Скандал у озера

Глава 5 Жертва озера

На кладбище Сен-Прима, расположенном совсем недалеко от церкви, пополудни толпились люди. Жители всей деревни пришли проводить Эмму в последний путь. Только несколько семей, обосновавшихся в этих краях совсем недавно, не были знакомы с младшей дочерью Клутье. Однако и они пришли на похороны, сочувствуя горю семьи погибшей девушки. Что же касается всех остальных, то каждому из них чем-то запомнилась юная девушка, будь то при обычном обмене приветствиями на главной улице или же в разговоре перед кассой магазина.

Жасент и Сидони поддерживали Альберту, все еще погруженную мыслями в тот светлый мир, где ее любимая девочка была жива.

– Это скверно, что вы не дали матери возможности увидеть, как кладут в гроб ее дочь, как закрывается крышка гроба, что она не смогла даже поцеловать свою дочь в последний раз, – тихо сказала Матильда, подойдя к девушкам.

Лорик, облаченный в черный костюм, бросил на нее недружелюбный взгляд – в своем горе он и без ее упреков был не в силах осмыслить ни самоубийство сестры, ни отцовский приказ держать правду в тайне.

– Зачем вы вмешиваетесь? – проворчал он. – Так по крайней мере наша мать не страдает!

– Она будет страдать еще сильнее, когда к ней вернется разум! С мертвецами принято прощаться, молиться за упокой их души!

– Имейте же совесть! Сейчас не время спорить! – вполголоса оборвала их Сидони. – Что подумают люди? А папа?

Шамплен обернулся – слух у него был превосходный. Выражение его лица было скрыто за маской сдержанного смирения, что являло полную противоположность поведению его тестя, Фердинанда Лавиолетта, – бедный старик безутешно рыдал, цепляясь за руку Лорика.

«Я никогда больше не увижу улыбки сестры!» – думала Жасент; на голове у нее был повязан черный платок.

Доктор Ланжелье привез ее в Сен-Прим около полудня и остался на похоронах. Скрывшись под зонтиком от дождя, доктор печально смотрел на деревянный гроб, опущенный в глубокую, вырытую на рассвете в набухшей от влаги земле яму.

Кюре произносил речь, подготовленную накануне; из-за условий, поставленных Шампленом Клутье, ему пришлось исписать множество черновиков. Фермер настойчиво потребовал, чтобы кюре говорил об Эмме как о первой жертве наводнения. Под этим следовало понимать – о первой жертве правительства и электрической компании Иль-Малиня.

– Мне нужно подумать, – ответил ему кюре.

В итоге он все же не сделал требуемого заявления, поскольку под конец его проповеди речь зашла о подобных несчастных случаях, происходивших ранее в этих краях во время весенних паводков.

Жактанс Тибо со слезами на глазах покачал головой. Кюре окропил могилу святой водой. Не оставляя дедушку, Лорик первым кинул в могилу горстку скользкой от влаги земли. Затем подошла Жасент, вслед за ней – Сидони. Матильда знаком показала им, что присмотрит за матерью.

Мари-Кристин Бернар, стоя чуть в стороне от этого печального собрания, готовилась запечатлеть всю церемонию. Она получила разрешение от Шамплена, но замялась, почувствовав свою неуместность в этой гнетущей атмосфере, быстро спрятала фотоаппарат в сумку, довольствуясь всего лишь одним снимком, который наверняка не получился выдающимся из-за всех этих раскрытых зонтов и мрачного неба с тяжелыми тучами. Статья была практически готова; ее подкрепляло множество проникновенных историй, рассказанных местными жителями, а завершалась она трагической вестью о гибели молодой девушки из Сен-Прима. Она погибла, утонув в озере, – именно так неоднократно повторял ей пылающий гневом и преисполненный отчаяния отец.

Жасент осторожно вглядывалась в лица, надеясь и в то же время опасаясь увидеть среди собравшихся Пьера. Она узнала фотографа – молодую светловолосую женщину – накануне Жасент видела ее в Сен-Методе, в лодке.

Жасент была уверена, что девушка не из местных; заинтригованная, она обратилась к незнакомке:

– Здравствуйте, мадемуазель! Вы были Эмминой подругой? Я ее старшая сестра.

– Добрый день… Нет, я из газеты Le Colon. Сегодня утром я встречалась с вашим отцом по его просьбе.

– Господи, какое упрямство! – не сдержалась Жасент. – Мадам, я умоляю вас: не делайте из моей сестры жертву! Мы выросли здесь, у озера, и часто случалось так, что мой брат, сестры или даже я едва не тонули в озере: всему виной неосторожность или глупость. К сожалению, мне нечего вам больше рассказать, но если вы уважаете правду, то забудьте о фантазиях моего отца. Это только его домыслы! Что же касается матери, то она пережила такое потрясение! Разве можно спекулировать на семейной трагедии ради того, чтобы продать клочок бумаги со статьей?

Пораженная словами Жасент, Мари-Кристин не знала, что ответить. Ее большие, обычно веселые глаза приняли серьезное выражение.

– Вам не о чем беспокоиться, мадемуазель Клутье! У меня не было намерения писать подобное… Я разделяю ваше мнение: человек может утонуть где угодно и когда угодно. Если вы мне не верите, я отправлю вам почтой номер газеты, где будет напечатана статья. Я понимаю вашу боль и боль ваших несчастных родителей. Я так вам всем сочувствую! До свидания, мадемуазель! Мне нужно идти, такси ждет.

– До свидания. И спасибо!

Жасент снова заняла свое место возле матери. Альберта посмотрела на дочь невидящим взглядом, затем пробормотала:

– Я бы хотела вернуться домой. Что мы делаем тут, на кладбище? У меня замерзли ноги! Может быть, уже пришло письмо от Эммы! Подумайте только, Матильда: моя малышка преподает в престижной школе Сен-Жерома!

– Я знаю, Альберта, вы мне рассказывали, – ответила Матильда с состраданием в голосе. – Я отведу вас к вашему отцу, на улицу Лаберж.

– Хорошо, пойдемте!

Сидони в ужасе схватила Жасент за руку. Не было необходимости что-либо говорить. Столкнувшись с умопомрачением матери, которое превращало Альберту в умалишенную, сестры испытывали лишь одно чувство – чувство обреченности.

– Мама пугает меня, – вздохнул Лорик. – Скоро они с этим психом Пакомом станут славной парочкой! Слава богу, Брижит не притащила его на кладбище. У меня нет ни малейшего желания смотреть на кривляния этого идиота.

– Не будь таким жестоким! – упрекнула брата Жасент.

– Да, Жасент права! Ты уже ударил его без причины! Не злись на этого бедолагу! – поддержала сестру Сидони.

– Он мне противен, и я не могу ничего с этим поделать.

Кюре уже ушел, большинство людей тоже. У всех сейчас было столько забот! Ситуация ухудшалась. Мэр Сен-Прима как раз беседовал об этом с Шампленом, побледневшим от обуревавшей его злости.

– Уровень воды в Робервале достиг двадцати трех футов, почти все улицы затоплены, по ним уже ни пройти ни проехать. Власти создали службу спасения. Больница будет эвакуирована.

– Пусть вода поднимается, мне плевать! – огрызнулся фермер. – Только что я похоронил одну из своих дочерей!

– Если бы вы только видели, во что превратился Сен-Метод! – решился вмешаться доктор Ланжелье, присоединившийся к мужчинам. – Но люди не желают верить в то, что происходит, некоторые жители хотят остаться в своих жилищах, они убеждены, что вода скоро спадет и жизнь войдет в привычную колею! Но ведь все равно земля пропадет, она не будет больше пригодна для возделывания.

Шамплен пожал плечами, мрачно осматриваясь. Брижит Пеллетье поприветствовала его скорбным кивком головы. Затем с подобающим печальному событию видом направилась пожать фермеру руку:

– Мои соболезнования, мсье Клутье.

– Большое спасибо. Где вы оставили сына? – из вежливости поинтересовался Шамплен.

– Паком заснул на диване после того, как поел. Он так громко храпел, бедняжка, хотя обычно его сон беспокойный. Мне так и не удалось разбудить его на церемонию, несмотря на то что он заснул в одежде для похорон.

– Вам стоит лучше прятать бутылки с джином, мадам Пеллетье! – посоветовал мэр. – Не так ли, дорогой друг?

Вопрос был адресован доктору Ланжелье. Но доктор воздержался от категоричного мнения на этот счет.

– Алкоголь в небольших дозах еще никому не вредил! – нетвердо произнес он.

– Именно так я всегда говорю, доктор! – согласилась Брижит. – Но меня беспокоит такой глубокий сон Пакома. Лучше я поскорее пойду домой. До свидания, мсье.

Жасент слышала их разговор; она задержалась, чтобы поговорить с отцом, по-прежнему вглядываясь в удаляющиеся мужские силуэты. Пришел ли Пьер попрощаться с Эммой? Раздосадованная тем, насколько слабой она становится рядом с этим мужчиной, Жасент долго размышляла об их последнем поцелуе. «Я не вижу его здесь. И тем не менее он мог бы прийти. Он бы ничем не рисковал – наши родители никогда не знали, что они с Эммой были любовниками. Мы с Сидони в очередной раз тогда уступили капризам малышки и сохранили ее тайну в секрете. Моя бедная маленькая сестричка, она действительно верила в то, что Пьер на ней женится!»

В этот момент к ней обратилась Брижит:

– Жасент, я подумала, что ты ведь медсестра… Может быть, ты придешь взглянуть, что с моим мальчиком?

– У него что, сиеста? – с иронией поинтересовалась Жасент.

Вот уже много лет она испытывала по отношению к Брижит какую-то инстинктивную антипатию.

– Если это кажется вам ненормальным, – продолжала она, – попросите врача Сен-Прима его осмотреть. Насколько я помню, Пакомом обычно занимается он.

– Но визит медсестры, должно быть, стоит не так дорого… Кроме того, с твоей стороны это было бы справедливо – ведь я не подавала в суд на твоего брата. Откуда мне знать: может быть, сонливость моего сына – последствие позавчерашнего удара?

По словам Сидони, Лорик, ударив Пакома, хватил лишнего. К тому же улица Потвен находилась в двух шагах от дома дедушки.

– Да, я приду, мадам Пеллетье… примерно через четверть часа. В целом я с вами согласна. Вы ничего не будете мне должны.

– Спасибо, Жасент, ты добрая девушка. Ты говорила со мной немного свысока, но когда несчастье гложет сердце – здесь не до вежливости.

Мать Пакома повернулась. Шамплен, простившийся к этому времени с мэром, взял старшую дочь под руку.

– Ты правильно сделала, когда улизнула вчера в Сен-Метод и провела там ночь. В противном случае я бы подумал, что это ты заставила господина кюре не называть Эмму жертвой наводнения, – шепотом процедил он дочери на ухо. – Я говорил с журналисткой – надеюсь, в статье она напишет то, что посоветовал ей я. Трагедия затронет еще много людей. Что от тебя хотела вдова Пеллетье?

– Ничего особенного, папа. По поводу статьи я как раз хотела тебя предупредить: мне тоже удалось поговорить с той журналистикой. Она отказывается спекулировать на Эмминой смерти. Мне стало гораздо спокойнее. Скандал, построенный на лжи, не принесет нам добра.

Отец, все еще пылая яростью, сильнее сжал локоть Жасент; он потащил дочь в сторону церкви, откуда они могли бы направиться к улице Лаберж.

– Ты бы лучше поддержала меня. Я борюсь против несправедливости власть имущих. И ради кого все это, знаешь? Ради твоего брата и Сидони. Земля и дом, если от них что-то останется, достанутся им. Ты была не против.

– Я по-прежнему не против, папа. Я во многом с тобой согласна, но не в этом вопросе. Эмма покончила с собой от страха, стыдясь разочаровать вас с мамой. Кюре бы все понял, если бы мы рассказали ему правду.

– Больше ни слова об этом, – проворчал Шамплен. – Мне нужно как можно скорее забыть о том, что заставило твою сестру желать себе смерти, иначе я помешаюсь в рассудке, как и твоя несчастная матушка.

Они продолжали идти молча, каждый оставался при своем мнении. Отец знал, что Жасент была серьезным противником, и этому было простое объяснение: его дочь была очень на него похожа. Та же сила характера, та же непоколебимая решимость. Он всегда гордился ею, однако ни разу не высказал своего восхищения вслух.

Через четверть часа Жасент, как и обещала, постучала в дверь к Брижит Пеллетье. На сердце у нее скребли кошки, оттого что она снова оставила Сидони с Лориком одних: теперь им приходилось справляться с негодованием Шамплена, помешательством Альберты и отчаянием дедушки.

– Не беспокойся, за мамой присмотрит Матильда, – заверила ее сестра. – Правильно сделала, что согласилась помочь Пакому, это немного сгладит нашу вину за проступок Лорика. Я пока приготовлю на вечер пути́н. Помнишь, бабушка часто готовила нам это блюдо, когда мы здесь ужинали?

Пути́н, блюдо родом из Нью-Брансуика, представлял собой запеченный в печи отварной картофель с кусочками мяса. Покойная супруга Фердинанда Лавиолетта была родом из этой восточной канадской провинции и любила готовить блюда своего родного края, приготовление которых к тому же не было затратным.

– Ах, вот и ты! Входи скорее! – воскликнула Брижит, увидев Жасент на пороге своего дома. – Знаешь, Паком до сих пор спит… Я так и не смогла его добудиться. Он храпит там, на диване в гостиной.

Немного взволнованная этими словами, Жасент подошла к изголовью кровати, на которой спал Паком. На первый взгляд казалось, что он находится в полукоматозном состоянии, лежа с широко раскрытым ртом, наполовину уткнувшись головой в подушку.

– Я не знаю, что делать! – простонала мать. – Я стянула с него грязные сапоги, чтобы они не запачкали покрывало, а он даже не пошевельнулся!

– Мне понадобится чайная ложка, мадам Пеллетье: мне нужно осмотреть его язык. Принесите еще холодной воды и немного спирта. И сварите крепкий кофе.

Оказавшись наедине с Пакомом, Жасент пристально вгляделась в застывшее лицо спящего, на котором особо выделялись крупный нос и низкий лоб. Девушка изучила огромные руки с длинными пальцами. Под ногтями у него засохла черная грязь. «Эти руки касались Эммы, они вытащили ее из воды. А ведь она так любила танцевать в объятиях красивых парней! Однако последним ее сжимал в объятиях именно Паком. Печальный парадокс», – подумала девушка.

Будучи подростками, трое сестер Клутье, смеясь, убегали от дюжего мальчишки с вечно безумным выражением лица, к тому же заики. Милосердия с их стороны было, конечно, маловато. Но следует заметить, что, несмотря на все старания Брижит ухаживать за ним, от него часто плохо пахло. Зимой он забывал вытирать себе нос, а летом – вытирать со лба пот.

– Паком, пора просыпаться, – громко сказал девушка, легонько шлепнув его по щеке.

Паком даже не вздрогнул. Жасент приподняла веко левого глаза, тогда как правым глазом он был зарыт в подушку, но не заметила никаких тревожных признаков. Тем временем Брижит вернулась.

– На него это совсем не похоже: он никогда так не спит. Я принесла чайную ложку.

– На языке налет, – заметила Жасент после короткого осмотра. – Такое ощущение, что он впал в кому, вызванную большим количеством алкоголя… но странно: запаха не ощущается. Все же проверьте содержимое бутылок.

Жасент напрягла свою память и стала прокручивать в голове лекции по токсикологии. «Если бы у него было субарахноидальное кровоизлияние или другой приступ… Нет, скорее похоже на искусственный сон, как если бы он выпил успокоительное… Барбитал!»

От этой мысли Жасент невольно вздрогнула. Она вспомнила, с каким рвением взялась за поиски Эмминой сумки, чтобы проверить, действительно ли ее младшая сестра украла из больницы тюбик с барбиталом.

– Мой сын не выпил и капли виски! – крикнула Брижит своим пронзительным голосом. – Я слежу за этим, ему не удается меня провести.

Жасент лихорадочно размышляла. Паком легко мог подобрать сумку, найти в ней лекарства и проглотить их. Ей необходимо было привести его в чувство. Жасент делала все, что полагается в таких случаях: смочила лицо и шею холодной водой, легонько побила по щекам, но пока не решалась дать ему выпить горячий кофе.

– О господи, мне нужно в туалет! – пожаловалась хозяйка. – Продолжай, так он скоро придет в себя!

«Если только дело не в барбитале! – взволнованно подумала Жасент. – Ведь если он ради забавы проглотил слишком много этих таблеток, ему грозит смертельная опасность».

Жасент подумала также, что несчастный Паком – это единственный человек, который мог рассказать ей, что случилось на озере на самом деле.

– Паком, просыпайся, давай же! – отчаянно умоляла Жасент.

Девушка хотела дать ему выпить кофе, но от волнения руки у нее дрожали так, что часть напитка пролилась больному на грудь. Паком вздрогнул, застонал, затем захрапел еще громче в знак негодования. Но через мгновение он совершенно неожиданно открыл один глаз, в котором читалось изумление, зевнул и пошевелил толстыми губами.

– Хорошо, Паком, очень хорошо! – похвалила его Жасент. – Ты напугал нас. Ты меня узнаешь?

– Мама… Я хочу к маме, – пробормотал Паком.

– Она рядом, не волнуйся. Я здесь, чтобы тебя вылечить.

Паком посмотрел на нее затуманенным взглядом, даже не пытаясь подняться.

– Что ты съел, Паком, чтобы так долго проспать? Ты можешь сказать мне, я не буду тебя ругать. Я не хочу тебе зла. Если ты объяснишь мне, что ты проглотил, я смогу помочь тебе, дать нужное лекарство.

Слово «нужный» звучало для Пакома особенным образом: он ассоциировал его со словом «конфета»[10]. Он, так и не оправившись от изумления, почесал нос, изо рта у него потекла слюна.

– Эмма, конфеты Эммы, – просипел он, готовый снова погрузиться в сон.

С бешено бьющимся сердцем Жасент проворно приподняла его голову, пробуя дать ему выпить остатки кофе.

– Скажи мне, Паком, где ты нашел эти конфеты? В сумке Эммы?

Слабоумный оттолкнул девушку так, что она едва не упала на пол, и пронзительно стал звать мать.

– Успокойся, ну же, – не сдавалась Жасент. – Будь умницей, расскажи мне об Эмме, моей сестричке.

Паком стал кривляться, затем снова уткнулся лицом в подушку; его массивное тело стало нервно подергиваться. Таким его и застала Брижит, вбежав, запыхавшись, в комнату.

– Он кричал, я слышала из сада! Господи Иисусе, тебе удалось его разбудить, Жасент! Спасибо! Но что же с ним такое?

Жасент хотела сохранить в тайне самоубийство сестры, поэтому колебалась с ответом. Наконец она решилась на полуправду.

– Мадам Пеллетье, в пятницу Эмма помогала мне по работе в больнице. Кажется, в ее сумке было снотворное, она часто страдала от бессонницы, – соврала девушка. – Этой сумке никто не придал значения, однако она не могла отправиться в Сен-Прим без нее. Паком вполне мог ее найти. Только что я, как мне кажется, поняла, что он, намекая на конфеты, имел в виду Эммины таблетки.

– О господи, если это так, то он мог умереть, мой бедный сыночек! Паком, ну-ка посмотри на мать. Ты ел конфеты? Не стесняйся, отвечай нам. Ты взял сумку Эммы, когда вытащил ее из озера?

Жасент ловила каждый звук, который мог послышаться с дивана, даже если слова Пакома были бы приглушены из-за того, что он лежал лицом вниз. Брижит сухим, не терпящим возражения тоном заставила его сесть. Женщина уже давно приноровилась к особому поведению своего отсталого в развитии сына.

– Прекрати сейчас же, Паком, нам нужно с тобой поговорить! Ты должен рассказать, что ты натворил. Вчера утром Жасент вместе с Жактансом искали сумку Эммы!

Так Брижит косвенно дала понять Жасент о том, что была в курсе ее тщетных поисков в компании их общего соседа. Наверняка Жактанс рассказал обо всем супруге, а та в свою очередь не преминула разнести слух. С той скоростью, с которой Артемиз Тибо и Брижит Пеллетье распространяли сплетни, было понятно, что скоро все жители деревни будут в курсе этой истории, если уже не в курсе.

– Я не брал сумку! – прорычал Паком.

– Если ты не брал сумку, то где же ты нашел Эммины конфеты? – удивилась мать.

– Я не знаю.

Насупившись, Паком упрямо погрузился в молчание. Женщины обменялись обеспокоенными взглядами.

– Мы обшарим весь дом! – заявила Брижит. – Он глуп… или по крайней мере недостаточно умен для того, чтобы далеко спрятать сумку.

Но Жасент начинала в этом сомневаться. Как-то на одном из практических занятий ей довелось ухаживать за умственно отсталым, и девушка помнила, что он проявлял тогда большую изобретательность и склонность к хитрым уловкам. «Дети вполне способны обвести нас вокруг пальца! – подумала она. – А чем его разум отличается от ума ребенка? На самом деле он не такой уж и глупый, раз сразу же вынес сестру на сушу».

– Для начала посмотрю в его комнате, – сказала Брижит. – Будь умницей, Паком, иначе не получишь десерт.

Великан, казалось бы, пропустил эту угрозу мимо ушей. Как только шаги матери стихли, он стал ухмыляться:

– Эмма сказала, что конфетки плохие, она не хотела мне их давать, но Паком так любит конфетки…

Преисполненный гордости за себя, он засмеялся страшным беззвучным смехом. Побледнев, Жактанс принялась расспрашивать его:

– Эмма говорила с тобой? Ты видел Эмму живой? Паком, пожалуйста, скажи мне, когда это было? Ты же понимаешь, что это очень важно? Это моя сестра, мне необходимо знать.

Но Паком не слушал. Он все еще тихонько посмеивался с довольной физиономией, сложив руки на своей широченной груди. Терпению Жасент пришел конец. Однако ей удалось удержаться от того, чтобы дать ему оплеуху или хорошенько встряхнуть: она знала, что такое решение было бы наихудшим, что лучше его задобрить.

– Если ты все мне расскажешь, я дам тебе настоящие сладости, Паком: карамельки, анисовые конфеты… Я куплю их тебе, если ты вернешь мне сумку Эммы. Прятать ее – это очень нехорошо, а еще хуже – есть плохие конфеты! Из-за них ты очень долго спишь, твоя мама переживает за тебя!

Паком отрицательно замотал головой, исполненный странного упрямства. Внезапно в голову Жасент закралось ужасное подозрение:

«А если Лорик все-таки был прав? Если Эмму убил Паком?»

Жасент посмотрела на Пакома с отвращением. Брижит спускалась вниз по лестнице, в руках у нее ничего не было.

– Нигде ничего нет, даже на чердаке: там он часто роется в моих старых вещах. Тебе лучше сейчас уйти, Жасент: я своего сына знаю, его не стоит подгонять. Я не отойду от него ни на минуту. Когда он окончательно проснется, я все у него выведаю, у этого паршивца.

– Думаю, это сделать необходимо, мадам. Если он проглотит еще хоть немного снотворного, это может обернуться несчастьем.

Бессильная что-либо изменить, Жасент покинула дом Брижит. Она могла бы настаивать, могла бы рассказать то, что услышала от него, Брижит, но, столкнувшись с этой новой загадкой, она поняла, что почва уходит у нее из-под ног. Вернувшись на улицу Лаберж, она первым делом отвела в сторонку отца и Сидони, чтобы объяснить им ситуацию. Лорик в это время ушел к Озиасу Руа: это облегчило ее задачу – брат мог бы сделать из ее рассказа слишком поспешные выводы.

– Вот черт! – проворчал Шамплен, когда Жасент закончила. – Что ты мелешь? У этого парнишки в мозгу ни одной извилины! Он кормит тебя россказнями, потому что уж очень его потрясло это зрелище – мертвая Эмма в воде. Ты сводишь меня с ума этой своей чепухой про конфеты! Я хорошо знаю Брижит Пеллетье. Она любит налегать на горячительный карибу, и ее паренек наверняка не отстает от мамаши. Жасент, твоя сестра лежит в могиле. Ты можешь хоть горы сдвинуть – она не вернется, чтобы и дальше позорить себя. Лучше бы ты позаботилась о своей матери. Матильда пытается привести ее в чувство, дедушка Фердинанд – тоже, но Альберта упорно твердит, что хочет сесть на поезд в Сен-Жером и навестить свою малышку. Страданиям нашим не видно конца.

Сидони положила руку на плечо Жасент, успокаивая ее. Шамплен, оставив их одних, ушел, продолжая раздраженно ворчать.

– Я думаю, папа прав. Как можно верить тому, что говорит Паком?

– Одно ясно точно: он принял барбитал. И наверняка он держал в руках Эммину сумку. А еще он говорил с ней… Когда, Сидони, когда же это могло быть?

– Ты вся дрожишь, и у тебя такое лицо, что можно испугаться. Пойдем выпьем по чашечке чая. Брижит уже привыкла к причудам своего сына. Ей удастся заставить его рассказать, что случилось. А пока для нас главное, Жасент, – это мама… Но умоляю тебя, ни слова Лорику: он может снова затеять драку с Пакомом – у нас будут неприятности.

Не в силах больше сопротивляться, Жасент сдалась. Она хотела бы ни о чем не думать, отказаться от желания узнать правду. Внезапно к девушке пришло смутное осознание того, что смерть Эммы сеет в ее семье разлад, более того, как будто с ее смертью в их дом ворвался ветер, повергнувший всех в панику. Этот ветер был мрачнее и суровее норд-веста[11], коварнее восставшей приозерной водной стихии. Он был способен погубить их всех.

Она перебирала в памяти события последних дней. Менее чем за три дня до похорон она виделась с Пьером, который утверждал, что порвал с Эльфин Ганье, но при этом они целовались. Лорик, который всегда был очень мирным и вежливым юношей, напал на слабоумного, ранил его, беспричинно обвинив в убийстве. Ее мать, неутомимая добрячка, яростная католичка, читающая всем проповеди о том, что нужно смириться с судьбой, если происходит несчастье, теряла рассудок.

«К тому же еще Гослен. Я почувствовала в его взгляде похоть… Он порочен, он хочет мной обладать…» – в который раз подумала Жасент.

При этом она напрочь забыла о галантности и внимании к ней со стороны Валласа Ганье, с готовностью называющего себя ее другом. Жасент была подавлена всеми этими настораживающими обстоятельствами. Что еще таит в себе жестокая гибель Эммы?

– Пойдем в гостиную, – мягко предложила Сидони. – Кюре уже здесь, он тоже пытается привести в чувство маму, но все напрасно.

Жасент последовала за сестрой, безучастная и молчаливая.

Сидони накрыла на стол. Одетая в черное платье, с перетянутыми траурной лентой волосами, она невидящим взглядом смотрела на графин с водой. Дедушка уже сидел за столом – веки его подрагивали, нос распух от слез.

– Не успели мы похоронить нашу Эмму, такую юную, так теперь моя Альберта теряет рассудок…

Тяжесть такого горя была для старика непосильной. Он протянул к внучке дрожащую руку:

– Я хотел бы поскорее умереть, Сидони.

– Не говори так, дедушка! Подумай о нас. Лорик, Жасент и я – мы все тебя любим, мы хотим еще долго быть рядом с тобой! Знаешь, моя мысль о том, чтобы открыть здесь, в деревне, свое ателье, нравится мне все больше и больше.

– Я думал, ты от нее откажешься… Ты должна помогать родителям, поддерживать отца.

– Одно другому не мешает, дедушка. После обеда я буду работать над заказами. Поначалу я буду спать на ферме. Таким образом, по утрам я смогу помогать папе и Лорику.

– Ты просто льешь мне бальзам на душу, моя хорошая, – улыбнулся Фердинанд.

Внезапно затрясся потолок – кто-то тяжело ходил взад-вперед на втором этаже. Это хождение сопровождалось громким криком – Жасент с отцом продолжали спорить.

– Да что с ними такое? – сетовал Фердинанд.

– Ты же знаешь папу! Когда ему плохо, он злится на весь мир! Сейчас досталось Лорику из-за того, что он пригласил к нам доктора Ланжелье. Так как Ланжелье – близкий друг мэра, Лорик задержался с ним поболтать. Брат рассказал ему о маме, и доктор порекомендовал вколоть ей успокоительное. Совет оказался хорошим: благодаря уколу мама спокойно проспит до утра. Вот только папа хотел, чтобы маму осмотрел его старый знакомый – доктор Клод из Сен-Прима, а не неизвестный ему врач из Сен-Метода.

– А что за лекарство он вколол моей Альберте? Со всеми этими новшествами… я уже ничему не доверяю.

– Успокоительное, обычное успокоительное. Иначе она бы побежала на вокзал с намерением сесть на поезд и отыскать Эмму! Боже милостивый, бедная наша мама!

Незаметно вздохнув, Сидони разложила по тарелкам полотенца для рук. Из теплой печки приятно пахло ее стряпней.

– Налить тебе стаканчик шерри, дедушка? – ласково предложила она. – Я тоже выпью, нам сейчас это не помешает.

– Не откажусь.

Они грустно улыбнулись друг другу.

– Знаешь, Сидони, я хотел бы понять, как Эмма могла утонуть… И когда. Почему она шла в Сен-Прим так поздно?

– Мы с Жасент тоже задаемся этим вопросом.

– А Шамплен не видит в этом ничего удивительного?

– Видит…

В этот момент спустилась Жасент, Шамплен шел сзади. Оба они вошли в комнату с каменными лицами, глаза обоих гневно блестели.

– Как только Лорик вернется, можем приступать к ужину, – сказала Сидони притворно-непринужденным тоном.

Лорик как раз заканчивал насыпать сено овцам. Вскоре он ворвался в столовую – щеки у него раскраснелись от ветра, но вид был печальный. За ним в комнату вошла Брижит Пеллетье.

– Я воспользовалась тем, что дверь открыта, – словно оправдываясь, сказала она. – Не так ли, Лорик? Мне не пришлось стучать.

Гостья остановилась на пороге, чтобы не запачкать паркет гостиной. Она была укутана в широкое шерстяное пальто и клеенчатую шапочку, с которой стекали тяжелые капли воды – дождь все не заканчивался. Жасент бросилась к женщине.

– Паком вам что-то рассказал? – тихо спросила она.

– Нет, но он молча привел меня туда, куда спрятал сумку твоей сестры. Я поспешила принести ее тебе.

В столовой образовалась глубокая тишина. Сидони бросила тревожный взгляд на брата, затем на отца: казалось, он обратился в статую.

– Не нужно злиться на моего сына, он не хотел ничего плохого, – добавила Брижит, словно призывая их всех в свидетели. – Я думаю, что, прежде чем вытащить Эмму из воды, он положил сумку в куртку. А потом просто забыл об этом сказать. И, конечно же, он с ней играл, я его знаю. Меня это очень беспокоит. Если бы он проглотил все таблетки, его могло бы уже не быть в живых…

Брижит не знала, что Фердинанд и Лорик не были посвящены в эту историю. Они слушали женщину с нескрываемым удивлением. Жасент обернулась к ним, опасаясь вспышки гнева брата:

– Я все вам объясню, папа уже в курсе. Мадам Пеллетье, верните, пожалуйста, нам сумку…

– Конечно, возьми. Ладно, я поспешу домой, не люблю оставлять Пакома без присмотра. Он наказан – я уложила его в постель.

Жасент взяла из рук женщины драгоценную сумку из белой кожи, с длинным ремешком и серебристой застежкой.

– Я вам очень благодарна, правда, – прошептала Жасент; слезы застилали ей глаза.

Брижит посмотрела на девушку как-то странно: ее взгляд мог бы показаться сочувствующим, однако в нем сквозила некая холодность.

– Не стоит докучать моему сыну, – вполголоса произнесла она.

– Конечно нет.

– В таком случае всем до свидания!

Жасент закрыла за вдовой дверь. Она оттягивала неприятный момент, когда придется объясниться с домашними. Лорик подбежал к ней, готовый вырвать сумку у нее из рук.

– Оставь ее мне, – взмолилась Жасент. – Прошу тебя, нам всем нужно поговорить.

– Да что, в конце концов, происходит? – удивился Фердинанд.

Шамплен залпом осушил стакан шерри и тяжело поднялся со стула.

– Не беспокойтесь, отец, все очень просто, – произнес он. – Лорик, присядь. Вчера утром Жасент подумала о том, что у Эммы с собой была сумка.

Голос Шамплена дрогнул. Мужчина собрался и продолжал уже более уверенно:

– Естественно, она захотела ее найти: вы же знаете, какая она упрямая. К тому же она знала, что наша малышка принимала таблетки от бессонницы, там, в Сен-Жероме. Эмме было грустно вдалеке от нас, она умирала со скуки, а сон все никак не шел. И тут после похорон мадам Пеллетье рассказывает о своем дуралее, что он все никак не может проснуться. Жасент сразу же подумала о таблетках, которые были у Эммы в сумке. Должно быть, Паком подобрал сумку и обшарил ее. Бедный парень! Он ничего не соображает! Он подумал, что это сладости.

Фердинанд с сомнением посмотрел на Шамплена. Объяснения зятя казались ему какими-то туманными.

– Почему ты ничего мне не сказала, Жасент? – взорвался Лорик. – А ты знала, Сидони?

– Да…

– И когда вы собирались мне об этом рассказать? Папа, ты ведь тоже знал. Почему вы меня игнорируете? Может быть, вы считаете меня тупицей, но я совсем не такой! Скажите, вас это не волнует? Снова этот Паком! Когда же он мог взять эту сумку? Папа, ты говорил, что он прибежал рассказать вам об Эмме. Попробуйте вспомнить, держал ли он что-то в руках.

Отец пожал плечами, однако сделал вид, что вспоминает.

– Я не знаю, Лорик. Меня словно громом поразило, я ничего вокруг не видел, – наконец ответил он.

Сидони увидела, как Лорик сжимает и разжимает кулаки. Она попробовала успокоить брата:

– Я тоже присутствовала при этом. Паком был тогда в толстой холщовой куртке. Он мог спрятать сумку в одном из карманов. Мы все были так шокированы! Он наверняка забыл нам о ней рассказать. Лорик, если бы ты его видел… он вопил от ужаса! Почему ты его подозреваешь? Он никогда не причинял никому зла, даже мухи не обидел!

– Как я могу быть в этом уверенным? Он целыми днями шатается по деревне. Его мать часто на него жалуется. Да он может сделать все, что захочешь!

– Ни слова больше о Пакоме! Все уже решено, и ваши споры не вернут нам Эмму! – отрезал Шамплен, подойдя к Жасент. – Дай-ка мне эту сумку, дочка, я уберу ее.

– Нет, папа, я имею право подержать ее немного у себя.

Жасент осторожно отступила, нисколько не сомневаясь в том, что отец сначала осмотрит содержимое сумки, а потом ее уничтожит. Родной отец стал для нее словно чужим незнакомцем с ледяным сердцем; его заботила исключительно честь семьи. Если бы Жасент не опасалась причинить беспокойство дедушке, она продолжила бы серьезный спор, разгоревшийся десять минут назад между ней и Шампленом. «Как бы я хотела, чтобы он разделил мою точку зрения, что случилось нечто странное… но он отказывался это признавать, тогда как я уверена, да, теперь точно уверена в том, что Паком говорил с Эммой перед самой ее смертью», – злилась она, вспоминая ссору с отцом.