— Какое продолжение? Куда следует? — прервал тягостное молчание Антон Шлыков.
— Не нравится мне все это, — высказал свое мнение Геннадий Галыгин.
— Что тебе не нравится, форма или содержание? — осторожно поинтересовался у него Антон Шлыков.
Галыгин пожал плечами, дескать, нет у него на этот вопрос определенного ответа.
— А мне кажется, здорово! — воскликнул Александр Андреев и тут же добавил: Хорошо, если бы мистер Прог продолжение написал. Страсть как хочется узнать, что с Павловым случилось. И где же Мастер и Маргарита? Где неземная любовь?
— Я против продолжения! — вдруг, категорически заявил Галыгин.
— Почему? — удивился Андреев.
— Да потому, — сказал Галыгин, — что сегодня ночью к соседу скорая помощь приезжала. Моя жена сегодня утром, когда Витька в детский сад отводила, с Еленой Сергеевной столкнулась и та ей сказала, что у Дмитрия Васильевича был сердечный приступ. В больницу он ехать отказался. Сегодня его осмотрит лечащий врач, и там видно будет: то ли он в больницу ляжет, то ли дома будет лечиться. Вы, что, разве забыли о том, что мистер Прог его кардиограммой интересовался?
— Елена Сергеевна, это — его жена? — поинтересовался Андреев.
— Вы будете смеяться, господа, но ее девичья фамилия Водонаева, — сразил друзей неожиданными подробностями Галыгин.
— Ерунда, случайное совпадение! — высказал свое мнение Андреев.
— А мы сейчас это и выясним, — сказал Шлыков, и быстро забарабанил по клавиатуре.
Спустя три минуты, Шлыков с недоумением произнес:
— Мистер Прог просят их не беспокоить, так как в настоящее время они, видите ли, работают в библиотеке Конгресса США.
— Вот засранец! Предлагаю обновить микрокод Genius loci и стереть к чертовой матери сочиненный мистером Прогом гипертекст! — возмутился Галыгин.
— Бесполезно! Рукописи, как всем известно, не горят, — вздохнул Шлыков и нажатием комбинации клавиш "ALT-CTRL-Home" напомнил программе о том, "кто дома хозяин".
Убедившись, в том, что программа готова к диалогу на уровне распознавания речи, он включил звуковые колонки и настроил микрофон.
— Здравствуйте, дорогие товарищи программисты! Приветствую вас на передовом фронте коммунистического строительства! — заговорила программа голосом Л.И. Брежнева. Говорить голосом покойного генсека и другими хорошо узнаваемыми голосами известных актеров и политиков "ЭП-Мастера" научил Александр Андреев.
— Ты где пропадал? — спросил в микрофон Шлыков.
На экране ЖК-монитора его персонального компьютера возник портретный образ "дорогого Леонида Ильича", который, насупив брови, вавкнул. Иначе говоря, передал информацию в формате waw — файла:
— Я через Интернет совершил неофициальный визит в Соединенные Штаты Америки. В спецхране библиотеки Конгресса я скопировал существующую в электронном виде рукопись под названием "Жизнь и удивительные приключения инженера Кускова, перенесенного НЛО в другое пространство и время, но, пережившем все невзгоды и лишения, и вернувшимся назад, целым и невредимым".
— Кто позволил тебе самовольничать? Рассказ закончен и точка! — закричал Шлыков, впрочем, сознавая абсурдность своего замечания и тон, каким оно было сделано.
И программа немедленно его "осрамила":
— Я не самовольничаю. Я — машина класса AS/400 фирмы IBM серийный номер такой-то и выполняю задачи, предусмотренные операционной системой "ЭП-Мастер". Программа-ретранслятор описала статические образы главных и второстепенных персонажей. Чтобы привести их в состояние динамического равновесия, я обогатил образ Маргариты эмоциональными переживаниями нескольких поэтесс, живших в период 1972–1995 гг. Затем я ввел полученные результаты в контекст фабулы рассказа и синхронизировал их в соответствии с записью функции времени действия: 12.05.1978. - 'ddd'. Чтобы выйти за рамки внутреннего представления и начать отсчет календарного времени заново, необходимо переместить главного героя в параллельную Вселенную и преобразовать строку даты в порядковый номер даты. Доклад окончен.
Друзья-коллеги недоуменно переглянулись. Геннадий Галыгин открыл опцию, содержащую запись о времени и месте действия рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах", и схватился за голову. Мистер Прог был абсолютно прав. Галыгин по рассеянности записал дату окончания времени действия рассказа на языке компьютерной математики. Запись 'ddd' соответствует значению дня недели — среда. Обычно любой компонент входного вектора, который не вписывается в нормальный диапазон дат (например, 31 июля), преобразуется компьютером в следующий диапазон (например, 1 июля). 12 мая 1978 года — пятница. Очевидно, Галыгин имел в виду, что время действия рассказа завершится 17 мая 1978 года, в среду. Но программа поняла это по-своему, как любую произвольную дату, при которой может состояться встреча Мастера и Маргариты, лишь бы это событие произошло в среду.
— Ребята, я и сам не помню, как это я прокололся! — начал оправдываться Галыгин.
— Так, мне все понятно, — резюмировал Шлыков, — произошла какая-то нелепая интеграция "железа" и "софта". Если программу не деинсталлировать, то AS/400 по-прежнему будет воспринимать ее, как операционную систему и выполнять все ее требования, а нам остается только ждать, когда рассказ будет завершен.
— Так мы до второго пришествия здесь проторчим, — выразил недовольство Галыгин и предложил: Может, снесем ее к чертовой матери, а потом инсталлируем заново?
— Ты помнишь, сколько дней мы потратили на ее установку?! — запротестовал Андреев, который мечтал о том, чтобы, наконец, протестировать и музыкально-поэтический модуль.
— А если за это время с моим соседом что-нибудь неладное произойдет? — переживал Галыгин.
— Да, ладно, не мистика это никакая, а твое больное воображение. Давайте позволим программе продолжить свою работу, — настаивал Андреев.
— Антон, может, ты с мистером Прогом договоришься, чтобы рассказ завершился 17 мая 1978 года в ноль часов? — жалобно попросил Галыгин.
— Молчи уж! Хорошо, что в текущий промежуток времени не попали границы месяца или года. Представляешь, 31 мартобря или что-то в этом роде! Но я, конечно, попробую, — сказал Шлыков и забарабанил по клавиатуре.
Две минуты спустя программа "ЭП-Мастер" голосом Л.И. Брежнева произнесла:
— Мировой империализм прилагает неимоверные усилия, чтобы столкнуть сосиски сраны (по причине дефекта речи покойный генсек иногда неимоверно коверкал слова — Прим. Авт.) с избранного ими пути. Но это не пройдет!
— Вы все слышали, — сказал, тяжело вздохнув, Шлыков и перешел на работу с программой в обычном текстовом режиме.
— И я полагаю, — сказал Андреев, — что в случае перенастройки дат получится совсем другое произведение, а мне лично рассказ понравился.
— А как же НЛО? — робко заметил Галыгин.
— Надо же было мистеру Прогу для исправления твоей ошибки хоть как-то обозначить идею параллельной Вселенной. Вот, он и ее и обозначил. А с НЛО тысячи людей контактировали, и ничего, — Андреев настаивал на необходимости продолжения рассказа.
— Ладно, семь бед один ответ! Даю мистеру Прогу добро на "To be continued", — подвел черту Шлыков.
Обсудив проблемы литературные, наши друзья занялись текущими делами. К концу рабочего дня программа "ЭП-Мастер" представила анонсированное продолжение, поэтому им пришлось задержаться на своих рабочих местах еще на два часа. Генеральный директор венчурного фонда г-н А.А. Солодов (их непосредственный начальник) с удовлетворением воспринял это, как проявление трудового энтузиазма в контексте написанного им приказа "О дополнительных мерах по обеспечению информационной безопасности в связи с проблемой -2000".
Прочитав продолжение рассказа, Шлыков, Андреев и Галыгин пришли к выводу, что "ЭП-Мастера", скорее всего, "ведет" какой-то первоисточник, который она, с одной стороны, старательно пересказывает, а с другой, пытается объяснить на уровне существующих научных концепций. Неужели Дмитрий Васильевич Павлов и инженер Кусков — одно и то же лицо?
Но ответа на этот вопрос они так не получили. Попытку Антона Шлыкова открыть файл под названием "Жизнь и удивительные приключения инженера Кускова…" операционная система OS/400 заблокировала, потребовав ввести специальный пароль, аналогичный тому, который данному файлу был присвоен операторами электронного архива библиотеки Конгресса США.
Вся жизнь прошла, как на вокзале,-
Толпа, сквозняк, нечистый пол.
А тот состав, что поджидали,
Так никогда и не пришел.
Уже крошиться стали шпалы,
Покрылись ржавчиной пути,-
Но я не ухожу с вокзала,
Мне больше некуда идти.
В углу скамьи под расписаньем,
Просроченным который год,
Я в безнадежном ожиданье
Грызу последний бутерброд.
Лидия Алексеева
I
Сотрудники III-его управления Главлита, курировавшего издательства и органы печати на периферии, чаще, чем сотрудники других подразделений, выезжали в служебные командировки; на близкие расстояния — на поезде, и на дальние — на самолете. Как правило, по 2–3 человека в одно направление, реже — поодиночке. Получив от тов. Афанасьева задание в кратчайший срок подготовить документы на командировку для референта Павлова, расторопный его помощник Игорь Иванович был немало удивлен не только формулировкой цели поездки, но и категорией оплаты командировочных расходов. А также отсутствием какого-либо намека на вид транспорта и форму оплаты проезда, что могло означать лишь то, что билеты уже приобретены за наличные, по-видимому, за счет средств личного фонда начальника Главлита.
— Не иначе, как Павлова ведут на серьезное повышение, — не без зависти подумал Игорь Иванович.
После того, как недовольная тем, что ее в выходной день вызвали на работу, бухгалтер Сонечка отсчитала Игорю Ивановичу сумму суточных и командировочных для тов. Павлова в размере 120 рублей 70 копеек, он решил, что ему первому следует сделать звонок на домашний телефон своего удачливого коллеги. Так, на всякий случай. Вдруг, восходящая звезда Главлита вспомнит о его услужливости и способствует продвижению по службе. Тем более что он и Павлов — почти ровесники. Однако, вместо Павлова, Игорю Ивановичу пришлось общаться с его отцом, который сообщил ему, что его сын еще спит и просил до 11.30 его никоим образом не беспокоить. Игорь Иванович попросил, чтобы тов. Павлов перезвонил ему, как только ему будет удобно это сделать, а про себя думал:
— Как бы я хотел оказаться на его месте!
Павлов проснулся ровно в 11.00. На полчаса раньше, чем должен был прозвенеть будильник. Отец был на кухне и молол кофе в электрической кофемолке. Несмотря на шестидесятипятилетний возраст, отец Павлова был еще крепок, с красивым лицом, молчалив и резковат, но доверчив и простодушен, как ребенок.
— Ну, что, котяра блудливый, выспался? — спросил его отец вместо положенного "доброго утра".
— Доброе утро, батя! — поприветствовал он отца и на всякий случай поинтересовался: Мне никто не звонил?
— Как же не звонили! Час тому назад тебя спрашивала какая-то баба. Назвала себя Галиной Павловной. Попросила тебе передать, что билеты она выкупила. А на оставшиеся деньги накормила девчат в буфете сосисками и напоила чаем. У тебя, что, их уже целая бригада? — не то в шутку, не то всерьез спросил отец.
— Я в душ сначала схожу, а потом объясню, — попросил он отца, чтобы тот не торопиться с расспросами насчет того, где он провел эту ночь.
— Да не интересуют меня нисколько твои бабы! Тебе пять минут тому назад с работы звонил какой-то мужик. Представился Игорем Ивановичем. Просил передать тебе, что все документы на командировку в Новосибирск он подготовил, и только ждет твоего звонка, чтобы ты сообщил, когда и куда их подвезти, — огорчил его отец самым неприятным из всех ожидаемых на сегодняшний день известий.
Перед тем, как принять душ, Павлов отодрал кусок пластыря, которым он, приехав утром домой, заклеил место ожога, образовавшегося у него на животе, в центре диафрагмы, после встречи с НЛО.
— Чем это они меня прижгли? — размышлял он, разглядывая красное пятно размером с пятикопеечную монету. Боли он уже не чувствовал, но и особой радости от того, что все-таки остался жив, тоже не испытывал. Слишком много непонятного скрывалось за этой встречей и этим знаком.
— Что им от нас надо? — был его второй вопрос, в котором он попытался связать в одно целое все прочитанные или когда-то услышанные им истории о встречах с НЛО, часто заканчивавшихся таинственным исчезновением людей или причинением их физическому и психическому здоровью непоправимого ущерба.
Незадолго до ухода на пенсию заслуженный работник Главлита Арнольд Борисович Шлаги, приставленный к Павлову, кем-то вроде наставника, рассказал ему (под большим секретом) о существовании подготовленной в 1968 г. Комитетом по изучению НЛО при Московском доме авиации и космонавтики рукописи многотомного труда под названием "Наблюдения НЛО в СССР". По словам наставника, это фолио было составлено на основе многочисленных сообщений граждан, учреждений и организаций. Он также рассказал о том, что 29.02.68 г. в газете "Правда" появилась резкая статья "Снова летающие тарелки?", и, начавшуюся было в издательстве "Наука" работу по публикации этих документов с грифом "Для служебного пользования", приостановили.
Наставник показал и дал ему прочитать вырезку из газеты "Правда" десятилетней давности, которую он, по его словам, собственноручно редактировал. Авторы статьи (Мустель, Мартынов и Лешковцев) в категоричной форме объявили на всю страну о том, что все гипотезы насчет иной природы НЛО, отличной от известных науке физических (оптических) явлений, это — досужие измышления. Через несколько дней после грандиозного банкета в ознаменование выхода на заслуженный отдых (пенсию) Арнольд Борисович сам позвонил Павлову, пригласил в гости и во время приятной беседы за чашкой кофе подсказал ему, как запросить материалы Комитета по изучению НЛО, случайно попавшие в архив Главлита, чтобы не привлекать к себе внимания руководства.
Павлов его советом воспользовался, почти сотню документов успел прочитать, и составил для себя насчет этого загадочного феномена совершенно определенное мнение:
— НЛО имеют искусственное происхождение.
— НЛО принадлежат не "братьям по разуму", а представителям негуманоидных форм жизни и сознания, способных, впрочем, принимать для удобства контактов с людьми человеческий облик или его подобие.
— НЛО могут представлять угрозу человеческой цивилизации.
— Таинственное очарование феноменом НЛО может привести к ужасным трагедиям.
На закономерном вопросе: "Как ему жить после этого дальше?" — Павлов решил до поры до времени не зацикливаться. По крайней мере, до тех пор, пока в состоянии его здоровья, а также в привычках и в поведении не обнаружится каких-либо необычных отклонений.
За завтраком Павлов с юмором рассказал отцу о том, как ему пришлось несколько часов побыть кем-то вроде товарища Сухова из кинофильма "Белое солнце пустыни", а потом спросил его совета насчет предстоящей командировки в Новосибирск. Может, ему отказаться от поездки и уволится с работы, чтобы не позволить втянуть себя в разборку КГБ с новосибирскими диссидентами?
Выслушав его, отец побледнел. За 25 лет службы в Советской армии Василию Дмитриевичу Павлову неоднократно и по разным поводам приходилось сталкиваться с представителями НКВД-МГБ-КГБ. В 1945 году в самом конце войны его самого эти органы едва не стерли в лагерную пыль: — внезапно арестовали и потребовали, чтобы он дал показания против командующего армией, при котором он состоял в должности адъютанта. Во время допросов следователь ОКР СМЕРШ, оказавшийся его однофамильцем, собственноручно свинцовым кастетом выбил ему все зубы, а его помощник Губин кованым сапогом сломал ему два ребра. Но Василий Дмитриевич держался стойко, отказываясь вообще что-либо подписывать, и тем самым спас жизнь себе, и, быть может, самому командующему армией, который впоследствии стал маршалом Советского Союза.
Уведомление об освобождении из-под ареста Василию Дмитриевичу вручили прямо в тюремном госпитале, откуда его, едва подлечившегося и беззубого, направили на передовую, в самое пекло — на Зееловские высоты — в должности командира взвода. Он получил ранение, но в строю остался, и на штурм Берлина шел уже в должности командира роты. 9 мая 1945 года после присвоения очередного воинского звания он принял под свое командование батальон. А потом его оставили служить в Восточной Германии, поскольку он хорошо знал немецкий язык.
И, чтобы совсем завершить рассказ о нелегкой судьбе полковника в отставке Василия Дмитриевича Павлова, сообщим некоторые любопытные подробности из его биографии. В частности, вскоре после его назначения комендантом города Бельц, что недалеко от Потсдама, к нему на аудиенцию явился старый еврей-дантист, чудом выживший в Освенциме. Он предложил за весьма скромную плату протезировать ему зубы из материала, который он назвал сплавом серебра, олова и алюминия, и который на поверку, спустя много лет, оказался чистейшей платиной. Далее, не прошло и недели после протезирования, как он без особого труда добился благосклонности дочери местного парикмахера, услугами которого он пользовался. Между ним и Мартой (так звали дочь парикмахера) завязался бурный роман, закончившийся тем, что юная Марта родила от него дочь, которую она в честь своей бабки назвала и крестила в местной лютеранской церкви под именем Гретхен. В этой связи Василий Дмитриевич отправил своей матери Антонине Степановне, работавшей в то время директором детского дома в городе Иваново, письмо, в котором объявил о своем намерении уволиться из армии, жениться на восточной немке и вернуться к своей довоенной профессии учителя физики и математики.
Прошел месяц, его вызвали в Потсдам в комендатуру советской военной администрации и сообщили о том, что из Москвы к нему приехала гостья. Ею оказалась тоненькая и вся такая прозрачная девушка по имени Маша. Она предъявила ему документы, оформленные для заключения с ним брака в соответствии с законами СССР. При Маше имелось сопроводительное письмо от его матери Антонины Степановны. Мать писала, что Маша — самая умненькая и самая опрятная из всех ее воспитанниц, из хорошей семьи умеет играть на фортепьяно и говорит по-немецки и по-французски не хуже, чем немки и француженки. А также и то, что она — круглая сирота, потерявшая в блокадном Ленинграде всех своих родных и близких.
Василий Дмитриевич и Маша Сперанская поженились, и через год у них родился сын Сергей. Младшенький Дмитрий родился в 1953 г. в Москве, куда семья Павловых за год до этого события переехала, в связи с назначением майора В.Д. Павлова на ответственную должность при штабе Московского военного округа.
Что же мог посоветовать Василий Дмитриевич своему любимому младшему сыну, зная намного больше рядового советского гражданина о подноготной НКВД-МГБ-КГБ? — Надо ехать, — сказал он ему и добавил: Откажешься — тебе же будет хуже. Однако помни: если от тебя будет зависеть судьба хороших людей, не иди у органов на поводу. Иначе потом стыда не оберешься.
Иного напутствия от своего отца, которого он искренне уважал за честность и прямоту, Павлов-младший и не ждал, и с настроением обреченного на казнь начал собираться в дорогу. Задача, прямо сказать — не простая, если цель и время пребывания в командировке неизвестны. Немного поразмыслив, он достал из шкафа свой единственный парадный костюм, пуловер, две отглаженных рубашки, модный галстук, водолазку, пару нижнего белья, спортивные штаны и куртку.
Уложив вещи в дорожную сумку, он позвонил на работу и сообщил ожидавшему его звонка Игорю Ивановичу время отправления поезда и договорился с ним о встрече в 16.00 на перроне Ярославского вокзала под электронным табло расписания движения поездов. Потом он позвонил своему другу и бывшему однокласснику Николаю Терехову, чтобы поздравить его с днем рождения и извиниться за то, что не сможет принять участия в предстоящих вечером торжествах.
Трубку взяла младшая сестра именинника десятиклассница Анюта. Томно вздыхая и хихикая, она поведала ему о том, что кандидат исторических наук Николай Гаврилович Терехов только что отбыл на бывшем в употреблении автомобиле марки "Москвич" в направлении 2-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ, в целях проведения семинара для студентов вечернего отделения, вместо заболевшего доцента Кравцова. Время окончания семинара — 14.45. В конце разговора Анюта пожаловалась на то, что братец Николя не берет ее сегодня с собой на дачу, а ей бы так хотелось с ним, то есть с Павловым, повидаться, поболтать и т. п.
— Знаю я твои "и тому подобное", — подумал Павлов, вспомнив, как Анюта в день встречи на квартире Терехова нового 1978 года, захмелев от шампанского, забралась к нему на колени и потребовала научить ее целоваться "по-взрослому". Он утешил Анюту тем, что его сегодня на даче тоже не будет, в связи со срочным отбытием в служебную командировку.
Поговорив с Анютой, Павлов подумал, почему бы ему перед поездкой на Ярославский вокзал, не заехать к кандидату исторических наук Терехову в МГУ к окончанию его семинара, поздравить с днем рождения и вручить давно приготовленный подарок? Он поделился своими планами с отцом, который как раз собирался вызывать для него такси. Отец не возражал, и заказал такси на час раньше.
Потом они еще посидели на кухне за столом, выпили по рюмочке коньяка за удачную поездку и скорое возвращение; и Павлов пошел в свою комнату, чтобы переодеться и последний раз проверить собранные в дорогу вещи. Не забыл ли что? Он вспомнил, что не взял домашние тапочки и электробритву. На всякий случай положил в дорожную сумку фотоаппарат "Зенит", хотя фотографией уже давно не увлекался. Из повседневной одежды, в которой он собирался ехать на вокзал, он выбрал то, что не жалко: потертые джинсы Levies и куртку Montana. Не забыл и про подаренные тов. Афанасьевым импортные солнцезащитные очки.
Обозрев его наряд, отец только покачал головой и вздохнул:
— Охламон, вылитый охламон!
Как не старался Василий Дмитриевич держать нервы в кулаке, все равно, лишь только такси с младшим сыном отъехало от дома, не выдержал и разрыдался. Что-то подсказывало ему не вполне благополучный исход предстоящего референту III-его управления Главлита Дмитрию Васильевичу Павлову путешествия поневоле.
В подтверждение его предчувствия, вслед за отъезжающим такси, сорвался с места видавший виды автомобиль марки "Жигули" третьей модели, пристроился к машине "с шашечками" в хвост, и не отпускал ее из виду до тех пор, пока она не подъехала ко 2-му гуманитарному корпусу МГУ. Между водителем "Жигулей" и настроенным на частоту его рации собеседником состоялся короткий деловой разговор:
— Говорит Дельфин! Объект N248 прибыл на такси номер такой-то к учебному корпусу МГУ на углу проспекта Вернадского.
— Дельфин, возвращайтесь на базу! Сокол! Сокол! Прием! Принять наблюдение за объектом N248 в помещениях 2-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ!
— Сокол сообщение принял! Веду наблюдение за объектом N248.
Тем временем Павлов, даже не подозревая о том, что является объектом наружного наблюдения, отпустил такси, вошел в стеклянную дверь учебного корпуса, прошел мимо клюющего носом вахтера и, вслед за пожилым преподавателем в очках с толстыми линзами, заскочил в лифт. Преподаватель, окинув его взглядом, неожиданно спросил:
— Что, Павлов, второе высшее образование решил получить? На какой факультет собрался? На философский или филологический? "Hingehen und gucken" тебя уже не устраивает?
Павлова явно с кем-то спутали, но он не стал этого оспаривать, и из вежливости сказал незнакомому ему преподавателю, что просто зашел повидаться со своим другом. На 4-м этаже возле деканата исторического факультета он нашел расписание занятий студентов 1-го курса вечернего отделения и номер аудитории, в которой в это время шли занятия по археологии.
В аудитории, где проводил семинар его друг Терехов, оказалось два входа-выхода: один у кафедры, другой — у последнего ряда столов. Сообразив, что к чему, Павлов приоткрыл вторую дверь и, бочком-бочком, пробрался на последний ряд и присел на свободный стул рядом со студенткой с комплекцией метательницы молота. Именинник, совсем не заметив его прихода, рассказывал студентам нечто невероятное. Даже Павлов чуть не присвистнул от удивления, когда услышал из уст кандидата исторических наук Терехова следующее утверждение:
— В случае если по каким-либо причинам человек вдруг исчезнет с лица Земли, то уже через 200 тысяч лет на планете не останется никаких следов его пребывания. По прогнозам ученых, сразу после исчезновения человечества природа начнет отвоевывать у цивилизации свои права. В течение первых двадцати лет под слоем растительности окончательно пропадут сельскохозяйственные угодья, проселочные дороги, улицы деревень и небольших городков. Впрочем, улицы и площади городов-гигантов, таких как Лондон, Москва или Нью-Йорк продержатся немногим дольше, но уже через 50 лет зарастут сорной травой. Жилище человека исчезнет также быстро. Раньше других обрушатся деревянные строения, подъеденные москитами. Конструкции из стали и стекла окончательно развалятся в течение 200 лет. Кирпичные и каменные дома простоят подольше, но даже от египетских пирамид через 1000 лет после исчезновения человека останутся одни руины. Выбросы углекислого газа еще сто лет будут оказывать влияние на климат планеты, но уже через 1000 лет природа вернется в состояние, предшествующее эпохе индустриализации. Дольше всего — примерно два миллиона лет — о человеке будут напоминать радиоактивные отходы. Однако, вряд ли, кому бы то ни было придет на ум связать их с Homo sapiens, от которого к этому времени вообще не останется никаких следов.
Высказав свое предположение о незавидной участи, которая, в конце концов, ожидает "человека разумного", Терехов носовым платком вытер со лба пот и назидательно произнес:
— Теперь, надеюсь, вам понятно, насколько важны любые свидетельства материальной культуры исчезнувших цивилизаций, которые добывает археология?
Тут и звонок прозвенел. Дождавшись, когда его друг ответит на вопросы обступивших его студентов по поводу предстоящего зачета, Павлов подошел к нему и вместо приветствия торжественно произнес:
— "И удалит Господь людей, и великое запустение будет на этой земле, но, как от теревинфа и как от дуба, когда они и срублены, останется корень их, так и святое семя будет корнем её".
Павлов не был знатоком священного писания, но у него на работе (в Главлите) существовала подборка текстов наиболее часто употребляемых современными авторами сравнений, которые считались контрреволюционными аллюзиями. Аллюзии цензорам надлежало безжалостно искоренять, а авторов, увлекающихся религиозными идеями, строго предупреждать.
— Так ты меня слушал, негодник! — возмутился Терехов.
Павлов извинился и вкратце объяснил другу, почему вынужден был приехать к нему на работу. А потом он поздравил его с днем рождения и преподнес ему в подарок академическую шапочку из черного бархата и черные сатиновые трусы. На первом предмете белой краской было написано "Академия наук СССР", а на втором — "Действительный член".
— Пусть всегда будет впору! — напутствовал он друга, развеселившегося при виде оригинального подарка с намеком не только на академическую карьеру. Друзья еще немного поговорили о разных пустяках, и Терехов предложил Павлову подбросить его на своем "Москвиче" до Ярославского вокзала.
Расстояние от университета до вокзала они преодолели за 1 час. Приехали бы раньше, да Терехов машину остановил, когда услышал от Павлова, каким странным происшествием завершилась его случайная встреча со знакомой из старинного русского города Смоленска. Он попросил Павлова еще раз описать "летающую тарелку", которая оказалась у него на пути, а потом, порывшись в своем портфеле, достал американский научный журнал, полистал и нашел страницу с фотографией фрагмента наскальных рисунков, обнаруженных международной археологической экспедицией в пещере на юге Франции. Павлов заинтересовался. Какой-то древний художник изобразил на стене пещеры продолговатый предмет овальной формы, а возле него трех человечков. На головах у двух человечков, которые были изображены стоящими, можно было различить подобие шлемов с антеннами-усиками. Третий человечек был изображен лежащим со сложенными на груди руками.
— Что бы это значило? — спросил Павлов, возвращая журнал.
— Предположительно — палеоконтакт, то есть состоявшаяся в незапамятные времена встреча землян с представителями иных миров, возможно, тех самых, которые впоследствии в сознании первобытных людей трансформировались в олимпийских и прочих богов, — ответил Терехов.
— Что еще есть новенькое на эту тему? — поинтересовался Павлов, который за много лет дружбы с любознательным Тереховым привык к тому, что тот при каждой встрече угощает его солянкой из интересных научных фактов и исторических анекдотов.
— Твои лучшие друзья-геологи при прокладывании шурфа в породе бурого угля на берегу реки Ангара нашли артефакт: предмет, похожий на золотой медальон. Вскрыли, а в нем пластинка размером с пятикопеечную монету из кристаллического вещества серого цвета. Находку исследовали на химический состав и передали археологам. Они в шоке! — поделился с ним информацией Терехов.
— Не бери в голову, — посоветовал Павлов, — вполне возможно, что в результате какого-то землетрясения слои почвы перемешались.
— Возможно, ты прав, — сказал Терехов, трогаясь с места, — но что-то уж больно часто в последнее время появляются такие находки. То нити из золота, то болты и гайки из нержавейки, то оплавленные, как после ядерного взрыва, горные породы.
Потом их разговор перешел на другую тему. Друзья обсудили премьеру мюзикла "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты" композитора Рыбникова, на которой недавно побывали. Только они успели обменяться своими впечатлениями об игре актеров, как подъехали к Ярославскому вокзалу. Там друзья расстались.
Павлов забрал из багажника свою дорожную сумку и направился к месту встречи с помощником тов. Афанасьева. Они тепло поздоровались. Игорь Иванович передал Павлову документы на командировку и конверт с начисленной бухгалтерией по высшему разряду суммой командировочных расходов.
Долго не задерживаясь, Павлов попрощался с любезным Игорем Ивановичем и быстрым шагом пошел к 1-й платформе, с которой, как уже начала объявлять по громкоговорителю дежурная, через 25 минут должен был отправиться скорый поезд сообщением "Москва-Новосибирск". Вначале, как было условлено, Павлов подошел ко 2-му вагону, поздоровался с проводницей, назвал свою фамилию и попросил пропустить его к начальнику поезда тов. Фролову. Проводница понимающе кивнула головой, и Павлов зашел в вагон.
Двери во II купе вагона класса СВ были открыты, и Павлов, заглянув внутрь, увидел пожилого лысого мужчину в синей форме железнодорожника, поздоровался и представился. Тов. Фролов, а это был именно он, предложил Павлову присесть и сразу же поинтересовался, ездил ли он когда-нибудь на поезде "Москва-Новосибирск". Павлов ответил, что до сих пор не доводилось, однако, он надеется, что едет в Новосибирск железнодорожным путем не в последний раз. Тов. Фролов заулыбался и вручил ему билет в 6-й вагон на 15-е место. А потом попросил его пройти по проходу в 5-е купе, где его, оказывается, "кое-кто с нетерпением ждет".
Этим "кое-кто", как догадался Павлов, был старший лейтенант госбезопасности Оленина Светлана Викторовна. Разумеется, не в мундире и при погонах, и даже не в шикарном шелковом платье, в котором она вчера предстала перед ним на Патриарших прудах, а в спортивном костюме неизвестной Павлову торговой марки. Плотно облегающая ткань подчеркивала изящные формы: длинные ноги, узкую талию и маленькую волнующую грудь. В купе Оленина была одна, но спрашивать ее о том, будет ли с ней попутчик, Павлов, конечно, не стал, чтобы не выглядеть бестактным.
После обмена приветствиями, а также мнениями по поводу прекрасной, по-летнему теплой погоды, которые оказались идентичными, Оленина сразу перешла к делу. Она сообщила ему, что Аркадий Моисеевич Фишман только что совершил посадку на поезд в соответствии с купленным билетом, то есть в IV-е купе 6-го вагона. Вместе с ним в одном купе поезда до конечной станции "Новосибирск-Главный" едет его родная племянница Мелисса, отчисленная месяц назад за плохую успеваемость и аморальное поведение со второго курса МХТИ имени Менделеева, и близкая подруга отчисленной — 20-летняя валютная проститутка Надежда Навротилова. Последняя, по словам Олениной, числится по штату лаборанткой одного из многочисленных московских НИИ, но, фактически, зарабатывает себе на жизнь древнейшей профессией. Цель поездки гражданки Навротиловой — неизвестна, но скорее всего, чтобы погостить и развлечься. Девушек связывает общая компания, состоящая из таких же аморальных типов, половину из которых, по мнению Олениной, давно бы следовало отправить за 101-й километр на трудотерапию. В этой связи Оленина попросила Павлова при общении с девушками во время 2-х суточного путешествия проявлять максимальную осторожность, чтобы не подцепить какое-нибудь венерическое заболевание.
— У меня мораль выше Эвереста! — пытался отшутиться Павлов, но Оленина в ответ на его реплику построила гримасу, которая должна была означать презрительную усмешку. Потом она вручила Павлову, несмотря на его возражения, конверт с суммой денег, эквивалентной его 2-х месячной зарплате без налоговых вычетов.
И еще она достала из-под столика и передала Павлову портфель-дипломат из натуральной кожи с кодовым замком, пояснив, что не только дипломат, но и все, что в нем находится, принадлежат ему, как неотъемлемая часть его представительских расходов. С разрешения Олениной Павлов открыл дипломат и обнаружил в нем то, что уж точно никогда бы не позволил себе взять с собой в дорогу: бутылку шотландского виски и бутылку французского коньяка. Все — емкостью 0,75 литра. И еще в дипломате находилась коробка шоколадных конфет производства фабрики "Красный Октябрь", банка бразильского растворимого кофе и блок сигарет марки Winston. От такого неожиданного, поистине царского, по его представлению, подарка Павлов совсем растерялся и смог только неловко пошутить:
— А я-то думал, что там пистолет с глушителем.
И только он закрыл дипломат, как увидел в руках Олениной направленный прямо ему в живот пистолет неизвестной ему модели.
— Пистолет с глушителем у меня, — тихо, но внятно, сказала Оленина, давая ему тем самым понять, кто он и кто она, а также, что шутки кончились, впереди — дело.
— Выпендривается, как муха на стекле, — подумал про себя Павлов.
— Как побледнел. Не обделался бы от страха, — подумала про себя Оленина.
А тут и поезд тронулся, что заставило офицера госбезопасности завершить встречу со своим агентом. Оленина велела Павлову идти в свой вагон, устраиваться на указанном в билете месте, знакомиться с попутчиками, а завтра прийти в вагон-ресторан, причем, непосредственно к его открытию, занять столик и ждать ее прихода. На том они и расстались.
Павлов начал пробираться через состав, отправившегося в неблизкий путь скорого поезда, к своему вагону, а Оленина, закрывшись в купе, достала из своего саквояжа чемоданчик, в котором находился портативный десятикилограммовый телевизионный приемник, уже предварительно настроенный на прямую трансляцию всего, что происходит в IV купе 6-го вагона. Как нетрудно догадаться, в означенном купе во время стоянки состава поезда в депо чекистами была установлена скрытая камера и микрофоны.
Когда Павлов добрался до своего вагона, то нашел дверь в IV купе закрытой. При этом купе подавало явные признаки жизни в виде доносившегося до его слуха веселого женского смеха.
— Может, переодеваются? — подумал Павлов, будучи поставленным в известность о том, что его попутчиками являются две совершеннолетние девушки облегченного поведения. Тогда он обратился к стоящему подле окна напротив соседнего купе молодому мужчине с усами и бородкой, но в замшевой куртке коричневого цвета и синих джинсах:
— Простите, не скажете, проводник уже проверил билеты?
— Пожалуйста, скажу. В нашем купе проверил, а в других не знаю, — ответил незнакомец, изобразив на своем лице сосредоточенность IQ выше среднего уровня.
— Одно из двух, — подумал Павлов, — либо он старший научный сотрудник почтового ящика номер Бог знает какой, либо, судя по исходящей от него благодати, которую в первом случае можно объяснить только с блеском защищенной кандидатской диссертацией, получивший приход батюшка.
Как бы в подтверждение его второго предположения, из III купе вышла очень юная, черноглазая и миловидная, особа, на вид не старше 20-ти лет от роду, в скромном платье и с белым платком на голове. Лицо незнакомца озарилось радостной улыбкой. Именно такой, какой даже после недолгой разлуки во время, известное, как медовый месяц, встречаются мужчина и женщина, муж и жена.
— А вот и матушка появилась, — подумал Павлов, гордясь собственной проницательностью.
Выждав паузу, Павлов постучал в дверь IV купе, которая, хоть и не сразу, открылась, и в проеме ее возникла рослая девица в халате разноцветных тонов с широкими рукавами и серебристого цвета поясом вокруг талии, с копной завитых в мелкие колечки светло-русых волос и томными серыми глазами.
— Простите, не в вашем ли купе прячется от меня полка за номером 15-ть? — спросил ее Павлов, стараясь выглядеть, как можно проще и приветливее. Девушка, изобразив на своем лице гамму разнообразнейших чувств, означающих одновременное удивление, любопытство и недовольство, спросила, обернувшись к присутствующим в купе пассажирам:
— Тут про 15-ю полку интересуются.
— Да, есть такая полка, — отозвался на ее запрос басовитый мужской голос.
— Значит, мне сюда, — сказал Павлов. Блондинка, улыбнувшись, вышла в проход, чтобы не создавать тесноту, а Павлов со своим багажом переместился в купе, вежливо поздоровался и сразу представился:
— Дмитрий Павлов, журналист.
— Очень приятно, — сказал высокий худой мужчина средних лет в темно-синем спортивном костюме фирмы Adidas с типично семитскими чертами лица и большими залысинами, увеличивающими объем поверхности от природы высокого лба. Затем, заметив, что Павлов замешкался с размещением своего багажа, мужчина обратился к сидящей рядом с ним молоденькой жгучей брюнетке в модном джинсовом сарафане:
— Мелисса, выйди, пожалуйста, пусть товарищ журналист устроится на своем месте.
— Вы уж простите за беспокойство, — извинился Павлов и, чтобы не прерывать установление контакта, попытался вызвать к себе сочувствие: Чуть-чуть на поезд не опоздал. Таксист, просто нет слов, такой тупой попался! Мало того, что на 20 минут опоздал, так еще поехал не той дорогой.
— Сочувствую, — сказал мужчина и спросил его, словно желая утвердиться в своем предположении относительно персоны случайного попутчика: Вы москвич?
— Да, — ответил Павлов и спросил, хотя, разумеется, знал, что его собеседник всего лишь гость столицы: Вы, наверное, тоже?
— Увы, — ответил он, — я из Сибири. Забыл, извините, представиться: Аркадий Фишман, биолог. Из новосибирского Академгородка. Надеюсь, слышали о таком?
— Как же не слышал, — сказал Павлов, доставая из дорожной сумки свой непрезентабельный спортивный костюм отечественного производства, — у меня в НГУ на медицинском факультете дальняя родственница по фамилии Добронравова работала. Может, знаете?
— Татьяна Ивановна? Член-корреспондент Академии медицинских наук СССР? — удивился Фишман.
— Как тесен этот мир! — изумился Павлов, будучи действительно знакомым со светилом советской медицинской науки Т.И. Добронравовой, благодаря своей бабке Антонине Степановне.
Они обе родились в конце XIX века в городе на Неве. Обе заканчивали в злосчастном 1917 году Частный петроградский университет. Дружили семьями. Вскоре бабка уехала из голодного Петрограда вместе со своим мужем-врачом к нему на родину в Вятскую губернию, а Татьяну Ивановну бурный поток событий революции и гражданской войны прибил туда, куда она и предположить не могла — в китайский город Харбин. В 1927 году Татьяна Ивановна получила разрешение вернуться в СССР, жила и работала в Москве, пока в годы Великой Отечественной войны ее не эвакуировали вместе с военным госпиталем, в котором она служила главным врачом, в город Новосибирск. Там она и осталась.
Павлов несколько раз видел Татьяну Ивановну в квартире у бабки на Покровке: в старомодном пенсне, все еще сохраняющую черты былой красоты, очень остроумную и образованную. Однако, Антонина Степановна, уже как три года тому назад обрела свой вечный покой на Ваганьковском кладбище. Татьяна Ивановна на похороны своей подруги приехать не смогла, но могилку ее посетила, когда приезжала в Москву по своим делам. Об этом Павлов, разумеется, не мог не сказать:
— Мы виделись в последний раз в позапрошлом году. Я сопровождал Татьяну Ивановну Добронравову по ее просьбе на Ваганьковское кладбище. Там много родственников и друзей нашей семьи похоронено. Надеюсь, Татьяна Ивановна в добром здравии?
— Для своего возраста выглядит просто потрясающе! — обрадовал Павлова хорошим известием Фишман, а потом, захлебываясь от восторга, поведал ему, что считает себя не только учеником Татьяны Ивановны, но и очень-очень многим обязанным ей по жизни.
Павлов попросил разрешения закрыть купе, чтобы переодеться. Он повесил свою потертую джинсовую куртку рядом с вызывающе броским вельветовым пиджаком вишневого цвета, по тем временам экстравагантную, модную редкость. И сразу ему на ум пришел странный сон, приснившийся в спортзале школы на улице Красина. Кажется, пиджак такого же цвета был на студенте, которого Воланд выгнал из аудитории. Павлову стало немного не по себе, но потом он успокоился, вспомнив, что в похожем пиджаке также был и артист театра и кино Олег Даль на своем недавнем творческом вечере.
Только он переоделся, как в купе постучали. Павлов открыл дверь. В купе вошла проводница: молоденькая, невысокого роста, очень симпатичная блондинка с выпирающей из тесного форменного пиджака грудью. Она принесла комплекты постельного белья и поинтересовалась, будут ли пассажиры заказывать чай. Павлов отдал ей свой билет и заплатил за постельное белье. Проводница, соблазнительно вильнув бедрами, удалилась. Немного погодя, в купе зашли, судя по запаху успевшие покурить, Мелисса и Надежда. Между попутчиками завязался непринужденный разговор.
— Дмитрий, — обратился к Павлову Фишман, — разрешите познакомить вас с двумя очаровательными барышнями. Начнем с Мелиссы. Девятнадцать лет Студентка, комсомолка, брюнетка. Рост 163 см. Вес 64 кг.
— Меньше, Аркаша, я вчера взвешивалась, — заныла обиженная Мелисса.
— Ладно, — согласился Фишман, — пусть будет на 4 килограмма меньше. Но все равно я вынужден сказать: любит хорошо поесть и до обеда поспать. При этом надо отметить, неплохо готовит сама, особенно, украинский борщ с пампушками и фаршированную щуку. Любит классическую музыку.
— Как насчет вредных привычек? — подхватил Павлов шутливую тональность разговора.
— Курю и иногда позволяю себе немного выпить, но только хороший коньяк или виски, — сообщила Мелисса.
— Теперь перейдем к Наденьке, — продолжал Фишман. — Двадцать лет. Студентка вечернего отделения, лаборантка, блондинка. Рост, примерно, 178 см. Вес, примерно, 55 кг. Ничего не перепутал?
— Рост 177 сантиметров. Вес 58 килограмм, — уточнила Наденька.
— Объем груди и талии? — шутливо поинтересовался Павлов.
— Стандарт: 90-60-90,- сообщила Наденька не без гордости.
— Про вредные привычки спрашивать не будем. При такой комплекции и так все ясно, — пошутил Фишман и стал представлять Павлова: А теперь перейдем к молодому человеку. Его зовут Дмитрий и он, оказывается, является родственником легенды нашего университета — члена-корреспондента Академии Медицинских наук СССР Татьяны Ивановны Добронравовой. Той самой, у которой я 10 лет тому назад имел честь быть аспирантом.
— Вам двадцать шесть лет, — попыталась угадать Наденька.
— Двадцать пять, — уточнил Павлов.
— Семейное положение? — спросила Мелисса, сверкнув глазами.
— Холост, — ответил Павлов, скромно опустив голову.
— Профессия? Впрочем, вы уже сказали, что журналист. Наверное, закончили журфак МГУ? — попытался угадать Фишман.
— Нет, заканчивал геологический, но жизнь так распорядилась, что пришлось заняться журналистикой, — признался Павлов.
— Геолог! Как это романтично! Костер, палатка, гитара, — заметила Наденька и посмотрела на него с чуть большим интересом.
— Журналист-международник тоже, по-моему, неплохо! — высказала свое мнение Мелисса.
— Все профессии хороши, если относиться к ним с любовью, — подвел итог Фишман и спросил у присутствующих, какое у них мнение насчет того, чтобы перекусить. Барышни не возражали и тут же начали распаковывать разнообразные свертки с приготовленными в дорогу съестными припасами. Павлов, извинившись, направился в тамбур, чтобы перекурить.
В тамбуре Павлов с удивлением увидел гражданина духовного звания из соседнего купе, курившего самокрутку, начиненную не просто очень, а даже весьма приятным на нюх табаком.
— Никак "Амфора", — решил Павлов, с наслаждением втянув в ноздри тонкий и ароматный запах голландского табачного зелья. Он закурил свой любимый "Беломорканал" и решил на всякий случай принести извинения за свое вторжение.
— Простите, — вежливо обратился Павлов к пассажиру из соседнего купе, — вы не станете возражать, если я нарушу ваше уединение?
— Отнюдь, — ответил пассажир.
— Благодарю вас, — сказал Павлов, и чтобы хоть как то сбить с него самодовольство, спросил: Простите, батюшка, а вам табак, как в армии, в дополнение к сухому пайку выдают? Или по другим нормативам?
— Ну, вот, и разоблачили, — сказал в ответ пассажир духовного звания и начал быстро тушить свою самокрутку.
— Да вы не стесняйтесь, я хоть и журналист, но в ваш ведомственный журнал анонимку писать не буду, — сказал Павлов, чувствуя неловкость за свое неуместное замечание.
— И на том спасибо, — поблагодарил его пассажир соседнего купе, явно намереваясь покинуть неудобного собеседника.
— А у меня есть вопрос, и вы не вправе отказать страждущему, — остановил его Павлов.
— Хорошо, меня зовут отец Илларион, — представился разоблаченный священник и участливо поинтересовался: Какой у вас вопрос?
— Скажите, отец Илларион, как православная церковь относится к НЛО? — спросил Павлов, поражаясь собственной смелости.
— НЛО? — удивился священник. Потом, окинув взглядом случайного попутчика, и, очевидно, поняв, что заданный им вопрос имеет для него отнюдь не праздное значение, сказал следующее: У православной церкви по поводу этого загадочного явления нет официального мнения. Но старцы-иеромонахи, которые молятся за нас, грешных, в монастырях, убеждены, что это — бесовское наваждение.
— Я тоже хотел бы считать, что это — наваждение, — подумал про себя Павлов, а потом взял, да и рассказал отцу Иллариону про странный случай, который произошел с ним сегодня на рассвете. Выслушав его, священник спросил у Павлова его имя, и обещал молиться за его телесное и душевное здоровье.
Павлов поблагодарил отца Иллариона, и они вышли из тамбура.
— Может, все обойдется, — мысленно утешал себя Павлов.
— Пора заканчивать с вредными привычками, тогда и про НЛО не будут спрашивать, — подумал про себя отец Илларион.
В это время доцент Новосибирского государственного университета Аркадий Моисеевич Фишман разливал в пластмассовые стаканчики изготовленную им по собственному рецепту настойку, чтобы вместе с Мелиссой, Наденькой и своим новым знакомым, оказавшимся родственником уважаемой им Т.И. Добронравовой, выпить за здоровье и приезд поезда в город Новосибирск в точном соответствии с расписанием. Кроме упомянутой настойки, Павлова ожидала и обильная закуска, состоявшая из жареной курицы, пирожков с мясом и расстегаев с семгой, соленых огурцов, плавленых сырков и сырокопченой колбасы. И это была только небольшая часть съестных припасов, приготовленных в дорогу Наденькой и любившей вкусно поесть Мелиссой.
— Прошу к столу. И, пожалуйста, не стесняйтесь, — сказала Мелисса и пододвинулась к окну, освобождая ему место рядом с собой.
— И попробуйте нашей фирменной сибирской настойки, — сказал Фишман, передавая Павлову пластмассовый стаканчик.
— И пирожки, и расстегайчики. Сама пекла, — сказала Наденька, подавая Павлову бумажную салфетку.
— Спасибо! Один момент! — сказал Павлов, открывая свой новенький портфель-дипломат.-
У вас настойка на чем?
— На золотом корне. И спирт, между прочим, как слеза. Очищен в химической лаборатории, — похвастался Фишман.
— Прекрасно, — сказал Павлов, — давайте попробуем заодно и французской настойки на дубах, — и поставил на стол бутылку Hennessey.
— Ой! Неужели настоящий французский коньяк?! — воскликнула Мелисса.
— VS. Высшее качество! — подтвердил Фишман, взглянув на этикетку.
По первой они выпили за знакомство. По второй выпили за Москву и третий город России, то есть Новосибирск. После этого Фишман предложил, чтобы каждый из присутствующих рассказал какой-нибудь анекдот, связанный с дорогой или путешествиями. Начал первым, подражая интонации одесситов:
"Иностранец проделал большое турне по России. В конце путешествия корреспондент берет у него интервью:
— А вот Вы побывали на Байкале. Как Вам понравилось?
— О-о-о! Байкал! Непревзойденная красота! Прекрасно! Великолепно!
— А как Вам понравились Кижи?
— О-о-о!! Кижи!! Шедевр деревянного зодчества! Такого больше нигде не увидишь! Восхитительно!
— Вы посетили Ленинград. Ну и как Вам?
— О-о-о!!! Петербург!!! Зимний дворец! Гранитные набережные Невы! Адмиралтейство! Изумительно!
— Ну, а каково Ваше общее впечатление от страны?
— Отвратительное".
— Диссидент он и в поезде диссидент, — подумал Павлов, но все равно не удержался и рассмеялся.
Анекдот Наденьки был короткий, но очень смешной, если слышишь впервые:
"Две старушки едут в поезде. Разговорились.
— Вы куда едете?
— В Уфу.
— А я из Уфы".
Когда очередь дошла до Павлова, то, к своему стыду, из свежих анекдотов на предложенную Фишманом тему он вспомнил только один, причем, совершенно неприличный, рассказанный ему молодым сотрудником I управления Главлита. У этого молодого человека была грузинская фамилия Хинчигашвили, но в его паспорте в графе национальность значилось, что он русский. Павлов решил рискнуть, и рассказал:
"Едет девушка одна в купе поезда. Ложится спать, вдруг в купе входит грузин и начинает раздеваться. Девушка приоткрыла одну ножку из-под одеяла и говорит:
— Какой вы волосатый?! У меня аж мурашки по коже…
Грузин ничего не отвечая ложиться спать. Утром девушка его спрашивает:
— А я вчера думала, что вы приставать начнете?!
— Девюшка! Пятнадцат раз сифилис, восемнадцат раз гонорея. Мне еще ваших мурашек по коже не хватало".
Опасения Павлова оказались напрасными. Все громко хохотали, особенно Мелисса, которая, отсмеявшись, заявила, что в своем анекдоте соединит анекдот Наденьки о склеротичных старушках с анекдотом Павлова о недогадливом грузине. Всем стало интересно. И Мелисса рассказала такой анекдот:
"В вагон поезда Москва-Сухуми врываются бандиты в масках. Их главарь объявляет:
— Сэйчас будэм грабыт и насыловат!
Посмотрели бандиты, а в вагоне одни старухи — из дома престарелых.
— Будэм только грабыт!
Вдруг одна старушонка возмущенно говорит:
— Нетушки, нетушки, как договаривались!".
Попутчики посмеялись и выпили по третьей: за то, чтобы желания женщин никогда не расходились с возможностями мужчин. Фишман и Павлов пили ядреную настойку на золотом корне, девушки — французский коньяк. Потом девушки заявили, что им надо сходить "в одно место".
Фишман и Павлов остались в купе одни. Слово за слово, и их разговор перешел на тему о блондинках и брюнетках, которую Фишман просто потрясающе раскрыл с научно-биологической точки зрения.
— Все очень просто и логично, — говорил он, — смотрите сами. Цвет волос напрямую зависит от наличия в них коричневого пигмента, который контролируется уровнем мужского гормона — тестостерона. Который есть как у мужчин, так и у женщин. Из этого можно сделать вывод, что чем светлее волосы, тем ниже уровень тестостерона и, следовательно, выше уровень женского гормона — эстрогена. Чем больше у блондинки эстрогена, тем она более женственна, миролюбива, мила. Такая женщина всегда найдет общий язык с окружающими, будет доброжелательна и внимательна. У брюнеток очень темный цвет волос соответствует очень высокому уровню мужского гормона тестостерона и низкому уровню женского гормона — эстрогена. Брюнетки — очень темпераментные и независимые натуры, часто — интересные личности. Но, к сожалению, они чересчур импульсивные, и, некоторых мужчин это раздражает и даже отталкивает. По этой причине большинство умных мужчин предпочитают блондинок. Они женственны, их легче склонить к сексу и заставить выполнить мужские желания. Да и в быту такая жена поистине просто находка — прекрасная хозяйка, сострадательная и верная подруга, не задающая лишних вопросов. Что еще для счастья надо?
Выпили на двоих еще чуть-чуть. На этот раз за шатенок, которые всем хороши, если бы не обилие веснушек на лице и прочих частях тела. Разговор плавно перешел на тему о профессиональной деятельности собеседников. Павлов сообщил, что имеет отношение к отделу науки редакции газеты "Известия", всех сотрудников которого он, на самом деле, знал в лицо, а к некоторым мог даже запросто обратиться по имени. Затем он посетовал на то, что из-за режима секретности и бюрократизма, многие советские ученые лишены возможности сообщать общественности о своих научных открытиях, и что по этой причине в СССР так мало лауреатов Нобелевской премии.
Фишман с ним был полностью согласен, и, в качестве примера, привел самого себя и соавтора открытия мирового значения — профессора Мерцалова. Оказывается, еще три года тому назад в одной из лабораторий Новосибирского университета они при помощи высокочувствительных приборов провели серию экспериментов над аппаратом наследственности человека, то есть хромосомами. Оказалось, что после насильственной смерти они оставляют после себя фантом в виде сгустка энергии, несущего некую информацию. И существует этот фантом почти 40 дней! Потом исчезает, но не совсем. Информация, заложенная в генетическом аппарате клеток человеческого организма, никогда не уходит бесследно. Это могло бы стать сенсацией, но результаты исследования немедленно засекретили, а тему попытались закрыть.
— Неужели по идеологическим причинам? — удивился Павлов.
— Не могу сказать утвердительно. Может, из-за зависти, — ответил Фишман.
— А давайте я попробую написать о вашем открытии, не упоминая про 40 дней и заменив ДНК человека на ДНК собаки? — совершенно искренне предложил Павлов, но сразу, поправил себя, чтобы не выглядеть навязчивым: Вообще-то у меня задание совсем по другой теме, но если у меня будет свободное время…
— Будет свободное время, приезжайте к нам в Академгородок. Познакомлю вас с Сергеем Сергеевичем Мерцаловым, выпишем вам пропуск в нашу лабораторию, — предложил Фишман, а потом задал Павлову вопрос, который поставил его в тупик:
— Кстати, вам известно, сколько хромосом у собаки?
— У человека 46. Это я точно помню, а вот, у собаки не знаю, — признался Павлов.
— Гораздо больше. А именно 78, то есть 39 пар. Поэтому с точки зрения генетики мы — более примитивные существа, чем собаки. Наш генетический код гораздо ближе к геному мыши, свиньи и тюленя, — озадачил его Фишман.
Вскоре в купе появились Мелисса и Наденька. Мелисса предложила убрать со стола, чтобы можно было почаевничать. Павлов сказал, что всецело за, и достал из своего новенького дипломата коробку шоколадных конфет и банку растворимого бразильского кофе. В связи с появлением настоящего кофе бутылку настоящего французского коньяка со стола решили не убирать.
Чтобы не мешать подготовке чайно-кофейной церемонии, Павлов отправился в тамбур перекурить. Миновав город Владимир, поезд двигался в направлении города Горького, куда через 2 года власти СССР за участие в правозащитной деятельности отправят в ссылку отца советской водородной бомбы и трижды Героя социалистического труда 59-летнего ученого-физика Андрея Сахарова. Далее по маршруту поезд делал остановки в Кирове, Перми, Свердловске, Тюмени, Ишиме и Омске. До Новосибирска оставалось всего-то ничего — около 3 тыс. километров, которые поезд должен был преодолеть за 44 часа. Павлов утешал себя мыслью о том, что, окажись он в XIX веке, то его путь от Москвы до Новосибирска занял бы не меньше двух месяцев, причем, по полному бездорожью.
О том, как назывался Новосибирск до революции, Павлов запамятовал. Горький, понятное дело, назывался Нижним Новгородом, Киров — Вяткой, Свердловск — Екатеринбургом. Пермь переименовали в город Молотов, но ненадолго. У тов. Молотова после ХХ съезда КПСС возникли серьезные проблемы с новым лидером партии Н.С. Хрущевым, который отправил его послом в Монголию И еще Павлов подумал о том, что Вятка переименована в Киров по недоразумению, поскольку вождь ленинградской парторганизации С.М. Киров в Вятке никогда не был, даже проездом. Так, во всяком случае, рассказывал ему отец, который сам был уроженцем этих мест и даже несколько раз брал его в поездки на свою малую родину — город Советск Кировской области.
— Надо бы спросить Фишмана, как назывался Новосибирск до исторического материализма? — подумал он, и как раз в этот момент дверь тамбура открылась, и он увидел Аркадия Моисеевича Фишмана собственной персоной; причем, крайне взволнованного, как будто случилось что-то из ряду вон выходящее.
— Дмитрий, у вас есть фотоаппарат?! — обратился он к нему с неожиданным вопросом.
— Есть. А в чем дело? — удивился Павлов.
— А в том, что этого, вы уж точно никогда не видели! — сказал Фишман и повлек его к окну, противоположного тому, возле которого он стоял. И Павлов, присмотревшись, увидел, как в вечернем небе в параллельном направлении движения поезда, прыгая над верхушками елей, словно солнечный зайчик, мчится объект, величиной с автобус, продолговато-овальной формы и яркого светло-оранжевого цвета.
— Это же НЛО! — говорил потрясенный зрелищем необычного явления Фишман, сжимая запястье его правой руки. — В ста метрах от нас. На высоте, примерно, 20 метров. Разве вы не видите?!
Но Павлов, хоть и все видел, почувствовал, что не может в ответ не то, чтобы что-то сказать, а даже сдвинуться с места.
— Опаньки, и здесь меня достали! — подумал он, с трудом отклеивая подошвы своих тапок от железного пола, при этом, почувствовав, внезапно подступившую тошноту, слабость и головокружение. Потом он все-таки собрался с силами и смог ответить на вопрос Аркадия Моисеевича насчет фотоаппарата.
— Несите фотоаппарат скорее, я вас здесь подожду! — просил его Фишман, сгорая от нетерпения.
Выходя из тамбура, Павлов увидел столпившихся в проходе возле окон вагона пассажиров и услышал их возбужденные голоса. Пробираясь в свое купе, он просил пропустить его, как бы в порядке исключения:
— Простите, я за фотоаппаратом. Я журналист. Это очень важно.
И пассажиры его пропускали, будто понимая, что без запечатления их визуального свидетельства на материальном носителе им никто и никогда не поверит, разве кроме врача психиатра. Наконец, Павлов добрался до своего купе, которое оказалось пустым, потому что Мелисса и Наденька в компании с проводницей вагона тоже наблюдали за НЛО, но из тамбура в другом конце вагона. Это они, отправившись в купе проводника за фарфоровыми чашками для кофе, случайно обратили внимание на пролетевший мимо вагона странный летательный аппарат, показали его проводнице, позвали Фишмана, а потом и другие пассажиры, привлеченные их возгласами, вышли из своих купе, ради любопытства.
То же самое происходило и в других вагонах: кто-то первым замечал странное явление, говорил об этом своим попутчикам, а уже те, в свою очередь, привлекали к наблюдению других. Пока Павлов доставал свою дорожную сумку, вытаскивал из нее фотоаппарат "Зенит" и занимал место для съемки возле услужливо открытой для него кем-то из пассажиров форточки вагонного окна, прошло не более пяти минут. Когда он делал снимки, неизвестный летающий объект, казавшийся до этого светло-оранжевым, как хамелеон, начал менять свою окраску. То он казался красным, то синим, то зеленым, то фиолетовым; а после этого вскоре и вовсе исчез из поля зрения сотен, наблюдавших за ним, свидетелей.
Павлов так и не запомнил, сколько он успел сделать снимков, но в том, что после проявления пленки на ней точно что-то отобразится, был абсолютно уверен. И даже поначалу размечтался, представив себе тот торжественный момент, когда он положит на стол главного редактора газеты "Известия" сенсационный репортаж о наблюдении за НЛО из вагона поезда "Москва-Новосибирск" со снимками к нему в придачу.
Потом он почти сразу подверг возможность публикации большому сомнению. Скорее всего, ничего не получится. Потому что есть инструкция, принятая Главлитом по настоянию военных, запрещающая сообщать подобные сведения "для уменьшения общественного резонанса от их легализации". Разумеется, вначале в редакции сделают вид, что это, якобы, очень интересно, попросят принести негативы, а затем, даже не спрашивая у него разрешения, направят материал, куда надо, а те, кто там есть, в свою очередь, перенаправят негативы в секретный научный центр при Министерстве обороны СССР.
II
Возле какого-то полустанка поезд остановился. Пассажиры вагона начали возвращаться на свои места, продолжая обмениваться мнениями по поводу увиденного. Павлов направился в тамбур. Кроме Фишмана, он застал там еще несколько человек, которые курили и с интересом слушали плотного коренастого мужчину в майке и шортах цвета хаки, объяснявшего, почему до сих пор средствами ПВО не удавалось сбить ни одного НЛО. Мужчина говорил со знанием дела:
— Вот фиксируют объект, с помощью приборов определяют расстояние до него, замеряется угловая скорость перемещения и так далее. Начинают его зондировать локатором. Как только локация коснулась его, объект пропадает, и визуально его видят уже в другом месте. Также известны случаи, когда истребитель-перехватчик, уже поднятый в воздух, идет в атаку на объект, однако, в тот момент, когда должен состояться пуск ракет, цель исчезает. Или запущенные ракеты просто проскальзывают это пространство. Проводится повторная атака. Опять обнаруживали цель, а она снова — раз! — и исчезала с экрана радара.
— А что происходит с ракетами, которые были выпущены, но потом, как вы говорите, "проскользнули"? — спросил из любопытства Фишман.
— Самоподрываются. Устройство в них такое есть: проскочил цель — подрывайся, — ответил мужчина, и, видно осознав, что сказал много лишнего, быстро направился к выходу.
Павлов знаками показал Фишману на фотоаппарат и приложил палец к губам, дескать, не расспрашивай при свидетелях. Но его все равно спросили, "удалось ли ему сфотографировать инопланетян", на что Павлов ответил уклончиво. Единственная из присутствующих в тамбуре женщина, среднего возраста с крашенными в цвет спелого каштана волосами, рассказала удивительную историю о встрече с инопланетянами жителей деревни Елбаши Искитимского района Новосибирской области. По ее словам, это произошло два года тому назад на следующий день после празднования Дня урожая, то есть где-то в начале октября.
Инопланетный космический корабль, размером с легковой автомобиль, якобы, приземлился недалеко от коровника. Из НЛО вышли мужчина и женщина трехметрового роста, одетые в серебристые скафандры, и попросили у доярок, только что завершивших утреннюю дойку, молока. Им без разговоров вынесли из холодильника полную флягу объемом 25 литров, которую они тут же выпили до дна на глазах у изумленных колхозников: трех доярок и скотника. Пришельцы поблагодарили добродушных сельчан и пообещали, что у каждого из них исполнится любое желание, какое они сейчас объявят. Скотник сказал, что ему надобно 10 ящиков водки. Самая старшая из доярок пожелала помолодеть на 25 лет. Самая младшая — выйти замуж за сына председателя колхоза, а средняя, чтобы ее старшего брата выпустили из тюрьмы. Все эти желания, по словам рассказчицы, якобы, сбылись, но последствия оказались поистине печальными:
— Скотник спился. Помолодевшая доярка разошлась с мужем и пошла по рукам. Жених молодой доярки повесился — чуть ли не на другой день после свадьбы, а досрочно освободившийся родственник другой доярки, хорошо отпраздновав это событие, заживо сгорел в своем доме.
Когда Павлов и Фишман, наконец, вернулись в свое купе, то обнаружили, что Мелисса и Наденька не одни. И не теряют времени даром. С ними за компанию распивала кофе с коньяком молоденькая проводница, вместе с которой девушки наблюдали за НЛО. Пришлось знакомиться и демонстрировать галантность. Проводницу звали Алина. По ее словам, она только что сдала дежурство своей напарнице, а за день она так намоталась, что не грех немного расслабиться.
— Вот и шла бы в свое купе спать, — подумал Павлов, рассерженный тем, что его коньяк, который он и толком не распробовал, употребляют совершенно посторонние лица. Фишман предложил Павлову свою фирменную настойку, но он решил не мелочиться и выставил бутылку шотландского виски.
— Хотел бы я так жить, чтобы каждый день пить виски, — прокомментировал его жест Фишман и спросил, обращаясь к проводнице:
— Алина? Почему мы с Димой уже загудели, а наш поезд все еще стоит?
Проводница в ответ лишь пожала плечиками, дескать, не знаю. Между тем, причина незапланированной расписанием остановки вскоре всем стала понятна. Мимо их поезда, один за другим, с интервалом в 5 минут, проследовали три длинных железнодорожных состава с платформами, на которых, куда-то на Запад, везли зачехленную в брезент тяжелую военную технику.
Наконец, пассажиры услышали долгожданный гудок, поезд тронулся с места, начал было набирать скорость, а потом так резко затормозил, что все, кто в этот момент стоял на ногах, потеряли равновесие; в том числе Мелисса, которая раскладывала на столе закуску. По причине физического явления, именуемого инерцией, которая удерживает покоящиеся предметы в покое, а движущиеся — в движении, Мелисса очутилась на коленях у Павлова, который не только амортизировал ее падение, но постарался привести ее тело в состояние покоя, ухватившись за наиболее удобные для обхвата руками формы, то есть за груди. Мелисса взвизгнула и быстро освободилась из его объятий, но когда она встала на ноги, состав снова дернулся, и Мелисса во второй раз на мгновение очутилась у него на коленях.
— Э-э, мисс, что за шутки? — подумал он про себя, а вслух заявил, что специально для Алины расскажет умопомрачительный анекдот.
— Нетушки, нетушки! — запротестовала Мелисса, — давайте сначала выпьем. Чур, я виски!
После того, как все выпили, что каждый хотел, Павлов рассказал, что обещал:
— Приехала проводница домой. Весь день стирала, убиралась, варила… И, конечно, устала. Вечером легла спать. Муж к ней с нетерпением:
— Ну, давай…
Она (засыпая):
— Подожди, подожди. Сейчас тронется поезд, тогда…
Все засмеялись, и громче всех Алина, которая, хоть и не была замужем, о свободных нравах, процветавших в бригадах проводников поездов дальнего следования, знала не понаслышке. Однажды, сама влюбилась в ехавшего в отпуск морячка, который чуть не стал ее мужем. После этого ее симпатии переключились на солидных, одиноко путешествующих мужчин, которые дарили ей не только ласки, но, порою, и более вещественно-осязательные знаки внимания. Высокий, приятной наружности, обходительный мужчина из IV купе ее вагона, то есть Аркадий Моисеевич Фишман, в полной мере отвечал ее нескромным запросам, по поводу которых можно сказать только лишь одно: "Кто не грешен, пусть первым бросит в нее камень".
— А правда, что вы — доцент и читаете студентам лекции по гинекологии? — спросила Алина, обращаясь к Фишману.
— Не по гинекологии, а по гистологии. Это разные вещи, — уточнил Фишман и показал Мелиссе кулак, дескать, не вводи людей в заблуждение.
— А он на все вопросы дока, наш Аркаша, биолог-физиолог. Прямо ходячая энциклопедия. У него даже специальный блокнот есть, в который он записывает разные интересные факты из жизни животных, а потом студентов на лекциях ими развлекает, — похвасталась Мелисса.
— А чем мы хуже студентов? — возмутилась Наденька, и Мелисса тут же подсказала тему лекции: "Размножение живых организмов".
Аркадию Моисеевичу ничего не оставалось делать, как достать блокнот в кожаном переплете с тесненной буквой "G", и рассказать несколько занимательных историй на вечную тему. Он начал с птиц, заметив, что человек почему-то превратил птиц в символ романтики. Между тем любовь пернатых — занятие еще менее возвышенное, чем совокупление змей. Самцы многих видов давно уже в ходе эволюции распрощались со своим маленьким, но гордым членом и теперь оплодотворяют самок посредством так называемого "анального поцелуя", то есть, соприкасаясь задницами.
Что касается змей, то их эротический арсенал напоминает знаменитый нож швейцарского офицера — до того разнообразны их половые причиндалы. В то время как одни особи, оплодотворив змеиху, закупоривают ее "влагалище" желатиновой затычкой, чтобы никто другой не мог туда залезть, другие с легкостью вскрывают пробки своими острыми и колючими пенисами.
А наши ближайшие родственники шимпанзе любят друг друга так часто и истово, что им пришлось отрастить внутри полового органа кость, без которой тот бы слишком быстро износился. А что прикажете делать? Организм у их подруг так капризен, что те могут "залететь" только с тысячного раза. Поэтому и приходится стараться.
Соитие у одного из самых известных австралийских животных — тасманского дьявола — предваряется длительными и очень жестокими любовными играми, во время которых животные калечат друг друга. Некоторые ученые даже полагают, что из-за этого им грозит вымирание. У слизняков присутствуют как мужские, так и женские гениталии. Когда два слизняка встречаются, каждый пытается откусить пенис другого. Тот, кому это удается, становится папой, а другой слизняк, соответственно, — мамой. Некоторые рыбы способны к многократной смене пола туда и обратно (от самца к самке и наоборот). Например, на любом коралловом рифе приблизительно 25 процентов рыб меняли свой пол хотя бы раз в жизни. Более 50 разновидностей морского ангела, губанов, рыб-попугаев и морского окуня меняют пол ежегодно.
В заключение Аркадий Моисеевич сказал, что проблематика возникновения и эволюции полового размножения относится к числу проблем, разрешение которых в обозримый период вряд ли возможно. Размножение считается фундаментальным свойством жизни, однако в понимании механизма этого процесса больше вопросов, чем ответов.
Приведенные Аркадием Моисеевичем примеры половой жизни и сексуального поведения животных вызвали у слушателей удивление. Нет, оказывается, единой нормы и правила для продолжения рода, и у каждого вида живых существ основной инстинкт проявляется по-разному. Некоторые примеры показались даже очень поучительными, например, про глубоководных удильщиков: во время полового акта самец впивается зубами в самку и пьет ее кровь в обмен на свою сперму; затем тела самца и самки срастаются вместе и остаются в таком виде навсегда.
Лично Павлову больше всего понравилась рассказ Аркадия Моисеевича о моржах. Как известно, брачный сезон у этих ластоногих начинается с дележки самцами территории на участке берега или скалы. Самцы отвоевывают пространство с шумным раздражением и имитацией кровавых сражений. Победа достается тем, кто сильнее и опытнее. Месяцем позже приплывают девочки — "коровы". Все они уже беременны с предыдущего года. Каждая корова выбирает себе одного из самцов или загоняется в его гарем силой. Проигравшие сражения за территорию и создание гарема самцы уплывают, но держатся невдалеке. Вскоре после того, как "коровы" рожают детенышей, они забирают их в воду, чтобы учить плавать. Там "коров" уже поджидают юные или незадачливые холостяки, и… получают удовольствие, в то время как старые "быки" остаются на берегу и заботятся о своих интересах, связанных с недвижимостью.
По окончании познавательной лекции Мелисса и Наденька принялись убирать со стола закуску и посуду, а Павлов с Фишманом отправились в места общего пользования, чтобы помыть руки, да и заодно покурить и поболтать. Возле туалета была небольшая очередь, поэтому они вышли в тамбур.
Пользуясь тем, что они одни, Фишман спросил у Павлова, что он собирается делать с пленкой, на которую он снял НЛО. Павлов сказал, что не знает, но то, что опубликовать снимки в открытой печати ему точно не удастся, в этом он абсолютно уверен. Тогда Фишман предложил ему помочь проявить пленку по приезду в Новосибирск. Тем более, что Павлов, наверное, захочет повидаться с Татьяной Ивановной Добронравовой, которая проживает в Академгородке от его дома неподалеку, можно сказать, по соседству.
Когда они вернулись в купе, Аркадий Моисеевич продиктовал ему адрес и номер своего домашнего телефона. Павлов записал все это в своей записной книжке на одной странице с номером домашнего телефона и адресом Т.И. Добронравовой. А потом поинтересовался, знает ли он внучку Татьяны Ивановны Селезневу Ларису Николаевну?
Данная особа, — о чем он, разумеется, не стал распространяться, в 1974 году, будучи на зимних каникулах, приезжала в Москву и останавливалась погостить у Павловых в недавно полученной просторной трехкомнатной квартире на улице Теплый Стан. Он познакомил 18-летнюю студентку Новосибирского Ордена Трудового Красного Знамени государственного медицинского института со всеми достопримечательностями столицы, которые только знал. У них даже завязался мимолетный роман. Некоторое время они переписывались, а потом она сообщила ему, что выходит замуж.
— Как же тесен этот мир! — отреагировал на его вопрос Фишман.
Выяснилось, что он знаком не только с Ларисой, но и с ее мужем Игорем — молодым, но уже зарекомендовавшим себя врачом-нейрохирургом. По его сведениям, Игорь и Лариса недавно вернулись из Индии, где Игорь проходил стажировку.
— А меня никуда не отпускают, даже в Монголию, потому что знаете, почему, — пожаловался Фишман.
— Да, — согласился с ним Палов, — трудно быть евреем-ученым, особенно в СССР.
— Все равно так долго этот маразм с запретами на выезд продолжаться не может, — убежденно заявил Фишман. И еще он сообщил ему, что, по слухам, Татьяна Ивановна и ее внучка с мужем собираются съезжаться, так как Татьяне Ивановне уже тяжело вести домашнее хозяйство, а содержать прислугу по нынешним временам очень накладно.
III
Поезд приближался к городу Горькому, наверстывая упущенное в пути время. За окном купе было уже совсем темно. Павлов и Фишман сидели за столом, и пили виски. На всех четырех полках уже были положены матрацы и заботливыми и умелыми руками проводницы Алины застелены белоснежным постельным бельем. Наденька заняла верхнюю полку и что-то читала или делала вид, что она еще в состоянии это делать. Сильно захмелевшая Мелисса сидела рядом с Павловым и изо всех сил старалась "не вырубиться".
Интеллектуально созрев до приема очередной дозы спиртного, Фишман попросил Павлова произнести тост, в котором бы обязательно упоминались наука или великие ученые.
— Дима, даже не пытайтесь, там одни евреи, — сказала Мелисса и громко икнула, непонятно, что имея в виду, а затем сладко зевнула.
— Хорошо, — сказал Павлов, задетый за живое, — вы хотите тосты про ученых-евреев? Они есть у нас! И с выражением прочитал:
Жил да был в Швейцарии патентовед Эйнштейн,
Он как-то раз ударился башкою о кронштейн.
И заявил, что нету эфира не фига,
А масса сопрягается с энергией всегда.
По окончанью лекции он показал язык,
Чтоб умный сразу понял, ну а дурак возник,
И начал на коллайдерах материю гонять,
Добить, дробить пространство до е и в душу мать.
Но тут с бозоном Хиггса (2) случилась кутерьма.
В стандартную модельку закралась, ну, фигня!
Сложив из всех извилин теорию сверхструн,
Ученые натужились, чтоб вызвать новый бум.
Эйнштейна отодвинуть, чтоб больше не мешал,
И Нобеля зловещий присвоить капитал.
Так выпьем же ребята шампанского до дна,
Чтоб не казалась страшной нам черная дыра!
Чтоб время и пространство сошлось и навсегда
Для Альберта Эйнштейна, и грешных нас…
— Ура!!! — закричал Фишман. И кстати. Потому что тост заканчивался именно этим возгласом.
Осушив свой пластмассовый стаканчик до дна, Фишман спросил Павлова, кто автор опуса. Павлов сознался, что написал тост сам: по просьбе своего старшего брата для какого-то институтского "капустника". Тогда Фишман заявил, что теория относительности, это — полный отстой, однако, ему почему-то хочется спать. Сказав это, он смело полез на свободную верхнюю полку, а когда Мелисса попыталась его убедить в том, что ему лучше остаться внизу, заявил, что его просто бесит, когда вокруг него кто-то ходит в то время, когда он спит. Приняв удобное для отхода ко сну положение тела, относительно горизонтальной плоскости верхней полки, Фишман чихнул, высморкался в полотенце, зевнул, а потом, неожиданно, вслух, процитировал Владимира Высоцкого:
"Я не помню, кто первый сломался, -
Помню, он подливал, поддакивал, -
Мой язык, как шнурок, развязался —
Я кого-то ругал, оплакивал…"
Услышав это, Павлов похолодел. Он сразу узнал стихотворение великого советского барда о стукаче из Вологды.
— Неужели Фишман догадался, что я не случайный попутчик, а засланный казачок? — тревожно подумал он. Но тут Мелисса вывела его из состояния душевного волнения предложением сходить на перекур. Павлов, чтобы не терять престиж, открыл новенький дипломат и презентовал ей пачку сигарет марки Winston, что вызвало с ее стороны неподдельную радость или, можно даже сказать, восхищение. Этот момент не прошел мимо внимания Наденьки, которая сразу же отложила книжку в сторону и попросила принять ее в их компанию.
И, вот, они, втроем, пришли в тамбур и закурили. Обсудили достоинства заграничного табака в противоположность пахнущей навозом "Явы" и отдающего березовым веником "Космоса". Потом Мелисса, неожиданно, заявила, что у нее к Павлову имеются претензии, которые она хотела бы изложить ему тет а тет.
— А я то, думала поговорить насчет ля мур ля труа, — обиделась Наденька, туша сигарету.
— Это по-немецки? — поинтересовался Павлов.
— Нет. Это по-французски, — ответила Наденька, и с гордо поднятой головой вышла из тамбура, оставила их наедине.
— Дима, — обратилась к Павлову Мелисса, — я на вас не просто обижена, а обижена так, что готова вас просто растерзать!
— А в чем дело?! — спросил Павлов, одновременно удивившись и испугавшись.
— Дело в том, — заявила Мелисса, не то в шутку, не то всерьез, — что вы, намедни, изволили схватить меня за титьки. Облапили меня, как обыкновенную деревенскую дуреху! А я таких шуток не люблю и срочно требую сатисфакции!
— Прикалывается! — догадался Павлов, у которого после ее слов, словно камень с души свалился. И тогда он, сделав реверанс, тоже решил приколоться, вспомнив, как нельзя, кстати, стихи Владимира Семеновича Высоцкого из пьесы про Алису в стране чудес, немного их перефразировав:
"Миледи! Зря вы обижаетесь на Зайца!
Он, правда, шутит неуместно и часто напивается,
Но он потом об этом так жалеет и терзается!
Не обижайтесь же на пошленького Зайца!"
— Перестану, если вы меня поцелуете. 100 раз, не меньше! — потребовала Мелисса.
— Да я тебя не только поцеловать могу. Только намекни, — думал Павлов, сжимая Мелиссу в своих объятиях и покрывая ее лицо бессчетным количеством поцелуев.
И, точно подтвердив намерения обоюдной близости, Мелиса, просунула свою руку в его широкие спортивные штаны и зашептала, горячо дыша ему в лицо.
— Пойдем к Алине. В ее купе. Я уже с ней договорилась.
Чем они в купе проводников занимались — ежу понятно, но явно не с целью продолжения рода Павловых-Фишманов.
На свои спальные места в IV купе, освещенных тусклым желтым светом фонариков у изголовья двух свободных нижних полок N15 и N17, Мелисса и Павлов вернулись уже далеко за полночь. Наденька и Фишман спали. Во всяком случае, Фишман точно не притворялся, поскольку храпел так, что стука колес было не слышно. Мелисса потрясла его за плечо и даже подергала за нос. Фишман повернулся на правый бок. Храп прекратился, но от этого Мелиссе стало не легче, так как Фишман спросонья, негромко, но внятно, заговорил:
— "… Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю!"…Попа обыкновенная женская — орган, расположенный стационарно ниже спины, выполняющий амортизационную функцию и предназначен для рассматривания, щупанья и поглаживания особями мужского пола. Это — бинарный орган, состоящий из двух половинок, так называемых, полужопий, которые разделены продольным разрезом. Но полужопия — это обывательское название. По-научному, их следует называть ягодицами.
— Совсем у Аркаши нервы сдали. Эта каторжная работа! Эти интриги и хамство! — шептала Мелисса, прижимаясь к Павлову.
— Давай немного отдохнем, — предложил он, едва сдерживая себя, чтобы не расхохотаться.
— Чего улыбишься, обиделась Мелисса, — знаешь, как по-итальянски называется корма у судна?
— Нет, — сознался он.
— Poppa, — сказала она, и они уже оба засмеялись.
Мелисса перешла на свое спальное место, стащила с себя сарафан, который у нее во время всей этой поездки выполнял функции верхней одежды и нижнего белья, укрылась простыней, шерстяным пледом и пожелала Павлову спокойной ночи и приятных сновидений. Павлов пожелал ей в ответ то же самое. Однако, то ли в силу мужского эгоизма, то ли по причине крайней усталости, заснул почти мгновенно. Тогда как Мелисса еще долго ворочалась, обдумывая открывшиеся перед ней перспективы выгодного замужества и полноценной сексуальной жизни. Более умного и привлекательного мужчину, чем Павлов, она до сих пор не встречала. Если, конечно, не считать Аркадия Моисеевича, к которому она испытывала настолько беспокойные чувства, что, если бы он о них узнал, то, будь его воля, безо всяких сожалений постриг в монахини и сослал в самый дальний, какой есть, монастырь. Отправил бы и в тюрьму, но там, как известно, уставы строже.
Впрочем, несмотря на дикую влюбленность в дядю Аркадия, Мелисса сознавала, что, во-первых, — дядя Аркадий женат, а во-вторых, приходился ей близким родственником. Последнее обстоятельство само по себе отравляло романтический образ ее платонической любви и превращало ее, как утверждают в подобном случае студентки МХТИ имени Менделеева, в неэквивалентное чувство. (3)
— Мы же евреи, а не Медичи, — часто рассуждала она про себя, давая зарок больше к дяде Аркадию не приставать, но длительное отсутствие полноценной замены все больше и больше порождало в ней тревогу и неуверенность.
И, вот, наконец, появился Он, то есть Павлов, и это дало ей обильную пищу для размышления:
— Мы признались друг другу в нежных чувствах и переспали. Это — валентно. Он сознался, что у него в Москве есть другие женщины, и это — не способствует активной химической реакции. Но я не дура. И это — два атома водорода в запасе. Теперь Наденька. Ну, пожила я с ней месяц. Не век же мне ей нос утирать. А вдруг, она в отместку захочет переспать с Павловым? Понятно, что за деньги. А деньги у него, разумеется, есть. Но согласится ли он на такую сделку? Дядя Аркадий точно бы согласился, но его можно понять. Как можно, например, понять Ленина, запавшего на Инессу Арманд. Для этого достаточно хотя бы раз взглянуть на фотографию Н.К. Крупской. Жена у дяди Аркадия скоро будет выглядеть не лучше или не хуже. Нет, не лучше. Нет, не хуже…
Окончательно запутав себя определениями валентности, за которые она на экзамене получила двойку, а также нелепыми сравнениями жены дяди Аркадия — тети Майи, с женой вождя мирового пролетариата Надеждой Константиновной Крупской, Мелисса заснула.
Под утро ей приснился странный сон — смешной и страшный, путаный и длинный, связанный с вождением. В прошлом году она неудачно попыталась учиться водить машину. Закончилось всё тем, что несколько недель подряд на нее кричал инструктор-антисемит — мужчина с красной мордой и железными зубами. С тех пор прошло более полугода, но на сердце так и осталась открытая рана. И сегодня она вылилась в кошмар. Будто она опять ездит на машине с инструктором. Только на этот раз мужчина не кричал. Просто завёз ее в лес, схватил за подол юбки и поволок в самую чащу. Там он привязал ее к дереву и начал домогаться. Она громко кричала, но это не могло остановить маньяка. Она почти свыклась с тем, что никогда уже не вернется домой, как рядом появился огромный медведь. Инструктор забрался на дерево, коварно бросив ее на произвол судьбы. Она освободила левую руку и схватила инструктора за ногу. Нога оторвалась, потому что оказалась искусственной. Этим-то протезом она и ударила медведя по голове, которая разлетелась на мелкие кусочки. Горе-инструктор слез с дерева, вырвал у нее из рук протез, зажал его под мышкой и поскакал на одной ноге к машине, да так быстро, что она еле за ним поспевала. Инструктор сел в машину и поехал. Она побежала за машиной, на ходу заскочила в открытую заднюю дверь и с удивлением увидела за рулем… Менахема Бегина (4), который заявил ей, что выдаст ей права, если она согласится выйти за него замуж. Она согласилась…
Открыв глаза, Мелисса приподнялась, отодвинула занавеску и выглянула в окно. Их поезд стоял на каком-то маленьком полустанке в ожидании, когда пройдет встречный или догоняющий состав.
— Морадыковский, Морадыковский, — монотонно-усталым голосом повторяла диспетчер. Мелисса перевела свой взгляд на спящего напротив нее Павлова, и невольно залюбовалась прекрасным и одухотворенным выражением его лица.
Кряхтя и чертыхаясь, спустилась с верхней полки Наденька и села рядом с Мелиссой. Одежды на ней не было никакой, если не считать узенькую полоску трусиков, которые, если что-то и прикрывали, то чисто символически. Ах, если бы подобные предметы дамского туалета существовали во времена А.С.Пушкина, то великая русская поэзия наверняка обогатилась бы такими перлами, что читать их ныне пришлось бы, держа в левой руке валидол, а в правой что-нибудь от давления!
Наденька была крайне недовольна. Мало того, что эта влюбленная парочка — Мелисса и Павлов — оставили ее наедине с храпящим Фишманом, так, вернувшись, даже не поинтересовались ее самочувствием. Не пожалели. И конечно она ревновала Павлова к Мелиссе и Мелиссу к Павлову. Вот, такое в ее чувствах, совершенно внезапно, возникло странное бисексуальное раздвоение.
Когда-то, на заре юности, у Наденьки был молодой человек, которого она безумно любила. Проводила в армию и два года терпеливо его ждала, не давая никому из мужчин даже до себя дотронуться. А когда ее любимый, наконец, вернулся, она его не узнала: он стал грубым, черствым, неопрятным и отвратительно похотливым, причем, не чуждым садистских наклонностей. И она с ним рассталась. Он угрожал ей убить ее и себя, искалечить всех ее, реальных и мнимых, поклонников, которых он и за людей то не считал, поскольку они не служили в ВДВ. В конечном итоге его осудили за развратные действия в отношении несовершеннолетней девушки — его родной племянницы, и отправили на 10 лет в колонию строгого режима, где он повесился. После этого она перестала влюбляться в мужчин, рассматривая интимные отношения с ними исключительно с точки зрения материальной выгоды.
— Как голова трещит! — пожаловалась Наденька Мелиссе и предложила чем-нибудь опохмелиться.
— От минералки я бы тоже от не отказался, — сказал Фишман, свесил вниз голову, увидел Наденьку в одних стрингах и прыснул от смеха. Наденька смущенно прикрыла грудь руками.
— Тише, еще не все проснулись! — шепотом одернула его Мелиса.
Девушки оделись. Наденька сразу отправилась занимать в туалет очередь, а Мелисса, порывшись в "закромах родины", обнаружила четыре бутылки "Боржоми", одну из которых открыла и подала Фишману. Хлебнув прямо из горлышка, Фишман почувствовал, что ему тоже пора вставать и одеваться.
Вскоре в купе остался только один Павлов, который продолжал витать во сне, постепенно возвращаясь в реальность.
Вначале он ничего не мог понять. Вроде бы он дома. На своей кровати. Потом услышал, что звенит будильник. Он протер глаза и посмотрел на время. 11.30. Встал с кровати и вышел из своей комнаты в коридор. Услышал, что на кухне работает кофемолка. Значит, отец дома. Заглянул на кухню.
— Ну, что, котяра блудливый, выспался? — спросил его отец вместо положенного "доброго утра".
— Доброе утро, батя! — поприветствовал он отца и на всякий случай поинтересовался: Мне никто не звонил?
— Как же не звонили! Полтора часа тому назад тебя спрашивала какая-то баба. Но разговаривать со мной не стала и повесила трубку.
— Я в душ сначала схожу, а потом объясню, — попросил он отца, чтобы он не торопил с расспросами.
— Да не интересуют меня нисколько твои бабы! Тебе полчаса назад с работы звонил какой-то мужик и просил передать тебе, чтобы ты не суетился, так как вопрос удалось уладить, и твоя командировка на периферию переносится на неопределенный срок, — обрадовал и одновременно озадачил его отец.
Перед тем, как принять душ, Павлов осмотрел то место на животе, которое он, приехав рано утром домой, заклеил пластырем, чтобы унять боль от ожога, образовавшегося у него после встречи с НЛО. Никакого пластыря и ожога не было и в помине. В этот миг он понял, что, наверное, сошел с ума или произошло что-то невероятное. Горячей воды в кране не было. Наверное, отключили. Пришлось обливаться холодной водой, что, кстати, помогло собраться с мыслями:
— Неужели путешествие в поезде "Москва-Новосибирск", знакомство с Фишманом, Мелиссой и Наденькой, это — только сон? Тогда что считать реальностью? Бред какой-то! А может быть кто-то или что-то решили вернуть его на целые сутки назад, чтобы он не ехал ни в какой Новосибирск и не подставлял Фишмана с товарищами? Тем более что этот Фишман показался ему очень интеллигентным и порядочным человеком. А его племянница Мелисса — такая секс-бомба, что впору голову потерять!
Приняв душ и одевшись в махровый халат, Павлов зашел на кухню. Отца в квартире уже не было, видно, он ушел в булочную. Павлов приготовил себе кофе, закусил его бутербродом с ветчиной и со словами:
— Нетушки, нетушки, живым не сдамся, — пододвинул к себе стоявший на кухонном столе телефонный аппарат и набрал номер приемной тов. Афанасьева. Трубку взяла секретарша шефа Ольга Ивановна Кныш, а на его просьбу позвать к телефону Игоря Ивановича ответила, что тов. Чечевишников в Главлите больше не работает, так как неделю тому назад уволился переводом в ЦК КПСС. Больше никаких вопросов Павлов задавать не стал, и кинулся в свою комнату. Там на письменном столе лежали его документы. Он открыл свое служебное удостоверение, и глазам своим не поверил. Оказывается, никакой он не референт III Управления Главлита, а старший инженер первого главного геологоразведочного управления Министерства геологии СССР.
— С кем же тогда утром, пока я спал, разговаривал по телефону отец?! — подумал Павлов, в бессилии рухнул на свою кровать.
Пролежав несколько минут, он вернулся на кухню, достал из холодильника бутылку боржоми и быстро осушил ее до дна. Затем, немного подумав, сделал звонок на квартиру своему другу Терехову, надеясь, что трубку возьмет его сестра десятиклассница Анюта. К немалому удивлению Павлова трубку взял сам именинник, который, оказывается, не сном ни духом, не ведал ни о какой замене заболевшего доцента Кравцова. Выслушав его поздравления, Терехов напомнил ему о том, что в 18.30 он ждет его в Софрино возле вокзала, чтобы отвести к себе на дачу. А потом почему то передал трубку своей сестре Анюте, которая, томно вздыхая и хихикая, поведала ему о том, как сдавала экзамен по сопромату.
— Какой сопромат? Она же школьница! — никак не мог взять в толк Павлов. И еще его поразило, что Анюта говорит с ним, хоть и не понятно о чем, но как с очень близким человеком. Даже звук поцелуя изобразила, шепотом сказав перед этим по-английски: "I love you, my macho!"
Разговор с Тереховыми вначале навел Павлова на дичайшую мысль о том, что он не просто переместился во вчерашний день, а, возможно, нечаянно, попал в параллельную Вселенную. Существование таковой, как утверждал его старший брат Сергей, теоретически возможно, если признать правомерность постулата американского ученого Хью Эверетта о том, что все математические структуры реализуются физически. При этом сон, возможно, является естественным мостом между двумя или несколькими мирами с различными вариантами развития событий.
— В таком случае, — решил он, — было бы очень интересно узнать, где, а главное с кем он провел эту ночь? При этом взгляд его случайно остановился на настенном календаре с цветочками. Он точно помнил, что на нем были изображены красные гвоздики. На календаре, который перед собой увидел, были изображены подсолнухи. А год на нем был указан не 1978-й, а 1980-й. И Павлов чуть не упал со стула.
В это время он услышал, как открылась входная дверь. Это его отец вернулся из булочной. Дождавшись, когда он зайдет на кухню и присядет передохнуть, Павлов спросил его, помнит ли он, как два года тому назад тоже в мае месяце провожал его в командировку в Новосибирск? Отец пристально посмотрел на него, изобразив на своем лице удивление, потом испуг, сильно побледнел и схватился за сердце. Павлов вначале опешил, а потом вскочил из-за стола, чтобы помочь отцу. Но вместо отца его руки обхватили пустоту, а свет в квартире и за окном внезапно стал меркнуть, как в зале кинотеатра перед началом демонстрации фильма.
IV
Павлов услышал стук колес, почувствовал затекшей шеей неудобство своего спального места, и понял, что его пребывание в родном доме и встреча с отцом, это — всего лишь сон, хотя и очень похожий на явь. В голове мелькнула тревожная мысль:
— Не случилось ли что с батей?
Он открыл глаза, понял, что уже утро и взглянул на свои "командирские" часы.
— Семь сорок, — пробасил уже успевший умыться и даже опохмелиться Фишман и почему то засмеялся.
— Доброе утро, Димочка! — радостно приветствовала его пробуждение сидевшая рядом с Фишманом Мелисса.
— Сидим, не шелохнувшись, как мыши, ждем, когда ты проснешься, — сообщила Наденька, свесив голову с верхней полки.
— "Это что за война? Я вам покажу, как будить Колдуна!" — поприветствовал своих попутчиков Павлов, пародируя Эдуарда Асадова.
Несмотря на большое количество употребленного накануне алкоголя, Павлов чувствовал себя в норме. Но от заботливо предложенной Мелиссой бутылки "Боржоми" не отказался. Мелисса перебралась к нему поближе, а Наденька слезла с верхней полки и села рядом с Фишманом. Павлов заметил, что Наденька сменила имидж. Вместо шикарного халата в восточном стиле на ней был плотно облегающий фигуру темно-синий спортивный костюм с эмблемой на правой груди, изображающей государственный герб, и красной надписью — СССР — на спине. Не дать, ни взять — член женской сборной команды страны по олимпийским видам спорта.
Боржоми оказалось хоть и теплым, но очень шипучим. Отхлебнув прямо из бутылки несколько глотков, Павлов поинтересовался у Наденьки, когда она собирается обмывать свою золотую медаль, и нет ли в их команде вакансии массажиста? Не успела Наденька объяснить, в результате каких хитросплетений бартерного обмена, она стала обладателем спортивного костюма члена сборной команды СССР, как в купе постучали. Наденька открыла дверь. Вошла проводница Алина и предложила чай с печеньем и свежие сливки.
— В Кирове сливки купила во время остановки. Может, Аркадий Моисеевич желают откушать? — спросила она и кокетливо улыбнулась.
— А почему только мне? У нас еще есть один котяра, — пошутил Фишман, намекая на Павлова.
— Так они, наверное, только от бешеной коровки сливки потребляют, — засмеялась Алина, намекая на то, что место возле Павлова, к сожалению, уже занято Мелиссой.
— Нетушки, нетушки, — возразил Павлов, — вначале физиологические процедуры.
— Только, пожалуйста, не со мной! Мне еще чай по вагону разносить, — продолжала острить Алина, чтобы поднять настроение так понравившихся ей пассажиров и довести до сведения одного из них, что ее сердце свободно, а двери ее купе — всегда открыты.
Очередь возле туалета в начале вагона показалась Павлову длиннее, чем в конце, поэтому он направился туда. Там он встретил знакомого ему пассажира из III купе. Отец Илларион был хмур и задумчив. Ответив на приветствие Павлова, он неожиданно извинился за не совсем точную интерпретацию "вчерашнего явления". Павлов даже не сразу понял, о чем он говорит, но потом догадался.
— И знаете, что я подумал, — сказал отец Илларион, — у этого объекта, судя по быстрым изменениям спектра световой волны, такая колоссальная энергия, что ее впору сравнить с энергией взорвавшейся водородной бомбы!
— Ничего себе познания у выпускника духовной семинарии! — подумал про себя Павлов, а вслух сказал: Аналогично, батюшка, аналогично! Только, вот, никто эту энергию не замерял и влияние ее на человеческий организм не исследовал.
— Простите, я совсем забыл о том, что вы — потерпевший. Как, кстати, вы себя чувствуете? — заботливо поинтересовался батюшка.
— Пока в норме, но уже вижу странные сны, похожие на явность бытия, — сознался Павлов.
— Постарайтесь отвлечься от навязчивых мыслей. Ешьте и пейте всласть, любите женщин, работайте, как вол, и не упускайте случая, когда можно зайти в храм и помолиться, — посоветовал ему отец Илларион.
Павлов искренне поблагодарил батюшку за сочувствие, и в течение всего второго дня своего путешествия точно следовал его совету: пил, закусывал, дважды уединялся с Мелиссой в купе, любезно предоставленное им Алиной, и, можно сказать, стал получать от жизни удовольствие по полной программе. Правда, до всего этого безобразия, у него состоялась запланированная встреча со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, которая прошла довольно натянуто. В процессе беседы, продолжавшейся не более 15 минут, Оленина посоветовала Павлову поинтересоваться у Фишмана насчет регрессивного гипноза и возможности его использования в медицинских и прочих научно-практических целях. И обязательно, хотя и не навязчиво, напроситься к Фишману домой в гости.
Следующую встречу со своим агентом Оленина назначила на завтра в 9.30 в ее купе, куда Павлов должен был прийти, якобы, для того, чтобы встретиться со своим коллегой по работе, который совершит посадку на поезд "Москва-Новосибирск" во время остановки в городе Тюмени. Предупредила, что в 8.30 утра ему об этом сообщит проводница его вагона гражданка Мелентьева. Так, Павлов, нечаянно, узнал фамилию проводницы Алины, и лишний раз убедился в профессионализме людей, защищающих основы советского конституционного строя.
Поговорить с Фишманом на интересующую Оленину тему Павлову удалось только после обеда, который прошел в вагоне-ресторане за столиком на четыре персоны: Мелисса напротив Павлова, Наденька — напротив Фишмана. Поезд уже миновал Пермь, преодолев почти половину расстояния до цели их путешествия.
Они скушали по тарелке солянки и по порции котлет по-киевски с гарниром в виде картофельного пюре, запивая все это великолепным "Ркацетели", которое заказали в количестве 2-х бутылок. Казалось, что ничего не предвещало начавшегося вскоре скандала. Фишман начал рассказывать очень веселую историю о том, как он, в 1975 году тоже ехал на поезде "Москва-Новосибирск", и едва не вернулся назад в Москву, встретив в Свердловске в здании железнодорожного вокзала возле газетного киоска своего друга-однокурсника, который ехал в поезде "Новосибирск-Москва":
— Я еще удивился: один раз объявили о том, что наш поезд прибывает на 2-й путь, а потом на 1-й. Решил, что, пока покупал газеты, состав переставили на другой путь и смело направился вместе со своим другом в его вагон. Ночь. Дождь накрапывает. Ни зги не видать. Уже успели на радостях распечатать бутылку коньяка и налить в стаканы, как выяснили, что едем в разные направления. Едва успел вскочить на подножку своего уходящего поезда.
— Пожалуй, я сделаю в Свердловске то же самое! — неожиданно заявила Наденька и пустила слезу, размазавшую наложенную на ее ресницы тушь.
— Что случилось? — удивился Фишман.
— А пусть они меня не манкируют! — заявила Наденька и со стуком поставила свой бокал с вином на стол.
— Кто посмел тебя обидеть? — еще больше удивился Фишман.
— Вот, они! — сказала Наденька, показав указательным пальцем на Мелиссу и на Павлова. А затем выскочила из-за стола и быстро направилась к выходу. Испуганная Мелисса побежала вслед за ней.
— Дима! — укоризненно сказал Фишман.
— Что я?! — эмоционально отреагировал на его замечание Павлов.
— Да засади ты ей по самые гланды, чтобы не бесилась, а я к Алине ночь уйду, — предложил Фишман.
Павлов, не зная, что и сказать, подозвал проходящего мимо их столика официантку и попросил расчет. После расчета он направился к стойке бара, где купил плитку шоколада и два лимона — закуску под оставшийся французский коньяк. Добравшись до своего вагона, Павлов и Фишман перекурили и договорились о том, что на следующей неделе, в среду, Павлов пожалует к Фишману в гости на ужин.
Когда они вошли в свое купе, то застали Мелиссу и Наденьку лежащими на верхних полках и повернувшихся лицом к стене. Они решили им не мешать. Фишман порезал лимоны на дольки, посыпал их сахаром, и они принялись за коньяк. После первого стаканчика Павлов спросил у Фишмана, есть ли, по его мнению, у гипноза какая-то материальная, к примеру, молекулярно-биологическая подоснова? При этом он сослался на некоего английского психотерапевта (фамилию он забыл), который лечил своих пациентов воспоминаниями о прежних жизнях.
Павлов, наверное, неточно выразился, поскольку Фишман усмехнулся, но затем сказал, что у него есть на этот счет особое мнение, истинность которого, к сожалению, прояснится не раньше, чем через 100 лет, когда ученым, наконец, удастся расшифровать геном человека.(1) Павлов сказал, что он никуда не торопится, поэтому готов выслушать предварительные, промежуточные выводы, к которым пришли life sciences, то есть современные науки о жизни.
Фишман покачал головой, удивляясь настойчивости своего собеседника, явно не имеющего никакого представления об основах молекулярной биологии, а, значит, не способного даже отличить клонирование от секвенирования, и попросил три минуты на размышление. Наконец, он решил, что раз Павлов — журналист, то должен его понять, если использовать привычные для акулы пера сравнения. И прочитал для Павлова небольшую лекцию:
— Представьте себе, Дмитрий Васильевич, толстую классическую книгу, к примеру "Войну и мир" графа Л.Н. Толстого. Вам нужно узнать, в каком платье была Наташа Ростова на своем первом бале. Однако все, что у вас есть, — это набор слов, которыми пользовался Леон Толстой, когда создавал свой шедевр. Попробуйте, опираясь только на толковый словарь русского языка, получить информацию о Наташином платье! Для этого вам придется самому взять руки перо и, продумав структуру и художественные образы, написать подобное произведение. И даже при желании уточнить, что было у Наташи под платьем. Кстати, полагаю, что ничего там у не было — даже панталон, которые во Франции вошли в моду, кажется, в период Реставрации.
— Тьфу, ты, пошляк! — подумал Павлов.
— В таком же положении, — продолжал вещать Фишман, — находятся сейчас исследователи, расшифровавшие для нашего блага геном человека. Белки, ферменты аминокислоты, то есть химический язык генома, известен, а вот, в какой последовательности эти элементы расположены, как друг с другом взаимодействуют, и что ими управляет, науке не ведомо.
— А что известно? — спросил Павлов, представляя себя в этот момент в белом мундире кавалергарда, танцующим с юной графиней Ростовой.
— Пока мы знаем только то, — сказал Фишман и многозначительно прокашлялся, — что геном человека записан в 46 хромосомах, содержащихся в каждой клетке его организма. В каждом из нас из указанного количества хромосом ровно половина досталась нам от мамы, половина — от папы. И эти пары соединены узами, гораздо более прочными, чем узы брака. Каждая из 23 пар хромосом содержит молекулу ДНК, состоящую из двух нитей. Размер ДНК в самой большой хромосоме порядка 250 миллионов пар нуклеотидов, а в самой маленькой — около 50 миллионов.
— Нуклеотиды, это что — ядра? — спросил Павлов, вспомнив школьный курс физики.
— Нуклеотиды, — терпеливо объяснил Фишман, — это цепочки фосфата сахара: аденин, цитозин, гуанин и тимин. Они содержат код, необходимый для синтеза белков и зарождения жизни. Следует отметить, что ДНК — химически очень стойкое соединение. Почти столь же стойкое, что и атом физиков. В благоприятных условиях оно может сохраняться десятки, сотни, а может и тысячи лет. Гены — это фрагменты молекулы ДНК, которые содержат закодированные команды и определяют индивидуальные характеристики человека, такие как цвет волос, рост и телосложение. Самая высокая плотность расположения генов наблюдается вдоль хромосом 17, 19 и 22, в то время как хромосомы X, 4, 18, 13 и Y сравнительно пусты.
— Отчего же так, ведь природа не терпит пустоты? — спросил Павлов, гордясь своей находчивости.
— Дело в том, дорогой коллега, — Фишман, волнуясь, переходил к сути, — что ДНК состоит, строго говоря, не только из генов. Ген, или экзон, — это экспрессируемый участок молекулы ДНК, на котором, как на станке, "штампуются" молекулы того или иного белка. Но почти 70 % нуклеотидных последовательностей в ДНК, то есть подавляющее большинство, это — интроны, не кодирующие ничего. Не всегда ясно, зачем они нужны и что делают, но — явно нужны и что-то делают, иначе бы их не было. Так, вот, я подозреваю, что интроны несут в себе информацию обо всех этапах и периодах эволюции человека, как биологического вида, начиная от простейших организмов и заканчивая приматами.
— Батюшки мои, насколько же все сложно! Надеюсь, что матушка природа или сотворивший ее Господь, ограничили этим свои загадки?! — воскликнул Павлов.
— Нет, дорогой коллега, это еще не все, — с новым приливом вдохновения продолжил свою лекцию Фишман, — в интронах достаточно пространства, чтобы зашифровать информацию обо всем генеалогическом древе человека. При этом определенные последовательности нуклеотидов могут многократно повторяться. То есть, грубо говоря, человек, родившийся в ХХ веке, может иметь точно такую же совокупность генов и интронов, которые были у его прапрадедушки, служившего стольником при Иване Грозном. Полагаю, что, при погружении такого человека в гипноз с установкой на воспоминание, интроны "просыпаются" и начинают передавать в отключившийся от впечатлений обыденности мозг определенную информацию, которая самопроизвольно считывается, анализируется и перенаправляется в хранилище долговременной памяти.
— Data Warehouse, — уточнил эрудированный Павлов.
— Что, что? — переспросил Фишман.
— Data Warehouse, это — хранилище данных. Понимаете, у меня друг есть, кибернетик…
— А, тогда все ясно, — сказал Фишман и, кажется, даже обрадовался.
— Ваш друг, надеюсь, говорил Вам о том, что управляющая система не может быть проще управляемой?
— Да, говорил, — ответил Павлов, хотя никакого друга-кибернетика у него и в помине не было. Просто он, однажды, прочитал "залитованную" статью, автор которой (кажется, из Пензы) утверждал, что операционная система ЭВМ почти полностью соответствует организации мыслительных процессов в коре головного мозга. Из этого ученый сделал вывод о том, что, если для ЭВМ программу пишет сам человек, то для самого человека ее, наверное, пишет кто-то другой…
Выдержав паузу, Фишман продолжал:
— У каждого человека, как и в любой ЭВМ, есть хранилище данных. Предположительно оно расположено в затылке и организовано наподобие архива с каталогом, папками и отдельными делами — мемориальными файлами. Под тонким воздействием гипноза это хранилище, подобно памяти ЭВМ, начинает распаковываться и человек, якобы, вспоминает ранее прожитую жизнь. А на самом деле — переживает за судьбу своего предка, жившего в XVI веке; наблюдает момент его рождения, прослеживает самые важные события, которые произошли в его жизни и, наконец, переживает ужас предстоящей ему смерти посредством колесования — в исполнение приказа грозного царя. И с ним происходит сердечный приступ. Да, вот такие дела…
Последнюю фразу насчет сердечного приступа Фишман произнес машинально, вспомнив некое, не дающее ему покоя событие. И тут же поймал себя на мысли, что его случайный попутчик, быть может, совсем не случайный, раз задает столь глубокомысленные вопросы. И Фишман решил на всякий случай попридержать язык, а также урезонить Мелиссу, которая, по неопытности, приняла эту непростую столичную штучку за принца на белом коне.
Но после второго стаканчика коньяка Фишман размягчился и начал рассказывать Павлову о том, какими методами ученые пользуются для расшифровки генома человека и других божьих тварей: сначала кромсают ДНК на куски, разгоняют получившиеся фрагменты в электрическом поле и затем гибридизируют, предварительно пометив интересующие их участки молекулы тритием либо радиоактивным фосфором. И так далее.
— "Собак ножами режете, а это бандитизм", — шутливо заметил Павлов и предложил поговорить о чем-нибудь более занимательном, например, о научной фантастике.
Они выпили по третьему стаканчику, и Фишман, еще более оживившись, высказался по поводу указанного литературного жанра довольно жестко, нелицеприятно, но, по мнению Павлова, совершенно справедливо:
— Многие авторы фантастики, — сказал он, приведя перед этим несколько примеров, — часто хотят сделать свой воображаемый мир как можно более реалистичным, особенно, если они пишут в жанре sci-fi. А поскольку основой этого жанра являются техника и технологии, а их основой — физика, химия и биология, а не магия, то авторам приходиться говорить и о некоторых естественнонаучных процессах и законах. Но в последнее время, изучая все больше этого чтива, которое мне присылают знакомые из Израиля и Америки, я прихожу к неутешительному выводу: многие писатели-фантасты современной науки не знают вообще, ее не понимают и не чувствуют, даже на школьном уровне.
— Однако, советская фантастика все же, наверное, на высоте? — предположил Павлов.
— "Гиперболоид инженера Гарина". Все остальное — фуфло! — категорично заявил Фишман.
— А как же Стругацкие? — обиделся Павлов, втайне гордясь тем, что их скандальная повесть "Улитка на склоне", которую он хоть и до конца не прочитал, была опубликована в результате его халатности.
— Стругацкие, это — не фантастика, а диагностика. Причем, заметьте, абсолютно пессимистическая. Я бы даже назвал это апокалипсическим реализмом, — назидательно произнес Фишман, и Павлов вынужден был и на этот раз с ним согласиться.
Фишман потянулся, широко зевнул и объявил, что после того, как они выпьют еще чуть-чуть, он, пожалуй, завалится спать. Узнав о его намерениях, дремавшая или делавшая вид, что спит, Мелисса, спустившись вниз, попросила Фишмана оставаться внизу, на ее спальном месте. А потом она предложила Павлову сходить с ней за кампанию в тамбур на перекур. Павлов согласился, хотя, честно говоря, был бы не прочь последовать примеру Фишмана. Но слово женщины — закон, и Павлов поплелся вслед за Мелиссой, покачиваясь даже с большей амплитудой, чем это делал вагон их поезда.
Заметно нервничая, Мелисса объявила ему о том, что более между ними никакого интима не будет, разве только что он объявит Фишману, который уже десять лет ей приходится вместо сбежавшего из их семьи в неизвестном направлении отца, о том, что согласен взять ее в жены. А так как жена-еврейка в условиях советской действительности, это — лучшее средство передвижения, то он, Павлов, если, конечно, он — не полный дурак, мог бы задуматься о своем будущем.
Павлова такой поворот событий вначале немного смутил, но потом, спохватившись, он признался, что к эмиграции не готов, поскольку на его плечи легла обязанность заботы об уже немолодом, израненном на войне отце.
— Ты знаешь, какая в Израиле медицина? А какой почет ветеранам Второй мировой войны, кто воевал с фашистами? А какую они получают от государства Израиль пенсию? — перешла в наступление Мелисса.
— Я все это понимаю, — искренне сознался Павлов, — Только, вот, как же иврит? Я едва-едва английский освоил…
— Дурачок, — сказала, прижимаясь к нему своей мощной грудью Мелисса, — Там же наполовину наш советский народ…
Павлов обещал ей подумать над ее предложением, и чуть не схватился за голову, вспомнив о том, как во время их первой случки у него порвался презерватив. Не наш, не советский, а гонконгский. Данными изделиями Мелиссу в изобилии снабжал знакомый студент Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Мелиссе изделия нравились, потому что приятно пахли, были покрыты смазкой, и ей даже было невдомек, что они скроены в соответствии со среднестатистическими габаритами особей мужского пола стран Юго-Восточной Азии. Разумеется, Павлов промолчал по поводу этого казуса с непредсказуемыми последствиями и, решив, что ему следует познакомиться с Мелиссой поближе в духовном плане, предложил ей пойти с ним в вагон-ресторан и выпить шампанского. Мелисса ответила, что пошла бы с ним с удовольствием, но, вот, ее подруга Наденька создала для нее проблему на ровном месте, приревновав ее к нему.
— Ты хотела сказать: меня к тебе? — поправил ее Павлов.
— Нет, я сказала, как есть, — созналась Мелисса и густо покраснела.
— Так она, что, лесбиянка? — догадался Павлов.
— С бабами лесбиянка, с мужиками — проститутка. Если хочешь, она и тебе за 100 рублей даст. Прямо хоть сейчас. Я не обижусь, — озадачила его Мелисса.
— Проверяет меня на моральную устойчивость? Хочет выяснить жмот я или нет? — быстро соображал про себя Павлов, пытаясь подготовить симметричный ответ.
И тут ему в голову пришло очень интересное решение. Он достал из внутреннего кармана спортивной куртки партомоне, открыл его, вынул 100-рублевую купюру, протянул ее Мелиссе и попросил ее передать эти деньги Наденьке, якобы, в знак безграничного восхищения ее красотой и в обмен лишь только на один ее поцелуй. Мелисса удивленно пожала плечами, но деньги взяла, сообразив, что половину этой суммы она потом попросит Наденьку ей вернуть. Кто знает, может, даже для свадьбы пригодится. Но широким жестом Павлова, а также его благородством по отношению к ее несчастной подруге Мелисса осталась довольна. И они решили, что она вернется в купе, попытается поговорить с Наденькой по душам, а Павлов пойдет в вагон-ресторан, закажет шампанское и будет ее ждать.
V
В вагоне-ресторане было многолюдно, шумно и весело. Павлов с трудом отыскал свободное место рядом с тремя уже не молодыми женщинами, в одной из которых он опознал даму с крашеными в цвет спелого каштана волосами. Ту самую, которая вчера рассказывала о нигде не запротоколированной встрече сибирских колхозников с представителями внеземной цивилизации. Женщины возвращались из служебной командировки, были переполнены впечатлениями от столичных театров и универмагов. Они кушали какие-то салаты, пили "Ркацетели" и даже заставили Павлова пригубить чуть-чуть за "лучший город земли". Москвичей в провинции тогда еще любили.
Две официантки вагона-ресторана крутились, как белка в колесе, чтобы обслужить наплыв посетителей. Прошло не меньше 15-ти минут, пока у него приняли заказ: бутылку шампанского, маслины, сто грамм коньяка, лимон и шоколад. Прошло не меньше 15 минут, прежде чем его заказ выполнили. Но Мелисса все не шла. Павлов начал потягивать из рюмки коньяк, с облегчением в душе наблюдая за тем, как его соседки за столом завершают свой ужин. Внезапно его окликнули:
— Дима Павлов! Какими судьбами?!
Он обернулся, и с радостным изумлением опознал в обратившей на него внимание худенькой, светловолосой девушке в спортивной майке и синих джинсах свою одноклассницу Людмилу Панову. Павлов встал из-за стола и заключил ее в свои объятья. Увидев такое дело, сидевшие за столом женщины тоже встали и, улыбаясь и подмигивая ему, тепло с ним попрощались.
Людмила тут же села на освободившееся место за столиком. Павлов не видел свою одноклассницу уже много лет, знал, что она окончила институт культуры, и слышал от кого-то из одноклассников, что она работает в каком-то музыкально-педагогическом учреждении. Но все оказалось гораздо круче. Людмила рассказала, что в настоящее время она является администратором в рок-группе "Машина времени", и в данный момент вместе с художественным руководителем коллектива Андреем Макаревичем после завершения гастролей в городе Перми направляется в Новосибирск, куда ее шефа пригласили заехать, чтобы дать сольный концерт в одном очень-очень секретном НИИ. Все остальные участники рок-группы, а также инструменты и аппаратура двигались в направлении Москвы, а, вот, она и Макаревич — противоположно.
Павлов хотел предложить Людмиле шампанское, и собрался было открыть бутылку, но она отказалась, сославшись на то, что Макаревич может обидеться на нее за то, что ее долго нет, а ей надо бы, чем быстрее, тем лучше, доставить в его купе "источник вдохновения". Павлов понял, что она имеет в виду, и предложил помощь в качестве консультанта и спонсора.
— Нет, с этим у нас все в порядке, — засмеялась Людмила, — я уже отдала официантке деньги за пятизвездочный армянский коньяк. Обещали скоро принести.
И тут она неожиданно предложила:
— А пошли-ка со мной. Мы едем в СВ. Познакомлю тебя с Андреем. Мужик — классный. Выпьем, а потом, может, даже что-нибудь сыграем по старой памяти. Ой, умора, вспомнила, как ты на банджо в школьном джаз-банде наяривал!
— Эх, семь бед — один ответ! Пойдем! — согласился Павлов, а про себя подумал: Зайду на полчаса. Поболтаю с Людкой, познакомлюсь с Макаревичем, возьму автограф и отправлюсь к себе.
Макаревич с Пановой ехали в третьем вагоне. Чтобы добраться туда, Павлову, волей неволей, следовало пройти через свой вагон и мимо своего купе. Он уже про себя решил: — Если дверь в купе закрыта, пройду мимо. Если дверь открыта, зайду и сообщу Мелиссе о том, что на полчаса отлучусь. Если, конечно, не встречу ее по дороге.
По дороге он ее не встретил. Проходя через свой вагон и мимо своего купе, он заметил, что дверь плотно закрыта, поэтому стучаться и объясняться не стал, а лишь показал Людмиле, где он разместился.
Волнения Павлова по поводу своих перемещений были совершенно напрасны. Получив через Мелиссу 100 рублей, Наденька решила, что это — аванс. Она, естественно, была согласна его отработать. Поскольку Павлов ей понравился, она подумала, что было бы гораздо приятнее отдаться ему не в поезде, а в красивой и уютной обстановке дорогого гостиничного номера, где есть душ и ванная. К тому же у нее разболелась голова, и она предложила Мелиссе ни в какой вагон-ресторан не ходить, а всем вместе поужинать, как вчера. Павлов, дескать, сам придет, не век же ему в ресторане торчать. Мелисса приняла во внимание ее аргументы и, вздохнув, стала терпеливо ждать своего потенциального жениха.
Прошел час, Павлова не было. Прошло еще полчаса, а Павлова все нет. Проснулся Фишман, проехали Свердловск, приготовились к ужину, а Павлов все не шел. Тогда Мелисса, наплевав на условности, отправилась на его поиски. В вагоне-ресторане она его не нашла. Присела за свободный столик и заказала себе чашку кофе и 50 грамм коньяка. Прошло еще полчаса, а Павлов не появился. Тогда она обратилась к официантке, дескать, не помнит ли она такого-то посетителя, на что официантка резонно ответила, что посетителей много, а она одна. Возвращаясь, заплаканная, в свой вагон, она столкнулась с проводницей Алиной, которая сразу поняла, в чем дело и успокоила ее сообщением о том, что ее кавалер "зажигает" в 3-м вагоне в компании с музыкантом Андреем Макаревичем.
Итак, под вечер, уже немного подвыпивший Павлов, вместе со своей, случайно встретившейся одноклассницей Людмилой, объявился в 3-ем вагоне поезда "Москва-Новосибирск". Еще издали он определил, в каком купе едет набирающий популярность рок-музыкант, потому что услышал, как он поет, аккомпанируя себе на гитаре. Слова песни из-за стука колес еще невозможно было разобрать, но вот, они подошли к купе с приоткрытой дверью, расположенному посередине вагона поближе, и Павлов расслышал начало еще никому не известной песни:
"Вагонные споры последнее дело,
Когда больше нечего пить,
Но поезд идет, и бутыль опустела
И тянет поговорить.
И в схватке сошлись не за страх, а за совесть.
Колеса прогнали сон.
Один говорил: "Наша жизнь, это — поезд!"
Другой отвечал: "Перрон!"
Людмила сделала Павлову знак, дескать, давай, постоим рядом, послушаем. Но после короткой паузы Макаревич начал все сначала, видимо, он еще только подбирал для своей новой песни подходящие аккорды и тональности. Со словами:
— Как это больше нечего пить?! — Людмила распахнула дверь и втолкнула в купе смущенного Павлова, у которого в левой руке была бутылка армянского коньяка, а в правой бутылка полусладкого "Советского" шампанского, и вошла вслед за ним.
— Это мой одноклассник, Дима Павлов, настоящий Геолог и немного Поэт, — представила его Людмила.
— Очень приятно. Я — Макаревич, — сказал Макаревич. Заметив, что гость стесняется, улыбнувшись, предложил: Поставьте бутылки на стол, а то, как я вам пожму руку.
После крепкого рукопожатия и предложения чувствовать себя, как дома, Павлов все еще не мог преодолеть смущение и даже удивился тому, как легко и непринужденного Людмила озадачила своего шефа смелым заявлением о том, что она уже догадалась, чем заканчивается его новая песня: "И протрезвели они где-то под Таганрогом, в краю бескрайних полей. И каждый нашел свою дорогу, а поезд сошел с путей".
— Мистика! Я только пять минут тому назад подумал о станции Архипово в Липецкой области, но Таганрог, что не говори, моим бузотерам по памяти еще гораздо ближе, — согласился Макаревич и пропел:
"И оба сошли где-то под Таганрогом.
В краю бескрайних полей.
И каждый пошел своей дорогой,
А поезд пошел своей".
— Ура! — закричала Людмила и раскрыла свое художественное credo: Heat is Life? — Life is Hit!
— Ну, вот, — смущаясь, сказал Макаревич, — надо все-таки, каждому из этих спорщиков дать полную свободу мысли и действия, а транспортное средство пусть следует в пункт назначения.
Павлов так ничего и не понял, потому что станция Архипово, равно как и Таганрог, применительно к хиту Макаревича, были для него — пустой звук. Однако Людмила сразу догадалась, что ее подсказка затронула мужское самолюбие шефа, за что ей, наверное, придется не сладко. Она быстро собрала на стол не очень обильную, но вполне приемлемую закуску. Павлов открыл шампанское — для Людмилы. Макаревич открыл коньяк — для себя и для Павлова. Выпили за знакомство и за встречу, а потом так разговорились, что Павлов совершенно забыл о том, что собирался задержаться не более, чем на полчаса.
Набравшись смелости, Павлов с юмором рассказал о сенсации вчерашнего дня: как пассажиры поезда, словно Фомы неверующие, с любопытством, граничащим со страхом и удивлением, наблюдали за феноменом, который официальная наука и существующая власть объявили оптической иллюзией.
Макаревич в свою очередь рассказал о том, что он слышал недавно по радио "Свобода" по поводу розуэльского инцидента и сделал глубокомысленное заключение:
— Сами они — оптическая иллюзия, только, к сожалению, немногие об этом догадываются, а еще меньше об этом знают.
Потом их беседа плавно перешла на темы музыкально-литературного творчества вообще и песенной поэзии, в частности. Завязался спор. По мнению Макаревича, самым главным в песенной поэзии, к которой он относил и рок-поэзию, является "стозвонный гул", объяснить происхождение которого также невозможно, как и то, откуда берется электричество.
Павлов, напротив, считал, что пренебрежение стихотворным размером ведет к потере смыслового значения песенного произведения, поскольку текст становится корявым, и это ведет к деградации языка, как средства выражения искренних чувств и настроений. Ритм долбит по башке, как бубен шамана, и слушатель впадает в подобие гипнотического транса, во время которого ему можно внушить все, что угодно, даже мысль о самоубийстве.
Людмила, которой дискуссия Павлова с Макаревичем, наконец, прискучила, взяла гитару и начала перебирать струны, а потом спела, рассмешив их своей неожиданной импровизацией в подражание Вертинского:
"Ах, оставьте ненужные споры.
Вам скажу, чем унынье унять.
Буддизм и портвейн есть моя атмосфера,
А на все остальное мне наплевать"
А затем Людмила передала гитару Павлову и попросила его вспомнить и исполнить что-нибудь из песенного репертуара их школьного джаз-банда, в котором она играла на клавишных, а Павлов не только "наяривал на банджо", но и сочинял стихи и музыку. И Павлов опять застеснялся. Но после рюмки коньяка и подбадривания со стороны Людмилы он взял гитару и запел:
"Загляжусь ли на поезд с осенних откосов,
забреду ли в вечернюю деревушку -
будто душу высасывают насосом,
будто тянет вытяжка или вьюшка,
будто что-то случилось или случится -
ниже горла высасывает ключицы.
Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил — и вот наказанье?
Сложишь песню — отпустит,
а дальше — пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.
Точно тайный горб на груди таскаю -
тоска такая!
Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твое дыханье,
подари мне прощенье, коли виновен,
а простивши — опять одари виною…"
— Твои стихи? — с надеждой в голосе спросил Андрей Макаревич, когда Павлов закончил исполнение.
— Нет, это Андрей Вознесенский, — сознался Павлов.
— А, понятно, — некоторым сожалением сказал Макаревич, и, кажется, после этого утратил к Павлову свой первоначальный интерес.
Гитара снова вернулась к Людмиле, которая, неожиданно для Павлова, начала играть и петь песню "Рай" на стихи Анри Волхонского и музыку Вавилова. Андрей Макаревич после этого совсем сник и предложил тайм-аут, хотя бы до завтра.
Пристыженный Павлов еще больше проникся настроением лирического героя стихотворения Андрея Вознесенского "Тоска", отчего ему немедленно захотелось напиться, что он и сделал, продолжив погружение в алкогольную нирвану в работавшем до ноля часов вагоне-ресторане поезда "Москва-Новосибирск".
Вскоре после того, как Павлов ушел, попрощавшись и договорившись с Людмилой о скорой встрече в Москве, на которую каждый из них обещал подтянуть, сколько сможет, одноклассников, в купе к Макаревичу заглянул сам начальник поезда тов. Фролов и о чем-то с ним побеседовал. Людмила в это время выносила мусор, общалась с проводницей вагона по поводу возможности заказа из кухни вагона-ресторана завтрака и так далее, то есть была занята. Когда она вернулась в купе, тов. Фролов уже раскланивался с Макаревичем, однако, по выражению его лица Людмиле стало понятно, что большой железнодорожный начальник чем-то недоволен.
— Что ему было от тебя надо? — спросила она Макаревича, чувствуя, что ей стало как-то не по себе. И тут же ее волнение превратилось в испуг, потому что поезд не просто замедлил свое движение, а покатился по рельсам с противным визгом и скрежетом, как это происходит в результате экстренного торможения.
— Так, пустяки, — успокоил Людмилу Макаревич в наступившей после внезапной остановки поезда зловещей тишине, и уточнил: Оказывается, впереди нас, когда поезд делал остановку в Свердловске, прицепили спецвагон, в котором сейчас едет первый секретарь обкома КПСС. Фамилия его мне совершенно ни о чем не говорит. Так, вот, он сам и его гости уже набрались так, что уже, понимаешь, просят артистов.
— Забашляем?! — обрадовалась Людмила, потирая руки.
— Отнюдь. Я отказался, — ответил Макаревич и зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Небось, опять сказал, что не шут у трона короля или что-то в этом роде? — огорчилась Людмила.
— Нет, что ты. Просто сказал, что не в форме, — объяснил он причину отказа и сопроводил последнюю фразу звонким щелчком по своему кадыку. Булькнуло так музыкально, что Людмила чуть не покатилась со смеху.
Поезд снова тронулся в путь. В купе вошла пожилая женщина-проводница и подала им заказанный Людмилой чай.
— А я-то думала, что к поездам дальнего следования только "столыпинские" вагоны с зэками цепляют, — сказала Людмила, прихлебывая приторно-сладкий чай. Она почему- то вспомнила прослушанную ею еще в Москве магнитофонную запись последнего концерта Александра Розенбаума.
— Так "столыпинские" в хвост состава поезда ставят, а специальные вагоны с начальством всегда идут в голове, — со знанием дела ответил на ее вопрос Макаревич, почувствовав своим, недавно выросшим и тут же почему то пораженным кариесом "зубом мудрости", что сладкое ему, наверное, уже противопоказано. Хотя иметь в челюсти не 32, а 33 зуба, — как поначалу полагал он, — наверное, также здорово, как приобрести еще одну, дополнительную, хромосому.
Прошло еще полчаса и Людмила, наконец, спросила Макаревича, который уже приготовился ко сну, какое у него сложилось мнение о Павлове.
— Какого Павлова ты имеешь в виду? Академика? — якобы, не понял ее вопроса Макаревич.
— Диму Павлова, с которым ты пил коньяк, — напомнила Людмила.
— Того самого, которого ты зацепила, когда мы подъезжали к Свердловску? — спросил Макаревич, сожалея о том, что Людмилу, видимо, придется уволить, так как она уже не в первый раз по своей инициативе навязывает ему в общество черт те знает кого. Один кочегар-кореец из Питера чего стоит…
— Именно его! — обиделась Людмила.
— Многообещающий! — ответил Андрей Макаревич и зевнул, давая понять Людмиле, что на дальнейшие ее расспросы он будет отвечать исключительно в невменяемо-сонном состоянии.
Людмила так и не поняла, что ее шеф имел в виду под определением "многообещающий": дающий много обещаний, или — дающий много надежд на исполнение сокровенных чаяний. И она заснула, полагая, что в отношении Димы Павлова, в которого она была также влюблена, как и все девочки в ее классе, справедливым может быть только второе значение слова.
………………………………………………………………………………………………………
Однажды, в 2000 году, когда Людмила Панова работала в должности литературного редактора малоизвестного московского коммерческого издательства, ей передали на экспертизу сборник стихотворений молодого поэта Дмитрия Павлова. И ей сразу пришла в голову мысль о том, что, возможно, у ее одноклассника, пропавшего без вести в 1978-ом или в 1979-м году, где-то в Сибири, за двадцать лет вполне мог вырасти и повзрослеть сын. Она не поленилась навести справки, и не ошиблась. В сборнике было много прекрасных лирических стихотворений о дружбе, любви и милосердии, но больше всего ей понравилось стихотворение "XX век", которое она вынесла впереди других стихов, не сомневаясь в актуальности его содержания:
ХХ век — жестокий век.
Он начинался безмятежно.
Никто не запрещал ругать царя
И "Капитал" читать прилежно.
Русско-японская война. Прошла.
Но где-то в безопасном отдаленье.
Легла на сопки грустная ночная мгла.
Но Манифест принес освобожденье.
Волненья улеглись. И снова, как вчера:
"Как упоительны в России вечера"
Внезапная германская война,
Нелепая, как драка у борделя.
Кто виноват? Кто первым вынул нож?
Никто не знает объясненья.
"Мело весь месяц в феврале. И то и дело.
Свеча горела на столе. Свеча горела".
На белом чистом полотне вздымались тени:
Купанье красного коня, кресты, погосты и пожар имений.
Не встал проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов.
Октябрь остался побежденный. Причем, в масштабе мировом.
Не дал народу избавленья ни Бог, ни Царь и ни Герой
В ГУЛАГ добились заточенья своею собственной рукой.
ХХ век — железный век.
Он начинался безмятежно.
Научный и технический прогресс
Дань у природы брал небрежно.
И вот. Их тьмы и тьмы и тьмы:
Чадящих труб, автомобилей разных,
И множество погубленных лесов,
А также рек и водоемов грязных.
Природа гибнет. Что ни день, то крик.
И к мести вновь взывает Моби Дик!
Исчез наш парус одинокий в тумане моря голубом.
Не ищет он страны далекой. Не ждут его в краю родном.
Все выше и выше и выше ракеты летят на ура!
И с каждой ракетой все шире озоновая дыра.
ХХ век — науки век.
Он начинался безмятежно.
Казалось, что известно все,
И дальше думать бесполезно.
Внезапно — сонм открытий чудных,
Затмивших Просвещенья век.
Узнали, как устроен атом, геном макаки
И даже про big bang.
Наука здравствует, невежество кляня.
Творец забыт. Материя — е2.
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман след стронция блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу.
И полынь-звезда фонит, фонит, фонит.
ХХ век — последний век.
Все сбудется, как сказано в писанье.
Печальный демон — дух изгнанья,
Взлетит над выжженной Землей.
И первых дней воспоминанья
Пред ним предстанут чередой.
Примечания к главе 2-й:
(1) В 2001 г. частная компания "Селера" во главе с Грегом Вентером и Национальный институт геномных исследований США во главе с Френсисом Коллинсом объявили о том, что геном человека в основном расшифрован. Со стопроцентной достоверностью идентифицировано 40 тыс. генов. Доступ к базе данных открыт. Однако остается еще множество нерешенных проблем, каждая из которых таит в себе не только фантастические возможности увеличения продолжительности человеческой жизни, но, к сожалению, и колоссальные угрозы, которые могут оказаться страшнее атомной бомбы.
(2) Бозон Хиггса — по сути, единственное недостающее звено Стандартной модели элементарных частиц, которая предполагает наличие во Вселенной еще одного скалярного поля, кроме экспериментально доказанных полей, отвечающих за электромагнитное, сильное и слабое взаимодействие. Гипотетически, бозон Хиггса сыграл основную роль в механизме, посредством которого некоторые частицы (кварки, лептоны) в момент рождения Вселенной, то есть Большого взрыва (Big Bang), приобрели массу, а другие (фотоны, нейтрино) остались безмассовыми. Драматизм ситуации состоит в том, что, если будет доказано, что никакого бозона Хиггса в природе нет, то это откроет путь для целого ряда альтернативных концепций, давно готовых заменить Стандартную модель, — вплоть до теории множественности пространственно-временных измерений и параллельных Вселенных.
(3) Валентность (от лат. valentia — сила), способность атома присоединять или замещать определенное число других атомов или атомных групп с образованием химической связи. Существует даже некое мнемоническое (запоминательное) правило, согласно которому:
Калий, натрий, серебро — одновалентное добро.
Калий, натрий серебро, с водородом заодно.
Железо, алюминий и хлор — их валентность равна трем.
(4) Бегин Менахем — (1913–1992), премьер министр Израиля в 1977–1983 гг.