Синее Пламя

Глава 4. Северные рубежи

Каменный зал вызывал странное, двойственное впечатление. В Ордене такую отделку сочли бы безвкусной, но здесь, в Торнгарде, столице Империи Минг, были иные нравы Лепные барельефы, ковры и разноцветные витражи, обманывающие глаз и превращающие дневной свет в веер цветных лучей, здесь были не в чести. Зато развешанное по стенам оружие было гораздо ближе северянам. И при первом же взгляде становилось ясно, что топоры, мечи и копья, «украшающие» сложенные из массивных каменных блоков стены и колонны, отнюдь не парадное оружие. Выщербленные лезвия, истертые мозолистыми ладонями воинов оплетки рукоятей, изрубленные щиты — все это было боевым оружием. И не просто боевым — повесить свой меч на стену Зала Славы, расположенного в императорском дворце, мог не каждый. Но каждый, кто считал себя воином, мечтал о такой чести.

Эти стены видели разных людей — послов и рабов, мудрецов и шутов, героев, явившихся за наградой, и трусов, которых приводили сюда, дабы они получили плату иного рода. Пол, выложенный красным мрамором, с одинаковым равнодушием принимал на себя и потоки вина, и потоки крови. А стены отзывались эхом и на здравицы в честь Императора Минга, и на вопли тех, чья жизнь, волею того же Императора, подошла к мучительному концу.

Сейчас зал был почти пуст — и потому негромкие голоса двух собеседников разносились меж каменными стенами гулким, немного пугающим эхом. Один из этих двоих — могучего телосложения мужчина в тяжелой, совсем не церемониальной кольчуге и длинном плаще, край которого был оторочен странным, белым с черными оспинами, мехом, — мог бы, пожалуй, считаться красивым. Ему часто говорили об этом — и те, кто надеялся получить за эти слово золото или иные блага, и те, кто хотел хотя бы сохранить свою жизнь. У первых еще были шансы достичь желаемого, у вторых их не было — Император Явор Герат Седьмой никогда не прощал тех, кто провинился перед ним или перед Троном… что было, в общем, одно и то же.

Второй был очень стар. Уже одно это говорило о том, что сей человек обладает недюжинным умом и поистине кошачьей изворотливостью. Столь долго избегать губительного гнева Императора удавалось немногим. На нем был длинный халат из драгоценного в этих краях арделлитского шелка — и это было неудивительно. Желтая кожа и узкие глаза человека сразу выдавали в Первом Советнике Ютанге Ши уроженца восточных провинций Арделлы. Седые волосы, реденькая борода, не заслуживающая этого громкого названия, кожа, испещренная глубокими морщинами, невероятно длинные ногти — не изящные, как у женщин, а кривые желто-коричневые… все это производило весьма отталкивающее впечатление. Но Император ценил своего Первого Советника не за внешность.

— Что ты намерен показать мне? — Голос Императора заметался между стенами, говорить тихо он умел, но не любил. Считается, что шепот монарха должен быть услышан даже глухими… но Явор Герат Седьмой не считал нужным сдерживать мощь своего баса.

— Вот, посмотрите на это, Ваше Величество. — На сморщенной ладони старого арделлита лежало кольцо — простенький золотой ободок, сделанный без особых изысков, с плохо ограненным осколком синего камня, кое-как вплавленным в металл.

— Ютанг, ты испытываешь мое терпение, — рыкнул Император, бросая на советника раздраженный взгляд. — Я вижу лишь паршивое колечко, не стоящее даже золота, из которого оно сделано.

По телу старика пробежала чуть заметная дрожь. Уже много лет он понимал, что его жизнь висит на волоске и что любой неосторожный шаг или слово могут стать для нега последними.

— Это не простое кольцо, о Великий… — торопливо заговорил Ши, беря кольцо двумя пальцами. — Когда-то оно принадлежало самой Сиксте Женес.

— И что? — презрительно фыркнул Император. — Безделушка… что бы ни говорили о Сиксте, она было обычной бабой… и такого барахла у нее наверняка был целый сундук… Насколько я знаю, при жизни она не бедствовала. Или ты считаешь, — его голос снова стал суровым, — что я должен пасть на колени перед этим кусочком золота и начать возносить молитвы?

— О Великий… простите… позвольте мне объяснить! — Старик прижал руку к сердцу и склонился перед властелином.

— Только будь краток, Ютонг. — Явор Герат бросил на слугу мрачный взгляд из-под косматых бровей. — У меня есть и другие депа.

— Да, да, Великий. Это кольцо попало в императорскую сокровищницу очень давно. На его внутренней поверхности есть подпись, ее имя… но дело не в этом. Дело в камне. Я уже видел такой камень, даже два… они вплавлены в статую Галантора Сурлина, что хранится в Цитадели Ордена. Я ездил туда пять лет назад, когда Ваше Величество изволили включить меня в состав посольства. Эти глупцы разрешают смотреть на статую каждому, кто пожелает… Уверяю, камни, из которых изготовлены глаза статуи, такие же, как и этот обломок.

— И что? — Император начал терять терпение, и его рука медленно сжалась вокруг рукояти тяжелого кинжала. Редко случалась декта, в течение которой этот кинжал не отбирал чью-то жизнь. Явору Герату нравился запах крови, и его легко было вывести из себя.

— Два дня назад я увидел… Великий, камень начал светиться. Это, несомненно, знак…

— Знак чего? — прорычал Император, разглядывая синий осколок. Камень был мертв, как обычный осколок… Властелин нахмурился, посмотрел на советника недобрым взглядом. — Ничего не вижу. Шутки шутить вздумал?

— Надо подождать, повелитель, молю…

Император решил, ради разнообразия, последовать совету старика. Ежели так ничего и не произойдет… что ж, его гнев будет велик, о проклятый Ютанг сто раз пожалеет о том, что сунулся к господину со своими бреднями.

Прошло несколько минут, и Император Явор Герат Седьмой уже собирался позвать палачей, дабы объяснили этому глупцу, что не стоит шутить со своим господином, как вдруг в самой глубине камня затеплилась голубая искорка, разгораясь все ярче и ярче, пока камень не засветился весь. А потом вдруг сияние исчезло, словно его и не было… Но Император знал, что глаза его не обманули, это были именно голубые искорки камня, а не отражение многочисленных светильников, закрепленных на стенах.

— И что это означает? — буркнул он, с усилием отводя взгляд от кольца.

— Не знаю, Великий, — понурился Ши. Это было самым опасным моментом в разговоре, и советник понимал, что еще ни разу не подходил так близко к лезвию императорского кинжала. Менее всего повелитель был склонен терпеть слова вроде «я не знаю». Он затараторил еще быстрее, надеясь успеть сказать все важное до того, как Явор Герат потеряет терпение и его клинок по самую гарду погрузится в живот Ютанга: — Но это наверняка знают в Цитадели. Наверняка вершителям Ордена доподлинно известно, что означает свечение синих камней. Это очень важно, ни в одной из наших книг ни слова не говорится о том, что камень кольца Сиксты может испускать свет.

Некоторое время Император молчал, вертя перед глазами кольцо. Ютанг с явным облегчением заметил, что пальцы, сжимающие оружие, разжались. Похоже, он пережил еще один день.

— Хорошо… нанесем этим ублюдкам удар в их собственном логове. — Император улыбнулся, но эта улыбка больше напоминала оскал хищника. — Я пошлю «ночных кошек», и они доставят сюда кого-нибудь из вершителей,., если ты прав и этот светящийся камень в самом деле что-то означает, получишь награду. Если же нет… тогда тебе лучше удавиться самому.

— Да, Великий, да! Если один из вершителей попадет в мои руки, я сумею узнать все! — бормотал старик, часто кланяясь и с каждым поклоном делая крошечный шажок назад.

Дождавшись небрежного жеста Императора, советник повернулся и почти бегом покинул Зал Славы. А Император Явор Герат Седьмой прикоснулся к шнурку — и где-то за его спиной, в одном из помещений дворца, тихо звякнул колокольчик. Своей личной гвардии, «ночным кошкам», он отдавал приказы только сам. И только наедине.

Торнгард, столица Империи Минг. Зал Славы, дворец Императора

Интересно, кто был тот мудрец, что разделил год на четыре сезона и придумал для каждого из сезонов свое название. Возможно, он решал эту задачу, не выглядывая из своих покоев и даже не подходя к окну. До сезона дождей еше оставалось почти пять дект, но ощущение было такое, что он уже наступил. И не просто наступил, а заявил о себе прямо и недвусмысленно, обрушивая с неба потоки холодной воды, в мгновение ока превращавшие утрамбованный тракт в реку жидкой грязи, а воинов, еще недавно блиставших оружием и новой, только что вышедшей из мастерских Сайлы формой — в жалких, с ног до головы покрытых размокшей глиной, людишек. Даже орденские стяги, коим положено было гордо развеваться на непрекращающемся ветру, давно уж повисли мокрыми тряпками, вселяя в сердца воинов уныние и тоску.

Хотя, если говорить откровенно, куда большее уныние в те сердца вселяли телеги, набитые припасами, которые приходилось поминутно, ругаясь на чем свет стоит, вытаскивать из очередной ямы, совершенно невидимой под слоем отвратительной жижи. Поначалу Шенк, осмотрев возы, которые надлежало доставить командору Унгарту Себрассу, даже обрадовался — кони сильные, телег много… можно будет двигаться ускоренным маршем, а уставшие ратники смогут поочередно отдыхать на телегах. Глядишь, шесть сотен лиг до Ринна, где командор все еще более или менее успешно сдерживал мингские полчища, удастся преодолеть дней за десять. Оказалось, что темплар, до сего момента путешествовавший в одиночку, весьма плохо представляет себе, что такое армия на марше. Очень быстро, после первого же ливня, он понял, что весьма существенную часть пути не солдаты будут ехать на телегах, а наоборот — телеги будут двигаться только в том случае, если солдаты, надрывая жилы, окажут помощь лошадям.

А в те дни, когда солнце, словно в насмешку над измученными колоннами ополченцев, воцарялось на небе, грязь — и в первую очередь та, что покрывала кожу, волосы и одежду, — превращалась в сухую корку. А над дорогой повисала завеса пыли, моментально высушивающей горло и запорашивающей глаза. И неясно было, какой из даров небес лучше — грозовые ливни или обжигающие солнечные лучи.

Первый же встреченный на пути лес был воспринят как чудесный дар богов — и Шенк даже не удивился, слыша со всех сторон благодарственные молитвы, возносимые Святой Сиксте. Корни, пронизавшие землю частой сетью, не давали ей раскисать от льющейся с неба воды, а кроны деревьев защищали и от влаги, и от солнца. Но лес заканчивался, начинались поля — и снова телеги погружались в грязь чуть не по оси, останавливая продвижение войск ничуть не хуже живого врага.

Они были в пути уже одиннадцать дней, и за это время преодолели лишь немногим более половины пути. Правда, их стало больше — из Цитадели выступил отряд в три сотни пик, сейчас их насчитывалось уже сотен шесть — почти каждый городок или деревня пополняли отряд одним-двумя, а то и пятью десятками мужиков, желающих бить врага, что поднял руку на их землю. Были и иные — как-то к отряду присоединилась сразу целая бандитская шайка во главе с высоченным — на полголовы выше отнюдь не маленького темплара — одноглазым мужиком, напоминающим вставшего на дыбы медведя. Правда, у этих лихих парней особого выбора не было — там, откуда их вытащил Легран, их ждала разве что петля. Вожак истово клялся именем Сиксты и Галантора, что служить Ордену будет верно и жизнь отдаст… Привычным движением Шенк вызвал Знак Истины, заставил повторить клятву — и был несказанно удивлен, услышав, как вожак повторил все слово в слово. Видать, и впрямь попадаются среди искателей легкой наживы такие, что не утратили былой чести.

Теперь на этих звероватых воинов в изношенной одежке, зато с отменным оружием, он мог положиться. Любой из них управлялся с клинком куда лучше, чем подавляющее большинство остальных ополченцев, едва знающих, за какое место меч держать надобно. Неплохих лучников хватало — в деревнях, да и в мелких городках охотником был чуть не каждый второй. Управиться с копьем да с топором — тоже были умельцы, иначе первый же медведь жену вдовою сделает, а детей — сиротами. А вот меч, оружие воина, требовал умения особого, не каждому данного. Хороших мечников в шестисотенном отряде имелось всего с пару десятков, и половина из них — как раз те самые лихие ребята с большой дороги, во главе с волосатым великаном, давно забывшим свое имя и теперь отзывавшемся на кличку Штырь.

Сейчас Штырь шагал рядом с темпларом — лошадей бывший бандит недолюбливал, те отвечали ему взаимностью. Возможно, потому, что каждая животина, глядя на великана, тут же представляла его на собственной спине, от этого немедленно впадала в панику и готова была ногами и зубами отбиваться от такой перспективы. Поэтому Штырь путешествовал на своих двоих — и временами Шенку казалось, что он сможет прошагать в день столько же, сколько и хороший конь.

Синтия тоже держалась рядом с Леграном — сейчас на ней был удобный дорожный костюм, больше напоминающий легкие кожаные доспехи, которые часто носят лучники. У стрелков подвижность куда важнее надежности защиты: если пращник, лучник или арбалетчик вступает в рукопашный бой — значит, он уже почти проиграл. Дать несколько залпов — и, уступив место тяжелой пехоте, отбежать подальше, чтобы продолжать посылать стрелы в цель, но уже неторопливо, чтобы не задеть своих… Тактика, всегда себя оправдывающая, — кроме случаев противостояния разве что стремительной мингской легкой кавалерии, убежать от которой просто невозможно. Голову девушки целиком закрывал шлем из жесткой кожи. Он не спас бы от удара меча или прямого попадания стрелы — зато отменно защищал от дождя и не давал случайным взглядам заметить красные глаза или острые клыки молодой вампирочки. Носи она шлем постоянно — и кто-нибудь наверняка догадался бы, что кроется под черненой кожей… но Синтия время от времени снимала шлем, демонстрируя красивый ровный загар, пухлые губки и ровные белые зубы. Кое-кто мог бы заметить, что она избегает яркого солнца… но за последние дни этого самого солнца было не так уж и много.

Гром, повинуясь руке всадника, остановился. Шенк приподнялся на стременах, оглянулся — колонна растянулась по дороге, возы снова застряли, и теперь вокруг них вяло, как сонные мухи, шевелились солдаты, пытаясь помочь измученным лошадям вытащить тяжелогруженую телегу из очередной ямы.

— Всадник, — коротко бросил Штырь и, подумав, добавил: — Из моих.

Шенк повернулся в другую сторону и тут же с явным огорчением отметил, что волосатый великан одним своим глазом видел куда лучше, чем он, темплар, двумя. Всадника Шенк, конечно, разглядел — но на таком расстоянии узнать, кто сидит в седле, не смог бы никогда.

— Я взял на себя смелость послать полтора десятка всадников вперед… на разведку, — пробасил Штырь, пряча глаза.

— Это правильно, — с деланным равнодушием согласился Шенк, хотя ему хотелось провалиться сквозь землю со стыда. Можно даже вместе с конем. Полководец недоделанный… бывший бандит оказался куда предусмотрительнее темплара, прошедшего обучение в Семинарии. Ведь слушал лекции по тактике переходов — но как до дела дошло, и не вспомнил о боевом охранении, о передовых дозорах, обо всем том, что нарабатывалось веками — и не просто размышлениями, а кровью. Чаще — своей.

Он мысленно поискал себе оправданий… да, это пока орденская земля, и Себрасс со своими полками держит оборону, хотя и с трудом. Откуда здесь взяться врагам? Только вот о безопасности надо думать не тогда, когда противник уже на расстоянии броска… тогда думать поздно, надо действовать. И действия эти, и их, собственно, результат, во многом зависят от того, что было заранее продумано, взвешено, учтено.

— Торопится… — проронил Штырь, и в его тяжелом басе прозвучала нотка удивления.

А всадник и в самом деле торопился, нещадно погоняя коня. Видимо, были пределы и лошадиной выносливости — шагов за сто до холма, где расположился Шенк и его в некотором роде штаб, конь рухнул как подкошенный. Всадник — теперь и темплар узнал его, это и в самом деле был один из людей Штыря, совсем еще мальчишка, лет шестнадцати, но уже успевший в своей короткой жизни узнать вкус людской крови, — вылетел из седла, извернулся в воздухе, как кошка, перекатился по земле и в следующее мгновение был уже на ногах. И сломя голову помчался к холму.

— Минги! — выдохнул он, падая на одно колено.

— Где? — требовательно спросил Легран, непроизвольно вскидывая взгляд к горизонту, словно опасаясь увидеть там пыль, поднятую идущими скорым маршем войсками.

Да какие там войска… его жалкие шесть сотен против одного даже мингского штурмового корпуса — капля в море. Сомнут — и не заметят.

— Там… — Юноша махнул рукой в сторону, откуда прибыл. — Идут сюда… не торопятся. Примерно тысяча…

— Ты их что, считал? — нахмурился темплар, уже веря, уже прикидывая шансы своих парней, Шансов получалось до обидного мало.

— Я видел хоругвь «Степных волков», — четко, как на уроке, ответил юноша. — Отборная кавалерийская бригада Шестого Штурмового корпуса Империи. Их ровно тысяча… ежели без потерь идут.

— Откуда такие знания? — Шенк удивленно приподнял бровь.

Парень беспомощно посмотрел на Штыря, и тот отвернулся, пряча глаза. Пробормотал виновато:

— Да так, командир… было дело. Мы ж не только на орденских землях промышляли. Как-то нас эти «Волки» ловили…

— Тысячный отряд против десятка бандитов?

— Нас тогда не десяток… — вздохнул Штырь и сплюнул сквозь щель от давно выбитого зуба. — Десяток — это уж потом, когда оторвались. Но и «Волков» мы славно пощипали… да только им-то что, одних потеряли, новых набрали.

Легран подумал, что у нежданно-негаданно появившегося помощничка можно узнать много интересного и неожиданного. Потом, если останется время. И если они будут живы.

— Кавалерия идет сюда, — повторил юноша. — Будут здесь… я скакал быстро, им еще часа три пути.

— А где остальные? — требовательно спросил Штырь, не замечая, что нарушает субординацию. Или не желая замечать этого.

Юноша поднял глаза на бывшего командира, затем перевел взгляд на темплара. Шенк заметил, что губа у парня чуть подергивается — то ли от боли, то ли от обиды. А еще вероятнее, и от того и другого одновременно.

— Сказали, что задержат… сколько смогут.

Штырь тихо выругался, а Легран только стиснул зубы. Задержать тысячу всадников, да не простых — элитных, имеющих даже право на собственное имя, что в Империи было делом редким… Нет, это было возможно — причем несколькими способами. Сжечь единственный мост через глубокую реку. Запалить лес или степь навстречу врагу. Только вот полноводных рек в округе не наблюдается, а степь настолько пропиталась водой, что не вспыхнет, наверное, и от горючей жидкости, которую мечут осадные машины. Сунуться, метнуть несколько стрел, а затем бежать — в надежде, что враг пойдет за тобой вслед? Смешно… в лучшем случае отрядят полусотню. А кони у них наверняка куда лучше, чем в отряде Шенка… Да что там говорить, во всей его крошечной армии было всего два по-настоящему хороших коня — его Гром и купленная для вампирочки белая кобылка отменных кровей и непомерной цены, которую та тут же окрестила Вьюгой. Остальные слова доброго не стоят. Значит, выход у оставшихся четырнадцати только один, беспроигрышный, — врубиться на полном скаку, завалить десяток, два — больше не получится при всем везении. А затем расчетливо погибнуть — но не всем, должны уцелеть хотя бы двое… чтобы потом, под пытками, какое-то время посопротивлявшись, признаться, что… ну, это как договорятся между собой, ибо каждый, кому не повезет умереть в бою, должен будет под пытками говорить одно и то же. В любом случае на все это уйдет масса времени. А затем «Степные волки» либо отправятся в выпытанном направлении, либо станут ждать подкрепления, чтобы ударить всей силой.

Шенк мотнул головой, отгоняя видение изорванных, обагренных кровью тел. Самые продуманные планы рушатся, когда дело доходит до их реализации. Лучше исходить из того, что драки не миновать…

— Все на холм, — приказал он. — Повозки в круг, лошадей… — Он скривился, мысленно попросив прощения у ни в чем не повинных животных. — Лошадей внутрь, послужат дополнительным укрытием от стрел. В обозе есть арбалеты и стрелы, раздать все солдатам. И другое оружие… кольчуги, что там у нас еще?

Синтия, не дожидаясь окончания приказа, уже мчалась вниз с холма, а затем и вдоль колонны, на скаку выкрикивая распоряжения. Она чуть ли не с самого начала присвоила себе полномочия адъютанта, и Шенк с этим смирился. А затем и понял, что сошел бы с ума, пытаясь докричаться до каждого человека в этом разношерстном войске.

Штырь, напротив, дослушал до конца. Затем покачал головой и ткнул пальцем в сторону от дороги:

— Лучше там, командир. И холм повыше, и речушка с одной стороны. Речушка, сам видишь, дерьмо, курице по колено… но все ж вода.

— Ты прав… — Шенк смерил бывшего бандита внимательным взглядом. Что-то в последнее время одноглазый проявляет способности, никак не свойственные обычному разбойнику. Зато сам темплар, похоже, скоро растеряет весь свой авторитет… если этот авторитет у него вообще был.

Постепенно беспорядочная толпа rope-вояк превращала высокий холм в укрепленный лагерь. Ряд повозок, промежутки между которыми были затянуты веревками и реже цепями, образовали некое подобие стены. Часть телег опустела — ополченцы натягивали на себя кольчуги, которые в иной ситуации достались бы ветеранам, разбирали тяжелые арбалеты. К. величайшему сожалению Шенка, арбалетов оказалось мало, всего десятка три, зато тяжелых болтов, что без труда могли пробить кованую нагрудную пластину доспеха, набралось почти пять тысяч… Легран невесело усмехнулся — что ж, дело за малым, найти для каждого болта подходящую цель, и сражение выиграно.

Похожий на вставшего на дыбы медведя, Штырь вертел в руках тяжелый шлем, какие обычно носила латная конница Ордена, считавшаяся лучшей… жаль только, что ей давно уж не выпадало случая доказать это, а за последние дни кавалерии куда чаще приходилось показывать врагу спины, чем острия своих копий. Наконец великан пришел к неутешительному выводу и сунул шлем в руки ближайшему солдату.

— На мою башку железо не ковано, — хмыкнул он, извлекая из ножен тяжелый меч, для любого другого сошедший бы за двуручник. Критически оглядев лезвие, он провел по нему точилом, раз-другой — от скрежета шел по коже мороз.

— Послушай, Штырь… — Шенк испытывал определенное чувство неловкости. Впереди, весьма вероятно, был бой, и ему хотелось в полной мере доверять тому, кто окажется в этом бою рядом с ним. Но прибегать к помощи Знака он не хотел — такое годится против врага, но нельзя использовать принуждение по отношению к тому, кто, возможно, станет другом. Так его учили. — Послушай, сдается мне, что ты совсем не так прост… как хочешь казаться. Ты ведь не только на большой дороге путников потрошил, верно?

Некоторое время Штырь, набычившись, изучал идеально острое лезвие, затем вдруг широко улыбнулся, обнажив выщербленные желтые зубы.

— Дело давнее, командир. Было время… я командовал эскадроном тяжелой кавалерии. Имперской кавалерии, парень. Помнишь историю про «Бешеных топоров»?

Темплар задумался… да, эту историю слышали многие — во всяком случае, все те, кто интересовался событиями в Империи лет десять назад. Очередное восстание — в Империи это было нормальным явлением, особенно на окраинах, которым всегда доставалось меньше благ, чем столице и близлежащим территориям. Всколыхнулись сразу три провинции — и Император недолго думая бросил на подавление бунта один из полков тяжелой кавалерии, «Серебряные топоры»… Латная конница растоптала наспех собравшуюся толпу черни, несмотря на трехкратное численное преимущество повстанцев. Такое случалось ранее не раз — после разгрома уцелевшие должны были бы вернуться к своим полям и огородам, чтобы снова безропотно выплачивать дань, Существенно повышенную — в качестве дополнительного наказания.

Но в тот раз Император решил поступить по-иному. И командир «Серебряных топоров» получил приказ — пройти по бунтующей земле огнем и мечом, уничтожив всех, кто оказывал поддержку мятежникам. То есть всех поголовно: мужчин, женщин, детей… тех, кто постарше.

Командир «Серебряных топоров» потребовал объяснений, уже одним только этим подписав себе или суд, или в лучшем случае просто отставку с позором и лишением пенсии. Ответ пришел незамедлительно — только теперь Император, пребывая в бешенстве, отдал приказ вырезать всех поголовно, невзирая на возраст. Полковник сделал еще одну попытку — глупую, бессмысленную, бесполезную… Он умолял Императора изменить решение, он утверждал, что мятеж подавлен, что население готово склониться перед волей Императора.

В ответ Явор Герат Седьмой двинул в мятежные провинции четыре полка имперской гвардии. С безусловным приказом уничтожить на этих территориях все живое — в том числе и вышедших из повиновения «Серебряных топоров». Только вот полк обученных латников, пусть и не полностью укомплектованный, понесший некоторые потери в боях с повстанцами, — это не толпа мужичья, вооруженного либо охотничьим оружием, либо хозяйственным инвентарем.

Гвардия получила по зубам — получила крепко, так, что от четырех полков осталась едва половина. Но и «топоры», которых с тех пор перестали называть «серебряными» и стали звать исключительно «бешеными», не вышли целыми из боев. Полковник, имени которого Шенк и не помнил, пал в одном из первых же сражений. Та битва была одной из первых — но далеко не последней. Имперские войска преследовали остатки мятежных «топоров» повсюду, Император объявил, что это тяжкое преступление перед Империей не будет забыто и каждый, кто принесет голову одного из «Бешеных топоров», получит награду. За полгода их выловили почти всех…

Словам Штыря темплар поверил сразу же — как будто те были произнесены под Знаком Истины.

— А твои парни… тоже?

Великан лишь покачал головой:

— Нет, я один уцелел… да и то вот глаза лишился. Эти потом уже ко мне примкнули, они ведь тоже родом из Минга, да только там им жизни не было. Думаешь, темплар, они пошли за тобой, чтобы Орден защищать? Нет… они просто хотят с Мингом драться. Не так, чтобы без всяких шансов, как мы дрались тогда, десять лет назад. Орден еще не совсем ослаб, возможно, сумеет выстоять. Вот они и пошли за тобой.

— А ты?

— И я, в общем, тоже… только мне ведь важно не просто свернуть шею двум-трем имперцам. Я считаю, надо долги платить… а за Императором должок немаленький, и за эти десять лет оброс процентами почище, чем у кейтского купца.

— Тревога! — заорал один из солдат, первый заметивший врага. А уже вскоре все могли видеть появившуюся у горизонта темную полоску.

— Проклятие! — Шенк бросил в сторону бывшего бандита взгляд, в котором таился страх, пусть даже и на самом дне. Темплар понимал, что если мингские всадники захотят атаковать — а причин этого не делать у них вроде бы и не было, — то его жалкое воинство вряд ли устоит больше получаса. Не помогут ни телеги, ни кольчуги, ни оружие. Что бы ни пытались сделать дозорные, дабы отвести беду от товарищей, им это не удалось. — Всем готовиться к бою! — заорал он, стараясь этим воплем заглушить собственный страх. Нет, темплар не боялся смерти, при его образе жизни эта судьба рано или поздно его настигнет, и смешно было бы надеяться умереть от старости в собственной постели, окружив себя внуками и правнуками. Но вот одна мысль о том, что люди, которых ему доверили, вскоре станут изрубленными трупами, вызывала дрожь ужаса. — Копейщики, вперед! Арбалетчикам приготовиться!

До того момента, когда всадники, выстроившись обычным для Минга клином, пойдут в атаку, оставалось еще немало времени. Да и вряд ли они нападут сразу — вот если бы колонна медленно ползла по дороге, растянувшись чуть ли не на четверть лиги, тогда кавалерия атаковала бы без промедления, дабы не дать построить стену щитов, не дать ощетиниться копьями.

Теория гласит, что кавалерия, что легкая, что тяжелая, не способна даже в чистом поле справиться с тяжелой пехотой, обученной сражаться плотным строем, сомкнутым в единый стальной кулак. Щетина тяжелых копий, с коваными наконечниками длиной с предплечье, могла остановить даже укрытых кольчугой коней, а латник, вылетевший на полном скаку из седла, даже если ему выпадала удача не сломать себе шею, тут же попадал под удар меча или топора, так и не получая шанса подняться на ноги. А через головы копейщиков слаженно бьют арбалеты, пробивая латы.

Это все верно… когда речь идет об отменно вышколенных солдатах, привыкших чувствовать рядом надежное плечо товарища и знающих, что товарищ не отступит, не побежит, оставив без защиты твою спину. Но когда нет в поле тяжелой пехоты, когда лишь несколько сотен вчерашних крестьян, отменно умеющих обращаться с мотыгой, косой или легким охотничьим луком…

А мингская конница приближалась — и над наконечником живого тарана реяло знамя с изображением оскаленной волчьей пасти. Их было много, чудовищно много…

Баррикада из телег ощетинилась копьями. Шенк пробежал взглядом по лицам — безусые и обрамленные седой бородой, испуганные и стиснувшие зубы в решимости драться до последнего… Кто в дорогой, рассчитанной на латника из элитных войск кирасе, кто нахлобучил шлем… а кому-то досталась лишь обычная кольчуга ополченца, что не защитит толком ни от стрелы, ни от топора, ни от копья… разве что удар придется вскользь, по касательной. Щиты есть почти у всех, мечи или топоры — у каждого второго, остальные вооружены кто чем, от крестьянских кос или вил до кузнечных чеканов… последние, впрочем, отменно подходили для того, чтобы проламывать броню. Если только владельцу чекана доведется подойти к латнику на расстояние удара.

От колонны мингов отделился один из воинов, выехал вперед, нисколько не опасаясь тут же получить тяжелый арбалетный болт в грудь… демонстрируя тем то ли свою отвагу, то ли презрение к ополченцам-стрелкам — мол, те и в забор не попадут. Несколько лиц обернулись к Шенку, моля дать команду. В какой-то момент и сам темплар подумывал о том, что стоит махнуть рукой — и на одного врага станет меньше. Но сдержался — это было подло и недостойно. Всегда и везде парламентер неприкосновенен. Пусть даже и среди мингов, и среди кейтианцев находились командиры, что ни в медную монету не ставили белое знамя переговоров.

— Эй, сброд! — заорал, надсаживаясь, всадник, словно в насмешку сняв шлем. Светлые, почти белые волосы рассыпались по плечам, столь же светлая ухоженная бородка придавала лицу странное, ироничное выражение. — Кто у вас командует? Говорить буду.

— Его зовут Регнар, — шепнул Леграну одноглазый. — А кличут Снежным Барсом… Вот же не думал, что этот ублюдок еще жив. Когда-то готов был об заклад побиться, что эту сволочь свои же прирежут.

— Правильно сделал, что не стал спорить, проиграл бы, — тихо ответил Шенк, а затем, повысив голос и надеясь, что не сорвется на фальцет, крикнул в ответ: — Я командую, Регнар. Что скажешь?

— О как! Стало быть, меня и в этой глуши знают… — осклабился седой. Затем приложил ко лбу ладонь, всмотрелся, и ухмылка стала еще шире. — Кажется, сегодня мой счастливый день. Мне знакома эта волосатая рожа. Никак сам Отек? Вот так удача! Рад, рад… А ты, длинный, небось темплар?

— И что с того? — усмехнулся Шенк, надеясь, что голос его звучит холодно и надменно.

— Разреши, я сверну ему шею, — прошипела за его спиной Синтия.

— Рыцарь Света, надо же! — снова ощерился седой. — Стало быть, так… если бросите оружие, позволю убраться восвояси. Не всем, конечно, — это одноглазое пугало останется, по нему уж давно петля плачет. Ну и алый, конечно. Остальные могут убираться хоть к демонам в зубы. Я сегодня добрый. На размышления даю половину часа.

Он рванул поводья, поворачивая жеребца — здоровенную вороную тварь, ничуть не меньше Грома. А затем вонзил чудовищу шпоры в бока и понесся к замершим вдалеке всадникам.

— Какие будут мысли? — будничным, нарочито спокойным тоном спросил Шенк.

— А что тут думать-то? — пренебрежительно отозвался Штырь, у которого только что обнаружилось имя. — Я такие веши и раньше видел. Известная тактика: люди сложат оружие, и затем всадники перебьют всех, до последнего человека. Или вы верите в благородство минга?

— Я не настолько наивен, — покачал головой Легран. — Вряд ли они нас опасаются, скорее просто не хотят терять бойцов.

— Надо драться! — почти выкрикнула Синтия, и ее тонкая рука сжала рукоятку меча, который в руках того же Штыря показался бы не более чем длинным кинжалом. Мысленно Шенк усмехнулся… в руках вампирочки смертоносным могло оказаться что угодно, хоть нож, хоть спица… Да она и сама по себе была оружием. А в своем стремлении защитить темплара она готова была пройти по трупам.

— Остынь, девочка, — прогудел Штырь. — Конечно, будем драться… так просто им баррикаду не преодолеть. Так что мы им еще крови попортим,

— Эй, командир! — раздался жизнерадостный молодой голос, и Шенк обернулся.

За его спиной стоял совсем еще молодой парнишка, годов семнадцати, не более. Темплар поморщился, как будто боль пронзила все тело. Детям не место на войне — по чьему недосмотру этот подросток попал в ополчение? Но какая теперь разница? Отсюда уйти можно только с победой… или же в лучший мир. Третьего не дано.

— Что скажешь, парень?

— Тут на одном из возов такое! — Он вытаращил глаза от восторга. — Командир, там эти… кувшины c…

— Вино? — понимающе усмехнулся Шенк. — Да, парень, организуй, дабы все получили по доброй чарке. Чтобы это добро не досталось мингам.

— Да нет! — замотал головой паренек. — Ну… то есть мы думали, что вино, а там не вино, а это… ну, я не знаю, но дядька мой говорит, что такой гадостью крепости поджигают.

Шенк мысленно стукнул себя кулаком по лбу и обозвал идиотом. Обозвал тоже мысленно, дабы не ронять авторитет перед солдатами. Но каков дурень… увидев запечатанные глиняные кувшины, тут же решил, что в них вино, дабы поддержать солдатский дух. Можно подумать, вина нельзя найти где-нибудь поближе…

Кажется, у них появился шанс. Не выжить, это уж вряд ли — но заставить мингов купить победу такой ценой, которая заставит содрогнуться и худшего из полководцев. Горючая смесь, которую делали мастера-алхимики Ордена, горела даже на воде, растекаясь тонкой пленкой, — один кувшин мог при удачном броске превратить в костер целый корабль. А на возах…

— Штырь! — рыкнул темплар, хватая великана за плечо, — Бери два десятка человек, выливайте горючку из кувшинов… шагов за двадцать до баррикады… нет, стой! Пусть солдаты выйдут вперед, пусть сомкнут щиты, чтобы минги не видели, что вы делаете. Кажется, для них мы можем устроить неплохой сюрприз,

— Понял тебя, командир! — растянул в улыбке щербатый рот одноглазый бандит, довольно потирая руки. — Тотчас все сделаем!

Ополченцы, перебравшись через телеги, образовали довольно плотную шеренгу, а за их спинами уже вовсю трудились те, кто помоложе да пошустрее, щедро смачивая влажную землю вязкой, резко пахнущей жидкостью. Кувшинов было много, хватило на то, чтобы опоясать импровизированную крепость лентой шириной в три шага. Земля сырая от дождей, а потому горючка не уйдет вниз… а то, что все же впитается, лишь дольше будет поддерживать пламя. Успели только-только. Последние десятки перелезали обратно, под защиту баррикад, когда Снежный Барс снова приблизился к холму. На этот раз — и Шенк отметил это с некоторым даже удовлетворением — минг остановился куда дальше — видать, не слишком рассчитывал на неприкосновенность.

— Ну, что решили, отребье? — заорал всадник. Прежде чем ответить, Шенк вновь взглянул на лица своих людей. Вряд ли они всерьез поверили, что смогут выиграть эту битву, но все же у людей появилось что-то вроде надежды. Кто-то многозначительно усмехался, кто-то грозил седому Регнару кулаком, а один, забравшись на телегу, продемонстрировал врагу презрение самым популярным у солдат всех времен и народов способом — выставив на обозрение мингским кавалеристам свой голый зад.

— Видишь, Регнар, — Шенк повысил голос ровно настолько, чтобы это не выглядело криком, но и чтобы парламентер смог разобрать его слова, — вот тебе и ответ. Весьма красноречивый… и очень правильный.

— Глупцы! — Седой покачал головой. — Храбрые глупцы… что ж, значит, вы сами выбрали свою судьбу. Молитесь же этой потаскухе Сиксте, пока копыта наших коней не втопчут вас в землю. Молитесь!

С этим словами он нахлобучил шлем и повернул коня. Щелкнул арбалет — видать, у кого-то из солдат сдали нервы. Выстрел был почти точен — болт ударил всадника в плечо, но расстояние было слишком велико, и стальная стрелка отскочила, разве что оставив на кованом наплечнике небольшую вмятину.

А в следующее мгновение клин мингской кавалерии пришел в движение, неуклонно надвигаясь на изготовившихся к своему последнему бою орденских ополченцев.

— Стрелкам — ждать команды! — рявкнул Штырь, не дожидаясь, пока темплар соберется с мыслями и начнет все же командовать. — Факелы зажечь… кто бросит факел без приказа, придушу, ясно? Копейщики, вперед! Стрелки, готовься… бей!!!

Страшен залп тяжелых арбалетов, когда у каждого из атакующих возникает паническое чувство, что все стальные болты, способные пробить и латы, и щит, летят сейчас именно в него. И нужно немалое мужество, чтобы шагать — или мчаться верхом — навстречу слаженно бьющим арбалетчикам. Залп, залп… и враг остановлен, а затем и обращен в паническое бегство, устилая свой путь трупами — в том числе и теми, что оказались затоптанными бегущими.

И тогда уже вслед беглецам летит конница, и длинные пики бьют в спины, а копыта коней сбивают с ног и давят, давят… Все эти образы промелькнули в голове Леграна, и затем последовал и ожидаемый залп стрелков — три десятка арбалетов и почти полторы сотни луков. Увы, это оказался не четко выверенный, слитный, убийственный град стрел… неровный, неточный — к тому же легкие охотничьи луки оказались не слишком эффективны против всадников в латах, пусть и не таких тяжелых, как у тяжелой конницы Ордена. Несколько лошадей рухнули на полном скаку, несколько не сумели вовремя среагировать, и их всадники полетели на землю, под копыта более удачливых скакунов. Кое-кто из арбалетчиков сумел все же поразить цель…

И все же результат мог быть и получше. Умение бить белку в глаз оказалось не столь уж и полезным, когда эта белка чуть не двухметрового роста, сидит верхом на здоровенной лошади, да еще сжимает в руке трехметровое копье. У многих от страха руки послали стрелы в землю или в небо. А «волки» Достигли баррикады, потеряв всего два десятка бойцов.

Удар был страшен — кони, обученные грудью идти не то что на какие-то там телеги, а даже на копья, буквально снесли часть возов, втоптав в грязь защитников. В то же мгновение были брошены копья, многие из которых уже нашли свою Цель, и латные перчатки рванули из ножен мечи.

— Факелы! — заорал Штырь так, что этот бешеный рев перекрыл грохот боя.

Мальчишка, что нашел кувшины с горючкой, бросился вперед, размахивая пылающей головней. Почти тут же свистнула сталь, безголовое тело сделало несколько шагов и рухнуло, подмяв под себя горящее дерево, тут же зашипевшее и погасшее. Еще двое или трое факельщиков были убиты на месте, кто-то не сумел забросить факел достаточно далеко, а кое-кто сумел — но головня, ударившись в грудь рыцаря или в бок лошади, отлетела на мокрую землю, не причинив вреда. Но несколько бросков все же достигли цели. Полыхнуло так, что волосы, казалось, должны были тут же свернуться в комочки, а потом рассыпаться пеплом. И в то же мгновение в воздухе раздался вой… нет, дикий вопль заживо горящих людей и коней.

Шенк захлопнул забрало шлема, в один миг ставшее невероятно горячим, и бросился вперед, слыша, как за его спиной Штырь выкрикивает приказы — правильные, уместные приказы. Пусть его… бывший эскадронный командир куда лучше знает, что делать, — во всяком случае, он сумел оставаться в живых все эти годы. А его место сейчас здесь, в первых рядах.

Разум полностью уступил место инстинктам — почти двадцать лет тренировок, каждый день, разве что в последние годы эти упражнения он выполнял реже. Но отточенные рефлексы сейчас полностью захватили власть над телом, и темплар дрался так, как умели только рыцари Света… Длинный меч сверкал как молния, пробивая латы, снося конечности, перерубая древки копий… Он даже не замечал, что вокруг него носится невысокая фигурка, отводящая нацеленные в его грудь, и особенно в спину, лезвия, — и стремительный взмах небольшого клинка часто было последним, что видел очередной «Степной волк», решивший подобраться к темплару с тыла.

Удар, еще удар — фонтан искр разлетается в стороны, но удар слишком силен, и минг валится на спину, зацепившись шпорой за тело лежащего у него под ногами ополченца. Тому, впрочем, уже все равно. Синтия бросается вперед, чуть не цепляясь спиной за поднимающийся для нового удара меч Шен-ка, ее клинок бьет с убийственной точностью прямо в узкую смотровую щель шлема.

Легран взметнул свой двуручник над головой и замер. Бить стало некого… Медленно опустив оружие, он огляделся, постепенно приходя в себя и начиная воспринимать окружающее как обычный человек.

И тут же почувствовал, как просится наружу содержимое завтрака, как желудок сжимают спазмы… Он такой был не один — то там, то здесь виднелись стоящие на коленях фигуры, выплескивающие из себя желто-зеленую жижу — словно бы мало досталось земле крови, нужна была еще и эта гадость. Несколько мужиков — тертых жизнью, видавших и не такое — продолжали деловито снаряжать арбалеты и выпускать болт за болтом сквозь огненную стену… горючка пылает долго, так сделана — этому огню пищей станет все: и плоть, и сырая земля… А плоти сегодня пламени досталось в избытке, даже на первый взгляд в огненное кольцо попала едва ли не сотня «Волков». Еще с полсотни, не меньше, тел в доспехах с эмблемой в виде раззявленной клыкастой пасти лежало внутри огненного полукружия… да только куда больше было тел иных — в простых кольчугах, разномастных шлемах. Кое-кто сумел унести с собой в мир иной врага, а были и такие, что толком не успели даже за оружие ухватиться. Сколько ратников расстались с жизнью за эту недолгую схватку — сотня, полторы… Размен один к одному, хотя его и можно было назвать неслыханной удачей, ибо менялись вчерашние мужики на опытных, закаленных в боях воинов, все же был поражением.

Чья-то тяжелая рука схватила Шенка за плечо, рванула на себя — зло, жестко. Темплар обернулся и уставился прямо в налитый кровью глаз Штыря. Великан пребывал в бешенстве… хотя это, пожалуй, было еще очень мягко сказано.

— Ты что, алый, охренел совсем? — заревел экс-бандит, брызгая слюной. — Ты, мать твою, командир хренов или кто? Какого рожна в драку полез, спрашиваю? Тебя, дубину, учили, где в бою место командиру?

Тонкий недлинный клинок, словно по велению магии, тотчас же возник у самого кадыка бугая. Тот отмахнулся, как от пчелы, удар массивной лапы сломал бы руку наглецу — но ладонь впустую вспорола воздух, а клинок, отпрянув на мгновение, чтобы уступить руке дорогу, тут же вернулся на прежнее место, легонько кольнув бугая в шею.

— Остынь, — раздался шипящий звук, и Шенк даже не сразу понял, что это голос Синтии, явно находящейся на опасной грани срыва.

Вероятно, вид этой пигалицы, тычущей в его сторону своей зубочисткой, настолько поразил Штыря, что он сделал шаг назад, а затем вдруг захохотал, уперев руки в боки. Знай он, что перед ним стоит почти взрослый вампир, не смеялся бы так…

— Ты о своем хахале заботишься, девчонка, — выдавил он сквозь гогот, — дык не пускай его в драку. Его дело командовать, понимаешь?

Клинок тут же исчез — красивым, стремительным движением вернувшись в ножны. Шенк встретился с глазами Синтии, поблескивающими сквозь прорезь шлема, и почувствовал, как по спине пробежал холодок, а волосы на голове зашевелились. Взгляд вампирочки не обещал ничего хорошего.

— Он прав, Шенк, — холодно процедила она сквозь зубы. — Полезешь еще раз в драку, сама тебе по голове дам. Ясно?

— Ого, а девка-то огонь! — снова заржал Штырь. — Ладно, алый, думать давай. Огонь их задержал, через речку не сунутся…

— С чего бы?

Разбойник помедлил, затем чуть виновато пробасил:

— Знаю я это место, тут дно обманчивое. Воды вроде и немного, да только и лошадь увязнет, не то что латник. С виду песочек, а на деле все тут илистое, топкое… Сколько эта дрянь гореть будет?

Темплар покачал головой — вряд ли огненная стена продержится достаточно долго. Сожжет все, что может гореть, и угаснет. А тогда «Волки» снова пойдут в бой — и остановить их будет уже нечем… разве что телами. Хм.., это мысль.

— Слышь, Штырь, пусть парни таскают трупы да кидают их в огонь.

— Всех? — несколько оторопело спросил великан, видать, даже его проняло. — И… своих?

— Огненное погребение — лучшее прощание с воином, — пожал плечами темплар, стараясь, чтобы в голосе прозвучала хоть капля уверенности в собственной правоте. — А уж если таковое погребение продлит жизнь его товарищам…

— Ясно, — коротко кивнул Штырь и тут же заревел, как раненый медведь: — Эй, вы, улитки! Тащите мертвяков в огонь, да живее!

Ополченцы, один за другим, включались в работу. Замотав головы тряпьем, дабы чудовищный жар, способный сжигать и плоть, и даже землю, не опалил лица, они подтаскивали покойников к бушующему огню и, надсаживаясь, швыряли тела в костер. Шенк с тоской провожал взглядом тех, кто еще не так давно был жив, шагал рядом с ним, шутил, ругался, вытаскивая телегу из очередной промоины… одного узнал лишь по одежде, тут же вспомнил — тот мальчишка. Словно наяву, встала перед глазами картина, как обезглавленный воин делает свой последний шаг. Он выругался, запоздало вспомнив, что не пристало рыцарю Света использовать такие слова.

Сквозь коптящее пламя он заметил, как отхлынули назад потрепанные сотни «Волков», дабы уберечься от редких и не всегда метких стрел. Одна из сотен рванула на рысях куда-то в сторону. За ней последовала вторая, третья…

«Брод ищут, — отрешенно подумал темплар. — Перейдут реку, затем ударят на нас, минуя огонь. Посмотрим, прав ли был Штырь насчет дна».

Не стоило сомневаться в знаниях ветерана, который к тому же немало времени лиходействовал на местных дорогах, а оттого знал здесь если и не каждую тропку, то уж каждую вторую — наверняка. Брод «Волки» нашли быстро, переправились, даже не замочив брюха коней, и теперь строились для атаки на той стороне реки. Темплар еще раз посмотрел на воду — на первый взгляд воды человеку даже не по колено, меньше. И песок… темный, правда, необычно темный.

— Эй, остолопы! — заорал с того берега уже знакомый Шенку латник, только теперь его доспехи куда меньше сияли на солнце, покрытые сажей.

«А ведь уцелел же, гнида, — подумал темплар, опираясь на меч. — Везет подонку… не полез вперед, в огонь…»

— Эй, я тебя зову, алый! — надрывался тем временем Регнар. — Думаете, огонек ваш поможет? Так теперь сами в него пойдете! А то, может, сдадитесь? Обещаю жизнь каждому второму!

— Ты языком-то не трепи, — ответил густой бас одного из ратников, со своего места Легран даже не видел, чей именно. — Драться собрался, так дерись… а то огонь уж стихает, дровишки нужны. А твои щенки дивно хорошо горят.

— Ежели не дурак… а он не дурак, признаю, — еле шевеля губами, прошептал на ухо темплару Штырь, — то в драку не полезет. Дождется, пока огонь погаснет. Ну разве что разозлится сверх меры.

— А они точно увязнут? — столь же тихо поинтересовался

Шенк.

— Ха, еще как! У твоих охотничков будет время показать свое мастерство.

— Ну так скажи ему что-нибудь… эдакое.

— Угу…

Одноглазый спустился с холма, подошел почти к самой воде.

— Эй, Регнар! Так стоять и будешь? Твой братец, помнится, тоже стоял… Сначала вот прям как ты, гордый такой, а потом немного иначе. На коленях…

— Мой брат не мог встать перед тобой на колени! — Рев Регнара, казалось, погнал по воде волны. — Мой брат был благороден и горд! Он бы скорее умер!

— Ну дык… не то чтобы передо мной… — протянул Штырь, словно в раздумье, но голос его был достаточно громким, чтобы все, кто желал, услышали каждое слово. — Стоял-то он мордой в другую сторону… Да я и морды-то не видел, можа, гордость на ней и была, не спорю. Я как-то больше жопу его… ну, сам понимаешь. Хотя ежели подумать, его благородный зад от обычного ничем и не отличается… та же дырка…

Над рядами ополченцев подобно грому пронеслась волна хохота — и одновременно Регнар издал вопль и бросил своего коня в реку. За ним рванулись и остальные.

— Стрелки — бей! — заорал Шенк, сам подхватывая арбалет, выпавший из чьей-то мертвой руки. — Да не торопитесь, олухи, цельтесь лучше!

Он вскинул арбалет, привычно взял прицел, учел поправку на ветер… хотя какая тут, к демонам, поправка, до врага рукой подать, камень докинуть можно. Хлопнула тетива, и один из всадников повалился под лошадиные копыта. Кто-то метнул копье — тонкое, охотничье… таким не остановить всадника, такое меч перерубит одним, несильным даже ударом — но по неподвижной цели сгодилось и оно, пропоров одному из жеребцов грудь. Раненое животное тут же встало на дыбы, разбрасывая во все стороны комья ила, всадник не удержался в седле, рухнул в воду — а в следующее мгновение тяжелые подкованные копыта опустились ему на голову, вминая шлем в зубы.

Из трех сотен, что ринулись в атаку, не менее шести десятков завязли в илистом дне и теперь отчаянно пытались выбраться — хоть бы на какой берег. Шенк целился, стрелял, орал, чтобы дали еще болтов, — почувствовал, как в руки сунули увесистый стержень, зарядил, выстрелил снова. Оставшиеся на берегу воины не отступали — честь не позволяла бросить в беде своих, да еще и с командиром во главе. Закрывались щитами, кое-кто тоже схватился за арбалеты — поменьше, специально для всадников сделанные. Ополченцам не понадобилось даже команды. Стрелы полетели гуще, в первую очередь выбивая этих, самых опасных. Штырь метнул топор — не боевую секиру, обычный, каким рубят дрова в деревнях. Владелец топора, видать, уже ушел в последний путь, но его немудреное оружие послужило напоследок доброму делу — бешено крутящееся лезвие врезалось в цель, пробивая кирасу, кроша кости.

Наконец «Волкам» удалось выбраться на берег, с которого они начали столь бесславную атаку. Не меньше тридцати бойцов остались лежать в воде, покрытые илом, вдавленные в дно ударами копыт обезумевших под градом стрел коней. Еще нескольких стрелы настигли на берегу…

— Темплар! — раздался вопль, полный ярости, и Шенк подумал, что этот ублюдок опять уцелел… как будто какие-то демоны его оберегают. — Темплар! Я сам убью тебя! Я буду убивать тебя медленно! Очень медленно!

Легран лишь пожал плечами. Странная все-таки штука — жизнь. Вроде бы не оскорблял этого «Волка», даже не стрелял в него, и мечи скрестить не довелось… а гляди ж ты, нашел себе Регнар кровного врага. Нет чтобы на Штыря ополчиться, к примеру. Или еще на кого — видать, просто алый плащ ему чем-то не понравился.

Он вгляделся — конь под Регнаром был уже другой, не иначе как его скакун не пережил попытки переправы.

— Темплар! — продолжал надрываться Регнар. — Назови свое имя!

— Меня зовут Легран, — неожиданно крикнул в ответ Шенк, в голову которого пришла удачная мысль. — Ты приходи ко мне, Снежный Барс, покажешь свое искусство… или ты силен, лишь когда за твоей спиной конные сотни? Давай как мужчины… сойдемся вдвоем. Одержу победу — твои люди уйдут. Проиграю… что ж, значит, такова воля Сиксты. Но моих парней ты отпустишь…

Несколько мгновений седой раздумывал, затем хрипло рассмеялся и помотал головой.

— Хитер ты, алый! Думаешь, своей шкурой защитить это мужичье? И так их отпустить, и эдак… Я понял твою шутку, темплар. Не пойдет… если проиграешь, твои люди сдадутся, Все, до единого. Что скажешь, алый?

Шенк беспомощно оглянулся. Те, кто стоял неподалеку, согласно наклонили головы. Мол, соглашайся, командир. Их можно было понять — огню осталось гореть недолго, скоро погаснет — и тогда кавалерия все-таки сделает то, что собиралась вначале, втопчет в грязь неумелых вояк — их и сейчас чуть ли не вдвое больше, да выучка, да кони… нет шансов у ополчения, ни единого. Атак…

— Давай, темплар, — вполголоса пробасил Штырь. — Это шанс, а? Мечом ты машешь знатно, да и он подраться не дурак. Только пусть честью поклянется, что люди его условия блюсти будут. Доверия к мингам у меня нет, знаю цену их словам… да что там, сам такой… но клятву чести воины сдержат. Особенно Регнар. Скотина он, конечно, ребенка зарежет не задумываясь… но что есть — то есть.

— А если нет? — столь же тихо спросил Шенк, так что услышали его только одноглазый да не отходящая от темплара ни на шаг Синтия. — А если проиграю?

— Там видно будет. — Штырь отвел глаза в сторону, и темплар понял, что тот придерживаться условий соглашения не собирается ни в каком случае. Дать заколоть себя, словно безропотную корову на бойне, великан не позволит. Стоило ли осуждать его за такое решение? Рыцарь решил, что нет, не стоило. Даже если это идет вразрез с воинской честью.

— Синтия, тогда я попрошу тебя… — Он помедлил, затем взглядом попросил одноглазого отойти в сторону. Тот пожал плечами, неодобрительно скривился — что, мол, тут за телячьи нежности… но послушался. — Синтия… ты не должна идти за мной. Этот бой будет честным, один на один.

— Я понимаю, — вздохнула она, но в голосе слышалась неподдельная боль. — Я… я постараюсь сдержаться. Но если он убьет тебя, клянусь, я его уничтожу. Разорву на куски. На очень мелкие куски.

— Хорошо, — кивнул он, понимая, что спорить с вампирочкой бесполезно, все равно сделает, что обещала, либо погибнет в попытке сдержать данное самой себе слово. — Но только если я погибну, не раньше. Пусть бой будет честным.

Пламя полыхнуло в последний раз и опало, оставив большое, в несколько шагов шириной, пятно мелкого, сухого пепла, среди которого то там, то здесь торчали рубиновые островки — раскаленные камни. Кто-то услужливо швырнул прямо перед Шенком тяжелый щит — не такую уж сейчас и ценность, щитов имелось куда больше, чем способных их носить. Толстое дерево тут же задымилось, встретившись с раскаленными камнями, а затем и вспыхнуло — земля остынет быстро, но пока она горяча. Да это и не земля… горючка убила в ней все живое, а заодно и все то, что когда-нибудь могло бы стать живым. Хлопнулся в выгоревшее пятно, подняв облако пепла, второй щит — прыгая с доски на доску, Шенк тремя прыжками перебрался через черную зону и дальше двинулся уже спокойно, сберегая силы. Прыгать или бегать, будучи в латах, — верный способ лишиться сил до того, как они по-настоящему понадобятся.

Регнар уже ждал его — седой стоял, держа на сгибе локтя шлем, весьма смахивающий на волчью голову. Другая рука лежала на крестовине чудовищного меча — странно было уже одно то, что обычный человек может оказаться способным ворочать такой оглоблей. Вблизи Снежный Барс оказался куда опаснее, чем виделось с расстояния. Огромного роста, на полголовы выше Шенка, казавшегося рядом с ним щуплым и мелким… Могучие мышцы, казалось, выпирали даже из-под доспехов, а охватом шеи он вполне мог посоперничать со средних размеров быком.

Но более всего Шенка поразило иное — седой был красив. Красив настолько, что подавляющее большинство женщин, заметив это лицо в толпе, сбились бы с шага, а затем долго провожали бы гиганта восторженным взглядом. Мужественные черты лица, небесно-голубые глаза, идеально белые зубы, сейчас растянутые в насмешливой улыбке. Почему-то Легран думал, что командир мингской кавалерийской бригады, да еще носящий волчье прозвище, будет наводить страх одним своим внешним видом.

Регнар осмотрел своего противника несколько насмешливым взглядом, его безупречные губы изогнулись в презрительной ухмылке.

— Похоже, орденские темплары порядком измельчали. Ты только что из Семинарии, малыш, верно? Первое поручение… хочется выполнить его с честью, не так ли?

— Мы будем драться или ты предпочитаешь наносить удары языком? — Помимо воли Шенк старался говорить басом, добавляя себе возраста хотя бы за счет голоса. Получалось не слишком хорошо, это было видно по глазам Регнара.

— Малыш хочет драться, — с притворным сожалением вздохнул великан. — Ну что ж, тогда приступим. Мои люди клянутся, что если победа будет за тобой… — он хмыкнул, давая понять, что такую возможность всерьез рассматривать не стоит, — то твое отребье сможет уйти отсюда свободно. И при оружии.

— Мои люди клянутся, что сложат оружие, если победа достанется тебе.

— Клянутся… вот даже как. — Седой покачал головой. — Если вон тот здоровяк с повязкой на глазу, что готов прожечь меня взглядом, добровольно сложит оружие, я, пожалуй, уйду в монастырь.

— В женский? — ухмыльнувшись, спросил Шенк.

— Возможно, — согласно кивнул Регнар. — Ну что, малыш, приступим? А то люди ждут зрелища…

Он отступил на шаг, и его огромный меч взметнулся в воздух, а мгновение спустя обрушился на голову Шенка. Тот успел подставить крестовину своего клинка, и чудовищный удар едва не выбил оружие из его рук.

Несколько долгих минут они обменивались ударами. Шенк быстро понял, что его навыки бойца, приобретенные на бесчисленных тренировках, столкнулись с навыками совсем иного рода… Пока темплар вел бои с тенью, с манекенами или со спарринг партнерами, Регнар оттачивал свое мастерство в схватках, где цена ошибки — смерть. И стал истинным мастером — учитывая, что вышел из всех схваток, не заработав даже малого шрама на безупречном лице.

Его удары были безупречными — но пока Шенку все же удавалось их парировать, а время от времени и переходить в наступление. Темплар уже пропустил пару ударов, бедро ныло, и он чувствовал, как штанина становится тяжелой и по коже ползет что-то липкое и теплое. Но и латы Регнара уже носили на себе следы ударов меча темплара — пусть и несколько менее эффективных.

Удар, блок… сноп искр вырывается из-под столкнувшейся стали. Регнар наступал, орудуя мечом с пугающей ловкостью. Легран уже начал уставать, его клинок, более короткий, чем у противника, не давал ему никаких преимуществ, но был все же слишком длинен, чтобы перейти в ближний бой. И он вынужден был отходить, уклоняться, стараясь по возможности смягчать убийственные удары врага.

Нога скользнула по раскисшей земле. Легран на мгновение потерял равновесие, а в следующий момент его меч, выбитый из руки чудовищным ударом, серебряной рыбкой блеснул в воздухе и вонзился в землю шагах в пяти от него. А сам Шенк рухнул на спину… По рядам орденских солдат прошел стон. Регнар отошел на несколько шагов назад.

— Возьми свой меч, мальчишка… Никто не посмеет сказать, что Снежный Барс убил безоружного ребенка.

Темплар поднялся — левая нога слушалась все хуже и хуже. Он выдернул клинок из земли, коротким взмахом сбросил с лезвия налипшую грязь. Он понимал, что с раненой ногой не сможет больше бегать от своего куда более сильного противника. Теперь он мог вести бой только стоя на месте, да и то вряд ли долго — пройдет совсем немного времени, и раненая нога откажет окончательно…

А Регнар уже надвигался, неотвратимый, как сама смерть. Шенк на мгновение закрыл глаза, призывая на помощь все, чему его учили, все, что он постигал сам… И тело отозвалось. Меч взлетел навстречу уже опускающемуся на его голову клинку Снежного Барса, отбросил его в сторону, выворачивая из закованных в сталь кистей. Не чувствуя усталости, забыв о боли, Легран бил снова и снова — Регнар уже не помышлял о нападении, уйдя в глухую защиту, но каждому было видно, что и парировать удары впавшего в боевое безумие темплара ему удается со все большим и большим трудом.

А в следующее мгновение остро отточенный клинок ударил в шлем, пробивая сталь, и теперь уже Регнар опрокинулся на спину, из-под искореженного шлема вытекала темно-красная кровь. Легран тяжело шагнул вперед, молясь Сиксте о том, чтобы именно сейчас не подвела нога, чтобы не рухнуть на колено рядом с поверженным врагом. Его клинок коснулся шеи Снежного Барса.

— Ну, чего ждешь… добивай, малыш.

— Сдавайся, — прохрипел Шенк, чувствуя, как медленно уходит безумие, как вновь начинает пульсировать раненое бедро, отдаваясь болью во всем теле, застилая глаза темной пеленой.

— Зачем? — проскрежетал из-под шлема искаженный металлом голос Регнара.

— Я не держу на тебя зла. Ты сражался как настоящий воин. Но я должен спасти своих людей. Признай поражение, и ты свободен.

Некоторое время Регнар молчал. Затем медленно протянул:

— Признаю свое поражение. Наша клятва будет исполнена. Ты и твои люди могут уйти свободно.

— Да будет так… — Шенк воткнул меч в землю и тяжело оперся на него, понимая, что одно неосторожное движение — и он просто рухнет и не сможет уже подняться. Непослушной рукой стянул шлем, вздохнул полной грудью. Полегчало — но, к сожалению, лишь самую малость.

Снежный Барс поднялся, тоже снял шлем, скрипя зубами от боли. Его щеку пересекал рваный разрез, разом лишая воина всей красоты, всего обаяния. Кровь стекала по щеке, по шее, пятная доспехи, но Регнар не обращал на это внимания. Он смотрел на темплара, и во взгляде была насмешка и капелька презрения.

— Ты, возможно, неплохой человек, мальчик, — тихо сказал он, швыряя изуродованный шлем к ногам Леграна. — Но воин ты дерьмовый. На будущее запомни, щенок, нельзя оставлять врагов в живых. Никогда. Живой враг придет снова. И во второй раз тебе, возможно, не повезет. Запомни… на будущее. И еще запомни — мы еще встретимся.

Он повернулся и зашагал к замершим вдалеке всадникам. Темплар смотрел ему вслед и думал о том, что седой в чем-то по-своему прав. Глупо даровать жизнь врагу — может быть, завтра или послезавтра меч в руке Снежного Барса разрубит чье-то тело… и виновником этой смерти будет он, темплар… Но он не смог бы ударить беззащитного, вонзить лезвие в горло лежащего на спине рыцаря. Как не смог — или не счел нужным — сделать это Регнар. Что ж, значит, такова судьба. Почему вдруг стало так темно?

Ему казалось, что он гордо стоит, расправив плечи, и смотрит на «Степных волков», что уже разворачивали коней… Перед глазами все плыло, земля качалась, становилось все темнее и темнее. Он даже не почувствовал, что падает, не ощутил, как чьи-то руки подхватили безвольное тело, не дали ему рухнуть в грязь.

Что-то холодное опустилось на лоб, струйка воды скользнула по виску, ненадолго задержалась в волосах, затем пробежала по шее, вызывая щекотку. Шенк дернулся и открыл глаза. Над ним было голубое, без единого облачка небо. Солнце, висевшее довольно низко над горизонтом, метало ему прямо в лицо свои огненные лучи, яркие, но не очень жаркие. Он медленно втянул в себя воздух, пробуя его на вкус. Утро…

«Странно, — мелькнула мысль, — ведь мы сражались уже почти вечером…»

То, на чем он лежал, ходило ходуном, поминутно вздрагивая, подпрыгивая и сотрясаясь. Шенк скосил глаза, увидел высокие борта из кое-как оструганных досок. Телега… не самое лучшее, не самое почетное место для рыцаря.

Он попытался привстать — и не смог. По телу волной прошла слабость, руки, упершиеся в дно телеги, тут же подогнулись, и Шенк снова откинулся на спину. Тут же над ним, загораживая небесную синь, появилось загорелое личико Синтии. В глазах вампирочки сквозило неподдельное беспокойство, переходящее чуть ли не в страх.

— Слава Сиксте, ты пришел в себя! — прошептала она. Шенк слабо улыбнулся уголками губ — на полноценную

усмешку не хватало сил. Создание Тьмы обращается к Святой Сиксте с благодарственным призывом… куда катится мир?

— Как ты себя чувствуешь? — Она тормошила его, не давая снова провалиться в забытье. — Ну, отвечай!

— Погано, — неохотно признался Шенк. — Кажется, я почти не могу пошевелиться. Что со мной случилось?

— Ты ничего не помнишь? — удивленно вскинула она идеально очерченные брови. Сейчас, при свете дня, он видел, что она красива. Нежный ровный загар, чарующий разлет бровей, бездонные глаза, обрамленные невероятно длинными ресницами…

Она была очень хорошенькой и в привычном ей облике вампирки, бледная кожа красиво сочеталась с черными волосами и алыми губами, и даже горящие глаза лишь дополняли картину, не внося диссонанса. Прошло не так уж много времени с того момента, как он увидел ее впервые, но она изменилась настолько, что стала неузнаваемой. Теперь это была не жалкая, забитая, испуганная девчонка, ждущая издевательств и, возможно, смерти. Теперь это была красивая молодая девушка — стройная, изящная… Но главное — сейчас в ней чувствовалась уверенность и сила.

Дорожный кожаный камзол сидел на ней идеально — но столь же хороша она была бы и в роскошном бальном платье, и в боевой кольчуге с клинком в руке. Такие изменения — и всего за несколько десятков дней.

— Ты почти упал там, возле холма… — рассказывала Синтия, и Шенк заметил, что ее полные губы чуть заметно подрагивают. Если бы речь шла об обычной девушке, он бы предположил, что она готова вот-вот расплакаться. Но скажи кому, что видел плачущего вампира, — в лучшем случае поднимут на смех. — Этот Барс ранил тебя очень сильно, ты потерял много крови… Там, где ты стоял, натекла целая лужа.

— Столько добра пропало, — попытался он иронизировать, но она не приняла шутки, нахмурилась, словно его слова прозвучали как оскорбление. А может, именно так оно и было. Шенк почувствовал, как лицо заливает краска стыда. — Прости… Я не хотел тебя обидеть.

— Ты не можешь меня обидеть… — Она сделала ударение на первом слове, но в самой фразе послышался плохо скрытый упрек.

— Прости… — Теперь ему стало по-настоящему стыдно.

— Прощаю. — Она улыбнулась. — Так вот, ты потерял много крови, мы перевязали рану, остановили кровотечение, но ты уже два дня не приходишь в себя. Сегодня ты открыл глаза в первый раз.

— Куда мы едем?

— Шенк, то, что ты все же пришел в себя, — это хорошая новость. Но должна тебя огорчить, на этом хорошие новости и заканчиваются. Себрасс проиграл бой на берегу Ринна… Ну или как он сам предпочитает говорить, отступил, сохранив армию. Теперь он заперся в Орхаене.

— Орхаен… — Шенк едва шевелил губами, но его шепот был вполне разборчив. — Я слышал об этой крепости… она мало чем уступает Цитадели. Вряд ли ее бастионы можно взять обычным штурмом… а на долгую осаду у Минга не хватит ни времени, ни сил.

— Вчера мы встретили гонца, командор отправил его нам навстречу. Нам предписано двигаться в Орхаен… будем там завтра к полудню.

— Солнце не обжигает тебя? — вдруг спросил темплар. Она покачала головой:

— Пока я в этом облике, солнце мне не страшно. Знаешь, я теперь могу удерживать этот облик дольше на целый час. Магистр Унтаро сказал, что если я смогу сохранить человеческий облик более половины суток, то можно уменьшать дозу эликсира… и когда-нибудь я смогу обходиться вовсе без него.

— Это было бы замечательно…

Она снова улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

— Белая кожа мне тоже к лицу. А теперь спи, темплар. Тебе нужен отдых…

Шенк открыл рот, хотел было сказать, что не желает спать, что ему надо расспросить ее подробнее обо всем, что сказал гонец, о том, сколько уцелело ополченцев… Но веки тяжелели, а закрывшись, уже упорно отказывались подниматься вновь. Сознание плыло, появилось ощущение падения куда-то в пустоту — он еще делал попытки вынырнуть, снова вернуть себе способность мыслить, и в то же время понимал, что это невозможно, что не родился еще человек, способный противостоять усыпляющему воздействию вампира. А затем сознание полностью погасло, и Шенк погрузился в глубокий, без сновидений сон…

Второй раз он проснулся много позже — вокруг стоял шум и гам, гремело железо, ржали кони, слышался людской гомон. Шенк приподнялся — теперь это получилось гораздо легче, хотя слабость еще оставалась и он не был уверен, что сможет встать. Нога пульсировала болью, этим следовало бы заняться в первую очередь, но если началось воспаление, одним его Знаком Исцеления от раны не избавиться. Воспользуйся он даром Сиксты в самом начале — и сейчас от раны остался бы только шрам, но время было упущено.

Синтия, видимо, следила за ним, поскольку тут же оказалась рядом.

— Мы прибыли в Орхаен! — доложила она четко, как отменно вышколенный адъютант. — Клянусь Сикстой, я еще никогда в жизни не видела столько людей сразу. Кажется, даже в Пенрите народу было меньше.

Он усмехнулся:

— Скорее всего там людей было куда больше, просто Пенрит — большой город и порт, а Орхаен — всего лишь крепость. Ладно, мы прибыли и что теперь?

— Штырь пошел на доклад к командору Себрассу, скоро вернется. Да вон, он уже идет…

Бывший разбойник был не один. Рядом, чуть прихрамывая, шагал невысокий человек в легких кавалерийских доспехах. Небольшая, всего в ладонь длиной, пряжка в виде золотого меча скрепляла длинный пурпурный плащ командора.

Командор Унгарт Себрасс был уже далеко не молод. Его худое лицо, обрамленное аккуратно подстриженной седой бородкой, когда-то, наверное, выглядело привлекательным. Но сейчас трудно было даже сказать, чего на нем больше — шрамов, полученных в боях, или иных отметин, тех, что оставляет безжалостное время… но которые свидетельствуют о мудрости. Глубокие морщины, серебристые пряди в слегка вьющихся волосах, белые бескровные губы, упрямо поджатые… в одном из боев вражеская стрела почти поразила его в левый глаз, разорвав кожу на виске. От той раны давно уж почти не осталось и следа, лишь шрам, почти незаметный под густым загаром — а вот глаз с тех пор так и остался навсегда прищуренным, и казалось, что Унгарт смотрит на собеседника с легкой иронией или даже насмешкой. При этом сложно было назвать человека более чуждого веселью. Командор Себрасс всегда был серьезен, даже в тех случаях, когда его собеседниками были хорошенькие девушки. Может, именно поэтому он до сих пор был один, так и не найдя себе достойную спутницу жизни.

Командор шел неторопливо, не проявляя нетерпения, но все — и даже лошади — уступали ему дорогу. Себрасс остановился прямо перед телегой, где Шенк все еще без особого успеха пытался принять подобающую рыцарю позу. Но голова продолжала кружиться, а руки предательски дрожали, не желая поддерживать ослабевшее тело.

— Оставь это, воин. — Командор коротко отдал честь.

Шенк попытался ответить тем же, но как только вес тела оказался перенесен на одну руку, та не выдержала, подогнулась, и темплар не слишком красиво завалился на бок, застонав от боли, пронзившей ногу. Синтия прыснула, Штырь чуть заметно покачал головой, на лице командора не дрогнул ни один мускул.

— Ты нуждаешься в лекаре, воин, — сухо бросил Себрасс. — Я распоряжусь. Твой помощник, — короткий кивок в сторону Штыря, — доложил о стычке со «Степными волками». Поздравляю с боевым крещением, молодой человек.

Шенк пробормотал что-то вроде того, что все его помыслы направлены на благо Ордена, но ответить четко, отдавая честь, при этом лежа на телеге с сеном, было несколько затруднительно. Но Себрасс пропустил слова Леграна мимо ушей, продолжая начатую фразу. Правда, теперь в его голосе напрочь отсутствовало тепло… которого и раньше там особо не наблюдалось.

— Но запомни на будущее, молодой человек, если ты хочешь, чтобы оно у тебя вообще было. Полководец не может ставить успех кампании или даже отдельного сражения в зависимость от собственного умения владеть оружием. Если на то пошло — в зависимость от умения любого отдельного человека. Войны не выигрываются одиночками. Если бы ты проиграл, всех твоих людей вырезали бы как баранов. Минги не берут пленных… вернее, берут, но не из числа воинов.

— Но я же… — Шенк почувствовал, что лицо заливает краска стыда.

— Ты действовал по велению сердца. — На скулах Себрасса заиграли желваки, а в глазах застыл лед. — А должен был думать головой. Нуда ладно… победителей не судят, но если ты еще раз выкинешь такую глупость, суд я тебе обеспечу.

Он резко повернулся на каблуках и, прямой как палка, зашагал в сторону донжона крепости. Огромная центральная башня, крепость в крепости, внушала немалое уважение своими размерами… и все же была куда скромнее, чем аналогичное сооружение Цитадели Сайлы.

— Не переживай, Шенк, — прошептала Синтия. — Говорят, он хороший человек. Просто… сейчас у него плохое настроение.

— Где тут раненый? — раздался хриплый голос.

Возле телеги стояла старуха… на вид ей было лет сто, не меньше, да и выглядела она настоящей ведьмой — худая, вся покрытая толстыми темно-коричневыми родинками, с длинным крючковатым носом и редкими седыми волосам. За ее спиной маячили три мордоворота, каждый из которых по весу превосходил Шенка чуть ли не вдвое. Этой карге вполне подошел бы наряд из разноцветных грязных лохмотьев… но бабка была одета аккуратно и чисто, в длинное платье темно-коричневого цвета, скромное, но из хорошей ткани.

Старуха смерила темплара чуть насмешливым взглядом, затем несколькими резкими движениями сорвала с его ноги повязку, не обращая внимания, что Шенк взвыл от боли. Рядом зашипела Синтия, ее глаза метали молнии, а тонкие пальчики теребили рукоять меча. Шенк стиснул ее руку, давая понять, что все нормально и не следует протыкать лекарку насквозь просто за порывистость движений.

— Угу… — пробормотала старуха, разглядывая покрасневшую, горячую рану. — Ага… Малыши, тащите-ка его в десятую палату, там ему как раз место.

«Малыши» дружно закивали, растягивая мясистые губы в улыбке, а затем подхватили Леграна, словно он весил не больше перышка, и куда-то потащили. Синтия семенила рядом, бдительно озираясь по сторонам и не убирая руки с эфеса. Впрочем, на нее никто не обращал внимания, ни мордовороты, перебрасывающиеся сальными шуточками, ни ковыляющая позади старуха.

Десятая палата оказалась просторной комнатой, сплошь уставленной низкими широкими лежаками. Большая часть из них была занята — и в воздухе висел тяжелый запах лекарственных снадобий. Похоже, раненых в крепости было немало. Леграну досталась лежанка у забранного мелкой кованой решеткой оконного проема. Пожалуй, одна из лучших — воздух здесь был чище, а аромат лекарственных отваров — заметно слабее.

Нетерпеливым жестом старуха отогнала «малышей», которые, похоже, боялись ее до дрожи в коленках. Снова осмотрела ногу, затем резко надавила на края раны. Красная плоть разошлась в стороны, изнутри хлынула тягучая желто-зеленая жидкость. Шенк изо всех сил стиснул зубы и все же не смог удержать стона. Синтия дернулась, словно от удара, но осталась на месте. Лекарка покачала головой, затем смерила взглядом девушку, хмыкнула.

— Интересными… гм-м… оруженосцами обзаводятся нынче темплары. Как меняется мир… Ладно, юнец, говори, как тебя лечить? Как следует… или по закону?

Уж кому-кому, а служителю Ордена было ясно, что скрывается за этими словами. Старуха целительница намекала на то, что может не ограничиваться одними лишь целебными мазями и настоями, которые хоть и неплохо помогали, но требовали на излечение куда больше времени, чем соответствующим образом подобранное заклинание. И хотя Орден сквозь пальцы смотрел на применение слабенькой исцеляющей магии лекарями и знахарками, трудно было заставить себя смириться с мыслью, что эта самая магия, которая все же есть порождение Тьмы, будет нацелена на рыцаря Света.

Хотя, с другой стороны, он и так уже запятнал себя созданием портала, да и тем, что взял в спутницы вампирку, тоже. Одним грехом больше, одним меньше… Шенк зажмурился и всем сердцем воззвал к Святой Сиксте, моля о прощении за нечестивые мысли. Нет греха малого и греха большого — есть просто грех.

Старуха сунула руку в небольшой мешочек у пояса и вынула тщательно сложенный вчетверо небольшой лист пергамента. Развернула, пробежала глазами по изрядно выцветшим строкам, затем сунула листок под нос темплару:

— На вот, читай, молокосос. Се — записи судилища, или как это у вас, орденцев, говорят… про-то-кол, придумали же словечко. Бона, чья закорючка внизу стоит? Узнал?

Шенк скосил глаза… подпись и в самом деле показалась знакомой, он ее видел… когда-то очень давно. Легран закрыл глаза, вспоминая, — словно наяву перед ним закружился хоровод образов из прошлого. Не такого уж далекого: несколько лет — не слишком долгий срок.

Старуха — не эта, другая, несущая не исцеление, а зло и смерть. Голос — знакомый и в то же время чужой, с натугой произносящий одно-единственное слово, которое должно было отправить ведьму к демонам, которым она давно уже добровольно отдала свою душу. Яростный крик, рвущийся сквозь сполохи очистительного пламени. И морщинистая рука, уверенно выводящая сложный завиток под записью о приведении приговора в исполнение.

— Да, я знаю… знал этого человека, — прошептал Шенк.

— Знал? Стало быть, Барт умер? — хмыкнула старуха, но в голосе не прозвучало и капли сожаления. И неудивительно, если все же имелись люди, что относились к инквизитору Камингсу Барту с уважением, то уж с любовью и теплотой — таковых не нашлось бы, пожалуй.

— Два года назад.

— Жаль. — Она довольно фальшиво изобразила скорбь. — Ну, пусть его дорога будет светла. Старик был порядочным засранцем, но дело свое знал и напраслину не возводил. Читай, читай, паренек, я храню этот листок уж двадцать лет, специально для таких, как ты, молодых и рьяных.

Шенк быстро пробежал глазами по бледным строкам. Обычный протокол заседания инквизиторского суда. Обвинение тоже не блистало новизной — порча, сглаз, приворот… Обвиняемая Эллина Руж, допрошена под Знаком Истины в присутствии темплара Ива Гаркала… Причастность к означенным преступлениям отрицала, причастность к использованию лечебной магии подтвердила. Именем Ордена обвинения в применении преступной магии сняты.

Он поднял глаза на старуху. Она ухмылялась, довольная произведенным эффектом. Видать, делала это не в первый раз.

— Ясно, соколик? Так что я в своем праве… ладно, глазыньки-то закрой, хватит на дукумент таращиться. Спи сейчас… Спи! Я сказала…

Если усыпляющая магия вампира была подобна мягкому одеялу, обволакивающему, согревающему, медленно опускающему в ласковые' глубины дремоты, то заклинание старухи подействовало как тяжелый удар латной перчатки, начисто вышибающий сознание. Темплар рухнул на лежанку, взвизгнувшую от такого издевательства, но все же устоявшую, а бабка склонилась над ним, водя руками над раной и бормоча странные, мало кому из смертных понятные слова. Синтия присела на корточки у стены и закрыла глаза, настроившись на длительное ожидание.

Вампиры умеют ждать — столько, сколько нужно. И даже больше.

Легран занял один из стульев — в самом темном углу. Его пригласили на это совещание как командира роты ополчения, сформированной преимущественно из остатков приведенных им солдат. Себрассу следовало бы подобрать иного офицера, но если ополченцы прибывали в крепость постоянно, то тех, кто мог бы ими командовать, катастрофически не хватало.

Рядом сопел Штырь, совершенно неожиданно для самого себя ставший из разбойника ополченцем, а всего лишь два дня назад — заместителем ротного командира. Одноглазый минг был явно не в восторге от назначения, зато Шенк в немалой степени обрадовался мудрому решению командора Себрасса. Талантов полководца он за собой не чувствовал и не был уверен, что сможет успешно командовать целой ротой — семью сотнями пехотинцев. Правда, пока что в роте недоставало ста сорока бойцов, но к вечеру ожидалось прибытие еще одного отряда ополченцев — и тогда его «Волкодавы», как сперва в шутку, а затем и совершенно официально начали звать отряд темплара, будут укомплектованы полностью.

Накануне утром старуха Руж прогнала темплара из помещения, приспособленного для больных и раненых, раздраженно заявив, что он, темплар, уже здоров и попусту занимает место, что могло бы пригодиться кому-то другому. Шенк и в самом деле чувствовал, что нога, которой он вполне мог и лишиться, уже почти его не беспокоит, лишь иногда рана напоминает о себе тупой болью… даже не болью, так, воспоминанием.

Сейчас здесь, в одном из залов центральной башни крепости, собралось человек тридцать — все уцелевшие старшие офицеры Северной армии да несколько новичков, таких же, как Шенк и его одноглазый спутник, принявшие командование подразделениями не столько благодаря своим навыкам, сколько из-за отсутствия альтернативы.

— Минги не мешали нам отступать в Орхаен, потому что сами крепко получили по зубам, — мрачно вещал Себрасс, прохаживаясь вдоль кресел, чуть подволакивая ногу. — Но, пока мы собирались с силами, имперцы тоже не сидели на месте. Патрули докладывают, что к крепости движутся по меньшей мере шесть мингских штурмовых корпусов… это примерно вшестеро больше солдат, чем располагает Орхаен.

— Вполне приемлемое соотношение для обороны, — подал реплику кто-то из офицеров. Шенк попытался разглядеть говорившего, но сумел увидеть только бритую макушку. Тон этой реплики темплару не понравился — слишком уж пренебрежительный. Минги уже успели доказать, что задело взялись серьезно и недооценивать их попросту опасно.

— Совершенно верно, — холодно кивнул Себрасс, и на скулах его заиграли желваки. Видимо, столь легкое отношение к предстоящей осаде задело и его. — Но минги не станут штурмовать крепость с такими силами. Точнее, наверняка попробуют взять с ходу, обломают зубы, а затем запрут нас здесь, в этих стенах, от подкреплений и продовольствия. Дождутся подхода остальных сил и осадных машин…

— Простите, командор! — не выдержал Шенк. — А почему бы мингам просто не двинуться на Сайлу? Достаточно даже двух корпусов, чтобы не дать нам выйти из Орхаена.

Со всех сторон послышались сдержанные смешки, даже Штырь опустил голову, чтобы скрыть кривую ухмылку. Командор даже не шевельнул бровью, то ли считая вопрос правомерным, то ли просто намереваясь объяснить зеленому новичку, что к чему.

— Ни один полководец в здравом уме не оставит у себя в тылу набитую войсками вражескую крепость. В том случае, конечно, если он планирует не краткий рейд, а длительную операцию на территории противника. Имея за спиной гарнизон, подобный нашему, Минг рискует оказаться меж двух огней. Прежде чем идти на Сайлу, имперцы обязаны разобраться с нами, а заодно и с остальными относительно крупными формированиями. Так что штурм будет. Сейчас нам необходимо составить план обороны…

Командор подошел к огромной, на половину стены, карте, которая изображала крепость Орхаен с точностью до очень мелких деталей. Шенк посматривал в сторону этой карты с самого начала, успев уже несколько раз назвать себя идиотом за то, что сел так далеко.

Если схема точно отражала положение дел, то крепость Орхаен была не столь уж неприступна, как это казалось в самом начале. Хотя и производила весьма достойное впечатление. Внешняя стена, окружающая собственно город, была усилена шестнадцатью башнями, четыре из которых защищали двое ворот — восточные и западные. Стена была выше, чем в обычных приграничных крепостях, да и порядком толще. И если все ворота, слабое место любой цитадели, были защищены двумя мощными бастионами, каждый из которых сам по себе казался неприступным, то остальные башни были и пониже, и катапульт на них было меньше.

Да и сама стена испытала на себе все беды мирной жизни. Если приграничным крепостям худо-бедно доставались средства на обновление стен и ремонт орудий, то Орхаен, уже лет триста не слышавший звона вражеской стали, порядком обветшал. Нельзя сказать, что каменная кладка рассыпалась от старости, но несколько хороших ударов — и древний раствор, крепящий валуны, не выдержит.

И все же самым слабым местом Большого Орхаена были не старые стены. Река, разделяющая город на две части, была перегорожена массивной бронзовой цепью, которая могла подниматься, перекрывая кораблям вход на территорию города, или опускаться на дно, пропуская торговые караваны к портам Большого Орхаена. Цепь не давала пройти кораблям, но плоты, лодки и тем более пловцы могли пересечь границу крепости без особого труда. Здесь, на башнях, в недрах которых скрывались массивные вороты, поднимающие и опускающие цепь, стояли мощные катапульты, сами башни были усыпаны бойницами и машикулями, и все же река оставалась самым уязвимым местом крепости.

Малый Орхаен, или, как его называли чаще, Замок, когда-то и в самом деле был обычным замком. Постепенно вокруг него выросла деревня — люди, хотя и привыкшие к мирной жизни, все же видели в высоких стенах Замка Орхаен защиту — так, на всякий случай. Поселение росло, пока не превратилось в город, нуждающийся в собственных защитных сооружениях. К тому времени он уже занимал оба берега реки, и… в общем, так и возник Большой Орхаен — не самое удачное решение военной инженерии.

Замок выглядел куда лучше. Его стены были высоки, установленные на башнях катапульты и куда более дальнобойные, хотя и медлительные требучеты могли накрыть каменными снарядами или горшками с горючей смесью чуть ли не любую точку города. Почти сто лет назад очередной комендант крепости приказал прорыть ров, наполняемый из реки… ров рыли почти три года, согнав на строительство тучу народа. Комендант платил за работу, и платил неплохо, а когда заканчивались деньги — в дело вступали бичи надсмотрщиков. Так или иначе, но работа была закончена, и Замок приобрел еще один немаловажный оборонительный рубеж.

Сейчас в крепости было около десяти тысяч солдат Ордена и почти вчетверо больше мирных жителей, собравшихся сюда со всей округи. Куда умнее было, наверное, убраться подальше от опасных мест, но люди верили в нерушимость орденской твердыни. А потому и шли сюда непрерывными потоками, тащили узлы со всяческим скарбом, гнали скот, везли даже телеги с сеном…

— Мы располагаем достаточными силами для обороны крепости, — Себрасс обвел присутствующих мрачным взглядом, — но если Минг стянет сюда хотя бы семь-восемь корпусов, внешнюю стену мы не удержим.

Он говорил об этом совершенно спокойно, как о свершившемся факте. Среди офицеров пронесся недовольный ропот, многие из них расценили эти слова как пораженческие настроения, неприемлемые для настоящего полководца. Но были и другие — те, кто понимал, что Себрасс всего лишь трезво оценивает перспективы.

— Простите, командор… — снова не выдержал темплар, в глубине души чувствуя, что делает глупость. — Может, мирным жителям покинуть крепость?

— Дельный совет, — не меняя тона, заметил Себрасс, но, судя по очередной волне смешков, рассматривать эти слова как комплимент не стоило. — Завтра поутру часть людей отправим в Сайлу… и далее. Пусть твои солдаты, Легран, проследят за подготовкой беженцев. Скот должен остаться в крепости, пусть возьмут с собой еды дня на четыре-пять, не больше. Орден компенсирует убытки.

— Будет исполнено, командор.

— И выделите им четыре… нет, три терции сопровождения.

— Так точно, командор.

— Хорошо… Кандис, твои стрелки должны прикрыть цепные башни. Это самое опасное место. Дорват, твои люди пусть займутся теми домами, что находятся за пределами стен. Если мингам понадобятся бревна, им придется везти их из леса… все, что не удастся разобрать и доставить в крепость, должно быть сожжено. Все запасы, какие найдете, доставите в замок… именно в замок, Дорват, а не на городские склады.

Себрасс говорил еще долго. Каждый командир получил назначение, и чем больше Легран слушал командора, тем больше убеждался, что ветеран знает свое дело. С теми силами, которыми он располагал, сложно было организовать защиту старой крепости лучше. Провианта было волне достаточно, река исправно обеспечивала город чистой водой, а запасы оружия и метательных снарядов были весьма велики. И если удастся убрать из Орхаена лишних людей, хотя бы женщин и детей, можно было надеяться, что оборона будет успешной.

К сожалению, этим планам не суждено было сбыться — правы оказались те, кто встретил идею темплара о выводе из крепости населения усмешками. Рано утром, когда беженцы приготовились покинуть стены Орхаена, на горизонте показались первые мингские сотни, а скоро все пространство вокруг крепости, за пределами пролета снаряда катапульт, было сплошь усеяно знаменами Империи.

Осада Орхаена началась.

— Заряжай! — орал коренастый терц, сверкая налитыми кровью глазами на своих нерасторопных подчиненных. Его пшеничного цвета усы грозно топорщились, а широкий кривой шрам, пересекающий щеку, уже набух красным, выдавая переполняющие ветерана эмоции. — Быстрее, жуки навозные, быстрее!!!

Шенк с неподдельным интересом разглядывал движущиеся к стенам ряды мингских солдат. Отсюда, с одной из башен Орхаена, которые поручили его «Волкодавам», сложно было разобрать лица, зато прекрасно было видно сияние отточенной стали. В рядах атакующих не было копейщиков, длинное копье, алебарда или глефа — не самое лучшее оружие для штурма. Для обороны — самое оно, а потому многие из его ополченцев изрядно покопались в арсенале, выбирая себе тяжелые секиры, длинные массивные бердыши или окованные металлом копья, где древко не перерубить и настоящему силачу. Кое-кто вооружился шипастыми кистенями, отменно подходящими для того, чтобы одним взмахом сметать со стены лезущих через зубцы вражеских солдат. Правда, владеть кистенем надо уметь, иначе и сам покалечишься, и соседа зацепишь… и старик, раздававший оружие, каждый раз, щуря подслеповатые глаза, придирчиво интересовался, а для дела ли берется то или иное оружие или так, покрасоваться. Тем же, кто доверия у него не вызвал, совал тяжелую булаву — дубина она дубина и есть, хоть и железом окованная… кто ж из бывших селян дубиной владеть не умеет? Разве что женщины… и то смотря какие.

— Бей!!!

Солдаты рванули запорные рычаги, натянутые, как струны у менестреля, канаты рванули лапу катапульты с такой силой, что казалось, сама сейчас оторвется и улетит следом за тяжелым булыжником. Дерево грохнуло о стопор, камень ушел в небо, на мгновение задержался в верхней точке полета, а затем рухнул прямо в гущу штурмующих, опрокинув разом троих или четверых. Следом просвистело еще несколько камней побольше — это начали свою работу огромные требучеты, стоящие на башнях Малого Орхаена.

— Заряжай! Щебенку готовь! — снова заорал терц. Шенк усмехнулся: «щебенкой» ветеран называл камешки поменьше, каждый размером чуть не с голову ребенка, таких булыжников в ковш катапульты помещалось десятка два. Пожалуй, против густых рядов пехоты такие камни будут куда эффективнее больших валунов.

Со стен полетели первые стрелы… не для дела, скорее просто чтобы и врага пугнуть, и себя подбодрить. До приближающихся ровным шагом шеренг стрелы долетали уже утратив убийственную стремительность полета. И все же в первых рядах кто-то упал, кто-то выронил оружие, схватившись за пробитое плечо… Это были самые милые сердцу защитников мгновения — когда ты уже можешь достать врага, а он тебя — пока что нет. Жаль только, что это ненадолго.

Словно в ответ на эти мысли, со стороны мингов ударил ливень стрел. Были и там мастера, сумевшие добросить стрелу до верхнего края стены, были и мощные арбалеты, болты которых со свистом влетали в бойницы, но в большинстве своем залп пропал даром — ветер благоприятствовал защитникам, и большая часть смертоносных подарочков лишь бессильно тюкнулась в стену.

— Бей!

Снова тяжелый удар лапы о стопор. Еще два десятка выстрелов, ну, может, три десятка — и катапульта прекратит швырять во врага камни, а солдаты примутся менять измочаленное дерево, заново стягивать разболтавшиеся крепления железными скобами и толстыми кожаными ремнями. Другое дело требучет — этому чудовищу ремонт понадобится не скоро, такова уж его конструкция. Но за все надо платить — там, где нужна точность, в дело пойдут баллисты и катапульты, а эти монстры хороши лишь тогда, когда не важно, куда упадет снаряд.

В этот раз выстрел был удачен — град камней обрушился на особо густое скопление пехоты, и Шенку показалось, что даже отсюда он слышит вопли боли, хруст ломающихся костей и скрежет сминаемого металла. Не придумано еще способа защититься от падающего с небес булыжника — ни щит, ни доспехи тут не помогут.

Передняя шеренга перешла с шага на бег. Многие тащили длинные лестницы, способные достать до верхнего края стены, кое-кто волок шесты — тоже неплохая вещь, особенно если стены не высоки. Хватало и железных кошек — трехлапых крюков, с острыми когтями, способными зацепиться за любую неровность. К крюкам приклепана цепь — метр, полтора, а дальше веревка с узлами, чтобы удобнее взбираться было.

Вот теперь стрелы со стен посыпались в полную силу, стрелки даже не особо высматривали цель — да в такой тесноте это и не важно, мало какому железному болту или оперенной стреле с тонким хищным наконечником удастся бессильно вонзиться в землю, слишком густы ряды штурмующих. Но и ответные выстрелы уже достигают цели — один из солдат у катапульты вдруг дико закричал, прижав окровавленные ладони к лицу, — стрела ударила в щеку, выщербив зубы и выставив окровавленное острие с другой стороны.

— Беритесь за арбалеты, — приказал Шенк, понимая, что катапульта уже стала бесполезной. Минги полезли на стены, теперь камни будут падать у них за спинами, не принося никакого вреда. Ветеран зыркнул недобро, мол, сам знаю, но нужную команду проорал.

На верхней площадке башни, не считая Шенка и словно тень следовавшей за ним Синтии, сейчас находилось двадцать человек — четыре полных терции… уже девятнадцать, раненый, скуля и подвывая, пошел вниз, искать лекаря. Рана не столь уж страшная, но сейчас надобности в геройстве нет… вот ежели мингам удастся закрепиться за стены, тогда в бой пойдут все, и усталые, и увечные. Оставшиеся разобрали составленные у бойниц арбалеты, и тут же воздух наполнился хлопками выстрелов.

Теперь, когда дело дошло до штурма стен, арбалетчики целились прилежно, стараясь свалить тех, кто успел взобраться по лестнице выше других, а повезет — так и на голову тем, кто следует за ним. Шенк прицелился, нажал на спуск, арбалет дернулся в руке, посылая смертельный подарок вниз, в толпу осаждающих. Вражеская стрела чиркнула по шлему, где-то за спиной раздались сочные ругательства — видать, кого-то ранило, но не слишком серьезно. Шенк взял протянутый Синтией заряженный арбалет, вампирочка стреляла из рук вон плохо, накануне он в этом убедился, пусть лучше выполняет работу, которая у нее получается.

Вниз сыпались камни, лился кипяток, вызывая дикие вопли ошпаренных мингов у подножия, но Шенк видел, что имперцы, как тараканы, лезут и лезут на стены. Он выстрелил снова — промахнулся, болт лишь расщепил дерево штурмовой лестницы. Темплар уже хотел было выругаться, но увидел, как надломилась деревяшка, а мгновением позже лестница и вовсе развалилась, а пятеро, что карабкались по ней, полетели вниз, на головы своим товарищам.

— Удачный выстрел, алый, — рыкнул рядом терц, тот, что со шрамом. Затем, надсаживаясь, приподнял валун размером чуть ли не с тыкву и ухнул его вниз. Свесился через край стены, удовлетворенно хмыкнул.

В лицо ударил неприятный запах. Легран обернулся — солдаты подтаскивали к краю стены, окружающей площадку, знакомые глиняные кувшины. Мысленно темплар обозвал себя дураком — и в самом деле, давно пора. Сам подхватил один из кувшинов, грязный, весь перемазанный в черной липкой мерзости, швырнул его к подножию стены.

— Не туда! — зарычал терц. — Дальше кидай, чтоб от стен отогнать! Смотри, о как надо!

Силушкой невысокого ветерана Сикста не обидела… Кувшин полетел вниз, вращаясь, расплескивая вокруг себя черную горючку — терц заранее сподобился выдернуть пробку. Тут же солдаты метнули факелы — один потух сразу, и до земли долетела лишь дымящаяся головешка, еще несколько пропали даром, упав туда, где не оказалось ни капли черного зелья. Но по меньшей мере один попал по назначению, и внизу вспыхнуло пламя — и тут же шум битвы был почти перекрыт воем горящих заживо людей.

— Еще огня! — крикнул Шенк.

Почти сразу ему в плечо вцепилась тонкая рука Синтии.

— Они прорвались на стену!

И в самом деле — уже в нескольких местах бой шел на гребне стены. И бой этот складывался отнюдь не в пользу ополченцев… Может, все они умели, как надо, срубить старое дерево да потом пустить его на дрова, но вот умения управляться с противником, что не стоит тупо на месте, а еще и сдачи дает, им недоставало. Шенк видел, что по двору к лестнице, ведущей на стену, бежит отряд мечников — не каких-то там вчерашних крестьян, а настоящих солдат, знающих, с какого конца берутся за меч. Себрасс выставил на внешние стены тех, что похуже, приберегая остатки своих полков для отражения серьезного штурма. Этот ведь серьезным не назвать, решили взять наскоком, неожиданностью…

Мечники бежали быстро, но время уходило — пока еще доберутся да по узкой лестнице на гребень поднимутся… к тому времени от его ополченцев останется одна лишь светлая память,

— Три терции, за мной! Ты, — он ткнул пальцем в ветерана со шрамом, даже не пытаясь вспомнить, как того зовут, — останешься здесь. Стреляйте по лестницам, получится — подожгите. Синтия…

— Я с тобой! — взвизгнула она, подозревая, каким будет распоряжение.

Шенк махнул рукой, сейчас спорить не время и не место.

— Ладно…

Тяжелая дверь, что вела из башни на верхний ярус стены, распахнулась, и темплар выскочил на широкую, двум всадникам разминуться, каменную площадку. Меч с лязгом вылетел из ножен…

Схватка шла всего лишь в нескольких шагах впереди. Десяток «Волкодавов» — ишь ты, уже и знаки на одежку нацепили, успели, лучше бы оружием владеть лишний раз потренировались — отступали, не слишком уверенно отмахиваясь от наседающих мингов. Вот один из ополченцев получил тяжелый удар мечом в живот, выронил топор, ухватился обеими руками за расползающуюся плоть, откуда лезли уже наружу рассеченные внутренности, да так, прижав руки к брюху, и полетел вниз со стены, Второй опрокинулся навзничь, из горла бил фонтан крови…

Несколькими прыжками преодолев свободное пространство и отпихнув неловких вояк, Шенк с ходу врубился в имперские ряды, его тяжелый меч описывал круги, выбивая оружие и рассекая плоть. Сейчас здесь не было латников, поди попробуй взобраться по хлипкой лестнице в полном доспехе… вот когда катапульты пробьют стены, настанет черед латной пехоты, которой и стрелы не очень-то страшны, разве что арбалетный болт, выпущенный в упор, прошьет кованый нагрудник. Там все решит сила — здесь же куда важнее умение.

Удар, блок, еще удар, еще… брызжут искры из разрубленной кольчуги, отлетает в сторону рука, еще сжимающая клинок, меч описывает в воздухе зигзаг, кончик лезвия бьет врага по лицу — это даже не рана, так, царапина, не более, но минг отшатывается назад, вздымая руки к лицу, открывая живот — и туда на половину длины лезвия уходит тонкий меч Синтии. Резкая боль пронзила правую руку, пальцы непроизвольно разжались, выпустив рукоять меча. Тут же чей-то топор врезался в клинок, выворачивая его из левой руки, двуручник серебристой рыбкой мелькнул над краем стены, улетая вниз, — хорошо хоть не наружу, а внутрь крепости. Шенк с силой ударил бронированным кулаком, скорее чувствуя, чем слыша, как под латной перчаткой крошатся зубы, в сопли разбивается плоть.

Синтия змеей скользнула вперед, с убийственной точностью нанося удар за ударом. Окажись здесь кто-нибудь, видевший вампира в бою, мигом бы все понял — не бывает в девичьих руках такой силы. Но тем, кто шел на приступ, по счастью, не доводилось скрещивать мечи со стремительными и невероятно сильными порождениями Тьмы, и видели они перед собой лишь невысокого противника, уже взявшего три жизни и теперь готовящегося взять еще.

Легран припал на одно колено, рука сомкнулась на рукояти кистеня, выпавшего из чьих-то мертвых пальцев. Схватил, рванул — кистень не поддавался, ременная петля, что не давала в бою скользкой от крови рукояти вырваться из ладони, все еще была надета на запястье убитого. Зарычав, Легран рванул что есть силы — ремешок не выдержал, лопнул… а может, и надрублен уже был. И в следующее мгновение Шенк снова бросился вперед, нанося отчаянные удары тяжелым шипованным шаром на короткой цепи — от такого удара не спасает и кованая броня, не то что легкая кольчуга.

Правая рука пока что слушалась, но вряд ли это продлится долго. По рукаву уже стекало что-то теплое, и Шенк понимал, что не вся эта кровь вражья. Левой рванул с пояса кинжал, в толчее от короткого оружия пользы немало — спустя мгновение широкое, в ладонь, лезвие увязло в чьем-то боку, без труда разорвав железные звенья. Тут же сам получил еще один удар, тоже в бок, чуть пониже края кирасы — но отделался лишь синяком, добрая кольчуга тройного плетения, сделанная мастерами Цитадели, удержала лезвие, не прорвалась.

Что-то массивное подкатилось под ноги. Легран потерял равновесие и упал лицом вперед, принимая удар на руки. Тут же над его головой что-то вжикнуло, раздался вскрик, и прямо перед его лицом на камни упала отсеченная в локте рука, сжимающая устрашающего вида булаву.

— Вставай, темплар, разлегся тут… не пройти! — раздался знакомый задорный голос,

Он с трудом поднялся, снова заныла раненая нога, еще не успевшая как следует зарасти. Кистень метнулся вперед, противник подставил меч, но тонкий клинок не мог остановить полет шипованного шара, вмялся в лицо. Человек не успел даже вскрикнуть, то, что мгновением раньше было головой, теперь являло собой кашу из железа, костей и сплющенной плоти.

— Вперед, «Волкодавы»! — раздался недалеко знакомый голос. Штырь, в изодранной кольчуге, весь покрытый кровью — в основном чужой, — прорубался вперед, орудуя огромной двулезвийной секирой. За его спиной шли бывшие разбойники из числа «Волкодавов». Они делали свою работу деловито, без запала — как-никак ветераны, Удары наносили точно, экономно расходуя силы, — и теснили, теснили мингов…

Подоспели и мечники, посланные Себрассом на подмогу, и Шенк смог сделать пару шагов назад… тем более что рука уже онемела, пальцы выпустили скользкое древко кистеня. Но его участие уже не требовалось, обозленные тем, что успели лишь к завершению схватки, мечники взялись за дело с таким пылом, что вскоре последний из прорвавшихся на стену имперцев был сброшен вниз. К этому времени погасли и остальные очаги схваток на стене, а волны мингских штурмовиков уже откатывались назад. Им стреляли вслед, улюлюкали, выкрикивали оскорбления. Снова заговорили катапульты, швыряя булыжники в спины отступающим.

— Хорошо дерешься, алый, — прохрипел Штырь, опираясь на секиру и с трудом переводя дыхание. Мало кто из солдат мог бы орудовать таким огромным оружием и не свалиться вовсе без сил.

— Да и ты неплох, — в тон ему ответил Легран. — Как с таким умением тебя и твоих парней в полон взяли-то? Все не удосужился спросить.

— Да так… — Темплару показалось, что под маской крови, пота и гари на лице Штыря проявилась краска стыда. — Это… ну, выпили ребята малость… да и я тоже.

— Малость? — недоверчиво усмехнулся Шенк.

— Ну… самую малость… там и было-то всего ничего. Вот что было, то и…

— Сонных, стало быть, повязали? — понимающе кивнул Шенк.

— Угу…

— Ладно, все к добру. Так бы разбойничал помаленьку, а вот же, гляди ж, уже орденский терц.

Штырь скосил глаза на эмблему, серебряный значок почти полностью залит кровью. Криво усмехнулся:

— Я сотню в бой водил, алый, так что не велика награда.

— Сотню и сейчас поведешь, сильных хватает, умелых мало. А что до звания, так тут ничего не поделаешь, таковы уж орденские порядки. Послужишь терцем, там, глядишь, и звезду сотника получишь.

— Да я что, — качнул головой гигант, — я и так, простым солдатом согласен. Лишь бы имперцам хвост прижать. А девчонка-то твоя горазда драться, ей бы еще силы в руках…

Темплар усмехнулся — мысленно. Вампирочка способна согнуть в бараний рог любого обычного человека, да и этот верзила, если с ней схватится… Легран будет знать, на кого поставить последнюю монету. Надо сказать Синтии, чтобы не высовывалась, а то, кто знает, вдруг и найдутся среди зрителей знатоки, сообразят, что если девчонка одним взмахом отсекает здоровенному мужику руку, да еще и вместе с кольчужным рукавом, то здесь явно что-то нечисто.

— Ранен? — спросил он, уводя разговор от опасной темы.

— Царапины, — отмахнулся Штырь. — А ты, я смотрю, не просто оцарапан, верно?

Взглянув на свою руку, Шенк был вынужден согласиться с великаном. Ручеек крови… да что там ручеек, струя, можно сказать, вытекала из-под кованого наплечника, скапливаясь в перчатке и уже вовсю сочась из сочленений.

Он провел рукой над раной — ну и что, что она скрыта броней и одеждой, для Знака это не преграда. Губы шепнули нужные слова, ладонь вспыхнула белым светом, по раненой руке прошла волна тепла. Мысленно просчитав до десяти, темплар сжал руку, гася Знак, затем стянул перчатку, вылил кровь, брезгливо стряхнул красные капли. В ушах слабо зазвенело — дар Святой Сиксты отбирал капельку сил в уплату за излечение.

— Что? И это все? — Глаза гиганта расширились от изумления.

— Все, — кивнул Шенк. — Там только шрам остался.

— И ты любую рану так… можешь?

— Не любую, — вздохнул темплар, и перед глазами, как живая, встала картина, увиденная им в гостинице так недавно. Умирающий друг, которому уже не могли помочь Знаки Силы. — Не любую… только небольшую и только свежую.

— Так займись делом, — вдруг встряла в разговор Синтия, и в голосе ее прорезалась сталь. — Здесь сколько угодно тех, у кого имеются небольшие раны. А уж свежие — свежее не бывает.

Сознание возвращалось медленно, с трудом, словно не желая вновь занимать некогда оставленное тело. В ушах били колокола, да не красиво, ладно, как на церквах Святой Сиксты, откуда гудящая медь призывала жителей отдать долг светлой памяти основательницы Ордена, — а тревожно, неровно, заглушая все вокруг. Но постепенно бой становился тише, и вот сквозь гул уже стали прорываться сначала отдельные слова, а затем и целые фразы.

— …живой?

— Да что ему… слишком много… перестарался… заставь дурака… молиться, он и лоб…

Первый голос он узнал бы и на смертном одре, это явно была Синтия. «Конечно, — подумалось вдруг тоскливо, — боится, что уберечь не смогла». Второй голос тоже был знаком, даже не сам голос, а интонации — ворчливые, вечно чем-то недовольные. Тоже узнал — старуха Руж, не кто иной, как она. Снова небось колдовством промышляет. Постепенно голоса становились отчетливее, он разбирал уже каждое слово, но открыть глаза сил не было, как будто на веки привесили по паре наковален.

— Я уж, почитай, сколько лет лекарским делом занимаюсь, — скрипела, как несмазанная телега, старуха, — и не только травками да отварами, а и… гм, кое-чем иным. И знаю, что лекарь, буде осторожности не проявит, сам первым и ляжет. А этот дурень…

— Не называй его дурнем! — Голос Синтии задрожал от возмущения.

— Цыц, чудище! — рявкнула в ответ старуха. — На кого голос повышаешь, отродье Тьмы?

— Кто тут отродье, еще вопрос, — сбавив тон, отпарировала девушка. — Ведьмы тоже… не создания Сиксты. А дурнем его не называй, он же не для себя…

— Знаю, что не для себя, — мрачно заметила старуха. — Да только голову-то на плечах иметь надобно? Магия, она ж силы требует, да еще побольше, чем просто так железками махать. Он ведь и помереть мог.

— Не… магия… — с трудом разжав непослушные губы, выдавил из себя темплар.

— Гляди ж ты, очухался! — восхитилась старуха. — А крепок ты, паренек, ничего не скажешь. Лежи, лежи, тебе сейчас отдыхать надо, я вот тут еще отварчику приготовлю, да твоя… гм… подруга тебя натрет. А что до магии, так ты еще веришь в эти сказки, что ваши Знаки вам Сикстой дарованы?

— Это… Дар… Света…

— Угу, как же. Так же, как моя лекарская волшба есть дар Тьмы. Поживешь с мое, сосунок, многое поймешь… если доживешь, конечно. Все одна магия, суть лишь, для чего ее пользуют. Ладно, а сейчас спи!

И сознание, только обосновавшись на привычном месте, снова с готовностью куда-то умчалось.

Второй раз он пришел в себя позже — и сразу почувствовал, как чьи-то сильные руки ворочают его тяжелое, непослушное тело, растирают, разминают, да с таким азартом, что из-под узких — он даже догадывался чьих — ладоней идет самый настоящий жар, приятно согревающий тело.

Он попытался открыть глаза, вспоминая, что в прошлый раз это так и не удалось. Но веки поднялись легко, как у человека, который хорошо выспался. И тут же уперся взглядом прямо в глаза Синтии. Девушка выглядела бледной… или же прекращалось действие очередной порции эликсира.

— Ну, наконец-то! — выдохнула она и провела рукой по вспотевшему лбу. Руки были чуть не по локоть перемазаны в какой-то отвратительного вида гадости буро-зеленого цвета, в нос ударила волна запаха… в нем тоже приятного было мало.

На лбу Синтии остались грязные разводы, она тут же это почувствовала, взглянула на пальцы, коротко, но смачно ругнулась — от кого только набралась, от солдатни, что ли, — и принялась вытирать лицо какой-то тряпкой, Грязь больше размазывалась, чем устранялась.

— Что… что со мной случилось?

Губы двигались еще с трудом, но в целом подчинялись. Не то что в прошлый раз, когда каждое слово приходилось буквально выдирать силой.

— А сам что помнишь?

— Я? — Он задумался.

Перед глазами проплыли оскаленные лица, окровавленное оружие… Штырь, то ли раненый, то ли просто весь перемазанный в крови. Потом… а что потом?

— Помню штурм, — с трудом выговорил он. — Мы вроде отбились. Дальше ничего не помню.

Она поджала губы, затем с некоторой неохотой протянула:

— Это я виновата. Ты как раз зарастил себе рану на руке, этим вашим Знаком, будь он неладен. Я сдуру и ляпни, мол, раненых много, занялся бы делом.

Он попытался вспомнить, не смог, но все же растянул губы в жалком подобии улыбки.

— Правильно сказала. И что?

— И ты, как был, весь в крови и мозгах… чужих в основном, потащился пользовать увечных. Подлатал почти два десятка раненых, а потом сломался. Упал мордой в грязь, да так и остался лежать. Бабка Эллина говорит, что просто перестарался. Нельзя, говорит, колдовать без отдыха, а ты… в общем, два дня уже пластом лежишь. Вчера вот только несколько слов из себя выдавил, а потом она тебя опять усыпила.

Девушка говорила неспешно, а сама в это время продолжала разминать его тело.

— Отвар вот приготовила, говорит, пить его не надо, а вот на кожу — самое то. А еще, Шенк, я уже три часа держаться могу.

— У тебя кожа… белеет.

— Да, я знаю. Плохо, что эликсира осталось не так много, хватит только на декту, если все время пить. Ну, ночью не надо, значит, на полторы декты.

— Я думал, его хватит надолго.

— Ну, кто же знал, что мы в крепости застрянем. Приходится глотать эту мерзость постоянно… Все-таки Унтаро человек умный, но нехороший. О, если бы ты знал, какой у него отвратительный вкус!

— У магистра?

— У зелья…

Он вышел из палаты, опираясь на прихваченное специально для этих целей копье. Тело еще слушалось неважно, но сила постепенно возвращалась, и каждый следующий шаг получался чуточку тверже предыдущего. Меч его, очищенный от крови, заточенный — все как подобает, — остался стоять у лежака. Синтия постаралась, нашла… Он почувствовал, как в глубине души возникло какое-то особо теплое чувство. Как все же хорошо иметь друга…

Темпларам редко удается обзавестись друзьями. Их путь — путь одиночек. Часто есть слуга, но слуга не бывает другом, а став другом — тут же перестает быть слугой, Да, ему повезло — пусть их связала данная девчонкой второпях клятва, от которой она не могла теперь отступить. А хотела ли? Спросить — скажет, что иного и не желает. И возможно, даже будет искренна — вдвоем всегда легче, чем одному, тем более вампирочке, в которой всяк видит угрозу. Не из-за дел ее, из-за одного только вида. И всяк сразу обидеть норовит… хотя ее обидишь, как же.

Темплары — одиночки. Их путь — по городам и весям, в поисках несправедливости и беззакония. Алый плащ ко многому обязывает, но обязанности эти привычны, а потому и не тяготят. А вот крепость эта — тяготит. Шенк с тоской подумал об извилистой дороге меж высоких, затмевающих небо сосен, о чарующем запахе бора, о новых местах, которые можно увидеть, о людях, которым можно помочь, раз никто другой помочь не в силах. Сколькие из темпларов доживают до седых волос?

Хотя седыми волосами он и сам обзавелся — виски покрылись изморозью после этого лекарства. Сам не видел — Синтия рассказала. Можно было бы поискать зеркало, взглянуть, но так ли уж это важно?

По двору деловито сновали люди, в основном — воины, хотя было здесь немало и просто слуг, горожан, идущих куда-то по своим делам, беженцев, ищущих, к какому делу приткнуться. Обычная жизнь обычного города — словно там, за стенами, и не собралось нешуточное войско сопредельной страны, жаждущее раскатать и эти стены по камешку, и людей… в лепешку.

Из рассказа Синтии он понял, что, порядком обжегшись на первом, скоропалительном и бестолковом штурме, мингская армия окружила город-крепость кольцом и принялась готовиться к штурму правильному, а потому и куда более опасному. Появились у них и стенобитные орудия, девушка сама видела со стены и катапульты, и даже пару требучетов — с ума сойти, как же они их сюда дотащили? Или разве что на месте собрали, из отдельных частей. Что там Фран говорил насчет кейтианских мастеров? Осадные орудия в Кейте делали лучше, чем кто-либо другой, да и неудивительно — это здесь, среди лесов, часто стены строят из дерева, а у них дерево дорого, так что все из одного камня. Не подожжешь такие стены, и сами не сопреют, не сгниют. Значит, ломать их надо — а где есть надобность, там и мастерство быстро появится.

— Эй, темплар, тебя, что ли, Леграном зовут? — прямо напротив него, подпрыгивая от нетерпения, остановился мальчишка лет десяти, одетый просто, но опрятно. — Ну, чего молчишь? Язык проглотил?

— А зачем тебе Легран? — с капелькой насмешки спросил он.

— Слушай, темплар, я, знаешь ли, делом занят, — ощерился мальчишка, ни в медную монету явно не ставивший ни алый плащ, ни короткое, но острое копье, ни заметную бледность Шенка. — Короче, где этого Леграна найти?

Шенк усмехнулся… как давно к нему не обращались так… по-свойски. А и впрямь, где бы найти такого собеседника? В Цитадели все ведут себя степенно, в деревнях — подобострастно.

— Ну, я это, И что?

— Велено передать, чтобы шел немедля в донжон, командор Себрасс совет собирает. Ну, понял? Ладно, я побежал…

И он исчез столь же поспешно, сколь и появился.

Хотя Шенк и старался идти быстро, но к началу все же опоздал. Все разговоры при его появлении затихли, все взгляды обернулись в его сторону. В воздухе повисло явное напряжение, не предвещавшее ничего хорошего.

Себрасс, как обычно, прохаживался перед схемой крепости, и его взгляд из-под седых бровей тоже был недобрым. Впрочем, для него это было нормальным явлением.

— А, вот и наш герой. — В тоне командора не слышалось и тени насмешки, и все же Шенк почувствовал, как краска заливает лицо. — Прежде чем мы приступим, я хотел бы задать тебе один вопрос, темплар. Кажется, я указал тебе место, которое ты должен был занимать во время штурма.

— Да, но…

— Ты это признаешь, хорошо. Я понимаю так, что солдат, которому указано командиром место, должен занимать его, пока не получит иной приказ.

Среди собравшихся раздались смешки. Краснота с лица Шенка переползла на уши и, кажется, даже на корни волос — похоже, для него входит в привычку вызывать ухмылки старших офицеров.

— Я прав, темплар, или в последнее время что-то изменилось?

— Вы правы, командор. — Легран старательно изучал мозаичный пол под ногами, оказавшийся столь интересным, что полностью поглотил его внимание.

— Значит, я прав… — удовлетворенно хмыкнул Себрасс. — В таком случае…

Он снова прошелся по комнате, затем остановился и вперил взгляд налитых кровью глаз в Леграна. Его голос стал еще жестче, даже злее:

— В таком случае, парень, какого хрена ты оставил свой пост?

— На стену… прорвались минги… и я…

— И ты решил, что можно наплевать на приказы командира? Можно рискнуть оставить без руководства весь участок стены. Легран, мне кажется, ты не создан для армии.

—Я…

— Все вы, темплары, одинаковы. Волки-одиночки. Сами себе закон, сами себе порядок… Будь моя воля, я променял бы вас на любого приличного командира… Арианис меня подери, даже на толкового терца. Но мне сейчас нужны все командиры, все, какие есть. Поэтому прошу тебя, темплар… нет, требую отныне мои приказы выполнять точно и без своеволий. Ясно?

— Да, командор.

— Прекрасно, в таком случае можешь сесть.

Под водопадом насмешливых, снисходительных, а то и осуждающих взглядов Шенк проследовал к своему стулу.

— Рад видеть тебя в здравии, командир, — вполголоса поздоровался Штырь. — Не переживай, этот надутый индюк должен благодарить тебя, Если бы не ваше вмешательство, нас бы сбросили со стены.

— Да нет, он прав, что тут скажешь. Подмога была на подходе, стену бы отстояли.

— Эй, прошу заткнуться, — рявкнул Себрасс. Шенк изобразил на лице исключительное внимание.

— Как я уже говорил, когда меня перебили, минги начнут штурм завтра поутру. Это самое подходящее время, вряд ли они решатся штурмовать крепость ночью, в темноте их катапульты будут не столь эффективны, а скорее вообще неэффективны, Я предполагаю, что с самого утра они попытаются проломить стены, а потом пойдут на приступ. Одновременно, если их полководцы не полные глупцы… а пока я этого за ними не замечал, начнется штурм по реке, со стороны северного порта. — Он помолчал, оглядел офицеров тяжелым взглядом. — Стену отстоять не удастся. Может быть, один штурм эти бастионы и выдержат, может быть, даже два, но рано или поздно катапульты пробьют бреши. Когда это произойдет…

Шенк вдруг заметил, как постарел Себрасс. Неплохой, по отзывам, воин, он не создан был командовать большой армией. Его предел — сотня, две, от силы — тысяча. Но так уж сложилось, что, когда погибал командир, его меч переходил в руки старшего по званию — обычно вместе с самим званием. Так под руку Унгарта Себрасса попал полк, а позже, когда избитые орденские войска отступали под напором мингских корпусов, он сумел сплотить вокруг себя уцелевших офицеров и солдат — постепенно их стало больше, а затем из разрозненных кучек и небольших подразделений образовалась целая армия. Себрасс встал во главе сил Ордена, обороняющих северные рубежи… правда, те рубежи существенно отодвинулись к югу. Что ж, командор делал все, что мог, — и не его вина была в том, что Сикста не одарила его даром истинного полководца, а рядом не оказалось никого более умелого. Он проиграл сражение за берег Ринна, вынужден был отступить снова. Кто-то мог бы сказать, что в том не было его неумения — минги многократно превосходили числом… но Себрасс был человеком прямым и честным — в том числе и перед самим собой. И он понимал, что кто-нибудь другой сумел бы организовать оборону лучше.

Теперь ему предстояло сделать еще одну попытку — и он знал, знал заранее, что не сможет выиграть этот бой. Слишком много сил стянул Минг под старые стены Орхаена. Слишком мало солдат — и еще меньше опытных, прошедших огонь и воду ветеранов. Большая часть армии — тыловые полки да ополченцы, что еще хуже. И им придется завтра противостоять отборным имперским частям.

— Так вот, когда катапульты пробьют бреши во внешних стенах и минги пойдут на штурм, — мрачно продолжал Себрасс, — я хочу, чтобы их остановили. Но лучшие солдаты отойдут в Малый Орхаен. Ясно вам это? Отойдут… а мингов останутся сдерживать ополченцы.

Как по команде, все головы повернулись в сторону Шенка и еще пятерых командиров, под чьим началом были войска, собранные в основном из всякого сброда — крестьян и горожан, «Черных плащей», разбойников, что были выпущены из казематов за обещание драться за Орден. Этот приказ подписывал им приговор — но каждый, в том числе и сами обреченные офицеры, понимали, что иного выхода нет. Замок куда сильнее, чем невысокие, не слишком толстые и порядком обветшалые внешние стены, Его можно удерживать долго, очень долго. Но отборным войскам надо дать возможность отойти с минимальными потерями — не сразу, они еще будут нужны на стенах, чтобы минги купили победу — или ее иллюзию — дорогой ценой.

Шенк коротко кивнул — ни на мгновение не опередив столь же согласные кивки других. Он не думал о том, что уже завтра ему придется умереть — таков путь темплара, раньше ли, позже…

— Еще я хочу, чтобы каждый — слышите, каждый горожанин, способный держать в руках оружие, шел к стенам. Есть шанс, что минги не захотят платить за взятие города ту цену, которую мы сумеем им назначить. Открыть арсеналы, вооружить всех мужчин, дать арбалеты в руки женщинам и детям.

По рядам прошел недовольный ропот, вызванный больше скрытым смыслом сказанного, чем несогласием. Война — страшная вещь, страшная и жестокая. Если минги,.. нет, когда минги войдут в Орхаен, большинство жителей ждет смерть, а остальных — нечто похуже, чем смерть. Не лучше ли пасть с оружием в руках, даже смертью своей нанося врагу урон… или хотя бы создавая трудности?

И все же еще никогда военачальник не приносил в жертву гражданских… так прямо и откровенно. Конечно, бывало разное — но Орден давно уж не вел серьезных войн, что было — забылось, осталась лишь память о победах, но не о том, как и какой ценой они были достигнуты, А теперь каждый из них, офицеров, должен был стать соучастником деяния, за которое Себрасса потом проклянут. Что с того, что они лишь исполняли приказ, — этим можно оправдаться перед другими, но не перед самим собой.

Тяжелый камень бухнулся в каменную кладку, во все стороны ударили брызги щебня, появилась и первая трещина — пока еще небольшая, с половину ладони шириной и длиной в пару локтей.

Терц отдал команду, и башенная катапульта, надсаживаясь, швырнула увесистый валун, уже третий по счету. Тот пробороздил воздух, затем со свистом пошел вниз и тяжело плюхнулся шагах в двадцати перед вражеской метательной машиной, вздыбив фонтан земли. На мингов это не произвело особого впечатления, они продолжали деловито оттягивать рычаг катапульты.

— Шесть плит, — без особой уверенности высказал предположение Легран.

Терц смерил его взглядом, в котором читалась насмешка и презрение.

— Не больше трех, — буркнул он. Затем повернулся к солдатам: — Эй, вы, мокрицы! Ну-ка, живо, три плиты под передок!

Шестеро солдат, кряхтя, приподняли тяжеленную катапульту, двое других быстро сунули под переднюю часть станины стопку из трех широких каменных плит, взгромоздив их на пять таких же. Покрасневшие от натуги солдаты, поминая то Свет, то Тьму, опустили деревянное основание катапульты на возвышение. Тем временем терц ходил вокруг груды камней, внимательно и придирчиво их осматривая, затем ткнул коротким волосатым пальцем:

— Этот…

Камень тяжело лег в ковш, дерево застонало. Терц послюнявил палец, задрал его к небу, будто бы выражая свое небрежение Свету. Затем нахмурился, подошел к катапульте, принялся крутить ворот — ковш сдвинулся чуть вправо, всего лишь на несколько пальцев. А затем ветеран рванул рычаг…

Канаты швырнули лапу вперед — валун устремился к цели, и в этот момент все, и ветеран, и Шенк, и даже солдаты у мингской катапульты, что бросились врассыпную, поняли, что прицел оказался верен. Каменюка врезалась прямо в середину конструкции, ломая дерево, сминая железо.

Синтия восторженно завизжала, выдав в сторону противника столь неприличный жест, что Шенку даже стало немного неловко.

— Одна есть! — восторженно заорал молодой солдат, не наживший еще даже усов.

— И осталась еще сотня, — оборвал его восторг терц. — Ну-ка, навались, сдвинуть на одну десятую круга.

Заскрипел ворот, широкий каменный диск, на котором была установлена катапульта, начал медленно поворачиваться, наводя метательную машину на новую цель.

Над головами пролетали камни — относительно небольшие катапульты мингов не могли зашвырнуть снаряды столь далеко, это бьюттребучеты… Булыжники падали на дома, проламывая крыши, вздымая фонтаны земли и щепок, а то и прихлопывая неосторожных, как мух. Пронесся огненный шар — кувшин с горючим зельем, не иначе… Там, где он ударился о землю, тут же вздыбилось огненное облако, выбросив в небо столб черного, жирного дыма… Взвыла сигнальная труба, пожарные отряды, в основном из женщин да детей, что постарше — младшие все в Замке, хоть их бы спасти, — бросились тушить огонь, забрасывать его песком — только песок способен потушить дьявольское зелье, которое минги умеют готовить не хуже орденцев.

Город горел — жадное пламя перекидывалось с дома на дом, вот они — плоды мирной жизни, дома, стоят чуть не стена к стене, одна искра — полгорода выгорит. А тут не искра, тут с неба рушатся вражеские снаряды, способные поджечь и землю, и дерево, и живое тело.

Что ж, у каждого своя работа… кому-то тушить пожары, а солдатам — стоять здесь, на стенах, и пытаться если не разнести в щепки вражеские осадные машины, то хотя бы немного сократить их число.

Им удалось смять еще две мингские катапульты, а затем удачно метнуть кувшин с горючей смесью, поджарив еще одну, — на этот раз вместе с половиной прислуги, но на этом удача кончилась. Здоровенный валун, выпущенный из требучета, буквально снес часть верхней платформы башни — уцелели лишь Шенк, Синтия, старый ветеран да еще четверо солдат; остальные, почти две полные терции, вместе с катапультой и обломками камней, обрушились вниз, к подножию башни.

— Все вниз! — заорал терц, и Шенк увидел, как лоб ветерана покрылся холодным потом. Старый воин, возможно, и не прочь был бы славно погибнуть в битве, но вот так, с высоты да в лепешку… — Все вниз, она сейчас рухнет!

Он был прав — каменная кладка шла трещинами, тяжелые булыжники били не слишком точно, не слишком часто, зато с завидной силой. За прошедшие со времени первого штурма дни минги время зря не теряли, стянув к Орхаену достаточно осадных машин, чтобы разметать старые укрепления по камешку. И сейчас успешно претворяли сию возможность в жизнь.

Очередной булыжник выворотил порядочный кусок и без того ослабленной кладки, вниз посыпались обломки. Башня дрогнула, чуть покосилась — терц выпучил глаза и бросился вниз по лестнице с такой скоростью, что, окажись у него на пути стена врагов — смел бы, даже не заметив.

— В чем-то он прав, — меланхолично заметила Синтия, которой падение с башни ничем особым не угрожало, если бы вампира можно было убить так просто, их род перевелся бы очень давно. — Эта развалюха долго не простоит.

— Эй, парни, давайте вниз! — рыкнул Шенк. — Да поживее, черепахи, поживее!

Те не заставили себя упрашивать, и не успел еще затихнуть голос темплара, как на полуразрушенной площадке они с Синтией остались вдвоем.

— А может, обратиться летучей мышью… — проворковала она, пользуясь тем, что их никто не слышит, — Как думаешь, Шенк, я бы смогла поднять тебя?

— Давай мы проверим это как-нибудь в другой раз, — буркнул он, мысленно отметив, что другого раза, весьма вероятно, не будет. — А пока пошли вниз…

Они выскочили во двор крепости как раз в тот момент, когда башня по-настоящему зашаталась. Кто-то орал, чтобы все отбежали подальше, кто-то просто, зажмурив глаза, отчаянно визжал.

Рухни башня во внутреннюю часть крепости — она бы наделала невероятно много бед. Но камни основания не выдержали, и башня с грохотом сложилась сама в себя, превратившись в груду обломков. Почти одновременно с этим рухнула стена, открыв широкий проем… человек семь не успели отпрыгнуть, и теперь из-под обломков медленно ползли темные, исчезающие в пыли струйки. Да еще откуда-то раздавался стон… Шенк нахмурился, но затем лишь помотал головой. Увы, похороненному заживо уже не поможешь — сквозь щель в стене он видел, как качнулись вперед знамена Империи, как блеснули на солнце наконечники копий — теперь им самое место.

— Все к стене, приготовиться к бою! — услышал он медвежий рык Штыря. И сам шагнул вперед, чтобы занять свое место в строю. Сейчас ему было глубоко плевать на Себрасса, который, наверное, предпочел бы, чтобы командир остался позади, руководя солдатами. Этих солдат — его «Волкодавов», да еще стольких же или немногим больше вооруженных горожан — обученные солдаты сметут в мгновение ока. Вся надежда на него, закованного в сталь с ног до головы, на неуловимо быструю Синтию, на Штыря с его огромным топором и десятком дружков… ну еще на нескольких ветеранов.

— Эй, ты тут главный? — почувствовал он рывок за плечо. Оглянулся — за спиной стоял низенький бородатый мужик с серебряным значком терца. Лицо незнакомое, одного глаза нет, вместо него через все лицо тянется уродливый шрам, старый. Другой бы надел повязку — этот же не носит, то ли чтобы врага пугать страшно изуродованной рожей, то ли еще зачем.

А мужик, жизнью тертый, держится уверенно, и доспехи на нем серьезные, к тому же носящие немало следов добрых ударов. Такие бойцы здесь и сейчас на вес золота…

— Я, — кивнул Легран.

— Тут сейчас мои мальчики стрелометы подтянут, — пробасил коротышка. — Как крикну ложиться, чтобы ни один дурак на ногах не остался, ясно тебе? Жалеть никого не будем, ни чужих, ни… сам понимаешь, своих. Так что передай этой голытьбе, — он презрительно плюнул в сторону нестройной вооруженной толпы, — как крик заслышат, тут же пусть падают, кто где стоял.

Шенк кивнул, жестом подозвал Синтию, отдал приказ. Та тут же умчалась, и мгновение спустя послышался ее звонкий голос, втолковывающий указания командира всем и каждому.

А сам он с удивлением и даже легким недоверием рассматривал странные машины на небольших, в локоть, колесах, что уже катили к пролому в стене воины… не просто воины, все, как один, ветераны, повидавшие немало битв. Не иначе потому им и доверили сии чудесные изделия. Похожие на обычную баллисту, но там, где идет желоб для огромного, с доброе бревно размером, метательного снаряда, способного дробить даже камни, теперь выдавлены семь канавок, куда уложены длинные тонкие дротики, наконечники не широкие — наоборот, узкие и хищные, как жало осы. И расходятся веером, лишь один, средний, смотрит прямо, остальные отклоняются в стороны — рванет дуга, ударит толстая тетива — и стальной веер сметет все на своем пути, а тонкие дротики легко пройдут навылет, поражая и тех, кто задумает укрыться за спинами впереди идущих.

— Хитрая штука, — восхищенно присвистнул Легран. — Только… так мало?

— Остальные у реки, — буркнул терц. — Там нужнее.

Три странные машины установили в некоем отдалении от руин стены — это и понятно, на каменную осыпь их не втащить, первый удар принимать людям. И второй, и третий тоже… а вот как подадутся назад ратники, как ворвется волна штурмующих в крепость — тогда и настанет час огромным стальным стрелам показать себя…

— Подходят! — раздался мощный рев Штыря. — Сдвигай щиты, копья готовь! Арбалетчикам бить латников и копейщиков! Все, кто с секирами, отходите назад, ваше время еще придет… Куда лезешь, дурень! Уступи тем, у кого хоть кольчуга есть!

Шенк усмехнулся… да, не прав Себрасс, не прав… зачем он нужен тут, простой темплар, умеющий сносно махать мечом, но так и не постигший достаточно глубоко умение командовать людьми? Этому не научишься в пыльных темных залах Семинарии, это узнаешь лишь стоя по колено в крови тех, кто когда-то был жив и стоял с тобой плечом к плечу. Научишься, чтобы впредь не растрачивать зря жизни своих.

Он шагнул вперед, занимая место в первых рядах, сразу за линией копейщиков. Вряд ли эта толпа, пусть и большая, устоит: доспешных среди них немного, да и длинное, тяжелое пехотное копье, каким можно и коня, вскачь идущего, остановить, — это вам не коса или вилы, с ним обращаться учатся годами. И научатся — те, кто выживет. Так что скоро лопнет шеренга копьеносцев, укрывшихся за большими, почти в рост невысокого человека, щитами — и тогда настанет черед для мечей и секир, чеканов и кистеней… а то и просто кинжалов, в толчее, пожалуй, весьма полезных.

Сверху, с уцелевших участков стены, захлопали арбалеты, затренькали луки. Полыхнуло пламя — кто-то бросил кувшин с горючим зельем прямо перед проломом… это задержит врага, не многие сунутся в огонь. Но провал широкий, весь его огнем не перегородить.

Над каменным валом показалась первая голова — и тут же исчезла, пробитая арбалетным болтом, от которого не спас и шлем. Но ей на смену тут же пришла вторая, третья… Шенк лишь порадовался, что его люди твердо стоят на утоптанной земле — на груду обломков крепостной стены и забраться-то трудно, а вот спуститься и не упасть при этом — и вовсе немалое искусство надо. Где уж тут думать о том, чтобы не попасть под удар копий.

А копейщики уже работали вовсю — взмах, удар, широкие наконечники вонзаются в плоть и тут же выдергиваются, иногда даже до того, как достигают жизненно важных органов. Недобитый враг куда менее опасен, чем застрявшее копье, нарушившее неприступную стену стальных жал.

Шенк отчаянно надеялся, что копейщики сумеют остановить мингов, а то и обратить их в бегство — беспочвенная надежда на грани ожидания чуда. Да это и было бы чудом…

Увы, чуда не произошло. Ровные ряды щитов и копий продержались от силы минут пять, нагромоздив перед собой с полсотни убитых, а затем сломались… Минги с воем ворвались в ряды «Волкодавов», рубя направо и налево. Воздух прорезал боевой клич Империи, затем сквозь грохот сталкивающейся стали, вопли раненых и стоны умирающих прорезался зычный клич:

— Ложись!!!

Все ратники, как один, рухнули на землю — в грязь, где смешалась пыль и кровь. Нет, не все — двое или трое замешкались, то ли не услышав команды в какофонии боя, то ли не решаясь припасть к земле, когда прямо перед лицом блестит вражеская сталь. Шенк услышал, как над головой страшно свистнули, уходя в свой короткий полет, стальные дротики, и тут же вскочил на ноги…

Залп был удачен — выпущенные в упор стальные снаряды пробивали по два, а то и по три тела сразу. Для мингов такой удар оказался полной неожиданностью, их сложно было напугать обычным оружием, они знакомы были и с обычными осадными машинами, но сметающие все перед собой стрелометы — это было ново, незнакомо, а потому страшно. Уцелевшие импершы отпрянули… давая возможность защитникам крепости подняться на ноги.

Если бы у них было время подумать, то они сразу бы поняли, что не понесли такого уж непоправимого урона. Залп стрелометов поразил не более четырех-пяти десятков солдат, да и то это было немалой удачей — слишком густы ряды наступающих, ни один дротик не пропал даром. Во второй раз они не отступят.

Темплар бросился вперед — пусть замешательство врага продлится еще мгновение, но этим надо пользоваться. Его меч врубился в чью-то жилистую шею, рядом зло сверкнула секира Штыря, с треском раскалывая пополам вовремя подставленный щит, а заодно и перерубая держащую его руку.

Сыпала искрами сталь, свистели над головой стрелы — но каждый ополченец, падая на землю — уже не по команде, сам, навсегда, — уменьшал число защитников, а мингов, казалось, становилось лишь больше… «Волкодавы» бились хорошо, куда лучше, чем можно было ожидать от плохо обученного ополчения, и все же они отступали, вернее, пятились под напором имперских штурмовиков, теряя и теряя людей. Доспехи Леграна уже были залиты кровью так, что почти не отличались цветом от изодранного алого плаща, кованый наплечник был пробит — лезвие, по счастью, не зацепило плоть, но рука слушалась плохо, поврежденная жестоким ударом. Но он упрямо оставался в первых рядах, вновь и вновь бросаясь на клинки и лезвия топоров.

Сквозь прорезь шлема он видел только отвратительные рожи врагов… и почти не замечал, как то с одной, то с другой стороны от него, словно молния, мелькает тонкий недлинный меч, отводя самые опасные выпады, а заодно срубая руки, вспарывая животы, а то и нанося неотвратимо смертельные удары. Синтия вертелась подобно маленькому смерчу, сейчас она уже не думала, что кто-то может что-то заподозрить, что-то понять… Человеку, которого она поклялась защищать, грозила нешуточная опасность, и она забыла обо всем. Возле них с Шенком громоздились груды мертвых и умирающих тел, но через завал лезли новые и новые отряды…

Битва уже кипела вокруг стрелометов, успевших сделать еще один залп, что смел пару десятков мингов с гребня каменной насыпи, а потом терц и его солдаты взялись за оружие, то ли не успевая, то ли не желая отступить в безопасное место. Да и был ли сейчас в Орхаене хоть один по-настоящему безопасный уголок?

Пот заливал глаза, меч с каждым взмахом становился все тяжелее, а скользкая от крови рукоять норовила вырваться из сжимающих ее латных перчаток. Широкая спина заслонила Шенка от рвущихся вперед мингов, жуткий взмах секиры снес голову особо ретивого штурмовика.

— Переведи дух, алый, — рыкнул Штырь, казалось, даже толком не вспотевший, хотя вряд ли можно было бы различить пот под кровавой маской, затягивающей лицо. Дыхание его было ровным, только глаз горел странным пламенем…

Шенк оперся на меч, чувствуя, с какой натугой воздух врывается в пересохшее горло. Мелькнула странная мысль — а почему одноглазый великан дал отдых ему, но не Синтии, которая сейчас рубилась плечом к плечу с бывшим разбойником и каждый выпад тонкой, хрупкой девушки был не менее смертоносен, чем убийственно точные удары тяжеленной секиры?

Но даже эта пара вынуждена была отступать — уже хотя бы для того, чтобы не оказаться полностью в кольце врагов, когда не спасут никакое умение, никакое мастерство, когда просто завалят телами, ткнут мечом в спину — и помчатся дальше, искать новых противников.

Через пролом в город вливался непрерывный поток воинов… И не только через этот — стена рухнула еще в трех местах, и там тоже шла отчаянная, безнадежная рубка, каждый стремился продать свою жизнь подороже, если уж не судьба сохранить ее. Кто-то пытался бежать, спасая шкуру, но таких было немного, и не потому, что все вчерашние козлопасы и пахари вдруг прониклись геройским духом настоящих воинов, просто шансов уцелеть, сражаясь плечом к плечу с товарищами, было самую малость больше. А если и не уцелеть… что ж, лучше уж так, чем получить стрелу в трусливо подставленную спину или почувствовать на горле лезвие ножа, небрежно сжимаемого рукой победителя.

— Они прорвались! — раздался отчаянный крик, и Шенк недоуменно повернулся в сторону кричавшего. «Кто прорвался? — билась в голове мысль. — Куда? Стена пала, минги уже в Орхаене…»

Мальчишка, еще даже не вошедший в тот возраст, когда вчерашнего ребенка уже называют подростком, бежал, размахивая руками. На груди — большая, издалека заметная птица из алого шелка, широко раскинувшая крылья. Странно смотрелся дорогой шелк, явно привезенный из Кейты, а то и из самой Арделлы, на одежке паренька, что лишь на самую малость не подошла к тому состоянию, чтобы называться рваниной… Этим знаком Себрасс отмечал своих посыльных — для гонцов быстрые ноги и малый рост куда полезней, чем умение владеть оружием.

— Минги прорвали заслоны у цепных башен! — орал мальчишка, стараясь перекричать грохот боя. — Северный порт пал. Командор приказывает отходить в Замок!

— Отходить? — Темплар не верил собственным ушам. Он искренне считал, что Себрасс не намерен увидеть живыми никого из тех, кто сегодня утром занял оборону на городских стенах.

— Отходите! — Для ясности он снова и снова указывал в сторону возвышающихся над городом башен Малого Орхаена. — Командор приказывает! Задержать мингов на мостах! Мосты еже…

Договорить он не успел. Прямо посредине алой птицы на груди мальчика появился короткий, в половину ладони, поблескивающий стержень. Удар арбалетного болта отшвырнул худенькое тельце на несколько шагов, мальчишка упал навзничь, глаза, так и не успевшие закрыться, уперлись в мрачное серое небо, что вот-вот могло разродиться проливным дождем.

— Отходим к мосту! — Рев Шенка на мгновение заглушил даже лязг стали и крики воинов. — К мосту!

А сам бросился вперед, потеснив Штыря, вклинившись между ним и Синтией, с ходу врубаясь мечом в чье-то неосторожно подставленное плечо.

— Слышали… приказ?.. — хрипло выкрикнул он. Штырь что-то хрюкнул в ответ, вынужденно делая очередной шаг назад, — сколько их уже сделано?

Отдых был недолог, и усталость, не изгнанная до конца, поспешила вернуться снова. Они наносили удары и принимали их, падали, вставали снова, видели, как падают другие — кто на мгновение, кто навсегда. И отступали, отступали, отступали… сколько это длилось? Может быть, целую вечность. Шенк уже не рубил сплеча, колол — на это было нужно меньше сил, и все чаще и чаще лезвия вражеских мечей высекали искры из его доспехов. Оказалось, есть пределы и железной выносливости Штыря… взмахи его секиры уже не были столь быстры, утратили и точность — пару раз лезвие пронзало один лишь воздух, и только чудом воин не падал лицом вперед под клинки врагов. Лишь меч Синтии разил по-прежнему точно, девчонка не ведала усталости…

Наконец под ногами скрипнули доски широкого — двум, а то и трем телегам проехать можно — моста, что соединял две половины города. Все подступы к мосту были завалены убитыми — и здесь воинов Ордена было, пожалуй, поболе, чем мингов. Но остатки «Волкодавов» и других отрядов, сгрудившись у входа на мост, оборонялись отчаянно, чтобы дать возможность как можно большему числу воинов перебраться на другую сторону.

Почуяв, что добыча ускользает, пусть и ненадолго, минги навалились с удвоенной силой. Они могли позволить себе менять воинов в первых рядах, а защитники крепости были измотаны свыше всякого предела. Но они держались… пока держались.

Внезапно что-то произошло… Прозвучала команда, разобрать смысл которой за шумом битвы было почти невозможно. Минги отпрянули, через несколько мгновений между ними и шатающимися от усталости, истекающими кровью защитниками Орхаена образовалось широкое пустое пространство, сплошь усеянное мертвыми и умирающими. Шенк тяжело оперся на меч, чувствуя, что еще мгновение, и он просто рухнет на землю — не от ран, от безнадежной усталости.

Первым все понял Штырь, повидавший на своем веку достаточно много битв — и честных, и не очень. Да и кто сказал, что бывают честные битвы… это лишь видимость: тот, кто соблюдает надуманные законы и правила, долго не живет. Хотя о нем, возможно, слагают песни.

— Они сейчас просто перестреляют нас… — прохрипел он, сжимая обеими руками мокрую от крови рукоять секиры.

Шенк обернулся к столпившимся за его спиной солдатам, заорал отчаянно, срывая голос:

— Все назад! Поджигайте мост!

Кто-то бросился бежать, кто-то, упрямо выставив челюсть, лишь выше поднял тяжелый щит… На мосту и там, на другом, чуть более безопасном, берегу, скопилось примерно четыре сотни солдат — все, что осталось от защитников этой части города. Шенк снова посмотрел в сторону мингов. Сплошная стена стали, здесь их не сотни — тысячи… И они не торопятся, арбалетчики неторопливо, с нарочитой издевкой занимают свои позиции, перекидываются шуточками — глядишь, вот-вот начнут делать ставки, кто первый вгонит стрелу в ту или иную мишень.

За спиной вновь и вновь слышались звук бьющихся кувшинов да шлепки падающих на деревянный настил струй тягучего горючего зелья. Кувшины были заготовлены заранее, всем было ясно, что стены не удержать, как не удержать и эти мосты, что вот-вот вспыхнут жарким пламенем.

А Шенк мучительно размышлял о том, почему минги не торопятся. Может, они понимают, что мосты им не перейти, мосты будут сожжены — а потому можно потешиться, неспешно расстреливая тех, кто еще не перебрался на тот берег? Все равно никуда не денутся… А мосты… что мосты, когда город будет полностью в руках имперцев, они наведут переправы… Вот сейчас, сейчас стрелки поднимут свои арбалеты, неторопливо выбирая цель. С такого расстояния латы — не преграда для стальных болтов, да и от обычных стрел могут не защитить.

«А может, прыгнуть к ним? — лениво подумал Легран, прикидывая расстояние. — Нашпигуют стрелами, не дадут сделать и пяти шагов… И сил нет».

Послышался тягучий свист, и вдруг прямо в толпу мингов рухнул тяжелый камень, разбрызгивая вокруг себя грязь и кровь из расплющенных тел. А за ним еще один, еще… рухнул обмотанный горящей паклей кувшин, разлетелся вдребезги, орошая всех вокруг черной тягучей жидкостью, что тут же вспыхнула. С ревом взметнулось злобное пламя, еще громче был вой сгорающих заживо людей, которым ничто уже не могло помочь — разве что броситься в воду… но до реки надо еще добежать, а пламя прожигает кожу, превращает плоть в жирную копоть…

Шеренги имперцев разом утратили стройность, кто-то бросился бежать… несколько невероятно долгих мгновений штурмовикам было не до жалкой кучки защитников у все равно обреченного моста. Й это был шанс… шанс, на который никто не надеялся и о котором многие молили Свет, Сиксту, покровителя воинов Галантора и просто капризную даму Удачу, что раздает свои дары неохотно, зато полной чашей.

Шенк вдруг почувствовал, как его подхватывают чьи-то сильные руки, тащат… Он не сопротивлялся, на это уже не было сил. Скорее почувствовал, чем увидел, как полыхнул мост, в мгновение ока отгородив их стеной огня от мечущихся по берегу в поисках укрытия мингов.

Затем он вроде бы куда-то шел… потом его волокли… потом опять шел сам, поддерживаемый с одного боку несгибаемым Штырем, с другого — хрупкой, но надежной, как стальной меч, Синтией. Вслед летели стрелы — кто-то из имперских штурмовиков оказался в силах не обращать внимания на падающую с неба смерть… Таковых нашлось немало, и не менее полутора десятков орденских солдат были убиты…

Стрелы летели и в ответ. Даже Штырь пару раз оставлял Шенка, чтобы одним могучим рывком, не пользуясь воротом, натянуть арбалет — такой подвиг мог повторить едва ли один из десятка — и выпустить тяжелый болт в сторону врага… Мингов на том берегу было много, можно было толком и не целиться.

А потом за ними сомкнулись массивные, надежные ворота Замка.

И только тогда Штырь позволил себе потерять сознание, а Шенк, склонившись над бывшим разбойником, сквозь застилающую глаза пелену увидел четыре арбалетных болта, глубоко ушедших в спину великана…