Синдзи-кун: никто не уйдет обиженным

Глава 15

POV Длань Смерти, Богоубийца, тихая девушка по имени Читосе

Когда именно она поняла, что все, что происходит с ней — нереально? На балу в Лазурном Дворце, во время вальса с Сином? Или во время кульминации школьных выборов — оглашения победительницы? Как понять, что ты живешь нереальной жизнью и все вокруг тебе кажется? Мозг обладает ограниченной мощностью в обработке и построении окружающего мира и любая иллюзия всего лишь порождение твоего собственного сознания. Продумать сюжет сна, обработать сложную архитектуру, подать сигналы об ощущениях — зачастую мозг не справляется с такой задачей. Однако иллюзия, наложенная на нее, отличалась от сна. Все было как наяву — и если она сжимала руку в кулак, то кончики пальцев белели, а на ладони оставались отпечатки. Ее верные «Чезеты» пахли так, как и в реальности — смертью и оружейным маслом. Тяжелая ткань платья отливала шелком, спадая вниз с ее бедер. И Акира-сан и Юки и все остальные — были как настоящие. Чего-то едва неуловимого не хватало, но у нее никогда не было времени подумать над этим. Потому что события шли каскадом, одно за другим — хоп, и вот она уже стоит на сцене актового зала в школе Сина и принимает поздравления, теперь она — президент школы и Юки и Иошико хлопают в ладоши и уверяют что эта должность подходит ей как нельзя лучше, хоп! — и вот они с Сином уже кружатся в вальсе на мраморном полу Лазурного Дворца и старик Император смотрит за ними, пряча довольную улыбку в усы, а вот после того, как замолкает музыка — Син опускается перед ней на колено и достает откуда-то коробочку. Маленькую, красивую, обшитую синим бархатом, и она знает, что в этой коробочке еще до того, как он открывает ее и протягивает ей, а с бархатной подложки сверкает бриллиант обручального кольца. Хоп! — и тут же в Лазурном Дворце происходит свадьба, и сам Император служит шафером, а все-все — стоят рядом, нарядные и счастливые. Звучат поздравления, и она счастлива и после слов «Объявляю вас мужем и женой» — Син приближает свое лицо, и она утопает в свадебном поцелуе…

И тут же без перерыва — как она застает в постели у Сина Юки и Акиру и они — все вместе смеются над ней и говорят ей обидные слова и Акира зажигает свой огонь в правой руке, а она знает что бывает, когда Акира вот так вот прищуривается, а в ее правой руке пляшет пламя и она просто успевает первой, гремят выстрелы и Акира падает навзничь, а Син бросает на нее взгляд полный разочарования и ненависти. И вот уже она бежит бесконечными анфиладами дворца, задыхаясь от слез и желая только умереть, а навстречу ей из тайных ниш выдвигаются Алые Стражи, а у нее кончаются патроны и…

И тут она понимает, что все это — неправда. И опускает руку с пистолетом. И Алый Страж отрубает ей руку по локоть. Кровь тут же запекается. Она не чувствует боли, она просто смотрит в прорези латного шлема, туда, где у Алого Стража должны были быть глаза. Страж замирает.

Как я поняла, что это — нереальность? — думает она. Иллюзия хороша, великолепна, даже сейчас, стоя на ступенях замка босиком — она чувствует холодный мрамор, она вдыхает запах стали и крови, пороховой гари и ее любимых духов. Но она чувствует и тяжесть пистолетной рукояти, плавный ход спускового крючка под ее пальцем, а ведь эта рука отрублена и лежит на мраморном полу. И это лишь подтверждает ее умозаключения. Менталист, думает, какая гадость, меня снова изнасиловали в голову. Вторглись в святая святых, эксплуатировали мою любовь к Сину, мою настороженность по отношению к Акире-сан, то, что я не могу до конца ей довериться, и… если честно — то немного ревную ее. Потому что Акира-сан — как сверкающая звезда, самодостаточна и решительна, потому что даже Син смотрит на нее немного снизу-вверх, потому что она как Нанасэ-сан — словно старшая сестра. Потому что Акира может жить и без них всех, а вот они все без нее — не могут. Акира словно стержень их компании, словно строгая, ворчливая, но любящая мать. И как бы я к ней ни относилась — Акира не оттолкнула бы меня, даже в том маловероятном случае, если бы сразу после свадьбы она и оказалась в постели моего мужа — она не стала бы отталкивать меня. И никого из нас. Ни она, ни Юки, которая в последнее время пугает контрастом между своей внешностью и какой-то внутренней мудростью — никто из них не стал бы издеваться над ней. Именно поэтому она и называет их команду Семьей. И она скорее поверит, что весь мир стал иллюзией, поверит в то, что ее глаза не видят правду, ее уши не слышат правду… и лишь ее сердце знает, что такое правда.

Она наклоняется к лежащей на холодном мраморном полу отрубленной руке и разжимает пальцы, принимая тяжесть заряженного пистолета. Где-то за спиной над ней продолжают издеваться «Акира» и «Юки». Ненастоящие. Нереальные. Фальшивки.

— Есть лишь один путь распознать Майю, иллюзию жизни вокруг нас — говорит она пересохшими губами: — находясь в кувшине жизни ты не поймешь его форму и предназначение. Только прервав цепочку перерождения и познав нирвану мудрый может узнать, что лежит по ту сторону реки Стикс… — одним коротким движением она приставляет пистолет к виску и давит на спуск. В этом мире не так уж много постоянных, не так уж много констант, здесь все может меняться и течь, но есть одна вещь, в постоянстве которой она уверена — в том, что все, на что она направила ствол оружия и потянула за спуск — обязательно умрет.

Мир вокруг вспыхивает ослепительной вспышкой и оглушающе гремит гром. Она умирает.

Когда Читосе открывает глаза — она не сразу понимает где она. В полутьме светятся зеленые огоньки какой-то аппаратуры, она лежит на жестком пластике совершенно голая, накрытая простыней. Ей прохладно. Она поднимает голову и чувствует боль в левой руке. Из левой руки тянутся какие-то провода, или это гибкая система капельницы? И… да, так и есть. Тупая боль внизу живота. Чертыхаясь, она выдергивает иголки из руки, откидывает простыню и осторожно извлекает катетеры, стараясь не думать о том, как именно и кто вводил в нее все эти трубочки. Наконец все закончено, и она садится на своем жестком, пластиковом ложе и оглядывается. Ложе находится довольно высоко от земли, на подобии стеллажа. Внизу — через равные промежутки установлены такие же ложа и на них лежат люди, накрытые простынями, с трубочками, ведущими от их рук. Она знает, что там, под простынями у них установлены катетеры. Вокруг — куда не кинь взгляд — такие же стеллажи. Словно склад для хранения людей. В изголовье каждого ложа — какая-то аппаратура с зелеными огоньками. Хотя… она бросает взгляд на пластиковый ящик в изголовье. Да, так и есть. Часть огоньков сменилась на красные, а это значит, что пора отсюда уходить. Надо найти Майко и вытащить ее отсюда, а потом рассказать Сину и Акире что тут происходит, что они наткнулись на идейных последователей вивисектора Масадзи. Она перехватывается руками за ложе, спускаясь вниз и чувствует, как ослабели ее руки и как кружится голова. Стискивает зубы, еще не хватало упасть сейчас вниз, сломать себе ногу и валяться на бетонном полу распяленной морской звездой в ожидании охраны. Или надзирателей.

Она спускается по стеллажу вниз, думая, что сейчас как никогда похожа на обезьяну — голая, да еще и лезет куда-то… недалеко мы отошли от приматов. Надо было простыню с собой захватить, думает она, да ладно, стащу с кого-нибудь внизу, вон их сколько. Наконец она опускает ногу на холодный бетонный пол. Вот она реальность, мелькает у нее в голове, это в иллюзии у тебя под босыми ногами — теплый мрамор Лазурного Дворца, а в реальности — холодный бетонный пол. Надо будет сказать, намекнуть Сину, чтобы мне предложение на балу сделал — думает она и чувствует, как краска бросается ей в лицо. Но как? Попросить совета у Акиры — уж она-то знает, как намекнуть. Тут главное Майко не сказать, та сразу всем все растреплет.

— Эй! Ты там! Стоять! — у ближайшего стеллажа появляется фигура в темно-синей форме с какими-то нашивками на плече и кобурой у пояса. Десять метров, прикидывает расстояние Читосе, два, максимум три выстрела… и она срывается с места! Охранник судорожно шарит в кобуре, выхватывает пистолет и направляет его на нее, давит на спуск, но она меняет траекторию, уходя с линии прицела, ныряет в сторону и ниже, выстрела все еще нет!

Охранник чертыхается и хватается за пистолет, но она уже рядом! Удар по руке, держащей пистолет — уводит руку с оружием в сторону, удар в горло, так хорошо поставленный сестричкой Нанасэ, подсечка, контроль оружия и — короткий тычок в область сердца. Все.

Наклонившись над охранником Читосе смотрит ему в глаза и видит, как его покидает жизнь. Закрывает ему глаза рукой и произносит короткую молитву за упокой и за легкое перерождение. Забирает пистолет. Китайский «ТТ». Он же «Тип 51», калибр 7,62 на 25. Всего восемь патронов в магазине и… да, так и есть, все патроны в магазине, патронник пуст. С перепугу он не успел даже приготовиться к стрельбе. Что же. Она передергивает затвор, вогнав маслянисто блеснувший патрон в патронник. Теперь она чувствует себя намного лучше. Правда у охранника всего один запасной магазин, ну так…

Застонав от досады на собственную непроходимую глупость, она чуть не ударила сама себя рукой с пистолетом по лбу. Вот все-таки прав Син, рамки сознания сокращают наши возможности. Она не могла позвать на помощь только потому что была в иллюзии, но сейчас она может… она переворачивает тело охранника и обыскивает его карманы. Можно и так, но это как-то невежливо, думает она, все должно быть по правилам, нет, если совсем уж припрет — то и так сойдет, но надежда есть и…

— Ага! — торжествующе выпрямляется она, сжимая в руке металлическую коробочку с мятными леденцами. Спасибо тебе, незнакомый охранник, думает она, вот не был бы ты сладкоежка…

Она подбрасывает леденцы на ладони и… как там Юки говорит…

— Сакура, Сакура, Сакура! — шепчет она и где-то позади раздается легкий хлопок и в воздухе — проплывают розовые лепестки, а босые ножки касаются бетонного пола.

— Хм? — раздается голос и Читосе с чувством невероятного облегчения оборачивается, чтобы узреть Сакуру-тян во всей ее красе — в розовой пижамке с мишками и лицом, перепачканном в малиновом джеме. Вместо ее неизменного ниндзя-то в руках, тоже перепачканных в том же самом джеме — игровой джойстик от приставки. Отдыхает девочка, думает Читосе, а я тут со своими глупостями.

— Сакура-тян, прими пожалуйста мой дар — протягивает ей конфетки Читосе и лицо у Сакуры смягчается. Она делает шаг вперед, прижимая джойстик к груди и аккуратно выбирает конфетки из ее ладони. Читосе не разделяет легкомысленного отношения Майко к Сакуре, она понимает, что Сакура при всей ее наивности и социальной неустроенности — одна из сильнейших паралюдей мира и уж что-то, а устроить парочку неприятностей она может кому угодно. Если бы она задалась такой целью. Иногда страшно подумать, что мир, таким, каким мы его знаем — зависит от того, с какой ноги сегодня встала девочка в розовой пижаме, или там — не слишком ли обострилась паранойя у одной популярной певицы и айдола. И та, и другая могут устроить карачук в мировом масштабе… просто не хотят. И слава богу, ей еще замуж выходить и детей нянчить в домике у озера. Потому к Сакуре, несмотря на ее няшность и заспанный вид и джем, размазанный по лицу — она отнесется со всем возможным вежеством. С поклоном и подношением, как и положено при обращении к силе, превосходящей все разумные пределы.

— Хи! — довольная Сакура тут же набивает рот конфетами и жмурится от счастья. И как у нее не слипается все, думает Читосе, целыми днями может конфеты есть, и не запретишь ей — она из других миров их таскать может. На Бартаме так и вовсе храмы в ее честь стоят, там целые чаши с подношениями стоят. Юки, правда, говорила, что она своим указом запретила настоящие сладости туда класть, а то Сакура лопнуть может и там сейчас больше не сладости, а их изображения и слепки кладут… но все равно ей достаточно в любой дом в Бартаме шагнуть, чтобы ей полный подол конфет насыпали. Демиург-сладкоежка.

— Сакура-тян, ты уж извини меня за срочный вызов. Мне… одежда моя нужна и пистолеты. У меня дома… то есть у Сина дома — под кроватью ящик лежит. Тяжелый. Принесешь мне? Пожалуйста. А я тебе еще конфет дам… и Юки тоже чего-нибудь куплю. — говорит Читосе, стараясь не тараторить и переступает босыми ногами. Холодно стоять босиком на бетонном полу, а ботинки с охранника она снимать не будет. Уж лучше замёрзнуть.

— Хм? — Сакура наклоняет голову и смотрит на нее. Исчезает с легким хлопком. Тут же появляется вновь — с ее ящиком в руках!

— Ой! Спасибо! Спасибо! Дай я тебя обниму! — и Читосе с удовольствием обнимает маленькую ниндзя, тиская ее в своих объятиях: — Просто выручила!

— Пф! — Сакура отталкивает ее и недовольно вытирает ладошкой свою перепачканную мордашку. Протягивает ей руку и разжимает пальцы. На ее ладони лежит цветок. Это не сакура, думает Читосе, похож, но не сакура. Лепестки необычно большие и их так немного… цветок с Бартама? Она берет цветок из руки Сакуры. Когда демиурги предлагают дар — не следует отказываться. Закрепляет его у себя в волосах, понимая, как выглядит со стороны — абсолютно голая девушка с пистолетом в руке и цветком в волосах. Сейчас я оденусь, у меня в ящике моя одежда, тяжелые армейские ботинки со стальными вкладышами в подошве, наколенники, налокотники, нож, и самое главное — запасные пистолеты. И патроны.

С другой стороны, думает она, будет довольно поэтично поубивать их всех из их же стволов. Да, «Тип 51» далеко не так удобен в руке и патронов в магазине маловато и спуск тяжелый, рывком вниз, но что-то в этом есть… как говорил Станислав Ежи Лец, убежав из концлагеря во второй раз, когда охранник заставил его копать собственную могилу лопатой «романтик решил бы что это великолепная сцена для смерти и умер бы. Я — юморист. Я убил его этой же лопатой».

А я — поэт, думает Читосе, разглядывая «Тип 51» у нее в руке, зачем мне тратить свои патроны и амуницию? Потом опять придется пистолеты выкидывать и делать вид что мы тут ни при чем. Раз уж я тут — воспользуюсь тем, что под рукой. Только вот оденусь… и пусть входные отверстия в головах у местных идиотов, решивших бросить вызов Сумераги-тайчо будут диаметром не девять миллиметров, а семь шестьдесят два — в конечном итоге важен результат, не так ли?

— Удачи! — серьезно говорит ей Сакура и прежде чем Читосе — удивленно вскидывается, раздается тихий хлопок, и Сакура исчезает, растворяясь в воздухе. На ее месте — остается легкий смерч из розовых лепестков, которые также растворяются в воздухе, распространяя благоухание и прохладу.

— Надо же, заговорила… — вслух удивляется Читосе, открывая свой ящик с НЗ и поспешно натягивая штаны. В следующий раз надо и трусы в ящик положить — мелькает мысль, никогда не знаешь, когда именно ты очнешься голой на столе у очередного маньяка. Везет им на такие приключения. Эх, думает она, надо было сестричку Нанасэ предупредить, а то она в прошлый раз очень недовольна была. Опять мне все разнесли и кучу трупов наделали — так она говорила, неужели нельзя через официальные инстанции действовать?

Вызывать Сакуру второй раз Читосе все же не решилась. Чего попусту ее гонять, она же не Майко, которой это просто какое-то извращенное удовольствие доставляет. Сакура то, Сакура се… в результате однажды та не откликнется, и конечно это произойдет в самый нужный момент. Такой вот вариант с мальчиком, который кричал «Волки! Волки!». Читосе злорадно представила Майко, сидящую на высоком дереве, а внизу — ну, скажем волки. Хотя, нет, Майко волков сама сожрет. В любом случае — нечего Сакуру попусту гонять, хотя перед Нанасэ неудобно выйдет… опять скажет, разгромили мне все нахрен в центре Токио, опять куча трупов, все горит и воронка на месте здания. А что поделать? Сами первые начали… и потом — всегда легче попросить прощения, чем разрешения. Вот уж разгромить здание «Ахимса» ей бы ни в жизнь не разрешили, а просить — простят. Наверное.

— Эй! Кто ты? Стоять! Руки вверх! — раздается крик и Читосе, уже полностью одетая в свою боевую форму — не глядя отводит руку в сторону и нажимает на спуск. Банг! Тело в темно-синей форме с нашивками в виде оскаленной пасти тигра — оседает на пол.

Второй — удовлетворенно думает Читосе. Надо считать, а то потом Нанасэ на нее в три раза больше трупов повесит, чем на самом деле. Нам чужих заслуг не надо. Единственно, что зудит у нее на подсознании — это маг-менталист. И Читосе уже знает как именно она с ним поступит. Она притопывает ногой, проверяя как сидят на ней армейские ботинки, подпрыгивает на месте, проверяя не болтается ли разгрузочный жилет и вдыхает воздух полной грудью. Нельзя наслаждаться убийствами, думает она, это неправильно, так и Син говорил и Акира-сан тоже. Однако… если они напали первыми — это месть. А уж местью можно и насладиться. Особенно, если ты хорошо умеешь это делать. Она морщится от звуков сирены и включившихся под потолком ярко-красных огней. Она идет на звук. Вот и дверь…

— Вот она! Стоять! — в дверь высыпают люди в темно-синей форме, в бронежилетах и касках, сжимающие штурмовые винтовки.

— Банг! Банг! Банг! — гремят выстрелы. Читосе сосредоточена. У нее очень простая задача — получить все удовольствие от процесса, какое она только сможет себе позволить. Она скользит вперед, ломая траекторию и сбивая прицел, делая невозможным огневое решение, она выхватывает пистолет и одним неуловимым движением оказывается посредине боевого построения противников и прежде чем кто-нибудь успевает что-то сделать — втыкает ствол пистолета в подбородок командира и видит его побледневшее лицо.

— Потанцуем? — предлагает она хриплым голосом и в следующий момент голова командира взрывается кровавыми ошметками, словно гнилая дыня, забрызгивая ей лицо! Ее «Тип 51» с пистолетной пулей не смог бы так сделать, кто-то запаниковал и нажал на спуск, целясь в нее, но попав в своего… это мощь натовского калибра 7,62 на 51, а то и… она проходит сквозь ряды, нажимая на курок, нанося удары рукоятью пистолета или стволом в горло, в левой руке у нее появляется нож…

— БАНГ! — еще одна голова рядом с ней взрывается во все стороны. Это не натовский семь шестьдесят два на пятьдесят один, понимает она, это или пятидесятый калибр, или советский двенадцать и семь. ДШК. Тут явно на слонов охотятся. И… она видит взблеск оптического прицела на верхнем стеллаже. Все-таки пятидесятый калибр, винтовка Баррета. Она знает, что может достать стрелка, ей достаточно навести пистолет и… она знает как именно полетит пуля, преодолевая расстояние и ломая линзы в оптике, а затем — входя прямо в глаз. Но какое-то чувство, азарт, желание пройти по грани — заставляет ее отказаться от такого выстрела. И она перехватывает свой нож удобным хватом. Тридцать метров? Двадцать пять? Шаг в сторону и бетонная крошка от попадания пули пятидесятого калибра летит во все стороны.

— Говорят уж кто, кто, а Дикобраз Сахи многое может сказать о метательном топорике гондов, когда тот летит через поляну, блестя на солнце как стрекоза… — цитирует Киплинга она и все ее тело выпрямляется упругой пружиной, а нож вылетает из ее руки. Какая жалость, думает она, лезвие анодировано, черное, не дает бликов. Да и солнца тут нет, но будь тут солнце и будь сталь отполированной — я бы увидела, как сверкает на солнце эта стрекоза…

Невнятный звук и с высоты стеллажа на бетонный пол падает винтовка Баррета, гремит и подскакивает от удара. Читосе удовлетворенно кивает головой. У нее еще много дел.