Скальпель для шейха (СИ)

37

Мне требовалось сделать один шаг навстречу. Один чертов шаг! Упасть в объятия мужчины, поклявшегося, что между нами ничего не будет. Этот взгляд Марса — довольный, твердый, игривый. Хотелось доказать ему обратное.

Я раздумывала над случившимся, когда увидела в холле гостиницы мужа. Андрей сидел в кресле в зоне ожидания гостей и о чем-то отстраненно думал. Легкий рюкзак стоял у ног. В напряженных пальцах он сжимал альбомные листы. Я ничего не почувствовала, кроме раздражения, но выдавила дежурную улыбку, кивнула, приветствуя его.

Он поднялся и подошел ко мне. Приобнял и дежурно чмокнул в губы.

— Что-то случилось? — спросила, пытаясь заглянуть в бумаги.

— Пойдем.

— Почему ты приехал?

Мы молча поднялись в номер.

— Ты же не просто так прилетел?

Андрей прошел внутрь, бросил устало рюкзак и снял обувь. Огляделся, положил бумаги на стол. Все это время я стояла в дверях и пыталась понять, зачем он здесь. Ведь он знал о ночном рейсе. К обеду я была бы дома. Что могло произойти настолько важного и серьезного, чтобы он приехал в Москву?

— Малая, я когда-нибудь у тебя о чем-нибудь просил?

Я нервно сглотнула. На моей памяти нет, никогда Андрей ни о чем серьезном не просил. Мог попросить подменить на смене, прикрыть перед Курумканским, поговорить с отцом... пожалуй, только об Полине. Просьбы были скорее попыткой защитить. В груди образовался тяжелый нервный комок, который покалывал, забиваясь куда-то в горло и не давая нормально вдохнуть.

— Нет, — я прошла и села в одно из кресел.

Он полуобернулся и быстро выдохнул, посмотрел на окно. Там с прошлого года не убрали искусственные цветы в горшках, и теперь они пестрыми узорами, замершие, голые торчали из-под снега.

— Я подумал о твоем предложении жить дальше и решил, что так не могу.

Бросила удивленный взгляд на мужа. Я же знала об этом, ждала его этих слов. И хотела развязки.

— Почему сейчас? Ты не мог подождать до завтра?

Почти бывший муж опустился в соседнее кресло и горько вздохнул:

— Дурак я, да?

Я отвела глаза. Не больше меня. Развод должен был случиться. Мы всегда просто ждали его, жили в долг у судьбы, в ожидании разрыва.

— Ты решил так из-за Полины?

Хотелось, чтобы он ответил "нет".

— Помоги мне.

Он потянулся и достал бумаги со стола, протянул дубликат предложения по работе в «Сафино». Так вот оно что? Я усмехнулась. Не нужно быть опытным дипломатом, чтобы не понимать. Переезд со мной в Дубай — единственный шанс оказаться очень быстро, дешево, а главное, надолго в нужном месте. А я-то думала о разводе. Решила, что он, взвесив все за и против, решился на единственно правильное решение.

— Полина?

Даже сквозь спокойствие в моем голосе слышались нотки сарказма. От последней фразы его передернуло. Он вскочил, как ошпаренный, покраснел.

— Семьдесят тысяч, это сколько в их деньгах? — как огромный плюшевый медведь в маленьком номере, он заметался из стороны в сторону. — А ты про налоги узнала, это до или после вычета? Если у дома будет сад или терраса, это будет довольно офигенно.

— Это будет продолжаться, — теперь раскраснелась я, начав кричать. — Андрей! Она замужем! Ты понимаешь это?

Он разглядывал меня, замерев посреди комнаты, словно увидел впервые в жизни. Тряхнул головой, отказываясь от всего, что только что услышал.

— Ну и что? Ты тоже замужем. И я женат. Что с того?

— Я отказалась!

— Что? Нет!

— Это моя карьера.

— И наша жизнь! Твоя, моя. Ты думала? Что тебе, Курумканскому, жопу вылизывать? До конца дней на подхвате ассистентом впахивать за копейки?

— Андрей!

— Международный опыт, малая, международный! Отказываешься от таких возможностей. Ты специально всё портишь.

Я и сама рассердилась, пронзительно отвернулась. Если бы не сказала тогда то чертово «да», они бы наверняка поженились. Он и Полина. И не было бы всей этой невыносимой ситуации. Не сказать, что я жалела, но в такие моменты я винилась, жалела о случившемся. О том, что сказала «да». Я набрала полные легкие воздуха.

— Андрей, я не уверена, что буду там счастлива.

— А здесь ты счастлива? А? Нет денег ни на что. Только на пожрать да на бензин. Хоть крыша над головой.

— Счастлива!

— Знаешь, я могу понять, если бы у нас были дети. Дети. Сукины дети! Но их нет. И если ты хочешь сделать трансплантацию, лучшего шанса быть не может. Здесь, здесь не будет ни-че-го!

Чувствуя, как слезы душат, а возмущение свинцует горло, я замолчала. Наверняка, он не хотел обидеть. Андрей порой, как ребенок. Скажет, не подумав, а потом сожалеет. Выпустив пар, он всегда затихал. У него все просто. Увидел и захотел. Лучшая жизнь для него. Шанс наладить отношения с Полиной.

— Прости, я резок.

— Что ты там планируешь делать? — спросила я, кусая губы, сжимая пальцы рук.

— Пойду учиться на фармацевта. Выучу язык. Но ты, ты! Сама лишаешь нас этого. Я устал слушать, как здесь хорошо. Что хорошего? Что? Твой отец? Байкал? Одни китайцы кругом. Услышь меня, наконец.

— Уехать в чужую страну?

— Весь мир у ног, представь. Я тебя во всем поддержу. Обещаю.

— И Полину? Жизнь втроем, как прежде?

Андрей тяжело вздохнул, махнул рукой, затем упал в кресло.

— Что ты от меня ждешь? Чтобы я солгал. Если бы она любила меня, как ты. Все бы отдал. Один шанс.

Я подняла на него понимающий взгляд, горько усмехнулась. Час назад я раздумывала, а не переспать ли мне с Марсом Блицкригом вновь, а муж (пока мой) уверен в моей любви. В конце концов, он пытался уговорить переехать не из жопы мира в Улан-Удэ. В наших отношениях Андрей всегда был лучше, намного честнее. Он пришел и сказал спустя три месяца брака, как не может жить без Полины. Не покривил душой, повинился передо мною. Бухнулся на колени и попросил прощения.

Я безнадежно покачала головой.

Правда в том, что я сама всего этого хотела. Живу так, как умею, и ни в чем себе не отказываю. Будь человеком, и все остальное потом отмолишь. Так мне всегда думалось.

Я посмотрела на мужа и, протянув руку, взяла его большую ладонь в свою. Почти физически я ощутила его отчаяние. Он сожалел о потере Полины. Она легко читала обречённость во взгляде. Такой шанс. А шансы ли это для них? Та уехала, даже не позвала на свадьбу. Насколько известно мне, Курумканские устраивали праздничный, званый ужин. Гостей пригласили немного, только члены семьи. С Андреем попрощаться она не захотела.

Он посмотрел на свою руку, затем вопросительно на меня.

— Я не люблю тебя, — призналась я тихо, глядя ему в глаза. — Прости меня за это.

Андрей закатил глаза, откинулся в кресло, закрылся, но руки не отнял.

— Ты хирург от бога, — шумно выдохнул он.

Я горестно хихикнула, не пряча навернувшиеся слезы.

— Знаешь, как говорит Курумканский, хирург — это тот, кто дает шанс. Помнишь того мальчика?

Андрей открыл глаза, кивнул, припоминая историю с пятнадцатилетним пацаном.

— В сердце имелся дефект. Межжелудочковая перегородка. Мне нужно было вскрыть ему грудную клетку, — я сглотнула, заметно волнуясь. — Подключить к аппарату искусственного кровообращения. Родители его сильно переживали. Единственный поздний ребенок. Курумканский разрешил наблюдать им через стекло в дверях.

То, что я только что сказала, далось с трудом. Я никогда ни с кем не делилась этим. Всегда молчала. Моя бригада тоже держала язык за зубами. Подобные вещи не принято рассказывать коллегам за чашкой чая.

— Я вскрыла его, как по учебнику. Рассекла нижнюю полую вену и не заметила, как разрезала ткани под ней. Случайно задела сердце.

Я снова замолчала на несколько минут, закусывая нижнюю губу, глядя куда-то в стену. На секунду от переживания прикрыла глаза.

— Кровь заструилась по пальцам, так сильно. Так много. Очень много.

Теперь он будет понимать, откуда у меня это «особенное» отношение к крови. Андрей сел, выпрямился и внимательно посмотрел на меня.

— Я моментально взмокла. Схватила щипцы в надежде перехватить порез и пыталась сжать его, но из-за силы сердечных сокращений ткань все время рвалась. У него началась кровопотеря. Попросила вызвать Курумканского.

Я покачала головой, нелегко выдыхая.

— Знаешь, я тогда руками сжимала сердце. Все пыталась заставить биться. Слышала так отчетливо. Так ясно. За дверью голосила его мать. Когда пришел Курумканский, он с легкостью подключил его к аппарату искусственного кровообращения. Я закончила операцию. Устранила дефект. Зашила. Мы отключили от аппарата, но сердце…

Я посмотрела на Андрея глазами, полными печали.

— Его сердце так и не забилось.

Он понимающе сжал мои пальцы в ладонях, ничего не отвечая. Я сглотнула, продолжив:

— Не знала, у кого просить прощения. Бродила по больничному корпусу, смотрела на пациентов. Хотела уволиться. Курумканский нашел, — покачала головой и снова вздохнула. — Где-то в палате, жалел, пока я рыдала. А потом похлопал по плечу и сказал: Сделай выводы. Это единственное, что остается. И продолжай жить.

Я вздохнула:

— Сказал, эта цена, которую платят врачи. Я не бог, а человек. И делаю, что могу. И лучшее, что могу — никогда больше ничего подобного не совершать. Не делать ошибок, понимаешь? На следующий день я провела успешную операцию. Потом еще одну. И еще. Ошибок больше не было…

С болью посмотрела на мужа и прошептала:

— Но не в жизни… в жизни все не так. Столько ошибок.

— Ты не рассказывала.

Я, соглашаясь, покачала головой. Не рассказывала. Трудно такое вспоминать, тяжело признаваться, даже отцу. Я через силу улыбнулась ему, сжала в ответ пальцы:

— Я дам тебе шанс, Андрей. Один. У тебя будет шесть месяцев. Но потом, — мотнула головой, будто заключая договор сама с собою. — Мы вернемся домой. Или я одна. Я не хочу чувствовать вину за то, что сказала тебе «да». Не хочу быть виноватой перед Полиной. Я хочу развода. Давай будем считать это моим откупом.