Синее Пламя

Глава 7. Преследование

— Я люблю тебя…

Это прозвучало столь тихо, что Таяна решила, что ей почудилось. Она так давно —ждала этих слов, что сейчас отказывалась верить в услышанное. А может, ей просто отчаянно хотелось, чтобы он повторял это снова и снова.

В последнее время в отношениях между ними что-то изменилось. Она ни на секунду не забывала слова Оракула, слова горькие, безысходные… Она обречена любить этого человека, даже осознавая, что любовь эта вызвана не единением душ, а лишь стечением обстоятельств, щедро замешанном на древней магии. Нельзя разделить с человекам мысли и чувства, разделить по-настоящему, не на словах — и остаться к этому человеку равнодушным. Она знала, что ее ждет, и все же пошла на это, чтобы спасти его, затерявшегося в собственной памяти, утратившего то, что делает человека человеком, отличает от животного, который мало помнит прошлое и совсем не думает о будущем.

— Я люблю тебя…

Это звучало словно музыка, нежная, щемящая… и капельку печальная. Плевать на то, что говорил Оракул, плевать, из какого семени родилось чувство, что заставляла ее сердце замирать, стоило этому мужчине случайно коснуться ее руки. О да, оно не ломала его волю, не пыталась очаровать и влюбить в себя, по крайней мере не делало этого намеренно. В ее мире женщина могла позволить себе многое, могла даже просто предложить избраннику себя… правда, так поступали в основном изнеженные аристократки, в селах нравы были поскромнее, но ей довелось пожить и в мирной деревушке, больше озабоченной видами на урожай, и при дворе, где на красавицу, не имеющую пары-тройки любовников, смотрели как на нечто ущербное, не от мира сего. Но Тэй всегда гордилась тем, что не стремилась походить на остальных.

Она просто ждала. Старалась быть рядом, старалась быть нужной. В слабой надежде когда-нибудь стать незаменимой. Оракул… да, он был мастер видеть будущее, но, проклятие на его седую голову, он не должен, не должен был пророчить ей безысходность и горе. Иногда Денис отдалялся от нее, оставаясь при этом по-обычному мягким, в меру галантным… но она чувствовала, что не ею заняты его мысли. И тогда — хоть в петлю… А потом в его глазах вдруг появлялось тепло, предназначенное ей, и Тэй готова была простить и забыть все, что угодно, лишь бы это тепло не исчезало.

— Я люблю тебя…

И эти теплые, исполненные нежности взгляды она ловила на себе все чаще. Женское чутье, о котором столь пренебрежительно отзываются мужчины и которое куда точнее любых предсказаний и пророчеств, ясно давало понять — искра не гаснет, она сияет все ярче и ярче и когда-нибудь превратится в жаркое пламя. Не потому, что в этих проклятых стенах она — единственная женщина. И не потому даже, что она красива… Тэй прекрасно понимала, что одной красоты недостаточно для любви, красота может вызвать страсть или то, что, мало отличаясь от страсти, презрительно именуется похотью… но любовь имеет иные истоки, любят друг друга душой, сердцем — но не глазами. Тот, кто любит, умеет видеть красоту возлюбленной даже сквозь внешнее уродство, и иной красоты ему уже не надо, ибо понимает — пройдут годы, нежная кожа покроется морщинами, мягкие локоны волос заблестят сединой… а душа лишь станет насыщеннее, ярче, богаче. Именно ее и стоит любить.

Она чувствовала, что Денис ищет сваю любовь. Ее ищет любой человек — тот, кто не стремится к любви, не может считать себя по-настоящему живым. Это лучшее, что может быть в жизни, с настоящей любовью не сравнятся подвиги, знания или богатства. Герой может в один миг стать мягким и ранимым, мудрец не устрашится выглядеть глупцом, а богач, встретив истинную любовь, не только с готовностью бросит к ее ногам все сокровища мира, но и с той же готовностью вовсе откажется от злата ради одной лишь благосклонной улыбки возлюбленной. Денис ищет — и он уже в самом конце пути… а она должна ждать. И не мешать — этот путь каждый должен пройти сам, здесь не нужны советы и наставления, да влюбленное сердце и не слушает слов, что кажутся такими грубыми по сравнению с переполняющими его чувствами.

— Я люблю тебя…

Пусть скажет это еще раз. Пусть всем своим существом ощутит, что это — истина. Его массивная ладонь легла на ее тонкие пальцы, в глазах — не пламя страсти, не огонь вожделения; там — нежность, океан, безбрежный океан нежности, и она чувствовала, как тонет в этих волнах и не хочет, ни за что не хочет выплыть.

Тэй знала, что его губы произносили какие-то совсем другие слова, но она не слушала, что именно он говорил. Даже если сейчас Денис рассуждает о способах приготовления жаркого или а преимуществах двуручного меча перед обоюдоострой секирой. Пусть говорит… она же слышала главное, то, что не обязательно облекать в звуки. Она слышала то, что кричали его глаза, его кожа, его запах… Он сам еще не осознает этого, искра будущего пламени слишком мала, но она уже сильна, ее не погасить.

Пройдет время, и он поймет. И тогда скажет ей то, что сейчас боится произнести вслух. Надо только немного подождать…

Ноэль-де-Тор, Шпиль Познания. Где-то между мирами

Бронированный сапог с чудовищной силой врезался в ни в чем не повинный табурет. Тот с грохотом улетел в угол, еще в воздухе разваливаясь на куски, не выдержав тяжелого, от всей души нанесенного, удара. На душе немного полегчало.

Но недостаточно.

Уже битый час Регнар метался по комнате, словно запертый в клетку дикий зверь. Еще вчера ничто не предвещало приступа бешенства, он, порядком раздосадованный от того, что упустил беглецов, со своим измученным отрядом добрался до небольшой деревушки, которая могла похвастаться неожиданно приличной гостиницей, и приказал располагаться на ночлег. И лишь к утру пришло наконец понимание того, что его провели. Нагло, подло обманули.

Проклятый темплар улизнул, прикрывшись магией, что заморочила головы и ему, и его воинам, неоднократно проверенным в боях, но оказавшимся совершенно беспомощными перед колдовством. Но самое досадное, что он все же побывал в храме — перед глазами Снежного Барса снова и снова вставали цепочки следов, на которые там, в горах, он даже толком не обратил внимания, хотя видел ясно и отчетливо. Что бы темплар ни искал в храме, теперь это наверняка было потеряно…

Регнар пнул стол, тот всхлипнул, ножка подломилась, и тарелки с остатками трапезы посыпались вниз. Десятник успел вовремя подхватить кружку с пивом и с тоской проводил взглядом еще только начатого гуся… Конечно, в карманах звенит достаточно монет, чтобы заставить хозяина зажарить весь птичий двор. Но все равно жалко смотреть на пропадающее добро.

«Мои ли это мысли? — Регнар уставился налитыми кровью глазами в мутное бронзовое зеркало, непонятно за каким демоном повешенное в обеденном зале. Или чтобы пьянчуги' могли увидеть свою морду и понять, что пить хватит? — Мои ли это мысли или снова колдовское наваждение?»

Он снова и снова прислушивался к самому себе, постепенно приходя к выводу, что это не нашептывания неизвестного колдуна, а его собственные ощущения. Время упущено, идти в храм бесполезно. Но темплар, да еще и со спутницей, — не иголка, так просто не спрячется. Дорог в лесах немало, все не перекрыть, но если объявить за голову… нет, за живого темплара достойную награду, тогда даже в самой глухой чаще найдется пара внимательных глаз, от которых не скрыться двоим всадникам.

— Урда! — заорал Снежный Барс так, что огонь факелов, воткнутых в кольца на стенах, заметался, отбрасывая от людей и столов причудливые, принимающие странные формы тени. — Урда, Тьма тебя забери, быстро сюда!

Толстенький солдат вырос перед тысячником, как по волшебству. С усов свисала кислая капуста, глаза смотрели масляно, старательно, но безуспешно, пытаясь нацелиться на Снежного Барса. Было совершенно очевидно, что, предвидя ночевку в весьма комфортных условиях, солдат отдал должное не только привычному пиву, но и вину, причем весьма крепкому. Урда икнул, попытался принять позу «не очень вольно», но пошатнулся и вынужден был ухватиться за край и без того неустойчивого стола.

Регнар смерил пьяного солдата презрительным взглядом и раздраженно махнул рукой, признавая, что сейчас давать подчиненному какие-то указания бесполезно. Тот понял жест правильно, тут же опустился на лавочку и, прислонившись к стене, блаженно смежил веки.

— Рудик!

Десятник приподнял бровь, демонстрируя, что готов выслушать приказ. Он прослужил вместе с Регнаром уже лет пятнадцать и мог позволить себе некоторые вольности в общении с командиром.

— С утра поедешь в Дир, передашь этому надутому индюку коменданту, чтобы под каждым кустом, на каждом хуторе стояли посты. Пусть объявит награду за эту парочку в тысячу… нет, в две тысячи злотников. И запомни, за живых. Вернее, живым мне нужен темплар. Чтобы ни один волос не упал с его головы.

— А его… подруга? — равнодушно поинтересовался десятник.

— Она меня не интересует, — фыркнул Регнар. — Только мужчина.

— Ясно… — пожал плечами Рудик. — Сделаем, командир.

— Возьмешь с собой десяток… нет, половину. И передай коменданту, что я очень недоволен.

Десятник усмехнулся недобро, по глазам было ясно видно, что уж это-то сообщение он передаст с особым удовольствием.

Регнар опустился на скамью, жестом потребовал от хозяина вина. В то же мгновение двое дюжих парней заменили поврежденный стол, а девушки-служанки мигом притащили объемистый кувшин с вином, еще один такой же — с пивом, а к ним и кое-какую закуску. Для поросенка, гуся в яблоках и прочего время наступит чуть позже, хозяин, отдававший команды, опытным взглядом видел, что сейчас господин рыцарь желает напиться, а не поесть.

Рыцарь влил в себя кружку вина, не ощущая вкуса. Он и сам не знал, зачем пытался добраться до храма. Дело ведь не в темпларе, появление здесь посланца Ордена есть не более чем совпадение. В чем-то весьма приятное. Но храм… таковы размытые, нечеткие инструкции, полученные от Императора Явора Герата Седьмого. Что следовало искать в храме? Император сказал — что-нибудь. Что-нибудь такое, что может показаться интересным. Но темплар… нет никаких сомнений, что раз уж этот выкормыш Ордена появился здесь именно в это время, то он явился во всеоружии и наверняка нашел то, что искал. Император сказал еще, что цель миссии Регнара — не сам храм, а нечто иное… некий артефакт, именуемый «Синее Пламя». Сведения были совершенно достоверными, получены от одного из высших иерархов Ордена… Регнар лишь криво усмехнулся, подумав о том, что осталось от того иерарха после получения сведений…

А еще очень необычным было отношение Императора, доверительная беседа, бумага, которая, пусть и временно, поставила Регнара на высшую в Империи ступень — выше был только сам Явор Герат Седьмой. И следовало предполагать, что успех будет вознагражден, в случае же неудачи падать придется с очень большой высоты. Что ж, каждый, карабкающийся наверх, всегда должен быть готов к падению. Властитель не простит провала…

— Я не знаю, что ты искал в храме, темплар, — прошептал Регнар, обращаясь к опустевшей кружке. — Но я узнаю. Ты сам мне скажешь… ты будешь очень словоохотлив, щенок. И если мне понравится твой рассказ, я сделаю тебе подарок. Подарю быструю смерть… думаю, ты это оценишь.

— Олень!

Магия, защищавшая храм Арианис, распугала живность на многие лиги вокруг. Они покинули каменные стены уже несколько часов назад, но до сего момента не встретили даже малой птахи. Дождь почти прекратился, лишь мелкая противная морось опускалась с мрачного грязно-серого неба. Лесная тропа местами превратилась в одну сплошную грязь, местами — там, где под жижей скрывались извилистые корни деревьев — в смертельную, по крайней мере для коней, ловушку. Большую часть времени им приходилось идти пешком, ведя коней в поводу — уж лучше месить грязь, чем допустить, чтобы кто-то из благородных животных сломал себе ногу. Не более получаса назад они выбрались на относительно ровный и, смотря с чем сравнивать, даже сухой участок и смогли снова взобраться в седла. Синтия была еще бледнее, чем обычно, и едва переставляла ноги от слабости. К искреннему сожалению Шенка, он ничего не мог ей предложить… обычная пища, еще остававшаяся в изрядно похудевшем мешке, могла немного поддержать ее силы, но вампирский Голод буквально пил из девушки жизнь, и она слабела с каждым часом все больше и больше.

— Это не олень, — наставительно заметил Шенк, всмотревшись в едва видимое в полумраке животное. — Это тур…

— Какая разница! — нетерпеливо фыркнула Синтия, кровожадно облизываясь. Сил поддерживать человеческий облик у нее уже не было, а глотать драгоценные эликсиры здесь, в лесу, где до ближайшего жилья, пожалуй, два дня верхом, было попросту глупо. Клыки вампирочки сияли в полумраке, видимые ясно и отчетливо — как раз пониже светящихся красных глаз. — Если оно на четырех ногах и с рогами, значит — олень. Шенк, м-можно…

— Охоться, — кивнул он, надеясь, что в голосе не мелькнет даже намека на осуждение. — Да и я бы с удовольствием вспомнил вкус горячего мяса…

Последние слова были сказаны уже опустевшему седлу. Синтия, развернув крылья и уронив на землю свой балахон, уже пикировала на явно непуганого тура, который привык чувствовать себя в этих горах достаточно вольготно, к тому же людей не видел ни разу в своей, уже подошедшей к концу, жизни… а вампиров — тем более. Мгновением позже тур был сбит с ног, а острые клыки вспороли артерию, и струя горячей крови брызнула в жадно распахнутый рот.

Шенк слишком поздно вспомнил о том, каковы будут для Синтии последствия переедания. Он спрыгнул на землю, бросился к ней, дабы оторвать от живительного кровавого источника… но было поздно. Его встретил осоловелый взгляд, надутый живот… губы девушки расползлись в довольной и очень виноватой улыбке, она сделала попытку встать, невнятно пробормотала что-то вроде «Прости» и тут же без сил повалилась набок, блаженно закрывая глаза.

Темплару оставалось только покачать головой… В этот раз она отключилась куда быстрее, чем тогда, в лесу. Да и выглядела его спутница не лучшим образом — худая, осунувшаяся, даже, можно сказать, изможденная. Он поднял ее на руки, завернул в балахон, противно-влажный, как и все их вещи. Рука девушки бессильно упала на его плечо — и от этого прикосновения, пусть и бессознательного, Шенку стало вдруг очень приятно и еще немного неловко, как будто он украл каплю ласки, воспользовавшись беспомощностью Синтии.

Он переложил ее на относительно сухое место. Сейчас продолжать путь было совершенно бессмысленно, разве что, как в прошлый раз, привязать девушку к седлу. От обжорства Син будет отходить дня два, и за это время нужно найти подходящее укрытие. Ехать к Червоточине Шенк предпочитал во всеоружии — сейчас он не чувствовал погони за спиной, но это совсем не означало, что те, кто за ними охотился, ушли навсегда. Синтия в таком состоянии скорее обуза, чем защитница, да и сам рыцарь весьма сомневался, что сможет сносно управиться с мечом, если возникнет такая надобность.

Солнца не было видно, но день был еще в самом разгаре — и все же Шенк решил, что самым мудрым будет остановиться на незапланированный ночлег. Укрыв Синтию одеялом, он принялся собирать толстые ветки, из которых, при некотором везении, можно было развести костер и хотя бы немного согреться.

Дров набралось немало, но все было настолько пропитано влагой, что казалось, брось эти ветки в воду — тут же пойдут ко дну. Некоторое время Шенк отчаянно пытался развести огонь, затем не выдержал и ударил по груде сырых веток Знаком Огня… Стоило просто порадоваться тому, что лес вымок насквозь — иначе не избежать было бы большого пожара. Горящие ветки разлетелись во все стороны, часть, зарывшись в сырую траву или попав в лужи, погасла, но кое-какие сохранили огонь, и вскоре на поляне жарко пылал костер, на воткнутых в землю палочках обжаривалось свежее мясо.

Походная палатка, извлеченная из вьюка, укрыла Синтию. Когда темплар перекладывал подругу под полог, она только улыбалась, но не проснулась. Укутав ее, Шенк вернулся к костру — мясо уже было готово, от него шел изумительный аромат, и рыцарь почувствовал, как слюна уже готова струйкой сбежать по подбородку. Сколько дней он не ел горячего?

— Мира тебе, добрый человек!

Шенк поднял голову, рефлекторно бросая ладонь на рукоять кинжала. Из кустов на него смотрели две пары глаз.

— И вам мир, — осторожно произнес рыцарь, с некоторым сожалением осознавая, что кольчуга находится в недосягаемости и даже меч стоял, прислоненный к снятому с коня седлу, возле палатки, где спала Синтия.

— Позволь присоединиться к тебе у костра. — Голос был жалобный, просящий. — Мы замерзли и вымокли.

Первым порывом было попросить странников идти своей дорогой. Но затем воспитание темплара возобладало, и Шенк сделал приглашающий жест левой рукой, не убирая правую с кинжала:

— Подходите, грейтесь. Есть горячее мясо,

— Спасибо тебе, добрый человек!

Из кустов вынырнули даже не двое, как предполагал Шенк, а трое. Почему-то он ожидал увидеть оборванцев, но это были обычные охотники, не слишком богато, но вполне добротно одетые, За плечами — луки со снятыми тетивами, в колчанах — по десятку стрел, на поясах — обычные ножи, Ягдташи были пусты, сами охотники и впрямь промокли до нитки. Они с жадностью набросились на мясо, в том числе и на недожаренные куски, глотали не жуя, давясь и задыхаясь.

Утолив первый голод, один из охотников, постарше, отдуваясь, обратился ко все еще молчавшему рыцарю:

— Ох, спасибо тебе, добрый человек. Оголодали мы, признаться, уж который день по лесу бродим,., поверишь ли, даже ни одной птахи не встретили. — Он взял еще кусок мяса, откусил уже без особой охоты, наедаясь впрок. — Все, что с собой взяли, давно съели… но возвращаться с пустыми руками… сам понимаешь, позорно. Вот и ищем.

— Удача улыбается упорным, — без особой охоты ответил Легран. Поддерживать разговор не хотелось, глаза закрывались, смертельно хотелось спать.

И все же в глубине души появилось, пока еще слабенькое, чувство опасности, Скорее всего оно исходило от охотников, но Шенк не мог понять, с чего бы этим троим ему угрожать.

Невысокие, один — прямо-таки тщедушный, худые, усталые.., Даже в своем нынешнем состоянии он смог бы перебить всех троих голыми руками, и они не могли этого не осознавать.

И все же угроза явственно витала в воздухе.

За едой, как и положено, шел степенный разговор — в основном о делах обычных. О том, что урожай в этом году плох, а из-за войны налоги снова поднялись. А что война кончилась — так налоги от этого обратно не снизятся. Где ж это видано, чтобы налоги снижали? Разумеется, мужики во всем винили Орден — темплар даже не удивлялся, это было вполне естественно. Даже если на самом деле они и считали виновным во всех своих бедах Императора, разве ж скажешь такое при незнакомце… а даже и при старом приятеле. Нет, крамольные речи безопаснее всего вести в беседе с подушкой или пивной кружкой, они не побегут доносить. Но видимо, перемывание косточек Ордену порядком надоело всем и этим охотникам в том числе. Так что поругивали сикстинцев вяло, больше по привычке, чем от души.

Наконец гости отвалились от еды, поглаживая себя по набитым животам. Все трое выглядели расслабленными и умиротворенными, но ощущение опасности не ослабло — напротив, усилилось. Шенк ухе всерьез подумывал о том, чтобы встать и демонстративно натянуть кольчугу, а то и шлем — и плевать ему, что о нем подумают охотники. Сочтут трусом — что ж, они люди чужие, встретились и разошлись…

Один из охотников поднялся, поклонился Шенку — не в пояс, как лорду, но с должным уважением. За ним тяжело встали и остальные.

— Спасибо тебе еще раз. Да только мы пойдем…

— Куда на ночь глядя? Старший развел руками:

— Мы-то сыты, а семьи наши, сам понимаешь.,. Еще светло, глядишь, попадется что-нибудь. Тебе ж встретилась дичь, может, и нам повезет. — Он широко улыбнулся, обнажая ряд желтоватых, изъеденных временем зубов.

— Я думаю, дичь в этом лесу есть.

Рыцарь слишком поздно понял, что, пока он обменивался любезностями со старшим, двое остальных оказались у него за спиной. Отчаянно взвыло чувство опасности, Шенк вскочил — вернее, попытался вскочить, но в тот же момент на плечи обрушилось что-то легкое, мягкое… Он попытался сбросить сеть, полоснул кинжалом — лезвие рассекло несколько ячей, но охотничью сеть так просто не разрежешь и уж подавно не разорвешь.

Он не сдавался, рвался и даже почти освободился, но тут на не прикрытую шлемом голову обрушился тяжелый удар, и рыцарь провалился в черноту беспамятства.

Боль разрывала голову на части. То пульсировала, ударяя короткими спазмами, то затихала, даря обманчивое успокоение, чтобы через некоторое время навалиться с новой силой. Легран с трудом разлепил глаза и долго не мог понять, что же видит, Какие-то мелькающие пятна — то желтые, то зеленые, то коричневые… и только через некоторое время понял, что это земля, трава, пожелтелая листва… а сам он, видимо, связан и перекинут через седло коня. По щеке ползли капли — то ли вода, то ли кровь из рассеченной головы. Лука седла давила на ребра, и он подумал, что стоит коню сделать достаточно резкое движение и кость вполне может треснуть.

— Проснулся, упырь? — прошипел чей-то хриплый голос.

Шенк с трудом повернул раскалывающуюся голову и наткнулся взглядом на давешнего собеседника. Теперь лицо охотника, если он, конечно, был охотником, не выражало ни смирения, ни благодарности. Несколько запоздало Шенк вспомнил, что законы гостеприимства, и без того в Империи порядком урезанные, на встречи у лесного костра и вовсе не распространялись. В лесу каждый имеет право отказать путнику в его желании присоединиться к теплу и трапезе. А тот, кого пустили к огню и кому дали кусок дымящегося мяса, не считает себя очень уж обязанным — лес для всех, здесь каждый хозяин… Потому этих негодяев даже совесть не мучает…

Он сплюнул, скривился от снова резанувшей боли.

— Что, нездоровится, орденский выкормыш? — заржал охотник и стегнул Шенка по лицу тонким, очищенным от коры прутом. Не для того даже, чтобы причинить боль, а просто так, чтобы еще более унизить беспомощного пленника. — Ты добрый человек, орденец. За твою голову назначена такая цена, что все наше село будет безбедно жить год. И даже больше.

— Ты что, дурак, веришь, что за меня тебе кто-нибудь заплатит? — прохрипел Шенк.

— Заплатят, непременно заплатят, — осклабился охотник. — По всем селам, даже по хуторам, глашатаи кричат о награде. Большие деньги, очень большие… а работы-то — всего ничего.

— Где… девушка?

— Девушка? — снова заржал охотник, смех у него был ничуть не приятнее рожи. — Хороша девушка, Тьма ее забери, Вот уж точно, все орденцы с Тьмою снюхались и демонам служат, если вампирок в спутницах держат. Ей, мил-друг, дорога одна — на костер, где ей и место,

— Только прикоснись к ней… — Шенк постарался придать голосу как можно больше твердости. — Убью, как собаку… нет, как жабу. Размажу…

— Давай, давай, поговори мне тут, — окрысился охотник. — За тебя деньги за живого обещаны, а чтоб целым был, о том указаний не было.

Взмах его руки темплар заметил, а вот что было в руке — не разглядел. Но это было не так уж и важно — камень, палка, повернутый обухом небольшой топорик или что-то иное, — важно лишь, что удар по многострадальной голове вновь погрузил рыцаря в беспамятство, на этот раз надолго.

Когда он в очередной раз пришел в себя, то едва сдержал стон… Издалека доносились возбужденные голоса, не просто возбужденные — разгневанные. Два голоса в унисон упрекали кого-то, не иначе как старшего, в самоуправстве. Тот лениво огрызался, уверенный в своей правоте и в своих силах.

— А ежели он вообще сдох?

— Тады нам конец…

— Еще бы! Сказывали, чтобы рыцаря непременно живым…

— Да он живучий, оклемается, — это голос старшего. — Заткнулись бы вы оба!

— Ну, ежели сдохнет, так зарыть его прям здесь…

— И вампирку его проклятую…

— Да ты что? Вампирку, да в землю? Ее жечь надобно, то каждый дурак знает…

В глазах снова помутилось, последняя мысль была неожиданно приятной — Синтия все еще жива, значит, есть надежда. Если она придет в себя, никакие веревки ее не удержат. Может, хоть сама спасется.

Он потерял сознание, прежде чем понял — не спасется. Не захочет, Бросится спасать его, любой ценой, пусть и ценой своей жизни…

Он уже не видел, как к нему подошел старший охотник, как приложил ухо к груди и довольно усмехнулся — мол, жив орденец, ничего ему не сделается. Не видел, как деревья по обе стороны тропы стали все чаще и чаще сменяться крошечными вырубленными делянками, а затем полями и огородами, как появился первый домик…

Его перетащили в сарай, еще раз проверили путы, опять обыскали — а не прячет ли рыцарь где-нибудь в одежде крошечное лезвие… Конечно, Легран был бы полным глупцом, если бы отправился в путь, в имперские земли, без потайных карманов, где лежали и крошечные — только себе вены вскрыть — лезвия, и клинки посолиднее, почти ножи. И даже маленький, но отменной стали напильник. Но во время обыска часть спрятанного железа нашли, а остальное все равно было бесполезно — рыцаря связали со знанием дела, он не мог толком даже шевельнуться…

Его свалили на земляной пол сарая, у дверей тут же посадили двоих сторожей, а еще один, взгромоздившись на коня, умчался в крепость Дир, дабы сообщить о поимке орденского лазутчика и потребовать обещанную награду.

Тонкая струйка воды пролилась на лицо, просочилась сквозь неплотно сомкнутые губы. Рыцарь неудачно вздохнул, тут же закашлялся — чья-то широкая, неприятно пахнущая ладонь зажала рот.

— Ш-ш! — раздалось шипение, явно призывающее к тишине.

Вода продолжала литься, освежая, унимая боль, смывая пот и кровь. Наконец Шенк разлепил глаза — над ним склонилось немолодое лицо, украшенное окладистой бородой. Толстые мясистые губы шевельнулись, но вместо нормального голоса раздался еле слышный шепот:

— Ни звука, алый… ежели дорога тебе жизнь.

— Ты кто? — прошептал Шенк, вдруг почувствовавший, что спасение рядом. Это лицо, некрасивое, порядком изуродованное многочисленными шрамами, «украшенное» мешками под глазами и одутловатыми, обвисшими щеками, казалось почему-то совсем не злым. Жестким — возможно, но при этом весьма к себе располагающим.

— Не важно…

Холодное лезвие скользнуло по рукам Леграна, вспарывая путы. Затем обтянутая кожей рукоять длинного ножа легла ему в ладонь.

— Ходить можешь?

— Если просто ходить, то да, — не удержался от иронии Шенк.

Бородатый скользнул по лицу Леграна холодным взглядом, не слишком наполненным симпатией. Слова в ответ прозвучали сухо и жестко:

— Жить захочешь — сумеешь и бегать, и прыгать. Понадобится — и летать тоже.

Рыцарь встал — тело слушалось на удивление хорошо, и даже головная боль, словно понимая, что сейчас для нее не время и не место, ушла куда-то вглубь, лишь напоминая о себе, обещая вернуться, когда наступит подходящий момент. Он окинул взглядом своего нежданного спасителя. Мужчина, невысокий и тучный, был одет дорого и даже немного крикливо, напоказ — так часто одеваются купцы, утверждающие, что прибыли из далеких стран. Изрядное брюшко натягивало дорогую, шитую золотыми и серебряными нитями ткань кафтана, модные сапожки с загнутыми носками не слишком подходили для того, чтобы в них лазить по крышам. А толстяк проник в сарай именно таким образом — в широкой прорехе, обрамленной клочьями соломы, виднелось кроваво-красное закатное небо. По-видимому, спаситель взобрался на крышу и проделал в ней достаточную дыру, чтобы спрыгнуть вниз. И вряд ли подумал при этом, как будет возвращаться.

Оказалось, подумал.

— Ну-ка, подсади, — прошипел он, кивая Шенку на дыру.

Рыцарь поднатужился — спаситель хоть и был невелик ростом, но весил немало. Тот, с неожиданной в столь упитанном теле ловкостью, вцепился в доски, подтянулся и в один миг был уже наверху. Шенк последовал за ним, тренированное тело легко преодолело подъем, и через несколько мгновений они, зарывшись в солому, осматривали окрестности…

Риск был велик — всего лишь один взгляд, направленный вверх, и их неминуемо заметили бы. Но люди, с готовностью продающие ни в чем перед ними не повинного человека мингским палачам, не склонны смотреть на небо, их куда больше интересуют земные дела, особенно те, что могут быть выражены в определенном количестве монет. Двое сторожей у сарая с пленником несли свою службу без должного прилежания, но все же время от времени один из них вставал, кряхтя и сопя, водружал на плечо топор и направлялся в обход сарая. Он придирчиво осматривал стены, даже маленькое, забранное бронзовыми прутьями окошко, куда смог бы протиснуться только очень худой котенок, но глаз на крышу так ни разу никто из них не поднял.

Наконец, после очередного обхода, появился подходящий момент — вокруг было пусто, оба стража, утомившись от своего важного и трудного дела, достали бутыли с каким-то пойлом и принялись, шумно чмокая, поглощать выпивку. Бородач жестом указал Леграну вниз. Тот скользнул с крыши на землю, приседая, чтобы смягчить звук удара. Сапоги ему оставили… вряд ли из одного только человеколюбия, скорее просто боялись, что тому, кто готов заплатить за его, Шенка, голову, может не понравиться босой товар.

Прыжок толстяка получился чуть хуже. Шенку показалось, что шум от столкновения грузного тела с утоптанной землей услышат во всем селе… в ближайших домах — уж точно. Но то ли стражи ничего не расслышали, то ли не сочли нужным оторваться от выпивки — так или иначе, но воплей и звона стали не раздалось.

— За мной, — дернул прислушивающегося Шенка за рукав бородач. — Быстро!

Они нырнули в проем между высокими глиняными заборами. Через сотню шагов, завернув за угол, бородач вдруг остановился и повернулся к темплару:

— Здесь мы расстанемся. Я дам тебе лошадь, меч, золото… во вьюке есть кое-какая одежда.

— Зачем ты это делаешь?

Бородач покачал головой:

— Таково поручение Ордена. Если темплар попадет в беду — постараться помочь. Прости, больше я ничего не могу сказать.

— Ладно… со мной была спутница, молодая девушка…

— Да, об этом говорят все. Вампирка в спутницах у рыцаря Света… неслыханно.

— Где она?

— Не знаю, — покачал головой бородач. — Прости. Я должен был помочь только тебе, рисковать головой из-за этой твари я не стану. Ее сожгут на рассвете, сюда как раз прибудут монахи да и куча людей из соседних сел. Костер уже готовят.

— Я должен ее вытащить, — твердо заявил Шенк. Бородач посмотрел на него долгим, печальным взглядом:

— Сынок, может, тебе вернуться в тот сарай? Там у тебя больше шансов остаться в живых. Ее стерегут куда лучше… хотя награду назначили именно за твою голову, про нее лишь вскользь упомянули.

— Они знают, чего можно ожидать от вампира?

— Это знают многие, — невесело усмехнулся толстяк. — Нашлись даже серебряные цепи, ей не убежать.

— Я вытащу ее, чего бы это ни стоило. Поможешь?

Тяжело опустившись на камень, бородач отрицательно мотнул головой.

— Сынок, я старый торговец, времена моей молодости ушли в прошлое, да и тогда, признаться, я не был ни атлетом, ни героем. Мне хорошо платят за то, что я делаю для Ордена. И дают некоторые льготы… ладно, это сложно для несведущих. Но никаких денег не будет достаточно, чтобы оплатить самоубийство. Я тебя вытащил? Вытащил… дальше все зависит от тебя. Хочешь сунуть голову под топор — давай, воля твоя. Я в этом не участвую.

— Она же еще ребенок.

— Она вампир, — фыркнул бородач. — Не тешь себя иллюзиями. Она с радостью вонзит клыки в человеческое горло. Если как следует проголодается — то и в твое тоже.

— Она поклялась в служении…

Толстяк снова тяжело вздохнул. По всей видимости, он не был злым человеком, но и отчаянным храбрецом его нельзя было назвать. Вообще говоря, Шенк и раньше слышал о таких, как этот торговец. Орден не только засылал множество лазутчиков в соседние страны… почти все купцы, выходцы из Орденских земель, в той или иной мере были на содержании Совета вершителей. Иным из них год за годом выплачивались небольшие суммы, давались некоторые поблажки в виде, к примеру, пониженного налога или брошенного сквозь пальцы взгляда на принадлежащие им грузы. Иногда и торговцы в свою очередь оказывали Ордену некоторые услуги. Оказывали помощь эмиссарам Ордена, поставляли информацию…

Но от них никогда не требовалось приносить себя в жертву.

— Ладно, я понимаю… — Шенк положил толстячку руку на плечо. — Мне нужно оружие. И хотя бы какие-нибудь доспехи или кольчуга. Пара лошадей.

— Это будет, — оживился торговец, поняв, что ему не придется идти на верную смерть. — Это все будет, алый, я найду тебе отменную кольчугу. Или ты предпочитаешь латы? И кони у тебя будут — не чета тем, что можно найти в этом захолустье.

Синтия обвела пространство вокруг себя мутным взором. Она все еще пребывала в состоянии тяжелого пресыщения, едва способная самостоятельно передвигаться, а потому не могла оказать никакого серьезного сопротивления троим дюжим мужикам, что волокли ее к толстому столбу, со всех сторон обложенному вязанками хвороста. О том, чтобы вступить в бой, не могло быть и речи; тем более она не могла отрастить крылья — серебряные цепи, неизвестно каким путем попавшие в эту дыру, лишали ее всякой надежды на превращение в летящее создание.

Перед глазами все плыло, она почти не разбирала лиц… и лишь надеялась, что темплара нет среди тех, кто пришел посмотреть на ее смерть, Все-таки костра она не избежала, Леграну удалось лишь ненамного отсрочить казнь. Она слабо улыбнулась собственным мыслям… да уж, в Минге для вампира один исход, и не важно, охотится ли он по ночам на двуногую дичь или старается вести себя тише воды ниже травы, даже в малом избегая переходить дорогу людям.

Толпа с вожделением, пуская слюни от предвкушения зрелища, ждет начала казни — что вампирочка сделала этим людям? Пила их кровь? Убивала их? Нет… просто проходила мимо. Но кому-то не понравились клыки и цвет кожи, не понравилось, что она — иная, не такая, как все.

Если бы она не сорвалась, если бы не напилась до одури свежей крови, эти негодяи горько пожалели бы о том, что допустили одну только мысль о нападении на безобидных путников. Но чем сильнее становится Голод, тем больше времени нужно потом на то, чтобы прийти в себя. Она истратила слишком много сил, когда долгими часами согревала мечущегося в лихорадке рыцаря своим телом, она слишком мало ела простой пищи, которая хоть и не утоляла вампирский Голод, но помогала держаться.

Взрослый, опытный вампир смог бы взять себя в руки, смог бы ограничить трапезу несколькими небольшими глотками — она не выдержала. И теперь расплатой за эту несдержанность будет страшная смерть.

Она снова рванула цепи, в слабой надежде, что они сделаны целиком из серебра — ее руки сильнее, чем мышцы любого атлета-человека. Она сможет порвать мягкий металл… Тщетно — под слоем серебра скрывалось железо, это не просто цепочка, свидетельствующая о богатстве владельца, не просто способ хранения драгоценного металла, когда в случае нужды от цепи можно оторвать несколько звеньев и расплатиться. Это была цепь для вампира…

Ее ноздри уловили запах дыма — пока еще не под своими ногами, Какой-то толстый, богато одетый человек, размахивая факелом, разглагольствовал, обращаясь к собравшимся. В его словах не было ничего нового, обычные фразы о создании Тьмы, о проклятых кровососах, что могут жить, лишь убивая… О том, что очистительный огонь отправит это проклятое создание туда, где ему и место, — во Тьму, к демонам. Вот-вот он ткнет факелом в вязанки хвороста… хорошо бы, чтобы хворост был полит маслом, вдруг подумалось Синтии, чтобы сразу. Чтобы одна вспышка, один удар обжигающего пламени, один вопль — и все. Но это дикий зверь может просто убить, ради пиши или охраняя свою территорию, а человек не столь прост. Человек, убивая, старается причинить муки, старается продлить удовольствие от лицезрения страдающей жертвы. Значит, дрова будут сырыми.

Кажется, теперь этот расфуфыренный толстяк обращался к ней. Синтия с трудом подняла голову, попыталась сфокусировать взгляд на человеке. Жирная самодовольная рожа, тяжелая золотая цепь, пышный кружевной воротник. Наверное, местный управитель… Он, брызгая слюной, призывал на ее голову проклятия, всячески оскорблял — как будто грязные человеческие слова могут задеть вампира. Особенно привязанного к столбу в окружении готовых вспыхнуть дров. В таком положении оскорбления — не более чем пустой звук.

Она оскалилась, обнажив роскошные клыки, угрожающе зашипела и испытала истинное удовольствие, увидев, как побледнело его лицо, как ублюдок отпрянул в испуге и, потеряв равновесие, растянулся в грязи.

Толстяк, под аккомпанемент смешков, доносящихся из толпы, кое-как поднялся, весь перемазанный отвратительной жижей, в которой хватало и обычной грязи, и вонючего навоза. Подхватил с земли чудом не погасший факел, злобно ткнул им в дрова, еще раз, еще… Вверх потянулись первые струйки дыма, среди вязанок веток появились язычки пламени. Синтия закрыла глаза, закусила губу — эти подонки не дождутся ее крика. Не дождутся…

Огромный черный конь врезался в толпу, роняя брызги крови из разорванных удилами губ. Почти взбесившийся от боли скакун молотил копытами, не разбирая, земля под ними или упавшие люди. А всадник, не давая опомниться, сек направо и налево мечом, и каждый удар находил цель. В этой сумятице, сквозь поднимающийся от кострища дым, сквозь вопли боли и мельтешение перекошенных от ужаса лиц, вряд ли кто мог увидеть, что всадник наносил удары плашмя — оставлял огромные кровоподтеки, иногда даже ломая кости, но никого не убивая. Лишь занося меч над толстяком управителем, все еще тупо стоящим с дымящимся факелом в руке, он на долю мгновения задумался… и все же не стал наносить смертельного удара.

Лицо воина было скрыто шлемом, лишь белки глаз можно было разглядеть сквозь прорези. Необычная в этих краях кольчуга, похожая на чешую, сияла так, что больно становилось глазам. Но узнать воина было несложно — по ширине плеч, по манере держаться в седле. Синтия сражалась с Леграном бок о бок достаточно много раз, чтобы суметь уловить отличительные признаки темплара и догадаться, что это именно он.

Соскочив с коня прямо в разгорающееся пламя, Шенк пинками раскидал охваченные огнем вязанки, не особо заботясь, попадают ли эти огненные снаряды в людей или к стенам ближайших домов, а затем с размаху чиркнул мечом по цепи. Брызнул сноп искр, ее запястья рвануло болью, но цепь распалась, и девушка почувствовала, что свободна. Впрочем, от этого ей было не легче — она почти упала на руки своему спасителю. Забросив ее на коня, что скалил зубы и бил копытами, никого не подпуская к неуклонно разгорающемуся кострищу, темплар одним прыжком — не помешала и тяжелая кольчуга — взлетел в седло, и конь, издав на прощание презрительное ржание, рванулся прочь с площади, проложив заодно еще одну улочку прямо через толпившихся зевак.

Их никто не пытался ни догнать, ни задержать, хотя из толпы и понеслись пронзительные вопли наподобие «бей его» и «держи его». Простые обыватели, вознамерившиеся весело провести время, с безопасного удаления наблюдая за казнью . создания Тьмы, отнюдь не собирались рисковать шеей, подставляя ее под меч взбесившегося рыцаря — ибо только одержимый демонами может прийти на помощь проклятой вампирке. А немногочисленные стражники, призванные поддерживать порядок в селе и подчиняющиеся исключительно управителю, без его приказа не сдвинулись бы и с места. А управитель не был склонен отдавать приказы, поскольку опять лежал в грязи, на этот раз — мордой вниз, и на его голове медленно росла здоровенная шишка.

Конь остановился лишь тогда, когда не только дома, но и последние клочки возделанной земли скрылись среди деревьев. Ухо Шенка уловило предупреждающий свист, и он свернул с дороги, а затем и спешился, ведя утомленного стремительной скачкой коня за собой, прямо в лес, На небольшой поляне, совершенно незаметной с дороги, их уже ждал давешний бородатый торговец. При нем было две лошади — одна явно предназначалась Синтии, на спине другой — не слишком породистой, но вполне выносливой и на вид довольно смирной кобылки — громоздился увесистый тюк с припасами. Там же торчали рукояти двух легких недлинных мечей.

— Велика твоя удача, алый! — В устах купца, для которого удача есть главный и наиболее ценимый друг и союзник, такая оценка дорогого стоила. — Сам без царапины и подругу… э-э… целой вынес.

— Спасибо тебе, — склонил голову Шенк. — Если бы не твоя помощь…

— Пустое, — махнул рукой торговец. — Деньги за коней и припасы мне Орден отдаст с лихвой.

Темплар чуть заметно усмехнулся. Купец слегка кривил душой — не в золоте исчислялась помощь, совсем не в нем. Если бы его заметили стражники — весьма вероятно, ни деньги, ни иное добро не спасло бы этого человека от пыток и впоследствии от мучительной смерти. Минг умело охотился на засылаемых Орденом шпионов… что неудивительно, шпионов никто не любит. Мингские и кейтские лазутчики, пойманные с поличным, тоже вряд ли могли рассчитывать на радушный прием. Разве что с пеной у рта будут клясться в верности новому хозяину.

— И я благодарю тебя, добрый человек, — Синтия выговаривала слова еще с некоторым трудом, язык ворочался неохотно, более всего хотелось лечь и заснуть. — П-пррости, я уже поклялась в служении, но если бы не темплар, то…

Купец лишь замахал руками, лицо его исказилось от страха. Сильны старые предрассудки, этот человек — сейчас, при свете дня, видно было, что он очень немолод, — почти не раздумывая, полез в охраняемый сарай, дабы выручить пленника, но пришел в ужас от одной мысли, что к нему со словами благодарности обращается вампир.

— И д-думать забудь, — чуть ли не заикаясь, пробормотал он. — Вот же время настало… расскажу кому, что сию демоницу спасать помогал, никто ж не поверит. Езжай, темплар. Я знаю, что они гонцов в крепость Дир послали, Там кто-то сидит, кому ты самую что ни на есть любимую мозоль оттоптал… не знаю, чем ты таким провинился, я и не помню, чтобы кого-то так искали. Разве что «Бешеных топоров»… но их быстро всех выловили.

— Не всех, — усмехнулся Шенк, вспоминая своего товарища, бывшего имперца Отека, а ныне уже сотника орденской армии Штыря. — Одного я знал… отменный воин и надежный друг.

— Серьезно? — вскинул бровь торговец, так и не назвавший Леграну своего имени, то ли от забывчивости, то ли из соображений безопасности, мол, чего не знаешь, того и не выдашь. — Забавно… ну да поможет ему Святая Сикста. И пусть она поможет тебе… вам. Спешите. Не хочу знать, куда вы сейчас намерены направиться…

— Мы…

— Я же говорю, не хочу знать. Дорога здесь, через поллиги, расстраивается. Левая идет в сторону границы с Орденом, средняя — в горы. Правая… ну, понятно, в общем. Выбирать вам. Я тоже постараюсь исчезнуть из этого села, прежде чем приедут солдаты из Дира. Вряд ли они станут разбирать, кто именно виновен в вашем бегстве.

— Будут репрессии?

— Непременно будут, — серьезно кивнул торговец, с неожиданной для его возраста и телосложения сноровкой взбираясь в седло. — Но я уже буду далеко. Чего и вам желаю…

Регнар махнул рукой, деревянные чурки опрокинулись набок, и два тела забились в конвульсиях, в тщетных попытках освободиться из петли. Чаще повешенный умирает от рывка, ломающего шею, но этим не повезло, а может, и те, кто накидывал на шеи приговоренным петли, позаботились о том, чтобы смерть не была ни быстрой, ни легкой. Горе-стражники, пропьянствовавшие самую важную в своей жизни стражу, второго шанса уже не получат. Не дай они уйти важному пленнику — теперь считали бы золото, а так…

Управитель, счастливо избежавший петли, низко кланялся взбешенному Снежному Барсу. В этом селе о Регнаре не слыхали, но пергамент с печатью Императора произвел на управителя неизгладимое впечатление. К тому же он понимал, что этому изуродованному шрамом седому воину может прийти в голову мысль, что и сам управитель в какой-то мере виноват в бегстве пленника. Хотя бы тем, что не организовал вовремя погоню, когда этот сумасшедший явился за свой мерзостной подружкой. И тогда на площади одной виселицей может стать и больше.

Вообще говоря, он был недалек от истины. Регнар и в самом деле раздумывал, а не повесить ли этого дурака за трусость и скудоумие. Затем решил, что не стоит — иначе пришлось бы перевешать тут каждого второго… а потом и оставшихся. Хуже всего было другое — след темплара опять затерялся, и поиски следовало начинать заново.

Раздался топот копыт, и на площадь, где свершалось справедливое возмездие лентяям и ротозеям, влетел небольшой конный отряд. Командир — молодой воин, лет двадцати от силы — в мгновение ока соскочил на землю, сделал пару шагов по направлению к Регнару и замер, отдавая приветственный салют. Снежный Барс кивнул в ответ, дозволяя говорить.

— Проверили все три дороги, тысячник! На двух — ни одной живой души. На третьей догнали торговый обоз, три подводы, один хозяин, пятеро слуг. Все при оружии, в добрых кольчугах. Хозяин клянется именем Сиксты, что мимо него никто не проезжал, а он в пути почти с рассвета.

— Телеги проверили? — буркнул Регнар, понимая, что этот вопрос вполне может показаться молодому десятнику оскорбительным. Его ребята дело знали.

— Да, тысячник. Все чисто.

— Ясно, — буркнул Регнар.

Он прекрасно понимал, что солдаты ничего не найдут. Темплар не дурак, попался он, признаться, глупо — но второй раз подобной ошибки не допустит. Да и купец… ох, кто не знает этих ублюдков, что с готовностью служат и нашим, и вашим, а на самом деле лишь самому себе. Купец вполне мог солгать, а то и…

— Среди слуг купца девок не было?

— Нет, командир. Только парни — как на подбор, плечистые, оружием владеть обучены. Судя по рожам — наши, из Минга то есть. Мы поспрошали — слуги тоже никого не видели.

Ясное дело, случись драка — десяток «Волков» положил бы и купца, и его прислугу, отделавшись в худшем случае лишь парой легких царапин. Но обижать торговый люд без веских на то причин не стоило — хотя, если как следует поискать, причины найдутся всегда. Каждый второй — шпион.

А может, он, купец этот, и правду сказал… темплар вполне может уйти в лес, затаиться там, переждать несколько дней. Если так, то охоту надо продолжать — декту, две, пять… сколько понадобится. Сейчас этот темплар — ключ ко всему. Вернуться к Императору ни с чем — значит подписать себе приговор. В конце концов, два человека да один-два коня — это не иголка, найдутся. Если он не направился обратно в Орден — там его достать будет гораздо сложнее. Но Регнар был готов, если понадобится, преследовать темплара и на чужой земле.

Небрежным жестом велев управителю убираться с глаз долой, Регнар подошел к коню и взлетел в седло.

— Возвращаемся! — крикнул он своим людям, затем повернулся к молодому десятнику: — Керл, останешься здесь. Пусть твои люди еще раз объедут все окрестные села и хутора. Еще раз объявить о награде, а заодно и о том, что тот, кто поймает темплара и упустит, закончит, как эти олухи.

Молодой десятник проследил взгляд командира, брошенный на повешенных, коротко кивнул.

— И еще запомни, если нападешь на след орденца, ни в коем случае не преследуй. Просто следи, издалека.

— Но, командир… нас десять человек.

— Это приказ, Керл. Следить издалека, ясно?

Десятник Керл нахмурился, но согласно кивнул. Приказы тысячника не обсуждаются, их можно только выполнить — или умереть в попытке выполнить. Он был еще слишком молод, хотя и зарекомендовал себя отличным бойцом, и ему не приходилось сталкиваться в бою с вампирами… а иначе он бы знал, что десятка бойцов против одного вампира явно недостаточно.

Регнар попытался вызвать в памяти лицо вампирки — он видел ее там, на холме, откуда ему пришлось уйти, потерпев первое, пожалуй, поражение в своей жизни… Нет, ему и раньше приходилось отступать перед превосходящими силами врага, но впервые его элитная тысяча, полная сил, вынуждена была отойти просто потому, что какой-то сопляк владел мечом лучше, чем он, Снежный Барс Регнар… Сейчас он был готов отдать многое, лишь бы еще раз скрестить клинки с проклятым темпларом. Да… он точно помнил, что тогда рядом с алым и в самом деле была какая-то девчушка… черноволосая, невысокая, с отменной фигурой — но больше в памяти не сохранилось ничего. Она — вампирка?

Регнар покачал головой — что же должно было случиться, чтобы рыцарь Света, вечно кичащийся своей борьбой с силами Тьмы во всех их проявлениях, взял в спутницы это демоническое создание? Видимо, миссия, ради которой темплар вместе со своей проклятой спутницей забрался на имперскую землю, невероятно важна. Что ж, это еще одна причина, чтобы выследить его, — что бы ни задумал Орден, эти замыслы необходимо сорвать.

Повинуясь шпорам всадника, могучий конь пошел рысью. Регнар, приподнявшись в стременах, подставил лицо прохладному ветру. Белые волосы развевались, бился в воздухе длинный черный плащ, бил по земле копытами черный конь… все это придавало всаднику пугающий вид, и даже его воины, которые знали командира не один год, чувствовали — что-то происходит. Барс вышел на охоту, он чувствует запах крови, и он не свернет, не бросит свежий след… чего бы это ему ни стоило.

Синтия держалась на ногах уже достаточно твердо, но желание поспать превратилось в навязчивую идею. Снова зарядил дождь, Шенк опять начал кашлять, и еще одна ночевка в холоде и сырости могла его попросту убить. Рыцарь и сам это понимал, а потому, когда девушка предложила рискнуть и попытаться провести ночь в гостинице, в относительно комфортных условиях, с горячей пищей и сухой постелью, он не устоял перед таким соблазном.

Будь на его месте кто-нибудь более опытный, хотя бы тот же Дрю, он бы наверняка избрал бы иной, менее опасный путь. Например, наведался бы в какой-нибудь отдаленный хутор, вырезал бы всех его обитателей, отсиделся бы там пару дней, а уходя, сжег бы дом, дабы замести следы. Идеальное решение — минимальный риск, неплохое укрытие… При этом фаталь не мучился бы кошмарами, спал бы спокойно и обедал бы с отменным аппетитом… даже несмотря на трупы хозяев разного пола и возраста, сваленные где-нибудь в сарае. Но то, что мог без особых угрызений совести позволить себе фаталь, то, с чем смирился бы брат-экзекутор, то, что сумел бы принять отец-инквизитор, было совершенно неприемлемо для рыцаря Света.

А потому он принял решение глупое настолько, что могло оказаться безнаказанным. Именно по причине своей глупости. Вместе с Синтией, по такому случаю спрятавшей клыки под белозубой улыбкой симпатичной загорелой девушки, он попросту завалился в хорошую гостиницу в ближайшем городке, громогласно потребовал горячей еды и лучшую комнату — одну на двоих, разумеется, ибо иное требование вызвало бы непонимание, а значит, и настороженность. Демонстративно сидел весь вечер в общем зале, поглощая жареное мясо в неимоверных количествах, громко смеялся, хлопал по заду служанку — в общем, вел себя совсем не так, как следовало бы поступать загнанному, преследуемому человеку, во все лопатки удирающему от неминуемой смерти.

Наверное, ему просто не повезло. Никто — даже хозяин гостиницы, которому самой судьбой велено пристально поглядывать на всех постояльцев — не обратил внимания на богато одетого рыцаря, сорящего золотом направо и налево и намеревающегося уединиться с молодой девушкой со вполне понятными целями. То есть обратил, конечно, и вино подал получше, и комнату нашел почище, и цену за все это назвать удвоенную не постеснялся. Но догадаться, что этот богатый дворянин — тот самый орденец, которого разыскивают на всех дорогах и тропах, — не догадался. Или не захотел «догадаться» — ибо не мог не понять, что и платящего золотом постояльца лишится, и золото запросто могут отобрать, ибо «порченое», а то и вовсе «проклятое». «Порченое» можно еще вернуть, хотя бы половину, а о «проклятом» и не заикайся.

В общем, должен был хозяин послать слугу к управителю, за солдатами, а то и сам попытаться захватить богатого гостя — но не стал. Ибо награда — кто ее знает, обломится или нет, власти не любят расставаться с золотом, которое считают своим, а золото гостя — вот оно, катятся по столу монетки. Одна задругой — за хорошее мясо, за дорогое вино, за постель без клопов.

Но не только глаза хозяина обшаривали зал, поглядывая, чья кружка уже опустела и должна быть наполнена вновь, у кого тоже пуста, но пуста и мошна, а значит, подливать гостю дальше — один ущерб для заведения. Внимательные глаза невысокого тщедушного человечка, что сидел в дальнем углу, на самом непрестижном месте, да и пиво пил наидешевейшее, такое, что в иных тавернах даром наливают, тоже внимательно скользили по посетителям. Правда, человека беспокоило отнюдь не то, что именно люди ели и пили да у кого сколько осталось в тарелках и кружках. Куда больше человека интересовали увесистые кошельки, особливо то, где именно они были привязаны. И, ясное дело, рыцарь, платящий золотом за дешевую еду в придорожной харчевне, сразу приковал к себе взгляд карманника. И тому, умеющему мгновенно выделить из толпы очередную жертву и вести ее чуть ли не часами, теряя и безошибочно находя вновь, не составило ни малейшего труда догадаться, кто перед ним.

Нет, сейчас он видел перед собой не человека в кольчуге и с недлинным, не вполне подходящим к стати мечом… мешок золота, звонкого, доброго… ну, пусть не очень доброго, но все же золота. Полезть к кольчужному рыцарю даже с ножом не могло присниться карманнику и в страшном сне. Тем более с веревкой, ибо сказано было ясно даже для тупого — пленник ценен, лишь пока жив, а за его голову можно лишиться и своей. Чем так ценен этот человек — не объяснялось, да и не так уж важно, неисповедимы пути имперских властей, и не дело простым смертным задумываться о таких вещах. Поэтому, улучив подходящий момент, карманник выскользнул из-за стола и исчез за дверью. В этом городе найдется немало людей, готовых попытать счастья в надежде на хороший куш. А ему, наводчику, обломятся неплохие комиссионные, и он позаботится выговорить для себя заранее хорошие условия.

Тем более, если подумать, в этот день в таверне все равно не было достойных внимания посетителей, которых можно было бы облегчить от тяжести их кошельков. А размениваться на мелкую рыбешку, в надежде поживиться несколькими медяками, карманник не хотел. Риск заработать по шее примерно тот же, но улов очень уж незначителен.

Тем временем и Шенк пришел к выводу, что еще кусок жареной свинины в него не влезет ни на каких условиях. Выплеснув в кружку остатки вина из высокого кувшина, он жестом остановил служанку, что бросилась было заменить опустевшую посуду полной, и, медленно, смакуя, выцедил кружку до дна. По местным меркам, вино и впрямь могло считаться отменным, а судя по тому, с какой дрожью в голосе трактирщик назвал его цену, даже с учетом того, что завышена она была по меньшей мере вдвое, сей благородный напиток здесь подавали не каждому. И все же красное шедлийское десятилетней выдержки было куда лучше, а в Пенрите, куда привозили диковинные товары из дальних земель, можно было бы отыскать напиток и еще более изысканный. Минг никогда не отличался знанием виноделия, и, что еще важнее, здесь было не так много ценителей хороших вин. Местный люд пил больше пиво, даже те, кто считал себя благородных кровей, а то и невероятно крепкую «мингскую слезу», отвратительную для людей с тонким вкусом, зато быстро превращавшую человека в мычащую свинью, способную устоять разве что на четырех конечностях.

Синтия уже давно клевала носом, разомлевшая от сытной еды и, что было куда важнее, тепла. Буквально подхватив ее на руки, темплар понес девушку наверх, туда, где располагались предоставляемые постояльцам комнаты. Им досталась небольшая комнатушка на третьем, самом верхнем, этаже. По утверждению хозяина, здесь были лучшие комнаты — и в самом деле, здесь даже окна были не затянуты бычьим пузырем или слюдяной пленкой, нет, в них было вставлено настоящее стекло. И кроме того, ее огромная резная деревянная кровать, эдакое ложе любви, составляла не менее половины стоимости номера. Судя по многозначительному взгляду показывавшей ему дорогу служанки, ожидалось, что рыцарь в полной мере изучит все прелести этой постели… и того, чем на постели можно заниматься, помимо банального и никому не интересного отдыха.

Рухнув на постель и полуобняв мягкую пуховую подушку, девушка тут же довольно засопела. Рыцарь осуждающе покачал головой, но раздевать спутницу не стал, ограничившись лишь стаскиванием сапог. Сам же, вспоминая, как попался в простую ловушку, лег спать, не снимая кольчуги, положив меч рядом с собой. Пусть даже в тяжелом металле выспаться толком не удастся, но лучше уж так, чем снова с пустыми руками оказаться лицом к лицу с врагом.

Здесь было опасно… он не почувствовал особого интереса к своей персоне, но насчет своего чутья не обольщался. Вполне вероятно, что ими заинтересовались, хотя Синтия и не похожа сейчас на вампира, а ищут наверняка мужчину со спутницей-кровосоской. А может, местные жители и вовсе не знают ни о поимке темплара, ни о его шумном побеге. А вот объявленная награда за голову рыцаря, вероятно, все еще будоражит народ. Так или иначе, но девушка, побывавшая на костре, заслуживает хотя бы одного дня отдыха…

Он проснулся под утро, солнце еще не выглянуло из-за горизонта… впрочем, здесь горизонта не было видно, обзор закрывали дома. Но небо уже начало окрашиваться в оттенки розового, и заметно посветлело — еще немного, и солнце выползет из-за крыш.

Город был, может, и не очень большим — ему было далеко, скажем, не только до столичной Сайлы, но и до других городов, поменьше, вроде того же Пентрита. Но дома здесь были вполне добротные, в два, а то и в три этажа, да крыты не соломой, а хорошей черепицей. Если присмотреться, наверняка найдутся и бедные кварталы, прибежище нищеты и разбойников, которых в подобные города словно на веревке тащит… но гостиница «Огненный конь», в которой они имели удовольствие остановиться, не зря считалась лучшей — и стояла в богатом квартале, где даже улицы были на диво чисты. И если подумать, избрать богатому рыцарю для ночлега иное место — лишь зря внимание к себе привлекать.

Выпитое накануне отчаянно требовало встать и подойти к ночной вазе, заботливо стоящей в углу комнатки. Некоторое весьма непродолжительное время Шенк боролся с собой, но пиво и вино победили, и он неохотно встал, чувствуя, как ломит тело, не очень-то отдохнувшее в железе.

Все-таки былые уроки не прошли даром. С точки зрения обывателя, направляясь к ночному горшку, глупо тащить за собой меч… Но рыцарь, чье самолюбие было в немалой степени уязвлено общением с тремя сиволапыми охотниками, спеленавшими его, как пауки муху, решил не расставаться с оружием. А потому, заметив движение за окном, был к этому готов.

Кто был первым — человек, запрыгивающий в комнату, или рыцарь, выбрасывающий меч в убийственном выпаде… Звон стекла, лязг стали, встретившейся с легкой кольчугой. Меч в опытной руке способен пробить и кованый доспех, разорвал кольчугу без малейшего труда и выставил окровавленное острие с другой стороны еще рвущегося вперед, но уже мертвого тела. Покойник даже не попал в комнату, куда так стремился… когда Шенк вырвал меч, труп опрокинулся навзничь и выпал наружу, давая понять тем из бандитов, которые были еще живы, что внезапности не получилось.

Одновременно вылетело второе окно, усыпав пол осколками стекла. Человек, приземлившись на полусогнутые ноги, выбросил вперед правую руку, и Шенк ощутил сильный удар в предплечье. На пол упало метательное шило — весьма неприятное для рыцарей оружие, сделанное так, чтобы легко проникать сквозь сплетение кольчуги, особенно недорогой, из широких колец. Трехгранное шило было снабжено небольшими зацепами — тот, кто в пылу боя одним рывком пытался выдернуть тонкое лезвие из прокола, рисковал обзавестись устрашающей рваной раной. Но нападающий просчитался — на рыцаре была не обычная кольчатая кольчуга, а редкая, оттого и дорогая, чешуйчатая. Будучи куда более тяжелой, она гораздо лучше держала любой удар… кроме арбалетного болта, от которого надежной защиты придумано не было.

Человек, метнувший шило, еще даже не осознал, что промахнулся. Темплар взмахнул мечом, целясь в горло, противник отшатнулся, но недостаточно быстро — кончик заточенного до немыслимой остроты клинка чиркнул по кадыку, вспарывая кожу, рассекая мышцы и отворяя артерии — ударил фонтан крови, забрызгивая стены. Почти сразу Шенк почувствовал, что его схватили сзади… будь на его голове шлем, негодяю не поздоровилось бы. Рыцарь оттолкнулся обеими ногами, вбивая свое тело спиной в стену — ростом его Свет не обидел, да и чешуйчатый бахтерец весил немало. Оказавшись между такой тяжестью и бревенчатой стеной, третий разбойник со всхлипом выпустил воздух из расплющенных легких и бессильно сполз на пол.

— Син, проснись! — рявкнул Шенк, натягивая сапоги. Девушка приподняла голову, взгляд, постепенно становясь осмысленным, зафиксировал одного покойника, лежащего у окна, второго, скорчившегося на полу, — возле другого. Она спустя мгновение спрыгнула на пол, рванула из вьюка тонкий меч…

Оружие тут же пошло в дело — девушка метнулась к выбитому окну, свистнул клинок, раздался чей-то вопль и почти сразу же — глухой звук удара падающего тела. Девушка выглянула в окно и тут же отпрянула, сопровождая это движение такими репликами, что темплар почувствовал, как кожа на лице покрывается красными пятнами. Ну не должна женщина, тем более молодая девушка, использовать слова, более пристойные для прослужившего лет тридцать сержанта гвардии.

— Что там? — рыкнул он.

— Су-у-уки! — простонала Синтия, выдирая из плеча небольшой арбалетный болт. Такие стрелки использовались не в охотничьих и тем более не в боевых арбалетах. Маленькая стрела — оружие небольшое, идеально подходящее для бесшумной ночной работы, когда до жертвы несколько шагов, когда на ней, жертве, нет доспехов. Оружие воров и ночных убийц.

— Ранена? — встревожено вскинулся Шенк, бросаясь к девушке.

Она остановила его коротким жестом, давая понять, что беспокоиться следует о более серьезных вещах.

— Пустяки, кровь уже не течет. Мои раны заживают быстро…

Темплар и раньше слышал о том, что серьезные травмы вампиры залечивают в считанные мгновения, а всякого рода царапины не замечают вовсе. Это знал любой, прошедший обучение в Семинарии, но вот видеть такое довелось ему впервые. Арбалетный болт, пусть и уменьшенного размера, да в плечо — даже рыцарь, привычный к ранам, лишился бы возможности владеть рукой… а девчонка просто выдрала стрелу, не обратив даже, видать, внимания на зазубренный наконечник, и опять готова к бою.

— Их там человек десять, — прошипела девушка с презрением. То ли презрение относилось к тому, что всего десятеро, то есть совершенно недостаточно против опытного рыцаря и, пусть и молодой, вампирочки. То ли к тому, что среди противников всего лишь люди.

В окно влетел еще один болт, уйдя в стену чуть ли не на треть.

— Пугают… — хмыкнул темплар. — Живой я дороже стою.

Он поднял один из трупов и перевалил его через подоконник. Послышался шлепок — кто-то не сообразил и рванул спуск арбалета, посылая болт в уже мертвое тело. Затем раздался глухой удар, сопровождаемый рокотом проклятий, — бандиты сообразили, что стреляли в своего. И что тому это было уже безразлично.

— И долго мы собираемся здесь сидеть? — Голос Синтии не предвещал ничего хорошего. Скорее всего тем, кто ждал их на улице.

— А что мы можем сделать? — пожал плечами Шенк. — Ждать, пока они сюда начнут ломиться? Или выйти да перебить их подчистую… Только не так это просто, милая, в отличие от одной моей знакомой вампирочки, я не люблю, когда в меня попадают стрелы.

— Я тоже не люблю. — Она вдруг улыбнулась уголками полных алых губ, сразу став капельку мягче, беззащитней. — Это больно, Шенк, правда… Просто боль… короткая такая. И не очень сильная.

Снаружи вдруг раздался заливистый, пронзительный свист.

Затем послышался крик:

— Эй, орденец! Сдавайся! Девку твою отпустим, а ты с нами пойдешь.

— А как не сдамся? — крикнул в ответ темплар, знаком показывая Синтии, чтобы обулась и собрала вещи, увязав в тюк поплотнее. Ясно ведь, что придется прорываться.

— А не сдашься — дом запалим, — с готовностью сообщил тот же голос. В нем проскальзывали наглые интонации человека, привыкшего действовать в толпе себе подобных. У таких всегда особые голоса, преисполненные осознания собственной силы, точнее, не собственной, а стадной. Но при первой же угрозе подобные типы стремятся побыстрее убраться в кусты. — Был живой орденец, станет жареный. Или копченый, как думаешь?

— Они время тянут, — вполголоса сообщил Шенк девушке, которая с заданием управилась с похвальной скоростью и теперь сидела на небольшом тючке, угрожающе покачивая на ладони клинок. — Их и в самом деле мало, думали, наскоком возьмут… не получилось. Теперь подмогу ждут.

— Сколько той подмоги…

— Не скажи. Это ведь так, отребье… всякая ночная шваль, которой в каждом городке и даже большом селе — более чем достаточно. Даже если к ним подойдет десяток дружков, мы прорвемся. Но здесь живут люди с неплохим достатком, и наверняка за порядком присматривают солдаты. Рано или поздно они заявятся сюда… скорее — рано.

— Значит, будем прорываться, — не стала спорить Синтия, — Сейчас?

Он кивнул:

— Ждать опасно… ты давай на конюшню, выводи лошадей. А я этих ублюдков займу.

Она взглянула исподлобья, отрицательно помотала головой. Заявила сухо, но с явным намерением упираться до конца:

— Я тебя не оставлю.

— Синтия, послушай, что я тебе скажу. — Он провел ладонью по волосам девушки, она прильнула к нему, ловя каплю ласки. — Без коней мы не вырвемся. Отсюда до ворот слишком далеко, перехватят, сетями закидают. А в конюшне наверняка засада, во всяком случае, пару человек с веревками я бы на их месте туда послал. А мне ведь ничего не грозит, за меня живого золото обещано.

— Я не…

— Синтия, так надо. Выводи коней, и уходим.

Она поникла, всем своим видом показывая, что его позицию понимает и даже принимает, но самой ей это абсолютно

не нравится.

— Эй, орденец! — раздался с улицы все тот же нахальный голос. — Ну, что надумал?

— Выхожу! — рявкнул в ответ рыцарь, — Не люблю запах дыма.

Конечно, в гостиницу это отребье не полезло — хотя бы потому, что в этом случае пришлось бы иметь дело с хозяином и его вышибалами. А вот запалить здание снаружи — с них станется. И все же Шенк подсознательно ожидал нападения уже на лестнице — и был в немалой степени удивлен, никого не увидев за дверью.

Если бы у темплара нашелся хороший приятель среди местных жителей, он бы узнал, что отнюдь не вышибалы останавливали лихой люд от стремления учинять безобразия в гостинице. И угроза поджечь дом была не более чем блефом, — хозяин платил немалую долю главарю городских разбойников в обмен на некоторое покровительство. И тот, коль гостинице будет учинено разорение, вполне мог приказать прирезать не в меру ретивых «подданных», посягнувших на хозяйскую кормушку. Ведь поступи он иначе — станут ли торговцы, кабатчики и прочие, знающие цену звонкой монете, платить подать «ночному хозяину»? Не станут…

Но Шенк не знал этого — и не знал, что в гостинице он был в полной безопасности. Не от солдат, разумеется, — тем дорога открыта везде, что в хибару бедняка, что в дом богача, и горе тому, кто посмеет заступить дорогу воинам с эмблемой Минга на плащах, — а от уличной шелупони. Но там, где раздаются злобные крики и звенит сталь, воины появятся. Мешкать было опасно.

Он вышел на улицу, сжимая в руке меч. За его спиной Синтия скользнула в сторону конюшни. Полтора десятка бандитов проводили ее столь насмешливыми взглядами, что можно было не сомневаться — там, в конюшне, спутницу темплара поджидают. Дошла ли сюда весть о том, что орденского подсыла сопровождает девушка-вампирка? Шенк мысленно покачал головой — вряд ли, слишком мало прошло времени.

Что ж, тем, кто предпочел укрыться в конюшне, скоро придется пожалеть о своем выборе.

Он сделал от двери шаг в сторону, прислонившись спиной к бревенчатой стене. Его меч медленно покачивался в руке, хищно обратившись острием к переминающимся с ноги на ногу бандитам. Никто из них пока не спешил сделать первый шаг: проявить храбрость, оно, конечно, неплохо… и о храбреце непременно будут говорить — те, кому достанется делить добычу. Храбрецы зачастую до дележа не доживают.

— Слышь, орденец… ты железку-то брось!

Легран вгляделся в обладателя уже знакомого наглого голоса. Как он и ожидал, сей шумный тип не обладал ни завидными мышцами, ни высоким ростом, ни мужественным лицом. Да и никакими иными достоинствами тоже… кроме разве что огненно-рыжей шевелюры. Даже странно, что человек с такими волосами рискует заниматься ночным промыслом — такая огненная грива легко послужит наипервейшей приметой. Зато выпячивал грудь — мол, смотрите, я здесь… ну, может, и не главный, но не последний.

— А зачем? — пожал плечами Шенк, неторопливо, чуточку напоказ, извлекая из ножен длинный кинжал. — Хорошая железка, еще послужит.

— Брось, кому говорят! — зарычал, брызжа слюной, рыжий. — А то…

— Да ничего вы мне не сделаете, — усмехнулся темплар, стараясь говорить без излишнего презрения. Ему нужно было не столько разозлить бандитов, которые и так находились в достаточно разгоряченном состоянии, сколько протянуть время, дав возможность Синтии сделать свою работу. Результаты которой вряд ли кому здесь понравятся. — Я же вам живой нужен, разве не так?

— Живой… — недобро усмехнулся рыжий. — Но насчет того, чтобы целый… это, знаешь ли, как выйдет.

Темплар покачал головой. Где-то он нечто подобное уже слышал.

— Бросай меч, ну!

— Могу в руки тебе отдать. Подходи… и возьми.

Шенку было ясно, что бандиты, уже потерявшие нескольких товарищей, явно не горят желанием начать драку, где трупов наверняка прибавится. Рыцарь в кольчуге, вернее, в бахтерце, что прочностью мало уступает кованым латам. Привычное бандитское оружие: нож, кастет, небольшая дубинка, которую удобно прятать в рукаве и которой так славно лупить по затылку сзади, здесь не слишком помогут. Против рыцаря и оружие нужно соответствующее.

Глаза рыжего на мгновение дрогнули, дернулись вверх и снова опустились, буравя темплара чуточку насмешливым, чуточку презрительным взглядом. Но Шенку хватило этого непроизвольного движения — он тут же метнулся в сторону, уворачиваясь от падающей сверху сети и непроизвольно поворачиваясь боком к врагам.

Похоже, бандиты оказались несколько умнее, чем он ожидал, — они не полезли бездумно в драку, а попытались взять свою добычу без крови… без большой крови. Но не вышло — сеть упала на землю, не зацепив темплара. И почти сразу негодяи бросились вперед, надеясь, что рыцарь не успеет среагировать.

Он успел… правда, едва-едва. Свистнул меч, лезвие окрасилось кровью, воздух прорезал пронзительный вопль, тут же зазвенела сталь.

Темплар дрался сосредоточенно, экономя каждое движение, нанося короткие точные удары. Синтии все не было, времени на то, чтобы взнуздать двух лошадей, у нее было предостаточно. Весьма вероятно, что ловушка в конюшне оказалось серьезней, чем девушка предполагала. Он знал, что продержаться долго не удастся… только в песнях менестрелей рыцари повергают наземь десятки противников, даже толком не вспотев…

Нож ударил в бок, ударил мастерски, снизу. Бахтерец превосходно удерживал рубящие удары, мог остановить и прямой колющий — клинок скользил по чешуйкам, теряя силу… но удар снизу, под чешую, который можно было нанести только ножом, был чрезвычайно опасен. Тело пронзила боль, Шенк отчаянно отмахнулся мечом, краем глаза увидев, как на землю упала отсеченная в локте рука, все еще сжимающая нож. И тут же ощутил, как теплая волна заливает бок, спускается вниз, по бедру… Похоже, рана была серьезной. Он сделал выпад и, пользуясь тем, что враги отпрянули, уклоняясь от окровавленного уже по самую гарду клинка, бросил на рану Знак Исцеления…

Похоже, белое сияние, на мгновение залившее ладонь рыцаря и прекрасно видимое даже при дневном свете, произвело на бандитов куда большее впечатление, чем его владение мечом. В один миг они отскочили назад на несколько шагов и замерли… впрочем, не опустив оружия.

— Темплар… он темплар… проклятый колдун… — пробежал меж ними еле слышный шепот.

С некоторым огорчением Шенк отметил, что, несмотря на три уже не очень живых тела, что лежали на земле, противников стало только больше. Насчет их временной оторопи он не обольщался — статус «темплара» скорее лишь поднимал ценность дичи в глазах охотников. Конечно, о темпларах ходит немало разных слухов — особенно вне орденских земель, но неуязвимости им легенды не приписывают.

Шенк знал, что может перебить всю эту толпу — вызвав Знак Последней Надежды… только вот это и в самом деле последнее, отчаянное средство, даруя силу, презрение к боли, стремительность движений… да что там, почти неуязвимость, берет за это немалую плату. Иногда этой платой становится сама жизнь. Бывает, что это не столь уж и непомерная цена… Но сейчас, когда он должен выполнить свою миссию, хотя толком еще не знает, в чем она, собственно, заключается, рисковать не стоит. Возможно, еще пара-тройка трупов, и бандиты сочтут, что дичь обходится им слишком дорого. И уйдут.

Шенк усмехнулся собственным мыслям. Уйдут, как же… наверняка уже увидели кровь, что сочится меж стальных чешуи. Рана закрылась, но еще дает о себе знать, на полноценное лечение нужно куда больше времени. А они поняли, что он уязвим, как… любой человек… В крайнем случае мстительно расстреляют из арбалетов — мол, не достанешься нам, так не доставайся же никому. От выпущенного в упор арбалетного болта не увернуться, и бахтерец от него не защитит.

Рыжий, до этого отважно сражавшийся в задних рядах, то есть шумевший, поддерживавший своих криками и картинно, но бесполезно размахивавший мечом, а потому и не получивший пока ни единой царапины, снова пронзительно заорал, указывая мечом на темплара. Его товарищи шагнули вперед… Высокие ворота конюшни потряс удар, казалось, заставивший содрогнуться все здание. Какое-то мгновение створки прогибались под напором изнутри, затем старые петли не выдержали, левая створка грохнулась на землю, подняв огромный клуб пыли…

Если бы темплар искренне верил в демонов… вернее, когда-то он, как любой уважающий себя служитель Ордена, воспринимал учение о демонах и их хозяйке, Проклятой Арианис, как догму, не подлежащую ни оспариванию, ни даже осмыслению. Но за последнее время многое изменилось, и то, что было вбито в голову молодого семинариста долгими и скучными лекциями, теперь не казалось столь непреложно истинным. В общем, если бы он верил в демонов, то решил бы, что именно сейчас один из них рвется наружу, стремясь завладеть черными душами лихих людей, на беду свою здесь собравшихся. Видимо, разбойники подумали нечто похожее, поскольку двое или трое оцепенело уставились на ворота, еще пара ударилась в бегство, справедливо решив, что целая шея куда важнее золота, которое еще неизвестно, будет ли.

Остальные, то ли куда более смелые, то ли не умеющие быстро бегать, повернули оружие в сторону рвущегося из конюшни исчадия зла. Черный силуэт на фоне демонического пламени — мужеству охотников за головами следовало отдать должное.

Огромный черный жеребец вырвался из пылающего помещения, вынося вместе с собой огромный клуб дыма… На его спине скукожилась Синтия, весьма успешно притворяясь до смерти испуганной девчонкой. Первый же негодяй, разглядевший в черном демоне обычного, хотя и весьма крупного жеребца, шагнул к нему на встречу, протягивая руку, чтобы схватить взбешенное животное за узду — идея сама по себе глупая, хотя и красивая. А свистнувший легкий меч Синтии поставил точку в этой задумке, отсекая эту руку у самого плеча.

Одним прыжком Шенк взлетел на круп жеребца позади девушки, выдавив сквозь зубы короткое, но донельзя грубое ругательство — рана вновь разошлась от резкого движения, кровь принялась пропитывать одежду. Одновременно его рука метнулась вперед, ослепительно яркий огненный шарик сорвался с пальцев — трое вовремя сообразили, с чем имеют дело, и бросились на землю, один остался стоять — и шаровая молния, Знак Огня, расплескалась на его укрытой кольчугой груди чудесным алым цветком, а в следующее мгновение несчастный вспыхнул, превратившись в живой факел. Живой… ненадолго.

Девушка отчаянно стукнула коня каблуками, но того и не требовалось подгонять — почти обезумев от страха и боли, подгоняемый ревом стремительно разгорающегося пожара, скакун и так летел стрелой, не видя препятствий и не разбирая дороги. Его копыта высекли искры, затем ударили во что-то относительно мягкое, при этом издавшее звук, средний между хрустом и хлюпаньем, а затем окружившие гостиницу бандиты остались позади, и конь вырвался на почти пустую сейчас улицу. То ли жители городка не имели привычки вставать в раннее время, то ли предусмотрительно не высовывали носа, нутром чуя творящийся неподалеку произвол… так или иначе, но копыта вороного жеребца простучали по камням, разбрасывая вокруг звонкое эхо, с каждым рывком увеличивая расстояние между всадниками и преследователями. Если таковые, конечно, были.

— Где твоя кобыла? — спросил он, прижимаясь к тоненькому телу девушки.

— Погибла, — коротко бросила она, не поворачивая головы.

— Засада была? — полувопрос-полуутверждение.

— Разумеется… — сухой ответ.

Легран понял, что сейчас не лучшее время для вопросов и ответов, и замолчал, сосредоточившись на том, чтобы удержаться на крупе коня. До сего момента ему приходилось ездить исключительно в седле, и хотя жеребец, похоже, не испытывал особого неудобства от внезапного удвоения всадника, этот самый дополнительный всадник явственно ощущал, что еще немного — и он полетит на брусчатку.

Мимо мелькали дома — побогаче, победнее… Постепенно конь успокаивался, переходя с галопа на рысь, и теперь Шенк уже не боялся свалиться. Он даже ухитрился снова вызвать Знак Исцеления, затянув рану, теперь уже более или менее надежно. Синтия все еще молчала, напряженно глядя вперед, словно высматривая лучшую дорогу. Нужды в этом не было — они и так мчались по улице, что выводила прямо к воротам.

Прошло совсем немного времени, и впереди показалась городская стена. С точки зрения Шенка, стеной это можно было назвать только из желания беззастенчиво польстить городу, — невысокий, едва в рост всадника, частокол, способный задержать разве что свору волков или одичавших собак, он не выдерживал никакой критики… и все же был весьма серьезным препятствием для одинокого коня, несущего на своей спине сразу двух наездников.

А полдесятка стражей у ворот отнюдь не были склонны открывать массивные створки по первому требованию. И тем более — вообще без оного.

Двое алебардистов поднялись — как всегда, нудное предутреннее дежурство солдаты проводили, играя в кости и попивая подогретое вино, особо пользительное в сырое и промозглое утро, а потому сейчас движения их были не слишком стремительными… И все же это были не простые бандиты, больше привычные к ножу, — у ворот традиционно ставили самых опытных, бывалых рубак. Эти знают, как обращаться со своими алебардами, оружием, весьма эффективным и против всадника, и против пехотинца. К тому же Шенк успел заметить, как один из стражников потянулся к взведенному арбалету, прислоненному к стене, зашевелились и двое остальных, встревоженные видом приближающегося к воротам всадника.

— Сто-о-ой!!! — протяжно крикнул старший, по оценке Леграна, десятник или терц. — Кто таков, чего надобно?

Внезапно тот, что лениво держал в руке арбалет, рывком вскочил на ноги, жало арбалетного болта уставилось, как показалось Шенку, прямо ему между глаз.

— А ну, стоять! — рыкнул арбалетчик так, что даже старшой обернулся удивленно — мол, что это случилось с солдатом. И, следовало отдать ему должное, тут же принял боевую стойку, выставив перед собой алебарду. А арбалетчик, припав на одно колено, дабы прицел вышел верней, рявкнул, ни на мгновение не отводя своего оружия от мишени. — Это тот самый… орденец, за которого награду объявили.

Вот теперь и остальные проявили завидную прыть. Еще один схватился за арбалет, бросив алебарду, остальные встали плечом к плечу с десятником, образовав тем самым почти непреодолимую для всадника стену — куда более надежную и куда более опасную, чем хлипкий частокол.

Шенк рванул из ножен за плечами не так давно упрятанный туда клинок, понимая, что этот бой ему не выиграть. Стоит зазвенеть стали, и здесь через считанные мгновения не протолкнуться будет от стражников, казармы часто ставили неподалеку от ворот — и караул сменить быстрее, и помощь, в случае чего, прийти не замедлит. Да и не ограничена охрана стен одной этой пятеркой у ворот, наверняка есть еще несколько патрулей, что тут же явятся на шум…

И вдруг седло перед ним опустело. Синтия подпрыгнула, поджимая под себя ноги, а затем буквально выстрелила свое тело вверх, как из баллисты, изо всех сил оттолкнувшись от седла, — тонкая фигурка взметнулась в воздух, раскинула руки, раздался треск разрываемой материи, и распахнулись огромные, черные как ночь перепончатые крылья… Тут же слаженно тренькнули арбалеты — ветеранов не пронять было вампирскими шуточками, но все же руки чуть дрогнули — один болт прошел мимо, второй почти на всю длину ушел в шею жеребца.

Спрыгнув с валящегося набок коня, чьи шейные позвонки были раздроблены железным стержнем, Шенк выставил перед собой меч. Его радовало лишь то, что Синтия все же спасется… по крайней мере имеет некоторый шанс на спасение.

Мощные когти ухватили его за плечи, сминая, а то и срывая стальные чешуи с бахтерца. Земля ушла из-под ног, снова раздался щелчок арбалета, Шенк почувствовал резкую боль в бедре — стрелок не промахнулся… нет, почти промахнулся, ведь целил, вероятно, в живот. А потом внизу мелькнули заостренные бревна частокола, уносясь вниз, становясь все меньше и меньше. Свистнула еще одна стрела, над головой у него раздался странный звук, не имеющий ничего общего с нормальным человеческим языком… и все же он готов был поклясться, что звук этот означал весьма грязное ругательство. Видимо, железный болт достался вампирочке.

Они летели долго — и городская стена уже скрылась из глаз, и возделанные поля сменились лесом. Шенк чувствовал, что вот-вот потеряет сознание — подвешенный в воздухе, схваченный могучими когтями, он не имел возможности ни извлечь пробивший ногу болт ни зарастить рану… ноги он почти уже не чувствовал, зато весьма заметно чувствовал пульсирующую боль.

Но и вампирочка начала уставать. Синтии никогда ранее не приходилось таскать в когтях такую тяжесть, да и о том, что это вообще возможно, она узнала исключительно из книг. В принципе взрослый вампир легко может поднять полностью вооруженного воина и нести его несколько часов… но то взрослый, а она была еще очень молода, к тому же стрела, засевшая немногим ниже лопатки, причиняла мучительную боль. Наконец, приметив внизу небольшую поляну на берегу широкого ручья, рассекающего лес, она стала стремительно снижаться… и приземление больше напоминало падение.

Шенк попытался встать — и тут же со стоном свалился снова. Нога отказывалась ему подчиняться, и ему пришлось в первую очередь заняться ею — выдернуть стрелу, зарастить края раны. Кое-как приведя себя в порядок, он, припадая на ноющую ногу, бросился к девушке. Она уже завершила обратную трансформацию, и теперь на пожухлой осенней траве лежала худенькая, совершенно обнаженная девушка. При изменении формы стрела, засевшая в спине, не выпала, и Шенк осторожно извлек ее. Хорошо хоть, арбалетный болт настиг Синтию на излете и, упершись в кость, не раздробил ее, а просто остановился. Стянув пальцами края раны, темплар вновь призвал Знак Исцеления, ощущая, как темнеет в глазах от напряжения. Магия — если подаренные Святой Сикстой священные Знаки и в самом деле были сродни магии — изматывала, высасывала силы… сейчас он испытывал одно, но очень страстное желание — лечь и заснуть. И чем дольше продлится сон, тем лучше.

Но прежде чем потерять сознание от усталости, он еще успел убедиться, что рана девушки затянулась, успел снять кольчугу, а за ней и рубашку, чтобы завернуть тело своей спутницы в тонкую, промокшую от пота, но все же способную хотя бы немного держать тепло ткань. Успел даже оттащить все еще не приходящую в сознание спутницу под широкие, образующие надежный шатер еловые ветви, под которыми был насыпан толстый слой сухой старой хвои… и только после этого позволил себе соскользнуть в черноту беспамятства.

Высокая черноволосая женщина, улыбнувшись, поставила на стол большую глубокую миску, доверху наполненную горячими, ароматными пышками. Син тут же схватила одну, самую румяную, и принялась с ойканьем перебрасывать ее с руки на руку, чтобы немного остудить. Можно было бы, правда, взять снизу, уже подостывшую… но это же совсем не так интересно.

Женщина улыбнулась, ее длинные тонкие пальцы зарылись дочери в волосы. Улыбка получилась очень нежной… несмотря на иглы тонких клыков, на мгновение выскользнувших из-за полных алых губ.

В такие моменты Синтия снова чувствовала себя девчонкой. Детство… Пока оно с тобой, ты его не ценишь, мечтая как можно быстрее повзрослеть, чтобы перестать слышать со всех сторон: «Ты еще маленькая, вот подрастешь…» Но потом, спустя годы, так хочется снова стать ребенком, окунуться в родительскую ласку, избавиться от забот и проблем, вновь начать видеть мир исключительно в розовом свете. Да, Син уже выросла… и по меркам людей, и по меркам ее сородичей, она могла считаться взрослой, отметив несколько дект назад свой двадцатый год. Правда, люди не дали бы ей более четырнадцати или пятнадцати, и внешность девочки-подростка она утратит еще не скоро, детство вампиров длится долго… и в это время они особенно уязвимы. Может, именно от этого вампир рожденный — редкость. Мать Синтии, Келла, была вампиром рожденным, в отличие от отца, что сам подставил шею под обращающий укус, влекомый любовью к черноволосой красавице.

Она проглотила пышку, в который раз подумав, что такого мастерства ей, видимо, не достигнуть никогда. Даже если бы она этого страстно хотела. Мастерство хозяйки Синтию не прельщало ни в малейшей степени; вот мечи, обращению с которыми ее научил отец, — это совсем иное дело…

Отец был знатным мечником, в совершенстве владевшим этим искусством. Много лет назад — сейчас и не упомнить уж, сколько именно, Келла, тогда совсем еще юная вампирочка, непредусмотрительно поселившаяся неподалеку от большого многолюдного села, стала его очередным заданием. До этого Радену уже приходилось иметь дело с вампирами — и не простыми, а обозленными донельзя, любящими вкус человеческой крови и готовыми на все, дабы эту кровь заполучить. И потому к порученному делу он, как и весь его отряд из десяти видавших виды бойцов, отнесся со всем, должным вниманием — серебряное оружие, сети, лечебные эликсиры…

Неполная дюжина людей против одного взрослого вампира — не лучший расклад, но Раден верил в свои силы. До тех пор, пока не увидел Келлу… Сердцу не прикажешь. Сорокалетний охотник, проливший на своем веку куда больше крови, чем иной столетний вампир, он потерял голову, влюбившись сразу и навсегда. Много раз он уходил от Келлы, давая себе слово навсегда забыть дорогу в ее дом, — и столько же раз возвращался, не в силах изгнать из сердца ее образ. Появились морщины, волосы затянула изморозь седины, глубокий шрам пересек лицо — а она оставалась все такой же молодой и прекрасной. И всегда была рада его видеть…

И однажды он остался. Навсегда.

С того времени прошло много лет. Сменив человеческую сущность на сущность вампира сотворенного, Раден не утратил мастерства в фехтовании, и когда у него родилась дочь… он надеялся на сына, но что поделать, вампиры рожденные появляются на свет редко, но мальчики среди них — редкость еще большая. И когда родилась дочь, нареченная Синтией, он принялся учить ее тому единственному, что умел. Келла не возражала — пусть и непривычно видеть в руках девчушки тонкий, по ее росту, клинок, но зато за судьбу дочери можно было беспокоиться поменьше. Она сможет за себя постоять.

В последнее время Келла все чаще и чаще задумывалась над тем, что и это место, где они жили уже несколько лет, стало каким-то слишком уж… насиженным. Семья, живущая на затерянном в лесу хуторе, не слишком привлекает внимание, но слухи все же ползут, рано или поздно, но о том, что по соседству живут вампиры, становится известно многим. И тогда… тогда вопрос лишь в том, кто успеет первым. Вампиры — затеряться в лесах или солдаты — пустить хутор пеплом, перед этим порешив его хозяев.

Ходили слухи, что в землях, подвластных Ордену, к вампирам относились помягче. Келла никогда не бывала в тех местах, а Раден хотя и родился в Ордене, но покинул его еще в молодости, в поисках приключений — да так судьба и не дала вернуться. Они с Келлой не раз обсуждали идею перебраться в те края… Хотя орденцы и считали вампиров порождением Тьмы и достойными немедленной смерти, на самом деле зачастую оказывались более терпимыми… но это совсем не означало, что приграничная стража с готовностью пропускала на свою землю «кровососов».

Раньше родителей беспокоил возраст девочки, но теперь она была уже вполне взрослой, и можно было отправляться в путь.

— Вот окончится сезон садов, — Раден, все такой же седой, все с тем же шрамом, но за последние пять десятков лет ничуть не постаревший, — и двинемся помаленьку.

Келла взъерошила волосы мужа, одновременно лаская дочь. Она чувствовала себя счастливой — немногим вампирам в этом несправедливом мире выпадает хотя бы капля простого счастья. Если бы еще не нужно было каждые несколько лет, а то и чаще бросать насиженное место и отправляться куда глаза глядят, жизнь вообще была бы прекрасной.

Синтия подвинула к себе миску с пышками и с наслаждением вдохнула аромат горячего сдобного теста.

Девушка знала, что родители любят друг друга… об этом странном чувстве, которое люди в гордыне своей считали исключительно «людским», она слышала многое, но испытать его самой не довелось. Не было подходящего объекта — ведь глупо влюбляться в собственного отца… нет, она любила отца, как и мать, но это чувство было иным… просто иным. Сама себе Синтия не могла бы это объяснить.

Мать не слишком приветствовала попытки дочери выбраться в людное село — даже накинув капюшон, она рисковала быть узнанной… совсем недавно Син обрела способность трансформироваться в крылатую, и Келла немного успокоилась — случись что, девушка сможет хотя бы улететь. Но это отнюдь не означало, что теперь она попустительствовала желаниям дочери «выйти в люди»… А потому о любви Син приходилось узнавать преимущественно из книг.

Очередная пышка застряла у девушки в горле, она первой почувствовала приближающуюся угрозу — раньше отца, поскольку чувствительность у вампира сотворенного все же несколько ниже, чем у вампира рожденного. И даже раньше матери…

— Враги! — пискнула Син, одновременно терзаемая двумя противоположными по смыслу желаниями — спрятаться под лавку или ухватиться за меч. Мгновение потратив на выбор, она схватила меч… и все-таки спряталась под лавку. Уже с оружием.

Вооружился и Раден — его тяжелый двуручник, с которым ветеран прошел немало дорог и уничтожил немало нежити, все еще был цел, регулярно очищаемый от ржавчины, наточенный до бритвенной остроты. Отец влез в кольчугу — а тут как раз сказалась мирная сытая жизнь, и железные кольца заскрипели, охватывая весьма погрузневшее тело, — и вышел на крыльцо, дабы встретить гостей… Вполне вероятно, что пожаловали они с недобрыми намерениями, но всегда оставался шанс кончить дело миром…

Топот заставил маленький домик задрожать, как от урагана. На поляну — вернее, раньше это был небольшой огород, теперь превращенный в месиво земли и зелени ударами подкованных копыт, — вырвался отряд всадников, не менее трех десятков человек. Все — в латах. Кольчугу, даже самого искусного плетения, клыки и когти вампира разорвут в один миг, а латы могут и устоять какое-то время. Длинные мечи, топоры… и ловчие сети. Эти парни неплохо подготовились.

— Чего вам угодно, добрые люди? — Голос Радена казался чуть глуховатым, он успел накинуть балахон и опустить капюшон на голову. Если вампирам приходилось переодеваться, дабы скрыть свою сущность, лучше всего для этого подходили рясы священнослужителей.

— Сними капюшон, — вместо ответа бросил светловолосый венг, волосы которого были заплетены в две перевитые кожаными ремешками косички, а ухоженная борода выдавала не самого простого воина. Этот человек привык хорошо выглядеть — или старший воин, или купец… хотя какой он купец, с такими-то мышцами. Даже доспехи не могли скрыть могучую фигуру бойца.

Раден неспешно стянул мягкие складки ткани, открывая лицо. Как и все вампиры, он был бледен — но сейчас лишь крестьяне, работающие в поле, успели после долгого сезона снегов обзавестись загаром. Зато его волосы были почти такими же светлыми, как и у великана, что командовал отрядом. Когда человек становится вампиром сотворенным, цвет его волос не изменяется.

По рядам воинов прошел удивленный ропот. Словно они ожидали увидеть нечто иное. Раден уже стал надеяться, что сейчас всадники развернут коней и кавалькада умчится, снова вернув спокойствие этому месту. Но надеялся он напрасно.

— Рот открой, — грубо бросил великан.

— Я мирный человек, — неторопливо начал Раден. — я никого не трогаю и хочу лишь, чтобы не трогали меня…

— Мы не трогаем мирных… — великан сделал многозначительную паузу, — мирных человеков. И если ты сейчас раззявишь пасть и в пасти у тебя будут только обычные человеческие зубы, то мы уедем. И даже заплатим за беспокойство.

— А если нет? — криво усмехнулся Раден, и его рука в кольчужной перчатке легла на рукоять меча.

— Если мне твои зубы не понравятся, — тихо ответил великан, кладя руку на топорище тяжелой секиры, — я вобью их тебе в глотку. До самой задницы.

Раден тяжело вздохнул, неторопливо поднял меч. Что ж, никто не обещал ему долгой жизни. Надо, надо было бежать, бросать все — имущество, дом — и бежать что есть силы… но теперь поздно. В руках у многих арбалеты, они знают, чего ожидать, и крылатый, взвившись в воздух, тут же падет, пронзенный серебряными болтами.

Почему все силы Света и Тьмы наслали на вампиров это проклятие — серебро? Серебряные путы не дают менять облик, раны, нанесенные серебряным оружием, надолго лишают сил. Вампира, пронзенного серебряной стрелой, можно взять голыми руками — правда, сначала в него надо попасть. Это сложно. Но когда в небо смотрят полтора десятка арбалетов — и Раден видел тускло поблескивающие наконечники посеребренных болтов, — уклониться сложно, слишком сложно.

Значит, придется принять бой.

Обманчиво медленное движение внезапно смазалось, фигура в кольчуге немыслимо быстро пересекла расстояние, отделяющее ее от всадников, меч сверкнул в воздухе…

Удары сыпались на него со всех сторон, большей частью пронзая воздух — сам он почти не промахивался. Опытный воин, даже столкнувшись с многочисленными противниками, весьма и весьма опасен, а вампир, с его молниеносной реакцией и нечеловеческой скоростью, опасен десятикратно. Две стрелы свистнули, ища цель — одна тут же засела в боку коня, заодно пришпилив к нему ногу наездника, вторая отлетела в сторону, отбитая крестовиной меча.

Он стремился добраться до арбалетчиков, не дать им стрелять, позволить женщинам — Синтии и Келле — взлететь, скрыться, спастись… и в то же время понимал, что Келла спасаться не станет. Не захочет бросить его умирать. Ни за что… даже ради дочери. Значит — погибнет сама. Она не боец, оружием владеет неважно, а в крылатой форме не сможет уклониться от стрел.

Отчаянный выпад, меч, словно росчерк молнии, валит с коня еще одного воина: лезвие вошло снизу, под нагрудник, встретив на своем пути лишь кольчугу и толстую куртку — не слишком серьезное препятствие для верного клинка. Кровь ударила струей, дико заржал конь…

От дома метнулась черная тень, врезавшись в солдат, сбивая их с коней, когтями вспарывая кольчуги, отрывая руки и норовя ткнуть в смотровую прорезь шлема. Тренькнули арбалеты — по меньшей мере две стрелы нашли цель. Келла рухнула на землю, подмяв под себя главаря воинов — того самого великана. Но он встал — лицо его было залито кровью, текущей из глубоких царапин. За спиной светловолосого гиганта его воины рубили слабо сопротивляющуюся Келлу, все еще пытающуюся достать их когтями; иногда ей это удавалось, и воздух оглашался торжествующим шипением — в крылатом облике вампиры лишены дара речи — и проклятиями. Сам же гигант шагнул навстречу Радену.

— Он мой! — предупреждающе поднял он руку, закованную в стальную перчатку, давая знак арбалетчикам.

Великан был хорош — но еще лучше была его броня. Раз за разом меч Радена бессильно высекал искры из толстых железных пластин, а сам он едва успевал увернуться от стремительных взмахов секиры, лезвие которой было покрыто серебряной насечкой. Одна серьезная рана сделает его почти беспомощным…

Двуручник обрушился на светловолосого сверху, тот неожиданно не стал парировать удар, а подставил плечо. Раден слишком поздно понял ловушку — лезвие врезалось в медного дракона, украшавшего наплечник, на то, чтобы высвободить его, ушло драгоценное мгновение.., Гигант ловко поймал клинок прорезью на обухе секиры, рванул — и в руках вампира остался лишь почти бесполезный обломок меча длиной в несколько ладоней.

А потом топор снова взметнулся, и на этот раз Раден не сумел увернуться — лезвие без труда вспороло кольчугу, одежду, кожу…

Вампир упал на одно колено. Светловолосый боец сделал шаг вперед, стремясь красиво нанести последний, смертельный удар… блеснул, устремляясь ему в лицо, обломок меча, болью резануло шею…

Тяжелая скамья отлетела в сторону, прямо в лицо скорчившейся от страха Синтии уставились серебряные клинки.

— Проклятие… девчонка, — то ли прорычал, то ли простонал главарь, лицо и доспехи которого были залиты кровью.

— Добивай ее! — крикнул кто-то.

Девушка выставила перед собой тонкий меч, прекрасно понимая, что никаких шансов ни победить, ни спастись бегством у нее нет. Человек с изорванным когтями лицом подал знак, и на девушку упала сеть. Она рванулась — но есть предел и силам вампира, просмоленные веревки весьма сложно было даже разрезать, не то что разорвать…

Ее выволокли во двор. Первое, что бросилось ей в глаза, — тела. Шестерым бойцам не придется хвастать победой, а еще несколько будут до конца своих дней носить шрамы — следы этой схватки. А затем… затем Синтия увидела отца, лежащего ничком, изрубленного так, что на теле не осталось живого места. Увидела черное пятно там, где пала мать — Келла так и не успела вернуться в обычную форму, оставшись и в смерти крылатой… Девушка отчаянно рванулась, пронзительно завизжала…

И проснулась. Сильные руки держали ее бьющееся в крике тело, а голова покоилась на чем-то теплом. Она открыла глаза — над ней склонилось обеспокоенное лицо Шенка, еще чуточку бледное.

— Ты кричала, — сообщил он. — Дурной сон?

Она снова закрыла глаза. Отчаянно захотелось свернуться комочком, полностью спрятаться в его сильных руках…

Почему ее тогда не убили? Почему воин, изуродованный ударами когтей Келлы, не захотел сразу выместить зло на ее дочери? Пожалел? Сомнительно… он — боец, а значит, не мог не понимать, что вампир и в младенчестве вампир, а Синтия была совсем уже взрослой, хотя и выглядела тоненькой и хрупкой. Захотел поизмываться? Да, все эти долгие декты, пока он держал девушку в цепях, она узнала, что такое жестокость, что такое боль… Она думала, что светловолосый венг намеревается мстить за свои раны, мстить долго, со вкусом… А затем он решил продать пленницу — если подумать, она могла этим даже гордиться, за нее была потребована немыслимая цена — и, что важно, эта цена была получена. Никакая красавица рабыня не могла бы сказать, что ее тело было оценено в шестьдесят полновесных имперских марок.

Почему же она испытывает боль, вспоминая, что ее продали, как обычную, пусть даже редкую и дорогую, но все-таки вещь?

Ее губы тронула чуть заметная улыбка, для темплара сейчас невидимая. Он первый сказал про служение… на самом деле все было иначе. Клятва в служении дается, когда вампиру спасают жизнь. Когда он всей душой… не важно, пусть всем сердцем желает жить, уже одной ногой стоя на пороге неминуемой смерти…

Она не хотела жить. Костер? Пусть костер — это наверняка принесло бы боль, но разом закончило бы все остальное: цепи, рвущую тело жажду, боль от плетей, коими хозяин имел привычку «учить» свою пленницу послушанию. Казнь, пусть даже мучительная, стала бы избавлением, Синтия ждала ее как блага… а потому ничем не была обязана молодому темплару, непонятно из каких соображений решившему выкупить ее и вернуть ей свободу. И конечно, даже не думала связывать себя истинной клятвой служения, клятвой от самого сердца…

Другое дело, что новый господин повел себя неожиданно и благородно — дал денег, лошадь… и свободу. Оказавшись в одиночестве, она вдруг поняла, что в определенной ситуации свобода и независимость отнюдь не являются благом. Одна во враждебном мире — сколько ей удалось бы продержаться?

И когда они встретились снова, когда Шенк неосторожно намекнул ей на клятву, она с готовностью поддержала его, признаваясь в том, чего не делала. И теперь она была с Шенком, не подчиняясь опрометчиво данному обету, а потому, что сама захотела этого… И еще потому, что с каждым днем она все больше и больше понимала, что этот человек стал для нее более чем просто спутником.

Синтия снова завозилась, устраиваясь поудобнее…

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Шенк, обнимая девушку, стараясь укрыть ее от утреннего холода.

Утреннего?

Она открыла глаза — и в самом деле, поляну затягивали клочья тумана, небо, видневшееся в просветах меж деревьями, было уже довольно светлым и светлело буквально на глазах. А ведь из городка они выбрались утром…

— Я спала весь день?

— И всю ночь, — улыбнулся Шенк. — Да и я, признаться, тоже…

В глазах девушки появилось беспокойство.

— Но… тебе нельзя, ты нездоров… ночлег в лесу, да еще и без огня… ты развел огонь?

Темплар покачал головой:

— Нет, я, как и ты, просто потерял сознание. Очнулся от твоего крика. Что тебе снилось?

— Так… мама… день, когда ее убили.

Он виновато опустил глаза. Затем аккуратно переложил девушку на кучу сухой хвои — сюда, под разлапистые ветви, не доберется и проливной дождь — и медленно встал, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело болело, но не слишком, раны, повинуясь силе Знака Исцеления, затянулись и почти не беспокоили. А вот в груди ворочалось что-то неприятное, что-то жгущее. Он постарался сдержать рвущийся наружу кашель — и безуспешно… Отвернувшись, с опаской взглянул на ладонь, которой прикрывал рот, — и даже не особо удивился бы, заметив на ней капли крови, настолько болезненным был этот кашель. Но крови не было… это немного обнадеживало.

Все эликсиры, приготовленные им в дорогу магистром Унтаро, давно пропали… так же как драгоценные мечи Синтии, его собственное оружие, кони… в том числе и верный Гром, прослуживший ему немало лет. И те скакуны, которыми их снабдил пожелавший остаться безымянным торговец, что помог Шенку выбраться из плена.

— Что там было, в конюшне?

Она задержалась с ответом… Шенк не торопил девушку, занимаясь делом вполне прозаическим — собирал хворост. Набрав хороший запас — толстые ветки ломал об колено, не желая впустую тупить и без того несколько иззубренный меч, где найти здесь подходящий, точильный камень, — он выбрал самую большую ветку и ударил в нее Знаком Огня. Как и следовало ожидать, вспыхнувшая палка отлетела далеко в сторону, но теперь разжечь с ее помощью костер было плевым делом.

Пламя весело плясало, разбрасывая вокруг волны живительного тепла. Синтия сидела нахохлившись, время от времени поворачиваясь к огню то одним, то другим боком. Она голода не ощущала, хотя и не стала бы отказываться от куска горячего мяса. А вот Шенк чувствовал, как желудок все настойчивей и настойчивей требует чего-нибудь более весомого, чем чистый лесной воздух… Увы, все припасы вместе с конем, флягами, одеялами и прочим добром остались в столь негостеприимном городке. Даже меч свой Синтия вынуждена была бросить, принимая крылатую форму.

— Там, как ты и сказал, была засада… — вполголоса сказала Син. — Шестеро. С сетями и арбалетами. Один выстрелил в меня, не попал… но болт достался моей лошади.

— Из них кто-нибудь в живых остался?

— Да… трое…

Рыцарь сделал удивленное лицо, и для этого ему даже не пришлось притворяться. Такое поведение вампирочки было странным, скорее можно было бы ожидать, чтобы она отправила к праотцам всех, кому в тот момент «посчастливилось» оказаться в конюшне. Особенно после того, как на нее было поднято оружие.

— Я торопилась, — пояснила она, словно извиняясь. — К тому же им все равно не довелось оттуда выбраться… факел упал неудачно, загорелась солома, потом стены…

Шенк представил себе, как девушка, задыхаясь в дыму, седлает коня, как с ужасом обнаруживает, что ворота конюшни закрыты, а огонь уже ползет по стенам, охватывает потолок… и содрогнулся. Какой же страх ей пришлось пережить… по сравнению с перспективой сгореть заживо любая или почти любая другая смерть покажется чуть ли не приятной.

Но, как бы там ни было, им все равно надо было двигаться дальше… Они лишились коней, припасов, большей части оружия. За рыцарем и его спутницей охотились имперские солдаты, а вместе с ними и местные жители, падкие на наживу. Но он знал, что голубой огонь в глазах золотой статуи разгорался все ярче и ярче… и если Сикста писала, что это сияние несет в себе угрозу, значит, так оно и есть. Кто знает, может, время уже упущено и эту угрозу, в чем бы она ни заключалось, не остановить… а может, истекают последние дни, когда еще можно успеть.

Тепло постепенно заполняло тело, от отсыревшей одежды поднимался пар. Шенк понимал, что намеренно тянет время, что ему ужасно не хочется уходить от жаркого костра.

И знал также, что сделать это все равно придется.

Регнар вынул из ножен меч, зачем-то пошевелил уголья. Вверх взлетело облачко пепла, пахнуло жаром — внутри еще рдели угли. Когда стало ясно, что потушить гостиницу не в силах человеческих, сбежавшиеся на крики о помощи горожане принялись поливать водой соседние дома, сбивать искры, что летели, несомые, как назло, задувшим порывистым ветром… Все уберечь не вышло, один из домов по соседству с гостиницей все-таки загорелся, но пожар удалось потушить — ценой стала жизнь одного из владельцев дома, неосторожно сунувшегося в огонь и получившего по голове обрушившимся горящим бревном.

Усилия добровольных помощников уберегли город от массовых пожаров, но от гостиницы остались одни уголья. Погибших не было, только хозяин, заламывая руки, вопил о понесенных убытках и пытался даже броситься за справедливостью к Регнару — мол, из-за объявленной награды за голову проклятого орденца все это и произошло, а не было бы награды, то и гостиница стояла бы, может, еще сто лет.

Не дожидаясь окончания тирады, Снежный Барс отпихнул кабатчика, так что тот рухнул в груду пепла, и неторопливо прошелся по пожарищу. Птички ускользнули, об этом ему уже услужливо сообщил местный управитель, в свою очередь выслушавший доклад мрачных стражников. Управитель, прямо не находя себе места от желания услужить императорскому посланцу, предложил сурово наказать стражников, но Регнар лишь презрительно скривился.

— Они сделали все, что могли, — резко бросил он. — И даже больше… Если бы ты увидел летящего вампира… твои подштанники не отстирала бы никакая прачка.

Управитель позеленел от прилюдно нанесенного оскорбления, подобострастная улыбочка несколько подувяла, но спорить с доверенным лицом самого Императора не посмел.

— Они где-то недалеко, — мрачно бросил Регнар, обращаясь к десятнику Рудику, который вместе с Урдой Торком стоял неподалеку. — Вампирка ранена, пусть и не слишком серьезно. И она молода, вряд ли сможет далеко унести взрослого мужчину.

— Здесь вокруг сплошные леса. — Урда сплюнул в пепелище, слюна зашипела, соприкоснувшись с раскаленной золой. В последнее время Регнар приблизил к себе бывшего охотника, а позже — рядового солдата приграничного гарнизона. Ему нравилось независимое поведение Урды, но еще более он нуждался в человеке, отменно знавшем все, или почти все, окрестности. — Если они заберутся в чащу… а это крылатой стерве труда не составит, мы их можем искать хоть до снега. И даже дальше.

— Значит, мы его потеряли?

Голос Регнара не предвещал ничего хорошего тому, кто ответил бы на этот вопрос утвердительно. Урда дураком не был, а потому задумался.

— Эй, управитель!

Тот дернулся, словно получив пощечину. Стерпеть оскорбления от тысячника императорской гвардии — это одно дело, но когда какой-то пес обращается, как к дворовой шавке, к нему, управителю, что поставлен здесь именем самого Явора Герата Седьмого… Пусть даже Император и слыхом не слыхивал о столь мелкой сошке… И все же он, стиснув зубы, повернулся лицом к толстому солдату, что даже не носил отличительных знаков «Волков». Лицо его приняло давно привычное, презрительное выражение.

— Что тебе нужно, солдат?

Урда мысленно усмехнулся… настоящего солдата никогда нельзя оскорбить словом «солдат», это не оскорбление — это звание, которым нужно гордиться. И рядовой, и командор — они все солдаты.

— У тебя есть хорошая карта этой местности?

Управитель хотел было надменно сообщить, что карты это не всякого ума дело и солдатам надо бы больше думать о своем оружии, а не о пергаментных свитках, но, наткнувшись на ледяной взгляд Регнара, проглотил вертевшуюся на языке колкость и лишь сухо кивнул.

Карта и в самом деле оказалась отменной — Урда и Регнар, перебивая друг друга, ставили на ней отметки в тех местах, где видели темплара и его спутницу. Рудик ограничился тем, что с безопасного расстояния подавал советы. Для отметок пришлось разорвать ожерелье из плохо ограненных рубинов, принадлежавшее жене управителя. Пока воины ругались, пытаясь припомнить все донесения, в которых говорилось о воине с миниатюрной девушкой, управитель кружил вокруг них, вытаращив глаза, следя, чтобы ни один рубин не «затерялся».

Наконец на карту был уложен последний камешек. Регнар, Урда и Рудик окружили карту… Несколько камешков явно свидетельствовали о том, что у доносчиков либо хорошая фантазия, либо великие от страха глаза. Особенно если сравнить дни, когда орденца видели в том или ином месте… ну не в силах человеческих находиться в одно и то же время совсем в разных городках, удаленных друг от друга не на один дневной переход, а к демонам его причислять Регнар пока был не склонен. Его подруга, понятно, дело иное, но сам рыцарь вроде бы еще не научился отращивать крылья.

И все же, несмотря на то что жажда золота послужила основанием для целого водопада ложных сообщений, достаточно было и случаев, претендующих на достоверность. Несколько наиболее крупных рубинов выстроились почти в прямую линию, берущую начало у храма Арианис и ведущую…

— Что есть в этой стороне? — хмуро поинтересовался Регнар, ткнув рукой в часть карты, куда столь настойчиво стремился темплар.

Урда почесал затылок, пожал плечами:

— Да вроде ничего такого уж… Пара ничем не примечательных сел… Червоточина еще, но она дальше, вот здесь.

— Червоточина? — приподнял бровь Рудик. — Это что за дрянь?

— Да так… пещер там много, словно скалы червяками изгрызены. Мне там бывать не приходилось, — Урда виновато развел руками, — только рассказы слышал. Пещеры, вообще говоря, дерьмо — неглубокие, сырые. Там иногда охотники ночуют, неподалеку есть неплохие лужайки, туда пастухи коз гоняют… если коз тех немного, конечно.

— Там есть что-нибудь необычное? Слухи, легенды?

— Пещеры как пещеры…

Регнар покачал головой. Он чуял запах дыма, это слово, «червоточина»… оно притягивало, заставляло руку тянуться к эфесу меча. Он не мог объяснить своих чувств, но мог поклясться, что темплар идет именно туда, к пещерам. Пусть за этим местом не числится ничего особо необычного… что ж, надо увидеть Червоточину своими глазами. Орденец не сможет существенно опередить Регнара, тем более если хотя бы часть пути этой парочке придется проделать пешком.

— Рудик, седлайте коней. Мы выезжаем немедленно.