Сироты квартала Бельвилль

23. В темную ночь

Казак громко втянул в себя воздух: еще одно незнакомое жилье.

— Тише, Казак, ради бога, тише, — шепнула в самое ухо собаки Клоди.

Она крепко сжимала в горячей руке ключ. Какое счастье, что она его захватила, отправляясь с Ги! Даже, кажется, это Сими посоветовала ей захватить ключ от входной двери с собой. А вдруг они вернутся поздно, и будить Желтую Козу будет неловко: она так всегда ворчит, так долго заставляет жильцов ждать, покуда облачится в халат и шлепанцы и соблаговолит открыть дверь. Сими, Сими, где ты, бедняжка? Сейчас я буду с тобой, сейчас все-все тебе объясню, и мы вместе что-нибудь придумаем…

С той минуты, когда Жаклин и Рири привезли на улицу Фран-Буржуа обеих девочек, Клоди перестала беспокоиться за судьбу Бабетт. Бабетт вернут домой, родителям, все станет там на свои места. Другое дело — ее собственная судьба и судьба Сими… Девочка ни на минуту не смыкала глаз в уютной спаленке Жаклин. Рядом спокойно посапывала малышка Круабон, а Клоди все ворочалась, все думала и передумывала свои невеселые мысли. Надо немедленно идти к Сими, надо ей все рассказать…

Старушка мать Жаклин была так ласкова с ними, конечно, неловко, нехорошо, не сказавшись, убегать, но что делать?..

Последние поезда в метро ходили редко. Подметальщики-негры чистили пустые перроны. Казак? Конечно, он тоже последовал за девочкой и, конечно, его не хотели пускать в метро. Но Клоди так трогательно просила контролера, так жалобно и убедительно доказывала, что у нее нет ни сантима на билет и в карманах — один ключ, что, кроме метро, у нее и нет никакой возможности добраться до родительского дома, а собака — вы, конечно, любите животных, мадам? — так вот, собака всюду ходит за мной и не хочет считаться с правилами для собак, мадам… Словом, контролер — старая женщина, которой Клоди годилась во внучки, — расчувствовалась, сама купила билеты Клоди и Казаку и пропустила девочку с собакой в пустое в этот час метро. И вот Клоди наконец перед домом, где живут Назеры, где еще недавно так беспечно жила она сама.

Темны окна их квартирки. Темна конурка консьержки. Сими, наверное, давно спит, если только она может спать, бедная, одинокая милочка…

Еле переводя дух от волнения, Клоди вставляет ключ в замочную скважину, поворачивает. Тяжелая дверь подается, приоткрывается, и Клоди с собакой проскальзывают в вестибюль. На лестнице кромешная тьма: свет обычно включала из своего помещения Желтая Коза. Сейчас из привратницкой шел только слабый отблеск ночника, бросавший тусклый лучик на крохотный кусок пола у самой двери. И через эту полоску даже не света, а смутного отблеска Клоди проскользнула, почти прижавшись к полу — так ей было страшно, что Коза услышит, выглянет из своей конурки и обнаружит ее и собаку. А тогда… Но додумать до этого «тогда» Клоди даже не решилась. И Казак, словно понимая, как нужно себя вести сегодня ночью, тоже неслышно, тенью крался за девочкой.

Вот уже Клоди нащупала ногой начало лестницы. Уф! Дальше легче: ноги сами переступают со ступеньки на ступеньку. Вот уже позади один пролет, другой… Вот она уже на втором этаже… Внезапно, где-то наверху хлопнули дверью. Клоди вздрогнула: знакомый звук! И почти тотчас же злобно заворчал Казак.

— Тсс, Казак, замолчи! — в страхе шепнула девочка. — Молчи, а то нас накроют!

Однако на этот раз Казак не послушался: оттолкнув мохнатым боком девочку, он рванулся наверх и, грозно рыча, исчез в темноте.

И почти тотчас Клоди услышала человеческий вопль, чьи-то пронзительные крики, мешающиеся со злобным рычанием Казака, и ругань, громкую, на всю лестницу, ругань — отвратительную, грязную ругань, стегающую девочку, как удары хлыста.

— Сволочь! Собака! Здесь собака! Ги, на помощь! Эта сволочь меня укусила! Прокусила ногу насквозь! У меня кровь, я истекаю кровью! Откуда здесь собака? У, сволочь, гнусная сволочь, сейчас ты у меня получишь!

Протяжный вой. Вой боли, вой смерти. Потом хрип. И снова ругань, торжествующая, удовлетворенная:

— Получила, сволочь! Получила! Ага, подыхаешь? Так тебе и надо! Ги, полосни ее еще раз! Будет знать, сволочь, как кусать людей! Где твой фонарик, Ги, у меня кровь течет по ноге. Я должен перевязать рану, а то может быть заражение. А может, собака бешеная? Откуда она здесь? Чья? Ги, дай фонарик…

И вдруг голос Ги, так хорошо знакомый девочке — самоуверенный, но не такой хладнокровный, как обычно, кажется, даже подрагивающий.

— Смотри-ка, Жюль, да это твой пес Казак. Узнаешь? Вот это номер! Казак здесь, соображаешь? Значит, и девчонка здесь, понял? Значит, она приперлась сюда? У, вот это сюрпризец! Знаешь, чем нам это грозит? Или совсем обалдел от укуса, занят своей чертовой ногой и ничего не соображаешь? Да ты слышишь меня или нет? Ведь эта дрянь может нас выдать, если уже не выдала! А как же завтрашний день? Ты понял, чем это пахнет? — Ги уже просто орал, забыв об осторожности.

— Нужно ее найти, — пробормотал Жюль. — Во что бы то ни стало. Если собака на лестнице… Ох, Ги, моя нога…

Девочка на лестнице вжалась от ужаса в стену. Что, если ее сейчас обнаружат?

И едва Клоди подумала, вернее, не подумала, а протрепетала это про себя, как рядом с ней на стене промелькнул лучик фонарика — лучик-сыщик, обшаривающий сантиметр за сантиметром лестницу. Вот он пробежал совсем рядом, вот он над головой Клоди, вот он…

Девочка зажмурилась, ослепленная. И сразу возбужденный крик Ги:

— Вот она! Я вижу ее, Жюль! Она на лестнице, рядом! Ты что здесь делаешь, дрянь такая? Ты зачем здесь? Стой! Жюль, сюда, ко мне! Держи ее, хватай! Стой, тебе говорят! Стой!

Ги уже прыгал через три ступеньки. Клоди успела услышать его быстрые, мягкие, как у леопарда, прыжки. В следующее мгновение она кубарем скатилась вниз, чуть не сбила с ног Желтую Козу, выбежавшую на крик, толкнула, не помня себя, тяжелую дверь и очутилась на тускло освещенной улице.

Рядом, на углу, стоял чей-то большой автомобиль, почти рыдван. Девочка прыгнула в его тень, прижалась к багажнику, затаилась дрожа. И почти в ту же минуту мимо нее огромными прыжками промчался Ги. Хлопнула дверь дома. Хромая и тихо чертыхаясь, вышел Жюль.

— Ги, где ты? Ги, куда ты побежал? — окликнул он осторожно.

Но Ги был уже далеко, и Жюль, постояв немного, пробормотав что-то про себя, заковылял в противоположную сторону.

А Клоди… Клоди, переждав минуту, побежала что было сил туда, где было ее давнее убежище. Она бежала, стараясь слушать улицу, с сердцем, колотящимся так, что стук этот заглушал для нее все другие звуки, бежала, петляя, как заяц, по каким-то палисадникам, проходным дворам, перепрыгивая через пластмассовые бачки с отбросами, через подстриженные буксусовые изгороди, через клумбы и скамейки. Бежала, глотая воздух разинутым ртом, обливаясь то горячим, то холодным потом, с пересохшим горлом. Скорей, скорей домчаться, спрятаться, затаиться, а то он поймает, расправится, как расправился с Казаком… Бедный, бедный Казак… Скорей, скорей!..

Вот булочная Прево, вот мастерская Клоссона и старые машины у тротуара. Еще один дом, один поворот, один зигзаг… Вот она — заветная дверь, вот она — каморка-склад, где Хабиб хранит свои метлы и тряпки, свои лопаты и скребки! Вот убежище, где Клоди так часто пряталась от всех невзгод, уголок, где можно и поплакать всласть, и отсидеться в случае опасности, и даже поспать, если придет охота, на мешках и старых комбинезонах Хабиба. Убежище, о котором не знает никто, кроме Юсуфа, Рири и Сими…

Клоди, еле дыша, уже совсем обессилев, рванула на себя дверцу, нырнула в открывшуюся щель и, окончательно задохнувшись, ввалилась в темное, пропахшее пылью и тряпками, нутро. И вдруг близ себя она ощутила что-то мягкое, большое, живое. Это мягкое слабо вскрикнуло, забормотало в ужасе:

— Кто? Кто? Кто это?

— Сими, ты?!

— Диди? Ох, боже мой!

Восклицания раздались одновременно. И почти одновременно обе в темноте столкнулись, упали в объятия друг друга и залились слезами.

— Какое счастье, что я тебя нашла! Ведь я так хотела тебя найти! — шептала Клоди, уткнувшись носом куда-то в волосы Сими и с блаженством вдыхая знакомый запах.

— Какое счастье, что это ты! — вторила Сими и целовала, целовала, обливая слезами все, что попадалось ей в этой кромешной тьме: то щеку, то ухо, то затылок Клоди.

Первой опомнилась Клоди.

— Тише, ради бога, тише, — горячо зашептала она на ухо Сими. — Говори только шепотом. Нас могут выследить, и тогда все пропало…

— Кто? Кто может выследить? — тоже шепотом спросила Сими, а сама уже задрожала от страха.

— Ги и Жюль — они за мной гнались, — шепнула Клоди. — Ты передачу видела? Все знаешь?

Вместо ответа Сими снова заплакала.

— Я здесь прячусь тоже от них, — лепетала она сквозь слезы. — Вспомнила, как ты здесь пряталась, и прибежала. Я так боюсь, так боюсь… Ги вернулся такой возбужденный, сказал, чтоб я собиралась, что мы с ним скоро уедем далеко-далеко. Конечно, я стала спрашивать, где ты, почему нет тебя. Он сказал, что ты скоро приедешь, что осталась с Жюлем… А тут вдруг является Жюль, без тебя. Я спрашиваю, а он что-то бормочет, не может ответить. Я заподозрила что-то страшное, подумала, что Ги от тебя как-то избавился, стала приставать, настаивать… Тогда Ги просто взбесился, набросился на меня с кулаками, стал все расшвыривать, сказал, что я — никудышная жена, что никогда и ни в чем его не понимала… Я заплакала, а он хлопнул дверью и ушел. Тогда, чтобы как-то успокоиться, я включила телевизор и… и… — Поток слез заглушил то, что еще шептала Сими. — Боюсь, боюсь!..

Клоди крепко обняла, как старшая, свою потерянную подружку:

— Сими, душечка, не плачь. Давай вместе думать, что делать.

Сими прижалась к ней — точь-в-точь ребенок к матери.

— И еще явились инспектор Дени и какой-то тип из полиции, только в штатском. Стали меня расспрашивать, когда я в последний раз видела Ги, что он говорил, куда отправился, и про тебя, куда ты девалась. Я сказала, что не знаю, а они так на меня посмотрели — ужас! Не поверили, видно, ни одному моему слову… А ушли они — стали звонить репортеры. Не успела я оглянуться — они забрали все наши фото со стенок. А Желтая Коза их всех зазывала к себе и что-то им наговаривала. Ведь это очень опасно, правда? Я должна непременно предупредить Ги, как-то его разыскать, а то его снова засадят в тюрьму.

Клоди про себя поразилась близорукости и наивности Сими.

— Теперь послушай меня, душенька, — сказала она все тем же шепотом. — Послушай, что случилось со мной.

И она принялась еле слышно рассказывать, что произошло, когда она с двумя приятелями отправилась «развлекаться», как сказал Жюль. Сими слабо ахала, ужасалась, но где-то в середине рассказа Клоди заметила, что Сими почти не слушает ее. Девочка возмутилась:

— Сими, о чем ты думаешь?! Я рассказываю тебе такие важные вещи, а ты меня даже не слушаешь!

— Тсс… Тише… — в величайшем испуге прошептала Сими. — Кажется… кажется, кто-то стоит за дверью.

Клоди мгновенно смолкла, прислушалась. В самом деле, за дверью что-то как будто шевелилось. Внезапно послышался глубокий вздох. У Клоди замерло сердце — значит, скрыться не удалось, их выследили?

Она приблизилась к двери. За толстыми досками тяжело, с присвистом дышали. Потом послышалось нечто вроде царапанья — кто-то явно хотел проникнуть в каморку Хасана. Клоди протянула в темноте руку, и вдруг из-под двери раздался тоненький, жалобный, нетерпеливый визг.

— Казак! — ахнула Клоди. — Жив! Нашел меня! О, Казак!

Она приоткрыла дверь, и Казак, бедный, преданный Казак, вполз в темное убежище и со стоном привалился к девочке.