Сироты

29

Все началось вполне невинно. Каждый член экипажа (кроме генерала Кобба, который в свободное время рыскал по кораблю, разнюхивая, как бы улучшить солдатскую жизнь) раз в десять дней получал выходной. «Зачем? — спросите вы. — Кому нужны выходные, если все равно проводишь их с теми же людьми в темно-серой консервной банке?». «А вот и ошибаетесь», — отвечу я. Выходной — это нечто особое; он как вишенка на вашем мороженом. Во-первых, можно носить нормальную одежду: нам разрешили взять ее с собой. Во-вторых, можно спать, сколько влезет. В-третьих, можно развлекаться. Одни собирались в оркестры, где играли на всех возможных инструментах: от волынки до балалайки. Другие смотрели фильмы: в одном лекционном зале стояло мощное оборудование, и каждый вечер класс превращали в кинотеатр. Повара даже раздавали там воздушную кукурузу на халяву.

Я постоянно ходил в этот зал. Не ради фильмов — хотя показывали здесь все что угодно. Я выспрашивал у Пигалицы, на какие дни выпадали выходные у лучшей летчицы в мире, после чего, как мелкий торгаш, выменивал десерты и лишние дежурства на подходящие дни. Пух обожала ходить в кино. По крайней мере, я постоянно там ее встречал. Только неделями позже я вычислил, что Пух с Пигалицей сами подгоняют ее расписание под мое. Женщины думают, будто мужчины идиоты. И я их за это не виню.

Пух родом из западного Вайоминга. Она привезла с собой байковую рубашку и джинсы, которые сидели на ней либо слишком плотно, либо в самый раз — в зависимости от того, как посмотреть. Ни один устав не указывал, как смотреть. Также не было отрегламентировано, насколько приятно может пахнуть от офицера. В тот вечер джинсы сидели на Харт откровенно вызывающе, а пахло от нее лилиями.

— Я уже видела этот фильм, — махнула Пух на плакат. — Пропущу-ка сегодня кино.

— Я тоже, — кивнул я, хоть последние недели только и жил в предвкушении этого фильма.

Она наклонила голову к пакетику воздушной кукурузой и смахнула нераскрывшееся зернышко кончиком языка.

— На складах в центре корабля тяготение поменьше. Я думала сходить проверить.

— Возьмешь меня за компанию?

— Пошли! — Она махнула рукой, и я проследовал за ее джинсами к лифту.

В оружейном отсеке всегда кипела бурная деятельность: экипаж постоянно проверял и перепроверял сотни тонн самонаводящихся ракет, которыми «Надежда» будет поливать с орбиты слизней. В автомобильном отсеке, где стояли луноходы, тоже шла работа. Центральнее располагался отсек со шлюпками, на которых нас поднимут с Ганимеда обратно на «Надежду», когда (и если) мы победим. Ходили слухи, что шлюпки суммарно вмещают только пять тысяч солдат. Значит, еще на Земле прикинули, что каждый второй из нас поляжет на Ганимеде. Я же пока предпочитал прикидывать совершенство покачивавшихся передо мной джинсов.

В тускло освещенных продовольственных складах не было ни души.

Чем ближе к центру, тем меньше центробежное ускорение, а значит, и создаваемое им тяготение — это факт. Стоило выйти из лифта, и я подскочил в воздух между нагроможденными коробками. Быстро прочел этикетку. Один из бесчисленных ящиков с эпоксидным клеем, заменивших свежие фрукты.

Впереди меня Пух тоже подпрыгнула и дотронулась до потолка. Ее звонкий смех эхом разнесся по складу. Опускаясь, она повернулась ко мне, потеряла равновесие, и я подхватил ее за талию.

Дальше следовало поставить Пух на палубу и отпустить. Неуставные отношения между военнослужащими в период боевых действий время сурово наказываются уставом, под чье действие мы попадали с тех пор, как зажегся первый двигатель на космодроме в Канаверале. Но наши губы почти соприкасались, ее теплое дыхание грело мне щеку. Пух закрыла глаза — и я забыл про устав.

Через тридцать счастливейших минут в моей жизни внезапно рядом раздался возглас:

— Джейсон! Ты что это делаешь?

Меня будто током ударило. Даже не открывая глаз, я узнал голос генерала Кобба, хоть никого здесь быть не должно. Однако лучшие командиры всегда сами проверяют то, о чем забывают их подчиненные.

Что ответить? Отрабатываем искусственное дыхание? Полуголые?

Я разжал один глаз и увидел изумленного генерала. Я попытался вытянуться и заслонить собой Пух, но запутался в штанах. Хотел отдать честь, да рука застряла в лифчике.

— Можете не отвечать, — проворчал генерал Кобб, отворачиваясь. — Я еще не настолько стар, чтобы забыть, как это называется.

Мы с Пух натянули на себя одежду, после чего генерал повернулся к нам. Он, конечно, узнал Пух — офицера, пилота десантного корабля номер один, человека, в чьи руки ляжет судьба самого генерала и всего штабного батальона. В руки, которые Пух тем временем вытирала о джинсы, чтобы скрыть кое-какие вещественные доказательства.

Я снова зажмурился.

— Сэр…

Генерал остановил меня движением руки.

— Вы двое не первые, — вздохнул он и тряхнул головой. — Посади десять тысяч ребят на два года в железную банку, а потом внушай себе, что они не люди. Секс нас не погубит, а вот попытки его скрыть — не исключено. Продолжайте.

И он пошел прочь.

На следующий день огласили изменения в уставе. Теперь разрешалось запирать каюты — и никто тебе слова не скажет. Поползли слухи, что и женитьбу могут разрешить.

Первым захлопнулся люк в каюту командора. Больше я Мецгера с Пигалицей не видел, кроме как на охраняемых мной совещаниях, которые посещал он, или на тренировках, где появлялась она.

Утром шестидесятого дня до выброски мы собрались в лекционном зале нашего местного университета имени Говарда Гиббла слушать про анатомию и физиологию слизней. Мы с Пигалицей сидели вместе, как пулеметчики из одной команды.

Лектор, доктор Чжоу, несмотря на капитанские значки, была монстроведом. По научному — криптозоологом.

— Строение тела у слизней немногим сложней строения амебы, которых вы наверняка рассматривали в школе под микроскопом. Исследованная нами особь лишена нервных структур, ответственных за независимое мышление. Мы полагаем, что совместно слизни функционируют как единый организм.

На школьной экскурсии к Скалистым горам мне показали самый большой в мире живой организм — многовековую осиновую рощу, в которой соединились между собой тысячи отдельных деревьев. Слизни, конечно, ее погубили.

— Готовьтесь к безупречной координации между солдатами противника, направляемыми коллективным разумом, — пояснил с места Говард Гиббл.

— И что этот разум им прикажет? — спросил кто-то с места.

— Вести себя, как идеальные солдаты, — пожал плечами Говард. — Узнаем на месте.

Я сглотнул. Школа начнется всего через два месяца. И многие научатся только умирать. Накануне кто-то в обход командиров выложил в общий доступ результаты исследования из Пентагона, которое провели еще до нашей отправки. Оно распределяло военно-учетные специальности по выживаемости в предстоящем бою и почти тут же стало известно как «Книга чисел».

Первое место по ожидаемой продолжительности жизни занимал экипаж корабля, остающийся на орбите. За ними следовали пилоты десантных кораблей, вроде Пух. Все они окажутся вдали от сражений.

Тем же, кто лез в пекло, жить предстояло гораздо меньше. Хуже всего приходилось службе личной охраны командования. Мало того, что на лбу у командиров вечно будто невидимая мишень нарисована, так еще и прикрепленные охранять их солдаты должны собственной грудью заслонять офицеров от пуль. Согласно компьютерам, как только начнется сражение, мы с Пигалицей проживем примерно одиннадцать секунд.

Пигалицу, правда, это не волновало. Я видел по ее рукам. Вот уже почти два года я наблюдал за ее кистями, удерживающими пулемет. Когда она радовалась, руки тряслись; когда распалялась, успокаивались. Сегодня они прямо-таки ходуном ходили.

Она нагнулась ко мне и прошептала:

— Джейсон, вчера Мецгер сделал мне предложение.

С таким же успехом она могла шлепнуть меня по щеке дохлой рыбой. Я, конечно, знал про то, как мой друг относится к Пигалице, но только теперь увидел разверзшуюся между нами пропасть. В сознании Мецгера Пигалица давно меня вытеснила. Весь его мир теперь вращался вокруг нее, как Ганимед вокруг Юпитера.

— Поздравляю.

— Вот, хотели пригласить тебя шафером.

Мне стало не так одиноко, и я даже слегка улыбнулся.

— Когда вернемся на Землю?

— Нет, на следующей неделе.

Остаток лекции я провел в раздумьях и не слышал ни слова из того, что говорила лектор на сцене.

С тех пор, как изменили устав, Ари закрутил роман с сапером — приятной девчушкой из Тель-Авива, которая роняла слюни, слушая его акцент (хотя сама в жизни не отличила бы городского произношения от деревенского говорка). Джиба во время свиданий изгоняли в коридор. И все равно, спать с парнем, чей мозг постоянно подключен к железному таракану, — это попахивает каким-то извращением.

Мы с Ари чередовали права на каюту во время часа отдыха. Сегодня был мой черед. Пух уже ждала меня в каюте: ее сложенная форма висела на спинке моего стула, а сама она лежала на койке под одеялом.

— Спешишь? — спросил я.

Ее глаза озорно блеснули.

— Горю от страсти.

Я пододвинул стул к койке, спинкой вперед, сел и положил голову на спинку, вдыхая аромат ее одежды.

— Я тут думал…

— Я тоже. Залазь под одеяло, и я тебе покажу.

— Да нет же. Серьезно думал. О нас с тобой.

Тень пробежала по ее лицу.

Я полез в выпирающий карман и нащупал бархатную коробочку. На корме «Надежды» работал магазин лишь с простеньким ювелирным отделом, но продавец сказал, что главное — сам поступок.

Ее ладонь легла на мою.

— Не надо.

— Не надо? Что значит «не надо»? Ты ведь даже не знаешь…

Она замотала головой, на глазах появились слезы.

— Нам нельзя. Я не могу.

Человеческое сердце удерживается в груди хрящами, связками и кровеносными сосудами, однако мое сердце ушло в пятки, как свинцовое ядро.

— Как? Почему?

Она села, все еще придерживая одеяло, и провела пальцами мне по щеке.

— Дело не в тебе. С тобой я счастлива, как ни с кем иным.

— Тогда в чем же?

Она отвернулась и прошептала в стенку:

— Ты видел «Книгу чисел».

— Что мне «Книга чисел»? Плевал я на нее!

— Ты совершишь какое-нибудь глупое благородное дело и погибнешь.

Я молча слушал ее дыхание.

Она повернула ко мне заплаканное лицо.

— Я и так сирота. Не хочу овдоветь за одиннадцать секунд.

Пух изо всех сил сжала одеяло, борясь со всхлипами, потом не выдержала и расплакалась в голос. Я обнял ее за плечи и прижал к себе, пока она тряслась в рыданиях.

Когда через час раздался гудок, Пух оделась и, не проронив ни слова, вышла из каюты.

Мы больше не возвращались к этой теме, но с тех пор так яростно занимались любовью, будто каждая следующая секунда могла оказаться последней.

Свадьба Пигалицы с Мецгером стала настоящим событием, и не только потому, что впервые в истории человечества совершалась в космосе.

Торжество проходило на астрономической площадке на носу «Надежды», под единственным на корабле окном — эдаким огромным стеклянным куполом, в который выходила собственно площадка, напоминавшая трамплин над бассейном. Здесь штурман с помощью простейших, но надежных приборов мог бы ориентироваться по звездам и даже править курс корабля, если зависнут компьютеры. Компьютеры висли постоянно, однако менять курс корабля, который и так летел к Юпитеру, как шар катится к кеглям, не приходилось, поэтому площадка обычно пустовала.

Мецгер, хоть и был формально старшим на корабле, руководить собственной свадьбой не мог. Кроме того, в подчинении у него находилось всего пятьсот человек экипажа, а у генерала Кобба — десять тысяч десантников, так что пришлось Натану Коббу на вечер превратиться из генерала обычного в генерала свадебного. Он стоял разодетый в парадную форму в конце площадки и сжимал белыми перчатками церемониальный устав. И над головой, и под ногами у Кобба простиралась космическая тьма с пляшущими от вращения корабля звездами. Подле генерала стоял жених — образец военной элегантности, вплоть до шпаги на поясе.

Мы слегка поменяли роли. Шафером стал Ари, свидетельницей — Пух, а я, будто брат невесты, выводил Пигалицу к жениху.

Раньше всех вдоль площадки с бархатной подушечкой с кольцами в передних лапах, мягко поблескивая под звездным светом, прошествовал Джиб, первый в мире шестиногий паж. Пух, ждавшая своего выхода, наклонилась ко мне.

— Я тоже хочу белые розы на свадьбу. Ты просто супер, Джейсон.

Я гордо надул грудь. Недели торговли десертами и обмена дежурствами ради встреч с Пух познакомили меня со здешним черным рынком. На корабле была оранжерея: считалось, что, захватив Ганимед, мы прокормим себя выведенными растениями. За месячное жалование и кольцо, в котором нужды больше не было, я выторговал у местной агрономши величайшую роскошь на корабле — цветы.

Пигалица пропустила дрожащую руку через мою; ее букет всколыхнулся. На ней была белая парадная форма с прицепленными вуалью и шлейфом. Военная форма — сомнительный свадебный наряд, скажете вы, но краше Пигалицы я невест не видел.

Я заготовил маленькую речь, в которой хотел сказать Пигалице, как здорово, что два ближайших мне человека решили навсегда быть вместе, однако стоило наклониться к ее уху, она поспешно прошептала:

— Молчи, Джейсон. Молчи, или я не выдержу.

Что ж, хорошо. Слезы уже и мое зрение застилали.

При малом тяготении мы с невестой буквально перепорхнули к жениху. После венчания Ари достал из кармана завернутую в носовой платок лампочку и дал Мецгеру ее растоптать*[7]. (Джиб в испуге попятился, увидев, как убивают электрического собрата). Пух, наученная Пигалицей, издала арабский клич, и под ее улюлюканья и под завывания волынок молодожены покинули астрономическую площадку.

Планировалось, что свадьба пройдет в тесном дружеском кругу, но Мецгера уже поджидала с шумным застольем вся его команда.

Не один раз нарушили мы тем вечером устав. Кроме цветов у агрономов можно было тайком приобрести картофельную водку. У меня от нее на ногах свело пальцы, а Пух сделалась любвеобильней прежнего.

К следующему утру, на шестьсот второй день полета, когда я, выдохшись от любви, задремал, «Надежда» пересекла орбиту Ганимеда вокруг Юпитера.

Глупый я, глупый, мне бы каждую секунду удовольствия надо было ловить…