Сингл и Сингл

Глава 19

Оливеру нравились мотоциклы с тех самых пор, как Тайгер определил их в низший класс по сравнению с автомобилями. Они часто снились ему, наделенные крыльями и другими волшебными свойствами. В деревне, расположенной по соседству с «Соловьями», он ездил на мотоциклах, сидя за спиной фермерских сыновей, упиваясь эликсиром скорости. В юности грезил босоногими девушками, которые мчались с ним на мотоцикле, крепко ухватившись за его талию. И хотя поездка в Анкару во многом оправдала его ожидания: роскошная луна, напоенная экзотическими ароматами ночь, пустынная извилистая дорога, уходящая в никуда, он не забывал об опасностях, ждущих его впереди, которые, собственно, и не позволяли ему отвлечься от реальности и укрыться в мире грез.

У «Форда» он задержался лишь на несколько мгновений, чтобы взять деньги из чемодана и черкануть короткую записку, которую сунул под «дворник»: «Извини, не могу втягивать тебя в эту историю, Оливер». Содержание ему не понравилось, и ему очень хотелось найти способ более полно изложить Агги свои резоны, то ли по телефону, то ли вернувшись. Одежду, сотовый телефон, паспорта Синглов он не тронул. А дорогу на Анкару выбрал, потому что видел указатель и понимал, что Брок, узнав новости, прежде всего возьмет под контроль рейсы из Стамбула. Но это не означало, что в Анкаре он будет в полной безопасности или сможет без проблем добраться из Анкары в Тбилиси. Опять же, в паспорте мистера Уэста не стояло грузинской визы, а Оливер резонно предполагал, что без нее не обойтись. Но все эти соображения ровным счетом ничего не значили, по сравнению с видениями, мелькающими в голове Оливера: Тайгер, с заломленной за спину рукой, Тайгер, избиваемый Аликсом Хобэном, Тайгер окровавленный, Тайгер в синяках, Тайгер, вынужденный смотреть на изрешеченное пулями тело Михаила, Тайгер, обмочившийся от ужаса в ожидании, пока его привезут в Вифлеем и расстреляют. «Он такой маленький», – сказала Зоя.

Дорога освобождала его от необходимости принимать решения. Ехал он быстро, постоянно помня о выбоинах, каждая из которых могла положить конец его путешествию. По обе стороны шоссе чернели холмы, изредка темноту разрывали огни маленьких городков. Он нырнул в тоннель, выскочил из него, чтобы увидеть перед собой ярко освещенный синий шлагбаум и какие-то цифры, горящие на табло. Сообразил, что дорога платная. Каким-то образом успел затормозить вовремя. Сунул изумленному кассиру купюру в пятьдесят миллионов лир и помчался дальше. Дважды, может, чаще, его останавливали на полицейских блокпостах люди в желтых накидках с белыми, сверкающими в свете фар полосами. Вооруженные ручными фонарями, они изучали его лицо и паспорт и пропускали, убедившись, что он совершенно не похож на курда. Однажды он угодил в большую рытвину, и мотоцикл едва не выскочил из-под него. Другой раз его потащило вбок, и он сумел затормозить на самом краю обрыва. У него закончилось горючее, ему пришлось останавливать грузовик, чтобы его подвезли, а потом выяснилось, что бензоколонка в каких-то пятистах ярдах, за углом. Но все это происходило скорее во сне, чем наяву, а проснулся он у информационной стойки аэропорта Анкары, где ему сказали, что улететь в Тбилиси можно только из Стамбула, единственным рейсом в восемь вечера, то есть через четырнадцать часов. Но именно в Стамбуле он оставил Агги, а за четырнадцать часов Хобэн вполне мог оборвать страдания Тайгера.

Вот тут Оливер вспомнил, что он богат, более того, часть своего богатства захватил с собой, а деньги, как любил говорить Тайгер, лучшее средство для решения самых разных проблем. Он отправился в административное крыло аэропорта и в итоге оказался за столом полного джентльмена, на который выложил пять стодолларовых купюр, после чего на медленном английском объяснил, что ему нужно. Толстяк долго хмурил брови, потом открыл дверь и что-то крикнул кому-то из своих подчиненных, тот привел худого мужчину в замасленном зеленом комбинезоне с крылышками на нагрудном кармане. Мужчину звали Фарук, и Фарук был владельцем и пилотом маленького транспортного самолета. Самолет на тот момент ремонтировался в ангаре, но Фарук обещал, что они вылетят через час, может, через три. И за каких-то десять тысяч долларов Фарук согласился выполнить просьбу Оливера, при условии, что тот не заблюет самолет и никому не скажет, что Фарук доставил его в Тбилиси. Оливер заикнулся о Сенаки, но Фарука эта идея не вдохновила, хотя Оливер и предложил еще пять тысяч долларов.

– Сенаки – слишком опасно. Очень много русских. Большая заваруха в Абхазии.

Они ударили по рукам, и толстяк как-то сразу опечалился. Врожденный бюрократический инстинкт подсказывал ему, что все прошло очень уж гладко и быстро, а его услуги остались невостребованными. «Вы должны подписать бумагу», – он сунул Оливеру под нос какой-то старый бланк на турецком языке. Оливер отказался, толстяк пытался найти новый повод, чтобы задержать его, но в конце концов отпустил.

Они взлетели. Над горными вершинами их немилосердно болтало, но, к счастью для Оливера, вторую часть пути он проспал. Должно быть, заснул и Фарук, потому что приземлились они очень уж жестко, словно пилот пробудился перед самым касанием земли. В аэропорту Тбилиси требовалась виза, и слуги закона никому не давали поблажки. Ни фельдмаршал иммиграционной службы, ни адмирал министерства государственной безопасности, ни их многочисленные адъютанты и помощники и слышать не хотели о том, чтобы пропустить Оливера в страну меньше чем за пятьсот долларов, причем мелкими купюрами. К вечеру все-таки взяли и сотенные. На такси Оливер приехал к дому Тимура, чтобы найти запертый подъезд и десять кнопок домофона без единой фамилии. Нажал одну, другую, потом все десять. Кое– Где в окнах горел свет, но никто не спустился к нему, никто не спросил, что ему нужно. А когда он громко позвал Тимура, некоторые из окон погасли. Он позвонил по телефону из кафе, но трубку не сняли. Оливер зашагал по улице. Ледяной арктический ветер с Кавказских гор продувал город насквозь. Деревянные дома скрипели и трещали, как старые корабли. На боковых улицах мужчины и женщины в пальто и вязаных шлемах грелись у горящих автомобильных шин. Он вернулся к дому Тимура и вновь нажал на кнопки. С тем же результатом. Опять зашагал, держась середины улицы, потому что кромешная тьма города внезапно нагнала на него страху. Он спустился с холма и внезапно увидел перед собой знакомую, в золотой мозаике, ярко освещенную дверь в древние бани, которые построили на горячем минеральном источнике. Старуха взяла у него деньги и отвела в пустую, выложенную белым кафелем комнату. Худой мужчина в шортах окунул его в пахнущую тухлыми яйцами воду, потом голым уложил на мясной прилавок и лупцевал люфой, пока кожа не начала гореть от шеи до пальцев на ногах. Словно родившись заново, он пошел на дискотеку, вновь не дозвонился до Тимура. Его направили в гостиницу без названия, расположенную лишь в двух кварталах, но в темноте он едва не заблудился. Проходя мимо череды замерших троллейбусов, вспомнил, что в Тбилиси троллейбусы останавливались, как только прекращалась подача электричества, а подавалось оно лишь несколько часов в сутки. Он постучал в дверь, подождал, прислушиваясь к скрежету открываемых замков. Старик в халате и сеточке на волосах обратился к нему на грузинском, но уроки Нины остались в далеком прошлом. Старик переключился на русский, китайскую грамоту для Оливера, поэтому он просто сложил две руки и склонил на них голову, показывая, что хочет спать. Старик отвел его в комнатушку под самой крышей, обстановку которой составляли армейская койка, лампа с танцующими нимфами на абажуре и раковина с умывальником. На раковине лежал кусок хозяйственного мыла. Рядом с умывальником висел то ли большой носовой платок, то ли очень маленькое полотенце.

Всю ночь выли и затихали сирены. Пожар? Переворот? Убийство? Или маленькая девочка по имени Кармен погибла под колесами автомобиля? Каким-то образом он заснул, в рубашке, брюках и носках, накрывшись для тепла всем остальным. Кожа горела и чесалась, завывал ветер, ему хотелось сжимать в объятьях Агги, он ужасно боялся за Тайгера и видел во сне, как его отца водили из одного конца Вифлеема в другой, а Хобэн и Евгений спорили, выбирая место, где ему следовало вышибить мозги. Он проснулся и понял, что жутко замерз. Проснулся во второй раз, мокрый от пота. Проснулся в третий и набрал номер Тимура. Трубку сняли тотчас же. Такси и вертолет? Нет проблем, Оливер. Три тысячи наличными, подходи к десяти.

– Они ждут тебя? – осведомился Тимур.

– Нет.

– В таком случае я им лучше скажу. Тогда они не будут нервничать.

Из всех приказов, которые Брок мог отдать Агги в тот момент, он выбрал, по ее разумению, самый наихудший: ничего не предпринимать и ждать дальнейших распоряжений. Если бы он приказал ей прыгнуть в Босфор, если бы произнес хоть одно слово упрека, если бы велел явиться, сбрив волосы с головы, к задней двери консульства для последующей немедленной отправки в Англию, она бы обрела в унижении хоть толику покоя. Но услышала лишь ровное, лишенное эмоций: «Где ты, Шармейн? Ты можешь говорить с нами? В котором часу это произошло, ты помнишь? Хорошо, оставайся на месте, Шармейн, пожалуйста, и ничего не предпринимай, слышишь, пока твоя мать или я не свяжемся с тобой…» Вот почему уже два часа она, как в клетке, сидела в кафе под жестяной крышей с пустыми скамьями, курицами с общипанными шеями и дворнягой Аполлоном, который клал морду ей на колено и строил глазки, пока она не купила ему гамбургер.

«Вина только моя, и никого больше», – говорила она себе. Потому что она могла предусмотреть такое развитие событий. Она же заметила мотоцикл, почувствовала, что Оливер ушел в себя. Да, он ухаживал за Зоей, но она видела, что мысли его заняты другим. А когда он метнулся от нее, как большой серый заяц, через лужайку, на дорожку и за дом, поначалу она подумала: «Какой же ты нетерпеливый. Подождал бы секунду, и я умчалась бы вместе с тобой».

Но это был кризис, а потому Агги отреагировала, как должно. Сделала все, что полагалось в такой ситуации, методично и целенаправленно. Прибежала к автомобилю, прочитала записку Оливера, которая разъярила ее до безумия, но тут же вспомнила его слова, обращенные к Зое: «Я в нее влюблен», – и разом успокоилась. Набрала прямой номер Брока, услышала голос Тэнби, предельно сухо, бесстрастным тоном доложила обстановку: «Первый украл мотоцикл и, судя по всему, направился в Грузию. Дальнейшая информация через два часа. Конец связи». Бегом она вернулась к Зое, настроение которой с отъездом Оливера заметно улучшилось, поскольку она удовлетворенно улыбалась, что в другой ситуации разозлило бы Агги. Но Агги было чем заняться, чтобы выполнить обещания, пусть и давала она их себе. Она отвела Зою наверх, где та помылась. Потом они нашли Зое ночную рубашку и одежду на утро. Помогая Зое, Агги пришлось выслушивать сомнительные советы, касающиеся ее отношений с Оливером. В этом Зоя полагала себя непревзойденным экспертом. Пообещав, что всенепременно воспользуется ее рекомендациями, Агги задумалась над тем, чем еще можно помочь Зое. Ответ дал листок с домашним телефоном Мирски, пришпиленный к стене. Она набрала номер и услышала голос Мирски, записанный на автоответчик. После звукового сигнала сказала, что она – подруга Зои, приехавшая из Новой Зеландии и заглянувшая к ней, и, хотя ей не хотелось бы вмешиваться, не смогут ли Мирски приглядеть за Зоей… отвести к врачу, забрать на несколько дней из дома? Положив в наплечную сумку затвор «Калашникова» и рожок, она поднялась наверх, чтобы убедиться, что Зоя легла в постель, увидела, что та уже сладко спит, и бегом вернулась к «Форду».

По пути в стамбульский аэропорт ее поразила новая ужасная мысль. Неужели Оливер направился на восток через горы? Зная Оливера, она не могла исключить такой вариант. Сдав взятый напрокат «Форд», она устроила целое представление в терминале регистрации отбывающих пассажиров. Спектакль этот ей удался, потому что ее переполняли тревога и чувство вины. Она – Шармейн Уэст, и она просто места себе не находит, объясняла Агги молодому клерку, стоявшему за стойкой «Турецких авиалиний». Она показала ему паспорт, одарила ослепительной улыбкой. Она и Марк поженились шесть дней тому назад, а вчера вечером у них случилась ужасная ссора из-за сущего пустяка, первая после свадьбы, и утром, проснувшись, она нашла эту записку, в которой говорилось, что он уходит из ее жизни… Нежно пробежавшись пальчиками по клавиатуре компьютера, клерк подтвердил ее самые худшие предчувствия: в это утро ни один человек с фамилией Уэст не вылетал из Стамбула. И не бронировал билеты на рейсы этого дня.

– Хорошо, – по голосу Агги чувствовалось, что ничего хорошего в этом нет. – А если он автобусом уехал в Анкару и улетел оттуда?

На что клерк с сожалением ответил, что о вылетах из Анкары у него никакой информации нет. Из аэропорта Агги ретировалась в маленькое кафе, из которого в присутствии Аполлона и позвонила Броку. После этого ей не осталось ничего другого, как ждать, ждать звонка от «твоей матери или меня», чем она, собственно, и занималась.

«А что сказала бы моя настоящая мать… та, которая была счастлива, лишь когда все было, как ей хотелось? «Делай с ним что хочешь, Мэри Агнес, если только ты не причинишь ему вреда…» И мой отец, образцовый шотландский учитель? «У тебя сильный характер, Мэри Агнес. Тебе не пристало скулить из-за…» Зазвонил телефон. Желание поговорить с ней возникло не у матери, не у отца, а у телефонистки информационной службы.

– Сообщение для Архангела. «Это я».

– Вам забронирован билет на рейс до Игрушечного города. Это Тбилиси.

– По прибытии вас встретят. Фоллбэк, ваш тамошний дядя.

Аллилуйя! Это подарок!

Вскочив на ноги, Агги бросила на столик деньги, в последний раз потрепала Аполлона по голове и, трепеща от радости, помчалась к терминалу регистрации пассажиров, вылетающих из Стамбула. По пути вспомнила про затвор и рожок от «Калашникова», и ей хватило ума выбросить их в урну до того, как отдать сумку на рентгеновский контроль. «Полиция раскроет еще один террористический акт», – подумала она, представив себе, какой поднимется шум, когда будет обнаружен этот «мусор».

Брок поднялся на борт военно-транспортного самолета в аэропорту Нортолт с твердым убеждением, что всю мелочовку он делал хорошо, а вот все действительно важные дела провалил. Он арестовал Массингхэма, но Массингхэм никогда не был для него главной целью. Он распознал в Порлоке самое червивое яблоко, но ему недоставало улик, которые, представленные в суде, надолго упекли бы продажного полицейского за решетку. Для этого ему требовался Сингл, но шансы заполучить его живым Брок расценивал как нулевые. Утром он договорился с русскими: ему отдадут Сингла, если им достанутся Хобэн и Евгений. Однако Брок практически не сомневался, что Тайгера пристрелят до того, как он, Брок, попадет в Грузию, и на душе у него скребли кошки, потому что в решимости добраться до отца он послал на смерть сына. «Напрасно я отпускал его гак далеко, – говорил себе Брок. – Мне следовало ехать с ним, все время быть рядом».

Понятное дело, вина лежала исключительно на нем. Как и Агги, он убеждал себя, что мог предусмотреть подобное развитие событий (Оливер открыто декларировал свои намерения), но проявил недопустимую медлительность и не принял необходимых мер предосторожности. «Я толкал, а Тайгер притягивал, и притяжение Тайгера оказалось сильнее моих толчков». Только неизбежность грядущего сражения успокаивала его, перспектива сойтись с противником лицом к лицу, благо место и время уже определились. Да, он шел на риск, для него лично операция могла закончиться трагически, но этот момент они с Лайлой подробно обговорили в присущей им иносказательной манере и пришли к выводу, что выбора у него просто нет.

– Там будет один молодой человек, – часом раньше рассказывал он Лайле по телефону. – По моей вине он попал в передрягу, и я не уверен, что поступил правильно, подвергнув опасности его жизнь.

– Да? А что с ним случилось, Нэт?

– Видишь ли, он отправился на прогулку и не без моего содействия попал в дурную компанию.

– Тогда ты должен пойти и вызволить его, не так ли, Нэт? Нельзя оставлять этого молодого человека одного.

– Да, я знал, что ты дашь мне такой совет, Лайла, и я тебе благодарен. Потому что это не пустяковое дело.

– Разумеется, нет. За пустяковые дела нет смысла и браться. Ты всегда все делал правильно, Нэт, с той поры, как я тебя знаю. Вот и сейчас не останавливайся, если тебе это не по душе. Иди и делай то, что считаешь нужным.

Но ей хотелось обсудить с ним более важные проблемы, за что он и любил ее всем сердцем. Ветреная дочь начальницы почтового отделения сошлась с владельцем строительной фирмы Палмером, который бросил жену и детей. Лайла намеревалась при следующей встрече высказать молодому Палмеру пару теплых слов. Решила, что ради этого она готова съездить на строительную площадку. Что же касается почтмейстерши, так та подложила свою дочь под самого богатого мужчину в городке, а теперь сидит за пуленепробиваемым стеклом и делает вид, что ее это не касается…

– Только будь осторожна, Лайла, – предупредил ее Брок. – Нынче молодые люди не столь уважительны к старшим, как в наше время.

Группа захвата состояла из восьми человек. Иначе, как заявил Айден Белл, это не группа, а неуправляемая толпа, что создаст проблемы, когда они попадут в район боевых действий. Они сидели в салоне, трое напротив четверых, вооруженные, в боевой раскраске, в черной униформе командос, черных ботинках и вязаных шлемах. «Последний человек присоединится к нам в Тбилиси, когда будем менять борт», – сообщил им Белл, не упомянув, что этот человек – женщина. Брок и Белл устроились отдельно, как и положено командованию. На Броке были черные джинсы и летная куртка с нашивкой «Таможня Ее величества» на груди.

От оружия он отказался. Лучше смерть, чем неизбежное служебное расследование, если бы он подстрелил кого-то из своих. Маркеры, нанесенные флуоресцентной краской на куртку Белла, показывали, что командир – он, но для того, чтобы их увидеть, требовались специальные очки. Ревя двигателями, самолет начал разбег, легко оторвался от земли, взмыл в облака.

– Грязную работу делаем мы, – напомнил Белл Броку. – А вот светские беседы – по твоей части.