Сибирский вояж

ГЛАВА 1 Суаре

Как много тех, с кем можно лечь в постель,

как мало тех, с кем хочется проснуться…

Прежде чем перейти непосредственно к звонку Михаила, стоит ещё рассказать о событии, произошедшем непосредственно со мной. Случилось это ещё летом…

Для любого писателя встреча с читателями — это как порция свежего воздуха, как капельки росы на зелёном листочке летним утром, как глоток воды жаждущему в пустыне. Можно вдоволь наговориться о своём творчестве и выслушать немало самых разных, но, в основном, приятных слов.

И это правильно. Любого творческого человека нужно беспрестанно хвалить. Лишнего тут быть не может. Нельзя с этим переборщить. А вот сбить настрой, подрубить на корню и загнать в угол очень даже легко. Творческий человек раним по определению, хотя постороннему часто это не видно, особенно в том случае, когда творческая личность изо всех сил старается скрыть свою чувствительность…

Дарья Борисовна организовала встречу со мной в библиотеке одного из близлежащих районных городков. Позвонила по телефону и предложила:

— При библиотеке действует клуб любителей прозы и поэзии, — представившись, пояснила она. — Ваши книги читают, на полках они не залёживаются. Вот активисты и попросили, если есть такая возможность, организовать встречу с писателем-земляком. Вы согласны? В эту субботу вам будет удобно?

Ну и не отказался. Зачем? Новые встречи, интересные люди, разные мнения… Обратная связь очень важна. Как иначе узнать, что на самом деле получилось? Кто вышел из-под твоего пера — монстр, ангел или живой и понятный любому человек?

— В субботу… удобно, — слегка помедлив для приличия, согласился я. — Куда приехать и во сколько?

Сборы были недолгими. Поездка обещала быть несложной, всего и дел-то: на автобусе чуть больше часа. И поехал. Дарья Борисовна обещала встретить…

Городок порадовал типовыми пятиэтажками и остывающим жаром летнего дня. Солнце ещё стояло довольно высоко, но уже не жгло. Машины-поливалки медленно двигались вдоль тротуаров, орошая газоны. Умывшись и напитавшись живительной влагой, трава ярко зеленела, цветы испускали дурманящий аромат, деревья дарили желанную прохладу…

Дарья Борисовна оказалась молоденькой и довольно привлекательной девушкой. С сумочкой через плечо и папкой для бумаг в руках, она так призывно всматривалась в окна автобуса, что я сразу понял — это она. Небольшого росточка, с волнистыми, как бы небрежно раскиданными по плечам волосами, в открытой по случаю жары майке-топике, короткой юбочке и аккуратных босоножках. Взгляд больших, цвета бездонного неба, голубых глаз казался по-детски непосредственным и невинным. Прямо Дюймовочка из сказки, которую так и хотелось приласкать и пожалеть… Или мне так показалось.

— Вы Арсений? — подскочив ко мне, нежным голоском проворковала она.

— А вы Дарья Борисовна?

— Дарья, — очень мило смутившись, пролепетала она. — Зовите меня Дашей, а то как-то неловко. Вы такой… знаменитый.

— Популярный, Дашенька, популярный. Не более того.

— Что вы! — на её щёчках заалел лёгкий румянец. — Вашими книгами зачитываются, по себе знаю. У нас очередь на них.

«Если в споре с женщиной мужчина вооружён только фактами, логикой и здравым смыслом — у него нет шансов…» Поэтому спорить не стал.

— Что ж, Дашенька, ведите. Будем встречаться с вашим активом.

Знаю, многие считают меня знатоком женских душ и их тайных желаний. Так ведь это в книгах. А тут сама жизнь. Кто б мог подумать?

«Не такая уж она миниатюрная, как показалось, — следуя рядом с ней, рассуждал я. — Грудь, ножки и вообще… Всё при ней».

Мы шли. Она увлечённо рассказывала о достопримечательностях и достижениях земляков. Поднимала руки, указывая на какие-то строения, памятники, мемориальные доски. При этом и без того короткая юбчонка приподнималась, и мне стоило огромного труда оторвать взгляд от её загорелых коленок.

Она, казалось, ничего не замечала. Всё говорила и говорила. Видимо, у неё были поистине энциклопедические знания о родном крае.

Однако мои мысли были далеки от всего этого. Сердце учащённо колотилось. Что происходило? Ничего не понимал. Слышал только её голос. Страшно злился на себя за это. Но изменить ничего не мог. Так хотелось прижать её к себе, вдохнуть её запах, почувствовать её дыхание на своих губах…

Одной из местных достопримечательностей был парк. Огромный для такого небольшого городка. С вековыми деревьями, фонтаном, аттракционами и детской площадкой с крохотными домиками, песочницей и деревянными статуями в форме мультяшных персонажей.

Мы незаметно продвигались всё дальше вглубь этого поистине бескрайнего парка. Людей вокруг становилось всё меньше, а деревья сомкнули над головой свои ветвистые зелёные шапки, почти напрочь закрывающие солнце. В этом волшебном месте, похожем, скорее, на лес, царил полумрак и, видимо, именно здесь иногда случались невероятные истории и сбывались самые смелые мечты…

Как по мановению волшебной палочки небеса вдруг разверзлись, и с неба хлынул не просто дождь, а настоящий ливень с громом и молнией.

«В грозу под высокими деревьями прятаться нельзя, — мысли у меня были холодны и чётки. — Подальше от этих дубов-великанов!»

Просвет. Полянка. Гриб. Огромный. С человеческий рост. Из дерева. Быстро к нему! Я схватил Дарью за руку, и мы понеслись под его спасительную шляпку. Теперь прижаться. К грибу. Не к ней.

Прижалась. Ко мне. Дрожа всем телом. От холода или волнения. Её руку так и не отпустил. Она подняла голову. На её ресницах блестели капельки воды. По щекам, словно слёзы, струились мокрые дорожки. Обняла. Наши лица были так близки. Дыхание смешалось…

Сколько времени прошло? Непонятно. Но именно в этот момент там, наверху, кто-то повернул кран и перекрыл воду.

— Дождя уже нет, — не сводя с меня огромных голубых глаз, то ли с сожалением, то ли с облегчением сказала она. — Пойдёмте. Нас, вероятно, уже ждут.

— Конечно. Идём, — ловя каждое движение её губ, согласился я. — Бывает же такое в природе.

Что именно меня поразило, понятное дело, пояснять не стал. Что со мной творилось? Кто бы мог подумать? В мои-то годы. Право слово, как мальчишка несмышлёный…

Говорят, трудности сближают. Не врут. Всё так и есть. Вроде бы подумаешь — гроза… А, казалось, что мы знакомы уже целую вечность. Нет, не так — целую жизнь.

Вышли из дебрей к аттракционам. И, о чудо! Дорожки сухи, а ребятки безмятежно играют на детской площадке. Здесь дождя не было!

Не успевшие вымокнуть — спасибо грибу, задумчивые, мы пришли в библиотеку, где нас уже ждали. Пора было начинать…

Небольшой конференц-зал библиотеки был, на удивление, полон. Вероятно, и вправду многие хотели увидеть писателя вживую. Как всегда, в основном это были женщины, причём самого разного возраста.

— Что может сказать женщина? — начала наше общение Дарья. — Читаешь и порой даже не веришь, что это написал мужчина…

— У вас есть рассказ «Ветер» — продолжила её мысль по виду учительница начальных классов (по крайней мере, мне так показалось). — Конечно, понимаю, что он, ветер, и есть главный герой. Но женщина! Так легко в ней узнать себя. Просто всё срисовано с натуры. Именно так я завариваю чай в чашке, накрываю блюдцем и всё остальное по сюжету. Наверное, многие себя узнают. Но вот ветер? Не думала, что он такой понимающий и добрый друг. Отличный образ.

Я пока что в разговор не вступал. Слушал молча. Вспомнил свой рассказ. Как писал, что чувствовал…

— А я-то думала, что, кроме меня, никто не впускает ветер в дом, — кокетливо опустив взор, сказала дама с голубым шарфиком на шее. — Причем, когда дни стоят относительно тихие или ветер параллелен окнам, десять раз проверю, открыто ли, и почему не дует? Не каждый мужчина способен думать так. Арсений, тысячу звёзд вам!

«Что тут скажешь? Приятно слышать такие отзывы. Чувствовал себя как на празднике. Ладно, понаслаждаюсь ещё немного, пока такая возможность есть».

Ненароком взглянул на Дашу. Заметил, но и тут не понял, не осознал её восхищённо-восторженного взгляда…

— Арсений! Мне нравится в вашем изложении неспешность и обстоятельность, — сказала женщина необъятных размеров и, видимо, с не менее широкой душой. — Мелкие детали выписаны так, что становятся маленькими шедевриками. Хочу сказать о вашем рассказе «В общем-то самый обычный день». Очень знакомое многим состояние: что такое не везёт и как с ним бороться? Ваш герой оптимист. Всё разрешает мудро, я на его месте рассудила бы точно так же.

— Человеку всегда лучше там, где его нет, — подумав, сказал я. — А вот мне там, где я есть. Видимо, в моих произведениях так или иначе это проявляется. Во всём можно найти что-то положительное. Скажем, ничего нет страшнее смерти — это очевидно, но именно она даёт избавление от всех забот и возможность перейти в иной мир. Иной, не в страшном смысле потери, а именно не такой как этот, причём, скорее всего, не хуже, так как время не имеет обратного хода и стремится хоть и по спирали, но только, вперёд и вверх.

— Всё, что у вас читала, очень понравилось, и лёгкость слога, и такое корректное «научание» жизни… — поделилась совсем молоденькая читательница. — Спасибо вам!

В который раз за сегодня стыдливо опускаю глаза к полу и краснею от удовольствия. Ведь похвала она… Словом, всем приятна.

— Своими книгами не стараюсь кого-то чему-то научить, лишь пытаюсь указать путь, которым идти, — пояснил я свою позицию.

— Понятно. И вот что ещё… Вы знаете, Арсений, — продолжила выступающая, — читаешь ваши рассказы и ощущаешь себя участницей описываемых событий. Так понимать, чувствовать и уметь передать состояние… Как вам это удаётся?

— Всё очень просто, — сказал я. — Не сижу на облачке, свесив ножки, и не слежу за героями, мол, что это они там, внизу, делают? Ага, пошли. Записываем. Теперь что? Угу, остановились — в блокнот. А нахожусь рядом с ними, чувствую то же, что и они, так же люблю, переживаю и ненавижу. Словом, варюсь с ними в одном котле, проживаю их жизни, а не смотрю фильм о них…

Вновь перехватил заинтересованный взгляд Даши. Она смотрела на меня как на Бога, как на нечто недосягаемо-желанное, как на зыбкую и несбыточную мечту. Мне стало не по себе от её пронзительного взгляда…

Просидели мы не один час. Долго не отпускали меня читатели. Мы пили чай с печеньем и конфетами. И говорили, говорили…

Когда вышли на свежий воздух, было уже довольно темно. Даша по-прежнему сопровождала меня. Расставаться с ней почему-то не хотелось.

«Она такая… Блин, что со мной происходит? — продолжал злиться на себя. — Чем зацепила, заманила, заарканила?»

— Пойдёмте-ка в парк, — неожиданно предложил я. Чувствовал же, она не откажется…

Мы подошли к нашему грибу. Теперь это наш гриб на веки вечные. Долго мы стояли возле него, вдыхая вечернюю прохладу. В вышине перешёптывались звёзды. Вокруг шелестела листва. Жучки-паучки готовились ко сну, прячась в расщелинки и норки. А я всё никак не мог решиться…

Я почти вдвое старше. Старше и мудрее. Так было трудно сделать этот первый шаг. Чувствовал себя мальчишкой, школяром, юнцом, впервые взявшим девочку за руку…

Странный это был парк. Сказочный. Вспомнить хотя бы вечернюю грозу… Вдруг откуда-то вырвался ветер и пригоршней ароматов швырнул в нас. Стало дурманно и сладостно. Где-то за спиной хрустнула ветка.

— Ой! — Даша прильнула ко мне. — Мне страшно…

Я бережно принял её, покорную и хрупкую, в свои объятия.

И не было на свете ничего прекрасней этой чудесной минуты.

— Я была замужем… Три месяца. Давно.

Что это, приглашение, разрешение, констатация факта, сетование на судьбу или всё же выбор? Я промолчал.

— Но не будем. Мне об этом горько вспоминать.

Было очевидно — она искала мои губы. Но я-то, взрослый мужик, и прекрасно понимаю всю нелепость этой ситуации. Понимаю…

Я наклонился и осторожно, как только смог нежно коснулся её губ. И она, расслаблено и доверчиво, буквально растворилась во мне…

Так продолжалось долго. Очень долго. Целую вечность. Звёзды благосклонно наблюдали за нами с высоты, а зелёные кроны могучих дубов шептали что-то нежное и восхитительное…

— Вы знаете, Арсений, — как только мы смогли прийти в себя, сказала Даша, — последний автобус ушёл час назад…

— Как ушёл?

— Как обычно, по расписанию.

— Ладно, покажите гостиницу, было бы это самое большое горе. Хотя… Стоп! Гостиница отменяется, — похлопал я себя по карманам. — Блин! Паспорт дома оставил… Что ж, есть ещё вокзал. В котором часу завтра первый автобус?

— Мне неловко вам это предлагать, но… — Дарья замялась.

— Не интригуйте, я весь внимание, — всё во мне так и закипело. Вот сейчас, именно в это мгновение…

— Можно пойти ко мне…

Вот теперь во мне всё возликовало, но…

— Точнее, к нам…

— Что значит: к нам? — пришлось быстренько свалиться с небес на землю.

— Живу с родителями… Они у меня очень хорошие. Только… Правильные, то есть, старой закваски. Но вам всё равно некуда идти. Не могу же оставить гостя, которого сама пригласила, на улице.

— На вокзале, — поправил я.

— Да хоть где! Я их предупредила. Будет нам суаре.

Хм-м… Этакая поздняя вечеринка или званый ужин… Но какой же он званый? Скорее, совсем незваный и уж точно неожиданный. Хотя… Женщины — народ коварный… Так что как знать? Суаре так суаре.

Но заморачиваться на эту тему совсем не хотелось.

— Что ж, пошли, — уверенно сказал я. — Родителей беру на себя…

Сказав это, даже не представлял, что ждёт впереди. Понимал, убедить в чём угодно можно почти любого, главное — подобрать правильные и нужные слова и привести веские доводы. Если человек склонен верить, то обязательно согласится, а если нет, то и слушать не станет.

Пока шли к дому Дарьи, она как бы невзначай начала прощупывать почву. Ох уж эти женщины… Что она знала обо мне? Да ничего. Как и многие считала, что я такой же, как выписанные мною герои. Безапелляционно отождествляла меня с ними. При этом даже не допускала мысли, что иногда мне просто хотелось быть на них похожим или совсем наоборот. Человек всегда лучше, чем кажется, и хуже, чем хочет казаться… Но, как и прежде, разубеждать её не стал.

— Вы наверняка женаты… — Даша сделала паузу, видимо, ожидая услышать подтверждение. Но я промолчал.

На самом-то деле я не женат. Правда, иногда заглядывала ко мне Зинаида, но она не в счёт. С ней скорее дружба, не исключающая постель, и уж точно не любовь.

— Мне уже двадцать семь, — продолжила Дарья.

— Двадцать… сколько? — не удержался я. — Думал, ты гораздо моложе.

— Но это так. Двадцать семь, возраст, конечно, не критический. Но ещё чуть — и будет поздно.

— Что поздно, Дашенька? — непонятно, куда она клонит. — Молода, красива. Парни наверняка стаями кружат возле тебя.

— Парни, — горько усмехнулась она. — Настоящих сейчас нет. Один из них у меня уже был. Опыт есть. Трёх месяцев хватило на всю жизнь.

Ничего не понимал. Туман осмысления не только не рассеялся, а, казалось, ещё более сгустился. О чём это она?

— Арсений, вы верите, в любовь с первого взгляда?

— Ну… бывает, — осторожно кивнул я.

— Вот, скажем, встретились два человека, — Даша исподволь глянула на меня, — и поняли: они созданы друг для друга.

— И такое может быть, — вновь кивок с моей стороны.

— А ведь случается так, что один любит, а другому всё равно… — Даша не отрывала от меня взгляда.

Что она хотела понять? Чего увидеть? Но меня не смутить. И не такое видали. Только вот к чему всё это?

— Да таких случаев хоть пруд пруди, — пришлось согласиться и с этим.

— А как тогда надо поступать, если забыть нет сил, а вместе никак не получится?

— Ну не знаю… Постараться отвлечься, найти новую любовь, что ли…

— А если это невозможно?

— Тогда надо сделать так… — в голову мне пришла простенькая идея. — Для того чтобы суметь забыть, скажем, женщине, надо окунуться в омут чувств, то есть ринуться в объятия предмета воздыхания. А потом найти у него недостатки, разочароваться и понять, что он совсем не тот, о ком мечтала.

— Легко сказать… — задумалась Дарья. — А как реально претворить хотя бы первую часть в жизнь? Прямо так подойти и сказать, мол, давай обнимай, целуй и всё такое прочее?

— Если хоть какие-то чувства у него есть, поймёт и не откажет. А если нет, то это, возможно, уже не лечится. Но попробовать можно. Лучше сделать и потом жалеть об этом, чем не сделать и всю жизнь жалеть об упущенной возможности.

При этих словах Даша так посмотрела на меня, что мне вновь стало как-то не по себе. Казалось, вот прямо сейчас она бросится и загрызёт меня насмерть. Хищница этакая!

— Короток бабий век, — вдруг расслабившись, с ленцой сказала Дарья. Глаза при этом не отвела.

— Дашенька, тебе ли об этом переживать? — неуютно мне было под этим её взглядом.

— Как сказать… — с расстановкой протянула она, голосом умудрённой опытом женщины. — Пора уже подумать о малыше…

Вот к чему она это сейчас? Что-то в нашем разговоре меня начало беспокоить и настораживать.

— Дети это хорошо. Так в чём проблема?

— Ребёночка хочу, — призналась Даша. — Только трудно найти достойного отца своему малышу. Хотя… одного знаю, — вновь быстрый взгляд на меня.

Отца? Стоп, стоп, стоп! Что это значит? Меня посчитала достойным? Дела-а… И что теперь? Такого в обозримом прошлом у меня ещё не было. Да-а уж… Вот и договорились.

Но чему, собственно, было удивляться? Сам только что всё красочно ей расписал, мол, так и так… Да ещё эти мои достоверно-откровенные новеллы, — не знал, ругать себя или нет. — В книгах всё просто — захотел, и нате нам, чуть ли не на блюдечке.

Что интересно, Даша разговаривала со мной, как со старым знакомым. С другой стороны, как же могло быть иначе? Она читала мои книги, и я стал для неё родным и понятным? Стал… А мне каково? Она-то сама как завладела мной и всеми моими мыслями и побуждениями? Прямо чертовщина какая-то…

И, словно в подтверждение моих мыслей, Даша сказала:

— Много думала о вас. Представляла наше знакомство. Мне кажется, знаю вас много лет. Вы мне так близки… стали.

— Дашенька, вы меня придумали. А я ведь совсем не такой…

— Такой! — она аж ножкой притопнула. — Вы себя не знаете!

Ну да, спорить с женщиной себе дороже. Такой, не такой… Надо было бы мне сказать:

«Ребёночка… Что ж, я тоже не прочь. Результат не гарантирую, но процесс обещаю…» Но не смог. Говорить пошлости не хотелось.

— Арсений, почему вы молчите? Вы меня презираете, такую испорченную и бесстыжую?

И тут меня прорвало.

— Секс сродни пище. Без необходимого количества того и другого полноценно, повторяю — полноценно(!), человек жить не может. Безусловно, если, скажем, его кормить только хлебом, он от голода не умрёт… Но и сыт не будет. Однообразная еда приедается, поэтому трудно отказаться от чего-то свеженького и вкусненького.

— Вы так считаете? — Даша изо всех сил пыталась найти ответ в моих словах.

— Конечно! Так почему же в сексе должно быть иначе? Чем, по большому счёту, одно отличается от другого? Да, можно себя заставить и принудить есть только хлеб. Но, простите за грубый вопрос: какого рожна?

— Арсений, вы сейчас пытаетесь меня оправдать? — столько надежды было в её взгляде… — Тогда как же традиции? Женщина не должна сама предлагать себя мужчине. Ведь правда?

Пытался оправдать её? Нет. Скорее, старался убедить самого себя.

— Не совсем, — ответил я. — Да, есть общественное мнение, мораль, чувство долга наконец. Но что это, как не зависть? Зависть тех, кто не может себе позволить более вкусного и необычного. И не потому, что не в состоянии или материально не обеспечен, а просто порой неоткуда взять. Ну, нет того, кто пришёлся бы по душе.

— Так вы согласны? — Даша растерянно смотрела на меня. Она уже ничего не понимала. — Мне так стыдно.

А я продолжил:

— Лучше стыдно, чем никогда. Не оправдываю дома терпимости, равно как и публичные. Но ведь если по любви или обоюдному желанию, без нажима и насилия? Это же совсем другое, когда не за деньги, а по зову сердца, пусть даже и на короткое время, на несколько прекрасных и удивительных мгновений.

— Поняла. Вы согласны! — Даша прижалась ко мне. — Вы не переживайте. Никаких последствий для вас. Это будет только мой ребёнок. Никаких претензий. Хотите, расписку дам…

Что тут скажешь? Всё смешалось: ребёнок только её, никаких последствий и претензий, расписка… А я как бы тут вовсе ни при чём? Да уж… Незавидная, хотя, признаться, приятная роль здесь отводилась мне.

Ну и как тут было оттолкнуть? К тому же её стремление совсем не противоречило моему собственному желанию…

Я молча наклонился и поцеловал её в губы — к чему слова?

— Пойдём домой, — впервые обратившись на «ты», Даша потянула меня из парка. — Я так счастлива…

— А родители? — мне всё ещё было как-то не по себе.

— Они на даче.

Вот пойми этих женщин. Только что родители были правильными, то есть, мыслили по-старинке. А теперь их уже нет дома, а она счастлива…

— Счастье — это свойство характера, — пытаясь осознать случившееся, медлил я с окончательным решением. — У одних в характере всё время ждать этого самого счастья. У других — непрерывно искать. У третьих — повсюду находить.

«Что делаю? — размышлял, следуя за ней. — Наверняка потом буду об этом жалеть. С другой стороны… Это будет и мой ребёнок. Сын или дочь. Дети… У меня никогда не было своих детей. А хотелось бы… Всё! — не в состоянии больше сопротивляться, решил я. — Будь что будет. Раскаяться никогда не поздно, вот согрешить можно и не успеть…»

— Мы назовём нашего малыша Сашей, — сказал. — Александра или Александр.

— Как скажешь…

Даша остановилась. Обняла. Пристально взглянула мне в глаза, словно пыталась найти в них что-то скрытое или тайное. Провела пальчиками по моим волосам, бровям, щекам.

В вышине ничего не понимающий месяц, наклонив худенький растущий серп, с удивлением смотрел на нас. Птицы в растерянности притихли в листве. Даже травинки застыли в недоумении, а жучки-паучки замерли в своих расщелинах и норках, напряжённо прислушиваясь к нашему разговору. Ну как им всем понять этих непонятных людей?

Даша встала на цыпочки. Осторожно, словно боясь поранить, прижалась к моим губам.

Прежде чем продолжить путь, мы довольно долго стояли, держа друг друга в объятиях, и всё пытались осознать происходящее, знакомясь и привыкая…

Плохо, когда не с кем посоветоваться. Да что там посоветоваться? Иногда надо просто высказаться, выплеснуть из души наболевшее, волнующее и сокровенное. Хорошо, когда есть человек, которому можно доверить всё, зная, что не высмеет и не обидит.

Михаил был таким. Буквально через пару недель после моего вояжа к Даше он заскочил ко мне. Помня о моей жадности ко всяким приключениям и неординарным неожиданностям, он принёс мне кое-какую информацию для очередной книги.

Мы пили чай и беспредметно болтали. Михаил видел, мне есть о чём рассказать, но вопросов не задавал. И я не выдержал, поведал ему свою историю…

— Тут можно долго рассуждать, правильно ли поступила Даша, — сказал Михаил. — Стоит ли влюбляться в известных людей, и любовь ли это вообще?

— Вот и мне непонятно, — согласился я. — Ведь чаще всего это придуманный образ, навеянный творческой стороной жизни. Мне под сорок, ей чуть меньше тридцати… Неужели у неё это последний шанс?

— Знаешь, Арсений, правильней будет принять всё, как есть, как случилось. У любви много загадок, и твой случай еще одно подтверждение этому. Главное, это дает стимул к жизни… Да и саму жизнь. Короче, да здравствует любовь!

— Миш, меня всегда удивляло: вот решила женщина родить для себя… Тут, скорее всего, нет любви с её стороны, а чисто деловой подход: найти достойного мужчину для продолжения рода.

— Сейчас многое поменялось в головах людей, — Михаил глотнул уже остывший чай. — Сместились моральные ценности и представления о силе мужчины и слабости женщины. Женщины становятся сильными, материально обеспеченными, и им бывает трудно найти достойного мужчину. Боятся мужики таких женщин. И что ей остается? Родить себе ребенка, чтобы не быть одинокой. А какой мужчина откажется от небольшой интрижки? Цели совпали. Судить тебя за это, думаю, никто не решится.

— Возможно, — кивнул я. — Судить бессмысленно, да и зачем? Нынешние реалии таковы, что это уже чуть ли не норма… А раз не можем исправить, то стоит всё принять.

— Честно скажу, понравилась мне твоя Дарья, — усмехнулся Михаил. — Такая смелая в словах и поступках. Она готова взять на себя всё абсолютно, отводя дорогому ей человеку исключительно возможность удовольствия. Молодец, девчонка!

— Скажешь тоже, исключительно возможность удовольствия… — неуютно мне стало от этих его слов. — Зацепила она меня. Вспоминаю нашу встречу. Её губы, руки, глаза… Даша очень волевой и целенаправленный человек. Мне с ней хорошо, а за неё страшно. Какая-то бессмыслица получается…

— Кто может сказать, в кого и когда нужно влюбляться? — усмехнулся Михаил. — А ты, паря, по-моему, попал… К тому же любят не потом} что, а вопреки.

— Может, просто два одиночества нашли друг друга? — мне захотелось разобраться в своих ощущениях. — Это так важно, когда оно, одиночество, уходит…

— Может, и так, — сказал Михаил. — Но если даже и нет, то пусть хоть только одно одиночество исчезнет. А вот выбор, думаю, сейчас за тобой… Открой вот эту папочку, — Михаил кивнул на принесённые материалы. — Это прям к месту.

Достав несколько сшитых листков, на первом прочитал: «Утро начинается с рассвета».

— Читай, читай! — подбодрил Михаил.

Но сделать это прямо сейчас не удалось. Раздалась призывная трель домофона…

ГЛАВА 2 Утро начинается с рассвета

То, чего хочется,

всегда кажется необходимым.

Зинаида ворвалась к нам словно ураган. Опустила на пол туго набитые провизией пакеты, скинула куртку и прямиком направилась в кухню. Всегда так с ней… То не дозовёшься, а то…

Она вихрем прошлась по пустым кастрюлям, сиротливым полкам холодильника, произвела мгновенную ревизию в шкафчиках, скептически глянула на стол, оценила нашу скупую мужскую трапезу и, подбоченясь, произнесла:

— Так, мальчики, что это вы тут подкрашенной водой балуетесь? — взамен приветствия бросилась она в наступление. — Чай хорош после, а не вместо!

И вот что странно, мир от этих её незатейливых слов словно преобразился: в квартиру впорхнули уют, домашнее тепло, какая-то стабильность и основательность, что ли…

— Зин, мы ж чай пьём, разговоры говорим… — попытался я прояснить ситуацию.

— Знаю ваши разговоры, вам их не переговорить. Время к обеду, а они воду хлыщут.

На самом деле мужик магазинные пельмени сварил — и сыт. Другой вариант: бутерброд с колбасой или сыром к чаю — чем не еда? А иногда картошки наварил и с селёдочкой или консервами рыбными… Красота! Но когда всё это приготовит женщина… Даже вкус у пищи становится совсем иной. А уж ежели с фантазией подойдёт к этому делу, тут уж никакой мужик не устоит.

— Зинаида, — подключился Михаил. — Как ты свою фирменную картошку готовишь?

— Это намёк? — вытащив из закромов, Зинаида уже чистила над раковиной картошку, морковку и репчатый лук.

— Какой намёк? — притворно возмутился Михаил. — Ты, вижу, сегодня именно этим деликатесом нас порадуешь.

— Угадал. Арсений это блюдо очень любит. А мне нетрудно…

— Послушай, как ты вообще сообразила сделать всё именно так? — не унимался Михаил. — Вроде бы ничего особенного, а вкус, на удивление, замечательный получился.

— Всё было до боли просто, — Зинаида достала сковородку и принялась нарезать и складывать в неё очищенные и помытые овощи. — Было это так. У Арсения закончилась картошка, ну я и купила в ближайшем овощном магазине около килограмма. Сварила, а она оказалась водянистая и невкусная. Наш писатель — гурман, так что ел тогда, видимо, с чувством глубокого отвращения. Какой женщине это приятно?

— Нормально ел, — моему возмущению не было предела. — Мне всё нравится, что ты готовишь!

— Ну-ну… — улыбнулась Зинаида. — Назавтра, решила, стоит что-то придумать: выкидывать-то жалко. Прикинула, если просто сварить или пожарить, то это будет вкус только картошки, а она никакая. Что делать? Ага, если сварить в малом количестве воды и разнообразить, точнее, украсить вкус другими овощами, то может получиться совсем иное блюдо.

— Давай подробней, — воодушевился Михаил. — Хочу научиться.

— Хорошо. Итак. В сковороду с высокими бортами налила немного подсолнечного масла, уложила нарезанные кольцами, примерно в сантиметр толщиной, картошку, морковку, лук. Всё посолила. Если бы хотела сварить, то забросила бы в кипящую воду, а у меня цель была иная. Так что залила холодной водой, довела до кипения, затем уменьшила огонь, прикрыла крышкой и варила до готовности минут пятнадцать-двадцать. Вода тем временем почти выкипела, превратилась в эдакую густую ароматную шурпу. Когда блюдо было почти готово, добавила лавровый лист и зелень. И всё. На стол. Так всё и было.

Пока рассказывала, кухню наполнил аромат вкусно пахнущей домашней еды. И когда всё успела? Больше ни о чём другом мыслить было просто невозможно. И как только женщины это делают? Как заставляют, лишь только запах еды достигнет ноздрей, забыть обо всём на свете?

Кусочек хлебушка и картошка, приготовленная таким простым и необычным способом… Какое мясо? Что ещё надо? В этот момент ничего. Но только в этот момент…

— Арсений… — собирая опустошенные тарелки со стола, Зинаида несколько замялась. Но, видимо, поняв, что наступил самый подходящий момент, продолжила: — Кажется, я влюбилась…

— Вот как? И в кого?

Обидно не было. Даже, скорее, наоборот, рад за неё… Только как-то непривычно.

— Он хороший, — и тут же спохватилась: — Ты тоже хороший. Очень. Но мы же с тобой друзья?

— Зин, в чём проблема? — пришлось засунуть свой мужской эгоизм подальше. Ведь объективно мы на самом деле всего лишь друзья… — Желаю тебе только счастья. Главное, чтобы не обманулась в ожиданиях.

— Попробую…

— Так, — откинувшись на спинку стула, сказал Михаил. — Зина, буквально перед твоим приходом мы собирались кое-чего почитать. Думаю, тебе это тоже будет небезынтересно, особенно в свете озвученной ситуации. Послушаем?

— Всегда с превеликом радостью, — воспряла духом Зинаида. — Люблю все эти ваши истории.

— Тогда, Арсений, вперёд!

Да уж… Можно и почитать. Очень даже вовремя. Нужно непременно отвлечься и переварить полученную информацию. Надо же — влюбилась! Хотя… Чего это я? Всё нормально… Взял отложенные в связи с приходом подруги листки и принялся читать:

— Это утро, казалось бы, ничем не отличалось от сотен предыдущих…

Это утро, казалось бы, ничем не отличалось от сотен предыдущих. Зародилось оно привычно: лишь забрезжил рассвет, сразу начала просыпаться природа. Солнышко засветило, как всегда летом, — тепло и приветливо. Птички зачирикали, носясь с утра по своим неотложным делам. Люди нехотя просыпались, с удовольствием потягивались, а некоторые бодренько вскакивали с постели, будто вовсе и не спали. Потом спешили умыться, одеться, быстренько приготовить нехитрый завтрак в английском, русском, китайском или любом другом стиле, чтобы, как водится, вовремя приступить к своим срочным делам.

Действительно, дела есть у каждого. Безусловно, кому-то стороннему они могут показаться не такими уж срочными и неотложными… Но нам-то лучше знать!

Спешим на работу. Потом с работы. Потом… Потом есть варианты. У каждого свои. И вариантов этих бесчисленное множество. Кто-то бежит в магазин, кто-то в гараж или ещё куда. А кто-то…

Не сказать, чтобы Ксения сегодня ночью плохо спала. Просто долго ворочалась в постели, укладываясь и пристраиваясь. И только когда прокрутила в подробностях завтрашнюю встречу… Нет, даже не саму встречу, а те эмоции и ощущения, которые должна прочувствовать, и даже прочувствовала, только тогда упокоилась и забылась в предвкушении, постепенно провалилась в сладкую дрёму и наконец-то заснула.

И вот солнышко стало пробиваться сквозь лёгкую штору. Для многих это утро, казалось бы, ничем не отличалось от сотен предыдущих. Для многих, но не для Ксении. Сегодня у неё встреча. Коля звонил, сказал, что после работы будет как штык. Последнее время нечастыми были их свидания. Имелись на то определённые причины… Но уж когда это случалось, отдавались полностью, на все сто процентов, словно компенсируя упущенные возможности и время…

Лишь только вынырнув из цепких объятий Морфея, Ксения ощутила небывалый прилив радостного возбуждения. Как бы странно это ни прозвучало, но подобные чувства она испытывала лишь в детстве — каждую годовщину своего рождения. Тогда, в незапамятные времена, она с трепетом и нетерпением ждала этого дня. Ожидание поздравлений, подарков, приятных и неожиданных сюрпризов завораживало и не давало просто валятся в постели. Надо было быстренько вставать, умываться, завтракать и ждать. Ждать, когда всё начнётся.

Однако сегодня причина такого состояния была в другом. И Ксения прекрасно это знала. Так было всегда. Предвкушение встречи с Николаем торопило и окутывало. Его руки, губы… Она почти физически чувствовала их прикосновение…

Словами делу не поможешь. Дела ждать не будут. Как говаривал граф Калиостро, чтобы время бежало незаметно, его нужно наполнять событиями. И Ксения наполняла как могла.

Сделав нехитрые упражнения, именуемые зарядкой, она стремительно соскочила с постели, сунула ноги в тапки и проворно направилась в ванную комнату. А вот тут спешить не стала.

Тщательно почистила зубы. Привычно намылила руки, сунула их под кран… Нет. сегодня так не годится. Скинула ночнушку, открыла воду в душе и запрыгнула в ванну.

Освежающий дождик ласково скатывался по ещё не остывшему после сна телу. Подставив лицо под тоненькие струйки, Ксения радостно хватала прохладную влагу губами, с наслаждением фыркала и улыбалась. Было так хорошо! Прямо как в детстве…

Николай проснулся почти мгновенно. Ещё только что крепко спал, а через секунду проснулся, будто и не ложился. Домашние разбрелись по своим делам и не отвлекали от размышлений и мечтаний. В груди разворачивалось что-то радостное и возбуждающее.

В последнее время редкими стали их встречи с Ксюшей. Так складывались обстоятельства. Но об этом не хотелось даже думать. Да и работа занимала всё свободное время. Несвободное. кстати, тоже. Николай не был против такой нагрузки. Любил быть в деле, в работе, в заботах, стремился быть нужным и… — мысли как-то сами по себе повернулись к сегодняшней встрече… — обязательно желанным.

Последнее было если не главным, то очень значимым для него. Никогда он себе не позволял быть с кем-то, кто к нему был не просто безразличен, но хотя бы холоден.

«Лучше пусть ненавидят, терпеть не могут, — считал он, — от большой ненависти до большой любви один шаг. Но только не равнодушие…»

«Ксюша…» — Николай блаженно потянулся. Закинул руки за голову и, лёжа на спине, прикрыл глаза… Перед взором одна за другой всплывали картины их близости. Сладко от этого делалось где-то там, глубоко внутри. Не хотелось вставать, хотелось вспоминать, чувствовать, проникаться…

«Нет, так не годится, — резко поднялся. — Вечером. Всё будет, но позже».

На самом деле, зачем торопить события? Так можно и перегореть.

«А вдруг что-то сорвётся? Такого ещё не было, но мало ли?» — гнилая мыслишка острыми коготками царапнула душу.

«Говорят, женщины приносят огромную пользу, даже если они обещают и не приходят, — успокоил он себя, — тогда и зубы вычищены, и выбрит гладко, и спишь в чистой постели…»

Улыбнулся своим мыслям:

«Лезут же всякие глупости в голову!»

Встал. Сделал пару наклонов вперёд. Подхватил гантели. Поднял несколько раз. Положил на место. Лёг на пол. Отжался. Приведя себя таким образом в рабочее состояние, направился в ванную комнату…

Не было золотых серёжек и роскошного колье, букета цветов, бутылки шампанского и коробки конфет, как не было пусть даже небольшого застолья — на это просто жаль тратить время. Да и зачем? Всё эти атрибуты не нужны, если есть два существа, которые необходимы друг другу. Если есть два пламенных сердца, две мечущиеся в беспокойстве души, ищущие выхода чувств в бурности, открытости и доступности.

Ровно в назначенное время раздался звонок домофона. Ксения ждала у открытой двери. Николай влетел в квартиру, словно вихрь. Возбуждённо-родной. Вкусно пахнущий. Не парфюмом. Собой. От него струился едва уловимый аромат темперамента, неугомонности, напора. Кто бы тут устоял? Никто и не пытался.

Какое-то время они смотрели друг на друга, застыв. Не вспоминая. Не изучая. Впитывая.

Ксения подготовилась к встрече. Надела, как любил Николай, свободную блузку, короткую юбочку-разлетайку и чулочки. Он очень любил, когда она была в чулках. А что не сделаешь для любимого!

Николай был в тонкой рубашке и светлых брюках. Не сказать, что Ксении было всё равно, что надето на Николае, но знала, он меньше всего придавал значения моде. Удобно, комфортно сидит, тепло в холод, прохладно в жару — это были главные критерии, по которым он подбирал для себя одежду.

Первым не выдержал Николай. Сделал шаг вперёд. Обнял не сильно, но волнующе. Едва коснулся губами кончика носика Ксении. Резко присел. Погладил ножки. Перебирая пальцами, не спеша поднимался всё выше и выше. Дошёл до пояска, которым заканчиваются чулки. Потёрся щекой о коленки. Прикрыв глаза, Ксения нежно перебирала его густую тёмно-каштановую шевелюру…

Никого и ничего не существовало для них в этот момент. Сейчас на всей Земле были только они, их неуёмные чувства и неудержимые желания.

За всё время они не произнесли ни слова. Некогда было, да и нечем. Задействованы все части тела, органы, чувства. А вот желание было одно — получить всё как можно быстрее, подольше и по максимуму…

Как бы ни было хорошо, рано или поздно всё заканчивается. Прошло несколько часов их необузданных ласк. Выплеснутая энергия обволакивала тела приятной усталостью и сладкой истомой.

Ксения, ещё прерывисто дыша, лежала на плече Николая. Крепко обнимая и прижимая к себе, она осторожно покусывала его. Прикрыв глаза, Николай поглаживал её плечико и изредка целовал волосы, с наслаждением вдыхая аромат знакомого тела…

— Ты сейчас уйдёшь? — спросила Ксения.

Кажется, это было первое предложение, произнесённое вслух за всё время встречи.

— Как же иначе? — не прекращая ласк, удивился Николай.

— Коль, вот ты сейчас уйдёшь, а мне что делать?

— Что ты предлагаешь? Мне развестись?

— Зачем спрашиваешь? Ты никогда этого не сделаешь…

— Что тогда?

— Не знаю. Уйдёшь к семье. А я останусь одна. В пустой квартире. Не хочу! Сколько раз себе говорила, пора заканчивать наши отношения. Так будет лучше и правильней.

— Сможешь? — Николай приподнял её голову за подбородок и поцеловал в губы.

— Смогу! — заверила Ксения.

— Глупышка! Ну чем нам так плохо?

Он на самом деле этого не понимал. Ведь всё так чудесно, прекрасно и чувственно. Зачем что-то менять? Жена больна. Оставить её в таком положении просто подло. Но и отказаться от Ксении — выше всяких сил. Что делать?

— Плохо. Мне очень плохо, — Ксения едва сдерживала слёзы. — Ну нет тебя и нет. А так придёшь, растормошишь, а потом пропадёшь на неопределённое время. Не могу я так. Не хочу!

«Ну чего ей не хватает? Любви? Или чувства собственника превалируют? Или… Сама не знает, чего хочет! Стараюсь изо всех сил не обижать, вниманием не обделять. Всё не так. Всего мало…»

— Пушкина читала? Сказку «Золотая рыбка» помнишь?

— Ну и пусть! — Ксения была непреклонна. — Это у разбитого корыта остаться плохо, когда в руках был замок. Когда же замка никогда не было, то корыто — это как бы норма.

— Вот именно, как бы норма. Но до нормы очень даже далеко. Жизнь проходит. Нам с тобой не по двадцать лет. Если нет гербовой, пишут на обычной. Или ты максималистка? Всё или ничего!

«Не слышит. Ничего не слышит, сладкий мой Коленька… Да и какой он мой? Так, гость для здоровья на пару часов…»

— Не понять тебе этого. Пришёл, своё дело сделал, удовольствие получил и пропал до следующего раза.

— Ты прекрасно знаешь, использую любую возможность.

Всё что могу. А удовольствие? Разве только я получил? Ты здесь вовсе ни при чём?

«При чём, Катенька. Очень даже при чём. Оттого-то так больно…»

— Тебе пора уходить. Жена ждёт, — Ксения высвободилась из его объятии. — Иди в ванну, смой меня с себя…

Что тут скажешь? С одной стороны, права Ксюша. С другой… Каждый раз как последний. Одни нервы. Ну что этим женщинам нужно? Ведь всё так хорошо. Почему бы не довольствоваться тем, что есть? Так нет же…

— Не пойду! — Николай притворно надул губы. — И вообще, до следующей встречи мыться не стану. Буду тебя в себе носить.

— Иди уже. Всё равно уйдёшь, — Ксения попыталась его поднять. — А следующего раза не будет… наверное.

Неопределённость. Она, конечно, лучше однозначного нет. Но всё же… Маленькую надежду Ксения оставила, скорее, даже самой себе. Отказаться пусть и от такого небольшого кусочка радости и счастья очень сложно. Верка, лучшая подруга, постоянно твердит, мол, чего держишься за него? Давно бы дала от ворот поворот. Легко сказать. Она же не знает, какой он… бывает иногда.

Всё. Последние минуты. Сейчас он уйдёт. Какое-то время они смотрели друг на друга, застыв. Не вспоминая. Не изучая. Впитывая. На сей раз первой не выдержала Ксения.

— Не хочу тебя видеть. Надоело. Не приходи больше. Никогда… — она осторожно притянула Николая к себе. — Ты слышишь? — коснулась губами ямочки у подбородка. — Уходи навсегда.

Николай наклонился, поцеловал влажные от слёз глаза. Каждый раз он с напряжением ждал этого момента. Каждый раз она прощалась с ним навсегда, и каждый раз потом принимала с наслаждением, готовностью и открытостью. Но только потом… К чему всё так усложнять?

— Конечно, слышу, — шептал он, едва касаясь щекой её шелковистых волос. — Как скажешь…

«Как скажешь? Зачем он так говорит? Ведь прекрасно знает, стоит ему позвонить и… Нет сил отказать ему раз и навсегда.

Нет сил выбросить его из своей жизни. Нет сил…»

— Тебе надо уходить, — не отпуская его от себя, шептала Ксения. — Останься.

— Ты же знаешь, не могу.

«То, чего хочется, — подумал, — всегда кажется необходимым…»

— Всё. Уходи! Иногда с тобой бывает скучно… — Ксения спрятала руки за спину, словно боясь, что они, непослушные, вцепятся в Николая мёртвой хваткой.

Остро чувствуя опасность и несовместимость, Николай порой не слышал, казалось бы, обидные слова в свой адрес, срывающиеся иногда с уст собеседника. Но улавливал даже скрываемые интонации, чувствовал неуловимые флюиды — это было главным. В этом ему равных не было. А слова — это всего лишь умение или неумение вести беседу.

Он вышел на лестничную клетку.

— Утро начинается с рассвета, — сказал, не спеша спускаясь. — Я позвоню.

Ксения не ответила. Прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной и долго стояла так, сглатывая солёный комок в горле…

Завершив читать, посмотрел на притихшую Зинаиду. Она, это было видно, задумалась. И ведь было над чем…

Да и со мной так случалось почти всегда, когда Михаил приносил что-то новое. Записи закончились, а мысли продолжались. Невозможно вот так сразу остановиться, забыть и переключиться на что-то другое. Продолжал сопереживать, сочувствовать, переваривать…

Была ли это любовь со стороны Ксении? Трудно сказать. Она даже сама для себя не могла это определить. Просто ей было хорошо с Николаем. А без него… Плохо было без него. Пусто. Вакуумно.

Особенно тоскливо Ксении делалось, скорее всего, когда после бурной взаимности Николай уходил, наскоро чмокнув, словно прося прощения за столь короткие и так быстро закончившиеся чудесные мгновения. Душа просила продолжения… Даже не ласк и ухаживания! Наверняка ей хотелось, чтобы он просто был рядом, накормить его вкусной едой, уложить в кровать, прильнуть к нему и уснуть, чувствуя его горячее тепло.

Никак я не мог определиться. Отношения Ксении и Николая. … Да и мои с Дашей…

Была ли это любовь? Кто на самом деле знает, что такое любовь? Каждый вкладывает в это слово свой собственный, понятный только ему, смысл. Оттого и нет единого понимания этого слова.

Вот интересно: единого понимания, что такое любовь, нет, а чувства и незабываемые ощущения есть. Об этом уже столько сказано, написано и спето!

Многие пытались и пытаются с той или иной степенью достоверности и точности передать эти сложные чувства и ощущения. Но у каждого они собственные и, что важно, каждый переживает их по-разному. Оттого и существует такое многообразие форм и способов, определяющих и передающих это состояние влюблённости не как задумано Создателем для продолжения рода, а как у существа разумного, способного мыслить и чувствовать, для получения наивысшего удовольствия и наслаждения.

— Не осуждаю эту женщину, Ксению, — после некоторого раздумья, сказала Зинаида. — Мужчина здесь потребитель, он даже не считает нужным тратиться на элементарный джентльменский набор. Кстати, как раз то, что Ксения ни разу не попросила, не потребовала, свидетельствует в её пользу. Она любит. А Николай? Он ничего не собирается ей дать вообще, не то что семью, даже просто пошевелить для неё пальцем. Ничего не имею против жизни на две семьи состоявшегося мужика, при условии, что он обеспечивает обеих женщин. Понимаю, что любовница, как ни парадоксально, но иной раз — спасение брака. Она дает то, что не может или не способна дать жена. В этом случае у них только секс! Больше ничего нет. Совершенно ничего! Конечно, любая женщина будет плакать от такой ситуации.

— Вот ключевая фраза: «Ничего не имею против жизни на две семьи состоявшегося мужика, при условии, что он обеспечивает обеих женщин». А почему, спрашивается, он должен обеспечивать? — подключился к обсуждению Михаил. — Потому что в каменном веке так было заведено, и мужчина имел столько жён, сколько мог прокормить? Но мы же не в каменном веке? Где равноправие, которого слабый пол так добивается? Чего хотели? Что бы мужчина обеспечивал, а им оставалось бы просто сидеть дома и быть подчинённой его желаниям? Но подчиняться женщины как раз не хотят. Возьмём другой случай: если мужчина не в состоянии обеспечить женщину. Тогда он пользователь или потребитель? И им такого не надо? Где ж здесь, извините, любовь?

— Я не феминистка и никогда не хотела быть равной мужчине, — возразила Зинаида. — И глубоко убеждена, те, кто требуют равенства, просто дуры. Мужчина — это Мужчина, женщина — Женщина. Мы разные. Потому я мужиков-потребителей Мужчинами не считаю. Уверена, что мужик должен обеспечивать семью, защищать своих близких, быть сильным, надежным, мудрым. А женщина — создавать ему уют, поддерживать начинания, вдохновлять и греть. И пусть я из каменного века, но так воспитана и на том стою.

— Понятна твоя позиция, — кивнул Михаил. — Мужик должен… Вот тогда-то его можно любить и быть якобы слабой.

Но когда к отношениям примешивается голова, которая анализирует, — это уже не любовь. Настоящее чувство именно жертвенное. Когда затмевает так, что не думаешь о материальных благах, о том, кто чего и сколько должен и как надлежит поступать по общепринятым канонам.

— Ну не верю я в эту жертвенную многолетнюю любовь к потребителю, — устало сказала Зинаида. — В мужчине, кроме секса, должно что-то притягивать.

— Да, он потребитель. Она его любит, а он её использует, — сказал я. — Кто спорит? Но врождённые инстинкты ещё никто не отменял. Если им хорошо, то зачем это менять? Дело в том. что любовь подразумевает отдачу с двух сторон. Ксения требует от Николая большего, нежели только секса, но тогда и она должна что-то давать, иначе она такой же потребитель… И вообще, считаю, в скором будущем женщины изменят своё мышление, что уже наблюдается в обществе среди успешных в материальном плане сильных представительниц слабого пола. Привязать мужчину, как, в общем-то, и женщину, никогда и ничем невозможно. Уверен, пока существует обоюдное сексуальное влечение и присутствует взаимопонимание, любовь будет жить.

— Любовь без взаимного влечения — как огонь без дров, — отметил Михаил, — гаснет и превращается в нищенку-обиду.

— Если это не братская любовь, — добавил я и посмотрел на гостью.

— Так ты на меня не сердишься? — потупив взор, будто девочка-подросток, уточнила Зинаида.

Прежде чем ответить, я недвусмысленно глянул на Михаила. Приятель глаз не отвёл и, как мне показалось, вздохнул с пониманием…

— Зина, — обратился я, как мне показалось, максимально проникновенно, — за годы, что мы знакомы, ты мне стала близка… как сестра. И как родному человеку искренне желаю тебе счастья. Так что не забивай себе голову глупыми мыслями, недостойными ни тебя, ни меня.

— Так мы друзья! — она подскочила ко мне и с чувством чмокнула в щёку. — Знала, ты поймёшь…

Наварив щей и приготовив любимые мною макароны «по-флотски», Зинаида ушла. Видно, ждал её уже где-то суженый-ряженый. Михаил тоже вскоре покинул мою скромную обитель, оставив меня наедине с весьма противоречивыми мыслями. Вопрос с Дарьей пока так и остался открытым, и это не давало покоя…

Вскоре мне стало совсем не до размышлений. Примерно через неделю позвонил Михаил. Этот звонок был несколько странным. Во-первых, поступил с неизвестного номера. Во-вторых, прозвучал во время привычной ежедневной прогулки. Михаил прекрасно знал, что очень не люблю, если в это время меня отвлекали всякими глупостями. Голос его был непривычно взволнованным, так что сразу было не узнать. Степенный и уверенный в себе меценат обычно говорил спокойно и твердо, а тут…

ГЛАВА 3 Неожиданный звонок

Без любви жить легче,

но без неё нет смысла.

Л. Н. Толстой

Уже садясь рядом с верным водителем в машину, Михаил набрал мой номер:

— Могу ли услышать Арсения Львова, популярного, особенно среди женского контингента, писателя? — видимо, по привычке пытался пошутить Михаил, которого мне было трудно не узнать, но голос его показался совсем не шутливым, скорее, озабоченным…

— Почему бы и нет? — тем не менее, поддержав игривый тон, ответил я. — С превеликим на то удовольствием.

— Арсений, нужна твоя помощь… — уже серьёзно сказал Михаил.

— Всегда рад помочь! — ещё не проникнувшись ситуацией, с готовностью отозвался я. — Как же не поддержать друга в трудную минуту, особенно, когда он нуждается помощи?

— Подожди, не тараторь, — попытался охладить мой пыл Михаил. — Дело очень опасное…

— Тогда и не уговаривай, — продолжил я в том же духе. — Теперь точно не откажусь ни под каким предлогом!

— Арсений, это не твои литературные изыски, где росчерком пера можно изменить судьбу героя, а если что-то пойдёт не так, вернуться и всё поправить. Здесь так не получится. Это жизнь.

— Согласен, не томи, — отозвался я. — Говори, что нужно делать?

— Проще сказать, чего делать не надо, — с расстановкой произнёс Михаил.

— Что ж, начни с этого, — мне уже было невтерпёж узнать, чего от меня хочет приятель.

— Значит так, слушай и не перебивай. Вопросы потом. Пойдёшь на рынок к Зинаиде. Она передаст тебе пакет, в котором будет карта памяти SD, деньги на всякие расходы и адрес городского суда в городе Братске. Тебе необходимо в срок и время, указанные там, прибыть на заседание суда с этой самой картой. Независимо, какие бы ситуации этому не предшествовали, и какие бы метаморфозы в твоём сознании не произошли. Верю в твою пунктуальность, надеюсь, что ты справишься. Это очень важно.

— Знать, что записано на карте, как понимаю, мне необязательно?

— Отчего же? Можешь посмотреть, даже обязательно глянь. Закачал тебе кое-какие материалы для творчества… Одно условие. Ничего не перезаписывай и не стирай. Защита там поставлена, но, хорошо зная твою продвинутость в этом вопросе, считаю необходимым предупредить.

— Без проблем. Как скажешь. Ты говорил об опасности, — напомнил я.

— Вот мы и подошли к самому интересному. Тебе ещё не поздно отказаться, материалы Зинаиде ещё не переданы…

— Не интригуй!

— Найдутся заинтересованные лица, которым очень захочется избавить тебя от этого вовсе не тяжёлого груза. Причём, думаю, они не будут стеснены в средствах и ограничены в способах достижения цели, от обмана, подкупа и до физического воздействия…

— Ого! Мне надо брать с собой оружие?

— У тебя есть? — вопросом на вопрос ответил Михаил.

— Нет. Но «травматику» приобрести сейчас не проблема.

— Думаю, это не пригодится по ряду причин. Первое — они о тебе ничего не знают, и есть такая надежда, что не узнают. Но это не факт. Второе — даже если тебя выявят, им не нужна шумиха вокруг этого дела, поэтому постараются решить всё по-тихому. Третье — наверняка не захотят шибко напрягаться и постараются попросту выкрасть интересующий их предмет, так что будь настороже. И самое главное. Они — профи, а ты — дилетант, так что любое оружие у тебя только развяжет им руки и сыграет с тобой злую шутку. Просто прояви смекалку, осторожность, не переходи грань — не дай им возможность поступить с тобой жёстко и… жестоко. Но если всё же наступит момент, когда тебя станут не на шутку прессовать, — не противься, выполни их требования.

— Вот напугал! — искренне возмутился я. — Не дождутся!

— Арсении! — повысил голос Михаил. — Не делай так, чтобы я пожалел о своей просьбе. Отнесись к этому поручению с должной серьёзностью и осторожностью. Очень тебя прошу. Если б мог, никогда бы не подключал к этому делу непрофессионала, но… Мои люди все засвечены, их стали бы «вести» от начала и до известного результата. Ты же человек публичный, да и новичкам, как известно, везёт. Одна надежда на тебя…

— Всё понял. Уже выхожу. Иду к Зинаиде.

— Не спеши. У неё пока ничего нет. Жди «глухаря» с этого номера и только тогда…

— Понял. Звонить тебе, понимаю, бесполезно?

— Правильно понимаешь. Действуй по обстановке. Принимай решения сам. Главное для тебя — в обозначенное время с упомянутым выше грузом прибыть в суд.

Страшно не было. По глупости или природному авантюризму в голове возникали самые невероятные картины предстоящего путешествия с погонями, стрельбой, драками, коварными красотками и бандитами, которых ваш покорный слуга легко обводил вокруг пальца. Прямо хоть садись и пиши.

Реальность не представлялась мне очень уж сложной — вечно эти бизнесмены всё усложняют. Спрячу карту памяти так, что ни один самый продвинутый шпик не найдёт! Наркотики в желудке провозят — ничего не боятся. А тут безвредный крохотный кусочек пластмассы…

Эти мои невероятные мысли были внезапно прерваны звонком домофона. Неужели Михаил решил сам заглянуть?

— Алло!

— Арсений, это Даша…

— Даша?… — мысли роем закружились в голове. — Дашенька! Поднимайся, родная!

Нажав кнопку, заметаться по квартире, как застигнутый внезапным приходом супруги нерадивый муж. Спеша, пока Дарья поднималась, закинул разбросанную по комнате одежду в шкаф, наспех навёл некий порядок в кухне, сунул ноги в тапки — так показалось приличней, глянул на себя в зеркало, пригладил взъерошенные волосы и застыл у открытой двери.

Прислушался к себе. Внутри всё клокотало. Дарья. Нет, всё-таки рад её приходу. Не скажу, что ждал… Но приятная теплота так и распирала грудь.

Михаил. Друг остался где-то там, в другой жизни. Его заботы моментально ушли куда-то, спрятались, затмились… Даша…

— Дашенька…

Волнистые волосы раскиданы по плечам. Щёчки подёрнуты яркой с мороза краской. Упругие губы… Заглянул в её огромные поистине бездонные глаза. Приобнял.

Она прижалась, обдала уличным холодом и горячим, вкусным теплом.

— Не ждал? — тихонько спросила.

— Ждал…

Расстегнул её куртку. Пропустил руки за спину. Она прижалась. Потёрлась щекой… Поцеловал её глаза, губы… Не торопясь присел. Медленно принялся расстёгивать её высокие сапожки. Осторожно стянул с ноги. Коснулся губами коленки… Он потянулась ко мне… Это был, наверное, самый желанный поцелуй в моей жизни. По крайней мере, тогда мне показалось именно так…

Сладка и обворожительна стезя любви. На этом пути есть всё: от счастья до горя, от радости до печали. А от того, чего в жизни больше, складывается наша удачная или горькая судьба. И как бы там ни было, в моменты близости, наивысшей точки наслаждения нет более яркого, умопомрачительного ощущения радости и счастья. Не придумали там, наверху, Высшие Силы более сильного и манящего чувства, чем такая многообразная и непредсказуемая для каждого, но одинаково влекущая всех любовь…

— Душ… — через какое-то время, не отпуская меня, прошептала Даша. — Вода… Это так чудесно…

Что она имела в виду, не уточнила, но это было неважно. Вдыхая аромат её тела, не хотелось думать вообще. Держа в объятиях, наслаждался её голосом, дыханием, улыбкой…

— Приготовлю-ка нам яишенку, — в тон ей прошептал я.

— Хм, — улыбнулась Даша. — Еда холостяков?

— Ошибаешься. Знаю с десяток рецептов приготовления этого, казалось бы, обычного блюда от глазуньи до омлета.

— Извини, — погладила ладошками мои губы, — не хотела обидеть.

— Договорились, — поцеловал кончики её пальчиков. — Ты в душ, а твой рыцарь на кухню…

— Хик, — усмехнулась Дарья, пряча носик у меня на груди.

— Ты чего?

— Прикольно звучит: рыцарь на кухню…

— Не вопрос, можем поменяться: ты — на кухню… Хотя…

— С этого момента подробней.

— Без проблем. Мы оба в душ, а потом на кухню.

— Принимается!

Даша выпорхнула из моих объятий, накинула на плечи мою рубашку и скользнула в ванную комнату.

— Где ты есть-то? — за дверью послышался шум воды и радостное фырканье. — Давай ко мне!

Вот кто-то же придумал воду. Вода в любом её проявлении чудодейственна и прекрасна. Неоднократно замечал, бывало, устанешь так, что не чувствуешь ни рук, ни ног. Тело будто палками побито. Голова свинцом налита. Но стоит встать под прохладный душ, ощутить на себе его ласковые струйки, как усталость и тяжесть точно рукой снимает. Тело становится лёгким, почти невесомым, хочется жить и радоваться. А это всего лишь привычная, окружающая нас везде и повсюду, даже присутствующая в виде невидимой взвеси в воздухе, вода…

После душа Даша присела у стола в кухне. Одну ногу поставила на табурет, обняла её руками, положила подбородок на коленку и с интересом наблюдала за моим священнодействием.

— Будем делать яичницу особым способом. Именно способом, — подчеркнул я, — потому что рецепт один из известных.

— Уже интересно, — заинтересовалась Дарья. — Посмотрим, что ты там придумал.

— Яичницу нужно есть с белым хлебом и маслом. Пока готовлю, займись-ка этим.

— Хорошо. Ты не отвлекайся, всё будет исполнено в лучшем виде.

— Кто бы сомневался! Итак, берём бекон или грудинку, — было приятно внимание небезразличного мне человека, — словом, любое подкопченное мясо с салом. Нарезаем тоненькой соломкой и выкладываем на сковородку, огонь уменьшаем. Вот так. Пока сало топится, нарезаем немного репчатого лука и выкладываем туда же.

— Пока всё обычно, — готовя бутерброды, Даша внимательно следила за мной.

— Согласен. Теперь разбиваем в миску четыре яйца. Для двоих, думаю, этого будет вполне достаточно. Подсаливаем, добавляем для нежности немного молока, всё хорошо взбиваем и выливаем в сковороду к уже припущенному луку.

— В чём фишка? — уточнила Даша.

— Вот. Теперь мой выход. Следи за руками. Огонь прибавляем. Яичница зашкварчала — и тут уже не зевай. Нужно собирать её к центру деревянной лопаткой. Видишь? Получаются такие толстые, пышные складки, а жидкая субстанция занимает освободившееся место. Теперь, смотри, растёкшаяся запекается, и мы её тоже подгребаем, только без фанатизма. Далее уже кто как любит, мне нравится, чтобы сверху яичница осталась недожаренной.

— Надо же? — удивилась Дарья. — Я тоже люблю жиденькую хлебушком собирать!

— Тогда быстро к столу! — ставя сковороду на подставку возле Даши, посоветовал я. — Такую яичницу нужно есть только горячей, с пылу-жару…

Мы уже пили чай, когда Дарья, подняв на меня задумчивый взгляд, сказала:

— Арсений, а я ведь приехала к тебе, можно сказать, по Делу…

ГЛАВА 4 Без тебя

Счастье — это высокая гора,

с которой больно падать.

Но и не отвращай.

Если хочет, пусть забирается.

Ю. Голованов

Мы уже пили чай, когда Дарья, подняв на меня задумчивый взгляд, сказала:

— Арсений, а я ведь приехала к тебе, можно сказать, по делу…

— Можно сказать? Что ж, обнадёживает.

— Чего уже тут обнадёживать? — улыбнулась Даша. -

У нас и без надежды лучше, чем у иных с надеждой…

— Чего-то ты тут накрутила. Сама-то поняла, что хотела сказать?

— Ой, совсем меня запутал. Давай к делу.

— Уже интересно. У вас, дама, ко мне дело?

— Да. И дело это, между прочим, не столько мне, сколько вам, мой господин, будет интересно.

Дарья вышла в комнату и принесла несколько машинописных листков.

— Вот, — она протянула мне бумаги.

— «Без тебя», — прочитал я заголовок. — Ты написала рассказ?

Видно, правильно говорят, мол, всё передаётся половым путём… В смысле, по полу. Пообщалась с писателем, сама стала писать. Бывает…

— Нет, это всего лишь информация, — уже вполне серьёзно сказала Даша. — Подумала, ситуация эта может тебя заинтересовать,

— Очень даже может быть… — согласился я. — Тогда читай вслух.

Даша, не споря, что совсем не свойственно женщине, взяла листки и начала читать:

— Тома не блистала красотой…

Тома не блистала красотой. Да что там не блистала… Прямые. как солома, и такого же цвета короткие волосы не знали парикмахерских изысков. Желая что-либо рассмотреть, она близоруко щурила глаза-пуговки разного цвета: один бледнокарий. другой — безлико-серый. Жёлтые неровные зубы прятались за тонкими бесцветными губами.

С остальным было немного лучше. Небольшая упругая грудь, не знавшая бюстгальтера, твёрдыми бугорками выделялась под так любимыми ею свободными майками или свитерами — по сезону. Хрупкая талия, аккуратная попка и ножки… Нормальные, не кривые и не коротюсенькие, вполне могли привлечь и даже увлечь. Жаль, носила она в основном только брюки, так что оценить все эта достоинства можно было, лишь применив нехилую фантазию (в баню-то с ней никто из мужиков не ходил).

Женщинам же не было дела до достоинств возможной соперницы. Скорее, наоборот, они могли оценить в полной мере лишь недостатки, что всегда и старались подчеркнуть.

Но женщина, какой бы она ни была, всегда останется женщиной со всеми присущими ей недостатками и достоинствами. И, независимо ни от чего, каждой хочется любви, нежности, понимания…

Тамара любила заниматься домашним хозяйством. Нравилось ей готовить. Ещё мать учила:

— Ты суп свари — и уже сыта будешь. А на второе можно и по сусекам наскрести…

Даже только для себя кашеварила всегда с неизменным удовольствием. Вот и сейчас, как всегда, со старанием копошилась в кухне.

Однако привычные хлопоты не отвлекали Тамару от назойливых мыслей. Точнее, от их бестолковости. Вернее, она не хотела даже думать в ту сторону. Хлипкое бабье счастье почти совсем не затронуло её. Обошло стороной. Проскользнуло мимо. А она и не заморачивалась по этому поводу.

«Подумаешь, раз в штанах что-то есть, так уже и король? Фигушки! — размышляла она, шинкуя капусту к борщу. — Мы и сами не лыком шиты».

Думать-то она так думала… Только навязчивые мысли сами по себе шептали совсем об ином. В смысле, не о ком-то конкретном, а вообще.

Дабы отвлечься, включила приёмник. Из динамиков мягко полился сладкий голос Стаса Михайлова:

«Без тебя, без тебя, — пел женский угодник, — всё ненужным сразу стало без тебя…»

— Всё ненужным сразу стало… — повторила она за Стасом. — Без тебя…

Засыпав капусту в бульон, присела к столу и подпёрла голову рукой. Так жалко себя стало. Жизнь уходит. Ни мужа, ни любовника. А уж так бы любила!

От этих мыслей сделалось горячо где-то там, глубоко внутри. И сердечко откликнулось: сжалось до колик, на секунду замерло и тут же заколотилось, заклокотало, забурлило, разгоняя кровь по жилам.

«Ты прости меня, родная, что творю, я сам не знаю, просто очень плохо без тебя…» — выводил певец.

«Обед почти готов, — вдыхая ароматы, терзала себя Тамара. — Накормила бы, напоила, спать уложила…»

Прислушалась. Что-то было не так. Вокруг реально бурлило…

— Борщ! — вскинулась Тома.

Оставленный на полном газу борщ кипел вовсю, выплёскивая капельки влаги через края кастрюли. Уменьшила газ, вновь вернулась к столу.

— «Когда солнце догорает, грусть-тоска меня съедает. Не могу заснуть я без тебя…» — незаметно для себя стала подпевать, словно это не песня была, а её собственные мысли вырвались наружу и метались по комнате в поисках приюта.

«Наверняка где-то есть тот, кто так же одинок, — подумалось ей. — И кому-то так же хочется, чтобы кто-то был рядом. Где-то… А тут хоть волком вой да криком кричи…»

В это время Стас будто специально пытался дожать, выворачивая душу наизнанку:

— «Всё ненужным сразу стало без тебя. От заката до рассвета без тебя. Как нужна ты мне любимая моя…»

Грустные думы не оставляли надежды. Но и отступать от своих принципов Тамара явно не собиралась…

— Нет, какие же все мужчины — м….и, — она не заметила, что, распаляясь, проговаривает мысли вслух.

Внутренний голос попытался что-то возразить. Попытался, но промолчал. Лишь прислушался…

— Многие женщины живут без мужчин. И что? И ничего!

«Живут, конечно, — осторожно встрял внутренний голос. — Только той искорки, которая заставляет жить счастливо, в них нет».

— Как же нет? Живут ведь и не тужат! — Тома была непреклонна.

«Нетрудно найти оправдания своим мыслям и поступкам, — хмыкнул голос. — Труднее с этим согласиться: не всегда это может оказаться истиной…»

— Мужики такие вонючие. Всегда от них сигаретами и водкой несет… — стояла на своём Тома.

«С чего ты это взяла?» — усмехнулся голос.

— Это так. Просто знаю и всё! — ни на минуту не усомнившись, сказала она. — Ещё они одежду разбрасывают, носки грязные…

«Начиталась, видно, бульварных романов, вот и костеришь ничего не подозревающих мужиков на чём свет стоит», — видимо, голос был мужчиной, что-то уж очень он им симпатизировал.

— Готовь им, стирай, убирай… Нашли домработницу бесплатную! — не унималась Тамара. — Фиг вам в шляпу!»

«Мыслишь какими-то штампами… — видя бесполезность продолжения дискуссии, сдался голос. — Ну как знаешь…»

Приведя себя таким образом в адекватное состояние, Тамара тяжело вздохнула. Встала. Подошла к плите. Взяла ложку, зачерпнула из кастрюли, попробовала. Соль в норме.

Извлекла из сушилки тарелку. Налила борща до краёв. Из холодильника взяла сметану и хлеб, который всегда хранила в холоде, чтобы дольше не плесневел — одной много ли надо? Отрезала тонкий ломтик. Присела.

Посыпала блюдо острым перчиком. Освободила от кожицы дольку чесночка — лучшая профилактика от простуды. Не жалея разбавила борщ сметаной — и для вкуса хорошо, и молочные продукты запах чеснока убивают насмерть. Поднесла хлеб к носу. Вдохнула. Хлеб источал нежный, кисло-сладкий аромат.

Подхватила ложку и, по-прежнему безуспешно пытаясь отогнать докучливые мысли, принялась без аппетита поглощать густой, наваристый борщ, не забывая откусывать маленькие кусочки остро-жгучего чеснока.

Ложку за ложкой отправляла в рот, не чувствуя вкуса.

Ела, скорее по привычке, а не потому, что так было надо…

Обжигалась. Вытянув губы трубочкой дула на ложку. Осторожно цедила, но не останавливалась.

А в ушах звонкими молоточками отдавался голос Стаса Михайлова: «От заката до рассвета без тебя. Как нужна ты мне, любимая моя…»

Тамара ожесточённо прихлёбывала горячий борщ и одновременно сглатывала непроизвольно скатывающуюся к горлу солёную горечь.

Она ела, а непослушные мысли так и роились, мешая ощутить вкус чудного борща. Отправляя очередную ложку в рот, она размышляла о своей никчемности и невезучести. Однако даже не сознавала, что, как бы там ни было, счастье хотят и имеют право получить все, вне зависимости от собственной самооценки, от того, как воспринимаются другими, а также насколько умны, красивы и самодостаточны. Как и не понимала, что каждый человек просто обязан быть счастливым. Хотя бы иногда…

Поев, Тома убрала со стола, помыла посуду, выбросила крошки в чёрный мусорный мешок. Нет, нельзя оставлять на потом, тем более пищевые отходы быстро испортятся и будут вонять… Не любила она непорядка. Что делать? Вытянула пакетик из мусорного ведра и вышла из квартиры.

— Здравствуйте, царица Тамара!

— Привет!

С верхнего этажа спускался молодой человек с тросточкой в руке. Это был недавно переехавший вместе с матерью в их дом сосед Алексей. Он был высок и по-мужски красив. Обычно, когда они случайно встречались, он, казалось, не обращал на неё внимания, даже в её сторону не смотрел, так что дальше обычных приветствий их знакомство не заходило. И вдруг сейчас… С чего бы это?

— Ой, бросьте! Какая царица? — улыбнулась девушка. — Царицы в замках живут и мусор на помойку сами не выносят.

— Тамара, у вас из квартиры всегда так вкусно пахнет. Любите готовить?

Это было необычно. Никогда раньше Алексей не заговаривал. Да, он нравился ей. Помнится, когда первый раз увидела, искорка пробежала между ними. Сердечко её тогда поначалу замерло в волнении, потом забилось учащённо, затрепыхало безудержно и… потрепыхало-потрепыхало, да и остыло. Искорка-то пробежала, но проскочила мимо. Ведь он такой, чувствуется, умный, красивый… Словом, не для неё. Не по Сеньке шапка. Тогда она ещё не знала… Ничего про него не знала. Для неё он был просто соседом. А тут…

Но всё когда-то бывает в первый раз…

— Просто вам сейчас кушать хочется… — сказала она.

— Не всегда же бываю голоден, — Алексей пожал плечами. — Ничего не понимаю! Такая хозяйка… и одна. Неужели все вокруг слепы?

«Слепы… — с горечью усмехнулась про себя Тамара, теперь она уже знала кое-что о нём. — Они-то как раз зрячие. А вот ты, Алёшенька, как слышала, после аварии почти ничего не видишь». Но вслух сказала:

— Так получилось. Да и проще. Сподручнее быть одной, чем, как говорил Омар Хайям, с кем попало.

— Это неправильно. Человек не должен быть один. Кто-то обязательно должен быть рядом… Простите.

— За что?

— За откровенность. И ещё…

— Что?

— Можно до вас дотронуться. Ведь иначе не смогу вас рассмотреть…

Тома растерялась. С одной стороны, не было ничего необычного в том, что незрячий человек хочет понять, с кем он…

С другой… Другая сторона напрягала. В отношении себя и своей внешности Тамара не имела иллюзий.

Алексей расценил молчание как согласие. Его руки заскользили по её голове.

— У вас такие мягкие и шелковистые волосы… — все свои ощущения он, видимо, привык проговаривать вслух. — Бархатная кожа… Глаза… Губы…

Тамара замерла. Алексей так осторожно и нежно трогал её… Его прикосновения волновали, запах возбуждал.

Он провёл по плечам. Опустился ниже.

— У вас хорошая фигура.

Никто и никогда не говорил ей таких слов. Никто и никогда… Пришлось приложить немало усилий, чтобы прямо здесь не броситься в его объятия и не утонуть в них, оставив весь мир где-то там, за порогом ощущений. Она вдруг поняла, что с удовольствием и радостью вдыхает аромат его тела.

«Вот видишь, — тихонечко, чтобы не спугнуть, встрял внутренний голос, — никакой водки и сигарет. А ты говорила…»

«Он не такой, как все, — так же негромко, про себя ответила ему Тамара. — Он особенный».

«Но он же слепой…» — пошёл на провокацию внутренний голос.

«Глупость какая! Он не слепой. Ты слепой, раз видишь только это! — вспылила Тамара. — Он прекрасен…»

Всё это время Тамара смотрела на Алексея, боясь пошевелиться. Вот стояла бы так рядом с ним и стояла…

— Когда-нибудь я напишу о том, как вы прекрасны… Можно? — закончив «осмотр» и убрав руки, спросил Алексей.

— Конечно, вам всё можно, — сказала Тамара. — Поступайте, как сочтёте нужным.

У неё в груди, как и тогда, в первый раз, всё трепетало. Казалось, вновь между ними пробежала искра. Что-то тёплое росло и поднималось из самых далёких уголков её души. Она просто смотрела на него, молчала и слушала…

— В мире наверняка есть много прекрасного, — между тем говорил Алексей. — Прекрасно всё: небо, звёзды, вода…

Его голос сладкой музыкой звучал в ушах. Было неважно, что и о чём он говорит. Тамара вдруг поняла, что готова его слушать и слушать. Мечтала лишь о том, чтобы это не заканчивалось никогда…

Как из другого мира, донеслись до неё его слова:

— Хочу немного проветриться. Иду прогуляться, а то мозги от компьютера уже закипают. Вы не составите мне компанию?

— Конечно…

«Что я говорю? — отругала она себя. — Нельзя приличной девушке вот так сразу соглашаться. Это неправильно! Всё из-за тебя!» — укорила она внутренний голос.

В это время из-за закрытой двери чьей-то квартиры послышались тихие звуки всё той же песни:

— «Но тебе я благодарен, что с тобою я оттаял, душу мне свою ты отдала… Без тебя, без тебя, всё ненужным сразу стало без тебя…» — кто-то крутил полюбившуюся мелодию.

«Глупая. Иди уже, — удовлетворённо улыбнулся голос.

Может, это и есть твоё счастье…»

«Сама знаю!» — беззлобно огрызнулась Тамара и вслух повторила:

— Конечно, Алёшенька, идёмте. Давайте помогу вам спуститься. Держитесь за меня.

— С преогромным удовольствием!

Он взял её под руку, и они бок о бок принялись не спеша спускаться…

Закончив читать, Даша отложила бумаги и посмотрела на меня. Ждала реакции. Мыслей у меня было много, все разные. Привычка всё пропускать через голову дала о себе знать.

Что тут скажешь? Это нормальное женское желание — быть счастливой. Да и вообще, кто этого не хочет? Мужчины тоже не откажутся быть счастливыми и получать удовольствие сполна. Только понятие счастья и удовольствия у тех и других, разное.

Мужику нужна и достаточна тёплая постель, неограниченная власть и правда о его достоинствах.

Женщине… Женщине этого мало, для неё это вообще не главное. Ей необходимо нечто большее, чем просто постель. По большому счёту, не опора ей нужна, не крепкое плечо, как принято считать, а близкий, сердечный друг, с кем можно поделиться сокровенным, поплакаться в жилетку и только потом с наслаждением расслабится в его объятиях. Понимания хочется, нежности, любви. Или хотя бы всего по отдельности… Не всем, конечно, но многим. Только очень трудно отделить дружбу от любви и ещё сложнее, чтобы всё это сложилось в одном человеке…

— Дашенька, не могу отделаться от мысли, что всё, о чём поведала, произошло с тобой. Но, с другой стороны, никак не состыкуется твой образ с тем, который описала.

— Понимаешь… — Даша помедлила с ответом. Скорее всего, это мои размышления по поводу, от этого, думаю, у тебя и возникло такое ощущение. Сам же случай реальный. Тамара работает в нашей библиотеке… Знаешь, как иногда надо выговориться, поделиться с кем-нибудь?

— Теперь понятно. Она знает, что ты её откровения доверила бумаге?

— Конечно! Рассказала о тебе. Попросила. Она не против. Можешь использовать этот материал.

— Это другое дело… Знаешь, какое-то смешанное чувство сложилось у меня от рассказа. Понятно и желание женщины быть рядом с мужчиной — почему-то женщинам этого особенно хочется. И её неуверенность в себе вполне объяснима — с такими-то данными.

— Внешность, — Даша, казалось, очень внимательно взглянула на меня, — ведь это не главное?

— Конечно, не главное. Но как увидеть то, что запрятано внутри, если даже не начать смотреть? Встречают-то по одёжке. Это уж потом, разобравшись…

— Думаю, с этим у неё как раз и была проблема…

— Женщина, которая выглядит так, как ты это описала, однозначно не любит себя. Если бы любила, то и с волосами что-то придумала, как всякая женщина, которой не всё равно, как выглядит, и зубы привела в порядок, и разноцветность глаз изменила с помощью линз.

— Так ей и посоветовала. Но она… У неё комплекс. Считала себя гадким утёнком…

— Утёнком… — усмехнулся я. — Утёнок, если помнишь, потом стал прекрасным лебедем…

— Не поверишь, так всё и произошло, — просияла Дарья. — Алёша слеп, но именно он не себя ей подарил, как сделали бы иные, а открыл Тамаре глаза на неё саму. И она расцвела как весенний цветок после долгой зимней спячки. Поняла, что может быть искренне любимой. А ведь мы становимся так прекрасны под любящим взглядом…

— Ну да, Тамара считала себя некрасивой, это очевидно. Существовал у неё такой комплекс. Но, по-моему, в ней было больше самобичевания и наплевательского отношения к собственной внешности, нежели на самом деле всё обстояло настолько худо. Нужен был кто-то, кто поверил бы в неё и оценил. Этот «кто-то» нашёлся. Звали его Алексей…

В это момент мой телефон завибрировал, запрыгал по столу и тут же запиликал привычной трелью.

Заговорились. Точнее, сначала зачитались. Допить чай мы успели. Не успели посуду помыть и убрать со стола. Глянул на номер. Михаил. Как мог о нём забыть? В данных обстоятельствах очень не хотелось уходить. Но пора приступать к выполнению обещания, чтобы ринуться в далёкий и, как предупреждал Михаил, опасный путь…

ГЛАВА 5 Незадолго до этого

Оптимист видит возможность в каждой опасности,

пессимист видит опасность в каждой возможности.

Незадолго до этого звонка Михаил напряжённо соображал, как поступить. По большому счёту, передать всё необходимое Арсению труда не составит. Зинаида на работе. Что остаётся? Подготовил всё, что нужно. Подъехал. Передал. В чём проблема? Но что дальше?

Скажем, вычислят Арсения. Ну спрячет он карту памяти так, что не найти, так всё одно прессанут и отнимут…

— Михал Михалыч, по-моему, за нами хвост, — перебил мысли начальника Иван. — Оторваться?

— Пока крутись по центру. Дай подумаю, — хмуря брови, ответил Михаил.

Значит, всё-таки вычислили. Быстро однако. Серьёзная фирма. Да и возможности, видно, не хилые. Прав был Владимир. Что ж, учтём…

«Если человек почувствовал ветер перемен, то ему нужно строить не щит от ветра, а ветряную мельницу», — вспомнилась китайская мудрость.

«Ситуацию необходимо как-то использовать в свою пользу.

Но как? Меня уже пасут, — рассуждал Михаил. — Арсений не спец в этом деле, хотя в фантазии ему не отказать… В этом что-то есть. К тому же… Что ж, поможем нашим «друзьям». Попутного им ветра!»

Ваня, слушай внимательно, приняв решение, Михаил обратился к водителю. — Постарайся оторваться от преследователей в районе работы Зинаиды, подруги нашего писателя Арсения. Знаешь, где это?

— Конечно, мы не раз подъезжали к ней.

— Отлично. Сделай так, чтобы я мог незаметно выскользнуть и продолжай крутиться неподалёку, но так, чтобы они с хвоста не соскочили. Через час жду тебя там же, где высадишь. Вновь оторвись, чтобы дать мне возможность попасть в салон.

Зная шефа, Иван вопросов не задавал. Надо, значит, надо. Уж глупцом начальника назвать никак нельзя — не раз убеждался в этом. Теперь, главное, выполнить всё в точности.

Михаил вынул из бардачка непрозрачный пакет, припасённый на всякий случай предусмотрительным Иваном. Вложил в него записку с короткой инструкцией для Арсения, деньги и карту памяти из регистратора, прекрасно помня, что информации на карте, так необходимой бандитам (кто ж они ещё?), не осталось.

— Давай, Ваня! У меня всё готово…

И Ваня дал. Что интересно, не в смысле скорости или крутых виражей, а поступил достаточно тривиально, но надёжно. Авто преследователей, дабы не высвечивать, держалось в их же ряду, но на пару машин позади. Это умелый водитель и использовал.

Покрутился по оживлённым улицам. Дождался момента, когда все соседние ряды оказались заняты. Встал в правый ряд, собираясь повернуть направо, включил поворот, но придержал машину ещё на зелёном и остановился на запрещающий сигнал светофора на перекрёстке первым.

Зажёгся красный свет. И вот тут, видя, что гаишников поблизости нет, Иван газанул и исчез за поворотом. В такой ситуации, если машина не умеет подпрыгивать, а она не умеет, преследователям ничего не оставалось, как ждать. Дальше, надо отдать должное, они быстро наверстали упущенное и вновь сели «на хвост» Ивану. Но было уже поздно. Михаил уже спешил к Зинаиде.

К месту секретной явки-тайника, то есть к Зинаиде, я добрался без приключений. Получил пакет, сунул его в сумку с ноутбуком и так же благополучно покинул рынок. Слежки не заметил. Так что пока всё шло как надо.

Довольный собой, я спешил на вокзал и не увидел, как два субъекта в длинных пальто незаметно последовали за мной…

Почему на вокзал, а не в аэропорт? Поясню. Согласно полученных инструкций, на всё про всё у меня было чуть меньше недели. Поездом до Москвы — день, точнее, ночь. Далее до Братска более трёх суток. Если выехать прямо сейчас, что даже лучше, чтобы тут не отсвечивать, то как раз к сроку успеваю.

Самолётом же до искомого места можно добраться в течение суток. И что делать в незнакомом городе и без особых задач? Если же вылететь к сроку… Самолёты иногда не летают из-за погодных и прочих условий. А у преследователей, как говорил Михаил, почти неограниченные возможности. Поэтому, чтобы успеть вовремя, лучше не рисковать.

К тому же в аэропорту необходимо регистрироваться. Самолёт — не поезд. Народа мало, так что скрыться и смешаться с толпой шанс нулевой. Об осторожности и осмотрительности меня предупредили. Вот я и принял меры.

Билеты на московский поезд не то, что были дефицитом, просто всегда находилось много желающих посетить этот славный город. Билеты заказывались загодя, а за несколько дней до отправления в кассе взять их было невозможно. Но вот в день отъезда снималась бронь, кто-то по самым разным причинам отказывался от поездки, и перед отправлением были.

В средствах я не ограничен. Спасибо Михаилу — позаботился. Так что взял билет в купированный вагон, где можно без помех изучить материал, записанный на почему-то такой бесценной карте памяти.

Железнодорожный состав, как и положено, подали за полчаса. Одним из первых я вошёл в вагон и пока в купе был один. Не теряя времени, запустил ноутбук, вставил в слот карту памяти и быстренько перекачал содержимое на жёсткий диск. Потом принял неслыханные, по крайней мере мне так казалось, меры предосторожности, упрятав карту памяти таким образом, что даже самый продвинутый жулик не смог бы её отыскать. Только потом разделся и стал просматривать информацию.

Ничего особенного не обнаружил. Несколько текстовых файлов для меня. Может быть, в них скрывается какая-то важная информация? Бегло пролистал…

— Привет! — в купе вошёл мужчина средних лет в длинном пальто, не то что тщедушный, но и не крепыш — настоящий интеллигент в очках, сильно смахивающий на Берию.

— Здравствуйте! — приветливо, но слегка настороженно откликнулся я.

— И ещё привет! — за ним протиснулся мужчина-шкаф, высокий, плечистый, коротко стриженный…

— Меня зовут Арсений, — надо было брать инициативу в свои руки. Мало ли что…

— Аркадий, — представился тот, что был в очках. — А это Афанасий. Мой подельник… то есть, напарник. Словом, работаем мы вместе… — слегка смутившись, кивнул он на «шкафа».

Опаньки… Подельник. Напарник. Прокол или случайность? Да и вид у них, прямо скажем, соответствующий, как из киношного боевика. Неужели вот так сразу всё и началось? Значит, с моей стороны верный был ход — ошарашить с порога. Как известно, предупреждён, значит, вооружён. Могём кой-чего… Как бы потом события ни развернулись, пока я был собой доволен. А там, как говорят в Одессе, будем посмотреть…

— Кино? — с интересом глядя на мой ноутбук, спросил Аркадии.

— Можно сказать и так, — осторожно ответил я.

— Правильно, — определяя пальто на вешалку, сказал он. — Чем ещё в поезде заняться? Далеко собрались? В отпуск? Командировка? — засыпал он вопросами. Как известно, лучшая тактика защиты — это нападение.

С ответом я не спешил. Как себя вести инструкций не было. Соврать — если они те. о ком предупреждали, значит, раскрыться перед ними… Нет, лучше пусть думают, что ничего не подозреваю.

— Пока до Москвы, а потом в Братск, — и, дабы отмести лишние вопросы, добавил: — В гости к приятелю…

— Надо же! — воскликнул всё тот же Аркадий. — И мы туда же. В командировку.

Вот это да-а… Интересно девки пляшут… Совпадение? Может, и так… Только с трудом верится в такие удивительные случайности…

Шкаф-Афанасий пока себя никак не проявлял, давая возможность приятелю беспрепятственно верховодить. Ясное дело, он — сила, Аркадий — ум. Тут и к бабке не ходи…

— Путь у нас длинный, — сказал Аркадий. — Можно поинтересоваться, чем так увлечены? — он кивнул на светящийся экран ноутбука.

— Без проблем, — согласился я.

Пусть смотрят, сам ничего необычного не увидел. Я повернул к нему ноутбук. Только хотелось бы знать, это обычное любопытство случайных попутчиков или всё-таки определённый и недвусмысленный интерес…

Без особого внимания Аркадий глянул на экран и ничего не сказал. Скорее, это был лишь пробный камешек. Ладно, подождем, что будет дальше.

Ритмично стуча колёсами по стыкам рельс, поезд набирал скорость. Проводница собрала билеты, выдала бельё и принесла чай. Попили. Поговорили о том о сём. Пора было внести хоть какую-то ясность.

Никогда не расстаюсь с миниатюрным, цифровым диктофоном «Olympus». Есть у него неоценимое свойство — большая чувствительность микрофона и автоматическая регулировка уровня записи. Как бы тихо человек не говорил, запись будет прекрасно различима.

Вот где его расположить? Вопрос. Если они — это те самые, то непременно воспользуются моим отсутствием и попытаются проверить все места, где, по их мнению, может храниться интересующий предмет. Следовательно, нигде у меня прятать его нельзя. Тогда что остаётся? Правильно.

— Пойду попудрю носик… — улыбнувшись, сказал я. -

Чай хорош, но это ж вода…

— Ты чё, этот? — настороженно взглянул на меня Афанасий. — В смысле, тот?

— Шутка… — пусть думают, что хотят. — Воздухом подышу…

— А-а… — с недоверием глянул Афанасий.

— Чего ты к человеку пристал? — пришёл на помощь Аркадий и уставился на напарника. — Иди и ты покури. Уже вон уши пухнут.

— Где?

— Ни где, а у кого? — улыбнулся такой тупости Аркадий. — У тебя. Я ж не курю.

— А-а… — попытался изобразить на лице работу мысли Афанасий. — Ща, только сигареты возьму…

Сосредоточенно копаясь в сумке, он явно не спешил выходить из купе. Хотел, видно, без свидетелей кое-чего перетереть с напарником. Это нам на руку…

— Арсений, так понимаю, на экран выведен рассказ? Или ошибаюсь? — уточнил Аркадий.

— Нет, не ошибаетесь. Это товарищ мне закачал.

— Интересный?

— Пока не знаю. Ещё не читал.

— Скажите, могу ли, пока вы ходите по делам, глянуть? Люблю, знаете ли, почитать на досуге.

— Конечно, только не сотрите. Сами понимаете, обидно будет…

Выходя из купе, я незаметно включил запись на диктофоне, сунул его в карман пальто одного из моих попутчиков и направился в конец вагона. В туалет была очередь. Подождав, пока из купе вышел Афанасий, я поспешил назад.

На лице великана увидел растерянность. Или мне так показалось? Скоро всё выяснится.

Аркадий сидел за столом и увлечённо читал. Ничего предосудительного в его действиях не было. По карманам не шнырял, вещи не перетряхивал. На моё появление, можно сказать, никак не отреагировал. Лишь поднял голову и участливо спросил:

— Забыли что-то?

«Может, ошибаюсь? — уже начал сомневаться я в своих подозрениях. Обычные люди. Симпатичные даже…»

— Полотенце не взял. Заодно лицо ополосну, — разорвав пакет с бельём, подхватил полотенце, выходя из купе, незаметно вынул диктофон, выключил запись и сунул в карман.

Афанасия видно не было. Туалет свободен. Зайдя, я поспешил прослушать запись. И не зря…

— Чё мы ждём-то? — сквозь стук колёс из диктофона послышался голос Афанасия. — Аркаш, давай с ним разберусь без принципов. Запоёт как миленький…

— Не кип и ши, Афоня, — с расстановкой ответил Аркадий. — Как говорил классик мировой революции, мы пойдём другим путём…

— Всё путём… — буркнул Афанасий. — Вот чё надо, как не крутись, так это что б получилось всё путём.

— Так и будет. Смотри сюда, — принялся пояснять Аркадий. — Вполне может так случиться, что карты памяти у него вообще нет.

— Как это? Мы ж сами видели…

— Видели да не всё. Во-первых, он мог сам себе по почте отправить эдакую ма-а-аленькую бандерольку авиапочтой.

— Не, не мог, — перебил Афанасий. — Мы с него глаз не спускали.

— А баба?

— Что баба?

— Где гарантия, что он бабе это дело не поручил?

— Ну ты и мозг… — сказал Афанасий. — Геракл прям.

— Геракл — из другой оперы… Да ладно. А ещё ту же бабу мог попросить кого-нибудь отправить с этим заданием.

— Так что, пустышку тянем? Чё теперь делать будем?

— А то и будем. Пошукаем пока тут. Если у него этой штуки с собой не окажется, то перед началом процесса он её обязательно предъявит. Вот тут-то мы его с поличным и тряханём.

— Нет, ты не мозг, — восхитился Афанасий. — Ты супермозг! Не зря, ой, не зря тебе бабло платят…

Диктофон замолчал. Трясущимися руками я стёр запись. Выходит, всё же это они, те самые. Даже про Зинаиду знают. Страшно? Даже не знаю. Сказали, мол, поищем и только потом… Вот где и когда надо быть начеку.

Значит, пока опасаться особо нечего, если не передумают, конечно. От этого тупорылого качка можно ждать чего угодно… То, что здесь они карту памяти не найдут, был уверен. Так что ещё повоюем…

Ополоснул разгоревшееся от волнения лицо. И уже с твёрдой уверенностью в себе и своих силах вернулся в купе.

— Знаете, Арсений, право слово, зачитался, — при моём появлении оторвав взгляд от экрана, сказал Аркадий. — Может, вместе продолжим?

— Отчего же не почитать? — попытался я сказать как можно спокойней и беззаботней. — Что именно вас так заинтересовало?

— Родителей не помню, ни отца, ни мать, — ответил Аркадий. — Вырос в детдоме. А тут, смотрите, прямо в самом начале… — он ткнул пальцем в экран. — Так что, читаем?

— Читаем, — кивнул я и присел рядом.

Напротив, ближе к окну устроился успевший покурить Афанасий. Он прикрыл глаза и, казалось, тоже заинтересованно принялся слушать.

— Мария Найдёнова, — хорошо проговаривая слова, начал Аркадий, — по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома…

ГЛАВА 6 Отрицание отрицаний

Нет ничего проще,

чем усложнить себе жизнь.

1

Мария Найдёнова, по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома. Не было у неё никого, кто бы мог заботиться о ней или хотя бы иногда вспоминать. Много лет назад нашли её совсем крохой у дверей заведения, впоследствии приютившего худенькую двухлетку на всю детско-отроческую жизнь. Оттого и фамилию дали такую — Найдёнова.

Разве что классная дама из школы-интерната, Александра Петровна, иногда брала её в семью и позволяла играть со своими малышами. Муж Александры Петровны был в постоянных командировках, а точнее, на заработках, и присутствием семью не обременял. Маша была чуть старше детей, поэтому стала им не только подружкой, но и присматривала за ними, давая возможность своей благодетельнице заниматься хозяйством.

Правда, Маша иногда подворовывала у любимой учительницы. В основном конфеты да печенюшки. Александра Петровна видела это, но списывала на непомерную детскую любовь к сладкому, и особого внимания на такие шалости подопечной не обращала. К чему? Определённую грань Маша не переходила, по-крупному из дома ничего не пропадало: ни деньги, ни ценности…

Детство закончилось очень скоро. Пора было вступать во взрослую жизнь. Но как это сделать, в интернате не учили. Что ждёт за стенами, ставшими ей родным домом? Но и отступать возможности нет. Просто не было куда. За спиной не осталось ничего, кроме не особо счастливого детства…

Да, детдомовская жизнь приучила Машу быть жёсткой и безжалостной. Надеяться следовало только на себя, ведь частенько приходилось отстаивать свои интересы любыми способами, не считаясь ни с кем и ни с чем.

В тоже же время она была натурой слабой, легко подчиняемой и от этого по большому счёту совершенно беззащитной. Вот как-то уживались в ней эти две противоположности… Она могла напористо постоять за себя, при этом оставаясь мягкой, безвольной, доброй и отзывчивой.

Работой, правда, не особо денежной её обеспечили. Общежитие выделили. В интернате, безусловно, жилось несладко, но там были воспитатели, учителя, а тут…

Комната на четверых. Четыре девицы. Четыре койки. Частенько на некоторых из них соседки не всегда были одиноки. Спать юной и неотесанной девушке под ритмичные звуки и охи-вздохи было весьма неуютно и проблематично. Маша зарывалась с головой под одеяло, прижимала подушку к ушам…

И если бы только это. Подвыпившие и раскрепощённые донжуаны нет, нет, да и проявляли интерес к молоденькой дикарке. Присаживались как бы невзначай к ней на кровать. Через одеяло трогали за ноги, незаметно от подруг гладили по спине…

От этих прикосновений Маша, затаив дыхание, вжималась в койку, в страхе стискивала зубы, боясь продолжения. И было от чего. Иногда она слышала горячий мужской шепот, от которого становилось липко и противно:

— Слышь, Кать, давай Машку к нам.

— Я те дам, Машку! Те, чё, меня не хватает?

— Дык для антиресу. Классно будет, вот увидишь Надо ж пожалеть болезную…

— Я те пожалею! Оторву причиндал!

— Ты чё, думаешь, она там спит? — не унимался настойчивый кавалер. — Поди, вся соком изошла. Может, позовём?

— Дурак ты. Она ж дикая. Зенки-то повыцарапает…

Боясь заснуть, Маша напряжённо прислушивалась, а, всё же заснув, просыпалась в страхе от каждого неясного шороха. С ужасом представляла, как потные и грубые мужские пальцы скользят у неё под одеялом, и с отвращением вдыхала запах тяжёлого мужского пота.

Утром, не выспавшаяся, с опухшими от бессонной ночи глазами, шла на работу. Но и там было всё не так гладко. В цехе пахло лаком и красками, от которых слезились глаза, закладывало нос и становилось трудно дышать. А вечером в общаге вновь почти каждодневные пьянки-гулянки соседок по комнате с кавалерами. Привыкшая к любым неудобствам девушка всё безропотно терпела.

В райисполкоме Маша написала заявление на получение льготного жилья. Через какое-то время пришло уведомление о постановке на очередь, и она поспешила в жилотдел…

…Вы не одна сирота, — в который раз убеждала Машу девушка, ответственная за этот участок. — Смотрите, сколько заявлений!

Но я не могу больше ждать. Поймите, в общежитии жить невыносимо. Помогите!

— Но и вы поймите меня, — пыталась достучаться до Маши девушка. — Не в моих силах переместить вас в начало списка.

— Что же делать? — на глазах Маши навернулись слёзы.

Кому в этом мире нужна молоденькая, глупая, одинокая девчушка? Кто бы мог заступиться за неё? Кто бы захотел?

— Ждите, как все, — видимо, привыкшая к таким проявлениям чувств и, показывая, что на этом разговор окончен, девушка уткнулась в какие-то бумаги.

На ватных ногах, с глазами, полными слез, Маша вышла из кабинета и присела на диванчик возле двери…

Пётр Фёдорович в районе был человеком известным и уважаемым. Как же иначе? Заместитель главы администрации как-никак. Вот в семейной жизни было не всё так гладко.

Детишек Бог не дал. Так что не растратил Пётр Фёдорович отцовские чувства. Не на ком было. Потому и уходил с головой в работу, в которой были и детки, и взрослые, что заменяла ему подчас полноценную и счастливую семейную жизнь.

Нет, стороннему наблюдателю показалось бы, что отношения в его семье складывались почти идеально. Так всегда со стороны кажется. Всем. А что на самом деле происходит, только самим им и известно, если, конечно, не совсем без царя в голове, чтоб грязное бельё вывешивать на всеобщее обозрение.

Взаимопонимание с женой было полное — за больше чем двадцать-то лет совместной жизни. Не сказать, что любовь ушла и переросла лишь в привычку. Всё как бы осталось, только… Только дражайшая половина почти потеряла интерес к близости. То ли исчерпала себя, то ли от рождения была таковой.

Не хватало Петру Фёдоровичу женской ласки. Такой пусть и простенькой, но полной отдачи до потери ощущения действительности, если хотите. Не сказать, чтобы он был уж такой сластолюбец, но не без этого. Завязывать интрижку на работе было опасно, да и особо не с кем. К нему относились с уважением, но не обожанием. А по принуждению он не хотел. По принуждению у него и так было…

Маша тихонечко всхлипывала, сидя на диванчике возле двери жилотдела, когда по лестнице, внимательно глядя на неё, спускался Пётр Фёдорович. Милиционер в звании сержанта у вертушки отдал честь. Пётр Фёдорович слегка кивнул на приветствие, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки.

— Кто обидел? — обратился он к стражу.

— Из жилотдела вышла, — пожал плечами сержант.

— Понятно, — кивнул заместитель главы района. — Фамилия? — обратился он к Маше.

Та подняла на него заплаканные глаза:

— Найдёнова.

— Сиди здесь, — Пётр Фёдорович зашёл в отдел, который только что покинула безутешная просительница.

Прошло какое-то время. Может, пятнадцать минут, может, полчаса, может, больше. Маша потеряла счёт времени.

— Пошли со мной, — выйдя, то ли приказал, то ли попросил Пётр Фёдорович.

Маша покорно встала и пошла за ним.

«Что так зацепило в этой невзрачной девчушке? — поднимаясь к себе, размышлял Пётр Фёдорович. — Что в ней такого?»

А вот зацепило. Может, почувствовал в этом худеньком, большеглазом и беззащитном создании одинокую душу, ищущую, как он сам, ласки и любви. Так бывает. По совершенно необъяснимым причинам в груди возникло объёмное чувство, которое трудно… нет, невозможно было уместить и удержать в себе. Здесь и жалость, и не выплеснутое отцовство, и нечто большее, в чём даже себе он не мог признаться.

Как бы там ни было, Пётр Фёдорович проникся. Да. Вот так сразу. Без объяснения и видимой причины.

— Рассказывай, — расположившись в кабинете за большим двухтумбовым столом, в своей привычно-приказной манере, сказал он. — Говори всё как есть.

И Маша вдруг почувствовала расположение и доверие к этому старому для неё, чужому человеку. Захотелось прильнуть к его груди, поплакать и рассказать про подружек в общаге, про их кавалеров и притязания некоторых к ней. Про сложности с квартирой и… об одиночестве, которое совсем не с кем разделить.

И она поведала о своей жизни, ничего не утаивая, но и не приукрашивая. Рассказала всё, как было. Разве только к груди не припала.

— Значит, так, — выслушав грустную исповедь девушки, заявил Пётр Фёдорович. — Завтра в это же время жду тебя здесь. До завтра вытерпишь?

— Ага, — только и сказала Маша, утирая глаза.

Высказалась и как-то легче сразу стало. Будто груз с плеч скинула. А может, просто искорка надежды мелькнула где-то там, далеко впереди…

Когда за ней закрылась дверь, Пётр Фёдорович ещё долго сидел в своём удобном кресле, тупо уставившись перед собой в одну точку, и всё пытался разобраться в себе, в своих ощущениях.

Что происходит? Что с ним сделала эта невзрачная девчонка, что сотворила? Сейчас он не вполне отдавал отчёт в своих действиях и поступках.

Да, частенько и совсем бескорыстно он помогал людям, не требуя ничего взамен, просто по велению души, если хотите. Так было. Но сейчас… Сейчас он чувствовал себя старым хитрым лисом, почуявшим лёгкую добычу и действующим не так уж и тонко, но напористо и уверенно. Понимал это, но заставить себя остановиться не мог. Точнее, не хотел…

Назавтра, в назначенный час Маша робко постучала в кабинет Петра Фёдоровича.

Он её ждал. Отложив все возможные дела, с нетерпением и даже волнением прислушивался к шагам в коридоре. Не мог просто ни о чём другом думать. Ругал себя за это на чём свет стоит. Понимал абсурдность и глупость ситуации, но от выбранной тактики не отступал…

Значит, так, усадив Машу напротив, сказал неожиданный благодетель, — есть квартира. Хрущёвка. Однокомнатная. На первом этаже. Пойдёшь?

— Когда?

— Хоть сейчас. Жила там одна бабушка… Одинокая. Из родни, как и у тебя, никого. Болела. Покинула этот мир пару месяцев назад. Квартира за ней осталась, причём, с кое-какой мебелишкой…

Маша не могла поверить в такую удачу. Как так может быть? Кто перед ней, Бог? Счастливый ангел?

— Поживёшь пока так. Потом все документы выправим. Всё будет по закону.

Пётр Фёдорович сам проводил её до квартиры и отдал ключи:

— Располагайся, обживайся. Вот мой телефон, — он протянул ей визитку. — Если что — звони.

Неделя прошла в хлопотах и заботах. В квартире давно никто не жил. Маша выгребала грязь, накопившуюся за это время. Вытирала пыль. Перебирала вещи. Ненужные отнесла к мусорным ящикам — может, кому и сгодится.

А потом она позвонила Пётру Фёдоровичу. И он пришёл. Принёс палку копчёной колбасы, балык, сыр, помидоры, пакетик с конфетами, торт, яблоки и бутылку вина.

Маша наварила картошки — какое же застолье без этого продукта? Поджарила лук с морковкой. Выложила распространяющие терпкий запах рассыпчатые жёлто-белые кругляши на блюдо, а сверху полила доведёнными до золотистого цвета овощами.

Именно так учила её маленьким кулинарным хитростям Александра Петровна, понимая, что больше просто некому. Ведь Маша — девушка, будущая хозяйка. А, как известно, путь к сердцу мужчины…

Памятуя наказы всё той же Александры Петровны, Маша нарезала и разложила принесённые деликатесы по тарелкам. Фрукты определила в вазу, конфеты — в небольшую соломенную корзиночку. Достала из шкафчика оставшиеся от бабушки фужеры. Да и вообще всё здесь было от прежней хозяйки.

Своего-то пока ещё ничего не приобрела. Присела.

Пётр Фёдорович откупорил вино. Разлил.

— С новосельем! — с воодушевлением, немного пафосно произнёс он.

— Вообще-то, я не пью, — призналась Маша.

— Вино почти как сок, — заверил Пётр Фёдорович. — Это чтоб жизнь здесь заладилась.

— Ну, если чтоб заладилась…

Чокнулись. Маша понюхала содержимое фужера. Пахло вкусно. Пригубила. Немного сладкое и терпкое. Облизала губы.

— Ну же! — подбодрил Пётр Фёдорович.

Она зажмурилась и выпила. Ничего не произошло. Маша подхватила вилкой кусочек балыка. Отправила в рот. Прислушалась. Тепло медленно разливалось по телу.

Пётр Фёдорович налил ещё. Потом вытащил из пакета огромное махровое полотенце и протянул его хозяйке квартиры.

— Это тебе, скажем так, на новоселье.

Маша взяла его в руки, потёрлась щекой, прижала к лицу. Полотенце было мягким и душистым. Пахло новым материалом, теплом и уютом.

— Спасибо, — вдыхая дурманящую свежесть, сказала она.

— Выпьем! — предложил Пётр Фёдорович.

— Выпьем, — одурманенная уже принятым, с готовностью кивнула девушка.

— За тебя! — поднял бокал он.

— За вас! — кивнула Маша.

Они чокнулись и выпили.

Ты почти ничего не ешь, — заметил благодетель.

— Чего-то не хочется…

Он вновь наполнил фужеры.

— Третий тост за тех, кого с нами нет…

— За тех, — покорно кивнула девушка.

Щёки её покрылись румянцем. Глаза заблестели. Сейчас она была даже красива и уже не казалась прежней серой мышкой. Пётр Фёдорович едва сдерживал себя, чтобы прямо здесь, сейчас. … не забыть о своём статусе, возрасте… обо всём на свете.

— Что-то у меня голова закружилась, — с трудом выговаривая слова, сказал Маша. — Мне, наверное, плохо.

«Надо же, — подумал Пётр Фёдорович, — она и вправду совсем глупышка. Как могла до сих пор сохраниться вот такой беспомощной?»

От этих мыслей в груди вновь поднималось то самое объёмное чувство, которое возникло у него при их первой встрече. Так захотелось пожалеть её, приласкать…

— Иди в ванну, — распорядился он.

— Зачем? — искренне удивилась она.

— Иди-иди, — он легонько подтолкнул её к двери. — Прими душ. Станет легче. Только дверь не запирай, мало ли что…

Как можно ослушаться человека, который так заботится о ней? К тому же он такой милый… хотя и немолодой.

Подхватив только что подаренное полотенце и перекинув его через плечо, она покорно и безропотно подчинилась. Прошла в ванную комнату. Разделась. Открыла воду в душе и встала под прохладный дождик. Думать ни о чём не хотелось. От удовольствия она зажмурилась, ловя ртом мелкие капельки. Было так приятно…

Момента, когда он зашёл к ней, не заметила. Только вдруг, открыв глаза, увидела, что он наблюдает за ней. Она не попыталась прикрыться или зажаться. Просто смотрела на него и ждала.

Он снял рубашку, оставшись лишь в брюках. Широкие плечи. Крепкие мускулы. Наверное, когда-то он был очень красив. Да и сейчас… Маша, не шевелясь, наблюдала за ним.

Он взял мыло и принялся осторожно и нежно её намыливать. Не пропуская ничего. Неспеша. Сначала руки, потом ноги, живот…

Было немного жутко, но одновременно приятно и сладко от этих осторожных и ненавязчивых прикосновений. Стыда не чувствовала. Было хорошо и тепло…

Сняв лейку с держателя, он смыл с неё мыло, выключил воду и принялся нежно обтирать тем самым махровым полотенцем. Вытер. Обернул его вокруг её спины… Она прижалась к нему и… не испугано, нет, выжидательно заглянула в его глаза. Он был так близок…

Маша, безотчётно подчиняясь какой-то неведомой силе, потянулась к нему губами, зажмурилась и неумело, словно ребёнка, чмокнула в щёку… И тут же отпрянула, словно совершила непростительную ошибку, и в испуге распахнула глаза.

— Какая ты у меня милая… — он улыбнулся.

Милая… У меня… Никто и никогда не говорил ей таких слов… Он притянул её к себе, и умело, по-взрослому поцеловал в губы… Долго. Как в кино. А потом на руках отнёс в комнату и положил на диван.

Прилёг рядом. Она чувствовала, как дрожит то ли от холода, то ли ещё от чего. А он не спешил. Просто лежал и молчал. Это было неправильно.

Тогда она повернулась к нему и вновь неумело чмокнула в щёку, потом в губы, потом…

Потом он ответил… И она очень быстро поняла, чего от неё хотят и ждут. Это ей даже понравилось. Она, словно голодный галчонок, приоткрывала рот, расслаблялась и позволяла с собой делать всё, о чём можно было только мечтать, и получала от этого немыслимое и неизведанное ранее удовольствие.

Как изголодавшийся зверь он покрывал её поцелуями. Она стонала, тяжело дышала и изо всех сил пыталась отвечать ему тем же, дабы доставить как можно больше удовольствия.

Он быстро покрылся испариной. От него сильно запахло мужчиной. Это было не совсем приятно. Но она быстро отогнала от себя эти мысли, ведь теперь это её мужчина…

Да, была какая-то боль, о которой говорили подружки. Но боль эта запряталась так далеко, в самой глубине сознания, что так и осталась почти незамеченной, поглощённой всеми остальными чувствами и ощущениями…

Потом Маша лежала с открытыми глазами, глядя в потолок и пыталась осознать: наконец-то это произошло. Она ещё не понимала, понравилось ей это или нет, но уяснила твёрдо одно: назад, в детство, дороги уже нет, все мосты сожжены, впереди настоящая взрослая жизнь.

— Пойду ополоснусь, — Пётр Фёдорович подхватил полотенце и заспешил в душ.

Он ушёл, а запах остался. Его запах. С удивлением она поняла, что запах этот не был ей неприятен, скорее, наоборот, возбуждал и завораживал.

Огляделась. Увидела его брюки, в спешке небрежно брошенные на спинку стула. Из кармана выглядывал уголок кожаного бумажника…

Ну не могла она пройти мимо того, что плохо лежало. Это было выше её сил. Привыкшая выживать и постоянно бороться за место под солнцем, она безоглядно блюла свои интересы, не считаясь ни с чем. Что при этом могут подумать и почувствовать другие, мало интересовало. Винить её в этом было достаточно сложно — уж в очень жёстких условиях ей приходилось жить. Да ещё к тому же, видно, определённые гены сработали. Это можно было понять. Понять, но никак не оправдать…

Она тихонечко соскочила с дивана, вытащила бумажник, проверила его содержимое. Там были какие-то квитанции, банковские карточки, несколько крупных купюр и ещё немного тех, что помельче.

Вытащила крупные, пересчитала. Взяла себе две, остальные положила на место. Потом, немного поколебавшись, одну вернула назад.

«Ему жалко, что ли? — подумала. — У него ещё есть. Может, вообще не заметит…»

Услышав, как хлопнула дверь ванной комнаты, она быстренько поправила его брюки, сунула деньги под газету на столе, нырнула обратно на диван и расслаблено потянулась. Хорошо…

2

Вера Михайловна с трудом затащила последние сумки с товаром в палатку. Вытерла проступивший на лбу пот, капельками стекающий за шиворот. Всё нижнее бельё было мокрым насквозь. Футболка, одетая под водолазку, противно холодила, прилипая к спине. Но останавливаться нельзя — на улице минус двадцать и чуть остынь — простуда, а то и воспаление лёгких, обеспечены. Такой роскоши она себе позволить не могла.

Именно сейчас деньги были нужны как никогда. Не позднее чем через неделю предстояло заплатить за учёбу дочери в институте. Лишних же капиталов нет. Всё вкладывалось в товар. Как известно, нельзя заработать торговлей не вложив определённых средств. Но и продать всё «под ноль» невозможно. Всегда были сезонные остатки, ложившиеся тяжким бременем на себестоимость, а стало быть, на заработок. Так что приходилось поднапрячься.

Понятное дело, работа начнётся лишь завтра, но рассортировать, развесить товар и сдать под охрану нужно сегодня, что бы с утра не терять на это время. При теперешнем изобилии за каждого покупателя приходилось бороться…

«Лучше пусть всю жизнь остаётся, чем один раз не хватит», — лозунг, который стал для Веры Михайловны одновременно и девизом, и жизненным принципом. Жизнь научила не чураться ничего, что могло бы принести пользу. В рамках дозволенного, конечно.

А ведь когда-то она даже представить себя рыночной торговкой не могла. Всё начиналось, как и у многих. Школа. Техникум. Замужество. Институт. Двое детей — девочка и мальчик.

Поначалу жизнь складывалась как нельзя лучше: рядом любимый человек, детки… Всё было хорошо, пока муж не стал прикладываться к бутылке. Полюбил он эту работу и отдавался ей с наслаждением. Поначалу выпивал по праздникам, потом — по выходным и, наконец, почти каждый день после работы. Пил не то что запоями, но постоянно, можно сказать, не просыхая…

Долго так продолжаться не могло. Какой пример он мог показать детям? Чему научить?

«Чем такой, уж лучше никакой», — решила Вера Михайловна. И однажды, не выдержав, коротко бросила:

— Уходи!

А ему словно только это было и нужно. На выпивку уж как-нибудь заработает, одиноких баб хватает… Ну, скажите, зачем вешать на шею двух нахлебников, пусть даже и собственных детей, в придачу к вечно недовольной, постоянно бурчащей жене?

«К тому же любовь познаётся в разлуке, — вспомнил он крылатые слова. Куда она денется? Потоскует одна и назад позовёт…»

Наивный. Забыл, видно, что есть и другая поговорка: «С глаз долой — из сердца вон!» Так и получилось. Только с его уходом Вера Михайловна и смогла вздохнуть свободно…

Договорились по-хорошему. Вера Михайловна на алименты не подаёт, а он выписывается и перебирается к своей матери в другой город, оставив квартиру жене. На том и порешили.

Так она осталась одна с двумя детьми, которых надо было вырастить, выучить и вывести в люди. На какое-то время о себе довелось забыть. Дети стали для неё главным приоритетом.

С государственной службы пришлось уволиться — невозможно выжить втроём на одну зарплату. Занялась торговлей. Выкупила место на рынке и стала зависеть только от себя и своих способностей.

Не завышая цен, с любовью подбирая товар, постепенно выработала свой стиль. Заняла определённую нишу в этом бизнесе. Обросла постоянными покупателями. И началась каждодневная изнурительная работа.

Раз в неделю в свой выходной выезжала на оптовую базу и закупала товар. Тащила на себе неподъёмные сумки, чтобы утром с улыбкой и во всеоружии встретить покупателя. Уже забыла, когда могла позволить себе отдохнуть… За этот труд яхту на Канарах, конечно, купить не могла, но растила детей и жила хоть не припеваючи, но безбедно…

…Вера Михайловна, присев на сумки с товаром лишь на секунду, перевела дух и принялась с трудом разрывать обжигающие холодом, скрипучие от мороза целлофановые мешки, в которые были упакованы маечки, трусики, футболки, свитера, водолазки, жилеты и жакеты.

Пока таскала товар сил почти не осталось. Но надеяться было не на кого. Понимала, главное, не останавливаться. И потому, собрав волю в кулак, борясь с холодом и усталостью, разрывала, сортировала, развешивала…

Провозившись до позднего вечера, едва волоча ноги, Вера Михайловна с трудом доползла домой. Дочь нажарила картошки, накормила младшего брата, но сама есть не стала, ждала мать. Но Вера Михайловна настолько устала, что даже поесть толком не смогла. Попила чайку с печеньем, вымылась, трупом свалилась в постель и тут же уснула. Сны не снились. Никакие.

3

Маша органически не переваривала торгашей. Вон какие морды упитанные и довольные над прилавками торчат. Дурят всех бессовестно. Покупают по одной цене, а продают втридорога. Сволочи! Наживаются на простых людях. У них столько денег… полные кошельки. А за копейку удавиться готовы.

Она даже не пыталась вдуматься, почему все торгаши кажутся такими скупыми. Уж не потому ли, что та самая копейка достаётся им с большим трудом? Изнурительная каждодневная работа на людях без выходных, отпусков и больничных. Задыхаясь под палящими лучами солнца или вымокая под дождём. В холод и жару. С утра и частенько до темноты…

Не знала Маша всего этого. Да и зачем ей было знать? Все торгаши жадные и вредные — это очевидно. Так что наказать их — дело справедливое и достойное…

Торговые развалы были полны всякими шмотками. Маша ходила по рядам, зорко приглядываясь, выбирала. Вот тётка торгует. Одна. Незаметно понаблюдала. Так, годится. Сумочка с деньгами под прилавком… Интересно. Ладно, пусть пока поработает, чтоб денег побольше было. Если уж рисковать, так было бы за что…

К концу дня Маша вернулась к приглянувшейся торговой точке. Уставшая за день женщина одиноко грустила за прилавком. Внимание притупилось, бдительность ослабла. Самое время.

— У вас водолазка на меня есть? — приняв самый заинтересованный вид, Маша обратилась к женщине.

Продавщица, прикидывая, оглядела Машу. Худенькая. Без макияжа. Обычная. Эдакая серая мышка. Второй раз встретишь, не узнаешь…

— Найдём! — отбросив усталость, приветливо улыбнулась. — Вы какой цвет хотели бы?

— Ну не знаю… Надо посмотреть.

Продавщица достала коробку с водолазками и принялась перебирать, выуживая разные цвета.

— Вот этот, бежевый, — ткнула Маша в один из мешочков. — Можно примерить?

— Конечно, — кивнула женщина. — Проходите сюда.

Маша зашла за прилавок, но раздеваться не спешила. Вроде бы засомневалась — морозно на улице всё-таки.

— Знаете, что, — сказала она, — а мужские водолазки у вас найдутся?

— Конечно. Вам для кого?

— Брату. Покажите, пожалуйста, — Маша старалась быть предельно вежливой. — Он почти такой же, как и я.

Продавщица направилась в самый дальний угол и отвернулась, на секунду потеряв сумочку с деньгами из вида. Момент был самый подходящий. Маша молниеносно наклонилась, схватила сумочку, распрямилась, сунула её под куртку и тут же приняла самый безобидный вид.

— Вот этот подойдёт? — женщина достала тёмно-серый свитер.

— Вполне, — кивнула Маша. — Пойду позову брата. Вы не убирайте, пожалуйста…

— Конечно, — женщина положила свитер на прилавок.

Маша усилием воли сдерживалась, чтобы не побежать, покидая место преступления. Прекрасно понимала, нельзя вызвать подозрение излишней поспешностью.

«Получилось! — ликовала она, оставляя опасную зону. — Какая, всё-таки, я умная и хитрая. Эта толстая тётка ничего не заметила пока. А потом поздно будет!»

Прошло какое-то время. Покупательница с братом не возвращалась. Вера Михайловна опустила взгляд и похолодела. Сумка с выручкой исчезла. Девочка. Эта худенькая серая мышка…

Вера Михайловна выскочила из палатки, заметалась из стороны в сторону… Куда бежать? Кого искать?

Сердце бешено колотилось. Кровь хлынула вверх и тяжёлой кувалдой замолотила по вискам. Сильно закололо внизу живота. Она схватилась за голову, сжалась от боли и присела.

— Вера, что с тобой? — на помощь к ней поспешила продавщица из соседней палатки. — Тебе плохо?

— Деньги, — превозмогая боль, выдавила из себя Вера Михайловна. — Всю мою наличность, что на учёбу дочки копила, да ещё выручку за сегодняшний день украли.

— Зачем же ты в рабочем кошельке все деньги хранишь?

— Сегодня собиралась за дочку заплатить. Время уже к концу работы, вот и приготовила. А теперь… Теперь всё пропало…

— Ты это брось, всё пропало, — попыталась успокоить соратница. — Наработаешь ещё. Товар есть. Потихоньку выкарабкаешься. Ты ж знаешь, никогда нам не быть олигархами. Не были миллионерами и не будем.

— Только-только начала выползать из пропасти — и тут снова по башке бац! Обратно в яму… — невольные слёзы покатились из глаз Веры Михайловна. — Я её запомнила!

— Да брось ты, забей и забудь. Не для того она стибрила бабки, что бы ждать тебя за углом и отдать.

— Но как же так?

— А так. Забудь и всё.

— Но они мне так нужны. Именно сейчас…

— Забей. Если пропали, утеряны или украдены деньги, мудрые люди говорят: «Спасибо, Господи, что взял деньгами…»

— Конечно, — утирая глаза, сказала Вера Михайловна. — Понимаю…

Не в состоянии больше сдерживаться, она прижала ладошки ко рту и тихонечко заплакала. Плечи мелко задрожали. Боль не отпускала. Казалось, всё тело болело и ныло. Закололо в сердце. Она всхлипывала, не в силах остановиться. Мысли, тяжёлые мысли не давали вздохнуть. Где сейчас взять так необходимую ей немалую сумму, чтобы оплатить учёбу дочери? Этого она даже не представляла…

А Маша, окрыленная успехом, покидала рынок с чувством выполненного долга. Как же, и себе потрафила, и противную торгашку наказала. Пусть знает, как народ дурить!

Она спешила в магазин, чтобы накупить деликатесов. Сегодня должен прийти Пётр Фёдорович, и она постарается устроить ему достойную встречу. Одарить перед ним в грязь лицом она не хотела…

Аркадий оторвал взгляд от экрана. Видимо, рассказ закончился. И тут же навалилась тишина, липкая и тягучая. Даже стук колёс, казалось, был неслышным и раздавался где-то там, далеко, чуть ли не в другой галактике.

Было над чем задуматься. Мысли и образы сами по себе возникали у меня в голове…

Жизнь складывается из череды самых разных случайностей — счастливых или нет, как когда. Именно случай нам предоставляет возможность радоваться победам или огорчаться неудачам.

Когда же всё само идёт в руки, то так и воспринимается — как должное. От чего тут быть на седьмом небе?

Когда всё валится из рук, виним в этом кого угодно, только не себя. Если же добиваемся пусть и незначительных результатов, то эта заслуга непременно наша. Как же иначе? Ведь этого добились сами…

Но не всё так просто. Очень часто мы не знаем, что именно приготовила нам судьба, от чего стоит отступиться, а чего непременно добиваться. Бытие определяет сознание — это аксиома. На самом деле как раз бытие и заставляет нас в том, или ином случае поступать именно так, а не как-то иначе.

Только здесь есть одно большое «но». Люди в сходных ситуациях поступают далеко не одинаково в силу самых разных причин. И понять, почему так происходит, очень трудно, если вообще возможно…

— Прекрасно понимаю раздвоенность Маши на хорошую и плохую, — наконец нарушил молчание Аркадий. — В ней два человека. В какой-то момент жизни они меняются местами. Один — трудолюбивый, терпеливый и скромный, но, чтобы выжить… Другой — мстительный, озлобленный, жестокий и жадный… опять же, чтобы выжить.

— Согласен, — кивнул я. — Думаю, не у всех, но у многих детей, выросших в детдоме, искаженные представления о честности, чести и порядочности. На подсознательном уровне при определённых обстоятельствах у них срабатывает инстинкт даже не самосохранения, нет, а заложенное с детства умение выжить в любых условиях, приспосабливаясь ко всему, причём, не важно, как и каким образом.

— Как раз хотел об этом рассказать, — заметил Аркадий. — Был такой случай с одной из моих знакомых, назовём её Надежда Михайловна. Работала она воспитателем в круглосуточном детском садике. И вот одна мамаша так напивалась, что не забирала свою дочку, Катю, даже по воскресеньям — просто-напросто забывала. Моя знакомая иногда брала девочку к себе в семью. Жила Надежда Михайловна в двухкомнатной квартире со своей дочкой и старенькой мамой. Вскоре Кате пришла пора идти в школу, и, понимая, с чем ребёнку придётся столкнуться дома, Надежда Михайловна с огромными трудностями оформила опекунство, и девочка поселилась у неё. Прошло много лет. И что вы думаете?

— Чё тут думать? — из своего угла подал голос Афанасий. — Вся в мамочку пошла.

— Так и есть, — согласился Аркадий. — Катя выросла и «отблагодарила» приёмную мать так, что, когда узнал, буквально волосы дыбом встали. Катя стала такой же пьяницей, как её мама. Еще учась в школе, выносила из дома деньги, драгоценности. А потом пошли ухажёры, родился ребёнок. И тогда Катя решила отсудить часть квартиры у человека, который по доброте душевной приютил её у себя. И что вы думаете? Правильно. Отсудила.

— Не удивлюсь, — сказал я, — если в дальнейшем Маша, та, из рассказа, отомстит своему благодетелю. И неважно за что. Хотя бы за то, что он появился в её жизни очень поздно, не с детства… Мне кажется, свою обиду эти дети непременно переносят на любого, кто попадается в сложный момент под руку. Даже на того, кто к ним был добр и внимателен…

— Но одновременно, согласитесь, Арсений, нельзя всех стричь под одну гребёнку, — сказал Аркадий. — Многие выходцы из детдомов добились значительных результатов и стали достойными и известными людьми.

— Безусловно, — кивнул я, — это не касается всех. Но трудно получить от яблони грушу. Разве что какой-нибудь Мичурин возьмётся. Только не всем подросткам с непростой судьбой на пути встречается такой человек.

— Будем надеяться, что Пётр Фёдорович станет для Маши таким Мичуриным, — видно, не оставила Аркадия равнодушным судьба девушки.

— Дай-то Бог… Мне тоже этого очень бы хотелось.

— Припоминается ещё один случай, — сказал Аркадий, — полярный тому, что мы только что прочитали. Интересно?

— Почему бы не послушать? — сказал я.

— Понятное дело, — протянул Афанасий. — Кому, как не писателю, слушать?

Нет, это уж точно прокол. Я не представлялся писателем. Откуда они знают? Да и Аркадий бросил на приятеля такой недвусмысленный взгляд, что громила моментально скукожился, опустил голову и заткнулся. Но я даже и ухом не повёл, сделал вид, что слов Афанасия не услышал.

— Так вот, — глянув на меня и, видно, успокоившись, продолжил, как ни в чём не бывало, Аркадий. — Жил я тогда в небольшом районном городе и воспитывался, как уже говорил, в детдоме. Была в этом городе местная достопримечательность и знаменитость, точнее, был, поскольку пол у него мужской — Женька-комиссар…

ГЛАВА 7 Женька-комиссар

Жить надо так,

чтобы твое присутствие

было необходимо,

а отсутствие — заметно.

Почему именно комиссар, теперь, вероятно, уже не вспомнит никто. Может, потому что старался казаться сильным и крутым. А может, потому что всегда ходил в полувоенной форме с заткнутым за пояс камуфляжных штанов неизменным браунингом (правда, не настоящим, а найденным в каком-то мусорном баке).

Было ему… лет тридцать, а может, и все сорок. Трёхдневная щетина на щеках умело маскировала его истинный возраст. Да и какое это имело значение? Он одинаково легко находил общий язык как со взрослыми, так и с детишками, на равных играя с последними.

Утро у него начиналось очень рано. Шесть раз в неделю чуть свет он спешил на рынок. Там его уже ждали торговцы. За мизерное, иногда чисто символическое, вознаграждение, можно сказать, из любви к процессу, он помогал им собирать и устанавливать торговые палатки, выносить из подсобок товар и раскладывать по местам.

За его помощь на рынке шла если и не борьба, то, по крайней мере, соперничество. Кому не понравится дармовая рабсила? Крепкий физически Женька-комиссар пусть и не блистал умом, но был по-детски наивным, безотказным и добросовестным. Торговцы наперебой приглашали его к себе, завлекая, кто нехитрыми подарками, кто просто добрым словом.

От добрых слов сердце Женьки таяло, как масло на горячей сковородке. При таком отношении к себе он готов был работать бесплатно, лишь бы его хвалили и привечали. Известное дело, доброе слово и кошке приятно. И многие, зная об этом, без зазрения совести пользовались этой его слабостью. Никто и никогда не видел его злым или хотя бы хмурым, только радостным и счастливо улыбающимся…

Летнее утро дышало прохладой и свежестью. Женька, как всегда, был облачён в старые военного образца брюки и камуфляжную футболку. За поясом торчал игрушечный браунинг. Китайские шлёпки из литой пластмассы при ходьбе покрылись обильной, выпавшей на траву возле железной дороги, росой. Каждый день Женька проделывал этот путь к рынку, не забывая нарвать незатейливых полевых цветов для очередной выбранной на сегодня пассии.

Не то чтобы он был заядлым ловеласом, нет. Просто это была для него такая игра в принцессу и рыцаря, беззаветно преданного и безнадёжно влюблённого. Надо сказать, вкус у него был. Он выбирал из всех самую привлекательную даму и сегодня только ей дарил цветы, любовь и верность.

Но это потом, позже, когда солнышко начнёт пригревать, и покупатели потянутся на рынок, как аквариумные рыбки к кормушке.

Рынок потихоньку оживал. Сонные торговцы заполняли прилавки свежими овощами. Несколько старушек, подстелив, кто газетку, кто тряпицу, прямо на земле раскладывали пучки свежей петрушки и укропа. Борис-хлебовоз, подогнав фургон к ларьку, крикнул Женьке:

— Алё, комиссар! Суши вёсла! Давай-ка шевели ластами к моему причалу!

Видимо, в прошлой, дорыночной, жизни он был моряком, потому что всегда вставлял морские словечки в свою речь.

Как всегда, широко улыбаясь, Женька с готовностью кивнул и заспешил к первому работодателю.

— Спину у меня радикулитом свело, — пояснил Борис. — Так ты того, освободи трюм, а шкипер, — он ткнул себя в грудь, — пока дальнейший курс проложит и фарватер определит.

Вкусно пахло свежим хлебом. Аж голову закружило от ароматного дурмана. Так захотелось отломить хрустящую слегка поджаренную корочку от соблазнительно лежащего на поддоне батона, положить в рот и… Женька явственно ощутил на губах этот чудесный вкус. Нечаянная слюна выскользнула из уголка губ, он вытер её рукой и сглотнул. Но брать чужое нельзя. Вздохнул. Подхватил поддон, полный румяных булок, и понёс в ларёк.

Борис не был жадиной, так что наградил Женьку не вчерашним зачерствелым хлебом, а свежеиспечённой небольшой городской булкой. Но как бы ни хотелось, Женька не спешил разделаться с ней. Причём делал это не из мазохистского удовольствия, а исключительно от прагматизма — понимая, что хлеб лучше употреблять с чем-то ещё.

— Эй, Женечка, комиссарчик! — ласково позвала полногрудая Алёна. — Машина с колбасой пришла, помоги разгрузить, сам знаешь, я не обижу…

Женька радостно кивнул и заспешил к колбасному магазинчику. Он бы Алёне и за так помог. Кокетливо поводя плечиками, она иногда позволяла ему дотронуться до себя. И даже погладить по руке разрешала… И Женька с энтузиазмом принялся таскать тяжёлые ящики из машины в подсобку.

Алёна не обманула.

Женька, — сказала она, протягивая небольшой целлофановый пакетик, — вот здесь обрезки с колбас. Со вчерашнего дня для тебя припасла. Кушай на здоровье!

Уговаривать Женьку долго не пришлось — не каждый день так фартило! Свежая булочка, колбаса… Ведь в основном ему приходилось довольствоваться лишь вчерашним хлебом, который выкинуть было жалко, а так хоть Женька поест. Да ещё подпорченными яблоками — не брезговал он и такой незамысловатой едой. Он мыл их над раковиной в туалете, куда его пускали как своего совершенно бесплатно. Аккуратно обрезал гниль и с аппетитом хрустел ими, пока не наступало насыщение. Остатки складывал в пакет и засовывал в карман про запас.

Сейчас же он расположился на ящиках у мусорных контейнеров. Готовясь к почти настоящему пиру, не торопясь расстелил найденную тут же в коробке из-под печенья почти совсем чистую бумагу. Вытряхнул на неё содержимое Алёниного пакетика. Кроме обрывков шпагата, здесь были пусть и небольшие, но кусочки самой разной копчёной колбасы от «Краковской» до «Салями». Спасибо, Алёна! Не обманула.

С вожделением он откусил большой кусок от ароматной булки. Поднял за хвостик кусочек «сервелата», ловя губами, вслед за булкой отправил его в рот и принялся методично жевать. Вкуснота заполнила рот. Больше он не пытался растянуть удовольствие, а спеша откусывал хлеб, выгрызал колбасную сущность из шкурки и обсасывал каждую верёвочку, пропитанную колдовским колбасным вкусом.

Насытившись, он сладко потянулся и неожиданно громко икнул — всухомятку не каждый сможет всю булку, пусть даже и с колбасой, уговорить. Но это не беда!

Он зашёл в туалет, благо, далеко идти не пришлось. Открыл кран и с жадностью принялся пить тепловатую, застоялую в трубах воду. Напившись, вытер губы рукой (а чем же ещё?) и с улыбкой осмотрелся. Вокруг всё было привычно и прекрасно. Жизнь хороша!

Не торопясь он вышел на свежий воздух. Солнце уже взошло и стало пригревать остывшую за ночь землю. Нахальные воробушки суетились над прилавком с семечками. Продавщицы веточками пытались отогнать их, но они с назойливостью мух так и старались ухватить лакомые зёрна.

Возле овощного прилавка стояла девушка и выбирала капусту. Короткий сарафанчик. Загорелые ножки. Волнистые, соломенного цвета волосы раскиданы по плечам.

Женька не мог оторвать от неё зачарованный взгляд. Девушка, словно почувствовав, обернулась и улыбнулась. Кто ж в нашем районе Женьку не знает?

— Привет! — сказала она.

Это было сигналом. Женька подскочил к ней, припал на одно колено, выхватил из кармана слегка помятый, собранный утром букетик и протянул его девушке.

— Выходи за меня! — без обиняков воскликнул новоиспеченный жених.

— Женька, сегодня никак не могу, — пытаясь сохранить серьёзный вид, ответила девушка. — Мама приболела, надо для неё супчика сварить. Подождёшь до завтра?

— Как скажешь, моя принцесса! — с той же патетикой продолжил Женька.

— Женька! — вмешалась в разговор немолодая продавщица фруктов. — На-ка, скушай яблочко! — она протянула ему совсем ещё хороший, лишь слегка помятый, но сочный и сладкий плод.

Женька схватил яблоко и жадно впился в него зубами. Во все стороны брызнул сок. Девушка инстинктивно отпрянула. Женька замер, виновато посмотрел на предмет своего воздыхания и, с неизменной улыбкой, прошептал:

— Я нечаянно… Больше не буду…

— Женька! — у ворот показалась ватага мальчишек. — Айда в догонялки играть! Ты ловишь! Бежим!

— Это меня! — облегчённо выдохнул Женька и бросился догонять пацанов.

— О-ох! — только и вздохнула продавщица, глядя ему вслед.

Но поиграть сегодня Женьке была не судьба.

— Женька! — крикнул Артур, хозяин большого продуктового склада-магазина.

Женька на полном ходу затормозил — работа прежде всего! — Чего изволите? — в шутовском поклоне склонился он.

— Машина пришла. Оплата как всегда. Давай быстро, а то за простой придётся платить.

— Слушаюсь! — притворно щёлкнув каблучками, точнее, насколько это было возможно, шлёпками, кивнул безотказный Женька.

Освободился он лишь, когда солнце стояло уже высоко и жара вовсю разливалась по рынку, проникая в самые затенённые уголки. Покупателей заметно уменьшилось, и продавцы, лениво переговариваясь, коротали время за разговорами и перекладыванием товара.

Женька вытер пот со лба.

— Пойду-ка я… — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал он и направился к выходу.

Он перешёл пустырь, привычно перебежал шоссе и вышел к железной дороге. Справа приближался товарняк. «Успею!» — решил Женька и поспешно пустился с насыпи. Товарняк, натужно шипя и беспрестанно гудя, неумолимо приближался.

Но Женьке это было не впервой. До тепловоза оставалось ещё метров пятьдесят, когда он благополучно миновал опасный участок и поднялся на насыпь уже с другой стороны.

Женька, улыбаясь, смотрел на машиниста. Тот в бессилии лишь погрозил ему кулаком, но Женька только улыбался. Ведь всё обошлось. Чего дядя сердится?

— Чего принёс? — дома его ждала тётка Зоя, сестра матери, взявшая после её смерти опёку над не совсем благополучным, но вполне безобидным племянником.

— Вот! — Женька протянул заработанные деньги. — Артур сказал, на бутылку хватит.

На бутылку… — забирая деньги, забрюзжала тётушка. — Поди, целую машину один разгрузил?

— Ага! — радостно закивал Женька. — Сам. Один!

— Дурак ты… Нужно было раз в пять больше брать, — вздохнула она. — Корми тут тебя, одевай…

— Ещё принесу, — улыбнулся Женька. — Сейчас!

И, больше не слушая причитаний родной тетки, стараясь как можно быстрее выполнить поставленную задачу, стремглав бросился из дома.

Весь мокрый от жары быстро добежал до насыпи. По привычке посмотрел в одну сторону, в другую. Теперь уже слева приближался пассажирский поезд. Времени на раздумья было мало. Да и чего тут размышлять? Задача поставлена. Только вперёд! И он ринулся с насыпи.

Поезд, приближаясь, надсадно гудел. Женька тяжело дышал и беспрестанно вяз в сыпучей гальке ногами, обутыми в шлёпки без задников, но изо всех сил спешил преодолеть опасный участок.

Вот уже и рельсы. Всего пара шагов… Но и поезд буквально в нескольких десятках метров. От его пронзительного сигнала в голове, оглушительно громыхая, буквально разрывались артиллерийские снаряды, а перед глазами вспыхивал целый сонм искр, мешая видеть и думать.

Женька напрягся из последних сил. Мощно оттолкнулся. И буквально перелетел через рельсы. Но одна шлёпка соскользнула с ноги. Боковым зрением Женька заметил, как она, словно мячик запрыгала по шпалам.

«Тётушка будет ругаться…» — только и успел подумать он и тут же метнулся за ней.

Пронзительно завизжали тормоза, скользя по стальному полотну. Тяжёлый состав всей своей массой протаранил Женьку и, уже бездыханного, протащив не один десяток метров, будто игрушку отшвырнул в сторону. Тело его почти не пострадало, а на лице так и застыла удивлённая улыбка. Жизнь для Женьки в этом мире была закончена.

Хоронили Женьку всем миром. Рыночные скинулись, дабы помочь тётке оформить похороны надлежащим образом. Да и тётка отжал ела кое-какую копейку.

В день похорон рынок был закрыт на санитарный день, да и все, кто его знал, пришли проводить Женьку-комиссара в последний путь. Людей оказалось неожиданно много. Процессия растянулась, перекрыв движение по шоссе. Идя за гробом, женщины не могли сдержать слёз, а мужики хмурили брови и играли желваками на скулах.

Заметив затор, подтянулись служивые из ГАИ.

— Кого хоронят? — спросил офицер у женщины, немного отставшей от шествия.

— Женьку-комиссара… — приостановилась она.

— Комиссара? — хотя это было и не по его ведомству, но на лице гаишника отобразилась работа мысли. — Что значит, комиссара? — насторожился блюститель порядка. — Кто он такой, этот ваш Женька-комиссар?

— Кто такой? — женщина удивлённо посмотрела на милиционера. — Человек. Женька был просто человек! — бросила она уже на ходу, промокнула глаза кончиком платка и поспешила вслед за уходящей вдаль процессией…

По-прежнему мерно стучали на стыках колёса. Разгребая темноту, поезд мчал нас к столице России. Молча мы с Афанасием прослушали рассказ, ни разу не перебив Аркадия. Его слова уже остались далеко позади, а все мои чувства и мысли были ещё там, на шоссе, вместе с людьми, пришедшими проводить в последний путь Женьку-комиссара…

Отзывчивость и доброта необходимы всегда и всем. Даже у самого закоренелого злодея есть то, что заставляет его, даже помимо воли, творить добро. Причём искренне, а не по принуждению.

Так злая девочка-разбойница из сказки Андерсена «Снежная королева», которая не любила, как сама говорила, «эти телячьи нежности», помогла Герде найти Кая. А короткостриженый качок в лихих девяностых, возвращаясь с бандитской разборки, остановил свой джип, вышел из него, бережно подхватил глупого, свернувшегося клубочком котёнка, устроившегося на проезжей части, и отнёс подальше от дороги.

Да и вообще, все деспоты сентиментальны. Попадаются, правда, иногда чувствительные, впечатлительные и даже ранимые. Иногда… Но, чаще всего, тираны очень жестоки, бесчеловечны и эгоистичны. Идущая из души теплота доступна немногим…

— Недостаток ума, — наконец-то я прервал затянувшееся молчание, — с лихвой перекрывался избытком доброты, сердечности и искренности. Количество или, точнее, качество «мозгов» явно не находится от этого в прямой зависимости. Скорее всего, даже наоборот.

— Говорят, грядёт какой-то новый, более мудрый разум, сказал Аркадий. — Может, и Женек, жующих гнилые яблоки и обрезки колбасы, станет меньше.

— Тема юродивых всегда очень больная и волнующая, — перед моими глазами всё ещё стоял Женька-комиссар. — Отношение к блаженным — показатель уровня сердечности и человечности в нашем обществе. По этому признаку можно судить, насколько общество больно и обездолено.

— Почему наша действительность такова, — как бы развивая мою мысль, продолжил Аркадии, — что истинная доброта может исходить зачастую от людей «не от мира сего»? Неужели добро делают только ненормальные?

— А давайте по пять капель для разговору и хорошего сна? — неожиданно подал голос Афанасий и, как мне показалось, недвусмысленно посмотрел на напарника.

Аркадий на секунду задумался, типа соглашаться или нет.

— Не пью, — дабы отмести все притязания на этот счёт, сказал я. — Сплю и так прекрасно.

— Без проблем. На нет и суда нет, — тут же согласился Аркадий. — Тогда и мы не будем.

— А чего нет? — недовольно пробурчал Афанасий, но спорить не стал. — Тогда давайте ложиться. Завтра договорите.

— А и правда, — тут же согласился Аркадий. — Всё мировые проблемы всё равно сейчас не разрешим и не разрулим. Так что давайте располагаться.

Застелив постели, мы устроились каждый на своей полке: Аркадий и я внизу, Афанасий — на верхней. Укладываясь, я не мог не заметить их переглядываний. Не понравились они мне. Но что было делать? Один из моих жизненных принципов гласит — если чего-то нельзя изменить, то это нужно воспринимать так, как есть.

«Надо будет держать ухо востро», — решил я.

Устроился поудобней. Подложил руку под голову. И буквально через минуту провалился в глубокий, беспробудный сон…

ГЛАВА 8 Дороги-пути

Если стараться обходить все неприятности,

то можно пройти мимо всех удовольствий.

Ночь, по моим ощущениям, прошла без приключений. Спал как убитый. То ли химией какой-то прыснули, то ли просто устал да переволновался, вот защитная реакция организма и сработала — дала возможность мозгу отдохнуть и набраться сил.

Покопались они в моих вещах, нет ли — трудно сказать. Ну и пусть. Что они там могут найти? Зубную щётку, пасту да мыло. Ничего предосудительного, провокационного и, безусловно, им нужного всё равно не найдут, уж я-то постарался…

Утром, когда открыл глаза, мои попутчики были уже в полной экипировке. И когда успели? Ничего не слышал.

— Доброе утро! — приветливо сказал Аркадий. — Скоро Москва. Подъём или ещё поваляемся?

— Привет! Подъём! — то ли ответил ему, то ли скомандовал я сам себе.

— Билет до Братска не закомпостирован? — Аркадий был сама любезность.

— Пока нет.

Можем объединить наши усилия, тогда и дальше поедем нашей тёплой компанией?

Вот так ненавязчиво садятся на хвост… Профессионалы, блин. Отказаться? Что это даст? Но и помогать, зная их задачу, никак не хотелось. Отвязаться так запросто от них не удастся — это понятно. Раз получили задание, пусть стараются, упрощать им жизнь даже не собираюсь…

— Мне уже всё заказано, — это было правдой. Михаил в записке сказал, где и как могу получить билет. — Так что, как бы это ни было прискорбно, придётся в столице нам расстаться.

— Совсем не обязательно, — возразил Аркадий. — Билет заказан по интернету? На ваше имя — Арсений Львов?

Ну-ну. Фамилию им тоже не называл. Опять прокол? Что-то много для профи. Но эти мои мысли тут же развеялись.

— На билете прочитал, — увидев, как вскинулись с удивлением мои брови, сказал Аркадий. — Там все данные есть.

Такое пояснение было вполне логичным. Но по сути ничего не меняло. С ними, точнее, с их задачей мне было всё и так ясно.

До конечной станции ещё было время. В полном молчании мы попили принесённый проводницей чай с печеньем. Мне надо было собраться с мыслями. Соседи по купе, видимо, это почувствовали и с разговорами не приставали.

А думы мои были, как бы это точнее выразиться… вбок и вкривь. Совсем не по теме. Хотя как сказать. Ринулся, не задумываясь, в столь авантюрное предприятие. Пью чай с вполне интеллигентными, но всё же бандитами. Что дальше?

Мысли сами по себе скатились до мироустройства и мироздания. Десять дней — моя задача была меньше, чем за этот срок выполнить поручение… Постепенно размышления потекли по новому руслу. За десять дней до конца света… Вот как это было бы, случись такое на самом деле?

Всё в нашем мире, несмотря на его бесконечность, рано или поздно заканчивается. Прекращается жизнь, и постепенно исчезает всё с ней связанное. Поначалу из дома ушедшего забирают припасённые и неиспользованные при жизни продукты, потом одежду, какие-то милые сердцу безделушки, книги, письма…

И, скажите, какая разница конкретному человеку, закончилась жизнь или пришёл конец света? Результат в том и другом случае всё равно один — тьма, пустота и безвременье.

Каждый человек приходит в этот мир с определённой, предназначенной свыше именно ему, целью. Каждый… Но ведь и все вместе тоже. Так что, пока цель не достигнута, наш мир, всё человечество будут существовать и развиваться. Вот только знать бы, что это за цель, когда мы её достигнем и сколько осталось?

Или лучше всё же не знать? Ведь, как говорят, чем меньше знаешь, тем крепче спишь… А вот если осталось всего десять дней? Десять последних дней.

В эти дни надо поспешить завершить дела. Можно постараться ухватить побольше удовольствий и наслаждении… Всяко можно.

Но непременно, как и неизлечимо больной человек надеется на лучший исход, так и мы всегда думаем о будущем, даже если твёрдо знаем, что у нас его уже почти совсем не осталось.

А тут вдруг только десять дней. Но пока ничего не предвещает вселенской катастрофы. Всё хорошо. По-прежнему в голубом, безоблачном небе светит горячее солнце. Птицы снуют по своим неотложным делам. Деревья шелестят листвой. Объятья любимой горячи и нежны. И вдруг; на всё про всё осталось десять дней! Трудно поверить. Смириться ещё трудней.

Останется ли в эти последние десять дней хоть капля надежды или руки сами по себе опустятся в ожидании неизбежного?

А может, стоит просто жить, особо не заморачиваясь? Когда же подступит неотвратимое, принять как должное. Ведь ясно одно: рано или поздно всё равно это случится и от этого никуда не деться.

В этой связи припомнился случай, рассказанный одним из участников боевых действий, сержантом Раковым, командиром отделения связистов.

Во время одного из сражений довольно мощный снаряд разорвался в непосредственной близости от окопа, где находились бойцы его отделения. Взрывная волна подняла тучу земли и, опрокинув людей, полностью засыпала окоп, буквально сровняв его с поверхностью.

Какое-то время после взрыва сержант пролежал без сознания. А когда очнулся… Вокруг чернота. Пошевелиться невозможно. Дышать тяжело. Пахнет сырой землёй. Что можно было подумать? Всё, умер. Ад? Не, не жарко. Рай? А где ангелы, небеса?

«Но… раз мыслю, — подумал он, — значит, живу».

Раз так, надо как-то выбираться. Начал ёрзать, кричать. А тут санитар возвращался с передовой. Смотрит, земля вроде бы шевелится. Прислушался. Кричит кто-то. Принялся копать и… откопал. Вот так сержант Раков и выжил. Остальных спасти не удалось. Кто задохнулся, а кого так и не нашли — война всё-таки, под обстрелом шибко не покопаешь.

А если знать наверняка, что до конца света осталось десять дней? Всего десять. Что тогда?

На самом деле жизнь измеряется не столько количеством прожитого времени, сколько событиями её наполняющими.

Десять дней. Целых десять. Стоит их прожить наполнено, будто час за год, а день за жизнь.

Только что будет потом? Ничего никуда не исчезает, лишь переходит из одного состояния в другое. Вода, нагреваясь, становится паром. Потом, охлаждаясь, в виде дождя вновь возвращается на землю. Деревья, поглощая образовавшийся при дыхании углекислый газ, выделяют кислород. Цветок, погибая, даёт жизненные силы собратьям. Кто-то покидает этот мир, но его место не остаётся пустым. Нескончаемый круговорот.

Так и вселенская катастрофа. Случись, она будет таковой лишь для конкретного уголка Вселенной. Целостность не исчезнет, лишь перейдет и станет существовать после, но только вне нас. Начнётся ли всё сначала или продолжится с той точки отсчета, на которой остановились мы?

Сейчас невозможно это сказать. Да и надо ли? Нам от этого будет ничуть не легче. Трудно осознавать, что не наступит завтра. Не укладывается в голове это! Исчезнут радость и грусть, воздух и вода, солнце и земля.

Ведь сегодня, как бы ни было тяжело, всё очень даже неплохо. И если вы адекватный человек, то домашние кладовые пусть и не ломятся, но не пусты.

Есть всё необходимое для жизни. Только, как считают многие, — жизни нет. Но так говорить и думать можно, когда она, жизнь, есть. А когда наступит НИЧЕГО, то и мыслей таких не будет. Вообще никаких мыслей не будет.

Что есть смерть? Уход из жизни человека, точнее, его души или, иначе, сознания. Что есть Мир? Совокупность осмысленных жизней, осмысленных опять же нашим сознанием.

Но если уйдут все и сразу, что изменится? Для любого из нас ничего! Ведь какая разница конкретному человеку, закончилась жизнь или пришёл конец света? Результат в том и другом случае всё равно один — тьма, пустота и безвременье.

Только почему-то хочется, чтобы это произошло как можно позже, желательно, не с нами или хотя бы не при нас.

Но тут уже от нас ничего не зависит…

— Билеты нужны? — отодвинув дверь, в купе заглянула проводница.

— Нужны! — ответил Афанасий и тут же пояснил, словно оправдываясь передо мной. — Мы ж командировочные.

Уходить не хочется, но… придётся, — мысли мои всё ещё были далеки от реальной действительности. Точно говорят все поэты-писатели немного не от мира сего… ’

И вообще, жизнь коротка, так что нужно попробовать в ней всё, если хочешь сделать её ещё короче. На самом деле, что ждёт впереди? Незнакомый мне город. Новые люди. Необычная задача. Опасно? Неизведанность не пугала, но настораживала. А тут ещё навязчивые мысли не отпускали.

Жизнь всё равно поступит с нами так, как посчитает нужным. Но повлиять на свою судьбу можно, если, конечно, шевелиться, а не смиренно ждать неизбежного.

Все эти сегодняшние — в широком смысле — рассуждения лишь повод задуматься лишний раз (лишний ли?) о том, как мы живём, что творим с собой, с планетой, на которой отвечаем за всё.

Конечно, хотя размышления понятные и правильные, только ведь всё равно бесполезные. Никто никого не откопает по той самой причине — некому будет. Разве только при раскопках во времена новых цивилизаций отроют и выставят наши скелеты в музеях. Жаль, полюбоваться сами собой мы уже не сможем.

Из всего вышеизложенного напрашивается вывод: перед концом света лучше без всяких размышлений выспаться и встретить его как данность.

— Арсений, вы с нами? — Аркадий вывел меня из прострации, быстренько спустив на землю.

— Конечно! — не знаю, что заставило меня ответить именно так. Но, как говорится, слов из песни не выкинешь… — Как же без вас?

— Вот и ладненько, — мне показалось, Аркадий с облегчением вздохнул. — Тогда в путь! Поезд уже минут пять назад остановился.

— В путь! — кивнул я.

И мы гуськом потянулись к выходу…

ГЛАВА 9 Борода

Как же быстро летит жизнь!

Ещё юношеская дурь не успела выветриться,

а уже старческий маразм наступил.

По улицам вовсю шнырял холодный, колючий, сухой осенний ветер. Прохожие спешили укрыться от этого пронизывающего студёного странника, спрятавшись за приютившимися на автобусных остановках газетными киосками или в тепле самых разных магазинов и ларьков.

Взяв билеты мы, как тройные сиамские близнецы, бродили по ближайшим к вокзалу улицам. Поезд до Братска отправлялся примерно в полдень, так что особо не разгуляешься. Решили перекусить. Купили по хот-догу и с аппетитом жевали, наблюдая за вечно куда-то спешащими, погружёнными в свои заботы прохожими.

Моё внимание привлёк… даже не знаю, как сказать… Пусть будет немолодой мужчина. Без видимой причины этот человек бродил возле остановки автобуса, постоянно мелькая у меня перед глазами.

Трудно было его не заметить. На улице не лето, а мужчина, казалось, не испытывал никакого неудобства от злого, обжигающего ветра, словно совсем не ощущал холода. Густая с проседью борода топорщилась в разные стороны на испещрённом морщинами худощавом лице. Обтянутые кожей выступающие скулы, ввалившиеся щёки и огромные, цвета болотного омута глаза лишь подчёркивали неприкаянность хозяина.

На голове его покоилась потерявшая форму коричневая фетровая шляпа. В руках — корявая палка, на которую он опирался при ходьбе. На плече пузырился белый, перехваченный сверху мешок из-под сахара. Куртку заменяла старая, видавшая виды роба с торчащим из швов и прорех наполнителем. Вместо тёплых — по сезону — брюк, тонкое хлопчатобумажное трико. На ногах — черные, выношенные чуть не до дыр ботинки, подвязанные вместо шнурков верёвками.

А вот взгляд, добрый и открытый, совершенно не соответствовал всему облику мужчины. Детская наивность сочеталась со взрослым умом. Кому-то он, возможно, даже казался хитрым. Так бывает, когда за убогой внешностью прячется большая и распахнутая всему миру душа. Казалось, только слепой мог не увидеть этого.

Однако люди подчас бывают слепы и неоправданно жестоки и бездушны. Наверняка эту незащищённую от грубости и чёрствости душу любой, не боясь отпора, мог унизить…

Фантазия у меня заработала на полную катушку. Имя. Мне всегда казалось, что имя должно соответствует характеру, точнее, внутреннему содержанию человека. Не зря же говорят, мол, как лодку назовёшь, так она и поплывёт. Фёдор. В моём представлении именно так должны звать этого колоритного субъекта. В голове уже зрел план нового рассказа…

— Арсений, о чём задумались? — прервал мои мысли Аркадий. — Творческие муки?

Не в первый раз замечал удивительную проницательность нового знакомого. Как это у него получается? Ведь в самую точку.

— Вы правы, — сказал я. — Видите того человека?

— Конечно, его невозможно не заметить. Болтается как неприкаянный.

— Вот о нём и думал.

— А чего о нём думать? — удивился Афанасий. — Обычный бомжара.

— Может, и так, зачем мне было вступать в ненужную полемику? — Только если копнуть глубже.

— Так поделитесь с нами вашими мыслями, — предложил Аркадий. — Право слово, интересно.

— Тогда слушайте, — самому хотелось узнать, что из этого может получиться, куда заведёт меня фантазия. — Зовут его, думаю, Фёдор. Так вот, многие пользовались…

…Многие пользовались его наивностью и безотказностью: он всегда был готов отдать людям всё, не требуя ничего взамен. Не требуя… Вот за это однажды и поплатился…

Палка Фёдора в такт шагам выстукивала по подмёрзшему асфальту мелкую дробь. Семеня, он с трудом перебирал ногами в своих не по размеру ботинках, спеша только в одному ему понятном направлении.

На людей Фёдор старался не смотреть. К чему ловить на себе укоризненные или откровенно неприязненные взгляды. Что делать? Так распорядилась жизнь. У кого-то было всё, что нужно… А у него… Но он не жаловался.

Мимо сновали женщины, не обращая на него внимания. Это было хорошо. Так он мог совершенно незаметно, не поднимая взгляда, наблюдать за ними, точнее, за тем, что попадало в поле зрения.

Да, не чужды были ему обычные человеческие желания. Не чужды, но по понятным причинам недоступны. Кому он нужен такой? Прекрасно понимая это, Фёдор и не пытался что-то исправить. Но смотреть-то никто не запрещал…

«Вот к чему это они так понаряжались, как не показаться? размышлял он. — Ишь, вон коленками сверкают из-под коротких юбок. А то вообще шортики напялят и шныряют туда-сюда, словно голые. Или ещё, натянут панталоны с кружевами на колготки, будто забыли на нижнее бельё юбку надеть и шуруют вовсю. А курточки даже пуп не прикрывают…»

Нет, Фёдор не был женоненавистником. Просто раздражала его такая вольность в женской одежде. Как такое можно выдержать на самом деле? Трудно. Вот то-то и оно…

— Чего прёшь на людей! — шарахнулась от него женщина с раздутыми от продуктов пакетами в руках.

Задумавшись, он не сразу увидел её. Немолодая, лет под пятьдесят. В длинном тёмном пальто, коротких сапогах на толстых ногах-тумбах. На голове крупной вязки берет, на лбу испарина. Нелегко ей было нести эту, видно, тяжёлую ношу.

— Простите великодушно, — извинился Фёдор. — Давайте помогу. Мне не в тягость, — он протянул руку за одним из пакетов.

— Проваливай! — она инстинктивно спрятала пакеты за спину. — Иди куда шёл!

Так я ж ничего такого… — растерялся новоявленный помощник. — Ой! — получив нехилый удар пониже спины, вскрикнул Фёдор.

В спине что-то хрустнуло. Он с трудом удержался на ногах, но лица не потерял.

Я ж ничего такого, — обернувшись и посмотрев на обидчика, виновато повторил он. — Зачем же так-то со мной?

Нечего к нормальным людям липнуть, вонючка, — готовясь к новому удару, сказал довольно крепкий белобрысый парень. — Свалил отсюда, козёл!

Глаза холодные. Не злые, а какие-то пустые, стеклянные, не выражающие ни любви, ни ненависти. Жуткий такой взгляд.

— А вы можете идти спокойно, — обратился он к владелице пакетов. — Он к вам больше не сунется.

Женщина с опаской посмотрела на избавителя… Вроде бы поблагодарить надо, а слова застряли в горле, и она промолчала.

Фёдор не стал ждать дальнейшего развития событий и, от греха подальше, как только смог быстро ретировался. Он шёл и по привычке глядя в землю, думал о только что произошедшем инциденте. Не впервой с ним подобное случалось. Привык уже. Злые стали люди. Несдержанные. Тяжело им, вот и нервничают…. О-ох. Он поднял голову и остолбенел.

Ему навстречу спешил мужчина с шикарной, почти такой же, как и у него, разве что совсем седой бородой. На священника не похож — не так священники выглядят. Писатель… музыкант… художник… Ясно одно — человек творческой профессии. И Фёдор обратился к нему.

— Мужчина, можно вас на минуточку?

Обладатель бороды, казалось, ничуть не удивился. Остановился и приветливо, без отвращения глянул на Фёдора.

— Слушаю вас, — с неподдельным интересом разглядывая новоявленного собеседника, ответил мужчина.

— Вижу, у вас борода… как у меня. Она не доставляет вам неудобства?

Незнакомец ничуть не удивился вопросу. Более пристально присмотрелся к Фёдору, немного поразмышлял и на полном серьёзе ответил:

— Да нет. У меня есть ножницы и зеркало…

Словно не услышав ответа, Фёдор продолжил:

— Вас, простите, как зовут?

— Геннадий Васильевич.

— Фёдор Афанасьевич, — представился он. — Отца Афанасием звали. Правда, необычно? Хороший у меня батька был. Жаль, прожил недолго. А меня назвал по-современному…

Фёдор замолчал. Взгляд его обратился куда-то вдаль. Глаза увлажнились, губы задрожали… Но довольно быстро он справился с собой и продолжил:

— Так вот, Геннадий Васильевич, понимаете, меня милиция постоянно останавливает и проверяет документы. Думаю, это именно из-за бороды. Нет, точно знаю — борода виновата. Никого из безбородых не останавливают, только меня. А вам не докучают?

— У вас проблема с документами? — участливо спросил новый знакомый.

— Документы в порядке, — Фёдор скинул с плеча мешок и принялся развязывать верёвку. — Сейчас покажу…

— Не надо, не стоит! — остановил его Геннадий Васильевич. — Верю. А вот насчёт вашей проблемы скажу так…

Он отступил на шаг, прищурил глаз, словно примериваясь для выстрела. Фёдор не шелохнулся, перейдя весь во внимание. Потом Геннадий Васильевич подошёл к витрине магазина и, махнув рукой, подозвал Фёдора.

— Гляньте на себя, Фёдор Афанасьевич…

Фёдор посмотрелся в витрину, как в зеркало. Те же лохмотья, шляпа, борода…

— Ничего не замечаете?

— Да нет, — пожал плечами Фёдор. — Всё как всегда.

— Посмотрите на себя… на меня. Разницу улавливаете?

— Так мы же разные, — удивился вопросу Фёдор. — В этом и отличие.

— А вы конкретно посмотрите…

— И конкретно разные.

— Видите, у вас борода торчит в разные стороны, растёт как бы сама по себе, а за ней, как и за женщиной, надо ухаживать.

— Как за женщиной… — Фёдор заметил отражённую витриной очередную молоденькую очаровашку в коротенькой юбке и, повернув голову, с затаённым вздохом посмотрел ей вслед.

— Ну да, — Геннадий Васильевич проследил за его взглядом. — И все женщины будут ваши.

— Все? — воскликнул Фёдор.

— Ну… может, не совсем все, но многие.

— Спасибо вам огромное, — преисполнился энтузиазмом Фёдор. — Теперь знаю, что надо делать… А у вас случайно не найдётся каких-нибудь старых, ненужных ножниц и зеркальца?

— Зеркальца…

Геннадий Васильевич задумчиво посмотрел на нового знакомого. Увидел этот, созданный великим мастером — природой, удивительно открытый и наивный взгляд. Да, так бывает, когда за убогой внешностью прячется большая и распахнутая всему миру душа…

— Знаете, — сказал он, — я художник. Пойдёмте ко мне в мастерскую. Вы у меня немного посидите, и я вам подарю ножницы, зеркальце, кое-какую одежду, сможете умыться и переодеться. Но сначала, если вы не против, напишу ваш портрет.

— Я весь в вашем распоряжении! — воскликнул воодушевлённый радостной перспективой Фёдор. — Сегодня я абсолютно свободен!

— Тогда вперёд, — улыбнувшись, сказал Геннадий Васильевич.

И они неторопливо, о чём-то оживлённо переговариваясь, пошли, изредка бросая взгляды на спешащих мимо в откровенных нарядах женщин…

На этом моя фантазия иссякла. Точнее, сказал всё, что хотел. Да и вдохновитель — мужчина с бородой тем временем, видимо, всё же пришёл к какому-то решению и благополучно исчез из поля нашего зрения.

— А чегой-то он Афанасьевич? — с обидой в голосе уточнил великан. — Нельзя было другое отчество придумать?

— Вы знаете, как-то на автомате прошло, — признался я. — По ассоциации, наверное.

— Ассоциации у него… — насупился Афанасий.

— Да ладно тебе! — благодушно хлопнул его по плечу Аркадии. — Никогда бы не подумал, что из-за какого-то бомжа может получиться такой необычный рассказ.

Тема жизни обездоленных, отвергнутых обществом меня всегда волновала, — сказал я. — Отношение к ним обычных людей, молодёжи…

— Как по мне, — заметил Аркадий, — так сейчас сплошь и рядом, особенно подрастающее поколение, бывает необоснованно жестоко или просто равнодушно к незащищённым и одиноким.

— Ну почему? — не уступал я. — Разные люди бывают. Даже камень на дороге один переступит и не заметит, а другой обязательно пнёт.

— Может, когда-то и жили по правилам, — продолжал гнуть свою линию Аркадий, — но только не сейчас. Кто сказал, что миром правит любовь? Только сила, да ещё деньги, которые, в общем-то, и есть та мощь, способная вершить дела.

Вот оно как… Теперь понятна позиция моих попутчиков. Золотой Телец у них правит бал… Да ещё сила. И только. Но такая постановка вопроса мне была явно не по нраву.

— Не могу согласиться, что вся наша молодежь груба, жестока и пассивна. По моим наблюдениям, сейчас в среде подрастающего поколения наблюдается и возрождение достоинства, и стремление к правильной жизни. Поверьте, современная молодёжь, как и прежняя, думает о будущем и всегда стремится поступать, с их точки зрения, справедливо. Старикам этого не понять, как когда-то их самих не понимали их предки. И это нормально. Но жизнь продолжается, вселенской катастрофы из-за падения нравов не произошло, просто сместились ценности и нормы. Так что не всё так мрачно…

— Мы будем трепаться, — вклинился Афанасий, — или пойдём к поезду? До отправления, между прочим, осталось полчаса.

— Точно! — сказал Аркадий. — Будет желание, продолжим разговор в купе.

— Ладно, — кивнул я, и мы, дожевав наш нехитрый перекус, заспешили на перрон.

Однако продолжения разговора так и не последовало. Располагались в купе основательно, ведь провести здесь предстояло почти трое суток. По очереди застелили постели, прикрыли одеялом, чтобы можно было присесть в верхней одежде.

Потом тоже было не до разговоров, пора подумать о пище не духовной, а очень даже физической. Шутка ли, скоро вторые сутки без горячего на печенюшках да бутербродах! И вот тут возникла небольшая проблема…

ГЛАВА 10 Последняя книга

Уходят не потому, что Там ждут,

а потому, что Здесь ничего не держит…

Пора было подумать о пище не духовной, а очень даже физической. И вот тут возникла небольшая проблема. Бросить купе без присмотра как-то неправильно. Мало ли что? Нужно было кому-то остаться…

В обычной ситуации ничего сложного с этим бы не возникло. Только не в нашем случае… Пораскинув мозгами, я пришёл к единственно верному решению.

Наверняка считают, что перед ними обычный лох, развести которого — пара пустяков. Может, это и к лучшему. Найти всё одно ничего не найдут. Так что, пусть ищут, хоть на ощупь, хоть как. А убедившись, поймут, что ошиблись, и, глядишь, отстанут.

— Как насчёт пообедать? — придя к такому заключению, сказал я.

— Согласен, — тут же подхватился Аркадий. — Давно пора. Афоня, остаёшься за старшего!

— Чего сразу Афоня? Может, от голоду прям сейчас умру…

— Сначала сходим мы, — с расстановкой и металлом в голосе сказал Аркадий. — Потом отпустим тебя, — и с нажимом добавил: — Ведь ты не против?

— Не против, — сквозь зубы подтвердил Афанасий. Но было очевидно, такая перспектива не очень пришлась ему по вкусу.

— Возьму ноутбук, — сказал я. — Пока будем ждать обед, почитаем. Вы как?

— С превеликим удовольствием! — почти непритворно воскликнул Аркадий. — Не сомневаюсь, будет над чем поразмышлять.

В вагоне-ресторане людей было немного, далеко не все столики оказались заняты. Но время приближалось к обеду, поэтому народ потихоньку начал подтягиваться. Заняв свободный, мы расположились ближе к окну, если будут ещё желающие присоединиться, нам они не помешают.

В воздухе витал запах кислых, не прокисших, а именно кислых щей, жареного мяса, картошки и ещё чего-то едва уловимого, но знакомого. Желудочный сок помимо воли вырабатывался в неимоверных количествах, живот поджало, аромат еды дурманил…

Щи из кислой капусты да со сметанкой, ржаным хлебушком и чесночком… Сейчас это было пределом мечтаний.

Вдоль столиков неспешно ходила официантка. Негромко переговариваясь с клиентами, принимала заказы и неторопливо разносила приготовленные блюда.

Заказав обед и понимая, что время есть, я включил ноутбук. Открыл текстовые файлы, скаченные с карты памяти Михаила. Пробежался по названиям… Взгляд остановился на одном: «Последняя книга».

— Читаем? — глянул на попутчика.

— А чего ж мы сюда пришли? — улыбнулся Аркадий. — Ну не обедать же? Шучу. Конечно, Арсений. Весь внимание.

— Зима, начиная прямо с октября… — стараясь перекрыть все внешние шумы, начал я…

Зима, начиная прямо с октября, обрушилась на город нежданными морозами. Промозглый и просоленный морской ветер выдувал последнее тепло из измождённого голодом тела. Стынь напористо забиралась под одежду, с притворно мягким усердием ласкала студёными ладошками и, самым непостижимым образом оказываясь под кожей, оплетала, захватывала и подчиняла себе чувства и ощущения, отключая в сознании всё необходимо-привычное, человеческое…

Ослабевшие от непосильной ноши ноги скользили по натёртому до блеска ледовому насту тротуара. Некому и некого в этом промёрзшем городе было бросить на борьбу со снегом. Не хватало на это ни людей, ни возможностей.

Споткнувшись об очередной нарост, Иван Порфирьевич припал на колено… Острая боль пронзила всё его существо, стрелой метнувшись в уставший мозг. Не было сил даже застонать. Он лишь плотнее сжал губы, собрался с духом, напрягся и рывком оторвал своё исхудавшее тело от стылой дорожки.

Огромная авоська уныло тащилась за ним следом. Когда-то жена ходила с ней на рынок, в магазин и наполняла всяким провиантом.

Прямо с грядки! — любила повторять она, выкладывая вкусно пахнущие свежестью овощи на кухонный стол.

Иван Порфирьевич так любил эти моменты. Это было как в детстве, когда мама приносила продукты и вот так же их раскладывала. Маленький Ваня заворожённо следил, как эти вкусности превращались в овощное рагу, гуляш и борщ. Настоящий украинский борщ, который мама, как никто другой, прекрасно готовила, с поджарками, сахарной косточкой и чесночком.

Эти воспоминания привели его к совсем невесёлым мыслям, всё ещё теплящимся в затухающем мозгу. Нет уже мамы…

В очередной раз поскользнувшись и упав, он не стал подниматься, а лишь притянул к себе авоську с, можно так сказать, стратегическим грузом, грузом ценою в жизнь, и, буквально подмяв под себя, уселся на неё верхом.

Не было рядом и жены. Умерла. Сколько времени прошло с той поры? День? Неделя? Месяц? Какая разница! Её нет, как и деток — маленькой Дашеньки и пятилетнего Коленьки. Никого нет. Не выдержали холода и голода, ушли из этой жизни, оставив его здесь доживать одного.

Слёзы катились по его не по возрасту морщинистым щекам. Тёплая влага, скатываясь, падала и замерзала мутными солёными льдинками у ног.

Одна надежда — может, Там им будет лучше. Ведь Там, он это точно знал, хотя и был атеистом, есть жизнь.

Мимо шли… нет, не шли, волочились на подкашивающихся ослабевших ногах люди, а точнее, безучастные ко всему живые трупы, укутанные поверх пальто платками. Почти все тащили за собой какие-то предметы, предназначения которых, возможно, и сами не знали.

Никто ни на кого не обращал внимания. Все были в себе, в своих мыслях и заботах. Кто-то не выдерживал, падал и, скорее всего, замерзал, прямо здесь переносясь в другой мир. Но живые люди-трупы по-прежнему проходили мимо, не останавливаясь…

Иван Порфирьевич не замечал своих слёз, как и холода, пронизывающего насквозь. Инстинкт заставлял двигаться, сопротивляться, жить. И он безропотно подчинялся этому невидимому и бескомпромиссному командиру.

Пока отдыхал, спина на морозе затекла. Ноги свело. Пальцы скрючились и никак не хотели слушаться. Завалившись набок, он сполз в снег, встал на колени, упёрся руками о землю, распрямил ноги и, прилагая неимоверные усилия, встал, по-прежнему не выпуская из непослушных рук ценный груз.

До дома оставалось совсем немного. Но это по прежним меркам немного. Сейчас каждый шаг давался с огромным трудом…

Поднявшись на свой этаж, он пнул ногой незапертую дверь. Зачем запирать? Никто не запирал. Мало ли что могло случиться с жильцом, вот и пришлось бы дверь ломать…

Зашёл в квартиру. Посередине почерневшей от копоти комнаты на кирпичах стояло жестяное ведро. Спички. Как хорошо, что жена делала запасы. Спички ещё были. Многие теперь лишены и этого.

Он долго дышал в ладони, пытаясь отогреть закоченевшие руки. Без этого спичек никак не зажечь. Попытался сжать один кулак, другой… Не сразу, но это удалось.

Присел возле ведра. Достал из авоськи свой ценный груз. Это было первое дореволюционное издание книги Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» с гравюрами Гюстава Доре — любимая книга Николая Фёдоровича, школьного учителя Ивана Порфирьевича.

Полистал непослушными пальцами. Бумага терпко холодила. Когда-то так же её листал Николай Фёдорович.

Когда-то… Ушёл из жизни учитель. Тихо ушёл. Уснул в промёрзшей квартире и не проснулся. Всё, что можно было, греясь, сжечь, сжёг, а вот книгами топить не пожелал. Так и принял смерть.

Долго держался и Иван Порфирьевич. Долго, но не вечно. Инстинкт заставил поступиться принципами. Потихоньку библиотека учителя пустела. Эта книга Франсуа Рабле была последней… Последней дающей тепло, а значит, и жизнь.

Однако согреваться таким образом поначалу никак не удавалось. Целиком книги гореть не хотели. Даже удивительно, как это их сжигали на кострах? После многочисленных неудачных попыток Иван Порфирьевич понял, что их нужно разрывать на листочки и предавать огню по отдельности. Теперь так и поступал. Но с этой…

Непослушными пальцами он с трудом перелистывал странички, рассматривая знакомые картинки. Как-то не поднималась рука оторвать хотя бы листок из этого фолианта. Вспомнились детки, учитель, жена и как тогда, в прошлой, мирной жизни они все вместе читали эту книгу и смеялись над забавными и добрыми великанами-обжорами.

Холод постепенно отступал. Голода он не чувствовал уже давно, а может, просто свыкся с этим чувством. Стало тепло, хорошо и уютно. Иван Порфирьевич прикрыл глаза, но книгу из рук не выпустил.

Вспомнились тёплые летние дни, солнышко, запах луговых цветов. Отчётливо, почти осязаемо почувствовал на губах вкус чая с мятой и варенья из лесной земляники. Увидел будто со стороны, как его руки обнимают жену и деток, всех одновременно, как смеялся вместе с ними, кружа в беззаботном хороводе…

Так незаметно для себя и уснул.

Уснул, чтобы не проснуться, спеша в другую жизнь на встречу со своими любимыми и близкими.

Уснул. Здесь его теперь ничего не держало.

Уснул в феврале тысяча девятьсот сорок второго года, навсегда покинув блокадный, осаждённый фашистами, промёрзший Ленинград.

Уснул, так и не посмев сжечь последнюю и любимую книгу своего школьного учителя…

Официантка давно принесла источающие пьянящий аромат щи, эскалоп со сложным гарниром: жареной картошкой, луком и ещё какими-то овощами, два кусочка хлеба и компот. Но вкушать долгожданный обед мне пока совсем не хотелось.

Аркадий же, наоборот, покончив со щами, с удовольствием уплетал эскалоп. Позавидуешь такой толстокожести. Всё ему нипочём. Как говорят: «Война, войной, а обед по расписанию..»

— Хороший рассказ, — сказал я, — согревающий душевным теплом, подаренным Иваном Порфирьевичем всему что любил.

— Угу, — допивая компот, сказал Аркадий. — Мы начали забывать все те ужасы, что пережили люди того времени. А современная молодёжь, возможно, уже не знает, что такое блокадный Ленинград.

— Однажды во время посещения Петербурга, — продолжал я, — мы с другом прогуливались по набережной недалеко от Петропавловской крепости. Увидели на льду множество людей. Издалека приняли их за участников соревнований по подводному лову, потому что все толпились возле лунок. Подойдя ближе поняли, что идут съёмки блокадного Ленинграда, а причудливо одетая и обутая массовка изображает измождённых жителей. Знаете, Аркадий, тогда до костей холодом пробрало, и не только от февральского ветра. Сейчас у меня возникло почти такое же ощущение…

— Вот что удивительно, — вытирая салфеткой губы, отметил Аркадий, — несмотря на все описанные ужасы, история получилась тёплой, человечной и, как ни странно, жизнеутверждающей.

— Вы уже отобедали? — задал я совершенно бестолковый вопрос. Будто сам не видел.

— Конечно. А вы, Арсений, пока что даже не притронулись. Щи нужно есть горячими. Закрывайте вашу технику и приступайте к еде.

— Конечно, — кивнул я и попытался придвинуть к себе тарелку, однако ноутбук явно этому мешал.

— Вот что, — сказал Аркадий, — сделаем так. Давайте мне ваш аппарат… Да не бойтесь! — заметив мой настороженный взгляд, тут же заверил он. — Ничего с ним не случится. Доставлю в купе в целости и сохранности. А вы пока обедайте и закажите для Афанасия, а то он там заждался, наверное. Пришлю его, пока от голодной смерти не погиб…

Вот и настало время ноутбука. Не отдать, значит, насторожить. Отдать… Почему бы и нет? Всё равно они должны его проверить. Так уж лучше самому…

— Добро, — кивнул я. — Отключать не стану. Полистайте, может, ещё что-то интересное найдёте. Вы ж любитель и ценитель прекрасного слова…

Вот зачем сам им помогаю? Но решение принято. Пусть покопаются. Мне с этой подводной лодки деваться некуда.

Аркадий ушел, прихватив мой ноутбук, а я принялся без аппетита вталкивать в себя уже остывшие, но по-прежнему вкусно пахнущие щи…

ГЛАВА 11 Везёт — не везёт

Всех нас хранит Господь.

Но срок хранения у всех разный.

Аркадий ушёл, прихватив мой ноутбук, а я принялся без аппетита вталкивать в себя уже остывшие, но по-прежнему вкусно пахнущие щи… Мысли постепенно вернулись к сегодняшнему дню. И день этот не вселял оптимизма.

Что происходит? Чего ищут эти бандиты — любители литературы? Кому, как не мне, знать, что на карте памяти ничего, кроме довольно любопытных рассказов, нет. В чём фишка? Догадка, конечно, имелась, но поверить в неё никак не получалось.

Ну не мог со мной так поступить Михаил… Не мог? Хотя, может, как раз и мог… Мысли путались. Пища казалась безвкусной. Будущее представлялось туманным и, что больше всего раздражало, — непонятным.

Подоспевший Афанасий уже давно сидел напротив и с аппетитом поглощал обед. Мне было не до него, а он, спасибо ему, и не лез с разговорами.

«Вот кому везёт, — размышлял я. — Не заморачивается особо ни на чём, жрёт себе — и все дела. А тут…»

Неуютно мне было. Чужой человек копался в моём ноутбуке. Создавалось ощущение, что меня, обнажённого, рассматривают на площади и тычут костлявыми пальцами во все, даже самые интимные, места. Представив всё это воочию, я с отвращением поморщился, буквально влил в себя компот и, пожелав соседу приятного аппетита, заспешил в купе. Афанасий лишь кивнул, не удосужив меня даже взглядом…

— Арсений! — как доброго приятеля встретил меня Аркадий. — Смотрите, что нашёл, — он ткнул в экран, где был открыт материал, подготовленный для меня Михаилом.

«Везёт — не везёт» в самом верху красовалось название очередного опуса.

— Начал читать без вас, уж извините, но готов прослушать ещё раз… Что, обед не понравился? — видимо, уловив моё настроение, проникся он ситуацией.

И опять в самую точку. Именно так моё настроение можно было и выразить: везёт — не везёт. Вновь случайность? Как он это делает? Позвольте, один раз — случайность, второй, третий. … Нет, тут надо бы умение…

— Отчего же… — пора было взять себя в руки, а то раскис как кисейная барышня. — Рассказ, говорите? Давайте глянем.

Присев, развернул ноутбук к себе. И, дабы скрыть все свои чувства, незамедлительно принялся читать вслух.

— У Веллера есть нечто подобное в книге «Легенды Невского проспекта». Человек же, поведавший эту историю, утверждал, что никакая это не легенда, и произошла на самом деле с приятелем. Как бы там ни было, это совершенно не умаляет сути случившегося. Итак… Нельзя сказать, что Анатолию панически не везло…

Нельзя сказать, что Анатолию панически не везло. Бывало, конечно, всякое. Но чтобы вот так…

Было тогда ему лет восемнадцать, и случилось всё аккурат перед армией. Жил он в двухкомнатной квартире типовой пятиэтажки вдвоём с матерью. Та и попросила его покрасить батарею перед зимним сезоном. Выдала кисточку, краску и со спокойной душой ушла на работу.

Анатолий был послушным сыном — как-никак единственный мужчина в доме. Кто, если не он, матери поможет?

Разгар лета. На улице жара под тридцать. В доме тоже не меньше. Раздевшись почти донага, Анатолий с должным прилежанием принялся выполнять поручение, оставшись не в узеньких плавках или обтягивающих боксерах, а, как советовали из соображений гигиены и терморегуляции (читал об этом в каком-то журнале), в свободных семейниках.

Сидя на корточках, он старательно водил кистью по батарее.

Если бы у Анатолия были глаза на затылке, то он наверняка бы увидел, как его огромный рыжий кот Васька с интересом следит за непонятным предметом, болтавшимся между ног хозяина.

Но у человека глаз на затылке нет, потому Анатолий не заметил, что через какое-то время в Ваське проснулся охотничий инстинкт. Он распластался по полу и постарался слиться со средой. Затем замер и принялся неотрывно наблюдать.

Немного выждав, котяра, видимо понял, что без такого трофея дальше жить не сможет. Поэтому подобрался в туго закрученную пружину, поднапрягся, зад его судорожно завибрировал и… мгновенно сорвавшись, домашний хищник неудержимой молнией метнулся на добычу, безжалостно всадил острые когти в нежную мякоть и попытался тут же ретироваться, прихватив добычу с собой. Но…

Как только острые, словно кинжалы, когти вонзились в столь чувствительный и особо важный для каждого мужчины орган, Анатолий, пронзённый болью, от неожиданности рванулся, заорал благим матом, да так, что, казалось, даже стены в ужасе содрогнулись, взвился на месте и прямиком со всего маху врезался головой в острое ребро чугунной батареи…

Перед глазами забегали искорки, тут же вспыхнувшие мириадами звёзд, и моментально слившиеся в один огромный огненный шар, а в мозгу громыхнуло так, что, казалось, внутри разорвалась минимум атомная бомба.

Анатолия отбросило назад, и он, потеряв сознание, распластался на полу.

Ничего не понимающий рыжий кот, поджав хвост, с округлившимися от страха глазами в испуге забился в угол.

Если бы только на этом все несчастья закончились…

Представьте себе такую картину. Через какое-то время приходит на обед мать и видит: на полу в луже крови лежит без сознания её сын, а рядом, поджав под себя хвост, дрожа всем телом, скалясь и беззвучно разевая пасть, безумным взглядом на неё таращится кот Васька.

Первое, что пришло в голову, — оборотень! Но поначалу не было даже сил принять хоть какие-то адекватные меры. Припомнила осиновый кол, серебряные пули… Да где всё это взять? К тому же на дворе двадцать первый век, а не забитое полуграмотное средневековье… Чушь собачья!

Придя в себя после шока, она заметалась по кухне, не зная, что предпринять. В смятении открыла кран, набрала холодной воды в рот и что есть силы прыснула на сына. Ничего не произошло, парень остался неподвижным.

— Сыночек, что делать? — запричитала она. — Вот бе-да-то!

Наклонилась над Анатолием, прислушалась.

— Дышит!

Вспомнила, что в этом случае неплохо бы дать понюхать нашатырный спирт. Ринулась за аптечкой, вытряхнула из неё содержимое и, не став ничего искать, тут же бросилась к телефону:

— Алло! Скорая?

Ещё до приезда медиков, следуя советам врача по телефону, мать привела сына в чувство.

— Что это было? — едва открыв глаза, спросил Анатолий. — Мам, мне так больно…

— Что болит? Где? — мать поискала взглядом рану. Но понять что-нибудь было совершенно невозможно. Кровь была повсюду.

— Везде… — обречённо признался Анатолий.

— Что случилось, сынок?

Какое-то время, приходя в себя и восстанавливая в памяти случившееся, Анатолий молчал. Потом, когда картина предстала перед его взором в полном объёме, засомневался, стоит ли рассказывать такие пикантные подробности — мама, она ведь женщина… Потом глянул на кота. Тот вжался в стенку, словно пытался слиться с ней, раствориться, но из кухни не убежал, будто кто его на клей посадил. И наконец решился — мать всё же, не чужой человек.

— Сижу я, значит, на корточках, — принялся рассказывать он, — крашу батарею. Никому не мешаю. А наш котяра сзади когтями за… ну там, внизу, как цапнет! А тут батарея…

Скорая приехала быстро. Врач без проволочек прошёл к пациенту, осмотрел раны и, увидев на интимном месте разодранную в лоскуты кожу, лишь головой покачал:

— Бывает же такое… Как это произошло?

— Доктор, помогите! — взмолилась мать. — Прошу вас!

— Сделаю всё возможное, — кивнул врач. — Приготовьте тазик с тёплой водой и полотенце.

— Что всё-таки случилось? — сделав обезболивающий укол, спросил эскулап.

Боль потихоньку отступала. Анатолию даже стало смешно, когда представил всю эту ситуацию со стороны.

— Понимаете, доктор, сижу я на корточках, крашу батарею и никого не трогаю. А тут котяра, — Анатолий показал взглядом на пока так и не пришедшего в себя Василия, — подкрался сзади и…

Молодой специалист, видимо, имел пылкое воображение и так проникся ситуацией, что был не в силах себя сдержать, хотя изо всех сил пытался. Оказывая помощь, доктор так красочно представил, как огромный рыжий кот, подкравшись…

Нет, не выдержал эскулап, прыснул-таки от смеха. Но, понимая всю щекотливость ситуации, к тому же не желая ранить душу пациента, отвернулся, вскочил во весь рост, да неудачно: поскользнулся на лужице крови и со всего маху рухнул Анатолию на разведённые в стороны ноги.

Анатолий гимнастом не был. Шпагат делать не умел. Никакой.

— А-а-а!!! — во всё горло заорал пациент. Видимо, чего-то там у него лопнуло или порвалось.

— Ничего страшного! — пытаясь успокоить, тут же отреагировал в одно мгновение вспотевший и осознавший всю серьёзность случившегося лекарь. — Сейчас сделаем ещё укольчик. Надо его в больницу, рентген сделать, — обратился он к вбежавшей на крик матери. — Позовите, пожалуйста, водителя с носилками…

Доктор и водитель на носилках стали спускать Анатолия к машине.

— Что произошло? — просто из любопытства поинтересовался шофёр.

— Сижу я, значит, на корточках… — принялся рассказывать, успокоенный двойной дозой обезболивающего Анатолий. — А тут сзади…

Лестничная клетка в наших домах довольно узкая. Нести вдвоём здорового парня — дело не из лёгких. А тут ещё такая история.

И вновь доктор не устоял. Он буквально зашёлся судорогами, пытаясь сдержать смех. Ноги его подкосились, он упал на колени, а несчастный пациент скатился с носилок и, вопя, загремел по лестнице вниз.

Долго потом доктор и водитель приводили Анатолия в чувство и успокаивали разбушевавшуюся мать. Пришлось сделать и ей успокаивающий укол. Анатолий от троекратно полученных обезболивающих впал в какое-то пространно-отсутствующее состояние.

Когда его, с ног до головы перевязанного бинтами, перепачканного кровью привезли в больницу и переложили на каталку, видя, что пациент в сознании, санитары вполне естественно поинтересовались:

— Как, парень, тебя угораздило так попасть?

— Сижу дома, — начал свою исповедь наш герой, — никого не трогаю…

Но тут мать кинулась ему на грудь и, прикрыв ладошкой рот, горячо зашептала:

— Молчи, сынок, молчи! Тебе нельзя разговаривать…

Причину, понятное дело, по которой ему надо молчать, перед санитарами раскрывать не стала. И потому те в полном молчании, не торопясь, благополучно довезли его до приёмного отделения…

Оторвав взгляд от экрана, я посмотрел на внимательно слушающего меня Аркадия.

— Вот что значит, не везёт! — сказал я, лишь бы не молчать.

Аркадий моего оптимистического настроения не разделял. Это было очевидно. Взгляд его блуждал где-то на уровне пола. Он покусывал губы. Размышлял. И наконец нарушил молчание.

— Да, «беда не приходит одна». «Пришла беда — открывай ворота», — проявил он знание народной мудрости.

— В то же время всё в жизни непостоянно, — попытался я не согласиться с ним. — Если всё идёт хорошо, наслаждайтесь, поскольку это не продлится вечно. Если всё идёт плохо, не беспокойтесь, это тоже долго не протянется.

— Не в том дело… — он немного помедлил. — Было это в Чечне. Меня тогда только призвали в армию. Шла первая чеченская компания тысяча девятьсот девяносто четвёртого года, а попросту — война…

Безусловно, любой солдат находится в группе повышенного риска. Где, как не в армии, особенно во время боевых действий, можно легко потерять здоровье, а то и вообще расстаться с жизнью?

Мужчина по природе своей охотник. Чего его стрельбе обучать? И так всё получится. И получалось — у кого лучше, у кого не совсем. Война быстро и стрелять научит, и окапываться, и маскироваться. Ленивым тут не место. Жить захочешь — приспособишься…

Вот что писал уже много позже мой командир, руководитель Назрановской группировки в Чечне майор Александр Глущенко:

«…Лучше нашего солдата для безответственного и бестолкового начальства на войне нет. Его можно не кормить — сам найдет, где пожрать. Он может спать на голой земле, пить воду из танковой колеи, неделями ходить в рваных сапогах с абсолютно мокрыми ногами, может напиться как свинья и орать о любви к родине. Умеет делать всё — главное, объяснить как и зачем. Подвиги совершает легко, не задумываясь. Умирает без особых эмоций. Он русский человек, и это его самое большое преимущество и недостаток…»

— Но хочу рассказать не об этом, — сказал Аркадий. — К концу апреля мы, недавно ещё совсем мальчишки, стали уже обстрелянными, немало повидавшими солдатами. На войне взрослеют быстро. Всего несколько месяцев назад был желторотый юнец, а сегодня уже не мальчик, но муж, стойко переносящий все тяготы и лишения военной службы, знающий цену жизни и смерти, привыкший к обстрелам, взрывам и потерям. Произошло это в день празднования православной пасхи…

Пасха. Светлый праздник Весны и Воскресения Христового. Ваш покорный слуга в составе небольшого отряда, обороняющего блокпост в одном из районов Чечни, напряжённо прислушиваясь, отдыхал после очередной атаки боевиков.

Кто-то из однополчан, укрывшись за мешками с камнями и песком, вскрывал штык-ножом консервную банку с перловой кашей и мясом и, подцепив им содержимое, отправлял в рот, хрустя сухими галетами и запивая водой из фляги. Сегодня было не до горячей еды.

Кто-то отдыхал прямо на каменистой земле, закутавшись в бушлат. А кто-то, прижавшись к брустверу, внимательно наблюдал за противником. Тут, главное, не пропустить начало очередного наступления…

Откуда здесь взялся священник, никто толком не помнил. Да и не интересовало это. О другом думали. Именно сегодня противник был особенно настойчив и активен. Штурмовали почти непрерывно с небольшими передышками. Понятное дело, хотели насолить христианам. Командир подкрепления не вызывал, считал, что пока своими силами можем справиться.

Священник ходил среди бойцов, размахивал курящимся ладаном кадилом, опрыскивал всех святой водой и приговаривал:

— Христос Воскрес!

— Воистину Воскрес! — отвечали некоторые бойцы, а иные отворачивались, мол, не до тебя, или делали вид, будто не слышали.

Огромный, под два метра ростом, в длинной чёрной рясе он ходил, раздавая куличи и крашеные яйца.

— Христос Воскрес! — не пригибаясь и не боясь быть подстреленным, он неспешно пробирался между солдатами.

— К бою!!!

Всё. Передышка закончилась. Новый штурм.

— Аллах Акбар! послышался боевой клич нападавших.

Со всех сторон раздались выстрелы.

— Аллах Акбар! — то там, то тут мелькали чёрные одежды боевиков.

Вовсю застрекотали наши акаэсы. Разномастным оружием им отвечали чеченцы.

— Аллах Акбар! — напирали боевики. Уже можно было различить их фанатичные лица.

Земля дрожала от взрывов ручных гранат, брошенных защитниками блокпоста, и снарядов, выпущенных из гранатомётов боевиков.

— Аллах Акбар! — клич слышался уже где-то совсем близко.

«Ах, вы так!» — вдруг случилось какое-то массовое умопомрачение или за державу обидно стало…

— Христос Воскрес!

Кто первым перемахнул через бруствер, сказать трудно. Но бойцы с бешено-отрешёнными взглядами ринулись врукопашную. Напор был столь неожиданным, что в рядах боевиков возникло замешательство.

Однако продолжалось это недолго. Обнажив холодное оружие, у кого какое было, боевики не дрогнули, надо им отдать должное, смело ждали встречи с врагом лицом к лицу.

— Христос Воскрес! — со штык-ножами в руках мчались на них обезумевшие защитники.

И тут я увидел священника. Так и не выпустив из рук кадила, он размахивал им, словно пращей, и бок о бок с бойцами мчался на врага, ревя во всё горло:

— Христос Воскрес! Христос Воскрес!

Большущий, в развевающейся чёрной рясе он представлял прекрасную мишень. В него, наверное, даже прицеливаться не надо — настолько он был огромен.

«У него же бронежилета нет, — скосив взгляд, помню подумалось мне. — Безумец! Что он делает?» ’

— Христос Воскрес! — во всю глотку, не останавливаясь орал и я, вместе со всеми несясь вперёд. Не до священника и его безумного поступка мне было. — Христос Воскрес!

Уж как всё получилось, никто никогда не узнает. Только боевики вдруг почему-то отступили, так и не ввязавшись в драку. Что произошло? Кто им отдал приказ? Неизвестно. Только их боевые порядки мгновенно свернулись и буквально на глазах исчезли, растворившись, будто их тут никогда и не было.

— Батюшка, куда и зачем вы ринулись без оружия и бронежилета? — чуть позже, уже сидя в укрытии, спросил я у него.

— Сын мой, — ответил священник. — Более ста лет русские солдаты не ходили в бой с именем Господа на устах. Разве мог я, служитель Отца нашего, Господа Бога, остаться в стороне и не поддержать порыва?

— Но ведь вам могло не повезти, вы могли погибнуть!

— Бог хранил. Смотри… — он показал изрешечённую пулями рясу. — Самого даже не зацепило.

— Но как же это? Как так может быть? — с удивлением я рассматривал иссечённую пулями материю. — Вы совсем не боялись?

— Отбоялся ещё в Афгане. Там и ранен был не раз, и контужен. Угодно было Господу, оставил меня жить, дабы служил ему верой и правдой.

— Батюшка, а мне по жизни постоянно не везёт… — честно признался я. — Даже родителей своих никогда не видел. А девушка, когда узнала, что в Чечню еду, чуть с ума не сошла. А через месяц письмо прислала, мол, извини, выхожу замуж…

— Сын мой, каждому по жизни Создателем отведено одно целое. Ежели одной рукой Господь отбирает, другой обязательно воздаст. Только ты и сам по сторонам смотри. Господь всегда подсказку даст, поможет, только услышь…

— Батюшка, Бог всем, без исключения помогает и хорошим, и… не очень?

— Всех нас хранит Господь. Только срок хранения у всех разный…

Было над чем задуматься. Не прошли слова служителя церкви как пуля навылет. О чём только не думалось и не вспоминалось на войне во время передышки…

— Аркадий, в дозор! — отвлёк от размышлений командир.

— Есть!

Подхватив автомат, я переполз к наблюдательному пункту, сооружённому из огромных валунов.

— Спасибо вам, батюшка, за надежду, за веру, — обернувшись, сказал я.

— Храни тебя Господь! — перекрестил меня священник. — Спаси и сохрани!

Я принялся внимательно осматривать подступы к блокпосту, а батюшка легко встал, привычно разжёг потухшее кадило и продолжил орошать солдат святой водой, приговаривая, как ни в чём не бывало:

— Христос Воскрес! Христос Воскрес!..

— Воистину Воскрес! — ни один боец не посмел ему не ответить. Ни один.

— Воистину Воскрес! — измученные, пропахшие гарью и порохом, уставшие, с уважением глядя на него, повторяли они. — Воистину Воскрес!..

Разные мысли роились в моей голове, пока слушал этот рассказ. Никак не складывался у меня образ бойца-спецназовца или десантника с Аркадием.

Хотя чего только в жизни не бывает? На самом деле, демобилизовавшись, что он умел? Какую специальность приобрел, вернувшись к мирной жизни? Мог стрелять или не стрелять. Окапываться, драться. Умел убивать и смотреть смерти в глаза… Думать умел и рисковать…

— Очень неожиданно может поступить человек, — прервал я молчание, — в неподготовленной заранее, неординарной и экстремальной ситуации.

— Да уж…

Аркадий был ещё там, в гористо-каменистой местности, у блокпоста и с автоматом в руке. Не до разговоров ему сейчас. Видно, экспромт священника был ещё свеж в памяти…

Что такое экспромт? Как правило, это хорошо продуманная домашняя заготовка. Везение — неотъемлемая его часть. На самом деле, если бы нам не повезло и что-то не срослось, мы бы уже назвали это не экспромтом, а неудавшейся глупой попыткой.

Само везение — не подарок судьбы, не манна небесная данная свыше. Это действо, продуманное где-то на уровне подсознания, порой подспудное и неосознанное.

«Тому везёт, кто сам везёт», — гласит народная мудрость. Действительно, не может фортуна улыбнуться, если, как Емеля из известной сказки, сидеть на печи и ждать чуда.

Но бывает… Чего скрывать? Бывает так, что идёт какая-то полоса невероятной удачи или, наоборот, невезения, изменить которое подчас самим кажется невозможным. Но это только так кажется. Надо лишь взять на себя смелость и что-то кардинально поменять.

Никак не можете вылечиться от простуды? Смените врача или проконсультируйтесь с несколькими и примите решение.

Не получается добиться заслуженного повышения зарплаты? Смените работу. Найдите такую, чтобы пришлась по душе, и где вас будут уважать.

Не везёт в любви? Поменяйте предмет влечения, а не тупо добивайтесь взаимности, стучась в запертые ворота.

«Под лежачий камень вода не течёт», — народная мудрость не возникает на ровном месте. Пословицы вбирают в себя и аккумулируют знания и опыт нескольких поколений. Не стоит ими пренебрегать.

Это, конечно, всего лишь размышления. В жизни частенько всё случается совсем не так, как планируешь и просчитываешь. На то она и жизнь — разноплановая, многогранная и непредсказуемая…

Кому в нашей ситуации повезёт, и что означает в этом случае везение? Слишком мало информации у меня было, чтобы прийти хоть к каким-то выводам. Оставалось только ждать.

Время в дороге за разговорами и чтением моих рассказов и материалов, любезно предоставленных Михаилом, пролетело незаметно. Прибыв в Братск, мы наконец-то должны были расстаться. Это я так думал. А вот они, вроде бы случайно навязанные мне попутчики, считали несколько иначе…

ГЛАВА 12 Что день грядущий

О нас думают плохо лишь те, кто хуже нас.

А те, кто лучше нас, им просто не до нас.

О. Хайям

Прибыв в Братск, с попутчиками мы должны были наконец-то расстаться. Это я так думал. А вот они, вроде бы случайно навязанные мне спутники, считали несколько иначе…

— Вы в какой гостинице собираетесь остановиться? — когда мы дружной тройкой вышли из вагона, надев на себя самую невинную маску, спросил Аркадий. — Могли бы продолжить наше общение, если вам, конечно, не надоели.

Что я мог ответить? Нет, так просто от них не отвяжешься. Идут к цели ненапористо, но неумолимо. Профессионалы, блин…

— Конечно, пообщаемся, — пообещал я.

Самому от этого своего обещания стало как-то не по себе…

Ночь прошла, на удивление, без приключений. И это было странно. Согласно законам жанра, именно ночью ко мне должны были ворваться злодеи и начать пытать. Но ничего подобного не произошло. Вокруг царила мёртвая тишина. Мёртвая… Именно это и убивало.

От таких невесёлых мыслей спал беспокойно, точнее, кажется, вообще не спал. Беспрестанно ворочался, прислушивался и лишь под утро ненадолго забылся тревожным сном.

Проснувшись, чувствовал себя весьма скверно, можно прямо сказать — паршиво. Что день грядущий нам готовит? На самом деле для меня это был очень непростой и тревожный вопрос. Прекрасно помню записанный на диктофон разговор моих попутчиков в поезде…

Сегодня был тот самый крайний день, когда нужно ждать, как обещали, их самых активных действий, где главную скрипку должен играть я, но по срежиссированному ими сценарию. И роль моя хотя и была главной, но далеко не безопасной…

Подошёл к окну. Увидел остановку автобуса, освещённую фонарём. Было ещё совсем темно, но прохожие уже сновали по своим неотложным делам. Подходил транспорт, заглатывал в своё чрево людей, но уже через несколько минут площадка вновь наполнялась народом. Жизнь текла своим чередом, и никому не было дела до того, ради чего я проделал такой долгий путь.

Задумался… Когда ко мне приехала Дашка, все соседи всё видели и всё знали. А когда обворуют квартиру — никто ничего не видел. Парадокс…

Как так может быть, что инкриминируют, несомненно, невиновному человеку преступление, которого он не совершал? А в том, что безвинному, я был абсолютно уверен. Михаил никогда бы не стал помогать преступнику. Тогда что? Просто не захотели докапываться до истины или… Кто-то этому нежеланию весьма способствовал…

Возможно, в поезде или где-то ещё меня продуло. Нос не дышал. В горле першило. Но это было не самое страшное по сравнению с той неизвестностью и тревогой, которая в последнее время меня одолевала и не отпускала. Дойду до аптеки, таблетка под язык, капли в нос — и всё в полном порядке. Но свершиться этим вполне заурядным действиям так сразу было не суждено. События начали разворачиваться с невероятной скоростью, стремительно, хотя ожидаемо и даже предсказуемо…

В дверь негромко и, как мне показалось, несмело постучали.

— Арсений, вы дома? Это Аркадий.

Глянул на часы. Было восемь утра по местному времени. Рановато для гостевых визитов. «Вот и началось», — подумал. Но отступать или прятать голову в песок, словно страус, не в моих правилах…

— Конечно! Сейчас открою, — громко выдохнув, собрав всю волю в кулак, я пошёл отпирать дверь.

Но первым, кого увидел, был вовсе не Аркадий.

— Ну что, поговорим? — протолкнув меня в номер, спросил Афанасий и нанес мне сильный удар прямыми пальцами в солнечное сплетение.

Дыхание перехватило. Безмолвно, словно рыба, вытянутая из воды, я открывал рот, пытаясь вздохнуть, но это никак не удавалось.

— Чего молчишь, словно в рот воды набрал? — навис надо мной Афанасий. — Может, понравилось? Так скажи, за мной не заржавеет. Давно руки чешутся. Или сказать ничего не можешь? — усмехнулся он. — Дальше будет ещё лучше… Если, конечно, не найдём общего языка.

Дыхание понемногу восстанавливалось, но показывать этого я не спешил. Надо было продумать свои, да и их действия. Дверь осталась открытой. Аркадия в проёме не видно. Шанс?

— Тю, тю, тю! Даже не думай! — перехватив мой взгляд, Афанасий с силой пнул дверь, ловко завернул мне руки за спину и туго перетянул их скотчем, видимо, принесённым с собой, так как у меня такового не имелось.

Подняв голову, я увидел и Аркадия. Тот стоял и молча взирал на меня. Ну и что дальше?

— Что вам от меня нужно? — почти выкрикнул я. — Чего вы хотите?

Аркадий едва кивнул, и Афанасий, подчиняясь немому приказу, моментально залепил мне рот куском скотча.

Вот тут мне стало действительно не до шуток и размышлений. Дышать от простуды было и так тяжело, а теперь стало просто невозможно. Задыхаясь, я замотал головой, замычал и, не имея возможности вздохнуть, конвульсивно задёргался. Это не ускользнуло от моих мучителей.

Есть прекрасный способ восстановить носовое дыхание. Для этого нужно пальцем нажать между бровями на переносице и языком на нёбо. И носовое дыхание почти моментально восстанавливается. Но сейчас сделать это было невозможно. Мои руки находились за спиной и были замотаны скотчем. Рот залеплен. Я задыхался.

— Арсений, ведь вы не будете кричать? — видя мои муки, уточнил Аркадий.

Почти теряя сознание, я кивнул в знак согласия. Можно подумать, что у меня был хоть какой-то выбор.

— Вот и ладненько. Афоня, освободи ему рот, — сказал Аркадий. — Не видишь, человек задыхается, а это нам совершенно ни к чему.

— На фига? — пожал плечами громила. — Заорёт, всю гостиницу на уши поставит.

— Сними, тебе говорят. Смотри, посинел уже, ведь задохнётся! Не видишь, что ли?

Как только сорвали с моих губ скотч, я принялся судорожно хватать воздух ртом и никак не мог насытиться, всё дышал и дышал, словно желал ещё каким-то образом отложить воздух про запас.

— Говорить можете? — казалось, даже с участием спросил Аркадий. — Вот и ладненько.

— Что вам от меня нужно? — упрямо повторил я свой вопрос.

— Арсений, поверьте, ничего личного, — сказал Аркадий. — Мы просто делаем свою работу.

— Верю, — усмехнулся я. — Чего вы от меня хотите?

— Куда вы спешите, Арсений. Такой интеллигентный и начитанный человек, а ведёте себя как любопытный желторотый юнец. Вы же прекрасно знаете, что нам нужно.

— Ничего я не знаю. Наверное, желаете сплагиатить какие-то мои рассказы…

— Шутите. Это хорошо. Уважаю… Значит, так, — сказал Аркадий. — Шуточки-прибауточки закончились. Пришла пора расставить точки над «i».

— Вот и расставляйте, — надо было как-то потянуть время, дабы собраться с мыслями и выстроить верную линию поведения. — Что вам от меня нужно?

— Хорошо, — согласился Аркадий. — Тогда буду говорить и, если что не так, вы, дорогой товарищ, поправьте. Итак. Известный вам любитель высокой литературы и меценат Михаил Михайлович передал вам карту памяти — маленький такой кусочек пластмассы — это на тот случай, если вы не знаете, о чём идёт речь. Хотя, как это не знаете? Вы ж такой продвинутый… Так вот, наш заказчик желает получить эту карту, несмотря ни на что. Хотите денег? Нет проблем. Желаете подвергнуться экзекуциям, причём самым изощрённым? Афанасий всегда к вашим услугам.

— Не понимаю, о чём это вы? — удивился я. — Да, сюда меня пригласил мой товарищ. Зовут его на самом деле Михаилом Михайловичем. Но ни о какой карте памяти ничего не знаю.

— Тогда вы, может быть, Дарью свет Борисовну тоже не знаете?

— Что с Дашей? Где она? Что вы с ней сделали? — вопросы помимо воли вырывались у меня буквально из сердца.

— Она в надёжном месте, — заверил Аркадий. — С ней всё хорошо… пока. А вот насколько долго так будет продолжаться, зависит от вашей памяти.

Действительно, Даша за всеми этими заботами как-то выпала у меня из поля зрения. Даже не позвонил ей ни разу. А мог бы…

— Не намерен продолжать разговор, пока не услышу её, — твёрдо заявил я.

— Так в чём проблема? Или вы не знаете её номер?

— Развяжите руки. Не буду же я с вами драться, слишком силы неравные. Да и куда мне от вас деваться? Или вы боитесь?

— Врежу, — услышав мои слова, угрожающе, но вполне спокойно отозвался Афанасий.

— Развяжи! — коротко бросил Аркадий, и громила безропотно подчинился.

— Телефон! — я поискал глазами, но своего сотовика нигде не увидел.

— Отдай! — вновь приказал Аркадий.

Афанасий нехотя полез в карман и протянул мой аппарат. Вот же блин, когда успели? Что говорить, профи…

— Алло! Дашенька? Как ты?

В ответ Даша принялась благодарить меня, что устроил ей такой прекрасный отдых в своё отсутствие у товарища на даче. Стала взахлёб расписывать, какая здесь великолепная кухня и вообще всё прекрасно: и персонал, и то, что здесь есть даже небольшой тренажёрный зал…

— Ну вы и негодяи… — закончив разговор, сказал я.

— Просто привыкли надёжно выполнять свою работу, — пожал плечами Аркадий. — Так что, будем вспоминать?

Оба напарника буквально вперили в меня свои недобрые взгляды. Что же за информация на той самой карте памяти, если они так за ней гоняются? Неуютно мне как-то стало. Допустим чисто теоретически, попробую посопротивляться. И что? Применят силу, помучают, поиздеваются. Вон как этот амбал недобро зыркает. Опять же Дашка в их руках. Как знать, на что они могут решиться для достижения своей цели? С другой стороны, Михаил предупреждал, мол, если начнут прессовать — не противиться и выполнить все их требования…

— Что ж, — сказал я, подпустив в голос как можно больше обречённости. — Ваша взяла.

— Ну-у! — грозно нахмурившись, рыкнул Афанасий.

— Вы просмотрели всю информацию на моём ноутбуке? — обратился я к Аркадию.

— Конечно! Но там ничего похожего не было…

— А вы не подумали, что можно было изменить имя файла?

— Обижаете, Арсений, — с расстановкой произнёс Аркадий. — Это в первую очередь пришло в голову.

— Точно. Он очень умный, — кивнув на напарника, подал реплику Афанасий.

— Да ладно тебе, ничего особенного — парировал Аркадий, но было видно, что такая оценка ему приятна. — Так вот, дорогой товарищ, учёл не только это, но и расширение. Даже конвертацию и сжатие в архивы. Просмотрел всю память и знаю точно — в ноутбуке ничего нет.

— Ошибаетесь, говоря вашими же словами, дорогой товарищ. …

— Что значит, ошибаюсь? — насторожился Аркадий, а Афанасий подпружинился как перед прыжком.

— Карта памяти всегда была в слоте ноутбука. Вот здесь, — я показал на тоненькую щель на переднем торце аппарата.

— Там ничего нет, — упрямо процедил сквозь зубы Аркадий. Однако он уже начал осознавать свой промах, поэтому менее уверенно продолжил: — Программа ничего не обнаружила…

— Смотрите, — вместо ответа я нажал на кнопку, и карта памяти оказалась у меня в руке.

— В биосе картридер был отключён или попросту не активирован… Потому-то поисковая программа ничего и не выявила, — как бы размышляя вслух, выдавил из себя Аркадий. — Вот же, блин, чайник!

— Аркадий, не переживайте так, — попытался я успокоить нежданного гостя, а то как бы со зла они тут дров не наломали. — Не знаю, конечно, чего вы ищите, но на ней всё равно ничего нет, кроме тех самых рассказов, что мы с вами читали. Сам удивляюсь, зачем вся эта возня с ней была нужна Михаилу?

Аркадий лихорадочно заработал на клавиатуре, вставил в слот картридера карту памяти… Как и следовало ожидать, ничего интересного для себя не обнаружил.

— Это что за хрень? Где запись с регистратора?

— Где настоящая карта? — схватив меня за горло и легонько придушив, навис надо мной Афанасии.

— Почему вы не хотите понять? — мне хоть и трудно было в такой ситуации возмущаться, но ничего другого не оставалось. — Михаил мне частенько подкидывает материал для книг…

— Заткнись! — предупредил Аркадий.

— Аркаша, дай его мне! — Афанасий ещё сильнее сжал моё горло.

Стало трудно дышать. В глазах потемнело, но сознания пока не терял.

— Отпусти, — обратился к подельнику Аркадий. — Надобно поначалу послушать, чего он нам тут напоёт. Говори!

— Вот и говорю, — получив благословение и отдышавшись, я немного успокоился. Мне ж главное, что б дали такую возможность — говорить. А дальше — дело техники… — Не знаю, что за информация вас интересует, но поскольку вы её тут не нашли, то, скорее всего, Михаил в спешке просто перепутал карты памяти.

— Ты чё мелешь? — громила, грозно сверкая маленькими глазками, навис надо мной. — Мы чё, зря с тобой столько возились? Аркаша, дай его мне. Ох и позабавлюсь…

— Сядь! — прикрикнул на него подельник. — Продолжайте, Арсений.

— Мне больше сказать нечего, сам ничего толком не знаю. Сунули карту, сказали, мол, вези. Что ещё? Сами подумайте, если то, что вам нужно, не здесь, то…

— Точно! — воскликнул Аркадий. — Это подстава! Нас спецом отвлекли на эту пустышку. С самого начала надо было сообразить: кто ж лоху такое доверит? А настоящая карта сейчас… Михаил прилетает сегодня… — глянул на часы. — Самолёт из Москвы… в семь, значит, по местному времени в двенадцать. Сейчас уже девятый час… Успеваем! Вперёд! Давай, Афоня, шементом к шефу, а потом в аэропорт!

Словно их здесь и не было вовсе, они вихрем сорвались с места и исчезли из моего номера ещё быстрее, чем появились.

«Уф-ф… — с облегчением я опустился в кресло. — Не знаю, что там за информация могла быть на карте, но для меня, как, возможно, и для того, кому она так важна, буквально несколько минут назад и вправду решалось: жизнь или смерть!»

Только сейчас страх принялся охватывать меня своими ледяными пальцами. Предательская дрожь выдавала не хилое волнение. Совсем не хотелось больше оставаться здесь в одиночестве…

«Ноутбук не потрудились выключить… — понемногу стал приходить в себя. — Даже карту памяти не извлекли… Михаил сказал, как бы ни складывались обстоятельства, вместе именно с этой картой памяти мне должно прибыть в день суда в зал заседаний… Не понимаю, зачем это ему нужно? Но раз обещал…»

Одно только мучило. Не покидало меня чувство вины. В кои-то веки поручили настоящее дело, и я его благополучно завалил… А может, на это и был расчёт, и меня использовали втёмную? Как бы там ни было, скоро всё выяснится…

Приведя мысли в порядок, я оделся и спустился в ресторан. Было необходимо хорошенько перекусить и успокоиться. А потом, как и предписывал Михаил, исполнить свою миссию и явиться в назначенное время в суд. Но выполнить сие, как оказалось, было не так-то просто…

ГЛАВА 13 И снова Михаил

Если хотите скрыть свои возможности,

не стоит показывать свои способности.

Ничего не подозревающий Михаил благополучно приземлился в аэропорту города Братска. Ничто не предвещало осложнений. Перелёт из столицы прошёл благополучно. Почти пять часов промелькнули незаметно. Взлетели. Покормились. Потом с удовольствием поспал и — вот он Братск.

За иллюминатором морозный воздух после промозглой и слякотной Москвы вселял надежду. Снег искрился на солнце, перемигиваясь перламутровыми всплесками, и разливался по насту крохотными крупинками сверкающих огоньков.

«Неужели у Арсения всё прошло без заминок? — рассуждал Михаил. — Или просто зря нагнетали обстановку? На деле всё оказалось гораздо проще? Нет, мужики до старости не устанут играть в казаков-разбойников…»

Размышляя, Михаил не спеша продвигался к выходу из самолёта.

«Никто не попытался остановить в Москве. Не помешали вылететь в Братск. Не задержали рейс. А ведь, судя по всему, могли».

Он подошёл к люку и увидел.

Не догадаться, кто такие и зачем они здесь, было достаточно сложно. Прямо у трапа Михаила встречали как старого знакомого. Два очень разных и, казалось, ничем не примечательных субъекта, широко улыбаясь, глядели ему прямо в глаза, так что сомнений в их намерениях не оставалось.

Один прямо шкаф — высокий, плечистый. Другой — небольшого росточка, не тщедушный, но и не крепыш — настоящий интеллигент в очках, сильно смахивающий на Берию.

— Здравствуйте, Михаил Михайлович! — не убирая с лица радушие, обратился интеллигент. — Зовите меня запросто — Аркадий. Надеюсь, мы подружимся.

— У меня на этот счёт есть большие сомнения, — не отвечая на приветствие, сказал Михаил. — Что дальше?

— А дальше шевели ластами к тому бусику, — Шкаф не сильно, но настойчиво подтолкнул гостя к машине.

Действительно, прямо на лётном поле стоял микроавтобус с затемнёнными стёклами. К приезду Михаила здесь, очевидно, готовились, раз выправили разрешение на въезд транспорта на лётное поле. Не всем такое дозволено.

— И без шуточек, — добавил почти Берия. — Вы ж не хотите неприятностей?

— Кто их хочет, — буркнул Михаил. — Кто вы такие? Это арест? Тогда предъявите обвинение. В чём, собственно, дело?

Михаил, безусловно, прекрасно понимал кто они и что им нужно, но вдруг это всё же совсем не то, что он думает? Хотя верилось в такое с трудом, но и эту возможность исключать было нельзя. Кто знает, насколько их фантазия простирается?

— Почему вы все постоянно торопитесь? — удивился Аркадий. — Не спешите жить. Не тратьте жизнь понапрасну. Расходуйте её постепенно. Она ещё вам пригодится.

«Все… Это об Арсении? — мелькнула мысль у Михаила. — Значит, его уже обработали и, как следовало ожидать, ничего не нашли. Теперь настала моя очередь… Как там писатель? Упрямый, зараза. Как бы глупостей не наделал…»

Скрыться, исчезнуть прямо сейчас возможности нет. Этот мордоворот своего не упустит. Да и как знать, сколько их и с какими полномочиями там, за тёмными стёклами бусика, прячутся.

Михаила никто не встречал. Так решили, дабы не привлекать внимания. Не удалось. Привлекли…

В салоне из-за тёмных стёкол царил полумрак, что придавало ситуации особую таинственность и напряжённость. Михаила усадили на сиденье за водителем, напротив него расположился интеллигент, у входа, как и положено, Шкаф. Больше в автомобиле никого не было. Даже водителя.

— Итак, — свободно откинувшись на спинку сидения, сказал Михаил.

— Итак, — согласно кивнул Аркадий. — У вас есть то, что вам совершенно без надобности, а вот нам очень необходимо. Так что давайте без лишних проволочек быстренько решим наши проблемы.

— Позвольте, — искренне возмутился пленник, — у меня никаких проблем, равно, как и претензий к вам нет. Так что давайте разойдёмся красиво, и тогда мне не придётся предъявлять к вам претензии.

«Как в детском саду, — говоря всё это, размышлял про себя Михаил. — Каждый из нас знает, что и кому нужно. Ан нет, пытаюсь то ли время потянуть, то ли отбиться, что, впрочем, совершенно нереально. Но человек такое существо, что до последнего будет упираться, пока ему не предъявят веские доводы… А доводы могут быть самые разные. От угроз, до применения силы или…»

— Вот смотрю на вас и думаю, — сказал почти Берия, — как вы могли подключить к такому сомнительному мероприятию непрофессионала, можно сказать, полного лоха в этом деле, подвергнув тем самым его опасности? А ведь вы вроде приятелями были…

Как это — были? Что с Арсением? Что они с ним сделали? Неужели заупрямился? Предупреждал же, если будут прессовать, не противиться и выполнить все их требования…

— Что с Арсением? — сухо уточнил Михаил. — Надеюсь, с ним всё в порядке?

— А вот это очень сильно зависит от вас, дорогой товарищ. — ответил Аркадий. — Так что? Диалог получится или нужны ещё аргументы?

Вполне возможно блефуют. А если нет? С них станется. Вон морды какие уголовные…

Что оставалось? Не нужно было привлекать к таким делам человека постороннего, неподготовленного должным образом и, естественно, совершенно в этом ничего не понимающего. Теперь же Арсений мог из-за всего этого пострадать…

— Видимо, получится, — обречённо сказал Михаил.

— Вот и ладненько, — расплылся в улыбке Аркадий. — Не сомневался, что мы поймём друг друга. Итак…

— Итак, признаю, проиграл, — вздохнув, согласился Михаил. — Нужно уметь проигрывать достойным противникам… Не так ли?

— Издеваетесь? — воскликнул Аркадий. — Но мы люди не гордые.

— Можно я его… — подпружинившись, угрожающе рыкнул до этого молчавший Шкаф.

— Отставить! — прикрикнул напарник. — Пока… Это если дорогой товарищ добровольно отдаст то, что ему совершенно без надобности.

«Тамбовский волк тебе товарищ», — хотел парировать Михаил. Но решил и без того непростую обстановку не накалять.

— Вы позволите? — Михаил достал из дорожной сумки тюбик с зубной пастой. — У вас вода какая-нибудь есть?

— Ты чё, в натуре? — грозно зыркая глазами вспылил Шкаф. — Задумал утренние процедуры устроить?

Михаил, не отвечая, достал из сумки небольшие ножницы, отрезал заднюю часть тюбика и выудил герметично запаянную в целлофан флешку.

— Если воды нет, можете её хоть облизать, мне всё равно. — Михаил пожал плечами. — Здесь то, что вы ищете.

— Ну вы даёте! — восхитился Аркадий. — Это ж надо до такого додуматься!

— Не понял, — протянул Шкаф. — А где карта памяти?

— Погоди! — вновь осадил приятеля Аркадий. — Где карта? Вы всё-таки успели сделать копию?

— Сделал её ещё до всех разборок, даже не зная, что за информация на ней имеется. На всякий случай — вещица-то не моя. Мало ли что? А с карты памяти все файлы стёр, — в этом Михаил даже не слукавил, так и было. — Регистратор хотел себе оставить, вот и решил, зачем мне чужие секреты?

— Тогда для чего писателя с пустой картой сюда отправил? — спросил Шкаф.

— С этим всё ясно: по ложному следу нас пустить хотел, — сказал Аркадий. — И ведь почти получилось…

— Вот именно, почти, — хмыкнул Шкаф.

— Где гарантия, что у вас ещё нет копий? — словно пытаясь прожечь дырку в мозгу, Аркадий уставился на Михаила.

— Подумайте сами, зачем они мне нужны? — принялся пояснять Михаил. — Во-первых, все электронные и прочие транспортно-почтовые возможности у вас под контролем, это было понятно. Стало быть, этот путь отпадает. Во-вторых, был абсолютно уверен в успехе. На Арсения вы клюнули. Чего мне опасаться? Теперь-то понимаю, что зря. Вы оказались чуточку шустрее, чем рассчитывал.

— Да уж… — самодовольно выпятил грудь Шкаф.

Тем временем Аркадий запустил ноутбук, обтёр куском ветоши пакетик, извлёк из него флешку и вставил её в соответствующий слот.

— Есть! — через какое-то время воскликнул Аркадий. — Это то, что нужно! Теперь вы абсолютно свободны, — обратился он к Михаилу. — Прекрасного вам настроения, желаю хорошо провести время в нашем поистине чудесном и холодном городе!

С тем Михаила и отпустили.

— Всё, Афоня, — уже выходя, услышал Михаил слова почти Берии, — поехали на доклад к начальству. — Мы своё дело сделали.

Владлен Никитович стоял у окна и молча потягивал сухое красное вино из хрустального бокала. Позади него нетерпеливо ёрзал в глубоком кресле виновник всего происходящего, сын Никита.

— Па, сегодня суд, а мы в полной… прострации, чтобы не сказать большего… Не хочу в тюрьму!

Никита, едва сдерживал себя, чтобы не перейти на откровенный мат. Но знал, отец этого не любит. А родителя он боготворил и слушался его непререкаемо и беспрекословно.

— Потерпи, Никитушка. Аркадий — профи, к тому же ещё интеллигент в известной степени. Лучше его эту деликатную проблему никто бы не решил…

Владлен Никитович посмотрел за окно. Пригубил терпкий напиток. Потом поставил бокал на журнальный столик, подошёл к сыну, положил руку ему на плечо и сказал:

— А вот и они. Надеюсь, всё получилось.

Аркадий и Афанасий неторопливо прошли в гостиную и в полном молчании предстали пред очами патрона.

— Ну! — не выдержал глава семейства.

— Всё в порядке, Владлен Никитович, — поспешил успокоить заказчика Аркадий. — Вся информация здесь. Вот, — он положил рядом с бокалом флешку.

— Флешка? — вскочил с места Никита. — А где карта памяти?

— Карта памяти пуста, — принялся пояснять Аркадий. — На ноутбуке информации тоже не было. Скорее всего, Арсения использовали втёмную, как отвлекающий момент. Но мы вовремя это распознали. То, что нам было нужно, как вы и предполагали, вёз Михаил. И после недолгих сомнений решил нам её благоразумно отдать.

— Прямо так благоразумно и без сопротивления? — усомнился Владлен Никитович.

— Практически, — кивнул Аркадий. — Буквально всего пара слов его вполне убедила.

— Что-то здесь не так… Не считаю Михаила дураком. А он так легко расстался с этим драгоценным трофеем? Странно… Или они за это время с Владимиром в чём-то не сошлись, поэтому он сам решил нам подставиться… Но по какому поводу у приятелей произошла размолвка, если они за это время даже не перезванивались? Бизнес? Женщина? Непонятно. Вопросов больше, чем возможных ответов… Может, есть всё же копия?

— В офисе комп проверили, — добавил Аркадий. — Информации на нём не было. Карта памяти пуста. Флешка у нас, а на это Михаил никак не рассчитывал. Похоже, не врёт. Кожей чувствую, верить в этом ему можно.

— Хорошо сказал: «кожей чувствую», — недобро усмехнулся Владлен Никитович. — Ежели что, шкурой и ответишь…

— Всё будет, как и планировали, — упрямо выдавил из себя Аркадий. — Будьте уверены.

— Мне бы вашу убеждённость, — вздохнул Владлен Никитович. — Неспокойно мне как-то. Уж больно всё гладко и мирно, хотя и в последний момент, но получилось…

Не знал Владлен Никитович, как и его ищейки, что всего несколько часов назад поездом из Москвы прибыл в город на первый взгляд ничем не примечательный молодой человек в джинсах, недорогой китайской куртке с огромной цифрой восемьдесят шесть на спине и со спортивной сумкой через плечо.

Он неспеша прошёл в здание вокзала. Скинул сумку на скамью. Присел рядом. Глянул на часы. Удовлетворённо хмыкнул. Достал из сумки нетбук и, щёлкая по клавишам, принялся в нём что-то увлечённо искать…

ГЛАВА 14 Суд идёт

Как много человеку мало…

Приведя мысли в порядок, я оделся и спустился в ресторан. Было необходимо хорошенько перекусить и успокоиться. А потом, как и предписывал Михаил, предстояло исполнить свою миссию и явиться в назначенное время в суд. Но выполнить сие, как оказалось, было не так-то просто…

Нет, перекусить, конечно, удалось без проблем. По здешним меркам, в гостиничном ресторане очень даже неплохо кормили. Так что поел с удовольствием, а насытившись, как-то само по себе ко мне пришло умиротворение, а с ним и спокойствие.

На самом деле всё страшное уже позади. Бандюганы, какими бы интеллигентные и начитанные не были, всё равно останутся бандитами, от меня, видимо, отстали. А вот Михаилу, чувствую, будет несладко.

Но меня почему-то не покидала твёрдая уверенность, что всё так и было задумано. Ну не мог Михаил не просчитать этот вариант, раз даже предупредил, чтобы не особо кочевряжился, и, если будут прессовать, в Зою Космодемьянскую не играл.

Как бы там ни было, не торопясь откушав, понял, что жить, в общем-то, не так уж и плохо. Да, жизнь подкидывает иногда всякие неожиданности. Но именно после них спокойные дни, наполненные творчеством, становятся ценнее и желаннее…

Из ресторана меня никто не гнал. Ноутбук со мной. Голова на месте. Несколько часов до начала судебного процесса ещё оставалось… Что ещё писателю надо? Вот и принялся просматривать информацию, приводить её в порядок, точнее, систематизировать для дальнейшей обработки.

Так увлёкся, что оторвался от экрана, когда до начала заседания оставалось минут пять. Города не знал, куда идти даже не представлял… Но это не страшно. Как говаривал Митрофанушка, мол, зачем знать географию? Извозчик и так довезёт…

Выскочил из гостиницы… Как известно, сейчас не то, что было раньше, когда на остановках люди ждали такси. Теперь уже машины томятся в ожидании пассажиров.

— В суд, — рухнул я на сидение рядом с водителем. — И как можно быстрее, пожалуйста.

Водитель ситуацией проникся. Рванул с места, будто за ним гналась стая голодных волков. Но… Ох уж эти «но»…

Широченный проспект. Три рада в каждом направлении. Мы в среднем. Светофор. Справа и слева так плотно стоят машины, что даже дверцы не открыть. Нам зелёный. Всё три колонны почти синхронно трогаются с места. И туг слева на перекрёсток буквально вылетает джип типа уазика и таранит первых, уже начавших движение. Следующие за ними едва успевают затормозить.

Всё, пробка. Не сдвинуться ни вперёд, ни назад. Покинуть салон также нет возможности.

— Приехали, — обречённо констатировал водитель. — Теперь, пока гаишники не разрулят, будем стоять.

— Мне же в суд надо, — понимая всю бессмысленность своего сетования, только и смог выдавить я.

Между тем суд начался точно в назначенное время. Моё отсутствие, возможно, было кому-то на руку. Но ничего изменить я не мог. Никто ещё не исключал глупые и порой невероятные совпадения и случайности. От них не застрахован никто. Иногда кому-то такие случайности спасали жизнь, а кому-то совсем наоборот…

Не увидев меня в назначенное время, Михаил не на шутку забеспокоился. Нужно было срочно что-то решать.

— Иосиф Яковлевич, — обратился Михаил к адвокату Николая. — Очень на вас надеюсь. Вы уж постарайтесь.

— Вы же обещали представить неоспоримые доказательства, — осмотревшись по сторонам, тихонько сказал адвокат. — Ну и где они?

— Обещал. Но пока что с этим, надеюсь, всего лишь небольшая заминка. Вы уж пока как-то сами…

— Сделаю всё возможное. Но суд настроен, мягко говоря, не совсем в нашу пользу. Но буду выжимать по-максимуму.

— Вы уж постарайтесь… — попросил Михаил.

И тут он увидел Аркадия в сопровождении своего подельника только что вошедших в зал заседаний. Перед ними вальяжно вышагивал представительный мужчина в кожаном пиджаке и бледный юноша, судя по всему, его сын — уж очень они были похожи.

— Что с Арсением? Вы же обещали… — подойдя к ним, Михаил обратился к Аркадию.

— Обещанки-цацанки, — ухмыльнулся бандит. — Шучу, не переживайте. Оставили его в целости и сохранности. Сидит сейчас где-нибудь в уютном уголке и винцо, поди, попивает или у дамы удовольствие справляет… Вы звонить ему не пробовали?

Точно! Спохватился Михаил. Теперь можно и позвонить, всё равно все козыри уже вскрыты…

— Михаил, со мной всё в порядке. Сижу в пробке. Как только, так сразу буду, — ответил я на звонок приятеля.

— Поспеши, заседание уже начинается…

Зал суда был заполнен почти полностью. Здесь собрались просто любопытные, завсегдатаи-любители и искренне заинтересованные в исходе дела люди. Остались здесь и Аркадий с Афанасием, а рядом с ними расположились тот самый солидный гражданин в кожаном пиджаке и бледный юноша.

— Встать! Суд идёт! — объявила секретарь суда.

— Здравствуйте. Прошу садиться, — судья прошёл на место за кафедрой. — Судебное заседание объявляется открытым. Рассматривается уголовное дело по обвинению Смирного Николая Петровича в совершении наезда на гражданку Пертову Светлану Георгиевну и оставлении её без надлежащей и своевременной помощи, в результате чего потерпевшая через несколько часов уже в больнице скончалась. Подсудимый, представьтесь…

Пошла обычная рутинная процедура представления всех участников процесса. Затем слово дали прокурору Кирееву Игорю Борисовичу.

— Уважаемый суд, двенадцатого февраля две тысячи тринадцатого года около двух часов ночи на пешеходном переходе была сбита Пертова Светлана Георгиевна. Виновник с места происшествия скрылся. В три сорок подсудимый доставил потерпевшую в больницу и, не предъявив никаких документов, назвавшись случайным свидетелем, уехал. Дежурный врач больницы, Желнин Александр Степанович, успел заметить вмятины на переднем правом крыле автомобиля и разбитую фару, но поначалу не придал этому значения. И лишь позже, сопоставив раны, полученные пострадавшей, и вмятины на машине, вспомнил несколько цифр в номере машины. Через несколько часов пострадавшая, не приходя в сознание, скончалась. Были проведены оперативно-розыскные мероприятия, в результате которых четырнадцатого февраля найден автомобиль и выявлена принадлежность обвиняемого к данному происшествию. Всё документы в деле имеются. Обвиняемый признан вменяемым и отдающим себе отчёт в инкриминируемых ему деяниях. У меня всё, ваша честь.

Было очевидно, прокурор не сомневался, что вина подсудимого доказана, и версия его непричастности к происшествию не подтвердилась.

— Подсудимый, встаньте, — сказал судья. — Вам понятна суть предъявленного вам обвинения?

— Ваша честь, если честно, я вообще не понимаю, почему здесь нахожусь. Того, в чём меня обвиняют, я не делал.

— Мы собрались здесь как раз для того, чтобы разобраться, что произошло. Поэтому сейчас вам необходимо ответить на мои вопросы. Вам понятна суть предъявленного вам обвинения?

— Да.

— Вы себя виновным признаёте?

— Нет.

— Присаживайтесь. Какова позиция защиты?

— Уважаемый суд, я считаю моего подзащитного невиновным, — сказал адвокат, — о чём буду говорить в ходе судебного следствия и в прениях.

— Готов ли подзащитный давать показания в суде?

— Да, ваша честь. И я бы ходатайствовал о его допросе в начале судебного следствия.

Адвокат Гуревич Иосиф Яковлевич был искренне удивлен, что в ходе предварительного следствия не обратили внимания на некоторые очень важные детали.

— Обвиняемый, встаньте. Пожалуйста, Иосиф Яковлевич.

— Николай Петрович, пожалуйста, расскажите нам, что произошло двенадцатого февраля две тысячи тринадцатого года?

— В тот день я возвращался поздно ночью от товарища, которому помогал в ремонте квартиры. Около четырёх часов ночи, проезжая возле гостиницы, недалеко от автобусной остановки прямо на дороге обнаружил пострадавшую, находящуюся в бессознательном состоянии. Когда понял, что привести её в чувство на месте невозможно, перенёс в салон моего автомобиля и доставил в больницу.

— Почему вы не захотели представиться и показать документы? — задал вопрос прокурор. — Ведь если вы невиновны, то могли бы рассчитывать минимум на благодарность за оказанную помощь.

— Дело в том, что, уходя от товарища, оставил в его доме все свои документы, даже водительские права. Мне просто нечего было предъявлять. К тому же я очень устал, и ни о какой благодарности не думал.

— Больше вопросов к подсудимому нет, — сказал прокурор.

— Защита? Нет. Тогда приступим к допросу свидетелей. Пригласите, пожалуйста, Желнина Александра Степановича, врача больницы, дежурившего в ночь происшествия…

Ничего нового врач к уже сказанному не добавил. Просто повторил то, о чём уже говорили прокурор и обвиняемый.

— Господин доктор, — обратился адвокат, — вы же сами не видели момент наезда и не можете с уверенностью утверждать, что данное происшествие произошло по вине моего подзащитного?

— Протестую, — воскликнул прокурор. — Защита пытается навязать свидетелю ответ.

— Протест принят, — сказал судья. — Защита, перефразируйте вопрос или снимите.

— Хорошо. Задам вопрос иначе. Скажите, доктор, вы можете утверждать, что именно мой подзащитный совершил эти противоправные действия? И что именно он сбил потерпевшую на принадлежащем ему автомобиле, которая в скором времени скончалась?

— Нет. Этого утверждать не могу. Могу сказать лишь то, что ваш подзащитный доставил пострадавшую к нам в больницу в бессознательном состоянии.

— В деле страница сто двадцать первая, — сказал прокурор, — есть справка о причине смерти потерпевшей, где сказано, что она умерла не от полученных ран, а от переохлаждения и не вовремя оказанной медицинской помощи. Скажите, доктор, если бы потерпевшая была доставлена сразу после совершения наезда, была ли возможность её спасти?

— Безусловно, пострадавшая погибла от переохлаждения. Провести на двадцатиградусном морозе без сознания длительное время и не замёрзнуть просто невозможно.

— Хочу обратить внимание уважаемого суда, — отметил адвокат, — что авария совершена около двух часов ночи, а подсудимый доставил потерпевшую в больницу аж через полтора часа. Что же получается? Мой подзащитный сначала совершил наезд и скрылся с места аварии, а потом вернулся и доставил уже замёрзшую потерпевшую в больницу.

— Вероятно, совесть взыграла, — ответил прокурор, вот и вернулся. К тому же преступники очень часто возвращаются к месту преступления — это аксиома.

— Вероятно… — помедлив, сказал адвокат. Это всё на уровне домыслов, а мы должны апеллировать только фактами. Уподобляясь же представителю обвинения и на уровне домыслов хочу сказать, что, следуя той же логике, если потерпевшая погибла от переохлаждения, то с трудом верится, будто мой подзащитный никем не замеченный сначала покинул место аварии, а потом у него взыграли какие-то чувства и он через полтора часа вернулся… Плохо представляю себе эту картину.

— К свидетелю вопросы ещё есть? — прервал словесную перепалку защиты и обвинения судья.

— Спасибо. У меня больше вопросов к свидетелю нет, — ответил адвокат.

— Хорошо. Обвинение? Нет. Свидетель, вы можете остаться. Прошу занять место в зале.

— Приглашается свидетель обвинения, — продолжил вести заседание судья. — Шелестов Илья Степанович — мастер станции технического обслуживания автомобилей.

— Вам знаком обвиняемый? — задал вопрос судья.

— Да, ваша честь.

— Пожалуйста, сторона обвинения, ваши вопросы.

— Свидетель, расскажите, что вы знаете об автомобиле обвиняемого, на котором было совершено преступление?

— Протестую, — сказал адвокат. — Этот факт не установлен.

— Протест принят. Вопрос снят.

— Хорошо, — сказал прокурор. — Свидетель, расскажите, что вы знаете об автомобиле обвиняемого, на котором была доставлена потерпевшая в больницу.

— Тринадцатого числа обвиняемый доставил на нашу станцию автомобиль для ремонта.

— Расскажите о характере неисправностей этого автомобиля, — попросил прокурор.

— Было помято правое переднее крыло и разбита фара.

— Могли ли такие дефекты возникнуть в результате наезда на пешехода?

— Я не эксперт, — замялся мастер станции техобслуживания. — Думаю, такое могло произойти в результате…

— Протестую! — вновь подал голос адвокат. — Суду нужны только факты.

— Протест принят.

— Свидетель, — сказал прокурор, — как быстро вы устранили эти дефекты?

— В течение двух дней.

— Вы всегда так оперативно работаете?

— Нет. Пришлось остаться на сверхурочные.

— От чего такая щедрость и забота?

— Обвиняемый очень спешил, обещал заплатить за скорость. А кому сейчас деньги не нужны? Вот мы и согласились…

— Подсудимый, встаньте, — сказал судья. — Что вы можете пояснить по этому поводу?

— Ваша честь, машину помяла моя жена, заезжая в гараж. Водительские права она получила недавно, и у неё ещё нет должного опыта. Поскольку виновником мы были сами, то никого не вызывали для фиксации факта аварии, а дефекты решили устранить на станции техобслуживания.

— Ваша честь, — встал адвокат. — В деле страница двести двадцатая есть показания свидетелей о том, что данные дефекты возникли гораздо раньше, чем совершённое происшествие.

— Ваша честь, — поднялся прокурор, — не отрицаю сказанного защитой, но это не исключает совершения наезда именно обвиняемым. Если верить показаниям, о которых говорит адвокат, то почему-то больше месяца машина не ремонтировалась, а вот после происшествия очень срочно потребовалось устранить следы преступления… простите, происшествия. А поскольку тем самым были скрыты любые следы, то экспертиза на предмет причастности именно этого автомобиля к случившемуся стала невозможной.

— Ваша честь, — встал обвиняемый, — мы собирались ехать на машине на свадьбу сестры, поэтому так спешили. Никакая авария тут ни при чём…

В этот самый момент я вошёл в зал. Михаил, увидев меня, тут же заспешил навстречу:

— Где карта памяти?

— У меня. Вот она, — я протянул ему порученный моим заботам предмет. — Но там ничего нет. Она пуста…

— Это неважно. Сейчас всё поймёшь.

Михаил переглянулся с адвокатом и слегка кивнул ему.

— У меня вопросов к свидетелю нет, — сказал адвокат.

— Обвинение? Нет. Свидетель, вы можете остаться в зале заседания.

— Благодарю, ваша честь, но, как говорится, волка ноги кормят. У меня много работы, если больше не нужен, пойду работать.

— Это ваше право, — сказал судья.

— Ваша честь, готов представить неоспоримые доказательства невиновности моего подзащитного. Для этого прошу пригласить свидетеля, обозначенного в протоколе как просто свидетель защиты.

— Пригласите свидетеля, — сказал судья.

В зал вошёл молодой человек в джинсах, недорогой китайской куртке с огромной цифрой восемьдесят шесть на спине и со спортивной сумкой в руках.

Я заметил как, настороженно глянув на Михаила, заёрзали на стуле солидный мужчина и худенький бледный юноша, сидящие рядом с Аркадием и Афанасием. Михаил же и глазом не моргнул, будто ничего не увидел, а был поглощён только производством судебного процесса.

— Прошу, Иосиф Яковлевич, — обратился судья.

— Уважаемый суд. Этот человек, несмотря на его молодость, является одним из лучших специалистов в области компьютерного программирования. Здесь он находится в качестве эксперта. Зовут его Петров Геннадий Исаакович. Прошу передать ему предмет, который поможет восстановить нам справедливость.

Михаил отдал юноше ту самую карту памяти. Аркадий как завороженный смотрел на молодого человека и, видимо, пытался что-то сообразить.

— Прошу, молодой человек, — сказал адвокат.

— Граждане судьи, — начал Геннадий, — прежде всего, следует сделать небольшой экскурс в теорию. Дело в том, что, стирая с цифрового носителя информацию, на самом деле физически этого не происходит, как было бы в случае с магнитофонной лентой.

Рассказывая, он достал из своей сумки нетбук, подключил к нему картридер и вставил в слот карту памяти.

— Представьте себе дом — это наша карта памяти. В нём квартиры — это кластеры или хранители памяти. В домоуправлении приняли решение освободить некоторые квартиры и вычеркнули жильцов из списка, то есть мы стёрли информацию с носителя, для чего заменили первый символ в имени файла. Но жильцы ещё остаются на своих прежних местах, их вычеркнули, но пока не заменили на новых! Так и здесь при помощи утилиты мы возвращаем нашим жильцам статус прописки, и они вновь становятся полноправными жильцами, а в нашем случае можем прочитать якобы стёртую информацию. Готово.

— Что готово? — не выдержал солидный мужчина.

Всё было настолько необычно, что никто даже не обратил внимания на то, откуда прозвучал вопрос.

— Информация восстановлена, — ответил юноша. — Теперь её можно просмотреть.

— Вот, значит, как… — сквозь зубы прошипел Владлен Никитович (понятное дело, это был именно он, кто же ещё?) — сгною! Ты у меня, Аркаша, вместе с напарником будешь до конца жизни баланду сапогом хлебать…

— Пожалуйста, — судья обратился к секретарю. — Выведите изображение на экран.

Аркадий бледный как мел напряжённо соображал. Перспектива, нарисованная патроном, его явно не устраивала.

Юноша протянул восстановленную карту памяти секретарю, но… Аркадий мгновенно подскочил к ним, вырвал из рук юноши карту, схватил зубами, пытаясь разорвать. Потом бросил на пол и ударами каблуков буквально её раздавил.

Когда стало понятно, что от карты памяти ничего живого не осталось, он рванул из зала суда и, никем не остановленный, скрылся. За ним последовал Афанасий. А Владлен Никитович, всё ещё тяжело дыша, начал понемногу успокаиваться. Нет карты, нет информации, ничего не докажешь.

В зале воцарилась мёртвая тишина. Судья растерянно смотрел на изуверски искорёженную карту памяти. Адвокат напряжённо соображал, как можно извлечь хоть какую-то пользу из случившегося. Николай покрылся потом, понимая, что теперь уже доказать ничего будет нельзя.

В этой ситуации, казалось, только Геннадий, приглашённый в качестве эксперта, не потерял самообладания.

— Скажите, свидетель, — обратился к нему адвокат, — есть ли теперь возможность восстановить информацию с этой карты памяти?

— Сказать трудно… Но, думаю, что это уже невозможно.

— Иосиф Яковлевич, у вас есть ещё какие-либо доказательства невиновности вашего подзащитного? — уточнил судья.

— Простите, что вмешиваюсь, — перебил свидетель, — но в этом нет необходимости. По-привычке я сохранил всё на жёстком диске нетбука и ещё на флешке. Вот, — он протянул флешку ошарашенному секретарю суда.

Мерно заурчал компьютер, и все увидели на большом экране монитора, развёрнутого к зрителям, картину той страшной по своей сути трагедии.

Ночь. Фонарь высвечивает небольшой пятачок в районе пешеходного перехода. К нему подходит женщина. Останавливается. Смотрит по сторонам и начинает переходить улицу. На середине дороги её нога скользит, женщина падает на колени, с трудом поднимается и, припадая на ногу, пытается продолжить движение.

Вдруг сноп яркого света падает на неё. Она прикрывает глаза руками, видимо, пытаясь понять, что происходит. В этот момент в кадр врывается огненно-красная легковая машина. Женщина инстинктивно выставляет руки вперёд, но водитель будто ничего не видит и не пытается отвернуть. Женщину подкидывает на несколько метров вверх, отбрасывает в сторону, и она, раскинув руки, неподвижно застывает под фонарём. Автомобиль останавливается. Номера не видно.

— Мы видим «феррари», — принялся пояснять адвокат. — Надо ли объяснять, кому в городе принадлежит эта машина?

— Это ни о чём не говорит! — возмутился прокурор. — За рулём мог быть кто угодно!

— Согласен, — кивнул адвокат, — кто угодно мог, но не в нашем случае. Смотрите далее.

И тут все увидели…

Из машины вышел человек в белой меховой куртке, без шапки. Подошёл к женщине. Какое-то время, не наклоняясь, смотрел на неё сверху. Носком туфли поддел её руку и подбросил вверх — та безвольно упала. Человек воровато осмотрелся по сторонам. Заметил что-то и пошёл прямо на камеру. Подошёл. Его лицо стало видно крупным планом…

— Оа-ах… — по залу прокатился вздох удивления.

Многие узнали этого человека. И это не Николай! А небезызвестный всему городу Никита — сынок «лесного» магната Владлена Никитовича. Много хлопот юноша уже не раз доставлял родителю своими похождениями…

В зале воцарилась тишина. На какое-то время все присутствующие застыли в шоке. Трудно было так сразу переварить увиденное…

Нервы на пределе. Не выдержав, Никита вскочил с места и, что-то бормоча себе под нос, бросился к выходу… Путь ему преградил Михаил.

— Куда это вы так спешите, молодой человек? Не надо. Теперь, думаю, у вас будет масса времени осмыслить свою бестолковую жизнь… Руки!

— Что? — опешил Никита.

— Руки перед собой! — скомандовал Михаил.

Ещё ничего не понимая, Никита вытянул руки, и человек в штатском, вынырнув из-за спины Михаила, тут же защёлкнул на них наручники.

— Пройдёмте! — скомандовал он.

В полном молчании они покинули зал заседаний суда.

— Это несправедливо! — выкрикнул с места Владлен Никитович.

— Вы всерьёз считаете — раз по-вашему, значит, по-справедливости? — несмотря на то, что реплика раздалась из зала, ответил на неё адвокат. — Так не бывает, уважаемый Владлен Никитович…

— Ваша честь, снимаю все обвинения с подсудимого, — встал со своего место прокурор.

По залу прокатился вздох, будто из надувшегося кузнечного меха разом выпустили весь воздух. Для кого-то это был вздох облегчения, а для кого-то совсем даже наоборот…

Я стоял и пытался осмыслить случившееся. Нет, не ошибся в Михаиле… Настоящий гроссмейстер. Это ж надо, какую многоходовку задумал! И ведь получилось! Меня подключил… А тут ещё Дашка в разборки некстати вмешалась. Дашенька…

Именно сейчас понял, как она мне дорога… Схватил телефон и набрал её номер.

— Дашка, привет! Ты уже дома?

— Арсений, ты… Только что вошла и… так соскучилась… Приезжай быстрее!

— Скоро буду! Жди! — с радостным трепетом в груди я дал отбой.

Как хорошо всё-таки, когда тебя где-то ждут. Не выпуская телефон из рук, я ещё долго смотрел на его погасший экран, словно он мог каким-то образом передать тепло дорогого мне человека…

Александр Джад (Дейч)

Член Союза писателей Беларуси, член Союза российских писателей, победитель областной литературной премии им. Кирилла Туровского, лауреат областного литературного конкурса «Современный учитель. Кто он?». Призёр и победитель многочисленных литературных конкурсов. Награждён памятной медалью Союза писателей Беларуси.

Автор восемнадцати книг и многочисленных публикаций в газетах, журналах, интернете.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.