Синее море, белый пароход

13

Проснулся я от щекотки. Лягнул, не раскрывая глаз, но в Юрика не попал. Он издали щекотал мне пятку соломинкой и хихикал.

– Вставай, лежебока, – сказала бабушка и загремела посудой у печки, – проспишь белый свет.

Я притаился и, когда Юрик подполз ближе, накинул на него одеяло. Он завопил, потому что боялся задохнуться.

– Попей чаю! – крикнула мне бабушка, но я уже мчался по лестнице. Мне надо было договориться с Сумико, чтобы она никуда не уходила, ждала меня. Я позавтракаю, и мы с ней убежим на море купаться.

Я постучался. Мне никто не ответил. Тогда я откатил дверь. В комнате – пусто. На татами валялась мерная трубка с длинным мундштуком. Я крикнул вполголоса:

– Эй!

Никто не отозвался. Я вошел во вторую дверь. На полу валялась желтая косынка Ивао. Я повернулся. Рыбки в аквариуме в углу пялили на меня глаза. Я нашел крошки за аквариумом и бросил в воду несколько щепоток. Рыбешки накинулись на пищу. Их, видно, не кормили утром. Сбежали хозяева… И Сумико с ними! Сумико!..

Я плотно задвинул дверь и медленно поднялся по лестнице.

– Давай чаю, бабушка, – сказал я.

– Умойся сначала, – ответила она.

Я равнодушно сполоснулся под умывальником. Бабушка поставила на низенький столик рисовую кашу с молоком.

– Я же сказал – чаю, – нахмурился я.

– Не выламывайся, ешь, – приказала она и скрестила руки впереди. – Мать приказала табак полоть.

– Я его не курю, – ответил я, ковыряясь ложкой в каше.

– Со мной ты бедовый, – сказала она, качая головой. – А перед отцом?..

Я промолчал и усердно стал есть кашу. Бабушка подставила мне и кружку чаю. Бабушкины глаза были блеклые, как ее старая синяя кофта, и добрые-добрые. Губы сжаты вроде сурово, но самые кончики вздернулись вверх. Сказать ей или нет, что ее японцы удрали? Лучше скажу после. Она расстроится. Все-таки крепко сдружилась с ними. Как вчера она их защищала! А они всех обвели вокруг пальца… И меня особенно… Эх, Сумико, Сумико! Я думал, что мы друзья… Я поднял глаза на деда, тяжело вздохнул и отвел взгляд. А может, вовсе и не Кимура поджег? Тогда почему все удрали? Если невиновны, зачем удирать?.. Эх, Сумико, Сумико!..

– Опять на целый день? – спросила бабушка.

– Есть дело, – ответил я, запивая кашу чаем.

– Какое? – подлез ко мне Юрик.

– Важное, – сказал я.

– Я с тобой! – запрыгал брат.

– Тебе нельзя, – сказал я.

Юрик сел у моих ног, и прозрачные живчики побежали из его глаз.

– Все мне нельзя, – причитал он, крутя кулачками в глазах. – Так у меня ноги не окрепнут.

– Не реви, – сказал я, морщась, и махнул рукой. – Обувай свои сандалии.

Юрик мячиком подскочил с татами. Он вмиг обул красные сандалии и зашлепал по лестнице впереди меня.

Я поймал брата за руку и повел на пожарище.

Головешки отливали на солнце синим цветом. По ним ходили два пожарника и милиционер. Они что‑то выискивали среди обгорелых досок. Если бы они знали, что наши соседи сбежали, наверное, перестали бы рыться в головешках. Надо искать Кимуру. Он выждал удобный момент, отомстил и ушел в море на шлюпке, захватив своих. Вот как мстить надо!..

– Видишь… – сказал я Юрику.

– Да, – ответил он и засунул палец в рот.

– Теперь иди домой, – сказал я, поворачивая назад.

– А ты?

– Я пойду искать тех, кто поджег дом дяди Рыбина.

– И я с тобой, – ответил Юрик, морща нос.

Я остановился, взъерошил ему пух на голове, крепко взял за руку и потащил вниз по дороге. Надо было б спуститься по обрыву – и быстрее к речке Мутной, которая впадала в море за городком, за правым краем волнолома, но с братом я побоялся идти по обрыву.

Мы с ним прошли под императорскими воротами. Здесь я на минуту остановился. Юрик заметил, что я пристально гляжу в землю. А я глядел на кривую тень арки-меча.

– Ты следы увидел этих… кто поджег дядю Рыбина? – спросил он.

– Да, – очнулся я, и пошагали мы с Юриком дальше. Мы шли горячими улицами, и скоро брат захныкал, что ему жарко. На окраине в придорожной канаве я сорвал серый лопух и накинул Юрику на голову.

До речки было два километра. Я ходил туда раз и видел, какие непроходимые кусты в устье. В них можно спрятать целый катер.

Когда мы подошли к темно-зеленому кустарнику в устье речки, я приказал брату залечь в траве и слушать мои сигналы. Если я выстрелю ракетой, то он должен мчаться изо всех сил в порт и звать на помощь дядю Семена или отца. Юрик отдал мне честь и залег. Я пошел по кустам над самой речкой. Над раздвинутыми ветками черемухи, ольхи и тальника колыхался терпкий настой горячего воздуха. Бабушка говорила не раз, что травы и деревья остро пахнут перед грозой. Я подумал об этом мельком, потому что пристально оглядывал каждый просвет в кустах.

И я увидел маленькую гавань чуть выше устья. Волны раскачивали подрубленные ветки кустов. Трава была притоптана, и в ней мелькнуло что-то цветастое. Я нагнулся. Это был «бог счастья», втоптанный в сырую землю. Я вызволил его из земли и отер. Он безмятежно ухмыльнулся фарфоровыми зубами. Только нос у него чуть сколупнулся… Спешили, сильно спешили хозяева. Эх, Сумико, Сумико!..

– Гера, я искупнусь разок? – Юрик незаметно подкрался сзади.

– Я тебе как велел?! – закричал я на него.

У брата опять сморщился нос и задергались щеки.

– Ты никаких сигналов не подаешь, – забормотал он, протыкая пальцем серый лопух, – а мне жарко стало – солнце вон как печет.

– Горе мне с тобой, – сказал я, понизив голос. – Купайся, только быстро…

Он разделся и стал барахтаться в воде у самого берега. Поднял всю муть со дна. Рожица брата сияла, как луковица на солнце. Я уж и сам решил разок искупнуться, но потом поглядел на божка и отставил. Надо было спешить…

– Идем, – приказал я Юрику.

– Еще разок искупнусь, и все, – ответил он.

Я поймал его за скользкую руку и подтолкнул к одежонке.

– Гера, ты не нашел тех?.. – начались расспросы.

– Не нашел, – ответил я, помог ему натянуть майку и потащил через кусты к дороге.

Обратно мы шли быстрее. Однако Юрик не прекратил своих дурацких расспросов.

– Гера, куда мы бежим?

– В порт.

– Зачем?

– Попросим катер.

– Кататься?

– Да.

– Знаешь, что я придумал?

– Что?

– Поплывем на тот остров, где «Оранжад».

– Можно было бы… Но тебя мамка не отпустит.

– С тобой отпустит.

Оставалось только пожать плечами.

Чем ближе мы подходили к порту, тем больше я завидовал велосипедистам, проносившимся мимо. У меня за ушами стало мокро – туда стекал пот.

Юрик сильно пыхтел, но расспросов не прекращал.

– Гера, а Сумико мы возьмем?

– Она уже уплыла…

– На белый пароход?

– На белый.

– А почему она тебя не взяла?

– С какой стати?

– Она твоя невеста, да?

– Много будешь знать – быстро состаришься.

– Я бы сам на ней женился, когда вырос, – она красивая.

– «Красивая»… Она японка, а ты русский.

– Ну и что? Она же красивая.

– Ты еще мал и глуп…

– Возьму вот женюсь и тебя не побоюсь.

Я остановился, положил руку ему на плечо и сказал:

– Перестань болтать, иначе будешь сидеть в корзине.

Брат умолк и лишь изредка косил на меня сизым глазом.

У проходной будки нам преградил дорогу парень-японец с красной повязкой на рукаве. Он был года на четыре старше меня, но только чуть выше ростом. Он помахивал деревянным самурайским мечом.

– Назад ходи! – заявил он нам и постучал мечом по ступеньке проходной.

– Мы к Семену Ивановичу Щавелеву, – ответил я, засовывая руки в карманы.

– Моя порт охраняй, – сказал японец и положил меч на свое покатое плечо. – Пропуск нет – не пускай.

– Я тебе сейчас как дам! – ответил я, выставляя вперед кулаки.

Я бы поколотил этого япошку, потому что злость вдруг во мне закипела, как вода в чайнике. И хорошо, что Юрик в это время пролез сквозь стержни в ограде и закричал:

– Дядя Семен! Дядя Семен!

Японец бросился через проходную за Юриком. Но тут и я проскочил в порт через будку.

Семен шел мимо, перебирая на ходу листки бумаги. Он вскинул голову и сразу же поднял руку навстречу японцу. Тот опустил свой меч и выпятил в улыбке зубы, похожие на костяной веер.

Я давно уже не видел Семена таким усталым. Усы его выгорели на солнце.

Семен подхватил Юрика на руки и закружил. Но я не дал им разыграться. Я поймал Семена за рукав кителя, а Юрику сунул в руки божка, чтобы отвлечь от нашего разговора.

– Дело есть, – сказал я Семену.

– Да ну? – ответил он и подкрутил правый, поникший от пота ус.

Он сложил свои листки и засунул в карман кителя. Если бы он не спрятал эти бумажки, я бы ничего не сказал. Но Семен все-таки умел кое-что видеть по глазам. И он приготовился серьезно выслушать меня.

Я начал с того, что был до сих пор доверчивым дураком. Мною крутили японцы, как Юрик вон тем божком. Я предатель. Мягкое сердце – оно подвело. Вместо того чтобы мстить японцам за деда, стал заводить с ними дружбу. И главное, знал, какие они коварные… Я рассказал про генерала Сиродзу. И что Кимура надеется на новую победоносную для них войну. Все они одинаковые… Меня обвели вокруг пальца. Улыбались мне, дарили рыбки и усыпили мою бдительность. Сумико заколдовала меня, что ли… А потом Кимура поджег дом Рыбина. Недаром чуткий Рыбин не спал по ночам. А я-то, я-то!.. Вчера узнал, где скрывается Кимура, и утаил от отца. И вот Кимура ночью поджег дом Рыбина, и они удрали все вместе в своей шлюпке… Правильно, что отец называл меня слабаком, правильно… Только я знаю, куда они уплыли. Они хотят спрятаться на Птичьем острове и там жить…

– Семен Иванович! – Я облизывал пересохшие губы. – Давайте догоним их!

Он долго смотрел на меня вприщур, зачем-то пощупал мой лоб и потом почесал свой затылок.

– Что ж, вояка, может быть, в твоем бреду есть доля правды, – сказал Семен, растягивая слова, как резину. – Пусть сплавают – проверят…

– Эх, дядя Семен! – сказал я и отшатнулся. – Там же Сумико!..

Он подхватил меня и привлек к себе, заглядывая в глаза. Но я освободился от его объятий.

– Жарко, – сказал Семен, расстегивая китель.

– Пойдем домой. – Я отобрал у брата «бога счастья» и подтолкнул Юрика к проходной.

– Уже надулся, вояка, – сказал Семен и загородил нам дорогу. – Пойдемте. Переговорим с вашим отцом.

– А без него не обойдемся? – спросил я.

– Он сейчас распоряжается катерами, – ответил Семен и повернул лохматую голову к пирсу, где маячил отец.

– Тогда скажите ему, что я во всем виноват, – попросил я, вытирая пот за ушами.

– Много берешь на себя. – Семен наморщил загорелый лоб. Его губы изогнулись серпом, только концами вниз. – Генерал Сиродзу тут виноват пока больше всех…

Мы пошли к пирсу. Три тени – большая, поменьше и совсем маленькая, – точно копья, были направлены на отца. Он бегал по пирсу и что-то кричал в рупор вслед катеру, который шел прямо к волнолому. На катере синели куртки и белели косынки японцев. Полно их было и на волноломе. Они суетились на фоне остекленевшего моря.

Семен оставил нас в тени огромного чана, пахнущего селедкой, а сам, выпрямившись, пошел к отцу. Семен хлопнул его по плечу. Отец покричал еще немного и положил рупор на железную тумбу.

Они постояли с Семеном, покурили, перекинулись несколькими словами, и отец вновь взял рупор. Он нацелил его на серый катер у причала и загрохотал:

– Рыбин, что у тебя с новым мотором?

– У Рыбина всегда мотор как часики, – высунулся из рубки хмурый дружок отца. Он был все в том же японском пуловере.

– Надо обкатать! – закричал отец.

– Хоть до Владивостока, – ответил Рыбин и позвал нас рукой по локоть в мазуте.

Я подошел к краю пирса и прыгнул на горячую палубу.

– Юрик, – сказал я, стараясь не глядеть на брата, – оставайся с папой. Он тебе даст рупор покричать.

– Ишь ты, прыткий, – отозвался отец, подходя к катеру. – Сам устроился, а нас не хочет брать.

У меня заныло в затылке. Значит, и отец и Рыбин поплывут с нами… Конечно, он разведчик и скрутит Кимуру, если потребуется. Ну, а вдруг Кимура все-таки не поджигал? Нет, долой, долой, долой жалость! Надо быть, как отец. Иначе не отомстить… В конце концов, нужно отчитаться перед ребятами в письме.

Семен с Юриком под мышкой прыгнул на палубу.

– Сбегал бы, Василий, посмотрел метеосводку, – сказал он.

– Можно ли теперь доверять японцам? – отозвался отец. – Да и долго ли нам сходить до островка?

– Ладно. – Семен махнул рукой. – Без Кимуры они там все наоборот предсказывают.

Отец тоже прыгнул на катер, который от толчка задрожал, как живое существо. Косматые отблески волн взлетели со стенки до стекол рубки.

– Давайте быстрей, – сказал я.

– Ничего, сынок, от нас не уйдут, – ответил отец и подмигнул. Потом глаза его сузились и стали как два прямых кинжальчика.

Мне с отцом говорить сейчас не хотелось. Я открыл дверь кубрика. Здесь было прохладно и пахло масляной краской. Я растянулся на скрипучей сетчатой полке и потрогал свой нос. Он горел, словно меня ткнули лицом в крапиву.

За перегородкой впереди затарахтел мотор. Я видел в иллюминатор, как от нас отваливается веревочная груша на бетонной стенке. Катер развернулся носом к выходу и понесся навстречу маяку. Башня маяка напоминала ладью на шахматной доске. Капля воды ударила в стекло и поползла. Мы взбурунили открытое море. На стене закачалась половинка бинокля, висевшая на длинном ремешке.

Я поднялся и вышел на палубу.

Над морем визгливо резали воздух чайки. Они ругали рабочих, которые ремонтировали волнолом и согнали птиц с насиженных мест. Я вспомнил, как убил тут журавля, и поежился. Журавль точно живой у меня перед глазами. И в сердце опять засвербило… Может, Кимура все-таки не поджигал Рыбина?.. Ну нет, невиновные не поплыли бы по морю в шлюпочке…

Японцы махали нам белыми косынками. Юрик орал им с мостика в рупор: «Сайонара!»

Отец сидел под мачтой на бухте. А Семен – прямо на палубе, поджав ноги по-японски.

– Кури, – сказал отец, протягивая Семену портсигар.

– Свой есть, – ответил Семен и достал из кармана синий кисет.

– Значит, брезгуешь? – спросил отец.

– Брезгую, – согласился Семен.

– А я думал, ты все-таки друг мне, – сказал отец, и треугольник морщин обозначился на его буром переносье.

– Барыги твои друзья, – ответил Семен, закручивая цигарку.

– Чего же ты плывешь с нами?! – выкрикнул отец, подскочил на бухте и согнулся, точно хотел кинуться на Семена.

А тот спокойно сплюнул под сапоги отца, в складках которых дробилось солнце.

– Это ты с нами плывешь, – ответил Семен и поднял на меня глаза. – Верно, вояка?

У отца кожа натянулась на скулах.

Я понял, что мне лучше спрятаться, и отошел к двери кубрика.

Меня стало поташнивать. Море казалось мертвым, а катер все же раскачивался: то нос вверх, то корма. Вода, зеленая, как лягушачья кожа, зыбилась за бортом. Небо прямо по нашему курсу быстро покрывалось серебристыми мочалками. И там же из моря выпирал помаленьку островок, напоминающий вулкан.

Я разинул рот и сделал несколько глубоких вздохов. Тошнота вроде прошла. Тогда я зашел опять в кубрик, лег на сетку и закрыл глаза.