Синтез

– 11 –

От воскресения у Максима остались очень смутные воспоминания. Ездили за город, точнее за городскую, как он называл, черту Города. Катались всю ночь. Причём, каким-то образом, однажды он оказался за рулем. Купались ночью в реке. Потом оказались на море. Всё время что-то пили и курили. О чём говорили и говорили ли вообще, не понятно. Купера не было. Кому-то стало плохо, и его отвезли в больницу. Кому, когда? Полиция забрала двоих. Откуда, почему? Откуда они взялись, и где это было? Автомобилей было, кажется три. Одна авария небольшая. Никто не пострадал. Одну машину остановила патрульная служба, и больше ни её, ни тех, кто в ней был, в тот день не видели. Всё. Были какие-то люди, с которыми Максим познакомился в пятницу в клубе, после своего триумфального выступления, но он их не помнит. Была его новая знакомая блондинка, Джессика. Около неё он проснулся в воскресенье днем.

От понедельника у Максима остались очень смутные воспоминания. Он помнил дождь. Дождь-то его и разбудил. Джессика ушла так же, как и в первый раз – быстро собравшись, поцеловала Максима в губы и убежала. Были какие-то новые люди. А, может, и не новые. Откуда-то взялся микроавтобус и увёз его с компанией далеко, километров на сто от Центра. Был какой-то лагерь. Коммуна хиппи, как решил Максим. Там пробыли недолго. Что делали? Да пили и общались. На какие темы? – не помнит. Весь день то шёл дождь, то светило солнце. Играли в лесу в футбол под дождем. Каким-то образом Максим попал к себе в номер, в отеле. К этому заключению он пришел, обнаружив, что на нем была другая одежда, новая, из номера.

От вторника у Максима не осталось никаких воспоминаний. Этот день выпал из его памяти совсем, точнее он слился со всеми остальными. А может, его и действительно не было, может он весь день проспал?

Проснулся Максим в среду довольно-таки рано для последних дней, часов в двенадцать дня. В горле у него пересохло. Головы он не чувствовал. «Мне хреново, – решил он безоговорочно. – Нужно что-то предпринять». Ужаснувшись, увидев себя в зеркале, он решил прекратить безумие и отправиться домой, то есть, в отель. Этому намерению помешала бутылка пива, стоящая на подоконнике.

Утолив жажду и облегчив муки, жизнь ему показалась снова светлой. Он подошел к зеркалу и, глядя на свое отражение, произнес:

– Никто тебя не любит, все тебя презирают. Улыбнись, неудачник. Так, кажется? Хотя, всё не так уж плохо! Сейчас побреюсь и стану выбритым до синевы алкоголиком. Хандра, твою мать, началась. Только не это.

– Макс, как ты тут? – в комнату вошел Купер. – Очнулся? Идем к «акулам» вечером! Или у тебя другие планы?

– Каким «акулам»?

– Ну, я же тебе говорил, в модный клуб к «акулам шоу-бизнеса». Пойдем, подорвем всю эту попсу. Разнесём там всё к чертям собачьим. Покажем, кто мы! Ха-ха! А, ты как? Давай, у меня дела ещё, в семь часов зайду за тобой. Увидимся.

Джон убежал. Максим побрился, умылся. Попытался принять опрятный вид и снова остро ощутил приступ депрессии, поддерживаемой начинающейся ломкой в теле. «Да, – подумал Максим, – это вам ни хухры-мухры, это алкоголизм. Клин клином вышибают».

Максим вышел в бар и вернулся с бутылкой виски.

Бесполезно. Бессмысленно. Глупо. Больно. Слезы. Слюни. Сигаретный дым. Горечь во рту. Тошнота. Благодать. Свет. Тина. Грязь. Тепло. Так легко умереть. Так легко сбежать. Так страшно сделать шаг. Хоть куда-нибудь. Сделать. Хотя бы шаг.

– Я бесполезен! Я не… именно, я «НЕ».

– У тебя истерика?

– Пошёл вон!

– О, психоз, вялотекущий? Ты смотри, белой горячки никогда не было?

– Хорошо, когда тебе ничего не нужно… и ты никому не нужен. Не перед кем отчитываться. Незачем нести ответственность. Не к чему стремиться. Зачем? Что можно поменять? Зачем что-то менять? Нас никто никогда не спрашивает, нужно ли что-то менять. Они просто берут и меняют, или не меняют. Все же прекрасно знают, что мы примем всё, что дадут, мы сожрём любое дерьмо и будем считать его высшим благом.

– Ты не устал? Вот мне это уже надоело. Кому это нытье интересно, скажи?

– Мне кажется, я готов всё поменять. Вот только ещё немого посижу и пойду, сделаю первый шаг. Сейчас, ещё совсем чуть-чуть. Я только землю найду, или смирюсь, что её нет, или придумаю что-нибудь. Хотя, нет, почему? В общем-то, это меня не так уж и удерживает.

– Ты вот, о чем сейчас?

– Послушай, Брат, я очень люблю, когда я один. Почему ты всё время откуда-то берёшься, и тогда, когда тебя не зовут? Оставь меня, я хочу побыть один. Я хочу…

– Подумать? Посмотрите на него. Философ нашелся. Подумать! Ты уж всю свою думалку пропил, промочил.

– Вы ничего не понимаете… вы меня не понимаете…

– Да где мне? Ладно, утомил ты меня…

Где ты, юность? Почему я тебя не заметил? Может, тебя не было? Может, тебя ещё не было? А ко всем она приходит? Может, кто-то рождается стариком, вечным стариком? А, может, кто-то рождается мёртвым? Может, я родился мертвым? Действительно. Отсутствие вкуса к жизни не означает неумение воспринимать жизнь и действовать. Просто, мы рождаемся мёртвыми, большинство мертвы с рождения. А может, я брежу?

– Хорош спать! – весело крикнул Джон. – Семь часов. Вижу, ты очень устал за эти дни. Нам пора выходить. Все готовы. Ну, ты как, живой?

– А я живой? – Максим хлопал глазами, недоуменно глядя на Купера.

– Ну, ты просто улетел, Макс! Порой мне кажется, что ты из другого мира. Но не из того, твоего мира, а вообще, откуда-то извне. Эх, нравишься ты мне!..

– Искусство – это язык экспрессии! Индивидуальное движение, толчок, взрыв, плевок, как хотите. Но. Индивидуальное. Это искусство. – Максим участвовал в споре Купера с журналистом одного модного журнала. Точнее, спор представлял собой монолог Купера, подпитываемый комментариями Максима.

– А как же группа? – спросил журналист, обращаясь к Куперу. – Группа это ваш рупор, Джон?

– Понимаешь, друг, мы команда. Каждый волен выбирать всё, что ему вздумается, в том числе, играть ли в группе или нет.

– Это ваша мысль? Или мысль команды? Как у команды может быть одна мысль? Или у вас одинаковые мысли. Такого же не бывает. Или бывает?

– Разумеется, у нас у всех свои мысли, и какая-то песня, это выражение моей мысли, какая-то нет. У нас равноправие, свобода выражения, в отличие от нашего Города. У нас так.

– Ха-ха. Джон Купер – известный шутник. Ваш друг сказал, что «искусство – это нечто индивидуальное». Вы с ним согласны?

– Согласен. Полностью. Это способ самовыражения, это мой путь, мой шаг к свободе!

– А как же, – я про индивидуальность, – творчество группы «Аллергия» может быть результатом творчества индивидуального, если его создавала команда.

– Мне кажется, вы провокатор, – вставил Максим.

– Я отвечу. Знаете, что. Наша жизнь… э, нет, я сейчас об искусстве. Да, об искусстве, поскольку, на мой взгляд, искусство это всё. Всё, что человек делает, это искусство. Вопрос лишь в том, насколько это у него получается, и доставляет ли это радость или пользу остальным людям. Так вот, наша жизнь устроена так, что люди знают, что им нравится, что им хочется, что должно быть, и как это должно быть. А знают они это потому, что им навязали это знание. Их убедили в том, что это хорошо, что это смешно, это красиво, а это гениально. И устроили это вы.

– Кто мы? Нет, лично я ничего не устраивал, – засмеялся журналист.

– Вы, вы. И те, кому вы служите. Вся ваша империя массовой информации, все, кто держит контроль над народом, в чьих руках власть.

– Вы мне льстите, Джон.

– Да я не про тебя, ты же всего лишь на службе. Так вот вы, вы, вообще, давно уже свели любое искусство к коммерции.

– Ну, если, процитировать вас же, то коммерция это тоже искусство, поскольку продукт рук человеческих.

– Вот именно, что продукт. И вся эта хрень, что вы льёте с экранов, всего лишь продукт, дешевый пошлый продукт! Вы камерой бы сразу всех показали тут. Все это говно попсовое.

– Джон, – пропустив, мимо ушей, замечание Купера, продолжал журналист, – а как вы относитесь к тому, что вы, ваша группа находится в рейтинге самых популярных музыкальных коллективов на довольно-таки почетном, третьем месте, а коллективы эти относятся к разряду той самой попсы?

– Да мне насрать на ваши рейтинги, вы же их всё равно сами лепите. Может, интригу, какую мутите для ваших целей шкурных, мне по барабану.

– Как вы относитесь к славе?

– Если есть слава, значит, меня слушают, значит, кто-то со мной согласен. А значит, всё, что мы делаем, не зря.

– Но, вы же сами сказали, что популярность создают средства массовой информации, или себя вы считаете исключением?

– Да я не про вашу вонючую популярность и рейтинги ваши, а про реальную жизнь. Выйдите на улицу, спросите любого нормального пацана, что ему больше по душе?

– Вы уверены, что он предпочтёт вас?

– Меня это не «трясет». У нас есть своя аудитория, которую я вижу на концертах, они ходят к нам, значит им это нужно. Они такие же, как мы. А мы делаем то, что хотим. Понимаешь? Это нравится людям. Делать то, что действительно хотят. Они уважают тех, кто так живет, даже если сами они не могут этого. Мы независимы.

Журналист хитро взглянул на Купера.

– Ещё такой вопрос. Первое место в рейтинге сейчас занимает, ну, скажем так, совсем необычная исполнительница. Не относящаяся ни к року, ни к попсе, как вы выражаетесь, а к, довольно-таки, древнему, если сравнивать с современными течениями, жанру, оперетте. Жанна Роллан. Как вы прокомментируете этот феномен?

– Ну, как женщина, она, конечно, отпад реальный. Но, про рейтинг, я уже сказал, мне на него насрать. Значит, кто-то на этом знатно стрижёт. Куда не плюнь, везде эта Роллан. В телевизоре, по всему городу расклеена. Какая у Жанны новая прическа, какой фасон одежды она предпочитает, что пьет, что жрёт, сколько весит, сколько стоит. Вы захламили людям ненужной информацией все мозги. Их не интересует, что происходит в Городе, что преступность растет, что безработица растет, что олигархи жиреют, что население нищает. На хрена это им? Им нынче интереснее, что купила Роллан вчера в бутике. Насрать мне на Жанну Роллан.

– Тише, тише, между прочим, она должна быть здесь, – зашушукал журналист.

Максим вздрогнул при этих словах.

– Да насрать мне на то, что она здесь. Всё? Ещё вопросы будут?

– Пожалуй, пока достаточно.

– Ну, и отлично. – Купер положил Максиму руку на плечо и повел его к бару.

– Оставим пару фраз, запихнем в общий фон. Пойдем к следующим. – Журналист отключил микрофон и стал оглядываться по сторонам.

Клуб был переполнен. Максиму было непривычно после клуба Купера, который, кроме того, что был раз в пять меньше, проигрывал настоящему во всём.

– Куда мои бойцы потерялись? Тут четыре бара. Обалдеть! Вот рулят буржуи! Пойду, посмотрю. Макс, ты место тут охраняй, а то скоро плюнуть некуда будет. Хорош?

– Давай, – Максим устало опустился на стул. Последние несколько дней плюс триста грамм виски, лишили его сил.

– Здравствуй, незнакомец. Ты, наверное, с Купером?

Максим обернулся и увидел Джессику. Та была в шикарном вечернем платье и выглядела как истинная королева бала.

– Привет! А ты какими судьбами? – Максим вскочил и ринулся было обниматься, – у него на нее сработал инстинкт, – но та его тут же отстранила.

– Тихо, тихо, ты что? Не здесь. Муж увидит.

– Кто увидит? – озадаченно спросил Максим.

– Я с мужем пришла. Ты разве не знал, что я замужем?

– И кто у нас муж? – поинтересовался Максим.

– Гм. Мой муж – Кац, – с гордостью, не понятой Максимом, ответила Джессика.

– Гм. Ну? Еврей, ну и что?

– Ты не знаешь, какой Кац может быть тут? – удивленно осведомилась Джессика.

– Понятия не имею.

– Давид Кац. Продюсер. Ты знаешь Жанну Роллан?

Максим второй раз за вечер вздрогнул при этом имени.

– Слышал, – ответил он.

– Это его протеже. Слышал. Ты же говорил, что на концерте её был. Не помнишь уже. Ладно, мне пора, встретимся. Ты тут будешь? Всё, убежала.

Максим посмотрел ей вслед, подумав о том, как, всё-таки, тесен мир в этом Городе.

Купер не возвращался. Максим заказал уже четвертый виски и решил прогуляться по клубу. На сцене происходило какое-то не очень интересное, судя по небольшому количеству собравшихся вокруг неё людей, мероприятие. Максим подошёл ближе. Оказалось, что это была официальная часть вечера, и заключалась она в символическом вручении подарков или наград. Он не стал интересоваться. Единственное, что его привлекло, это объявление ведущего, выразившего желание пригласить на сцену для получения приза симпатий клуба, лучшую исполнительницу Города, Жанну Роллан, и горько разочарованного её отсутствием, предложившего получить за неё приз ее продюсеру, Давиду Кацу. Максим увидел поднимавшегося на сцену маленького мужчину лет пятидесяти. В нём он тут же узнал одного из «сильных мира сего», с которыми Жанна Ролан знакомила его на балу в «Рапсодии». «И это муж Джессики? Сколько ж ему лет? Хотя, мне-то какая разница?»

Давид Кац, получив свой приз и что-то протараторив в микрофон, направился к длинному столу, стоявшему справа от сцены, где, как решил Максим, собираются все «сильные мира сего шоу-бизнеса», «акулы». Он хотел разглядеть за столом Джессику, но ничего не увидев, пошёл искать Купера. Потратив двадцать минут на поиски, он плюнул на всё, взял в баре сразу бутылку виски, подумав о том, какое замечательное всё же изобретение, эта гостевая карточка, и, не найдя свободного места, встал в уголке, напротив сцены.

Прошло минут пятнадцать, и его накрыло. Максимом овладел острый приступ мизантропии. Все и всё вокруг ему стало противно. «Сильные мира сего», сидевшие за столом превратились в свиней, жирных, грязных уродливых свиней. Все остальные, бродившие по клубу превратились в овец и баранов, они бегали друг за другом и блеяли. Через мгновение всё вокруг изменилось. Свиньи, овцы, бараны исчезли, а вместо них весь клуб кишел всевозможными страшными, уродливыми существами, недолюдьми-недоживотными. Хаос заполнил всё вокруг. Максиму показалось, что ощутить себе внутри картины Босха было бы гораздо приятней. Его начало мутить. Он оторвался от стены и пошёл, куда глядели глаза, стараясь не касаться попадавшихся на встречу чудовищ. Вдруг один монстр заградил ему дорогу и проговорил ласковым женским голосом:

– Давай отойдем куда-нибудь, где не так шумно.

Максим тряхнул головой и, прищурив глаза, обнаружил перед собой Джессику.

– Ты уже готовый? – она, не дожидаясь его ответа, схватила его за руку и повела куда-то.

Он, с трудом передвигая ногами, еле поспевал за ней. Выйдя из главного зала, они оказались в каком-то коридоре, плотность населения в котором была уже значительно меньше, чем в зале. Джессика потащила Максима дальше. Увидев вскоре проход с правой стороны коридора, она нырнула туда, завлекая за собой Максима. Они оказались в ещё одном пустом, слабоосвещённом коридоре. Джессика отпустила Максима, обхватила руками его голову и впилась ему в губы. Вдруг рядом с ними открылась дверь и оттуда, потирая руки, вышел мужчина. Он прошёл мимо, улыбнувшись, заметив вжавшуюся в стену парочку. Джессика сообразила, что это туалет и рванула туда, толкая перед собой Максима. Не удосужившись проверить, есть ли кто в кабинках, Джессика закрыла входную дверь на защелку, и, набросившись на Максима, начала срывать с него одежду. Он, словно на автомате, совершал то же самое с ней, не забыв при этом осторожно поставить на пол бутылку с виски.

– Я два дня тебя не видела, – дрожащим голосом простонала Джессика.

Через минуту Максим вдруг словно очнулся, резко отстранив от себя Джессику.

– Подожди, подожди. Так ты же замужем?

– Да тебе-то что? – возмутилась та, порываясь вернуться в лоно Максима.

– Как что? То есть, плевать, конечно. А сколько ему лет-то? Продюсеру этому? – у Максима заплетался язык.

– Да что ты пристал-то, пятьдесят пять, какая разница. Возьми меня скорее!

– А зачем ты за него… Он же…Ты же… Ё-моё… – Максим рассмеялся.

– Вот именно. Ты знаешь, сколько у него денег? То-то. Что ты, скис что ли, тигр? Ау? – Джессика потрепала Максима за волосы и обвилась руками вокруг шеи. – Ну, всё хорошо. Давай, милый! – Она начала целовать его лицо, потом шею.

Тут Максим случайно взглянул в зеркало, висевшее напротив, и увидел, как вокруг него обвивается что-то уродливое, склизкое и противное. Он, вскрикнув, резко оттолкнул Джессику, да так, что та упала на пол.

– Ты что сдурел?

– А если и так? Тебе-то что?.. У тебя… муж… – Максим рассмеялся.

– Идиот чертов?! Придурок! – вспыхнула Джессика.

Максим замер, и вдруг захохотал во всё горло:

– Скотный двор какой-то, свиноферма, мать вашу… – Его шатало во все стороны, он прислонился к стене.

– Ну, ты и козел! – заорала Джессика и принялась разглаживать помятое вечернее платье. – Урод! Урод!

– Да пошла ты, – тихо произнес Максим, беря бутылку виски и поднося ее ко рту.

– Пьянь подзаборная! Быдло! – не унималась Джессика, подкрашивая губы.

– Слушай, вали уже, – не выдержал Максим, чем окончательно ввел Джессику в бешенство, и та заорала во все горло:

– Заткни свое хайло! Где тебя, мудака, откопали, вообще? Скотина! Ублюдок!

Джессика резво подошла к двери и дернула ручку так, что оторвалась задвижка:

– Быдло! – и захлопнула за собой дверь.

– Сука, – безразлично резюмировал Максим и подошел к зеркалу, глядя на отражение своих глаз.

Он сделал большой глоток виски так, что чуть не захлебнулся, и поставил бутылку на раковину. Решив закурить, он полез в карман за сигаретами, но вдруг остановился, увидев в зеркале свое лицо, постепенно превращающееся во что-то гадкое и пугающее. Это нечто смотрело на него своими мутными, заплывшими зрачками. Он почувствовал, как его лоб покрылся потом. Он начал протирать глаза, трясти головой, открыл кран и брызнул в лицо водой, но это омерзительное существо, являющееся им самим, продолжало смотреть на него из зеркала. Тут он ясно осознал, что собой представляет. И смотрит он на свое действительное отражение. Комок подступил к горлу, и его тяжело вырвало в раковину.

Придя в себя, Максим поднял голову и встретился с мерзостным взглядом. Он стоял как вкопанный, заворожено глядя на уродливые очертания себя.

– Ты права, Джессика… Урод, – прохрипел он.

Не в состоянии больше видеть монстра, он схватил бутылку виски и со всего размаха запустил ею в зеркало. Оно с грохотом разлетелось.