Симфония времён

Глава 10

Вернувшись в свои покои, я плотно пообедала в одиночестве, сполна насладившись незнакомыми мне доселе, но от того не менее восхитительными блюдами, после чего двое охранников (до сих пор не отстававших от меня ни на шаг и не проронивших ни единого слова) сопроводили меня в другое крыло Собора. Мы поднялись на четвертый этаж и довольно быстро пришли к покоям, где меня уже ждали.

В дверях меня встретила служанка в простых одеждах и попросила подождать в тесной, полутемной прихожей, декор которой значительно уступал пышности и роскоши тех дворцовых помещений, что я видела до сих пор. Очевидно, в среде придворных существовала собственная иерархия, позволяющая им занимать более или менее удобные помещения и держать определенное количество прислуги.

Следует ли из этого вывод, что мое собственное место на этой карьерной лестнице чрезвычайно высоко – памятуя о шикарной обстановке моих покоев и элегантных, даже богатых нарядах приставленных ко мне служанок?

– Нет, я вовсе не хочу знакомиться с этой женщиной и уж тем более у меня нет ни малейшего желания заниматься сегодня скрипкой! – услышала я вдруг сердитый женский голос. – Матушка, я же едва на ногах стою!

– Довольно, юная капризница! – прошипел другой женский голос. Он звучал тише, но я все равно прекрасно его слышала, учитывая тонкие стены этой квартиры. – Ты немедленно встанешь с постели и прекратишь вести себя, как избалованный ребенок! Разве я так тебя воспитывала и учила? Твои уроки крайне важны, поэтому вне зависимости от того, плохо тебе или нет, ты ни в коем случае не можешь пропустить ни одного, ясно? Послушай, Олимпия, в последнее время тебе предоставляется одна удачная возможность за другой, так неужели же ты их упустишь? Как ты не понимаешь? Ради всех богов, не глупи…

Дверь распахнулась, и передо мной согнулась в глубоком поклоне женщина лет сорока, с кипенно-белыми волосами и таким напудренным лицом, что не было видно ни единой поры.

– Дама Валенс, какая честь принимать вас в нашем скромном жилище, – воскликнула она, аккуратно прикрывая за собой дверь. – Я Марсия Туллий, мать Олимпии, вашей ученицы. Не соблаговолите ли проследовать за мной в гостиную? Моя дочь скоро к нам присоединится, только припудрит носик и приведет себя в пристойный вид. У нее выдалось довольно непростое утро. Получить назначение на должность служительницы одного из главных божеств – это, конечно, очень почетно, но и весьма выматывает, знаете ли. Моя дочь всегда и во всем стремится проявить себя наилучшим образом, а это не так-то просто…

– Э-э-э… несомненно, вы правы, – пробормотала я, сбитая с толку столь нелепой почтительностью и странными признаниями, в которых я совершенно не нуждалась.

Я вслед за Марсией прошла по длинному темному коридору, ведущему в комнату побольше, в центре которой стояли стол и кресла – элегантные, но носившие явные следы долгого использования. Грациозным жестом хозяйка квартиры предложила мне занять одно из кресел.

– Могу я предложить вам розового чаю? – подобострастно проворковала она, складывая руки на коленях. – Благодаря моим связям в высших кругах мне удалось достать несколько граммов, знаете ли. Разумеется, я предлагаю его только самым высокопоставленным гостям. Вкус непередаваемый, истинное наслаждение, вот увидите.

– Э-э-э… почему бы и нет, – пробормотала я.

Знать бы еще, что такое «чай».

Я уже собиралась попробовать этот странный, обжигающий напиток, который мне подала служанка, когда в комнату вошла хрупкая темноволосая девушка со скрипкой в руке.

– Оставляю вас, не буду мешать уроку, – тут же сказала Марсия и снова отвесила мне глубокий поклон.

Она прошептала что-то на ухо вновь прибывшей, потом вышла.

Девушка поджала губы и тоже поклонилась мне, вперив взгляд в пол.

– Дама Валенс, – процедила она сквозь зубы. – Я счастлива с вами познакомиться и чрезвычайно польщена тем, что столь важная персона, как вы, согласились давать мне уроки.

Однако ее мрачный тон и недовольное лицо говорили об обратном.

Я понятия не имела, что предписывает этикет в подобных обстоятельствах. Следует ли мне встать, поклониться в ответ или сделать еще что-то в этом роде? Я протянула девушке руку и сказала:

– Можешь называть меня Сефизой. А тебя зовут Олимпия, да?

Пусть я играю неприятную мне роль, к тому же навязанную против воли, но я совершенно не обязана при этом дурно себя вести.

Олимпия захлопала глазами, несколько секунд смотрела на мою затянутую в перчатку руку, потом словно бы нехотя сжала мои пальцы. В отличие от своей матери, Олимпия явно не горела желанием выказывать мне знаки почтения, как того требовал мой новый статус.

– Да, верно, – согласилась она, садясь за стол напротив меня. – Только должна вас предупредить: у меня довольно низкий уровень. Альвин почти ничего не смог добиться от столь посредственной скрипачки, как я.

На миг красивые черты девушки исказила гримаса боли, но она быстро взяла себя в руки, и ее лицо вновь стало похоже на каменную маску.

– По-моему, это лишь вопрос времени и труда. Врожденные способности в этом деле не главное, – решилась я высказать свою точку зрения, противоречащую общепринятым среди жрецов постулатам. – Вообще-то, научиться игре на скрипке непросто вне зависимости от того, насколько одарен ученик.

С этими словами я достала из футляра свой инструмент, выбрала одну партитуру и сняла перчатку с правой руки, чтобы удобнее было играть. Олимпия немедленно уставилась на мои руки с плохо скрываемым отвращением.

Очевидно, она в курсе, что я Залатанная. Наверняка она сейчас гадает, как выглядит моя механическая рука. Несомненно, столь привилегированная девушка, как она, ни разу в жизни не видела мне подобных…

Слухи по дворцу распространяются с огромной скоростью, это ясно, как и то, что придворные с большим энтузиазмом обсуждают мою специфическую внешность. Вероятно, за всю историю существования Собора я единственная пария, отмеченная клеймом позора, кому позволили ступить под эти величественные своды и проникнуть в общество этой касты, живущей вдали от сурового реального мира.

Заставив себя не обращать внимания на унизительный, пристальный взгляд Олимпии, я показала ей, как сыграть первую часть. Потом я повторила этот кусок помедленнее, нота за нотой, давая возможность ученице приноровиться.

В конце концов Олимпия сосредоточилась на своей скрипке и попыталась воспроизвести короткий отрывок.

Девушка не солгала: играла она из рук вон плохо. Неуклюжие пальцы, неправильная поза, множество ошибок. Я деликатно указала ей на совершенные промахи, надеясь помочь их исправить, но, похоже, ученица меня совершенно не слушала или просто не хотела стараться. Она даже не попыталась сменить позу или положение пальцев и чуть ли не открыто насмехалась над моими советами и наставлениями.

– Я же говорила, это бесполезно, у меня нет таланта, – заявила в конце концов Олимпия и пренебрежительно фыркнула.

Дрожащими руками она положила свой инструмент на стол, словно скрипка весила никак не меньше наковальни.

– А тебе хотя бы нравится музыка? – поинтересовалась я.

Непонятно, зачем столь высокопоставленной девице изучать искусство игры на музыкальном инструменте, если это занятие не приносит ей даже удовлетворения?

Девушка пожала плечами, отвернулась от меня и стала смотреть в окно – в этой комнате оно было всего одно.

– Мать считает, что нужно приобретать новые навыки, если хочешь получить более высокое место при дворе, а умение играть на скрипке – одно из необходимых условий, – тихо проговорила она. – Кроме того, матушка убеждена, что нелишне будет заручиться расположением женщины, которая делит ложе с Первым Палачом. Впрочем, все вышеперечисленное для нее гораздо важнее судьбы Альвина, моего предыдущего преподавателя…

Я нахмурилась, во-первых, потому что не все поняла из ее слов, а во-вторых, потому что меня шокировало упоминание постели. Конечно, покои семьи Туллий не очень шикарные, но какое это имеет значение, если живешь в самом роскошном и богатом месте на земле?

– Ты ведь и так живешь во дворце, чего еще можно желать? И каким образом игра на скрипке поможет тебе достигнуть высокого положения? К тому же я не понимаю, какой смысл в том, чтобы «заручиться моим расположением».

Вообще-то я толком не понимала, что означает это выражение.

Олимпия потерла лоб и закрыла глаза, всем своим видом демонстрируя крайнюю усталость.

– Вы взобрались на самую вершину в мгновение ока. Не знаю, как именно вам это удалось, но, должна признать, это весьма впечатляюще, учитывая ваше… – Она запнулась и сделала неопределенный, презрительный жест в мою сторону. Что ж, по крайней мере она честна. – Ну, знаете, учитывая ваше состояние. А на меня до сих пор не обратил внимания ни один высокопоставленный аристократ или прелат, несмотря на мою привлекательность, обходительность, талант и безукоризненное поведение. Здесь нельзя долго оставаться невидимкой, если нет высокого покровителя, жизнь невыносима.

Я не понимала, то ли ненавидеть эту девушку за ее откровенно неприятное отношение ко мне, то ли оценить ее искренность.

Олимпия вдруг прижала пальцы к губам и прошептала, словно обращаясь к самой себе:

– Мне не следовало всего этого говорить, теперь мне придется за это заплатить… Ох, во имя всех преисподних…

Из глаз девушки брызнули слезы и покатились по щекам, она все сильнее зажимала рот ладонью, словно пытаясь сдержать крик.

Я вдруг заметила бисеринки пота на висках девушки. Опустив глаза, я увидела красное пятно на рукаве ее платья в районе плеча – оно медленно увеличивалось, расползалось по бежевой ткани.

– Вы ранены? – вырвалось у меня.

Олимпия едва заметно покачала головой, теперь в ее глазах притаился страх.

Я поднялась с места, но тут веки Олимпии затрепетали, и она начала падать со своего кресла. Я бросилась к ней и успела подхватить, прежде чем бедняжка ударилась о пол.

– Прошу вас, госпожа Туллий, вашей дочери нехорошо! – закричала я. – На помощь, скорее!

Кое-как мне удалось усадить девушку обратно и пристроить ее голову на спинку кресла; потом, за неимением лучшего, я похлопала ее по щеке, надеясь привести в чувство.

Веки Олимпии снова задрожали, и она забормотала:

– Я больше не хочу идти к Фаустусу… Пусть это закончится, прошу вас. Я просто хочу снова увидеть Альвина… Мой милый Альвин… что же с ним стало?

– Мне очень жаль, но я этого не знаю, – ответила я, смущенная до крайности.

Я понятия не имела, что случилось с настоящей Первой Скрипкой после того, как его столь внезапно – и очень несправедливо – заменили…

В дверях появилась мать Олимпии. На миг Марсия застыла, открыв рот, потом, увидев, в каком состоянии находится ее дочь, подбежала к нам.

– О, нет, нет, моя дорогая! – запричитала она, гладя лицо дочери. Потом она, в свою очередь, заметила кровь на спине девушки. – Ничего страшного, все наладится. Еще немного мази, и все пройдет, вот увидишь. Нужно держаться, девочка моя, ты должна быть сильной. К вечеру ты должна быть на ногах и пойти на встречу с верховным прелатом, у тебя нет выбора…