«Удивительно! Леди Каролина Старлинг отказалась принять брачное предложение лорда Пеллеринга! Линни, дорогая, тебе же скоро тридцать! И о чем только ты думаешь?
Может быть, разборчивая особа мечтает о муже, который способен проявить к ней больше внимания, чем к своим охотничьим собакам?
Да-да. Автор полагает, что именно об этом она и думает».
Линни выпила слишком много пунша с ромом. Впрочем, рискованным действиям существовало вполне убедительное оправдание: на улице стоял страшный холод, а пунш приятно согревал. Тем более приятно, что на балу в честь Дня святого Валентина она отчаянно скучала. Все явились парами, и только Линни оказалась в полном одиночестве. А главное, ужасно нервничала, опасаясь новой встречи с лордом Дарингтоном. В последний раз, на катке, она не сдержалась и толкнула его в сугроб, а с тех пор, стоило лишь закрыть глаза, только о нем и мечтала.
Мечты подобного рода вряд ли можно было считать вполне приличными для стареющей барышни. А вот пунш с ромом был очень даже кстати. Одно плохо: Линни отлично знала, что должна постоянно следить за собственным длинным языком, а потому старалась избегать всего, что могло бы усыпить бдительность. Сейчас бдительность, несомненно, дремала.
Рискованное состояние.
Леди Старлинг нервно оглядела веселую нарядную толпу. Встречи с лордом Пеллерингом можно было не опасаться. Когда спустя два дня после бегства с катка она, наконец, нашла в себе силы спуститься в гостиную и выслушать предложение, то выйти замуж отказалась решительно и бесповоротно.
Граф долго ворчал насчет напрасно потраченного времени, а потом объявил, всем присутствующим, включая горничную Энни, что намерен вернуться в Стратфордшир и жениться на дочке местного сквайра. Уж она-то понимает толк в хороших собаках. Да и вообще, заключил лорд Пеллеринг, надевая бобровую шапку, незачем было тащиться в Лондон, когда невесту можно найти в соседнем поместье.
Эрнеста Уэринга, графа Пеллеринга, Линни больше не видела.
Трудно сказать, что сожаление оказались нестерпимо горьким. Слезы уже не лились ручьями, а ощущение безысходности отступило.
Оставалась, правда, проблема лорда Дарингтона.
Во время болезни маркиз тоже приезжал, но леди Джорджиана строго-настрого запретила Энни сообщать дочери о нежелательном визите. Верная горничная все же нашла способ передать записку и красную розу.
Записка состояла из одного-единственного слова: «Простите».
Линни не знала, что и думать. Порой лорд Дарингтон казался совсем не таким, каким его считали окружающие.
Иногда он поступал как человек, с которым не страшно поделиться мыслями. Никто, кроме него, не мог почувствовать настроение и понять состояние души.
Разве это не чудо?
Существовали и еще два немаловажных обстоятельства. Первое: джентльмен выглядел искренне увлеченным ее персоной. Второе: создавая этого джентльмена, Бог решил порадовать вселенную и не поскупился на красоту.
Все достоинства, однако, уравновешивались тем прискорбным фактом, что лорд Дарингтон обладал несносными, почти первобытными манерами.
Линни пребывала в полной растерянности.
В поле зрения показалась знакомая высокая фигура, и сердце предательски дрогнуло.
Голова закружилась — возможно, еще и от того, что всего лишь полстакана пунша отделяло молодую леди от состояния полной свободы, в котором ничего не стоило запеть во весь голос или закружиться по залу в восторженном танце.
По-хорошему, надо было бы повернуться и уехать домой, к Герцогине, Виконту и мисс Спит, а запланированную на вечер миссию отложить до лучших времен. Но это по-хорошему. А на самом деле Линни гордо выпрямилась и, стараясь не терять лорда Дарингтона из виду, обошла вокруг покрытых кружевными скатертями десертных столов, пробралась сквозь свисающие с хрустальных канделябров розовые и красные ленты и похлопала лорда Дарингтона по плечу.
Джентльмен обернулся и удивленно посмотрел сверху вниз. Сердце едва не остановилось. В черном фраке и белом жилете он выглядел невозможно, нереально красивым. Захотелось спастись бегством.
Нет, это не выход. Она приехала на бал не просто так, а с определенной целью.
— Лорд Дарингтон, — произнесла Линни и поняла, что говорит слишком громко.
Маркиз нахмурился.
Снова высокомерие, снова манеры повелителя.
Что ж, пусть будет так.
— Хочу перед вами извиниться, — торопливо проговорила Линни, чтобы быстрее справиться с неприятной задачей. Мысль о том, что этот джентльмен мог питать к ней нежные чувства, окончательно сбила с толку. С какой стати она вообще это придумала?
И все же выхода не было. Следовало попросить прощения за то, что на катке толкнула его в сугроб. Будь он самым отвратительным человеком на свете, все равно нельзя опускаться до такой степени.
— Я поступила плохо. Не стоило толкать вас в сугроб.
Лорд Дарингтон смотрел вопросительно и молчал.
— Понятно? — заключила Линни. Очень не хотелось снова вести себя грубо, но в то же время трудно было удержаться, чтобы не выплеснуть остатки пунша в красивое лицо.
Если бы, конечно, от пунша что-то оставалось. Как ни странно, не сохранилось ни капли. Линни внимательно посмотрела на пустой стакан в руке, как будто надеялась, что он наполнится сам собой.
— Потанцуйте со мной, — распорядился лорд Дарингтон.
Неужели он никогда никого ни о чем не просил? Вот так и командовал всеми вокруг?
Маркиз взял стакан и отдал стоявшему рядом высокому худому светловолосому человеку. А потом схватил молодую леди за руку и повел в центр зала.
Линни растерялась. Вряд ли стоило это делать. Приходилось признать, что голова слегка кружилась, а потому попытки вспомнить и исполнить движения и фигуры могли закончиться плачевно.
— Право, я…
Лорд Дарингтон смерил ее внимательным взглядом.
— Будем танцевать, — постановил он.
О Господи, существовал ли на свете человек более прямолинейный и высокомерный? Линни ясно ощущала, как закипает гнев — к сожалению, изрядно разбавленный пуншем.
В присутствии этого джентльмена сохранить достоинство было практически невозможно — одолевали противоположные чувства. С одной стороны, хотелось ударить невежу по голове, а с другой… с другой стороны, человек, грустивший из-за того, что Розеттский камень оказался так далеко от родной земли, вызывал самые теплые, самые нежные чувства.
— Что-то неважно себя чувствую, лорд Дарингтон, — призналась Линни. — Не хочу танцевать.
Маркиз остановился и посмотрел с выражением, очень похожим на испуг. — Давайте танцевать. Линни решительно покачала головой:
— Нет!
Вырвала руку, хотя и понимала, что рискует снова опозориться. Избежать пагубного влияния лорда Дарингтона никак не удавалось.
— Видите ли, сэр, вы самоуверенный болван!
Несколько пар неподалеку замерли посреди фигуры и обернулись, не скрывая любопытства, а лорд Вир даже засмеялся во весь голос.
Линни стало невозможно стыдно.
— Простите, — коротко произнесла она.
— Вот, возьмите. — Лорд Дарингтон протянул аккуратно сложенный лист бумаги.
Линни стояла неподвижно, потому что зал медленно вращался, а в желудке пунш вступил в схватку с обедом и пытался вырваться на свободу — непосредственно на блестящие туфли маркиза.
— Возьмите, пожалуйста.
«Пожалуйста». Он сказал «пожалуйста». Линни схватила листок, сунула в декольте и убежала.
Не оставалось сомнений, что встреча с пуншем состоится в ближайшее время — уж очень неспокойно он себя вел. Лучше, если событие произойдет без свидетелей.
Терранс смотрел, как Каролина прошмыгнула среди многочисленных гостей и выбежала из зала. Он много думал о своих трудностях и пришел к выводу, что если не удастся добиться благосклонности леди Каролины, то придется вернуться в Айви-Парк, чтобы продолжить упражнения по развитию речи, и, лишь убедившись в успехе, снова приехать в Лондон.
И все же теплилась надежда, что леди Каролина захочет составить ему компанию. Мир больше не мог существовать без милых чудачеств искренней, непредсказуемой, самой желанной на свете девушки. Он так любил на нее смотреть! Иногда казалось, что слова не нужны: мысли можно читать по глазам.
Терранс понимал, что выросшей в светском обществе молодой леди приходится отчаянно бороться с его странностями, которые со стороны кажутся проявлением дремучей невоспитанности. И это притом, что никогда в жизни он не мог позволить себе резкого слова.
«Нет! — хотелось крикнуть вслед. — Нет, вовсе не хочу требовать, командовать или обижать! Больше всего на свете мечтаю сделать тебя счастливой. Мечтаю танцевать с тобой. Или не танцевать: можно просто гулять, стоять или сидеть. Что угодно, лишь бы быть рядом, прикасаться к нежной коже, чувствовать вкус сладких губ, слышать мелодичный голос.
А еще, любимая, мечтаю вытащить тебя из темного угла, в который ты забилась, и показать миру, на какое сокровище он до сих пор не обращал внимания».
Лорд Дарингтон мечтал открыть любимой сердце, но опасался доверять словам. Если честно, то полагаться на собственное красноречие вообще не стоило. А потому несколько последних дней он провел за письменным столом, пытаясь изложить чувства на бумаге.
И вот теперь неотрывно смотрел вслед убегавшей Каролине и надеялся, что лесная нимфа сумеет понять смысл послания.