Скальпель для шейха (СИ)

41

Если бы не сегодняшний инцидент в машине, мне бы казалось, что скоро всё закончится. Я вернусь домой и забуду об Андрее и Полине, о Марсе. В резюме останется интересный эпизод и не более того. Поцелуй ничего не менял, но как же он воодушевил. Приятно, когда тебя хочет тот, кого ты хочешь в ответ до безумия, до дрожи в коленях.

Я поняла это, когда вернулась домой за полночь. Впервые не уставшая, а взбудораженная и полная энтузиазма. Первая серьёзная операция. Шесть месяцев упорного труда окупились удачей.

Андрей вышел в семейных трусах, полуголый, неровной походкой, недовольно и криво улыбнувшись.

— Ну что, вернулась? — смерил нетрезвым взглядом. — Будешь опять говорить, что работала?

Я счастливо улыбнулась.

— Наконец-то моя трансплантация.

Он минуту соображал, затем потряс головой.

— Я тебя там, между прочим, искал. Где ты была?

— В клинике, Андрей, — ответила я, раздеваясь и собираясь в душ.

— Ты никому не сказала, куда ушла. Я чуть не позвонил в полицию.

— Я сказала Полине. Мэдокс и Брицкриг ушли со мной.

Андрей покачал головой, упал в кресло, наблюдая, как я скинула трусики, убрала одежду в шкаф и взяла чистое полотенце. Больше я не пыталась его соблазнить, вообще ничего не собиралась делать. Между нами всё было кончено, и от этой мысли становилось хорошо. Теперь, когда осталась всего одна операция, я смогу вернуться домой.

— Да, а я с ней толком не говорил. Хотел тебя обрадовать.

— Чем?

— Ну, это ж, — голова Андрея замоталась на шее, как у китайского болванчика. — Я ж работу получил. Прикинь?!

Я остановилась в проёме ванной комнаты. Подумалось, слава небесам, значит, я уеду из Дубая с чистой совестью. А они тут с Полиной потом сами, как хотят, так и будут жить. Там, на празднике сегодня, я как никогда остро ощутила, где моё место в жизни. И оно точно было не в чужой стране, не в Дубае и не в «Сафино».

— Поговорил с твоим боссом, а тот тааак проникся твоими успехами, что подмог нам. Добрый крокодил Гена.

— Ты попросил?

— Ну конечно сам. Я ж мужик. А мужик сказал — мужик сделал! — он браво хлопнул себя в грудь. — Я само действие и решительность.

— И кем?

— Может быть, замом?!

Лицо его помрачнело, словно он вспомнил нечто неприятное, он строго глянул на меня.

— Ты должна была сказать, куда едешь. Я как дурак, там всех спрашивал.

Он поднял палец вверх и помотал из стороны в сторону.

— Ты ведь не сказала Полине!

— Сказала.

— Она редко врёт, — с удивлением и заторможенно, он наблюдал за рукой, которая сама нарезала восьмёрки в воздухе, без участия воли хозяина.

— А она врёт?

— Стебется иногда. Типа муж тот ещё демон.

Я собственными глазами видела страх в её глазах. А потом странную улыбку и восхищение, смешанное с обожанием к Мэдсу, казалось, у них всё хорошо. Но это значило, что у неё должно быть всё плохо с Андреем. Разве нет?

— Может, повод есть?

— Он ревнует к каждому. И, сука, знаешь, как объясняет? А?

Он истерично высоким голосом засмеялся, хрюкая.

— Из-за любви большой. Во заворачивает.

— Иди спать, — незлобиво велела я, закрывая дверь ванной и не желая слушать продолжение.

Хотелось обдумать случившееся. В машине, в кабинете, Марс казался разным, и всё равно крайне притягательным. Мне легко представилось, как его твёрдые губы сладко целуют, руки могут страстно сжимать кожу до покраснения и чувственно скользить по ней. Фантазия вместе с паром окутывала, позволяя пальцам соскальзывать от виска по щеке на шею до ключицы и обратно. Я стискивала себя, мягко поглаживала, сгорая от распаляющегося желания, чувствуя, как нервные окончания дрожат от перенапряжения. Я вспоминала, как он целовал меня. Губы Марса в усмешке. Взгляд опаляющий, такой жаркий. Он проникал глубоко в душу.

Мне потребовалась минута, чтобы прийти в себя и улыбнуться от мыслей, что в наших отношениях не всё потеряно. Стоя под тёплыми струями стекающей по коже воды, я думала: в следующий раз, если он, конечно, случится, всё будет иначе. Во всяком случае, я фантазировала об этом.

Стычки с Мэдоксом, подготовка к операции отнимали самое важное — сосредоточенную уверенность в успехе. Я дико нервничала. Чтобы укрепить себя, вспоминала о том, зачем пошла в трансплантологию.

Потому что поддержал отец. Он считал, что дар жизни — великая ценность, после Учения. Люди — слабые существа, они хотят жить вечно. А вечности нет, есть структуризация времени. Все проживают его, организовывают тем, что растут, учатся, заводят семьи, детей, делают карьеру, а потом выходят на пенсию. Единицы из них способны занять себя вне рамок общества, структурировать время жизни так, чтобы прожить сто лет и больше. Люди не знают, чем себя занять. Не догадываются, что душа должна трудиться, тогда и дело в материальном мире найдется. Несовершенство мира и тел крадут у горемычных и без того неструктурированное время, и они умирают. Их тела и органы отказывают до того, как они успеют осознать, что есть вдохновение духовного огня, способного дать силу жить.

Трансплантация — шанс получить время. Успеть завести семью, потомство, сделать то, что хочется. Мне хотелось использовать шанс и стать матерью. Я верила, рано или поздно появится программа, и, может, я буду участвовать в ней. Смогу выносить ребенка, дать ему имя и буду растить. Поэтому я пошла в хирургию и трансплантологию.

Операцию по изъятию и пересадке назначили на девять утра. Когда я вошла в операционную, Мэдокс уже ждал со своей командой.

Донор — молодая женщина.

Я взяла скальпель, собралась с духом и провела разрез от ямки на ее шее до лобковой кости. Вошла в брюшную полость. Команда Мэдокса приступила к извлечению сердца, вооружившись пилой, раскрыла грудную клетку.

Началась работа.

Каждый занимался своим. Все делалось пошагово. Вскрыла живот, сдвинула входящую ободочную и двенадцатиперстную кишку, обнажая аорту и полую вену, перетянула аорту, готовясь к катетеризации. Отделила печень от диафрагмы и забрюшинного пространства, аккуратно рассекла ворота печени и, найдя желчный проток, разрезала его, давая желчи вытечь, а затем отделила ренальные вены и артерии, ведущие к почкам.

К тому моменту команда Мэдокса, извлекавшая сердце, сняла хирургические костюмы и ждала у нас за спинами. Им хотелось быстрее пойти отдохнуть перед вторым этапом работы с реципиентом, но, скорее всего, Мэдокс велел оставаться до конца.

На секунду я прервалась, пока ассистенты трудились над тем, чтобы поместить в аорту трубку для введения в полости организма кардиоплегического раствора, останавливающего биение сердца.

— Не трогать! — громогласно заорал Мэдокс.

Все замерли на местах.

Разозлившись, рывком отодвинула стерильный занавес, открыла лицо донора, вздрагивая.

— Закрой! Быстро!

Я узнала лицо! Видела его. Девушка из московского офиса компании. Красивая брюнетка с шоколадным оттенком волос, работающая на ресепшене. Кристина.

— Вернись! Я сказал на место!

В это время перерезали полую вену прямо перед входом в сердце, и кровь хлынула внутрь тела, заполняя грудную полость, выхлестываясь, брызгая на костюмы и заливая пол.

Остальные операции я делала на автомате, не заметила, как покалывают пальцы, когда откачали кровь и заполнили раствором, сохраняющим органы. Как засыпали брюшную полость донора колотым льдом. Органы Кристины были вырезаны, промыты и бережно уложены в стерильную емкость. Я, слишком потрясенная, не могла не думать о ней.

Как она погибла? Понятно, что многие сотрудники, работая в такой структуре, как «Сафино», имели более глубокое, а главное — грамотное понимание о современном донорстве. Эти люди понимали, своей смертью они могут спасти не одну, а несколько жизней. Даже после, неся в мир добро через других людей. И если бы не упорное сопротивление Мэдокса, не была бы так удивлена. Донор не звезда, не светское лицо и не член богатой семьи, не желающей огласки. Или нет? Времени на рассуждения не оставалось, они приступали ко второй части операции.

Руфус.

Накануне у него поднялась температура, отказали почки, он находился на диализе и впал в кому. На время операции мы с Мэдоксом забыли разногласия, работая слаженно, как единая команда под негромкую музыку, льющуюся из динамика плеера.

Все шло как по маслу, сделали разрезы, печень, на счастье, не запуталась в рубцовых тканях, выглядела травмированной, уменьшенной, но добраться до нее оказалось нелегко. Команда углубилась в брюшную полость, откачала пять литров жидкости, называемой «асцит», что являлось нормой для таких видов поражения. Оценили ее. Ведь сколько бы ни делали снимков МРТ, никогда не знаешь, что внутри. И, несмотря на кровавость операции, та прошла успешно. Когда же дело дошло до почек, Мэдокс, до этого по плану занимающийся своими органами, зашипел на меня.

— Удаляйте все.

Я не поняла его, замерла, наблюдая, как с кончиков пальцев стекает кровь Руфуса.

— Обычно же оставляем.

Если орган может работать, почку досаживали на намеченное с точки зрения врача место, не трогая старую, это могло со временем, когда часть нагрузки будет снята, восстановить орган.

Я проигнорировала его и закончила зашивать.

Почка ожила, начав вырабатывать мочу, и уже собралась снять второй зажим, как тот грубо схватил меня за запястье, едва не опрокинув на реципиента.

— Если ты сейчас же не вырежешь старую почку, клянусь тебе, это будет твоя последняя операция. Ты поняла? — проклекотал он, грозно зыркая глазами.

Пациент от такого действия не приобретал никаких выгод. Более того, мог получить в будущем ущерб, если по каким-нибудь самым разным причинам донорская почка откажет.

Мне стало совершенно нечем дышать от злости. Надоело, я долго вела себя, как хорошая девочка. Нервы на пределе, усталость добила, и я, едва дыша, испепелила Мэдокса взглядом, выкрикнула:

— Ты принес клятву Гиппократа!

Этот араб выглядел, как обезумевший маньяк, даже по тем кусочкам кожи, что были не закрыты маской, шапкой и костюмом, виднелось, что он в ярости.

— Вон! Пошла вон, сука! — он начал пихать меня к двери, пока не выставил прочь, захлопнув дверь.

Вопил он так, что слышал весь этаж.

— Не пускать на порог!

Нервы вконец сдали, и, сев на корточки, я зарыдала. Разве возможно работать в таких условиях? И сколько? Подбежали медсестры, персонал, кто-то принес воды.

В операционной оставалось зашить Руфуса и доставить в реанимацию. Я кое-как поднялась. Взяла себя в руки и пошла заполнять бумаги и отчет о проделанной работе, ненавидя Мэдокса до глубины души.

Покончив с бумажной волокитой, когда стемнело, усталая, я притащилась домой, считая, что прошел один из самых тяжелых дней в жизни. Но раз пациент жив, не самый тяжелый. Хорошо, что это скоро закончится.

Андрея не было дома, и это казалось к лучшему, потому что то, что произошло, заставляло серьезно задуматься о том, чем именно занимаются в компании «Сафино». Почему у тех доноров, что попадались мне, были отношения с реципиентами? Зачем удалять почку? Почему Кристина? Совпадение?