Через три дня, когда пленные немного восстановили силы, их повели в порт. Истощенные, ослабевшие от постоянного недоедания люди вначале могли лишь впятером-вшестером нести один небольшой ящик, но потом, постепенно окрепнув, стали втягиваться в работу. Белобрысый полтавец трудился за шестерых, явно стараясь выслужиться перед немцами.
Сегодня с самого утра пленные грузили тяжелые ящики на норвежское судно. Погрузкой руководил немец Генрих Пазель, поджарый, длинноногий, близорукий детина. Ходил он все время с увесистой палкой, и мало кому из пленных не доставалось от него. Зорко наблюдая за работой, Пазель стоял на палубе, как всегда насупившись. Недалеко от него, чуть в стороне, стояла группа норвежских моряков. Вдруг Пазель подбежал к одному из пленных, маленькому старичку, бывшему ленинградскому артисту, и с силой начал колотить его но голове, шее, рукам.
— Schweinerasse! Faulenzer![17] — орал он, бешено брызгая слюной.
Пленные побросали ящики и, судорожно сжимая кулаки, наблюдали за происходящим. И тут из группы норвежцев выскочил приземистый, коренастый моряк, судя по нашивкам — боцман, и, красный от гнева, остановился перед Пазелем. Тот, ничего не замечая, продолжал избивать пленного. Удар под скулу — и Пазель подпрыгнув вверх, рухнул на палубу. Палка вылетела из его рук. Боцман схватил ее и с перекошенным от гнева лицом молчаливо, ожесточенно стал бить Пазеля. Тот привстал было на колени, но удар по шее снова свалил его с ног. Палка переломилась, один конец ее отлетел к борту. Боцман швырнул туда же другой конец палки, схватил потерявшего сознание Пазеля и ринулся с ним к борту, намереваясь сбросить в море. Подбежавшие норвежцы вырвали из его рук обмякшее тело фашиста. К месту побоища бежали немцы-конвоиры.
— Мерзавец! Герой над пленными издеваться! — кричал боцман, вырываясь из рук товарищей. — Я тебе покажу!..
После этого Пазель месяц пролежал в больнице а когда выздоровел, его перевели на другую работу боцмана-норвежца, по словам конвоиров, осудили на каторжные работы.
День за днем работали пленные в порту и день за днем вынашивал Сергей план побега. После случая с полтавцем он стал полностью доверять Федору и однажды все-таки решился поделиться с ним мыслями о побеге. Оказалось, что Федор так же, как и он, с первого дня думал о том же. Вместе они стали ждать удобного случая.
Однажды, во время погрузки катера, к Сергею подошел Федор и прошептал:
— Полный порядок. Я сломал лебедку, и катер останется недогруженным. Как стемнеет, нас уведут, и команду на всю ночь отпустят на берег. Завтра воскресенье… Часовых они, конечно, оставят. Тех, что у барака, мы уберем… А вот как подобраться к часовому на катере?
— Подойдем, — уверенно прошептал Сергей.
— Болты на решетке все перепилены?
— Все.
…Стояла поздняя осень 1942 года. Дни становились короче, ночи длиннее. С наступлением темноты пленных снимали с работы и запирали в огороженном колючей проволокой бараке. Почти рядом с дверью барака, по другую сторону проволоки, стояла сторожевая будка, где постоянно находился часовой. Еще один часовой курсировал вдоль проволоки по другую сторону барака. Вернее, так должно было быть, на самом деле один из них дежурил, а другой спал в будке, а бывало, и оба дремали.
С острова Рюген бежать было непросто: на материк вела охраняемая трехкилометровая дамба, да и вплавь семидесятикилометровый пролив не проплывешь, тем более сейчас, когда наступили холода.
К вечеру стал накрапывать дождь, гулко барабаня в окна барака. Когда пленные поужинали, пришел комендант, пересчитал их и запер дверь. Примерно через полчаса Сергей подошел к Федору и шепнул:
— Пора!
Полтавец сидел за столом и играл в домино. Федор зашел сзади и зажал ему рот. Тот замычал, удивленно хлопая глазами. Протянулись десятки рук, и через пять минут он, связанный, лежал с заткнутым ртом. Рядом положили рыжего со словами:
— Лежите, собаки, вам здесь нравится!
— Все готовы? — тихо спросил Федор столпившихся вокруг пленных. Погасили свет, сняли светомаскировочный щит, бесшумно отогнули прутья решетки. Первым выскочил в хлещущую дождем тьму Сергей с ножницами в руках, за ним Федор, Тимофей, Петро и еще три человека. Остальные остались пока в бараке.
Нащупывая в темноте проволоку, Сергей уверенно работал ножницами.
— Много не режь, чтобы пролезть только, — шепнул Федор.
Ползком пробрались до будки. В заливаемом дождем окне маячил огонек. Сергей прильнул к окну. Часовые, мирно покуривая, склонились к печурке. Виднелись только их спины да прислоненные к стене винтовки. Резко рванув дверь, пленные ворвались в будку. Часовые подняться не успели, как их рты уже были зажаты, а руки завернуты назад.
— Если хотите жить, ведите себя тихо, иначе… — спокойно и властно сказал по-немецки Сергей, показывая нож.
Часовые испуганно закивали головами. Их связали, заткнули тряпками рты. Сергей и Федор надели сапоги и шинели солдат, затем отвели их в барак, где привязали к койкам. Выйдя последним, Сергей запер барак и, загнав в канал ствола винтовки патрон, последовал за остальными.
В лицо хлестал дождь. Под ногами была непролазная грязь. Цепочкой, один за другим пробирались пленные вдоль забора к дощатому забору, от которого начинался причал. Сгрудились в темноте под навесом сарая.
— Мы пойдем вчетвером на катер, остальные ждите, — скомандовал Сергей, и через несколько минут все четверо растаяли во тьме.
Море волновалось. Легкие волны пошатывали катер, пришвартованный к причалу. С зажатой в руке винтовкой первым шагнул на катер Сергей, за ним Федор, потом, сопя, неуклюже взобрался Тимофей, за ним Петро.
В вахтенном помещении сквозь стекло пробивалась узенькая полоска света.
— Ничего в щель не видно: светомаскировочный щит поставлен, — прошептал прильнувший к окну Сергей.
Он рывком распахнул дверь и выставил винтовку. Внутри сидели три матроса и резались в карты.
— Hände hoch! — скомандовал Сергей.
Матросы испуганно повскакали с мест и подняли руки. Тимофей и Петро, остававшиеся за дверью, стояли наготове, чтобы при первом сигнале прийти на помощь Сергею и Федору.
— Что случилось? — спросил долговязый белобрысый матрос.
— Вы арестованы!
— Как это?
— Сейчас поймете. Повернитесь к стене! Кто хоть на пол-оборота повернет голову, ляжет с продырявленным черепом, — приказал Сергей.
Матросов связали и посадили за стол.
— Петро! Тимофей! Заходите! Забирайте из пирамиды винтовки и быстрее, без шума за ребятами!
Через пять минут в вахтенное помещение один за другим стали быстро забегать пленные. А Федор уже спустился в машинное отделение и запустил моторы. Катер начал слегка подрагивать. Федор направился наверх, так и не заметив притаившуюся в углу машинного отделения фигуру.
— У меня все готово, — сказал он, войдя в вахтенное помещение.
— Все в сборе? — спросил Сергей, обводя глазами людей.
— Все.
— Отвязывай, Петро! — крикнул Федор, выходя на палубу.
Катер плавно запрыгал по волнам и стал отходить от причала.
— Не собьемся? — спросил Сергей.
— Не беспокойся: пятнадцать лет плавал на Тихом океане механиком. Ты давай пока в рулевую рубку. Правь в открытое море. Я — в машинное, потом сам за руль.
Бешено взревели моторы. Катер рванулся по морской зыби сквозь хлещущий косой дождь. Вдруг из открытого люка на палубе отделилась тень и метнулась к рулевой рубке.
— Фашист, — догадался Сергей.
Он занес нож, но фашист, ухватил его за горло и, навалившись всей тяжестью, увлек за собой к борту. Сергей вонзил ему в грудь нож. Но поздно — они уже за бортом. Ледяная волна накрыла обоих. Руки фашиста разжались. Когда Сергей вынырнул — вокруг были только холодные волны. Издалека на мгновение послышался рокот мотора. Что было сил Сергей крикнул:
— Братцы-ы-ы!
Но только шум волн был ему ответом. Одежда тянула вниз. Он оглянулся: вблизи сквозь свинцовую мглу блестели огоньки пирса. Сергей поплыл к ним по Волнам к берегу. Вскоре он почувствовал под ногами дно и, дрожа от холода, в изнеможении выполз на берег.
Сергей прилег со стороны моря на холодный, сырой песок, тревожно выжидая: не появится ли кто-нибудь. Но никого не было. Скольких усилий стоил ему эта попытка побега… И вот он снова лежит на этом ненавистном берегу один, мокрый, продрогший. А через несколько часов, может быть, сейчас, его поймают — и тогда смерть в невероятных мучениях. Сергей застонал от отчаяния.
Что делать? Пробираться через материк? Он хорошо знает немецкий язык и может спросить у каких-нибудь жителей дорогу, добраться до вокзала, а там залезть на платформу поезда под брезент военного груза. Но разве так долго пролежишь? А что он будет делать без документов и денег?
Недалеко от пирса в свинцовой мгле виднелось одинокое здание портового пакгауза. Сергей снял тяжелые сапоги, вылил из них воду, обулся и, осторожно двинулся в сторону пакгауза к пристройке для хранения пакли.
«Туда! Спрятаться под самым их носом! Там меньше всего будут искать, — решил он. — Просохнет одежда, а там видно будет».
В пристройке было темно и тихо. Лишь слышался глухой шум моря. Паклю в пристройку привезли месяц назад, и Сергей, который тогда вместе с другими участвовал в разгрузке, запомнил здесь каждый уголок. Он забрался почти под самую крышу. Снял с себя куртку, брюки, белье. Выжал их, снова оделся, и, дрожа от озноба, с головой зарылся в паклю. К рассвету он все же согрелся. Вся ночь прошла в бреду. Ворочаясь с боку на бок, Сергей вновь и вновь перебирал в мыслях только что пережитое, обвиняя себя и Федора в том, что не догадались осмотреть машинное отделение, где скрывался фашист.
«А ребята все-таки ушли. Хорошо!» — думал он.