Сила момента сейчас

Предисловие переводчика

Теперь, когда работа над переводом книги практически завершена, когда люди, которым я рассылал рабочие версии отдельных глав и книгу целиком, поделились своими ощущениями, возникла необходимость “объясниться” по поводу терминологии.

Вот фрагмент из моей переписки, который побудил над этим задуматься:

Я ничего не имею против “сдачи”. Для многих именно “сдача” и работает. Однако для меня “сдача” имеет еще и такие оттенки как вынужденность, насильственность, сопротивление, причем совершенно неважно, откуда они исходят, — навязаны снаружи или культивируются изнутри.

Меня такая "сдача" не вдохновляет. Она ведет к тихой внутренней озлобленности. Вызывает желание реванша, мести. Если и говорить о “сдаче”, то только о тотальной, глубокой и очищающей, как огонь, в котором без остатка сгорает всё, о чем еще можно было бы сожалеть.

Уступание, как мне представляется — это результат осознания, осознанного принятия, искреннего прощения, как знак обретения внутренней силы. Уступание — это примирение. Полное отсутствие сопротивления. Уступание — это сила, исходящая изнутри. Уступание — это единство, соединенность. Уступание — это спокойствие.

В конечном итоге, Сдача или Уступание — это лишь вопрос терминологии, вкуса, или привычки, то есть уровень слов, но если заглянуть за слова и посмотреть оттуда, так сказать, с более высокой перспективы, то в конечном итоге Сдача и Уступание сливаются в одно и указывают на одно и то же.

Лет двадцать пять назад, когда моей настольной книгой была “Путь карате”, одна фраза в ней удивляла меня: “Схватить — значит потерять. Поддаться, уступить — значит победить”. Моему западному, мужскому, прямолинейному и самоуверенному уму это представлялось полным бредом и вызывало сильное сопротивление. Еще там было написано, что когда научишься уступать, и будешь жить в этом состоянии, тогда и обретешь доступ к настоящей силе. “А разве мой крепкий кулак, молниеносная реакция и тренированное тело — это не настоящая сила?” — думал я тогда.

И как-то раз в тесноте переполненного вагона метро, когда я как раз размышлял на эту тему, мне на плечи навалился здоровенный, подвыпивший мужик и чуть не уложил меня на сидящих пассажиров. Чтобы сдержать его натиск я уперся в поручень, выпрямил спину и с удовольствием почувствовал, как заработали, как напряглись все мои тренированные мышцы. Но мужик был большой и тяжелый, и продолжаться так долго не могло … “Поддаться, уступить… — мелькнуло в голове, — …Что за б-бред…!” — продолжал упираться я в поручень.

Через мгновение я расслабил мышцы и ушел вправо. Мужик соскользнул с моего плеча, и судорожно ловя поручень, повалился на сидящих. Я выпрямился в освободившемся от мужика пространстве, с любопытством наблюдая, как нелегко ему теперь приходится.

“Хм, “поддаться…, уступить…” — вот оно как сработало! Я ведь вроде бы ничего и не сделал. Просто поддался, уступил. Вот именно что “не сделал”. И лишь спустя много лет до меня начало доходить, что не-деланием можно “сделать” гораздо больше. Что сопротивляться тому, что есть, значит утрачивать текучесть и гибкость. Что сопротивление лишает меня подвижности, легкости и пространства, сковывает и отбирает у меня силу, а несопротивление открывает путь к свободе и силе.

В сущности, все слова, какие читатель встретит в книге, ему знакомы и он их много раз слышал и произносил сам. Осталось договориться о том, какой смысл мы им здесь придадим.

Слово “experience” обычно переводится как “опыт”, и при этом почти всегда игнорируется такое его значение как “ощущение”. В книге “Сила Момента Сейчас” речь идет о настоящем моменте, в каком нет прошлого и “ощущения” еще не стали “опытом”. “Опыт” имеет отношение к прошлому. В настоящем есть только “ощущения”, какие мы “испытываем” или “переживаем”, что тоже может считаться полноправным вариантом перевода слова “to experience”.

Автор говорит о том, чтобы чувствовать, ощущать Жизнь Сейчас. Любая вещь, в данный момент находящаяся в нашем поле зрения, ценна для нас не сама по себе, а как источник ощущений. Все, что есть — это настоящий момент. Все, что есть у каждого из нас — это ощущения в данный момент. Поэтому слово “experience” я чаще перевожу как “ощущение”.

Слово “conscious” обычно переводится как “сознательный” или “сознающий”. Какое из этих значений больше подходит для передачи контекста книги, предметом внимания которой является состояние? Ни то, ни другое. На мой взгляд, оба создают оттенок действия или имеют отношение к процессу, а состояние лучше характеризуется словом “осознанный”. Поскольку автор приглашает читателя научиться входить и пребывать в состоянии осознанного Присутствия, то там, где речь идет о состоянии, читатель встретит слово “осознанный”.

Слово “unconscious”. «Неосознанный» или «бессознательный» — есть ли разница? Корректны ли выражения «неосознанная реакция» или «неосознанное сопротивление»? Слово «неосознанный» имеет отношение к состоянию. А к реакции или сопротивлению больше подойдут слова «бессознательные» или «неосознаваемые», ибо когда человек пребывает в состоянии неосознанности, то его реакции можно характеризовать как бессознательные, автоматические или неосознаваемые.

Слово “Сущее” даже не является словарным вариантом перевода слова “Being”, которое обычно означает:

1. бытие, существование, жизнь;

2. существо, человек;

3. существо, суть.

Однако именно “Сущее” менее других привязано к какой-либо формализации, отождествлению или образу. Оно не указывает ни на что конкретное, особенно если в контексте данной книги речь идет о вневременном Бытие, вездесущем Боге, вечной Единой Жизни, всепроникающем Непроявленном, трансцендентной Реальности, Нагвале. Оно не имеет ничего общего с тем, что можно было бы представить, вообразить, то есть создать какую-либо мыслеформу, ибо ум не может шагнуть за эту грань. Только Ты можешь, потому что Сущее — это место твоего Бытия.

Слово “egoic”, используемое Экхартом Толле, вообще отсутствует в словарях. И найти его русский эквивалент, отражающий суть и общий, а не личностный — «эгоистический», как обычно пишут за неимением более подходящего, характер явления, мне удалось лишь совсем недавно, три года спустя после завершения первого этапа работы над переводом. Это произошло как бы само собой без всяких усилий с моей стороны: просто вдруг возникло слово — «эготипический» — и вопрос был снят.

Значение слова “compassion” — это “сочувствие”, но на русский язык его почему-то почти всегда переводят как “сострадание”. Видимо, для эмоционального усиления. Хотя “compassion” не имеет отношения к страданию. По-английски “страдание” — “suffering”. То есть “compassion” и “suffering” не имеют ни смыслового, ни лингвистического общего корня. И не напрасно.

В этой книге, одной из главных тем которой выступает тема уменьшения совокупного человеческого страдания, термин “сострадание” просто-напросто не согласуется с контекстом. По-видимому, это самая заурядная ловушка, в какую ум нас привычно заманивает, незаметно и привычно подменяя одно понятие другим. А обычная неосознанность позволяет этой подмене существовать.

Я придерживаюсь мнения, что сострадание как «совместное страдание» умножает совокупное страдание.

Сочувствие позволяет человеку не только полностью и осознанно присутствовать в ситуации — оно способно создавать спокойное, чистое и здоровое пространство со-чувствия, со-переживания, со-участия даже в самой в гуще страдания, то есть создавать пространство для истинного исцеления, и являть страдающему живой пример принятия того, что есть.

Исторически установившемуся в русской литературе обращению к читателю на “вы”, безусловно, есть оправдание. Однако в книгах, посвященных личностному росту и духовному развитию, что невозможно никому перепоручить или делегировать, такое обращение оставляет изобретательному уму лазейку, позволяющую избегать некомфортных аспектов роста. Ведь “вы” — это как бы и “я”, и “мы”, то есть обращение как бы не ко мне лично. Конечно, когда мне выгодно — ко мне. А когда нет?

А вот из-под “ты” не вывернешься.

Обращение на “ты” разворачивает фокус внимания читателя внутрь, тем самым пробуждая в нем внутреннюю трансформирующую силу. Внешние перемены — это следствие перемен внутренних.

Обращение на “вы”, на мой взгляд, рассеивает эту мощь и сдерживает перемены.

Но это все о словах. Когда же ты почувствуешь, о чем на самом деле эта книга, слова перестанут иметь для тебя такое большое значение и останутся лишь указателями. Но поскольку ты все равно будешь ее читать, то в этот период указатели — слова — должны быть как можно более точными, чтобы ты не «спотыкался», отвлекаясь на них. Это и было одной из моих целей.

Вообще эта книга не для того, чтобы читать ее глазами. Глаза, конечно, участвуют в процессе, и даже иногда наполняются слезами, или закрываются, чтобы позволить тебе побыть в ощущениях.

Я эту книгу не читал. Я ее прожил.

Для меня она стала одной из важнейших в жизни.

Хочешь знать — почему?

Тогда делай, что должно — и будь что будет!

Николай Лаврентьев

Москва 2003

Новая редакция 2007.

e-mail: loverentiev@mtu-net.ru