Синдром выгорания любви

Глава 8

Наши дни

Юля Сорнева была недовольна своим визитом в дом престарелых. В чем проблема, она поняла не сразу, а только спустя какое-то время. Все дело в том, что тема возраста, старости ей казалась неинтересной. То, что в заведении был пожар, это, конечно, безобразие, жалко стариков, но кому нужно душить бабушку, если она сама еле двигается? На этот вопрос ответа у нее не было, и где его найти, Юлька знала точно: в кабинете у главреда Егора Петровича Заурского.

– Егор Петрович, ничего не получилось у меня, – заныла она.

– Интервью не будет? Не пугай меня, Сорнева. У тебя приступ профнепригодности?

– Она меня сделала.

– Кто кого?

– Да ваша Котенкова!

– С каких пор она моя? Выражайся яснее.

– Ну наша, общая, героиня моего интервью. Записала я ее ответы на вопросы. Материал будет, но только она меня все время укоряла, что у них трагедия, а мы ковыряемся в ее переживаниях, вместо того чтобы поддержать. Удручающая там обстановка, Егор Петрович. Да и кому нужно стариков убивать? Может, у вас какая ошибочка вышла?

– Нет у меня ошибочек, Юля. Нельзя нам с ошибочками. – Заурский заглянул в свой блокнот. – Убитую звали Прасковья Петровна Щукина. Возраст у нее почтенный, бывший парикмахер, говорят, была когда-то модным мастером. Сын у нее есть, но где-то за границей обитает, координаты пока не нашли. Задушили бабушку поясом ее же халата. Произошло это в конце коридора, она зачем-то ночью там ходила.

– Может, на шум какой вышла, – предположила Юля.

– Все может быть. На шум, на дым, на запах гари – вариантов много. Тебе надо в это вникнуть. Следователя по делу зовут Алексей Сурин, он готов с тобой пообщаться. Ну а что касается старости, преклонного возраста, поверь, что это только старение физической оболочки, потому что душа всегда молода. Только тогда понимаешь, что нереализованных в прошлом возможностей все больше, а тех, которые еще можно реализовать, все меньше.

– Ну вы-то тут при чем, Егор Петрович. Возраст – это не про вас!

– Знаешь, жизнь у всех разная, кто-то не может угадать ее с семи нот, кто-то угадал с одной. От кого-то в тридцать лет осталась только страница в «Фейсбуке», а кто-то опрокинет рюмку за свое столетие. Считай, что возраст – понятие философское. Стареть грустно, но это единственная возможность прожить долго. Скажи, неужели так на тебя Антонина Михайловна подействовала?

– И она тоже, и обстановка, но благодаря ее непримиримой позиции у меня идея появилась!

– Вот это ближе к теме. Выкладывай!

Через час журналиста Юлию Сорневу не узнали бы знакомые и близкие: на ней был темный парик с короткой стрижкой, в глазах – цветные линзы.

– Хороша я, хороша, – она разглядывала себя в зеркало и осталась довольна. Конечно, если тебе помогают стилисты, как в шоу одного из телеканалов, когда Стоцкая переодевалась в Киркорова, это совсем другое дело. Но для Юльки и этого было достаточно. В таком обличье она пришла устраиваться на работу санитаркой в дом престарелых. Она хорошо запомнила, как Котенкова сказала ей про кадровые проблемы – отсутствие санитарок. Так почему бы не помочь дому престарелых?!

Старшая медсестра придирчиво оглядела ее с головы до ног.

– Работа, между прочим, тяжелая.

– Да мне бы зацепиться только.

– Здесь цепляться не за кого – все еле на ногах стоят, – засмеялась женщина, довольная своей шуткой – Заявление пиши. Документы с собой?

– Справка об освобождении, – пискнула Юлька, снабженная главредом почти настоящей справкой.

– Так, Юлия Мухина, – старшая медсестра внимательно изучала бумагу. – А сидела за что?

– Статья сто пятьдесят восемь, кража. Шесть месяцев колонии.

– Ну, это немного, – тоном знатока сказала медсестра. – У нас тебе после колонии не лучше покажется.

– Это почему?

– Да потому! Без объяснений. На работу тебя возьмут, потому что зарплата тут копеечная, а работа грязная.

– Мне работа очень нужна.

– Ну и хорошо, значит, договорились. Заявление сейчас твое подпишу у начальства. Завтра можно выходить на работу. Придешь к восьми утра, я тебе все покажу: и ведра, и тряпки, и скажу, что делать.

Ну что же, первый этап прошел без сбоев, и называлась эта Юлькина игра «Журналист меняет профессию». Метод далеко не нов, в журналистской среде популярен. Юлька периодически читала, что журналисты перевоплощаются в бомжей и стюардесс, официанток и проституток, учителей и стриптизерш. Автору перевоплощения позволено многое в его свободном плавании по нивам другой специальности, и все для того, чтобы проникнуть в самую суть, рассказать о давно известном по-новому и высказать собственное мнение об «освоенной профессии». Юлька никогда не входила «в чужую роль», не было в этом необходимости, а когда она появилась, то приняла решение, ни секунды не сомневаясь. Более того, вникать в тонкости ремесла санитарки здесь не было необходимости, вникать нужно будет в атмосферу дома престарелых, знакомиться с людьми, подбираться к тайне убийства бывшего парикмахера Щукиной и, конечно, собирать материал для газетной статьи. Главред Заурский вначале засомневался в ее идее.

– Ну ладно, пойдешь ты туда санитаркой работать, оформим тебе на работе отпуск на две недели. А зачем придумывать со справкой об освобождении? Ложь рождает ложь.

– Егор Петрович, как вы не понимаете! Кому могут довериться нечестные граждане? Да только тому, кто сам нечист и нечестен. Раз я приду со справкой из колонии, значит, мне можно доверять сомнительные дела.

– А если тебя раскусят, девочка моя? Я себе этого не прощу.

– Да о чем вы говорите! Я не проколюсь на мелочах, работать буду хорошо, мыть чисто. Да они за меня держаться, знаете, как будут! А я все смогу услышать своими ушами, увидеть своими глазами. Вы же нас этому учите. Только справку мне помогите сделать.

– Ой, Сорнева, вьешь ты из меня веревки.

Юлька поняла, что сделала почти невозможное – убедила Егора Петровича в своей правоте. Впрочем, если речь шла о работе, то Заурский всегда все понимал, даже «перевоплощение».

– Со следователем Суриным не забудь встретиться, прежде чем на работу туда выйдешь.

– Не сомневайтесь, встречусь. Только мы ведь не будем полиции «сливать» нашу идею?

– Не будем, не будем, – нахмурился Заурский. – Ты, Сорнева, мертвого уговоришь.

– Я же не для себя стараюсь, а для газеты, – выдвинула Юлька последний, убийственный, но очень действенный аргумент.

Утром следующего дня новоиспеченная санитарка дома престарелых Юлия Мухина надевала резиновые перчатки, приговаривая:

– Будет, будет трубочист чист, чист.

Мыть ей пришлось много – длинный коридор и все палаты на первом этаже. Пол был старый, в щелях и выбоинах.

– Завтрак, все на завтрак, – зычно раздалось с другого конца коридора.

Юлька, которая мыла пол, вдруг увидела много старческих ног, дряблых, в стоптанных тапочках, на некоторых из которых привязаны резинки. Ноги неуверенно и вяло двигались к столовой.

– Новенькая, что ли? – рядом с ней остановился пожилой мужчина.

– Да я новенькая санитарка. Меня Юлей зовут. Я теперь здесь работаю.

– А меня – Петр Петрович.

– Очень приятно.

– Да приятного мало, что со стариков взять. Бесполезные мы люди. Едим, спим, да и вся работа.

– Вы свое уже отработали, Петр Петрович.

– Вот я и говорю, бесполезные мы люди. Расстрелять нас всех надо. Или поджечь. Надо было спалить к черту весь этот дом вместе с его обитателями. Нет ведь, потушили огонь. Кто их просил? Здесь все уже давно хотят богу душу отдать. Даже огонь их не берет.

Старик погрозил кому-то кулаком и пошел дальше по коридору.

Юлька даже перестала тереть шваброй пол. Ей в голову не приходило, что кто-то не хочет жить и говорит об этом просто и свободно. Да уж, нравы в этом доме престарелых!

– У тебя еще двадцать лежачих, – произнесла медсестра, проходя мимо.

– Каких лежачих? – не поняла Юлька.

– Самых обыкновенных. Подойдешь ко мне на пост, я расскажу. Меня зовут Кристина.

Как оказалось, в обязанности санитарки входило не только мытье полов, но и смена памперсов лежачим, были и такие жители дома престарелых. О том, что нужно менять памперсы, Юлю никто не предупредил.

– Памперсы я тебе выдам, номера палат скажу. Сильно не напрягайся, старики лежачие, претензий предъявлять не будут. Да и жить им осталось недолго.

Юля взяла упаковку памперсов и подумала о том, что здесь все пропитано ненавистью к окружающему – к возрасту, работе, друг к другу. В этой сероводородной атмосфере долго жить нельзя.