Сиротка. Расплата за прошлое

Глава 17 Золотая клетка

Ощутив чье-то легкое прикосновение к своему лбу, Эрмин очнулась. Этот жест, наполненный безграничной нежностью, вернул ее во времена детства. Может, она лежала в своей постели в монастырской школе и сестра Мария Магдалина касалась ее тонкими пальцами? Однако до нее донесся тихий мужской голос:

— Эрмин, моя прекрасная Эрмин, вам пора просыпаться. Здесь вы у себя дома! Эрмин?

Она попыталась открыть глаза и поднять руку, но у нее ничего не получилось. Почти тут же ей показалось, что дверь закрылась. Все эти ощущения были смутными и расплывчатыми.

«Мне все это снится!» — подумала она.

Ее мозг пытался собрать воедино разрозненные образы, звуки, логические звенья. Самым ярким было воспоминание о глухой боли в груди и сильном страхе. Где и когда она решила, что пришел ее последний час? «Должно быть, меня лечат, — сказала себе Эрмин, не в силах открыть глаза, пошевелить рукой. — Я больна, очень больна».

Она снова уснула, стремясь к этому спасительному сну, избавляющему ее от всех вопросов. Некоторое время спустя она вынырнула из своего оцепенения. На этот раз кто-то гладил ее по щеке.

— Эрмин? Прошу вас, просыпайтесь!

— Кто здесь? — с трудом произнесла она.

— Тот, кто любит вас больше всех на свете.

Молодая женщина сделала отчаянное усилие и приоткрыла глаза. Красноватый полумрак окутывал комнату. Над ней склонился мужчина, лицо которого показалось ей знакомым. Она как будто даже узнала блеск этого пылкого взгляда.

— Кто здесь? — повторила она.

— Я вернусь, любовь моя! — услышала она вместо ответа.

Уверенная, что спит, Эрмин снова закрыла глаза. Послышался тихий щелчок поворачиваемого в замочной скважине ключа.

«У меня совсем нет сил! — подумала она, не в состоянии вернуться в реальность. — Мне нужно отдохнуть». Но эти слова произвели обратный эффект. Они эхом отдавались в ней, становясь все настойчивее, и постепенно в ее памяти возникла отчетливая картина. Она сидела на красном кожаном диване перед низким столиком с черной лакированной поверхностью. «Это было у Родольфа Метцнера. Я выпила слишком много шампанского, и мне стало плохо. Склонившись ко мне, он сказал те же самые слова, да, что мне нужно отдохнуть».

Воодушевленная тем, что вспомнила об этой важной детали, она попыталась повернуться и опереться на локоть. Кровать, на которую ее уложили, была очень широкой, необычайно удобной, с шелковистыми простынями, пропитанными ароматом лаванды. Ей показалось, что она различает изгибы балдахина над своей головой.

«Это частная клиника! Я в клинике!»

Ее мысли начинали приходить в порядок, о чем свидетельствовал этот вывод: обычная больница не предложит своим пациентам такой уютной кровати. Постепенно Эрмин смогла разглядеть окружавшую ее обстановку. Красный свет исходил от ночника с цветным стеклом. Стены были оклеены розовым бархатом, тяжелые шторы из той же ткани закрывали окна.

— Где же я? — вполголоса произнесла она. — Здесь такая красивая мебель…

Речь шла о туалетном столике из лакированного дерева с витиеватыми изгибами. На нем стояли три зеркала в позолоченных рамах их положение, судя по всему, можно было менять, чтобы проверить безукоризненность прически или полюбоваться украшением.

— Я не в «Шато Фронтенак», — констатировала она. — Там в моем номере не было ни этого комода с мозаикой, ни букета роз. Значит, я в клинике. Должно быть, Родольф Метцнер позаботился обо мне. Он поддержал меня, когда я почувствовала себя плохо. Видимо, у меня проблемы с сердцем, как у моего отца.

Пока она излагала вслух свои мысли, в голове у нее прояснялось. Но чем больше она размышляла, тем меньше понимала, что с ней случилось.

Некоторое время, не решаясь пошевелиться, Эрмин анализировала ситуацию. Если она в клинике, ее могла навещать медсестра, но почему тогда она не возвращалась?

— Но кто-то же сказал: «Тот, кто вас очень любит!» Нет, не так. «Тот, кто вас любит больше всех на свете». Тошан? Наверное, это был Тошан. Его предупредили, и он, конечно же, приехал.

Однако, подсчитав время, необходимое ее мужу для того, чтобы добраться до Квебека, Эрмин удивилась. «Может, мне сделали операцию и я нахожусь здесь уже давно?» — сказала она себе.

Ее тело постепенно обретало подвижность. Она осторожно ощупала свою грудь и живот и поняла, что поверх нижнего белья на ней надета просторная ночная сорочка из тонкого хлопка. Именно в эту секунду ее охватила паника, поскольку все это было ненормальным.

— Да где же я? — простонала она.

Ценой невероятного усилия Эрмин удалось сесть. Она увидела на прикроватной тумбочке справа от себя графин с водой, стакан и тарелку с печеньем, явно домашним. Ощутив жажду, она попыталась налить себе воды, но ее рука дрогнула, и она опрокинула графин.

— О нет… У меня совсем нет сил.

Несмотря на это утверждение, она попыталась встать. Но едва ее ступни коснулись пола, как Эрмин ощутила сильное головокружение. Ноги судорожно задрожали, и молодая женщина рухнула на пол.

— На помощь, помогите! — позвала она, лежа на белом пушистом ковре. — Прошу вас, помогите…

Двустворчатая дверь цвета слоновой кости, которой певица до этого не видела, открылась. В комнату вошла женщина, очень маленького роста, одетая во все черное, с седеющими волосами, убранными назад.

— О! Вы упали? Господи боже мой! Вам следовало оставаться в постели!

Эрмин отметила тягучий акцент, который был ей незнаком. Она взмолилась:

— Мадам, скажите, что со мной? Где я? Умоляю, объясните мне все, иначе я сойду с ума!

— Ну что вы, что вы, успокойтесь! Ложитесь обратно в кровать, я вам помогу. Вы не подумайте, я сильная. По виду не скажешь, правда? Отдыхайте, завтра во всем разберетесь. Вы немного приболели.

— Вы медсестра?

— Господи боже мой, конечно нет! Я просто должна о вас заботиться. Поэтому скажите, что вам подать на ужин. У меня имеется вкусный суп и салат.

— Меня это вполне устроит, — ответила она. — Но сейчас мне хочется пить.

— Я наберу воды в ванну. Ну что, лежа вам гораздо лучше, не так ли?

Это было так. Эрмин ощутила бесконечное блаженство, положив голову на подушку.

— У вас такие красивые голубые глаза! — добавила маленькая женщина, поднеся к ее губам стакан с водой.

Попятившись к двери, она вышла из комнаты со смущенным видом. Дверь закрылась, раздался характерный звук запираемого замка.

Анни Вонлантен вернулась на кухню, расположенную в другом конце дома. Родольф поджидал ее возвращения, вне себя от тревоги.

— Ну что? — спросил он. — Как она? Проснулась? Что она тебе сказала?

— Она не может двигаться. Что ты ей подсыпал, Родольф? Бедняжка упала, и мне пришлось укладывать ее обратно в постель.

— Какая разница, что я ей подсыпал, главное, что она здесь, со мной. Как ты думаешь, она меня узнала?

— Господи боже мой, понятия не имею! Она кажется мне совершенно потерянной, напуганной!

— У меня не было выбора! — произнес Метцнер. — Она поймет меня и простит, когда узнает, как сильно я ее люблю. Ведь она такая нежная, добрая, чистая. Как только я начинаю грустить, она это чувствует и окутывает меня растроганным взглядом. А однажды, еще в прошлом году, мне показалось, что она хочет меня поцеловать.

Его кузина кивнула с задумчивым видом. Она от всей души надеялась, что красивая особа с голубыми глазами ответит на безумную любовь Родольфа. Это продолжалось уже несколько лет, с того самого вечера, когда он побывал на представлении «Фауста» в Капитолии Квебека. В анонсе говорилось о дебюте молодой певицы сопрано, Эрмин Дельбо, исполнявшей роль Маргариты.

Увлеченный оперным искусством, Метцнер, настоящее имя которого было Родольф Вонлантен, усердно посещал театральные залы, включавшие в свой репертуар оперы и оперетты. С тех пор как оборвалась его карьера тенора, он испытывал потребность слушать других певцов, оценивать их исполнение, представлять себя на их месте. Это была настоящая пытка, которой он себя подвергал, порой испытывая горькую радость, повторяя себе, что он бы выступил лучше, если бы судьба не распорядилась иначе.

В тот вечер Родольфа ждало открытие. Он был поражен в самое сердце. Появление на сцене Эрмин, ее исключительный талант и красота неожиданно пролили бальзам на его истерзанную душу. Поэтому ему захотелось узнать все об этой поразительной певице, и он с азартом окунулся в поиски ее фотографии или статьи о ней. Ознакомившись с ее краткой биографией, немного романтизированной, он пришел в еще больший восторг. Эрмин была сиротой — по крайней мере, она так считала, — ее детство прошло в монастырской школе возле озера Сен-Жан, в краях густых лесов и суровых зим. Ее талант обнаружился очень рано, поскольку она пела в поселковой церкви, когда была еще маленькой девочкой.

— Родольф, отнеси ей супа, — мягко посоветовала Анни. — Она успокоится, увидев тебя. Боже, какая же она красавица! И не такая высокая, как мне казалось, не такая упитанная. Я ее поддерживала: она тонкая и легкая.

— Легкая, как ангел! Когда мы с ней вальсировали, мне казалось, что я кружу в танце фею. Но я к ней не пойду, нет, я не могу. Не сейчас! Может быть, завтра… Будь осторожна, не выпускай ее.

— Ты не прав! Она очень встревожена. Поставь себя на ее место: она, наверное, с ума сходит, пытаясь понять, что с ней произошло. Разве так делается? Ты говорил мне, что она приедет добровольно.

Родольф сжал кулаки, внезапно побледнев от раздражения.

— Наверняка она не осмелилась этого сделать из-за своего мужа и семьи. Я уверен, что она не была по-настоящему счастлива с ними. Ей не давали развивать свой талант, работать, ей, чья судьба — восхищать толпы зрителей во всем мире. Если бы ты только видела, как она расстроилась из-за того, что была не в состоянии записать пластинку! Но я подбодрил ее, утешил, и благодаря мне, да, только благодаря мне она снова поверила в себя. Скоро она не сможет без меня обходиться, Анни, и полюбит меня, невзирая ни на что. Я старше ее и больше не могу петь, но она полюбит меня, потому что у нее чистое сердце.

— В таком случае я буду за тебя только рада.

Они выглядели так патетично — два взрослых ребенка, упорно преследующих прекрасную мечту.

Что касается Эрмин, она продолжала задавать себе вопросы. Несмотря на дикую усталость, она вновь обрела ясность мысли и способность к рассуждениям. От этого ее положение казалось ей еще более тревожным. «Где Родольф Метцнер? — недоумевала она. — Его могли убить или ранить, если меня похитили, как Луи восемь лет назад. А что, если это очередная месть? Но кому понадобилось мне мстить? Кто-то хочет получить выкуп?»

Зимой Тошан много читал, отдавая предпочтение детективным романам Агаты Кристи, знаменитой английской писательницы. Он рассказывал Эрмин о расследованиях детектива Эркюля Пуаро, призывая ее прочесть хотя бы «Убийство в восточном экспрессе» или «Смерть на Ниле». Но Эрмин не нравился этот жанр литературы — она считала, что он обращается к низменным инстинктам человечества, попирая честь и достоинство. Ее нежная натура и потребность в гармонии нуждались в более поэтическом или, точнее, романтическом чтении. Французские авторы, которых открыл для нее Овид Лафлер, оставались ее любимыми — от Виктора Гюго до Антуана де Сент-Экзюпери, включая Луи Эмона и Андре Жида.

Несмотря на разные литературные вкусы, они не раз обсуждали книги, прочитанные Тошаном, и Эрмин знала, что в обществе существует преступный мир, зачастую хорошо организованный.

— Нет, если бы меня похитили, обо мне бы так не заботились, — вслух произнесла она.

Однако эта мысль не давала ей покоя, ее сердце отчаянно колотилось — настолько сильное волнение она испытывала. «Господи, что же произошло? — размышляла она, призывая себя к спокойствию. — Я была с Родольфом Метцнером. Помню, он кричал перед тем, как я потеряла сознание. Он был напуган!»

Металлический звук заставил ее вздрогнуть. Двустворчатая дверь приоткрылась, и в комнату, держа в руках поднос, вошла все та же маленькая женщина в черном. Эрмин внимательно посмотрела на нее. Женщина подошла к комоду, поставила на него поднос, вернулась запереть дверь, затем приблизилась к кровати, чтобы подать Эрмин ужин.

— Вы не спите, милая дама? Вот суп. Надеюсь, вы любите суп-пюре из томатов.

— Почему вы только что заперли дверь на ключ? Что я здесь делаю? — воскликнула Эрмин вместо ответа. — Меня похитили?

— Господи боже мой, с чего вы взяли? Нет, здесь вы в безопасности, вам ничто не угрожает. Вам просто нужно отдохнуть. Вы были больны.

Это утверждение опять привело молодую женщину в замешательство, поскольку в нем была доля правды. Пряный аромат супа пробудил в ней чувство голода. Она неуверенно спросила:

— Вы знаете месье Метцнера? Я была с ним, когда мне стало плохо. Мне кажется, он хотел отвезти меня в больницу или к доктору. Это так? Я сейчас у врача? Мне давали лекарства?

Анни охватила паника. Она была не настолько хитра, чтобы придумывать что-то на ходу.

— Немного, то есть… в некотором роде. Я не могу вам ничего сказать. Вас здесь заперли для того, чтобы вы могли отдохнуть, вот. Вы ни в чем не будете нуждаться. Я позабочусь, чтобы у вас была здоровая еда, и ванная комната в полном вашем распоряжении. Но я не знаю никакого месье Метцнера, нет.

С этими словами она выбежала из комнаты, не забыв запереть дверь на ключ. Эрмин решила, что так больше продолжаться не может. Ей необходимо было понять, что происходит на самом деле. Для этого следовало набраться сил. Она поела маслянистого супа и попробовала ложку фруктового пюре, запив все это стаканом воды. После этого Эрмин без особого труда убрала поднос, поставив его на край кровати. Это убедило ее в том, что руки снова ее слушаются.

«Мне нужно встать, — сказала она себе. — На этот раз я удержусь на ногах».

Устав от красноватого полумрака, Эрмин огляделась и увидела, что на второй прикроватной тумбочке возвышается красивая лампа. Она зажгла ее, и золотистый свет озарил обстановку комнаты, в которой преобладал розовый цвет. Что касается балдахина, он был выполнен из плотной ткани с узорами из цветов и листьев.

— Вощеный ситец! — заметила она. — Как у мамы, то есть в бывшем мамином доме.

При воспоминании о Лоре у нее сжалось сердце, но это побудило ее спустить ноги с кровати. В подобных обстоятельствах ее мать не стала бы падать духом. Эрмин заметила темный след от воды на паркете из светлого дерева: именно здесь она опрокинула графин, который по-прежнему лежал на том же месте.

— Эта странная особа даже не подняла его…

Эрмин встала, слегка раскинув руки, чтобы удержать равновесие. Ей показалось, что комната качнулась, но ноги ее не дрожали. Она немного выждала, глубоко дыша. Затем сделала один шаг, второй… Головокружение не проходило.

— Ну и пусть! Я должна оставаться на ногах любой ценой.

Нетвердой походкой молодая женщина дошла до ванной комнаты и повернула фарфоровый выключатель. Помещение оказалось таким же роскошным, как в «Шато Фронтенак». За ширмой скрывалась современная уборная. Стопки махровых полотенец в сине-голубую полоску были сложены на мраморном шкафчике, над которым возвышалось большое зеркало в позолоченной раме тонкой работы. «Боже, как я ужасно выгляжу! — подумала она, разглядывая себя. — Волосы растрепаны, под глазами синяки, лицо бледное, губы бесцветные».

— Видимо, я была очень больна! — тихо произнесла она. — В этом, по крайней мере, женщина не лжет. Мне нужно причесаться, хоть немного привести себя в порядок…

В надежде найти свой чемодан она вернулась в комнату. Но там ее вещей не обнаружилось. Дубовый шкаф был пуст, равно как и комод.

— С меня хватит! Хватит! — крикнула она изо всех сил.

Эрмин охватил бессильный гнев, смешанный с недоумением, Пошатываясь, она бросилась к тяжелым шторам, за которыми должно было находиться окно. Ее пальцы наткнулись на витой атласный шнур, который она дернула один раз, другой, но все было тщетно. На грани истерики она раздвинула шторы руками.

— Здесь стена! Окна нет! Но это невозможно… Где я?

Она подбежала к двустворчатой двери и принялась неистово колотить в нее кулаками, зовя на помощь. Иногда она прерывалась, чтобы прислушаться, не идет ли кто-нибудь. Тишина, царившая за пределами комнаты, повергала ее в ужас. Ей казалось, что она заперта в безлюдном месте, о котором никто ничего не знает.

— Может, мне все это снится? — сказала она себе, прислонившись щекой к двери. — Я проснусь в Квебеке, и все вернется на свои места. И я сяду на поезд… Тошан, мой милый Тошан, любовь моя, приезжай за мной, умоляю!

В течение последующих минут так никто и не появился. Эрмин продолжила осмотр комнаты, что позволило ей обнаружить другую дверь, более узкую и оклеенную тем же бархатом, что и стены. Это мог быть шкаф или выход, ныне заколоченный, поскольку на двери не было ни ручки, ни замочной скважины.

— Что за дурацкая история! — закричала Эрмин. — Я начинаю сходить с ума. Вы слышите? Вы сводите меня с ума! Откройте дверь!

В слезах она вернулась к двери, через которую входила маленькая женщина в черном.

— Мадам, прошу вас! Мадам! — надрывалась она.

Некоторое время спустя, окончательно упав духом, терзаемая жесточайшей тревогой, она снова легла, чтобы вдоволь поплакать. Все ее мысли устремились к Луи, ее младшему брату, который в возрасте пяти лет пережил ужасы похищения — и в гораздо худших условиях. «Я не должна так убиваться, — подумала она. — Бедняжка Луи был привязан к своей убогой кровати, он не мог защититься от негодяев, которые поймали его в ловушку. Так что мне еще повезло… Но что же им от меня нужно?»

Она еще долго мучила себя вопросами без ответов, вполголоса звала Тошана и вызывала в памяти любимые лица своих детей. Увидев Мукки и его красивую улыбку, Лоранс, склонившуюся над своими рисунками, и Мари-Нутту, не расстающуюся с фотоаппаратом, она разрыдалась еще сильнее, едва переводя дух. Она представила, как укладывает Констана спать, напевая ему колыбельную.

— Мой малыш, мой маленький сынок! — простонала она. — А Киона? Почему Киона меня не предупредила?

Эрмин потерлась лицом о подушку, чтобы вытереть слезы, струящиеся по лицу. Раньше ее сводная сестра всегда являлась ей в случае опасности, невзирая на разделяющие их расстояния, океаны и самые толстые стены.

— Киона! — взмолилась она. — О, Киона, моя младшая сестренка, помоги мне, умоляю! Киона…

Киона сидела возле кресла-качалки Жозефа Маруа, под навесом. Наслаждаясь теплым вечером, они беседовали уже давно.

— Какой потрясающий был закат, месье Жозеф, — сказала она. — Вы согласны? Смотрите, еще видны маленькие фиолетовые облачка за кронами деревьев. А небо желтое, как лимон.

— Как красиво ты говоришь! Мне приятно поболтать с такой смышленой девчонкой, как ты. Приходи еще завтра, перед тем как ты меня бросишь, чтобы отправиться в край дикарей, на берег Перибонки.

— На севере озера осталось не так уж много дикарей, месье Жозеф. Сейчас они почти все в резервациях.

— Черт! Я бы очень расстроился, если бы не смог жить там, где мне хочется. Я хочу остаться здесь, в Валь-Жальбере, и быть похороненным на кладбище рядом с Бетти. Скажи, ты еще видела Бетти?

— Нет, я больше никого не вижу, потому что ношу свои амулеты. И я не должна их снимать, месье Жозеф, иначе они утратят свою силу.

— Я не верю в силу шаманов.

— Однако я вам уже объясняла это три раза. Магия шаманов очень древняя и мощная. Она существовала еще в ту пору, когда Америка полностью принадлежала индейцам. Даже я не знаю, что в этих маленьких кожаных вещицах, но они меня защищают, в этом я уверена.

Киона подняла голову, чтобы взглянуть на старика, который мягко ей улыбнулся, сглаживая впечатление от своих слов о шаманах. Пыхтя трубкой, он принял угрюмый вид, но в глубине его темных глаз горел смешливый огонек.

— Ты забавная девчонка! И такая умная! Часто я слушаю, слушаю, как ты говоришь о разных вещах, а потом вспоминаю о них, лежа в постели. И тогда я трясу Андреа, чтобы поболтать еще и с ней. Следует признать, она тоже ученая, моя жена.

— И очень славная! Как я вам уже говорила, месье Жозеф, Бетти очень рада, что вы выбрали Андреа своей второй супругой. Она знает там, наверху, что ваша дочь Мари любит мачеху.

Мужчина рассматривал темно-синее облако, почти готовый поверить, что сейчас перед ним возникнут черты его дорогой Бетти. Киона проследила за его взглядом и сделала вдохновенное лицо. Она испытывала облегчение, излечив Жозефа Маруа от его печали и гнева. Тем не менее ей пришлось ему лгать, потому что она больше ничего из потустороннего мира не видела. И когда она якобы передавала своему соседу слова Симона или Элизабет, это было именно то, что тот желал услышать.

— Их души сейчас спокойны, месье Жозеф. Симон встретился с Арманом, и теперь они на небе вместе со своей мамой.

Ей не очень нравилось обманывать мертвых и живых. Поэтому вот уже две недели она утверждала, что никого не видит.

— Значит, скоро ты уедешь, — повторил он. — А когда вернешься? Мне будет тебя не хватать, маленькая колдунья.

Теперь это было ласковое прозвище, вызывавшее у Кионы улыбку.

— В конце сентября точно, — ответила она. — Я должна буду отправиться в пансион вместе с близняшками, очень далеко — в Шикутими.

— Девочкам совсем необязательно столько учиться! Вы выйдете замуж, все трое. Мари пойдет в педагогическое училище Роберваля. Мимин следовало и вас туда записать. Шикутими — это слишком далеко, черт возьми!

Киона разделяла это мнение. Однако она промолчала, ощущая растущее беспокойство.

— Мне пора возвращаться, месье Жозеф, — сказала она, поднимаясь.

— Сначала поцелуй меня. И передавай привет Лоре и старине Жоссу. Приходи завтра, поболтаем о моих ребятах… и о фабрике, на которой мы когда-то вкалывали, наполовину оглохнув от грохота машин и водопада, но в бодром настроении, да!

Киона коснулась губами его щеки, между темной бородой с проседью и левой скулой, обветренной и загорелой. Довольный Жозеф проводил ее взглядом, пока она поднималась по улице Сен-Жорж с прыгающими в такт шагам золотистыми косами. Вскоре она исчезла за небольшой заброшенной постройкой. Прежде чем вернуться в Маленький рай, ей требовалось побыть одной.

— Что происходит? — вслух спросила она.

Это началось еще на крыльце Маруа: странное ощущение страха и стеснения в груди, которое никак не проходило. Кионе чудилось, что она слышит чей-то зов, но приглушенный и неясный. Ее пальцы сжали амулеты, которые, казалось, потеряли свою защитную функцию.

— Я могла их снять ненадолго, всего на минутку, — сказала она себе с помрачневшим взглядом. — Может, мне хотят показать что-то очень важное… Нет, не нужно этого делать. Я не хочу!

Дрожа от тревоги, сердитая на саму себя и весь мир, она топнула ногой.

— Хватит, меня здесь нет! Я ничего не услышу, ничего не увижу!

Со сжавшимся сердцем она заткнула себе уши. Но это не мешало глухим ударам раздаваться в ее голове, как если бы кто-то стучал в закрытую дверь, умоляя открыть.

— Нет, нет… Папа! — испугалась она, бросившись бежать.

Зов заставил ее резко остановиться. «Киона!» Кто-то прокричал ее имя. Однако вокруг не было ни души. Внезапно она поняла.

— Мин! Это наверняка Мин! Она напугана или расстроена…

Без дальнейших колебаний девочка сдернула через голову кожаный шнурок, осторожно повесив ожерелье с амулетами на ветку розового куста. Тут же ее посетило молниеносное видение, продолжавшееся от силы две секунды. Эрмин сидела на очень красивой кровати с задумчивым выражением лица, освещенного мягким светом лампы в розовом абажуре.

— Она в отеле, у нее все в порядке. — Испытав бесконечное облегчение, Киона поспешно надела свои амулеты обратно. Она не заметила следов слез на щеках сводной сестры.

Эрмин с удивленно-задумчивым видом сидела на кровати, слушая доносившуюся до нее музыку, одновременно близкую и далекую, словно где-то за стенами комнаты играл оркестр. Уже многие годы ее страсть к пению неразрывно связывала ее с миром музыки. Мгновенно успокоившись, она узнала мелодию.

— Я знаю, это «Танец феи Драже» из «Щелкунчика». Спасибо, Господи! О, я так люблю эту музыку!

Перед ее глазами вновь возникли балерины Парижской оперы, репетирующие на сцене в своих восхитительных белых пачках, эти воздушные, грациозные танцовщицы, похожие на цветы, выскользнувшие из букета, — их антраша[39] прекрасно гармонировали с этим созвучием нот. Не пытаясь что-либо понять. Эрмин погасила лампу на тумбочке и закрыла глаза, испытывая восторг: перед ней кружились балерины. Эрмин счастливо улыбалась, чувствуя поистине детскую радость. Но в следующую секунду раздался легкий шорох, вырвав ее из этого состояния. Маленькая розовая дверь была приоткрыта. Музыка теперь звучала громче и ближе.

— Кто здесь? — спросила она.

Одним прыжком она вскочила с постели. Кто-то пришел ее спасти! С босыми ногами Эрмин выскользнула за дверь и обнаружила длинный коридор со стенами, обтянутыми красным бархатом; он освещался позолоченными бра в форме горящих факелов.

Все более заинтригованная, она пошла вперед, к повороту коридора. Хрустальные, жизнерадостные аккорды «Танца феи Драже» раздавались все громче. Испытывая странное ощущение нереальности, молодая женщина отодвинула занавес такого же алого цвета, как и стены.

— О нет! Нет, мне все это просто снится!

Эрмин оказалась на театральной сцене довольно скромных размеров, которая возвышалась над небольшим залом, меблированным красными креслами, с расположенным сверху полукругом лож. Большая люстра с хрустальными подвесками сверкала тысячью огней, прожекторы бросали голубоватый свет на картонные декорации, изображающие деревню на фоне леса и кусок бледного неба, усеянного фальшивыми облаками.

Это было настолько неожиданно, что певица на какое-то время замерла на месте с открытым ртом. Наконец она очнулась и снова позвала:

— Есть здесь кто-нибудь?

— Эрмин! — раздался глухой голос с нотками отчаяния. — Эрмин! Нужно петь, петь для меня одного.

От звука этого голоса молодая женщина вздрогнула. Она узнала его.

— Родольф? Где вы? — спросила она. — Что я здесь делаю? Где мы находимся?

— Разве это так важно? Сцена готова, ты снова сыграешь Маргариту, ведь именно эта роль принесла тебе славу.

Эрмин вгляделась в полумрак, наполнявший зал, затем перевела взгляд на ложи, пока не до конца понимая ситуацию.

— Да где вы, Родольф?! — крикнула она, чувствуя, как ее охватывает гнев. — Почему вы прячетесь?

— Эрмин, не бойся! Я о тебе позабочусь. Вдвоем мы будем сильнее всего мира.

Музыка Чайковского по-прежнему звучала в зале, но она утратила свою успокаивающую магию. Молодая женщина начинала понимать, что произошло. Родольф наверняка ее похитил, иначе бы он не вел себя так. К тому же он обращался к ней на «ты», и эта фамильярность не сулила ей ничего хорошего. Она отступила назад и бросилась к занавесу, окаймлявшему сцену, наугад раздвинув его. Выскользнув в коридор, она быстрым шагом вернулась в розовую комнату, захлопнула дверь и не без труда придвинула к ней комод.

— Что ему от меня надо? — всхлипнула она, злясь на себя за то, что так доверяла этому мужчине.

Растерянная, дрожащая, она удерживала комод возле двери, ведущей в «театр».

— Ничего не бойтесь, Эрмин! — неожиданно послышался голос Метцнера с другой стороны. — Я не причиню вам зла, никогда. Я слишком люблю вас.

Раздался звук закрываемой задвижки. Эрмин попятилась назад, держась руками за грудь, поскольку сердце ее отчаянно колотилось, и бросилась на кровать. Съежившись под одеялом, она горько заплакала.

Вернувшись в гостиную, Родольф принялся нервно расхаживать по комнате под растерянным взглядом своей кузины. Анни присела на край кресла, словно готовая в любой момент вскочить с него.

— Эрмин просто испугалась, ничего больше! — наконец сообщил он. — Я думал, ей понравится мой маленький театр. Какой же я глупец! Все эти перемены слишком тяжелы для нее. Я должен с ней поговорить, объяснить ей, как сильно я ее люблю. Наверное, не стоило торопить события в этот вечер. Но мне так хотелось доставить ей удовольствие! В прошлом году, во время нашей встречи в поезде, мы разговаривали о балете Щелкунчик». Я ничего не забываю, я знал, что она любит эту музыку. Эрмин заслуживает жизни принцессы, легкой, беспроблемной. Я купил ей роскошные платья, дорогие украшения. Ах! Нужно, чтобы завтра ты испекла ей какой-нибудь вкусный торт или пирог, традиционный для ее краев, — она его обожает, но его название вылетело у меня из головы. Мы должны ее баловать, Анни, нужно показать, что только здесь она может быть счастлива.

Старая дева нахмурилась со скептическим видом. Она пристально смотрела на Родольфа. Его вид внушал ей все большую тревогу.

— И все же зря ты похитил эту молодую даму! Я даже не решаюсь слушать радио. Наверняка будут говорить о ее таинственном исчезновении.

— Пока нет. Она должна вернуться домой только завтра, точнее, не домой, а к своей матери, в Валь-Жальбер. Еще несколько дней никто не станет поднимать тревогу. У известной певицы могут появиться неотложные дела.

Как только Родольф возвращался к своему плану, который разрабатывал несколько месяцев, он тут же обретал хладнокровие и ясность мысли.

— И хватит меня раздражать своими причитаниями! — жестко добавил он. — Все будет хорошо, я в этом уверен. Она здесь, рядом со мной. Все остальное не имеет значения. И я хочу только одного: входить в ее комнату, любоваться ею спящей, как сегодня утром, гладить ее лоб и щеки…

Он замолчал, опьяненный своим любовным бредом. Анни встряхнула головой и сообщила:

— Я иду спать. Тебе тоже было бы неплохо немного поспать, желательно без твоих таблеток. У меня на душе неспокойно. А если она снова начнет стучать в дверь и звать на помощь?

— Кто ее услышит, кроме нас? Разве только кот?

Он рассмеялся, испытывая счастье при мысли, что предмет его обожания находится здесь, совсем рядом, и они отрезаны от всего мира.

— Главное, отнеси ей завтрак пораньше. Чай, кофе и сдобные булочки.

— С кувшинчиком молока? С сахаром?

— Да, и с розой в маленькой вазе.

Несколько часов спустя поднос с завтраком был готов. Анни поднималась с первыми лучами солнца, чтобы успеть сделать все домашние дела. Она скрупулезно расставила все необходимое на подносе, сожалея о присутствии в доме этой молодой женщины, которая в буквальном смысле свела ее кузена с ума. Эти тягостные мысли омрачали ежедневные хлопоты, которые ей никогда не надоедали.

— Только бы вся эта история закончилась хорошо! — подумала она, открывая дверь.

Эрмин встретила ее сидя в кровати, обложенная подушками. Лампа была включена, на постели царил легкий беспорядок.

— Здравствуйте, милая леди. Вы отдохнули?

— Да, я выспалась. И проголодалась. Но когда я встаю, у меня кружится голова: сегодня я еще останусь в постели. Скажите, вы уверены, что не знаете Родольфа Метцнера?

Она сопроводила свой вопрос дружеской улыбкой. Анни была потрясена.

— Разумеется, я его знаю! — призналась она. — Вы со мной хитрите, ведь вчера он с вами разговаривал!

— Значит, вы его кузина Анни? И мы сейчас в Мэне?

— Ну да, все так и есть. Родольф все объяснит вам позже. Только не я, нет. Лучше поешьте немного. Смотрите, сколько вкусного. Может, вам что-нибудь нужно?

— Да, я хотела бы получить назад свой чемодан. Мне нужна моя щетка для волос и мои мягкие туфли.

— Господи боже мой, конечно! Я принесу вам его чуть позже.

Эрмин послушно кивнула. Успокоенная подобной кротостью, Анни поставила поднос возле кровати. Молодая женщина воспользовалась этим, чтобы вскочить с другой стороны кровати и броситься к двери. Она распахнула ее и выбежала из комнаты, полная решимости встретиться с Метцнером и осыпать его упреками. Странно, но она его совсем не боялась.

У нее было время подготовить свой побег, поджидая прихода странной маленькой женщины, начинавшей почти каждую свою фразу с «господи боже мой» и, судя по всему, не отличавшейся большим умом. Не сомневаясь, что она принесет завтрак, Эрмин придумала, как от нее сбежать, поскольку заметила, что та не сразу запирает за собой дверь на ключ. Из осторожности пленница намекнула, что еще чувствует себя слабой.

Босоногая, в ночной рубашке, она быстро поднялась по ступеням из светлого дерева. Едва достигнув лестничной площадки, молодая женщина заметила солнечные блики на стене цвета охры. Ей показалось, что у нее за спиной выросли крылья. После всех этих часов, проведенных в красноватом полумраке, она отчаянно нуждалась в дневном свете, свежем воздухе и пространстве.

— Мадам, нет! О господи боже мой! Мадам, подождите! — кричала Анни.

Эрмин не обращала на нее внимания. Ее переполняли энергия и жажда деятельности. Сейчас ей хотелось вновь обрести свободу, и она полагала, что ей не составит труда образумить Родольфа Метцнера. Ее сердце радостно встрепенулось, когда из коридора в глубине соседней гостиной она увидела два распахнутых настежь окна с видом на парк. Розы качались на ветру, ярко-красные на фоне синего неба. Громко щебетали птицы, и это ясное утро показалось ей самым прекрасным явлением в мире.

«Ну конечно, сейчас день!» — подумала она с робкой улыбкой.

Молодая женщина мигом оказалась возле высокой застекленной двери, по всей видимости, ведущей наружу. Но напрасно она дергала за ручку. Здесь тоже все было заперто на ключ: на двери висели два больших замка.

— Вы не сможете отсюда выйти, — раздался за ее спиной голос Анни.

— Вы сейчас же откроете мне дверь, — возразила Эрмин. — Я хочу прогуляться, далеко я в этой одежде все равно не уйду!

— Не могу, милая леди.

— Тогда сходите за своим кузеном! Где он?

Эрмин бросилась к окнам. Она только сейчас заметила то, что ускользнуло от ее внимания минутой раньше. Оконные рамы были снабжены золотистыми металлическими решетками с геометрическими фигурами, очень элегантными, бесспорно, но наглухо закрепленными в камне. Она вцепилась в них руками. Пролезть здесь мог только кот.

— Мой дядя установил решетки на все окна дома, даже на втором этаже, — добавила Анни. — Он опасался чужаков. Это настоящая крепость.

— Но это невозможно! — воскликнула Эрмин, устремившись на кухню, соединенную с гостиной проходом в виде полумесяца.

Но туда солнце тоже проникало сквозь искусно выполненные решетки, отражаясь на медной кухонной утвари, лакированном овальном столе и части мраморного рабочего стола. Все здесь дышало достатком, чистотой и комфортом. Эрмин заметила чашку с еще дымящимся шоколадом и бутерброды со сливочным маслом. Анни подошла ближе с испуганным видом.

— Возвращайтесь в свою комнату, мадам, — тихо посоветовала она ей. — Вы не сможете отсюда выйти, говорю вам! А главное, ваш кофе остынет. Мой кузен придет к вам, чтобы поговорить. Он хотел это сделать еще вчера вечером.

— Мой кофе остынет! — вскричала молодая женщина. — Вы глупы или сошли с ума? Да плевать я хотела на свой кофе! Мне необходимо услышать из уст месье Метцнера причины, по которым я оказалась пленницей в этой золотой клетке!

Вне себя от ярости она резким движением смахнула со стола чашку и тарелку с бутербродами. Посуда с грохотом разбилась, и это принесло ей облегчение.

— Я проснулась уже давно и чувствовала себя хорошо, — продолжила она. — Голова больше не кружилась, пропало чувство усталости. Я смогла как следует поразмыслить и пришла к выводу: ваш кузен Родольф привез меня сюда, чем-то одурманив. Это так? Я была с ним наедине в квартире в Квебеке, и он этим воспользовался.

Анни Вонлантен, напуганная гневом Эрмин, опустилась на стул.

— Господи боже мой! Я ни в чем не виновата, — жалобно сказала она. — Вам нужно успокоиться, леди!

— Я не собираюсь успокаиваться! Подумать только, я ведь ничего не заподозрила, даже когда он уговаривал меня поехать с ним в Мэн!

Анни Вонлантен не нашлась что ответить и заплакала.

— Где он? — сухо спросила Эрмин. — У него не хватает смелости ответить за свои поступки? Пусть сейчас же придет сюда!

Несмотря на решимость, нервы молодой женщины не выдержали. Ее голос задрожал, тело затрепетало. Она поспешно села на скамью с резной спинкой, только сейчас ощутив под босыми ногами прохладу кафельного пола. Помолчав немного, она добавила:

— Он должен немедленно отвезти меня в Квебек, мадам. Я чуть не умерла, когда почувствовала это недомогание на улице Сент-Анн.

Ей было трудно говорить — так сильно стучали зубы. Эрмин вновь переживала полные ужаса часы, проведенные в розовой комнате, когда она считала себя тяжело больной или внезапно потерявшей рассудок.

— Тише! — пробормотала Анни. — Не кричите так громко, он спит. Милая дама, не сердитесь вы так. Мой кузен желает вам только добра, это я знаю, он говорил мне об этом много раз.

— Добра? — насмешливо переспросила Эрмин. — Предупреждаю вас, он за все заплатит. Зачем он это сделал? Говорите! О! Полагаю, он влюблен! Но разве так поступают нормальные люди: похитить женщину, замужнюю женщину, мать семейства! А ведь я так ему доверяла!

Эрмин никак не могла успокоиться. Ее дыхание было учащенным, она продолжала дрожать, и зубы ее все еще стучали. Как Метцнер мог такое сотворить, невзирая на закон, втеревшись к ней в доверие под видом увлеченного искусством порядочного мужчины с прекрасным воспитанием?

— Мадам, это ваш кузен, — продолжила она. — Вы знаете его лучше меня. Он обладает огромным состоянием, вращается в артистических кругах… если верить его словам. Все видели его со мной в Квебеке, мы работали целую неделю, чтобы записать пластинку. Зачем он это сделал? Его обязательно заподозрят, когда мои родные начнут беспокоиться из-за моего отсутствия!

Эрмин испытывала сильное чувство досады, но также и тревоги. На секунду она предположила, что у Метцнера случилось кратковременное помутнение рассудка и сейчас он уже жалеет о своем поступке.

— Я должна с ним поговорить, — сказала она, — образумить его. Если он перестанет удерживать меня здесь силой, я прощу его.

Анни беспомощно развела руками. Несчастная совсем растерялась. Рядом с этой красивой молодой женщиной с завораживающим взглядом она чувствовала себя глупой и слабой.

— Он проснется не раньше девяти часов, — жалобно произнесла она. — Родольф принимает таблетки, чтобы уснуть. Как мне его жаль, господи боже мой! Разве это выход в его состоянии? Мне холодно на вас смотреть, с вашими босыми ногами…

Это простое замечание успокоило Эрмин. Ситуация не менялась, но, по крайней мере, она в ней разобралась. Ей нестерпимо захотелось оказаться дома или у своей матери в Валь-Жальбере и выпить горячего кофе.

— Мне нужен мой чемодан…

— Я вам его отдам, — заверила ее Анни. — Но вы увидите, Родольф купил вам столько красивых вещей! Хотите чаю или молока?

Разговор принял обыденный оборот. Это была беседа двух женщин ранним утром в золотистом свете июньского солнца. Эрмин решила вести себя более любезно с кузиной Анни.

Она бросила удрученный взгляд на окно с решеткой, размышляя о том, что ждет ее дальше. Тем временем Анни подогрела молока.

— Выпейте, леди, вы, должно быть, проголодались. Родольф вовсе не плохой! Но после похорон своей супруги и ребенка он изменился. Мы — Вонлантены, последние потомки богатого семейства швейцарских производителей шоколада.

— Разве вы не Метцнеры?

— Нет, это фамилия одного из наших слуг в Женеве. Мой кузен часто называется Метцнером, я уже и не пытаюсь понять зачем. Иоахим, мой дядя, был великим человеком с золотым сердцем. Он поклялся себе защищать своих близких от всех земных невзгод. После Первой мировой войны он приехал сюда, в Мэн, и купил эти земли, на которых построил дом. Это было укрытие на случай беды, и, действительно, скоро снова началась война. От бомбежек можно было прятаться в подвале: он огромный. Теперь Родольф решил оборудовать там комнату для вас и театр.

— И когда он это решил? — спросила Эрмин, сделав глоток теплого молока.

— Все совсем новое, — ответила Анни. — Работы велись в авральном режиме, и это влетело в копеечку!

— Они начались около года назад?

— Да. Родольф был так счастлив, когда встретил вас прошлым летом! Помните, в поезде… Это был знак судьбы, он постоянно повторял мне это. Он так давно мечтал к вам подойти, да все не решался.

Маленькой женщине страстно хотелось рассказать больше. Ей так редко выпадала возможность поговорить с кем-нибудь, кроме своего кузена. Вот уже больше трех десятилетий она жила практически затворницей, компанию ей составлял только Родольф, когда жил в Мэне, да и то он нередко ее осаживал.

— Все началось, когда вы сыграли Маргариту в Квебеке, — радостно продолжила. Анни. — С тех пор он не пропустил ни одной оперы с вашим участием. Он отправлялся в Монреаль и в Нью-Йорк, всегда брал места в лучшие ложи и любовался вами через маленький бинокль, приобретенный специально для представлений. Я слышала лишь комплименты о вашем исключительном голосе, вашем таланте и красоте. Мой бедный Родольф! Он садился на те же поезда, что и вы, бродил по вокзалам, собирал все статьи о вас и все фотографии. Я вам все это покажу. А потом он как-то сказал мне странным голосом, что вы определенно женщина его жизни, единственная, кто мог бы заменить его первую супругу. Мне это показалось несколько странным, поскольку он говорил мне, что вы замужем и стали матерью в довольно юном возрасте. Я тогда подумала, не повредился ли он умом окончательно.

Эрмин ждала продолжения, подавленная, охваченная паникой. Этот мужчина преследовал ее около двенадцати лет, тенью по пятам. Наверняка я где-то его видела, — сказала. — Не зря его лицо показалось мне знакомым. Господи, если бы я только знала…»

Она поставила чашку на скамью. В эту секунду ее взгляд упал на следы белого порошка, оставшегося на дне. Охваченная гневом и страхом, она уставилась на Анни.

— Вы подсыпали мне снотворного? Что это на дне чашки? Я вам доверилась! Вы не имели права!

— Я ничего вам не подсыпала, леди! — возмутилась женщина. — Это сухое молоко, и если я заливаю его слишком горячей водой, остаются небольшие крупинки.

— Я вам не верю!

— Но вы же сейчас не засыпаете? Нет! У меня под рукой нет аптечки моего кузена. К тому же я его за это отругала! Господи боже мой, он пообещал мне, что вы приедете к нам по доброй воле!

Эрмин встала, испытывая отчаяние. Она уже не знала, следует ли ей бежать от Родольфа как можно быстрее или попытаться его образумить.

— Почему вы сказали, что он мог повредиться умом окончательно? — спросила она, подойдя к окну.

— После того несчастного случая Родольф уже был немного не в себе. Он потерял двух дорогих людей и не мог больше петь.

— Я знаю, он рассказал мне об этой трагедии, и я пожалела его от всей души. Я согласна, такое горе могло его подкосить и даже разрушить изнутри. Однако мне он показался вполне здравомыслящим. В любом случае он должен освободить меня и отправить к моей семье. Подумать только, этот человек даже выдумал какого-то преподавателя вокала, чтобы заманить меня в ловушку, в эту проклятую золотую клетку!

— Он и не на такое способен, милая, — добавила Анни. — В прошлом году, представившись вашим импресарио, он связался с режиссером Голливуда, чтобы разорвать ваш контракт. Родольф не хотел, чтобы вы снимались в кино. Он просто с ума сходил от этой мысли. Он говорил, что это сломает вашу карьеру дивы, что это недостойно вашего таланта.

— Что? Так это был он? А я-то ничего не могла понять! Да как он посмел мною распоряжаться? Определенно, он безумец, и очень опасный безумец! Я ему не принадлежу! Но имейте в виду, я здесь не останусь. Сегодня же вечером я буду в Квебеке. А завтра сяду на поезд, чтобы вернуться к своему мужу и детям.

— Нет, Эрмин, вы никуда не поедете, я этого не допущу! — раздался голос за ее спиной.

Эрмин порывисто обернулась и увидела Родольфа, стоящего посреди гостиной. Лицо его осунулось и побледнело, затравленный взгляд не внушал доверия.

— О, вы! — закричала она. — Да вы просто ненормальный! Вы мне отвратительны, ненавистны!

Эрмин набросилась на Родольфа и принялась колотить его кулаками в грудь.

Лора в очередной раз подошла к окну. Она надеялась увидеть Вэлли Фортена, мэра поселка, или хотя бы почтальона. Но ничто не нарушало тишины Валь-Жальбера. Солнце поднималось в небе, жара усиливалась. Жослин проверял москитные сетки, чтобы обезопасить дом от вторжения неприятных черных мошек, которые начинали появляться в июне.

— Жосс, это странно, Эрмин должна была позвонить месье Фортену, чтобы сообщить, каким поездом приедет. Обычно она нас предупреждает. В крайнем случае, можно было прислать телеграмму…

— Она обязательно это сделает, Лора, перестань себя изводить!

— Я ее знаю, она не любит ездить одна. Тебе следовало поехать с ней в Квебек или отпустить меня.

— С моим-то больным коленом? Разве я виноват, что упал тогда в конюшне? Нам и вдвоем непросто управляться с домом и следить за детьми. Мирей не может всем заниматься, в ее-то возрасте.

Испытывая раздражение, Лора принялась барабанить по подоконнику кончиками пальцев.

— За детьми? Кионе и Луи уже по тринадцать лет, они совсем взрослые и должны вести себя соответствующе. У твоего сына одни глупости на уме, он становится скрытным, зацикленным только на удовольствиях. Ты меня понимаешь…

— У моего сына! — возмутился он. — Вообще-то это и твой сын, Лора. Луи скоро станет молодым человеком и со временем образумится.

— А Киона? Без конца болтает с Жозефом, целует его! А что мне рассказал Тошан? Твоя дочь встречалась с мальчиком на берегу Перибонки! Тут уж я могу сказать «твоя дочь», к ней я не имею отношения, слава Богу!

Жослин бросил на жену мрачный взгляд. Лора снова ополчилась на Киону, а ведь всю зиму и весну была образцовой мачехой.

— И почему же «слава Богу», черт возьми? — сердито спросил он.

— Я сказала это не со зла, Жосс. Просто мне не хотелось бы иметь дочь, которая общается с призраками. Вчера Андреа Маруа приходила ко мне на чай, пока ты отдыхал после обеда. Бедняжка! Жозеф начинает разговаривать с ней о Бетти, как только они ложатся в постель. Он рассказывает, что она делает в раю, и кучу других вещей, которые якобы видит твоя дочь.

На этот раз Жослин прислушался к ее словам. Он-то был уверен, что Киона защищена своими амулетами от паранормальных явлений.

— Я с ней поговорю. Мне не очень нравится эта история.

Лора кивнула и вернулась к своему наблюдательному пункту у окна.

— Я расстроена, — призналась она. — Я надеялась, что завтра мы все вместе поедем встречать Эрмин на станцию, потом поужинаем в ресторане. Но если я не знаю точного времени прибытия поезда, как я все это организую? Мне так нравится гулять по Робервалю! Город растет, появляются новые магазины…

— Ты стала ездить в Роберваль все чаще и чаще, — заметил Жослин. — Что ты там замышляешь?

— Ничего особенного, просто гуляю. О, Жосс, я присмотрела дом, где мне хотелось бы жить! Он стоит возле железной дороги и похож на маленький замок с острыми башенками. Мне кажется, там много комнат. Осенью его выставят на продажу.

Жослин бросил на жену сочувственный взгляд. Затем, поддавшись порыву нежности, он обнял ее.

— Бедная моя, тебе хотелось бы иметь более просторное и удобное жилье, — сказал он. — Увы! У нас нет на это средств. И спасибо Шарлотте, она сказала, что мы можем жить в этом доме, сколько захотим.

— О, Шарлотта и ее обещания! Я ее обожаю, Жосс, но она так часто меняет свое мнение. Если она решит вернуться в Валь-Жальбер, нам придется убираться восвояси.

— Все равно это будет не завтра, Лора… Не переживай из-за Эрмин. Должно быть, она просто закрутилась с этой записью пластинки. Вечером мы наверняка получим от нее весточку.

Сидя наверху лестницы в пижаме, Киона слушала разговор супругов. Проголодавшись, она решила спуститься вниз.

— Доброе утро, папа, — сказала она. — Доброе утро, Лора.

— Я приготовила тебе какао, — ответила ей мачеха. — Молоко закончилось. Чем там занят Луи?

— Он бреется, — серьезным тоном сообщила девочка. — Похоже, у него растут усы. Но лично я ничего не видела.

Жослин расхохотался. Улыбнувшись, Лора со вздохом подняла глаза кверху. Она сполоснула кастрюлю, не переставая прислушиваться к звукам на улице.

— Эрмин должна вернуться завтра, а у меня до сих пор нет тому подтверждения, — с сожалением произнесла она через несколько минут. — Ты согласна со мной, Киона? Она ведь говорила, что приедет в понедельник, 23-го июня, а может, даже сегодня, если запись пластинки уже закончена.

— Да, Лора, она действительно говорила про понедельник. Мои вещи собраны, Луи тоже все приготовил. Я помогала ему выбирать одежду. Пап, а ты готов к возвращению в Труа-Ривьер?

— Ты про мое паломничество к истокам семьи Шарденов? Нет, я еще не все собрал.

Киона отнесла пустую чашку к раковине. Вид у нее был задумчивый. Что-то говорило ей, что Мин здесь в понедельник не будет. Это было что-то туманное, едва уловимое, всего лишь настойчивое предчувствие, проникшее через таинственный заслон ее амулетов.

— Лора, — сказала она, — мне кажется, Эрмин приедет позже, мы могли перепутать дни. А может, у нее еще остались дела.

— Как это? Киона, скажи мне, что тебе известно, — тут же вышла из себя вспыльчивая фламандка.

— Мне кажется, она приедет послезавтра… или в среду.

— Ты насмехаешься надо мной, как над этим беднягой Жозефом, который наивно верит во все твои глупости! Ладно, нет ничего проще, я сейчас же пойду на почту и отправлю телеграмму Эрмин. Так я все выясню.

— Вот это прекрасная идея! — согласился ее муж. — Мы с дочкой хоть полчаса проведем спокойно. До скорого!

Раздосадованная, Лора развязала тесемки фартука и тщательно вытерла руки. Затем она постучала в дверь гостиной, куда переселила их старую экономку, поскольку той было тяжело подниматься и спускаться по лестнице.

— Мирей, я ушла. Если сможешь, приготовь обед — омлет с луком и салат.

— Хорошо, мадам, — ответил усталый голос. — Боже милосердный, как же у меня все болит сегодня утром! Но я прямо сейчас встану и пойду на кухню.

Киона бросила укоризненный взгляд на Лору, выходящую из дома. Мирей уставала все быстрее, и это беспокоило девочку.

— Я сама приготовлю еду, — сказала она.

Жослин ласково погладил ее по волосам. Как же он любил этого ребенка!

— Ах ты, добрая душа, — вполголоса произнес он. — Я тебе помогу.

— Хорошо, пап.

Она подавила вздох. Уже дважды она снимала свои амулеты, чтобы попытаться войти в контакт с Эрмин, но все ее усилия были напрасны. «Где ты, Мин? — мысленно спрашивала она. — Тебе пора возвращаться, мне не терпится увидеть Тошана, Акали, близняшек и нашу Перибонку. Мин, Мин…»

Напрасно она старалась сконцентрироваться, вызвать в памяти лицо своей старшей сестры: ничего не происходило. И это «ничего» в конечном итоге ее заинтриговало.

— Я вас ненавижу! — еще громче крикнула Эрмин, в то время как Родольф пытался ее унять. — Вы посмеялись надо мной, все было ложью: ваши обещания, Италия, «Ла Скала», пластинка — все! К тому же из-за вас я упустила свой главный шанс, эту роль в музыкальной комедии. А мне так нужны были деньги… О! Теперь я все понимаю: это позволило вам впоследствии заманить меня своим контрактом.

— Хватит, Эрмин, успокойтесь! — возмутился он, хватая ее за запястья. — Это вовсе не лживые обещания. Мы поедем в Милан вместе! Что касается этого фильма, согласитесь — он повредил бы вашей репутации!

— Вы не имели на это права, и моя репутация касается только меня! — воскликнула она в ответ. — Что вы о себе возомнили? Я не поеду с вами в Италию!

Онемев от изумления, Анни присутствовала при этой сцене. Покорная и доверчивая, она не относилась к тому типу женщин, которые открыто проявляют свой гнев или протест. Необузданность Эрмин повергла ее в глубокий шок.

— Я хочу получить назад свой чемодан и нормально одеться! А потом вы отвезете меня обратно в Квебек! — снова крикнула певица со слезами в голосе.

Родольф был сильнее ее, но, поскольку он боялся сделать ей больно. Эрмин удалось вырваться и презрительно взглянуть ему в глаза.

— А ведь я считала вас настоящим другом! Как вы могли причинить мне столько зла? Я не могу больше называть вас Родольфом… и месье. Ваша кузина мне все рассказала, я в ужасе. Вы потеряли рассудок! Напоить меня снотворным и похитить!

— Эрмин, не бойтесь, я сделаю вас счастливой, буду холить вас и лелеять, а главное, помогу вам стать лучшей певицей века, оперной дивой. Прошу вас, будьте благоразумны и перестаньте кричать. К тому же это очень вредно для голоса, мне это хорошо известно.

Молодая женщина продолжала смотреть на него в упор. Перед ней стоял тот же мужчина. У него было привлекательное лицо Метцнера, те же светлые волосы с проседью и зеленые глаза, но она уже могла различить в его блуждающем взгляде признаки безумия, которое, видимо, зрело в нем уже давно, а теперь вышло на поверхность. Эрмин также отметила, что он больше не обращается к ней на «ты», — это восстанавливало между ними прежнюю дистанцию, которой она должна была воспользоваться.

— Эрмин, сейчас вам следует отдохнуть, а вечером вы будете петь. «Фауста», разумеется! «Арию с драгоценностями», для меня и Анни. И финал. Вы ведь будете призывать лучезарных ангелов, не так ли?

Эрмин колебалась, не зная, как лучше поступить. Подыграть ему, чтобы усыпить его бдительность и убежать, или же стоять на своем, помочь ему вернуться в реальность? Никогда еще ей не приходилось сталкиваться с такой рискованной дилеммой. Она не знала, на что способен этот человек. Он сумел ее обмануть, манипулировал ею. Ничто не мешало ему стать опасным и агрессивным.

«Если он меня любит, если жаждет сделать своею, как далеко он сможет зайти?» — размышляла Эрмин. Словно в подтверждение ее мыслей, Родольф схватил ее за руку и потащил к коридору.

— Я отведу вас в нашу комнату. Вы можете пойти в театр на репетицию. Вы должны репетировать! Эрмин, вы меня очень огорчили. Я думал, что вы будете счастливы здесь, освободившись от гнета семейной жизни.

Она взбунтовалась, не в силах решиться играть комедию, исход которой был неизвестен.

— Нет, вы действительно ненормальный! Я вам сотню раз повторяла, что мне нравится вести обычную жизнь рядом с моими родными. И никто меня никогда не запирал! Я дочь Лак-Сен-Жана, я выросла в Валь-Жальбере, слышите? В краю снегов и сильных ветров, где люди живут свободно!

По ее щекам текли слезы. Она думала о Симоне, своем названом брате, о тех словах, которые он прокричал эсэсовцам, чтобы достойно умереть. Теперь она воздавала должное его смелости, черпая силу в его поступке.

— Да, я дочь Валь-Жальбера, Снежный соловей. И вы напрасно пытаетесь посадить меня в клетку, даже если она золотая. Вам никогда не говорили, что соловьи перестают петь, как только попадают в клетку? Я не стану петь ни для вас, ни для вашей Анни!

На несколько секунд он закрыл глаза, сбитый с толку гневом молодой женщины, который только усиливал действие ее красоты. Зрачки Эрмин расширились, губы приоткрылись, волосы растрепались. Он заметил также ее округлую перламутровую грудь в вырезе белой ночной рубашки, расстегнувшейся в пылу борьбы с ним.

— Отдайте мне мою одежду и чемодан, я хочу вернуться домой, — взмолилась она. — Я даже готова простить вас, Родольф, если вы отпустите меня. О, прошу вас, не запирайте меня в этой комнате без окон и без воздуха! Сжальтесь надо мной!

Внезапно он отпустил ее, и молодая женщина чуть не упала. Анни бросилась к ней, чтобы поддержать.

— Ладно, оставайтесь здесь, с моей кузиной, — решил он. — Я поклялся защищать вас, обожать. Я не хочу доставлять вам неприятности. Но имейте в виду: вы не сможете отсюда выйти. Все ключи хранятся в сейфе, код которого известен только мне. Передвигайтесь по дому, сколько хотите. А вечером, ровно в восемь, я буду ждать вас в оперном зале. Не забудьте про «Фауста»… Маргарита…

Родольф Вонлантен повернулся к ней спиной. Эрмин увидела, как он вышел из гостиной, пересек коридор и вошел в другую комнату, заперев за собой дверь.

— Это его кабинет, — пояснила Анни. — Он в нем и спит. Наш дядя установил там сейф. И телефон.

— Ваш кузен стал совершенно невменяемым.

— Господи боже мой! Боюсь, что это так, мадам. Я не до конца это осознавала, пока не поговорила с вами. Как вы думаете, к нему может вернуться рассудок?

— Понятия не имею. Но помогите мне выбраться, умоляю вас! Наверняка в этом доме есть другой телефон, еще один выход! Вы же как-то выходите?

Анни подняла к Эрмин свое рано состарившееся худое лицо с тонкими губами и носом с горбинкой.

— Теперь уже нет, из-за вас. Я очень люблю гулять по парку, в это время года там так красиво: все эти розы и кустарники! Нет, леди, я не смогу вам помочь. Мы обе здесь заперты. Доставьте ему радость, спойте сегодня вечером! Я наблюдала за ним. Когда вы говорили о возвращении домой, он напрягался, готовый разгневаться, и, уверяю вас, в такие моменты я его боюсь. Родольф так надеялся, что вы его полюбите, он ведь нуждается в любви, как и мы все!

— Да что вы знаете о любви, — тихо заметила Эрмин. — Если я последую вашим советам, неизвестно, чего он потребует завтра. Он захочет, чтобы я принадлежала ему, а я не смогу себя защитить. Я люблю только одного мужчину, это Тошан, мой муж, отец наших детей. Я не хочу ему изменять, понимаете?

— Родольф не тронет вас, если вы будете мягкой и приветливой, — заверила ее Анни. — Это единственный способ его усмирить и не подвергать себя опасности.

В глубине души Эрмин пришлось признать, что маленькая женщина в черном права. Возможно, она была не так уж глупа.

— В таком случае мне остается лишь репетировать роль Маргариты, — холодно согласилась Эрмин. — Но дайте мне нормальную одежду и обувь.

В ту же секунду на подоконник запрыгнул большой белый ангорский кот. Легкий ветерок приподнимал его длинную шерсть. Он с мяуканьем устремил свой золотистый взгляд к Эрмин. Затем величественно спрыгнул на паркет и принялся тереться о ее голые ноги. Она наклонилась, чтобы погладить его. Животное, казалось, принесло с собой прохладу листвы и аромат роз.

— Счастливчик, — пробормотала она. — Ты свободен в своих передвижениях.

Анни и кот последовали за ней, когда она спустилась в розовую комнату.

— Я заберу у вас поднос, мадам. И сейчас же принесу ваш чемодан и платья, которые купил мой кузен.

Эрмин кивнула с хмурым видом. Она решила, что пушистый красавец составит ей компанию.

— Это наш кот, — сообщила Анни. — Его зовут Фауст.

— Фауст, — машинально повторила Эрмин.

«Разумеется, меня это не удивляет», — подумала она.