спасения, как раз напротив Соколиного Гнезда, лежал маленький островок примерно в половину лье по окружности. Ему дали название Акульего острова, напоминающее о громадном морском животном, голова которого показалась у самого плота, когда он проплывал с потерпевшими кораблекрушение мимо этого островка. А именем Китового окрестили через несколько дней другой островок, расположенный в четверти лье от Акульего острова, у входа во Фламинговое болотце. Сообщение между Воздушным замком и Палаточным домом, отстоявшим от него на целое лье, стало более удобным, когда построили Семейный мост, заменивший первоначальный разводной мостик, через Шакалий ручей.

Устройство Соколиного Гнезда почти завершили еще до начала сезона дождей, и семейство переехало туда вместе с домашними животными. Стойла оборудовали на земле, между корнями дерева, прикрытыми просмоленным холстом. Нападения хищников опасаться не стоило, так как до сих пор их следов нигде не обнаружили.

Но пора было подумать и об устройстве семьи на время зимнего сезона, не очень холодного, но сопровождающегося сильными шквальными ветрами тропического пояса, продолжительностью от восьми до десяти недель. Держать в Палаточном доме и дальше запасы и материалы, вывезенные с «Лендлорда», — значит рисковать драгоценным грузом, спасенным при кораблекрушении. Палаточный дом не являлся безопасным убежищем. От дождей уровень воды в речке поднимется, превратив ее в бурный поток. И если она выйдет из берегов, то вода может унести с собой хозяйственный инвентарь Церматтов.

Глава семейства был очень этим озабочен, но на помощь ему пришел случай, и вот как это произошло.

На правом берегу Шакальего ручья, позади Палаточного дома, возвышалась крутая скалистая гора. С помощью динамита, кирки и молотка, подумал Церматт, в ней можно оборудовать настоящий грот. И отец вместе с Фрицем, Эрнстом и Жаком принялись за дело. Работа продвигалась медленно, но однажды утром кирка Жака неожиданно вошла в стену легко, он почувствовал за стеной пустое пространство.

— Я пробил скалу! — радостно закричал юноша.

В толще горы оказался большой провал. Прежде чем туда проникнуть, решили очистить внутри воздух. Сначала в этот естественный грот бросали зажженные травы, а затем — гранаты из корабельного ящика с пиротехникой. После чего все семейство: отец, мать и сыновья — смогли с восторгом рассмотреть при свете факелов сталактиты, свисающие со сводов грота, скопления кристаллов каменной соли и красивейший рисунок ковра из мелкого песка под ногами.

После этого зимнее жилище стало строиться быстро. В ход пошли снятые с корабля окна, а его пароотводную трубу приспособили как дымоход для домашней печи. Слева расположили комнату для подсобных работ, стойла для животных, конюшни, позади них — кладовые, разделенные деревянными перегородками. Справа оборудовали три жилые комнаты: спальню для родителей, столовую и спальню для братьев, койки которых подвесили к сводам грота. Через несколько недель жилище выглядело так, что лучшего нельзя и желать.

С течением времени среди полей и лесов на западной стороне побережья, между Соколиным Гнездом и мысом Обманутой Надежды, возникли и другие постройки. Недалеко от маленького озера, названного Лебяжьим, построили ферму Лесной бугор, западнее ее — ферму Сахарная Голова, далее на холме, около мыса, — дачу Панорамный холм и, наконец, около ущелья Клюз[136], замыкающего на западе территорию Земли обетованной, — усадьбу Кабаний брод.

Обетованной назвали тот участок плодородной земли, границей которого служила высокая горная гряда, тянувшаяся от Шакальего ручья на юге до бухты Жемчужных Корабликов — на западе. На востоке — от Скального дома до мыса Обманутой Надежды — простиралось омываемое морем побережье, на севере — открытый океан. Эта территория в три лье шириной и в четыре лье длиной оказалась вполне достаточной для потребностей маленькой колонии. Здесь хватало кoрма и для домашних животных, и для прирученных диких — онагра[137], двух буйволов, страуса, шакала, обезьянки и орла. На местных полях прекрасно прижились плодовые деревья, разнообразные саженцы которых перевезли с «Лендлорда». Здесь были апельсиновые, персиковые, абрикосовые деревья, каштаны, яблони, вишни и даже виноградная лоза. Под местным жарким солнцем лоза давала прекрасный виноград, а виноградное вино намного вкуснее обычного пальмового вина тропического пояса.

Природа, конечно, благоприятствовала успехам колонистов, но надо отдать должное и их трудолюбию, энергии и смекалке. Они сумели превратить свою землю в цветущий край и назвали его в честь родины — Новой Швейцарией.

К концу первого года от корабля, разбившегося о подводные камни, ничего не осталось. А после взрыва, произведенного Фрицем, отдельные обломки судна, разбросанные по всему побережью, служили лишь напоминанием о нем. Разумеется, с «Лендлорда» предварительно сняли все, что представляло какую-либо ценность, в том числе и предметы, предназначавшиеся для обмена с плантаторами Порт-Джексона[138] и туземцами Океании, а также драгоценности, принадлежавшие пассажирам погибшего судна: часы, табакерки, кольца, ожерелья из золота, серебряные и золотые монеты на огромную сумму, не имевшие, естественно, никакой ценности на затерянной в Индийском океане земле. Здесь колонистам нужнее всего самые простые предметы и инструменты, увезенные с «Лендлорда»: железные брусья, дробь, колеса для телег, точильные камни, мотыги, пилы, кирки, лопаты, плуги, свертки железной проволоки, верстаки, стол для разделки рыбы, кузнечные, слесарные и столярные инструменты, ручная мельница, лесопильня и, наконец, запас семян пшеницы, кукурузы, овса и т. д., зерен гороха и других бобовых, семян овощных культур — все это отлично произрастало на земле Новой Швейцарии.

Усилия людей дали свои результаты. Первый сезон дождей семья встретила в благоприятных условиях. Переселясь в свою пещеру, Церматты продолжали заниматься обустройством нового жилища. Разумные советы матери выполнялись неукоснительно, и вскоре под ее руководством навели в этом доме образцовый порядок. В комнатах появилась вывезенная с корабля мебель — стулья, зеркала, столы, диваны, кровати. Уютное жилище не шло ни в какое сравнение с палаткой, и ему дали новое имя — Скальный дом.

Прошло несколько лет. Ни одно судно так и не появилось на горизонте, но колонисты не теряли надежды. Чтобы о них узнали случайно проходящие неподалеку корабли, решили регулярно подавать сигналы. С этой целью на Акульем острове установили две небольшие пушки, а на мачте водрузили швейцарский флаг. Отсюда Фриц и Жак два раза в год давали по нескольку залпов, но на них, к сожалению, ни разу не последовал ответный выстрел.

По всей видимости, остальная территория Новой Швейцарии вряд ли населена, хотя и довольно обширна. В этом Церматт и его сыновья убедились после обследования южной части Земли обетованной.

Через узкое ущелье они попали в заросшую зеленью долину, которую так и назвали Зеленая долина. Перед ними, насколько охватывал взгляд, расстилалась обширная равнина, а вдали, примерно на расстоянии десяти лье, виднелась горная гряда. Не может ли оттуда угрожать опасность нападения диких племен? Эта мысль тревожила Церматта, хотя до сих пор ничто как будто не говорило о присутствии туземцев. А вот нападение хищников вполне вероятно. Неподалеку от обжитой территории появлялись то медведь, то тигр, то лев, не говоря уже о змеях. Одна из них — боа[139] огромной длины — доползла до Скального дома, и ее жертвой стал бедный ослик.

Глава семейства Церматт обладал основательными познаниями во многих областях зоологии, ботаники, геологии, и это очень помогало семье осваивать природные богатства края, извлекать из них максимальную выгоду. Так, надрезав кору дерева, похожего на дикую смоковницу, обнаружили капли тягучей смолы. Из нее стали получать каучук, используя его не только для хозяйственных нужд, но и для изготовления непромокаемой обуви. Из кустарника вида Myrica cerifera[140] смогли извлечь вещество, похожее на воск, и наладили производство свечей. Кокосовый орех ценился не только за вкусовые качества, но и использовался для изготовления столовой и чайной посуды, не уступающей по прочности железной. Из листвы капустной пальмы добывали освежающий напиток, известный как пальмовое вино, из бобов какао — горький шоколад, из сердцевины саговой пальмы[141] — питательную муку. Не испытывало семейство недостатка и в сладких продуктах: пчелы давали мед, из него получался вкусный медовый напиток. Колонисты имели собственный лен из листьев растения Phormium tenax[142]. Чесание и прядение нитей из этих листьев, очень похожих на лен, оказалось, однако, делом далеко не простым. Обжигая и раздробляя осколки скальных пород, колонисты получали штукатурку. Они были обеспечены и хлопком, благо хлопчатник в этих краях произрастал в огромном количестве. Из тончайшей пыли, обнаруженной в одном из гротов, отец и сыновья получали сукновальную глину[143], из которой варили мыло. Необычайно сочные и ароматные плоды коричневого дерева, известные под названием «кашиман»[144], использовались при приготовлении всевозможных питательных блюд. Из коры равенсары[145] извлекали вещество, в котором сочетались ароматы мускатного ореха и гвоздики. Оно служило хорошей приправой к различным кушаньям. Стекла заменяла слюда, полученная из обнаруженного в соседней пещере амианта[146]. У колонистов всегда имелся под рукой молочайный растительный клей, используемый в самых разных, в том числе и медицинских, целях. Из морских водорослей, растущих у Китового островка, Бетси варила вкуснейшие конфитюры…

Богатства фауны Новой Швейцарии, не менее обильные, являлись важным подспорьем для семьи при таких умелых и отважных охотниках, как Фриц, Эрнст и Жак. Из диких зверей и хищников, от которых им приходилось иногда защищаться, здесь водились тапир, лев, медведь, тигр, тигровая кошка[147], шакал, крокодил, пантера, слон и многочисленные обезьяны. Тех даже приходилось уничтожать, потому что они наносили урон плантациям и полям. И, как нам уже известно, в хозяйстве имелись прирученные животные — онагр, буйвол, орел, с ним Фриц не разлучался на охоте, так же как и Жак со своим страусом.

Леса Лесного бугра и Кабаньего брода изобиловали разнообразной дичью. Шакалий ручей снабжал семью прекрасными раками, у прибрежных утесов всегда находили моллюсков и всевозможных ракообразных. И наконец, в море ловилась самая изысканная рыба — осетры, лососи, не говоря уже о сельди.

За все довольно продолжительное время существования семьи Церматт на острове осваивалась только земля, находящаяся между бухтой Жемчужных Корабликов и бухтой Спасения. А за мысом Обманутой Надежды подробно исследовали берег на протяжении десяти лье. Эту задачу облегчали имеющиеся у колонистов шаланда и шлюпка, построенная под руководством отца. Позже, по инициативе Фрица, соорудили еще и легкую лодку на манер гренландских, такую обычно называют каяк. Остовом для нее послужили пластины китового уса, взятые у животного, выброшенного когда-то на берег Фламингового болотца, а обшивку сделали из акульей кожи. Этот легкий переносной челнок не пропускал воду, так как был законопачен мхом и пропитан смолою. Такая лодка рассчитана на двух гребцов, она доказала свою безупречность и на первом испытательном плавании по течению Шакальего ручья, и далее за пределами бухты Спасения.

Так, без особенно заметных событий, прошли десять лет. Йоханну исполнилось сорок пять, но он по-прежнему отличался крепким здоровьем и выносливостью, стойкостью и неутомимой энергией, а трудные условия жизни лишь закалили его характер. Бетси, матери четверых взрослых детей, было уже сорок три года, но она оставалась по-прежнему молодой, энергичной и деятельной, прекрасной хозяйкой, любящей женой и заботливой матерью. Фрицу теперь двадцать пять лет. Он стал здоровым, ловким молодым человеком в расцвете духовных и физических сил, с привлекательной внешностью и открытым умным взглядом. Эрнст, слишком серьезный для своих двадцати двух лет, проявлял больше рвения к научным занятиям, чем к физическим тренировкам тела. Он стал самым образованным из братьев, углубленно изучив всю вывезенную с «Лендлорда» библиотеку. Он был во всем не схож со старшим братом Фрицем. Жак выглядел гораздо моложе своих двадцати лет — живой, очень подвижный юноша, любитель приключений, такой же страстный охотник и рыболов, как и Фриц. Самому младшему — Францу — исполнилось уже шестнадцать, однако мать баловала его, будто сын был еще совсем ребенок.

Жизнь семьи протекала счастливо, насколько это возможно в таких необычных условиях. Но иногда Бетси мучила тревога и она говорила мужу:

«Мой дорогой, можно было бы назвать истинной радостью такую вот жизнь с нашими детьми, если бы это уединение не обрекало нас одного за другим на полное исчезновение, повергая оставшихся в отчаяние и горе… Я никогда не забываю благодарить Небеса, пославшие нам этот рай на земле! Но, увы, настанет день, когда наши глаза закроются…»

Подобные невеселые мысли часто навещали Бетси, омрачая радость семейного счастья. Но на десятом году существования колонии произошло событие, которому суждено было коренным образом изменить жизнь семьи, если и не сразу, то в недалеком будущем.

В этот день, девятого апреля, отец и сыновья встали пораньше, собираясь приняться за хозяйственные работы. Среди братьев не оказалось лишь Фрица. Напрасно его звали, полагая, что парень где-то поблизости. Всем известно, что у Фрица есть привычка отлучаться из дома, к этому привыкли и уже не беспокоились. Только мать по-прежнему не могла отделаться от страха за сына, в особенности когда он выходил в открытое море, за пределы залива Спасения. Скорее всего и теперь отважный юноша в море, о чем свидетельствовало отсутствие каяка на обычном месте.

После полудня Церматт, Эрнст и Жак отправились на шлюпке к Акульему острову, думая дождаться там возвращения Фрица. А чтобы мать не волновалась, условились в случае непредвиденной задержки дать залп из пушки.

Но это не понадобилось. Едва отец и сыновья высадились на островок, как увидели каяк Фрица, огибающий мыс Обманутой Надежды. Они тотчас же сели в шлюпку и причалили к бухточке Скального дома как раз в тот момент, когда спрыгнул на песчаный берег Фриц.

Вот что рассказал он о своем плавании, длившемся без малого двадцать часов. Уже давно Фриц задумал произвести разведку северного берега. Взяв с собой орла Блиц, что на немецком, родном языке Фрица, означает «молния», он сел в каяк, не забыв захватить небольшой запас еды, топор, гарпун, багор, сети, ружье, пару пистолетов, ягдташ, флягу с медовым напитком. Попутный ветер быстро понес лодку от мыса, и, воспользовавшись приливом, юноша направил каяк вдоль берега, отклоняющегося к юго-западу.

Сразу же за мысом он увидел нагромождение скал в хаотическом беспорядке, по всей видимости, следствие давнего геологического катаклизма. За ними в углублении вырисовывался большой залив, отгороженный с противоположной стороны остроконечным мысом. Залив служил пристанищем для множества разнообразных птиц, оглашавших воздушное пространство своими криками. На песчаном берегу грелись огромные туши морских животных — морских волков[148], моржей, тюленей, а по поверхности залива носилось несметное количество изящных жемчужных корабликов[149].

Фриц двигался среди этого скопления ластоногих осторожно, боясь их нападения на хрупкую лодочку. Выйдя из залива в открытое море, он продолжал плыть на запад. Обогнув мыс причудливой формы — Фриц тут же нарек его Курносым, — каяк проскользнул под своды естественной арки, о подножие которой с силой разбивались морские волны. Внутри арки нашли приют тысячи ласточек, их гнезда висели или, точнее, лепились в расщелинах стен и изгибов арки. Фриц оторвал несколько таких гнезд, удививших его своей формой, и положил в сумку.

— Эти гнезда ласточек, — прервал рассказ сына отец, — очень ценятся на рынках Поднебесной империи[150].

За аркой Фриц увидел другой залив, тоже между двумя мысами, отстоящими друг от друга на расстояние полутора лье, не более. Между ними торчали верхушки рифов, оставляя узкий проход, через который не могло пройти судно водоизмещением в 300–400 тонн.

За заливом простиралась необозримая степь с ее светло-зеленым ковром трав, местами покрытая рощами, болотами, — пейзаж открылся весьма разнообразный. Что же касается самого залива, то для промышленников Азии, Европы или Америки он явился бы истинным сокровищем из-за обилия жемчужных раковин. Несколько таких великолепных образцов Фриц захватил с собой.

Продолжая огибать залив, Фриц миновал устье речки — воды ее казались зелеными от подводных растений — и наконец достиг второго мыса.

На этом он решил закончить свое путешествие. Было уже поздно, и юноша повернул каяк обратно, к мысу Обманутой Надежды. Он почти обогнул мыс, когда услышал залп с Акульего острова.

Вот что поведал молодой человек о путешествии, которое привело его к открытию Жемчужной бухты. Но оказалось, что это далеко не полный рассказ. Отец был поражен, когда, оставшись наедине с сыном, услышал следующее.

Среди многочисленных птиц, круживших над заливом — крачек, чаек, фрегатов[151], — Фриц заметил несколько пар альбатросов и одного из них свалил ударом багра. Взяв в руки оглушенную птицу, он заметил небольшой лоскуток, привязанный к его лапке. Отвязав лоскуток, прочитал слова на английском языке: «Кто бы вы ни были, если Бог наведет вас на это послание, найдите вулканический остров. Вы узнаете его по пламени, вырывающемуся из кратера. Спасите несчастную, выброшенную на Дымящуюся гору».

Значит, подумал взволнованный юноша, на одном из островков Новой Швейцарии, может быть уже несколько лет, томится несчастная девушка или женщина, лишенная всех благ, какие «Лендлорд» предоставил их семейству.

— И что же ты сделал? — нетерпеливо прервал его отец.

— Единственное, что было возможно: привел в чувство альбатроса, оглушенного ударом. Для этого оказалось достаточно влить в его клюв несколько капель медового напитка. На обрывке носового платка я написал по-английски кровью убитой выдры: «Уповайте на Бога! Его помощь близка!» Затем привязал этот лоскуток к лапке альбатроса. Похоже, что он ручной, и сразу же полетит к Дымящейся горе, унося с собой мою записку. Почувствовав свободу, птица взмыла в воздух и понеслась к западу с такой быстротой, что я скоро потерял ее из виду.

Потрясенный Церматт стал думать о том, что делать, как спасти несчастную. Где находится эта Дымящаяся гора? Вблизи Новой Швейцарии или в сотне лье от нее? Альбатросы, сильные и неутомимые странствующие птицы, могут преодолевать огромные расстояния… Не появился ли он с одного из отдаленных островов, до которого невозможно добраться и на шаланде?

Отец похвалил намерение Фрица не разглашать пока эту тайну. Зачем напрасно волновать мать и братьев! К тому же неизвестно, жива ли еще обитательница Дымящейся горы? В записке нет числа, и с того времени, как девушка привязала ее к лапке альбатроса, могло пройти много лет.

Итак, тайну решили не открывать, но, к сожалению, отец и сын пока не придумали, как найти англичанку…

Но Йоханн все же решил тщательно обследовать Жемчужный залив, чтобы узнать, насколько безопасно продвижение по нему. Мать хоть и неохотно, но согласилась остаться дома с Францем. А Эрнст, Фриц и Жак, естественно, сопровождали отца.

Итак, на следующий день, одиннадцатого апреля, шлюпка вышла из устья Шакальего ручья, течение быстро подхватило и понесло ее к северу. Путешественники взяли с собой некоторых домашних животных — обезьянку Щелкунчика, принадлежащего Жаку шакала, собаку Билли, хотя при ее почтенном возрасте такие плавания для нее опасны, и, наконец, двух молодых догов — Каштанку и Буланку.

Фриц шел впереди на каяке. Обогнув мыс Обманутой Надежды, он повернул на запад, направляясь к скалам, где на валунах грелись моржи и другие морские млекопитающие. Внимание же отца привлекли не эти громадные неуклюжие животные, а жемчужные кораблики, которыми любовался несколькими днями раньше и Фриц. Бухта буквально кишела этими грациозными головоногими. А когда при бризе они раскрывали свои прозрачные перепонки, то казалось, что плывет настоящая маленькая флотилия.

На расстоянии трех лье от мыса Обманутой Надежды появились характерные очертания другого мыса, того самого, что был назван Фрицем Курносым. А еще через полтора лье показалась арка, за ней и находился Жемчужный залив. Проходя под этой естественной аркой, Эрнст и Жак не удержались от того, чтобы не набрать несколько гнезд саланган, несмотря на то что птицы остервенело защищались.

Миновав узкий проход под аркой и между грядой скал, путешественники вышли наконец к цели своей поездки — обширной бухте величиной семь-восемь лье по окружности.

Они испытывали истинное наслаждение, когда продвигались по этой великолепной водной глади, посреди которой иногда возникали лесистые островки, а по берегам шумели густые лесные массивы, поднимались невысокие холмы… На западном берегу они увидели небольшую речушку, терявшуюся в лесу.

Шлюпка причалила к маленькому заливчику, недалеко от отмели с множеством жемчужниц. Близился вечер, и Церматт решил расположиться на берегу лагерем. Развели огонь, испекли в золе несколько яиц. Они вместе с пеммиканом — высушенным мясом, сладким картофелем и кукурузным печеньем пригодились на ужин. На ночлег из предосторожности перешли в шлюпку, оставив Каштанку и Буланку защищать лагерь от шакалов, их вой уже слышался вдали от берега.

Три дня, с двенадцатого по четырнадцатое, занимались ловлей моллюсков, между перламутровыми створками которых находились драгоценные крупные жемчужины, а с наступлением вечера Фриц и Жак отправились пострелять диких уток и куропаток в ближайшем леске на правом берегу реки. При этом они соблюдали осторожность, ибо в лесу водились кабаны и более опасные хищники.

И действительно, в последний день мужчины наткнулись на льва и львицу, оглашавших окрестности могучим рычанием. Не ожидавших нападения хищников сразили на месте две меткие пули Жака и Фрица. Правда, львица успела все-таки ударом лапы раздробить череп старушки Билли, о чем Жак горько сожалел.

Этот случай подтвердил, что к юго-западу от Жемчужной бухты, совсем недалеко от Земли обетованной, водятся хищники. И если они не проникли до сих пор через ущелье Клюз во владения колонистов, то просто по счастливой случайности: Церматт стал уже подумывать о том, что следует заградить, насколько это возможно, узкий проход в скалистой преграде. А пока отец ограничился строгими внушениями: страстным охотникам Фрицу и Жаку не увлекаться рискованными походами и избегать опасных встреч.

Весь третий день посвятили добыванию из раковин жемчуга. Огромная куча моллюсков, сваленных на песчаном берегу, начала уже разлагаться, выделяя вредные для здоровья миазмы[152], поэтому отец и сыновья решили возвращаться, тем более что долгое их отсутствие, конечно, вызывает беспокойство у матери.

Ранним утром каяк и следовавшая за ним шлюпка отчалили от берега Жемчужной бухты. Но, дойдя до арки, Фриц вдруг резко повернул лодку на запад. Отец, заранее предупрежденный сыном, не сомневался, что тот отправился на поиски Дымящейся горы.

Глава V

Можно себе представить, как беспокоился Церматт, думая об опасностях, подстерегавших сына в этой поездке. Но он не мог ни остановить его, ни следовать за ним, и шлюпка продолжала свой путь к мысу Обманутой Надежды.

Дома Йоханн не стал объяснять настоящей причины отсутствия сына, чтобы не волновать своих близких. Он сказал лишь, что Фриц решил произвести разведку западного берега острова. Но когда сын не появился и на третий день, обеспокоенный отец решил отправиться на его поиски.

Двадцатого апреля, на рассвете, вся семья, взяв запас продовольствия, погрузилась на «Элизабет» и отправилась в плавание.

Более благоприятной погоды нельзя себе и пожелать. С юго-востока дул попутный ветерок, и шаланда легко заскользила в сторону Жемчужной бухты. После полудня, миновав скалистые выступы, судно вошло в залив и бросило якорь в устье речки, где еще виднелись следы недавней стоянки. Все собрались уже высаживаться, когда послышался тревожный возглас Эрнста:

— Смотрите, дикарь!

В самом деле, в западной стороне бухты, между скалистыми островками, они увидели каяк, как всем показалось, стремящийся избежать встречи с шаландой.

До сих пор у обитателей Новой Швейцарии не было ни малейших оснований считать, что эту землю кроме них населяет кто-то еще.

На всякий случай, в ожидании возможного нападения, на шаланде стали готовиться к обороне. Но когда с заряженными пушками и ружьями «Элизабет» приблизилась к каяку на несколько кабельтовых, Жак вскрикнул:

— Это же Фриц!

Да, это в самом деле их пропавший брат. Издалека он не узнал шаланду и тем более не ожидал встретить ее у берегов Жемчужной бухты. Из предосторожности Фриц вымазал себе руки и лицо, став похожим на туземца.

Расцеловавшись со своими близкими, измазав при этом всех сажей, Фриц незаметно отвел в сторону отца и тихо сказал:

— Все хорошо, я ее нашел.

— Неужели? Англичанку с Дымящейся горы?

— Да, она там. Это отсюда недалеко, на одном из островов бухты.

Ничего никому не говоря, Церматт направил шаланду к указанному Фрицем островку в западной части бухты. Пристав к берегу, путешественники увидели пальмовую рощицу, а под одним из деревьев — шалаш. Фриц подал сигнал выстрелом из пистолета, и тотчас же с дерева спрыгнул юноша.

Это было первое человеческое существо, которое Церматты увидели за все время пребывания на острове. Им оказался вовсе не юноша, а молодая девушка — англичанка, двадцати лет, в одежде юнги.

Теперь-то Фриц поведал матери и братьям, как он узнал о заброшенной на вулканический остров бедняжке, как отправил ей записку, но девушка ее, как оказалось, не получила, ибо альбатрос не возвратился на Дымящуюся гору.

Трудно описать, с каким волнением слушали этот рассказ все члены семейства, какой восторженный прием встретила Дженни, как нежно, по-матерински прижимала ее Бетси к своей груди. Со слов Фрица Дженни уже знала все о Новой Швейцарии и ее обитателях, а ее история еще впереди. «Элизабет», не задерживаясь более, покинула Жемчужную бухту, только число ее пассажиров теперь увеличилось.

Швейцарцы и англичанка почти не испытывали языковых трудностей, так как и с одной, и с другой стороны все довольно сносно изъяснялись на английском и немецком языках. И сколько душевного внимания и нежности оказали девушке все представители семейства во время этого короткого плавания! В лице супругов Церматт и их сыновей она обрела и отца, и мать, и братьев. Ну а Фриц, Эрнст, Франц и Жак сразу стали относиться к Дженни как к родной сестре.

Во время своего существования на Дымящейся горе Дженни приходилось самой мастерить множество вещей. Некоторые из них она захотела взять с собой как дорогие воспоминания о незабываемо трудных днях. Кроме того, у нее были и живые существа, два верных товарища, с ними Дженни расстаться не могла — баклан, выученный ловить рыбу, и шакал, тоже прирученный.

«Элизабет» быстро неслась вперед на всех парусах, чему способствовал свежий бриз. Погода стояла великолепная. И как только шаланда обогнула мыс, Церматт не мог устоять против соблазна познакомить молодую англичанку с наиболее живописными уголками Новой Швейцарии.

Прежде всего сделали остановку у дачи Панорамный холм, откуда открывался чудесный вид на Скальный дом. Тут и решили заночевать. Давно уже Дженни не спала таким безмятежным сном.

Как только занялась заря, Фриц и Франц отправились на каяке в Скальный дом, чтобы подготовиться к приему гостьи. За ними вышла в море и «Элизабет», но скоро опять сделала остановку, на этот раз у Китового острова, где так много кроликов. Церматт решил сделать девушке подарок по случаю ее появления в Земле обетованной: отныне она становится владелицей острова. Этот дар она приняла с глубокой благодарностью. Отсюда рукой подать до Соколиного Гнезда и фермы Лесной бугор. Но отправиться туда гораздо приятнее пешком, поэтому родители решили доставить Фрицу удовольствие — пусть он лично познакомит девушку с этими живописными местами немного позже. И шаланда уже без остановок направилась к устью Шакальего ручья. Как только «Элизабет» достигла входа в бухту Спасения, с батареи Акульего острова прогрохотали три пушечных залпа, и одновременно в честь молодой англичанки в небо взметнулся флаг. С шаланды тоже ответили тремя выстрелами из двух маленьких пушек, после чего «Элизабет», лишь немного опередив каяк Фрица и Франца, причалила к берегу.

Теперь семья в полном составе отправилась в Скальный дом.

С восторгом и удивлением осматривала Дженни это благоустроенное жилище в гроте, обстановку комнат, галерею, но более всего ее поразило то, что стояло на обеденном столе. Современная европейская посуда, вывезенная с «Лендлорда», соседствовала здесь с чашками из бамбука, тарелками из скорлупы кокосового ореха, кубками из страусовых яиц — плодов творческой фантазии Фрица и братьев.

Обед состоял из свежей рыбы, жаркого из дичи, ветчины, всевозможных фруктов, все это запивали превосходным канарским вином и медовым напитком.

Гостье отвели почетное место между господином и госпожой Церматт. Девушка не смогла удержать слезы, когда увидела слова, составленные из цветных гирлянд, висевших над столом.

«Приветствуем тебя, Дженни Монтроз! Да будет благословенно твое прибытие на землю швейцарских робинзонов!»

И молодая англичанка начала рассказывать свою историю.

Дженни — единственная дочь майора Уильяма Монтроза, офицера Индийской армии[153]. Когда она была еще совсем маленькой девочкой, ей приходилось следовать за отцом из гарнизона в гарнизон. Оставшись в семь лет без матери, Дженни постоянно чувствовала неустанную заботу отца, однако он стремился выработать в ней прежде всего самостоятельность и приучить к жизненной стойкости, если ей когда-нибудь придется лишиться последней опоры. Она получила не только основательное общее образование, но обучилась верховой езде и стрельбе, в чем показала необыкновенные способности, столь редкие у женщин.

В середине 1812 года майор Монтроз, произведенный в полковники, получил приказ сопровождать в Европу ветеранов Индийской армии на борту военного корабля. После этого предстояла дальняя экспедиция в качестве командира полка. По ее окончании полковник предполагал уйти в отставку и наконец отдохнуть от всех тревог неспокойной жизни военного человека.

Не имея возможности взять с собой дочь на судно, предназначенное для перевозки войск, полковник Монтроз поручил позаботиться о дочери своему другу, капитану Гринфельду. Капитан взял Дженни вместе с ее горничной на борт своего судна «Доркас», отплывшего в Европу несколькими днями раньше.

Неприятности начались с самого начала. После выхода из Бенгальского залива судно попало в сильнейшую бурю, потом подверглось преследованию французским фрегатом[154] и вынуждено было искать убежища в порту Батавия. Когда неприятельское судно исчезло с горизонта, «Доркас» поднял паруса и направился к мысу Доброй Надежды.

Время для плавания выдалось неблагоприятное. Почти постоянно дули сильные ветры. После шквала, налетевшего с юго-запада, «Доркас» сбился с пути, и в течение недели капитан Гринфельд никак не мог определить положение корабля. Однажды ночью судно наскочило на рифы невдалеке от незнакомого берега в необъятном Индийском океане. Поблизости виднелся неизвестный остров. Экипаж, пересев на шлюпку, решил добраться до берега. Вторая шлюпка досталась пассажирам, среди них оказались Дженни и ее горничная. Корабль уже дал течь и должен был скоро потонуть. Охваченные паникой, пассажиры старались покинуть его как можно скорее. Через полчаса вторую шлюпку опрокинул громадный вал, а первая исчезла в темноте ночи еще раньше.

Когда Дженни пришла в сознание, то увидела себя на песчаном берегу, куда ее вынесли волны. Вокруг она не обнаружила ни одного человеческого существа, из чего заключила, что никому больше не удалось спастись при кораблекрушении.

Девушка не знала, сколько времени прошло с тех пор, как шлюпка перевернулась. Она нашла в себе силы, чтобы дотащиться до грота. Там обнаружила несколько яиц и, подкрепившись, уснула.

Сон восстановил ее силы. Поднявшись рано утром, она прежде всего высушила на солнце свой мужской костюм, который надела во время морского путешествия. К счастью, в кармане оказалось огниво. Высечь огонь теперь не составляло труда. Надеясь найти кого-нибудь из пассажиров или экипажа «Доркаса», Дженни обошла весь островок. Но не нашла никого и ничего, кроме деревянных обломков погибшего корабля, пригодившихся ей, чтобы поддерживать огонь.

Можно лишь поражаться стойкости и физической выносливости юной девушки, что безусловно было результатом ее мужественного воспитания. Это помогло ей не пасть духом и не предаться отчаянию.

На ночлег Дженни решила устроиться в гроте. Несколько гвоздей, выдернутых из обломков судна, стали ее первыми и единственными инструментами. Наделенная ловкими руками и изобретательным умом, она смастерила разные предметы первой необходимости. Прежде всего — лук и стрелы и с их помощью стала охотиться за плавающей и летающей дичью, к счастью, многочисленной на этом островке. Таким образом она обеспечила себе совсем неплохое питание. Потом Дженни приручила баклана и шакала, и они стали ее помощниками на охоте.

Посреди островка, куда море выбросило бедняжку, возвышалась гора вулканического происхождения, из ее кратера временами вырывались дым и пламя. Вскарабкавшись на вершину, возвышавшуюся на какую-нибудь сотню туазов над уровнем моря, Дженни не смогла увидеть на горизонте ни клочка земли, вокруг были лишь вода и небо.

Дымящаяся гора, достигавшая двух лье в окружности, приютила на своем восточном склоне лишь одну узкую долину со струящимся по ней ручьем. Деревья разнообразных пород с широкими кронами защищали ее и от сильных ветров, и от обжигающих солнечных лучей. Из предосторожности Дженни устроила себе жилище на огромной манглии, очень похожей на ту, что выбрала для устройства своего воздушного дома семья Церматт.

Продовольственные запасы, добываемые охотой в окрестностях долины, рыбной ловлей в ручье и между скал с помощью удочки с крючком, сделанным из гвоздя, плоды и ягоды местных кустарников дополнили несколько банок консервов и бочонков вина, выброшенных на берег на третий день после кораблекрушения. Это позволило молодой англичанке разнообразить пищу, вначале состоящую лишь из кореньев и моллюсков.

Сколько же месяцев прожила Дженни подобным образом на Дымящейся горе, пока ее не нашли?

Вначале она потеряла счет времени. Но потом стала восстанавливать в памяти некоторые факты и, сопоставляя числа, смогла хоть и приблизительно, но все-таки высчитать, что после крушения «Доркаса» миновало два года. Столько же длилось и ее пребывание на острове, и Дженни не ошиблась в своих расчетах.

Не проходило и дня, и в сезон дождей, и летом, когда бы девушка не обращала взгляд к горизонту. Но ни разу ни один парус не забелел на фоне синего неба.

В ясные дни она поднималась на самую высокую точку острова, откуда ей удавалось видеть смутные, еле различимые очертания земли на востоке. Но как преодолеть такое большое расстояние? И какая там земля?

В этих широтах тропического пояса никогда не бывает особенно холодно. Но Дженни страдала от дождей. Она укрывалась в глубине грота, и, поскольку в такую погоду невозможно охотиться или удить рыбу, девушка кормилась тем, что находила поблизости. К счастью, между скал всегда много яиц, а у самого подножия грота — раковин. Если добавить к этому фрукты, запасенные на сезон дождей, то можно считать, что питалась Дженни не так уж плохо.

Промелькнули два года. И однажды умной девушке пришла в голову счастливая мысль, подсказанная, конечно, свыше: привязать к лапке пойманного альбатроса записку о том, что она находится на Дымящейся горе. Правда, точно определить местонахождение острова она не могла. Птица, почувствовав свободу, взмыла вверх и быстро полетела к северо-востоку. Но можно ли надеяться, что альбатрос когда-нибудь возвратится назад?

Прошло несколько дней. Альбатрос не появлялся. И слабая надежда, которую возлагала девушка на свою записку, постепенно исчезала. Но Дженни не отчаивалась и оказалась права. Помощь не тем, так другим путем, но все-таки пришла.

Этот рассказ никто не мог слушать без волнения. Несколько раз Дженни с трудом сдерживала слезы, и тогда Бетси поцелуями осушала мокрые глаза своей названой дочери.

Теперь остается узнать, каким образом Фриц нашел Дымящуюся гору.

Расставшись с отцом, посвященным в план сына относительно поисков молодой англичанки, Фриц миновал арку и направил каяк в противоположную от дома сторону.

Побережье здесь сплошь усеяно рифами и окаймлено скалами. За ними зеленела полоса таких же роскошных деревьев, как и на фермах Лесной бугор и Кабаний брод. Множество речек впадало в маленькую бухту. Эта северо-западная сторона острова сильно отличалась от той, что простиралась от бухты Спасения до бухты Жемчужных Корабликов.

Зной становился все более невыносимым, и Фриц вынужден был высадиться на берег, чтобы немного отдохнуть в тени деревьев. Он старался соблюдать предельную осторожность, зная, что крокодилы, как правило, держатся в устьях рек и могут разнести его лодку на куски.

Достигнув опушки густого леса, Фриц прикрепил свою легкую лодочку к стволу дерева и, страшно усталый, уснул глубоким сном.

На следующий день он плыл дальше до полудня. А во время остановки ему пришлось вступить в поединок с тигром. Юноша ранил разъяренного хищника в бок. И его верный помощник, орел Блиц, уже кружился над поверженным зверем, чтобы выклевать ему глаза. Два метких выстрела Фрица уложили тигра на месте. Но он успел своими острыми когтями растерзать отважную птицу. Опечаленному Фрицу не оставалось ничего другого, как зарыть бездыханного орла в песок. Потом он снова сел в каяк и продолжил свой путь.

Юноша внимательно изучал берег, но нигде пока не обнаружил дымка, который указывал бы на близость Дымящейся горы.

Вода гладкая как зеркало — по-прежнему спокойна, поэтому Фриц решил выйти в открытое море, надеясь оттуда увидеть струйки дыма где-нибудь в юго-западной стороне горизонта. Попутный береговой ветер надувал парус его лодочки. После безрезультатного двухчасового плавания Фриц собирался повернуть обратно, когда наконец увидел на горизонте что-то похожее на дымок…

Все сразу забылось: собственная усталость, мысли о домашних, которые, конечно, тревожатся из-за его столь долгого отсутствия, риск далекого плавания в одиночестве в открытом море, возможные опасности во время пути…

Фриц налег на весла, и каяк быстро заскользил по волнам. Через час он был уже на расстоянии шести кабельтовых от острова, представляющего собой вулканическую гору, откуда вырывался смешанный с пламенем дым.

Восточный берег острова казался бесплодным. Но, обогнув его, Фриц увидел речку, текущую по зеленой долине.

Каяк вошел в узкую бухточку и пристал к песчаному берегу. Направо Фриц увидел грот и спящего у входа в него человека. Это была девушка лет восемнадцати в мужской одежде из парусины, но чистой и аккуратно пригнанной по фигуре, с прелестным нежным и добрым лицом с правильными чертами. Фриц взволнованно разглядывал спящую, не осмеливаясь ее разбудить.

Девушка открыла глаза сама. Увидев незнакомого человека, она очень испугалась. Фриц поднял руки, успокаивая ее этим жестом, и сказал на английском языке:

— Не пугайтесь, мисс. Я не причиню вам зла. Я пришел спасти вас.

И прежде чем девушка смогла выговорить хоть слово, Фриц рассказал, как он поймал альбатроса, как нашел привязанную к его лапке записку с мольбой о помощи. И еще сообщил, что недалеко отсюда, на востоке, находится земля, где живет его семья, тоже спасшаяся от кораблекрушения.

Девушка упала на колени, обращаясь со словами благодарности за спасение к Создателю, затем протянула молодому человеку руки в знак доверия и признательности. Она вкратце рассказала свою историю и показала Фрицу убогое жилище, где провела почти два года.

Долго оставаться на острове Фрицу не хотелось. Уже поздно, а ведь надо успеть еще до сумерек возвратиться домой.

— Пожалуйста, — взмолилась девушка, — уедем не сегодня, а завтра, господин Фриц! Позвольте мне провести этот вечер на Дымящейся горе. Ведь больше я никогда ее не увижу!

Фриц, конечно, согласился с ее просьбой.

Во время ужина, состоящего из того, что приготовила Дженни — а к этому присоединились и запасы Фрица, взятые из лодки, — молодые люди поведали друг другу эпизоды своих весьма необычных приключений.

После вечерней молитвы Дженни заняла привычное место в глубине грота, а Фриц, как верный страж, расположился у входа в него.

На следующий день, рано утром, они уложили в каяк самые разные вещи, с которыми Дженни не хотела расставаться, при этом не забыли также шакала и баклана. Снова надев мужской костюм, девушка заняла место на корме каяка. Легкая лодочка с поднятым парусом весело заскользила по волнам, и через час силуэт Дымящейся горы растаял на горизонте.

Фриц повел лодку самой прямой дорогой к мысу Обманутой Надежды. Но перегруженный каяк наткнулся на подводный камень, так что без ремонта теперь никак не обойтись. Для этого Фриц решил войти в Жемчужный залив и высадить спутницу на одном из островков, где их и застала шаланда.

Об этом и был его рассказ.

Все вошло в привычное русло. Присутствие Дженни оживило жизнь Церматтов в Скальном доме и Соколином Гнезде. Дженни стала членом трудолюбивой и дружной семьи. Недели за неделями незаметно проходили в работе на фермах, уходе за животными.

От Шакальего ручья до Соколиного Гнезда пролегла новая прекрасная аллея плодовых деревьев. Обустроились фермы Лесной бугор и Сахарная Голова, дачи Кабаний брод и Панорамный холм. Построенный по типу швейцарских шале[155], бамбуковый домик в Панорамном холме особенно располагал к отдыху. Сколько приятных часов провела здесь семья! С вершины холма открывался чудесный вид: с одной стороны, обширное зеленое пространство Земли обетованной, с другой, на расстоянии восьми-девяти лье, — открытый океан, сливающийся на горизонте с небом.

В июне, перед началом сезона дождей, стали готовиться к переезду из Соколиного Гнезда в Скальный дом. Наступали самые тягостные для обитателей Новой Швейцарии месяцы. Ежедневные дела за пределами дома ограничивались поездками на фермы, чтобы задать корм скоту, да несколькими часами охоты в окрестностях Соколиного Гнезда — любимого занятия Жака и Фрица.

Но и в такое время маленькое общество не оставалось праздным. Под умелым руководством отца работы не прекращались. Ему усердно помогала Дженни, внося в любую деятельность англосаксонскую предприимчивость, весьма отличную от слишком уж привычного, традиционного подхода к работе, характерного для швейцарцев. Кроме того, девушка начала изучать немецкий язык, а вся семья, в свою очередь, — английский, и через несколько недель Фриц уже мог свободно на нем изъясняться. Так что жаловаться на скуку в эти длинные дождливые дни не приходилось. А присутствие Дженни придавало вечерам особую прелесть. С ее появлением в доме все члены семейства допоздна засиживались в общей зале, не спеша в свои комнаты. Иногда Дженни и Бетси трудились над каким-нибудь шитьем. Но чаще девушку, обладавшую приятным голосом, просили спеть. Она выучила несколько швейцарских песен. С каким наслаждением слушали все в ее исполнении восхитительные, никогда не стареющие, альпийские напевы!

Музыка и пение чередовались с чтением книг, их Эрнст сам выбирал из домашней библиотеки. Как интересно проходили такие минуты отдыха!

В кругу семьи Церматт, его жена, дети и Дженни считали бы себя предельно счастливыми, если бы не мысли о будущем, не воспоминания о родине и не постоянные думы Дженни об отце. О судьбе «Доркаса» вряд ли стало известно в Лондоне за эти два года. Скорей всего там считают, что он погиб во время сильного циклона в Индийском океане.

И наконец, может ли быть полным счастье тех, кто живет в изоляции, не имея никаких контактов с другими людьми. Ведь вся Новая Швейцария — это всего лишь одна семья, спасшаяся от кораблекрушения.

Читателям уже известно, какое неожиданное событие совершенно изменило течение жизни колонистов.

Глава VI

В первые дни после отплытия «Ликорна» в Скальном доме царила глубокая печаль. Как будто злой рок задел своим крылом этот скромный уголок земли, до сих пор находящийся под покровительством Провидения. Супруги Церматт после отъезда сыновей заметно приуныли, хотя и сознавали благоразумность такого решения, подсказанного сложившимися обстоятельствами. И ничто не могло ни отсрочить, ни задержать их отъезд.

Можно ли представить себе со стороны отца и матери еще большее великодушие? С ними нет больше Фрица, смелого, умного юноши, деятельного помощника отца, в котором все видели будущего главу семейства. Нет и Франца, последовавшего за братом. Правда, оставались Эрнст и Жак. Первый по-прежнему с усердием занимался самообразованием и благодаря своему увлечению книгами достиг в науках не менее серьезных успехов, чем в хозяйственных делах. Второй разделял страсть Фрица к охоте, рыбной ловле, верховой езде, плаванию и, как и старший брат, любил рискованные путешествия по Новой Швейцарии, ставя себе цель открывать ее новые, пока неизвестные места. И наконец, их покинула прелестная, любимая всеми Дженни. О ней, словно о родной дочери, особенно горевала Бетси. Сердце матери то и дело сжималось при виде того, как пустуют их места в комнатах Скального дома за обеденным столом и в общей зале, где все каждый вечер встречались. Прелесть домашнего очага, осиротевшего после их отъезда, словно померкла как огонь, который больше не поддерживают.

Но они, без сомнения, вернутся. И постепенно печаль расставания утратила свою остроту. Теперь все старались думать только о том, что дорогие им люди возвратятся, а вместе с ними приедут и новые друзья, и прежде всего полковник Монтроз, — отец, конечно, не захочет расстаться с дочерью после ее замужества. Приедет и Долли Уолстон с семьей брата Джеймса, и все они, можно надеяться, тоже захотят здесь поселиться, а за ними в эту отдаленную колонию Великобритании потянутся и другие переселенцы… Конечно же, все будет именно так! Не пройдет и года, как в открытом море за мысом Обманутой Надежды покажется с запада корабль. На этот раз он не пройдет мимо, а направится прямо в бухту Спасения. Этим кораблем будет, несомненно, «Ликорн». Впрочем, как бы ни называлось судно, на нем обязательно приедут полковник Монтроз с дочерью, Фриц, Франц и дети Уолстонов.

Теперь жизнь обитателей Земли обетованной стала совершенно иной. Это уже не спасшиеся от кораблекрушения несчастные люди, нашедшие убежище на незнакомом берегу и смеющие надеяться лишь на случайное спасение, которое могло так никогда и не наступить.

Кроме того, стало точно известно, где находится остров. Лейтенант Литлстон вычислил долготу и широту Новой Швейцарии, и сообщит эти данные в Адмиралтейство Великобритании, откуда не замедлит последовать распоряжение о присоединении новой колонии к английским владениям. Покидая остров, корвет становился как бы связующей цепочкой, которая должна соединить открытую швейцарцами новую землю с Европой и которую уже никто не в состоянии разрушить.

Правда, исследована пока только часть северного берега длиной в четырнадцать — шестнадцать лье, начиная от залива Ликорн и до островков вблизи Дымящейся горы. За прошедшие одиннадцать лет колонисты ни разу не преодолели все расстояние от бухты Спасения до Жемчужного залива ни на шаланде, ни на каяке. Ни разу Церматт и сыновья не делали попытки перевалить через ущелье Клюз или добраться до горных хребтов, окаймляющих с противоположной стороны освоенную ими Зеленую долину.

Уход «Ликорна» не уменьшил, кстати, численность жителей Скального дома благодаря присутствию здесь семейства Уолстон.

Господин Уолстон, сорокапятилетний мужчина, имел довольно крепкое сложение, но его здоровье пошатнула изнурительная лихорадка — он подхватил эту болезнь в Новом Южном Уэльсе, в Австралии. Благотворный климат Новой Швейцарии и забота окружающих быстро восстанавливали силы англичанина. Его обширные познания и опыт механика-строителя не могли здесь не пригодиться. Церматт уже подумывал о проведении с помощью друга мелиоративных работ, которые давно планировал осуществить. Однако, пока вновь прибывший колонист не восстановит полностью свое здоровье, думать об этом рановато. Но более всех к Уолстону привязался Эрнст, у этих двоих оказалось очень много общего.

Жена Уолстона, Мери, на несколько лет моложе Бетси Церматт. Обе женщины понравились друг другу сразу, а с течением времени их взаимная симпатия становилась все прочнее. Деятельные, любящие порядок, преданные семье, они вместе вели хозяйство в Скальном доме, разделяя между собой и все хлопоты на фермах.

Старшей дочери Уолстонов, Анне, исполнилось семнадцать лет. Здоровье девушки тоже слегка подкосила лихорадка, и пребывание в Новой Швейцарии пошло ей на пользу. Постепенно она окрепла, на бледном личике снова заиграл нежный румянец. Белокурая, с красивыми чертами лица, слегка покрытого загаром, с задорным взглядом больших голубых глаз, легкой походкой, Анна обещала стать в скором времени просто красавицей. Долли казалась полной противоположностью старшей сестры. Четырнадцатилетняя девочка, живая и шаловливая, наполняла дом смехом и озорным весельем. Разумеется, этот птенчик, улетевший на несколько месяцев, вернется, и его щебетанье снова будет веселить маленькое общество.

С возвращением «Ликорна» нынешнее жилье, естественно, станет тесным, так что пора подумать о его расширении. Конечно, Дженни, Фриц и полковник Монтроз, а с другой стороны, сын Уолстона и его семья никак не должны жить в одном помещении. А если вместе с ними прибудут и новые колонисты, то, само собой разумеется, понадобятся новые постройки. Удобных мест для такого строительства на Земле обетованной предостаточно — как на левом берегу Шакальего ручья, так и вдоль морского побережья вблизи Фламингового болотца или, наконец, по обеим сторонам тенистой дороги, ведущей из Скального дома в Соколиное Гнездо.

Эти вопросы Церматт и Уолстон часто оживленно обсуждали, и в таких разговорах охотно принимал участие Эрнст, причем его мнение выслушивалось весьма внимательно.

А тем временем Жак, к которому целиком перешла работа, выполняемая до сих пор старшим братом, а именно — добывание дичи к столу, усердно решал проблему продовольственного снабжения.

В сопровождении верных Каштанки и Буланки он ежедневно мерил шагами леса и поля, где водилось много всевозможной дичи. Обшаривая болота, он не возвращался домой без дикой утки или кулика, и это вместе с живностью из домашнего птичника давало возможность разнообразить обеденный стол. В таких ежедневных походах Жака неизменно сопровождал и шакал Коко, соперничая с собаками. Молодой охотник чаще всего садился верхом на онагра, оправдывавшего данную ему хозяином кличку Легконогий, или на страуса Ветрюгу, или на буйвола Буяна, который носился среди высоких деревьев как ветер.

Родители постоянно наказывали неутомимому охотнику никогда не переступать пределов Земли обетованной и особенно не переходить за ущелье Клюз, где можно подвергнуться нападению хищников. Жак давал матери обещание не отсутствовать более двух дней и обычно возвращался домой к ужину. Но, несмотря на это, сердце матери всякий раз тревожно сжималось, когда сын с быстротой молнии исчезал за деревьями, окружавшими Скальный дом.

Эрнст предпочитал охоте спокойное занятие рыбной ловлей. Он отправлялся обычно на скалистый берег Фламингового болотца или на берег Шакальего ручья, где достаточно всевозможной рыбы (лососей, макрелей[156], сельди), устриц, а у подножия скал водились в огромном количестве раки, омары, моллюски. Иногда к нему присоединялась Анна, и это молодому человеку доставляло огромное удовольствие.

Девушка добросовестно заботилась о баклане и шакале, ведь Дженни, уезжая, оставила своих питомцев на ее попечение. И, надо полагать, они оказались в хороших руках. По возвращении Дженни найдет своих любимцев в полном здравии. И может ли быть иначе, если им предоставлена полная свобода бродить повсюду до самой ограды Скального дома! Баклан сразу же нашел общий язык с обитателями птичника, в отличие от шакала — тот никак не хотел подружиться с шакалом Жака, хотя молодой человек очень старался добиться мира между ними. Но эти животные кусали и царапали друг друга.

— Я отказываюсь от мысли их помирить, — сказал он как-то Анне. — Может быть, что-нибудь получится у вас?

— Попробую, — ответила девушка. — Если проявлять больше терпения, то, думаю, они могут стать со временем друзьями.

— Попытайтесь, дорогая Анна, ведь и шакалов можно сделать миролюбивыми.

— Как, например, вашу обезьянку Щелкунчика? Эта проказница только и ждет случая, чтобы укусить любимицу Дженни!

Щелкунчик действительно недолюбливала новую обезьянку, между ними никак не налаживалось согласие, хотя обе были прирученными.

Так шли дни за днями, Бетси и Мери ни минуты не сидели без дела. Если супругу Церматта чаще всего заставали за починкой белья и платья, то Мери Уолстон, отличная портниха, постоянно шила и перешивала платья и юбки из материи, бережно сохраняемой еще со времени крушения «Лендлорда».

Погода установилась отличная. Жара была еще не слишком изнуряющая, и ветер с моря освежал нагретый солнцем воздух. Пришла последняя неделя октября, соответствующая апрелю в северных широтах. Еще несколько дней, и наступит ноябрь — месяц пробуждения природы в Южном полушарии, когда все распускается и цветет.

Колонисты стали все чаще наведываться на фермы, то пешком, то на телеге, запряженной парой буйволов. Эрнст обычно совершал поездки на ослике, а Жак — верхом на страусе. Уолстон считал, что эти прогулки очень полезны для его здоровья. Лихорадка напоминала о себе все реже. Легкие приступы донимали теперь лишь временами.

Из Скального дома в Соколиное Гнездо вела живописная тенистая дорога, по обе стороны которой еще десять лет назад были посажены каштановые, ореховые и вишневые деревья. Привал иногда продолжался целые сутки. Какое удовольствие испытывала дружная компания, когда, взобравшись по внутренней лестнице Соколиного Гнезда, достигала площадки, защищенной от палящих лучей солнца развесистыми ветвями манглии! Сейчас, конечно, это жилище стало тесновато, но, по мнению Уолстона, расширять его не стоило: все равно вместить всех оно не в состоянии.

Церматт как-то заметил по этому поводу:

— Вы правы, господин Уолстон. Постоянно жить на ветвях деревьев хорошо лишь робинзонам, у которых главная забота — уберечься от хищников, что мы делали в первые дни нашего пребывания на острове. Но теперь положение изменилось. Мы уже не потерпевшие кораблекрушение, мы настоящие колонисты.

— Кстати, — продолжил свою мысль Уолстон, — ведь надо подготовиться и к возвращению наших детей, а времени остается совсем немного, мы едва успеем приготовить Скальный дом, чтобы всех принять.

— Если уж заниматься перестройкой, — заметил Церматт, — то лучше всего это делать в Скальном доме. Где еще можно найти жилище более безопасное в сезон дождей? Я, как и господин Уолстон, тоже считаю, что Соколиное Гнездо для всех слишком тесно, поэтому на лето лучше всего переехать на Лесной бугор или на Сахарную Голову.

— А я предпочла бы Панорамный холм, — заметила Бетси. — Там можно разместиться с большими удобствами, правда, после некоторого ремонта.

— Прекрасная мысль! — воскликнул Жак. — А какой оттуда открывается вид на море до самой бухты Спасения! Этот холм как бы предназначен для летней дачи.

— Или крепости, — добавил отец, — господствующей над всем островом.

— Крепости? — переспросил Жак.

— Не забывай, мой сын, что Новая Швейцария скоро станет английской колонией и интересы Великобритании потребуют укрепления ее безопасности. Батарея Акульего острова вряд ли сможет защитить будущий город, а он скорее всего возникнет между Скальным домом и Соколиным Гнездом. Я нисколько не сомневаюсь, что форт возведут именно на Панорамном холме.

— Пожалуй, лучше бы его соорудить поближе к берегу — на мысе Обманутой Надежды, например, — заметил Уолстон. — В таком случае можно сохранить и дачу.

— Я тоже предпочел бы второй вариант, — заявил Жак.

— И я, — поддержала его мать. — Давайте все же сохраним и Панорамный холм, и Соколиное Гнездо, они нам дороги как воспоминания о первых днях пребывания на острове. Жаль, если они исчезнут.

Все понимали эти чувства Бетси, но вскоре положение изменится. Пока Новая Швейцария принадлежала только семье Церматт, думать о создании оборонительных сооружений было смешно. Но теперь, когда колония станет принадлежащей Великобритании территорией и займет свое место среди других заморских владений Соединенного Королевства, появится и необходимость возведения системы береговых оборонительных батарей.

Может быть, первым поселенцам еще придется пожалеть о последствиях, которые повлечет за собой прибытие «Ликорна» к берегам Новой Швейцарии.

Впрочем, сейчас у них совсем другие проблемы: приближается пора сбора урожая, не говоря уже о заготовке на зиму корма для скота.

Появилась еще одна забота. Во время первого посещения Китового острова Уолстона поразило обилие кроликов. Эти быстро размножающиеся грызуны исчислялись там тысячами, чему способствовали, конечно, благоприятные для них условия. Густой травяной покров обеспечивал им хорошее пропитание. Найдет ли Дженни, возвратившись, свои владения такими же цветущими, как в ту пору, когда Церматт подарил ей этот остров?

— Возможно, вы поступили правильно, поселив кроликов здесь, — заметил Уолстон Церматту. — Со временем их станет несметное количество, и они могут истребить все поля Земли обетованной, если появятся там. В Австралии, откуда мы прибыли, эти животные чуть не стали бичом еще более страшным, чем саранча в Африке. И если бы не предприняли срочные меры, эти грызуны уничтожили бы всю растительность на австралийской земле[157].

В последние месяцы года отсутствие ловких рабочих рук Франца и Фрица ощущалось особенно остро, несмотря на то что заменившая их семья Уолстон тоже не щадила себя.

Время сбора урожая — всегда самая тяжелая и горячая пора. Сколько усилий и труда требует уход за рисовыми, кукурузными, маниоковыми полями, расположенными по другую сторону Фламингового болотца! А сбор плодов с деревьев, как прижившихся здесь европейских, так и местных — бананов[158], гуайяв, какао, коричников[159]… Да еще уборка саго, злаковых — пшеницы, риса, гречихи, ржи[160], ячменя… и наконец, уборка сахарного тростника, выращиваемого на ферме Сахарная Голова…

Вся эта трудоемкая огромная работа ложилась в основном на плечи четырех мужчин, хотя им и помогали женщины. А через несколько месяцев все начиналось сначала, ибо земля Новой Швейцарии отличалась такой плодовитостью, что два урожая в год не истощали ее.

С другой стороны, женщины — Бетси, Мери и Анна — не могли забросить и домашние дела — починку и стирку белья, стряпню, уборку, словом, все, что требует от них домашнее хозяйство. Поэтому, когда мужчины отправлялись в поле, то одна, а иногда и все женщины оставались дома.

Как ни плодовита Земля обетованная, но все же урожаю часто угрожала гибель от летней засухи. Поэтому система искусственного орошения здесь крайне необходима.

На всей территории в несколько сот гектаров не существовало иных источников орошения, кроме Шакальего ручья и ручья Соколиного Гнезда — на востоке и Восточной реки, впадавшей в бухту Жемчужных Корабликов, — на западе. То, что здесь недостаточно влаги, сразу бросилось в глаза Уолстону, и однажды он завел на эту тему разговор.

— Не вижу особой трудности, — сказал он, — в установке водяного колеса, использующего водопад на Шакальем ручье в полулье выше Скального дома. Среди предметов, оставшихся после крушения «Лендлорда», дорогой Церматт, я обнаружил два корабельных насоса. Так вот, колесо приведет их в действие, чтобы закачивать воду в резервуар, откуда она по водопроводным трубам потечет на поля Лесного бугра и Сахарной Головы.

— Но где взять водопроводные трубы? — полюбопытствовал Эрнст.

— Мы соорудим в больших размерах то, что вы уже сделали в миниатюре, когда отводили воду из Шакальего ручья на огороды Скального дома, — объяснил Уолстон. — Вместо бамбука можно использовать стволы саговых пальм, предварительно выдолбив сердцевину. Такая работа нам по силам.

— Превосходно! — воскликнул Жак. — Тогда наши земли станут еще плодороднее, и мы получим огромный урожай, так что даже не будем знать, что с ним делать, ведь рынка в Земле обетованной пока нет…

— Нет, но будет, — уверенно заявил Церматт, — так же как будет город, сначала один, потом несколько, и не только в Земле обетованной, но и в других местах Новой Швейцарии. Это следует иметь в виду, дорогой мой.

— И когда появятся города, — добавил Эрнст, — то его многочисленному населению потребуется пропитание. Поэтому от земли необходимо взять все, что она может дать.

— И мы этого добьемся, — добавил Уолстон, — и добьемся с помощью системы орошения, и я этот проект разработаю, если вам будет угодно.

Жак промолчал. То, что здесь предполагается создание английской колонии с многочисленными переселенцами разных национальностей, вряд ли могло ему понравиться. В глубине души и мать была с ним согласна.

Как бы то ни было, но редкие часы отдыха после полевых работ Церматт, Уолстон и Эрнст посвящали работе над проектом орошения. Производя всякого рода измерения и вычисления, они пришли к выводу, что условия для строительства канала весьма благоприятны.

Действительно, в четверти лье от фермы Лесной бугор находилось Лебяжье озеро, вода в нем в сезон дождей сильно поднималась, в то время как в засушливое время года ее уровень так опускался, что озеро почти высыхало. Рытье осушительных канав не давало результата. Если же заимствовать воду из Шакальего ручья, то можно поддерживать в озере постоянно высокий уровень, что позволит брать из него, как из резервуара, воду для полива окрестных полей и, таким образом, с помощью хорошо отработанной системы водоотводов добиться высокой урожайности.

Правда, расстояние между водопадом и берегом озера составляет доброе лье, и, чтобы провести трубопровод такой длины, потребуется громадный труд. Для самого же водопровода придется срубить множество пальм.

К счастью, новые исследования, проведенные Эрнстом и Уолстоном, показали, что длину водопровода можно значительно уменьшить.

И вот наконец наступил момент, когда Эрнст объявил во время ужина после трудового дня:

— Отец, господин Уолстон и я после более точных расчетов пришли к заключению, что достаточно поднять уровень Шакальего ручья на тридцать футов, чтобы отвести воду на протяжении двухсот туазов до того места, где начинается уклон к Лебяжьему озеру. Отсюда достаточно прорыть канаву, чтобы вода сама собой потекла в озеро.

— Это так, — подтвердил Церматт, — поэтому и работы можно значительно упростить…

— Таким образом, — продолжал Уолстон, — именно Лебяжье озеро станет резервуаром для полива полей Лесного бугра, Сахарной Головы и даже Кабаньего брода. Причем озеро будет получать лишь то количество влаги, которое необходимо для орошения, а все излишки стекут в море.

— Думаю, строительство канала — хорошее дело, — сказал в заключение Церматт, — и новые колонисты будут нам за это благодарны.

— Но только не первые поселенцы, довольствовавшиеся тем, что давала им природа, — горячо возразил Жак. — Бедная речка! Тебя хотят заставить вертеть колесо, у тебя хотят отнять часть тебя самой, и все только для того, чтобы обогатить людей, которых мы даже не знаем!

— Жак решительно против колонизации острова, — заметила Мери Уолстон.

— Обе наши семьи хорошо устроились на этой земле и живут в полном благополучии и достатке. Чего же нам еще желать, госпожа Уолстон?

— Не будем спорить! Наверное, образ мыслей Жака изменится, когда осуществятся все задуманные планы, — рассудила Анна.

— Вы уверены в этом, мадемуазель? — насмешливо обратился к ней Жак.

— Когда же начнутся ваши великие труды? — спросила Бетси.

— Через несколько дней, дорогая, — ответил Церматт. — Как только соберем урожай, наступят целых три месяца передышки до следующих полевых работ.

Так и порешили. И вот колонисты приступили к тяжелой работе, продолжавшейся пять недель — с пятнадцатого ноября до двадцатого декабря. Прежде всего совершили множество поездок на Панорамный холм, чтобы нарубить саговых пальм в окрестных лесах. Выдолбить их оказалось не так уж трудно. Собранная из стволов масса также не должна пропасть: ее заботливо сложили в бамбуковые бочки. Перевозка срубленных стволов — самая сложная и трудоемкая часть всей работы — выпала на долю Церматта и Жака, Они соорудили себе в помощь нечто похожее на двухколесную телегу или ломовые дроги[161] (позже такие телеги стали широко использоваться и в Европе) и впрягли в нее двух буйволов, онагра и осла.

Эрнст предложил наиболее простой способ перевозки, значительно облегчавший трудоемкую работу. Тем не менее буйволам, онагру и ослу приходилось нелегко, и однажды, не выдержав, Жак сказал:

— Жаль, отец, что у нас нет пары слонов. Мы избавили бы наших бедных животных от тяжелого труда.

— Но тогда пришлось бы помучить этих славных толстокожих…

— Ну нет! Слоны настолько сильны, что тяжеленные стволы для них просто как спички. Если бы знать, что они есть где-то в Новой Швейцарии, то не мешало бы их приручить.

— Нет, Жак! Я решительно против того, чтобы слоны проникли в Землю обетованную, страшно подумать, в какое ужасное состояние превратят они наши поля!

— Да, это так. Тем не менее, если представится случай встретить их на обширных просторах близ Жемчужного залива или в окрестностях Зеленой долины…

— …То мы этим случаем воспользуемся, но не будем создавать его специально… Это слишком большой риск…

В то время как Церматт и Жак занимались перевозками, Уолстон и Эрнст были поглощены устройством гидравлического колеса. Здесь очень пригодились знания и опыт Уолстона. Но и Эрнст, довольно сведущий в вопросах механики, оказывал старшему товарищу существенную помощь.

Колесо установили у подножия водопада на Шакальем ручье таким образом, чтобы приводить в действие поршни корабельных насосов. Вода, поднявшись на высоту тридцать футов, будет собираться в бассейне, вырытом на левом берегу, затем пойдет по трубам из саговых пальм, первые из них уже проложены вдоль крутого берега.

Работы проводились так энергично, что уже к двадцатому декабря канал был полностью готов выполнять свою роль.

— Не устроить ли нам по случаю завершения работ праздник? — внесла предложение Анна.

— Разумеется, — ответил с готовностью Жак. — Давайте сделаем так, будто мы присутствует при открытии канала в старой Швейцарии, согласна, мама?

— Делайте как вам хочется, дети, — ответила Бетси.

— Пусть будет так, — поддержал молодых людей Церматт. — Начнем праздновать сразу же, как только пустим в ход колесо.

— А чем закончим? — поинтересовался Эрнст.

— Праздничным обедом в честь господина Уолстона…

— И вашего сына Эрнста, — добавил Уолстон, — он заслуживает большой похвалы за усердие и способности.

— Такие лестные слова слышать, конечно, приятно, господин Уолстон, — ответил молодой человек, — но… ведь у меня был отличный учитель!

На следующий день в десять часов утра в присутствии всех представителей обоих семейств, собравшихся у водопада, происходило торжественное открытие канала. Колесо, приведенное в движение падающей водой, стало безостановочно вращаться, заработали оба насоса, перекачивая воду в бассейн, наполнившийся за полтора часа. Как только подняли заслонку, вода потекла по трубопроводу длиной 200 туазов.

Все восторженно зааплодировали, когда первые струи воды хлынули в канал. По традиции, Эрнст бросил в воду комочек земли, потом колонисты разместились в стоявшей рядом телеге и направились к Лебяжьему озеру. Впереди всех скакал на своем страусе Жак.

Тележка мчалась с такой быстротой, что, несмотря на крюк, который пришлось сделать, колонисты оказались там, где кончался канал, как раз в тот момент, когда на поверхности воды показался брошенный Эрнстом комочек земли. Этот комочек поприветствовали дружными криками «ура». Работу единодушно признали отличной.

Открытие канала состоялось через три месяца после отплытия в Европу «Ликорна». По расчетам Церматта, корабль должен появиться в бухте Спасения ровно через девять месяцев, если только какая-то непредвиденная причина не задержит его.

Не проходило дня, чтобы в Скальном доме не говорили об отсутствующих и мысленно все время не следовали за путешественниками: вот сейчас они приблизились к мысу Доброй Надежды, где Долли встретилась с братом Джеймсом; вот корвет вышел в Атлантический океан и плывет вдоль африканского побережья: и вот наконец он прибывает в Портсмут… Дженни, Фриц, Франц высадились на берег, и вот они уже в Лондоне, где полковник крепко обнимает свою дочь, — он уже не надеялся ее увидеть, — а затем обнимает и того, кто нашел ее на Дымящейся горе и с кем она собирается соединиться брачными узами…

Пройдут девять месяцев, и дорогие всем путешественники возвратятся. Обе семьи соберутся наконец в полном составе, а в недалеком будущем, кто знает, не станут ли их связи еще более тесными…

Так закончился 1816 год, отмеченный событиями, последствия которых коренным образом изменили жизнь колонистов Новой Швейцарии.

Глава VII

Наступило первое января 1817 года. По случаю Нового года оба семейства обменялись поздравлениями и подарками, незначительными по стоимости, но имевшими совсем другую, ни с чем не сравнимую ценность, ибо подобные безделушки по истечении времени становятся дороги как воспоминания. Не было недостатка в комплиментах в этот радостный день, который празднуется на всей земле. Прав был поэт, сказав:

Новый год вступил на сцену,

Неизвестное суля…

Спасшиеся после кораблекрушения встречали Новый год тринадцатый раз, но никогда еще он не отмечался так торжественно, как сегодня. Все соединилось в этом празднике — волнение, искренняя радость, оживление и молодой задор. Особенно старался развеселить общество Жак. Церматт и Уолстон обнялись как старые друзья. Они давно уже смогли оценить и полюбить друг друга в совместной жизни и трудах. С отцовской нежностью поздравил Церматт Анну, Вильстон обнял Эрнста и Жака как родных сыновей. Что касается матерей, то они заключали в объятия и целовали с одинаковой материнской любовью всех — и своих, и не своих детей.

Анну очень тронуло поэтическое приветствие Эрнста. Надо сказать, что молодой человек увлекался поэзией и сам пробовал писать стихи. Впервые они прозвучали после того, как бедный осел сделался жертвой чудовищного боа. В память о погибшем Эрнст написал эпитафию[162] в несколько строк. Вполне понятно, что юная девушка как никто другой вдохновляла молодого Аполлона[163]. Щеки Анны покрылись ярким румянцем, когда Эрнст зачитывал ей свое поздравление в стихах, выражая радость по поводу того, что Анна обрела в Земле обетованной здоровье.

— Здоровье и… счастье! — дополнила девушка, обнимая Бетси Церматт.

Этот день, а он пришелся на пятницу, отпраздновали как воскресенье. Оба семейства обратились к Всевышнему с горячими молитвами, призывая благословение Божие на отсутствующих и выражая Создателю благодарность за все Его благодеяния.

— А наши животные! — воскликнул вдруг Жак.

— При чем тут «наши животные»? — переспросил отец.

— Да все они — Турок, Буланка, Каштанка, буйволы Буян и Ворчун, бык Ревушка, корова Белянка, онагр Легконогий, ослики Стрела, Торопыга и Живчик, шакал Коко, страус Ветрюга, обезьяна Щелкунчик — словом, все наши добрые двуногие и четвероногие друзья…

— Уж не хочешь ли ты, Жак, чтобы твой брат обратился в стихах ко всем, кто обитает в хлеву и в птичнике? — засмеялась мать.

— Нет, мама, не думаю, что наши добрые животные так уж чувствительны к прекрасным рифмам. Но они заслуживают того, чтобы мы пожелали им доброго Нового года и преподнесли двойную порцию корма или хотя бы свежую подстилку.

— Жак прав, — поддержал его отец, — сегодня у наших животных тоже должен быть праздник.

— Не забудем шакала и баклана Дженни, — напомнила Анна.

— Да, да, моя девочка, — сказала Мери Уолстон, — любимцы Дженни получат свою долю…

— А поскольку Новый год на земле повсюду, — добавил Церматт, — давайте вспомним тех, кто сегодня не с нами, но, безусловно, думает о нас.

И теплые воспоминания о пассажирах «Ликорна» опять нахлынули на присутствующих.

Про верных животных в этот день не забыли и никого не обделили ни едой, ни лаской, впрочем, вполне заслуженно.

Затем все общество направилось в столовую Скального дома, где их ожидал праздничный стол, а несколько стаканов старого доброго вина, выпитых за командира корвета, весьма подняли общее настроение.

Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы в этот праздничный день заняться какой-то работой, и поэтому Церматт пригласил всех на пешеходную прогулку в Соколиное Гнездо. Пройтись по тенистой аллее, соединяющей зимнее жилище с летним, всего одно лье — не очень утомительно и доставит всем удовольствие.

Стоял чудесный день, хотя солнце уже палило немилосердно. Но два ряда деревьев, окаймляющих аллею, не позволяли ни одному солнечному лучу проникнуть сквозь густоту листвы. Так что это была в самом деле приятная прогулка вдоль берега, с прекрасным видом не безбрежное море с одной стороны, и на зеленые луга — с другой.

Из дома вышли в одиннадцать часов утра, рассчитывая остаться в Соколином Гнезде на всю вторую половину дня, чтобы возвратиться к ужину.

Если оба семейства в этом году не проводили лето ни в одном из дачных мест, то только потому, что жилища требовали перестройки, но такие дела решили отложить до возвращения «Ликорна». С прибытием новых колонистов придется, по-видимому, многое строить на Земле обетованной. Сейчас даже трудно себе представить, каким станет в будущем ее облик.

Достигнув огорода и пройдя по мостику через Шакалий ручей, компания вступила на широкую дорогу, по обе стороны которой росли плодовые деревья, великолепно разросшиеся в тропическом климате.

Шли не спеша. Одного часа оказалось вполне достаточно, чтобы добраться до Соколиного Гнезда. Впереди всех прыгали с громким лаем Каштанка и Буланка. С обеих сторон расстилались поля кукурузы, проса, овса, ржи, ячменя, маниока и картофеля. Второй урожай обещал здесь быть обильным, не говоря уже о полях, расположенных севернее, орошаемых водой, отведенной из Лебяжьего озера.

— Все же идея использовать воду Шакальего ручья оказалась прекрасной, ведь раньше она стекала в море, не принося никакой пользы, — заметил Жак, обращаясь к Уолстону.

Через каждые двести — триста метров делали остановки, во время которых беседа становилась еще оживленнее. Анне доставляло удовольствие собирать цветы, их аромат наполнял воздух на протяжении всего пути. Множество птиц порхали по ветвям деревьев, отягощенных зрелыми плодами. А внизу в высокой траве пробегали время от времени то заяц, то кролик, поднималась в воздух вспугнутая дичь — тетерева, рябчики, бекасы… Ни Эрнсту, ни Жаку не позволили взять с собой ружья, и дичь вела себя так, будто знала об этом, — о том, что люди шли просто на прогулку, а не на охоту.

— Я хотела бы, — заявила при выходе из Скального дома Бетси, — чтобы сегодня эти безобидные создания остались живыми.

Эрнста охота не очень занимала, и он сразу согласился, но вот Жака пришлось уговаривать. Ружье сделалось уже как бы частью его самого, без ружья он чувствовал себя примерно как человек, у которого ампутировали руку.

— Я не собираюсь стрелять. Позвольте мне просто взять ружье с собой. Обещаю не пускать его в ход, даже если в двадцати шагах вспорхнет целый выводок куропаток, — упрашивал юноша.

— Не верю, Жак, что вы сдержите слово. Полагаться можно на Эрнста, но на вас — ну уж нет, — сказала Анна.

— А если нападут хищники — пантеры, медведи, тигры или львы… Не забывайте, ведь они водятся на острове.

— Да, но не в Земле обетованной, — заметил Церматт. — Жак, сделай нам эту уступку. А я хочу тебе напомнить, что в этом году у тебя еще триста шестьдесят четыре дня.

— Високосный ли это год, по крайней мере?

— Кажется, нет, — сказал Эрнст.

— И в этом не везет! — воскликнул молодой охотник.

К часу дня путники, пройдя через лес манглий, добрались наконец до Соколиного Гнезда.

Прежде всего Церматт убедился, что изгородь, за которой находились обитатели птичника, в полном порядке. Ни обезьяны, ни кабаны на этот раз не учинили разбойных действий, так что у Жака нет сегодня повода наказывать возмутителей порядка.

Компания расположилась на отдых на полукруглой террасе с глиняным полом, построенной над корнями гигантской манглий и непроницаемой для воды, потому что ее стены пропитаны смолой и камедью[164]. Отведали медового напитка — бочонки с ним хранились прямо под террасой, потом по винтовой лестнице, устроенной внутри дерева, поднялись на площадку, возвышающуюся на сорок футов над землей.

Какое удовольствие испытывали каждый раз все Церматты, оказываясь здесь, среди роскошной листвы… Ведь это их первое жилище, с ним связано столько воспоминаний! С двумя решетчатыми балконами, комнатами с двойным полом, уставленными красивой легкой мебелью, и кровлей из прочно подогнанных кусочков древесины, это «гнездо» действительно превратилось в восхитительную летнюю дачу. Теперь, когда более просторные постройки решено воздвигнуть в Панорамном холме, Соколиное Гнездо стало служить лишь приютом при остановках на кратковременный отдых. Однако, как заметил однажды Церматт, Соколиное Гнездо следует сохранять до тех пор, пока гигантское дерево в состоянии удерживать его на своих ветвях и пока эта дача не рухнет сама от ветхости на землю.

Когда в послеобеденное время все общество мирно беседовало на террасе, госпожа Уолстон вдруг высказала мысль, к которой нельзя не прислушаться. Никого не удивило, когда глубоко верующая женщина произнесла:

— Дорогие друзья! Я всегда восхищалась и продолжаю восхищаться сейчас тем, во что превратился этот дикий уголок земли — Скальный дом, Соколиное Гнездо, фермы, дачи, поля, — все это результат вашего самоотверженного труда, энергии и ума. Но я не раз уже спрашивала у господина Церматта, почему здесь до сих пор нет…

— Часовни? — тотчас же догадалась Бетси. — Вы правы, дорогая Мери, ведь мы всем обязаны Всемогущему…

— Уж если воздвигать, то лучше храм, — воскликнул быстро увлекающийся любой новой идеей Жак. — Да, именно храм, красивый храм с колокольней. Когда приступим к работе, отец? Строительного материала у нас предостаточно. Проект подготовит господин Уолстон. А мы его обсудим.

— Хорошо, — улыбаясь, произнес Церматт. — Если храм я еще могу себе представить в своем воображении, то где мы возьмем пастора[165] и проповедника…

— Вначале эту роль предоставим Францу, конечно, когда он возвратится, — сообразил Эрнст.

— Пусть этот вопрос вас не беспокоит, господин Церматт, — сказала Мери Уолстон, — мы будем пока молиться в часовне.

— Ваше предложение превосходно, госпожа Уолстон, но не надо забывать, что скоро станут прибывать новые колонисты. Думаю, во время сезона дождей, когда у нас появится много времени, мы и приступим к проектированию и подыщем подходящее место…

— Мне кажется, мой друг, — обратилась г-жа Церматт к мужу, — если мы не будем больше жить в Соколином Гнезде, то его несложно переоборудовать в воздушную часовню.

— Тогда наши молитвы будут ближе к небу, как сказал бы наш дорогой Франц, — добавил Жак.

— Однако это далеко от Скального дома, — сказал Церматт, — на мой взгляд, часовню надо построить вблизи нашего основного жилища — ведь именно вокруг него в будущем возникнут понемногу новые поселения. Но, повторяю, этот вопрос еще нужно хорошенько продумать.

Во все последующие месяцы продолжающегося летнего сезона было столько неотложных работ, что вплоть до пятнадцатого марта колонисты не имели ни одного свободного дня. Уолстон не щадил своих сил, но все же рабочих рук Франца и Фрица так сейчас не хватало, в особенности при заготовке необходимых продовольственных запасов на зиму и кормов для домашних животных. Теперь на фермах было уже около сотни овец, быков, коз, свиней, и хлева Скального дома не могут вместить такое многочисленное стадо. Другое дело — домашняя птица, в зимний сезон ее можно переместить на птичий двор при Скальном доме, здесь несложно обеспечить повседневный уход за курами, дрофами, голубями. Что касается гусей, уток и других водоплавающих, то они наслаждались свободой на пруду невдалеке от Скального дома. И только рабочий скот — ослы, буйволы да дойные коровы с телятами всегда оставались при доме. Так что питание колонистов обеспечивалось круглый год не только тем, что получали с птичьего двора, но и тем, что давали охота и рыбалка, особенно с апреля по сентябрь.

Начиная с пятнадцатого марта работы в поле потребуют участия абсолютно всех колонистов. Одна свободная неделя накануне — самое подходящее время для поездок за пределы Земли обетованной. Именно это стало предметом обсуждения в один из вечеров. После небольшой дискуссии все пришли наконец к единому мнению.

Уолстон пока успел познакомиться лишь с той частью Новой Швейцарии, что простиралась между Шакальим ручьем и мысом Обманутой Надежды, то есть с местами, где расположены фермы и дача Панорамный холм.

— Меня удивляет, дорогой Церматт, — заметил он, — что в течение двенадцати лет ни вы, ни ваши дети не попытались проникнуть в глубь острова.

— А была ли в этом необходимость? — возразил Церматт. — Не забывайте, что, когда после кораблекрушения нас выбросило на этот берег, мои сыновья были еще совсем детьми, не способными оказать мне и друг другу помощь в таких рискованных поездках. Жена тоже вряд ли могла меня сопровождать, и тем более нельзя было оставить ее одну…

— Одну с Францем, которому было всего пять лет, — добавила Бетси, — к тому же мы не теряли надежду, что когда-нибудь какой-нибудь корабль все же появится здесь и спасет нас.

— На первых порах, — продолжал Церматт, — следовало позаботиться о самом необходимом для жизни. Сперва мы держались вблизи «Лендлорда» до тех пор, пока не вывезли с него все, что могло в дальнейшем пригодиться. В устье Шакальего ручья брали пресную воду, на левом ее берегу — использовали удобные для обработки поля, неподалеку нашли почти готовые богатые плантации. Случай помог нам вскоре открыть надежное и безопасное место для жилища — Скальный дом. Могли ли мы терять время на удовлетворение своего любопытства?

— К тому же, удалившись от бухты Спасения, — заметил Церматт, — мы подверглись бы опасности встречи с туземцами, подобными никобарским или андаманским, пользующимися дурной славой. И наконец, — продолжал Церматт, — каждый день был до предела загружен работами, которые нельзя откладывать. Приходил новый год, но заботы не кончались. А потом мы достигли определенного благополучия, привязались к этим местам и что-то менять в жизни просто не хотелось. Вот почему мы их никогда не покидали. Так прошли годы, а нам кажется, что все случилось с нами совсем недавно. Мой дорогой Уолстон, поверьте, мы чувствовали себя здесь превосходно и не собирались искать что-нибудь лучшее.

— Все это справедливо, — согласился Уолстон, — но лично я не смог бы прожить столько лет на одном месте, не поинтересовавшись, что же там дальше — на юге, востоке, западе?

— Может быть, это потому, что в вас течет английская кровь, — заметил Церматт, — а у англичан, как известно, врожденная страсть к путешествиям. Мы же, швейцарцы, — домоседы, привязанные к одному месту, более всего на свете любим свои горы, свой дом, и, если бы не особые обстоятельства, наша семья никогда не покинула бы Европу.

— Я протестую, отец, — заметил Жак, — по крайней мере, ко мне это не относится. Я чистокровный швейцарец, но с удовольствием объехал бы весь свет.

— В таком случае ты достоин называться англичанином, мой дорогой брат, — заявил Эрнст, — но я не порицаю твою любовь к перемене мест! Господин Уолстон все же прав: давно пора исследовать территорию острова получше.

— То, что остров — в Индийском океане, мы уже знаем точно, — констатировал Уолстон. — Что касается других подробностей, то хорошо бы кое-что узнать еще до возвращения «Ликорна».

— Только бы отец дал согласие! — воскликнул Жак, всегда готовый пуститься в любые путешествия.

— Вернемся к этому разговору после сезона дождей, — сказал Церматт. — Я ничего не имею против прогулки в глубь острова… Но сомневаюсь что мы найдем где-либо в другом месте условия, подобные нашим — такой целебный для здоровья климат и столь же плодородные земли.

— Как знать, — не согласился Эрнст. — Правда, когда шаланда, направляясь к бухте Ликорна, обогнула Восточный мыс, мы увидели лишь пустынные берега и лишенные растительности скалы да опасные рифы в море. Таким же бесплодным оказался берег и вблизи стоянки корвета. Но вполне возможно, что южнее местность более привлекательна.

— Чтобы в этом убедиться, достаточно обойти остров на шаланде. Только тогда нам станут известны, по крайней мере, его очертания.

— Но, — настаивал Уолстон, — если в восточном направлении вы не заходили дальше бухты Ликорн, то северные берега исследованы вами на значительно большем расстоянии.

— Да, от мыса Обманутой Надежды до Жемчужного залива — это почти пятнадцать лье, — подтвердил Эрнст.

— Причем мы не сделали попытки хотя бы взглянуть на Дымящуюся гору, — заметил Жак.

— Но, по словам Дженни, это совершенно пустынный остров, и она вряд ли захочет побывать там снова, — сказала Анна.

— Я бы предложил, — подытожил дискуссию Церматт, — продолжать исследование местности, примыкающей к Жемчужному заливу, где зеленые луга чередуются с холмами, полями хлопчатника, где тенистые лиственные леса до самого горизонта…

— …и где так много трюфелей, — добавил Эрнст.

— Ах ты, гурман! — поддразнил брата Жак.

— Да, действительно, там есть трюфели, — засмеялся Церматт. — Но водятся и животные, которые выкапывают их рылом..

— И не забудьте о пантерах и львах, — добавила Бетси.

— Из всего этого следует, — заключил Уолстон, — что нельзя отправляться ни в одну, ни в другую сторону, не приняв мер предосторожности. Но поскольку наша будущая колония начнет разрастаться за пределы Земли обетованной, то, мне кажется, сейчас важнее проникнуть в глубь острова, чем обойти его с моря…

— И сделать это до того, как возвратится корвет, — добавил Эрнст. — Я предлагаю выйти через ущелье Клюз к Зеленой долине и далее направиться к тем горам, что видны с высот у Кабаньего брода.

— Не кажется ли вам, что это слишком далеко? — заметил Уолстон.

— Да, думаю, что до гор не менее дюжины лье, — подтвердил Эрнст.

— Полагаю, что у Эрнста уже есть план этого путешествия, — засмеялась Анна.

— Можете в этом не сомневаться, — ответил молодой человек, — мне не терпится составить подробную карту всей Новой Швейцарии.

— Друзья мои, — обратился ко всем Церматт, — вот что я предлагаю, и, думаю, к удовольствию прежде всего господина Уолстона…

— Заранее согласны, — закричал Жак.

— Подожди, нетерпеливый! До начала второй жатвы, потребующей участия нас всех, осталось двенадцать дней, поэтому, если вы согласны, я предлагаю отвести половину из них изучению той части острова, что примыкает к восточному побережью.

— Значит, господин Церматт, сыновья и мой супруг отправятся в плавание, а мы, женщины, останемся одни в Скальном доме? — спросила огорченная Мери Уолстон.

— Нет, госпожа Уолстон, шаланда может взять на борт всех, — ответил Церматт.

— Итак, когда отправляемся? — продолжал проявлять нетерпение Жак. — Сегодня?..

— А почему не вчера? — насмешливо отпарировал отец.

— Действительно, поскольку территория, прилегающая к Жемчужному заливу, нам более или менее известна, то интересно бы исследовать восточное побережье, — поддержал отца Эрнст. — Шаланда дойдет до бухты Ликорн, а затем повернет к югу. Если мы увидим где-либо устье реки, то попытаемся подняться вверх по ее течению.

— Отличная мысль! — одобрил его Церматт.

— А не лучше ли обойти весь остров? — стоял на своем Уолстон.

— Для этого потребуется гораздо больше того времени, каким мы располагаем, — сказал Эрнст. — Когда мы впервые побывали в Зеленой долине, то увидели вдали очертания гор, окутанных голубой дымкой.

— Вот об этом-то и неплохо бы иметь точные сведения, — заметил Уолстон.

— И что следовало сделать уже давно, — подхватил Жак.

— Не будем менять решение, — твердо сказал Церматт. — Итак, идем вдоль восточного побережья и, если по пути встретим устье реки, попытаемся подняться вверх по течению если не на шаланде, то на шлюпке.

Этот план приняли окончательно и по общему решению отъезд назначили на послезавтра.

За тридцать шесть часов, остававшихся до отъезда, а это не так уж много, предстояло немало дел. Прежде всего, снарядить в путь «Элизабет» и заготовить корм для скота на продолжительное время, так как экспедиция вследствие любых неожиданностей может затянуться. Уолстон и Церматт занялись подготовкой стоявшей на якоре шаланды. Со времени последнего плавания в бухту Ликорн она ни разу не выходила в море, и теперь необходимо произвести некоторые починки. Это сразу определил опытным глазом Уолстон, хорошо знакомый и с мореплаванием, и с судостроением. Теперь они будут управлять судном вместе с Жаком, отважным преемником Фрица, который управляет парусником столь же легко, как и каяком. Однако, если вовремя не погасить его чрезмерную пылкость, она может повлечь за собой непредсказуемые последствия.

Йоханн, Эрнст и женщины занялись заготовкой корма для скота и птиц. С прошлого года осталось достаточно зерна и кормовых трав, так что ни скот, ни птицы ни в чем нуждаться не будут. Не забыли и о еде для собак, шакалов, обезьянки и питомцев Дженни. На борт решили взять только двух уже опытных путешественников — Каштанку и Буланку — как помощников на охоте, если парусник сделает остановку у берега. Перед отъездом Церматт объехал на телеге все фермы, где содержались животные. Они, как всегда, радовались встрече с хозяином. На эту работу Церматт выделил себе тридцать шесть часов и все успел сделать.

Времени оставалось мало, и нельзя было тратить его попусту. Пожелтевшие нивы напоминали о том, что урожай уже созрел. А с жатвой задерживаться нельзя ни на один день. Поэтому необходимо во что бы то ни стало возвратиться не позже чем через двенадцать дней.

Четырнадцатого марта, вечером, сборы были закончены. На борт «Элизабет» перенесли ящики с консервами, мешок маниоковой муки, по бочонку медового напитка и пальмового вина, четыре ружья и четыре пистолета и, наконец, запас ядер и пороха для двух маленьких пушек на судне.

К отплытию все готово, остается лишь дождаться рассвета, когда подует береговой ветер и «Элизабет» сможет сняться с якоря, взяв курс к Восточному мысу.

В пять часов утра, после спокойно проведенной ночи, оба семейства в сопровождении прыгавших от радостного волнения собак взошли на судно.

Через минуту подняли и прикрепили к корме шлюпку и пассажиры заняли места на палубе. Потом шаланда, подняв кливер[166] и фок[167], с Церматтом у руля, Уолстоном и Жаком со шкотами[168] в руках, поймала ветер и вскоре, за Акульим островом, с палубы уже не видно было высот Скального дома.

Глава VIII

Миновав узкий пролив, шаланда легко заскользила по широкому простору между мысом Обманутой Надежды и Восточным мысом. Погода была великолепной. Небо, голубовато-серое, было затянуто легкими облаками, рассеивавшими солнечный свет.

Ветер в этот ранний утренний час дул с берега, благоприятствуя ходу «Элизабет». Лишь за Восточным мысом почувствовался морской бриз.

Легкая шаланда распустила все свои паруса, даже фор-брамсель[169] и топсели[170] обеих мачт. В открытом море Церматт, стоящий у руля, дал полный ход, и судно, набрав скорость восемь узлов[171], слегка наклонилось на правый борт, рассекая форштевнем[172] спокойную, прозрачную, как в озере, воду и оставляя за собой длинную борозду пузырящейся пены.

Сидящие на палубе Бетси Церматт и Мери Уолстон с дочерью неотрывно смотрели на побережье, любуясь живописными видами. Они пробегали взглядом все пространство от Соколиного Гнезда до мыса Обманутой Надежды, по мере удаления он все менее отчетливо выступал из воды. Путешественники наслаждались прелестью быстрого движения по морю. Легкий ветерок временами доносил благоухающие запахи земли. И в памяти Бетси вдруг воскресли картины двенадцатилетней давности: вот вся семья устраивается на самодельном плоту, составленном из бочонков и досок, при любом неверном движении он может опрокинуться, и тогда все погибнут; вот это ненадежное сооружение приближается к незнакомому берегу, доставив в целости и сохранности всех, кто ей так дорог — мужа и четверых сыновей, а младший совсем еще малыш; вот их первая палатка, вот первое жилище на месте, где сейчас Скальный дом… А разве можно забыть и страх, и чувство безнадежности, охватившие всех, когда стало ясно, что корабль погиб и они единственные, кто спасся… Какой контраст с ее теперешним состоянием! С каким спокойствием на душе плывет она на этой надежной, отлично оснащенной шаланде, умело управляемой дорогими ей людьми, плывет с благородной целью — исследовать новые места… А чудесные перемены за последние пять месяцев?.. Несомненно, они повлекут за собой в самом ближайшем будущем важные последствия.

Церматт старался вести судно так, чтобы максимально использовать силу ветра, который по мере удаления от берега становился все слабее. Уолстон, Эрнст и Жак держали шкоты, натягивая их или слегка ослабляя — по надобности. Опасались попасть в полосу штиля, прежде чем судно выйдет на уровень Восточного мыса и окажется во власти ветра с открытого океана.

— Боюсь, что наступает безветрие, — заметил Уолстон, посматривая на повисшие на мачтах паруса.

— В самом деле, — произнес Церматт озабоченно, — ветер начинает слабеть. Но так как он дует в корму, то давайте-ка повернем на один борт фок, а на другой — бизань и таким образом выиграем в скорости.

— Нам всего-то надо полчаса, чтобы доплыть до мыса, — сказал Эрнст.

— Но если ветер совсем утихнет, то мы сможем полностью убрать паруса и идти на веслах, по крайней мере до мыса, — предложил Жак. — Стоит только нам четверым налечь на весла — и судно, уверен, не останется на месте.

— А кто же будет у руля? — полюбопытствовала Бетси.

— Ты, мама, или госпожа Уолстон, или даже Анна, — ответил Жак. — Да, именно Анна. Уверен, она сумеет поворачивать руль на правый или левый борт с ловкостью бывалого морского волка.

— А почему бы и нет, — засмеялась польщенная девушка. — В особенности если буду следовать вашим, господин Жак, советам.

— Разумеется, мисс. Управлять кораблем не труднее, чем вести домашнее хозяйство, а так как все женщины способны к этому с рождения…

Но, к счастью, прибегать к веслам, и тем более вести шаланду на буксире у шлюпки, не потребовалось. Когда два паруса развернули под острым углом, суденышко, послушное ветру, быстро заскользило по воде, ощутимо приближаясь к Восточному мысу.

К тому же, по некоторым признакам, никакого сомнения не оставалось в том, что за мысом дует западный ветер. На протяжении одного лье море в той стороне отливало зеленоватым цветом, легкие волны, набегая одна на другую, рассыпались сверкающими брызгами. Так что плавание пока проходило в благоприятных условиях, и около восьми с половиной утра шаланда уже достигла мыса.

Фок и бизань развернули на обычные места, и судно понеслось быстрее при легкой килевой качке[173], малоощутимой для пассажиров.

Поскольку ветер явно установился, Церматт предложил направить бот ближе к северо-востоку, чтобы обойти то опасное скалистое место, где разбился «Лендлорд».

— Сделать это нетрудно, — сказал Уолстон, — хотя лично мне очень хотелось бы увидеть рифы, на которые бросила вас буря, отклонившая судно так далеко от маршрута мыс Доброй Надежды — Батавия.

— Да, при этом кораблекрушении море поглотило много жертв, — задумчиво произнесла Бетси, и лицо ее сразу омрачилось. — Только мы смогли избежать смерти.

— Неужели так до сих пор и неизвестно, подобрали ли кого-нибудь из экипажа в море, нашел ли кто спасение на ближайших островах? — спросил Уолстон.

— По словам лейтенанта Литлстона, никто, — ответил Церматт. — Уже давно «Лендлорд» значится как судно, потерпевшее кораблекрушение и затонувшее со всем своим корабельным имуществом и людьми.

— В этом отношении, — заметил Эрнст, — экипаж «Доркаса», на котором находилась Дженни, оказался более счастливым, так как боцман и два матроса сумели добраться до Сиднея.

— Можно ли, однако, — засомневался Церматт, — с полной уверенностью утверждать, что никому из находившихся на «Лендлорде» пассажиров также не удалось спастись и найти убежище на одном из островов Индийского океана, и, может быть, они так же, как и мы, пребывают там до сих пор.

— В этом нет ничего невероятного, — согласился с ним Эрнст, — если бы наш остров не находился в трех сотнях лье от Австралии. Но европейские корабли редко посещают побережье Западной Австралии, и где гарантия того, что потерпевшие кораблекрушение не попали в руки туземцев?..

— Это еще раз напоминает нам, — сделал заключение Церматт, — что плавание у берегов острова опасно, я не говорю уже о том, что здесь свирепствуют ужасные бури. Подумайте только — за такой короткий срок погибли и «Лендлорд», и «Доркас»…

— Конечно, — подтвердил Эрнст. — Но не следует забывать, что во время кораблекрушений наш остров не значился на географической карте. Поэтому нет ничего удивительного в том, что корабли натыкались на рифы. Надо надеяться, что в скором времени морское пространство вокруг острова будет обозначено с такой же точностью, как это сделано в отношении других островов Индийского океана.

— Тем хуже для нас, — недовольно проворчал Жак. — Тогда Новая Швейцария сразу сделается доступной для всех желающих.

Тем временем «Элизабет» повернула к западу от рифов, а так как она должна была идти бейдевинд[174], чтобы обойти крайние скалы, то не оставалось ничего другого, как держать курс именно в этом направлении.

Церматт указал Уолстону на узкую выемку в гряде подводных скал, куда бушующий вал и швырнул «Лендлорда». Брешь, пробитая в корабле сначала топором, а затем пороховым взрывом, дала возможность уцелевшим пассажирам извлечь важные предметы и материалы, находящиеся в трюме и в каютах. Наконец, второй взрыв докончил полное разрушение корабля. Из обломков судна на рифах и скалах уже ничего не осталось. Морские волны прибили к берегу все, что не потонуло или могло оставаться на поверхности некоторое время[175], — железные брусья, пустые бочонки, котлы, куски меди, дробь, свинец, даже чугунные пушки. Две из них заняли позицию на Акульем острове, а остальные — на батарее Скального дома.

Проплывая вблизи скал, пассажиры «Элизабет» всматривались в спокойную прозрачную воду, надеясь обнаружить на дне хоть какие-нибудь остатки корабля. Еще два с половиной года назад, обследуя на каяке берега, Фриц смог различить на дне моря несколько осадных пушек, лафеты, пушечные ядра, железные предметы, обломки киля корабля и кабестана[176], достать которые можно только с помощью водолазного колокола[177]. Но даже если бы такое устройство и было, вряд ли все эти предметы оказались бы для них пригодными. Ну а теперь на морском дне ничего не видно. Последние остатки «Лендлорда» навсегда погребены под слоем песка, перемешанного с длинными стеблями морских водорослей.

Миновав рифы, «Элизабет» резко повернула на юг, направляясь к Восточному мысу. Но здесь Церматту пришлось маневрировать с еще большей осторожностью, ибо один из мысков далеко вдавался в открытое море в окружении рифов.

Благополучно пройдя мимо острого мыса, являвшегося крайней точкой восточной оконечности Новой Швейцарии, шаланда пошла вдоль изгибов побережья на расстоянии полулье под северо-западным ветром с суши.

Какую унылую картину являл собой восточный берег острова! Ни одного деревца на скалах, никакой растительности у их подножий, ни одного ручейка, струящегося по голым пустынным пескам — ничто подобное не оживляло этот пейзаж. Одни только однообразные, обожженные солнцем скалы. Какой контраст с веселыми, благоухающими зеленью берегами бухты Спасения, протянувшимися до самого мыса Обманутой Надежды!

— Что стало бы с нами, — подумал вслух Церматт, — если бы после кораблекрушения судьба забросила нас в эти места? Как смогли бы мы здесь существовать?

— Необходимость заставила бы вас двигаться в глубь острова, — ответил Уолстон. — И, обогнув бухту Спасения, вы в конце концов нашли бы то место, где когда-то разбили вашу палатку.

— Возможно, все так бы и случилось, но ценой каких усилий!.. Какое отчаяние пришлось бы нам пережить в первые дни…

— Кто знает… — отозвался Эрнст, — ведь наш плот вполне мог разбиться об эти острые скалы. Нам просто повезло, что море вынесло его в такое безопасное место, как Шакалий ручей.

— А самое главное, вам покровительствовали небеса, друзья мои, — заключила Мери Уолстон.

— Да, это так, дорогая Мери, — согласилась с ней Бетси. — И не проходит дня, чтобы я не благодарила Создателя.

К одиннадцати часам «Элизабет» достигла бухты Ликорн, а еще через полчаса бросила якорь у подножия скалы, близ того места, где стоял английский корвет.

По плану Церматта, поддержанному всеми, решили высадиться на берег и провести здесь остаток дня, а на следующий день с рассветом продолжить путь вдоль побережья.

Когда отдали якорь, а якорный канат подтянул корму шаланды к берегу, путешественники высадились на тонкий плотный песок.

Над бухтой высилась известняковая скала примерно в сотню футов от основания до вершины, достигнуть которую можно было только по узкой выемке посередине скалы.

На берегу здесь и там виднелись следы покинутого лагеря: отпечатки ног, деревянные щепки, оставшиеся после ремонта корвета, отверстия в земле от кольев, на которых крепились палатки; среди морской гальки — разбросанные куски каменного угля и пепел костра.

Вид берега со следами стоянки людей навел Церматта на такие размышления:

— Предположим, мы попали на восточную сторону острова впервые. Какие чувства должны мы испытывать при виде бесспорных доказательств пребывания судна у этих берегов? Разочарование? Сожаление? Вот здесь корабль бросил якорь, его экипаж расположился лагерем на берегу, а мы об этом ничего не знали. Можно ли надеяться, что, оставив это негостеприимное побережье, корабль когда-нибудь возвратится?

— Но ведь было совсем не так, — возразила Бетси. — Чему же мы обязаны, что вовремя узнали о прибытии «Ликорна»?

— Случайности, — ответил Жак, — чистой случайности.

— Ты не прав, мой сын, — сказал Церматт. — То вовсе не случайность, а заведенный нами обычай, против которого, кстати, всегда возражал Эрнст, — каждый год давать залп из пушек с Акульего острова, на что корвет неожиданно для нас ответил тремя выстрелами.

— Я должен взять свои слова обратно, — признал правоту отца Эрнст.

— А помните, как мы беспокоились, — продолжал Церматт, — все последующие три дня, когда разразившаяся буря не позволяла вернуться на остров, чтобы возобновить сигналы, из опасения, что судно уйдет, а мы так и не успеем с ним связаться…

— Да, друзья мои, — заметил Уолстон, — это стало бы для вас тяжелым ударом! Знать, что рядом, в соседней бухте, бросил якорь корабль, и не иметь возможности с ним встретиться! И тем не менее ваши шансы вернуться на родину возросли!

— Вне всякого сомнения! — воскликнул Эрнст. — После стоянки «Ликорна» остров нельзя больше считать неизвестным, его географическое положение точно определено и должно быть занесено на морские карты мира. В один прекрасный день какое-нибудь судно непременно появится здесь, чтобы овладеть этой землей…

— Итак, подытожим, — взял слово Жак. — «Ликорн» остался в бухте, он подал сигнал, и тогда мы его нашли, потом он побывал у нас, и, наконец, он ушел, чтобы возвратиться снова. А нам, между прочим, не мешало бы сейчас же приступить к…

— Завтраку? — весело подсказала Анна.

— Вот именно! — живо откликнулся Эрнст.

— Тогда к столу! — скомандовал Жак. — Я дьявольски голоден и, кажется, способен даже сожрать эту тарелку.

Посмеявшись, все стали устраиваться у подножия скалы, защищавшей от палящих солнечных лучей. Из бота принесли консервированную говядину, копченую ветчину, холодную дичь, галеты[178] из маниоковой муки и испеченный накануне хлеб. Принесли и напитки. На камбузе шаланды всегда хранился запас медового напитка в бочонках и даже бутылки с вином — их откупорили на десерт.

Женщины накрывали «стол» прямо на тонкозернистом песке, покрытом частыми пучками сухих фукусовых водорослей. Позавтракали плотно, так как на обед ранее шести вечера не рассчитывали.

Разумеется, не для того путешественники высадились на берегу, чтобы, осмотрев его, вкусно поесть и снова отправиться домой. Ведь Земля обетованная представляла собой лишь малую часть всего острова, поэтому, закончив завтрак, Уолстон обратился к присутствующим:

— А теперь предлагаю не откладывая совершить небольшое путешествие в глубь острова.

— И поторопимся! — подхватил Жак. — Если бы мы отправились в путь немного раньше, то находились бы сейчас уже на расстоянии доброго лье отсюда!

— До завтрака вы почему-то об этом не заговаривали, — усмехнулась Анна. — А уплетали, надо сказать, за четверых…

— Зато готов пройти расстояние в четыре раза большее, чем до конца света… нашего маленького света, разумеется.

— Если ты и вправду собираешься идти так быстро и так далеко, друг мой, — сказал Уолстон, — то нам за тобой не угнаться. Ни госпожа Уолстон, ни Анна, ни я, ни твоя мать не рискнем с тобой идти…

— Я решительно не знаю, — полушутя произнес Церматт, похлопывая сына по плечу, — что можно сделать, чтобы умерить прыть нашего Жака! Даже Фриц в подобных обстоятельствах не проявлял такого нетерпения…

— Фриц? — запротестовал Жак. — Не хватало еще, чтобы я пытался во всем быть как он! Да, возвратившись, он вряд ли останется прежним Фрицем.

— Это почему? — спросила Анна.

— Потому что он женится, станет отцом, а потом и дедом, в зависимости от того, когда вернется.

— Ничего себе! Фриц — дедушка после года отсутствия, — засмеялась Мери Уолстон.

— Дедушка или нет, какая разница. Главное, что он женится!

— А почему он, по-твоему, станет другим? — не отставала Анна.

— Дай Жаку договорить, дорогая Анна, — вмешался Эрнст. — Придет время, и он сам станет таким же хорошим мужем, как и Фриц…

— Или как ты, брат, — подхватил Жак, лукаво поглядывая на Эрнста и Анну. — Что же касается меня, то, похоже, мой удел — быть дядей. Я стану самым лучшим дядей в нашей семье, а может бьпъ, и почетным дядей Новой Швейцарии. Но, слава Богу, об этом говорить еще рано. Приступим лучше к исследованию земли, которая начинается за этой скалой.

— Я полагаю, — заметила Мери Уолстон, — нам, женщинам, следует остаться на берегу. Ведь поход будет, наверное, утомительным и может продлиться до вечера. А место здесь пустынное, и никакая опасность нам не угрожает. К тому же всегда есть возможность возвратиться на судно. Мы останемся в лагере и не будем вас ничем связывать.

— Согласен, дорогая Мери, — сказал Церматт. — На берегу вы действительно в полной безопасности. И все же я не совсем спокоен, оставляя вас здесь.

— В таком случае, — предложил Эрнст, — я мог бы побыть здесь с женщинами.

— А! — воскликнул Жак. — Вот и наш ученый, как всегда, похож на себя! Хочет остаться, чтобы уткнуться в какую-нибудь старинную книгу… Не сомневаюсь, в трюме[179] два-три томика припрятаны. Хорошо! Пусть Эрнст остается, но при условии, что пойдет с нами Анна…

— Тогда уж вместе с госпожой Уолстон и твоей матерью, — добавил Церматт. — Итак, решено: женщины отправляются с нами. Если они устанут, сделаем остановку на отдых…

— И Эрнст, конечно, составит им компанию, — захохотал Жак.

— Не будем терять время, — сказал Уолстон. — Самое трудное — забраться на вершину скалы, она достигает, на мой взгляд, ста — ста пятидесяти футов. К счастью, склоны у нее не крутые, и скорее всего за ней начинается обширное плато. Впрочем, когда достигнем вершины скалы, будет ясно, что делать дальше.

— В путь! В путь! — нетерпеливо подхватил Жак.

Прежде чем отправиться в дорогу, Церматт осмотрел место стоянки «Элизабет» и убедился, что ни отлив, ни прилив судну не угрожают.

Наконец путешественники двинулись к скале. Разумеется, каждый мужчина имел при себе ружье, сумку с дробью, пороховницу и боевые патроны.

Конечно, Жаку не терпелось подстрелить дичь, а еще лучше — дикого зверя, неизвестного обитателям Новой Швейцарии. Впереди всей группы бежали собаки, а путешественники следовали за ними по извилистой тропинке, многочисленные повороты которой скрадывали крутизну склона. По всей видимости, выемка в скале во время сезона дождей служит водостоком для стремительных потоков, низвергающихся с вершины. Но сейчас, в середине лета, водосток сухой. Двигаться приходилось осторожно, так как нависшие над путниками глыбы при малейшем неосторожном движении могли обвалиться.

Всего полчаса хватило, чтобы подняться на скалу, и первым на ее самой высокой точке оказался, конечно, нетерпеливый Жак. Он остановился пораженный. Перед его глазами расстилалась необозримая равнина.

— Вот это страна! — прокричал он Уолстону, вслед за ним поднявшемуся на вершину. — Какой сюрприз и какое разочарование!

Разочарование испытали и остальные, поднявшиеся на плато чуть позже.

Мери Уолстон, Бетси Церматт и Анна присели отдохнуть у обломка скалы. Вокруг — ни деревца, чтобы укрыться от жаркого солнца, ни зеленого травяного ковра, на котором можно растянуться… Ничего, кроме каменистой земли, усеянной причудливой формы глыбами, лишенными растительности и лишь местами покрытыми лишайником.

— Можно подумать, — нарушил молчание Церматт, — что с плодородной Землей обетованной граничит каменистая Аравийская пустыня[180].

В самом деле! Поразительный контраст представляла собой эта дикая местность не только с освоенной колонистами территорией между Шакальим ручьем и мысом Обманутой Надежды, но и с прилегающими к ней землями — берегами Жемчужного залива, например, или Зеленой долиной. Страшно подумать, мысленно говорила себе Бетси Церматт, что стало бы с нами, если бы семья в ту трагическую ночь оказалась на восточном берегу.

Из этого первого похода исследователи сделали такой вывод: за скалой до самой бухты Спасения, очертания которой смутно виднелись отсюда, лежит пустынный, лишенный растительности и даже воды край. Он, как видно, непривлекателен ни для птиц, ни для зверей, покинувших этот неуютный уголок земли.

— Итак, разведка местности закончена, — сказал Церматт, — по крайней мере, в этой части острова.

— Да, разумеется, — согласился с ним Уолстон. — Стоит ли при такой жаре шагать по этим камням. Здесь мы решительно ничего интересного больше не увидим!

— Как фантастически причудлива природа! — воскликнул Эрнст. — Как поражает она своими контрастами! — Там — она полна жизненных сил, здесь — потрясает бесплодием…

— Самое лучшее, что можно сейчас сделать, — заметил Церматт, — это спуститься вниз и сесть на судно.

— Я того же мнения, — поддержала его Мери Уолстон.

— Да, конечно, но не раньше, чем я взберусь на вершину соседней скалы, — решительно заявил Жак, указав на группу утесов, возвышающихся слева на высоту около шестисот футов.

И прежде, чем кто-либо смог возразить, он оказался уже на вершине ближайшей скалы.

Окинув взглядом горизонт, юноша пригласил отца и Уолстона присоединиться к нему. Возможно, он увидел что-то интересное в том направлении, куда указывала его рука? Уолстон и Церматт не без труда оказались вскоре рядом с ним. И не напрасно. Местность, открывшаяся их взорам, представляла собой совершенно иную картину.

На расстоянии двух лье от залива Ликорн скалы понижались под острым углом, и дальше взглядам открылась обширная долина, обильно орошаемая широкой рекой, по всей видимости, главной водной артерией острова. На одном ее берегу виднелся зеленеющий массив густого леса. Вся равнина также покрыта обильной растительностью на всем видимом пространстве на юг и на запад. Похоже, бесплодный пустынный участок занимал не более пяти-шести лье, между мысом Восточным и бухтой Спасения. И уж если бы потребовалось осваивать новые земли сначала, то лучше всего было начать с тех, что простирались сейчас перед исследователями. Сколько преимуществ у этой земли, какие выгоды сулит она колонистам, как ни дорога им Земля обетованная!

— Идемте же! — воскликнул Жак.

— Вперед! — откликнулся Уолстон, готовый устремиться на разведку новой долины.

Но путь к ней, добрых два лье, предстоит прокладывать по каменистой земле между утесами. Сколько времени это потребует, какой усталости будет стоить, уже не говоря об опасности солнечного удара на не защищенной от солнца местности?

Обо всем этом сразу подумал Церматт. И, пытаясь умерить нетерпеливость Жака и Уолстона, стал излагать свой план.

— Разумеется, мы пойдем, — сказал он, — но только не сегодня. День уже кончается. Подождем до завтра. И вместо того, чтобы шагать по этой труднодоступной местности пешком, не лучше ли достигнуть долины на судне, ведь она, по всей видимости, выходит одним краем на морской берег, к какой-нибудь бухте, куда и впадает эта широкая река. Мы наверняка найдем там удобное для стоянки судна место и сможем посвятить два дня обстоятельному изучению местности.

Против такого разумного предложения никто не мог возразить.

Бросив последний взгляд на окрестности, Церматт, Уолстон и Жак спустились вниз, сообщив оставшимся о принятом решении.

Планируемое на завтра мероприятие обещало быть не очень утомительным, а главное — доступным всем и совершенно безопасным.

По той же каменистой тропинке путники спустились вниз и через несколько минут были уже у подножия скалы.

Если у берегов залива Ликорн дичь полностью отсутствовала, что очень огорчало Жака, то прибрежные воды просто кишели всевозможной рыбой и раками, о чем радостно сообщил Эрнст. Вместе с Анной они натянули сети и вскоре собрали богатый улов. Так что меню ужина дополнилось отваренными крабами с очень вкусным сочным мясом и жареным морским языком[181].

После небольшой прогулки к девяти часам вечера все общество заняло уже свои места на палубе «Элизабет».

Глава IX

Первым делом на следующее утро Церматт осмотрел восточную сторону горизонта. За легкой дымкой тумана, на глазах рассеивающегося, вырисовывался огненный диск солнца, несколько увеличенный вследствие преломления лучей. Все говорило о прекрасной погоде, ничто не предвещало каких-либо отклонений в атмосфере. Последние три-четыре дня столбик барометра стойко держался на одной и той же отметке, также обещая ясную погоду. Воздух немного замутился из-за поднявшейся пыли, не отягощенной атмосферной влагой. Кроме того, довольно свежий бриз устойчиво, как казалось, дул с северо-запада. На протяжении одного лье от берега море спокойно. Итак, сделал вывод Церматт, «Элизабет» может безопасно продолжать плавание вдоль побережья.

В шесть утра все собрались на палубе. Шаланда снялась с якоря и, поставив фок, кливера и бизань, вышла в открытое море, где ветер дул сильнее. Стоявший у руля Уолстон направлял судно к югу, и оно следовало вдоль изгибов берега на расстоянии десятка кабельтовых, так что все находившиеся на палубе могли в мельчайших подробностях видеть особенности прибрежного пейзажа — от зубчатых гребней скал до пляжей и их подножий.

По расчету, залив Ликорн от той зеленой долины, которая вчера открылась взгляду с вершины скалы, отделяет четыре-пять лье. Это расстояние шаланда может пройти за два-три часа. Прилив, начавшийся с восходом солнца, будет продолжаться все это время и благоприятствовать движению судна, а полная вода[182], скорее всего, наступит как раз тогда, когда шаланда уже прибудет к месту назначения. А уж дальнейший образ действий зависит от особенностей местности и возможных случайностей.

По обе стороны от судна стаями носились великолепные осетры длиной по семь-восемь футов, и, естественно, Эрнст и Жак тут же загорелись желанием подцепить гарпуном пару-тройку этих великолепных красавцев. Но отец категорически воспротивился этой затее, опасаясь, как бы рыбалка не спутала все планы. Однако за бортом полно и всякой другой рыбы, и ее можно поймать на удочку, не задерживая движение «Элизабет». Так и сделали неуемные рыбаки, а путешественники получили к завтраку прекрасных макрелей и морских драконов[183], отваренных в подсоленной воде.

Вид берега почти не менялся. Та же непрерывная цепь известняковых и гранитных скал, стеной нависающих над морем, с множеством пещер у подножий. Можно себе представить, с каким бешеным ревом разбиваются об эти скалы волны открытого океана, прибиваемые ветром во время бурь! Ничего, кроме грусти, эта унылая картина у путников не вызвала.

Однако чем дальше продвигалось судно к югу, тем оживленнее становились берега. Появились птицы — глупыши, фрегаты, чайки, альбатросы, они с оглушительными криками проносились над шаландой, приближаясь иногда на расстояние ружейного выстрела. Какое искушение для Жака! Он ни за что не сдержал бы свой охотничий азарт, если бы не Анна, упросившая его пощадить безобидных пернатых.

— А вдруг среди этих альбатросов питомец Дженни? — предупредила она юношу. — И ты можешь безжалостно его подстрелить.

— Анна права, — поддержал девушку Эрнст.

— Ну, конечно, права как всегда, — недовольно проворчал Жак. — Что ж, придется не стрелять ни в одного альбатроса, пока не найдется посланник с Дымящейся горы.

— Уверена, что когда-нибудь мы его все-таки увидим, — заверила Анна.

— Очень может быть, ведь я его не подстрелю, — нашелся Жак.

Около девяти утра шаланда подошла к месту, где отвесные скалы заметно понижались, чередуясь с широкими откосами, переходящими в песчаный пляж. У берега опять появились рифы, острые очертания которых виднелись в открытом океане на расстоянии нескольких кабельтовых от суши. «Элизабет» продвигалась вперед с большой осторожностью. Перевесившись через фальшборт[184], Уолстон внимательно вглядывался в воду: всякое подозрительное завихрение, изменение цвета являлись предупреждением о рифе.

— Об этих местах не скажешь, что они пустынны. Здесь есть обитатели, и очень прелюбопытные, — заметил Жак.

— Что ты имеешь в виду, сын? — полюбопытствовала мать. — Ты что, увидел людей… или, может быть, дикарей?

Дикарей, а ими могли быть только индо-малайские туземцы, наиболее свирепые из чернокожих, госпожа Церматт боялась больше всего.

— Ну, отвечай же, Жак, — заинтересовался и отец.

— Успокойтесь, успокойтесь, я имею в виду не людей, хотя эти существа также имеют две ноги, но у них есть еще и крылья.

— В таком случае это гагарки[185]? — догадался Эрнст.

— Да, ты угадал.

— Они относятся к отряду перепончатолапых, — уточнил Эрнст.

— Или, проще говоря, гусей[186]. Название как нельзя лучше подходит к этим глупым птицам, — сказал Церматт.

— Не потому ли их иногда и принимают за людей, — не унимался Жак.

— Неисправимый насмешник! — заулыбалась Анна.

— Возможно, издалека… — заметил Церматт. — В самом деле, взгляните на их шеи, окантованные белым воротником, их крылышки, опущенные вниз, словно человеческие руки, посмотрите, как высоко держат они голову и как важно топают друг за другом, точно в строю, в своих униформах. Помните, сколько гагарок водилось вначале и в наших местах, в устье Шакальего ручья.

— Конечно же отлично помню, как наш храбрый Жак бросился на большой отряд гагарок, войдя по пояс в воду, и действовал палкой так ловко, что уложил на месте с полдюжины, — заметил не без иронии Эрнст.

— Не забудь, что мне было тогда не более десяти лет. Не правда ли, я уже тогда подавал надежды…

— И ты их вполне оправдал, — продолжил за него отец. — Однако бедные животные, с которыми мы так дурно обошлись, оставили берег бухты Спасения и нашли убежище, как мы видим, здесь, на этом скалистом берегу океана.

Как бы то ни было на самом деле, но действительно в первые же месяцы после обоснования семьи Церматт в Скальном доме, гагарки покинули эти места.

Продолжая следовать вдоль берега, «Элизабет» приблизилась к обширным участкам побережья, на которых отлив должен был оставлять соли. Со временем на этих солончаках, решили путешественники, новые колонисты построят сотни солеварен и полностью обеспечат остров необходимым для жизни продуктом.

У подножия скал, резко обрывавшихся в воду, находилось подводное продолжение мыса. Чтобы на него не наткнуться, судно отошло от берега на полулье и приблизилось снова, только входя в бухту, к которой и примыкала зеленая долина.

— Река!.. Я вижу реку! — закричал Жак с высоты фок-мачты. Вооружившись подзорной трубой, Церматт стал внимательно изучать окрестность. И вот что открылось его взору.

Справа, сделав крутой поворот, скалы уходили в глубь острова. Слева берег заканчивался мысом, выдающимся в море на три-четыре лье. Все пространство до горизонта покрывала зелень лесов и лугов. Между мысом и скалами располагалась бухта, являясь превосходной естественной гаванью для судов. Скалы защищали ее от неблагоприятных восточных ветров, а проходы между ними легко доступны.

В бухту впадала река с живописными зелеными берегами, отражающимися в ее чистых, прозрачных водах. Река казалась судоходной, а русло ее уходило далеко на юго-запад, насколько об этом можно судить с палубы судна.

Условия очень благоприятны, чтобы именно здесь бросить якорь. Достигнув мыса, «Элизабет» убрала лишние паруса и, ограничившись кливером и бизанью, пошла правым галсом[187] в бейдевинд. Ходу судна благоприятствовал прилив, он должен продолжаться еще час. Поверхность моря гладкая и спокойная. Сейчас рифов не видно, хотя во время отлива их остроконечные вершины, конечно, выступят из воды. Тем не менее мерами предосторожности решили не пренебрегать. Церматт — у руля, Уолстон и Эрнст — на носу, Жак — на корме, перебегая от одного борта к другому, пристально следили за проливом, середины которого придерживалась «Элизабет». Находящиеся на палубе женщины молчали, находясь во власти одновременно и любопытства, и смутного беспокойства от скорой встречи с новой неизвестной землей. Тишина нарушалась лишь плеском воды вдоль корпуса шаланды, к которому примешивались хлопание наполненных ветром парусов на мачтах да крик вспугнутых малых и больших чаек в прибрежных скалах.

Около одиннадцати часов утра судно бросило якорь у естественной пристани, слева от устья реки. Растущие чуть поодаль от берега роскошные пальмы обещали надежное укрытие от палящих лучей солнца, — оно стояло в зените и жгло немилосердно. После легкого завтрака путешественники стали готовиться к высадке.

Устье реки оказалось таким же пустынным, как и устье Шакальего ручья в ту пору, когда там высадились потерпевшие кораблекрушение. Казалось, что здесь никогда не ступала нога человека. Но, в отличие от маленького спокойного Шакальего ручья, новая река была широкой и полноводной, вытекающей из центральной части острова.

Жак выскочил на незнакомый берег первым, как только «Элизабет» бросила якорь, и канатом притянул судно к скалам. Вслед за ним сошли и остальные. Под кроной развесистого дерева разложили провизию, и все общество принялось за еду, утоляя поистине зверский аппетит, появившийся у всех без исключения из-за продолжительного плавания.

— Возможно, мы сделали ошибку, — начал беседу Уолстон, — пристав к левому берегу, более низкому, тогда как с противоположной стороны возвышаются скалы высотой в сотню футов…

— …и на них можно взобраться и обозреть широкое пространство, — подхватил Жак.

— Нет ничего проще, чем пересечь бухту на шлюпке, — произнес Церматт. — Но стоит ли об этом сожалеть? На том берегу лишь камни да песок, к нему примыкает бесплодная пустыня, и она тянется до самого Восточного мыса. Здесь же, наоборот, зелень роскошных деревьев, где всегда можно отдохнуть в тени, а далее простирается долина, которую мы увидели еще с открытого океана и которую мы должны прежде всего исследовать. На мой взгляд, трудно выбрать путь лучше этого.

— Мы все одобряем твой выбор, не так ли, господин Уолстон? — поддержала мужа Бетси.

— Конечно, госпожа Церматт, — не мог не согласиться Уолстон. — В конце концов, если мы пожелаем, то всегда сможем переправиться на ту сторону.

— Могу лишь добавить, что это место такое чудесное… — начала Мери Уолстон.

— …что совсем не хочется его покидать, — закончил Жак, посмеиваясь. — Итак, решено. Оставляем Скальный дом… Соколиное Гнездо… да и всю Землю обетованную, переселяемся сюда, на берега этой прекрасной реки, и основываем здесь будущую столицу Новой Швейцарии.

— Жак, как всегда, увлекается, — серьезно произнес Эрнст. — Но если отбросить шутки, то следует признать, что полноводность реки и глубина бухты могут сыграть решающую роль для создания колонии именно здесь, и место это имеет явные преимущества перед бухтой Спасения и устьем Шакальего ручья. Разумеется, надо основательно изучить весь район, углубившись в него, исследовать его ресурсы и убедиться, что здесь не водятся хищные звери.

— Вот это действительно важно, — согласилась с ними Анна.

— Как и все остальное, что говорит Эрнст, — съехидничал Жак.

— Но, как бы прекрасны и богаты ни были эти места, — задумчиво произнес Церматт, — никому, надеюсь, не придет в голову мысль расстаться с Землей обетованной.

— Нет, конечно нет, — заверила Бетси Церматт. — У меня сердце не выдержало бы расставание с ней…

— Прекрасно вас понимаю, дорогая Бетси, — поддержала ее Мери Уолстон. — И я ни за что не расстанусь с вами, чтобы поселиться здесь.

— Э-э, — проворчал Уолстон. — Разве об этом речь. Пока нам нужно всего лишь исследовать местность, и мы приступим к этому сейчас же, сразу после завтрака.

Все с ним согласились, но тем не менее женщины — жена и дочь Уолстона и Бетси Церматт — не высказали горячего желания участвовать в походе, довольно утомительном для них.

Тогда, поразмыслив, Церматт сказал:

— Я не могу оставить вас здесь одних, даже на несколько часов. Ты знаешь, Бетси, что в Скальном доме кто-нибудь всегда с тобой оставался. Ведь в случае какой-либо опасности что вы будете делать одни, во время нашего отсутствия? Нет, я не найду себе ни минуты покоя… И думаю вот что. Поскольку река судоходна, то почему бы нам не отправиться по ней всем вместе?

— Как? На шлюпке? — спросил Эрнст.

— Нет, зачем же, на «Элизабет», тем более что ее нельзя оставить без присмотра.

— Это самое лучшее решение! — обрадовалась Бетси. — И мы готовы следовать вместе с вами.

— А сможет ли «Элизабет» идти против течения? — спросил Уолстон.

— Течение станет благоприятным, надо только дождаться прилива. Скоро это произойдет, и часов через шесть мы им воспользуемся.

— Не слишком ли будет поздно отправляться в путь? — засомневалась Мери Уолстон.

— Да, действительно поздновато. В таком случае предлагаю закончить этот день здесь, ночь провести на борту судна, а завтра рано утром, когда начнется прилив, сняться с якоря.

— В таком случае чем мы сейчас займемся? — спросил нетерпеливо Жак.

— Мужчины смогут осмотреть окрестности бухты, а поскольку сейчас сильная жара, советую дамам укрыться в тени деревьев и дожидаться там нашего возвращения.

— Согласны, но при условии, что вы не станете уходить далеко, — ответила за всех женщин Мери Уолстон.

— Да, конечно, это всего лишь небольшая прогулка по левому берегу реки. Мы будем совсем близко от лагеря, — пообещал Церматт.

Не теряя времени, мужчины приступили к обследованию местности. Взобравшись на небольшую возвышенность, Церматт, Уолстон, Эрнст и Жак стали рассматривать открывшуюся перед ними широкую, зеленую, плодородную равнину. На всем обозримом пространстве тянулись густые леса, прерываемые местами обширными лугами с ковром сочных трав, прекрасным пастбищем для жвачных животных. Целая сеть ручейков стекалась к широкой реке, орошавшей долину. Естественной границей этой просторной области служила горная цепь на юго-западе.

— Теперь видно, что эти горы гораздо ближе к нашему дому, чем мы думали, когда впервые увидели их с холмов Зеленой долины. За туманной дымкой они казались голубоватыми и далекими. Мы решили тогда, что нас отделяет не менее пятнадцати лье, но это был оптический обман. Ты согласен, Эрнст?

— Да, отец, — отозвался тот. — Расстояние до гор казалось нам раза в два больше, чем на самом деле. Думаю, ближе всего к истине считать семь-восемь лье от Зеленой долины.

— Совершенно с тобой согласен, — поддержал его и Уолстон. — Весь вопрос в том, та ли это горная цепь?

— Вне всякого сомнения, — заверил Эрнст. — Не думаю, что Новая Швейцария настолько велика, чтобы на ней поместилась еще одна, достаточно высокая горная гряда.

— А почему бы и нет? — задорно возразил Жак. — Почему бы нашему острову не быть по величине равным Сицилии, Мадагаскару или Новой Зеландии[188]…

— …или даже целому континенту? — засмеялся Уолстон.

— Вы хотите сказать, что у меня склонность к преувеличениям? — не сдавался Жак.

— Не в этом дело, сын. Просто у тебя слишком богатое воображение. Однако давайте подумаем вот о чем: если бы наш остров имел размеры, которые вообразил себе Жак, разве его не заметили бы уже давно мореплаватели?

— …Старого и Нового Света, — добавил Эрнст. — Его положение в этой части океана достаточно выгодное, так что будь уверен: если бы о его существовании знали, например, англичане…

— Не стесняйтесь, дорогой Эрнст, — перебил его Уолстон. — Мы, англичане, — ненасытные колонизаторы, мы дерзко присваиваем все, что попадается под руку…

— Давайте закончим неуместный спор, — прервал его Церматт. — Рано или поздно остров был бы все равно открыт и занесен на карту Адмиралтейства — и при этом под именем Новой Англии, а не Новой Швейцарии.

— Во всяком случае, — отметил Уолстон, — Великобритания ничего не потеряла из-за того, что остров не был открыт так долго, ибо вы, первые вступившие на его территорию, сами отдали землю под владычество Англии.

— …и «Ликорн», — добавил язвительно Жак, — скоро привезет этот акт усыновления.

Церматт определил расстояние до юго-западной горной цепи в основном правильно. От устья реки до нее примерно столько же, сколько от Зеленой долины, то есть семь-восемь лье. Оставалось определить, протянулись ли горы по центру острова или ограничивают южное побережье. После ответа на этот вопрос на карте Эрнста осталось бы значительно меньше белых пятен. Поэтому никто не стал возражать против предложения Уолстона продолжить исследование острова до подножия гор и даже добраться до какой-нибудь вершины. Но осуществление такого плана все же решили отложить до наступления летнего сезона.

Обжитую и исследованную часть острова Эрнст еще раньше описал и нанес на карту с достаточной точностью. Согласно его данным, северная граница протянулась на двенадцать лье: на востоке — почти прямая линия от Восточного мыса до входа в бухту Спасения, врезавшуюся в сушу в форме бурдюка и заключенную между скалистым берегом у Соколиного Гнезда и рифами мыса Обманутой Надежды. Далее до мыса Курносого раскинулась бухта Жемчужных Корабликов с впадающей в нее рекой Восточной, а между аркой и остроконечным мысом — Жемчужный залив, характерной яйцевидной формы. На изгибе мыса, на расстоянии четырех лье к юго-западу, в открытом море возвышается островок Дымящейся горы.

Таким образом. Земля обетованная, ограниченная с одной стороны открытым океаном, с другой — бухтой Жемчужных Корабликов, запертая группой отвесных скал, тянущихся от самого узкого прохода в бухту Спасения до середины бухты Жемчужных Корабликов, труднодоступная территория, если не считать ущелья Клюз на ее южной границе. На этом сравнительно небольшом пространстве площадью около четырех квадратных лье, как известно, есть Шакалий ручей и речка у Соколиного Гнезда, Лебяжье озеро, жилые постройки Скальный дом и Соколиное Гнездо, фермы Лесной бугор и Сахарная Голова, дачи Кабаний брод и Панорамный холм.

Путешественники шли вдоль берега реки, следуя советам Церматта не удаляться от нее. Эрнст был предельно внимателен: по возвращении он собирался сразу же нанести на карту новые данные — очертания реки и орошаемой ею долины.

— Учитывая плодородие этой земли, — обратился он к своим спутникам, — можно не сомневаться, что наш остров предоставит возможность для существования нескольким тысячам колонистов.

— Такое множество людей! — поморщился Жак, не скрывая своего недовольства тем, что его вторая родина окажется со временем слишком уж заселенной.

— Поскольку город, лежащий близ устья крупной реки, всегда имеет ряд преимуществ для своего развития, — продолжал размышлять Эрнст, — то уверен, что именно в глубине этой бухты будущие колонисты выберут место для столицы Новой Швейцарии.

— Но мы не станем их соперниками, — заметил Церматт, — я убежден, что никто из обитателей Земли обетованной не захочет расстаться с нею.

— Тем более что на это ни за что не согласится госпожа Церматт, и она уже решительно об этом заявила, — напомнил Уолстон.

— И мать тысячу раз права, — горячо произнес Жак. — А попробовали бы вы спросить у наших крылатых помощников или собак, сопровождающих нас, согласятся ли они оставить Землю обетованную? Если бы они смогли выразить свое мнение голосованием по этому вопросу на открытых выборах, то, поскольку они в большинстве, я заранее могу определить результаты, извлеченные из народной урны… да, да, народной.

— Успокойся, Жак, — урезонил его Церматт, — у нас нет никакой необходимости держать совет с животными.

— Но они не так уж глупы, хотя их именем и называют дураков[189], — ответил Жак, свистом и жестом обращаясь к своим верным собакам, тут же отреагировавшим на эти знаки внимания.

К шести часам Йоханн Церматт и его спутники закончили поход вдоль берега и возвратились к месту стоянки. Поужинали жареными пескарями, Эрнст наловил их на удочку в тихих водах реки, и Анна очень вкусно приготовила. В реке изобиловали всевозможные породы рыб, а в многочисленных речушках, впадающих в нее, кишмя кишели ракообразные, и дюжину-другую этих раков мужчины обещали наловить до отъезда.

После ужина никто не спешил подняться на судно, и все жалели, что не захватили с собой палатки для ночевки на берегу.

Вечер был великолепный. Легкий ветерок, напоенный ароматами лугов, словно это курильницы с благовониями, освежал все кругом и наполнял благоуханием. На исходе жаркого тропического дня вдыхать всей грудью такой бодрящий, восстанавливающий силы воздух особенно приятно.

Все обещало хорошую погоду. Над горизонтом, со стороны открытого океана, висел легкий туман, а высокие облака смягчали сверкание звезд.

Путешественники долго прогуливались по берегу, обсуждая планы на следующий день. Лишь к десяти вечера возвратились на «Элизабет» и сразу стали устраиваться на ночлег, все, кроме Эрнста, — ему предстояло нести вахту на судне.

Но прежде чем уснуть, Бетси Церматт высказала возникшую у нее недавно мысль.

— Мы все забыли сделать одну важную вещь, — произнесла она.

— Забыли?.. — переспросил ее муж.

— Да, именно. Дать название этой речке.

— Замечание справедливое, — подтвердил Церматт. — Хотя это обстоятельство не помешает нашему исследователю нанести ее на свою карту.

— Нет ничего проще, — живо отреагировал Эрнст. — К реке очень подходит, по-моему, имя Анна.

— Прекрасно, — засмеялся Жак. — Ей это понравится…

— Разумеется, — ответила, зардевшись, девушка, — но я хочу предложить другое название, потому что так будет справедливее.

— Какое же? — спросила Бетси Церматт.

— Имя нашей дорогой Дженни.

С ней согласились, и с этого дня на карте Новой Швейцарии появилась река Монтроз.

Глава Х

На следующее утро, около шести часов, уровень океана понизился, и у берегов бухты обнажились верхушки рифов, доселе скрытые под водой. Но и во время малой воды[190] между рифами оставались проходы шириною в сорок — пятьдесят туазов, где судно могло пройти свободно. Таким образом, и во время отлива, и во время прилива река Монтроз остается судоходной. А поскольку ее истоки находятся в нескольких лье в глубине острова, то устье реки, несомненно, послужит в будущем для основания в этом месте морского порта. Глубина в месте якорной стоянки «Элизабет», у скал, была такой, что шаланда находилась в пяти-шести футах над дном.

Около семи часов глухой шум прибоя у берегов возвестил о начале прилива, и если бы корму «Элизабет» не прикрепили хорошенько канатом к берегу, она не удержалась бы на якоре под напором воды.

Уолстон и Эрнст, высадившиеся с зарею на берег, чтобы обследовать бухту, сразу поспешили к шаланде. На палубе собрались все, за исключением Жака, — тот отправился поохотиться в сопровождении собак. Раздавшиеся вскоре выстрелы засвидетельствовали, что Жак неподалеку и что охота удачна. Действительно, вскоре он появился с полным ягдташем, а в нем болтались две куропатки и с полдюжины перепелов[191].

— Я не потратил напрасно ни времени, ни пороха, — объявил довольный собой охотник, бросив на палубу живописную пернатую добычу.

— Прими поздравления, — сказал отец, — ну а теперь поторопимся. Прилив начался, воспользуемся же им… Отдай канат — и скорее на борт.

Выполнив приказ, Жак вместе с собаками вскочил на палубу. Все готово к отплытию, осталось только поднять якорь крамболом[192]. И шаланда, сразу же подхваченная волной и подгоняемая легким ветерком с открытого океана, быстро достигла устья реки Монтроз. Затем она, используя все время попутный ветер и держась середины потока, пошла вверх по реке.

Ширина русла составляла не менее 250–300 футов, и впереди, насколько охватывал взгляд, не было заметно, чтобы она становилась уже. Справа тянулся, постепенно понижаясь, скалистый берег, слева — открывался вид на обширную равнину с перелесками, рощицами и отдельными группами деревьев, с уже пожелтевшей листвой.

После получаса довольно быстрого хода «Элизабет» достигла первого поворота, где река отклонялась на тридцать градусов к юго-западу…

Здесь вода у берегов не поднимается выше, чем на десять — двенадцать футов, даже во время самых сильных приливов, это можно определить по сухой траве, торчащей, словно штыки, среди тростников. С девятнадцатого марта прилив достигал максимальной высоты. Но русло реки достаточно глубокое, чтобы сдерживать это половодье, и, по-видимому, вода никогда не заливает окрестные луга.

Шаланда шла со скоростью три-четыре лье в час, так что за время прилива она должна пройти семь-восемь лье.

— Это именно то расстояние, — заметил Эрнст, — которое отделяет нас от южных гор.

— Ты подсчитал правильно, — отозвался Уолстон, — и если река подходит к подножию хребта, то мы доберемся до него без труда. В таком случае незачем откладывать на три-четыре месяца задуманный поход…

— Но сейчас в нашем распоряжении слишком мало времени, — возразил Церматт. — Предположим, мы доберемся по реке до подножия гор, но цели-то все равно не достигнем. Главное — взобраться на вершину, а это потребует значительных усилий.

— И к тому же, — добавил Эрнст, — нам еще точно не известно, продолжает ли Монтроз течь в юго-западном направлении и не затруднено ли где-либо плавание быстрым течением или другими труднопреодолимыми препятствиями.

— Это мы скоро увидим, — прервал его отец. — Будем подниматься вверх по реке до тех пор, пока нам благоприятствует прилив, и через несколько часов нам станет ясно, как поступать дальше.

За поворотом крутые берега понижались, позволяя обозревать более широкое пространство. Земля здесь не отличалась особым плодородием, но дичи кругом предостаточно. В прибрежных травах, среди камышей скрывались пернатые — дрофы, тетерева, куропатки, перепела. И если бы Жак отправился на берега за добычей с собаками, то он не сделал бы и сотни шагов, не вспугнув зайца или кролика, агути или пекари… С этой точки зрения местность очень напоминала окрестности Соколиного Гнезда и ферм. Даже обезьяны, перепрыгивающие с дерева на дерево, — того же самого вида. Вдалеке от берега бродили стада антилоп, такие же, как в загоне на Акульем острове. На расстоянии чуть больше одного лье по направлению к горной цепи виднелись стада буйволов, а временами перед глазами путешественников проносились стаи страусов, полулетящих-полубегущих.

Жак просто весь извелся, наблюдая это изобилие дичи с палубы судна и не имея возможности спуститься на землю и приблизиться к четвероногим или пернатым на расстояние выстрела. Да и какой смысл охотиться, убивать дичь, если она не нужна сейчас путешественникам.

— Сегодня мы не охотники, — внушал Жаку отец, — мы — исследователи, более того, географы, гидрографы. Мы производим разведку.

Но юный Нимврод оставался глух к этим увещеваниям и твердо про себя решил при первой же остановке прочесать окрестности со своими верными псами. Он тоже займется исследованиями, только своими. Пусть этот ученый Эрнст открывает новые земли, ведь ему так не терпится нанести на карту Новой Швейцарии все территории, лежащие к югу от Земли обетованной, а Жак будет «открывать» зайцев и куропаток. Хищников, Жак знал это твердо, опасаться нечего: за все время плавания по реке Монтроз никаких признаков львов, тигров или пантер, встречающихся у берегов Жемчужного залива и в окрестностях Зеленой долины, здесь не обнаружили. Из зарослей близлежащего леса раздавался лишь вой шакалов, из чего можно заключить, что эти животные, принадлежащие, кстати, к семейству собачьих и представляющие нечто среднее между волком и лисицей, преобладают в фауне острова.

Нельзя не упомянуть также о множестве водоплавающих птиц — утках, чирках, болотных куликах. Они кружились над рекой, перелетали с берега на берег и трепыхались в камышах. Разве мог Жак устоять перед такой удобной возможностью показать свою ловкость и умение охотника? И вряд ли кто-нибудь упрекнет его в этом, за исключением, конечно, Анны, всегда готовой заступиться за безобидных птиц.

— Безобидных — это да, но очень уж вкусных, когда их хорошо приготовишь, — отвечал ей обычно Жак.

В самом деле, все могли лишь радоваться, когда к завтраку или обеду подавалась тушка превосходной дичи.

Перевалило за одиннадцать утра, когда «Элизабет» достигла второго поворота реки, на этот раз уклонившейся к западу, что сразу же отметил Эрнст. По направлению течения реки теперь можно с полной уверенностью заключить, что она берет начало в южных горах, которые снабжают ее огромным запасом влаги и расстояние до которых не менее шести-семи лье.

— Досадно, что прилив близится к концу и мы не сможем следовать дальше… — сожалел Эрнст.

— Да, действительно досадно, — согласился отец. — Сейчас река спокойна, а значит, скоро отлив. И думаю, что приливная волна не дойдет до поворота.

— Скорее всего это так, — подтвердил Уолстон. — Остается решить, бросим ли мы здесь якорь или, воспользовавшись отливом, возвратимся в бухту, шаланде понадобится на это не более двух часов.

Надо сказать, что берега у поворота выглядели столь великолепно, что желание остаться и провести здесь целый день, появилось абсолютно у всех. Слева река делала небольшую петлю, в нее, весело журча, вливался ручеек с ключевой водой. Огромные деревья, шумя листвой, склоняли над ним пышные кроны, где на разные голоса щебетали птицы. Эта роща могучих опунций очень напоминала манглии Соколиного Гнезда. Немного поодаль могучие дубы распростерли свои мощные ветви, сквозь них не могли проникнуть солнечные лучи. Вдоль ручейка шелестели листочками гуайявы и коричные деревья, и, словно гигантские веера, колебались от дуновения ветерка их нижние ветки.

— Какой чудесный уголок, — воскликнула Бетси. — Он будто создан специально для того, чтобы построить здесь дачу! Жаль, что это так далеко от Скального дома…

— Да, очень далеко, дорогая, — сказал Церматт. — Но думаю, место это еще пригодится. Нельзя же облюбовывать все только для себя. Надо оставить немного удобной земли и для будущих сограждан острова.

— Будьте уверены, Бетси, — вмешалась Мери Уолстон, — эту часть острова, обильно орошаемую рекой, колонисты заселят в первую очередь.

— А пока, — сказал Жак, — предлагаю сделать здесь привал и остаться до вечера, а можно и до утра…

— Надо хорошенько подумать, — заметил Церматт. — Не забывайте, что, воспользовавшись отливом, мы достигнем бухты за два часа и, значит, завтра вечером будем дома.

— А вы что скажете, Анна? — спросил Эрнст.

— Пусть это решает ваш отец, — ответила девушка, — а если вас интересует мое мнение, то я нахожу это место прелестным, оно заслуживает того, чтобы остаться здесь до вечера.

— К тому же, — добавил Эрнст, — не мешает сделать подробное описание окрестностей.

— А всем нам — не помешает приняться наконец за еду. Умоляю вас, давайте завтракать! — воззвал ко всем Жак.

— Таким образом, решение принято единодушно: остаться на этом повороте реки до вечера, дождаться здесь следующего отлива, наступающего к часу ночи, а река обычно спокойна при полнолунии, и без всякого риска спуститься по ней вниз. Достигнув устья Монтроз, бросить якорь в заливе Ликорн или, обогнув мыс Восточный, направиться в Скальный дом, в зависимости от состояния моря и направления ветра.

Как только нос шаланды закрепили канатом за ствол дерева, корма тотчас же встала по течению — верный признак того, что начался отлив.

После завтрака женщины предпочли остаться на привале, а мужчины — продолжить исследование окрестных мест, чтобы иметь более полное представление об этом районе. И решили так: Церматт и Жак отправятся вдоль ручейка, не удаляясь далеко от его устья, а Уолстон с Эрнстом поплывут на шлюпке вверх по течению реки, насколько позволят условия, и возвратятся к обеду. Женщины оставаться одни на берегу не боялись, никакой опасности не видели, а в случае возникновения таковой могли дать сигнал из маленькой пушечки — на всякий случай ее зарядили порохом. На вопрос Жака, не побоится ли Анна стрелять, девушка храбро ответила, что может дать залп и из настоящей пушки и, разумеется, готова это сделать по первому распоряжению госпожи Церматт.

Церматт и Жак обещали не удаляться от поворота реки. В низких зарослях полно дичи, так что охотники уверены, что им есть на что истратить порох и свинец на этом маленьком отрезке в половину лье, и женщины, конечно, услышат выстрелы.

Итак, шлюпка с Уолстоном и Эрнстом пошла вверх по реке, тогда как Церматт и Жак отправились пешком вдоль извилистого ручейка.

За поворотом Монтроз отклонялась к юго-западу. Шлюпка плыла среди покатых берегов, к ним почти вплотную подступал густой, непроходимый лес, а травы и тростник настолько переплелись друг с другом, что пристать к берегу было просто невозможно, да и необходимости в этом пока не возникло. Гребцов интересовало главным образом общее направление реки, поэтому они стремились пройти вверх по течению как можно дальше. Вскоре пространство для обозрения расширилось, лес заметно поредел, пропуская солнечные лучи, и наконец уступил место широкой поляне. Лишь изредка на ней виднелись отдельные группы деревьев и здесь и там поднимались скалистые возвышенности, и, похоже, такой пейзаж не изменится вплоть до самого горного хребта.

Поверхность реки, залитая ярким солнцем, блестела как зеркало. В раскаленной атмосфере, при отсутствии малейшего ветерка, двигать веслами становилось все труднее. Гребцы не раз вспомнили плавание в низовьях реки, где широкие кроны прибрежных деревьев закрывали их от обжигающих солнечных лучей.

За последним поворотом реки отлив уже не влиял на скорость потока, и гребцам приходилось преодолевать только сопротивление естественного течения реки. Сила его, к счастью, в эту пору года невелика по сравнению с тем, каким оно станет через несколько недель, когда целые потоки устремятся в реку с гор.

Несмотря на жару и усталость, Уолстон и Эрнст мужественно продвигались вперед.

— Похоже, — произнес Уолстон, — что мы еще сегодня сможем доплыть до подножия горного хребта, откуда, по всей вероятности, и берет начало наша Монтроз.

— Да, я твердо знаю: пока мы не поднимемся на такую вершину, откуда можно сделать самый широкий обзор местности, мы не будем иметь об острове полного представления. А до гор, как вы сами видите, не так уж далеко.

— Полагаю, что высота гор тысяча двести — тысяча пятьсот футов[193] и оттуда действительно вся Новая Швейцария окажется как на ладони, если только она не больше, чем мы предполагаем. Интересно, что дальше, за этими горами? Если наша семья до сих пор не попыталась этого узнать, то только потому, что нам не было тесно в нашей Земле обетованной.

— Согласен, дорогой Эрнст, но сейчас, с учетом того, что скоро появятся новые колонисты, наши прямые интересы требуют, чтобы мы узнали размеры острова.

— Мы обязательно это узнаем, но не сегодня, а когда наступит весна, и, будьте уверены, еще до прихода «Ликорна». А в эти оставшиеся часы не лучше ли ограничиться изучением общего направления реки?

— И все же немного настойчивости, — не сдавался Уолстон, — и мы совсем скоро окажемся у подножия гор, а может быть, и взберемся на них…

— При условии, что они не слишком крутые.

— О! С такими крепкими ногами…

— Видно, в напарники, господин Уолстон, вам следовало взять Жака, а не меня. Уж он-то не спорил бы с вами, а, наоборот, сам настаивал бы на том, чтобы добраться до горной цепи, даже если бы пришлось возвращаться завтра или послезавтра, и совершенно не думая, как беспокоятся родные…

— Да, в этом вы правы, — нехотя согласился Уолстон. — Поскольку мы обещали, слово надо держать. Плывем вверх по течению еще час и возвращаемся назад. Но я не успокоюсь, пока флаг старушки Англии не будет развеваться на самой высокой вершине Новой Швейцарии.

Упорство Уолстона вполне понятно. В нем заговорил истинный англичанин той эпохи, когда Великобритания рассылала во все уголки земного шара корабли, чтобы расширить свои колониальные владения. Конечно, ему не терпелось иметь об острове полное представление, хотя в глубине души он сознавал, что это исследование лучше пока отложить.

Плавание продолжалось. Чем дальше продвигались гребцы на юго-запад, тем скромнее становилась пышная еще недавно растительность. Деревья попадались все реже, а зеленые луга сменились бесплодными, выжженными солнцем участками, усеянными валунами. Лишь изредка этот безрадостный пейзаж оживляла пролетающая птица. Исчезли и те крупные животные, которых так много в нижнем течении реки, — буйволы, антилопы, страусы. Лишь невидимые шакалы оглашали окрестности протяжным, заунывным воем.

— Кажется, Жак правильно сделал, что не принял участия в этом плавании, — заметил Эрнст.

— Разумеется, — согласился Уолстон, — здесь ему не пришлось бы выпустить ни одного заряда, то ли дело — благодатные места вблизи притока Монтроз, где пропасть всякой дичи.

— Во всяком случае, господин Уолстон, — серьезно произнес Эрнст, — наш поход позволяет уже сделать вывод, что эта часть острова сходна с местностью, простирающейся за заливом Ликорн. Скорее всего, такая же картина и по ту сторону хребта. Как вы думаете? Не исключено, что Новая Швейцария плодородна только на севере и в центре — от Жемчужного залива до Зеленой долины.

— Поэтому, когда мы соберемся в большую поездку для исследования горного хребта, то я предлагаю отправиться сразу на юг острова, а не следовать вдоль западного или восточного побережья.

— Совершенно с вами согласен, и самый удобный путь туда — через ущелье Клюз.

Время близилось к четырем часам пополудни. Шлюпка была уже на расстоянии двух с половиной лье от места стоянки. И тут до слуха гребцов донесся с верховьев реки глухой шум падающей воды. Трудно определить, горный ли это поток, впадающий в Монтроз, или само течение реки стало вдруг более стремительным, или его задерживает какая-то преграда, что является серьезной помехой дальнейшему плаванию.

Шлюпка остановилась посреди реки, гребцы собирались пристать к берегу, но вдающийся в реку мысок не давал возможности видеть, что находится за ним.

— Несколько ударов веслами, — предложил Уолстон, — и можно обогнуть этот мысок.

— А я все больше убеждаюсь, — заявил Эрнст, — что по реке добраться до подножия горного хребта невозможно.

Тем не менее оба взялись за весла и на пределе сил, после четырехчасового плавания под раскаленным солнцем, стали снова грести.

Река резко повернула на юго-запад, возвращаясь к своему главному направлению. Пройдя вверх по течению несколько сот футов, они увидели, что русло реки расширилось и все оно от берега до берега перегорожено крупными валунами. В тесные промежутки между ними с шумом пробивались водные потоки, низвергаясь с порогов пенящимися каскадами, и водовороты были ощутимы за двадцать туазов.

— Вот что нас остановило бы, если бы у нас было намерение продолжить разведку… — произнес Эрнст.

— Возможно, удастся шлюпку перетащить по ту сторону порогов, — предположил Уолстон.

— Если бы это была единственная преграда…

— Мы узнаем это, мой дорогой Эрнст, потому что это важно знать… Выходим на берег.

Слева виднелась узкая лощинка, совершенно высохшая в эту пору года. В сезон дождей она, наверное, становится руслом бурного потока, вливающегося в Монтроз. Уолстон бросил у этого места якорь-кошку, потом вместе с Эрнстом они спрыгнули на берег и направились к преграждающим реку порогам. Путь, занявший не более четверти часа, проходил по равнине, поросшей жесткой травой и усеянной крупными камнями, между ними виднелись и камешки поменьше, величиной с орех, похожие на крупную гальку буроватого цвета.

Добравшись наконец до водной преграды, путешественники убедились, что дальнейшее плавание невозможно, по крайней мере на протяжении полулье. На всем этом расстоянии река загромождена камнями, между ними с шумом клокочет вода, так что нечего и думать тащить шлюпку в такую даль.

Отсюда видно, что похожий ландшафт продолжается до самого хребта, лишь далеко на северо-западе просматривается зеленая полоска, и скорее всего это Зеленая долина, граничащая с Землей обетованной.

Уолстону и Эрнсту не оставалось ничего другого, как повернуть назад. По дороге Эрнст подобрал несколько буроватых камней. Они оказались слишком тяжелыми, если учесть их небольшие размеры. Он положил в карман два таких камня, решив хорошенько исследовать эти необычные камушки дома.

Конечно, Уолстона огорчило то, что его мечта достичь горного хребта уже во время этой экспедиции так и не осуществилась. Но солнце клонилось к заходу, и опаздывать к месту стоянки не следовало.

Слегка отдохнув, Уолстон и Эрнст с новыми силами взялись за весла, и увлекаемая течением лодка быстро заскользила по реке.

К шести вечера все оказались в сборе под сенью раскидистого дуба.

Церматт и Жак, довольные результатами охоты, с гордостью показывали свою добычу: антилопу, пару кроликов, агути и пернатую дичь. Охотники рассказали, что впадающая в Монтроз речушка орошает земли плодородной долины, и там прекрасные условия для произрастания злаковых. А чередующиеся с полями густые леса с самыми разнообразными породами деревьев — благодатное место для всевозможной дичи. И, естественно, сегодняшние выстрелы охотников прозвучали для них в первый раз.

После рассказа Церматта наступила очередь Уолстона. Он в деталях описал плавание вверх по реке, поведал об унылом бесплодном пейзаже вдоль ее берегов на протяжении двух с половиной лье и, наконец, о неудаче, постигшей исследователей из-за порогов на их пути. И они сделали вывод: чтобы достичь гор, нужно избрать иную дорогу, не по реке.

Уставших мужчин ожидал аппетитный обед, приготовленный Бетси и Анной. Вольготно расположившись под сенью деревьев на берегу прозрачного ручья с плавно покачивающимися на его поверхности стебельками водных растений, оба семейства вели оживленную беседу, затянувшуюся до девяти часов вечера, после чего поднялись на судно и улеглись на свои койки. Вскоре с мужской стороны послышалось дружное похрапывание, к которому присоединялся лишь вой шакалов на берегу.

Время для сна ограничили, поскольку решили сняться с якоря с началом отлива, ожидаемого около часа ночи, и, таким образом, полностью использовать весь срок действия отливной волны. Недостаток сна надеялись восполнить на стоянке в бухте Ликорн на следующую ночь или в Скальном доме, если «Элизабет» успеет пройти весь путь за одни сутки.

Помня, что излишняя осторожность никогда не мешает, Церматт решил остаться на палубе, обещая разбудить всех, когда настанет время трогаться в путь. Опасность можно ожидать только со стороны хищных зверей, которые днем не показываются, а ночью, мучимые жаждой, вылезают из своих укрытий к ручью на водопой.

Ровно в час ночи Церматт разбудил мужчин, когда послышался первый плеск отлива. Легкий бриз тянул с гор. Паруса подняли, развернули к ветру и подтянули шкотами; шаланда оказалась под двойным воздействием — течения и ветра.

Ночь стояла ясная и светлая, на небе, словно снежинки, поблескивали мириады звезд. Почти полная луна медленно склонялась к северному горизонту.

Русло реки не таило никаких опасностей, особенно если придерживаться его середины, поэтому для управления судном достаточно двоих: Уолстон стал у руля, Жак — на носу, Церматт и Эрнст пока отдыхали, чтобы заступить на вахту во вторую очередь. Однако долго отдыхать не пришлось. В четыре часа утра, едва забрезжил рассвет, «Элизабет» достигла уже устья Монтроза.

Ничего особенного во время ночного плавания не произошло, если не считать угрожающего рева гиппопотамов, услышанного где-то в середине пути. О том, что они водятся в водоемах острова, колонисты знали, а Фриц даже лично видел их во время плавания по реке Восточной.

Поскольку погода была прекрасной, море — спокойным, решили немедленно воспользоваться утренним бризом, который поднимался в открытом океане. По расчетам Церматта, на возвращение в Скальный дом, если только ничто не помешает, понадобится примерно пятнадцать часов, то есть до наступления ночи можно прибыть уже на место.

Чтобы сократить путь и идти к Восточному мысу напрямую, судно удалилось от берега на пол-лье. С этого расстояния пассажирам открывался вид на три-четыре лье берега в южном направлении.

Церматт отдал приказ выбрать шкоты, чтобы привести шаланду ближе к ветру[194], и судно правым галсом пошло к Восточному мысу. Как раз в этот момент Уолстон, стоящий на носу, поднес к глазам подзорную трубу. Опустив ее на мгновение, он тщательно протер стекла и снова посмотрел на привлекшую его внимание точку на берегу. Так он проделал несколько раз, поражая упорством, с каким он всматривался в горизонт на юго-востоке.

Передав руль Жаку, Церматт подошел к Уолстону, чтобы расспросить его, но тот, опустив прибор, взволнованно произнес:

— Нет, я не ошибся…

— В чем, господин Уолстон? — спросил его Церматт. — Что вы там увидели в эту подзорную трубу?

— Дымок…

— Дымок? — переспросил Эрнст, встревоженный таким ответом.

И причина его беспокойства очень понятна. Если это действительно дым, то он свидетельствует о том, что в этой части побережья существует чье-то жилье. Чье же? Обитающих здесь постоянно дикарей или туземцев, проникнувших сюда с австралийского берега на пирогах? В обоих случаях, если непрошеные гости вступили в пределы Земли обетованной, обитателям ее грозит большая опасность.

— В каком месте вы заметили дымок? — допытывался Церматт.

— Там, за мысом, который вдается в море, — ответил Уолстон, указывая на крайнюю точку берега примерно на расстоянии трех лье от судна.

Церматт и Эрнст, перехватывая друг у друга подзорную трубу, стали внимательно смотреть в указанном направлении, но ничего похожего на дымок увидеть не смогли.

Уолстон тоже продолжал обследовать горизонт.

— Да, действительно, — растерянно признался он, — я тоже ничего больше не вижу. Возможно, я принял за дымок легкое облачко, проплывшее низко над землей…

Такой ответ всех успокоил. Еще некоторое время Церматт и его спутники продолжали изучать берег, но ничего, что могло бы вызвать беспокойство, к счастью, не увидели.

«Элизабет» с развернутыми парусами продолжала быстро скользить по слегка волнующемуся морю. Около часа дня, не сбавляя хода, она миновала бухту Ликорн, держась от нее на расстоянии лье по левому борту, потом снова направилась к Восточному мысу.

В четыре часа пополудни шаланда обогнула мыс, и поскольку начавшийся прилив нес судно к западу, то достаточно будет одного часа, чтобы пройти расстояние до бухты Спасения. Обойдя Акулий остров, судно вошло в устье Шакальего ручья, и тридцать пять минут спустя его пассажиры высадились возле Скального дома.

Глава XI

Четыре с половиной дня, или сто восемь часов, — столько продолжалось отсутствие хозяев Скального дома. Но даже если бы оно длилось вдвое больше, то и тогда домашние животные ничуть не пострадали бы, так как корма заготовили на значительно больший срок. Его с лихвой хватило бы и еще на несколько дней, чтобы произвести исследование местности дальше, вплоть до подножия горного хребта, о чем так мечтал Уолстон. И ему скорее всего удалось бы уговорить Церматта продлить экспедицию, если бы не эти злополучные пороги, на которые наткнулась шлюпка Уолстона и Эрнста на втором повороте реки.

Но в общем поездка не оказалась безрезультатной. Колонисты исследовали на судне восточное побережье на протяжении десяти лье от Восточного мыса, то есть почти такую же территорию, какую занимает северный берег до Жемчужного залива, уже хорошо исследованный. Этим пока и ограничиваются знания колонистов о своем острове. Что же касается западного и южного берегов, то пока совершенно не известно, что они собой представляют, какие примыкают к ним земли, плодородные или бесплодные, какой там животный и растительный мир и прочее, прочее… Это станет известно только после того, как колонисты обойдут на судне вокруг острова или хотя бы поднимутся на самую высокую вершину, откуда можно окинуть взглядом всю Новую Швейцарию.

Нет никаких сомнений, что на «Ликорне», как только он вышел в открытый океан, уже нанесли на карту очертания и размеры новой колонии. Поэтому, если задуманная Уолстоном экспедиция по какой-либо причине не сможет осуществиться, то, чтобы получить об острове самые точные сведения, придется дожидаться возвращения корвета.

До наступления сезона дождей оставалось семь-восемь недель. На это время приходилась самая главная работа — от сенокоса, молотьбы, жатвы, уборки хлеба в амбары до сбора винограда и других плодов. Колонисты не позволяли себе ни дня отдыха, иначе они не успеют подготовить все фермы и другие хозяйственные постройки к наступлению довольно бурного периода, каким бывает зима в этих широтах Южного полушария.

Прежде всего оба семейства переселились в Соколиное Гнездо, откуда было ближе к фермам. Это не создало никаких неудобств: здесь достаточно и комфорта, и простора для всех, с тех пор как между гигантскими корнями манглии устроили новые комнаты, не говоря уже о верхнем этаже, оборудованном прямо среди ветвей. Внизу, у подножия дерева, поместили большой сарай для животных, стойла и ангары, огороженные прочной живой стеной из бамбука и колючего кустарника.

Не стоит перечислять все работы, переделанные колонистами за два месяца. Приходилось постоянно перемещаться с одной фермы на другую, убирать в амбар зерно и сено, снимать с деревьев созревшие плоды и, наконец, заботиться о том, чтобы пернатые во время ненастья не терпели ни в чем недостатка.

Не следует забывать, что благодаря искусственной системе орошения на Лебяжьем озере урожайность сельскохозяйственных культур значительно возросла. Уже сейчас район Земли обетованной мог прокормить сотню поселенцев, поэтому можно себе представить, какие усилия потребовались от ее хозяев, чтобы сохранить весь этот урожай.

Так как зимний сезон не обходится без бурь, то следовало осмотреть все хозяйственные постройки на фермах, чтобы предохранить их от возможных повреждений из-за ливней и ветров. Изгороди в загонах, окна и двери в жилых помещениях требовалось проверить и прочно приладить, чтобы они плотно закрывались, кое-где с помощью подпорок, а все щели и дыры — тщательно заделать. На крыши уложили увесистые балки, чтобы во время сильных восточных ветров их не снесло. Такие предохранительные меры предпринимались и в отношении навесов, загородок, ангаров, сараев, стойл, птичников, пернатые и двуногие обитатели которых слитком многочисленны, чтобы переместить их на зимовку в Скальный дом.

Не могли колонисты оставить без внимания и островки в океане, где влияние неистовых ветров особенно сильно. На Китовом острове хвойные деревья разрослись и образовали густую темно-зеленую чащу. А под защитой живой колючей изгороди прекрасно чувствовали себя молодые кокосовые пальмы и другие деревья, посаженные Церматтом. Она же защищала саженцы от вторжения кроликов, пожиравших первое время ростки. Теперь эти прожорливые грызуны поглощают в основном морские травы, в особенности так полюбившиеся им фукусовые водоросли. И приятно думать, что Дженни, которой Церматт передал остров в полное владение, найдет его по возвращении в отличном состоянии.

Плантации манглий, кокосовых пальм и сосен на Акульем острове — также в порядке. Пожалуй, требуется лишь поправить заграждения для содержания антилоп, успешно здесь приручаемых. В течение зимнего сезона они не должны испытывать нужды ни в траве, ни в листьях — это их главное питание. А благодаря протекавшему на окраине островка ручейку животные обеспечены пресной водой.

Несколько лет назад Церматт построил в центре островка сарай для хранения запасов провизии. Читателю уже известно, что на высоком холме здесь устроена батарея, прикрытая надежной кровлей и защищенная от ветров стеной густых деревьев. Посетив островок, Жак и Эрнст сделали по уже заведенному обычаю два выстрела, но на этот раз не услышали ответа, как это случилось шесть месяцев назад, во время стоянки в бухте английского корвета. Вставляя сейчас зарядный картуз, Жак воскликнул:

— Теперь настанет наша очередь отвечать «Ликорну», когда, возвратившись, он будет салютовать с моря Новой Швейцарии. С каким удовольствием я это сделаю!

Вот такими заботами жили обитатели острова в последний месяц перед наступлением сезона дождей. И точно в срок все убрали с полей и плантаций, а амбары заполнили запасом пшеницы, ячменя, овса, ржи, риса, кукурузы, проса, маниока, саго, картофеля. Примененный поселенцами севооборот значительно увеличил продуктивность овощных культур. На огородных грядках вырос обильный урожай гороха, фасоли, бобов, моркови, репы, порея, латука[195], цикория. Что касается сахарного тростника и плодовых деревьев, то их плантации находились вблизи Скального дома, по обе стороны реки. Вовремя собрали и виноград. Не забыли колонисты и о медовом напитке: меда всегда у них предостаточно, а прибавив к нему пряности и ржаные лепешки, способствующие брожению, получали превосходный ароматный напиток. Несмотря на имеющийся солидный запас Канарского, колонисты, как всегда, заготовили и пальмовое вино. Кроме того, в подвале, оборудованном в скале, хранились бочонки с водкой, подаренные лейтенантом Литлстоном. В сарае были аккуратно сложены сухие дрова для кухонных печей. Кроме этого запаса дров, использовали и многочисленные ветки, которыми после бури, да и после приливов всегда усеяно побережье. Обогревать жилые помещения здесь, в тропическом поясе под девятнадцатой параллелью, даже в зимний сезон не требуется. Дрова нужны лишь для стряпни, стирки и других хозяйственных нужд.

Наступила вторая половина мая, и с окончанием работ приходилось спешить. Появились уже первые предвестники зимы. На заходе солнца небо стало покрываться туманной дымкой. С каждым днем она становилась все темней и гуще. Чувствовалось дыхание восточного ветра, того самого, который приносит на остров с океана сильнейшие ураганы.

Перед тем как запереться в Скальном доме, Церматт решил посвятить один день, а именно двадцать четвертое мая, поездке к Кабаньему броду. Сопровождать его вызвались Уолстон и Жак.

Необходимо было убедиться, надежно ли загорожено ущелье, откуда в Землю обетованную могли проникнуть хищные звери. А вторжение их, кроме всего прочего, угрожает полным уничтожением плантаций. Это самая дальняя ферма, до нее целых три лье.

Путники отправились верхом на буйволе, онагре и страусе и менее чем через два часа находились уже в Кабаньем броде. Все изгороди фермы оказались в полной исправности, что же касается заслона в ущелье, то его из предосторожности решили укрепить еще несколькими толстыми поперечными перекладинами. Этот заслон должен надежно защищать не только от набегов самых разных хищников, но также и от слонов, если они вдруг обнаружатся. Однако, к великому огорчению Жака, никаких следов их присутствия нигде не видно. А юноша уже давно так мечтал захватить живьем молодого слона, приручить его, приспособить сначала к перевозке тяжелых грузов, а затем и своей собственной персоны.

Двадцать пятого мая начались первые дожди, и оба семейства окончательно переселились из Соколиного Гнезда в Скальный дом.

Трудно вообразить жилище более надежное, укрытие более прочное от всякой непогоды и в то же время более уютное и даже комфортное, чем Скальный дом. Как же он изменился с тех пор, как молоток Жака в первый раз вонзился в скалу! Грот превратился в прекрасные жилые помещения. Комнаты по-прежнему шли анфиладой от передней каменной стены, где пробиты окна и двери. Над библиотекой, самым любимым местом Эрнста, с двумя просветами, выходящими на восток, к Шакальему ручью, возвышалась голубятня. Просторный зал с зелеными портьерами на окнах, меблированный вывезенными с «Лендлорда» креслами, стульями, диванами, столами, служил одновременно молельней, пока мистер Уолстон не построит часовню.

Над комнатами устроили террасу, а все сооружение окружено галереей, покрытой навесом и поддерживаемой четырнадцатью бамбуковыми стойками. Вдоль этих стоек тянулись гирлянды лиан и других вьющихся растений с ярко-зеленой окраской, они переплетались с листьями перца и кустарников, распространяющих благоухание ванили.

С другой стороны пещеры, ближе к Шакальему ручью, тянулись роскошные сады Скального дома. За колючей живой изгородью росли плодовые деревья: фисташковые, миндальные, апельсинные, лимонные, банановые, гуайявы — короче, полный набор представителей тропической флоры. Между ними располагались аккуратные квадратики грядок с овощами и цветочными клумбами. Плодовые деревья умеренного пояса — черешни, груши, вишни, смоковницы — составляли целую аллею, ведущую в Соколиное Гнездо.

Все тринадцать лет семейство Церматт укрывалось в сезон дождей в этом жилище, которое никогда бы не пострадало ни от шквальных ветров, ни от ливней. Теперь все снова проведут эти несколько недель в тех же условиях, но, правда, с изменившимся составом обитателей. Прибавилось семейство Уолстон, но недоставало Фрица, Франца и прелестной Дженни, оживлявшей и радовавшей маленькое общество.

С двадцать пятого мая дожди шли не переставая. Одновременно с открытого океана задули ураганные ветры, с ревом и свистом проносясь над Скальным домом. Конечно, нечего было и думать выходить наружу, и все работы сосредоточились внутри жилища, будничные, но важные заботы, связанные с кормлением домашних животных, верных помощников и друзей — собак, прирученных обезьянки Щелкунчика, шакала Егеря, а также шакала и баклана Дженни. Последних все баловали, перенося на них свою любовь к девушке. Естественно, занимались и другими многочисленными домашними работами — заготовкой консервов, например. А если на короткое время небо прояснялось, то отправлялись на рыбалку к Шакальему ручью или заливчику у Скального дома.

В первых числах июня ветры усилились, моросящий дождь сменился ливнями, низвергающими на землю потоки воды. Без непромокаемого плаща невозможно было выйти из дома даже на короткое время. Все окрестности — огород, плантации, поля — залило водой, а с бровки массива Скальный дом низвергались тысячи струек, производя шум настоящего водопада.

Несмотря на временное затворничество, когда нельзя и носа показать наружу, время для колонистов проходило незаметно, и скучать никому не приходилось. Между членами обоих семейств царило полное согласие, а сходство взглядов исключало какие-либо споры. Само собой разумеется, что господа Уолстон и Церматт испытывали друг к другу чувство искренней дружбы, ставшей еще более прочной после полугода совместной жизни. То же можно сказать о матерях семейств — своими склонностями и вкусами они взаимно дополняли одна другую. К тому же можно ли скучать в присутствии этого сорвиголовы Жака, всегда живого и веселого, любителя приключений, недовольного лишь тем, что не может заниматься своим любимым делом — охотой.

Родители давно заметили, что Эрнста и Анну влечет друг к другу чувство более нежное, чем простая дружба. Анне исполнилось семнадцать лет. Задумчивая, серьезная девушка не могла не понравиться рассудительному, умному молодому человеку. Да, видно, и ей он стал небезразличен, потому что, ко всему прочему, был очень недурен собой. Уолстоны и Церматты не без удовольствия подумывали о событии, которое может произойти в более или менее близком будущем и которое соединит оба семейства еще более тесными узами. Впрочем, об этом пока рано думать, и никто не позволял себе никаких намеков. Прежде всего следовало дождаться прихода «Ликорна» с обвенчавшимися Фрицем и Дженни. И если кто-то и подшучивал над Эрнстом или Анной, то только этот озорник Жак. Увлеченный своей идеей остаться холостяком, он нисколько не завидовал Эрнсту.

За обедом и по вечерам в Скальном доме неизменно начинались разговоры об отсутствующих. Не забывали ни полковника Монтроза, ни Джеймса и Сусанну Уолстонов, ни Долли, ни Франца — всех, для кого Новая Швейцария должна стать второй родиной.

Однажды вечером Церматт обратился к обществу с такими соображениями:

— Друзья мои, сегодня пятнадцатое июня, а так как «Ликорн» отправился двадцатого октября прошлого года, то, значит, прошло уже восемь месяцев… По моему мнению, именно сейчас корвет готовится к отплытию из Европы…

— Что ты на это скажешь, Эрнст? — обратилась мать к старшему сыну.

— Я думаю так: если учесть остановку в Капской колонии[196], то корвет прибыл в первый английский порт через три месяца. Столько же времени понадобится и на обратный путь. А поскольку решено, что он возвратится через год, то, значит, его пассажиры проведут в Европе полгода. Таким образом, можно заключить, что они еще в Англии…

— Но готовятся к отплытию… — добавила Анна.

— Весьма вероятно, — уклончиво сказал Эрнст.

— Но ведь капитан и пассажиры могут сократить свое пребывание в Англии, — заметила госпожа Уолстон.

— Вряд ли, — ответил ей муж, — ведь шесть месяцев — это очень недолгий срок, чтобы уладить все дела. К тому же наши лорды в Адмиралтействе[197] не слишком-то оперативны…

— Даже когда идет речь о новой колонии? — удивился Церматт.

— Ну нет! Здесь они должны поторопиться! Однако, господин Уолстон, согласитесь, мы делаем вашему отечеству очень недурной подарок! — воскликнул Жак.

— Я совершенно с этим согласен, милый Жак, — ответил Уолстон.

— А между тем, — не унимался молодой человек, — какой прекрасный случай для нашей старой Гельвеции[198] выйти на путь колониальных приобретений… Хоть это и небольшой остров, но он обладает всеми богатствами флоры и фауны жаркого пояса да еще так удобно расположен в Индийском океане для торговли с Дальним Востоком и островами Тихого океана…

— Ну-у, — протянул Уолстон, — Жак, похоже, сел на своего любимого конька.

— Так что же, Эрнст, следует из ваших расчетов? Когда прибудет «Ликорн» по-вашему? — вернулась к началу разговора Анна.

— Я думаю, что в первых числах июля, самое позднее, корвет отправится в обратный путь с дорогими для нас пассажирами, возможно, и с колонистами, пожелавшими за ними последовать. Вынужденная остановка в Капской колонии задержит их, по-видимому, до середины августа. Таким образом, корвет можно ожидать у мыса Обманутой Надежды не ранее середины октября.

— Еще целых четыре бесконечных месяца, — посетовала Бетси Церматт. — Какое надо иметь терпение, чтобы столько ждать тех, кто сейчас в море и кого так нежно любишь! Да хранит их Бог!

У женщин всегда множество домашних дел в эти дождливые дни, но и мужчины не оставались праздными. Чаще всего слышался стук наковальни и визг токарного станка. Это Уолстон, искусный механик, трудился над изготовлением того или иного предмета домашнего обихода. Помогали ему при этом Церматт, иногда Эрнст и очень редко Жак — тот при малейшем прояснении неба тут же норовил уйти из дома.

За это время всесторонне обсудили и окончательно решили вопрос о строительстве часовни. Но при определении места будущего сооружения возникли оживленные споры. Одни самым подходящим местом считали небольшую скалу на побережье, на полпути между Скальным домом и Соколиным Гнездом, чтобы из любого жилища до нее было недалеко. По мнению других, на этом месте часовня слишком открыта для сильных ветров с океана. Поэтому лучше ее поставить у Шакальего ручья, ниже водопада. Но Бетси и Мери нашли, и не без оснований, что это слишком далеко. В конце концов все окончательно решили, что часовня должна быть за огородами, на месте, защищенном от ветров высокими скалами.

Уолстон поделился со всеми своими мыслями об использовании в строительстве более прочных и устойчивых, чем дерево и бамбук, материалов. Для этих целей пригодны глыбы известняка и даже пляжные валуны, их употребляют во всех приморских деревнях в Европе. А для получения извести могут пригодиться раковины и мадрепоровые кораллы[199] — всего этого много у берегов. Надо лишь раскалить раковины докрасна, чтобы удалить углекислоту.

Работой решили заняться вплотную, как только позволит погода. И через месяца два-три часовня будет готова, к общей радости обитателей Новой Швейцарии!

В июле, то есть в самый разгар сезона дождей, начали, как всегда, свирепствовать сильные ураганные ветры, сопровождаемые беспрерывными ливнями, так что выйти из жилища стало совсем невозможно. Ливни часто сопровождались градом. Он бил по скалам с такой силой, будто кто-то стрелял картечью. Огромные пенящиеся валы вздымались на море и с глухим гулом ударялись об утесы, осыпая их сверкающими брызгами.

Во время приливов уровень воды в Шакальем ручье резко повышался, а сильный ветер пригонял приливную волну почти до водопада. Церматт опасался за состояние соседних полей и стал даже подумывать о том, не перекрыть ли водопроводную трубу, соединяющую Шакалий ручей с Лебяжьим озером, уровень которого тоже поднялся, угрожая залить поля Лесного бугра.

За шаланду и шлюпку, укрытые в глубине бухте, колонисты тоже опасались. То и дело отправлялись они проверить, достаточно ли крепко держатся якоря и предохраняют ли суда от ударов о скалы двойные канаты. Но здесь все было в порядке. А вот в каком состоянии постройки на фермах и на островах, в особенности в Лесном бугре и Панорамном холме, более других открытых ураганным ветрам?

Воспользовавшись первым днем затишья, мужчины решили добраться до мыса Обманутой Надежды. Их опасения оказались не напрасны. Обе фермы значительно пострадали и требовали основательного ремонта, но это, естественно, отложили до окончания сезона дождей.

Вечера обе семьи обычно проводили в библиотеке, где было много всевозможной литературы. Рядом со старыми изданиями, перевезенными еще с «Лендлорда», стояли новенькие книги, подаренные лейтенантом Литлстоном. Это были описания путешествий, книги по зоологии и ботанике, читаные-перечитаные Эрнстом, и, наконец, различные руководства и учебники по механике, метеорологии, физике и химии, принадлежащие Уолстону. Оказались здесь и рассказы об охоте в Индии и Африке, вызвавшие у Жака страстное желание отправиться в путешествие по этим местам.

В то время как снаружи неистовствовала буря, в Скальном доме устраивались громкие чтения или велись оживленные беседы на английском или на немецком: обе семьи владели теперь этими двумя языками достаточно хорошо, хотя иногда и приходилось обращаться к словарям. Некоторые вечера посвящали исключительно официальному языку Великобритании, другие — Немецкой Швейцарии и иногда — Французской Швейцарии, — этими языками все владели гораздо хуже. Лишь Эрнст и Анна сделали большие успехи в освоении красивого, ясного и гибкого языка, который недаром так любят и поэты, и художники, и люди науки. Все общество с удовольствием прислушивалось к разговору молодых людей, порой не понимая слов, но наслаждаясь звучанием речи.

Июль, как уже сказано, — месяц самых больших испытаний для обитателей острова. Когда бури немного поутихли, все окрестности окутал густой туман. Любой корабль, которому пришлось бы проходить всего в нескольких кабельтовых от этих берегов, не заметил бы ни гор, возвышающихся в центре острова, ни мысов, выдающихся далеко в море. Туманы затянули все побережье, угрожая гибелью кораблям, оказавшимся, подобно «Доркасу» или «Лендлорду», вблизи острова. Будущим колонистам следует заняться освещением берегов, что сделает высадку намного легче, по меньшей мере на севере.

— Почему бы нам не сделать маяк, — предложил как-то Жак. — Даже два маяка… Один — на мысе Обманутой Надежды, другой — на Восточном мысе. А если осветить еще и островок Акулы, то корабль может войти в бухту Спасения в любую погоду.

— Со временем все это будет, дорогое мое дитя, — ответил Церматт. — Но поскольку сейчас речь идет о лейтенанте Литлстоне, то ему, к счастью, не понадобятся ни маяк, ни береговые огни, чтобы стать на якоре у Скального дома.

— И все же считаю, — не унимался Жак, — что и сейчас мы в состоянии осветить побережье.

— Наш Жак никогда ни в чем не сомневается, — усмехнулся Уол-стон.

— Но почему я должен сомневаться, господин Уолстон, после того, что мы успели сделать на этой земле, и еще, разумеется, много чего сделаем под вашим руководством?

— Вы слышите этот комплимент в ваш адрес, дорогой друг? — обратился к Уолстону Церматт.

— Нет, нет! Я не забываю при этом и госпожу Уолстон, и даже Анну… — спохватился Жак.

— Ну, может быть, мне и не хватает пока знаний, — заявила молодая девушка, — но никто не может упрекнуть меня в отсутствии трудолюбия и терпения.

— А с трудолюбием и терпением… — поддержал девушку Эрнст.

— …воздвигают маяки высотой двести футов над уровнем моря, — закончил за всех Жак. — Так что я очень рассчитываю на Анну, пусть она заложит первый камень.

— Я к вашим услугам, господин Жак, — улыбнулась ему девушка.

А утром двадцать пятого июля произошел один разговор, и о нем следует упомянуть особо.

Церматт и его жена находились в своей комнате, когда к ним вошел Эрнст. Его более обычного серьезный вид и сияющие глаза свидетельствовали, что произошло что-то необычное. Он только что сделал открытие и пришел поделиться с отцом тем, что должно, по его мнению, иметь в будущем важные последствия для колонистов. Эрнст передал отцу небольшой предмет, находящийся у него в руках.

Это был один из тех камней, которые юноша подобрал на берегу во время плавания с Уолстоном к верховьям реки Монтроз.

Церматт взял камень в руки, удивился его тяжести и спросил сына, зачем он его принес и что все это означает.

— Камень стоит того, — ответил сын, — чтобы к нему отнестись с большим вниманием.

— Но почему же?

— Потому что это настоящий золотой самородок.

— Золотой самородок? — поразился Церматт и, приблизившись к окну, стал внимательно рассматривать его при свете.

— Я говорю это вполне ответственно, ибо я сделал анализ нескольких частиц и могу утверждать, что в камне содержится значительная доля чистого золота.

— И ты уверен, что не ошибся?

— Нет, отец… нет!

Весь этот разговор госпожа Церматт слушала, не вмешиваясь и не проявляя ни малейшей заинтересованности, не пытаясь хотя бы рассмотреть этот необычный камень, настолько был он ей безразличен.

— В овраге близ Монтроза я видел много таких камней, следовательно, там есть золото!

— Но что нам до этого? — спросила наконец Бетси, и Церматту послышались нотки пренебрежения в этом вопросе жены.

— Дорогой мой Эрнст, ты никому об этом открытии не говорил? — спросил он озабоченно.

— Никому, отец.

— И хорошо сделал. Это вовсе не значит, что я не доверяю твоему брату или господину Уолстону. Но надо хорошенько поразмыслить, прежде чем разглашать этот секрет.

— Но чего тут опасаться, отец?

— На данный момент — нечего, а в будущем — очень многого! Стоит только всем узнать, что в Новой Швейцарии есть золотоносные земли и встречаются даже самородки, как ее наводнят золотоискатели со всего света. А вместе с ними придут зло, беспорядки, преступления, — короче, все то безобразие, что связано обычно с открытием и добычей драгоценного металла. Разумеется, то, что нашел ты, найдут в свое время и другие, залежи на реке Монтроз будут когда-нибудь открыты. Дай Бог, чтобы это произошло как можно позже. Ты хорошо сделал, сын, что никому ничего не сказал, будем же хранить эту тайну!

— Очень разумно все, что ты только что сказал, — поддержала мужа Бетси. — Не будем никогда об этом говорить и никогда не отправимся больше в те места… Предоставим воле случая распорядиться тем, о чем мы сейчас узнали, или, вернее. Всевышнему, в руках которого все земные сокровища.

Отец, мать и сын задумались на мгновение, и каждый из них твердо решил никогда не воспользоваться сегодняшним открытием. Пусть золотые самородки остаются в земле. Бесплодный район между верховьем реки и подножием горного хребта еще долго не привлечет внимания людей, и таким образом не случится многих несчастий.

Сезон дождей продолжался. Колонистам нужно запастись терпением еще недели на три. Похоже, весна в этом году запаздывает. После суток передышки шквальный ветер задул с новой силой, что, по-видимому, явилось результатом изменений в атмосфере, происходящих в северной части Индийского океана[200].

Наступил август, соответствующий февралю в Северном полушарии. В это время обычно повсюду в тропиках и на экваторе ветры и ливни начинают слабеть, а густые туманы рассеиваются.

— За все двенадцать лет, — заметил как-то Церматт, — никогда не бывало таких беспрерывных ураганов. Даже в период между маем и июлем случались целые недели затишья. А в начале августа всегда устанавливался западный ветер…

— Дорогая Мери, у вас, по-видимому, создалось плохое впечатление о нашем острове, — обратилась к подруге Бетси.

— Вовсе нет, Бетси, — ответила госпожа Уолстон, — разве у себя в Англии мы не привыкли к дурной погоде в течение полугода?

— И все же это ни на что не похоже! — возмутился Жак. — Такой август в Новой Швейцарии! Уже целых три недели, как я должен был бы охотиться. Даже собаки это понимают. Каждое утро они встречают меня вопрошающим взглядом!

— Могу вас успокоить — очень скоро погода исправится, — заверил Эрнст. — Если верить барометру и термометру, то не сегодня завтра наступит время гроз, а этим обычно заканчивается сезон дождей.

— Все равно, — стоял на своем Жак, — это ужасно, что отвратительная погода продолжается так долго. Ведь совсем не это обещали мы господину и госпоже Уолстон, а Анна, наверное, вообще будет нас упрекать, что ее ввели в заблуждение.

— Уверяю вас, Жак, вовсе нет…

— …и что она хочет поскорее отсюда уехать! — не унимался Жак.

Выражение глаз девушки было красноречивее любого ответа: наоборот, она так счастлива из-за сердечного отношения к ней гостеприимной семьи Церматт и горячо желает, чтобы никогда и ее родители, и, разумеется, она сама не расставались с этим семейством.

Как уже напомнил Эрнст, сезон дождей обычно заканчивается сильнейшими грозами, длящимися по пять-шесть дней. На небе беспрерывно сверкают молнии, сопровождаемые такими оглушительными громовыми ударами, что весь небесный свод будто сотрясается, и эти раскаты многократно повторяет на берегу эхо.

Грозовой период наступил семнадцатого августа. О нем возвестили повышение температуры и душная атмосфера; с северо-запада надвигались тяжелые тучи, а их синеватый цвет указывал на присутствие в них электрических зарядов.

Скальному дому, под защитой его каменной брони, не страшны ни ливни, ни ветры. И это самое безопасное место также и во время раскатов грома и ударов молний, особенно опасных в открытом поле или в лесу. Правда, женщины обычно испытывали при этом тревогу, что вполне естественно во время грозы, но сознание безопасности всех успокаивало.

Через день все общество собралось вечером, как обычно, в библиотеке, когда внезапно сверкнула молния и раздался такой страшный удар грома, что все невольно вздрогнули. Его гулкие раскаты еще долго доносились из верхних слоев атмосферы.

Затем наступила глубокая тишина. Нет сомнения, что молния ударила совсем недалеко от Скального дома.

Через минуту опять послышался оглушительный грохот.

— Что это такое? — воскликнул Жак.

— На гром это не похоже, — взволнованно сказал Церматт.

— Разумеется, нет, — сказал Уолстон, приблизившись к окну.

— Не пушечный ли это выстрел с открытого океана? — предположил Эрнст.

Все стали напряженно прислушиваться. Возможно, это ошибка-обман слуха… последний раскат грома, донесшийся издалека… Если же это выстрел огнестрельного орудия, значит, вблизи острова находится корабль, заброшенный сюда бурей и, возможно, терпящий бедствие.

Раздался второй удар, абсолютно похожий на первый, из того же направления, но на этот раз ему не предшествовала молния.

— Еще один… — произнес Жак. — Теперь не может быть никаких сомнений…

— Да, это пушечный выстрел, — подтвердил Уолстон.

Вне себя от волнения, Анна сорвалась с места и побежала к дверям с криком:

— «Ликорн»! Другого корабля не может быть, только «Ликорн»!

От неожиданности все словно онемели. «Ликорн» у берегов острова… взывающий о помощи? Нет… Нет! Скорее всего это другой корабль, сбившийся с пути и брошенный ураганным ветром на рифы у мыса Обманутой Надежды или у Восточного мыса. Но никак не английский корвет. Для этого он должен был уйти из Европы на три месяца раньше и значительно сократить свое пребывание в Англии. Церматт с такой убедительностью опротестовал подобное предположение, что все не могли с ним не согласиться: нет, не «Ликорн».

Но теперь всех бросала в дрожь другая мысль — о том, что рядом с островом какое-то судно терпит бедствие… у тех же рифов, о которые разбился некогда «Лендлорд», и напрасно взывает о помощи…

Несмотря на продолжающийся ливень, Церматт, Уолстон, Эрнст и Жак вышли из жилища и стали карабкаться на утес рядом со Скальным домом.

Но вокруг стоял такой мрак, что далее нескольких туазов от берега ничего на море разглядеть было нельзя, и мужчинам пришлось спуститься без каких-либо результатов.

— Что сейчас можно сделать для спасения судна? — спросил Жак.

— Сейчас? Ничего, — ответил отец.

— Остается лишь молиться за этих несчастных, если они попали в беду, — промолвила госпожа Уолстон. — Да ниспошлет им Господь помощь и спасение!

И три женщины опустились на колени перед окном, а мужчины позади них горестно склонили головы.

Ни одного выстрела больше не последовало, из чего можно заключить одно из двух: или корабль пошел ко дну, или удалился в открытый океан.

В эту ночь, разумеется, было не до сна, и утром, едва рассвело и гроза утихла, все выскочили за ограду Скального дома.

Но ни в бухте Спасения, ни в заливе между мысом Обманутой Надежды и Восточным не видно никакого паруса. Не видно и обломков корабля возле рифов, где разбился «Лендлорд».

— Нужно ехать на Акулий остров, — предложил Жак.

— Хорошая идея, — поддержал его отец. — С высоты батареи открывается значительно большее пространство, чем отсюда…

— Кроме того, — продолжил Жак, — с батареи мы дадим несколько выстрелов: возможно, нас услышат и просигналят ответными залпами.

Но добраться до Акульего острова не так-то просто: море в бухте все еще не успокоилось. Однако расстояние невелико, и можно было рискнуть добраться на шлюпке до батареи.

Несмотря на сильное беспокойство, женщины не смогли возражать против намерения мужчин, ведь речь идет, возможно, о спасении людей…

В семь часов утра шлюпка со всем мужским составом колонии покинула бухту. Гребцы налегали на весла, благо отлив благоприятствовал. Волнение на море все еще было сильным, и шлюпка несколько раз черпала бортами воду. Но все же она вскоре благополучно дошла до островка, и все четверо дружно выпрыгнули на берег.

Какие перемены, какие разрушения увидели они! На каждом шагу — вырванные с корнем деревья; изгороди, где находились антилопы, повалены, повсюду бегают испуганные животные.

Церматт и его спутники направились к горке, где находилась батарея, и через секунду Жак был уже на ее вершине.

— Скорей сюда! — закричал он возбужденно.

Когда Церматт, Уолстон и Эрнст присоединились к юноше, им открылась следующая картина. Вместо навеса, под которым помещались пушки, они увидели кучу тлеющих обломков, мачта, служившая древком флага, валялась на полуобгоревшей траве. Высокие деревья, еще недавно возвышающиеся над навесом, уничтожило огнем почти до корней, и следы пламени еще виднелись на земле.

Только пушки на лафете остались в целости и сохранности: они оказались слишком тяжелыми, чтобы ураганный ветер смог сдвинуть их с места.

Эрнст и Жак захватили с собой новые фитили и несколько зарядов, чтобы произвести выстрелы и, возможно, услышать ответ с открытого океана.

Жак склонился над первым орудием и зажег фитиль — он сгорел до самого запала, но выстрела не последовало.

— Порох, видно, промок, — заметил Уолстон, — и поэтому не воспламеняется…

— Давайте поменяем заряд, — предложил Церматт. — Жак, возьми банник и постарайся хорошенько прочистить орудие…

Но банник, введенный в жерло пушки, к величайшему удивлению Жака, дошел до самого его конца. Заряд, оставленный в конце лета, исчез.

Та же картина и во второй пушке.

— Значит, из них кто-то стрелял? — вскричал Уолстон.

— Кто-то стрелял? — опешил Церматт.

— Да, и причем из обеих… — заметил Жак.

— Но кто же?

— Кто? — повторил вопрос Эрнст и после минутного раздумья добавил: — Гром и молния.

— Гром и молния? — не сразу понял Церматт.

— Разумеется, отец. При последнем раскате грома, который мы вчера слышали, молния ударила в эту горку. Загорелся навес, и, когда огонь достиг пушек, раздались один за другим оба выстрела.

Вот и все объяснение пушечных залпов во время страшной грозовой ночи. Каких же волнений стоило это обитателям Скального дома!

— Значит, артиллеристом оказалась молния, — пришел в восторг Жак. — Юпитер-громовержец[201] явно вмешивается не в свои дела!

Пушки снова зарядили, и шлюпка покинула островок. Решили устроить новый навес, как только установится хорошая погода.

Итак, никакого корабля у берегов острова прошедшей грозовой ночью не было, никакое судно не терпело крушения у рифов Новой Швейцарии.

Глава XII

Затянувшийся в этом году сезон дождей закончился только на последней неделе августа. Ввиду предполагаемого путешествия в глубь острова колонисты почти сразу после прекращения дождей приступили к пахотным работам и севу. И поскольку отъезд планировался, по предложению Церматта, не ранее второй половины сентября, то решили использовать это время для самых неотложных работ.

В Соколином Гнезде на этот раз не придется задерживаться долго. Во время последней бури воздушный дом получил серьезные повреждения и требовал основательного ремонта. Но здесь предполагалось остановиться ровно на столько, сколько потребуется для посева, обрезки виноградных лоз и заготовки корма для скота. Пребывание на Лесном бугре. Сахарной Голове и Панорамном холме также решили сократить.

— Не будем забывать, друзья мои, — напомнил Церматт, что с приездом наших отсутствующих родных и тех, кто, несомненно, последует за ними — полковника Монтроза, Джеймса Уолстона с семьей, а возможно и новых колонистов. Соколиное Гнездо придется перестраивать и расширять, как, впрочем, и другие фермы. Новые рабочие руки окажутся далеко не лишними. Поэтому сейчас я предлагаю ограничиться вспашкой полей, посевом, а также обеспечением обитателей нашего скотного двора и птичника всем необходимым. В оставшиеся до прихода «Ликорна» два месяца у нас довольно много дел.

Так как присутствие Бетси Церматт и Мери Уолстон нужнее всего в Скальном доме, то обе хозяйки заявили, что берут на себя все заботы по дому и вблизи него — уход за животными и птицей возле Утиного болота, ну и, конечно, за огородом. Но Анну решили отпустить с отцом, чему несказанно обрадовался Эрнст. Впрочем, эта поездка не слишком утомительна. Телега, запряженная парой буйволов и тремя осликами, служила главным транспортным средством в Земле обетованной. И вот в ней заняли места Церматт, Уолстон, Эрнст и Анна. А Жак, в своей любимой роли разведчика, поехал впереди на онагре Легконогом, которого особенно полюбил в последнее время и предпочитал буйволу Ворчуну и страусу Ветрюге, оставленным в Скальном доме.

Наступило двадцать пятое августа с прекрасной погодой. Первый привал сделали в Соколином Гнезде, здесь в загонах содержалась большая часть домашних животных. Легкий ветерок долетал с бухты Спасения, а жара еще не наступила. Дорога до Соколиного Гнезда шла через тенистую аллею, обсаженную фруктовыми деревьями, так что поездка с хозяйственными целями больше походила на увеселительную прогулку.

К тому же Церматт и все его спутники испытывали некий подъем духа — следствие благотворного влияния весны; она, как написал в своих воспоминаниях глава семейства, «снова возвращается, как дорогой друг после нескольких месяцев отсутствия, принося с собой радость и Божью благодать».

Поля, которые нужно было засеять, находились у более отдаленных ферм. Посещение Соколиного Гнезда посвящено совсем другим работам, связанным с заготовкой корма для животных, ремонтом стойл и хлевов, очисткой небольшого ручейка, протекающего рядом-Великолепные деревья в соседнем лесочке устояли под натиском урагана, если не считать нескольких обломанных ветвей. Но и их колонисты бережно подобрали и сложили на дровяном дворе.

Но одну манглию молния все же поразила. И хотя на этот раз она пощадила дерево, послужившее основой для воздушного дома, Эрнст высказался за то, чтобы на будущее предохранить жилище от печальной участи с помощью громоотвода, его стержень должен высоко подниматься над листвой, а металлическая проволочка — уходить в землю.

Впрочем, после возвращения в Скальный дом он решил подробно изучить устройство этого приспособления, так как частые грозы могут когда-нибудь причинить постройкам колонистов немалый вред.

За три дня в Соколином Гнезде сделали все, что требовалось, и на четвертый работники возвратились в Скальный дом. Передохнув всего сутки, снова заложили телегу, направляясь на этот раз на Лесной бугор.

Расстояние, отделяющее ферму Лесной бугор от Скального дома, небольшое. Выехав пораньше, они прибыли на место в девять часов и сразу же принялись за работу. На ферме содержались овцы в козы, численность которых с каждым годом росла, и курятник, насчитывающий несколько сот обитателей.

Кое-какого ремонта требовал сарай, где хранились запасы сена еще с прошлогоднего сенокоса. Что же касается самого дома, то он нисколько не пострадал от непогоды. Тем более что теперь это уже не хижина из тростника и тонких жердей, построенная колонистами вначале. Ее давно заменил кирпичный домик, покрытый снаружи составом из песка и глины, а внутри оштукатуренный известкой, чтобы не проникла сырость.

Церматт с удовлетворением отметил, что прилегающая к ферме плантация хлопчатника в прекрасном состоянии. То же самое можно сказать и о рисовом поле на болотце, где дождевая вода медленно всасывается в почву. По другую сторону от фермы располагалось Лебяжье озеро, оно никогда не затопляло полей, даже если во время ливней воды его поднимались до берегов. Несмотря на небольшие размеры озера, его облюбовали самые разные птицы: цапли, пеликаны, кулики, утки, водяные курочки и даже прекрасные лебеди с совершенно черным оперением, скользящие парами по зеркальной водной поверхности.

Конечно, Жак не мог не воспользоваться случаем, чтобы поохотиться. Он подстрелил несколько дюжин уток, не говоря уже о водосвинке, настигнутой им под деревом. Всю добычу решили увезти на телеге в Скальный дом.

Слава Богу, теперь на ферме не видно обезьян. А еще недавно эти наглые четверорукие, заполонившие все окрестные леса, наносили большой урон полям и огородам поселенцев. А с какой завидной ловкостью обстреливали они людей сосновыми шишками! Но после ряда решительных мер, направленных против этих проказниц, они благоразумно покинули окрестности Лесного бугра и больше здесь не появлялись.

Покончив с хозяйственными и ремонтными делами, можно было приниматься за посев. Почвы Лесного бугра оказались столь плодородны, что не требовали ни особой обработки, ни удобрения навозом, а его здесь предостаточно. Стоит лишь пройтись бороной, с запряженными в нее ослами, чтобы получить богатый урожай. Однако сев требовал от колонистов большого труда и участия всех, в том числе и Анны, так что возвратиться в Скальный дом они могли не раньше шестого сентября.

Бетси и Мери заслужили похвалу мужчин за усердие в домашней работе во время их отсутствия. Они привели в отличное состояние птичник и скотный двор, расчистили и пропололи огород, умело посадили и овощи. В комнатах произвели основательную уборку: все вымыли, вычистили, выколотили постели, словом, сделали все, что требуется для содержания дома в порядке. В общем поработать пришлось немало, и теперь они хотели одного: чтобы поскорее закончились эти длительные поездки мужчин на фермы.

После короткого обсуждения решили в последний раз съездить на более отдаленные фермы — Сахарная Голова и Панорамный холм. На это уйдет дней восемь, так что ожидать работников раньше середины сентября не следует. Что касается Кабаньего брода, то, по предложению Церматта, на эту ферму все наведаются, отправившись в большое путешествие в глубь острова. Ведь другой дороги туда из Земли обетованной, кроме ущелья Клюз, нет, а хуторок лежит как раз на пути.

— Ну, конечно, — поддержал его Уолстон, — если только такая задержка не повредит полям этой фермы.

— Ничуть, — заверил друга Церматт. — Там, дорогой Уолстон, нам предстоят только сенокос и жатва, а до этого надо ждать несколько недель.

Итак, мужчины собирались в очередную поездку, но на этот раз без Анны. Госпожа Уолстон находила путешествие слишком продолжительным, а присутствие дочери так необходимо в Скальном доме, где накопилось много домашней работы. Это и стирка, и починка белья и платья, после чего утюг и иглу придется сменить на грабли, кирку и лопату. Поэтому госпожа Уолстон, если даже не принимать во внимание тревогу материнского сердца от разлуки с дочерью, имела вполне основательные причины удерживать дочь в Скальном доме.

Такое решение, конечно, не привело в восторг Эрнста, и он стал уже подумывать, какой найти предлог, чтобы тоже остаться дома. И Жак, со своей обычной находчивостью, пришел ему на помощь. Накануне отъезда, когда все собрались в общей зале, он завел такой разговор:

— Отец, я отлично понимаю, что, оставаясь без нас в Скальном доме, мама, госпожа Уолстон и Анна не подвергаются никакому риску. Но ведь на этот раз наше отсутствие продлится целую неделю, и кто знает…

— Конечно, Жак, — прервал его отец, — я не буду спокоен ни минуты… хотя отлично сознаю, что женщинам не грозит никакая опасность. Но до сих пор мы оставляли наших дорогих дам на два-три дня, а теперь — целая неделя… Это значительный срок. Но уезжать всем тоже нельзя…

— Если угодно, я останусь здесь, — предложил Уолстон.

— Нет, дорогой Уолстон, — заметил Церматт. — Вы более, чем кто-либо другой, необходимы на Сахарной Голове и Панорамном холме, если учесть характер предстоящих работ. Пусть лучше кто-нибудь из моих сыновей останется с матерью, тогда я уеду спокойно… Как это случалось уже ранее. Вот, Жак, например…

Услышав это, Жак, украдкой бросив на Эрнста понимающий взгляд, воскликнул:

— Как? Вы хотите запереть меня здесь! Хотите лишить меня возможности поохотиться за крупным и мелким зверем! Ну уж нет, если кто-нибудь и должен остаться в Скальном доме, так только Эрнст…

— Жак или Эрнст, вам все равно, не правда ли, госпожа Уолстон? — заметил Церматт.

— Разумеется, господин Церматт.

— Значит, вам, милые дамы, не будет страшно, если с вами останется Эрнст?

— Нисколько, — ответила за всех Анна — и щеки ее покрылись от смущения легким румянцем.

— А тебя, Эрнст, устраивает подобная постановка вопроса?

Эрнст, разумеется, ответил утвердительно, а Церматт вполне полагался на своего серьезного, осторожного, но храброго сына.

Отъезд назначили на следующий день. Едва рассвело, Уолстон, Церматт и Жак простились с оставшимися и отправились в путь, обещая, насколько возможно, сократить свое пребывание на фермах. Телега оказалась переполнена грузом: мешочками с семенами, инструментами, посудой и запасом провизии на целую неделю. Рядом скакал на своем неизменном онагре Легконогом Жак, собаки Каштанка и Буланка бежали впереди.

Самая короткая дорога к ферме Сахарная Голова ведет на северо-запад, немного в сторону от расположенного на побережье Лесного бугра. Вокруг, до самого канала, тянутся привольные луга и естественные пастбища.

В этом направлении нет прямой проезжей дороги от Скального дома к Лесному бугру. Но за многие годы частых поездок тяжело груженные возы выровняли и утрамбовали почву, и она уже не зарастает травой. Запряженная двумя сильными буйволами, телега быстро понеслась вперед, и через четыре часа колонисты прибыли на место.

Позавтракав после долгого пути с большим аппетитом, они, не теряя времени, принялись за работу.

Прежде всего вытащили колья из загородки, где в период дождей содержались свиньи. Наряду с обыкновенными породами, здесь имелись и редкие экземпляры — пекари и бесхвостые мускусные свиньи[202], ими Церматт очень дорожил из-за их необыкновенно вкусного ароматного мяса.

Благодаря значительной удаленности от моря плантации на ферме совершенно не пострадали от непогоды. В хорошем состоянии нашли колонисты гуайявы, бананы, капустные пальмы и эти своеобразные равенсары с тонким стволом и пирамидальным силуэтом, кора которых соединяет в себе аромат корицы и гвоздики.

Когда Церматт и сыновья впервые здесь оказались, это место представляло собой болото, поэтому его так и назвали «болото Сахарных Тростников». Ныне ферму Сахарная Голова окружают обширные возделанные поля и выгоны с сочной травой, где пасется небольшое стадо коров. Вместо первоначального шалаша из ветвей под кроной роскошного дерева уютно устроился красивый домик. Недалеко виднеется бамбуковая рощица. Острые шипы на стеблях бамбука так крепки, что могут применяться вместо гвоздей. И тот, кто осмелился бы пролезть сквозь бамбуковую изгородь, изодрал бы свое платье в клочья.

Пребывание на Сахарной Голове, продолжавшееся восемь дней, целиком посвятили севу проса, пшеницы, овса и кукурузы. Злаковые культуры давали совершенно замечательные урожаи с тех пор, как из Лебяжьего озера пошла на поля вода после проведения отводного канала, о чем уже говорилось. Благодаря новой оросительной системе Сахарная Голова стала лучшей и самой богатой фермой на Земле обетованной.

Разумеется, в течение всей недели Жак старался утолить свою охотничью страсть. Как только выпадала свободная от работы минута, он исчезал вместе с верными собаками, рыскал по лугам и болотам и всегда возвращался с богатой добычей перепелов, тетеревов, куропаток, дроф, а иногда приносил более солидные трофеи: пекари, например, или агути. Хищники, как правило, на пути не попадались, если не считать гиен, — их в окрестностях встречалось предостаточно. Похоже, дикие звери покинули эти обжитые места.

Однако, охотясь как-то вблизи озера, Жак неожиданно для себя сразил огромного незнакомого зверя. До сих пор подобные животные не попадались ни ему, ни более опытному охотнику Фрицу. Величиной с большого осла, с темной шерстью, он напоминал носорога, но рога на носу не имел. Это был тапир. Пуля, пущенная молодым охотником с расстояния в двадцать шагов, не пробила его толстой кожи, и, когда разъяренный зверь ринулся на Жака, — вторая пуля, попавшая ему прямо в сердце, сразила его наповал.

Наконец вечером пятнадцатого сентября со всеми работами на ферме Сахарная Голова покончили, и на следующий день, после того как в доме тщательно замкнули все окна и двери, а изгородь укрепили толстыми перекладинами, телега двинулась на Панорамный холм, самую северную ферму колонистов, расположенную вблизи мыса Обманутой Надежды, своими очертаниями напоминающего клюв грифа, наклонившегося к морю.

Почти два лье разделяют обе фермы, и большая часть этого пути проходит по равнинной местности, катиться по ней на телеге — одно удовольствие. Труден лишь последний участок пути, когда, ближе к берегу, начинается крутой подъем.

Проехав луг с роскошными травами, буйно разросшимися после обильных дождей, колонисты достигли Обезьяньего леска, давно уже не оправдывающего своего названия, поскольку эти нахальные и зловредные создания навсегда оставили окрестности фермы. Здесь и решили сделать небольшой привал.

Склоны Панорамного холма довольно крутые, поэтому животные, впряженные в телегу и все время понукаемые возницей, одолели их с большим трудом.

Как и следовало ожидать, дом, открытый для северных и восточных ветров с океана, серьезно пострадал от последнего урагана. В крыше в нескольких местах виднелись пробоины, и их следовало заделать немедленно. Но и в таком виде летом он вполне пригоден для жилья. Немало повреждений ливни и ветры причинили и птичнику, откуда доносилось сейчас громкое куриное кудахтанье. Рядом протекал ручеек со свежей водой — его предстояло очистить и привести в порядок. На плантациях каперсов и чайных кустов необходимо выпрямить, очистить от земли веточки и листочки, прибитые ураганом к земле.

Церматт, Уолстон и Жак часто отправлялись на самую оконечность мыса, откуда открывался широкий обзор морского пространства. Сколько раз потерпевшие кораблекрушение всматривались с этого места в даль, напрасно ожидая увидеть на горизонте корабль!

Во время одного из таких походов Жак заметил:

— Двенадцать лет назад, отчаявшись найти наших спутников с «Лендлорда», мы назвали этот выступ берега мысом Обманутой Надежды. Ну, а если теперь на траверзе[203] покажется «Ликорн», то что же, придется переименовать его в мыс «Добро Пожаловать»?

— Конечно, дорогой мой Жак, — ответил Уолстон, — но пока это невозможно. Сейчас «Ликорн», по всей вероятности, в Атлантическом океане, и, прежде чем он появится у берегов Новой Швейцарии, пройдет не менее двух месяцев.

— Как знать, господин Уолстон, — задумался Жак, — как знать… Но если не «Ликорну», то почему бы здесь не появиться однажды другому кораблю, капитан которого захотел бы овладеть островом. Вот он-то имел бы все основания назвать нашу Новую Швейцарию островом Обманутой Надежды, ибо ею уже владеют другие!

Но никакой корабль, естественно, на горизонте не появился, так что переименовывать мыс пока нет надобности.

К двадцать первому сентября самые необходимые работы на ферме Панорамный холм были закончены, и на следующий день с рассветом назначили отъезд в Скальный дом.

Собравшись на маленькой террасе перед домом, Церматт, Уолстон и Жак любовались великолепной картиной захода солнца: на ясном небе ни облачка; вдали вырисовываются смутные контуры Восточного мыса, окутанного мглой, все более и более сгущающейся. По временам морские волны ударяются об его утесы, сверкая в темноте.

Прямо перед глазами открытое море; от подножия холма до самой линии берега с желтоватым песком простирается зеленый ковер лугов, с живописными группами деревьев. Сзади, на юге, на расстоянии восьми лье просматривается горный хребет, к нему-то и прикован упорно взгляд Уолстона, наблюдающего, как последние лучи заходящего солнца позолотили причудливые зубчатые вершины.

На следующий день, благополучно спустившись со склонов холма, телега с путниками отправилась в обратный путь и к полудню оказалась уже у ограды Скального дома. С какой радостью встретили их дома! Поездка длилась всего две недели, но разве тяжесть разлуки измеряется только ее продолжительностью?

Конечно, оставшиеся в Скальном доме не теряли времени зря. Женщины занимались стиркой. Простыни, скатерти, салфетки тщательно починили, выстирали и развесили на веревках, протянутых между деревьями. Белье поражало своей белизной на фоне яркой зелени огорода.

Эрнст также не проводил время праздно. Когда его помощь по дому хозяйкам не требовалась, он запирался в библиотеке. Чем он там занимается — никто не знал. Возможно, лишь Анна была посвящена в этот секрет.

Вечером обе семьи собрались наконец в полном составе в общем зале. После того как Церматт рассказал собравшимся о поездке на фермы и проделанных там работах, поднялся Эрнст и положил на стол лист бумаги с раскрашенным чертежом.

— Что это такое? — спросил Жак. — Уж не план ли столицы Новой Швейцарии?

— Пока нет.

— Тогда не берусь отгадать.

— Это проект внутреннего устройства нашей будущей часовни, — объявила Анна.

— Совершенно верно. Мне не терпелось заняться этим как можно скорее, — объяснил Эрнст.

Проект вызвал у всех живейший интерес. Работу Эрнста все хвалили, находили ее прекрасной, удачно и со вкусом выполненной. Больше, чем все, вопросы задавал Жак.

— Будет ли при часовне колокол? — поинтересовался он. — И колокольня?

— Да, и колокольня, и колокол с «Лендлорда». И первой предоставим честь позвонить в этот колокол Анне, — ответил Эрнст.

Приближалось двадцать четвертое сентября, срок, назначенный для начала экспедиции, о чем больше всех мечтал Уолстон. Какие последствия будет иметь это путешествие вглубь острова? В течение двенадцати лет колонисты довольствовались своей Землей обетованной, и мы уже знаем, как обеспечивала она их существование, далее благосостояние. Бетси Церматт все время испытывала какую-то тревогу. И это было не только беспокойство перед предстоящей разлукой. Стараясь не думать ни о чем плохом, она все же предчувствовала, что результаты поездки окажутся самыми неблагоприятными. 06 этом она и поведала мужу, когда они остались в своей комнате вдвоем.

— Моя дорогая, — ответил ей Церматт, — несколько лет назад, когда мы только начали обживать остров, я прислушался бы к твоим словам и отменил экспедицию. И если бы господин Уолсгон и его семья появились на острове сразу вслед за нами и мой друг стал бы настаивать на этой поездке, я сказал бы ему следующее: то, чем мы довольствуемся, должно быть достаточно и вам, нет нужды пускаться в приключение, не зная, какая от него польза, а опасность вполне вероятна… Но Новая Швейцария не является больше неизвестным островом, ее географическое положение установлено, и в интересах будущих колонистов пора точно определить ее величину, очертания и протяжение береговой линии, богатства недр и многое другое.

— Совершенно верно… совершенно верно, мой друг, — ответила верная супруга, — но разве подобными изысканиями не могут заняться сами новые колонисты.

— Разумеется, мы могли бы немного подождать, и скорее всего это предприятие проводилось бы тогда в более благоприятных условиях. Но ты же знаешь, Бетси, как этот проект интересует господина Уолстона и Эрнста, наш сын так мечтает дополнить карту Новой Швейцарии… Нельзя мешать этим благородным устремлениям.

— Я согласилась бы с тобой, мой дорогой, если бы не расставание снова.

— Разлука не более чем на пятнадцать дней!..

— Дорогой, а разве мы, женщины, не можем принять участие в путешествии?

— Это очень неразумно, дорогая жена. Ведь наш поход — довольно трудное и утомительное предприятие, хотя я не думаю, что нас ожидают какие-то опасности. Но сможете ли вы идти рядом с нами по бесплодной пустыне, под палящим солнцем, подниматься на горы, по всей вероятности, очень крутые…

— Значит, госпожа Уолстон, Анна и я должны остаться в Скальном доме?

— Да, Бетси, но мы и не думаем оставлять вас одних. Хорошенько все обдумав, я пришел к решению, и оно, надеюсь, получит всеобщее одобрение. На разведку местности пойдут господин Уолстон и оба наших сына. Эрнст займется топографической съемкой, ну а Жак ни за что не пожертвует таким случаем — отправиться на открытие новых земель… Что касается меня, то я останусь в Скальном доме… Довольна ли ты, Бетси?

— Что за вопрос, мой друг? — ответила госпожа Церматт. — Мы вполне можем положиться на господина Уолстона. Это серьезный человек, не способный на необдуманные поступки. Рядом с ним наши дети в безопасности…

— Думаю, таким решением останутся довольны и госпожа Уолстон, и Анна, — сказал Церматт.

— Но Анна станет грустить без нашего Эрнста.

— Так же как Эрнст без Анны, — добавил Церматт. — Да, эти два славных существа полюбили друг друга, и, думаю, недалек тот день, когда в часовне, над планом которой так усердно трудился Эрнст, будет освящен их союз… Мы поговорим еще об этой свадьбе в свободное время.

— Не сомневаюсь, что Уолстоны будут ей рады не меньше, чем мы.

План Церматта, как и следовало ожидать, одобрили все, даже Анна и Эрнст не стали возражать, находя его разумным. Эрнст сознавал, что участие женщин в экспедиции станет ее тормозить и может даже помешать ее успеху. Со своей стороны, и Анна понимала: присутствие Эрнста необходимо исследователям.

Отъезд назначили на двадцать пятое сентября, и в Скальном доме началась деятельная к нему подготовка. Решили отправиться пешком. Кто знает, может, местность, прилегающая к подножию горы, гораздо менее доступна, чем уже исследованные земли у верховий реки Монтроз.

Итак, путешественники с палками в руках и ружьями на плечах пешком доберутся до горной цепи, конечно, в сопровождении собак — Каштанки и Буланки. Разумеется, с таким превосходным стрелком, как Жак, и неплохо попадающими в цель Уолстоном и Эрнстом, с пропитанием в пути, где наверняка полно всякой дичи, не будет проблем.

Одновременно колонисты занялись подготовкой к переезду в Кабаний брод. Как уже сказано, Церматт решил воспользоваться случаем, чтобы посетить этот хуторок, расположенный на западной границе Земли обетованной. То, что все общество будет сопровождать исследователей вплоть до ущелья Клюз, их только обрадовало. Неизвестно еще, в каком состоянии ферма. Возможно, потребуются дополнительные рабочие руки, тогда придется путешественникам задержаться там на сутки-другие.

И вот наконец двадцать пятого сентября, на рассвете оба семейства тронулись на телеге в путь. До Кабаньего брода добрых три лье, но надеялись пройти все расстояние до полудня. Погода стояла чудесная, по синему небу тянулись легкие облачка. Легкие клочья тумана рассеивали солнечные лучи, чем ослабляли жару.

Запряженная сильными буйволами, телега поехала напрямик, по плодородным зеленым лугам, и в одиннадцать часов утра уже достигла Кабаньего брода. В роще у хуторка колонисты заметили дюжину обезьян. Пришлось дать несколько выстрелов, и назойливые существа тут же обратились в бегство.

Жилое помещение фермы, под защитой окружающих его деревьев, мало пострадало от урагана. Но надо было осмотреть окрестности, и мужчины, взяв ружья, отправились к ущелью Клюз, в то время как женщины стали хлопотать над приготовлением завтрака.

Похоже, что какие-то мощные животные пытались проникнуть через барьер, перегораживающий ущелье, так как в нескольких местах он оказался опрокинутым. Так что здесь предстояла тяжелая и кропотливая работа. Мужчинам сразу пришла в голову мысль о стаде слонов, которые приходили сюда с той стороны, и если это так, то можно себе представить, какие опустошения ожидают не только Кабаний брод, но и Сахарную Голову, и даже Лесной бугор. Кто знает, может быть, придется защищаться от нападения грозных толстокожих даже в Скальном доме.

Установка новых перекладин и каменных глыб заняла все послеполуденное время и следующий день. Потребовались колоссальные усилия всех мужчин, чтобы ворочать и прочно укреплять такие тяжести. Но, закончив работу, Церматт мог больше не беспокоиться. Теперь барьер не под силу преодолеть даже слонам.

Давно уже жилище у Кабаньего брода, обнесенное прочным забором и имеющее несколько комнат, сменило шалаш, подобный тем, какие строят камчадалы: поднятое на двадцать футов над землей сооружение с опорой на четыре деревянных пня. Под кронами манглий и дубов, окружающих дом, устроили стойла. В одно из таких стойл Церматт отвел уставших и проголодавшихся буйволов.

Им задали отличного корма, и теперь эти трудолюбивые, крепкие животные спокойно жевали свою жвачку.

В окрестностях хуторка водилась всевозможная живность: зайцы, кролики, куропатки, капибары, агути, дрофы, тетерева, антилопы. Так что Жак смог и поохотиться в свое удовольствие, и доставить к столу много всего вкусного. Часть дичи, зажаренной на огне, предназначалась троим исследователям в дорогу. С ягдташем на боку, мешком за спиной, наполненным жареным мясом, пирожками из маниоковой муки, порохом, дробью, фляжками с водкой, трутом для высекания огня путешественники не должны заботиться о добывании ежедневной пищи. А зеленеющие вдали плодородные области за Зеленой долиной и Жемчужным заливом, куда направлялись наши исследователи, обещали им всевозможные съедобные коренья, ягоды, фрукты, стоит их только вырыть или сорвать…

Двадцать седьмого сентября, с первыми лучами солнца, все направились к ущелью Клюз, чтобы обменяться последними прощальными словами. Целых две недели никаких известий от отсутствующих! Как это покажется долго!

— Жить без известий? — воскликнул Эрнст. — Нет, мама, нет, дорогая Анна, вы будете их получать…

— Уж не с курьером ли? — пошутил Жак.

— Именно… с воздушным курьером, — вполне серьезно ответил Эрнст. — Вы видите голубя в маленькой клетке? Я взял его с собой не напрасно. Мы отправим птицу с вершины горы, и она доставит весточку от нашей маленькой экспедиции в Скальный дом!

Все зааплодировали этой блестящей идее, а Анна тут же решила про себя каждый день высматривать посланца Эрнста.

Уолстон, Эрнст и Жак пошли через узкий проход, оставленный между перекладинами, перегородившими ущелье Клюз, и Церматт тут же тщательно его заделал. А вскоре путники исчезли за поворотом скалы.

Глава XIII

Туристы любят путешествовать пешком. Сколько интересного можно увидеть в пути, сворачивая в стороны, останавливаясь на отдых, задерживаясь у заинтересовавшего предмета, взбираясь по крутым тропинкам, не доступным ни экипажу, ни лошади! Ну и, наконец, только пешеход может подняться на вершину горы.

Поэтому Уолстон, Эрнст и Жак, не колеблясь, выбрали именно такой способ передвижения, учитывая конечную цель пути — восхождение на вершину. При этом они прекрасно сознавали, каким трудностям и опасностям подвергают себя пешеходы на совершенно незнакомой местности.

Если бы к подножию горного хребта вела прямая дорога, то какие-то семь-восемь лье, отделяющие от него путников, пройти было бы не так уж трудно. Но путь предстоял извилистый и нелегкий, и кто знает, какие открытия могут ожидать здесь троих исследователей.

Можно себе представить, с каким восторгом отправился в экспедицию Жак — натура, жаждущая приключений! И если он не уехал на «Ликорне» в Европу, которую покинул совсем ребенком, то только потому, что надеялся вознаградить себя в будущем, когда положение семьи станет стабильным. Но разве не менее интересно для юноши исследование своей второй родины, за пределами Земли обетованной, — равнин, раскинувшихся за ущельем Клюз, где еще не ступала нога человека. На этот раз Жак не восседал, как обычно, верхом ни на быке Ворчуне, ни на страусе Ветрюге, а вышагивал пешком, взяв с собой только верную Буланку, так что Уолстону укрощать теперь пыл своего непоседливого спутника стало проще.

Выйдя из ущелья, направились к небольшой возвышенности. Колонисты дали ей название Арабская Башня еще в ту пору, когда, проникнув впервые в Зеленую долину, они увидели стаю страусов и приняли их издалека за бедуинов[204] на лошадях.

Миновав Арабскую Башню, свернули к Медвежьему гроту; несколько лет назад именно здесь Эрнста чуть не задушил в мощных объятиях свирепый зверь, принадлежащий к стопоходящим[205].

Далее можно следовать по берегу Восточной реки, текущей с юга на запад. Но таким образом они несколько удлиняют себе путь до гор, виднеющихся на юге.

По этому поводу Эрнст заметил:

— Если бы вместо Восточной мы шли по реке Монтроз, то путь наш оказался бы значительно короче…

— Я подумал о том же самом, — поддержал его Жак, — почему мы не отправились до устья Монтроза на шаланде? Оттуда мы добрались бы до порогов на шлюпке, а далее пять-шесть лье прошли до гор пешком.

— Может быть, ты и прав, — рассудил Уолстон. — Но не надо забывать, что Монтроз течет по бесплодной, пустынной местности, и большую часть ее мы хорошо изучили, тогда как сейчас нам предстоит знакомство с совершенно неизвестной областью от бухты Спасения до горной цепи.

И путешественники решили следовать по Зеленой долине, которая тянулась параллельно горному барьеру, замыкающему Землю обетованную. Длиною в два лье и шириною в тысячу туазов, долина очень живописна с ее рощицами, группами деревьев и зелеными лощинками. Среди высоких тростников весело журчал ручеек, по-видимому, впадающий в Восточную реку или в бухту Жемчужных Корабликов.

Всем троим исследователям не терпелось скорее добраться до южной границы долины, чтобы посмотреть, какие места простираются дальше. В пути Эрнст то и дело обращался к карманному компасу, помогающему ориентироваться на местности, и не забывал делать пометки в своей записной книжке.

Около полудня решили устроить привал, выбрав для этого уютное местечко под гуайявой вблизи поля, поросшего молочаем. Несколько куропаток, подстреленных Жаком в пути, ощипанных, выпотрошенных и поджаренных на огне, вместе с пирожками из маниоковой муки стали прекрасным завтраком для путников. Ручеек снабдил их вкусной прохладной водой, они добавили в нее немного водки из фляжки, а дерево, под которым расположились исследователи, наградило их сочными плодами.

Подкрепившись и отдохнув, путешественники продолжили путь и оказались вскоре у скалистой стены, замыкающей долину. Мирный ручеек превратился здесь в стремительный поток, с шумом сбегающий по камням. Пройдя сквозь узкое ущелье между скалами, путники вступили на просторную, почти плоскую равнину, протянувшуюся до первых отрогов горного хребта. На юго-западе поблескивала на солнце голубая лента, возможно, приток реки Монтроз. Тропическая флора предстала здесь во всем своем блеске и роскоши. Какой контраст с бесплодной пустыней в верховьях Монтроза!

На широком пространстве вплоть до подножия гор расстилались зеленые луга с островками дубрав. Путники с большим трудом прокладывали дорогу в зарослях высокой травы, достигающей высоты пяти или даже шести футов, среди гигантских кустов, увенчанных колючками, и безбрежных полей сахарного тростника, колышущегося от ветерка словно морские волны.

Несомненно, эти естественные богатства, являющиеся в ту эпоху главными предметами экспорта заморских колоний Европы, принесут обитателям острова в будущем огромные доходы.

После четырех часов ходьбы Эрнст предложил сделать привал.

— Уже? — удивился Жак, бодрый, как и его собака Буланка, и как будто совершенно не уставший.

— Поддерживаю Эрнста, — сказал Уолстон. — К тому же и место подходящее. Здесь, на опушке каркасового леска[206], неплохо устроиться на ночлег.

— И пообедать, — добавил Жак. — Я страшно проголодался.

— Наверное, следует развести костер и поддерживать его всю ночь? — предложил Эрнст.

— Предосторожность не помешает, — согласился с ним Жак. — И это всегда лучший способ отогнать хищников.

— Конечно, это так, — рассудил Уолстон, — но тогда придется всю ночь по очереди дежурить, а не лучше ли хорошенько выспаться, ведь опасаться, на мой взгляд, здесь нечего.

— Да, действительно, с тех пор как мы покинули Зеленую долину, ничего подозрительного в новых местах не заметили…

Жак не стал настаивать, и все с аппетитом принялись за еду.

Ночь наступила ясная и теплая. В природе все успокоилось, а легкое дуновение ветерка не нарушало тишины; ни шума листьев на деревьях, ни хруста, ни треска не слышалось в засыпающем лесу; не проявляла никаких признаков беспокойства собака Жака, не доносился привычный вой шакалов, которых так много на острове. Так что путники могли без всякого риска уснуть под открытым небом.

Ужинали остатками завтрака, яйцами черепахи, найденными Эрнстом и испеченными в золе, да сосновыми орешками, сорванными здесь же и очень напоминающими обыкновенные орехи.

Первым уснул Жак. Несмотря на бодрый вид, на самом-то деле он устал больше всех, потому что весь день рыскал по кустарникам и тростникам, удаляясь часто на такое расстояние, что вынуждал Уолстона призывать его к порядку. Зато он проснулся раньше всех и с первыми лучами солнца был уже на ногах.

Как только пробудились остальные члены экспедиции, тут же все тронулись в путь. Через час дорогу им преградил ручей, и путники перешли его вброд. Эрнст предположил, что это тоже один из притоков реки Монтроз, текущий в юго-восточном направлении.

За ручьем путников ожидал тот же пейзаж: обширные луга и необозримые плантации сахарного тростника, и лишь изредка на болотистых местах попадались группки восковых деревьев[207]; одни из них стояли еще в цвету, на ветках других уже появились плоды. Далее пошли густые высокоствольные заросли вместо одиночных деревьев, росших по краям Зеленой долины, — коричные, манговые, фиговые деревья, самые разнообразные виды пальм, а также множество таких, что не давали съедобных плодов — пихты, дубы, каменные и приморские; они были высокими, стройными, с великолепными раскидистыми кронами.

На всем этом пространстве, кроме нескольких мест, где росли восковые деревья, не видно было низких болотистых западин, так что Жаку пришлось отказаться от надежды поохотиться за водоплавающими птицами. Но он с лихвой компенсировал это охотой за многочисленной дичью, попадавшейся на каждом шагу и на лугах, и в лесках. Здесь были куропатки, перепела, дрофы, тетерева и даже антилопы, водосвинки и агути. Жак стрелял без устали, так что вскоре Уолстону пришлось сделать замечание своему молодому другу, посоветовав ему не слишком отягощать ягдташи: ведь всегда есть возможность настрелять достаточно дичи для еды во время привалов.

— Вы совершенно правы, господин Уолстон, — ответил слишком увлекшийся охотник. — Но очень уж трудно устоять, когда такие птицы все время мелькают на расстоянии ружейного выстрела.

Жаку все же пришлось прислушаться к совету старшего товарища. Но только в одиннадцать часов несколько выстрелов известили о том, что меню завтрака дополнится вкусной дичью. Может быть, тем, кто не привык есть мясо с душком, не особенно понравились бы эти два тетерева и три бекаса, которых Буланка сразу же подобрала в кустах. Но вкус обитателей Новой Швейцарии не был извращен, и они с аппетитом уписывали куски дичи, зажаренные на огне из сухих веток, оставив Буланке объедки и кости.

А после завтрака пришлось дать еще несколько выстрелов. Они адресовались целой банде хищников, опасных хотя бы из-за их численности. Это были дикие кошки, и с ними колонисты уже встречались на границах Земли обетованной, во время первого посещения Зеленой долины. Заслышав выстрелы, звери разбежались, оставляя раненых, испускавших пронзительные крики. После такой встречи стоило призадуматься о мерах предосторожности от нападения этих опасных животных во время ночевок.

Край изобиловал не только пернатой дичью, но и певчими птицами. На ветвях гнездились попугаи разных видов с ярким оперением, ярко-красные ара и большие виргинские голубые сойки; миниатюрные перцеяды с золотисто-зелеными крылышками и высокие фламинго. Бегали антилопы, лоси, квагги, онагры, буйволы. Почуяв даже на далеком расстоянии человека, все они уносились с невероятной быстротой, мгновенно скрываясь из виду.

По мере приближения к горному хребту почва не теряла своего плодородия и в этом отношении напоминала северную часть острова. Вскоре путешественники вступили в зону лесов, протянувшуюся до самого подножия гор. Пробираться сквозь эту густую чащу становилось все труднее. Поэтому решили немного передохнуть, чтобы набраться сил.

Вечером проголодавшиеся путешественники поужинали поджаренными на огне рябчиками. Целый их выводок Буланка спугнула в зарослях высокой травы, и каждый охотник успел подстрелить себе свою долю на ужин. Лагерь разбили на опушке великолепного леса из саговых пальм, где протекал ручей, низвергавшийся потоком, с крутого горного спуска.

На этот раз Уолстон решил установить дежурство и в течение всей ночи поддерживать огонь костра, что было совсем нелишним, так как вой диких зверей слышался где-то неподалеку.

На рассвете все трое продолжили путь. До подножия горы оставалось не более трех лье. Этот переход вполне можно осуществить за один день, полагали исследователи, если, конечно, не помешает какое-нибудь непредвиденное препятствие. И несколько часов следующего дня отводилось восхождению на вершину горы, опять же при условии, что северные склоны не окажутся слишком крутыми.

Ландшафт менялся на глазах: справа и слева громоздились одно над другим деревья почти исключительно хвойных пород, столь привычных к приподнятым зонам. С высоты шумно стекали бесчисленные ручейки, неся свои прозрачные воды на восток, к реке Монтроз. Летом они, скорее всего, пересыхают, да и теперь их легко перейти вброд: в самых глубоких местах вода едва достигала путникам до колен.

Пробираться сквозь лесную чащу, перевитую лианами и поросшую внизу колючим кустарником, становилось все труднее. Некоторые участки обходили, хотя это значительно удлиняло путь.

В одиннадцать часов путники решили сделать привал и немного передохнуть после утомительного перехода, а главное поесть, так как голод давал о себе знать все сильнее.

Дичь по-прежнему попадалась часто. Жаку удалось подстрелить молодую антилопу, лучшие куски мяса пошли на завтрак, а остальное сложили про запас в ягдташи — на обед и на ужин.

Скоро путешественники оценили эту свою предусмотрительность. Во второй половине дня дичь на их пути почти полностью пропала — ни пернатых, ни четвероногих. Какими бы искусными охотниками ни были наши исследователи, но если птицы нет на расстоянии ружейного выстрела, то ее не может быть и в ягдташе.

Следующую остановку сделали под кроной огромной приморской сосны. Развели из сухих ветвей костер, чтобы зажарить остатки подстреленной Жаком антилопы. Жак взялся следить за огнем, а Эрнст и Уолстон решили немного обследовать местность вокруг;

— Если эти леса тянутся до самого хребта, то весьма вероятно, — заметил Эрнст, — что ими покрыты и нижние склоны, и мы узнаем это уже сегодня после привала.

— Но тогда придется продираться сквозь густую лесную чащу. Если же попробовать ее обойти, то путь намного удлинится, а то и вовсе можно очутиться на восточном побережье…

— До которого отсюда, — продолжил Эрнст, — приблизительно лье десять, если только мои расчеты верны. Я имею в виду тот берег, у устья реки Монтроз, куда мы приплыли на шаланде. Да… не более десяти лье.

— Если это так, Эрнст, то нечего и думать взбираться на горы по восточным склонам. Что же касается западных…

— Эта сторона нам совершенно неизвестна. По крайней мере, когда мы смотрели на горную цепь из Зеленой долины, то казалось, что на западе она не имеет границ…

— Итак, — заключил Уолстон, — поскольку у нас нет выбора, рискнем пробраться через лес, пока не дойдем до его конца. И потратим на это, если понадобится, день, два, даже три, пока не достигнем цели.

Оба брата согласились с решением Уолстона любой ценой достичь вершины. По этому поводу разногласий у них не возникло. Затем трое исследователей с аппетитом пообедали поджаренными на углях кусками антилопы, съели несколько оставшихся пирожков да дюжину плодов с растущих рядом гуайяв, бананов и коричных деревьев. Потратив на это не более часа, Уолстон и братья нагрузили себя ружьями и ягдташами и углубились в лесную глушь.

Однако их опасения оказались напрасными. Стройные, высокие пихты с гладкими стволами, твердая, покрытая редким сухим мхом почва и почти полное отсутствие кустарников благоприятствовали продвижению путников. Конечно, здесь нет утрамбованных дорог или хотя бы тропинок, протоптанных зверями. Но зато нет и густых лиственных деревьев, переплетенных лианами и другими вьющимися растениями-паразитами, обычными в тропических лесах. Наоборот, между деревьями виднелись большие просветы, и путники, не встречая никаких препятствий, быстро продвигались вперед. Если дорогу им не преградит, например, бурный поток, то жаловаться на трудность пути, кажется, не придется. Наоборот, они могут лишь радоваться, что шагают под прикрытием зеленых крон деревьев, непроницаемых для вертикальных жгучих солнечных лучей, и вдыхают чудесный аромат хвойных деревьев!

Дичь попадалась здесь крайне редко, и все-таки Жаку, Уолстону и далее Эрнсту то и дело приходилось взводить курок. Но они выпускали заряды не против опасных хищников, которые попадались им за пределами Земли обетованной. Нет! Здесь опять появилось это многочисленное и малоприятное отродье — обезьяны!

— Вот негодяйки! — пришел в негодование Жак. — Похоже, покинув леса Лесного бугра и Сахарной Головы, все они собрались здесь…

Не успел он закончить фразу, как получил несколько прицельных ударов крупными шишками, брошенными мощной рукой, на что тут же ответил двумя ружейными выстрелами.

Путешественники отстреливались в течение часа, опасаясь истощить свои боевые запасы полностью. Около двадцати четвероруких, смертельно раненных, валялись уже на земле или свисали с деревьев: не успевших убежать, догоняла и приканчивала Буланка.

— Если бы эти мошенницы в качестве снарядов пользовались кокосовыми орехами, было бы не так уж плохо, — заметил Жак.

— Нет, черт возьми! — в сердцах воскликнул Уолстон. — Я все же предпочитаю шишки. По крайней мере, не так больно.

— Да, но шишку не съешь, а кокосом, по крайней мере, напьешься, — возразил Жак.

— И все же, — сказал Эрнст, — это замечательно, что обезьяны переселились вглубь острова, покинув наши фермы. Вспомните, скольких трудов стоило нам защищать поля от их варварских набегов. Какие только ловушки мы не расставляли, какие западни!.. Пусть они пасутся в своем хвойном бору и оставят нас в покое — вот и все, что от них требуется…

— И притом самым вежливым образом, — заключил Жак, подкрепляя свои слова последним зарядом дроби.

Сражение с обезьянами закончилось полной победой исследователей, теперь они могли продолжить свой путь, заботясь только о том, чтобы не сбиться с правильного пути, и в этом им помогал компас.

Над головами у них был все тот же густой непроницаемый зеленый полог, без малейшего просвета, так что определить, в каком месте небосвода находилось солнце, не представлялось возможным. Уолстон мог только лишний раз порадоваться, что настоял на путешествии пешком. Ни буйволы, ни онагр не смогли бы пробраться через отдельные участки, где деревья сошлись очень тесно, почти соприкасаясь друг с другом. Исследователям в таком случае пришлось бы просто повернуть обратно.

К семи часам вечера пешеходы достигли наконец южной границы леса. Деревья расступились, и перед ними предстали горы, позолоченные последними лучами заходящего солнца. Оттуда низвергались вниз многочисленные ручьи, некоторые из них, по всей вероятности, дают начало реке Монтроз, направляющейся по покатому скату к востоку.

Начинать восхождение на вершину немедленно было бы слишком рискованно. Неизвестно, сколько времени это займет, быть может, придется захватить и ночное время. И несмотря на нетерпеливое желание Уолстона и его молодых спутников поскорее достичь цели, они все же решили отложить столь ответственный поход на завтра. А пока занялись поисками удобного для ночлега места и скоро нашли пещеру, где и решили заночевать. Эрнст взял на себя подготовку ужина, а Уолстон и Жак отправились собирать сухую траву, чтобы устлать ею холодный каменный пол грота. Наскоро поужинав тетеревами, подстреленными по дороге, смертельно уставшие путники уснули крепким сном.

Тем не менее меры предосторожности они все же приняли, потому что в сумерках раздавался звериный вой, а к нему присоединилось в скором времени характерное рычание, и это говорило о близком соседстве хищников. У входа в пещеру развели огонь, его надо было поддерживать всю ночь сухими ветками — а Уолстон и Жак притащили из леса целую охапку. Пришлось дежурить у костра, сменяясь через каждые три часа. И лишь забрезжил рассвет, все трое уже поднялись. Жак не мог удержаться, чтобы не провозгласить звонким голосом:

— Вот он, этот торжественный день, господин Уолстон! Через несколько часов исполнится наше заветное желание. Мы водрузим наш флаг на высшей точке Новой Швейцарии!

— Да, через несколько часов… вполне возможно, — более сдержанно отозвался Эрнст, — если, конечно, непредвиденные трудности…

— Все равно, — с воодушевлением произнес Уолстон, — сегодня или завтра, но мы получим наконец правильное представление о размерах острова!

— Если только с запада на юг он тянется не далее, чем можно охватить взглядом с вершины, — сказал Жак.

— Что вполне вероятно, — добавил Эрнст.

— Не думаю, — не разделил их сомнений Уолстон, — иначе остров не ускользнул бы от внимания мореплавателей, наведывающихся в эти места Индийского океана.

Позавтракав холодным мясом, путешественники заботливо сложили все его остатки в ягдташи, так как на этих обнаженных вершинах трудно рассчитывать чем-нибудь поживиться. Это подтверждало спокойное поведение Буланки, явно не выражавшей желания карабкаться по склонам.

При ярком солнце хищники вряд ли осмелятся напасть, и ружья были закинуты за спину. И вот уже маленькая группа — Жак впереди, Эрнст за ним и Уолстон, замыкающий шествие, — стала бодро взбираться на первые откосы.

По прикидке Эрнста, высота хребта составляет 1000–1200 футов. А вершина конусообразной формы, выступавшая из хвойного бора прямо напротив, была еще на сотню туазов выше[208]. Именно ее и выбрал Уолстон, чтобы водрузить флаг.

В ста шагах от пещеры лесная полоса заканчивалась, выше виднелось несколько зеленых полянок — травы, среди которых торчали кустики мастиковых и миртовых деревьев, пучки вереска, а также алоэ. Эта зона доходила до высоты 600–700 футов над уровнем океана. Крутизна склона на некоторых участках превышала пятьдесят градусов, и путникам приходилось делать обходы слева и справа, что, естественно, удлиняло путь.

Восхождению, к счастью, благоприятствовало то, что нога имела надежную опору. Не было никакой необходимости цепляться руками за ветви и выступы или же продвигаться ползком на этой покрытой зеленью, обломками камней и корневищами почве. Падения также не стоило опасаться, а если бы такое и случилось, то приземлиться пришлось бы в покрытый толстым слоем мха зеленый ковер.

Таким образом и проходило это восхождение — почти безостановочно, зигзагами, чтобы уменьшить крутизну подъема, что, естественно, довольно утомительно. До вершины было еще далеко, а путешественники сделали уже два привала. Даже молодым, крепким, физически выносливым, натренированным Жаку и Эрнсту порой становилось невмоготу. Что же говорить тогда о Уолстоне, ведь в силу возраста ему было намного труднее, чем его молодым спутникам. Но, несмотря ни на что, все трое решили во что бы то ни стало достигнуть вершины сегодня, и на это, по их расчетам, должно было понадобиться еще часа два.

Уолстону несколько раз приходилось делать внушения Жаку, напоминая об осторожности. Словно молодая серна скакал он вверх по крутизне, забывая о том, что, несмотря на свою юношескую ловкость, он не может соперничать с грациозным легким животным.

До подножия конуса оставалось совсем немного. Но, даже добравшись до него, восходители не достигнут еще намеченной цели. Ведь с этой площадки перед ними откроется вид только на север, запад и восток, тогда как вся южная область окажется скрытой за конусом. Так или иначе, им все же придется взбираться на самую высокую вершину, и если это окажется сложным, то они пойдут в обход.

Но вот преодолен и путь до подножия конусообразной горы. Трое мужчин немного передохнули, а в полдень приготовились к последнему подъему. Путешественники, изнемогающие от усталости, немного подкрепились, так как их желудки настойчиво требовали пищи.

Утолив голод куском холодной антилопы, еще не успев как следует отдохнуть, Жак вдруг вскочил на ноги и, несмотря на урезонивания Уолстона, стал карабкаться по нижним скалам конуса. Через минуту послышался его призыв:

— Кто меня любит — за мной!

— Придется представить ему доказательства нашей любви, — сказал, поднимаясь, Уолстон, — а главное, удержать его от дальнейших необдуманных поступков.

Глава XIV

Конус поднимался над горным кряжем на шестьсот футов и, таким образом, примерно на треть превосходил Большую пирамиду в Египте[209]. Правда, восхождение на пирамиду облегчают бесчисленные ступеньки по обеим сторонам, без которых достичь вершины этого знаменитого памятника фараонов совершенно невозможно. Склоны же горного конуса зато более пологи, чем грани пирамиды.

Вблизи конус предстал как чудовищное нагромождение камней в хаотическом беспорядке, точнее, огромных каменных глыб. Но края этих глыб, их углы и уступы служили для ноги пешехода удобной и прочной опорой. Жак, по-прежнему возглавляющий группу, прокладывал путь, а за ним осторожно ступали Уолстон и Эрнст.

От основания конуса начинался новый горный пояс, отличающийся бесплодностью и суровостью ландшафта, почти полным отсутствием растительности, если не считать торчащих там и тут пучков тощей постенницы[210] и сухих лишайников, широкими пятнами выделяющихся на голых скалах или придающих им зеленовато-серый оттенок.

Более всего путники опасались поскользнуться на плоском и гладком, как лед, склоне. Падение окажется смертельным, ибо ухватиться совершенно не за что, и упавший будет катиться до самого подножия хребта. Надо также соблюдать предельную осторожность, чтобы не потревожить хотя бы одно звено в этих нагромождениях глыб и не вызвать тем самым сметающую все на своем пути каменную лавину.

Горы были сложены в основном гранитом и известняком. Ничто не свидетельствовало о вулканическом происхождении конуса, отсюда следовал вывод, что землетрясения и извержения огненной лавы Новой Швейцарии не угрожают.

Несмотря на трудности восхождения, горовосходителям удалось без особых осложнений преодолеть половину пути. Три-четыре раза они все же задели несколько крупных камней, которые, увлекая за собой другие неустойчивые глыбы, полетели вниз. Ударившись о скалистый склон и отскочив от него, камни продолжали с огромной скоростью нестись вниз, до самого леса, и производимый этим камнепадом оглушительный шум отражался в горах многоголосым эхо.

В воздухе парили редкие птицы, единственные представители животного мира суровой зоны горного хребта. Это были совсем не те веселые пташки, которые оживляют своим щебетом лесную чашу у подножия гор. Несколько пар пернатых гигантов с огромным размахом крыльев проносились над вершиной, медленно разрезая воздух, и, казалось, с удивлением поглядывали на людей, впервые появившихся на этих угрюмых высотах. Какое искушение для Жака! Как хотелось ему поразить метким выстрелом одного из коршунов вида «умбу» или великана кондора[211]! Не раз молодой охотник хватался за ружье, но Уолстон каждый раз останавливал его вопросом:

— Для чего?

— Как для чего… ведь я… — пытался объяснить Жак, но, так и не находя слов, с досадой оставлял ружье в покое и продолжал карабкаться по скалам еще быстрее.

Так люди пощадили жизнь великолепного малабарского орла[212]. Впрочем, чем напрасно убивать, не лучше ли захватить его живым и приручить, чтобы он заменил верного спутника Фрица, павшего в борьбе с тигром во время поисков Дымящейся горы.

Чем ближе вершина, тем отвеснее становился склон — настоящая сахарная голова. Уолстон стал уже сомневаться, достаточной ли будет площадка на вершине, чтобы поместиться всем троим. Продвигаться становилось все труднее, и теперь приходилось поддерживать друг друга: Жак протягивал руку Эрнсту, тот — Уолстону. Попытка обойти конус ни к чему бы не привела. Наиболее доступным оказался северный склон.

Наконец, к двум часам дня, вершина была достигнута, и первым на ней оказался, разумеется, Жак. Оттуда сразу же раздался его звонкий взволнованный возглас, и, несомненно, голос человека прозвучал на этой высоте впервые:

— Остров… Это действительно остров!

Еще мгновение — и Эрнст, а за ним Уолстон, сделав последние усилия, уже стояли рядом с Жаком, еле помещаясь на маленькой площадке в два квадратных туаза и не в силах произнести ни слова.

В том, что Новая Швейцария — остров, ее обитатели не сомневались, особенно после прибытия «Ликорна». Но только теперь, с этой высоты, стали видны ее истинные размеры, ландшафт и очертания.

Остров суживался к югу и оказался растянутым с востока на запад, а северные границы, опоясанные голубоватой каймой, с трудом просматривались даже отсюда. Всю землю заливали яркие лучи тропического солнца, находившегося в это время почти в зените.

Эрнст сразу же отметил, что горы не занимают центральную часть острова. Наиболее высокие в южной части, они тянутся с довольно правильным закруглением в западном и восточном направлениях.

С высоты почти в 1500 футов над уровнем океана глаз охватывал пространство до горизонта примерно в 17–18 лье. Но это вовсе не значит, что Новая Швейцария занимает именно такую площадь.

На вопрос Уолстона Эрнст ответил так:

— По моей оценке, наш остров насчитывает шестьдесят — семьдесят лье в окружности. Площадь значительная, она превышает по размерам швейцарский кантон Люцерн[213].

— А какова, по-твоему, площадь этой земли?

— Насколько можно судить по видимым очертаниям, а также учитывая овальную форму западного и восточного побережья, площадь острова примерно четыреста квадратных лье, то есть он вполовину меньше Сицилии.

— Э-э, — протянул Жак, — сколько островов на свете, маленьких по размеру, но тем не менее играющих громадную роль в мире…

— Очень справедливо, — согласился Эрнст. — Если не ошибаюсь, именно один из таких островов, расположенный в Средиземном море, небольшой по площади: восемь лье в длину и четыре в ширину, имеет весьма важное значение для Великобритании.

— Какой же?

— Мальта[214].

— О, Мальта! — воскликнул, сверкнув глазами, Уолстон, при этом имени в нем всколыхнулся весь его «британизм». — Так почему бы Новой Швейцарии не стать еще одной Мальтой в Индийском океане?

А Жак, напротив, предался грустным мыслям. Он сожалел, что старушка Швейцария не сможет сохранить этот остров за собой и основать здесь цветущую колонию!

Над путешественниками было светлое, безоблачное небо, воздух — чистый и прозрачный, без малейших следов влаги, а рельеф местности виделся с высоты во всех подробностях.

Так как на спуск требуется втрое меньше времени, чем на подъем, то в распоряжении покорителей вершины оставалось еще несколько часов, которые следовало использовать для более детального изучения расстилающейся внизу местности.

Эрнст вынул записную книжку и занес в нее новые контуры острова, протянувшегося приблизительно на 24 лье по 19-й параллели Южного полушария и на 19 лье по 114-му меридиану.

С высоты птичьего полета и расстояния в десять — двенадцать лье трое мужчин увидели довольно четкие очертания родного северного берега, заключенного между мысом Обманутой Надежды и мысом у Жемчужного залива.

— Мне не нужна никакая подзорная труба! — ликовал Жак. — Я хорошо вижу Землю обетованную и все побережье до бухты Спасения!

— В самом деле, — подтвердил Уолстон, — прекрасно виден и мыс Восточный, и даже залив Ликорн.

— К сожалению, — добавил Жак, — даже в превосходную подзорную трубу Эрнста нельзя рассмотреть ту часть побережья, что примыкает к Шакальему ручью.

— Скорее всего потому, — стал пояснять Эрнст, — что это место скрыто за горным барьером, проходящим по южной границе Земли обетованной. Вспомните, ведь из Скального дома и Соколиного Гнезда мы тоже не видели вот этого горного хребта, так же как и отсюда не видно наше жилище и все вполне логично… я полагаю…

— Да трижды логично! — с сомнением произнес Жак. — Но почему же мыс Обманутой Надежды мы отсюда отлично различаем?

— Значит, — ответил Эрнст, — и с мыса, и с Панорамного холма тоже видна вершина, где мы сейчас находимся. Просто мы никогда не вглядывались в даль внимательно, находясь там.

— Надо признать, — отметил Уолстон, — южную горную цепь мы заметили, только оказавшись на уровне Зеленой долины.

— Именно эти высоты, господин Уолстон, — уверенно подчеркнул Эрнст, — и скрывают от наших взглядов Скальный дом.

— И очень жаль, — сказал Жак, — если бы не это, то я смог бы увидеть отца, и мать, и госпожу Уолстон, и Анну… А если бы им пришла в голову мысль отправиться на Панорамный холм, то, держу пари, мы их всех хорошенько бы рассмотрели, в подзорную трубу, разумеется. Впрочем, они и без того все время думают о нас, считая часы и минуты, когда мы снова увидимся, и мысленно следуют за нами: вот наши путешественники уже у подножия горы, вот они поднимаются на ее вершину… Им в Скальном доме, конечно, не терпится узнать, каковы очертания острова, открывшиеся нам отсюда…

— Как прекрасно ты говоришь, дорогое дитя, — расчувствовался Уолстон, — мы словно услышали голоса и мысли наших близких…

— Лучше бы их увидеть. Жаль, что эти скалы скрывают от нас Шакалий ручей и наше жилище.

— Напрасные сожаления, — заметил Эрнст, — мы должны принять все так, как это есть на самом деле.

— И все из-за этого конуса, — недовольно заворчал Жак. — Будь он немного повыше, наши родные увидели бы нас из Скального дома, и мы, возможно, обменялись бы даже сигналами: они — вывесив на высокой голубятне флаг, и мы в ответ…

— Ну, Жака теперь не остановишь… — засмеялся Уолстон.

— Я более чем уверен, Эрнст увидел бы Анну…

— Но я ее и так все время вижу…

— Даже без подзорной трубы? Гм… вот как далеко можно видеть сердечным зрением!

Конечно, никаких деталей на Земле обетованной отсюда не рассмотришь. И исследователи перевели взгляд на более близкие области, чтобы нанести на карту уточненные очертания острова, одновременно помечая на ней особенности геологического строения.

Уже исследованный колонистами на шаланде восточный скалистый берег за заливом Ликорн выглядел отсюда диким и пустынным. Затем скалистая стена берега понижалась, заканчиваясь у устья реки Монтроз узким острым мысом. Далее берег плавно поворачивал на юго-запад до того места, где начинался юго-восточный отрог горного хребта. С высоты отчетливо виднелись все повороты реки Монтроз. Она казалась отсюда узкой сверкающей лентой, с зелеными лесистыми берегами в нижнем течении и пустынными, бесплодными — в верховьях. Множество ручейков стекали в ее русло по нижним склонам гор, поросших хвойными лесами, обильно питая реку, привольно текущую к морю. Все огромное пространство, раскинувшееся перед глазами исследователей, занимали густые леса, прерываемые равнинами и лугами с пышной растительностью. Они тянулись далеко на запад до высокой горы, в которую упирался западный край горного хребта, на расстоянии примерно пять-шесть лье от путешественников.

Когда все очертания острова нанесли на карту, он стал похож на древесный листок, скорее широкий, чем длинный, с черешком, обращенным к югу. Его жилки — это скалы, а клетчатка — зеленые равнины, покрывавшие более половины его поверхности.

На западе под солнцем поблескивали многочисленные реки с притоками, представлявшими собой более богатую оросительную систему, чем на севере и востоке, где только две реки — Монтроз и Восточная.

Изучение местности с высоты привело исследователей к выводу, что пять шестых всей территории Новой Швейцарии, расположенной главным образом к северу от хребта, — плодороднейшая земля и она может прокормить многие тысячи поселенцев.

Стало быть, Новая Швейцария не принадлежит ни к островной группе, ни к архипелагу.

В подзорную трубу не просматривалось на горизонте никаких признаков земли, кругом лишь бескрайний океан. Ближайшая земля — Новая Голландия — на расстоянии трехсот лье[215]. Правда, к западу от Жемчужного залива из воды торчит какая-то точка. Направив на нее подзорную трубу, Жак догадался:

— Да это же Дымящаяся гора… Но она уже не дымит. Уверен, Фриц узнал бы ее сразу без всяких увеличительных стекол!

Итак, все увиденное еще раз подтвердило, что Новая Швейцария очень удобна для основания здесь большой колонии. Но это касается севера, запада и востока; юг по-прежнему остается малоизвестным.

Горный хребет прорезал остров на две части, закругляясь дугой и упираясь своими краями в восточный и западный берега и почти на одинаковом расстоянии от основания конуса, оказавшегося, таким образом, в ее центре. За дугой в южную сторону тянулась бесконечная череда скал, нагроможденных в беспорядке друг на друга.

Природа почти шестой части территории острова казалась полной противоположностью остальным его областям. Здесь простиралась потрясающе унылая бесплодная пустыня, воплощение хаоса в природе. Казавшиеся совершенно недоступными скалы, по всей видимости, вплотную подступали к берегу — узкой полоске, оставляемой морем во время отлива.

Подавленные этим безотрадным, угрюмым пейзажем, Уолстон, Эрнст и Жак будто онемели. Наконец молчание нарушил Эрнст:

— Боже, какая печальная участь ждала бы нашу семью, если бы нас выбросило после крушения «Лендлорда» на этот берег… Наш плот разбился бы о скалы, и все мы погибли бы или умерли от голода…

— Вы правы, дорогой мой Эрнст, — отозвался Уолстон, — этот берег не оставляет никакой надежды на спасение. Зато, если бы вы высадились всего на несколько лье севернее, вас встретил бы плодородный, изобилующий дичью край. Сомневаюсь, что существует какое-либо сообщение между неприступным пустынным районом и внутренней частью острова. Да и можно ли туда проникнуть, спускаясь по южному склону гор?

— Маловероятно, — сказал Жак. — Но, обогнув хребет, мы попали бы скорей всего к устью реки Монтроз, в благодатные плодородные земли.

— Да, но при условии, что наш плот не разбился бы о скалы, — ответил Эрнст. — Впрочем, наверное, нигде, на южном берегу тем более, мы не встретили бы таких благоприятных условий, как в бухте Спасения, где можно пристать к берегу безо всяких затруднений.

Как тут не поверить в судьбу, в ее благоволение к потерпевшим кораблекрушение, если она вынесла их жалкий плот именно к северным берегам острова. Не будь этой случайности, несчастные вряд ли избежали бы ужаснейшей смерти у подножия страшных каменных глыб.

Путешественники решили остаться на вершине до четырех часов дня, чтобы нанести на карту Новой Швейцарии все мельчайшие детали, хотя без описания южной области карта все равно останется неполной. Но последние белые пятна на ней могут исчезнуть только после прибытия «Ликорна» и проведения лейтенантом Литлстоном подробных гидрографических исследований.

Вырвав листок из записной книжки, Эрнст стал писать следующее:

«Сегодня, 30 сентября 1817 года, в четыре часа после полудня с вершины конуса…»

Прервавшись, он обратился к своим спутникам:

— Кстати, как мы назовем конус? На мой взгляд, слово «пик» подходит этой вершине больше.

— Ты прав, — согласился Жак. — Можно назвать его «пиком Сожалений», ведь мы не увидели отсюда наш Скальный дом.

— А может быть, дать более достойное название — пик Йоханна Церматта, в честь вашего отца, — предложил Уолстон.

Братья поддержали своего старшего друга с энтузиазмом. Жак вынул из ягдташа стаканчик, Уолстон и Эрнст последовали его примеру. Затем из тыквенной фляги в стаканчики налили водки и под троекратное «ура» осушили все до дна. Теперь Эрнст продолжил свое послание:

«…с вершины пика Йоханна Церматта мы шлем эту весточку вам, дорогие родители, уважаемая госпожа Уолстон и дорогая Анна. Доверяем ее верному посланнику, более счастливому, чем мы, потому что он будет в Скальном доме раньше нас.

Новая Швейцария представляет собой уединенный остров в Индийском океане. Его окружность составляет 60–70 лье. Большая часть поверхности — зеленые плодородные земли. Лишь южные склоны хребта, кажется, необитаемы и бесплодны.

Через двое суток мы рассчитываем быть в Скальном доме и обнять всех вас, кого так горячо любим, а не позднее чем через три недели, с Божьей помощью, надеемся увидеться и с остальными отсутствующими, и будем ждать их все вместе с нетерпением.

Господин Уолстон, мой брат Жак и я, ваш почтительный сын, посылаем привет вам, дорогие родители, уважаемая госпожа Уолстон и дорогая Анна».

Закончив послание, Эрнст вытащил из маленькой клетки голубя, привязал к его левой лапке записку и отпустил на волю.

Птица тут же взмыла в воздух. На высоте 30–40 футов над пиком она остановилась, как бы желая сориентироваться. Потом повинуясь инстинкту, этому шестому чувству, безошибочному у животных, энергично взмахнула крыльями и полетела к северу, исчезнув вскоре из виду.

Теперь оставалось лишь водрузить на пике Йоханна Церматта флаг, а древком для него послужила длинная палка Уолстона. Только после этой операции путешественники могут наконец спуститься к подножию хребта, добраться до грота и, подкрепившись подстреленной по дороге дичью, насладиться отдыхом после столь утомительного дня.

Отправляться в обратный путь рассчитывали на следующий день на рассвете. Так как дорога хорошо им известна, то предполагалось, что встреча в Скальном доме состоится не позже, чем через двадцать четыре часа.

Укрепить древко флага между скал, чем занялись Уолстон и Жак, оказалось не так-то просто. Мачту не должны сломать сильные ветры, гуляющие на этой высоте постоянно.

— Очень важно, — заметил Жак, — чтобы с флагом ничего не случилось до прибытия «Ликорна». Лейтенант Литлстон непременно его увидит, как только корвет появится в поле зрения Новой Швейцарии. Представьте себе восторг Фрица, Дженни, Франца и ваших детей, господин Уолстон, какое будет счастье для всех нас, когда прозвучит двадцать один залп из пушки, приветствующей флаг Новой Швейцарии.

Наконец древко флага укрепили в расщелине скалы, набросав туда для прочности мелких камней.

Уолстон приспосабливал флаг к мачте, как вдруг что-то привлекло его внимание на востоке. Он так долго не отрывал взгляда от какой-то точки, что братья начали даже тревожиться.

— Что там такое, господин Уолстон? — поинтересовался Жак.

— Мне кажется, я увидел… — начал он неуверенно, хватая подзорную трубу.

— Увидели?.. — продолжал допытываться Жак.

— Да, похоже, там вдали над берегом дымок, если я опять не ошибаюсь, как тогда на шаланде, на траверзе реки Монтроз.

— Ну и что же, он уже рассеялся? — полюбопытствовал Эрнст.

— Нет, все на том же месте… у восточного отрога хребта… это могут быть потерпевшие кораблекрушение или дикари, расположившиеся лагерем недалеко от берега.

Взяв из рук Уолстона подзорную трубу, Эрнст стал внимательно рассматривать берег в указанном направлении, однако ничего подозрительного не увидел.

— Господин Уолстон, Эрнст, — произнес возбужденно Жак, — не туда надо глядеть… это там… южнее… — И Жак указал рукой на юг, где между скал открывалось море.

— Но это же парус! — воскликнул Эрнст.

— Ну конечно! Парус! — подтвердил Жак.

— Какое-то судно направляется прямо к острову, — продолжал Эрнст.

В подзорную трубу Уолстон отчетливо увидел в открытом океане, на расстоянии двух-трех лье от острова, трехмачтовое судно под всеми парусами.

— «Ликорн»! Это может быть только «Ликорн»! — взволнованно повторял Жак. — Он должен прибыть в середине октября, но появился на две недели раньше, в конце сентября…

— Вполне резонно, — отозвался Уолстон. — Но прежде чем утверждать это с уверенностью, надо посмотреть, куда он направляется.

— К Новой Швейцарии, куда же еще! — уверял Жак. — Завтра он появится в бухте Спасения, а нас там не будет. Скорее возвращаемся в Скальный дом, господин Уолстон. Будем идти всю ночь!

И Жак немедленно начал спуск по склону горы, однако слова Эрнста остановили его.

— Нет, — произнес старший брат. — Посмотрите, господин Уолстон, судно направляется не к острову.

— Да, действительно, — подтвердил Уолстон, наблюдая за перемещением корабля в подзорную трубу.

— Тогда это не «Ликорн»? — поинтересовался Жак.

— Да, — утвердительно ответил Эрнст.

— «Ликорн», — заметил Уолстон, — должен пристать к северо-западному берегу, а этот корабль идет к юго-востоку и удаляется от острова.

Нет никакого сомнения, что трехмачтовый корабль держит путь к востоку и не проявляет никакого интереса к расположенному в стороне незнакомому острову.

— Что ж, тем лучше, — вздохнул Жак. — «Ликорн» скоро будет на месте, и мы встретим его, как корвет его величества Георга Третьего многократным салютом.

Флаг, прочно установленный на пике Йоханна Церматта, затрепетал на ветру, и Жак отметил это событие двумя ружейными выстрелами.

Глава XV

В то время как наши путешественники покидали вершину горы, оставшееся в Скальном доме маленькое общество собралось в библиотеке после трудового дня.

Сидя перед открытым окном, выходящим на берег Шакальего ручья, Церматт, Бетси, Мери и Анна мирно беседовали. Конечно, все разговоры велись вокруг отсутствующих, с кем расстались целых три дня назад, казавшихся слишком долгими. Но успокаивало и вселяло надежду на благополучный исход экспедиции благоприятное время года; лето только начиналось, и даже в полдень было не особенно жарко.

— Интересно, где находятся господин Уолстон и наши сыновья в этот момент? — задумалась Бетси.

— Полагаю, что уже достигли вершины горы, — ответил Церматт. — Если ничто их не задержало, они должны добраться до подножия хребта за три дня, а на четвертый день — взобраться на вершину.

— Но ценой каких усилий и, кто знает, может, опасностей… — тихо произнесла Анна.

— Опасностей? Нет, дорогое дитя, — успокоил девушку Церматт. — Что же касается физического напряжения, то ваш отец уже окреп, а мои сыновья достаточно натренированы для этих переходов.

— Но Эрнст все же не так вынослив, как его брат, — не удержалась девушка.

— Да, пожалуй, — согласилась Бетси. — Ведь он всегда физическим тренировкам предпочитал книги…

— Нет, нет, Бетси, — возразил Церматт. — Не надо представлять нашего сына таким слабаком. Если его больше всего интересуют науки, это еще не значит, что он не имеет физической закалки… И вообще, я рассматриваю эту экспедицию как туристскую прогулку, и если бы не опасение за вас, то с удовольствием принял бы в ней участие, несмотря на мои сорок семь лет.

— Подождем немного. Может быть, завтра прилетит голубь и принесет нам весточку… — с надеждой произнесла Мери Уолстон.

— А почему бы и не сегодня вечером, — подала голос Анна. — Ведь голуби летают к своим голубятням и ночью, не правда ли, господин Церматт?

— Несомненно, дорогая Анна. Эти птицы летают удивительно быстро, говорят, со скоростью двадцать лье в час[216]. Следовательно, наш посланник способен преодолеть расстояние от гор до Скального дома за сорок — пятьдесят минут.

— В таком случае, я буду сторожить его всю ночь, — заявила девушка.

— С каким же нетерпением ждет дорогое дитя весточку от своего отца, — заметила Бетси.

— А также от ваших сыновей, Жака и Эрнста, — добавила Анна, обнимая Бетси.

— Как жаль, — сказала Мери, — что этот хребет не заметен со Скального дома. Тогда мы увидели бы в подзорную трубу, водружен ли уже флаг на вершине?

— Да, очень жаль, госпожа Уолстон, — согласился Церматт. — Но подождем до завтра. Если голубь не прилетит, я оседлаю Легконогого и отправлюсь на Кабаний брод, а оттуда остроконечная вершина хорошо видна.

— Да-да, друг мой, — поддержала мужа Бетси. — Но не будем загадывать заранее. А сейчас приглашаю всех к столу, время обеда давно наступило… Как знать, может, вечером, перед отходом ко сну, мы все-таки получим весточку от Эрнста.

— Кстати, — напомнил Церматт, — мы получаем корреспонденцию подобным образом не в первый раз. Помнишь, Бетси, несколько лет назад наши сыновья с помощью голубей сообщали нам новости с Панорамного холма и Сахарной Головы? Новости, правда, дурные: о нападении этих противных обезьян и других вредных животных на поля. Надеюсь, на сей раз курьер доставит только радостные известия.

— Он прилетел! — обрадовалась Анна, мгновенно оказавшаяся у окна.

— Ты его видела? — спросила мать.

— Нет, но слышала, как он влетел в голубятню!

Девушка своим чутким ухом первая уловила легкий стук. Это захлопнулась дверца маленькой голубятни, устроенной над библиотекой.

Церматт и все женщины поспешили из дома, прихватив с собой лестницу. Отец приставил ее к скале и быстро взобрался наверх, откуда послышался его радостный возглас:

— Он здесь!

— Принесите его скорее! — крикнула Анна, сгорая от нетерпения.

Как только голубь оказался в руках девушки, она нежно поцеловала его голубиную головку, осторожно отвязала от лапки записку, снова поцеловала птицу и отпустила на волю. Голубь тут же влетел в голубятню, где его ожидала свежая порция корма.

Анна принялась громко читать послание Эрнста. Как нам уже известно, оно содержало только благоприятные известия об успехе экспедиции. Каждый нашел в нем что-то приятное для себя, но более всех, конечно, Анна.

Узнав, что через двадцать четыре часа обитатели Скального дома могут уже встречать отсутствующих, все успокоились и разошлись по своим комнатам, уснув крепким сном и не забыв поблагодарить Создателя.

Следующий день посвятили домашним хлопотам. Получив известие, Церматт отказался от своего намерения отправиться к высотам ущелья Клюз, чтобы с помощью хорошей подзорной трубы увидеть вершину горы. Теперь в этой информации нет необходимости. Ведь Уолстон, Эрнст и Жак уже на пути к Скальному дому.

А на следующий день наметили важную и трудоемкую работу. К устью Шакальего ручья стал прибывать в огромных количествах лосось[217], устремляясь вверх по течению, как всегда в эту пору. Церматт пожалел, что с ним нет Уолстона, Эрнста и Жака. Их умелые рабочие руки пришлись бы очень кстати. В результате улов оказался более скромным, чем в прежние годы.

После полудня Церматт, Бетси, Мери и Анна, оставив все работы, направились к Семейному мостику, откуда дорога шла на Кабаний брод. Приближалось время появления долгожданных путешественников — ведь требуется не более двух часов, чтобы пройти расстояние от ущелья Клюз до Скального дома.

Солнце уже близилось к закату, но ничто не свидетельствовало о приближении путников — не слышно ни лая Буланки, ни выстрелов, которыми Жак, по обыкновению, извещает о своем возвращении.

К шести часам приготовили плотный и аппетитный обед, способный удовлетворить самые ненасытные желудки. Но ожидали Уолстона и братьев, без них никто не хотел садиться за стол. И тогда решили еще раз пройтись по направлению к верховью Шакальего ручья. Сопровождавшие их Турок и Каштанка плелись рядом совершенно спокойно. А ведь какими радостными прыжками и лаем приветствуют они всегда своих хозяев, чувствуя их приближение издалека.

Постепенно все начали беспокоиться, и Церматт, как ни старался, не мог внушить женщинам, что задержка в пути не затянется надолго. За столом все молчали, чутко прислушиваясь к малейшему шороху, и едва прикасались к вкусным блюдам, которым отсутствующие наверняка оказали бы должное внимание.

— Надо набраться терпения, — твердо сказал Церматт. — К тому же… Если им понадобилось три дня, чтобы добраться до подножия горы, то столько же может потребоваться и на возвращение…

— Вы правы, господин Церматт, — заметила Анна. — Но в записке Эрнста ясно сказано, что им достаточно двадцати четырех часов.

— Это еще ничего не доказывает, дорогое дитя, — успокоила ее Бетси. — Наш милый Эрнст так мечтал скорее вас увидеть, что выдал желаемое за возможное…

Несмотря на усилия Церматта убедить всех, что причин для беспокойства нет, в эту ночь никто в Скальном доме не сомкнул глаз.

Но когда Уолстон, Эрнст и Жак не вернулись и на следующий день, третьего октября, обитателей Скального дома охватил настоящий страх за своих близких. Чем можно объяснить подобную задержку таких неутомимых ходоков, какими являлись Жак, Эрнст да крепкий мужчина Уолстон? Не хотелось даже думать о чем-либо плохом… Ведь на обратном пути меньше препятствий, чем по дороге к горному хребту, к тому же дорога хорошо известна… Правда, они могли выбрать другой, более трудный обратный путь.

— Нет, нет, — повторяла Анна. — Если бы они выбрали другой путь, Эрнст не написал бы, что они вернутся через двадцать четыре часа…

Что можно на это ответить? Бетси и Мери находились в страшном волнении, а Анна уже не могла удержать слез. Чем же мог утешить их Церматт?

Наконец решили завтра же отправиться к Кабаньему броду, если, конечно, мужчины к этому времени не объявятся. Каким бы путем они ни возвращались, в любом случае им не миновать ущелья Клюз. И здесь их можно обнять на два часа раньше, чем в Скальном доме.

Наступил вечер и вслед за ним ночь. От Уолстона, Эрнста и Жака по-прежнему никаких вестей. И тех, кто ожидал своих близких с таким нетерпением, ничто не могло больше удержать в Скальном доме. Да и разве заслуживают они упрека, если даже их опасения преувеличены?

Сборы были недолгими. Рано утром, захватив кой-какую провизию, все разместились в телеге и отправились в путь. Позади остались берега Шакальего ручья, далее дорога на Кабаний брод шла через поля и луга. Не доезжая одного лье до мостика, переброшенного через водоотводный канал из Лебяжьего озера, Церматт вдруг дал сигнал остановиться. Сопровождающая их Каштанка с громким лаем бросилась вперед.

— Это они… это они! — радостно закричала Мери Уолстон.

Шагах в трехстах от небольшой рощицы появились два человека. Это были Уолстон и Эрнст.

А Жак? Он, наверное, где-то недалеко. Скорее всего отстал от своих спутников и находится от них на расстоянии ружейного выстрела. С радостными возгласами бросились женщины к Уолстону и Эрнсту. Но те никак не отреагировали на это ликование.

Приблизившись к путникам, Бетси спросила:

— А где Жак?

— Мы сами не знаем, что с нашим бедным Жаком, — тихо произнес Уолстон и начал рассказывать историю, то и дело прерываемую рыданиями слушателей.

Спуск с вершины до подножия горы занял не более двух часов. Жак, конечно, достиг хвойного леса первый, успев подстрелить по дороге кое-какую дичь… Поужинав в гроте, путники разожгли у входа большой костер и в течение всей ночи по очереди возле него дежурили. Один сидел у костра, не выпуская из рук ружье, когда двое других крепко спали. Ночную тишину нарушал лишь отдаленный вой диких животных.

На рассвете следующего дня Уолстон и два брата тронулись в путь. Еще с высоты пика Эрнст заметил, что лесной массив к востоку заметно редеет. И по его совету путники направились именно в эту сторону, полагая, что таким образом путь их будет значительно легче, хотя и придется пройти одно лишнее лье.

В одиннадцать утра сделали привал… Покончив с завтраком, снова продолжили путь. Как и следовало ожидать, идти по редкому сухому лесу было намного легче, чем продираться сквозь чащу.

Около двух часов дня вдруг послышался тяжелый топот, и путники почувствовали совсем близко громкое дыхание огромных зверей.

Нет никаких сомнений: сквозь хвойный бор пробирается стадо слонов. Их можно уже увидеть. К счастью, это не стадо, а всего лишь трое толстокожих, вернее семья: отец, мать и следовавший за ними маленький слоненок.

Все, конечно, помнят, как Жак мечтал захватить хотя бы одного слона и приручить его. Отважный юноша решил воспользоваться представившимся случаем, не подумав, к каким последствиям это приведет.

В ожидании неминуемой схватки Уолстон, Эрнст и Жак приготовились к обороне, приведя ружья в боевое состояние и мало надеясь на счастливый исход в неравной борьбе с великанами.

Но случилось невероятное: достигнув прогалины и увидев троих вооруженных людей, слоны остановились, медленно повернули налево и, не ускоряя шага, направились в глубину чащи.

Опасность миновала. Но Жак сорвался вдруг с места и бросился вслед за слонами, сопровождаемый Буланкой.

Напрасно Уолстон и Эрнст кричали ему:

«Жак! Жак! Вернись!»

Жак их не слышал или, вернее, увлекаемый охотничьим азартом преследования, не пожелал слышать. Его силуэт мелькнул между деревьями, и он окончательно скрылся из виду. Более Уолстон и Эрнст его не видели.

Они сразу же в страшном волнении бросились по его следам и оказались на той поляне, куда устремился Жак, но здесь никого уже не было.

В отдалении снова послышался тяжелый топот, но не последовало никакого выстрела.

Жак не захотел почему-то воспользоваться своим ружьем или уже не мог?

Всю землю усыпали сухие иголки да ветки, и следы в них терялись. Где, в каком направлении искать молодого неосторожного юношу?

Тяжелый топот удалялся, пока стал совсем не слышен; задетые животными ветви деревьев перестали раскачиваться, в лесу воцарилась прежняя тишина.

Уолстон и Эрнст рыскали по лесу до позднего вечера, несколько раз обошли места, окружавшие поляну, углублялись в лесную чащу, громко звали Жака, но он не отзывался.

Что могло с ним произойти? Не стал ли юноша жертвой своей неосторожности? Пал ли в неравной схватке со слонами и лежит сейчас неподвижный, без признаков жизни в темноте леса? Но ни крика, ни зова не улавливал слух Уолстона и Эрнста. На их выстрелы также не последовало ответа.

Настала ночь, и, выбившиеся из сил, подавленные страшным происшествием, Уолстон и Эрнст присели у дерева, продолжая напряженно прислушиваться. Чтобы Жак смог их найти в ночной темноте, разожгли костер, всю ночь не сомкнув возле него глаз.

В течение этих бесконечных ночных часов ни на минуту не затихал вой хищников, находившихся где-то совсем рядом. Если Жак не пал жертвой слонов, то ведь он мог погибнуть от схватки с более опасным хищником — тигром, львом или пумой[218], подумалось им.

И все же Уолстон и Эрнст надеялись отыскать хоть какие-нибудь следы Жака. Они продолжали поиски весь следующий день. Но напрасный труд. Им удалось набрести лишь на путь, по которому двигались слоны, — на это указывали вытоптанная трава, взрытая почва, сломанные нижние ветви деревьев, смятые кусты. Но никаких признаков Жака или принадлежащих ему вещей — его ружья или охотничьей сумки. Если он ранен, то на земле осталась бы кровь, но и этих страшных следов своего спутника Уолстон и Эрнст не обнаружили.

Им становилось все более ясно, что и дальнейшие поиски окажутся такими же безрезультатными. Но как возвратиться в Скальный дом без Жака? От этой мысли разрывалось сердце!

Наконец Уолстон стал убеждать своего младшего друга прекратить поиски в интересах самого Жака и как можно скорее вернуться домой, чтобы возобновить поиски объединенными усилиями.

У Эрнста уже не было сил сопротивляться, к тому же он сознавал, что Уолстон прав, и почти машинально последовал за ним.

Они в последний раз обошли ту часть леса, где исчез Жак. Затем направились к дому. Путь занял всю ночь, день и лишь к утру следующего дня они достигли ущелья Клюз.

— Мой сын, мой бедный сын! — все время повторяла Бетси Церматт.

Дослушав рассказ Уолстона, бедная женщина упала без чувств. Над ней склонились, утешая, Мери и Анна. Подавленные горем, Церматт и Эрнст молчали.

Тишину нарушил Уолстон.

— Вот что надо делать не откладывая ни на минуту, — сказал он решительно. — Жак исчез в той части леса, которая прилегает к морю. Именно туда должны мы отправиться, и как можно скорее. Добираться через ущелье Клюз очень долго. Поэтому предлагаю воспользоваться шаландой… Мы без труда доплывем до Восточного мыса, обогнем его, а дальше ветер с открытого океана понесет парусник вдоль восточного берега. Если мы снимемся с якоря сегодня вечером, то еще до рассвета достигнем устья реки Монтроз, минуем его и высадимся в той части побережья, куда выходят восточные отроги хребта… Именно в этом месте, поросшем хвойным лесом, и исчез Жак. Таким образом, отправившись морем, мы выиграем два дня.

Предложение Уолстона приняли без возражений. А так как главное сейчас — не терять времени, то следовало тут же снарядить «Элизабет» и отправляться в путь.

Приняв решение, оба семейства поспешили сесть на телегу и, усердно погоняя буйволов, понеслись во всю прыть, а уже через полтора часа остановились у ограды Скального дома.

Первым делом занялись подготовкой шаланды к плаванию, оно могло продлиться несколько дней. Естественно, женщины наотрез отказались оставаться дома, и Церматт не мог их отговаривать.

После обеда шаланда была готова, а корм животным оставлен на целую неделю. Но планы спутала непогода. К трем часам ветер, который ослабел, перейдя к востоку, вскоре снова заметно посвежел и усиливался с каждой минутой. Волны с открытого океана обрушивались на берег. Не только добраться до Восточного мыса, но сняться с якоря и достичь Акульего острова не было никакой возможности.

Стоило от чего прийти в отчаяние! Ждать, когда утихнет ветер, в то время как дорога каждая минута и любое промедление может привести к непоправимому! А если к ночи восточный ветер не только не ослабеет, но еще больше усилится?

— Что ж, — решительно сказал Уолстон, — если нельзя добраться морем, попробуем сушей. Вместо шаланды используем телегу. Давайте подготовим ее, чтобы отправиться в сторону ущелья.

По новому плану Уолстона предполагалось двигаться на повозке к юго-востоку и, обогнув густую лесную чащу, где ей не пройти, выбраться к восточному краю леса, то есть именно к тому месту, куда колонисты намеревались добраться на шаланде. На этот путь потребуется на тридцать шесть часов больше, но что поделаешь?

Надежда на то, что ветер изменит направление, не оправдалась. Бриз продолжал дуть с северо-востока, с каждой минутой крепчая. Громадные валы опрокидывались на берег, почти подбираясь к Скальному дому. Ночь предстояла бурная, так что с мыслью о плавании по морю пришлось окончательно расстаться.

Заготовленную провизию перенесли с шаланды на телегу. Хорошенько накормили буйволов и онагра — им предстояло много потрудиться. Все подготовлено к отправлению на рассвете.

Все бесконечно жалели госпожу Церматт. Несчастная мать все время повторяла как безумная:

— О, мой бедный сын, бедный мой сын…

Около восьми вечера вдруг заволновались собаки Турок и Каштанка. Уолстон первый заметил их необычное возбуждение и, видя, как они побежали мимо галереи к ограде, поспешил за ними. Каштанку просто невозможно было удержать на месте. Через минуту вдали послышался лай собаки.

— Это Буланка, — узнал собаку брата Эрнст.

Да, это и в самом деле была Буланка. Турок и Каштанка почуяли ее издалека и встречали громким лаем.

Все устремились к ограде.

В это время с другой стороны к ней подходил Жак, он бросился в объятия матери.

— Мне удалось спастись, — произнес он, задыхаясь от волнения, — но всем нам угрожает большая опасность.

— Опасность? Но какая? — спросил Церматт, крепко обнимая сына.

— Дикари! — ответил Жак. — На остров высадились дикари!

Глава XVI

Взволнованные обитатели Скального дома вошли в большой зал. Несмотря на тревожную новость, сообщенную Жаком, все радовались оттого, что Жак жив и он дома! А это — главное.

Между тем можно ли себе представить событие более тревожное!.. На берегах Новой Швейцарии появились дикари! Значит, дымок, замеченный Уолстоном дважды — с бота «Элизабет», недалеко от устья реки Монтроз, и с вершины горы, — на самом деле вился над их лагерем, разбитым где-то на восточном побережье.

Жак просто падал от усталости. Он прежде всего немного передохнул, собрался с силами. Только тогда все уселись за стол, и он стал рассказывать.

— Простите меня, дорогие родители, за огорчение, которое я вам причинил. Меня захлестнул охотничий азарт во время погони за маленьким слоненком… Я не хотел слышать криков Уолстона и Эрнста, призывающих меня вернуться. Это чудо, что я остался цел и невредим. Мою неосторожность и бездумную неосмотрительность оправдывает лишь одно: благодаря преследованию слонов я узнал о дикарях, и теперь мы сумеем подготовиться к серьезной обороне, если туземцы продвинутся к Земле обетованной и обнаружат Скальный дом.

…Так вот. Я стал углубляться в лесную чащу, преследуя трех слонов, хотя, честно говоря, совершенно не представлял себе, как завладеть детенышем.

Слон и слониха топали неспешно, прокладывая дорогу среди кустарников и не подозревая, что их преследуют. Правда, я старался двигаться осторожно, не выдавая себя и не думая о том, куда заведет меня эта безрассудная затея и как я возвращусь назад. Буланка, словно поняв мой замысел, неслышно бежала следом. Какая-то непреодолимая сила толкала меня вперед, и я продолжал углубляться в лес, думая только о том, как отвлечь слоненка. Если попытаться убить слона и слониху, то сколько придется употребить пуль?! И единственное, чего бы я в таком случае добился — это возбудил бы ярость животных и обратил ее против себя…

Так прошло часа два. Я все глубже уходил в лес, потеряв счет времени и ориентиры, не заботясь о том, как найду господина Уолстона и Эрнста, в какую поверг я их тревогу своим исчезновением и скольких трудов будут стоить им поиски. Но постепенно я стал осознавать свое положение и с ужасом обнаружил, что прошел целых два лье, так ничего и не добившись. Благоразумие, хоть оно появилось слишком поздно, заставило меня повернуть назад, тем более что семья слонов со спокойным достоинством продолжала шествовать вперед, не думая останавливаться.

Около четырех часов пополудни я заметил, что лесная чаща поредела, стали попадаться светлые лужайки и широкие поляны. Замечу, кстати: чтобы скорее всего достичь пика Йоханна Церматта, надо идти напрямик к юго-востоку.

— Из записки Эрнста, — вставил Церматт, — мы узнали, что вершину назвали моим именем…

— Да, отец, — подтвердил Эрнст, — и это предложение господина Уолстона.

— Но, мой друг, это так естественно, — сказал Уолстон, — что самая высокая вершина Новой Швейцарии названа именем главы семейства первых поселенцев.

— Оставим сейчас в покое пик Йоханна Церматта, — засмущался Церматт, крепким рукопожатием выражая признательность Уолстону. — Продолжай свой рассказ, Жак. Так где же дикари?

— Они уже недалеко, — ответил Жак.

— Недалеко? — испугалась госпожа Уолстон.

— Недалеко в моем рассказе, а в действительности они находятся от Скального дома на расстоянии добрых десяти лье.

Ответ в некотором смысле всех успокоил, и Жак продолжал:

— Оказавшись на широкой поляне посреди хвойного леса, я стал располагаться на отдых, твердо решив повернуть назад. Но увидел, что слоны тоже остановились. Я с трудом сдерживал Буланку, она так и рвалась вперед, чтобы броситься на животных. Наверное, этот уголок леса — постоянное местопребывание слонов. Меж высоких зарослей протекал ручей, и животные стали утолять жажду, набирая воду хоботом.

Когда я увидел этих великанов спокойными и беспечными, во мне снова проснулся охотник. Непреодолимое желание захватить слоненка просто захлестнуло меня, и я решил застрелить родителей — слона и слониху, даже если придется использовать все мои пули. А может быть, думал я, понадобится всего два метких выстрела. Какой охотник не верит в счастливый выстрел? Я совершенно не думал о том, как захвачу слоненка, каким образом доставлю в Скальный дом… Приложившись к ружью, заряженному пулями, я выстрелил раз… другой. Но, увы, если пули и задели толстокожих, то очень легко; они лишь тряхнули ушами и продолжали освежаться водой из ручья как ни в чем не бывало. Сделав последний глоток, они пошли прочь, не повернув даже головы в сторону, откуда прозвучали выстрелы, не обратив никакого внимания на лай собаки. И прежде чем я успел выстрелить в третий раз, они стали удаляться, причем с такой быстротой, почти галопом, что мне пришлось отказаться от мысли о преследовании.

Эти великаны какое-то время мелькали среди деревьев, ломая кусты и ветви, и очень скоро вовсе исчезли.

Теперь передо мной встала задача, как вернуться обратно, и прежде всего требовалось определить, в каком направлении идти.

Солнце стремительно склонялось вниз, лес окутывал мрак. Я знал, что надо идти на запад. Но держаться левее или правее? Ничто не могло мне это подсказать. Ведь у меня нет компаса Эрнста, и я не умею свободно ориентироваться в лесу, этой способностью наделен мой брат, но только не я. Словом, я оказался в страшном затруднении…

Потом мне пришла в голову мысль возвратиться по своим следам, а еще лучше, по следам слонов. Но когда я посмотрел на землю, то увидел столько разных отпечатков лап всевозможных животных!.. Да к тому же с каждой минутой в лесу становилось все темнее…

Издалека послышались трубные звуки. По-видимому, у этого ручья поздним вечером собираются слоны, подумал я.

Я понимал, что найти дорогу смогу только с наступлением дня, и даже Буланка, с ее собачьим инстинктом, помочь мне не сможет.

Целый час брел я наугад, не зная, приближаюсь к побережью или удаляюсь от него. О дорогая мама, как я проклинал себя за безрассудство и беспечность! Мысль, что господин Уолстон и Эрнст ищут меня по всему лесу, не решаясь бросить здесь одного, приводила меня в отчаяние. По моей вине они опаздывают в Скальный дом, а как встревожит это всех, не встретивших нас в срок, указанный в записке Эрнста… Сколько волнений, какое напряжение перенесли господин Уолстон и Эрнст, и все по моей вине…

— Да, мое дитя, ты виноват, — сказал отец. — Если ты не подумал о себе, то о них… и о нас… должен был подумать.

— Отец прав, — тихо сказала госпожа Церматт, целуя сына. — Ты поступил очень опрометчиво и мог поплатиться жизнью. Но… слава Богу, что остался цел и невредим…

— Я продолжаю, — сказал Жак, — и подхожу к той части рассказа, когда положение мое стало совсем отчаянным. Ибо до сих пор никакая серьезная опасность мне не угрожала. Ведь благодаря ружью я мог добыть себе пропитание и, держа направление вдоль берега, рано или поздно дошел бы до Скального дома. Конечно, в этой части острова полно хищных зверей, но я надеялся в случае нападения выйти победителем, так бывало уже не раз.

Я по-прежнему негодовал на самого себя и мучился от мысли, что мои спутники где-то в это время пытаются напасть на мои следы. По всей вероятности, думал я, они тоже пробираются через эту восточную часть леса, такого заросшего, и могут быть где-то недалеко от меня. Хуже всего, что наступила темная, непроглядная ночь, и самое разумное сейчас — остановиться и разжечь костер. Огонь могут заметить господин Уолстон и Эрнст, а с другой стороны, он отпугнет хищников, рычащих где-то совсем рядом. Я еще несколько раз громко крикнул, поворачиваясь на все четыре стороны. Но никакого ответа не последовало. Затем сделал последнюю попытку — несколько раз выстрелил в воздух и не услышал ответного выстрела.

Но через некоторое время до моего слуха дошел какой-то странный шорох, будто кто-то скользит по траве. Я стал прислушиваться и уже хотел крикнуть… Но тут же сообразил, что с этой, правой стороны, откуда шли подозрительные звуки, господин Уолстон и Эрнст появиться не могли… К тому же они не стали бы прятаться, а громко окликнули бы меня и мы давно обнимали бы друг друга.

В таком случае это тихо подкрадывается какой-то хищник или скорее всего змея, стал строить я предположения.

И не успел я подготовиться к обороне, как из темноты выскочили четыре чернокожих существа, нет… не обезьяны, как мне показалось в первое мгновение. Это были человеческие существа. Одним прыжком они оказались возле меня и быстро заговорили на непонятном языке. Не оставалось сомнений: передо мною дикари! Дикари на нашем острове!

Меня тотчас опрокинули, и два острых колена уперлись мне в грудь… Затем связали руки, подняли с земли, схватили за плечи и толкнули вперед, заставляя идти быстро, почти бегом.

Один из чернокожих завладел моим оружием, другой — охотничьей сумкой. По всему видно, что убивать меня они не собираются, по крайней мере сейчас.

Мы шли всю ночь, неизвестно, в каком направлении. Но скоро я заметил, что лес стал редеть… Лунный свет, проникая сквозь листву, падал на землю. Вне всякого сомнения, мы приближались к берегу.

Ах! Дорогие мои родители, друзья! Не о себе я думал в те минуты! Мои мысли были только о вас, об опасности, угрожающей обитателям Новой Швейцарии с появлением на острове туземцев! Стоит им только добраться по берегу до реки Монтроз, достичь Восточного мыса, как они, минуя его, окажутся в бухте Спасения у ворот Скального дома! А если дикари появятся там до прихода «Ликорна», вы не сможете их одолеть.

— Но ты, Жак, кажется, сказал, что дикари достаточно далеко от Земли обетованной, — перебил его отец.

— Да, относительно далеко, отец, на расстоянии пяти-шести лье к югу от реки Монтроз, значит, от Скального дома — в десяти лье.

— Прекрасно! Дней через пятнадцать, а может быть и раньше, «Ликорн» должен бросить якорь в бухте Спасения, и тогда нам нечего бояться. Но продолжай рассказывать, сын!

— …Мы шли всю ночь, ни на минуту не останавливаясь, чтобы отдохнуть, на рассвете достигли наконец скалистого берега.

У подножия скал я увидел около сотни темнокожих с полуобнаженными телами, словно выточенными из черного дерева. Эти канальи лежали, скрючившись, в гротах, испещривших весь берег. На песчаной полосе, у моря, стояло несколько пирог. По всей вероятности, это рыбаки, и их прибило восточным ветром к нашему острову.

Они тут же окружили меня и стали разглядывать с таким изумлением, будто видели белого человека впервые. Впрочем, так скорей всего и было: ведь корабли из Европы сюда не заходят.

Но это продолжалось недолго. Удовлетворив свое любопытство, они спокойно отошли в сторону и снова впали в свойственную им апатию[219]. Мне они не только не сделали ничего худого, но даже накормили жареной рыбой, и я проглотил ее с жадностью, так как давно умирал от голода, и утолил жажду водой из ручья, протекавшего рядом.

Я увидел с радостью свои ружье и ягдташ лежащими под деревом. Дикари явно не знали предназначения этих предметов и равнодушно бросили их. Я дал себе слово при первой же возможности угостить черномазых несколькими зарядами… А вскоре ситуация коренным образом изменилась.

Около девяти часов вечера из леса, примыкавшего к скалистому берегу, стал вдруг доноситься страшный шум. Виновники его вскоре обнаружились. Это целое стадо слонов — тридцать великанов — неспешным шагом двигалось вдоль русла ручья. Появление огромных животных привело чернокожих в неописуемый ужас. Несомненно, они видели в первый раз этих чудовищ с носами необычной длины, заканчивающимися неким подобием пальца. Когда же эти хоботы стали подниматься, изгибаться и, наконец, издавать страшные трубные звуки, дикари в панике бросились врассыпную. Одни стали взбираться по скалам, другие пытались спустить в воду пироги. А слоны добродушно поглядывали на весь этот переполох.

Я же увидел в этом событии лишь удобный случай для бегства. Не раздумывая и не дожидаясь, чем кончится эта встреча дикарей со слонами, я бросился наутек. Пройдя немного, наткнулся на Буланку, преданно ожидавшую меня. Само собой разумеется, я не забыл захватить ружье и ягдташ, без этого в лесу не обойтись.

— Я шел всю ночь, весь следующий день, останавливаясь ненадолго, чтобы добыть дичь, быстро приготовить ее и проглотить.

Лишь на вторые сутки я достиг правого берега Монтроза, как раз неподалеку от порогов. Теперь я понял, где нахожусь… Я нашел ручей, в окрестностях которого мы с отцом бродили совсем недавно. От него повернул на запад, потом пересекал леса и равнины, пока не оказался у Зеленой долины. После полудня миновал ущелье Клюз. Представляете себе, каково было бы мое отчаяние, если бы, добравшись наконец до Скального дома, я узнал бы, что вы отправились на мои поиски, да еще морем!

Таковым был довольно обстоятельный рассказ Жака. Лишь два-три раза его прерывали для необходимых пояснений.

Прежде всего, кто эти дикари? Откуда явились? Можно предположить, что скорее всего — из Западной Австралии, самой близкой к Новой Швейцарии земли, если только не существует еще какая-нибудь группа островов в этой части Индийского океана, таких же неизвестных, как и вторая родина колонистов до прихода сюда английского корвета.

Но если туземцы с Австралийского континента, а значит, это самые дикие племена даже среди представителей своей расы, то как могли они пересечь на своих пирогах значительное расстояние в триста лье? Остается лишь предположить, что их забросило сильным ветром, неожиданно изменившим свое направление.

А сейчас, после встречи с белым человеком, дикари будут знать, что остров населен людьми другой расы. Что же они предпримут? И следует ли опасаться, что, плывя вдоль берега, они достигнут бухты Спасения и окажутся вблизи Скального дома?

Правда, скоро прибудет «Ликорн». Недели через две колонисты надеются услышать его пушечный салют. И когда в нескольких кабельтовых от берега судно станет на якорь, никакая опасность уже не страшна!

Сегодня пятое октября, а значит, со времени ухода корвета прошел почти год. Предполагается, что его отсутствие не должно длиться больше года.

Теперь оба семейства ожидали появления «Ликорна» в открытом океане каждый день, а на Акульем острове все готово, чтобы ответить на пушечные залпы, которыми капитан корабля непременно поприветствует флаг Новой Швейцарии, развевающийся теперь на пике Йоханна Церматта.

Поэтому обитатели острова посчитали всякие серьезные приготовления к обороне против возможного нападения дикарей излишними. Скорее всего, напуганные появлением слонов, туземцы поспешили оставить остров и убрались восвояси, к своим австралийским или другим берегам. Стоит ли в таком случае прерывать обычные дела? И колонисты ограничились тем, что стали внимательнее, чем прежде, следить за горизонтом.

На следующий же день после появления Жака колонисты возобновили прерванные работы. Главная забота теперь — строительство часовни, а колонисты надеялись завершить его к прибытию «Ликорна». Возведены уже четыре стены до высоты кровли. Через круглый просвет в стене освещается пространство за предполагаемым алтарем. Строительством руководил Уолстон. По его предложению остов часовни обили бамбуком, чтобы никакие проливные дожди не были ей страшны. Внутренним убранством занялись женщины, а на их вкус можно положиться.

Все работы надеялись завершить к пятнадцатому октября. Именно к этому сроку колонисты и ожидали прибытия «Ликорна», хотя они понимали, что с учетом дальности маршрута и многих других непредвиденных обстоятельств срок может удлиниться еще дней на восемь — пятнадцать. Так что надо набраться терпения и не впадать в панику…

Но минуло девятнадцатое октября, а долгожданный пушечный выстрел, извещающий о прибытии «Ликорна», пока не прозвучал.

Самый нетерпеливый из всех, Жак, оседлав онагра, отправился на Панорамный холм, откуда рукой подать до мыса Обманутой Надежды. Но и там его встретило пустынное до самого горизонта море.

Двадцать седьмого октября он повторил поездку, но результат все тот же.

И тогда уже нетерпение обитателей Новой Швейцарии перешло в беспокойство. Пытаясь как-то снять появившееся в маленьком обществе напряжение, Церматт часто повторял:

— Что за беда! Две-три недели — не такая уж большая задержка.

— К тому же у нас нет полной уверенности в том, — поддерживал его обычно Уолстон, — что «Ликорн» смог покинуть Англию в назначенный срок.

— Но Адмиралтейство не станет особенно медлить с принятием новой колонии во владение страны, — заявила простодушная Мери Уолстон, на что ее супруг мог только насмешливо улыбнуться. Он прекрасно знал, что Адмиралтейство его величества английского короля не имеет обыкновения торопиться из-за чего бы то ни было.

И колонисты продолжали терпеливо дожидаться и упорно вести наблюдения и за мысом Обманутой Надежды, и за Восточным мысом. Несколько раз в день они направляли подзорные трубы на восточный берег, названный бухтой Слонов после рассказа Жака о последних событиях. Ничего похожего на пироги или фигурки чернокожих, покидающих остров. Скорей всего, дикари его уже оставили сразу после встречи со слонами. Если же, вопреки предположениям, они все-таки появятся из-за Восточного мыса и направятся в бухту Спасения, разве колонисты не смогут сами остановить их нашествие залпами с батареи на Акульем острове или с высотки у Скального дома? Конечно, лучше всего обороняться с моря и гораздо хуже — с суши, в особенности если дикари проникнут через ущелье Клюз. Тогда попытка сотни чернокожих взять приступом Скальный дом может закончиться для его обитателей плачевно. Хотя и в этом случае можно спастись, укрывшись на Акульем острове и выдержав там осаду до прихода «Ликорна».

Но вот уже и октябрь близится к концу, а на горизонте — никаких признаков английского корвета. Едва проснувшись, жители Скального дома каждый раз с надеждой прислушивались, ожидая звуков пушечных выстрелов. Выйдя на берег, они первым делом устремляли свои взгляды в открытый океан, всматриваясь до боли в глазах в безбрежное водное пространство.

Погода последнее время держалась устойчивая, с восходом солнца еле заметная дымка тут же рассеивалась, океан — по-прежнему тихий и спокойный, но на его водной глади пока не видно вдали долгожданного белого паруса…

Настало седьмое ноября. Все маленькое общество направилось на Панорамный холм в надежде увидеть оттуда в океанской дали английский корвет. Взоры колонистов обращались то к востоку, то к северу. И если со стороны мыса Обманутой Надежды они ожидали осуществления самых заветных своих желаний, то с Восточного мыса — только бед и опасностей.

Обитатели Новой Швейцарии долго стояли на вершине холма, безмолвные и охваченные смешанным чувством надежды и тревоги.

Глава XVII

Ночь была такой темной, что с трудом различалась линия, разделяющая море и небо, обложенное тяжелыми рваными тучами, низко нависшими над океаном. То и дело сверкала молния, сопровождаемая гулкими раскатами грома, и тогда огромное пространство океана ярко освещалось. Потом все вокруг опять становилось мрачно и пустынно. Ни одна волна не пенилась на морской поверхности, везде лишь легкое равномерное колыхание мелкой зыби со светлой рябью. Даже малейший ветерок не освежил эту беспредельную водную гладь, а воздух так наэлектризован, что над водой поблескивают фосфорические искорки и огоньки святого Эльма[220] на верхушках мачт. И хотя прошло уже пять или шесть часов, после того как село солнце, все еще держалась удушающая дневная жара, нисколько не уменьшаясь.

Большая шлюпка, наполовину прикрытая палубным настилом, мерно покачивалась на лениво перекатывавшихся волнах. В такт этой качке слышалось лишь слабое хлопанье кливера и фока.

На корме шлюпки виднелись силуэты двух мужчин, тихо переговаривающихся между собой. Один из них крепко держал румпель[221], стараясь уменьшить покачивание шлюпки из стороны в сторону. По всему видно, что это был опытный моряк: лет сорока, коренастый и сильный, крепкого телосложения. В его облике не замечалось следов усталости, лишении или душевных переживаний. Это был боцман[222], англичанин по происхождению, по имени Блок, а еще точнее Джон Блок.

Собеседник боцмана выглядел значительно моложе, на вид лет двадцать, не более. И вряд ли морское дело было его профессией.

На носу шлюпки, под настилом или банками[223], лежали люди, и среди них — пятилетний ребенок. Бедное дитя жалобно всхлипывало, а мать старалась успокоить его ласковыми словами и поцелуями.

Перед мачтой, на настиле, возле шкотов кливера, взявшись за руки, сидели двое. Неподвижные и молчаливые, они, по-видимому, предавались самым отчаянным мыслям. В густом мраке лица друг друга можно было видеть только при бликах молний.

Иногда в глубине шлюпки поднималась чья-то голова, но тут же бессильно падала вниз.

И только боцман с молодым человеком продолжали свою тихую беседу.

— …Я внимательно осмотрел горизонт во время заката солнца, — говорил боцман, — увы, ничего похожего на берег или парус… Но… будем надеяться. То, что не видно вечером, может обнаружиться утром.

— Но, боцман, — произнес его молодой собеседник, — завтра нам просто необходимо пристать к какому-нибудь берегу, иначе… через сутки-вторые никого не останется в живых…

— Знаю, знаю, и не сомневаюсь, что земля непременно должна показаться. Ведь острова и континенты для того и существуют, чтобы в самые тяжелые моменты к ним могли пристать отважные мореплаватели, — успокаивал его боцман.

— Да, но при условии, что им помогает попутный ветер…

— Для этого он и существует… Но сегодня, к несчастью, ветер занят в другом месте, возможно в Атлантическом океане, или на просторах Тихого, а здесь, он, увы, не способен даже надуть мою шапку… Да… Уж лучше бы поднялась буря и выбросила шлюпку на любой берег.

— Или поглотила бы ее в волнах… — мрачно добавил юноша.

— Только не это, нет, нет, только не это, — запротестовал боцман.

Из всех вариантов этот был, конечно, самый неподходящий.

— Кто знает, кто знает, боцман, — печально произнес юноша.

Собеседники умолкли на несколько минут, задумавшись, прислушиваясь к легкому плеску волн у бортов суденышка.

— Как там наш капитан? — возобновил разговор молодой человек.

— Гарри Гульд — очень мужественный человек… Эти негодяи чуть не убили его… Рана на голове причиняет ему большие страдания, но как стойко он все переносит! Страшно подумать, что все случившееся — дело рук офицера, которому наш бедный капитан так доверял! Этот негодяй подбил матросов на бунт! И должен за это поплатиться! Уверен, что в один прекрасный день, а может быть вечер, он будет повешен на рее[224].

— Презренный… подлый, — повторял молодой человек, в ярости сжимая кулаки. — Наш бедный Гарри Гульд… Это вы, Блок, перевязывали его сегодня вечером?

— Конечно. Как только я перенес его в укромное местечко под настилом и наложил компресс, он пришел в себя и заговорил… Но каким слабым голосом! «Спасибо, спасибо, Блок», — вымолвил он еле слышно. Как будто я делал это ради благодарности! «А земля, земля?!» — сразу заволновался он. «Не беспокойтесь, капитан, — успокоил я его, — она где-то, должно быть, совсем недалеко…» Гарри Гульд посмотрел на меня недоверчиво, и глаза его закрылись.

— Земля, земля… — повторил боцман горестно. — Ну, конечно, Борупт и его сообщники знали, что делали! В то время, когда мы томились в трюме, мерзавцы изменили курс корабля… И лишь удалившись на много сотен лье, они оставили нас в шлюпке одних в таком пустынном месте, куда не заглядывает ни один корабль…

Молодой человек вдруг поднялся и, повернув ухо к левому борту, стал внимательно прислушиваться.

— Вы ничего не слышите. Блок? — спросил он.

— Абсолютно! Даже волны такие бесшумные, будто их смазали маслом…

Молодой человек, скрестив руки на груди, молча опустился на банку. К нему подсел один из пассажиров. Он стал говорить с отчаянием:

— О, лучше бы эту шлюпку опрокинуло шквалом… лучше бы всем сразу погибнуть, чем испытывать муки голода! Завтра заканчиваются последние запасы продуктов…

— Но ведь это завтра, господин Уолстон, — заметил боцман спокойно. — Если же шлюпка перевернется, то это завтра никогда не наступит, а пока есть надежда…

— Джон Блок прав, — поддержал боцмана его молодой собеседник. — Не стоит отчаиваться, Джеймс! Какие бы опасности нам ни угрожали, не будем забывать, что наша судьба в руках Господних, Он один ею располагает… Во всем воля Божья, и мы не должны думать, что Всевышний отвернулся от нас…

— Да, да, — прошептал Джеймс, поникнув головой, — но так трудно держать себя в руках…

В этот момент с кормы палубы поднялся мужчина лет тридцати и приблизился к беседующим.

— Боцман, — сказал он, обращаясь к Джону Блоку, — все восемь дней, в этой шлюпке в пустынном океане… вы заменяете беднягу капитана. Наше спасение в ваших руках. Скажите, боцман, есть хоть какая-нибудь надежда?

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — бодро ответил боцман. — Убежден, что этот дьявольский штиль скоро закончится и ветер быстро домчит нас до ближайшего порта…

— До порта? — недоверчиво переспросил пассажир, вглядываясь в зловещую ночную темноту.

— Да, черт возьми, — воскликнул Джон Блок, — должен же быть где-то поблизости какой-нибудь порт! Уверен, как только ветер наполнит наши паруса, мы найдем, куда пристать! О, будь я Творцом, я создал бы здесь к нашим услугам с полдюжины островов!

— Ну, столько нам, пожалуй, ни к чему, — ответил с улыбкой пассажир.

— Да, разумеется, нам достаточно и одного острова, куда могла бы пристать шлюпка, остальные нам не нужны, хотя, откровенно говоря, Создатель явно поскупился здесь на этот счет…

— Так где же мы все-таки находимся? — не унимался пассажир.

— К сожалению, не могу сказать этого даже приблизительно, — ответил боцман. — Ведь восемь дней… целых восемь дней мы находились в трюме, не имея возможности определить, куда направляется корабль — на север или на юг… Ясно одно: море было довольно бурным, так как мы ощущали и боковую и килевую качку[225].

— Я полагаю, за это время мы прошли большое расстояние. Но в каком направлении?

— Трудно сказать. Вполне возможно, что вместо Индийского океана мы попали в Тихий… Известно только, что в день мятежа мы находились на траверзе Мадагаскара… Но потом с запада подул ветер, и кто знает, не отнесло ли шлюпку на сотни лье в сторону, к островам Сен-Поль и Амстердам[226].

— Заселенным, кстати, свирепыми дикими племенами, — заметил Джеймс Уолстон. — Впрочем, те, по чьей вине мы брошены на произвол судьбы в океане, не лучше дикарей.

— Но несомненно одно, — продолжал Джон Блок, — подлый Борупт не мог не изменить курс «Флега», чтобы уйти в такие воды, где легче ускользнуть от наказания и можно продолжать со своими сообщниками мерзкое пиратское дело. Думаю, что мы оказались далеки от маршрута корабля уже тогда, когда эти негодяи бросили нас в открытом море… Если бы здесь находился хоть один остров, пусть даже пустынный… Охота и рыбная ловля нас бы кормили, а кров можно найти в любой пещере. Может быть, нам удалось бы сделать на этом острове то же самое, что потерпевшие кораблекрушение на «Лендлорде» создали на своей Новой Швейцарии. Нужны только трудолюбивые руки, смекалка и мужество.

— Да, разумеется, — согласился Джеймс Уолстон. — Но не забывайте, что пассажиры «Лендлорда» воспользовались всем, что было на корабле, тогда как мы уже никогда не сможем ничего взять с «Флега».

В этот момент из глубины шлюпки донеслось еле слышно:

— Пить… пить…

— Это Гарри Гульд! — заметил кто-то из пассажиров. — Его опять мучает лихорадка. А у нас нет даже воды…

— Я помогу ему, — сказал боцман, — пусть только кто-нибудь заменит меня у руля… Я знаю, где стоит бидон… Возможно, несколько глотков облегчат страдания капитана.

Джон Блок быстро перешел с кормы шлюпки на нос.

Трое пассажиров безмолвно ожидали возвращения боцмана.

Через две-три минуты он вернулся.

— Как там наш капитан? — спросил один пассажир.

— Меня опередили, — ответил Джон Блок. — Наш добрый ангел оказалась возле больного прежде меня. Она дала капитану немного свежей воды и освежила его пылающий лоб. Не знаю, в бреду ли или в сознании капитан все время повторял: «Земля, земля, она должна быть там…» И его дрожащая рука напоминала вымпел на грот-мачте[227], трепещущий от ветра. Я ответил: «Да, господин капитан, да, земля где-то здесь, совсем недалеко… Мы скоро пристанем к берегу… Я чувствую ее… на севере…» И это действительно так. У нас, старых морских волков, есть особое чутье в подобных случаях. И я сказал ему: «Не беспокойтесь, господин капитан, все в порядке: у нас прочная шлюпка, и я ее веду. Поблизости должно быть несколько островов, трудность лишь в том, какой выбрать… Но в конце концов мы выберем самый подходящий — обитаемый остров, куда высадимся и где будем хорошо встречены…» Бедняга слышал и понимал меня, я в этом не сомневаюсь: когда я приблизил к его лицу фонарь, он мне улыбнулся, но какая это была печальная улыбка! Затем глаза его сомкнулись, и он снова впал в забытье… Конечно, я покривил душой, когда так уверенно говорил о суше, как будто она уже в нескольких милях от нас! Но мог ли я поступить иначе?

— Нет, дорогой Джон, — произнес самый юный из пассажиров. — И это такая ложь, которую Бог прощает.

Разговор затих, и тишину нарушали лишь удары паруса о мачту при качании шлюпки из стороны в сторону. Почти все пассажиры, изнемогшие и ослабевшие от усталости и длительных лишений, пребывали в полузабытьи, не в состоянии думать о тех опасностях, которые готовит им завтрашний день… Будущее представлялось им неопределенным, и, кто знает, не ограничится ли оно несколькими днями… Правда, у несчастных имелся кое-какой запас пресной воды, но чем утолять голод? От нескольких фунтов солонины, которые бросили им на дно шлюпки, отправив на верную гибель, почти ничего не осталось. На одиннадцать человек оставался лишь мешок сухарей. Что делать, если штиль продлится несколько дней? Ведь уже двое суток даже слабое дуновение ветерка не освежило удушающей атмосферы, не говоря уже о внезапных вихрях, похожих на последний хрип умирающего. В таком положении ничто, кроме голодной смерти, не может ожидать бедных путешественников. Трудно рассчитывать, что в этих местах при полном отсутствии ветра встретится какой-либо корабль (в описываемое время еще не существовало пароходного сообщения)[228]. Столь же маловероятна и надежда на то, что при таких условиях шлюпка сможет пристать к какому-либо берегу.

Поистине, надо глубоко верить в Бога, чтобы не впасть в отчаяние, и обладать оптимизмом боцмана с его твердой надеждой на лучшее.

— Я знаю, — бормотал он сам себе, — наступит момент, когда будет съеден последний сухарь. Но если есть желудок и нет провизии, это еще не самое страшное. Вот когда полно еды, но нет желудка, чтобы его наполнять, — тогда действительно беда.

Джон Блок снова стал у руля, а пассажиры расселись по своим местам. Все были молчаливы. Лишь жалобные всхлипывания ребенка да стоны капитана слышались в тишине.

Прошло еще два часа. Шлюпка не продвинулась ни на один кабельтов, лишь однообразное колыхание зыби слегка пошатывало ее из стороны в сторону. На море — ни малейшего волнения. Несколько деревянных брусков, брошенных за борт накануне, по-прежнему болтались на поверхности воды почти на том же месте. Ни разу парус не надулся настолько, чтобы шлюпка хотя бы немного от них отдалилась.

Оставаться у руля совершенно бесполезно, тем не менее боцман не покидал свой пост. Держа руку на румпеле, он старался, по крайней мере, уменьшить качание шлюпки, чтобы избавить спутников от толчков.

Было три часа утра, когда Джон Блок вдруг почувствовал, как легкое дуновение коснулось его загорелого лица, огрубевшего от палящих солнечных лучей.

— Неужели наконец поднимается ветер? — прошептал боцман, выпрямляясь.

Повернувшись к югу, он поднял вверх указательный палец, смоченный слюной.

Легкое ощущение свежести, вызванное испарением, и отдаленный плеск волн подтвердили его предположение.

— Господин Фриц! — позвал он пассажира, сидевшего на средней банке рядом с особой женского пола.

— Что вам угодно, боцман?

— Посмотрите туда, на восток…

— И что там такое?

— Если я не ошибаюсь, там на горизонте виднеется узкая светлая полоска…

И действительно, вдали между морем и небом появился просвет. Похоже, что туманная пелена разорвалась, и этот разрыв становится все шире.

— Это ветер, — уверенно сказал боцман.

Но туман мог просто рассеяться при первых лучах солнца.

— А если это всего лишь занимается заря?.. — высказал предположение пассажир.

— Может быть и так, хотя еще очень рано, — сказал Джон Блок. — Это все же ветер… Посмотрите, он слегка даже треплет мою бороду. Конечно, еще далеко до того, чтобы убирать брамсели[229], но ведь в течение двух суток вообще был полнейший штиль… Господин Фриц, прислушайтесь хорошенько, вы тоже должны услышать то, что донеслось до моего уха.

Пассажир оперся о планшир[230] и через несколько секунд подтвердил:

— Вы правы, это бриз…

— И мы готовы его встретить, — радостно подхватил боцман. — Фок на блоке, остается только натянуть шкоты, чтобы полностью воспользоваться поднимающимся ветром.

— Но куда он нас понесет?

— Куда угодно, только бы вывел шлюпку из этого проклятого места…

Прошло двадцать минут. Ветерок, еле ощутимый вначале, стал заметно сильнее, за кормой на поверхности воды четко обозначалась борозда. Шлюпка заколыхалась из стороны в сторону, но это уже не напоминало ленивое болтание на спокойной морской зыби. Складки паруса расправились, снова сложились, опять расправились, и по уключине хлестнуло шкотом. Ветер, однако, был пока еще недостаточно силен, чтобы наполнить полотнища фока и кливера, поэтому следовало набраться терпения и направлять шлюпку с помощью весел.

Не прошло и четверти часа, как за кормой обозначилась более четкая струя.

С кормы поднялся один из пассажиров и, переходя от одной банки к другой, стал пробираться к боцману. Посмотрев внимательно в сторону все расширявшейся полоски света между небом и морем, он обратился к Джону:

— Ветер?

— Да, — ответил тот, — и надеюсь, мы будем держать его как пойманную птицу, не выпуская из рук…

Ветер стал быстро разгонять облака, увеличивая просвет, откуда пробивался утренний свет. Но все пространство с юго-востока до юго-запада на три четверти горизонта пока еще по-прежнему плотно покрыто темными тучами. Видимость ограничивается несколькими кабельтовыми, далее нельзя разглядеть даже судно, появись оно здесь внезапно.

Ветер посвежел, и надо было отпустить шкоты, подтянуть фок, фал[231] которого ослабел, и повернуть на несколько градусов, чтобы кливер поймал ветер.

— Мы держим его, держим, — повторял радостно боцман, когда шлюпка, слегка наклонясь на правый борт, разрезала носом первые волны.

Просвет между облаками все увеличивался и наконец достиг зенита. Небо приобрело красноватый оттенок. А это значило, что ветер установился надолго и будет дуть в данном направлении, что время штиля в этом районе океана закончилось.

Вместе с ветром к путешественникам вернулась надежда добраться до суши и даже встретить корабль, который тоже мог пережидать штиль и теперь возобновил свой путь.

В пять часов утра облака окрасились нежными светлыми тонами. Наступал день с той быстротой, какая свойственна тропическим широтам. Пурпурные солнечные лучи вспыхнули вскоре на горизонте и веером раскинулись по всему небу. Край солнечного диска, приподнятый рефракцией, слегка коснулся линии, отчетливо появившейся между небом и морем, и почти в то же мгновение легкие облачка на небе зажглись всеми оттенками красного цвета. И только скопившиеся на севере тяжелые тучи оставались непроницаемыми для солнечных лучей. Поэтому радиус видимости, широкий сзади, оставался ограниченным впереди. Но шлюпка уже набирала скорость, оставляя за собой пенящийся след, ярко выделяющийся на зеленоватой поверхности моря.

И вот над линией горизонта во всей своей красе появилось светило. Ни одно облачко уже не могло затмить его ослепительных лучей. Но взоры путешественников были прикованы совсем не к солнцу. Пассажиры смотрели только на север, куда относил их ветер. Ведь то, что скрывается за пока еще густой завесой тумана, скоро станет видимым. Удастся ли солнцу рассеять эту завесу?..

Через полтора часа плавания один из пассажиров, не выдержав, ухватился за фал фока и стал ловко взбираться вверх. И в тот момент, когда все небо осветилось солнечными лучами, раздался его радостный возглас:

— Земля-а-а!

Глава XVIII

Двадцатого октября «Ликорн» оставил берега Новой Швейцарии и направился в Англию. Предполагалось, что на обратном пути, когда судно будет послано Адмиралтейством для официального оформления присоединения острова в качестве новой колонии к владениям Великобритании, на нем возвратятся на свою вторую родину Фриц и Франц Церматты, Дженни Монтроз и Долли Уолстон. Братья Церматт заняли на корвете места господина и госпожи Уолстон, оставшихся на острове, а самую комфортабельную каюту предоставили Дженни и Долли. Долли намеревалась остаться в Кейптауне у своего брата Джеймса.

Обогнув мыс Обманутой Надежды, «Ликорн» взял курс на запад и, дойдя до Дымящейся горы, повернул на юг. Прежде чем покинуть берега Новой Швейцарии, капитан Литлстон решил обойти ее со всех сторон, чтобы окончательно убедиться, что это изолированный остров. Хотелось как можно полнее определить значение новой земли, перед тем как она станет британской колонией.

Однако это намерение капитану удалось осуществить лишь частично, потому что остров окутывал густой туман. Воспользовавшись попутным ветром, «Ликорн» направился в открытый океан.

Первые недели оказались благоприятны для плавания. Пассажиры корвета не могли нарадоваться приятной погоде и тем условиям, которые для них создали капитан и весь экипаж. Когда все общество собиралось в салоне или под тентом на палубе, предметом разговора непременно становилась прекрасная Новая Швейцария. Никто не сомневался, что не пройдет и года, как все, покинувшие ее, снова соберутся вместе, если только корвет не задержат непогода или английское морское ведомство.

А Фриц и Дженни, конечно, не могли не говорить все время о полковнике Монтрозе и его близкой встрече с дочерью, ведь он не надеялся уже ее когда-нибудь увидеть. Целых три года о «Доркасе» не было никаких известий. А судно, как подтвердили спасшиеся моряки, затонуло со всеми пассажирами, экипажем и имуществом. Но совсем, совсем скоро Дженни представит отцу того, кому она обязана своим спасением и к кому испытывает сейчас более сильное чувство, нежели только признательность. Как счастлива будет Дженни, когда отец благословит их союз!

Что касается Франца, то его огорчала предстоящая разлука с четырнадцатилетней Долли Уолстон: она собиралась остаться в Кейптауне.

«Ликорн» благополучно пересек тропик Козерога и приближался уже к Иль-де-Франсу[232], когда встретил противный ветер. Вследствие этого он несколько запоздал с прибытием в Кейптаун, оказавшись там лишь 17 декабря, то есть через два месяца после отплытия из Новой Швейцарии. Здесь ему предстояло пробыть дней восемь.

Едва корвет бросил якорь в порту, как на борт тут же поднялся Джеймс Уолстон с супругой, давно с нетерпением ожидавший прихода «Ликорна», ведь на нем должны прибыть отец, мать и обе сестры. Можно себе представить его разочарование, когда вместо них он увидел лишь младшую сестру с совершенно незнакомыми ему людьми.

Долли тут же представила брату Фрица и Франца Церматтов, затем Дженни Монтроз. А Фриц рассказал Джеймсу следующее:

— Ваши родные — отец, мать и сестра Анна, — господин Джеймс, сейчас находятся в Новой Швейцарии, небольшом, пока никому не известном острове в Индийском океане. Двенадцать лет назад океан выбросил на этот остров нашу семью, потерпевшую кораблекрушение на «Лендлорде». Мы решили поселиться там навсегда и приглашаем присоединиться к нам также и вашу семью. На обратном пути из Англии «Ликорн» предполагает зайти в Кейптаун, и если вы решитесь, то сможете отправиться с нами в Новую Швейцарию.

— И когда же «Ликорн» собирается возвратиться в Кейптаун? — спросил озадаченный Джеймс.

— Месяцев через восемь-девять, — ответил Фриц. — Отсюда он пойдет прямо в Новую Швейцарию, где вскоре будет развеваться английский флаг. Мой брат и я сопровождаем в Лондон дочь полковника Монтроза. Мы надеемся, что он не откажется поселиться со своей дочерью в нашем втором отечестве.

— Вместе с вами, дорогой Фриц, — добавила Дженни, — ведь скоро вы станете его сыном.

— Это самое мое заветное желание, дорогая Дженни, — сказал Фриц.

— Поселиться в Новой Швейцарии, дорогой Джеймс, — сказала Долли, — самое заветное желание также и наших родителей. Они только и мечтают о том, чтобы вы приехали в Новую Швейцарию.

— Не забудь сказать, Долли, — вступил в разговор Франц, — что наш остров самый прекрасный из всех существующих на земле.

— Джеймс сам это признает, когда увидит его, — сказала Долли. — Стоит только ступить ногой на землю Новой Швейцарии, пожить хоть немного в Скальном доме…

— Взобраться на Соколиное Гнездо, не правда ли, Долли? — смеясь продолжала Дженни.

— Да, да! Кто видел все это хотя бы раз, — восторженно подхватила девочка, — тот никогда не захочет покинуть этот прекрасный край, а если и сделает это, то ненадолго и с непременным намерением возвратиться…

— Вы слышите, господин Джеймс? — обратился к нему Фриц.

— Слышу, слышу, господин Церматт, — ответил Джеймс Уолстон. — Меня привлекает мысль поселиться на острове, где можно завязать торговые связи с Англией. Но необходимо посоветоваться с женой, да и уладить дела, подготовиться к прибытию «Ликорна» из Англии. И надеюсь, что Сузан, не колеблясь, согласится…

— Я уже согласна, — вступила в разговор госпожа Уолстон. — Муж прекрасно знает, что я никогда не противлюсь его намерениям и готова следовать за ним куда угодно.

— Вы слышите, господин Джеймс? — удовлетворенно произнес Фриц.

Фриц и Франц по очереди пожали руку Джеймсу Уолстону, Долли радостно расцеловалась с Сузан, а Дженни не поскупилась на комплименты мужественной женщине.

— Надеемся, что эти десять дней, пока корвет будет находиться в Кейптауне, — обратился к приехавшим Джеймс, — вы не откажетесь быть гостями моего дома. Это станет лучшим способом скрепить нашу дружбу, и вместе с тем мы получше узнаем о вашей Новой Швейцарии.

Разумеется, пассажиры «Ликорна» приняли это приглашение с той же радостью, с какой оно было предложено.

Час спустя Джеймс Уолстон с супругой уже принимали гостей. Как и на корабле, Фриц и Франц разделили одну комнату, Дженни и Долли — другую.

Жена Джеймса Уолстона, Сузан, молодая женщина двадцати четырех лет, кроткая, добрая, воспитанная, была беспредельно предана своей семье и привязана к мужу. Серьезный и деятельный Джеймс как наружностью, так и чертами характера очень напоминал своего отца. Единственному сыну Уолстонов, Бобу, которого они обожали, исполнилось всего пять лет.

Сузан происходила из английской семьи коммерсантов, давно поселившихся в колонии. Она рано потеряла родителей и, кроме Джеймса Уолстона, за которого вышла замуж, не имела никаких родственников.

Контора Уолстона, основанная пять лет назад, процветала. Будучи деятельным, практичным и аккуратным человеком, Джеймс преуспел в коммерческих делах в столице колонии, Кейптауне, ставшей английским владением в 1806 году, то есть через сто восемьдесят один год после ее основания голландцами. В 1814 году она была официально присоединена к Великобритании.

Все десять дней, с 17 по 27 декабря, пока длилась стоянка «Ликорна» в порту Кейптауна, в доме Джеймса только и разговаривали, что о Новой Швейцарии, о произведенных на ее землях семьей Церматт работах, а в последнее время в них участвовала и семья Уолстон. Этот предмет разговора оказался неиссякаем. Надо было слышать, как Долли расхваливает все тамошние достоинства, а Франц подзадоривает ее, шутливо упрекая в том, что девушка недостаточно живописно обрисовала красоты Новой Швейцарии. Вслед за Долли прелести острова стала превозносить, к огромному удовольствию Фрица, и Дженни Монтроз. Как мечтает она возвратиться туда вместе со своим отцом, а что это будет именно так, она нисколько не сомневается. Они поселятся на одной из ферм Земли обетованной, присоединившись к основателям этой колонии, у которой впереди прекрасное будущее!

Можно ли было сомневаться, что Джеймс Уолстон захочет увидеть столь необыкновенный остров! Обговорив все с женой, Джеймс Уолстон твердо решил покинуть Кейптаун и отправиться в Новую Швейцарию. А за время плавания корвета в Европу и обратно он успеет управиться с ликвидацией своего дела и реализацией состояния. Он только и думал о том, что в недалеком будущем станет одним из первых эмигрантов на острове и деятельным помощником отца. Это решение пассажиры «Ликорна» встретили с восторгом.

Отплытие корвета назначили на 27 декабря. Время пролетело быстро, и, когда капитан Литлстон объявил, что готов сняться с якоря завтра, никто не хотел этому верить.

Как бы то ни было, но час расставания настал. Утешало лишь то, что через каких-то восемь-девять месяцев все снова встретятся, чтобы вместе отправиться в Новую Швейцарию. И несмотря на это, все испытывали грусть от разлуки. Сузан и Долли не могли удержаться от слез, расставаясь с Дженни. Но еще больше девочку огорчала разлука с Францем, она успела к нему искренне привязаться. Молодой человек отвечал ей тем же. Фриц и Франц тепло пожали руку Джеймсу: в его лице они приобрели искреннего друга.

Точно в намеченный срок, утром 27 декабря, «Ликорн» вышел в море при пасмурной погоде. Его переход к берегам Англии не ознаменовался ничем особенным. Почти все время дул то северо-западный, то юго-западный ветер. Корвет прошел мимо острова Святой Елены, острова Вознесения, островов Зеленого Мыса, приблизившись к французским владениям в Западной Африке. Затем он миновал Канарские и Азорские острова, прошел совсем недалеко от берегов Португалии и Франции, вошел в Ла-Манш, обогнул остров Уайт и наконец 14 февраля 1817 года бросил якорь в Портсмуте. Дженни решила сразу же отправиться в Лондон, где проживала ее тетя, сестра матери. Ее расчет был таков: если отец продолжает еще служить, то вряд ли его можно застать в Лондоне, так как кампания[233] в Британской Индии, куда он направлен, должна продлиться еще несколько лет. Если же он вышел на пенсию, то скорее всего живет у свояченицы[234] и именно там неожиданно увидит дочь, которую считает погибшей при крушении «Доркаса».

Фриц и Франц, разумеется, вызвались сопровождать девушку в Лондон, где у них, как известно, были свои дела. Но более всего Фрицу не терпелось увидеться с полковником Монтрозом.

Дженни с радостью приняла приглашение братьев, и вечером того же дня все трое отправились в Лондон, куда и прибыли утром 23 февраля.

Печальная новость ожидала в столице всех троих, а более всего Дженни. Полковник Монтроз, как поведала им тетя Дженни, погиб во время последней экспедиции в Индию, так и не узнав, что оплакиваемая им дочь спаслась. Можно представить себе отчаяние бедной девушки перед лицом такой непредвиденной беды: совершить долгое путешествие через весь Индийский океан, чтобы увидеться с родным отцом, представить ему своего спасителя и получить родительское благословение на брачный союз… и узнать, что дорогого отца больше нет! Напрасны были все слова утешения тетушки и Фрица, который горевал не меньше Дженни. Ее горе не имело границ!

Понятно и огорчение Фрица. Ведь он так ждал того дня, когда полковник Монтроз даст свое согласие на брак, не зная о том, что полковника уже давно нет на свете…

Лишь несколько дней спустя Дженни немного пришла в себя и, не скрывая слез, начала разговор с Фрицем:

— Фриц, мой дорогой Фриц, нас настигло тяжелое горе, но если ничто не изменило ваших намерений…

— О нет, нет, дорогая Дженни! — взволнованно заверил ее Фриц.

— Я не сомневалась в этом и верю, что отец был бы счастлив назвать вас своим сыном! А зная глубину его привязанности ко мне, уверена, что отец последовал бы за нами в Новую Швейцарию. Но такое счастье мне уже не суждено. Отныне я в этом мире одна и завишу только от самой себя! Одна?.. Нет! Ведь со мной, не правда ли, вы, Фриц!

— Дженни, — произнес молодой человек дрогнувшим голосом, — я сделаю все, чтобы вы были счастливы. Отныне вся моя жизнь посвящена вам!

— Как и моя — вам. Друг мой, отец уже не может дать нам свое благословение, и у меня теперь нет и не будет другой семьи, кроме вашей…

— К которой вы принадлежите уже три года, милая Дженни, с того дня, как я нашел вас у Дымящейся горы.

— Да, это единственная семья, которую я люблю и где меня любят. Пройдет несколько месяцев, и мы опять будем вместе, когда вернемся…

— Мужем и женой, не так ли, дорогая Дженни?

— Да, Фриц, если вы этого желаете. Ваши родители уже дали согласие на наш брак, а моя тетушка с радостью благословит нас…

— Дженни, дорогая Дженни! — воскликнул радостно Фриц, падая перед девушкой на колени. — Ничего уже не помешает нашим планам, и я приеду к моим родителям с прелестной женой!

Дженни Монтроз по-прежнему проживала в доме у своей тетушки, а Фриц и Франц ежедневно навещали ее. В связи с печальными обстоятельствами официальное бракосочетание решили отложить на месяц.

Между тем в Лондоне братья Церматт занимались важными торговыми делами, это была одна из причин их прибытия в Европу.

Прежде всего они приступили к реализации ценных товаров, привезенных из Новой Швейцарии: жемчуга, кораллов, собранных в бухте у Китового острова, большого количества мускатного ореха и ванили. Господин Церматт не ошибся в их рыночной стоимости, она выразилась солидной суммой в восемь тысяч фунтов стерлингов[235].

Если учесть, что на отмелях Жемчужного залива имеется огромное количество жемчуга, к планомерной добыче которого колонисты еще не приступили, что кораллами вообще усыпано все побережье, а урожай мускатного ореха и ванили всегда обильный, не говоря уже о других богатствах острова, то можно легко себе представить, какое процветание ожидает эту новую колонию Великобритании в недалеком будущем.

Прислушиваясь к рекомендациям отца, одну часть вырученных средств от продажи этих богатств братья предполагали употребить на закупку товаров, необходимых для Скального дома и ферм Земли обетованной. Остальную часть, что составляло три четверти всей вырученной суммы, а также десять тысяч фунтов стерлингов, полученных Дженни в наследство от отца, решили поместить в Английский банк. В будущем господин Церматт сможет распоряжаться ими по своему усмотрению, когда наладятся связи новой колонии с метрополией[236].

Не надо забывать, что были также возвращены различные ценности и денежные суммы, принадлежавшие погибшим на «Лендлорде», следы чьих родственников удалось — после несложных поисков — отыскать.

Наконец, ровно через месяц после приезда в Лондон, была отпразднована скромная свадьба Фрица и Дженни. Венчал молодых капеллан[237] корвета. Обрученными привез их «Ликорн» в Европу, мужем и женой доставит он их домой, в Новую Швейцарию…

История семьи Церматт и Дженни Монтроз вызвала в Англии большой интерес. Всех восхищали эти швейцарцы, заброшенные на одинокий остров в Индийском океане, и молодая англичанка, сумевшая выжить в диких условиях на Дымящейся горе. Эти подробности стали известны широкой публике благодаря дневнику Йоханна Церматта, опубликованному в английских и зарубежных журналах под названием «Швейцарский Робинзон». Дневнику была суждена слава, какой раньше удостоилось нетленное произведение Дефо.

Под нажимом общественного мнения, имеющего большой вес в Соединенном Королевстве[238], вопрос о присоединении Новой Швейцарии был решен Адмиралтейством исключительно быстро. Впрочем, обладание островом сулило английскому правительству большие выгоды. Остров занимал важное географическое положение в восточной части Индийского океана, почти у входа в Зондское море[239], на пути в Южную Азию. Всего триста лье отделяли его от западной части Австралии, этой шестой части света, открытой голландцами в 1606 году, исследованной в 1644 году Абелем Тасманом[240], а в 1774-м — капитаном Куком[241] и ставшей одним из главных владений англичан в Южном полушарии на границе Индийского и Тихого океанов. Так что Адмиралтейство могло поздравить себя с приобретением острова в непосредственной близости от Австралийского континента.

Таким образом, отправка «Ликорна» в Новую Швейцарию — дело решенное. Корвет должен выйти в море через несколько месяцев под командованием Литлстона, произведенного за свои заслуги в звание капитана. Кроме Дженни, Фрица и Франца в далекое путешествие на корвете отправятся также несколько англичан, решивших стать колонистами; другая, более значительная, группа эмигрантов двинется в путь по тому же маршруту на других кораблях.

Корвет сделает остановку в Кейптауне, где возьмет на борт еще одних будущих колонистов — семью Уолстон.

Задержка на несколько месяцев вызвана главным образом тем, что длительный переход корабля из Сиднея в Портсмут требует профилактического ремонта.

Это время молодые люди решили использовать для посещения Швейцарии. Ведь непростительно, находясь так близко от своей родины, не посетить ее и не привезти родителям о ней вести.

Поскольку путь в Швейцарию пролегал через Францию, то молодые люди решили сделать остановку в Париже, посвятив неделю знакомству с этим замечательным городом. Империи Наполеона не существовало более, а вместе с ней завершился и период длительных войн Франции с Великобританией.

Наконец Дженни, Фриц и Франц добрались до Швейцарии. О ней у братьев остались самые смутные воспоминания, они ведь покинули ее совсем маленькими. Осмотрев Женеву, путешественники направились в родной кантон Аппенцелль.

Здесь проживало несколько дальних родственников Церматтов, с которыми, впрочем, у них никогда не было близких отношений. Приезд молодых колонистов произвел настоящую сенсацию в Швейцарской Республике. Здесь тоже стала известна история отважных земляков, потерпевших крушение, и их спасение на чудесном острове. И хотя соотечественники Церматтов не отличались склонностью к перемене мест, не желая подвергать себя превратностям судьбы переселенца, но и среди них нашлось несколько человек, пожелавших стать колонистами Новой Швейцарии.

С грустным чувством покидали Фриц и Франц родную землю. Конечно, они могут еще надеяться посетить ее когда-нибудь, но братья думали о своих родителях, людях уже не молодых, для кого встреча с родиной — мечта вряд ли осуществимая.

Не останавливаясь более во Франции, путешественники поспешили в Лондон.

Подготовка «Ликорна» к длительному обратному плаванию проходила успешно, и к концу июня корвет был уже готов поднять паруса.

Лорды Адмиралтейства оказали сыновьям Йоханна Церматта самый теплый прием, выражая признательность за тот добровольный щедрый дар, который их отец преподнес своей стране через капитана Литлстона.

Как нам уже известно, в то время когда корвет покинул остров, большая часть его оставалась неисследованной. Изучили лишь район Земли обетованной, северное побережье и часть восточного берега до бухты Ликорна. Поэтому капитан Литлстон надеялся сам произвести разведку остальной земли — западного и восточного берегов, а также внутреннего района.

Вслед за «Ликорном» через несколько месяцев отправятся несколько кораблей, груженных необходимыми для обустройства колонистов материалами и для обороны острова. Этот караван судов положит начало регулярному сообщению между Великобританией и ее далекой колонией в Индийском океане.

Двадцать седьмого июня готовый к отплытию «Ликорн» ожидал только Фрица, Франца и Дженни. На следующий день, 28-го, все трое прибыли в Портсмут, куда уже завезли дешевые товары, закупленные за счет семьи Церматт. Прибывших сердечно встретил капитан Литлстон, с которым они два или три раза встречались в Лондоне.

Какую радость испытывали они при мысли, что очень скоро их ожидает встреча с Джеймсом и Сузан Уолстон и прелестной Долли, по которой Франц, не имея от нее никаких вестей, очень скучал.

Двадцать девятого июня при хорошем бризе «Ликорн» вышел из Портсмутской гавани, неся на своем гафеле английский флаг. Очень скоро этот флаг будет развеваться над берегами Новой Швейцарии.

Глава XIX

Если бы «Ликорн» был не военным, а коммерческим судном, он мог бы принять на свой борт значительно большее количество пассажиров. Остров в последние месяцы привлек к себе общественное внимание и не имел недостатка в желающих на нем поселиться. Основную массу будущих колонистов, по всей вероятности, составят ирландцы, склонность национального характера которых, а более всего необходимость, вынуждают их искать удачу за пределами страны. К счастью, среди ирландцев достаточно решительных и трудолюбивых людей, работа для таких всегда найдется.

Фрицу и его молодой жене выделили на корвете лучшую каюту, смежную занимал Франц. Обедали все трое обычно вместе с капитаном Литлстоном.

Плавание протекало вначале без особых происшествий, хотя море было изменчиво, когда менялись ветры, изредка приносившие сильные бури. Их натиск корвет при умелом управлении выносил без особого ущерба. Вслед за бурями наступало затишье, тянувшееся иногда бесконечно долго. В южной части Атлантического океана «Ликорн» встретил несколько кораблей и передал с ними вести в Англию. После продолжительного периода кровопролитных длительных войн в Европе наступил мир, и суда могли наконец спокойно, ничего не опасаясь, бороздить океаны.

За время плавания Фриц, Франц и Дженни подружились с капелланом корвета. Оказалось, что он хорошо знал полковника Монтроза еще по службе в Индии. Кто мог больше рассказать дочери об отце, как не человек, связанный с ним узами боевой дружбы. От капеллана Дженни узнала, как страдал отец, прибыв в Англию и не обнаружив там «Доркаса». Корабль ушел несколькими днями раньше прибытия военного судна, доставившего полковника с солдатами в Европу. В какое отчаяние впал отец, когда узнал, что «Доркас» затонул вместе с экипажем и пассажирами. Несчастный отец с разбитым сердцем отправился в индийскую экспедицию, откуда ему не суждено уже было вернуться.

Сравнительно благополучно пройдя Атлантический океан, «Ликорн» все же не избежал сильного шторма у берегов Южной Африки. В ночь на 9 августа ураган и сильнейшие ветры отбросили корвет в открытый океан. Шторм становился все более неистовым, держать взятый курс кораблю стало не по силам. Капитану, офицерам и всему экипажу приходилось прикладывать неимоверные усилия и все свое умение, чтобы предотвратить гибель корабля. И все же «Ликорн» получил серьезные повреждения, сильно накренившись на борт, и, чтобы избежать еще большей опасности, капитан приказал срубить бизань-мачту. В кормовой части оказалась порядочная пробоина, ее удалось залатать не без труда. Наконец ветер утих, и капитан Литлстон смог взять правильный курс, спеша как можно скорее добраться до Кейптауна для необходимого ремонта.

Утром 19 августа показались передовые высотки Столовой горы, возвышающейся над бухтой того же названия.

Как только «Ликорн» стал в порту на якорь, на борт его поднялись Джеймс Уолстон, Сузан и Долли, приблизившиеся к корвету на шлюпке.

Какой радостной была эта встреча! Как счастливы были женщины! Прелестная Долли расцеловала и Фрица, а он тут же запечатлел на свежих щечках ответный братский поцелуй. Конечно же, не оказались обделенными вниманием девушки и Франц… Все горели нетерпением поскорее оказаться на прекрасном острове и увидеть наконец дорогих родителей. Целых десять месяцев они не обменивались вестями. И хотя у отбывших в Европу не имелось причин для беспокойства за своих близких, оставшихся в Новой Швейцарии, разлука казалась им бесконечно долгой. Какое счастье снова оказаться там, среди любимых людей! Разговоры о них не прекращались ни на минуту, но от этого расстояние до Новой Швейцарии нисколько не сокращалось…

К приходу «Ликорна» в Кейптаун Джеймсу Уолстону удалось выгодно ликвидировать свое дело. Но, к сожалению, выйти в море немедленно наши друзья не смогли. Слишком серьезные повреждения корабля во время последней бури потребовали длительной стоянки в порту. Для ремонта необходимо было как минимум два-три месяца, причем предстояло полностью разгрузить корабль. Так что нечего и мечтать о выходе в море ранее октября.

Столь значительная задержка очень огорчила пассажиров «Ликорна». Но, к счастью, представился удобный случай сократить ее.

В гавани Кейптауна стояло коммерческое судно, собиравшееся выйти в море через две недели: «Флег», трехмачтовый английский корабль водоизмещением 500 тонн направлялся в Батавию на Зондских островах.

Новая Швейцария лежала почти по пути следования корабля, и наши путешественники решили уплатить капитану Гарри Гульду какую угодно сумму, только бы он взял их на борт своего судна.

Он любезно согласился, и пассажиры «Ликорна» стали быстро переносить свой багаж на «Флег», где в их распоряжение предоставили комфортабельные каюты.

Подготовка к отплытию на английском судне закончились 1 сентября. Вечером того же дня Джеймс Уолстон, его жена с маленьким Бобом и сестра Долли заняли отведенные им каюты, затем все с чувством глубокого сожаления простились с капитаном Литлстоном, обещавшим появиться у берегов Новой Швейцарии к концу ноября.

Утром следующего дня «Флег» вышел в открытое море при благоприятном юго-западном ветре, и к вечеру Кейптаун скрылся за кормой.

Гарри Гульд, известный как опытный моряк, был человек решительный и хладнокровный. Прежде чем стать к сорока двум годам капитаном, он много лет служил морским офицером. Так что пассажиры могли спокойно доверить ему свои судьбы.

Однако о его помощнике Роберте Борупте этого не скажешь. Почти ровесник Гарри Гульда, он являлся его полной противоположностью. Мстительный, завистливый, одержимый самыми неистовыми страстями, он считал себя незаслуженно обойденным в морской карьере. Тщетно стремясь заполучить командование «Флегом», Роберт Борупт давно затаил злобу на капитана Гульда, граничащую с глухой ненавистью, однако умело ее скрывал. Тем не менее эти его настроения не могли скрыться от наблюдательного глаза боцмана Джона Блока, человека смелого и надежного, преданного своему капитану душой и телом. К сожалению, экипаж «Флега», насчитывавший двадцать человек, состоял из очень разных людей, и Гарри Гульд не мог этого не знать. С тревогой и неудовольствием боцман не раз замечал, как Роберт Борупт оказывает некоторым нерадивым матросам послабления, вместо того чтобы строго взыскать с них за упущения по службе. Все это казалось боцману подозрительным, и он продолжал наблюдать за Боруптом, решив при первом же случае рассказать все капитану.

Со второго по девятнадцатое сентября плавание проходило без особых приключений, чему способствовали ясная погода, спокойное море и небольшой силы ветер. Придерживаясь все время средней скорости, трехмачтовый «Флег» должен достигнуть берегов Новой Швейцарии к середине октября, как раз как и намечено.

На корабле, однако, не все было в порядке. Участились факты неповиновения некоторых членов экипажа. И как ни странно, нарушения дисциплины даже поддерживались помощником капитана и младшим офицером, вопреки обязанности обоих пресекать это. Роберт Борупт, находясь во власти мстительных чувств, ничего не предпринимал, чтобы навести порядок. Наоборот, он как будто сознательно поощрял беспорядки, не наказывал непокорных матросов и закрывал глаза на самые дерзкие акты неповиновения. Так на корабле назревал бунт.

А «Флег» тем временем продолжал уверенно идти в северо-восточном направлении. Девятнадцатого сентября он находился почти посреди Индийского океана, достигнув 20°17? южной широты и 80°45? восточной долготы.

Накануне ночью появились первые предвестники плохой погоды — барометр резко упал, небо закрыли грозовые тучи. Все предвещало бурю, частую гостью в этих широтах.

Около трех часов пополудни внезапно налетел шквал, и корабль сильно накренило на бок. Это очень опасно, так как в подобном положении судно не слушается руля и выправить его можно только срубив все мачты. А корабль без мачт не способен бороться с огромными валами, он становится беспомощным посреди огромного разбушевавшегося океана.

Как только началась буря, пассажиры заперлись в каютах, не осмеливаясь и носа показать на палубу, которую качало из стороны в сторону волнами огромной силы. Лишь Франц и Фриц остались наверху, пытаясь оказать посильную помощь экипажу.

Капитан корабля, почувствовав серьезность обстановки, занял место на капитанском мостике, боцман — у руля, а помощник капитана с младшим офицером — на полубаке[242]. Экипаж беспрекословно исполнял все отдаваемые команды, ибо теперь речь шла о жизни и смерти. Малейшая оплошность в это время, когда волны обрушивались на корабль, накренившийся на левый борт, могла привести к его гибели. Усилия всего экипажа сосредоточились на том, чтобы выправить крен и так развернуть паруса, чтобы судно могло противостоять порывам ветра.

И все же была допущена ошибка, из-за которой корабль чуть не пошел ко дну. Получилось это не преднамеренно, а скорей всего из-за неточной передачи приказа капитана, что для офицера недопустимо, если он обладает здравым смыслом и опытом. В данном случае ответственность ложилась полностью на помощника капитана Роберта Борупта. Из-за неправильного поворота фор-марселя[243] судно накренилось еще больше, и огромной силы вал накрыл его почти целиком.

— Проклятый Борупт, кажется, собирается нас всех пустить ко дну! — закричал Гарри Гульд.

— Он сделал для этого все возможное, — пробурчал боцман, кладя руль вправо.

Капитан, рискуя быть смытым волнами, бросился на палубу и с трудом добрался до полубака.

— Отправляйтесь в свою каюту, — гневно крикнул он Роберту Борупту, — и не смейте оттуда выходить.

Оплошность помощника капитана казалась столь грубой и очевидной, что никто, даже из числа его сторонников, в иных условиях оказавших бы ему поддержку, сейчас не осмелился промолвить и слово. Борупт молча повиновался, отправившись на ют[244].

Гарри Гульд делал все возможное, чтобы исправить положение и спасти судно. Ловким маневром ему удалось выровнять корабль не срубая мачты.

Три дня и три ночи велась самоотверженная борьба со штормом, и все же капитану и боцману удалось спасти судно.

Ни Дженни, ни Долли, ни Сузан с маленьким Бобом не осмеливались выйти на палубу, тогда как мужчины — Фриц, Франц и присоединившийся к ним Джеймс деятельно помогали экипажу выполнять приказания капитана.

Наконец, 22 сентября, буря стала утихать. Ветер заметно ослабел, и, хотя море еще бушевало, волны уже не заливали палубу «Флега».

Женщины и ребенок поспешили выйти из кают. Они уже знали, что произошло между капитаном и его помощником, почему последний освобожден от своих обязанностей. Участь Роберта Борупта, как сообщил всем капитан, будет решаться по возвращении судна на морском совете.

Корабль и особенно парусные снасти[245] имели сильные повреждения, и, как только буря утихла, экипаж приступил к ремонтным работам. Ими руководил боцман. От его пристального взгляда не ускользнуло недовольство некоторых матросов, в любую минуту готовых взбунтоваться.

Наблюдательные Фриц, Франц и Дженни тоже заметили эти изменения в настроении экипажа, и это внушало им большую тревогу, чем пережитый страшный шторм. Они не сомневались, что капитан предпримет к бунтовщикам самые строгие меры, но не будет ли это слишком поздно?

Тем не менее последующие восемь дней прошли спокойно. Во время шторма корабль отнесло на несколько сот миль к востоку, в сторону от маршрута, и сейчас все усилия капитан и боцман направляли на то, чтобы вернуться к прежнему курсу и оказаться на одной долготе с Новой Швейцарией.

Около десяти часов утра 30 сентября на палубе, ко всеобщему удивлению, появился вдруг Борупт, хотя, как все знали, наказания с него капитан не снял.

Находившиеся на юте пассажиры сразу почувствовали, что и без того напряженное положение на корабле готово еще больше осложниться.

Увидев своего арестованного помощника на свободе, капитан Гульд быстро подошел к нему и закричал:

— Лейтенант Борупт, вы отбываете наказание! Кто позволил вам покинуть каюту? Отвечайте!

— Вот мой ответ! — И Борупт, обратившись к матросам, скомандовал: — Ко мне, друзья!

— Да здравствует Роберт Борупт! — раздалось со всех сторон.

Капитан бросился в свою каюту и тотчас возвратился с пистолетом в руках. Но воспользоваться им не успел. Капитана опередил матрос, стоявший рядом с Боруптом. Прицелившись в голову Гарри Гульда, он выстрелил, и капитан как подкошенный рухнул бы на палубу, если бы его не подхватил боцман.

Никакой надежды одолеть взбунтовавшийся экипаж корабля, подстрекаемый младшими офицерами, не было. Напрасно Джон Блок, Фриц, Франц и Джеймс, сгруппировавшись около раненого Гарри Гульда, пытались усмирить мятежников. Используя численное превосходство, матросы мгновенно окружили и спустили маленькую группу вместе с капитаном в трюм. Дженни, Долли и Сузан с ребенком заперли в каютах и по приказанию Роберта Борупта, ставшего полновластным хозяином корабля, приставили к ним стражу.

Можно себе представить положение узников, оказавшихся в полутемном трюме, в особенности страдания бедного капитана от раны, которую даже нечем было перевязать. Боцман, как мог в этих условиях, помогал раненому, прикладывая к голове холодные компрессы. А каково было Францу, Фрицу и Джеймсу? Сознавать, что дорогие им существа в плену у бунтовщиков — и не иметь возможности помочь им!

Так прошло несколько дней. Утром и вечером трюмный люк приподнимался и узники получали скудную пищу. На расспросы боцмана матросы отвечали грубой бранью и угрозами. А по поводу женщин слышались лишь одни оскорбительные непристойности.

Несколько раз боцман и пассажиры пытались выломать люк, но он бдительно охранялся и днем и ночью. И даже, если бы их попытка выбраться на свободу окончилась удачно и им удалось бы одолеть караульных, то что ожидало бы узников дальше, на палубе, — ведь Борупту подчинялся сейчас весь экипаж.

— Подлый негодяй! — повторял Фриц, мучаясь от своего бессилия и невозможности помочь бедным женщинам.

— Самый гнусный из негодяев, — вторил ему боцман. — Если он не будет когда-нибудь повешен, значит, на свете нет справедливости.

Но мятежники и их предводитель понесут заслуженную кару только в том случае, если встретятся с военным судном. Роберт Борупт понимал это и старался вести судно осторожно, подальше от посещаемых кораблями маршрутов. Разумеется, «Флег» следовал уже не намеченным курсом, а свернул к востоку, стараясь уйти и от берегов Африки, и от берегов Австралии. Каждый день корабль удалялся от меридиана Новой Швейцарии на пятьдесят — шестьдесят лье. По пенящейся борозде за кормой узники могли определить: корабль, все время кренясь на левый борт, движется вперед с большой скоростью, а скрипение мачт свидетельствовало о полной парусности. Что с ними будет, гадали пленники, когда «Флег» уйдет в отдаленные районы Тихого океана, благоприятные для пиратских бесчинств? Разумеется, узников не оставят на борту корабля, а скорее всего бросят на каком-нибудь пустынном острове… Но это все же лучше, чем оставаться в руках негодяя Борупта и его сообщников…

Теперь стало очевидно, что в Новую Швейцарию ни на «Флеге», ни на «Ликорне» к намеченному сроку попасть не удастся. Пройдут недели, месяцы, а путешественники так и не появятся там… В какой тревоге будут семейства Церматт и Уолстон! А когда «Ликорн» бросит наконец якорь в бухте Спасения, то в Земле обетованной узнают, что их дорогие дети отправились в путь на «Флеге», но прибытия корабля никто не видел… Что они подумают? Только одно: «Флег» погиб вместе с людьми и имуществом…

Целую неделю Гарри Гульд, боцман и пассажиры, брошенные в трюм, не имели никаких вестей от оставшихся наверху женщин.

В начале следующей недели, 8 октября узникам показалось, что скорость судна несколько уменьшилась. Причиной этому могла быть или какая-нибудь неисправность, или установившийся на море штиль.

Около восьми вечера в трюм спустился целый отряд матросов в сопровождении младшего офицера, и пленники получили приказ следовать за ними.

Что могло произойти там, наверху? Уж не собираются ли выпустить их на свободу? Или часть команды, возмутившись действиями Роберта Борупта, потребовала возвращения законного командира корабля?

Но, поднявшись на палубу, узники увидели у грот-мачты Борупта в окружении всего экипажа. Фриц, Франц и Джеймс устремили свои взгляды в глубину кормовой надстройки, где располагались каюты женщин. Но там не горели ни свеча, ни фонарь, и в темноте что-либо разглядеть было невозможно.

Стоящий у бортовой сетки боцман обратил внимание на раскачивающуюся за бортом верхушку мачты. Похоже, на воду спущена большая шлюпка.

Неужели Борупт решится выбросить в шлюпку раненого капитана и его спутников, предоставив им бороться с морской стихией посреди пустынного океана, без всякой возможности определить, где они находятся? А несчастные женщины, неужели они останутся на корабле, подвергаясь опасности в окружении банды?

При этой мысли Франц, Фриц и Джеймс одновременно бросились вперед, решившись даже ценой собственной жизни освободить дорогие им существа.

Но матросы тут же окружили их, схватили и, несмотря на сопротивление, спустили вместе с Гарри Гульдом и боцманом в шлюпку, удерживаемую за уключину у борта корабля.

Каковы же были их радость и изумление, несмотря на весь ужас ситуации, когда мужчины увидели в шлюпке своих дорогих женщин и малыша! Они оказались там за несколько минут до того, как пленников вывели из трюма. Бедные женщины находились в отчаянии, ничего не зная о судьбе своих близких. Будут ли они вместе с мужчинами в этой шлюпке посреди Тихого океана, куда, скорее всего, привел «Флег» подлый Борупт? Забыв о страданиях последних дней, они обнимали друг друга со слезами на глазах. Спасибо Провидению за этот подарок — все снова вместе, а это самое главное!

А между тем каким опасностям подвергались пассажиры этого маленького суденышка! С корабля в шлюпку им бросили четыре мешка с сухарями и консервами, три бочонка пресной воды, некоторые кухонные принадлежности, сверток с бельем и одеяла, схваченные наспех в каютах, — это все, чем могли располагать пассажиры для утоления голода и жажды, для защиты от плохой погоды.

Но сейчас никто не думал об опасностях. Сейчас всем было не до этого. «Флег», пользуясь посвежевшим ветром, скоро удалится от шлюпки на несколько миль.

Боцман занял место у руля, Фриц и Франц — у мачты, готовые поднять парус, как только корабль скроется из виду.

Капитана Гульда бережно уложили на одеяла под полупалубу у кормы. Дженни тут же принялась заботливо ухаживать за ним.

Столпившиеся у борта «Флега» матросы молча смотрели на отходившую шлюпку. Ни у кого не появилось ни капли жалости к жертвам изменника Борупта. В их глазах не было ничего, кроме праздного любопытства. Но это безмолвие нарушил голос капитана.

Поднявшись со своего ложа, он с трудом добрался, держась за скамьи, до кормы и, собрав последние силы, крикнул:

— Негодяи! Вам не избежать людской кары!

— И Божьей! — добавил Франц.

— Отдавай конец! — скомандовал Борупт.

Линь упал за борт, корабль стал быстро удаляться, пока не растворился в ночной темноте.

Шлюпка осталась одна.

Глава XX

Ликующий крик «Земля-а-а!», возвещавший о спасении, принадлежал Францу. Он стоял на носу шлюпки, когда вдруг сквозь слабеющую туманную завесу разглядел смутные очертания берега. Ухватившись за фал, юноша стал быстро взбираться на верхушку мачты и, держась за рей, пристально посмотрел вдаль. Прошло почти десять минут, прежде чем он снова увидел на севере неясный силуэт земли, после чего быстро спустился вниз.

— Ты видел берег? — спросил его Фриц нетерпеливо.

— Да! За краем этой темной тучи, закрывающей горизонт!

— А вы не ошиблись, господин Франц? — спросил Джон Блок.

— Нет, боцман, нет! Хоть туча и скрывает горизонт, уверен: там — земля! Я видел ее собственными глазами!

Подошла Дженни и, взяв мужа за руку, сказала:

— Францу можно верить, Фриц! Ты ведь знаешь, какое у него острое зрение. Он не должен ошибиться…

— Нет, нет, я не ошибся, — загорячился Франц. — Поверьте мне, как верит Дженни. Я отчетливо видел возвышенность. В течение минуты она виднелась в разрыве между облаками. Правда, трудно было разглядеть, куда она дальше тянется, на восток или запад. Остров там или континент, не знаю, но это — земля!

Франц говорил так горячо и убежденно, что все не могли ему не поверить. К тому же так хотелось, чтобы это оказалось правдой! Ведь для несчастных пассажиров «Флега», брошенных посреди океана, эта земля — единственная надежда на спасение. И Франц обратился к Всевышнему с горячей мольбой, а к нему присоединились и остальные.

Скоро они узнают, что представляет собой пока незнакомый берег, к которому приближается шлюпка. Все ее пассажиры: пятеро мужчин — Фриц, Франц, Джеймс, боцман Джон Блок и капитан Гарри Гульд — и три женщины — Дженни, Долли и Сузан с ребенком — высадятся на землю, какой бы она ни оказалась.

Даже если земля окажется бесплодной, необитаемой или населенной свирепыми дикарями, все равно они пристанут к берегу, чтобы хотя бы запастись необходимыми припасами, прежде чем снова продолжить путь.

Новость сообщили капитану, и, несмотря на то, что он был еще слаб и очень страдал от раны, он все же попросил, чтобы его перенесли на корму.

Фриц счел необходимым высказать свои соображения:

— В данный момент нас интересует прежде всего расстояние от шлюпки до берега. Принимая во внимание высоту, с которой велось наблюдение, а также затуманенность атмосферы, можно предположить, что расстояние не превышает пяти-шести лье.

Гарри Гульд сделал одобрительный знак, а боцман утвердительно кивнул головой, соглашаясь с этими доводами.

— Таким образом, — продолжал Фриц, — при хорошем ветре, придерживаясь все время северного направления, нам достаточно двух часов…

— К сожалению, ветер, кажется, начинает слабеть. Но самое страшное не это. Гораздо хуже для нас, если он переменит направление…

— А весла? — подсказал Фриц. — Боцман станет у руля, а Франц, Джеймс и я возьмемся за весла. Неужели нам не хватит сил, чтобы таким образом проплыть несколько часов?..

— За весла! — скомандовал капитан еле слышным голосом.

Жаль, конечно, что капитан из-за слабости не мог стоять у руля; вчетвером вместе с боцманом можно было бы вести шлюпку значительно быстрее.

Хотя Фриц, Франц и Джеймс находились в полном расцвете сил, а боцман — закаленный, опытный моряк, но восьмидневное пребывание в трюме подорвало у всех силы. Несмотря на то, что путешественники расходовали свой скудный запас провизии с необычайной бережливостью, ее оставалось лишь на сутки. Три-четыре раза им, правда, удалось поймать рыбу на удочки, оказавшиеся в шлюпке. Маленький очаг, котелок, кастрюли и карманные ножи — вот и все кухонные принадлежности. Что, если эта земля окажется бесплодным скалистым островком и придется снова пуститься в плавание на непрочном суденышке в поисках земли, все равно — острова или континента, — но лишь бы благоприятного для существования…

И все же, услышав слово «Земля!», все воспряли духом. Надо пройти через страшные испытания, чтобы понять, как цепляются люди за любую возможность спасения… Они подобны утопающему, хватающемуся за соломинку… Наконец-то вместо этой легонькой шлюпки, для которой любой ветер, любая волна могут быть опасны, под ногами у всех будет твердая земля! На худой конец они устроятся в какой-нибудь пещере. Не самое плохое место, чтобы уберечься от непогоды! Но нет, скорее всего они пристанут к плодородной земле с богатой растительностью и множеством съедобных фруктов тропической зоны. В таких условиях можно продержаться долго, не опасаясь гибели от голода и холода, до прихода какого-нибудь корабля. Он заметит их сигналы и, разумеется, придет на помощь несчастным. Людям, не потерявшим надежды, такое казалось вполне реальным.

Возможно, этот мелькнувший в тумане остров принадлежит к группе островов у тропика Козерога[246]? Об этом и вели тихую беседу боцман с Фрицем, в то время как Дженни и Долли возвратились на свои места в глубине шхуны, устроившись возле Сузан и ее спящего малыша. Капитана Гульда опять мучила лихорадка, его пришлось снова перенести под палубный настил, и Дженни постоянно меняла компрессы, чтобы облегчить страдания больного.

А Фриц тем временем предавался размышлениям, в общем-то малоутешительным. Он не сомневался, что за восемь дней, после бунта на корабле, «Флег» не мог пройти большое расстояние. Таким образом, если он продолжал двигаться на восток, то шлюпка должна находиться в той части океана, где на карте значатся лишь острова Амстердам и Сен-Поль. Если же он взял направление к югу, то шлюпка может быть сейчас вблизи Кергелена[247]. В конце концов, каким бы ни оказался этот берег — населенным или пустынным, — существование, или хотя бы спасение на нем, для них сейчас благо. И кто знает, когда теперь они попадут в Новую Швейцарию?..

Но возможен еще один вариант. Если подгоняемая южным ветром шлюпка ушла далеко на север, то берег, к которому сейчас стремительно приближаются путешественники, может быть и австралийским. Например, Тасмания[248], Виктория[249] или Южная Австралия. Если шлюпка пристанет к Хобарт-Тауну[250], Аделаиде[251] или Мельбурну[252] — они спасены… А что, если их занесет в залив Короля Георга[253] или к мысу Луин, где обитают дикие племена? Не станет ли их положение еще хуже? Слишком мала вероятность встретить здесь корабль, направляющийся в Австралию или к островам Тихого океана…

— Во всех случаях, моя милая Дженни, — сказал Фриц, присаживаясь к жене, — мы очень далеки от дорогой нам Новой Швейцарии — от нее нас отделяют сотни лье…

— Да, к сожалению, — вздохнула Дженни. — Но хорошо уже то, что мы можем ступить на твердую землю. Вспомни, что удалось сделать твоей семье на заброшенном острове, что смогла сделать даже я на пустынной Дымящейся горе. Так неужели же мы не сотворим на этой земле то же самое? После всех перенесенных испытаний мы научились рассчитывать на свою энергию и мужество. Сыновья Йоханна Церматта не способны пасть духом…

— Дорогая жена, — ответил растроганный Фриц, — стоит лишь поговорить с тобой, и сразу вырастают крылья… Нет, мы не пали духом… Тем более при таком помощнике, как боцман, на него всегда можно положиться. Что же касается капитана…

— Он вылечится, вот увидишь, он скоро станет на ноги, — принялась горячо убеждать мужа Дженни. — Как только он попадет на землю, изматывающая его лихорадка сразу утихнет, силы возвратятся и мы снова обретем своего командира.

— О Дженни! — воскликнул Фриц, крепко обнимая жену. — Да поможет нам Бог найти на той земле, куда мы приближаемся, все необходимое для жизни. Конечно, не следует надеяться на что-то даже отдаленно похожее на нашу Новую Швейцарию, такую плодородную и изобильную… Самое страшное из всего, что может нас ожидать, — это опасность угодить в руки дикарей, против них мы совершенно беззащитны. Тогда нам придется, не приставая к берегу, без запаса провизии, снова уйти в море. Поэтому для нас предпочтительнее пустынный остров. По крайней мере, у его берегов всегда достаточно рыбы, на песчаном пляже есть моллюски, а в окрестностях, возможно, и дичь. Ведь все это смогла найти наша семья после высадки у Скального дома… Проведя на острове несколько недель, мы пополним запасы, восстановим силы, поднимем на ноги нашего капитана, а потом, расправив парус, отправимся на поиски более гостеприимных берегов. Шлюпка достаточно крепка, и есть кому ею управлять… Зимний сезон наступит нескоро. Раз посудина выдержала такие шквальные ветры, то уж как-нибудь выдержит те, что послабее… С пропитанием, которым одарит нас эта земля, и с Божьей помощью…

— Знаешь что, Фриц, — прервала Дженни монолог мужа, — все это ты должен сказать нашим друзьям. Надо поддержать их, в особенности Джеймса и Сузан… Чтобы они не потеряли надежду…

— Думаю, они не отчаялись, а если слегка и пали духом, то именно ты, Дженни, такая энергичная, решительная, смелая англичанка с Дымящейся горы, ты лучше всех способна вдохновить ослабевших…

Так считал не один Фриц. Так думали о мужественной Дженни все. Сузан и Долли, оказавшись под стражей на корабле, только благодаря Дженни, ее ободряющим словам не впали в отчаяние.

И все же, полагал Фриц, эта пока не известная им земля имеет одно преимущество перед Новой Швейцарией, вблизи которой не проходят морские пути. Принадлежит ли земля южному берегу Австралии, Тасмании или даже одному из архипелагов Тихого океана, положение ее точно обозначено на морских картах.

Но даже если допустить, что надежды их осуществятся и несчастных путешественников подберет какой-либо корабль, как горько сознавать, насколько далеки они от родного очага… Сотни лье отделяют Новую Швейцарию от этой земли, особенно если в течение восьми дней «Флег» относило волной на восток.

А если им не повезет и жить здесь придется так же долго, как, например, живет семья Церматт на своем острове? Что, если после многих испытаний они не выдержат и, отчаявшись, потеряют всякую надежду на спасение…

Во всех случаях какой это удар для родных и близких, с нетерпением ожидающих прихода «Ликорна»! Именно об этом не переставая думали Фриц и Дженни, Франц, Джеймс, его супруга и сестра, забывая об опасностях, поджидающих их на неизвестном берегу…

Сегодня, по их подсчетам, должно быть 13 октября. Значит, почти год миновал с тех пор, как «Ликорн» покинул остров, и именно сейчас там ожидают его возвращение. В Скальном доме уже считают дни и часы до долгожданной встречи! Бросают нетерпеливые взгляды на мыс Обманутой Надежды, пытаясь увидеть у его оконечности знакомые контуры корабля и готовясь отсалютовать в честь его прибытия артиллерийскими залпами с батареи на Акульем острове. Что могут подумать обитатели Скального дома, когда пройдут недели, месяцы, а «Ликорн» так и не появится? Помешал ли его плаванию встречный ветер или шторм, какая-нибудь задержка в Англии или даже военные действия на пути его следования? Но и в мыслях они не посмеют допустить, что корабль погиб…

Однако пройдет определенный срок, и «Ликорн», после стоянки в Кейптауне, появится в водах Новой Швейцарии. И оба семейства узнают, что их дорогих детей нет на борту корвета, что они отправились в путь на «Флеге», а корабль так и не прибыл… И родным не останется ничего иного, как поверить в гибель корабля со всеми пассажирами во время одной из сильных бурь, столь частых в этих широтах.

Но все это будет потом… Настоящее же столь тревожно, что не думать о нем просто невозможно.

С того момента, как Франц увидел вдалеке землю, боцман держал курс на север, а это довольно трудно, когда нет компаса. Ведь юноша мог указать направление лишь приблизительно. Если бы тучи рассеялись и прояснился горизонт, по крайней мере с севера, направлять шлюпку к берегу было бы значительно легче.

Но, как назло, неизвестную землю скрывала густая пелена и до нее не менее четырех-пяти лье.

Фриц, Франц и Джеймс налегали на весла изо всех сил. Но истощенные восьмидневным заточением, они с трудом продвигали вперед нагруженную шлюпку. На преодоление этого небольшого расстояния, отделяющего их от берега, уйдет, по-видимому, целый день. Путешественники благодарили Бога за то, что он не послал им встречный ветер… тогда бы лодку отнесло далеко в сторону от желанной земли… Уж лучше, считали они, пусть это затишье на море продержится до вечера.

К полудню гребцы с трудом одолели расстояние в одно лье. Боцман даже стал подумывать, не мешает ли им какое-либо встречное течение. А если это так, то им не приблизиться к берегу никогда. Впрочем, медленное продвижение могло быть и следствием отлива.

Около двух часов дня Джон Блок наконец бодро известил:

— Идет бриз, я его чувствую… Ерунда, теперь наш кливер сделает больше, чем весла!

Боцман не ошибся. Несколько минут спустя на морской поверхности с юго-востока появилась легкая рябь, и вскоре о борта шлюпки уже разбивалась белесая пена.

— Вы оказались правы, Блок, — сказал Фриц. — Бриз, однако, настолько слаб, что нет смысла оставлять весла.

— Да, разумеется. Наоборот, надо еще сильнее налечь на весла, Фриц, — ответил боцман, — и не выпускать их до тех пор, пока шлюпка не наберет скорость и не понесется к берегу под парусами…

— Где же она, эта земля?! — досадовал Фриц, вглядываясь в густую пелену тумана.

— Скорей всего… прямо перед нами.

— Вы уверены, Блок? — спросил Франц.

— А где же ей еще быть, если не за этим проклятым туманом? — проворчал боцман.

— Очень бы хотелось в это верить, — проговорил Джеймс, — но, увы, только хотеть еще недостаточно!

Наконец, уже около трех часов пополудни, хлопанье паруса подтвердило, что ветер усилился, Фриц и Франц убрали весла, подняли на блоке фок и изо всех сил натянули его, в то время как боцман удерживал колотившийся о планшир шкот.

А если это шальной ветер и его порывы не способны рассеять туман?..

Минут через двадцать волны стали крупнее и били прямо в борт, так что боцману с трудом удавалось выравнивать шлюпку кормовым веслом. Наконец кливер и фок наполнились ветром и натянули шкоты.

Решили придерживаться того же северного направления, по крайней мере до тех пор, пока ветер не расчистит горизонт.

Взоры всех были прикованы лишь к этому направлению. Только бы показалась земля, а уж Джон Блок сможет направить к ней шлюпку!

Но туманная завеса все не расчищалась, хотя на закате солнца ветер усилился и подгоняемая им шлюпка пошла быстрее. И у Фрица, и у боцмана мелькнула одна и та же мысль — не обошли ли они землю с востока или с запада? Сомнения охватили даже Франца — не ошибся ли он? Действительно ли видел берег в таком тумане?

— Нет, это не ошибка, — твердо сказал он. — И хотя землю видел лица я один, смею утверждать — я не ошибся, я ее видел… собственными глазами! Более того, я рассмотрел некоторые подробности… Высокий скалистый берег, даже скорее одна большая скала, вертикальная до самого гребня. Ее невозможно принять за облако.

— Но этот берег находился на расстоянии пяти-шести лье. Если мы идем правильно, то должны бы уже пристать к земле.

— Вы уверены, Джон Блок, что шлюпка все время двигалась в северном направлении? — спросил Франц.

— Не могу сказать с абсолютной уверенностью, что мы шли правильным курсом, — ответил боцман. — Наверное, нам следовало подождать, пока горизонт полностью не прояснится, даже пусть бы пришлось простоять на месте целую ночь.

Предложение здравое. Если шлюпка находится где-то поблизости от берега, то следует соблюдать особую осторожность, чтобы не наскочить на рифы, которые, по всей вероятности, окружают остров.

Все находившиеся в шлюпке настороженно прислушивались — не раздастся ли шум прибоя, потому что самым большим несчастьем было бы оказаться поблизости от обрушивающихся океанских валов. Ничего… Не слышно этих долгих глухих шумов океана, когда он разбивается о мешанину скал или заливает пляж.

И все же действовать следует с большой осторожностью. Около половины шестого вечера боцман отдал приказ спустить фок, а в помощь рулю оставить кливер.

Это разумное указание тут же выполнили. Действительно, необходимо несколько сбавить скорость суденышка, пока оставалось неясно местоположение берега, по-прежнему невидимого.

С приходом ночи опасность возрастала: кто осмелился бы двигаться в кромешной темноте у незнакомого берега?

При отсутствии ветра шлюпку могло отнести встречным течением далеко в сторону. В таких условиях кораблю обычно безопаснее находиться в открытом море. Но то, что просто сделать большому судну, сложно для шлюпки. Постоянно лавировать против все усиливавшегося ветра не только было затруднительно для гребцов, но и грозило отбросить суденышко далеко от цели.

Поэтому суденышко едва шло, под одним кливером, носом на север.

Все сомнения и страхи сразу исчезли, когда около шести вечера над горизонтом появилось на мгновение солнце, прежде чем погрузиться в волны.

В день равноденствия, 21 сентября, солнце заходит строго на западе. Через 23 дня, то есть именно 13 октября, оно заходит несколько южнее.

Именно в этом месте и появился огненный диск, когда туман стал рассеиваться. Через десять минут он коснулся линии горизонта.

— Вот где север! — закричал Фриц, указывая рукой немного левее того направления, по которому двигалась шлюпка.

В ответ послышался дружный крик. Кричали все вместе:

— Земля! Земля!

Туман рассеялся почти полностью, и побережье четко обозначилось на расстоянии менее полулье. И действительно, как и говорил Франц, доминировала на нем довольно высокая скала, продолжения которой ни к западу, ни к востоку не было видно.

Боцман взял курс на эту скалу. Снова поставленный фок наполнился последним дыханием бриза.

Через полчаса шлюпка благополучно подошла к песчаному пляжу и была зачалена за длинный скалистый выступ, до которого не доставал прибой.

Глава XXI

Наконец-то! После изнурительного плавания путешественники могут ступить на землю! Самое удивительное, что они остались целы и невредимы, никто не пострадал от истощения, голода или других напастей, и за это все благодарили Бога. Один Гарри Гульд по-прежнему мучился от приступов лихорадки, но состояние его здоровья уже не внушало опасения, и друзья надеялись, что несколько дней отдыха на берегу восстановят силы капитана.

Теперь, когда Фриц и его спутники благополучно пристали к берегу и больше не зависели от милосердия непогоды, не подвергались риску утонуть, всех волновал только один вопрос: какая земля перед ними?

Вряд ли можно ожидать, что она похожа на Новую Швейцарию, куда в намеченный срок должен был привезти их «Флег», не случись устроенного Боруптом и его экипажем бунта! Что предложит этот неизвестный берег вместо благополучного Скального дома?

Однако рассуждать по этому поводу сейчас бессмысленно: стояла такая темная ночь, что различить что-либо было невозможно, за исключением скал, подступающих к берегу со всех сторон. Благоразумнее всего в таких условиях — оставаться до восхода солнца на борту шлюпки. Фриц и боцман решили до утра нести вахту. Возможно, это побережье посещают туземцы, и это заставляло быть особенно бдительными. Австралийский ли это берег или одинокий остров в Тихом океане, — но следовало держаться настороже, чтобы в случае нападения успеть уйти в открытый океан.

Дженни, Долли и Сузан вновь возвратились к больному капитану, который уже знал, что шлюпка наконец пристала к берегу. Франц и Джеймс прикорнули между банками, готовые вскочить по первому зову боцмана. Смертельно усталые, они сразу же крепко уснули.

Не спали лишь Фриц и Джон Блок. Сидя на корме, они тихо переговаривались.

— Вот мы и добрались до «порта», господин Фриц, — сказал боцман. — Я ни на минуту не сомневался, что мы до него доберемся. По правде говоря, если мы и не зашли в гавань, то — вы согласитесь — это все же предпочтительней, чем встать на якорь среди скал. Шлюпка пока в полной безопасности. А завтра будет видно…

— Завидую вашему умению покоряться судьбе, дорогой Блок, — ответил Фриц. — У меня эти места что-то не вызывают доверия, а наше положение не кажется мне таким уж надежным, тем более что координаты этой земли нам совершенно неизвестны.

— Главное, что это берег, господин Фриц, с заливчиками, пляжами и скалами, и я полагаю, он не провалится у нас под ногами! Позже мы решим, покинуть его или поселиться пока здесь.

— Во всяком случае, если нам и суждено отправиться в дальнейшее плавание, то только после полного выздоровления капитана. А если местность окажется не слишком непригодной для жизни и в нашем распоряжении будут хоть какие-нибудь средства для существования, если мы не попадем в руки дикарей, то здесь можно остаться на некоторое время.

— Если эта местность и была необитаемой, то только до нашего прихода, — заметил боцман. — Вы не находите, что даже такая земля лучше, чем… никакая?

— Согласен, дорогой Блок. Если дичь здесь не водится, то ее может заменить рыба, и мы все же пополним наши съестные запасы.

— Ну, разумеется, и если дичь здесь представлена лишь морскими птицами, которых есть нельзя, мы попробуем углубиться внутрь, где должны быть леса и луга. Хотя, конечно, без ружья…

— Мерзавцы! Они не оставили нам никакого огнестрельного оружия!

— Это и понятно: получив в руки оружие, я бы не преминул размозжить голову негодяю Борупту!

— И его сообщникам!

— Рано или поздно они ответят за измену, — заверил Блок.

— Вы ничего не слышали? — спросил вдруг Фриц, насторожившись.

— Нет… этот шум… плеск волн у пляжа. Пока ничего подозрительного. И хотя вокруг темно, как в нашем трюме, глаза мои видят отлично…

— Тогда постарайтесь их не закрывать, нужно быть готовым ко всему…

— Мы успеем отдать канат в одну минуту, весла у нас наготове, а если понадобится, я одним ударом багра смогу оттолкнуть шлюпку от скал на двадцать футов.

И все же несколько раз боцман и Фриц настораживались: с берега до них доносились какие-то неясные шорохи. Впрочем, это оказалось не столь серьезно, чтобы вызвать настоящую тревогу.

Глубокая тишина царила вокруг. Ветер утих, и на море стало спокойно. Легкая волна набегала на песчаный берег и лениво уползала прочь. Лишь несколько одиноких морских чаек, прилетевших с открытого океана, искали убежище в расщелинах скал. Ничто не нарушало тишины ночи, первой ночи путешественников у незнакомого берега.

Ранним утром следующего дня все были на ногах, с волнением разглядывая берег, где они нашли приют.

Накануне, с расстояния не более полулье, Фриц смог рассмотреть часть побережья. С такой дистанции оно было видно на четыре-пять лье с востока на запад. От подножия мыса, у которого пристала шлюпка, можно было разглядеть не больше пятой части этого расстояния, замкнутой двумя выступами, за которыми простиралось море, светлое — справа, на востоке, и все еще темное — слева. Длина песчаного пляжа не превышала восьмисот — девятисот туазов, с обеих сторон его ограничивали высокие утесы, а сзади на всю ширину берега тянулась темная скалистая стена. Она являлась, по-видимому, отрогом горного хребта, возвышаясь над песчаным пляжем на высоту восьмисот — девятисот футов и круто спускаясь к нему. Но что же дальше, за стеной? Чтобы узнать это, надо добраться до вершины, лучше всего с восточной стороны, менее крутой, плавно спускающейся к морю. Но даже с этой стороны подъем, без сомнения, будет очень трудным, если не полностью невозможным.

Что и говорить, вид безжизненного песчаного берега, тут и там усыпанного дикими скалами, произвел на капитана Гульда и его спутников удручающее впечатление. Ни деревца, ни кустика, ни следа хоть какой-нибудь растительности — бесплодие во всей его печали и во всем ужасе. Единственные живые пятнышки на этой пустынной местности — лишайники. То ярко-красные, то тускло-желтые, эти примитивные растения без корней, стеблей, листьев и цветов были как будто приклеены к отвесным скалам чьей-то рукой. Кроме них, пейзаж разнообразили разве что липкая плесень, обязанная своим существованием обилию влаги, приносимой южными ветрами, господствующими в этой области. Более ни одна жалкая былинка не радовала глаз ни на утесах, ни на отвесной скале. Неужели такую же безрадостную картину представляет собой и горный склон за этой отвесной стеной? Уж не пристала ли шлюпка к одному из тех безлюдных, лишенных жизни островков, затерянных в океане, которые не имеют даже названия?

— Не слишком веселенькое местечко, — прошептал боцман на ухо Фрицу.

— Наверное, для нас было бы лучше, если бы мы пристали к восточному или западному берегу острова? — отозвался тот.

— Может быть, это и так, но здесь мы наверняка не встретим дикарей, — сказал Джон Блок.

В его словах заключалась горькая правда: ни одно человеческое существо, даже на самой примитивной стадии развития, не может существовать на таком бесплодном побережье.

Дженни, Франц, Долли, Джеймс и его жена, сидя в шлюпке, озадаченно разглядывали это дикое побережье, столь непохожее на уютные зеленеющие берега Земли обетованной, устья живописного Шакальего ручья, бухты Спасения… Даже Дымящаяся гора с ее дикой угрюмой природой обеспечила Дженни свежей ключевой водой, дичью и рыбой — всем этим оказались полны окрестности и прибрежные воды. Ничего подобного здесь: вокруг лишь камни да песчаная отмель, вся усеянная раковинами справа, а слева — покрытая водорослями узкая коса. От одного этого вида можно прийти в отчаяние.

Не богаче, как видно, и животный мир берега: немногочисленные морские птицы — чайки, ласточки да турпаны[254]. И лишь высоко в небе, распластав крылья, парили фрегаты, зимородки и альбатросы.

— Если побережье не похоже на Новую Швейцарию, — прервал молчание боцман, — это еще не значит, что здесь не следует высаживаться.

— На берег! — скомандовал Фриц. — Надеюсь, мы найдем приют у подножия какого-нибудь утеса.

— Конечно, высаживаемся… — поддержала мужа Дженни.

— Дорогая, — обратился Фриц к жене, — советую все же тебе вместе с женщинами и Бобом остаться пока в шлюпке. Здесь вы будете в безопасности, пока мы осмотрим берег.

— Да, так будет лучше, — поддержал его боцман, — тем более что далеко мы не уйдем.

Фриц, а за ним и все остальные спрыгнули на берег.

— Постарайтесь принести нам что-нибудь вкусненькое на завтрак! Мы на вас рассчитываем, — услышали они на прощанье веселый голосок Долли.

— А мы рассчитываем на вас, Долли, — отпарировал Франц. — Возьмите удочки и попробуйте закинуть их у этого утеса. Удачи вам!

— Не беспокойтесь! Сидеть сложа руки не будем, — заверила мужчин и Сузан.

— Главное, не израсходовать остатки сухарей, — заметил предусмотрительный Фриц. — Кто знает, может, нам скоро придется уйти в море…

— Лучше подготовьте костер, — воскликнул неунывающий Джон Блок. — Надеюсь, мы найдем кое-что более вкусное, чем суп из лишайников или галеты из раковин…

Погода стояла прекрасная. Пробиваясь сквозь легкие облака, солнце уже освещало все побережье.

Фриц, Франц, Джеймс и боцман шли по краю песчаного пляжа, еще влажного после недавнего прилива.

Берег полого поднимался вверх и на расстоянии футов десяти от путников был весь усеян спутанными водорослями. Это скорее всего фукусы — выброшенные на берег морские водоросли, переплетенные с красноватыми ламинариями[255], изрезанными на кончиках стеблей, а также с длинными нитевидными фукусами, усыпанными сухими маленькими горошинами, издающими под ногами сухой треск.

В фукусах должны содержаться вещества, полезные для человека. 06 этом спутникам напомнил боцман.

— И они съедобны, — уверял он, — особенно когда ничего другого нет! В моей стране, в портах Ирландского моря, из них даже готовят варенье.

Пройдя триста — четыреста шагов, Фриц и его товарищи достигли подножия западного утеса, представляющего собой нагромождение громадных глыб с почти отполированной поверхностью. Утес отвесно уходил в чистые воды океана, подернутые легкой рябью и настолько прозрачные, что можно было разглядеть дно на глубине семи-восьми туазов.

При виде этой почти вертикальной стены пришлось отказаться от мысли взобраться на ее вершину, чтобы обозреть верхнее плато, убедиться, так ли бесплодна местность за хребтом, как побережье, или там совсем иная картина.

Правда, существовал другой вариант — обогнуть скалу на шлюпке. Но это планы на ближайшее будущее. А сейчас самое важное для путешественников — найти какое-нибудь убежище на пустынном побережье, где им суждено жить.

И маленький отряд повернул назад, вспугнув при этом целую стаю морских птиц.

Огибая скалу, путники наткнулись на огромные скопления совершенно сухих фукусов. Так как крайняя граница прилива отчетливо обозначилась на сто туазов ниже, то можно было заключить, что водоросли принесены сюда не волнами, а южным ветром, очень сильным в этих широтах.

— Если придется здесь зимовать, то при отсутствии деревьев вполне можно использовать эти сухие водоросли в качестве топлива, — заметил Фриц.

— Беда только, что это топливо слишком быстро горит, — сказал боцман. — Правда, и запасы его огромны. По крайней мере, сегодня нам будет на чем вскипятить котелок. Остается только найти, что в него положить…

— Давайте поищем, — предложил Фриц.

Скала была сложена пластами неправильной формы, наклоненными на восток. Нетрудно было определить кристаллическую природу этих пластов, где срослись полевые шпаты[256] и гнейс[257], громадного гранитного массива[258] плутонического[259] происхождения, а значит, отличающихся необычайной твердостью. Они так мало напоминали скалы Новой Швейцарии, тянувшиеся от бухты Спасения до мыса Обманутой Надежды, где встречались исключительно известняки, легко поддававшиеся кирке и молотку, отчего и смогли соорудить Скальный дом. Нечего и думать о чем-либо подобном здесь, на этих твердых гранитных глыбах.

К счастью, сооружать ничего не понадобилось: у подножия скалы, в ста шагах от западного утеса, за громадной кучей водорослей, виднелось множество отверстий, подобных сотам гигантского улья. Они вели внутрь каменного массива.

Одни из них оказались лишь узкими лазами, другие — глубокими и мрачными нишами, забитыми мхом и водорослями. Но есть вероятность, что на противоположной стороне, менее подверженной влиянию морских ветров, могут быть большие пещеры, куда поместилось бы все, что находится в шлюпке. И Фриц со спутниками двинулись в направлении места стоянки шлюпки у восточного ребра скалы. Оно вдавалось в море узким мысом и поэтому могло быть более доступным, чем западное, а если это так, то следует попробовать обогнуть его на шлюпке.

Предчувствие не обмануло путешественников. В одном из углублений восточного ребра оказалась пещера с удобным входом. Расположение пещеры защищало ее от северных, восточных и южных ветров, оставляя лишь для западных, менее частых в этих краях.

Не раздумывая, Фриц, Франц, Джеймс и Джон Блок быстро вошли внутрь пещеры, достаточно освещенной дневным светом, чтобы разглядеть ее самые дальние уголки. Она оказалась довольно большой: 11–12 футов в высоту, 20 — в ширину, 50–60 — в длину — и состояла из нескольких неодинаковых по величине отсеков, почти готовых «комнат» для путешественников, и одного общего большого зала. Пол пещеры покрывал слой мельчайшего песка, без каких-либо следов сырости. А отверстие, через которое проникли в грот молодые люди и боцман, можно без особого труда прикрыть.

— Слово боцмана, лучше этого убежища нам не найти! — воскликнул Джон Блок.

— Я тоже так думаю, — поддержал его Фриц. — Больше всего меня беспокоит теперь полная безжизненность побережья. Боюсь, что и на верху плато такая же пустота.

— Сейчас нам нужно занять эту пещеру, а там будет видно…

— Увы! Это далеко не наш Скальный дом… Здесь нет даже маленького ручейка, а он хоть и отдаленно напоминал бы нам Шакалий ручей…

— Терпение, терпение! — постарался утешить друзей боцман. — Мы еще обнаружим среди скал какой-нибудь источник, может быть даже и ручеек, падающий с высоты.

— Нечего и думать устраиваться здесь надолго, — заявил Фриц. — Надо поскорее обогнуть эту отвесную стену, не пешком, так на шлюпке. И если окажется, что это маленький скалистый островок, останемся здесь ровно столько, сколько нужно для полного выздоровления капитана, — не более двух недель, я думаю.

— По крайней мере, у нас уже есть крыша над головой, — сказал Джон Блок. — Ну а деревья… конечно, нам их так недостает, но кто знает… может, они совсем рядом… сразу за выступом…

Выйдя из пещеры, исследователи направились к восточному утесу, чтобы узнать, можно ли его обогнуть.

От пещеры они насчитали сотни две шагов до оконечности скалы, наполовину погружавшейся в воду во время приливов. Склоны ее оказались совершенно голыми, отсутствовали даже водоросли, которых так много на противоположном, левом отроге. Вся скала состояла из нагромождения тяжелых глыб, будто упавших с высоты хребта. Обогнуть мыс вблизи грота было нельзя, но около стоянки шлюпки мыс снижался настолько, что можно попробовать пройти пешком.

Внимание боцмана, шедшего впереди, внезапно привлек шум падающей воды.

И действительно, совсем недалеко от грота по утесу струился ручеек с прозрачной водой. Поднявшись повыше, путешественники увидели, что ручеек берет начало от небольшого водопада, низвергавшегося в море.

— Вот вам и отличная пресная вода! — радостно воскликнул Джон Блок и тут же опустил руки в сверкающие воды.

— Свежая и чистая, — подтвердил Франц, пригубив.

— Странно, что на той горе, откуда стекает ручей, нет совершенно никакой растительности, — заметил Джон Блок.

— Потому что ручеек в засушливое время скорей всего пересыхает, зато в сезон дождей превращается в бурный поток.

— Пусть течет еще несколько дней, — решил боцман, — больше нам не надо.

Итак, у путешественников был уже «дом», где места хватит для всех, и ручей с чистой пресной водой, которой они наполнят бочонки в шлюпке на случай дальнейшего путешествия по морю. Но оставался нерешенным важный вопрос: где найти продукты, чтобы ежедневно кормить взрослых и ребенка.

Перейдя через ручей и добравшись до мыса, Фриц и его товарищи снова испытали разочарование. За мысом простиралась небольшая бухточка, шириной в три четверти лье, окаймленная песчаным пляжем, а позади него возвышались все те же голые скалы. На противоположной стороне бухта упиралась в гору с заостренной вершиной, подножие которой омывало море.

К сожалению, и это побережье оказалось пустынным. Растительный мир ограничивался лишайниками да принесенными морским прибоем водорослями. Первое знакомство с местностью, увы, явилось лишь подтверждением невеселого предположения, что шлюпку вынесло к одному из заброшенных скалистых островков в Тихом океане.

Совершенно бесполезно продолжать путь до горы, возвышающейся по другую сторону бухты. И маленький отряд собрался возвращаться к шлюпке, как вдруг Джеймс вскрикнул, указывая рукой в сторону пляжа:

— Что это там виднеется… на песке? Какие-то движущиеся точки… видите? Уж не крысы ли это?

Действительно, с того расстояния, где они находились, казалось, что к морю направляются полчища крыс.

— Крысы? — переспросил Франц. — Но если это водяные крысы, называемые ондатрами, то они съедобны… Помнишь, Фриц, тех зверьков… мы настреляли их во время охоты на боа?

— Отлично помню, — откликнулся Фриц, — особенно «удовольствие» от мяса отваренной ондатры с его болотным запахом…

— Ничего страшного, — запротестовал боцман. — Если хорошо его приготовить, оно вполне съедобно и даже вкусно… Впрочем, не стоит по этому поводу спорить, ибо это не крысы…

— Тогда кто же это, Блок? — спросил Фриц.

— Да это же черепахи…

— А вы не ошибаетесь?

Нет, боцман не ошибался, и можно только позавидовать его отличному зрению. Это и в самом деле было стадо черепах, ползущих по песчаному пляжу.

Фриц и Джеймс остались на наблюдательном посту у мыса, а Джон Блок и Франц стали тихонько пробираться к другой стороне скалы, чтобы не вспугнуть черепах и отрезать им дорогу.

Это были небольшие черепахи, всего 12–15 дюймов в длину, длиннохвостые, питающиеся в основном насекомыми. Франц насчитал с полсотни этих безобидных животных, неторопливо двигавшихся не к морю, а к устью ручья, где отлив оставил несколько липких ламинарий.

Почва у ручейка была покрыта странными припухлостями вроде маленьких песчаных бугорочков. Франц без труда разгадал, что это значит.

— В песке лежат яйца черепах! — воскликнул он радостно.

— Прекрасно! Откопайте несколько яиц, господин Франц, а я постараюсь поймать этих курочек. Думаю, они вкуснее надоевших сухарей, и наша юная Долли будет довольна…

— Не сомневаюсь, Блок. А яйца я сейчас извлеку, — пообещал Франц.

— Какие прекрасные животные эти черепахи, из них получается такой вкусный бульон!

В течение минуты боцман и Франц перевернули на спину около двадцати черепах, ставших сразу неподвижными в этом неудобном для них положении. Нагрузившись полудюжиной маленьких животных, захватив также груду яиц, они отправились к шлюпке.

Капитан Гульд внимательно выслушал рассказ Джона Блока. Как только прекратилась морская болтанка, рана капитана и лихорадка стали доставлять ему все меньше страданий. Очевидно, недельного отдыха на берегу будет достаточно, чтобы он полностью восстановил свои силы.

Как это ни странно, но раны головы излечиваются быстрее, чем раны в других частях тела. К тому же пуля лишь задела череп сбоку и слегка опалила щеку. Только по счастливой случайности не был раздроблен висок. Так что хороший отдых на берегу и заботы женщин давали основание надеяться на быстрое и полное выздоровление капитана.

Гарри Гульд не без интереса узнал, что черепахи посещают эту бухту, которую в их честь решили назвать Черепашьей. Теперь у путешественников имеется хотя бы сытное и вкусное питание, и его хватит надолго. Мясо черепах можно заготовить впрок, законсервировав его, чтобы потом, когда придет время оставить побережье, взять его с собой в шлюпку.

В самом деле, когда пассажиры убедятся в том, что верхнее плато столь же бесплодно, как и Черепашья бухта, если и там нет ни лесов, ни долин, а лишь нагромождение скал, им не останется ничего другого, как заняться поисками более гостеприимных берегов где-нибудь на севере.

— Как дела, Долли, как дела, Дженни? — спросил Франц. — Надеюсь, вы не скучали во время нашего отсутствия? Удачной ли была рыбалка?

— Не очень, — ответила Дженни, указывая на несколько рыбешек, валявшихся на палубе шлюпки.

— Но все же кое-что мы можем вам предложить, — чуть веселее добавила Долли.

— Что же именно? — поинтересовался Фриц.

— Мидии! Мы обнаружили их в огромном количестве у подножия мыса. Видите, они уже варятся в котелке.

— С чем мы вас и поздравляем, — ответил Франц, — но и мы пришли не с пустыми руками… Вот несколько яиц…

— Куриных?

— Черепашьих, — ответил Франц.

— Черепашьих? — удивленно переспросила Долли. — Значит, вы встретили черепах?

— Целую роту, — добавил боцман. — Там их столько, что нам хватит надолго. По крайней мере, на то время, пока мы будем оставаться вблизи этого залива.

— Думаю, — заметил капитан, — прежде чем оставить это побережье, надо хорошенько исследовать все окрестности, а самое главное — постараться подняться на вершину скалы.

— Мы постараемся, капитан, — заверил его Джон Блок, — но полагаю, не стоит спешить раньше, чем того потребуют обстоятельства, ведь здесь все же можно жить, не трогая наших запасов сухарей.

— Разумеется, — согласился капитан.

— Наше самое горячее желание, господин капитан, — добавил Фриц, — чтобы отдых помог вам полностью вылечиться, чтобы зажила рана на голове и к вам наконец возвратились силы. Две-три недели нам провести здесь незатруднительно. Когда вы встанете на ноги, то сами осмотрите местность и примете решение, что делать дальше.

Все утро путешественники занимались перетаскиванием вещей и оставшихся съестных припасов из шлюпки в пещеру. Сначала переправили самое ценное — мешок с сухарями, горючее, затем все остальное — бочонки, посуду, одежду. В углу пещеры отвели место для маленького очага, и там аппетитно забулькал в котелке бульон из черепахи.

Фриц и боцман перенесли капитана Гульда в самое лучшее место грота, где Долли и Дженни заранее соорудили прекрасное ложе из сухих водорослей. И капитан тут же забылся крепким сном.

Глава XXII

Трудно найти место более подходящее для временного жилища, чем эта пещера. В ее отсеках каждый мог разместиться по своему желанию.

Конечно, внутри пещеры и днем не очень-то светло, а в глубине вообще царит полная темнота, но разве это имеет значение для ее обитателей? Ведь пещера предназначена в основном для ночлега и для непогоды. Днем даже Гарри Гульда выносили наружу, чтобы больной мог дышать целебным, прогретым солнечными лучами морским воздухом.

Дженни и Фриц устроились в одном из боковых отделений. Джеймс Уолстон с женой и маленьким Бобом заняли самый большой отсек, где поместилось ложе для троих. Франц удовлетворился углом в общем «зале» в компании с Гарри Гульдом и боцманом. Таким образом, никто не оказался обделенным в этом естественном укрытии, истинных размеров которого его обитатели по-настоящему не знали.

Вторую половину дня посвятили отдыху. После всех испытаний последней недели, мужественно перенесенных пассажирами шлюпки, они получили наконец возможность передохнуть. К тому же необходимо привыкнуть к новой обстановке. В общем, решение провести недели две в этой бухте, где есть возможность сносного существования, казалось всем сейчас самым разумным. А Джон Блок не советовал отправляться в путь и сразу же после выздоровления капитана, предлагая немного повременить. Впрочем, все мысли путешественников сосредоточились на дне сегодняшнем, думать о будущем пока не хотелось.

Оно было слишком туманным и тревожным… Что, если эта земля — уединенный островок, затерянный в Тихом океане? Тогда им снова придется броситься в морскую пучину на маленьком суденышке, подвергая себя опасностям часто меняющейся в открытом океане погоды… Каков может быть исход такой новой попытки?

Вечером, отведав ароматного бульона с черепашьими яйцами, Франц обратил свою благодарственную молитву к небесам, и все отправились на покой, заняв каждый свое место в пещере.

Благодаря заботам Долли и Дженни капитана Гульда уже не трепала лихорадка, да и рана стала быстро зарубцовываться, уже не доставляя ему такой боли. Теперь можно было надеяться на его быстрое и полное выздоровление.

Никакой надобности дежурить кому-нибудь из мужчин у входа в пещеру не было, здесь, на этом пустынном берегу, нет ни дикарей, ни хищных животных, и уж конечно его никогда не посещало ни одно человеческое существо. К ночи ветер с моря утих, и до самого рассвета на берегу не ощущалось ни малейшего дуновения. Тишину нарушали лишь пронзительные крики морских птиц, забирающихся на ночевку в скалы.

Новые обитатели пещеры проснулись с первыми лучами солнца. Джон Блок первым делом спустился к шлюпке. Она слегка покачивалась на поверхности воды и, несомненно, при первом же отливе окажется на песке. Канаты удерживали шлюпку с обоих бортов, поэтому она не могла стукнуться о скалы даже во время полной воды, а так как ветер дул с востока, она ничуть не подвергалась риску. Если же ветер переменит направление на южное, станет ясно, надо ли менять место стоянки. Но сейчас летний сезон, и хорошая погода, кажется, установилась надолго.

И все же боцман решил обсудить этот вопрос с Фрицем.

— Стоит подумать о сохранности нашей шлюпки, — сказал он озабоченно. — Ведь в нашем положении шлюпка для нас — все. Конечно, хорошо, что мы нашли грот и неплохо в нем устроились, но… на борту грота не уплывешь… А если вдруг настанет момент, когда потребуется быстро отсюда убраться? В общем, шлюпка должна быть всегда наготове…

— Разумеется, Блок, — согласился Фриц. — Мы примем все меры предосторожности, чтобы со шлюпкой ничего не случилось. Может быть, сразу поискать более надежное место стоянки?

— Посмотрим, посмотрим, господин Фриц, пока на этой стороне побережья спокойно. Сейчас я хотел бы поохотиться за мысом на черепах. Вы не составите мне компанию?

— Нет, Блок, идите без меня, я собираюсь побыть с капитаном. Он провел первую спокойную ночь и, когда проснется, захочет, конечно, поговорить об обстановке на берегу. И я введу его в курс дела.

— Вы правы, господин Фриц, и постоянно повторяйте капитану, что здесь нам в данный момент ничто не угрожает.

Расставшись с Фрицем, боцман, перепрыгивая с камня на камень, без труда обогнул мыс и направился к тому месту, где накануне они с Фрицем увидели черепах.

Фриц же возвратился к гроту. Возле него Франц и Джеймс складывали охапки водорослей. Госпожа Уолстон занималась маленьким Бобом, а Дженни и Долли все еще находились подле капитана. Возле входа в пещеру весело потрескивал небольшой костер, вода в котелке начинала закипать, и из него с шипением поднимался пар.

Поговорив с Гарри Гульдом, Фриц и Дженни вышли на берег. Пройдя шагов пятьдесят, они повернули к высокой скале, оказавшись за этой стеной отрезанными от внешнего мира.

— Дорогая моя супруга, — обратился к молодой женщине Фриц взволнованным голосом. — Я должен открыть тебе свое сердце, оно слишком переполнено последними событиями нашей жизни, начиная с того, когда я имел счастье найти тебя на Дымящейся горе… Я вижу тебя в моем каяке в Жемчужном заливе… потом встреча с шаландой, возвращение в Скальный дом. Два счастливых года прошло с тех пор, наполненных радостью и счастьем, которые, казалось, ничто не сможет нарушить… Наша семья привыкла жить в изолированном мире, как будто за пределами острова ничего не существует… И если бы не твое беспокойство об отце, моя любимая, то мы не оказались бы на борту «Ликорна», не покинули бы Новую Швейцарию.

— Куда ты так хочешь возвратиться, дорогой Фриц, — сказала Дженни, стремясь сдержать охватившее ее волнение.

— Дорогая, я должен сказать тебе все. Я так страдаю с тех пор, как злая судьба обрушилась на нас!.. Меня мучают угрызения совести за то, что я заставил разделить со мной…

— Неужели эти удары судьбы способны сломить тебя, Фриц? Человек подобного мужества и энергии не должен предаваться отчаянию!

— Позволь мне договорить, Дженни… Однажды у берегов Новой Швейцарии появился «Ликорн»… на его борту мы отправились в Европу… С тех пор нас преследуют несчастья… Так и не увидев своей дочери, умер полковник Монтроз…

— Мой бедный отец! — прошептала Дженни, и слезы брызнули из ее глаз. — Он не испытал радости прижать к своей груди дочь, узнать тебя, моего спасителя, и соединить наши руки. Богу это было неугодно, Фриц, и надо подчиниться его воле.

— Да, Дженни, и, как бы ни было это печально, ты все же добралась до своей родины… и могла бы остаться у своей тетушки, живя в счастье и спокойствии…

— В счастье… без тебя, Фриц?

— Но тогда, дорогая, ты не подверглась бы новым потрясениям, после всего, что тебе уже пришлось испытать, чудом оставшись в живых… И все же ты решилась отправиться со мной из Англии на наш уединенный остров…

— Но ты, кажется, забываешь, Фриц, что я твоя жена? Стоило ли хоть секунду колебаться, расставаясь с Европой, если я могла быть снова с теми, кого так сильно полюбила — с твоей семьей, Фриц… она теперь стала и моей…

— Дженни… Дженни… и все же это из-за меня ты снова попала в ужасную, полную опасностей переделку, иначе не назовешь положение, в каком мы оказались. Ты уже испила свою чашу несчастий в этом мире… Но негодяи с «Флега» посмели так подло поступить с тобой, жертвой кораблекрушения! И вот — новые страдания на острове, еще более пустынном, чем Дымящаяся гора!

— Но не забывай, теперь я не одна. Здесь ты, твой брат, наши друзья. С такими решительными, смелыми людьми не страшны никакие опасности, ни сегодняшние, ни завтрашние! Я не сомневаюсь, что ты сделаешь все для общего спасения…

— Все, моя любимая! — пылко воскликнул Фриц. — Мысль, что ты здесь по моей вине, только удваивает мою решимость. Но эта же мысль причиняет мне такую боль, что я готов на коленях просить у тебя прощения! Во всем виноват я, если бы…

— Фриц, — рассудила молодая женщина, ласково обнимая мужа, — никто не мог предвидеть опасных событий, которые произошли… бунт на корабле… его последствия… наше плавание в пустынном океане на шлюпке. Но даже и в этих обстоятельствах все могло бы быть еще хуже. Хорошо уже то, что мы не погибли от рук матросов «Флега», от налетевшего на нашу шлюпку урагана, в конце концов — от голода и холода, если бы плавание по океану еще продолжилось. Но ничего этого не произошло. Мы высадились на землю — вот что главное! И пусть эта местность не такая цветущая, как Новая Швейцария, но ведь она приютила нас и накормила. Мы постараемся узнать ее получше, может, она не такая уж безжизненная. И если не будет иного выхода, мы покинем ее…

— И куда направимся, моя бедная Дженни?

— Куда глаза глядят, как сказал бы наш бравый боцман, чтобы плыть туда, куда поведет нас Господь. Я полагаюсь на волю Всевышнего и верю всем нашим друзьям.

— Дорогая моя! — воскликнул Фриц. — Твои слова меня окрыляют! Я был счастлив излить тебе душу! Не сомневайся, мы будем бороться. Мы не поддадимся отчаянию! Нам ведь доверены бесценные существа, и мы обязаны спасти их… с Божьей помощью… Обязательно спасем!..

— К благости Всевышнего никто всуе не взывает! — услышали они голос подошедшего Франца. — Будем уповать на Господа, и он не оставит нас…

После разговора с женой Фриц воспрял духом. И из этого будто бы безнадежного положения в конце концов можно выбраться, нужно только не терять уверенности и оптимизма!

Стояла прекрасная погода, и в 10 часов утра капитан Гульд смог уже самостоятельно выйти на берег, чтобы полежать немного на солнце недалеко от мыса. Как раз к этому времени там появился боцман, возвращавшийся после прогулки вокруг бухты. Дойдя до крутой горы, закрывающей вход в бухту с востока, он убедился, что обогнуть ее пешком или на шлюпке невозможно. Даже при отливе огромные волны разбиваются о подножие горы с бешеной силой.

После этого он вместе с Джеймсом отправился за черепахами. Днем на песчаный пляж выползали сотни этих животных. Поскольку не исключалась возможность скорого отплытия, следовало запастись вкусным, питательным мясом, оно пригодится мореплавателям в дальней дороге.

После завтрака мужчины принялись обсуждать планы на ближайшие дни, а женщины занялись стиркой белья в ручье. Разложенное на камнях, оно моментально высыхало под палящими лучами солнца. Высушенное белье тут же чинили, словно день отъезда уже назначен и все спешат привести в порядок дела.

Где же расположена приютившая их земля? Этот вопрос более всего занимал мужчин. Можно ли без приборов определить хотя бы приблизительно, на какой широте она находится, основываясь на полуденной высоте солнца? Конечно, такое наблюдение не может дать точного результата. Тем не менее произведенные в тот же день расчеты Фрица совпали с предположением капитана Гульда. Капитан полагал, что они сейчас находятся между 30-й и 40-й параллелями. Но какой меридиан проходит по ней с севера на юг, нет никакой возможности установить, хотя «Флег» должен был вроде бы приблизиться к западной окраине Тихого океана.

Поговорив об этом, мужчины вернулись к ближайшему плану — стали обсуждать, как можно добраться до верхнего плато скалистой стены. Необходимо узнать, раньше, чем капитан полностью вылечится, что собой представляет эта земля, куда пристала шлюпка — к берегу континента, большому острову или крохотному островку? Кто знает, возможно, с высоты семисот — восьмисот футов они увидят всего в нескольких лье от этой пустыни совсем другую землю?.. Итак, в самое ближайшее время Фриц, Франц и боцман решили подняться на вершину.

Прошло несколько дней, они не внесли никаких изменений в ситуацию. Все сознавали необходимость каким-то образом выбраться отсюда, одновременно опасаясь, как бы их положение не ухудшилось. Погода оставалась благоприятной, жара не уменьшалась, море по-прежнему было спокойным.

Джон Блок, Фриц и Франц не раз исследовали бухту от западного утеса до крутой горы. Напрасно искали они ущелье, выемку, какой-нибудь склон поположе, по которым можно было бы забраться на плато. Вертикальная стена высилась подобно крепостной.

Время меж тем шло, и капитан чувствовал себя все лучше. Рана почти полностью зарубцевалась, и на ее месте остался лишь небольшой шрам. Приступы лихорадки случались все реже, пока совсем не прошли. Силы постепенно возвращались к нему. Он мог уже один, без посторонней помощи, прогуливаться по пляжу. Постоянными собеседниками Гарри Гульда во время таких прогулок стали фриц и боцман. С ними он до бесконечности обсуждал шансы на успех дальнейшего плавания в шлюпке в северном направлении. Днем 25 октября капитан уже самостоятельно добрался до крутой горы в восточной части бухты, чтобы лично убедиться в невозможности обойти ее у основания.

Тогда Фриц, — он вместе с Францем и Джоном Блоком сопровождал Гарри Гульда, — предложил добраться до берега, располагавшегося по другую сторону неприступной горы, вплавь. Но у подножия было такое сильное течение, что капитан запретил смельчаку даже думать о своем намерении, хотя тот считался отменным пловцом. Быть может, течение и помогло бы Фрицу достичь невидимого берега, но где уверенность в том, что он сумеет возвратиться назад?

— Нет, — решительно отверг это предложение Гарри Гульд, — это будет неосторожный поступок и к тому же совершенно бесполезный. Проще исследовать побережье с помощью шлюпки. Удалившись от берега на расстояние нескольких кабельтовых, мы сможем осмотреть землю на большей протяженности. Боюсь только, что природа этой бесплодной земли везде так же однообразна.

— Значит, вы считаете, что мы высадились на маленький скалистый островок? — спросил Франц.

— Пока можно только предполагать, что это именно так, — ответил Гарри Гульд.

— Но, возможно, он входит в состав какого-нибудь архипелага? — неуверенно произнес Фриц.

— Какой архипелаг, дорогой мой Фриц! — с горечью ответил капитан. — Если мы находимся где-то между Австралией и Новой Зеландией, что вероятнее всего, то, насколько я знаю, там нет никаких островных групп.

— Но если они не помечены на карте, это еще не значит, что их нет на самом деле, — возразил Фриц. — И наша Новая Швейцария — лучшее тому подтверждение.

— Согласен, — ответил Гарри Гульд, — но так случилось только потому, что ваш остров находится вдали от морских путей. В ту часть Индийского океана, где он расположен, почти никогда не заходят суда, тогда как вся южная часть Австралии с прилегающими морями хорошо известна мореплавателям, и ни один, даже маленький островок не мог бы остаться незамеченным.

— В таком случае можно предположить, — не унимался Франц, — что мы находимся вблизи Новой Голландии.

— Вполне возможно, — ответил Гарри Гульд, — и я совсем не удивлюсь, если наша земля окажется вблизи ее юго-западной оконечности, например, у мыса Луин, в чем не может быть ничего хорошего, если учесть, что эти места населяют кровожадные туземцы.

— На мой взгляд, — заметил боцман, — безопаснее всего остаться пока на нашем маленьком островке, где нас, по крайней мере, не ожидают встречи с людоедами.

— Это еще предстоит узнать, когда мы взберемся на плато, — заявил Франц.

— Да, — невесело подтвердил Фриц, — но, к сожалению, пока мы не нашли никакого доступного пути туда.

— Может, для начала подняться на эту вот гору, замыкающую бухту с востока? — предложил капитан.

— Половину склона можно одолеть, хотя и с трудом, — пояснил Фриц. — Но дальше идет почти отвесная стена. Там нужны приставные лестницы, да и то неизвестно, удастся ли. Будь на склоне выемка, можно было бы попытаться воспользоваться веревками, но ведь ни того, ни другого у нас нет…

— Тогда остается только шлюпка, чтобы, по крайней мере, осмотреть другую часть берега, — сказал Гарри Гульд.

— Но не раньше, чем вы почувствуете себя совсем здоровым, капитан, — заявил Фриц. — Времени у нас еще достаточно. Ведь мы здесь всего несколько дней…

— Я уже здоров, Фриц, — стал убеждать его капитан. — Да и могло ли быть иначе при таком уходе, какой мне обеспечили наши дорогие женщины! Итак, решено: через двое суток, не позже, выходим в море.

— И в каком направлении, на запад или на восток? — поинтересовался Фриц.

— В зависимости от ветра.

— Думаю, это будет небесполезная поездка, — заметил боцман.

Надо сказать, что Фриц, Франц и Джон Блок уже сделали попытку взобраться на крутой мыс. Хотя склон был очень крутой, им удалось, скользя от скалы к скале, рискуя вызвать обвал, с ловкостью серны подняться на высоту двухсот футов. Эта отчаянная попытка чуть не стоила боцману переломанных костей. Но, пройдя почти треть всего пути, братья и их спутник остановились. Они уперлись в совершенно отвесную стену при полном отсутствии хоть какой-нибудь опоры для ног. И до вершины еще шестьсот — семьсот футов.

Возвратившись в грот, капитан познакомил с принятым решением всех, кто не будет участвовать в походе. 27 октября, то есть через два дня, шлюпка отправится в небольшое плавание вдоль побережья. Ввиду кратковременности этой поездки на ее борту будут лишь капитан, Фриц и боцман. Речь идет о плавании с целью разведки местности, а не о длительном путешествии, где могли бы принять участие все. Шлюпке не придется слишком далеко отклоняться на север, так как скорей всего эта земля — небольшой изолированный остров, не превышающий двух-трех лье в окружности. Его можно будет обойти за сутки.

Присутствующие, Джеймс Уолстон с женой, Франц, Дженни и Долли, слушали капитана со все возрастающим волнением. Каким бы кратковременным ни было плавание, отсутствие капитана, боцмана и Фрица не могло не беспокоить оставшихся на берегу. А если на гребцов нападут дикари, если что-то задержит их… и если они вообще не возвратятся?

Все эти сомнения стала излагать Дженни с той страстностью, какую она всегда вкладывала в свои поступки и слова.

— Стоит ли, — говорила она, — добавлять к уже перенесенным всеми нами страданиям еще и беспокойство, какое, несомненно, все мы будем испытывать из-за отсутствия близких?

Эти доводы молодой женщины казались вполне резонными, и их не могли не понять капитан, боцман и Фриц. В конце концов решили, к всеобщему удовольствию, что в задуманной разведке примут участие все. Джон Блок захотел тут же заняться осмотром лодки, хотя она и не требовала особого ремонта, так как за время плавания по океану не особенно пострадала. Но ее предстояло как следует снарядить на тот случай, если придется пристать к какому-либо соседнему островку. Кроме того, у боцмана появилась идея устроить на носу навес, чтобы предохранить женщин от волн и порывов ветра.

Но главная задача — заготовка провизии на случай, если по какой-либо причине плавание затянется. В остальном же приходилось лишь ожидать намеченного срока. Когда будет принято решение окончательно покинуть Черепашью бухту, то осуществить его нужно будет незамедлительно, безо всяких задержек, воспользовавшись благоприятным летним сезоном, а он еще в самом начале. Мысль о том, что здесь придется зимовать, всех ужасала. Разумеется, пещера — достаточно надежное укрытие от яростных ливней и бурь, которые в сезон дождей, несомненно, обрушатся на берег. Да и холод вряд ли будет угрожать путешественникам, имеющим значительные запасы топлива в виде сухих водорослей, скопившихся на берегу. Но как быть с питанием, если вдруг исчезнут черепахи? Придется ограничиваться лишь дарами моря. А что станет со шлюпкой? Как сохранить ее в непогоду, когда огромные волны обрушатся на берег? Как обезопасить ее от сильных приливов? К тому же у мужчин нет никаких инструментов — ни домкрата, ни рычага, ни молотка, ничего, кроме собственных рук, чтобы обеспечить сохранность шлюпки.

Пока, к счастью, держалась хорошая погода, опасаться можно только случайной кратковременной бури. Но проведенные на суше две недели укрепили путешественников физически, а главное — вернули им веру в спасение.

Утром 26 октября все подготовительные работы к отплытию были закончены. К полудню Фриц заметил в отдалении, на южной стороне неба, белесые тучи, и это вызвало у него смутное чувство беспокойства. Ветер с моря едва ощущался. Между тем тяжелые облака надвигались глыбами. Эта буря, если только разразится, налетит прямо на Черепашью бухту.

До сих пор крайние утесы мыса надежно защищали шлюпку от восточных ветров. Равным образом и западные ветры не могли до нее добраться. Удерживаемая канатами, шлюпка могла избежать слишком опасных рывков. Но разбушевавшиеся волны придут с открытого океана, никакой защиты не будет, не разнесет ли тогда суденышко в щепки?

Нечего и думать о том, чтобы переправить шлюпку на другую якорную стоянку за мысом. Даже в тихую погоду волны возле него с силой разбиваются о скалы…

— Что же делать? — спрашивал Фриц у боцмана, но тот и сам не знал, что ответить.

Правда, оставалась небольшая надежда на то, что тучи рассеются и буря пройдет стороной. Увы, она не сбылась. Прислушавшись, уже можно было различить далекий гул, хотя ветер пока оставался слабым. Никаких сомнений не было: вдали рокотало море, и по его поверхности уже побежали морщины, придавая воде мертвенно-бледный оттенок.

Гарри Гульд с тревогой оглядывал горизонт.

— Кажется, нам придется выдержать еще одно испытание… — произнес Фриц.

— Боюсь, что так. И гораздо более страшное, чем можно предполагать, — отозвался капитан.

— Капитан, — решительно сказал боцман, — сейчас не время сидеть сложа руки. Наоборот, надо смазать их маслом, как говорят моряки.

— Попытаемся подтащить шлюпку ближе к пляжу, — предложил Фриц.

— Да, конечно, — поддержал его капитан. — Прибой нам поможет. А пока освободим шлюпку от всего лишнего.

Ничего другого не оставалось. Все мужчины принялись за работу. Паруса, мачту, руль, банки и жерди сняли со шлюпки и перенесли в пещеру.

Когда прибой усилился, шлюпку уже подтянули шагов на двадцать, но этого оказалось недостаточно; чтобы уберечь ее от ударов волн, надо протащить еще столько же.

При полном отсутствии вспомогательных приспособлений боцман подложил под киль доски, чтобы облегчить перемещение шлюпки, и все принялись толкать ее с носа и кормы. Но усилия оказались напрасными: тяжелая лодка, вдавившись в песок, не подвинулась ни на шаг от последнего заплеска океана.

К вечеру ветер усилился и грозил вскоре стать ураганным. В скопившихся над головой тяжелых тучах беспрерывно сверкали молнии, раздавались жуткие удары грома, чудовищным эхом отражавшиеся от скал.

Хотя отлив оставил шлюпку на песке, становившиеся с каждой минутой все сильнее волны поднимали ее корму.

В этот момент проливной дождь, насыщенный электрическими зарядами, с такой силой обрушился на пляж, что его тяжелые потоки, казалось, взрывают песок.

— Дженни, дорогая, — обратился Фриц к жене, — ты не должна оставаться с нами под этим ливнем… иди в пещеру, и ты, Долли, и вы, госпожа Уолстон.

Но Дженни и слушать об этом не хотела, пока не вмешался капитан Гульд.

— Возвращайтесь, госпожа Церматт, — попросил он.

— Только вместе с вами, капитан, — ответила молодая женщина. — Ведь вы еще недостаточно окрепли.

— Со мной ничего не случится, — твердо ответил капитан.

— Дженни, прошу тебя, уходи, — настаивал Фриц.

Женщины оставили берег только тогда, когда дождевые струи, смешавшись с градом, обрушились на песок словно картечь.

Мужчины, оставшиеся возле шлюпки, прилагали нечеловеческие усилия, выдерживая порывы ураганного ветра, налетевшего на берег. Волны, уже разбившиеся, обдавали брызгами весь пляж.

Все слишком хорошо понимали, сколь велика опасность. Можно ли уберечь шлюпку от ударов, которые она испытывала, резко переворачиваясь с боку на бок?.. Ведь, лишившись суденышка, они не смогут покинуть берег до наступления зимнего сезона.

Когда волны заливали пляж и приподнимали шлюпку, все пятеро, уцепившись за борта, изо всех сил удерживали ее. А буря скоро разбушевалась вовсю. Огромные молнии сверкали в двадцати местах сразу. Когда они ударяли в скалы, там слышался шум падающих на водорослевую подстилку обломков. О, если бы эти молнии смогли, подобно пушечному ядру, пробить в скальной стене такую брешь, которая помогла бы им взобраться на вершину!

Вдруг огромный вал, высотой в двадцать пять — тридцать футов, поднятый ураганом, обрушился на пляж словно смерч.

Опрокинутые этим водоворотом, Гарри Гульд и его товарищи были отброшены в кучу водорослей, и только чудом эта гигантская волна не увлекла их за собой в океан.

То, чего так опасались путешественники, произошло. Сорванная со своего ложа, шлюпка сначала потянулась за волной в глубину пляжа, затем какая-то исполинская сила подняла ее и бросила на скалы, разбив в щепы. Обломки несчастного суденышка еще некоторое время виднелись среди морской пены, а затем навсегда исчезли за мысом.

Глава XXIII

И без того удручающее положение путешественников осложнилось еще больше. Находясь в шлюпке, подвергая свою жизнь всем опасностям плавания в открытом океане, капитан Гульд и его спутники по меньшей мере сохраняли бы пусть слабую, но все-таки надежду встретить какой-либо корабль или какой-либо берег. Корабль им встретить было не суждено. Берег, к которому они пристали, оказался необитаемым, и теперь они вообще вынуждены отказаться от всякой надежды покинуть его.

— Не сомневаюсь, — произнес Джон Блок, обращаясь к Фрицу, — если бы подобная буря настигла нас в открытом океане, то шлюпка и мы вместе с ней уже давно лежали бы на дне.

Фриц ничего не ответил и, спасаясь от проливного дождя и града, побежал к пещере, где уже сидели в отчаянии от случившегося Дженни, Долли и Сузан. Укрытый скалой от моря грот оказался недоступным для ливня.

Дождь прекратился только к полуночи. Боцман вытащил тогда из расщелины в скале охапку сухих водорослей и разжег костер, чтобы просушить насквозь промокшие одежды.

Пока буря не начала стихать, небо по-прежнему озаряли молнии. И лишь когда ветер погнал темные тучи на север, вспышки молний стали менее частыми. Но даже дальние вспышки по-прежнему озаряли бухту, а ветер дул с прежней силой, разгоняя волну, с пеной набегавшую на берег.

Лишь с рассветом обитатели пещеры решились выйти наружу. По небу плыли низкие рваные облака, задевая верхушки скал. Во время ночной грозы молнии два или три раза попадали в скалы, о чем свидетельствовали валявшиеся у их подножия обломки. Но, увы, нигде не видно было достаточно большой расселины или щели, через которую можно взобраться на верхнее плато.

Гарри Гульд, Фриц и Джон Блок собрали все, что осталось от шлюпки: мачту, фок и кливер, швартовы, снасти, руль, весла и якорь-кошку с цепью, даже доски от сидений и бочонки с пресной водой. Большинство из этих предметов, искореженных и переломанных, вряд ли можно использовать в дальнейшем.

— Какое жестокое несчастье, — сокрушался Фриц. — Ужаснее всего, что с нами женщины и ребенок… Какие испытания ждут их на этом безжизненном берегу!

Франц, как ни велика была его вера в Бога, на этот раз хранил молчание. Да и что он мог сейчас сказать?

Один Джон Блок не терял присутствия духа. Не натворила бы буря других бед, думал он про себя. Более всего он опасался, как бы волны, обрушившиеся на берег, не унесли с собой в море черепах и не разбили яиц. Это оказалось бы действительно непоправимой бедой для потерпевших кораблекрушение, — теперь его друзей по несчастью иначе не назовешь.

Сделав знак Францу приблизиться к нему, боцман что-то прошептал молодому человеку на ухо. Затем оба направились к мысу и, обойдя его, проникли в бухту.

Капитан Гульд, Фриц и Джеймс отправились прогуляться по пляжу до западного утеса, а женщины принялись за свои повседневные хозяйственные хлопоты, если можно назвать так то, чем они занимались в их жалком положении. Маленький Боб беспечно играл на песке, ожидая, когда мать приготовит обычный завтрак из сухарей, размоченных в кипятке. Со страхом и отчаянием думала Сузан о том, что ждет ее бедное дитя в скором времени, хватит ли у него сил перенести грядущие лишения.

Наведя порядок в пещере, Дженни и Долли вышли на берег и завели невеселую беседу, к ним присоединилась и госпожа Уолстон.

Говорили, естественно, о том, как все осложнилось со вчерашнего вечера. Долли и Сузан, подавленные больше, чем Дженни, едва сдерживали слезы, не видя никакого выхода из создавшегося положения.

— Что с нами будет? — только и могла вымолвить Сузан.

— И все же не будем терять присутствия духа, чтобы не расстраивать мужчин, ведь им и так нелегко, — старалась успокоить подруг Дженни.

— Но теперь мы не сможем отсюда уехать… Что же нам делать, когда наступит зима?.. — ужасалась Долли.

— Прошу вас, и тебя, Долли, и тебя, Сузан, не предавайтесь отчаянию, это все равно не поможет, — повторила свою просьбу Дженни.

— Но как… как сохранить хоть последнюю надежду? — восклицала госпожа Уолстон, почти в полуобморочном состоянии.

— Вы должны это сделать, Сузан, просто обязаны, во имя вашего мужа и сына. Вы только усилите его страдания, если будете все время плакать…

— Тебе проще, Дженни, — обратилась к старшей подруге Долли. — Однажды ты уже пережила подобное… И потом ты сильная… А мы…

— Что значит «мы»? — переспросила Дженни. — Не забывайте, что мы не одни, нам есть на кого опереться. Капитан Гульд, Фриц, Франц, Джеймс, Джон Блок делают все возможное, чтобы спасти всех…

— Но что они могут… — безнадежно промолвила Сузан.

— Я еще не знаю, Сузан, — ответила Дженни, — но уверена: что-нибудь придумают, при условии, конечно, если мы не будем все время огорчать их своим отчаянием…

— Но мой ребенок, мое дитя, — прошептала бедная женщина и зарыдала.

Увидев, как залилась слезами его мама, Боб замер в испуге, прекратив игру.

— Ничего не случилось, дорогой, — нежно сказала Дженни, усадив малыша на колени. — Твоя мама позвала тебя, не увидев поблизости, но ты не откликнулся. Она очень за тебя испугалась. Ты играл у берега, не так ли?

— Да, — отозвался Боб, — с корабликом… его мне сделал мой друг Блок. Мы вырыли в песке ямку, и она наполнилась водой. Я хотел пустить в плаванье мой кораблик, но нужен парус, чтобы он поплыл. Тетя Долли обещала сделать мне белый парус.

— Да, да, дорогой Боб, сегодня же у тебя будет парус.

— Лучше два, как на шлюпке, на которой мы сюда приплыли.

— Договорились, — весело сказала Дженни. — Один белый парус сделает тетя Долли, а другой — я.

— Спасибо, спасибо, тетя Дженни, — весело захлопал в ладоши мальчик. — Но где же наша большая лодка? Ее что-то не видно.

— На ней ушли ловить рыбу. Скоро она появится с прекрасной вкусной рыбкой, — успокоила ребенка Дженни. — Но у тебя же есть твоя лодочка, такая красивая, подарок твоего друга Блока.

— Да, но я бы хотел получить лодку побольше, в которую можно усадить и папу, и маму, и тетю Долли, — всех, всех!

Умный ребенок словно чувствовал то, чем должны теперь заняться взрослые — возродить шлюпку. Но как это сделать?

— Иди играй, дорогой, — сказала Дженни, спуская мальчика на песок, — но не слишком удаляйся от нас…

— Нет, я буду здесь, совсем рядом, — заверил малыш.

Обняв и поцеловав мать, мальчик, весело подпрыгивая, побежал к своему кораблику.

— Сузан, — сказала Дженни, глядя вслед ребенку. — Господь не позволит, чтобы с нашим Бобом что-нибудь случилось. Он спасет его. А его спасение, это и наше. Прошу вас — никаких слез, никакого отчаяния. Верьте в Божью милость, как всегда верю в нее я.

Так говорила Дженни, по-прежнему решительная и бесстрашная. Что бы ни случилось — она знала: выход из любой, даже самой безнадежной, ситуации всегда должен быть.

Если начнется сезон дождей до того, как потерпевшие кораблекрушение покинут берег, а это когда-нибудь случится непременно, если их не подберет какой-нибудь случайно проходящий мимо корабль — то нужно направить все усилия на подготовку к зиме. К счастью, грот — достаточно надежное укрытие от ненастья, а больших запасов сухих водорослей надолго хватит для обогревания пещеры. Рыбалка, а возможно, и охота обеспечат пропитание, так что и в этих условиях существовать можно.

Опасения Джона Блока относительно черепах, к счастью, оказались напрасными. Боцман и Франц возвратились нагруженные своей обычной добычей. Оказывается, умные черепахи на время бури нашли укрытие под кучей водорослей. Правда, охотникам не удалось найти ни одного яйца.

— Но они снесут еще, — успокоил всех Джон Блок. — Они не захотят подорвать наше к ним доверие.

Присутствующие заулыбались этой шутке боцмана.

Осмотрев западный утес, капитан Гульд, Фриц и Джеймс еще раз убедились, что обогнуть его ни пешком, ни вплавь невозможно. У подножия скалы сталкивались стремительные течения столь сильные, что даже в спокойную погоду к нему вряд ли сможет приблизиться судно, а самый смелый и опытный пловец тотчас же будет отброшен волной на скалы или же унесен в открытое море.

Но теперь, когда не стало шлюпки, преодолеть эту преграду любым способом стало для обитателей грота делом еще более необходимым, чем раньше.

— Но как? — не раз задавал себе вопрос Фриц, вглядываясь в неприступную высь.

— Нельзя убежать из тюрьмы, у которой стены высотой в тысячу футов, — вздохнул Джеймс.

— Если только пробить их… — продолжил его мысль Фриц.

— Пробить гранитную глыбу, толщиной, возможно, еще больше, чем высота? — усомнился Джеймс.

— Но не можем же мы навсегда остаться в этой тюрьме! — воскликнул в бессильной ярости Фриц.

— Терпение, брат, и больше веры в спасение, — произнес Франц, стараясь как-то успокоить Фрица.

— Терпением я еще могу запастись, но вот веры в спасение… — Фриц безнадежно махнул рукой.

На что, в самом деле, оставалось отныне надеяться? Спасения в их положении можно ожидать только от проходящего мимо корабля. Но где уверенность в том, что он появится и заметит сигналы, которые будет подавать боцман, зажигая костры на мысе и на пляже?

Миновала еще одна неделя после той страшной ночи, не внеся каких-либо изменений в жизнь путешественников. Питание их было более или менее налажено, оно состояло в основном из вареного мяса черепах, яиц и бульона, а также крабов и омаров, ловлей которых занимался Джон Блок с помощью Франца. Крючки соорудили из загнутых гвоздей, извлеченных из банок разбитой шлюпки. На них прекрасно попадалась любая рыба — от длинных, размером в 12–15 дюймов дорад красивого красноватого цвета, мясо которых отличалось прекрасным вкусом, до морских окуней. А однажды с помощью скользящей петли удалось поймать даже солидного осетра.

В прибрежных водах встречались и акулы. Но их использовали в основном для добывания жира. Из жира акулы предполагали сделать свечи, используя в качестве фитиля сухие ламинарии. Перспектива длинных зимних дней, сколь ни печальной казалась, заставляла друзей побеспокоиться об освещении пещеры.

Конечно, в этих водах не приходилось рассчитывать на такую рыбу, как лосось, в изобилии водившуюся в Шакальем ручье в Новой Швейцарии. Но однажды в устье их скромного ручейка хлынул целый косяк сельди. Рыбакам удалось поймать несколько сотен, их прокоптили и убрали про запас.

— Если верить в приметы, — заметил неунывающий Джон Блок, — то после подобного изобилия сельди все у нас пойдет как по маслу. Я даже боюсь, сможем ли мы справиться с таким количеством удач, которые нам предстоят!

На самом же деле все, к сожалению, оставалось без изменений.

За шесть недель пребывания на этом берегу предпринимались неоднократные попытки взобраться на вершину скалы с оконечности мыса. И поскольку они ни к чему не привели, то Фриц твердо решил обогнуть скалу вплавь. Никому, кроме Блока, о своем намерении он не сказал. И вот 7 декабря под предлогом охоты на черепах оба направились к бухте.

У подножия огромной скалы яростно бушевали волны. Решившийся броситься в этот омут Фриц рисковал жизнью.

Боцман долго отговаривал друга, но, так ничего и не добившись, приготовился в опасный момент прийти смельчаку на помощь.

Фриц между тем разделся, обвязал себя вокруг бедер длинным фалом, оставшимся от шлюпки, передал другой конец боцману и решительно вошел в воду.

Риск был двойной. Сильное течение могло подхватить его как щепку и бросить на острые скалы, а могло унести далеко в море, если фал вдруг оборвется.

Дважды попытка Фрица преодолеть сопротивление волн оказалась тщетной, но в третий раз он успел заглянуть за обрыв утеса, после чего Джон Блок тут же стал вытаскивать его на берег, и это стоило ему немалых усилий.

— Так что же там, за скалой? — нетерпеливо спросил боцман.

— Ничего, кроме голых скал и утесов, — ответил Фриц, переводя дыхание. — Насколько я мог увидеть, за утесом снова тянутся заливчики, мысы и эта же стена, повышаясь к северу.

— Ничего другого я и не ожидал… — спокойно произнес Блок.

С каким волнением слушала о результатах этой попытки Дженни! Итак, последняя надежда исчезла! Теперь окончательно стало ясно, что островок — лишь нагромождение безжизненных скал, откуда им никогда самим не выбраться. Вновь и вновь пассажиры «Флега» мысленно возвращались к недавним событиям. О, не случись этого проклятого бунта на корабле, они вот уже два месяца как были бы на благодатной земле Новой Швейцарии. Страшно подумать, в каком состоянии находятся сейчас ее обитатели, так долго ожидающие своих детей… Какое объяснение могут они этому дать? Что корвет погиб со всем имуществом и экипажем и они уже никогда не увидят ни Фрица, ни Франца, ни Дженни, ни Джеймса с его семьей? Не большего ли сострадания заслуживают их бедные родители, ничего не знающие о судьбе детей? Они, по крайней мере, находятся в безопасности в Новой Швейцарии!

Будущее представлялось тревожным и неизвестным. Трудно предугадать, чем все это может кончиться.

Но как возросла бы тревога пассажиров «Флега», если бы они узнали о том, что пока оставалось печальным открытием только Гарри Гульда и боцмана: количество черепах сократилось скорей всего из-за ежедневного отлавливания их людьми.

— Возможно, — высказал предположение Блок, — они знают какой-то подземный ход, по которому пробираются к другим бухтам, и как жаль, что мы не можем последовать за ними…

— В любом случае, Блок, — предупредил капитан, — пока о нашем открытии никому ни слова.

— Будьте покойны, капитан, и если я это вам сказал, то только потому, что вам можно говорить все…

— Так и надо было, Блок.

Теперь боцман стал усерднее прежнего заниматься рыбной ловлей, зная, что море никогда не откажет им в пище, раз на нее поскупилась земля. Хотя и здесь могла таиться опасность. Ограничив питание лишь дарами моря — рыбой, моллюсками, раками, не рискуют ли они навредить своему здоровью? А если начнутся болезни, — это будет уже верхом всех несчастий!

Шла последняя неделя декабря. Погода держалась хорошая, если не считать нескольких грозовых дождей, не похожих, однако, по своей силе на первую бурю. Жара в полдень казалась бы невыносимой, если бы не спасала тень от скалистого выступа, где можно было спрятаться от солнца.

К концу декабря на берег стали слетаться огромные стаи птиц. Это и обычные обитатели побережий — чайки всех видов, синьги[260], фрегаты, а время от времени появлялись даже цапли и журавли. Они напоминали Фрицу о счастливых временах охоты в окрестностях ферм и на берегах Лебяжьего озера Земли обетованной. А над вершинами утесов парили бакланы, очень похожие на питомца Дженни, пребывающего сейчас на птичьем дворе Скального дома, и альбатросы, родные братья посланца Дженни с Дымящейся горы.

Но птицы держались вне их досягаемости. Стоило только кому-нибудь из людей приблизиться к мысу, на котором обычно сидели птицы, как пернатые стрелой взмывали в воздух.

Однажды внимание всех присутствующих на берегу привлекли взволнованные возгласы боцмана.

— Смотрите, смотрите! — кричал он, указывая на гребень хребта.

— Что там такое? — не понял Фриц.

— Как, вы не видите эти ряды черных точек?

— Да это же гагарки! — догадался молодой человек.

— Конечно, гагарки, — подтвердил Гарри Гульд. — Они кажутся не больше ворон, но только из-за дальности расстояния.

— Но если птицы смогли взобраться на плато, не значит ли это, что с другой стороны его склоны более доступны? — взволнованно произнес Фриц.

И догадка эта представлялась вполне логичной, так как неуклюжие, неповоротливые гагарки, имеющие только зачатки крыльев, никак не могли взлететь на такую высоту[261]. А это значит, что неприступная с юга гора, с обратной, северной, стороны должна выглядеть совсем по-другому. Открытие это, однако, не могло ничего изменить, Ну как, не имея шлюпки, попасть на ту сторону скалы?

Печальным оказался праздник Рождества! Франц, Фриц и Дженни грустили при мысли, что все могло быть иначе: Джеймс Уолстон с семьей, Гарри Гульд и боцман могли сейчас сидеть с обитателями Скального дома за рождественским столом в большом зале. От этих мыслей чувство одиночества становилось нестерпимым, и праздник ограничился бесконечными молитвами, не приносящими большого облегчения. Но они не могли не благодарить судьбу и Бога за то, что их здоровье не подорвали перенесенные испытания. Что касается боцмана, то подобный образ жизни вызывал у него огорчение лишь по одному поводу.

— Я толстею, толстею, — с неудовольствием отмечал он. — Вот что значит бездельничать длительное время.

Хуже этого ничего не могло быть: чувствовать свое бессилие в подобных обстоятельствах и невозможность что-либо сделать!

После полудня 29 декабря случилось событие, хотя и не внесшее особых изменений в судьбу несчастных, но, по крайней мере, напомнившее о временах более счастливых.

На оконечности мыса появилась большая птица. Она уселась довольно близко от людей, как будто совсем не боялась их присутствия.

Это был альбатрос, прилетевший, по-видимому, издалека: он выглядел очень уставшим. Он растянулся на скале, вытянув лапки и распластав крылья.

Фрицу сразу пришла в голову мысль поймать его с помощью лассо, сделанного боцманом из длинного шлюпочного фала. Вооруженный этим лассо — а он владел им мастерски, — Фриц стал осторожно взбираться на мыс. Друзья молча следили за его действиями.

Фриц уже подобрался к птице совсем близко, но она даже не пошевелилась. Он ловко накинул петлю на встрепенувшегося альбатроса и, взяв его на руки, стал спускаться на берег.

Едва увидев птицу, Дженни удивленно и радостно воскликнула:

— Это он, я его узнала.

— Ты думаешь?.. — ахнул Фриц.

— Да, да, Фриц! Это мой альбатрос, мой друг с Дымящейся горы. Это ему я привязала записку, попавшую в твои руки!

Возможно ли такое? Не ошиблась ли Дженни? Мог ли альбатрос, никогда не бывавший на этом острове, долететь до его скалистых берегов!

Тем не менее Дженни не ошиблась, и в этом все убедились, когда увидели на лапке птицы остаток веревочки. От того лоскутка, на котором Фриц нацарапал ответ, конечно, ничего не осталось.

Разумеется, альбатрос мог прилететь и издалека, так как эти мощные птицы проделывают большие расстояния. Но прилететь на эти отдаленные берега Тихого океана с острова, расположенного за тысячу лье в восточной части Индийского океана?! Это непостижимо!

Стоит ли говорить, какими заботами окружили обитатели пещеры питомца Дженни. Он был связующей ниточкой между теми, кто оказался в силу обстоятельств на пустынном берегу, и их второй родиной — Новой Швейцарией.

Через два дня закончится 1817 год, его последние месяцы принесли столько несчастий пассажирам «Флега». Что ждет их впереди?

Глава XXIV

Капитан Гульд, как видно, не ошибся относительно расположения острова в океане. А это значит, что лето здесь продлится еще не более трех месяцев, после чего наступит зима со своими шквалистыми ветрами да яростными ураганами. Вот тогда окончательно исчезнет еле теплящаяся надежда увидеть в открытом океане корабль и привлечь его внимание своими сигналами. В сезон дождей моряки стараются избегать этих опасных мест. Оставалось лишь уповать на чудо; вдруг до этого времени какие-либо обстоятельства изменят положение наших друзей или хотя бы помогут им найти какой-то путь к спасению.

А пока жизнь на берегу незнакомой земли оставалась такой же, какой была после 26 октября, дня гибели их шлюпки. Это бессмысленное, бездеятельное существование, невозможность что-либо предпринять, становилось невыносимым для деятельных молодых людей. Обреченные бродить у подножия пленившей их скалы, до боли в глазах вглядываясь в пустынное море, они должны были обладать исключительной душевной стойкостью, чтобы не поддаться отчаянию.

Бесконечно длинные дни проходили обычно в разговорах, и начинала их, как правило, Дженни. Мужественная молодая женщина воодушевляла все общество, старалась его развлечь, предлагала обсудить различные планы спасения, в осуществление которых едва верила сама. Они с Фрицем частенько громко обменивались мыслями, стараясь, чтобы их слышали окружающие. Планы на будущее строили и капитан Гульд с боцманом. Теперь их больше всего занимал вопрос, действительно ли остров расположен в западной части Тихого океана, в чем они еще совсем недавно были уверены. Но с некоторых пор у боцмана на этот счет возникли большие сомнения.

— Не появление ли альбатроса направило твои мысли подобным образом? — спросил его как-то капитан.

— Да, признаюсь, — ответил Джон Блок, — и согласись, для этого есть основания.

— Не думаешь ли ты, Блок, что наш островок расположен несколько севернее, чем мы предполагали до сих пор?

— Да, мой капитан. И как знать… возможно, даже на границе с Индийским океаном. Альбатрос легко пролетает без отдыха сотни лье, но ведь не тысячи…

— Верно. Но верно также и то, что Борупт имел особые основания повести «Флег» в тихоокеанские воды. Весь вопрос, наверное, в том, откуда дул ветер во время нашего плавания на шлюпке. До сих пор мы думали, что преобладал западный ветер…

— Да, мы так считали. И все же… этот альбатрос… Откуда он прилетел — издалека или наоборот?..

— Ну допустим, Блок, что мы ошибаемся относительно расположения нашего острова и он в действительности находится в нескольких лье от Новой Швейцарии. Но для нас эти несколько лье то же самое, что и сотни, ибо нет никакой возможности покинуть наше теперешнее пристанище.

Увы! С этим нельзя было не согласиться. Конечно, все заставляло верить, что «Флег» должен был направиться к тихоокеанским морям, подальше от Новой Швейцарии. Но о том, что сказал Блок, втайне подумывали все. Его слова повторяли; казалось, что птица с Дымящейся горы на своих крыльях принесла какую-то надежду на спасение.

Альбатрос, немного отдохнув, тут же показал свой спокойный дружелюбный нрав. И поскольку он был приручен, то мирно шагал по берегу, питаясь водорослями и рыбой, которую ловил довольно ловко. Он не проявлял никакого желания улететь от людей. Правда, однажды птица, долетев до оконечности мыса, взметнулась к вершине, испуская короткие крики.

— Смотрите-ка, — проследил за ним взглядом боцман, — он приглашает нас взлететь вместе с ним. О, если бы он мог дать мне на время свои крылья, помог подняться ввысь и увидеть, что находится по другую сторону скалистой стены! Та сторона вряд ли отличается от нашей, но надо же в этом убедиться!

Убедиться?! Но разве Фриц уже не заглядывал за скалу с моря и не увидел там такие же дикие горы и неприступные утесы?

Лучшим другом альбатроса, естественно, стал маленький Боб. Ребенок и птица потянулись друг к другу. Играя все время на песке, Боб ни разу не обидел альбатроса неласковым словом, а тот ни разу не попытался его клюнуть. В плохую погоду оба забирались в грот, где альбатрос облюбовал себе место.

Прилет альбатроса оказался единственным событием, нарушившим однообразие существования капитана Гульда и его друзей на острове.

Но время шло и следовало серьезно подумать о предстоящей зимовке. Если не какой-нибудь счастливый случай, на который потерпевшие кораблекрушение не рассчитывали, то им придется выдержать четыре-пять месяцев скверной погоды. На этой широте, посреди тихоокеанских просторов, бури бушуют с чрезвычайной силой и могут приводить к серьезным понижениям температуры.

Капитан Гульд, Фриц и Джон Блок уже не раз обсуждали этот вопрос. Они сознавали, в каком сложном положении оказались, и, не видя пока никакого выхода из него, приготовились ко всему. Решив бороться, они уже не чувствовали той растерянности и отчаяния, какие были вызваны потерей шлюпки.

— Конечно, — рассуждал капитан, — наше положение осложняется присутствием женщин и ребенка. Если бы мы, мужчины, оказались здесь одни…

— Но это лица еще один повод поскорее сделать все возможное для общего спасения, — возразил ему Фриц.

В преддверии зимы предстояло решить один важный вопрос: если наступят сильные холода и придется поддерживать огонь днем и ночью, хватит ли им топлива?

Опасений на этот счет как будто не должно существовать. Водорослей на берегу достаточно: морской прилив регулярно выбрасывает их на прибрежный песок, а жаркое солнце тут же просушивает. Беда совсем в другом: при сгорании этих водорослей образуется едкий дым. Поэтому ими нельзя пользоваться для отопления грота, ведь становится невозможно дышать. Стало быть, придется закрыть вход шлюпочным парусом, и очень тщательно закрыть, чтобы защититься от шквалов, налетающих на подножие скалы зимой.

Оставалось решить вопрос об освещении пещеры на тот период, когда из-за непогоды придется подолгу не покидать укрытие. Фриц и Франц предложили заняться изготовлением свечей, как они это делали в Скальном доме, — из жира акул, часто заплывающих в бухту. Ловля таких акул не представляла большой трудности.

Из растопленного жира получали особое масло, которое, остывая, твердело. За неимением хлопковых использовали в качестве фитиля волокна ламинарий.

Подумать следовало и об одежде, уже износившейся у всех. Как ее обновить, если пребывание на острове затянется на годы?

— Когда судьбе бывает угодно выбросить потерпевших кораблекрушение на необитаемый остров, — с улыбкой заметил по этому поводу боцман, — то в их распоряжении должен быть, как минимум, корабль со всем необходимым для жизни. Дела без этого плохи…

Боцман, зная историю семьи Церматт, намекал, конечно, на «Лендлорд».

Семнадцатого января после полудня произошло событие, последствия которого сразу никто не мог предугадать и которое так всех взволновало.

В тот день Боб, как всегда, играл со своим другом, альбатросом. Обычно мать следила за сыном краем глаза, боясь, как бы он не ушел слишком далеко, прыгая через волны или карабкаясь по нижним уступам утесов. Но когда Боб с альбатросом забирались в укромный уголок пещеры, Сузан бывала спокойна.

Около трех часов дня Джеймс Уолстон вместе с боцманом устанавливали жердь для занавеса, защищающего пещеру от холода, Сузан, Дженни и Долли, сидя у очага с весело шипящим котелком, занимались починкой одежды.

Наступило время полдника для Боба, Сузан подошла к гроту и громко позвала ребенка. Но никто не отозвался. Тогда госпожа Уолстон спустилась к берегу и крикнула погромче: «Боб! Боб!» Ответа не последовало. К матери присоединился боцман, он своим зычным голосом пробасил: «Боб, Боб, пора полдничать!» Но малыш не появился; не видно его было и на пляже.

— Но он же был здесь! Только что! Он был возле нас! — недоумевала Дженни.

— Куда он мог запропаститься? — удивлялся Джон Блок, направляясь к мысу. Там Гарри Гульд, Фриц и Франц о чем-то мирно беседовали. Боба возле них не было.

Тогда боцман соединил ладони в виде рупора и крикнул что есть силы:

— Бо-об! Бо-об!

В ответ та же тишина.

Обеспокоенный Джеймс подошел к капитану и братьям Церматт и спросил, не видели ли они мальчика.

— Примерно полчаса назад, — вспомнил Фриц, — я видел его здесь, он играл с альбатросом.

И тогда все вместе стали звать Боба, поворачиваясь на все стороны. Безрезультатно.

Фриц и Джеймс подошли к мысу и, взобравшись на нижние выступы, стали внимательно оглядывать видимое пространство бухты.

Вокруг стояла тишина — ни возгласа ребенка, ни крика птицы.

Спустившись на землю, совсем растерянные, они подошли к Дженни, Долли и бледной от волнения Сузан.

— Но мы не искали его еще в пещере, — напомнил капитан.

Конечно же, мальчик мог быть там вместе с птицей. Но почему он не откликнулся, когда его звали?

Фриц бросился в грот, обшарил все уголки… но… вышел оттуда один.

Вне себя от волнения, словно безумная металась Сузан взад-вперед, уже представляя себе, как ее мальчик, поскользнувшись на мокрых камнях, упал в море… Можно было думать о самом худшем, пока не находился Боб. Значит, надо было, не теряя ни мгновения, обыскать пляж до самой воды.

— Фриц! Джеймс! — позвал капитан Гульд. — Пойдемте со мной! Давайте еще раз пройдемся вдоль подножия скалы, может быть, он спрятался под кучей водорослей?..

— А мы с Францем проверим бухту, — решил боцман.

— И осмотрим еще раз мыс, — подхватил Франц, — может быть, Боб, прыгая с камней на песок, угодил в какую-нибудь дыру…

И, разделившись, одни пошли направо, другие — налево. Дженни и Долли остались возле госпожи Уолстон, стараясь как-то успокоить ее.

Через полчаса бесплодных поисков все встретились вместе, чтобы обменяться результатами. Они были неутешительны. Никого — по всему периметру бухты, никаких следов — ни ребенка, ни птицы, никакого ответа на все крики.

Сузан, уже не владея собой, бросилась в пещеру, Джеймс последовал за ней.

Когда они ушли, Фриц начал размышлять вслух:

— Ребенок потеряться не мог. Это совершенно невозможно. Повторяю: полчаса назад, — я это видел, — он резвился вот здесь на песке, довольно далеко от моря. В руке он держал веревку с камушком на конце, а рядом весело прыгал альбатрос!

— Но где же в таком случае птица? — спросил, осматриваясь кругом, Франц.

— Да, действительно, где альбатрос? — повторил боцман.

Про альбатроса все как-то забыли, никто не обратил внимания, что ведь птицы тоже нет.

— Значит, они куда-то подевались вместе… — заметил Гарри Гульд.

— Скорее всего, — согласился Фриц.

Теперь уже мужчины стали искать птицу, внимательно осматривая все уголки у подножия скал, куда альбатрос имел обыкновение забираться.

Но и птицы нигде не было видно — ни ее следов, ни крика, так отличающегося от криков турпанов и чаек. Конечно, альбатрос мог подняться над скалами и перелететь на другую сторону горы, хотя он и привык к жизни на берегу и привязался к людям, особенно к Дженни. Но не мог же малыш улететь на альбатросе… Самое большее, на что способен Боб, — это последовать за птицей вдоль мыса. Но и такое предположение отпало после тщательных поисков Франца и боцмана.

Тем не менее нельзя не видеть связи между исчезновением малыша и альбатроса. Они обычно почти не расставались, и вот их больше нет!.. Это по меньшей мере необычно.

Приближался вечер. Дженни, Долли, капитан Гульд, боцман, Фриц и Франц не знали, что и предпринять, видя, как страдают родители Боба и в особенности Сузан, бессвязные слова которой внушали опасение за ее рассудок. Но при мысли о том, что ребенок может остаться на всю ночь в какой-нибудь дыре, куда нечаянно упал, мужчины снова принимались за энергичные поиски. На этот раз решили зажечь охапку сухих водорослей на оконечности мыса, чтобы ребенок мог увидеть огонь, если он вдруг забрался в излучину бухты. Поздним вечером все окончательно сбились с ног от бесплодных поисков и решили возобновить их с зарей. Будет ли утро счастливее, чем вечер?

Ночью никто не мог уснуть. То один, то другой выходил наружу, вглядывался в темноту, прислушивался к шуму прибоя и молча возвращался назад.

Это была самая мучительная, самая горестная ночь за все время пребывания капитана Гульда и его друзей на этом песчаном берегу.

К двум часам ночи звездное небо стало заволакиваться тучами. С севера подул ветер, и тучи, хотя и не очень густые, понеслись по небу со всевозрастающей скоростью, и море к востоку и западу от скалы, разумеется, должно было разбушеваться..

В этот час на пляж устремлялись волны растущего прилива. Сузан, не в силах оставаться более в гроте, резко вскочила и выбежала наружу, повторяя как в бреду:

— О, мой ребенок, мой бедный ребенок!

Джеймсу только силой удалось привести ее обратно. Он привел ее похожей скорее на мертвеца. Несчастная мать бросилась на охапку водорослей, где обычно спал возле нее Боб. Дженни и Долли пытались успокоить бедную женщину, и лишь с большим трудом удалось привести ее в чувство.

Всю оставшуюся часть ночи ветер не прекращался ни на минуту, его угрожающие завывания неслись со стороны верхнего плато. То и дело Фриц, Франц, Гарри Гульд и боцман выбегали на берег, со страхом ожидая, не выбросит ли прилив на песок маленький трупик.

Но по-прежнему не было никаких следов малыша. Оставалось только предполагать, что волны унесли его далеко в море…

К четырем часам утра, когда миновал момент полной воды и начался отлив, на восточном горизонте появилась светлая полоска.

В это время Фриц, который прислонился к задней стене пещеры, услышал вдруг что-то похожее на слабый крик за стеной. Он стал внимательно прислушиваться и, боясь обмануться, тихо сказал капитану:

— Подойдите сюда.

Тот, не спрашивая ни о чем, приблизился к молодому человеку.

— Прислушайтесь… — прошептал Фриц.

Гарри Гульд приложил ухо к стене пещеры и стал напряженно слушать.

— Я слышу крик птицы! — сказал он взволнованно.

— Да! Мне это тоже показалось!

— Значит, за стеной есть пустоты…

— Несомненно! Скажем, есть какой-то проход, возможно, ведущий наружу… Иначе как объяснить?..

— Вы правы, Фриц.

Когда подошедшему к ним боцману объяснили, в чем дело, он, прислушавшись, уверенно подтвердил:

— Это крик альбатроса… я его узнал!

— Но если там альбатрос, — начал неуверенно Фриц, — значит, и маленький Боб с ним…

— Но как они туда попали… оба? — недоумевал капитан.

— Это мы и должны узнать! — с воодушевлением произнес боцман.

Новость сообщили всем. Джеймс и Сузан воспряли духом.

— Он там! Он там! — с надеждой повторяла его жена.

Джон Блок зажег большую свечу. Теперь никто уже не сомневался в том, что за стеной находится альбатрос, потому что его крики не прекращались.

Конечно, альбатрос мог проникнуть туда и снаружи, но друзья все же решили хорошенько исследовать заднюю стену пещеры, чтобы узнать, нет ли там какого-нибудь отверстия.

Когда боцман со свечой в руках стал внимательно изучать стенку, он сразу заметил несколько узких щелей, через которые вряд ли могла пролезть птица, тем более ребенок. Но прямо у земли обнаружилась еще одна дыра диаметром 20–25 дюймов, достаточно широкая для обоих.

Крики альбатроса внезапно прекратились, и у всех возникло опасение, не ошибка ли это, не приняли ли Фриц, боцман и капитан Гульд желаемое за действительное.

Тогда Дженни отстранила Джона Блока, опустилась на коленки и, нагнувшись к отверстию, несколько раз громко позвала птицу, привыкшую и к ее голосу, и к ее ласкам. Альбатрос тут же отозвался и почти одновременно появился в дыре.

— Боб, Боб! — продолжала звать Дженни.

Но никто на ее зов не ответил. Неужели мальчика не было вместе с птицей за стеной? Его мать не могла сдержать крики отчаяния.

— Подождите… — сказал боцман. Он присел на корточки и стал разгребать дыру, отбрасывая песок. Через некоторое время отверстие увеличилось настолько, что он смог туда пролезть.

Минуту спустя Джон Блок выбрался назад с неподвижным ребенком на руках. Потерявший сознание Боб, почувствовав на лице поцелуи матери, открыл глаза.

Глава XXV

После пережитых волнений госпожа Уолстон долго не могла оправиться. Лучшим лекарством для нее, конечно, был маленький Боб, он находился все время рядом, и в любую минуту она могла его приласкать.

О том, что произошло с мальчиком и его другом альбатросом, догадаться было нетрудно. Играя с птицей, Боб оказался в самой глубине грота. Альбатрос устремился к узкому отверстию. Боб последовал за ним в темное углубление, выйти из которого не сумел. Малыш стал звать на помощь, но его не услышали. Он потерял сознание, и кто знает, что с ним случилось бы, если бы по счастливой случайности крики альбатроса не донеслись до слуха Фрица.

— Как хорошо, что все закончилось к лучшему и малыш снова на руках у матери, — сказал боцман. — Но нет худа без добра: благодаря этому происшествию мы узнали о существовании второго грота. Хотя, по правде говоря, мы пока не знаем, что с ним делать. Нам и одного вполне достаточно — ведь он нужен только для ночлега.

— Однако, — заметил Гарри Гульд, — неплохо бы выяснить, нет ли у второго грота продолжения…

— Может быть, даже до противоположной стороны скального массива?

— Как знать, Блок…

— Но, допустим, он проходит через весь массив насквозь. Что мы увидим, выйдя из него? Тот же песок, скалы, заливчики да зелень или плодородную почву размером не более моей шляпы?

— Возможно и так, — произнес Фриц, — и все же следует проверить…

— Проверим, проверим, господин Фриц, тем более что, как говорится, за осмотр денег не берут, — усмехнулся боцман.

Осмотр второго грота, конечно, необходим, он может привести к ценным открытиям, поэтому решили приступить к разведке сразу же, не откладывая на потом.

Капитан Гульд, Фриц и Франц вернулись к задней стене пещеры. Боцман с запасом больших свечей шел позади. Прежде всего следовало расширить отверстие, заваленное обвалившимися камнями.

Потребовалось не более четверти часа, чтобы сделать щель достаточно большой. К тому же Гарри Гульд и его товарищи не успели еще располнеть после высадки на остров. Три месяца полуголодной жизни совершенно не способствовали прибавке веса, да и телосложение молодых людей к этому не располагало. Исключение составлял только боцман, несмотря ни на что, он сумел все-таки набрать несколько фунтов[262], с тех пор как покинул «Флег», и очень об этом сожалел.

Преодолев лаз, все принялись основательно осматривать второй грот, достаточно хорошо освещаемый свечами.

Грот оказался более глубоким, чем первый, зато уступал ему шириной. Он напоминал узкую галерею длиной примерно сто футов, от десяти до двенадцати футов диаметром и почти такой же высоты. И, похоже, к ней примыкало несколько похожих боковых переходов, расходящихся в разных направлениях и образующих в глубине горного массива нечто вроде лабиринта.

— В таком случае, — предположил Гарри Гульд, — почему бы не допустить, что одно из таких ответвлений ведет если не к верхнему плато, то, по крайней мере, к противоположной стороне отвесной стены или одного из ее ребер?

— Вполне возможно, — согласился Джон Блок, — и если мы не смогли взобраться на вершину с берега, может, это удастся изнутри скалы?

Углубившись в постепенно суживающийся коридор шагов на пятьдесят, капитан Гульд, Фриц, Франц и боцман наткнулись на каменную стену, и перед ней пришлось остановиться.

Осветив ее от земли до самого свода, Джон Блок обнаружил лишь узкие щели, в которые нельзя было даже руку протиснуть. Итак, надежда пробиться сквозь толщу горного массива опять не сбылась.

Что же касается боковых проходов, то ни в одном из них не оказалось вообще никаких отверстий. Так что результатом осмотра стало только открытие второго грота, чем и пришлось ограничиться.

— Увы, — печально произнес Гарри Гульд, — этим путем нам не добраться до обратной стороны скалы.

— И не подняться на ее вершину, — добавил боцман.

После такого вывода оставалось только повернуть обратно.

И хотя попытка найти внутренний проход окончилась неудачей, никто всерьез и не верил в такую возможность.

Но почему-то, когда Гарри Гульд, Фриц, Франц и боцман возвратились назад, им показалось, что они крепче, чем когда-либо, заперты на этом берегу.

Устойчивая хорошая погода, державшаяся в последнее время, стала постепенно ухудшаться. Небо покрылось сначала легкими облаками, и день ото дня они становились все тяжелее.

К вечеру девятнадцатого января с моря подул северный бриз, достигший вскоре штормовой силы.

Для обитателей Черепашьей бухты, находящихся под защитой скалы, он не представлял той опасности, какой они подверглись несколько недель назад во время ужасной бури, стоившей им шлюпки. Море вдоль всего побережья оставалось спокойным, и лишь на расстоянии полулье от берега чувствовались порывы ветра, даже когда он перешел в ураган.

В ночь с девятнадцатого на двадцатое января все мужское и женское население пещеры было разбужено таким мощным ударом, будто кто-то пальнул из артиллерийского орудия прямо у входа.

Фриц, Франц и боцман выскочили из своих углов и бросились к выходу.

— Где-то совсем рядом ударила молния, — догадался Франц.

— Скорее всего в вершину горы, — подтвердил Джон Блок, пытаясь выглянуть наружу.

Сузан и Долли, натуры очень впечатлительные, услышав гром, выбежали из пещеры вслед за мужчинами и Дженни.

— Что там? — испуганно спросила девушка.

— Ничего страшного, милая Долли, — успокоил ее Франц. — Возвращайтесь и спите спокойно.

Дженни, оказавшаяся на берегу раньше всех, вдруг встревоженно заметила:

— Мне кажется, пахнет дымом…

— Ничего удивительного… что-то горит, — подтвердил боцман.

— Но что именно? — недоумевал Гарри Гульд.

— Думаю, это горят сухие водоросли у подножия скалы, — спокойно пояснил боцман.

Он не ошибся. Действительно, от молнии загорелись все их запасы сухой травы. Огонь буквально слизал всего за несколько мгновений огромную кучу морских растений, скопившихся у подножия массива. Сухие водоросли горели быстрее соломы, потрескивая под порывами ветра, и легкие искорки весело кружились в воздухе, распространяя по всему пляжу едкий запах дыма.

К счастью, вход в пещеру был надежно защищен, огонь не мог проникнуть внутрь убежища.

— Вот и погибли все наши запасы топлива! — воскликнул боцман.

— Неужели нельзя ничего спасти? — спросил Фриц.

— Это невозможно, — ответил Гарри Гульд.

Пламя распространялось с такой быстротой, что было бесполезно пытаться поставить на пути огня какую-либо преграду, чтобы спасти хотя бы немного сухой травы, единственного топлива потерпевших кораблекрушение.

Правда, океан бесперебойно поставляет на берег новые водоросли, но сколько понадобится времени, чтобы собрать такое же количество! Дважды в сутки во время приливов на берегу остается лишь несколько охапок морской травы. Так что все имевшиеся еще недавно запасы — это накопления за много лет! Едва ли окажется достаточно для зимовки того количества водорослей, что выбросят на берег волны за несколько недель, оставшихся до зимнего сезона…

Всего за четверть часа огонь уничтожил все, за исключением лишь нескольких куч на скалистом мысу, остановившись у границы песчаного пляжа.

Новый удар судьбы опять осложнил далеко не блестящее положение пассажиров «Флега».

— Нам решительно не везет! — произнес боцман, и эти слова в устах человека, всегда такого жизнерадостного, прозвучали как-то особенно тревожно.

А стены тюрьмы все же не рухнули, опять не позволив узникам покинуть ее.

На следующий день, 20 января, ветер не успокоился, продолжая обрушивать свою ярость на угрюмые скалы. Капитан Гульд и его спутники поспешили прежде всего узнать, не пощадил ли огонь водоросли, собранные чуть подальше, у подножия отвесной скалы. Да, там, к счастью, кое-что сохранилось. Мужчины тут же принялись за работу, решив унести все собранные остатки топлива, которого, увы, достаточно не более чем на неделю. Дальше придется надеяться лишь на то, что ежедневно выносит на берег прилив.

Пока на это не приходилось рассчитывать, так как дул северный ветер и уносил плавающие водоросли от берега. Как только ветер вернется на южные румбы, урожай будет более обильным.

Но капитан Гульд посоветовал сейчас же принять все возможные меры для сохранения ценного топлива.

— Вы правы, капитан, — поддержал его Джон Блок, — весь имеющийся запас водорослей нужно поместить в безопасное место… в преддверии зимовки.

— А почему бы, — добавил Фриц, — не хранить их во втором гроте, который мы недавно открыли?

Все согласились, и Фриц решил еще до полудня еще раз хорошенько обследовать это внутреннее хранилище. Со свечой в руке он перебрался через отверстие в стене в длинный коридор. Едва достигнув конца грота, Фриц ощутил свежее дуновение, а его ухо уловило легкий свист.

— Ветер, — прошептал он, — это ветер…

Тогда он приблизился к стене, и его рука нащупала несколько щелей.

— Ветер! — снова повторил он уже увереннее. — Я чувствую ветер! Он доходит сюда, когда дует с севера!.. Значит, существует где-то проход, может быть сбоку скалы, а может, он ведет к самой вершине скалы!.. Но… в таком случае есть надежда выйти на другую сторону массива!

В этот момент свеча в руках Фрица вдруг погасла под порывом ветра, вырвавшегося из какой-то щели.

Теперь Фриц уже не сомневался, что через эту стену они могут выбраться наружу, на другую сторону.

Сделав такое важное открытие, Фриц быстро повернул назад, выбираясь из галереи ощупью. Он спешил сообщить свою новость друзьям и привести их по своим следам, чтобы все убедились, что он не ошибается.

Через несколько минут все мужчины — Франц, капитан Гульд, Джон Блок, Джеймс и, разумеется, сам Фриц — направились из первого грота во второй, захватив с собой несколько больших свечей. Они старались на этот раз держать свечи подальше от щелей.

Нет, Фриц не ошибся. В длинной галерее по-прежнему гулял ветер.

Тогда боцман опустил свечу вниз и увидел, что эта стена не сплошной каменный массив, а состоит из груды камней, упавших, несомненно, естественным путем.

— Что же это, если не дверь! — воскликнул он радостно. — И не нужен ключ, чтобы ее открыть!.. Капитан, вы, как всегда, оказались правы!

— За работу, друзья, за работу! — скомандовал капитан.

Освободить проход оказалось делом не слишком сложным. Камни передавали из рук в руки и помногу, потому что куча возвышалась над грунтом на пять-шесть футов. Чем дальше продвигалась работа, тем сильнее становился поток воздуха. Определенно, в толще массива существует проход.

Через четверть часа его полностью освободили от каменной преграды. Фриц, а за ним и все остальные, выйдя из грота, шагов через десять — двенадцать наткнулись на крутой склон, освещенный тусклым дневным светом.

Действительно, перед ними простиралось ущелье шириной пять-шесть футов, оно извивалось между двумя отвесными скалами, которые тянулись ввысь, и наверху проглядывал маленький кусочек неба. Проносясь через ущелье и проникая сквозь все преграды, дул свежий ветерок.

Теперь стало ясно, что эта громадная трещина прорезала скалу насквозь, но куда она ведет, чем заканчивается?

Узнать это путникам будет суждено, только если они пройдут через все ущелье до самого конца, если такой переход вообще им по силам.

Надо ли говорить, какое впечатление произвело на всех это открытие! Словно узники, перед которыми открылись вдруг двери тюрьмы, стояли они, взволнованные и неподвижные, не в силах отвести взгляд от ущелья.

Друзья открыли проход около восьми часов утра, так что временем до наступления темноты они располагали достаточным. О том, чтобы послать вперед Фрица или боцмана, не было и речи. Принять участие в этом переходе хотел каждый, и немедленно.

— Необходимо захватить с собой продукты, — разумно напомнила Дженни. — Кто знает, сколько времени мы будем отсутствовать?

— К тому же знаем ли мы, куда пойдем? — вставил Франц.

— Наружу, — уверенно произнес боцман.

Эти простые слова заключали в себе надежду, которой все жили последнее время.

По настоянию капитана Гульда следовало возвратиться в свою пещеру, плотно позавтракать и, взяв с собой запас продуктов на несколько дней, отправиться всем вместе.

Завтрак приготовили быстро. Ели вдвое больше, никто не разговаривал, стараясь быстрее покончить с едой. После четырех месяцев, проведенных внутри этой бухты, как это случилось с Гарри Гульдом и его товарищами, разве не надо было торопиться узнать, не улучшится ли их положение, а может быть, и коренным образом переменится!..

Впрочем, если плато окажется таким же бесплодным, как и южный берег, если там не представится возможность обосноваться, если с его высоты они не увидят никакой другой земли по соседству, всегда останется возможность вернуться. Если окажется, что покинутые «Флегом» высадились на остров или маленький скалистый островок, то они доберутся до своей пещеры и начнут подготовку к зимовке.

Разумеется, прежде чем подниматься по этому ущелью, совершенно не зная, куда оно выходит — на плато или к одному из отрогов хребта, было бы разумнее послать вперед Фрица, капитана Гульда и боцмана. Но — приходится повторить — никто и слушать об этом не хотел. Непреодолимое желание поскорее все узнать и увидеть собственными глазами вдохновляло их на это рискованное предприятие. Дженни, Долли и Сузан проявляли не меньше нетерпения, чем мужчины. И поскольку никакой убедительной причины, чтобы оставить их с ребенком на берегу, мужчины не придумали, то этот вопрос отпал сам собой.

Закончив завтрак и нагрузившись провизией, маленький отряд, включая и альбатроса, важно шагавшего рядом с Дженни, двинулся в путь.

Подойдя к началу ущелья, Фриц и Франц возглавили группу, за ними следовали Дженни, Долли, Сузан, державшая маленького Боба за руку. Далее шли капитан Гульд и Джеймс и позади всех — Джон Блок. Шли цепочкой, потому что в самом начале ущелье оказалось довольно узким и только на значительной высоте расширялось, позволяя идти вдвоем-втроем.

В сущности, ущелье представляло собой расселину в массиве, все время поднимавшуюся к северу между двумя отвесными скалистыми стенами высотой восемьсот — девятьсот футов.

Лишь первые сто шагов прошли по почти ровной поверхности, далее начинался довольно хорошо выраженный склон, подъем по которому был несложен. Правда, путь должен быть долгим, потому что надо было ликвидировать разницу в сто пятьдесят туазов, существовавшую между уровнем пляжа и верхней частью скалы. Кроме того, извилистость ущелья заметно удлинила путь, что очень скоро не замедлило сказаться. Можно было бы даже говорить о внезапных и капризных поворотах внутри горного массива как об извилинах лабиринта. Но по тому, как сверху попадал в ущелье дневной свет, Гарри Гульд мог заключить, что их путь не сильно отклоняется в сторону от генерального направления с юга на север. Что касается боковых склонов, то они при подъеме постепенно расходились, и это облегчало восхождение.

К десяти часам решили сделать остановку, чтобы немного передохнуть. Для этого выбрали небольшую площадку полукруглой формы, хорошо освещенную солнцем.

По расчетам Гарри Гульда, полянка находилась на высоте двухсот футов над уровнем моря.

— А если это так, — заключил он, — то нам понадобится еще пять-шесть часов, чтобы достичь вершины.

— Прекрасно, — обрадовался Фриц, — значит, когда мы придем туда, будет еще совсем светло, и в случае необходимости у нас будет в запасе время, чтобы спуститься вниз.

— Вы правы, Фриц, но при одном условии: если дорога не удлинится многочисленными поворотами.

— Да и вообще неизвестно, приведет ли она к вершине, — засомневался Франц.

— Выведет ли ущелье к вершине или хотя бы к склону скалы, что сейчас об этом гадать. Ведь от этого все равно ничего не изменится. Будем принимать вещи такими, какие они есть, — рассудил мудрый боцман.

Разумная мысль! Но какое горькое разочарование, какой удар обрушатся на этих мужественных людей, если ущелье не выведет наружу…

После короткого получасового отдыха отправились дальше. Ущелье достигло в ширину уже десяти — двенадцати футов, но становилось все более извилистым, сплошь усеянным по песчаному дну мелкими камешками и полностью лишенным растительности, а это наводило на мрачные мысли. Это значило, что вершина горы скорее всего такая же бесплодная, ибо в противном случае в ущелье непременно попали бы семена или ростки, принесенные дождями, и они бы выросли, а так ничего… даже пучка мхов или лишайников!

Около двух часов дня устроили привал на обед, выбрав на этот раз маленькую полянку, освещаемую солнечными лучами с запада. По расчетам капитана, они находились сейчас на высоте 700–800 футов, так что появилась надежда, что вершинного плато можно будет достичь.

Когда закончили обед, Фриц обратился к сидящей рядом Дженни:

— Дженни, советую тебе остаться здесь вместе с госпожой Уолстон и Долли. С вами будет Франц, а мы, капитан Гульд, Джон Блок, Джеймс и я, попытаемся достичь вершины. Опасность заблудиться нам не угрожает. На обратном пути мы встретим вас здесь… Вам нет никакой необходимости тратить понапрасну силы.

Но Дженни, а ее горячо поддержали Долли и Сузан, так настойчиво просила мужа отказаться от этого замысла, что он вынужден был уступить ей, тем более что и Гарри Гульд стал на сторону женщин.

В три часа восхождение продолжили, с первых же шагов стало ясно, что трудности возрастают. Очень крутой склон, частые осыпи, которые делали подъем весьма трудным, и камни, которые скользили и сыпались. Гарри Гульд и Фриц предпринимали сейчас все возможные меры предосторожности, ущелье теперь настолько расширилось, что стало похоже на овраг со склонами высотой в двести — триста футов. Одним надо было, взявшись за руки, помогать другим. Впрочем, все давало повод верить, что плато будет достигнуто. Даже альбатрос, раскинув крылья, одним взмахом воспарил вверх, как бы приглашая следовать за ним. О, если бы можно было сопровождать его в полете!

Около пяти часов вечера, после невыносимо трудного подъема, все забрались на вершину скалы. Ни к западу, ни к югу, ни к востоку ничего не было видно… Ничего, кроме безбрежного океана!.. На севере плато продолжало подниматься, но, как высоко, оценить было невозможно, так как гребня не было видно. Возможно, она завершалась острым пиком, обрывавшимся к морю… Так стоит ли карабкаться на него, чтобы поглядеть лишь на горизонт?..

Что и говорить, увиденное ничего, кроме разочарования, не принесло тем, кто надеялся попасть в плодородный, зеленеющий, облесенный край! Перед ними опять оказались пустота и бесплодие, еще более удручающие, чем в Черепашьей бухте, где унылый пейзаж все же оживляли попадающиеся там и тут пятнышки мха на скалах и охапки морских водорослей на песчаном берегу. Бесполезно искать на западе или на востоке очертания континента или острова. Все подтверждало: это изолированный в океане островок. Правда, по протяженности территории он мог быть достаточно большим, так как с северной стороны моря не видно, а вершинное плато, по-видимому, тянется на несколько лье. И это расстояние необходимо пройти, чтобы увидеть море и в северном направлении.

Безмолвно стояли капитан Гульд и его спутники, в то время как рушились их последние надежды. Похоже, им не остается ничего иного, как возвратиться в свой грот и начать подготовку к многомесячной зимовке, ожидая спасения только со стороны открытого океана.

Пошел уже шестой час, и, пока не наступили сумерки, нельзя было терять ни минуты. Разумеется, на спуск потребуется значительно меньше времени, чем на подъем, но в условиях темноты риск оступиться возрастает.

Между тем, раз уж северная часть плато оставалась необследованной, не лучше ли осмотреть ее сейчас, пока еще светло?.. Может быть, стоит остаться здесь, среди разбросанных каменных глыб, на ночлег?.. Это было бы непредусмотрительно… Если погода изменится, где найти укрытие?.. Здравый смысл подсказывал, что начать спуск следует незамедлительно.

И тогда Фриц предложил:

— Дорогая Дженни, пусть Франц отведет тебя в пещеру вместе с Долли, госпожой Уолстон и малышом… Вы не сможете провести ночь на плато. Капитан Гульд, Джон Блок и я останемся здесь, а завтра, когда рассветет, мы закончим обследование…

Дженни не ответила, Сузан и Долли тоже хранили молчание, вопросительно посматривая на нее.

— Это разумное предложение, — вмешался Франц. — На что вы надеетесь, оставаясь здесь?

Дженни замолчала, не спуская глаз с огромного морского пространства, будто ожидала увидеть там огоньки проходящего вдали корабля…

Меж тем солнце стремительно клонилось к горизонту, показавшись на миг из-за туч, которые ветер гнал с севера; и придется по меньшей мере часа два пробираться в полнейшей темноте по ущелью до Черепашьей бухты.

— Дженни, прошу тебя, — нетерпеливо сказал Фриц, — скорее отправляйтесь назад. Мы возвратимся завтра к вечеру. Одного дня нам вполне достаточно…

Дженни, не говоря ни слова, окинула в последний раз окрестности. Все поднялись, готовясь продолжить путь. На мгновение внимание всех привлек верный альбатрос. Летая от горы к горе, он как будто хотел привлечь к чему-то внимание людей, в то время как другие птицы — большие и малые чайки, турпаны — устраивались на ночлег в расщелинах скал.

Молодая женщина понимала, что благоразумнее всего последовать совету мужа, и не без сожаления произнесла со вздохом:

— Пойдем!

— Пойдем! — откликнулся Франц.

Но в этот миг боцман вдруг резко поднялся и, приложив ладонь к уху в виде рупора, стал напряженно прислушиваться.

С северной стороны послышался звук, очень похожий на приглушенный расстоянием выстрел.

— Пушечный залп! — воскликнул Джон Блок.

Глава XXVI

Со сжавшимися от волнения сердцами, едва дыша, все, застыв, посмотрели на север. Невозможно, чтобы они обманулись!.. Слабый морской бриз донес еще несколько отдаленных пушечных выстрелов.

— Похоже, корабль проходит в виду берега, — нарушил молчание капитан.

— Да, подобные выстрелы могут раздаваться только с корабля, и, очень возможно, с наступлением ночи мы увидим его огни, — согласился с ним боцман.

— А вдруг эти сигналы кто-то подает с суши? — заметила Дженни.

— С суши? — удивился Фриц. — Но, дорогая Дженни, тогда получается, что вблизи нашего острова есть какая-то земля…

— Я все же склонен думать, что у северных берегов острова проходит судно, — стоял на своем капитан.

— И по какому поводу оно разразилось артиллерийскими залпами? — с сомнением спросил Джеймс.

— Действительно, по какому поводу? — повторила вслед за ним Дженни.

Если предположить, что это корабль, то он где-то недалеко от берега… И тогда ночью, в полном мраке, будут видны искры зарядов, если он выстрелит еще… или даже огоньки самого корабля… Хотя поскольку выстрелы доносились с севера, а море с этой стороны пока не видно, то, возможно, корабль и не увидят.

Теперь не могло быть и речи о том, чтобы женщины возвращались в Черепашью бухту. Все решили остаться и дожидаться следующего дня, какой бы ни была погода… К несчастью, на этом каменистом месте из-за отсутствия деревьев невозможно разжечь костер и подать тем самым знак кораблю, если он появится с запада или востока.

Далекие орудийные раскаты отозвались в душах тех, кто их слышал, надеждой на спасение. Казалось, эти выстрелы соединяют робинзонов с себе подобными, и, значит, островок не так уж изолирован от мира.

Всем не терпелось обсудить друг с другом это необычное событие, ведь оно, возможно, изменит их судьбу! Все захотели немедленно, не ожидая следующего дня, начать подъем до верхней точки плато, чтобы обозреть северную часть горизонта, откуда доносились пушечные выстрелы! Но надвигался вечер, сумерки сгущались, приближая ночь, безлунную и беззвездную, потому что небо покрылось тучами, которые ветер гнал к югу. Стоит ли рисковать в полной тьме, среди скал?.. То, что было бы очень трудно днем, становилось просто невозможным во мраке.

В конце концов решили устроиться на ночлег прямо здесь, на плато. После непродолжительных поисков боцману удалось найти какое-то убежище, щель между скалами, куда поместились Дженни, Долли, Сузан и Боб. И хотя там не было ни песка, ни сухих водорослей для подстилки, зато имелось укрытие от заметно посвежевшего ветра и даже от дождя, если только тучи могут прохудиться на такой высоте.

И сразу же из мешков вынули провизию и закусили — лучше не надо. Продуктов хватит на несколько дней, и, может быть, не надо будет возвращаться за их пополнением в пещеру.

Ночь была хоть глаз выколи, бесконечная ночь, долгие часы которой никто никогда не забудет, но только не маленький Боб, мирно посапывавший на руках матери. Вокруг царил кромешный мрак, и сигнальные огни корабля были бы видны в море за много лье.

Капитан Гульд и его товарищи по большей части ожидали рассвета на ногах. Их взгляды беспрерывно обшаривали восток, запад и юг в надежде заметить идущий мимо острова корабль, при этом люди боялись, как бы корабль не ушел на север и больше не вернулся. Если бы они находились сейчас в Черепашьей бухте, то постарались бы поскорее разжечь костер на оконечности мыса… Но здесь это было невозможно.

Ни один огонек не сверкнул до наступления рассвета, ни один выстрел не нарушил тишину ночи, ни одно судно не появилось в виду острова.

И у капитана Гульда, и у Фрица, и у Франца, и у боцмана стало даже появляться сомнение, не обманулись ли они, не приняли ли отдаленный шум надвигающейся бури за пушечные выстрелы.

— Нет, нет! Мы не могли ошибиться, — утверждал Фриц. — Это были выстрелы, и они прозвучали с севера, с достаточно далекого расстояния.

— Я тоже в этом уверен, — поддержал молодого человека боцман.

— Но кто и зачем подавал эти сигналы? — продолжал недоумевать Джеймс.

— По двум причинам, — заметил Фриц, — или для приветствия, или для защиты. Я не знаю других поводов, когда на море пускают в ход артиллерию.

— А что, если на острове высадились дикари? — высказал предположение Франц.

— Все может быть, — откликнулся боцман, — но ведь не дикари же палили из пушек!

— А если на острове проживают выходцы из Америки или Европы? — подбросил новую версию Джеймс.

— Прежде всего мы еще не знаем, остров ли это, — заметил капитан Гульд, — и что там, за этой горой. А вдруг мы находимся на большом острове…

— На большом острове? В этой части Тихого океана? — недоверчиво переспросил Фриц. — Но на каком?

— Ну вот что, друзья, — произнес, как всегда, благоразумный Джон Блок, — лучше нам прекратить эту бесполезную дискуссию. Тем более что все равно мы пока не знаем, большой это остров или маленький, в Тихом он океане лежит или в Индийском… Немного терпения, друзья. Наступит день, и мы увидим наконец, что же там, на севере, за этой неприступной скалистой стеной.

— Увидим все или, наоборот, ничего, — произнес Джеймс.

— Но это тоже какое-то знание, — глубокомысленно заметил боцман.

В пять часов утра стала заниматься заря. Восток у горизонта светлел. Все вокруг дышало спокойствием. Ветер к середине ночи затих. Небо освободилось от туч, но над морем повисла туманная пелена, сквозь которую с трудом пробивались первые солнечные лучи. Туман мало-помалу рассеивался, и воздух становился прозрачнее. Еле обозначенная на востоке полоска солнечного света ширилась и округлялась, пока наконец не появился весь огненный диск, заливая яркими лучами водную поверхность.

Взоры всех находившихся на плато устремились на видимую часть океана.

Но ничего похожего на судно, остановленное утренним штилем, там не увидели.

К Гульду подошли Дженни, Долли и Сузан с малышом. Альбатрос, перепрыгивая со скалы на скалу, залетая иногда далеко на север и возвращаясь вновь, словно указывал людям путь.

— Похоже, он зовет нас за собой, — догадалась Дженни.

— Тогда давайте последуем за ним, — воскликнула Долли.

— Но не раньше, чем подкрепимся, — отозвался Гарри Гульд. — Впереди у нас, возможно, несколько часов пути, и надо запастись силами.

Все тут же последовали его совету: быстро выложили провизию, поделив все на равные части, и, наскоро проглотив завтрак, в семь часов отправились в путь, двигаясь к северу.

Продвижение среди скал было очень трудным. Маленькие скалы преодолевали, большие — обходили. Идущие впереди капитан Гульд и боцман выбирали наиболее доступный для пешеходов путь. За ними следовали Фриц и Дженни, Франц и Долли, Джеймс, помогавший жене и ребенку. Нигде нога не встречала траву или песок. Там было только нагромождение каменных глыб, огромное поле эрратических[263] блоков или морен[264]. Над головами летали птицы: чайки, крачки, фрегаты, иногда к ним присоединялся и альбатрос.

Пройдя в гору ценой неимоверных усилий час и едва преодолев одно лье, все почувствовали невероятную усталость и решили немного передохнуть. Ни внешний вид, ни природа плато не изменились.

Видя, как страдают женщины, Фриц опять предложил продолжить подъем лишь втроем, с капитаном Гульдом и Джоном Блоком. Это избавило бы остальных от новых тягот, тем более что усилия могут оказаться напрасными. Но и на этот раз его предложение все единодушно отклонили. Нет, они не хотят разделяться… Все хотят быть наверху в тот момент, когда на севере покажется море, если только покажется.

В девять утра переход продолжился. Туман несколько смягчал действие жгучих солнечных лучей. В такое время года они были бы невыносимы на этой каменистой местности, падая на нее почти отвесно в полуденные часы.

По мере продвижения к северу плато расширялось на запад и на восток, а море, еще недавно видимое в обоих этих направлениях, совершенно скрылось из глаз. Вокруг по-прежнему не было видно ни деревца, ни следа хоть какой-либо растительности. Та же пустота, то же бесплодие.

В одиннадцать часов утра показалась голая конусообразная вершина, она возвышалась над плато примерно на триста футов.

— Вот какую вершину придется еще одолеть, — произнесла Дженни.

— Да… — откликнулся Фриц, — и оттуда, я надеюсь, откроется наконец более широкий горизонт. Но подъем предстоит нелегкий.

В этом сомневаться не приходилось; но стремление увидеть сокрытое оказалось настолько сильным, что никто не хотел оставаться позади, какова бы ни была усталость. Кто знает, не шли ли эти бедные люди к последнему разочарованию, которое развеет их последнюю надежду?..

Больше не останавливаясь, они приближались к конусу, до которого оставалось три четверти лье. Сколько трудностей появлялось на каждом шагу, каким медленным было продвижение через сотни глыб — приходилось их обходить или перелезать через них. Это напоминало скорее карабканье серн, чем шествие пешеходов. Боцман взял на руки маленького Боба у смертельно уставшей матери. Фриц поддерживал Дженни, Франц — Долли, Джеймс — Сузан. Все держались за руки, помогая друг другу в опасных местах.

Миновало два часа пополудни, когда основание конуса было достигнуто. Надо было наконец передохнуть: ведь с последней остановки прошло не менее трех часов, и за это время преодолели всего пятнадцать сотен туазов[265].

Привал сделали короткий, не более двадцати минут, после чего начался последний этап восхождения. Чтобы избавить спутников от утомительного крутого подъема, капитан Гульд вздумал обогнуть конус, но подножие конуса оказалось практически непроходимым. Итак, не оставалось ничего другого, как преодолеть эти триста футов.

С первых же шагов оказалось, что ноги находят между скал опору в грунте с жалкой, но растительностью, а руки могут уцепиться за пучки постенниц. К счастью, подъем оказался более легким, чем предполагали. Всего за полчаса удалось преодолеть половину пути, но тут идущий впереди Фриц вскрикнул от удивления. Все остановились, вопросительно глядя на него.

— Посмотрите туда! — закричал он, указывая рукой на самую вершину.

Там, словно продолжение конуса, торчал какой-то шест, пяти-шести футов высотой.

— Возможно, это ветка, очищенная от листьев, — высказал предположение Франц.

— Нет, это не ветка, — возразил Гарри Гульд.

— Это посох… дорожный посох, — догадался Фриц. — И кто-то установил его на вершине!

— Чтобы он послужил мачтой для флага, — добавил боцман, — и флаг на мачте есть!

Теперь все тоже увидели флаг, под порывами ветра развернувшийся во всю ширь, но издалека трудно было определить его цвет.

— Значит, остров обитаем?! — воскликнул Франц.

— Несомненно, — уверенно подтвердила Дженни.

— По крайней мере, даже если он необитаем, то находится в чьем-то владении.

— Но кому он принадлежит? — спросил Джеймс.

— Или хотя бы чей это флаг? — добавил капитан.

— Флаг английский! — послышался возглас боцмана. — Смотрите — красный фон с яхтой на краю[266]!

Ветер опять развернул флаг, и все теперь увидели, что это действительно флаг Великобритании.

В едином порыве, не договариваясь, они бросились вперед. Сто пятьдесят футов отделяли их от пика. Не чувствуя усталости, не переводя дыхания, увлекаемые какой-то сверхъестественной силой, они поднимались все выше и выше.

Не было еще и трех часов, когда капитан Гульд и его спутники достигли наконец высшей точки горного хребта. Взоры всех устремились на север.

Но путники испытали только разочарование.

Все вокруг покрывал густой туман, так что трудно определить, обрывается ли плато с этой стороны такой же отвесной стеной, как в Черепашьей бухте, или полого опускается вниз. Сквозь не проницаемую туманную завесу ничего невозможно разглядеть, даже солнечные лучи, падающие сейчас с запада, будто застревают в ней.

Но не спускаться же вниз, так и не узнав, что собой представляет северная сторона острова! Решили остаться на вершине до тех пор, пока ветер не разгонит туман.

Развевающийся по ветру британский флаг поднимал общее настроение. Разве это не свидетельство того, что остров нанесен на географическую карту и его широта и долгота четко обозначены на английских картах? И разве услышанные накануне пушечные выстрелы не подтверждают того факта, что проходящие мимо корабли приветствуют подобным образом государственный флаг? Кто знает, может быть, на северном побережье существует и стоянка для кораблей…

Нет ничего удивительного в том, что Великобритания приняла этот остров с его выгодным положением на границе Тихого и Индийского океанов, даже если он совсем небольшой, в свои владения. Вполне возможно также, что это не остров, а малоизвестная часть Австралийского континента, являющегося британской колонией.

Все эти предположения оживленно обсуждались в ожидании, когда наконец прояснится истина.

Дискуссию прервал крик птицы, сопровождаемый энергичными взмахами крыльев.

Это был питомец Дженни, альбатрос. Взлетев в небо, он некоторое время реял над туманом, потом совсем исчез в северном направлении.

Интересно, куда улетела птица?.. Уж не к дальнему ли какому-нибудь берегу?

Ее отлет вызвал у оставшихся на вершине чувство уныния и даже тревоги. Он походил на бегство.

Между тем время шло, а непостоянному по силе ветру не удалось рассеять плотную завесу тумана, белыми кольцами опоясывающего вершину. Неужели до наступления ночи северный горизонт не откроется взорам путников?

Нет, не вся надежда еще потеряна. Густая пелена начала постепенно опускаться вниз, и вот Фриц смог убедиться, что конус не возвышается отвесной скалой, а опускается полого, и склоны, вероятно, тянутся до уровня моря.

Потом ветер усилился, складки флага расправились, и рядом с клубами тумана, на добрую сотню футов стал виден склон.

Это уже не было нагромождение скал — перед глазами предстала тыловая часть хребта, где снова появилась зелень, не доступная взору в течение долгих месяцев…

С какой жадностью смотрели они на обширные зеленые лужайки, кусты алоэ, мастиковые и миртовые деревья, торчавшие там и сям! Все с нетерпением ожидали, когда туман рассеется полностью: ведь так хотелось спуститься с гор еще до наступления ночи!

И вот в восьми или девяти сотнях футов внизу, сквозь разрывы в тумане, выступили лиственные деревья высокоствольного леса, тянувшегося на многие лье; потом показалась плодородная равнина с разбросанными по ней рощицами и группами деревьев, широкие поляны, обширные луга, по которым текли речушки, самая крупная из которых устремлялась на восток, в прибрежную бухту. На запад и восток, до самого горизонта уходило бескрайнее море. Только на севере его не было видно; там была суша — и не островок, а остров… большой остров! Вдалеке смутно вырисовывалась скалистая гряда, шедшая с запада на восток. Не окаймляла ли она побережье?..

— Идемте же! Идемте туда! — воскликнул Фриц.

— Да, идемте! — подхватил Франц. — Еще до наступления темноты мы будем внизу!

— И впервые проведем ночь под сенью деревьев, — добавил капитан Гульд.

Дженни, только что подойдя к Фрицу, спросила, не ждет ли он, чтобы исчезли последние клочья тумана. Океан тогда появится во всей своей безграничности и может быть виден на семь-восемь лье.

Остров… это, конечно, остров! Теперь стало видно, что северное побережье изрезано тремя бухтами разной величины, самая крупная из них располагалась на северо-западе, средняя — на севере, и самая маленькая, но глубже других вдававшаяся в сушу, открывалась на северо-восток. Бухту окаймляли два мыса, один из которых заканчивался довольно высоким обрывом.

А в открытом океане, насколько хватал взгляд, не было видно никакой другой земли… Ни одного паруса не белело на горизонте…

На юге же глаз упирался всего в двух лье в ту самую отвесную стену, которая скрывала Черепашью бухту.

Какой контраст между недавно покинутым бесплодным берегом и этой землей, что раскинулась сейчас перед ними! Какое здесь разнообразие лесов и полей, изобиловавших буйной растительностью тропической зоны… Но нигде не видно было ни деревушки, ни хутора, ни фермы…

И вдруг крик радости, как внезапное озарение, вырвался из груди Фрица, тогда как руки его вытянулись к северу:

— Это же Новая Швейцария!

— Ну конечно! Новая Швейцария! — в крайнем возбуждении закричал Франц.

— Новая Швейцария! — взволнованно повторили за ним Дженни и Долли.

Да! Там, за лесом, за лугами высилась скалистая гряда с ущельем Клюз, выходившим в Зеленую долину!.. А там уже была Земля обетованная, ее леса, фермы, Шакалий ручей!.. Вот Соколиное Гнездо посреди мангрового леса, а дальше Скальный дом, его деревья, загон!.. Этот заливчик слева — Жемчужного залива, а дальше, словно черная точка, Дымящаяся гора, увенчанная вулканическим дымком, бухта Жемчужных Корабликов, за ней виднеется мыс Обманутой Надежды, бухта Спасения, защищенная Акульим островом! А почему бы не с его батареи раздались те выстрелы, которые слышали накануне, раз уж никакого корабля не оказалось ни в бухте, ни в открытом море?..

Но охваченные несказанной радостью пассажиры «Флега» не задумались сейчас об этом. Со слезами на глазах и сердцами, готовыми разорваться от волнения, они присоединились к Францу, благодарившему Всевышнего за чудесное спасение!

Глава XXVII

В пещере, в которой четыре месяца назад провели ночь господин Уолстон, Эрнст и Жак, готовясь к восхождению на вершину хребта, накануне того дня, когда английский флаг был водружен на пике Йоханна Церматта, в этот вечер царило радостное и вполне понятное оживление. Если в предыдущую ночь никто не мог уснуть от тревожных мыслей, то на этот раз причиной бессонницы стало веселое возбуждение, вызванное последними событиями.

Как только туман рассеялся и была прочитана благодарственная молитва, капитан Гульд и его спутники не желали задерживаться на вершине ни минуты. До наступления темноты еще часа два, и этого времени, полагал капитан, вполне хватит, чтобы добраться до подножия горы.

— Я надеюсь, что отыскать здесь достаточно большую пещеру, чтобы все поместились, не так уж трудно, — заметил он.

— Если нам не повезет и с этим, устроимся прямо под деревом, — с воодушевлением ответил Франц. — Разве это не удовольствие — спать на земле Новой Швейцарии!

Юноша несколько раз громко произнес «Новая Швейцария», что явно доставляло ему удовольствие.

— Ну-ка, Долли, я хочу слышать эти слова из твоих уст!

— Новая Швейцария, — сказала девочка, и при этом ее глаза засветились радостью.

— Новая Швейцария! — повторила в свой черед Дженни, сжимая руку Фрица.

И даже маленький Боб не остался в стороне, он старательно повторял новое для него выражение, за что взрослые расцеловали его милый ротик.

— Друзья мои, — прервал общее ликование капитан Гарри Гульд, — если мы решили спускаться, то нельзя терять времени…

— А ужин? — напомнил Джон Блок. — А позаботиться о запасах на дорогу?

— Дорогой боцман, через два дня мы будем в Скальном доме, — заверил его Франц.

— К тому же на равнинах Новой Швейцарии полно всевозможной дичи! — напомнил Фриц.

— Но можно ли охотиться без ружья? — засомневался Гарри Гульд. — Какими бы ловкими охотниками вы, Фриц и Франц, ни были, вы все равно не сумеете добыть дичь голыми руками.

— Вы забываете, капитан, что у нас есть еще ноги, — усмехнулся Фриц. — Вот увидите, завтра до полудня у нас будет свежее и хорошее мясо вместо надоевших черепах!

— Фриц, не говори о черепахах плохо! — возразила мужу Дженни. — Мы должны быть им благодарны…

— Ты права, дорогая! Однако пора уходить! И Бобу уже надоело здесь, ведь правда, малыш?

— Нет, нет! — запротестовал мальчик. — Но если мама и папа пойдут со мной…

— Да, да, конечно, они пойдут вместе с нами, — заверила его Дженни.

— Идем, идем! — закричали все.

— Уйти и оставить за стеной прекрасный пляж, где столько черепах и моллюсков… А грот, где провизии хватит на несколько недель и на столько же — запасов сухих водорослей?.. И оставить все это ради того, чтобы… — шутливо вопрошал боцман.

— Успокойтесь, Джон Блок. У вас будет еще возможность возвратиться за всеми этими сокровищами, — так же шутливо пообещал ему Фриц.

— И все же… — не унимался Блок.

— Замолчишь ли ты наконец, пустомеля, — засмеялся капитан.

— Молчу, молчу, господин капитан, но позвольте сказать еще только два слова…

— Каких?

— В дорогу!

Следуя уже заведенному обыкновению, маленькую группу возглавил Фриц. За ним в том же порядке, как и при восхождении, последовали все остальные. Без труда достигнув по склонам конуса его подножия, они все так же, без остановки, продолжили спуск. По-видимому, инстинктивно они выбрали ту же дорогу, по которой прошли господин Уолстон, Эрнст и Жак.

Около восьми часов вечера вся группа оказалась у опушки обширного пихтового леса.

И опять, случайно или нет, боцман сразу же наткнулся на грот, послуживший убежищем господину Уолстону и братьям Церматт. И хотя он оказался узким, в нем все же смогли поместиться женщины и ребенок, а мужчины устроились под открытым небом. О том, что пещерой пользовались недавно, они определили по белесому пеплу костра.

Значит, господин Церматт, господин Уолстон, Эрнст и Жак, а может быть и оба семейства в полном составе, уже проходили по этому лесу, взбирались по тому же склону на конус и водрузили на нем британский флаг! И если бы одни пришли сюда немного раньше, а другие немного позже, то в этом месте могла бы произойти их встреча!

После ужина маленький Боб уснул в уголке грота, а взрослые, несмотря на сильную усталость, завели разговор, который невольно коснулся событий, произошедших после бунта на «Флеге».

Теперь многое прояснилось. Все восемь дней, когда капитан Гульд, боцман, Фриц, Франц и Джеймс находились под арестом в трюме, судно направлялось на север. Это можно было объяснить только постоянством встречных ветров, потому что в интересах Роберта Борупта и всего экипажа было, конечно, попасть в дальние моря Тихого океана. И если они не смогли этого сделать, то только потому, что помешала погода, в результате чего «Флег» оказался в северной части Индийского океана. А поскольку шлюпка всего через неделю после того, как была спущена на воду, пристала к южному берегу Новой Швейцарии, то, значит, в тот ужасный день ее отделяло от острова не более сотни лье.

Фриц и Франц не знали южного побережья своего острова, сокрытого от остальной территории высоким горным хребтом. Они лишь видели его очертания, когда впервые вышли в Зеленую долину. Но никому и в голову не пришло, что так разительно может отличаться природа изобильной северной части острова от пустынной, скалистой южной.

Теперь понятно и появление альбатроса на склонах отвесной скалы. После отъезда Дженни птица, по-видимому, возвратилась на Дымящуюся гору, а оттуда иногда прилетала на побережье Новой Швейцарии, никогда не навещая Соколиное Гнездо или Скальный дом. Какую огромную роль сыграла эта верная птица в спасении пассажиров «Флега»! Разве не ей они обязаны тем, что обнаружили второй грот, а потом нашли выход и на северный склон горы?..

Да! Таковы были стечение обстоятельств, последовательность событий, в которых признательные сердца чувствовали вмешательство Провидения. А между тем, несмотря на столько испытаний, столько лишений, даже перед угрозой зимовки, разве теряли они когда-либо свою веру в Бога?..

Ясно, разговор этот затянулся до глубокой ночи, но в конце концов усталость взяла свое, и путешественники уснули спокойным крепким сном. Но уже с первыми лучами солнца, наскоро позавтракав, полные нетерпения, они снова двинулись в путь.

По пути они не раз натыкались в лесу и в полях на следы пребывания здесь людей, подобные пеплу от костра в гроте. Что касается смятых листьев и поломанных веток, то они могли остаться и после прохода животных, травоядных и хищников. Но при обнаружении следов лагерей нельзя было ошибиться.

— Никто другой, — заметил Фриц, — кроме отца и братьев, да господина Уолстона не мог повесить флаг на вершине.

— Если, конечно, не допустить, что он появился там сам по себе, — пошутил боцман.

— Что совсем неудивительно, когда дело касается английского флага, — отпарировал Франц в том же тоне. — Их появилось на всех перекрестках земного шара так много, что можно подумать, будто они вырастают сами собой.

Капитан Гульд не мог не улыбнуться, слыша эту шутливую перепалку. Не исключив такой возможности появления британских флагов, он все же заметил, что к данному случаю это не относится. Этот флаг определенно установлен рукой человека. Похоже, что господин Церматт с кем-нибудь из обитателей Скального дома совершил поход в этот отдаленный район Новой Швейцарии. А если так, то самый короткий и верный способ добраться до дома — это идти по их следам. Ведомое Фрицем общество начало спуск по склонам, частично покрытым лесом. И не очень-то вероятным казалось, что на пути до Земли обетованной им могут встретиться опасности или препятствия. Расстояние между горным хребтом и Скальным домом не превышает восьми лье, следовательно, если проходить по четыре лье в день с остановками по два часа на обед, то можно достичь ущелья Клюз уже к вечеру следующего дня, откуда до Скального дома и Соколиного Гнезда — рукой подать.

— Ах, если бы нам сюда наших бравых буйволов Буяна и Ворчуна или хотя бы онагра Легконогого или страуса Ветрюгу! — размечтался Франц. — С ними мы преодолели бы путь всего за один день!

— Уверена, — пошутила Дженни, — Франц забыл известить по почте, чтобы нам выслали этих животных навстречу.

— Как? Франц? — сделал вид, что удивлен, Фриц. — Ты… такой всегда серьезный… такой предусмотрительный…

— Э-э, нет, я здесь ни при чем, — отпарировал Франц. — Это Дженни забыла привязать к лапке своего альбатроса записку, когда он отправился в полет на север…

— Ах, до чего же я недогадлива, — запричитала Дженни.

— Но можно ли быть уверенным, — вставила Долли, — что птица полетит в нужном нам направлении?

— Кто знает, — ответил Франц. — Все, что с нами сейчас происходит, настолько необычно…

— Ну вот что, друзья, — положил конец шутливой перепалке капитан, — раз уж мы не можем рассчитывать ни на Буяна, ни на Ворчуна, ни на Легконогого и Ветрюгу, то придется надеяться только на свои ноги.

— И ускорить шаг, — добавил Джон Блок.

Намеревались остановиться на обед не ранее полудня. Джеймс, Франц и боцман поочередно несли на руках Боба, хотя мальчугану хотелось шагать по лесной тропке самому. Задержек на пути через лес, стало быть, не было.

Джеймс и Сузан, увидевшие наконец Новую Швейцарию, не переставали восхищаться ее роскошной растительностью. Ничего подобного в своей Капской колонии они не видели. А ведь дорога шла пока по той части острова, которой еще не коснулась рука человека. Что скажут они, когда вступят в обихоженную колонистами местность — цветущую Землю обетованную с ее богатыми фермами, уютными дачами и комфортабельными жилыми постройками!

Но чего по дороге было в изобилии — так это дичи. На каждом шагу попадались агути, пекари, капибары, антилопы, кролики, утки, дрофы, куропатки, тетерева, рябчики, цесарки. Фрицу и Францу приходилось горько сожалеть, что при них нет ружья. Если бы рядом бежали их верные друзья Каштанка и Буланка или хотя бы старый Турок, вздыхали они. Даже орел Фрица, когда был еще жив, добывал своему хозяину всякий раз с полдюжины лакомых кусочков.

Но поскольку ни пекари, ни капибары, ни агути не позволяли приблизиться к себе ни на шаг, то все попытки поймать кого-нибудь из них оказывались безрезультатными. Придется, видимо, за обедом довольствоваться остатками провизии.

Однако вопрос с обедом решился самым неожиданным образом, и вот как это произошло.

Около одиннадцати часов идущий впереди Фриц подал знак остановиться. Его внимание привлекло довольно крупное животное, утоляющее жажду в ручейке на краю небольшой полянки. Это была антилопа. Сколько сочного ароматного мяса получили бы изголодавшиеся путники, если бы им удалось поймать ее!

Самый простой способ, который сразу пришел на ум Фрицу, — не производя шума и не вызывая подозрения у животного, окружить поляну, затем, как только антилопа попытается вырваться из ловушки, — преградить ей путь, схватить, рискуя получить удар рогом, и убить.

Самой сложной представлялась первая часть операции — не вызвать подозрения у животного, обладавшего острым зрением, чутким слухом и тонким обонянием.

Тем не менее решили попытаться. Дженни, Сузан, Долли и Бобу велели держаться за кустами, а Фриц, Франц, Джеймс, Гарри Гульд и Джон Блок, вооружившись единственным имевшимся у них оружием — карманными ножами, начали неслышно окружать поляну, прячась в чаще.

Не проявляя ни малейшего беспокойства, антилопа продолжала спокойно пить воду. Услышав пронзительный крик Фрица, животное мгновенно выпрямилось, вытянув шею, готовясь одним прыжком перемахнуть поляну. Но именно здесь ее и ожидали с ножами в руках Франц и боцман. Если бы они опоздали хоть на долю секунды, антилопа успела бы перескочить через головы людей и оказалась бы недосягаемой.

Животное прыгнуло, но, плохо рассчитав прыжок, упало, опрокинуло боцмана, однако тут же вскочило, чтобы скрыться в лесу. На пути его мгновенно вырос Фриц. Он бросился на антилопу и вонзил ей в бок нож. Этот удар для такого крупного животного не был смертельным. Но на подмогу Фрицу быстро подоспел Гарри Гульд, ударив антилопу с размаха ножом прямо в горло.

На этот раз животное застыло без движения между ветвей, а тем временем боцман с легкостью поднялся на ноги.

— Дьявольское животное, — ворчал отделавшийся несколькими ушибами Джон Блок. — В море меня не раз обдавало волнами, но ни одна из них не заставляла меня так подпрыгнуть!

К месту схватки уже подбежали Джеймс, Дженни, Долли и Сузан.

— Надеюсь, ты не слишком пострадал, Блок? — поинтересовался капитан.

— Пустяки! Царапины! Но унизительно и позорно, когда тебя опрокидывают подобным образом…

— За понесенный моральный ущерб, дорогой Блок, — пообещала Дженни, — вы получите самый лучший кусок.

— Нет, госпожа Фриц, — возразил боцман, — я предпочитаю ту часть, которой мне был нанесен удар, и поскольку это голова, то ее я и съем.

Все принялись разделывать антилопу. Теперь пропитание всей компании до завтрашнего вечера обеспечено, и о нем можно не беспокоиться до самого перехода через ущелье Клюз.

Фриц и Франц не нуждались в советах и рекомендациях по разделке туши. Эту операцию они хорошо изучили в теории и на практике за время многолетнего пребывания на острове, охотясь по лугам и лесам Земли обетованной. Да и боцман орудовал ножом довольно ловко, испытывая при этом определенное удовлетворение. Разрезая на куски антилопу, он как бы рассчитывался с животным за перенесенный позор. Менее чем за четверть часа задние, передние и другие аппетитные части дичи приготовили к зажариванию на костре.

Поскольку время близилось к обеду, то нашли удобное для лагеря место. На полянке с ручейком под кроной манглии Гарри Гульд и Джеймс разожгли костер. Как только сучья обуглились, Фриц уложил прямо на горячие угли лучшие куски мяса, поручив дальнейшие заботы о нем Сузан и Долли.

Дженни нашла здесь же, недалеко от костра, много съедобных корешков, послуживших прекрасной приправой к жареной дичи.

О, можно ли представить себе более изысканное блюдо, чем это пахнущее дымком и угольком жаркое из антилопы!

— До чего же хорошо, — воскликнул Джон Блок, — есть наконец настоящее мясо, которое прежде ходило на ногах, а не ползало по земле!..

— Не будем плохо говорить о черепахах, — урезонил его капитан Гульд, — даже чтобы прославить достоинства антилопы.

— Господин Гульд прав, — поддержала капитана Дженни. — Неизвестно, что стало бы с нами без этих животных, кормивших нас на острове.

— В таком случае да здравствуют черепахи! — воскликнул боцман. — И дайте мне поскорее еще кусочек мяса!

Закончив поистине знатный обед, друзья снова пустились в путь. Времени терять не следовало, чтобы послеполуденный этап довершил дневную норму в четыре лье.

Если бы Фриц и Франц оказались одни, они, не считаясь с усталостью, шли бы всю ночь напролет и во второй половине завтрашнего дня прибыли бы уже в Скальный дом. Но это свое желание братья не высказали вслух, заранее зная, что их одних не отпустят.

Ведь, с другой стороны, им, конечно, хотелось разделить общую радость, когда они вместе дойдут до цели и бросятся в объятия родных, так долго их дожидавшихся и уже отчаявшихся когда-либо увидеть в живых! И вместе со всеми крикнуть: «А вот и мы!»

Вторую часть пути преодолевали так же, как и раньше, с той липа разницей, что приходилось учитывать усталость женщин.

К четырем часам пополудни путешественники без всяких происшествий достигли опушки леса.

Перед их взорами открылись цветущие дали: пышные зеленеющие луга с перелесками и рощицами тянулись до входа в Зеленую долину.

Вдали паслись стада оленей и ланей. Не могло быть и речи об охоте на них. Путешественники заметили также многочисленные группы страусов, они напоминали Фрицу и Францу об их походе в окрестности Арабской башни.

Затем появились несколько громадных слонов, неспешным шагом огибавших подножие горного массива. Как обрадовало бы такое зрелище Жака, будь он с ними!

— Интересно, удалось ли Жаку за время нашего отсутствия, — сказал Фриц, — все же заарканить слона и приручить его, как он это уже проделал с Буяном, Ворчуном и Легконогим?

— Очень может быть, друг мой, — ответила Дженни. — После столь долгого отсутствия мы, конечно, увидим много нового в Новой Швейцарии…

— На нашей второй родине! — с любовью уточнил Франц.

— Я уже представляю себе, — размечталась Долли, — какие новые жилища там появились, новые фермы, может быть, целая деревня!

— Э-э, — протянул боцман, — достаточно уже того, что мы видим вокруг, чтобы иметь представление о вашей Новой Швейцарии. Может ли какой-нибудь другой уголок земли быть прекраснее, чем этот…

— То, что вы видите сейчас, не может сравниться с нашей Землей обетованной, господин Блок, — убежденно сказала Долли.

— Вот именно, — подтвердила Дженни. — И если господин Цер-матт дал ей такое библейское название, то только потому, что она этого заслуживает. И нам, как и древним иудеям, Господь послал счастье ступить на эту благословенную землю.

Джон Блок не стал возражать женщинам, позволяя им убедиться в том, что достоинства Новой Швейцарии нисколько не преувеличены.

В шесть часов вечера Фриц предложил остановиться и заняться приготовлениями к ночлегу, хотя, как и его брат, охотнее продолжил бы путь в Зеленую долину.

В это время года погода держалась устойчивая и ночного холода опасаться не следовало. Капитан Гульд и его товарищи страдали скорее от нестерпимой дневной жары, от которой в полуденные часы не спасали даже широкие кроны деревьев. Видневшиеся вдали изолированные рощицы обещали тень, хотя, чтобы попасть под их кроны, нужно было несколько отклониться в сторону, что, однако, не грозило задержкой в пути.

Вечером все общество собралось у весело потрескивающего костра, опять аппетитно запахло жареным мясом. Эту ночь, несомненно, предстояло провести не в пещере, но усталость оказалась столь велика, что все готовы были уснуть сразу же после ужина.

Из предосторожности решили все-таки организовать ночное дежурство, и это взяли на себя Фриц, Франц и боцман. С наступлением темноты издалека стал доноситься рев хищных животных, как бы напоминавший людям, кто здесь истинный хозяин.

С первыми лучами солнца на следующий день все уже были готовы продолжить путь. К концу дня предполагали достичь ущелья Клюз, если, конечно, не помешает какое-нибудь непредвиденное обстоятельство.

По мере удаления от горного массива дорога становилась все легче, если не считать жгучих солнечных лучей, от которых все время приходилось искать укрытие.

К полудню путь им преградила река шириной девять-десять туазов, стремительно несущая свои воды на север. Возле нее и решили расположиться на обед, а после не оставалось ничего иного, как следовать по ее левому берегу.

Фрицу и Францу эта река была неизвестна, так как во время изучения окрестностей им не доводилось добираться до этих мест. Могли ли они подозревать, что река носит теперь имя Монтроз, как не подозревали и того, что пик, на который все еще вчера с таким трудом взбирались и на котором развевается британский флаг, носит имя Йоханна Церматта! Какая это будет радость для Дженни, когда она узнает, что ее фамилия увековечена в названии самой крупной водной артерии Новой Швейцарии.

Через час пришлось расстаться с рекой, ибо она резко повернула на восток. Еще через два часа идущие впереди Фриц и Франц ступили наконец на территорию, знакомую им обоим.

— Зеленая долина! — воскликнули оба одновременно и поприветствовали ее громким «ура!».

Да, это действительно Зеленая долина, и теперь остается лишь добраться до горной преграды, являющейся естественной границей Земли обетованной, и оказаться в ущелье Клюз.

На этот раз ни осмотрительность, ни усталость, ни голод не могли удержать путников! Вслед за Фрицем и Францем они ускорили шаг, хотя дорога стала круче. Будто невидимая сила толкала их вперед, к цели, которую они совсем недавно едва не отчаялись достичь.

О, если бы судьба оставалась благосклонна к ним до конца, если бы Церматты и Уолстоны оказались сейчас у Кабаньего брода, как обычно в летний сезон!

Но, как говорится, «это было бы уж слишком». И даже никогда не теряющий оптимизма боцман мало надеялся на такую удачу.

И вот наконец достигнут крайний северо-западный участок Зеленой долины, за ним возвышается скалистый барьер. Еще через несколько минут возглавляемый Фрицем маленький отряд подошел к ущелью.

Ограда оказалась в полном порядке. Прочно вделанная в проем между скалами, она могла противостоять натиску самых яростных четвероногих.

— Вот она, дверь в Землю обетованную! — взволнованно воскликнул Фриц.

— Нашу вторую родину, где живут те, кого мы так любим! — дополнила его Дженни.

Теперь оставалось только сдвинуть засов, а это дело нескольких секунд, — и путники с облегчением вздохнули: наконец-то они почти дома, а ведь еще три дня назад дорога казалась такой долгой…

Фриц, Франц и Джон Блок тщательно уложили брусья в расщелину, заделав проход, чтобы через него не проникли ни хищники, ни слоны.

Около половины восьмого, когда вечерние сумерки стали стремительно густеть, как это бывает только в тропиках, Фриц и его спутники подошли к ферме Кабаний брод.

К сожалению, она оказалась пустой, но это не вызвало особого удивления.

Дом находился в хорошем состоянии. Открыв дверь и окна, стали устраиваться; пребывание здесь не должно было продлиться более полусуток.

По заведенной Церматтом привычке в домике могли с удобством расположиться две семьи, посещавшие ферму по нескольку раз в году. Кровати отвели для Дженни, Долли, Сузан, маленького Боба и капитана Гульда. Остальные отправились под навес, где с удовольствием растянулись на душистом ложе из сухой травы.

Кроме того, в Кабаньем броде всегда имелся недельный запас провизии.

И Дженни сразу обнаружила огромные, плетенные из ивовых прутьев корзины, где хранились всевозможные консервы, саго, соленая рыба, мясо. Что касается фруктов — фиг, бананов, груш, манго, яблок, то их можно было нарвать в любом количестве с деревьев, окружающих ферму, так же как и овощей — в огороде…

Не стоит напоминать, что на кухне и в кладовых хранилось предостаточно всевозможной домашней утвари. Воды набрали из бассейна, куда впадал канал от реки Восточной, наполнили ею котелок и установили его на треножник, после чего разожгли огонь. Особую радость доставила возможность предложить друг другу несколько стаканов пальмового вина, бочки с которым хранились в подвале.

— Вот это да! — радостно крякнул боцман. — Сколько же дней мы провели в режиме сухого закона!

— Ну что ж, у нас есть повод для хорошего тоста, — весело отозвался Фриц.

— Поводов сколько угодно, — подхватил боцман. — Нет ничего приятней, чем пить за здоровье друг друга!

— Предлагаю, — сказал Франц, — выпить за встречу с родными!

Звон бокалов и троекратное «ура!» в честь семейств Церматт и Уолстон огласило окрестности фермы.

— Честное слово, — удовлетворенно заметил Джон Блок, — ни в одной английской таверне, да и в любой другой стране, застолье не может сравниться с нашим, у Кабаньего брода!

— И заметьте, любезный Блок, — подчеркнул Фриц, — гостеприимство и обслуживание здесь ничего не стоят!

Когда закончился ужин, Дженни, Долли, Сузан с ребенком пошли в одну комнату, капитан Гульд — в другую, Фриц, Франц, Джеймс и боцман остались под навесом во дворе. И вскоре мы заснули крепким сном, в котором нуждались после столь долгого перехода.

Ночью все было тихо, и все проспали до восхода солнца.

Глава XXVIII

Ранним утром следующего дня, наскоро позавтракав остатками вчерашнего ужина, не считая стакана пальмового вина на посошок, Фриц и его товарищи покинули Кабаний брод.

Путь в три лье до Соколиного Гнезда, а именно туда Фриц предложил направиться прежде всего, предполагалось пройти за три часа.

Мы прикинули: к летнему жилищу можно, конечно, добраться и другой дорогой, ведущей на Лесной бугор, мимо Лебяжьего озера, но это немного удлинит путь. Короче пойти по прямой до Соколиного Гнезда, откуда дорога переходит в живописную аллею и тянется вдоль побережья до устья Шакальего ручья, где и располагается Скальный дом.

— Скорее всего оба семейства сейчас находятся в Воздушном замке, — объяснял Фриц свой выбор дороги.

— Хорошо, если это окажется именно так, дорогой, — сказала Дженни, — тогда мы могли бы обнять наших родных на целый час раньше!

— И даже еще скорее, — подхватила Долли, — если они встретятся нам по дороге!

— Только бы они не отправились на Панорамный холм, — заметил Франц. — Тогда придется проделать немалый путь к мысу Обманутой Надежды.

— Не там ли господин Церматт ожидает возвращения «Ликорна»? — поинтересовался капитан Гульд.

— Именно там, господин капитан, — ответил Фриц. — И корвету пора уже появиться у мыса, если только ремонтные работы прошли успешно.

— Лучшее, что можно сейчас сделать, — мудро заметил боцман, — это двинуться в путь. И немедленно. Если никого не застанем в Соколином Гнезде, пойдем в Скальный дом, а если и там никого не окажется, проследуем на Панорамный холм или еще куда-нибудь… В путь, друзья!

Всяческой кухонной утвари и рабочего инвентаря в Кабаньем броде оказалось предостаточно, но бесполезно было бы искать охотничьи ружья или хотя бы порох и патроны. Наезжая на эту ферму, отец и сыновья, конечно, не забывали прихватить с собой оружие, но никогда его не оставляли — из предосторожности. С тех пор как тигры, львы и пантеры не могли преодолеть ущелье Клюз, бояться было больше нечего, чего нельзя сказать о территории между пиком Йоханна Церматта и Зеленой долиной.

Проезжая дорога (колонисты хорошо ее утрамбовали телегой, запряженной буйволами и онагром) пролегала между возделанными зелеными полями и покрытыми пышной растительностью холмами. Капитан Гульд, боцман, Джеймс и Сузан, впервые видевшие это изобилие, не скрывали своего восторга. Они уже не сомневались, что новые колонисты полюбят этот край. Одна Земля обетованная способна принять несколько сотен, а вся Новая Швейцария — тысячи трудолюбивых переселенцев.

После полутора часов хода, преодолев половину расстояния до Соколиного Гнезда, Фриц остановился. Он удивленно смотрел на маленькую речку, о существовании которой до сих пор не знал.

— Вот это новость… — произнес он.

— Действительно, — поддержала Дженни, — я тоже что-то не припомню речки на этом месте…

— Но это же не речка, а скорее канал, — со знанием дела уточнил капитан.

Сомневаться не приходилось — это был канал, вырытый человеческими руками.

— Вы правы, капитан, — подтвердил Фриц. — Насколько я помню, господин Уолстон давно вынашивал мысль отвести воду из Шакальего ручья, наполнить ею Лебяжье озеро, чтобы поднять его уровень даже в жаркий сезон и орошать поля и окрестности Лесного бугра.

Фриц не ошибался, это все знали.

— Да, да, — вспомнил и Франц, — это идея вашего отца, дорогая Долли, и, как мы видим, блестяще приведенная в исполнение.

— Думаю, — заметила Долли, — что и ваш брат Эрнст немало сделал, помогая отцу.

— Возможно… наш ученый Эрнст… — поддержал девушку Фриц.

— А почему бы не неутомимый Жак, а также… сам Йоханн Церматт? — спросил капитан Гульд.

— Ну, конечно, все семейство принимало в этом участие, — засмеялась Дженни.

— Оба семейства, — уточнил Фриц, — правда, сейчас это одна большая семья.

Как всегда, в беседу вовремя вмешался боцман, высказав такое мудрое соображение:

— Проведение канала — несомненно, отличная работа. Но не меньших похвал заслуживает и тот, кому пришла в голову мысль перебросить через него этот мостик. Пройдем же по нему и продолжим путь!

Рассмеявшись, вся компания благополучно перебралась на ту сторону и оказалась в рощице, где протекала небольшая речушка. Отклонясь немного у Соколиного Гнезда, она впадала в залив у Китового острова.

Фриц и Франц, приближаясь к обжитым местам, невольно стали прислушиваться в надежде услышать лай собак или ружейный выстрел. Что мог делать Жак в это прекрасное тихое утро, если не охотиться? Дичи здесь несметное количество; она бегает и летает, то и дело мелькая между деревьев… Если бы у братьев были ружья, они бы не раз выстрелили дублетом. Казалось, пушные и пернатые никогда не были столь обильны в этих местах. Такое изобилие просто потрясло.

Отовсюду доносились щебетанье маленьких пташек, крики куропаток и дроф, болтовня попугаев и даже вой шакалов. Но среди этого многоголосья не слышалось ни ружейных выстрелов, ни лая собак.

Правда, до Соколиного Гнезда еще доброе лье, да и оба семейства могли находиться сейчас в Скальном доме…

Идти осталось совсем немного — по правому берегу речушки до опушки леса, где возвышается огромная манглия, на нижних ветвях которой колонисты устроили себе жилище. Весь этот путь займет не более получаса.

Да, скорее всего, супругов Церматт, Эрнста, Жака, господина Уолстона и его жены нет в Соколином Гнезде. Иначе как объяснить, что они до сих пор никак не обнаружили своего присутствия? Турок, Каштанка и Буланка приветствовали бы радостным лаем молодых хозяев, почувствовав их приближение…

Но в окрестностях Соколиного Гнезда царила полная тишина, и это вызывало легкое беспокойство. В глазах Дженни Фриц увидел тревогу, правда, старательно спрятанную. Франц, охваченный какой-то нервозностью, пошел было вперед, но быстро вернулся. Творилось что-то неладное. Через каких-то десять минут Соколиное Гнездо… Десять?.. Так, значит, они почти пришли?..

— Похоже, — добродушно произнес боцман, чтобы разрядить обстановку, — нам придется прогуляться по вашей прекрасной аллее до Скального дома. Всего лишний час пути… Это пустяки в сравнении с тем, что нам уже пришлось пройти.

Все дружно ускорили шаг.

Но вот и опушка леса, за ней — огромная манглия посреди двора, окруженного живой изгородью.

Фриц и Франц бросились к калитке. Она оказалась открытой, а, приглядевшись, заметили даже, что она наполовину сорвана с петель.

Войдя во двор, братья остановились у маленького внутреннего бассейна.

Вокруг пусто. Ни звука со стороны хлева и птичьего двора, а ведь обычно в летний сезон здесь полно и птицы и скота. Всегда строго поддерживаемый отцом порядок на этот раз нарушен: под навесом в беспорядке валяются ящики, корзины, земледельческие орудия…

Франц побежал к стойлам… В яслях он увидел лишь несколько пучков сухой травы.

Неужто все эти разрушения произвели домашние животные — выломали наружную калитку и вырвались на свободу? Но нет, в окрестностях путникам они не попались… Правда, случалось в прежние годы, что стадо по каким-то причинам переводили на другие фермы… Но чем тогда объяснить весь этот беспорядок?

Как уже известно. Соколиное Гнездо состояло из двух жилищ: одно находилось на мощных ветвях манглии, другое — внизу, между переплетающихся воздушных корней. Над ними возвышалась бамбуковая терраса с железной решеткой, увенчанная крышей из просмоленного мха. За террасой располагались комнаты с перегородками, установленными между корнями деревьев… Но и здесь царили та же тишина, что и во дворе.

— Войдем… — произнес Фриц дрогнувшим голосом.

Все последовали за ним, и кто-то вскрикнул — да, вскрикнул, потому что слова застряли в горле…

Все было перевернуто вверх дном: стулья и стол опрокинуты, сундуки открыты, постельное белье разбросано на полу вперемежку с кухонной утварью. Казалось, Соколиное Гнездо отдали в распоряжение грабителей, поработавших в свое удовольствие. Из солидных запасов провизии, которые всегда имелись в Соколином Гнезде, не осталось ничего. Ни клочка сена в сеннике, ни бочонка вина, пива, ликеров в подвале! Отсутствовало и оружие, если не считать одного заряженного пистолета. Его тут же подобрал боцман, заткнув за пояс. А ведь в Соколином Гнезде во время охотничьего сезона всегда были ружья и карабины!

Всех ошеломило это опустошение, такое неожиданное… Неужели нечто подобное произошло и в Скальном доме, на Лесном бугре и Сахарной Голове, на Панорамном холме? И почему тогда грабители не тронули Кабаний брод? И кто они, эти грабители? Откуда взялись?

— Друзья мои, — нарушил молчание капитан Гульд, — случилось какое-то несчастье. Но, может быть, не такое уж непоправимое…

Никто не откликнулся, да и что могли сказать на это Фриц, Франц, Дженни?.. Добраться наконец до Земли обетованной, не помнить себя от радости — и что увидеть в Соколином Гнезде?.. Разгром и опустошение!

Что же могло здесь произойти? Нападение пиратов, которых немало в этой части Индийского океана, выбравших надежным убежищем Андаманские и Никобарские острова? Смогли ли обитатели Скального дома вовремя спрятаться в какой-то иной части острова или даже покинуть его? А если они попали в руки морских разбойников или погибли, защищаясь? И наконец, очень важно знать, когда это случилось — несколько месяцев, несколько недель, несколько дней назад? Как жаль, что «Ликорн» не прибыл вовремя!..

Дженни всеми силами сдерживала слезы, а Сузан и Долли плакали навзрыд. Фриц с трудом удерживал Франца, готового броситься в одиночку на поиски отца, матери, братьев… Гарри Гульд и боцман несколько раз обошли комнаты, все закоулки двора, но не обнаружили ничего, что могло бы пролить свет на случившееся.

Необходимо незамедлительно принять какое-то решение. Оставаться в Соколином Гнезде, ожидая дальнейшего развития событий, или же отправиться в Скальный дом? Оставить на месте женщин под защитой Джеймса, а мужчинам произвести разведку местности? Двигаться вдоль побережья или среди полей?

Как бы то ни было, но необходимо выйти из состояния неопределенности, даже если правда не оставит никакой надежды!

— Попытаемся добраться до Скального дома, — сказал Фриц, думая, что выражает общее настроение.

— И выходим немедленно, — подхватил Франц.

— Я вместе с вами, — заявил капитан Гульд.

— И я… — присоединился боцман.

— В таком случае, — сказал Фриц, — Дженни, Долли и Сузан останутся здесь с Джеймсом. Для большей безопасности лучше подняться наверх…

— Прежде чем уходить, неплохо бы подняться наверх всем, вдруг мы что-нибудь увидим оттуда, — предложил Джон Блок.

Это были разумные слова. Из Воздушного замка, и в особенности с вершины дерева, открывался вид на значительную часть Земли обетованной, океанские дали на востоке и прибрежную полосу в три лье между бухтой Спасения и мысом Обманутой Надежды.

— Согласен! Поднимаемся на вершину! — одобрил предложение боцмана Фриц.

Возможно, жилище, устроенное среди ветвей, именно благодаря густоте кроны, избежало разгрома? Скрытая листвой дверь, выходящая к лестнице, устроенной внутри полого ствола, не имела никаких следов вероломного нападения.

Дверь оказалась запертой, и Фрицу пришлось приложить немалые усилия, чтобы взломать замок.

Через несколько секунд он и его спутники, пройдя по лестнице, освещенной через узкие амбразуры в стволе дерева, оказались на круглом балкончике, полностью укрытом вьющимися растениями.

Фриц и Франц бросились в комнаты. Они оказались в полном порядке, постельные принадлежности и мебель на своих обычных местах. Значит, грабители действительно не заметили со двора двери, ведущей наверх, и это лишний раз доказывает, каким продуманным было устройство Воздушного замка. За двенадцать лет крона огромного дерева так разрослась, что жилище стало невозможно рассмотреть не только с опушки рощи, но и от самого основания дерева.

Дженни, которая провела здесь не один день, показала эти комнаты Долли и Сузан.

Казалось, госпожа Церматт и госпожа Уолстон специально побеспокоились накануне о продуктах. В комнатах оказались запасы вяленого мяса, муки, риса, консервов, напитков. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. В семье Церматт установилась добрая традиция оставлять продукты на неделю не только в Соколином Гнезде, но и на других фермах — на Лесном бугре. Панорамном холме, Сахарной Голове и Кабаньем броде.

Однако в этой тревожной ситуации о еде никто не думал. Всех волновало лишь одно: кто устроил страшный погром в Соколином Гнезде в самый разгар летнего сезона?

Фриц и боцман взобрались на верхушку манглии и, раздвинув ветви, стали внимательно изучать окрестности.

На север тянулась прибрежная полоса до самой оконечности мыса Обманутой Надежды с фермой Панорамный холм. Но с дерева можно было увидеть только ближайшую ферму Лесной бугор. Ничего подозрительного в этом направлении Фриц и боцман не заметили.

На западе, за каналом, соединяющим Лебяжье озеро с Шакальим ручьем, тянулись земли, орошаемые ручьем Соколиного Гнезда, который Фриц и его товарищи перешли, после того как оставили за собой мостик. Но эти земли, как и вся территория к западу, до ущелья Клюз оказались пустынны.

На востоке виднелся широкий залив, заключенный между Восточным мысом и мысом Обманутой Надежды, за которым закруглялся залив Ликорн. И ни одного паруса в океанской дали, ни одной лодки у побережья! Ничего, кроме водной равнины, из которой лишь на северо-востоке выступали верхушки рифов, о которые когда-то разбился «Лендлорд».

И наконец, на юге, на расстоянии около одного лье отчетливо просматривался вход в бухту Спасения, а далее за выступом прятался Скальный дом.

Правда, из этого жилища и из его пристроек были видны только зеленеющие верхушки деревьев, обрамлявших огород, а далее на юго-западе сверкала линия, фиксировавшая русло Шакальего ручья.

После десятиминутного внимательного изучения местности Фриц и боцман спустились на балкон. Здесь, вооружившись подзорной трубой, которую господин Церматт всегда оставлял в Соколином Гнезде, они снова устремили свои взоры в сторону побережья и Скального дома.

Но никого не было видно. Похоже на то, что ни Церматтов, ни Уолстонов на острове нет…

Правда, пираты могли увезти колонистов на другую ферму или даже в какой-либо отдаленный уголок острова. Но это предположение Гарри Гульд тут же отверг.

— Кем бы ни были эти грабители, но они прибыли сюда морем и скорее всего высадились в бухте Спасения. Однако мы не увидели там кораблей. Поэтому единственное, что приходит на ум… пираты покинули остров… и, возможно, увезли с собой…

Никто не осмелился возразить капитану.

И тем не менее отсутствие каких бы то ни было признаков жизни вокруг Скального дома вызывало большую тревогу. С верхушки дерева не видно было никаких дымов над огородами.

Тогда Гарри Гульд высказал еще одну догадку: не дождавшись прибытия «Ликорна» к намеченному сроку, обе семьи добровольно покинули Новую Швейцарию.

— И каким же образом? — спросил вполне резонно Фриц, хотя ему очень хотелось верить в такую возможность.

— На борту корабля, — ответил капитан, — например, одного из тех, который должен прибыть на остров из Англии, или любого другого, случайно оказавшегося у его берегов…

Это предположение стоило, пожалуй, принять во внимание, однако были серьезные основания считать, что Новую Швейцарию пропавшие оставили не по этой причине.

— Что ж, продолжим разведку далее, — предложил Фриц.

— Продолжим! — согласился Франц.

Фриц уже собирался спуститься, когда его остановил возглас Дженни:

— Дымок!.. Кажется, я вижу над Скальным домом дымок!

Схватив подзорную трубу, Фриц повернулся к югу, и в течение минуты глаз его не отрывался от окуляра.

Дженни не ошиблась. Сквозь густую листву пробивался дымок, становясь все гуще и отчетливее на фоне скал, прикрывавших Скальный дом сзади.

— Они там! Там!.. — закричал Франц. — И мы должны быть рядом с ними!

В этом никто теперь не сомневался. Все мгновенно воспряли духом, забыв разом тревожную обстановку в Соколином Гнезде: пустые стойла, разгром в летнем доме… Но трезвый ум капитана Гульда столь же быстро развеял эйфорию: дымок свидетельствует о том, что Скальный дом обитаем, но ведь там могут быть и грабители… Самое благоразумное — приблизиться осторожно. Поэтому лучше пробираться не по аллее, ведущей к Шакальему ручью, а через поля, скрываясь за холмами, и так подойти к мостику незамеченными.

Когда все уже приготовились уходить, Дженни, опустив подзорную трубу, вдруг сказала:

— И все же оба семейства — на острове. А доказательство тому — флаг, развевающийся на Акульем острове.

Как же они до сих пор не обратили внимание на это! Действительно, над островком как ни в чем не бывало продолжал развеваться красно-белый флаг Новой Швейцарии! Значит, Уолстон, Церматт, их жены и дети на острове? А может быть, флаг оставили по привычке?

Никому не хотелось спорить по этому поводу. В конце концов все выяснится через час… в Скальном доме.

— Идемте! Идемте! — заторопил всех Франц, направляясь к лестнице.

— Стойте! Стойте! — сказал, вдруг понизив голос, боцман.

Забравшись на балкон и раздвинув зелень, он выглянул наружу, открыв вид на бухту Спасения. Встревоженный чем-то, он тут же отпрянул назад.

— Что там?.. — спросил Фриц.

— Дикари! — ответил Джон Блок.

Глава XXIX

Было половина третьего пополудни. Жаркие солнечные лучи, почти отвесные в это время, с трудом проникали сквозь густую листву манглии. Фриц и вся остальная компания скрылись за ней, чтобы спрятаться от дикарей, высадившихся на берег.

Группа из пяти человек, полуобнаженных, с черной кожей, какая обычно и бывает у туземцев Западной Австралии, вооруженных луками и стрелами, быстро шла по аллее.

Конечно, это не все туземцы, захватившие берег. Но что же стало с господином Церматтом и остальными? Успели они убежать или погибли в неравной схватке? Действительно, как заметил Джон Блок, число прибывших на остров туземцев не ограничивалось полудюжиной. Иначе с такой малостью господину Церматту, двум его сыновьям и господину Уолстону было бы нечего делать. По-видимому, высадился целый отряд, прибывший на Новую Швейцарию на флотилии пирог. Сейчас эта флотилия стоит скорее всего в бухте рядом со шлюпкой и шаландой колонистов. И если ее не заметили с высоты манглии, то виноват в этом выступ, закрывающий бухту Спасения…

Но где же тогда находятся семьи Церматт и Уолстон? Если их нет ни в Соколином Гнезде, ни в его окрестностях, не следует ли из этого, что дикари захватили колонистов в плен и у бедняг не было ни времени, ни возможности найти убежище в какой-либо из ферм… или, что самое страшное… вдруг туземцы уже расправились с ними?

Теперь все понятно: и разгром в Соколином Гнезде, и опустошение территории между Лебяжьим озером и побережьем!.. Несчастными и подавленными чувствовали себя Дженни, Фриц и Франц… Как и Джеймс, его жена и сестра… Под угрозой оказалась надежда, еще недавно такая реальная, встретить и обнять наконец своих родных и друзей… В то время как Гарри Гульд с боцманом не выпускали из поля зрения дикарей, женщины дали волю слезам и отчаянию…

И вот последняя гипотеза: может быть, обе семьи скрылись на западе, в той части острова, которая находится по ту сторону Жемчужного залива?.. Если они заметили издалека приближение пирог к бухте Спасения, то им хватило, наверное, времени, погрузив на телегу провизию и оружие, пуститься наутек… Но никто не осмеливался в это поверить!..

Гарри Гульд и Джон Блок продолжали следить за приближающимися дикарями.

Может быть, они собираются войти снова во двор и проникнуть в жилище, уже разгромленное и разоренное?.. В таком случае может быть обнаружена и дверь, ведущая на винтовую лестницу. Но дикарей всего пятеро. Когда они поднимутся один за другим, их легко будет ошеломить, а потом перебросить через перила вниз, с высоты сорока — пятидесяти футов…

— Если после такого кульбита, — проговорил боцман, — у них останутся целыми ноги, чтобы дойти до Скального дома, значит, они происходят не от обезьян, а от кошек!

Между тем пятерка достигла конца аллеи и остановилась. Фриц, Гарри Гульд и боцман насторожились: что собираются дикари делать в Соколином Гнезде?.. Если раньше Воздушный замок ускользнул от их внимания, то не удастся ли им обнаружить его теперь, а заодно и тех, кто в нем прячется? И тогда они приведут подмогу, а справиться с сотней туземцев Фриц и его друзья не смогут…

Миновав прогалину, дикари обошли забор. Трое из пяти проникли во двор, зашли под навес и тотчас вышли, прихватив рыбацкие принадлежности.

— Однако эти негодяи не церемонятся! — с негодованием прошипел боцман.

— На берегу их ждет лодка, значит, они решили ловить рыбу вдоль берега, — заметил Гарри Гульд.

— Сейчас мы это узнаем, мой капитан, — сказал боцман.

Трое туземцев подошли к ожидавшим их товарищам, и все вместе повернули на узкую тропку, окаймленную терновником, и стали спускаться по правому берегу ручья Соколиного Гнезда к морю. Они оставались в поле зрения еще некоторое время, пока не достигли поворота русла к Фламинговому болотцу. Свернув налево, дикари скрылись из виду. Скоро они подойдут к берегу и тогда опять окажутся в зоне видимости. Там туземцев скорее всего ждет лодка для рыбной ловли вблизи Соколиного Гнезда.

Гарри Гульд и Джон Блок продолжали наблюдать, а Дженни, переборов боль, которую Долли и Сузан никак не могли одолеть, подошла к Фрицу.

— Что будем делать, дорогой? — спросила она.

Фриц посмотрел на жену, не зная, что ответить.

— Что делать?.. — повторил капитан. — Именно это мы должны сейчас решить. Прежде всего сойдем с балкона, где нас легко заметить…

Когда все собрались в комнате, рядом с которой спал маленький Боб, Фриц постарался успокоить Дженни.

— Дорогая… надеюсь, не все еще потеряно, есть надежда, что наших близких не застали врасплох… Отец и господин Уолстон наверняка увидели пироги издалека. Скорее всего они успели укрыться на одной из ферм или в глубине леса за Жемчужным заливом, куда дикари не решились сунуться. По моему мнению, они боятся удаляться от берега…

— Я тоже так думаю, — поддержал Фрица капитан Гульд. — Господин Церматт и господин Уолстон, несомненно, успели спрятаться со своими семьями…

— О, я в этом тоже не сомневаюсь, — взволнованно заверила Дженни. — Дорогая Долли, Сузан, не отчаивайтесь… не плачьте! Вы скоро увидите своих родителей, а вы, Фриц и Франц, своих!

Молодая женщина говорила это с такой убежденностью, что после ее слов надежда воскресла, и Франц, взяв ее за руку, сказал:

— Моя дорогая Дженни, сам Бог говорит твоими устами!

А вот к какому выводу пришел капитан после некоторого раздумья. Совершенно исключается, что дикари захватили Скальный дом врасплох: причалить к незнакомому берегу ночью они не рискнули бы. А днем, откуда бы туземцы ни прибыли в бухту Спасения — с востока или запада, — они прошли бы между Восточным мысом и мысом Обманутой Надежды. И разве не хватило бы времени Церматту, Уолстону, Эрнсту или Жаку, чтобы заметить их издали и укрыться в какой-нибудь другой части острова?

— И даже если высадка туземцев произошла недавно, то наших близких могло и не быть в Скальном доме. Ведь в это время они, как обычно, посещают дальние и ближние фермы, — высказал предположение Фриц. — Если их нет у Кабаньего брода, то остаются окруженные густыми лесами Лесной бугор и Сахарная Голова.

— Так, может, нам сейчас же и отправиться на Сахарную Голову? — предложил Франц.

— Согласен, — сказал Джон Блок, — но не ранее наступления ночи.

— Нет… сейчас же… сию минуту, — упорно твердил Франц, не желая слышать никаких возражений. — Если вы не согласны, я отправлюсь один… Два с половиной лье туда и столько же обратно, то есть через три часа я уже возвращусь, и мы будем знать, что делать дальше…

— Нет, Франц, нет! — решительно запротестовал Фриц. — В на* шем положении это слишком неосторожно. Я не разрешаю тебе уходить одному, в конце концов, я как старший брат приказываю не предпринимать никаких самостоятельных шагов…

— Фриц, ты хочешь мне помешать…

— Да, я вынужден тебе помешать совершить опрометчивый поступок.

— Франц, — обратилась Долли к молодому человеку, — я вас умоляю, послушайтесь брата…

Но возбужденный Франц ничего не желал слышать и уже направился к лестнице.

— Ладно! — вмешался боцман. — Если нужна разведка, проведем ее не дожидаясь ночи… Но не отправиться ли на Сахарную Голову всем вместе?

— Пусть будет так, — отозвался Франц.

— Только… — продолжал боцман, обращаясь к Фрицу, — почему именно на Сахарную Голову?

— А куда же?

— В Скальный дом! — ответил Джон Блок.

Неожиданное для всех предложение боцмана вызвало горячий спор, результатом которого стало решение о походе в Скальный дом.

Действительно, если Церматт и Уолстон с женами и детьми попали в руки туземцев и оказались их пленниками, то находиться они должны только там, ибо дым показывает, что Скальный дом обитаем. И необходимо как можно скорее дать им знать, что на остров вернулись их родные и близкие, которых они ждали с таким нетерпением…

— В Скальный дом?.. — на мгновение задумавшись, повторил капитан. — Пожалуй… но надо ли отправляться всем?

— Всем? Думаю, нет… — ответил Фриц. — Вдвоем или втроем, но только с наступлением ночи…

— Ночи? Опять ждать?.. — возмутился Франц, настроенный более чем когда-либо решительно. — Нет, я иду в Скальный дом немедленно…

— Но ты не подумал о дикарях, рыскающих по окрестностям. Если ты и не попадешь им в руки, то как при свете дня проникнешь в Скальный дом, если он находится в их руках?

— Пока я ничего не могу тебе сказать, Фриц. Знаю лишь одно — я доберусь туда любой ценой и узнаю, там ли наши семьи… после чего тут же возвращусь назад!

— Дорогой мой Франц, — возразил Гарри Гульд, — ваше нетерпение мне понятно, я полностью его разделяю!.. Но, прошу вас, прислушайтесь к разумным словам… Если дикари захватят вас… они примутся искать всех нас… и тогда ни на Лесном бугре, ни в других местах нам не будет покоя…

Да, положение в таком случае осложнилось бы, и в конце концов туземцы обнаружили бы место, где нашли временное убежище Фриц и его товарищи.

Фриц снова принялся убеждать Франца, и тот наконец сдался, подчиняясь авторитету старшего брата.

Договорились о том, что, как только сгустятся сумерки, Франц и боцман покинут Соколиное Гнездо. Конечно, на эту операцию, полную опасностей, лучше отправиться вдвоем. Проскользнув незаметно вдоль живой изгороди, протянувшейся вдоль всей аллеи, они доберутся до Шакальего ручья и, если перекидной мостик окажется поднятым, достигнут другого берега вплавь. Затем, крадучись, проникнут через сад во двор Скального дома. Через окно попытаются рассмотреть, есть ли внутри пленники. Если их там не окажется, оба вернутся в Соколиное Гнездо и еще до рассвета так же незаметно доберутся до Сахарной Головы.

Итак, следовало ждать наступления темноты. Но как медленно тянется время! Никогда еще капитан Гульд и его друзья не чувствовали себя такими подавленными — даже тогда, когда оказались посреди океана в утлом суденышке, когда шлюпку разбило о скалы в Черепашьей бухте, когда потерпевшие кораблекрушение — а в их числе три женщины и один ребенок — оказались под угрозой зимовки на этом пустынном берегу запертыми в тюрьме, из которой не могли вырваться!

Но во время этих невзгод и бедствий единственным утешением для несчастных была уверенность в том, что их родные в Новой Швейцарии — в полной безопасности! И вот они видят остров во власти толпы туземцев… и не знают, что случилось с их родственниками, друзьями… и могут даже опасаться, не прикончили ли их в кровопролитной схватке…

Солнце меж тем медленно склонялось к горизонту.

…Время от времени то один, то другой, чаще же всех Фриц и боцман, раздвигали незаметно ветви манглии, внимательно изучая пространство между Соколиным Гнездом и побережьем. Они очень хотели бы знать, где сейчас дикари: обосновались в окрестностях Соколиного Гнезда или возвращаются в Скальный дом?

Не считая струйки дыма, поднимавшейся над скалами в южном направлении, возле устья Шакальего ручья ничего подозрительного не было обнаружено.

До четырех часов дня обстановка не изменилась, и компания решила пообедать, воспользовавшись имевшимися под рукой продуктами. Кто знает, когда предоставится возможность поесть в следующий раз, после того как из Скального дома прибудут с новостями Франц и боцман и, вероятно, начнется длительный поход на Сахарную Голову?

Как раз в этот момент прозвучал выстрел.

— Что это? — встревожилась Дженни и хотела броситься к окну, но Фриц удержал ее.

— Не пушечный ли это выстрел? — предположил Франц.

— Да, несомненно, стреляли из пушки! — подтвердил боцман.

— Но кто бы это мог стрелять? — спросил Фриц.

— Может быть, корабль, показавшийся в виду острова… — с надеждой произнес Джеймс.

— А что, если это «Ликорн»? — воскликнула Дженни.

— Тогда он должен находиться недалеко от берега, так как выстрел прозвучал с очень небольшого расстояния, — отметил боцман.

— Идите сюда, на балкон! — крикнул Франц и первым бросился туда.

— Постарайтесь не высовываться, чтобы вас не увидели бандиты, они могут быть поблизости, — предупредил капитан.

Все взоры устремились к морю.

Никакого корабля не было видно, хотя, судя по близости выстрела, он должен находиться где-то возле Китового острова. Но боцман разглядел одинокую лодку, в которой сидели двое. Она пыталась приблизиться к пляжу Соколиного Гнезда.

— Может, это Эрнст и Жак? — прошептала Дженни.

— Нет… двое в лодке — туземцы, а лодка — это пирога, — ответил Фриц.

— Но почему же они спасаются? — спросил Франц. — Может, их кто-то преследует?

Фриц слегка вскрикнул — от радости и удивления одновременно!

Он заметил облачко дыма, вслед за тем вспыхнул огонь и раздался второй выстрел, который тут же повторило эхо в прибрежных скалах.

И все увидели, как в двух саженях[267] от пироги в воду упало пушечное ядро, подняв сноп брызг. Лодка, к сожалению, осталась невредимой и с необыкновенной быстротой продолжала приближаться к Соколиному Гнезду.

— Они там… там! — закричал Фриц. — Мой отец, Уолстон… все-все…

— На Акульем острове? — переспросила Дженни.

— Да, на Акульем острове!

Ошибки быть не могло: господа Церматт и Уолстон с семьями сумели укрыться под защитой артиллерийской батареи, и туда осмелились приблизиться дикари. Над островком развевался красный с белым крестом флаг Новой Швейцарии!

Невозможно описать радость, нет, не радость, а ликование, охватившее всех: Фрица, Франца, Дженни, Долли, Джеймса, Сузан. Эти чувства разделяли капитан Гульд и боцман, душой и сердцем породнившиеся с пассажирами «Флега».

Теперь, когда стало ясно, что обитатели Скального дома укрылись на Акульем острове, отпала необходимость добираться до Сахарной Головы и других отдаленных мест Земли обетованной! План проникновения в Скальный дом отпал сам собой. Главная задача сейчас — добраться до Акульего острова, но как это сделать, никому пока не приходило в голову. Правда, с верхушки манглии можно сообщаться с батареей с помощью флажной сигнализации… Конечно, это было бы неблагоразумно, как и стрелять из пистолета: выстрелы могли быть услышаны не только господином Церматтом, но и бродящими вокруг Соколиного Гнезда дикарями. Нет, пока нужно скрыть присутствие капитана Гульда и его спутников в Соколином Гнезде, ибо отразить атаку всей банды, завладевшей Скальным домом, им не удастся.

— Здесь мы в безопасности, — заметил Фриц, — так давайте не ухудшать наше положение…

— Разумеется, — согласился Гульд. — Пока мы не обнаружены, не будем рисковать. Прежде чем начать какие-либо действия, подождем наступления ночи…

— Но как же все-таки добраться до Акульего острова? — задавала себе вопрос Дженни.

— Вплавь, — подсказал Фриц. — Я свободно могу доплыть до острова. А поскольку отец переправил туда всех на шаланде, то на ней же я возвращусь за вами…

— Но Фриц, друг мой, — стала нерешительно возражать Дженни, — пересечь этот пролив вплавь… возможно ли это?

— Пара пустяков для меня, дорогая жена! — заверил ее супруг.

— Еще неизвестно, — размышлял Джон Блок, — а вдруг эти черномазые оставили пирогу на берегу?..

Едва солнце склонилось к закату, как стало стремительно темнеть. После семи часов, как это обычно и случается в тропиках, уже почти ничего не было видно.

План действий выбрали такой: в восемь часов Фриц, Франц и боцман спускаются во двор; убедившись, что поблизости туземцев нет, пробираются к берегу. Остальные — капитан Гульд, Джеймс Уолстон, Дженни, Долли и Сузан — ждут у дерева сигнала, чтобы присоединиться к троице.

По лестнице спускались ощупью, не желая зажигать фонарь, чтобы не выдать себя. Ни во дворе, ни под навесом никого не оказалось. Туземцы, заходившие днем, могли отправиться в Скальный дом или находиться сейчас на пляже, куда направлялась пирога. Вот про это-то и надо было разузнать.

Но это вовсе не освобождало от необходимости соблюдать осторожность. Фриц и Джон Блок решили добираться до берега вдвоем, а Франц остался у калитки как часовой, готовый в любой момент предупредить оставшихся в Воздушном замке об опасности.

Фриц и боцман прошли за ограду, пересекли полянку, за которой начиналась дорога на Скальный дом, затем, прячась за деревьями, почти ползком, стараясь не производить ни малейшего шума, все время прислушиваясь и озираясь по сторонам, дошли до скал, омываемых морем.

Берег оказался пустынен, как и море; далеко на востоке смутно вырисовывались очертания скалистого мыса. Ни огонька не виднелось как в направлении к Скальному дому, так и на водной глади бухты Спасения. А прямо на расстоянии менее одного лье от берега чернел силуэт Акульего острова.

— Можно идти! — прошептал Фриц.

Дойдя до кромки песка, которую еще покрывала отступившая во время отлива вода, оба не сдержали бы радостных восклицаний, если бы можно было дать выход эмоциям: у самой воды лежала на боку пирога, как видно, та самая, которую приветствовала двумя выстрелами батарея!

— Какое счастье, что ядра в нее не попали! — ликовал Джон Блок. — Иначе она давно была бы на дне. Если такими неловкими оказались Эрнст или Жак, мы обязаны их поблагодарить…

Это маленькое суденышко австралийской постройки, которым управляли с помощью лопатообразного весла, могло вместить пять-шесть человек. Спутников капитана Гульда, которых надо было перевезти на Акулий остров, семеро да еще ребенок. Правда, расстояние небольшое, всего три четверти лье.

— Ладно, потеснимся, — сказал Джон Блок. — Мы не можем сделать два рейса…

— Тем более, — заметил Фриц, — что через час начнется прилив, а течение направлено в бухту Спасения, оно недалеко относит от Акульего острова. Таким образом, нам не придется прилагать особых усилий, чтобы добраться до острова.

— Все складывается отлично, — с облегчением вздохнул боцман. — Кажется, наши трудности заканчиваются…

Сталкивать лодчонку в море не было необходимости — она сама окажется в воде, как только подберется прилив. После этого разведчики покинули берег и благополучно добрались до Соколиного Гнезда, где у калитки их ожидал Франц.

Известие, которое принесли Фриц и боцман, очень обрадовало юношу. До начала прилива предстояло ждать еще целый час. Фриц оставил Франца и боцмана внизу наблюдать за окрестностями, а сам поднялся объявить новость оставшимся в Воздушном замке. Надо ли объяснять, как все обрадовались!

Точно в половине десятого все спустились к подножию дерева.

Франц и Джон Блок ничего подозрительного не заметили. Маленький шорох был бы ими тут же услышан, ибо стояла полная тишина. Окрестности Соколиного Гнезда погрузились в покой и безмолвие.

Фриц, Франц и Гарри Гульд шли впереди, остальные следовали на некотором расстоянии от них, стараясь держаться под прикрытием деревьев.

Пляж выглядел таким же пустынным, как и два часа назад.

Начался прилив, вода уже достигла борта. Оставалось только сесть в лодку, оттолкнуться от берега и поплыть по течению.

Около десяти часов Дженни, Долли и Сузан с ребенком устроились на корме, остальные — между банками. Фриц и Франц взялись за весла.

Вечер был безлунным, так что все надеялись добраться до острова незаметно. Разумеется, выбрать направление на островок, несмотря на полную темноту, не составляло особого труда. Подхваченная течением пирога сама устремилась в нужную сторону.

Все соблюдали полную тишину, боясь произнести даже слово. Сердце каждого сжималось от неизъяснимого волнения. То, что обе семьи спрятались на островке, не вызывало сомнения… А что, если кто-нибудь из родных оказался в плену у дикарей или погиб защищаясь?!

Но с приливной волной нельзя было добраться непосредственно до Акульего острова. В полулье от побережья течение поворачивало, направляясь к устью Шакальего ручья, а далее — в глубину бухты Спасения.

Фриц и Франц гребли изо всех сил в сторону чернеющего острова, откуда не доносилось ни звука, не виднелось ни одного огонька.

Но на батарее должны вести наблюдение отец или господин Уолстон, Эрнст или Жак. И, заметив приближающуюся к острову пирогу, незамедлительно пальнут по ней очередным залпом. Они подумают, что это дикари под покровом ночи делают очередную попытку овладеть островом.

Гребцы не ошиблись. Когда до цели оставалось пять или шесть кабельтовых, там, где находился навес батареи, сверкнул огонек.

Не пламя ли это запада, и не содрогнется ли сейчас воздух от выстрела?

И тогда, уже не опасаясь, что их услышат дикари, боцман поднялся во весь рост и что есть сил закричал:

— Не стреляйте! Не стреляйте!

— Мы ваши друзья! — так же громко крикнул Гарри Гульд.

— Это мы… мы… ваши дети! — вторили им Фриц и Франц.

И едва пирога пристала к берегу, как сидевшие в ней сразу же попали в объятия Церматта, Уолстона, Эрнста и Жака.

Глава XXX

Через несколько минут оба семейства в полном составе, а также Гарри Гульд и боцман собрались в большом амбаре, в самом центре острова в пяти шагах от холма с батареей, над которым развевался флаг Новой Швейцарии.

Невозможно описать словами сцену радостной встречи, в которой смешались жаркие объятия, счастливые возгласы, слезы радости и общее ликование. Церматты, отец и мать, братья Эрнст и Жак не могли наглядеться на Фрица, Франца и Дженни, а господин и госпожа Уолстон покрывали бесчисленными поцелуями маленького Боба, радостно обнимали Джеймса, Долли и Сузан. Затем Церматты и Уолстоны бросились к капитану Гульду и боцману, горячо пожимая им руки и выражая признательность и благодарность.

Когда наконец улеглась первая волна радости и все немного успокоились, начались рассказы о том, что произошло за эти четырнадцать месяцев, с тех пор как «Ликорн» с Дженни, Фрицем и Францем на борту исчез за мысом Обманутой Надежды. Но, прежде чем вернуться к прошлому, надо было заняться текущими делами. Хотя семьи теперь воссоединились, они находились в не менее опасном положении… В конце концов, когда закончатся боеприпасы или будут съедены все продукты, дикари завладеют островком… В самом деле, откуда ждать помощи господину Церматту и всем остальным?

Фриц кратко рассказал, что пришлось пережить им за это время: о вынужденном ремонте «Ликорна» в Кейптауне, о бунте на борту «Флега», о плавании в шлюпке по океану, о том, как они оказались на незнакомом пустынном берегу, об обстоятельствах, при которых узнали, что перед ними Новая Швейцария, о том, как пробирались к Земле обетованной, как добрались до Соколиного Гнезда, как обнаружили туземцев…

— Но где же они теперь? — спросил Фриц, закончив свой рассказ.

— В Скальном доме, — ответил отец.

— И много их?

— Не меньше сотни… они приплыли на дюжине пирог… и, вероятнее всего, с австралийского берега…

— Слава Богу, вам удалось от них убежать, — сказала Дженни.

— Да, дочка, — ответил господин Церматт, — Увидев, сколько пирог обогнуло мыс Восточный и направляется в бухту Спасения, мы сразу поспешили на Акулий остров, собираясь защищаться…

— Но дикарям ведь известно, что вы на островке, — заметил Фриц.

— Да, конечно, они это знают, но, благодарение Богу, пока не смогут сюда высадиться… и наш флаг по-прежнему на своем месте… — ответил отец.

А вот как эти последние месяцы разворачивались события на острове…

После экскурсии на восточный берег острова, в которой приняли участие оба семейства и которая завершилась открытием реки Монтроз, с началом летнего сезона в Скальном доме стали готовиться к новому походу. Для осмотра южной горной цепи отправились в путь господин Уолстон, Эрнст и Жак; они водрузили на вершине пика Йоханна Церматта британский флаг. Все это произошло за двенадцать дней до того, как шлюпку с капитаном Гульдом и его друзьями принесло волной к южному берегу острова. Если бы экскурсию продолжили по другую сторону хребта, то… они непременно встретили бы капитана Гульда в Черепашьей бухте! И в таком случае скольких невзгод и волнений удалось бы избежать и одной, и другой стороне! Но, как мы знаем, господин Уолстон и оба брата не решились рисковать на бесплодном плато, которое уходило на юг, и поспешили в направлении Зеленой долины.

Благодарные слушатели внимали и рассказу о том, как Жак, увлеченный преследованием слоненка, наткнулся на лагерь туземцев, как они его пленили и как ему удалось ускользнуть от них. Благодаря этому случаю обитателям Скального дома стало известно о высадке целой толпы туземцев на восточном берегу острова.

О страхе, который испытали тогда обе семьи, теперь уже решено было не говорить. Как и об ожидании нападения на Скальный дом, об организации круглосуточного дежурства…

В течение трех месяцев не произошло никаких тревожных событий. Дикари не показывались ни со стороны Восточного мыса, ни из внутренних районов Земли обетованной. Можно было даже подумать, что они окончательно покинули остров.

Впрочем, не это более всего волновало колонистов. «Ликорн», прибытие которого ожидалось в сентябре или октябре, не появился у берегов Новой Швейцарии. Жак почти не покидал Панорамный холм, до боли в глазах вглядываясь в морскую даль в надежде заметить на горизонте корвет. Но каждый раз возвращался в Скальный дом так и не увидев его.

Кстати, надо сказать, чтобы уж больше к этому не возвращаться: корабль, замеченный Уолстоном, Эрнстом и Жаком, когда они находились на пике Йоханна Церматта, мог быть только «Флегом», о чем свидетельствовало совпадение дат. Трехмачтовое судно, попавшее в руки негодяя Борупта, приблизившись к острову, повернуло в сторону Зондских островов, и больше о нем никто никогда не слышал.

Наконец прошли последние недели года, тоска сменилась отчаянием. Минуло уже пятнадцать месяцев, как «Ликорн» покинул Новую Швейцарию, и надежды увидеть его снова у берегов острова не осталось никакой. Женщины оплакивали без вести пропавших. У всех опустились руки.

«Зачем заботиться о процветании острова? — думали они. — Строить фермы, засевать новые поля, орошать землю, плодородие которой и без того намного превышает наши потребности?.. Зачем все это, если дети, братья, сестры и друзья никогда не возвратятся на свою вторую родину, где мы были так счастливы и могли бы быть счастливы еще очень долго?..»

И после крайне долгого отсутствия «Ликорна» пришлось поверить в то, что он потерпел крушение в открытом море, пошел ко дну со всеми людьми и имуществом и новостей о нем больше не будет ни в Англии, ни в Земле обетованной!..

Если бы все шло по плану, то корвет, учитывая даже остановку на несколько дней в Кейптауне, через три месяца после выхода из бухты Спасения должен был прибыть в Портсмут, порт его приписки[268]. Оттуда несколько месяцев спустя он ушел бы назначением в Новую Швейцарию, а вскоре множество кораблей с эмигрантами отправились бы в новую английскую колонию. Поскольку никакой корабль за эти долгие месяцы не появился в этой части Индийского океана, выходит, что «Ликорн» погиб в одном из опасных районов между Южной Африкой и Австралией, даже не добравшись до первой своей стоянки в Кейптауне. Таким образом, о местоположении Новой Швейцарии по-прежнему никому не известно, об этом никто не узнает, пока какой-нибудь корабль не занесет случайно в эти удаленные от морских путей края.

Да! Подобная череда событий была более чем логичной, как и следствия, из нее вытекающие, в том числе и самое последнее: Новая Швейцария еще не принята в британские колониальные владения.

Обычно колонисты лучшую часть года — летний сезон — проводили в Соколином Гнезде, отводя одну неделю на посещение других ферм — Лесного бугра, Сахарной Головы, Панорамного холма и дачи Кабаний брод. Но на этот раз ни Церматты, ни Уолстоны не хотели покидать Скальный дом, ограничивались лишь короткими наездами на фермы, чтобы присмотреть за находящимися там домашними животными. Было приостановлено дальнейшее исследование острова. Ни шлюпка, ни шаланда больше ни разу не обогнули Восточный мыс или мыс Обманутой Надежды. Не навещали даже бухту Жемчужных Корабликов и Жемчужный залив. Лишь несколько раз Жак выходил на каяке в бухту Спасения да без особого удовольствия поохотился в окрестностях Скального дома, оставив отдыхать Ветрюгу, Живчика и Ворчуна. Все многочисленные инженерные работы, задуманные Уолстоном, остались неосуществленными… Зачем? К чему все это? Так сильно было отчаяние несчастных.

День Рождества, 25 декабря, всегда такой праздничный в Скальном доме, стал днем печали и мольбы ко Всевышнему за спасение тех, кого нет здесь, в родном доме.

Так начинался новый, 1817 год. В это лето стояла как никогда прекрасная погода. Но она не радовала колонистов. Щедрость природы оставалась невостребованной: урожай был слишком велик для семи оставшихся в Скальном доме колонистов. Просторное жилище, где еще недавно царили шутки и общее веселье, теперь казалось пустым и унылым…

Госпожа Церматт и госпожа Уолстон не находили себе места при одной только мысли о том, что они сами согласились на отъезд своих детей, более того — содействовали ему, вместо того чтобы довольствоваться тем счастьем, которого было и так много в их доме. Это кара за неблагодарность Господу, все эти годы покровительствовавшему обитателям Скального дома.

Но, с другой стороны, имели ли они право не отпускать детей? Дженни считала долгом увидеть своего отца, а любящий ее Фриц — сопровождать невесту. Франц намеревался передать Долли в руки ее брата Джеймса, а потом, по возвращении «Ликорна», ввести ее в свою семью… А господин Церматт чувствовал себя обязанным привлечь как можно больше новых колонистов для освоения острова.

Все поступали мудро… Но кто мог подумать, что корвет не вернется из путешествия и придется отказаться от надежды его дождаться!..

Но вдруг не все еще потеряно? Разве задержку «Ликорна» нельзя объяснить чем-либо иным, кроме кораблекрушения?.. Например, что-то задержало его в Европе… Поэтому не надо отчаиваться, надо, как и прежде, ожидать появления корвета у Восточного мыса или мыса Обманутой Надежды… И тогда обязательно покажутся его верхние паруса и длинный вымпел на грот-мачте…

Пошла вторая неделя января этого зловещего года. Как-то утром Жак увидел целую флотилию обогнувших Восточный мыс пирог, направляющихся к бухте Спасения. В их появлении не было ничего удивительного: с тех пор как Жак попал в руки дикарей, туземцы не могли успокоиться.

Часа через два пироги, подгоняемые приливом, будут в устье Шакальего ручья… Там, верно, сотня человек, вся куча, высадившаяся на острове. Как оказать им серьезное сопротивление?.. Спрятаться на одной из ферм — Лесном бугре, Кабаньем броде, Панорамном холме, Сахарной Голове или в Соколином Гнезде? Но достаточно ли надежны эти укрытия? Как только захватчики ступят на Землю обетованную, они тут же обшарят все окрестности… Даже если спрятаться где-нибудь в неизвестных районах острова, можно ли быть уверенными, что туземцы не доберутся и туда?

В этих обстоятельствах Уолстон предложил оставить Скальный дом и укрыться на Акульем острове. Следуя на шлюпке вдоль побережья до Соколиного Гнезда, они доберутся туда раньше дикарей. А там, под прикрытием двух батарей, будут иметь шанс защититься, если туземцы сделают попытку овладеть островком.

Впрочем, времени для перевозки вещей и продуктов, необходимых для длительного пребывания, нет. Господин Церматт заберет в шлюпку только предметы первой необходимости. Но это не беда, ведь на крошечном участке суши растут кокосовые пальмы, манглии и другие деревья, течет ручей с прозрачной ключевой водой, не пересыхающий в самое жаркое время, и бегает целое стадо антилоп. Все это обеспечит безбедное существование колонистов в течение нескольких месяцев.

Беспокоило другое: достаточно ли двух орудий, чтобы справиться с флотилией дикарей? Кто знает! Правда, туземцы, должно быть, не ведают о силе огнестрельного оружия, выстрелы из которого посеют между ними панику и страх, не говоря уже о ядрах двух пушек… Но что, если человек пятьдесят все-таки доберутся до острова?

Предложение Уолстона приняли без долгих обсуждений. Жак и Эрнст привели шлюпку к устью Шакальего ручья. Там в нее погрузили ящики с консервами, мукой, рисом и другими продуктами, а также боеприпасы и ружья. Все уселись в лодку, кроме Жака, который решил перегнать на островок свой каяк. Это позволило бы держать связь с берегом. С собой взяли также двух собак, а домашних животных отвязали и выпустили на свободу, где они сами могли найти себе пропитание.

Шлюпка покинула устье Шакальего ручья в тот момент, когда пироги уже показались на траверсе Китового острова, но она не подвергалась риску быть замеченной на этой акватории от Скального дома до Акульего острова.

Уолстон и Эрнст взялись за весла, а Церматт правил так, чтобы, используя возникающие водовороты, без особого труда идти против растущего прилива.

В течение целой мили пришлось бороться с течением, относившим судно в бухту Спасения. И все же через три четверти часа шлюпка, проскользнув между скал, ткнулась в берег у самого подножия батарейного холма. Сразу же стали сносить в амбар привезенные из Скального дома ящики с провизией и боеприпасами. Уолстон и Жак поднялись на холм и заняли место под навесом, откуда открывался прекрасный обзор акватории.

Из предосторожности флаг с мачты сняли, хотя дикари, возможно, уже заметили его — их пироги находились не дальше мили от островка.

Теперь следовало подготовиться к обороне. Никто не сомневался, что нападения долго ждать не придется.

Однако атаки не последовало. Выйдя к острову, пироги направились к югу и, увлеченные течением, поплыли прямо к устью Шакальего ручья. После высадки туземцев лодки нашли приют в маленькой бухточке, где стояла на якоре шаланда.

Вот так протекали события. Прошло две недели. Дикари хозяйничали на побережье, расположившись в Скальном доме, но было непохоже, что они учинили там погром. Этого нельзя было сказать про Соколиное Гнездо. С высоты холма Церматт видел, как дикари, разогнав всех животных, бесчинствуют в комнатах, во дворе, кладовках и сарае.

Очень скоро им стало ясно, что хозяева этой земли укрылись на маленьком островке. Не раз с полдюжины пирог устремлялись к нему, но двух-трех снарядов, пущенных с батареи, оказывалось достаточно, чтобы потопить две-три лодки, а остальные обратить в бегство. Но с этого момента караул пришлось выставлять и днем и ночью. Больше всего надо было опасаться ночной атаки — отразить ее трудней всего.

После того как скрываться уже не имело смысла, Церматт распорядился снова поднять на мачте флаг. Сейчас это было более необходимо, чем когда-либо. Для случайно проходящего мимо Новой Швейцарии корабля флаг послужит сигналом об опасности, угрожающей обитателям острова…

Глава XXXI

Последние часы этой ночи, с 24 на 25 января, прошли в разговорах. Столько всего надо было рассказать друг другу о прошедших в разлуке месяцах, поделиться опасениями, связанными с днем нынешним. О сне все забыли, за исключением, конечно, маленького Боба. Но радость встречи не заставила забыть о ночном дежурстве, которое, как уже говорилось, соблюдалось еще более строго, чем дневное. Уолстон, Церматт, Эрнст и Жак сменяли друг друга до самой зари, не оставляли батарею с двумя каронадами, одной заряженной ядром, другой — картечью.

Акулий остров, более вытянутый, чем расположенный в миле севернее, у входа в Фламинговое болотце Китовый остров, представлял собой овал 2600 футов в длину и 700 футов в ширину, таким образом, периметр его составлял около трех четвертей лье. Днем наблюдение было довольно легким, ну а между закатом и восходом солнца, решили, по предложению капитана Гульда, делать обходы вдоль берега.

До рассвета можно было особенно не тревожиться. Дикари знали, что маленький гарнизон на островке, получив вчера подкрепление, может оказать более серьезное сопротивление. Во всяком случае, они заметили исчезновение одной из своих пирог, той самой, которой воспользовались капитан Гульд и его друзья, перебираясь из Соколиного Гнезда на Акулий остров.

— А может быть, они решат, что пирогу унесло приливом… — заметил Фриц.

— В любом случае, друзья мои, — произнес Церматт, — следует усилить наблюдение. Пока туземцы не высадились на островок, бояться нечего. Нас теперь пятнадцать, запасов провизии хватит надолго, к тому же вокруг бегает целое стадо антилоп. Чистая вода в роднике никогда не иссякнет. Что же до боеприпасов, то и их достаточно, несмотря на часто повторяющиеся атаки…

— Но черт возьми, — возмутился Джон Блок, — не вечно же этим бесхвостым обезьянам оставаться на острове!

— Кто знает? — заметила госпожа Церматт. — Раз уж они устроились в Скальном доме, они никуда не уйдут! Ах, как мне жаль наше дорогое жилище! Созданное для наших детей, оно оказалось в руках дикарей!

— Мама, — стала успокаивать госпожу Церматт Дженни, — вряд ли туземцы что-либо разрушат в Скальном доме, они в этом совершенно не заинтересованы!.. Мы найдем дорогой для нас дом таким же, как и прежде, и снова будем в нем счастливы… с Божьей помощью…

— С Божьей помощью, — повторил Франц и добавил: — Бог не оставит нас, после того как соединил чудесным образом…

— О, если бы я был способен сотворить хоть одно чудо! — вздохнул Жак. , — Какое же, господин Жак? — поинтересовался боцман.

— Прежде всего я бы сделал так, чтобы все эти негодяи сменили лагерь, перед тем как еще раз попытаться напасть на островок…

— А затем? — спросил Гарри Гульд.

— Затем, капитан, — продолжал молодой человек, — если они будут и дальше осквернять наш остров своим присутствием, я бы привел в добрый час «Ликорн» или другой корабль, который бы не замедлил показать свой флаг в бухте Спасения…

— Но все это вовсе не чудо, милый Жак, — заметила Дженни. — Так может случиться на самом деле. Когда-нибудь, а возможно, и очень скоро, мы услышим пушечный залп, приветствующий новую английскую колонию…

— Даже странно, что ни один корабль из Англии не добрался до острова, — озабоченно сказал Уолстон.

— Терпение, господин Уолстон, — ответил боцман. — Всему свое время…

— Так угодно Богу, — промолвила госпожа Церматт, тяжело вздохнув; ее вера была поколеблена под ударами жестоких испытаний.

И как было не отчаяться бедной женщине! После стольких лет, потраченных на то, чтобы обустроиться в Новой Швейцарии, начинать все сызнова! Да к тому же на маленьком островке, зависящем от большого… Кто знает, как долго придется чувствовать себя здесь узниками, и не попадут ли они в руки врагов, если помощь извне так и не придет?..

Устраиваться решено было на долгие недели, а может быть, и на месяцы. В достаточно просторном помещении склада разместились все пятнадцать человек: госпожа Церматт, госпожа Уолстон, Дженни, Сузан с ребенком, Анна и Долли — в одном отсеке, мужчины — в другом.

Впрочем, в самый разгар летнего сезона ночи были еще теплыми, а днем вообще стояла невыносимая жара. Поэтому мужчинам — капитану Гульду, боцману, Церматту и Уолстону и их детям, которые с вечера до утра по очереди наблюдали за подходами к островку, — вообще не требовалось никаких удобств, кроме нескольких охапок высушенной на солнце травы.

О питании, как уже объяснил господин Церматт, беспокоиться не стоило. Риса, маниока, муки, копченого мяса, вяленой рыбы, лососей и сельди, не говоря уже о свежей рыбе, которую ловили у подножия утеса, — должно было с лихвой хватить месяцев на шесть. Вкусными, питательными фруктами островитян обеспечивали манглии и кокосовые пальмы. А два бочонка позволяли добавлять по нескольку капель бренди в свежую и чистую родниковую воду.

Единственное, что являлось предметом беспокойства — и весьма серьезного, — это боеприпасы, хотя шлюпка привезла их в достаточном количестве. Но если пороха, ядер и пуль в результате частых нападений будет не хватать, оборонять островок станет невозможно.

Пока Церматт с Эрнстом занимались обустройством вновь прибывших в большом амбаре, Уолстон, Гарри Гульд, Джон Блок, Фриц, Жак и Франц обходили Акулий остров. Почти везде со стороны пляжей, раскинувшихся между мысами, он был легкодоступен. Более всего защищенным от нападения дикарей оказался небольшой возвышенный участок на юго-западе, если смотреть на остров со стороны бухты Спасения. Именно там и располагался батарейный холм. А основанием для него служило нагромождение каменных глыб, куда было бы очень трудно пристать. Однако в других местах легким пирогам хватало воды, для того чтобы подойти вплотную к берегу. Поэтому под усиленным наблюдением держать следовало почти всю прибрежную полосу.

Состояние плантаций произвело на Фрица и Франца самое благоприятное впечатление. Плодоносили манглии, кокосовые пальмы, сосны. Среди сочных трав, покрывавших разноцветным ковром пастбища, спокойно резвились антилопы. Воздух наполняли крики множества птиц, перелетавших с ветки на ветку. Роскошный небосвод изливал свет и тепло на окружающие просторы моря. Насколько сладостной показалась бы сень великолепных деревьев в Скальном доме и Соколином Гнезде.

Через несколько дней после того, как оба семейства нашли убежище на островке, туда прилетела и получила наилучший прием одна птица — тот самый альбатрос с Дымящейся горы, которого Дженни узнала в Черепашьей бухте и который, перемахнув через пик Йоханна Церматта, полетел по направлению к Земле обетованной. По остаткам веревочки на его лапке Жак без труда узнал его. Но на этот раз — увы! — птица не принесла ничего нового!

С высоты батареи капитан Гульд, Фриц, Франц, господин Уолстон, Жак и боцман обозревали широкое морское пространство, простиравшееся на север до мыса Обманутой Надежды, на восток до одноименного мыса, на юг до границы бухты Спасения. В западном направлении, на расстоянии трех четвертей лье, тянулся длинный ряд деревьев, окаймлявших берег от устья Шакальего ручья до леса Соколиного Гнезда. За этой шеренгой нельзя было разглядеть, бродят ли туземцы по территории Земли обетованной или нет.

Как раз в этот момент от входа в бухту Спасения в сторону океана отошли несколько пирог, разгоняемых лопатообразными веслами; приблизиться в зону досягаемости батареи туземцы не решились. Похоже, дикари поняли, какой опасности подвергаются вблизи Акульего острова. Если они и попытаются высадиться здесь, то только глубокой ночью.

Убедившись, что батарея готова открыть огонь из двух своих каронад, все решили спуститься вниз, как вдруг капитан Гульд спросил:

— А где находится пороховой погреб? Уж не в Скальном доме ли?

— Лучше бы, конечно, он был здесь, но, увы, все три бочонка с порохом, оставленные нам «Ликорном», действительно в Скальном доме, — ответил Жак.

— А где именно?

— Упрятаны в яме в глубине фруктового сада…

— А вы не боитесь, — спросил боцман, уже понявший, куда клонит капитан, — что туземцы могут обнаружить погреб?

— Такая опасность есть, — согласился Уолстон.

— Самое страшное, — заметил капитан Гульд, — что в своем неведении они могут нечаянно взорвать жилище…

— Вместе с собой! — добавил Жак. — И тогда наша проблема решится сама собой, хотя и ценой Скального дома. Все оставшиеся в живых тут же уберутся восвояси…

Все невольно задумались. Можно ли желать гибели родному жилищу, даже если Земля обетованная станет наконец свободной!

Поручив боцману нести очередное дежурство на батарее, мужчины возвратились в амбар. Впервые за долгое отсутствие все собрались вместе за обеденным столом, но, конечно, этот обед не шел ни в какое сравнение с обедом в Скальном доме. В последующие дни, 25, 26, 27 и 28 января, не случилось ничего такого, что могло бы изменить ситуацию. Кроме дежурных, бдительно охранявших подступы к островку, остальные не знали, чем занять время. Не раз вспоминали «Ликорн». О, если бы не эта авария, вызвавшая длительную задержку корвета в Кейптауне, всю эту ужасную историю с «Флегом» и последующие события… Встреча родителей и детей должна была состояться давно. Сколько счастливых дней потеряно… Наверное, после первой свадьбы Дженни и Фрица оба семейства готовились бы ко второй — Анны и Эрнста, их помолвку благословил еще несколько месяцев назад капеллан корвета в часовне Скального дома. А потом, возможно, задумались бы и о третьей церемонии подобного рода… позже… когда Долли исполнится восемнадцать лет, церемонии, в которой Франц играл бы главную роль к великому удовлетворению обеих семей, которые теперь, определенно, становились одной!..

Но можно ли в нынешних обстоятельствах даже мечтать об осуществлении этих планов, таких желанных для обоих семейств? Присутствие туземцев сузило жизненное пространство обитателей Новой Швейцарии до крошечного островка, да и тем дикари уже, быть может, готовятся овладеть…

Каждый боролся с унынием как умел. Лучше всех себя чувствовал боцман, не утративший природного юмора. Он по-прежнему не спускал глаз с бухты Спасения, хотя и был уверен, что, пока солнце перемещается от одной стороны горизонта к другой, опасаться атаки пирог не следует. Потом, ночью, в предвидении атаки возвращались тревоги.

Когда женщины удалялись к себе, в дальнее отделение, мужчины отправлялись в обход прибрежной линии, готовые при первой же опасности собраться у батареи для отпора нападающим.

Утро 29 января выдалось спокойное. На горизонте, свободном от туманной дымки, вставало солнце. День обещал быть очень жарким и душным, и вряд ли легкий морской бриз удержится до вечера.

После полуденного отдыха Гарри Гульд и Жак отправились сменить Эрнста и Уолстона на батарее.

Те уже начали спускаться, когда капитан Гульд остановил их:

— Смотрите, сколько пирог показалось в устье Шакальего ручья.

— Чернокожие, как обычно, собираются на ловлю рыбы, — заметил Эрнст, — и постараются, конечно, держаться подальше от нашего островка, чтобы не угодить под обстрел.

— Но постойте! — вскричал Жак, наблюдавший за берегом в подзорную трубу. — Пирог слишком много на этот раз… Пять… шесть… девять… Еще две выходят из бухты… одиннадцать… двенадцать! Вся флотилия, что ли, отправляется на рыбную ловлю?

— А не собираются ли они напасть на нас? — встревожился Уолстон.

— Возможно, — тихо ответил Эрнст.

— Мы останемся на посту, а вы быстро всех предупредите, — отдал распоряжение капитан.

— Давайте подождем и посмотрим, в каком направлении собираются идти пироги, — предложил Уолстон.

— В любом случае мы встретим их громовыми артиллерийскими залпами, — пообещал Жак.

Когда Жак на несколько часов оказался пленником в бухте Слонов, он насчитал у туземцев до пятнадцати пирог, в каждой из которых могло поместиться по семь-восемь человек. Теперь из-за мыса появилось двенадцать суденышек, в них, наверное, вся свора; в Скальном доме почти не осталось никого…

— Удирают наконец?! — воскликнул Жак с надеждой.

— Скорее всего, — подтвердил Эрнст, — и, кажется, собираются нанести визит на Акулий остров.

— В котором часу начинается отлив? — спросил капитан Гульд.

— В половине второго, — ответил Уолстон.

— Значит, самое время, а так как отлив благоприятствует ходу пирог, то очень скоро мы узнаем, что они задумали.

Тем временем Эрнст побежал сообщить новость боцману, братьям и отцу, и те поспешили занять свои посты под навесом батареи.

Было только начало второго, а когда море стало отступать, пироги продолжали медленно продвигаться вдоль восточного побережья, не делая никаких попыток приблизиться к Акульему острову, чтобы не попасть под удары, силу и мощь которых они теперь хорошо знали.

— А ведь это… похоже на уход!.. — предположил Франц.

— Тогда скатертью дорога!.. — воскликнул Жак.

— И будьте так любезны, никогда не возвращайтесь! — добавил боцман.

Никто еще не осмеливался ни выразить свое мнение о такой счастливой возможности, ни поверить в нее. Может быть, дикари просто выжидают, когда установится отливное течение, с которым можно будет быстро достичь острова?

Фриц и Дженни, стоя рядом, безмолвно, как и все, смотрели вперед и не могли поверить, что ситуация близится к скорой развязке.

Стоящие в сторонке госпожа Уолстон, госпожа Церматт, Сузан, Анна и Долли шептали слова молитвы.

Наконец показалось, что пироги почувствовали силу отступающего океана. Их скорость возросла, но в то же время они упорно продолжали идти вдоль берега, как будто намерение туземцев сводилось к тому, чтобы обогнуть Восточный мыс.

В половине четвертого флотилия находилась на полпути между бухтой Спасения и Восточным мысом. В шесть часов вечера ни малейших сомнений не осталось. Обогнув мыс, последняя лодка исчезла за поворотом. Ни господин Церматт, ни все остальные ни на мгновение не покидали батарейного холма.

Какое все почувствовали облегчение, когда в поле зрения больше не осталось ни одной пироги!.. Наконец-то остров свободен… Можно возвращаться в Скальный дом… А вдруг там не такие уж великие разрушения?.. Тогда останется только поджидать «Ликорн»… Недавние опасения сразу забылись… В конце концов, все вместе, целы и невредимы. После таких-то испытаний и лишений!..

— Возвращаемся в Скальный дом? — начал тормошить всех Жак.

— Да… да… — поддержала юношу Долли, не менее нетерпеливая. К ней тут же присоединился и Франц.

— Благоразумнее все же подождать до завтра, — заметила Дженни. — Что скажешь, дорогой Фриц?

— Надеюсь, меня поддержат господин Уолстон, капитан Гульд и отец… — ответил Фриц. — Думаю, для полной уверенности необходимо провести здесь еще хотя бы одну ночь…

— Да, действительно, прежде чем возвращаться в Скальный дом, нужно полностью удостовериться, что дикари не возвратятся, — согласился с ним Церматт.

— Э-э, — протянул Жак, — да они уже в лапах у дьявола, а он не отпускает тех, кто к нему попадает… Не так ли, Джон Блок?

— Да… — не очень уверенно поддержал своего молодого друга боцман.

Короче, несмотря на настаивания Жака, отъезд решено было отложить до завтра, и все дружно отправились обедать.

Последняя, как считалось, трапеза на острове проходила весело, и, когда наступил вечер, никто не думал ни о чем, кроме отдыха.

Все верили в то, что ночь с 29 на 30 января будет такой же спокойной, как в добрые времена, в Скальном доме или Соколином Гнезде.

И хотя опасность как будто исчезла с уходом пирог, осмотрительный господин Церматт посоветовал не пренебрегать мерами предосторожности и оставить порядок наблюдений таким же, как и в прежние дни: часть патрульных делает обход вдоль берега, остальные дежурят у батареи.

Так и поступили: в то время как женщины с маленьким Бобом вернулись в помещение, Жак, Эрнст, Франц и Джон Блок с ружьями за спиной, направились к северной оконечности острова, а Фриц и капитан Гульд устроились под навесом, где им предстояло провести ночь до рассвета.

Что касается Церматта, Уолстона и Джеймса, то они впервые остались в амбаре, — выспаться до утра.

Ночь была безлунной, над островом стлался легкий туман, ветер улегся, тишина нарушалась только шумом прилива, начавшегося в восемь часов вечера.

Сидя плечом к плечу, Гарри Гульд и Фриц коротали ночь, делясь воспоминаниями о радостных и грустных событиях, случившихся со дня бунта матросов на «Флеге». Время от времени, прервав беседу, один из них выходил из-под навеса, спускался вниз и делал обход холма, на котором возвышалась батарея, особенно пристально вглядываясь в морской пролив на севере между двумя мысами.

Ничто не нарушало этой глубокой тишины до двух часов пополуночи, когда беседу капитана и Фрица прервал хлопок выстрела.

— Стреляют! — вскрикнул Гарри Гульд.

— Да… и вон с той стороны, — ответил Фриц, указывая на северо-восток от острова.

— Что же случилось? — встревожился капитан Гульд.

Оба выскочили из-под навеса, стараясь в непроглядной темноте разглядеть хоть какой-нибудь огонек.

Раздались еще два выстрела, на этот раз ближе.

— Пироги возвратились, — догадался Фриц.

Оставив Гарри Гульда возле батареи, Фриц стремглав бросился к амбару.

На пороге уже стояли встревоженные Церматт и Уолстон — их разбудили выстрелы.

— Кто стреляет? — спросил Церматт.

— Боюсь, отец, туземцы попытаются высадиться на острове, — ответил Фриц.

— Негодяям это уже удалось! — вскричал Жак, появившийся вместе с Эрнстом и боцманом.

— Неужели?! — опешил Уолстон.

— Пироги пристали к северо-восточной оконечности как раз в тот момент, когда мы туда добрались, — рассказал Эрнст, — но наши выстрелы их не остановили… Теперь не остается ничего иного…

— …как защищаться! — закончил мысль Гарри Гульд.

Из своей комнаты выбежали Дженни, Долли, Сузан и супруги Церматта и Уолстона. Схватки было не избежать. Поэтому следовало поскорее унести под навес провизию, патроны, порох… все, что понадобится для защиты.

Итак, отплытие пирог оказалось не более чем военной хитростью. Туземцы хотели создать видимость того, что они окончательно покинули остров, чтобы затем, под покровом ночи, используя приливное течение, возвратиться и застать обманутых белых врасплох. Маневр удался, несмотря на то, что патрульные обнаружили их приближение, встретив ружейными выстрелами. Внезапность и численное превосходство облегчили дикарям высадку на мыс, откуда было легко добраться до амбара.

Итак, положение серьезно ухудшилось и даже стало безнадежным. Если на островок высадилась вся орава, то вряд ли в этих условиях господин Церматт и его люди будут в состоянии противостоять такому количеству нападающих. Это невозможно. Ведь рано или поздно закончатся боеприпасы и провизия.

Но несмотря ни на что, первым делом следует надежно укрыть под навесом, под защитой батареи, умиравших от страха, хотя и не позволивших себе ни единой жалобы, женщин и ребенка.

Церматту пришла было в голову мысль: не лучше ли переправить дорогие всем существа на берег Земли обетованной… Но что с ними станет, если Акулий остров захватят дикари. К тому же кто из женщин добровольно согласится на это?

Около четырех часов ночи слабый шум шагов подсказал, что дикари находятся в какой-то полусотне туазов. Вооруженные карабинами капитан Гульд, Церматт, Уолстон, Эрнст, Франц, Джеймс и боцман приготовились открыть огонь, тогда как стоящие с зажженными фитилями возле двух маленьких пушек Фриц и Жак ждали только момента, когда можно будет поразить картечью приблизившихся к пригорку.

Когда с первыми проблесками рассвета стали вырисовываться темные силуэты туземцев, капитан Гульд отдал наконец приказ открыть огонь.

Раздалось семь или восемь выстрелов, сопровождаемых истошными криками — свидетельство того, что выстрелы оказались точными. Что предпримут после такого приема дикари — обратятся в бегство или начнут новую атаку?.. Не давая возможности чернокожим опомниться, за артиллерийской канонадой последовали ружейные выстрелы, а потом снова посыпалась бы картечь, если бы атакующие попытались преодолеть пространство, еще отделяющее их от пригорка.

До восхода солнца защитники отразили три атаки. Во время последней пришлось особенно тяжело. Около двадцати туземцев вскарабкались на вершину холма. И хотя многих из них удалось смертельно ранить или убить, все же, чтобы остановить ораву дикарей, карабинов было уже недостаточно. Если бы не двойной залп картечью из артиллерийских орудий, то батарея могла бы оказаться в руках захватчиков.

С наступлением дня туземцы отошли, спрятавшись за деревьями рядом с амбаром, и, видимо, решили дождаться наступления ночи, чтобы возобновить свои атаки.

К несчастью, оставалось слишком мало патронов. Церматт с тревогой подумал о том, что скоро не останется ничего другого, как отбиваться только с помощью пушечных снарядов. Но каронады нельзя нацелить на подножие холма. Как же помешать дикарям овладеть вершиной?..

Создавшееся положение решили обсудить всесторонне. Если длительное сопротивление окажется невозможным, не лучше ли покинуть Акулий остров, высадиться на пляже близ Соколиного Гнезда и найти убежище в каком-нибудь глухом местечке Новой Швейцарии. Или лучше броситься в самую гущу чернокожих и, надеясь на превосходство карабинов над луками и стрелами, сбросить осаждающих в море. Но что могут сделать девять защитников против сотни нападающих, со всех сторон обложивших холм?

И как бы в ответ на это последнее предложение в воздухе послышался свист летящих стрел, некоторые из них угодили в крышу навеса, к счастью, никого не поранив…

— Сейчас начнется… — заметил Джон Блок.

— Приготовимся! — призвал всех Фриц.

Эта атака была самой яростной. Одержимые лютой злобой, туземцы уже не испытывали страха перед пулями и картечью. Но и огонь защитников ослабел, боеприпасы подходили к концу. Почувствовав это, самые отчаянные из чернокожих стали подбираться к навесу. Пушечные заряды в упор смели нескольких атакующих, ну а Фриц, Жак, Франц Джеймс, Джон Блок бросились сражаться с оставшимися врукопашную. Неприятели подступили все разом, пройдя по трупам, устилавшим подножие пригорка. Теперь дикари не пользовались луками, а пустили в ход какой-то непонятный вид оружия — нечто среднее между топориком и палицей, — которым действовали весьма искусно.

По всему было видно, что битва близится к концу: защитники расходовали последние патроны. Схватившись с множеством туземцев, Фриц, Франц, Жак, Гарри Гульд рисковали быть скинутыми к подножию пригорка. Противник оттеснил обороняющихся к навесу, еще немного — и все будет кончено. Через несколько мгновений бой закончится, и начнется всеобщее избиение побежденных — от столь жестокого врага бессмысленно ждать пощады.

В этот момент — а было точно восемь часов двадцать пять минут — со стороны океана раздался пушечный залп, его донес до острова заметно посвежевший северный ветер.

Залп услышали и нападающие. Те, кто уже карабкался к навесу, на мгновение замерли.

Фриц, Жак и все остальные — некоторые из них имели легкие ранения — подошли к ангару.

— Стреляют!.. — воскликнул Франц.

— И несомненно, из корабельной пушки… слово моряка! — уточнил боцман.

— В поле зрения показался корабль, — взволнованно произнес Церматт.

— Это «Ликорн»! — подала голос Дженни.

— Сам Бог посылает его нам в эту минуту! — прошептал Франц.

Эхо Соколиного Гнезда повторило второй выстрел, более близкий, и испуганные дикари сразу отошли под прикрытие деревьев.

Жак, проворный и ловкий как марсовой матрос, взобрался на мачту, на которой висел флаг.

— Корабль… корабль! — закричал он ликующе.

Взгляды мужественных защитников устремились на север.

Над мысом Обманутой Надежды четко вырисовывались наполненные утренним бризом верхние паруса крупного судна.

Трехмачтовик, слегка накренившись на левый борт, шел галсами, огибая мыс, который позднее будет назван мысом Избавления. На гафеле бизань-мачты развевался флаг Великобритании.

Находившиеся под навесом в ожидании своего смертного часа, выбежали на холм, вознося руки к небу и благодаря Бога за спасение.

— А где же дикари? — спохватился Фриц.

— Обратились в бегство! — засмеялся Жак, спускаясь с мачты.

— Да, они бегут, — подтвердил боцман. — А чтобы улепетывали поскорее, давайте поможем им последними зарядами!..

Действительно, напуганные пушечными выстрелами и появлением корабля из-за мыса Обманутой Надежды, дикари бросились поскорее к берегу, прыгнули в пироги и, гребя изо всех сил веслами, направились в океан, держа курс на Восточный мыс.

Боцман и Жак быстро навели обе пушки на беглецов, и три пироги, разлетевшись напополам, сразу же затонули.

Когда корабль, под всеми парусами войдя в пролив, проходил мимо Акульего острова, ядра его мощных орудий присоединились к залпам батареи. Большинство пирог тщетно пытались увернуться от смертельных ударов. И только двум посчастливилось обогнуть Восточный мыс, чтобы больше никогда не приближаться к этим берегам.

Глава XXXII

Корабль, появившийся у берегов Земли обетованной и бросивший якорь у входа в бухту Спасения, конечно, был «Ликерном». Покончив наконец с ремонтом, задержавшим корабль в Кейптауне на долгие месяцы, капитан Литлстон привел судно в Новую Швейцарию, которую он от имени Англии должен был принять во владение.

От капитана Гарри Гульда Литлстон узнал подробности событий, случившихся на «Флеге».

Что касается дальнейшей судьбы самого корабля, его экипажа и Роберта Борупта — занялся ли он пиратскими делами в морях Тихого океана, пользующихся дурной славой у моряков, или со своими сообщниками погиб во время одного из торнадо[269], — этого, как уже было сказано, никто не знал и нечего больше этим заниматься.

Какое удовлетворение испытали обе семьи, когда, возвратившись в Скальный дом, они установили, что все там в целости и сохранности. Возможно, туземцы собирались обосноваться на острове навсегда. Никаких повреждений не было в спальнях и в общем зале, никаких следов грабежа и разорения не замечено в кладовках и амбаре, никаких хищений в саду и окрестных полях.

Хозяев встретили их верные друзья — собаки Турок, Каштанка и Буланка, выражавшие свой восторг громким лаем и радостными прыжками.

Домашние животные тоже уцелели, но их пришлось собирать по окрестностям, и вскоре на своих привычных местах оказались буйволы Буян и Ворчун, страус Ветрюга, обезьянка Щелкунчик, онагр Легконогий, корова Белянка со своими подружками по пастбищу, бык Ревушка с товарищами по стойлу, ослы Стрела, Живчик и Торопыга, шакал, альбатрос Дженни, возвратившийся в Скальный дом вместе с защитниками Акульего острова.

Вслед за «Ликорном» должны были появиться и другие корабли из Англии с новыми колонистами. Следовало подумать о местах для новых жилых построек. Лучше всего для этих целей, по единодушному мнению, подходили оба берега Шакальего ручья. В недалеком будущем Скальный дом станет первой деревней колонии, а затем и первым городом. Его удобное расположение и обустроенность обещали ему статус столицы Новой Швейцарии — самого значительного среди других городов, которые, несомненно, возникнут в скором времени как в самой Земле обетованной, так и за ее пределами.

«Ликорн» продлил стоянку в бухте Спасения до прибытия кораблей с новыми переселенцами. За это время в Земле обетованной произошло знаменательное событие, в котором приняли участие капитан Литлстон, офицеры и весь экипаж его корабля и, разумеется, оба семейства, Гарри Гульд и боцман.

Этим радостным событием, ровно через три недели после прихода «Ликорна», стала церемония венчания Эрнста Церматта и Анны Уолстон. Все приглашенные и родственники молодых прошествовали в скромную часовню, где обряд венчания совершил капеллан «Ликорна». Первая свадьба на острове как-то особенно взволновала всех присутствующих, которые не сомневались, что в скором будущем за ней последуют и другие.

И действительно, через два года состоялось бракосочетание Франца и Долли. Но на этот раз обряд совершал пастор колонии и не в маленькой часовне, а в возведенной к этому времени новой церкви, на холме по пути из Соколиного Гнезда в Скальный дом. Ее колокольню, возвышающуюся среди зелени деревьев, в океане было видно за три мили.

Было бы бесполезно заранее распространяться о судьбе Новой Швейцарии. Год от года остров процветал все больше. Увеличивалось количество жителей колонии. Бухта Спасения, защищенная от ветров и океанской волны, являлась прекрасным местом стоянки кораблей, среди которых особенно выделялась своей красотой шаланда «Элизабет».

Разумеется, между метрополией и новой колонией сразу установилось регулярное сообщение. Оно способствовало активному экспорту в Европу природных богатств Новой Швейцарии, как из самого развитого района Земли обетованной, так и из других поселений, возникших позже. Самое крупное из них расположилось вдоль реки Монтроз. В ее устье вырос новый порт, за ним появился и другой — в бухте Ликорн. Его соединили с бухтой Спасения проезжей дорогой.

Уже через три года после того, как Новая Швейцария стала колонией Англии, численность ее населения превысила две тысячи человек. Британское правительство, предоставив острову автономию, назначило его губернатором одного из самых достойных, честных и заслуженных людей Новой Швейцарии — Йоханна Церматта.

Стоит упомянуть также о таком немаловажном факте, как прибытие из Индии особого отряда, и создание военного гарнизона, занявшего два форта — на Восточном мысе и мысе Избавления (так после известных событий стал называться мыс Обманутой Надежды). Гарнизон обеспечивал безопасность острова, бдительно охраняя проливы, ведущие в бухту Спасения.

Конечно, не дикарей следовало бояться, откуда бы они ни появились — с Андаманских или Никобарских островов или с австралийского побережья. Значение острова в этой части Индийского океана не ограничивается удобными стоянками для кораблей. Гораздо важнее его стратегическая роль форпоста у входа в зондские моря[270] и Индийский океан. Поэтому обеспечить его средствами обороны было совершенно необходимо.

На этом можно и закончить историю Новой Швейцарии, начавшуюся с того печального дня, когда буря выбросила на берег отца, мать и четверых детей. Двенадцать лет мужественная и благородная семья трудилась не покладая рук на этой девственной земле, получая от нее все, что та могла дать в благодатном климате тропической зоны. Процветание и благополучие Земли обетованной подкрепилось приходом «Ликорна», установившего наконец связь острова с внешним миром.

Вторая семья, как известно, добровольно связавшая свою судьбу с Новой Швейцарией, ни минуты об этом не пожалела. Никогда еще человеческое существование, ни в материальном, ни в моральном отношении, не было более счастливым, чем в плодородном поместье Земля обетованная.

Но потом настали тяжелые времена. Злая судьба обрушилась на этих славных людей. Они боялись больше не увидеть тех, кого так любили. А потом их пыталась одолеть свора дикарей!

Но в самые суровые испытания они, поддерживаемые искренней верой в Провидение, которую ничто не могло разрушить, никогда не теряли присутствия духа.

Наконец наступили счастливые дни, и зло уже никогда не будет угрожать второй родине двух семейств.

В настоящее время Новая Швейцария — процветающая колония, и только из-за своих небольших размеров не может принять новых поселенцев. Ее разнообразные товары находят сбыт как в Европе, так и в Азии благодаря близости к Австралийскому материку, Индии и нидерландским владениям. К счастью, самородки золота, найденные братьями близ реки Монтроз, встречались крайне редко, и колония таким образом избежала наплыва золотоискателей, оставляющих после себя только разруху и нищету!

Встреча семейств Церматт и Уолстон и брачные узы, связавшие их детей, — это не случайность. Так было угодно Небесам. Бабушки и дедушки Церматтов и Уолстонов продолжали жить в своих внуках. Один лишь Жак, как он об этом не раз заявлял, не женился, зато имел множество племянников и племянниц, забиравшихся ему на колени. Таким образом, свое главное призвание — быть превосходным дядюшкой он выполнил.

Острову обеспечено процветание на долгие годы, и, хотя он считается колониальным владением Великобритании, английское правительство в честь семьи Церматт решило не менять его первоначального названия — Новая Швейцария.