Скарлетт

Глава 1

«Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой в Тару».

Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер одиноко стояла в нескольких шагах от остальных, горевавших на похоронах Мелани Уилкс. Шел дождь, и одетые в черное мужчины и женщины держали над головами черные зонтики. Они опирались друг на друга, женщины рыдали, разделяя кров и горе.

Скарлетт не делилась ни с кем ни своим зонтиком, ни горем. Порывы ветра задували холодные струи дождя под зонтик, на ее шею, но она этого не чувствовала, она не чувствовала ничего, онемев от утраты. Она будет горевать позже, когда будет способна выдержать эту боль. Скарлетт не подпускала к себе свои чувства, раздумья, боль, снова и снова повторяя слова, которые обещали заживить раны и дать ей силы, чтобы выжить, пока боль не прошла: «Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой в Тару».

«…Пепел к пеплу, пыль к пыли…» Голос священника проникал через заслон онемения, слова отпечатывались в ее сознании. Нет! Скарлетт молча плакала. Нет Мелли. Это не могила Мелли, она слишком огромна для нее, ее косточки не больше птичьих. Нет! Она не могла умереть, не могла.

Скарлетт буквально металась от горя, она не могла себя заставить смотреть на свежевырытую могилу, на голый сосновый ящик, опускаемый в нее. На нем видны были маленькие полукруглые вмятины, отметины молотков, которые заколотили крышку над нежным личиком Мелани.

«Нет! Вы не можете, вы не должны делать это, идет дождь, и вы не можете положить ее туда, чтобы дождь капал на нее. Она была так чувствительна к холоду, ее нельзя оставлять под холодным дождем. Я не могу смотреть, я не вынесу этого, я не поверю, что она ушла. Она любит меня, она мой друг, мой единственный друг. Мелли любит меня, она не может покинуть меня сейчас, когда я так нуждаюсь в ней».

Скарлетт посмотрела на людей, стоящих вокруг могилы, и горячая волна раздражения поднялась в ней. «Никого из них это так не волнует, как меня, никто из них не потерял так много, как я. Никто не знает, как сильно я ее люблю. Мелли знает, хотя, знает ли? Она знает, я должна верить, что она знает.

Хотя они в это никогда не поверят. Ни мисс Мерриуэзер, ни Миды, ни Уайтинги, ни Элсинги. Посмотрите на них, собравшихся около Индии Уилкс и Эшли, как стая мокрых ворон, в своих траурных нарядах. Они успокаивают тетю Питтипэт, хотя каждый знает, что она выплакивает свои глаза по малейшему поводу, начиная с хлебца, который подгорел. Никому не придет в голову, что я тоже нуждаюсь в поддержке, что я была ближе всех к Мелани. Они ведут себя так, как будто меня здесь вообще нет. Никто не обратил на мен» никакого внимания. Даже Эшли, хотя я была там в те два ужасных дня после смерти Мелани, когда он нуждался в моей помощи. Все они нуждались, даже Индия, блеющая, как коза: «Что нам делать с похоронами, Скарлетт? Что делать с едой для гостей? с гробом? с носильщиками? с местом на кладбище? с надписью на могиле? с заметкой в газете?» Теперь они склонились друг к другу, рыдая и причитая. Я не доставлю им удовольствия видеть меня одиноко плачущей. Я не должна плакать. Не здесь. Еще не время. Если я начну, то, может быть, я не остановлюсь никогда. Когда я доберусь до Тары, я могу плакать».

Скарлетт подняла подбородок, крепко сжала зубы, стучавшие от холода, проглотила комок в горле. «Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой в Тару».

Острые куски разбитой вдребезги жизни Скарлетт были повсюду вокруг нее здесь, на Оклендском кладбище Атланты. Высокий гранитный шпиль, серый камень, исполосованный серым дождем, был памятником миру, который ушел безвозвратно, беспечному миру ее юности. Это был мемориал конфедератам, символ гордой и беспечной храбрости, которая привела Юг с развевающимися яркими знаменами к разрухе. Он воздвигнут в честь стольких погибших друзей ее детства, поклонников, которые выпрашивали вальсы и поцелуи, когда у нее не было больших проблем, чем выбор бального платья. Он стоит в честь ее первого мужа, Чарльза Гамильтона, брата Мелани. Он стоит в честь сыновей, братьев, мужей, отцов всех, кто мокнул под дождем у маленького холмика, где похоронили Мелани.

Здесь были и другие могилы, другие надгробия. Фрэнк Кеннеди, второй муж Скарлетт. И маленькая, ужасно маленькая могилка с надписью: Евгения Виктория Батлер и ниже — Бонни. Ее последний и самый любимый ребенок.

Живые, как и мертвые, были здесь, но она стояла в стороне. Казалось, что там собралась половина Атланты. Толпа заполнила всю церковь, а теперь растеклась широким неровным темным кругом около скорбного разреза в сером дожде — открытой могилы, вырытой в красной глине Джорджии для Мелани Уилкс.

Первый ряд оплакивающих состоял из самых близких. Белые и черные их лица, за исключением лица Скарлетт, были мокрыми от слез. Старый кучер дядя Петер стоял с Билси и Куки, как бы образуя защитный треугольник вокруг Бо, маленького мальчика, обожаемого Мелани.

Старшее поколение Атланты было там же. Трагически мало потомков осталось у них. Миды, Уайтинги, Мерриуэзеры, Элсинги, их дочери и зятья, Хью Элсинг, единственный оставшийся в живых сын, тетушка Питтипэт Гамильтон и ее брат, дядя Генри Гамильтон, их вековая вражда позабыта в общем горе по их племяннице. Младшая, но выглядевшая так же старо, как и другие, Индия Уилкс укрылась в этой группе и наблюдала за своим братом Эшли затуманенными горем и виной глазами. Он стоял один, как Скарлетт, под дождем, с непокрытой головой, бесчувственный к холодной влаге, неспособный воспринять ни слов священника, ни медленного опускания узкого гроба в могилу.

Эшли. Высокий, худой, бесцветный, его выцветшие золотые волосы стали почти серыми, его бледное потрясенное лицо так же пусто, как и невидящие серые глаза. Он стоял прямо, как будто отдавал честь, — привычка многих лет, проведенных в серой униформе офицера. Он стоял неподвижно, ничего не чувствуя и не понимая.

Эшли. Он был центром и символом разрушенной жизни Скарлетт. Ради любви к нему она игнорировала счастье. Она не замечала любви к мужу, потому что Эшли всегда вставал у нее на пути. А теперь Ретт ушел, и единственным воспоминанием о нем были ветки тепло-золотых осенних цветов, лежащие на могиле. Она предала своего единственного друга, пренебрегла упрямой преданностью и любовью Мелани. А теперь и Мелани ушла. И даже любовь Скарлетт к Эшли прошла, так как она поняла слишком поздно, что привычка любить его уже давно вытеснила саму любовь к нему.

Она не любила его и никогда не полюбит снова. Но теперь, когда она уже не хотела его, Эшли был ее, ее наследством от Мелани. Она пообещала Мелани, что она позаботится о нем и о их ребенке.

Эшли был причиной разрушения ее жизни. И единственным, что теперь осталось у нее.

Скарлетт стояла одиноко в стороне. Было только холодное серое пространство между ней и людьми, которых она знала в Атланте, пространство, которое однажды заполнила Мелани, защищая ее от изоляции и изгнания из общества. Был только холодный и мокрый ветер, и не было Ретта, который должен был бы защитить ее своей любовью.

Она высоко подняла голову, подставив лицо порывам ветра. Все ее сознание сконцентрировалось в словах, которые были ее силой, ее надеждой:

«Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой в Тару».

— Посмотрите На нее, — прошептала своему соседу укрытая черной накидкой леди. — Тверда, как гвоздь. Я слышала, что она не пролила и слезинки за все время, пока устраивала похороны. Скарлетт — это только дела. Сердца у нее нет совсем.

— Вы знаете, ребята говорят, — был ответный шепот, — что у нее сердечная привязанность к Эшли. Уилксу. Думаете, они действительно…

Рядом стоящие зашикали на них, хотя сами думали… Каждый думал об этом.

Ужасный стук земли по дереву заставил Скарлетт сжать кулаки. Она хотела закрыть уши, завизжать, закричать — все, что угодно, — лишь бы прекратить этот ужасный звук закрывающейся над Мелани могилы. Она больно прикусила губу. Она не закричит, нет.

Крик, который прорезал молчание, издал Эшли.

— Мелли… Мел-ли-и-и!

Это был крик мучающейся души, страдающей от одиночества и страха.

Он подошел к глубокой скользкой яме, шатаясь, как только что пораженный слепотой человек, ища руками маленькое тихое создание, в котором заключалась вся его сила. Но ему не за что было схватиться, кроме текущих серебряных нитей холодного дождя.

Скарлетт взглянула на доктора Мида, Индию, Генри Гамильтона. Почему они ничего не делают? Почему они его не остановят? Его надо остановить!

— Мел-ли-и-и…

Во имя любви к Господу! Он же сломает себе шею, а они просто стоят там и смотрят, разинув рты, как он качается на краю могилы.

— Эшли, остановись! — закричала она. — Эшли!

Она бросилась к нему, скользя по мокрой траве. Зонтик, который она отбросила в сторону, покатился, гонимый ветром, пока не застрял в цветах. Она схватила Эшли, попыталась оттащить его от опасности. Он сопротивлялся ей.

— Эшли, не надо! — Скарлетт пыталась успокоить его. — Мелли теперь тебе не поможет.

Но голос не мог прорваться через глухое, сводящее с ума горе.

Он остановился и слабо застонал. Его тело обмякло, и Скарлетт едва успела поддержать его. Доктор Мид и Индия помогли ей поставить его на ноги.

— Ты теперь можешь идти, Скарлетт, — сказал доктор Мид. — Тебе уже больше здесь нечего разрушать.

— Ноя…

Она посмотрела на лица, окружавшие ее, на глаза, жаждущие сенсации.

Затем она повернулась и пошла под дождем. Толпа отшатнулась, как будто кончик ее платья мог запачкать их.

Они не должны знать, что это значит для нее, она не покажет им, что они могли причинить ей боль. Она вызывающе подняла подбородок, не боясь дождя. Ее спина и плечи были выпрямлены, пока она не достигла ворот кладбища и не скрылась из виду. Тогда она схватилась за железную ограду. У нее кружилась голова от изнеможения, она не могла держаться на йогах.

Ее кучер Элиас подбежал к ней, открывая зонтик над ее склоненной головой. Скарлетт направилась к своему экипажу. Внутри обитой плюшем коробки она забилась в угол и натянула шерстяную накидку. Она продрогла до костей и была испугана тем, что наделала. Как она могла так опозорить Эшли перед всеми, когда только несколько ночей назад она пообещала Мелани, что позаботится о нем, будет защищать его, как всегда делала Мелани? Но что еще она могла сделать? Допустить, чтобы он сам бросился в могилу? Она должна была остановить его.

Экипаж раскачивало, его высокие колеса тонули в глубоких колеях, заполненных глинистой грязью. Скарлетт чуть было не упала на пол. Она локтем ударилась об оконную раму, и острая боль пронзила ее руку.

Это была только физическая боль, она могла вытерпеть ее. Но была другая боль, отстраненная, та боль, которую она не могла вынести. Она должна добраться до Тары, она должна. Мамушка была там. Мамушка обняла бы ее своими коричневыми руками. Мамушка прижала бы ее к себе, положила ее голову к себе на грудь, где она выплакивала все свои детские горести. Она сможет поплакать в Мамушкиных руках, она выплачет всю боль до конца, ее голова отдохнет на Мамушкиной груди, ее раненое сердце успокоит Мамушкина любовь. Мамушка поддержит, будет любить ее, разделит ее боль и поможет перенести ее.

— Спеши, Элиас, — сказала Скарлетт. — Спеши.

— Помоги мне снять мокрые вещи, Панси, — приказала Скарлетт служанке. — Быстрее.

Ее глаза на фоне бледного лица казались более темными и пугающими.

— Поспеши, я сказала. Если ты заставишь меня опоздать на поезд, я тебя выпорю.

Панси знала, что Скарлетт не могла этого сделать. Дни рабства закончены, и она уже не собственность мисс Скарлетт, она может уволиться в любое время, стоит только захотеть. Но отчаянная, лихорадочная вспышка в зеленых глазах Скарлетт заставила Панси усомниться в этом. Скарлетт выглядела готовой на все.

— Запакуй черное мерино, будет холодать, — сказала Скарлетт.

Она посмотрела на открытый шкаф. Черная шерсть, черный шелк, черный хлопок, черная саржа, черный вельвет Она может носить траур до конца своих дней Траур по Бонни, а теперь вдобавок траур по Мелани.

«Я не буду думать об этом сейчас. Я сойду с ума, если подумаю. Я подумаю об этом, когда приеду в Тару. Там я смогу это вынести».

— Одевайся, Панси. Элиас ждет. И не забудь надеть траурную повязку на руку. Это день траура.

Улицы, которые сходились в Пяти Углах, были болотистыми. Повозки, коляски и экипажи тонули в грязи. Их кучера проклинали дождь, дороги, своих лошадей. Стоял крик, шум, щелчки бичей. Здесь все время были толпы людей куда-то спешащих, спорящих, жалующихся и смеющихся. Пять Углов бурлили жизнью, капором, энергией. Пять Углов — это была Атланта, которую так любила Скарлетт.

Но не сегодня. Сегодня Пять Углов лежали у нее на пути. Атланта ее не выпускала. «Я должна успеть на этот поезд, я умру, если опоздаю на него, я должна добраться до Тары, или я сломаюсь».

— Элиас, — закричала она, — меня не волнует, как ты доберешься до станции, даже если ты засечешь лошадей до смерти и передавишь всех до единого на улице.

Его лошади были самыми сильными, ее кучер был самым ловким, ее экипаж — самым лучшим. Она успела к поезду с запасом времени.

Прозвучал гудок паровоза. Поезд тронулся. Наконец-то она была в пути.

Все будет хорошо. Она ехала домой в Тару. Она представила себе это: солнечно и ясно, светящийся белый дом, сверкающие зеленые листья жасминовых кустов, усыпанные ароматными белыми цветами.

За окном лил сильный дождь. Но это было уже неважно. В Таре будет огонь в гостиной, потрескивающий от сосновых шишек, брошенных на бревна, и шторы будут опущены, закрывая и дождь, и темноту, и весь мир. Она положит свою голову на мягкую широкую Мамушкину грудь и расскажет ей все, что случилось. Тогда она станет способной размышлять и придумает чтонибудь…

Свист пара и визг колес разбудили задремавшую Скарлетт.

Это уже Джонсборо? Она, должно быть, задремала, и не удивительно, ведь она так устала в последние дни. Она не могла сомкнуть глаз даже успокаивая свои нервы с помощью бренди. Нет, это была станция Раф и Рэди. Еще час до Джонсборо. По крайней мере, дождь кончился, даже была полоска голубого неба впереди. Может быть, солнце светило и над Тарой. Она представила подъезд к дому, темные кедры, широкую зеленую лужайку и любимый дом на вершине небольшого холма.

Скарлетт тяжело вздохнула. Теперь хозяйкой Тары была ее сестра Сьюлин. Ха! Быть плаксой дома больше подходило ей. Все, что Сьюлин когда-либо умела делать, так это плакать, это все, что она когда-либо делала, начиная с детства. А теперь у нее есть собственные дети, плаксивые маленькие девочки, совсем такие, какой она сама была когда-то.

Дети Скарлетт тоже были в Таре. Уэйд и Элла. Она выслала их с Присей, их нянькой, когда получила известие, что Мелани умирает. Ей надо было бы, конечно, оставить их с собой на похороны. Это дало еще один повод старым кошкам в Атланте болтать о том, какая она плохая мать. Пусть говорят, что угодно. Она не пережила бы эти ужасные дни и ночи после смерти Мелли, если бы ей пришлось еще успокаивать детей.

Она не будет думать о них, вот и все. Она едет домой, в Тару, к Мамушке, и просто не будет думать о вещах, которые расстраивают ее. «Бог знает, у меня больше чем достаточно поводов для расстройств. И я так устала…» Ее голова склонилась, и глаза закрылись.

— Джонсборо, мэм, — сказал кондуктор.

Скарлетт открыла глаза.

— Спасибо.

Она осмотрела вагон в поисках Панси и чемоданов. (Я сдеру шкуру с этой девчонки, если она ускользнула в другой вагон. О, если бы только леди не требовалась компаньонка каждый раз, когда она ступает за порог своего дома. Я бы намного лучше справилась сама. Вот она».

— Панси, сними эти мешки с полки. Мы приехали.

«Теперь только пять миль до Тары. Скоро я буду дома. Дома!»

Уилл Бентин, муж Сьюлин, ждал на платформе. Увидеть Уилла было ударом. Первые несколько секунд всегда шокируют. Скарлетт искренне любила и уважала Уилла. Если бы у нее был брат, чего она всегда хотела, она желала, чтобы он был таким же, как Уилл. За исключением деревянной ноги, и, конечно, бедности. Его невозможно было принять за джентльмена, он был из низшего класса. Она забыла это, когда находилась далеко от него, и забыла через минуту после того, как встретилась с ним, потому что он был таким хорошим и добрым. Даже Мамушка хорошо относилась к нему, а Мамушка была самым, строгим судьей, когда дело касалось леди или джентльменов.

— Уилл!

Он пошел ей навстречу своей особой неуклюжей походкой. Она обвила руками его шею.

— О, Уидл, я так рада увидеть тебя, что плачу от радости.

Уилл отнесся к ее объятиям без эмоций.

— Я тоже рад тебя видеть, Скарлетт. Прошло немало времени.

— Слишком много. Это стыдно. Почти год.

— Больше похоже на два.

Скарлетт была ошеломлена. Неужели это было так долго? Неудивительно, что ее жизнь пришла в такое печальное состояние. Тара все время возрождала ее, давала новые силы, когда она нуждалась в них. Как она могла прожить так долго без нее?

Уилл сделал знак Панси и пошел в сторону повозки.

— Нам пора трогаться в путь, если мы хотим успеть до темноты, — сказал он. — Надеюсь, ты не возражаешь против жесткой езды, Скарлетт. Раз уж я ехал в город, я решил, что заодно пополню запасы.

Фургон был высоко завален мешками и посылками.

— Совсем не возражаю, — четко ответила Скарлетт.

Она ехала домой, и сошло бы все, что могло доставить ее туда.

— Забирайся на эти мешки. Панси.

Они оба молчали в течение всего долгого пути до Тары. Воздух был свеж, и дневное солнце припекало. Она правильно сделала, что приехала домой. Тара даст ей святилище, в котором она нуждалась, и вместе с Мамушкой она сможет найти выход, чтобы восстановить свой разрушенный мир. Она наклонилась вперед, улыбаясь в предвкушении увидеть знакомый подъезд.

Но когда она увидела дом, у нее вырвался крик отчаяния.

— Уилл, что случилось?

— Фасад дома был покрыт уродливыми виноградными ветками с мертвыми листьями, на четырех окнах ставни перекосились, на двух их вообще не было.

— Ничего не случилось, Скарлетт. Было лето, а я ремонтирую дом зимой, когда не надо заботиться об урожае. Я примусь за эти ставни через несколько недель. Пока еще не октябрь.

— О, Уилл, почему ты не разрешишь мне дать тебе немного денег? Ты мог бы нанять помощников. Да, через побелку уже проглядывает кирпич. Это выглядит как какой-то хлам.

Ответ Уилла был терпеливым:

— Не бывает помощи ни по любви, ни за деньги. У того, кто хочет работать, работы достаточно, а тот кто не хочет, не принесет никакой пользы. Мы справимся. Большой Сэм и я. Нет нужды в твоих деньгах.

Скарлетт прикусила губу и проглотила слова, которые хотела сказать. Она много раз сталкивалась с его гордостью и знала, что он был несгибаем. Он был прав, что урожаем надо заниматься в первую очередь. Все остальное подождет. Она посмотрела на поля, простирающиеся за домом. Они были прополоты, свежевспаханы, и от них шел резкий запах удобрения, внесенного для следующего посева. Красная земля выглядела теплой и плодородной, и Скарлетт расслабилась. Это было сердце Тары, ее душа.

— Ты прав, — сказала она Уиллу.

Дверь дома распахнулась, и крыльцо заполнилось людьми. Сьюлин стояла впереди, держа своего младшего ребенка на руках над распухшим животом. Шаль упала ей на руку. Скарлетт изобразила веселость, которой не чувствовала.

— Боже, Уилл, неужели у Сьюлин будет еще один ребенок? Тебе придется достроить еще несколько комнат.

Уилл хихикнул:

— Мы все еще пытаемся сделать мальчика.

Он поднял руку, приветствуя свою жену и дочек.

Скарлетт помахала тоже, сожалея, что не подумала купить игрушек для детей.

О, Господи, посмотри на них всех! Сьюлин хмурилась. Глаза Скарлетт пробежали по другим лицам, отыскивая черные… Присей была здесь, Уэйд и Элла прятались за ее юбку… и жена Большого Сэма, Далила, с ложкой, которой — она, должно быть, только что что-то помешивала… Здесь была — как же ее имя? — о, да. Люти, мамка детей в Таре. Но где же Мамушка?

Скарлетт обратилась к своим детям:

— Привет, милые, мама приехала.

Затем она повернулась обратно к Уиллу, положила руку ему на плечо.

— Где Мамушка, Уилл? Она не так стара, чтобы не выйти встретить меня.

Страх сдавил слова в горле Скарлетт.

— Она лежит в постели больная, Скарлетт.

Скарлетт спрыгнула с еще двигавшейся повозки, оступилась, выпрямилась и побежала к дому.

— Где Мамушка? — спросила она Смолин, оставаясь глухой к шумным приветствиям детей.

— Хорошее приветствие, Скарлетт, но не хуже, чем я ожидала от тебя.

О чем ты думала, когда посылала Присей и своих детей сюда, когда у меня руки и так заняты?

Скарлетт подняла руку, готовая ударить сестру.

— Сьюлин, если ты не скажешь мне, где находится Мамушка, то я закричу.

Присей потянула за рукав Скарлетт.

— Я знает, где Мамушка есть, мисс Скарлетт, я знает: Она мощно больна, так что мы прибрали маленькую комнату рядом с кухней для нес, ту, где раньше все окорока висели, когда было полно окороков. Там мило и тепло, рядом с камином. Она была уже там, когда я приходить; так что я не могу точно сказать, что мы приготовили комнату все вместе, но я приносила туда стул, так, чтобы было где ей посидеть, если она захотела бы подняться с постели или если бы посетитель…

Присей разговаривала с пустотой. Скарлетт стояла уже у двери Мамушки, держась за дверной косяк для поддержки.

Эта… эта вещь в постели не была ее Мамушкой. Мамушка была большой женщиной, сильной и толстой, с тепло-коричневой кожей. Прошло едва ли больше шести месяцев, как Мамушка уехала из Атланты, не так много, чтобы вот так измениться. Этого не могло быть. Скарлетт не могла вынести этого. Это была не Мамушка, в это невозможно поверить. Это было серое высохшее создание, которое было едва заметно под выцветшим лоскутным покрывалом, согнутые пальцы ее слабо водили по складкам одеяла, у Скарлетт побежали мурашки по коже.

Потом она услышала голос Мамушки. Тонкий и запинающийся, но Мамушкин, любящий голос.

— Разве я не говорила вам не ступать из дому без шляпки и зонтика от солнца… Говорила вам, говорила вам…

— Мамушка!

Скарлетт упала на колени рядом с кроватью.

— Мамушка, это Скарлетт. Твоя Скарлетт. Пожалуйста, не болей. Мамушка, я не вынесу этого.

Она положила голову рядом с тонкими плечиками и по-детски разрыдалась.

Легкая рука погладила склоненную голову.

— Не плачь, дитя. Не так все плохо, чтобы ничего нельзя было поправить.

— Все, — рыдала Скарлетт. — Все идет не так, как надо, Мамушка.

— Тише, это только одна чашка, а у тебя еще есть другой чайный сервиз, такой же красивый. Ты еще почаевничаешь, как Мамушка обещала тебе.

Скарлетт откинулась назад, ужаснувшись. Она уставилась на лицо Мамушки и увидела светящуюся любовь в потонувших глазах, которые, казалось, не видели ее.

— Нет, — прошептала она.

Она не могла этого вынести. Сначала Мелани, потом Ретт, а теперь Мамушка, все, кого она любила, покинули ее. Это было слишком жестоко. Этого не могло быть.

— Мамушка, — громче сказала она, — Мамушка, послушай меня. Это Скарлетт! — Она схватила край матраса и попыталась встряхнуть его. — Посмотри на меня, — рыдала она, — на меня, на мое лицо. Ты должна узнать меня. Мамушка. Это я, Скарлетт.

Большие руки Уилла замкнулись у ее запястий.

— Ты не должна делать этого, — сказал он.

Его голос был мягким, но хватка железной.

— Она счастлива, когда она в таком состоянии, Скарлетт. Она в прошлом, в Саванне, ухаживает за твоей матерью, когда та еще была маленькой девочкой. Это были счастливые времена для нее. Она была молода, сильна, ей не было больно. Оставь ее.

Скарлетт сопротивлялась, пытаясь высвободиться.

— Но я хочу, чтобы она узнала меня, Уилл. Я никогда не говорила ей, как много она для меня значит.

— Она знает также, что умирает. А сейчас пойдем со мной. Все ждут тебя. Далила будет прислушиваться к Мамушке из кухни.

Скарлетт позволила Уиллу помочь ей подняться на ноги. Она вся онемела, онемело ее сердце. Она молча проследовала за ним в гостиную. Сьюлин тотчас принялась ее бранить, начиная с жалоб, которыми встретила ее на крыльце, но Уилл шикнул на нее.

— Скарлетт пережила несчастье, Сью, оставь ее в покое.

Он налил виски в стакан Скарлетт.

Виски помогло. Оно прожгло знакомую дорожку по всему телу, притупляя боль. Она протянула пустой стакан Уиллу, и тот налил еще.

— Привет, любимые, — сказала она своим детям, — идите обнимите свою маму.

Скарлетт услышала свой голос, он звучал, как чужой, но, по крайней мере, он говорил правильные вещи.

Она проводила все время в Мамушкиной комнате. Все ее надежды были связаны с Мамушкиной поддержкой, но сейчас именно сильные молодые руки держали умирающую черную старушку. Скарлетт купала Мамушку, меняла ей белье, помогала Мамушке, когда ей становилось совсем тяжело дышать, уговаривала ее выпить несколько ложек бульона. Она пела колыбельные песенки, которые Мамушка так часто пела ей, и когда Мамушка разговаривала в бреду с умершей матерью Скарлетт, Скарлетт отвечала словами, которые, как ей казалось, могла сказать ее мать.

Иногда слезящиеся глаза Мамушки узнавали ее, и потрескавшиеся губы старушки улыбались при виде своей любимицы. Затем ее дрожащий голос распекал Скарлетт, как она распекала ее в детстве.

— Твои волосы в полном беспорядке, мисс Скарлетт, а теперь ты пойдешь и причешешься сто раз, как учила тебя Мамушка. У тебя нет причины носить такое измятое платье. Иди надень что-нибудь свеженькое, пока ребята не увидели тебя.

Или:

— Ты бледна, как привидение, мисс Скарлетт. Ты посыпаешь лицо порошком? Иди умойся сию минуту.

Что бы Мамушка ни приказала, Скарлетт обещала сделать, но никогда не хватало времени выполнить обещанное до того, как Мамушка снова теряла сознание.

Днем и вечером Сьюлин Люти или даже Уилл помогали Скарлетт в комнате больной, и тогда она могла поспать полчаса, свернувшись на перекошенном стуле. Но ночью Скарлетт стойко не отходила от постели больной. Она уменьшала огонь в масляной лампе, брала Мамушкину тоненькую сухую ручку в свою. Когда весь дом спал и Мамушка спала, Скарлетт могла, наконец, плакать, и слезы ее разбитого сердца облегчили немного боль.

Однажды в тихий предрассветный час Мамушка проснулась.

— Из-за чего ты плачешь, милая? — прошептала она. — Старая Мамушка готова сложить свою ношу и отдохнуть в объятиях Господа. Нет причины воспринимать все это так.

Ее рука дрогнула в руках Скарлетт, освободилась, шлепнула склоненную голову Скарлетт:

— Тише теперь. Не все так плохо, как ты думаешь.

— Прости, — рыдала она. — Я просто не могу не плакать.

Согнутые пальцы Мамушки пытались убрать запутанные волосы Скарлетт от ее лица.

— Скажи старой Мамушке, что беспокоит ее овечку.

Скарлетт посмотрела в старые, мудрые, любящие глаза и почувствовала такую глубокую боль, какой никогда не знала до этого.

— Я все сделала неправильно. Мамушка. Не знаю, как я могла наделать так много ошибок. Я не понимаю.

— Мисс Скарлетт, ты сделала то, что должна была сделать. Никто не может сделать больше этого. Господь послал тебе тяжелое бремя, и ты его несла. Нет смысла спрашивать, почему это было предназначено именно тебе и чего тебе стоило нести его. Что сделано, то сделано. Не мучай себя сейчас.

Мамушкины тяжелые ресницы закрыли слезы, которые сверкали в тусклом свете, и ее тяжелое дыхание замедлилось во сне.

«Как я могу не раздражаться? — хотелось закричать Скарлетт. — Моя жизнь разрушена, и я не знаю, что мне делать. Мне нужен Ретт, но он ушел. Мне нужна ты, но и ты покидаешь меня».

Она подняла голову, вытерла рукавом слезы и выпрямилась. Угли в печке сгорели, а ведро пусто. Ей надо его наполнить, ей надо поддерживать огонь. Комната начинала охлаждаться, а Мамушка должна быть в тепле. Скарлетт натянула лоскутное покрывало на хрупкое тело Мамушки, затем вынесла ведро в холодную темень двора. Она поспешила в сторону угольного склада, сожалея, что не накинула шаль.

Луны не было видно, только серебряный полумесяц затерялся в облаке.

Воздух был тяжелый от ночной влаги, и несколько не спрятанных облаками звезд казались очень далекими и холодными, как лед. Скарлетт продрогла.

Чернота вокруг казалась бесформенной, бесконечной. Она торопливо отправилась в центр двора, ничего не видя перед собой, и теперь не могла воспроизвести знакомые очертания печного домика и конюшни, которые должны быть рядом. Она огляделась в панике, ища белый силуэт дома, который только что покинула. Но он тоже был бесформенным и темным. Свет не горел нигде. Казалось, она затерялась в молчаливом и неизвестном мире. Ничто не шевелилось в ночи: ни листочек на дереве, ни перо с птичьего крыла. Ужас пробежал по ее натянутым нервам, и ей захотелось броситься куда-нибудь. Но куда? Везде была враждебная темнота.

Скарлетт сжала зубы. «Что за глупости? Я дома, в Таре, и темный холод исчезнет, как только взойдет солнце». Она выдавила смешок, и неестественный звук заставил ее подпрыгнуть.

«Правильно говорят, что перед рассветом всегда темнее, — подумала она. — Я просто пала духом, вот и все. Я не поддамся этому, надо топить плиту». Она протянула руку в темноту перед собой и пошла по направлению к угольной куче, вдруг оступилась и упала. Ведро громко звякнуло и покатилось.

Каждая частичка ее тела кричала, что она должна сдаться, оставаться там, где она есть, пока не настанет день, и она сможет видеть. Но Мамушке нужно тепло и приветливый желтый огонек за слюдяным окошком в печке.

Скарлетт встала на колени и ощупала землю вокруг себя в поисках угольного ведерка. Несомненно, еще не было такой непроглядной темноты в мире. Или такого влажного, холодного ночного воздуха. Где же ведро? Где рассвет?

Ее пальцы наткнулись на холодный металл. Скарлетт подползла на коленях поближе, и ее рука почувствовала ребристые края ведерка для угля. Она отчаянно прижала его к своей груди.

«О, Боже, я теперь даже не знаю, в какой стороне находится дом, тем более угольный склад. Я потерялась в ночи». Она посмотрела наверх, надеясь увидеть хоть какой-то свет, но небо было черным. Даже холодные далекие звезды исчезли.

На мгновение ей захотелось закричать и кричать до тех пор, пока кто-нибудь не проснется, не зажжет фонарь и не проводит ее домой.

Но гордость запрещает ей это. Потеряться на своем собственном дворе, всего в нескольких шагах от двери кухни? Она не сможет жить с таким позором.

Она надела ведро себе на руку и стала неловко ползать на четвереньках по темной земле. Рано или поздно она наткнется на что-нибудь — дом, стопку дров, конюшню, колодец — и определит свое местонахождение. Будет быстрее, если она встанет и пойдет. И не будет чувствовать себя дурой. Но она может опять упасть и подвернуть ногу. И тогда она будет беспомощна, пока кто-нибудь не найдет ее. Все равно, что, но что-то надо было делать, это лучше, чем лежать одинокой, беспомощной и потерявшейся.

Где была стена? Здесь где-то должна быть она, ей казалось, будто она проползла полпути в Джонсборо. Ей стало страшно. Казалось, темнота никогда не спадет, а она все будет ползать и ползать.

«Перестань! — сказала она себе, — перестань сейчас же!

Она задыхалась.

С трудом она встала на ноги и заставила себя дышать спокойнее. «Я — Скарлетт О'Хара, — сказала она себе. — Я в Таре и знаю каждый фут этого места лучше, чем свои пять пальцев. Ну и что, если я не могу видеть дальше четырех дюймов впереди себя? Я знаю, что там находится, надо только найти это. И сделаю я это на ногах, а не на четвереньках, как какая-то малышка или собака». Она подняла подбородок и выпрямила свои тоненькие плечики. Слава Богу, никто не видел ее распростертой в грязи или ползающей по кругу.

Никогда еще в своей жизни она не была побита: ни старой армией Шермана, ни худшими из «саквояжников». Никто, ничто не побьет ее, если она не позволит этого сделать. Что за мысль: испугаться темноты, как какаянибудь плакса, трусиха!

«Я, кажется, начинаю ныть, — подумала она с отвращением. — Я не позволю этому случиться. Как только спустишься вниз до конца, дорога может вести только вверх. Если я привела в беспорядок жизнь, я и разберу ее. И в этом я не солгу».

Держа угольное ведерко прямо перед собой, Скарлетт пошла вперед твердыми шагами. Почти сразу же металлическое ведерко стукнулось обо что-то. Она громко засмеялась, когда почувствовала резкий хвойный запах свежесрубленной сосны. Она была у дровяного склада с кучей угля рядом с ним. Это было точно то место, куда она шла.

Железная дверца печки захлопнулась с громким стуком. Мамушка заворочалась в постели. Скарлетт поспешила снова натянуть на нее — покрывало. В комнате было холодно.

Превозмогая боль. Мамушка посмотрела на Скарлетт.

— У тебя грязное лицо и руки, — проворчала она слабым голосом.

— Я знаю, — сказала Скарлетт. — Я помою их сию минуту.

Прежде чем старушка унесется обратно, Скарлетт поцеловала ее в лоб. — Я люблю тебя. Мамушка.

— Нет надобности говорить мне то, что я уже знаю.

Мамушка снова провалилась в забытье.

— Есть необходимость, — сказала ей Скарлетт.

Она понимала, что Мамушка не могла ее слышать, но все равно продолжала говорить, уже для себя.

— Есть много необходимостей. Я не говорила ничего Мелани и Ретту до тех пор, пока не стало поздно. У меня не было времени, чтобы понять, что я их люблю, и тебя тоже. По крайней мере, с тобой я не совершу ошибки, которую допустила с ними.

Скарлетт взглянула на лицо умирающей старухи.

— Я люблю тебя. Мамушка, — прошептала она. — Что случится со мной, когда тебя не будет?

Глава 2

Голова Присей просунулась в притворенную дверь комнаты больной.

— Мисс Скарлетт, мистер Уилл просил меня посидеть с Мамушкой, пока вы будете завтракать. Далила говорит, что вы измотаете себя ухаживанием за больной, и она приготовила вам большой кусок ветчины с подливкой.

— Где мясной бульон для Мамушки? — спешно спросила Скарлетт. — Далила знает, что утром она должна приносить теплый бульон.

— Он у меня в руке. — Присей открыла дверь локтем, держа поднос перед собой. — Но Мамушка спит, мисс Скарлетт. Вы хотите ее разбудить, чтобы накормить бульоном?

— Оставь его закрытым и держи поднос около печки. Я покормлю ее, когда приду обратно.

Скарлетт почувствовала себя голодной. Аромат горячего бульона заставил ее желудок сжаться.

Она спешно вымыла лицо и руки на кухне. Ее платье тоже было грязным, но с этим придется смириться. Она наденет чистое после «еды.

Уилл как раз поднимался из-за стола, когда Скарлетт вошла в столовую. Фермеры не могут тратить время зря, особенно в такой светлый и теплый день, какой обещало раннее золотое солнце за окном.

— Я могу помочь вам, дядя Уилл? — спросил с надеждой Уэйд.

Он вскочил, чуть не уронив стул. Затем он увидел мать, и его лицо побледнело. Ему придется остаться за столом и демонстрировать свои лучшие манеры, или она рассердится. Он подошел отодвинуть стул для Скарлетт.

— Какие милые манеры у тебя, Уэйд, — проворковала Сьюлин. — Доброе утро, Скарлетт. Гордишься ли ты своим юным джентльменом?

Скарлетт озадаченно посмотрела на Сьюлин, затем на Уэйда. Он был совсем еще ребенком, но что заставило Сьюлин быть столь слащаво притворной? Она вела себя так, как будто Уэйд был ее партнером по танцу, с которым она собиралась пофлиртовать.

Это был очень симпатичный мальчик, с удивлением обнаружила Скарлетт. Большой для своего возраста, он выглядел тринадцатилетним, хотя ему еще не исполнилось двенадцати.

«Боже, что я буду делать с одеждой для Уэйда? Об этом всегда заботился Ретт. Я даже не знаю, что носят мальчики, что где покупать. Его руки торчат из рукавов, ему необходима одежда большего размера. Надо поторопиться. Скоро начинаются школьные занятия, если уже не начались, я даже не знаю, какое сегодня число».

Скарлетт тяжело опустилась на стул, который придерживал Уэйд. Она надеялась, что он сможет рассказать, что ей нужно было знать. Но сначала она позавтракает. У нее уже слюнки текут.

— Спасибо, Уэйд Хэмптон, — рассеянно сказала она.

Ветчина выглядела безупречно: розовая и сочная, с хрустящей коричневой корочкой жира, окаймлявшей кусок. Она бросила салфетку на колени, даже не разворачивая ее, и схватила вилку с ножом.

— Мама? — сказал осторожно Уэйд.

— А? — Скарлетт с удовольствием взялась за ветчину.

— Могу ли я пойти в поле помогать дяде Уиллу, пожалуйста? Скарлетт нарушила основное правило поведения за столом и стала разговаривать с полным ртом. Ветчина была великолепна.

— Да, да иди.

Она уже отрезала другой кусок.

— Я тоже, — подала голосок Элла.

— Я тоже, — вторила ей эхом Сюсси.

— Вас не приглашают, — сказал Уэйд. — Поле — это мужское дело. Девочки остаются дома.

Сюсси разревелась.

— Взгляни, что ты наделала? — сказала Сьюлин.

— Я? Это шумит не мой ребенок.

Скарлетт всегда старалась избегать ссор с Сьюлин, когда приезжала в Тару, но привычка была сильней. Они начали ссориться еще малышками и никогда этого не прекращали.

«Я не дам испортить ей мой завтрак», — и Скарлетт сконцентрировала свое внимание на размазывании масла. Она даже не подняла глаза, когда Уэйд вышел вместе с Уиллом, и рев Эллы присоединился к реву Сюсси.

— Тише, вы обе, — громко сказала Сьюлин.

Скарлетт полила подливкой свою овсянку, наложила горку каши на кусок ветчины, поддерживая все это ножом.

— Дядя Ретт отпустил бы меня, — рыдала Элла.

«Я не буду слушать, — подумала Скарлетт, — я заткну себе уши и буду наслаждаться завтраком». Она положила ветчину с овсянкой себе в рот.

— Мама… Мама, когда дядя Ретт приедет в Тару?

Голос Эллы был резким, сверлящим. Скарлетт услышала эти слова, несмотря на свое решение не слушать. Что она может сказать? Как бы она ответила на вопрос Эллы? «Никогда». Она не могла бы поверить в это даже сама. Она с неохотой взглянула на красное личико своей дочери. Элла все испортила. «Не могла бы она меня оставить в покое хотя бы на время завтрака?»

У Эллы были рыжие курчавые волосы ее отца, Фрэнка Кеннеди. Они прилипали к ее заплаканному личику, как ржавые нити проволоки, все время выбиваясь из плотно завязанных Присей кос, как бы она ни смачивала их водой. Тело Эллы тоже было похоже на проволоку — одна кожа и кости. Она была старше Сюсси на полгода, но Сюсси уже была на полголовы выше и намного тяжелее, так что могла безнаказанно задирать Эллу.

«Ничего странного, — подумала Скарлетт, — что Элла хочет, чтобы Ретт приехал. Он действительно заботился о ней, а я нет. Она действует мне на нервы точно так же, как и Фрэнк, и как бы я ни старалась, я все равно не могу полюбить ее».

— Мама, когда дядя Ретт приедет? — снова спросила Элла.

Скарлетт резко отодвинула свой стул и встала из-за стола.

— Это дело взрослых, — сказала она. — Я пойду присмотреть за Мамушкой.

Она не могла думать о Ретте сейчас, она подумает о нем позже, когда не будет так расстроена. Было более важно — гораздо более важно — уговорить Мамушку выпить немного бульона.

— Еще одну маленькую ложечку. Мамушка, дорогая, это сделает меня счастливой.

Старушка отвернулась от ложки.

— Устала, — выдохнула она.

— Я знаю, — сказала Скарлетт, — я знаю. Тогда спи, я не буду больше тебе докучать.

Она посмотрела на почти полную тарелку. Мамушка с каждым днем ела все меньше и меньше.

— Мисс Эллин… — слабо позвала Мамушка.

— Я здесь. Мамушка, — ответила Скарлетт.

Ей все время причиняло боль, когда Мамушка не узнавала ее, когда она думала, что это руки матери Скарлетт так любяще ласкали ее. «Это не должно меня тревожить, — постоянно повторяла себе Скарлетт. — Ведь это мама все время ухаживала за больными, а не я. Мама была добра ко всем, она была ангелом, она была безупречной леди. Я должна гордиться тем, что меня принимают за нее. Кажется, я попаду в ад, ревнуя, что Мамушка любила ее сильнее… только я не особенно верю в ад… или небеса».

— Мисс Эллин…

— Я здесь. Мамушка.

Старые глаза полуоткрылись.

— Ты не мисс Эллин.

— Мамушка, это Скарлетт — твоя Скарлетт.

— Мисс Скарлетт… мне нужен мистер Ретт. Что-то сказать…

Скарлетт прикусила губу. «Он мне тоже нужен, — она молча плакала. — Очень нужен. Но он ушел. Мамушка. Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь».

Она увидела, что Мамушка опять провалилась в беспамятство, и была теперь даже рада этому. По крайней мере, Мамушка не чувствовала боли. Ее собственное сердце ныло, как будто оно было истыкано ножами. Ей так не хватало Ретта, особенно сейчас, когда Мамушка все быстрее и быстрее скатывалась к смерти: «Если бы он просто мог быть здесь, рядом со мной, переживая ту же боль, что и я, поскольку Ретт любил Мамушку, и Мамушка любила его. Он никогда не старался, чтобы заработать чье-либо расположение так, как Мамушкино. У него разобьется сердце, когда он узнает, что Мамушка умерла. Он будет так сожалеть, что не смог проститься с ней…»

Скарлетт подняла голову, ее глаза расширились. Конечно, какой же дурой она была. Она взглянула на высохшую старушку.

— Мамушка, дорогая, благодарю тебя, — вздохнула она. — Я пришла к тебе за помощью, чтобы ты все снова исправила, и ты это сделаешь, как ты все время делала.

Она нашла Уилла в конюшне, вытирающего лошадь.

— Уилл, я так рада, что нашла тебя, — сказала Скарлетт.

Ее зеленые глаза сверкали, щеки покрылись настоящим румянцем.

— Можно мне взять лошадь и багти? Мне надо съездить в Джонсборо. — Ты ведь не планировал поехать в Джонсборо сам?

Она затаила дыхание, пока ждала ответа.

Уилл спокойно посмотрел на нее. Он понимал Скарлетт лучше, чем она ожидала.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя?

— Уилл, ты такой милый, хороший. Я бы с удовольствием осталась с Мамушкой, но мне очень надо оповестить Ретта об этом. Она спрашивает о нем, и он ее так любил, что никогда не простит себе, если не попрощается с ней.

Она потрепала гриву лошади.

— Он в Чарльстоне по семейным делам, его мамочка не может даже вздохнуть, не спросив его совета.

Скарлетт подняла глаза, увидела ничего не выражающее лицо Уилла, затем отвернулась. Она стала заплетать гриву, тщательно выполняя свою работу, как будто от нее зависела ее жизнь.

— Я дам тебе его адрес, чтобы ты послал телеграмму. И лучше бы ты послал ее от своего имени, Уилл. Ретт знает, как я обожаю Мамушку. Он может подумать, что я сильно преувеличиваю серьезность ее болезни. Он подумает, что я соображаю не больше, чем майский жук.

Уилл знал, что это была откровенная ложь.

— Я думаю, ты права, — сказал он медленно, — Ретт должен приехать как можно скорее. Я тотчас же отправлюсь в путь, верхом будет быстрее, чем в упряжке.

— Спасибо, адрес у меня в кармане.

— Я приеду обратно к обеду, — сказал Уилл.

Он снял с крючка седло. Скарлетт ему помогала. Ее переполняла энергия. Она была уверена, что Ретт приедет. Он сможет быть в Таре через два дня, если отправится из Чарльстона, как только получит извещение.

Но Ретт не приехал через два дня. И через четыре, и через пять. Скарлетт перестала прислушиваться к шуму колес и стуку копыт на подъезде к дому. Она вымотала себя, напрягая слух. Теперь ее вниманием завладел ужасный хрипящий шум, тщетные попытки Мамушки дышать. Казалось невозможным, что это обессилевшее, чахнущее тело находило силы, чтобы вбирать в легкие воздух, а затем выдыхать его. Но она дышала раз за разом, сосуды на ее иссохшейся шее пульсировали.

Сьюлин присоединилась к дежурствам Скарлетт.

— Она и моя Мамушка, Скарлетт.

Вся ревность и жестокость, продолжавшиеся между ними всю жизнь, были позабыты в совместном усилии помочь старой негритянке. Они снесли вниз все подушки, чтобы выпрямить ее, держали задний котел постоянно под паром. Они мазали маслом ее потрескавшиеся губы, поили с ложечки водой.

Но ничто не облегчало страданий Мамушки. Она с сожалением смотрела на них:

— Не выматывайте себя, вы мне ничем не поможете.

Скарлетт приложила руку к ее губам.

— Тише, — попросила она, — побереги силы.

«Почему, — молча взывала она к Богу, — почему Ты не дашь ей умереть спокойно и легко, когда она блуждает по своему прошлому? Почему Ты будишь ее и заставляешь страдать? Она была хорошей всю свою жизнь, все время заботилась о других, никогда о себе. Она заслуживает лучшего. Я никогда не склоню свою голову перед тобой, пока я живу».

Она громко читала Мамушке потрепанную старую Библию. Она читала псалмы, и ее голос не выдавал боли и нечестивого раздражения в сердце. Когда опустилась ночь, Сьюлин зажгла лампу и сменила Скарлетт, потом она вновь заняла свое место, потом опять Сьюлин, пока Уилл не отослал ее немного отдохнуть.

— Ты тоже, Скарлетт, — сказал он. — Я посижу с Мамушкой. Читать я плохо умею, но зато многое из Библии знаю наизусть.

— Тогда рассказывай. Но я не оставлю Мамушку. Я не могу.

Она села на пол и прислонилась к стенке, прислушиваясь к ужасающим звукам смерти.

Когда первый тонкий луч света осветил окна, звуки неожиданно изменились: каждый вздох стал более шумным, промежутки между ними увеличились. Скарлетт вскочила на ноги. Уилл поднялся со стула.

— Я позову Сьюлин, — сказал он.

Скарлетт заняла его место у постели.

— Ты хочешь, чтобы я подержала твою руку. Мамушка? Дай я ее подержу.

От усилия на лбу Мамушки появились складки.

— Так… устала.

— Я знаю, знаю. — Не утомляй себя еще больше разговором.

— Хотела… дождаться до… мистера Ретта.

Скарлетт проглотила слезы. Она не может плакать «сейчас.

— Мамушка. Отдыхай. Он не может приехать.

Она услышала спешащие шаги на кухне.

— Идет Сьюлин. И мистер Уилл. Мы будем с тобой, дорогая. Мы все любим тебя.

Тень упала на кровать, и Мамушка улыбнулась.

— Она ждала меня, — сказал Ретт.

Скарлетт посмотрела на него, не веря своим глазам.

— Подвинься, — мягко сказал он. — Дай мне подойти поближе к Мамушке.

Скарлетт поднялась, чувствуя его близость, его силу, мужественность, и ее колени ослабли. Ретт подвинул Скарлетт и опустился на колени около Мамушки.

Он пришел. Все будет в порядке. Скарлетт склонилась рядом с ним, плечом касаясь его руки, и она была счастлива, в то время как ее сердце разрывалось по Мамушке. Он приехал, Ретт рядом. «Какой же дурой я была, когда потеряла всякую надежду на это».

— Я хочу, чтобы ты сделал одну вещь для меня, — заговорила Мамушка.

Ее голос окреп, как будто она берегла силы для этого момента. Ее дыхание стало легче и чаще.

— Все, что угодно. Мамушка, — ответил Ретт. — Я сделаю все, что ты хочешь.

— Похорони меня в моей шелковой красной нижней юбке, которую ты подарил мне. Проследи за этим. Я знаю, что Люти положила глаз на нее.

Ретт засмеялся. Скарлетт была шокирована. Смех у постели умирающей. Затем она поняла, что Мамушка тоже беззвучно смеялась.

Ретт положил руку к себе на сердце.

— Я клянусь тебе, что Люти даже не увидит ее. Я позабочусь, чтобы ты забрала ее с собой на небеса.

Мамушка протянула руку к нему, делая знак придвинуться поближе к ней.

— Не оставляй мисс Скарлетт, — сказала она. — Ей нужна забота, а я уже больше не могу заботиться о ней.

У Скарлетт перехватило дыхание.

— Я позабочусь. Мамушка, — сказал Ретт.

— Поклянись в этом, — голос ее звучал слабо, но твердо.

— Я клянусь, — ответит Ретт.

Мамушка тихо вздохнула.

Скарлетт выдохнула с рыданием.

— Дорогая Мамушка, благодарю, — плакала она. — Мамушка…

— Она не слышит тебя, Скарлетт, она умерла.

Он провел своей большой рукой по лицу Мамушки, закрывая ей глаза.

— Целый мир ушел, целая эра закончилась, — сказал он мягко. — Пусть она покоится в мире.

— Аминь, — сказал Уилл от дверей.

Ретт повернулся.

— Привет, Уилл, Сьюлин.

— Ее последняя мысль была о тебе, Скарлетт, — плакала Сьюлин. — Ты все время была ее любимицей.

Она стала громко рыдать. Уилл обнял ее, давая своей жене выплакаться.

Скарлетт подбежала к Ретту, протягивая руки, чтобы обнять его.

— Я так скучала по тебе, — сказала она.

Ретт поймал запястья ее рук и удержал их.

— Не надо, Скарлетт, — сказал он. — Ничего не изменилось.

Скарлетт не могла сдержать себя.

— Что ты имеешь в виду? — громко заплакала она.

Ретт вздрогнул.

— Не заставляй меня повторять это снова, Скарлетт. Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

— Я не знаю. Я не верю тебе. Ты не сможешь покинуть меня, когда я тебя люблю и нуждаюсь в тебе. О, Ретт, не смотри на меня так. Почему ты не обнимешь меня и не утешишь? Ты обещал Мамушке.

Ретт покачал головой, слабо улыбнувшись.

— Ты такой ребенок, Скарлетт. Ты знала меня все эти годы, но, если тебе захочется, ты можешь забыть все, что выучила за это время. Я солгал. Я лгал, чтобы осчастливить последние мгновения старушки. Помни, моя милая, я негодяй, а не джентльмен.

Он пошел к двери.

— Не уходи, Ретт, пожалуйста, — рыдала Скарлетт.

Потомона закрыла обеими руками рот, чтобы остановить себя. Она перестанет уважать себя, если попросит его еще раз. Она резко отвернулась, не желая видеть его выходящим. Она увидела триумф в глазах Сьюлин и сожаление в глазах Уилла.

— Он вернется, — сказал она, высоко держа голову. — Он все время возвращается.

«Если я буду повторять это достаточно часто, — подумала она, — то я поверю в это. Может быть, это будет правдой».

— Постоянно, — сказала она, глубоко вздохнув. — Где Мамушкина нижняя юбка, Сьюлин? Я должна проследить, чтобы Мамушку похоронили в ней.

Скарлетт контролировала себя, пока не закончилась процедура омовения и одевания тела Мамушки. Но когда Уилл внес гроб, она стала трястись. Не говоря ни слова, она вышла.

Она налила полстакана виски из графина в столовой и выпила его тремя обжигающими глотками. Тепло разлилось по ее измотанному телу, она перестала дрожать.

«Мне нужен воздух, — подумала она. — Мне нужно выбраться из этого дома, подальше от них всех». Она слышала испуганные голоса детей на кухне. Ее нервы не выдержали. Она подхватила юбки и побежала.

На улице утренний воздух был свежим и прохладным. Скарлетт глубоко дышала, наслаждаясь свежестью. Легкий бриз подхватил прилипающие к ее шее волосы. Когда она расчесывалась в последнее время? Она не могла вспомнить. Мамушка бы очень рассердилась. Она прикусила правую руку, чтобы сдержать свое горе, и пошла по высокой траве пастбища вниз, к окаймлявшему реку лесу. Огромные сосны сладко пахли, в тени лежал мягкий покров выцветших игл, опадавших уже сотни лет. Под их укрытием Скарлетт осталась одна. Она устало опустилась на мягкую землю, затем уселась, опираясь спиной на ствол дерева. Ей надо было подумать, должен же быть выход, чтобы спасти свою жизнь из руин.

Но она не могла собраться с мыслями. Она так запуталась, так устала.

Она уставала и раньше. Даже больше, чем сейчас. Когда ей надо было добраться до Тары из Атланты через войска янки, она не позволила усталости остановить ее. Когда ей приходилось рыскать в поисках еды по всей округе, она не сдалась. Когда она собирала хлопок, пока ее руки не одеревенели, когда она впрягала себя в плуг, как будто была мулом, когда ей нужно было найти силу, чтобы выжить, несмотря ни на что, она не сдалась. Она не собиралась сдаваться и сейчас. Поражение было не в ее натуре.

Она глядела вперед, встречаясь лицом к лицу со всеми своими горестями. Смерть Мелани… Мамушки… Ретт, покидающий ее…

Это было хуже всего. Ретт, покидающий ее… Вот что ей придется выдержать. Она слышала его голос: «Ничего не изменилось».

Это не могло быть правдой! Но это была правда.

Ей надо придумать способ вернуть его. Она всегда знала, как заполучить любого нужного ей мужчину, а Ретт был таким же мужчиной, как и все, не так ли?

Нет, он был не такой, как все, и поэтому она хотела его. Она вздрогнула, внезапно испугавшись. Что, если в этот раз она не победит? Она все время выигрывала, тем или иным способом. Она все время получала то, что хотела. До сих пор.

Над ее головой хрипло прокричала голубая сойка. Скарлетт взглянула наверх, послышался второй насмешливый крик.

— Оставь меня в покое, — сказала она.

Птичка улетела.

«Надо подумать, вспомнить, что сказал Ретт. Не этим утром или прошлой ночью, когда умирала Мамушка. Что он сказал у нас дома, когда уезжал из Атланты? Он говорил и говорил. Он был так спокоен, так ужасно терпелив».

Она вспомнила одно почти забытое выражение, и ее усталость как рукой сняло. Она нашла то, что ей нужно было. Да, да, она помнила это отчетливо. Ретт предложил ей развод. Затем, после ее яростного отказа, он произнес это. Скарлетт закрыла глаза, слушая его голос опять: «Я буду приезжать достаточно часто, чтобы не было сплетен».

Она улыбнулась. Она еще не выиграла, но у нее был шанс. Хотя бы для начала. Она поднялась, стряхнула сосновые иголки с платья и волос. Наверное, она выглядит растрепанной.

Грязно-желтая рука Флинт медленно текла под уступом, на котором возвышались сосны. Скарлетт посмотрела вниз и бросила в реку горсть сосновых иголок. Их подхватил водоворот течения.

— Все время в движении, — пробормотала она. — Прямо как я. Никогда не смотреть назад. Что сделано, то сделано. Пошевеливайся.

Она взглянула на яркое небо. Полоска ослепительно белых облаков быстро пересекла небосвод. «Будет холодать, — подумала она. — Нужно одеться потеплее на похороны». Она повернула к дому. Ей надо добраться домой и привести себя в порядок. Она обязана выглядеть опрятно. Мамушка всегда сердилась, когда она не следила за собой.

Глава 3

Скарлетт пошатывалась. Она, должно быть, так же устала, как уже когда-то уставала в своей жизни, но она не могла вспомнить, когда. Она слишком устала, чтобы вспомнить.

«Я устала от похорон, я устала от смерти, я устала от распада моей жизни».

Кладбище в Таре было не очень большим. «Могила Мамушки отличалась от Мединой своими размерами, — подумала Скарлетт, — но Мамушка так высохла, что ей не нужна была такая большая могила».

Дул резкий ветер. Хотя небо было ясным, и день стоял солнечный, пожелтевшие листья носились по небу, гонимые ветром. «Приближается осень, — подумала она. — Раньше мне нравилась осень в деревне, прогулки в лесах на лошади. Земля выглядела так, как будто ее осыпали золотом, и воздух был вкуса сидра. Так давно это было. После смерти Па в Таре больше не катались по-настоящему на лошадях».

Она посмотрела на надгробия. Джералд О'Хара, родился в графстве Миг, Ирландия. Эллин Робийяр О'Хара, родилась в Саванне, Джорджия. Джералд О'Хара, младший. Три маленьких камня, один похож на другой. Братья, но которых она никогда не увидит. Мамушку похоронили здесь же, рядом с мисс Элети, ее первой любовью, а не на кладбище для слуг. «Сьюлин орала до небес, но я выиграла эту битву, как только Уилл принял мою сторону. Если Уилл что-то решил, то это остается непререкаемым. Плохо, что он такой несгибаемый и не разрешает мне дать ему денег. Дом выглядит ужасно. И кладбище тоже. Сорняки повсюду, все это откровенно постарело. Эти похороны тоже откровенно никудышные. Мамушке бы они не понравились. Этот черный проповедник все говорил и говорил, а он даже не знал ее. Мамушка бы не потратила на него ни минутки, она была романской католичкой, как все в доме Робийяров, за исключением дедушки. Нам надо было бы позвать священника, но ближайший был в Атланте, и это заняло бы несколько дней. Бедная Мамушка. Бедная мама тоже умерла и была похоронена без священника. Па тоже, ко вряд ли его это так беспокоило. Он все время дремал во время молитвы по вечерам».

Скарлетт посмотрела на неухоженное кладбище, затем на обшарпанный фасад дома. «Я рада, что мама не увидит все это, — подумала она с неожиданной болью и раздражением. — Это разбило бы ей сердце». Скарлетт увидела на мгновение высокую, стройную фигуру матери так отчетливо, как будто Эллин О'Хара была среди пришедших на похороны. Всегда опрятная, с белыми руками, занятыми шитьем или одетыми в перчатки для поездки по делам милосердия, с мягким голосом, постоянно занятая наведением порядка, который при ней соответствовал жизни Тары. Как она это делала? Скарлетт молча плакала. «Как она делала мир удивительным все время, пока была здесь? Мы все были так счастливы тогда. Что бы ни случилось, мама всегда могла это исправить. Как бы я хотела, чтобы она была здесь! Она бы прижала меня к себе, и все мои несчастья исчезли бы.

Нет, нет, я не хочу, чтобы она была здесь, ее бы так огорчило, если бы она увидела, что стало с Тарой, что стало со мной. Она бы разочаровалась во мне, и я бы не вынесла этого. Что угодно, только не это. Я не буду думать об этом, я не должна. Я подумаю о чем-нибудь другом — интересно, сообразила ли Далила приготовить что-нибудь поесть для людей после похорон. Сьюлин не подумала бы об этом, да и не решилась бы потратить деньги на закуску.

Это вряд ли сказалось бы на ее бюджете — здесь почти никого нет. Только этот черный проповедник выглядит способным есть за двадцать человек. Если он не перестанет говорить об успокоении на груди Абрама и пересечении реки Иордан, то я закричу. Эти три тощие женщины, которых он называет хором, здесь единственные люди, которые не дергаются от смущения. Ничего себе хор! Тамбурины и духовые! Мамушке нужно что-нибудь торжественное на латыни, а не «Поднимаясь на лестницу Якова». Хорошо хотя бы, что здесь почти никого нету, только Сьюлин, Уилл и я, да еще дети и слуги. По крайней мере, мы все любили Мамушку и переживаем ее смерть. Глаза Большого Сэма покраснели от слез. Посмотрите на бедного старого Порка, также выплакавшего свои глаза. Его волосы почти что белые, я никогда не думала, что он так стар. Дилси не выглядит на свои годы, она не изменилась ни капельки с того момента, как приехала в Тару…»

Истощенное, блуждающее сознание Скарлетт неожиданно обострилось. Что делают здесь Порк и Дилси? Они не работали в Таре уже много лет. С тех пор, как Порк стал слугою Ретта, а Дилси, жена Порка, переехала в дом Мелани в качестве Мамушки Бо. Как они очутились здесь, в Таре? Они никак не могли узнать о смерти Мамушки. Если только Ретт не сказал им.

Скарлетт посмотрела через плечо. Вернулся ли Ретт? Ничто не говорило о его присутствии.

Как только кончилась служба, Скарлетт сделала знак Порку. Пусть Уилл и Сьюлин общаются с проповедником.

— Это печальный день, мисс Скарлетт, — из глаз Порка все еще струились слезы.

— Да, Порк, — сказала она. Не надо торопить его, иначе она никогда не узнает то, что ее интересовало.

Скарлетт пошла рядом со старым черным слугой, слушая его воспоминания о мистере Джералде, Мамушке и о первых днях Тары. Она ведь забыла, что Порк так долго был рядом с ее отцом. Он приехал в Тару вместе с Джералдом, когда здесь еще ничего не было, кроме сожженного строения и полей, поросших кустарником. Да, Порку, должно быть, ухе семьдесят или больше.

Понемногу она выжала информацию, которая была нужна ей. Ретт уехал жить в Чарльстон. Порк упаковал все вещи Ретта и отвез их на станцию для отправки. Это было его последней обязанностью в качестве слуги Ретта, он ушел на пенсию с премией, достаточной для приобретения собственного очага.

— Я тоже помогу своей семье, — гордо заявил Порк. — Дилси не надо будет больше работать, а у Присей будет приданое. Присей не красавица, мисс Скарлетт, и ей скоро двадцать пять, но с ожидающим ее наследством она так же легко поймает себе жениха, — как и симпатичная девчонка, у которой нет денег.

Скарлетт все улыбалась и согласилась с Порком, что мистер Ретт был отличным джентльменом. Внутри же ее раздирала ярость. Щедрость этого замечательного джентльмена смешивала все ее планы. Кто будет заботиться об Уайде и Элле, когда уйдет Присей? И как она найдет хорошую няньку для Бо? Он только что потерял свою мать, а его отец полусумасшедший от горя, и теперь единственный человек в доме, который был в здравом уме, уезжает. Ей бы хотелось тоже вот так собраться и уехать, оставив все и всех позади себя. «Матерь божья! Я приехала в Тару, чтобы отдохнуть, выправить свою жизнь, а все, что я здесь нашла, — это проблемы, которые мне придется решать — Найду ли я когда-нибудь спокойствие?»

Уилл тихо и спокойно Предоставил Скарлетт передышку. Он отправил ее спать и наказал всем, чтобы ее не беспокоили. Она проспала почти восемнадцать часов и проснулась, уже зная, с чего ей начинать.

— Я надеюсь, ты хорошо поспала? — спросила Сьюлин, когда Скарлетт спустилась вниз к завтраку. Ее голос был отвратительно слащавым. — Ты, должно быть, ужасно устала после всего, что перенесла.

Скарлетт поняла, что со смертью Мамушки перемирие закончилось. Глаза ее опасно засверкали. Она знала, что Сьюлин помнила об отвратительной сцене, которую она устроила, упрашивая Ретта не покидать ее. Но отвечала она такими же приторными словами.

— Я едва успела почувствовать прикосновение головы к подушке, как сразу же провалилась в сон. Деревенский воздух освежает и успокаивает.

«Ты, тварь противная», — добавила она про себя. Спальня теперь принадлежала Сюсси, старшему ребенку Сьюлин, и Скарлетт чувствовала себя посторонней. Сьюлин также знала это, Скарлетт была уверена. Но это неважно. Ей надо сохранить хорошие отношения со Сьюлин, если она собирается выполнить свой план. Она улыбнулась сестре.

— Что смешного, Скарлетт? У меня пятно на носу или еще что-то? Голос Сьюлин заставил Скарлетт заскрипеть зубами, но она продолжала улыбаться.

— Прости, Сьюлин. Я просто вспомнила вчерашний глупый сон. Мне снилось, что мы были опять детьми, и Мамушка стегала меня прутиком персикового дерева. Помнишь эти прутики?

Сьюлин засмеялась.

— Конечно, помню. Люти тоже стегает ими девочек. Я постоянно чувствую, как будто меня жалят, когда она их наказывает.

Скарлетт наблюдала за лицом сестры.

— Я удивлена, что у меня не осталось миллиона рубцов, — сказала она. — Я была такой ужасной девчонкой, не знаю, как вы с Кэррин меня терпели.

Она намазывала маслом печенье так, как будто только это ее занимало.

Сьюлин выглядела подозрительной.

— Ты действительно мучила нас, Скарлетт. Каким-то образом ты умудрялась сваливать всю вину за драки на нас.

— Я знаю. Я была ужасной. Даже, когда мы повзрослели. Я гоняла вас, как мулов, когда надо было собирать хлопок после того, как янки обокрали нас.

— Ты едва не убила нас. Еле живых после брюшного тифа, ты вытащила нас из постелей под жаркое солнце…

Сьюлин стала живей и эмоциональней, когда повторяла свои обиды, вынашиваемые многие годы.

Скарлетт кивнула вдохновляюще, издавая сокрушающиеся вздохи. Она подумала о том, как Сьюлин любит жаловаться. Это ее хлеб и мясо. Она подождала, пока Сьюлин не выговорится.

— Я так ужасно себя чувствую, и нет ничего, чем бы я могла возместить те неприятности, который я вам доставляла. Я думаю, Уилл не прав, не принимая от меня денег для вас всех. В конце концов, это ведь для Тары. Мужчины такие упрямые.

О, Сьюлин, я что-то придумала. Скажи «да», это будет такой радостью для меня. И Уилл не сможет придраться к этому. Что если я оставлю Эллу и Уэйда здесь и буду посылать деньги на их содержание? Они так зачахли в городе, что деревенский воздух будет им очень полезен.

— Я не знаю, Скарлетт. У нас и так будет много народу, когда родится еще один.

Сьюлин обуревала жадность, но она все еще проявляла осторожность.

— Я знаю, — с сочувствием произнесла Скарлетт. — Уэйд Хэмптон к тому же ест, как лошадь. Но это им так необходимо, бедным городским созданиям. Я думаю, будет уходить около сотни в месяц, чтобы их обуть и накормить.

Она сомневалась, что Уилл за год напряженной работы в Таре зарабатывал сто долларов наличными. «Сьюлин потеряла дар речи», — отметила с удовлетворением Скарлетт. Она была уверена, что к моменту ответа голос сестры вернется. «Я выпишу чек после завтрака», — подумала она.

— Это лучшее печенье из того, что я когда-либо пробовала, — сказала Скарлетт. — Можно, я возьму еще одно?

Она начинала себя чувствовать намного лучше, хорошо выспавшись, хорошо поев и пристроив своих детей. Она знала, что ей придется возвращаться в Атланту, — надо будет что-нибудь придумать насчет Бо Эшли, она пообещала Мелани. Но она подумает об этом позже. Она приехала в Тару ради деревенского спокойствия и тишины и собиралась насладиться этим, прежде чем снова уедет.

После завтрака Сьюлин вышла в кухню. «Наверняка, чтобы пожаловаться на что-то», — немилосердно подумала Скарлетт. Неважно. У нее есть шанс побыть одной…

«Дом такой тихий. Дети, наверное, завтракают на кухне, и, конечно, Уилл уже давно ушел в поле с Уэйдом, таскающимся за ним. Уэйд будет здесь намного счастливее, чем в Атланте, особенно, когда Ретт уехал. Нет, я не буду думать об этом сейчас, я сойду с ума, если начну. Я просто буду наслаждаться тишиной и спокойствием, ради которых и приехала сюда».

Она налила себе еще чашку кофе, не обращая внимания, что он был чуть теплым. Проникший через окно солнечный луч осветил картину на противоположной стене, над изрубцованной доской. Уилл проделал, большую восстановительную работу, чиня мебель, которую разбили янки, но даже он не мог стереть ни глубокие зарубины от их сабель, ни штыковую рану на портрете бабушки Робийяр.

«Солдат, который проткнул ее, очевидно, был пьян», — решила Скарлетт, так как он промазал и не попал в надменное, почти презрительное бабушкино лицо или в ее грудь, которая округло выступала из низкого выреза платья. Он только сделал прорез там, где была ее левая серьга, и сейчас она выглядела даже более интересной с одной сережкой.

Мать ее матери была единственным предком, который интересовал Скарлетт, и ее очень раздражало, что никто не рассказывал о ее бабушке. Была замужем трижды. Это все, что она узнала от своей матери, и никаких подробностей. Мамушка все время прерывала рассказы на самых интересных местах. Из-за бабушки происходили дуэли, а мода ее дней была скандальна, женщины намеренно увлажняли свои тонкие муслиновые платья, чтобы они прилипали к их ногам. И остальное тоже, судя по портрету.

Скарлетт посмотрела через плечо на портрет, когда выходила из комнаты. Интересно, какая она была на самом деле?

Общая комната носила на себе признаки бедности и постоянного пребывания детей. Скарлетт с трудом узнала обтянутый вельветом диван, где она мило усаживалась, когда появлялся очередной щеголь. Все было переставлено. Они признавала за Сьюлин право переделывать в доме все по своему вкусу, но это все же терзало ее. Это была не настоящая Тара.

Переходя из комнаты в комнату, она становилась все более унылой. Ничего не осталось по-прежнему. Каждый раз, приезжая домой, она находила все новые перемены и все большее одряхление. О, почему Уилл был таким упрямым?! Вся мебель нуждалась в новых чехлах, шторы превратились в тряпки, и можно было увидеть пол сквозь ковры. Она бы достала новые вещи для Тары, если бы Уилл разрешил ей. Тогда бы у нее не щемило сердце при виде так безжалостно истрепанных родных вещей.

«Она должна бы быть моею! Я бы лучше управилась здесь. Па всегда говорил, что оставит Тару мне. Но он не оставил завещания. В этом он весь, он никогда не думал о завтрашнем дне». Скарлетт бранилась, но не могла понастоящему сердиться на своего отца. Никто никогда не держал злобы на Джералда О'Хара: он был, как маленький непослушный ребенок, даже когда ему было шестьдесят.

«На кого я еще сержусь, так это на Кэррин. Маленькая сестричка не права, сделала то, что сделала, и я никогда не прощу ее, никогда. Она была упряма, как мул, когда решила пойти в монастырь, и я согласилась. Но она ни разу не сказала мне, что собирается третью часть Тары отдать в Качестве вступительного взноса в монастырь.

Она должна была сказать мне! Как-нибудь я бы нашла деньги. Тогда бы я обладала двумя из трех частей владения. Это, конечно, не полное владение, как должно было бы быть, но хотя бы четкий контроль. Тогда бы у меня было право голоса. А вместо этого я должна прикусывать язык и наблюдать, как все скатывается вниз, и позволять Сьюлин быть королевой. Это нечестно. Это я спасла Тару от янки и саквояжников. Она моя, неважно, что гласит закон, и она будет когда-нибудь принадлежать Уэйду, я прослежу за этим, чего бы это ни стоило».

Она положила голову на старую софу, покрытую потрескавшейся кожей, в маленькой комнате, из которой Эллин О'Хара тихо управляла плантацией. Здесь, казалось, сохранился застоявшийся запах маминой лимонно-вербеновой туалетной воды. Это и есть спокойствие, за которым она приехала. И несмотря на изменения и запущенность. Тара все еще была Тарой, все еще ее домом. И сердце ее было здесь, в комнате Эллин О'Хара.

Стук двери нарушил тишину.

Скарлетт услышала Эллу и Сюсси, идущих по коридору и болтающих о чем-то. Ей надо выбраться отсюда, она не выдержит шума и Конфликтов. Она поспешила на улицу. Ей все равно хотелось осмотреть поля. Они все были в рубцах пашни, плодородные и красные, как всегда.

Она быстро пересекла поросшую сорняком лужайку и прошла мимо хлева. Она никогда не справится с отвращением к коровам, даже если доживет до ста лет. Противные рогатые создания. На краю первого поля она облокотилась на ограду и вдохнула насыщенный аммиачный запах свежевспаханной земли.

«Уилл, безусловно, хороший фермер. Чтобы я ни делала, мы бы никогда не справились, если бы он не остановился здесь по дороге во Флориду и не решил остаться здесь. Он влюбился в эту землю, как другие мужчины влюбляются в женщин. А он даже не ирландец! Пока Уилл не появился, я все время думала, что только провинциальный ирландец, вроде Па, может так работать на земле».

На дальней стороне поля Скарлетт увидела Уэйда, помогающего Уиллу и Большому Сэму поправить покосившийся участок ограды. «Это полезные уроки для него, — подумала она. — Это его наследство». Она понаблюдала несколько минут за работающими. «Пора возвращаться в дом, — решила она. — Я забыла выписать чек для Сьюлин».

В подписи на чеке был весь характер Скарлетт. Четкая и неприукрашенная, без пятен и волнистых линий, как у начинающих писателей, она была деловая и прямая. Она посмотрела мгновение, прежде чем промокнуть ее, затем взглянула еще раз.

«Скарлетт О'Хара Батлер».

Когда она писала личные записки или приглашения, то следовала моде и добавляла сложные завитки к заглавным буквам, заканчивая послания замысловатыми вензелями под своим именем. Она сделала то же самое сейчас на обрывке оберточной бумаги. Затем взглянула еще раз на только что выписанный ею чек. На нем стояла дата. Ей пришлось спросить об этом Сьюлин, и она была шокирована ответом — 11 октября 1873 года. Более трех недель со дня смерти Мелли. Она пробыла в Таре уже двадцать четыре дня, ухаживая за Мамушкой.

Дата имела и другое значение. Бонни умерла более шести месяцев назад. Скарлетт может оставить глубокий траур, она может принимать приглашения, созывать к себе гостей. Она может вернуться в свет.

«Я хочу домой в Атланту. Мне нужно веселье. У меня было слишком много горя, слишком много смертей. Мне нужна жизнь».

Она сложила чек для Сьюлин.

«Я скучаю по магазину. Счетовые книги скорее всего в страшном беспорядке. И Ретт будет приезжать в Атланту, „чтобы не было сплетен“. Я должна быть там».

Единственным доносившимся до нее звуком был стук часов за закрытой дверью. Тишина, которой она так долго хотела, внезапно стала сводить ее с ума. Она резко вскочила на ноги.

«Я отдам чек Сьюлин после обеда, как только Уилл уйдет снова в поле.

Затем вечером упакуюсь и уеду завтра утром с утренним поездом.

Домой в Атланту. Тара уже больше не дом для меня, как бы я ни любила ее. Пора уезжать».

Дорога в Фэрхил заросла сорняком и корнями. Скарлетт помнила время, когда ее каждую неделю чистили и поливали, чтобы прибить пыль. «Было время, — с грустью думала она, — когда здесь в округе было по крайней мере десять плантаций, и люди постоянно приезжали и уезжали. А теперь осталась только Тара, и Тарлтоны с Фонтейнами. Все остальное — это обгоревшие камины и обсыпавшиеся стены. Мне действительно надо перебираться в город. Все в округе наводит меня на грустные размышления. Старая лошадь и рессоры багги были так же плохи, как и дорога». Она подумала о своем обитом тканью экипаже и объезженной упряжке. Ей необходимо поехать домой в Атланту.

Шумные приветствия в Фэрхиле рассеяли ее грусть. Как обычно, Беатриса Тарлтон была полна рассказами о своих лошадях и не интересовалась больше ничем. «Конюшням, — заметила Скарлетт, — поменяли крышу. Крыша же дома была в свежих заплатах. Джим Тарлтон выглядел стариком с посветлевшими волосами, но он собрал вместе с одноруким зятем, мужем Хетти, хороший урожай хлопка. Остальные три девушки откровенно были похожи на старых дев».

— Конечно, мы переживаем это несчастье день и ночь, — сказала Миранда, и все засмеялись.

Скарлетт их совсем не поняла. Тарлтоны могут смеяться по любому поводу. Может, это было как-то связано с рыжими волосами.

Не был новым для нее укол зависти. Она всегда желала быть членом такой любящей и веселой семьи, как Тарлтоны. Но она задушила зависть. Это было предательством по отношению к матери. Она пробыла у них довольно долго. А завтра придется поехать к Фонтейнам.

Было почти совсем темно, когда она приехала в Тару. Она услышала завывание младшей дочки Сьюлин еще до того, как открыла дверь. Определенно, пора ехать в Атланту.

Но услышанная новость мгновенно изменила ее планы. Когда Скарлетт вошла, Сьюлин подхватила вопящего ребенка и стала успокаивать его. Несмотря на засаленные волосы и бесформенное тело, Сьюлин выглядела более милой, чем когда была ребенком.

— Ох, Скарлетт, — воскликнула она, — у нас такая волнующая новость, ты никогда не догадаешься… Тише, сладкая, тебе дадут на ужин хорошую косточку, ты избавишься от этого своего дрянного старого зуба и тебе больше не будет больно.

«Если новый зуб — это и есть волнующая новость, я даже не хочу этого слышать», — собиралась сказать Скарлетт. Но Сьюлин не дала ей это сказать.

— Тони дома! — опередила Сьюлин. — Салли Фонтейн приезжала к нам, чтобы сказать это. Тони вернулся. Жив и здоров. Мы едем к Фонтейнам завтра на ужин, как только Уилл управится с коровами. Ох, как это замечательно, Скарлетт!

Сьюлин сияла. Округ опять наполняется людьми.

Скарлетт захотелось обнять сестру. Такого желания она раньше не испытывала. Сьюлин права. Это замечательно, что Тони вернулся. Она боялась, что больше никто никогда не увидит его. Теперь это ужасное воспоминание последней встречи с ним может быть забыто навсегда. Он был так измотан, промок до костей, дрожал. Кто бы не замерз и не испугался? Янки шли по пятам за ним, он спасал свою жизнь после убийства чернокожего, который избивал Салли, и скалливага, которые подговорили черного дурака напасть на белую женщину.

Тони вернулся домой! Она едва дождалась следующего вечера. Округ возвращался к жизни.

Глава 4

Плантация Фонтейнов называлась Мимозой из-за рощицы деревьев, что окружали выцветший желтый домик. Нежно-розовые цветы деревьев опадали в конце лета, но листья были еще ярко-зеленого цвета. Они качались, словно танцоры, подхваченные легким ветерком, отбрасывая дрожащие узоры теней на пестрые стены похожего на масло дома. Он выглядел теплым и гостеприимным в косых лучах заходящего солнца.

«Ох, я надеюсь. Тони не очень изменился, — нервозно подумала Скарлетт. — Семь лет — это такое долгое время». Она еле тащила ноги, когда Уилл снял ее с багги. А если Тони выглядит старым, усталым и разбитым, как Эшли? Ей будет тяжело это вынести. Она поплелась позади Уилла и Сьюлин по дорожке к дому.

Дверь с шумом распахнулась, и все ее опасения исчезли.

— Кто это тут прогуливается, будто идет в церковь? Вы не додумались поспешить и поприветствовать героя, который вернулся домой?

Смех наполнял голос Тони так же, как это было всегда, его волосы и глаза были такими черными, как раньше, его широкая улыбка такая же яркая и озорная.

— Тони! — закричала Скарлетт. — Ты все такой же.

— Это ты, Скарлетт? Иди сюда и поцелуй меня. Ты тоже, Сьюлин: Ты не была щедра на поцелуи, как твоя сестра в старые времена, но Уилл наверняка научил тебя некоторым вещам после того, как вы поженились. Я намереваюсь расцеловать каждую особу женского пола старше шести во всем штате Джорджия.

Сьюлин нервно хихикнула и посмотрела на Уилла. Легкая улыбка на его спокойном лице означала разрешение, но Тони даже не затруднил себя дождаться этого. Он обхватил ее за растолстевшую талию и запечатлел поцелуй у нее на губах. Она покраснела от смущения и удовольствия, когда он отпустил ее. Франтоватые братья Фонтейн уделяли мало внимания Сьюлин в довоенное время щеголей и красавиц. Уилл положил ей на плечо свою твердую и теплую руку.

— Скарлетт, милая, — закричал Тони, раскрыв объятия.

Скарлетт шагнула к нему, крепко обвила шею руками. Ты подрос в Техасе, — воскликнула она.

Тони смеялся, целуя подставленные губы. Затем он поднял свою ногу, чтобы показать всем сапоги на высоких каблуках.

— Если бы каждый вырос в Техасе, — сказал он, — я бы не удивился.

Алекс Фонтейн улыбался из-за плеча Тони.

— Вы услышите о Техасе больше, чем надо знать, — протянул он, — только если, конечно. Тони впустит вас в дом. Он забыл о таких вещах. В Техасе они все живут около лагерных костров, под звездами, вместо стен и крыши.

Алекс светился от счастья. «Он, кажется, сам не против обнять и расцеловать Тони, — подумала Скарлетт, — а почему бы и нет? Они росли вместе, как два пальца на руке. Алекс, наверное, скучал по нему ужасно». Неожиданно слезы брызнули у нее из глаз. Шумное возвращение Тони домой было первым радостным событием в округе после того, как войска Шермана опустошили все вокруг. Она едва ли знала, как реагировать на такой приход счастья.

Жена Алекса, Салли, взяла ее за руку, когда они вошли в потертую гостиную.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Скарлетт, — прошептала она. — Мы почти забыли, что такое веселье. Сегодня в доме было больше смеха, чем за последние десять лет вместе взятых. Мы заставим стропила звенеть сегодня.

Глаза Салли были тоже полны слез.

Затем стропила начали звенеть. Приехали Тарлтоны.

— Благодарение небесам, ты вернулся целым, мой мальчик, — Беатриса Тарлтон приветствовала Тони. — Ты можешь выбрать любую из моих трех девочек. У меня только один внук, а я не становлюсь моложе.

— Ох, Ма! — простонали хором Хетти, Камилла и Миранда Тарлтоны.

Затем засмеялись. Увлечение их матери племенными лошадьми и людьми было известно всей округе, чтобы они могли разыгрывать смущение. Но Тони покрылся ярким румянцем.

Пока не стемнело Беатриса Тарлтон настояла на том, чтобы Тони показал ей лошадей, которых пригнал с собой из Техаса, и спор о превосходстве восточных чистокровок над западными мустангами продолжался, пока все остальные не взмолились о перемирии.

— К столу! — пригласил Алекс. — Я даже нашел немного настоящего виски для празднества.

Скарлетт пожалела — не в первый раз — что крепкие напитки были тем удовольствием, в котором женщинам автоматически отказывали. Она бы выпила немного. Более того, ей бы доставило удовольствие поговорить с мужчинами вместо ссылки на другой конец комнаты к женским сплетням и разговорам о детях и домашнем хозяйстве. Она никогда не понимала и не принимала традиционное разделение полов. Но так был устроен мир, и она должна была следовать предписанному. По крайней мере, она могла развлекать себя наблюдением за дочками Тарлтонов, которые старались показать, что совсем не думали о том же самом, что и их мама: если бы только Тони посмотрел в их сторону!

— Маленький Джо, должно быть, до смерти рад, что его дядя приехал домой, — говорила Салли Хетти Тарлтон.

Хетти могла позволить себе игнорировать мужчин. У нее был уже толстый однорукий муженек.

Салли подробнейшим образом рассказывала о своем маленьком мальчике, наскучив Скарлетт. Она стала спрашивать себя, когда будет ужин. Он не должен быть поздно: ведь мужчины были фермерами, завтра им надо будет вставать на рассвете. Это означало ранний конец вечерним празднествам.

Она была права насчет раннего ужина, мужчины объявили, что они готовы к нему, после первой же рюмки. Но вечеринка все равно затянулась. Всем она слишком нравилась, чтобы закончить ее так скоро. Тони восхищал всех рассказами о своих приключениях.

— Прошло меньше недели, прежде чем я пристал к техасским рейнджерам, — сказал он. — Штат был под военным управлением янки, как и любое другое место на Юге, но, черт, — мои извинения, леди, — эти голубые шинели не имели ни малейшего представления о том, что делать с индейцами. Рейнджеры все время схватывались с ними, и единственная надежда у людей была, что рейнджеры станут и дальше защищать их. Чем они и занимались. Я с самого начала понял, что нашел парней моего склада, и присоединился к ним. Это было славно! Ни униформы, ни маршей с пустым желудком, куда тебя пошлет дурак-генерал, ни строевой подготовки! Прыгаешь в седло и отправляешься с такими же парнями на поиски стычек.

Черные глаза Тони сверкали от возбуждения. Алекс не сводил с него глаз. Фонтейны всегда любили хорошую драку. И ненавидели дисциплину.

— Как выглядят индейцы? — спросила одна из Тарлтонских девиц. — Они вправду пытают людей?

— Тебе не стоит об этом знать, — сказал Тони, и его смеющиеся глаза погрустнели. Затем он улыбнулся. — Они умны, как черти, когда дело доходит до драки. Рейнджеры сразу поняли, если они хотят побить красных дьяволов, им придется приспосабливаться к ним. Да, мы можем обнаружить человека или животное по следам на голой скале лучше, чем любая охотничья собака. Никто не сравнится с техасским рейнджером, и никто не ускользнет от него.

— Покажи всем свои шестизарядки. Тони, — не вытерпел Алекс.

— О, не сейчас. Завтра, может быть, или послезавтра. Салли не хочет, чтобы я продырявил ей стены.

— Я не прошу тебя палить из них, я сказал, покажи их, — Алекс ухмыльнулся своим друзьям. — У них рукоятки из резной слоновой кости, — похвастался он, — и вы только дождитесь, когда мой маленький братец приедет к вам верхом в большом седле в западном стиле. На нем столько серебра, что вы ослепнете от его блеска…

Скарлетт улыбнулась. Она должна была знать: Тони с Алексом всегда были первыми дэнди во всей Северной Джорджии. Тони явно не изменился ни капельки. Сапоги на высоких каблуках и серебряное седло. Она могла поспорить, что он вернулся с такими же пустыми карманами, как и во время бегства от виселицы. Было большой глупостью — обзаводиться серебряными седлами, когда дом в Мимозе нуждается в крыше. Но для Тони это так и должно быть. Это значило, что он все еще был Тони. И Алекс был так же горд, как если бы он вернулся домой с полным вагоном золота. Как она любит их обоих! Они могли остаться ни с чем, только с фермой, на которой надо вкалывать, но янки не сломили Фонтейнов.

— Господи, как бы мальчики хотели скакать и полировать серебро своими задами, — сказала Беатриса Тарлтон. — Я прямо вижу близнецов сейчас.

У Скарлетт замерло дыхание. Зачем надо миссис Тарлтон все испортить таким образом? Зачем портить такое счастливое время, вспоминая, что почти все их старые друзья умерли?

Но настроение не испортилось.

— Они бы не удержали своих седел и недели, мисс Беатриса, вы знаете это, — ответил Алекс. — Они их или проиграли бы в покер, или бы продали, чтобы купить шампанское в конце вечеринки. Помните, когда Брент продал всю мебель из своей комнаты в университете и купил всем ребятам, которые не пробовали курить, долларовые сигары?

— А когда Стюарт проиграл свой костюм в карты, и ему пришлось покинуть вечеринку, завернувшись в коврик? — добавил Тони.

— Помните, когда они заложили все книжки Бонда по законодательству? — сказал Джим Тарлтон. — Я думал, что вы с них живых сдерете шкуру, Беатриса.

— Она у них всегда опять отрастала, — сказала миссис Тарлтон, улыбаясь. — Я попыталась переломать им ноги, когда они подожгли ледник, но они бегали слишком быстро, я не могла поймать их.

— Это было время, когда они пришли в Лавджой и спрятались в сарае, — сказала Салли. — Коровы на целую неделю остались без молока, когда они попытались сами надоить себе ведро.

У каждого была своя история о близнецах Тарлтона, и эти истории напомнили о других их друзьях и братьях — всех ребятах, которые не вернулись домой. Рассказы эти были проникнуты любовью, и темные уголки комнаты постепенно наполнялись ожившей улыбающейся молодостью тех, кто умер, но о них вспоминали с любовью, а не с отчаянной горечью.

Старшее поколение также не было забыто. У всех, кто собрался вокруг стола, были богатые воспоминания о старой мисс Фонтейн, острой на язычок бабушке Алекса и Тони. И об их матери, прозванной Молодой Мисс, пока она не умерла в свой шестидесятый день рождения. Скарлетт обнаружила, что может добродушно подсмеиваться над привычкой своего отца напевать песни ирландского восстания, когда он, как он говорил, «принял каплю или две», и даже слушать, как говорят о маминой доброте, без замирания сердца, что было раньше мгновенной реакцией на упоминание имени Эллин О'Хара.

Тарелки давно опустели, огонь в камине догорал, а разговор все продолжался, и выжившие вернули к жизни всех любимых, кто не мог уже быть здесь, чтобы приветствовать Тони. Это было счастливое время, когда заживали душевные раны. Тусклый мерцающий огонек масляных ламп не освещал шрамов и рубцов, оставленных армией Шермана в прокуренной комнате. На лицах собравшихся у стола не было морщин, на их одежде не было заплат. В эти короткие мгновения казалось, что Мимоза была перенесена в безвременное место, где не было боли, и не было войны.

Много лет назад Скарлетт поклялась себе, что никогда не будет оглядываться назад. Воспоминания довоенных лет, тоска по ним только причинят ей боль и ослабят ее, а ей нужна была вся ее сила и целеустремленность, чтобы выжить и защитить свою семью. Но общие воспоминания в столовой Мимозы не были источником слабости. Они придали ей силы, они были доказательством, что хорошие люди могут пережить любые потери и сохранить способность любить и смеяться. Она гордилась, что была в их числе, гордилась, что могла назвать их своими друзьями, гордилась, что они были теми, кто они есть.

Домой Уилл шел впереди багги, неся сосновый факел в руке и освещая дорогу лошади. Ночь была темной, и было очень поздно. В безоблачном небе звезды светились так ярко, что месяц казался почти прозрачным, бледным. В тишине раздавалось цоканье копыт.

Сьюлин дремала, но Скарлетт не поддавалась сонливости. Она хотела, чтобы вечер не заканчивался, чтобы его теплота и счастье продолжались вечно. Каким сильным выглядел Тони! И каким полным жизни, довольным своими смешными сапогами, самим собою, всем. Тарлтонские девицы вели себя, как рыжие вредненькие котята перед миской сливок. Интересно, какая из них заполучит его? Беатриса Тарлтон, безусловно, проследит, чтобы одна из них поймала его!

Заухала сова в придорожном лесу. Скарлетт хихикнула про себя.

Они еще не проехали и половины пути до Тары, когда Скарлетт вспомнила, что не думала о Ретте уже много часов. Меланхолия и беспокойство сразу свалились на нее, как свинцовый груз, и она заметила вдруг, что ночной воздух был холодным и она замерзла. Скарлетт поглубже завернулась в свою шаль.

Я не хочу думать ни о чем сегодня. Я не хочу испортить это хорошее состояние. Спеши, Уилл, здесь холодно и темно».

На следующее утро Скарлетт и Сьюлин повезли детей в Мимозу. У Уэйда засветились глаза, когда Тони вытащил свои шестизарядки. Даже Скарлетт была восхищена, когда Тони прокрутил их вокруг своих пальцев и одновременно подбросил вертящимися в воздух, затем поймал и загнал в кобуры, которые висели у него на бедрах на модном, отделанном серебром, кожаном ремне.

— Они и стреляют? — спросил Уэйд.

— Да, сэр, стреляют. И когда ты немного подрастешь, я научу тебя пользоваться ими.

— Крутить так же как ты?

— Ну да, обязательно. Нет смысла иметь шестизарядки, если ты не можешь проделывать с ними такие штуки, — Тони потрепал волосы Уэйда грубой мужской рукой. — Я научу тебя ездить по-западному, Уэйд Хэмптон. Я полагаю, ты будешь единственным парнем в этих краях, который знает, каким должно быть настоящее седло. Но мы не можем начать сегодня. Мой брат собирается преподать мне уроки фермерства. Посмотрю, что это — каждый должен постоянно чему-то учиться.

Тони быстро поцеловал Сьюлин и Скарлетт в щечки, маленьких девочек в — макушки и распрощался.

— Алекс ожидает меня внизу у речки. Почему бы вам не найти Салли? Я думаю, она развешивает белье за домом.

Салли, казалось, была рада их видеть, но Сьюлин отказалась зайти вылить по чашечке кофе.

— Мне надо ехать домой и делать то же, что и ты, Салли, мы не можем задерживаться. Мы просто не хотели уезжать, не поздоровавшись.

И она поторопила Скарлетт к повозке.

— Я не понимаю, почему ты была так груба с Салли, Сьюлин. Твоя стирка обождала бы, если бы мы выпили по чашечке кофе и поговорили о вечеринке.

— Скарлетт, ты ничего не знаешь о хозяйстве на ферме. Если бы Салли запоздала со стиркой, все остальное она бы сделала тоже с опозданием. Мы не можем нанять здесь слуг, как вы делаете в Атланте. Нам приходится делать очень многое самим.

Скарлетт сдержалась, чтобы не отреагировать на ее тон.

— Я, может, поеду в Атланту сегодня днем.

— Так будет для всех нас намного легче, — ответила Сьюлин. — Ты доставляешь много хлопот, и мне нужна спальня для Сюсси и Эллы.

Скарлетт было открыла рот, чтобы возразить. Если бы Тони не приехал домой, она бы уже сейчас была там. Люди будут рады увидеть ее. У нее было много друзей в Атланте, у которых достаточно времени и для кофе, и для партии в вист, и для вечеринки. Она выдавила улыбку детям, отворачиваясь от Сьюлин.

— Уэйд Хэмптон, Элла, мама должна поехать в Атланту. Я хочу, чтобы вы обещали, что будете послушными и не причините тете Сьюлин никаких хлопот.

Скарлетт ожидала возражений и слез. Но дети были слишком, увлечены обсуждением шестизарядок Тони, чтобы обратить на нее какое-нибудь внимание. Когда они приехали в Тару, Скарлетт распорядилась, чтоб Панси собрала ее багаж. Только тогда Элла заплакала.

— Присей уехала, а я не знаю здесь никого, кто бы заплетал мне волосы, — рыдала она.

Скарлетт превозмогла порыв отшлепать свою маленькую девочку. Она не может оставаться в Таре, раз уже настроилась ехать, она сойдет с ума, ничего не делая и не разговаривая ни с кем. Но она не может уехать без Панси, это было неслыханно, чтобы леди путешествовала одна. Что она будет делать? Элла хотела, чтоб Панси осталась с ней. Может пройти много дней, пока Элла не привыкнет к Люти, мамушке маленькой Сюсси. А если Элла будет продолжать в том же духе день и ночь, Сьюлин может передумать насчет пребывания ее детей в Таре.

— Ну ладно, хорошо, — резко сказала Скарлетт, — прекрати этот отвратительный шум, Элла. Я оставлю Панси здесь до конца недели. Она научит Люти ухаживать за твоими волосами.

«Мне придется присоединиться к какой-нибудь женщине на станции в Джонсборо. Там наверняка должен быть кто-то респектабельный, с кем я смогу разделить дорогу. Я еду дневным поездом, и точка. Уилл может отвезти меня на станцию и успеть вечером подоить своих противных старых коров».

На полпути к Джонсборо Скарлетт прекратила легкую болтовню о возвращении Тони Фонтейна. Она помолчала немного, затем выпалила то, что было у нее на уме.

— Уилл, насчет Ретта. О том, что он уехал так быстро, я имею в виду, я надеюсь, что Сьюлин не будет болтать об этом по всей округе.

Уилл взглянул на нее своими бледно-голубыми глазами.

— Скарлетт, ты это лучше знаешь. Семья не чернит себя. Я все время считал, это очень грустно, что ты не видела ничего хорошего в Сьюлин. Оно в ней, но оно как-то не проявляется, когда ты находишься рядом. Ты должна поверить мне на слово. Не обращай внимания на то, как ты к ней относишься. Сьюлин никогда никому не расскажет о твоих личных неприятностях. Она не больше тебя хочет, чтобы трепали языками о семействе ОаХара.

Скарлетт немного расслабилась. Она безоговорочно доверяла Уиллу. Его слово было более надежным, чем деньги в банке. И он был рассудительным. Она ни разу не видела, чтобы Уилл ошибался в чем-то, за исключением, может быть, Сьюлин.

— Ты ведь веришь, что он вернется, не правда ли, Уилл? Уиллу не надо было спрашивать, кого она имела в виду. Он услышал беспокойство в ее словах. Он тихо покручивал соломинку в углу рта, пока раздумывал над ответом. Наконец он медленно произнес:

— Я не могу сказать, что верю. Скарлетт, но я не тот, кто может знать. Я его видел не больше четырех-пяти раз.

Ей казалось, будто он ее ударил.

— Ты просто вообще ничего не понимаешь, Уилл Бентйн! Ретт расстроен сейчас, но он это переборет. Он никогда не поступит так низко, чтобы уехать и оставить жену в затруднительном положении.

Уилл кивнул. Скарлетт могла принять это за согласие, если б захотела. Но он не забыл, как язвительно описывал Ретт сам себя: Он был негодяем. Согласно тому, что говорили ребята, он всегда им был, и похоже, им останется.

Скарлетт уставилась на знакомую красную глинистую дорогу впереди. Ее зубы были сжаты, мозг яростно работал. Ретт придет обратно. Он должен, потому что она хочет этого, а она все время получала то, что хотела. Ей надо только настроиться на это.

Глава 5

Шум и суматоха в Пяти Углах воздействовали как тоник, на состояние духа Скарлетт. Точно так же подействовал на нее и беспорядок на ее столе дома. Ей не хватало жизни и действий после оцепеняющей последовательности смертей. Ей также не хватало работы.

Здесь были груды непрочитанных газет, кипы ежедневных деловых счетов из ее торговой лавки. Скарлетт вздохнула и подвинула стул ближе к столу.

Она проверила свежесть чернил и запасы перьев. Затем зажгла лампу. Стемнеет намного раньше, чем она покончит со всем этим, может, даже она сегодня поужинает прямо во время работы.

Она с нетерпением потянулась за счетами из магазина, затем ее руки застыли в воздухе, когда она заметила огромный квадратный конверт на пачке газет. Он был просто подписан «Скарлетт», это был почерк Ретта.

«Я не буду его читать сейчас, — моментально подумала она, — он отвлечет меня от работы. Меня не волнует, что в нем, ни капельки, я оставлю его на десерт». И она занялась счетной книгой.

Но она теряла нить подсчетов, которые она производила в уме, и, наконец, отбросила счета. Ее пальцы вскрыли запечатанный конверт.

«Поверь мне, — начиналось письмо Ретта, — когда я говорю, что глубоко переживаю твою тяжелую утрату. Смерть Мамушки — огромная потеря. Я признателен, что ты известила меня вовремя, чтобы я успел приехать до ее ухода в мир иной».

Скарлетт в ярости оторвалась от жирного почерка и заговорила вслух.

«Признателен, держите меня! Так ты мог налгать и ей, и мне, ты, шалопай!»

Она желала бы сжечь это письмо и бросить пепел Ретту в лицо, выкрикивая ему эти слова. О, она отомстит за посрамление перед Сьюлин и Уиллом. Неважно, сколько ей придется ждать этого, она найдет способ. У него нет никаких прав так относиться к ней, так относиться к Мамушке, жульничая даже с ее последней волей.

«Я сожгу его прямо сейчас, я даже не дочитаю остальное!» Ее рука протянулась за коробком спичек, но она сразу же выронила его. «Я умру от желания узнать, что же было в нем», — призналась она себе и опять наклонила голову над письмом.

В ее жизни не будет изменений, заявлял Ретт. Счета по домашнему хозяйству будут оплачиваться его адвокатами, договоренности, которые были достигнуты много лет назад, и все деньги, снятые Скарлетт со счета, будут возмещаться автоматически. Она может сообщить в любые магазины, где открыла кредиты, о процедуре оплаты покупки: присылать счета прямо к его адвокатам. Либо она может расплачиваться чеками, а деньги на ее счету будут возмещаться самим банком.

Скарлетт прочитала это с восхищением. Все, что относилось к деньгам, всегда интересовало ее, особенно с тех пор, когда она узнала, что такое нищета. Деньги — это спокойствие, верила она. Она копила деньги, которые зарабатывала сама, и сейчас, видя щедрость Ретта, была в недоумении.

«Какой же он дурак, я бы могла ограбить его, если бы хотела. Наверняка, его адвокаты занимались этими счетовыми книгами долгое время.

Но Ретт, должно быть, очень богат, если может тратить деньги, не интересуясь, куда они уходят. Я знала, что он богат. Но не до такой степени. Интересно, сколько у него денег?

Очевидно, он все еще любит меня, это служит доказательством. Никакой мужчина не баловал бы так женщину, как Ретт баловал меня все эти годы, если бы он не любил до безрассудства, и он собирается продолжать давать мне все, что я захочу. Он должен испытывать те же чувства, иначе бы он держал меня в узде. Ох, я знала это! Он не имел в виду то, что тогда говорил. Он просто не поверил мне, когда я сказала, что люблю его».

Скарлетт прижала письмо Ретта к щеке, как будто это была рука, которая писала его. Она докажет ему это, докажет, что любила его всем сердцем, и тогда они будут так счастливы, они будут самыми счастливыми людьми во всем мире!

Она покрыла письмо поцелуями, прежде чем положить его в ящичек. Затем с энтузиазмом принялась за работу. Занятие делом укрепило ее. Когда служанка постучала в дверь и робко спросила об ужине, Скарлетт едва взглянула на нее.

— Принеси мне что-нибудь на подносе, — сказала она, — и зажги огонь в камине.

К вечеру заметно похолодало, и она была голодна, как волк.

Она спала очень хорошо этой ночью. Лавка нормально работала в ее отсутствие» и ужин был очень сытным. Хорошо быть дома, особенно когда письмо Ретта лежит под подушкой.

Она проснулась и с удовольствием потянулась. Хруст бумаги под подушкой заставил ее улыбнуться. Она позвонила, чтобы ей принесли завтрак на подносе, и стала планировать свой день. Первым делом магазин. В нем, наверное, кончаются запасы. Кершоу достаточно хорошо справлялся с бухгалтерией, но у него не было даже куриных мозгов. У него закончатся мука и сахар, прежде чем он подумает о пополнении бочонков, и он, наверное, не заказал керосин, хотя с каждым днем становилось холоднее.

Она не добралась до газет прошлой ночью, и поездка в магазин освободит ее от этого скучного чтения. О событиях в Атланте она узнает у Кершоу и клерков. Нет ничего лучше торговой лавки для сбора всех новостей» округе. Люди любят говорить, ожидая, когда завернут их покупки. Да, в половине случаев она заранее знала, что будет на первой странице газеты, которая еще даже не прочитана. Она может выкинуть всю пачку газет, что лежит у нее на столе, и не пропустит ни одной новости.

Улыбка исчезла с лица Скарлетт. Нет, она не должна выкидывать. Там будет заметка о похоронах Мелани, а она хотела увидеть ее.

Мелани…

Эшли…

Магазину придется подождать. На первом месте у нее другие обязанности.

«Что только дернуло меня пообещать Мелли, что я присмотрю за Эшли? Но я обещала. И лучше отправиться сначала туда. Неплохо бы захватить с собой Панси, чтобы все выглядело, как надо. Злые языки, должно быть, болтают по всему городу об этой сцене на кладбище. Нет смысла разжигать сплетни». — Скарлетт быстро пересекла по толстому ковру комнату, направляясь к вышитому звонку, потянула и дернула его раздраженно. Где же завтрак?

Нет, Панси была в Таре. Ей придется взять еще кого-то из слуг, эта новенькая девочка, Ребекка, ее устроит. Она поможет ей одеться, не нарушая заведенный порядок. Ей нужно было отправиться в путь и покончить с ее долгом.

Когда ее экипаж остановился перед крохотным домиком Эшли и Мелани на Айви-стрит, Скарлетт увидела, что траурная лента снята с двери, а ставни закрыты.

«Индия, — тотчас же подумала она. — Конечно. Она взяла Эшли и Бо жить в дом тетушки Питтипэт. Она, должно быть, очень довольна собою».

Сестра Эшли, Индия, всегда была непримиримым врагом Скарлетт.

Скарлетт прикусила губу и задумалась над дилеммой. Она была уверена, что Эшли переехал к тетке Питтипэт вместе с Бо, это было самое разумное, что он мог сделать. Без Мелани, а теперь и без Дилси не было никого, кто присматривал бы за его домом и нянчил его сына. У тетушки было комфортно, безупречный порядок в домашнем хозяйстве и постоянная любовь к маленькому мальчику от женщин, которые все время ласкали его.

«Две старые девы, — презрительно подумала Скарлетт. — Они готовы преклоняться перед любыми штанами, даже если это короткие штанишки.

Если бы только Индия не жила с тетушкой Питтипэт!» Скарлетт справилась бы с тетушкой Питти. Застенчивая старая леди, не способная обидеть даже котенка, оставила бы ее в покое.

Но сестра Эшли другое дело. Индия так и желает сцепиться, наговорить обидных слов своим холодным голосом, указать Скарлетт на дверь.

Если бы только она не пообещала Мелани, но она это сделала.

— Отвези меня к мисс Питтипэт Гамильтон, — приказала она Элиасу. — Ребекка, отправляйся домой, пойдешь пешком.

Индия открыла на ее стук. Она посмотрела на модный, отделанный мехом траурный наряд Скарлетт, и улыбка удовлетворения появилась у нее на губах.

«Улыбайся сколько хочешь, старая ворона», — подумала Скарлетт. Траурное платье Индии было из монотонного черного крепа, не украшенное даже пуговкой.

— Я пришла навестить Эшли, — сказала она.

— Тебя здесь никто не ждет, — ответила Индия и стала закрывать дверь.

Скарлетт уперлась.

— Индия Уилкс, не вздумай хлопать дверью перед моим носом. Я пообещала Мелли и сдержу слово, даже если придется убить тебя для этого.

Ответом Индии послужило более сильное нажатие на дверь. Настойчивое сражение продолжалось несколько секунд. Затем Скарлетт услышала голос Эшли:

— Это Скарлетт, Индия? Я бы хотел поговорить с ней.

Дверь распахнулась, и Скарлетт последовала внутрь, с удовлетворением замечая, что лицо Индии покрылось от злости красными пятнами.

Эшли вышел в коридор, чтобы поприветствовать ее. Он выглядел больным. Темные круги вокруг бледных глаз, глубокие морщины, идущие к уголкам рта. Его одежда казалась слишком большой для него, куртка свисала на его покосившейся фигуре, как сломанные крылья черной птицы.

У Скарлетт перевернулось сердце. Она больше не любила Эшли так, как все эти годы, но он все еще оставался частичкой ее жизни. У них было так много общих воспоминаний. Она не могла спокойно вынести его вида.

— Милый Эшли, — нежно сказала она, — иди сядь сюда. Ты выглядишь усталым.

Они сели на диванчик в тетушкиной маленькой гостиной. Скарлетт говорила мало. Она слушала, пока Эшли рассказывал, повторяясь и прерывая — себя в сбивчивом зигзаге воспоминаний. Он рассказывал о доброте его умершей жены, ее сердечности, благородстве, любви к Скарлетт, Бо и к нему. Его голос был тихим, лишенным эмоций, обесцвеченным горем и безнадежностью. Его рука слепо нащупала руку Скарлетт и сжала ее с такой отчаянной силой, что у нее заломило кости. Она сжала губы, но не выдернула руку.

Индия стояла в дверях — темный, неподвижный наблюдатель.

Наконец Эшли прервал самого себя и повернул голову, как ослепший и потерявшийся человек.

— Скарлетт, я не могу жить без нее, — застонал он, — я не могу.

Скарлетт освободила свою руку. Она должна пробиться через заслон отчаяния, окружающий его, или это погубит его, она была уверена. Она встала и наклонилась к нему.

— Послушай меня, Эшли Уилкс, я выслушала тебя, а теперь ты послушай меня. Ты думаешь, что ты единственный человек, который любил Мелли и зависел от нее? Я тоже любила, даже больше, чем думала. Я надеюсь, что и другие сильно любили Мелли. Но мы не собираемся зачахнуть и умереть от этого, как ты. И я стыжусь за тебя. Мелли тоже, если она смотрит на нас с небес. Представляешь ли» что она пережила, чтобы родить Бо? Да, я знаю, как она страдала, и я говорю тебе, что это убило бы сильнейшего мужчину, когда либо созданного Богом. Теперь ты — все, что у него осталось. Так ты хочешь, чтобы Мелли это видела? Что ее мальчик сам по себе, практически сирота, потому что его отец слишком жалеет себя, чтобы заботиться о нем? Ты хочешь разбить его сердце, Эшли Уилкс? Именно это ты и делаешь.

Она поймала его подбородок своей рукой и заставила взглянуть на нее.

— Соберись, ты слышишь меня, Эшли? Ты пойдешь на кухню и закажешь повару горячую еду для себя. И ты съешь ее. Если тебя вырвет, ты съешь еще раз. Ты найдешь своего мальчика, возьмешь его на руки и скажешь ему, что его отец позаботится о нем. Подумай о ком-нибудь, кроме самого себя.

Скарлетт вытерла свою руку об юбку, будто Эшли ее испачкал. Затем она вышла из комнаты, оттолкнув Индию.

— Мой бедный, дорогой Эшли. Не обращай внимания на ужасные вещи» которые говорила Скарлетт. Она чудовище.

Скарлетт остановилась, развернувшись. Она вытащила визитную карточку из своей сумочки и бросила ее на стол.

— Я оставлю свою карточку вам, тетушка Питти, — прокричала она, — раз вы боитесь встретиться со мной лично.

Она вышла, хлопнув дверью.

— Поезжай, Элиас, — сказала она кучеру, — куда угодно.

Она не могла выдержать ни одной минуты больше в этом доме. Что она будет делать? Прорвалась ли она к Эшли? Она вела себя нехорошо, хотя она должна была так действовать. Эшли обожал своего сына, и может, он соберется ради Бо. «Может» ее не устраивало. Он должен, она заставит его это делать.

— Отвези меня к мистеру Генри Гамильтону, в адвокатскую контору, — сказала она Элиасу.

Дядюшки Генри боялись почти все женщины, но не Скарлетт. Она понимала, что воспитание вместе с тетушкой Питтипэт сделало его женоненавистником. И она знала, что нравилась ему. Он говорил, что она не такая глупая, как остальные женщины. Он был ее адвокатом и знал, какой проницательной она была в деловых вопросах.

Она вошла в его офис, не дожидаясь, когда о ней доложат, он отложил в сторону письмо и усмехнулся.

— Входи, Скарлетт, — сказал он, поднимаясь. — Ты спешишь подать в суд на кого-нибудь?

Она ходила взад и вперед, не замечая стул около его стола.

— Я бы хотела пристрелить кое-кого, но не знаю, поможет ли это. Действительно ли, что после смерти Чарли оставил мне всю свою собственность?

— Ты знаешь, что это так. Перестань суетиться и сядь. Он оставил склады около станции, которые сожгли янки. Оставил часть фермы недалеко от города, которая очень скоро станет его территорией, судя по темпам роста Атланты.

Скарлетт примостилась на уголке стула, заглядывая ему в глаза.

— И половину дома тетушки Питтипэт на Пич-стрит. Разве он не оставил мне и это?

— Боже мой, Скарлетт, уж не собираешься ли ты вселиться туда?

— Конечно, нет. Но я хочу, чтобы Эшли уехал оттуда. Индия и тетушка Питти сведут его в могилу своим сочувствием. Он может вернуться в свой дом. Я найду ему домохозяйку.

Генри Гамильтон посмотрел на нее невыразительными, изучающими глазами.

— Ты именно потому хочешь, чтобы он вернулся в свой дом, что он страдает от обилия сочувствия?

Скарлетт воскликнула:

— Боже, дядя Генри! Неужели на старости лет ты становишься сплетником?

— Не показывай свои зубки, юная леди. Усаживайся и послушай меня.

Когда речь идет о делах, у тебя лучшая голова, которую я когда-либо встречал, но во всем остальном ты так же тупа, как и деревенский идиот.

Скарлетт нахмурилась.

— Теперь о доме Эшли, — медленно произнес старый адвокат, — его уже продали. Я составил документы вчера.

Он поднял руку, чтобы остановить Скарлетт до того, как она заговорит.

— Я посоветовал ему переехать в дом тетушки Питти и продать свой. Не из-за болезненных ассоциаций и горестных воспоминаний, связанных с этим домом, и не потому, что меня беспокоило, кто будет присматривать за ним и за мальчиком, хотя все это веские причины. Я посоветовал ему переехать, потому что он нуждался в деньгах, чтобы спасти свой лесопильный бизнес от краха.

— Что ты имеешь в виду? Эшли ничего не понимает в деньгах, но он не может разориться. Строителям постоянно нужны доски.

— Если они что-нибудь строят. Слезь со своего конька на минутку и послушай, Скарлетт. Я знаю, что тебя ничего не интересует в мире, если это не касается тебя лично, но несколько недель назад в Нью-Йорке произошел крупный финансовый скандал. Делец по имени Джей Куке обсчитался и разорился. Он потянул за собой железную дорогу. Северную Тихоокеанскую ветку, прихватил и группу таких же дельцов, как он, которые участвовали в его железнодорожном бизнесе и других сделках. Они в свою очередь потащили многие предприятия, в которых участвовали отдельно от Куке. Затем разорились парни, которые были в их предприятиях. Прямо как карточный домик. В Нью-Йорке это называется паникой. Она уже распространяется. Я думаю, что она охватит всю страну.

Скарлетт почувствовала, что ее охватывает ужас.

— Что с моей лавкой? — вскричала она. — И моими деньгами? Банки надежны?

— Те, где у тебя деньги, да. У меня там тоже есть вклады, так что я проверил. Атланту это вряд ли заденет. Мы не так велики, чтобы участвовать в больших сделках. Но бизнес везде замер, выжидая. Люди боятся вкладывать деньги, в том числе и в строительство. А если никто не строится, значит никому не нужен лес.

Скарлетт вспылила.

— Значит Эшли не будет получать денег с лесопилок. Я могу понять это. Но если никто не вкладывает деньги, то почему его дом так быстро купили? Мне кажется, что если везде паника, то цены на недвижимость должны снижаться первыми.

Дядя Генри усмехнулся.

— Как скала. Ты умница, Скарлетт. Именно поэтому я посоветовал Эшли продать его. Атланта еще не почувствовала панику, но она скоро доберется сюда: У нас был бум в последние восемь лет, но ты не можешь развиваться без денег.

Он громко рассмеялся.

Скарлетт смеялась вместе с ним, хотя не думала, что было что-то смешное в экономической катастрофе. Но она знала, что мужчины любят, когда их оценивают по достоинству.

Смех дяди Генри резко прекратился.

— Итак, теперь Эшли в доме своей сестры и тети. По моему совету. И это не устраивает тебя.

— Да, сэр, меня это совсем не устраивает. Он выглядит ужасно. Он, как ходячий труп. Я дала ему хорошую встряску, хотела вывести его из состояния, в котором он находится. Но я не знаю, подействовало ли это. Знаю, что даже если и подействовало, то ненадолго, пока он находится в этом доме.

Она посмотрела на скептическое выражение дяди Генри. От раздражения она покраснела.

— Меня не волнует, что ты слышал или что ты думаешь, дядя Генри. Мне не нужен Эшли. Я пообещала у постели умирающей Мелани, что позабочусь о нем и о Бо. Я не хотела бы этого делать, но я пообещала.

Она поставила Генри в неловкое положение. Он не любил эмоций, особенно у женщин.

— Если ты хочешь плакать, Скарлетт, то я тебя выведу.

— Я не собираюсь плакать. Я здесь. Мне необходимо что-то предпринять, а ты не можешь мне помочь.

Генри Гамильтон откинулся на спинку стула. Он сложил кончики пальцев у себя на животе. Это была его адвокатская поза, почти судейская.

— Ты самый последний человек сейчас, Скарлетт, кто бы мог помочь Эшли. Я открою тебе неприятную правду. Правда или нет — меня это не волнует, — но о тебе и Эшли одно время много болтали. Мисс Медли заступилась за тебя, и все остальные последовали ее примеру из-за любви к ней, заметь, а не потому что ты им нравилась. Индия подумала самое плохое, рассказывала об этом, многие ей верили. Это продолжится и после смерти Мелли. А тебе надо было еще устроить спектакль у самой могилы Мелли. Обнять ее мужа, оттаскивать его от умершей жены, которую многие люди считали святой.

Он поднял руку.

— Я знаю, что ты собираешься сказать, так что не затрудняй себя, Скарлетт.

Кончики его пальцев снова сомкнулись.

— Эшли почти бросился в могилу, мог сломать себе шею. Я был там, я видел все. Но это не важно. Такой умной девочке, как ты, можно было бы получше разбираться в людях. Если бы Эшли бросился на гроб, все бы назвали это «трогательным». Если бы он убил себя, они бы очень сожалели. Но есть, есть некоторые правила выражения печали. Обществу нужны правила, Скарлетт, чтобы не распадаться. То, что ты сделала, нарушало все правила. Ты устроила публичную сцену. Ты обняла мужчину, который не был твоим мужем. Публично. Ты подняла шумиху, которая прервала похороны, правила которых знает каждый. Ты нарушила священный обряд. Теперь все до единой женщины на стороне Индии. Значит, против тебя, У тебя здесь нет ни одного друга, Скарлетт. И если ты как-то покажешь свое отношение к Эшли, ты превратишь его в такого же изгоя, как ты. Женщины настроены против тебя. Господь тебе поможет, Скарлетт. Когда леди отворачиваются от тебя, нечего надеяться на их христианское милосердие и прощение. В них этого нет. И они это не позволят никому другому, особенно своим мужьям. Они владеют телом и душой своих мужей. Вот почему я все время держался в стороне от «слабого пола». Я желаю тебе добра, Скарлетт. Ты знаешь, что ты мне всегда нравилась. Хорошие пожелания — вот все, что я могу предложить тебе.

Старый адвокат поднялся.

— Оставь Эшли в покое. Какая-нибудь сладкоголосая маленькая леди появится в один прекрасный день и ободрит его. Затем она позаботится о нем. Оставь дом Питтипэт в покое, включая твою половину. И не прекращай посылать деньги через меня для уплаты счетов на ее содержание, как ты все время делала. Так ты выполнишь обещание Мелани. Пойдем, я провожу тебя до экипажа.

Скарлетт оперлась на его руку и кротко пошла рядом с ним. У нее внутри все кипело. Она должна была знать, что не получит никакой помощи от дяди Генри.

Ей надо будет самой узнать, правда ли то, что рассказал дядя Генри о финансовой панике, и в первую очередь узнать, в сохранности ли ее деньги.

Глава 6

«Паника», как называл это Генри Гамильтон, финансовый кризис, начавшийся в Нью-Йорке на Уолл-стрит, распространялся по всей Америке. Скарлетт боялась, что она может потерять заработанные ею деньги. Изофиса старого адвоката она прямиком отправилась в свой банк. Она вся дрожала, когда входила в кабинет управляющего.

— Я ценю вашу заботу, миссис Батлер, — сказал он.

Но Скарлетт видела, что он не ценил ни капельки. Он выдержал ее расспросы о надежности банка. Чем дальше он говорил, тем меньше ему верила Скарлетт.

Затем он нечаянно рассеял все ее страхи.

— Да, мы не только будем выплачивать наши обычные дивиденды владельцам акций, но в действительности они будут даже больше, чем всегда.

Он посмотрел на нее краешком глаза.

— Я получил эту информацию только сегодня утром и хотел бы знать, на каких основаниях ваш муж решил увеличить вклады, еще месяц назад.

Скарлетт почувствовала огромное облегчение. Если Ретт покупает банковские акции, это самый надежный банк в Америке. Он все время делал деньги, когда остальной мир распадался на кусочки. Она не знала, как он выяснил положение банка, ее это не касалось. Ей достаточно было, что Ретт верил в него.

— У него есть этот маленький милый кристальный шарик, — сказала она, легкомысленно хихикнув, чем разъярила управляющего.

Она чувствовала себя немного опьяневшей. Но не настолько, чтобы забыть поменять наличные в персональном ящичке на золото. У нее все еще стояли перед глазами красиво надписанные обесцененные облигации конфедератов, от которых зависел ее отец. У нее не было веры в бумагу.

Выходя из банка, она остановилась на ступеньках, чтобы насладиться теплым осенним солнцем и суматохой делового района. Посмотрите на этих парней, спешащих вокруг, они торопятся делать деньги и не боятся ничего. Дядя Генри сумасшедший простак. Нет никакой паники.

Следующей остановкой был ее магазин. «Универмаг Кеннеди» — гласила золотыми буквами вывеска. Это было ее наследство после короткого замужества с Фрэнком Кеннеди. Это и Элла. Ее удовлетворение от магазина переживало разочарование в ребенке. Витрина, с набором выставленных товаров, была ослепительно красива. Все, начиная с сияющих осей для повозок до сияющих булавок. Ей придется, правда, убрать оттуда ткани. Они мгновенно выгорят на солнце, и ей надо будет снижать цену. Скарлетт ворвалась в лавку, готовая спустить шкуру с Вилли Кершоу, старшего клерка.

Но оказалось, было мало причин, обвинять его. Выставленные ткани пострадали от воды во время перевозки. Производитель уже согласился снизить цену на две трети из-за брака. Кершоу также сделал заказы для пополнения складов, а в квадратном железном сейфе, в подсобке, лежали аккуратно перевязанные и сложенные пачки и стопки заработанных монет и зеленых банкнот, многочисленные чеки.

— Я заплатил помощникам клерка, миссис Батлер, — нервно сказал Кершоу. — Надеюсь, что это ничего. Отметка в субботней ведомости. Мальчики сказали, что не обойдутся недельным заработком. Я не взял своей платы, не зная, как бы вы хотели, чтобы я сделал, но я был бы очень признателен, если вы четко определитесь.

— Конечно, Вилли, — любезно сказала Скарлетт, — как только я сверю деньги со счетовыми книгами.

Кершоу справился намного лучше, чем ожидала Скарлетт, но это не значит, что он может держать ее за дурочку. Когда все сошлось до цента, она отсчитала его двенадцать долларов семьдесят пять центов — плату за три недели. Она добавит лишний доллар завтра, когда будет платил» за эту неделю, решила она. Он заслужил поощрение за хорошее руководство в ее отсутствие.

Она также планировала прибавить ему обязанностей.

— Вилли, — сказала она ему наедине, — я хочу, чтобы ты открыл кредит.

Выпуклые глаза Кершоу полезли на лоб. В магазине не открывался кредит после того, как Скарлетт стала управлять им. Он внимательно выслушал ее инструкции. Когда она заставила его поклясться, что он не расскажет ни одной живущей душе об этом, он положил руку себе на сердце и произнес клятву. Он был убежден, что у Скарлетт были глаза на затылке и она могла читать мысли.

Потом Скарлетт Поехала домой пообедать. Вымыв лицо и руки, она взялась за пачку газет. Заметка о похоронах Мелани была такой, как она и ожидала — минимум слов, имя Мелани, дата рождения и дата смерти. Имя леди может появляться в новостях только три раза: при рождении, свадьбе и смерти. И не должно быть никаких подробностей. Скарлетт сама написала, заметку и добавила вполне достойную, на ее взгляд строчку о том, как трагично для Мелани умереть такой молодой и как не будет хватать ее горюющей семье и друзьям в Атланте. «Индия, наверное, ее вырезала», — раздраженно подумала Скарлетт. Если бы только домашнее хозяйство было в чьих-либо других руках, жизнь была бы намного проще.

Следующий же номер газеты заставил ладошки Скарлетт увлажниться, от страха. Следующая, и следующая, и следующая — она перелистывала страницы с возрастающей тревогой. Когда служанка объявила, что обед готов, она сказала, чтобы его оставили на столе. Куриная грудка затвердела в застывшей подливке, когда она села за стол, но это не имело значения. Она была слишком расстроена. Дядя Генри был прав. Действительно, была паника. Деловой мир переживал отчаянную неразбериху, даже катастрофу. Рынок ценных бумаг в Нью-Йорке был закрыт уже десять дней со дня, прозванного репортерами «черной пятницей», когда цены на акции резко полетели вниз, потому что все продавали, но никто не покупал. В главных городах Америки банки закрывались, так как их клиенты хотели вернуть деньги, а эти деньги было вложены банками в «надежные» акции, которые почти совсем обесценились. В промышленных районах фабрики закрывались со скоростью одного предприятия в день, оставляя тысячи людей безработными и без денег.

Дядя Генри сказал, что это не случится в Атланте, повторяла себе Скарлетт много раз. Но ей пришлось сдержать себя, чтобы не сходить в банк и принести домой свой ящик с золотом. Она бы так и сделала, если бы Ретт не купил акции банка.

Она вспомнила о деле, которое запланировала на сегодня, лихорадочно пожалела, что такая идея пришла ей в голову, но решила, что это все же необходимо сделать, когда страна в панике, и именно поэтому.

Может, ей стоит выпить маленькую рюмочку коньяка, чтобы успокоить брожение в желудке. Графин был рядом, на боковом столике. Это бы сдержало ее нервы… Нет — запах будет заметен при дыхании, даже если она заест листьями мяты и петрушки. Она глубоко вздохнула и встала из-за стола.

— Беги в гараж и скажи Элиасу, что пора ехать, — сказала она служанке.

Никто не отвечал на ее звонок в доме Питтипэт. Скарлетт была уверена, что видела дернувшуюся штору в маленькой гостиной. Она крутанула звонок еще раз. Был слышен звук колокольчика за дверью и приглушенный звук какого-то движения. Скарлетт позвонила снова. Когда стих звон, везде восстановилась тишина. Она посчитала до двадцати. Лошадь и багги проехали по улице позади нее.

«Если кто-нибудь видел меня здесь, стоящую перед закрытой дверью, я никогда не смогу смотреть ему в лицо, не сгорая от стыда», — подумала она. Она чувствовала, как ее щеки горели. Дядя Генри был прав во всем. Ее не принимали. Всю свою жизнь она слышала истории о скандальных людях, которых не принимали в приличных домах, но даже в самой дикой фантазии она никогда не думала, что это когда-либо может случиться с ней.

«Я пришла сюда с добром», — подумала она в болезненном смущении. На глаза навернулись слезы. Затем, как это часто случалось, ее захватил прилив злости и ярости. Черт побери, половина этого дома принадлежит ей! Как они смели запереть дверь перед ней?

Она стала ломиться в дверь, но она была надежно заперта.

— Я знаю, что ты там, Индия Уилкс, — прокричала Скарлетт в замочную скважину.

«Вот! Надеюсь, она прислушивалась у двери и теперь оглохнет».

— Я пришла поговорить с тобой. Индия, и я не уйду, пока не сделаю этого. Я буду сидеть на крыльце, пока ты не откроешь дверь или пока Эшли не придет домой со своим ключом, выбирай.

Скарлетт повернулась и подобрала свои юбки. Она услышала звук поворачиваемого засова позади нее, затем скрип петель.

— Ради всего святого, войди внутрь, — хрипло прошептала Индия. — О нас будет болтать весь район.

Скарлетт холодно осмотрела Индию из-за плеча.

— Может, ты выйдешь и посидишь на ступеньках вместе со мною. Может, слепой бродяга задержится здесь и женится на тебе в обмен на кров и пищу.

Как только это было сказано, она пожалела, что не придержала свой язык. Она пришла сюда не для стычек с Индией. Но сестра Эшли всегда была для нее вроде занозы под седлом, а сейчас ее терзало еще и унижение стоять перед закрытой дверью.

Индия толкнула дверь. Скарлетт повернулась и бросилась, чтобы помешать ее закрыть.

— Я извиняюсь, — сказала она сквозь зубы.

Наконец, Индия отступила назад.

«Как бы Ретту это понравилось!» — внезапно подумала она. В счастливые времена их женитьбы она постоянно рассказывала ему о своих победах в бизнесе и в обществе. Это его долго веселило, и он называл ее «неиссыхающим источником восхищения». Может быть, он снова бы рассмеялся после ее рассказа об Индии, сопящей, как дракон.

— Чего ты хочешь? — сказала Индия ледяным голосом, хотя вся дрожала внутри от ярости.

— Это очень любезно с твоей стороны пригласить меня на чашку чая, — ответила Скарлетт в ее лучшей манере. — Но я только пообедала.

В действительности она проголодалась. Пыл битвы вытеснил панику. Она надеялась, что ее желудок не заурчит, хотя он был пуст, как высохший колодец.

Индия встала перед дверью в гостиную.

— Тетя Питти отдыхает.

«Скорее, выпускает пары», — сказала себе Скарлетт, но на этот раз сдержала свой язык. Она не злилась на Питтипэт. Кроме того, ей лучше бы покончить с тем, зачем она сюда пришла. Она хотела уйти до того, как вернется Эшли.

— Не знаю, догадываешься ли ты, Индия, но Мелли попросила меня поклясться у постели умирающей, что я присмотрю за Эшли и Бо.

Индия передернулась, будто в нее попала пуля.

— Не говори ни слова, — предупредила Скарлетт, — так как все, что ты скажешь, не сравнится с практически последними словами Мелли.

— Ты запятнаешь имя Эшли точно так же, как и свое. Я не позволю тебе здесь сшиваться рядом с ним, позоря всех нас.

— Меньше всего на этой зеленой планете, Индия Уилкс, я бы хотела пробыть хоть одну лишнюю минуту в этом доме. Я приехала сказать тебе, что я устроила так, что ты сможешь получать все необходимые тебе вещи в моем магазине.

— Уилксам не нужна благотворительность, Скарлетт.

— Простушка, я не говорю о благотворительности, я говорю о моем обещании Мелани. Ты совсем не представляешь, как быстро мальчик вроде Бо вырастет из штанишек и ботинок. Или сколько они стоят. Ты хочешь повесить эти мелкие заботы на Эшли, когда у него разбито сердце? Или ты хочешь сделать Бо посмешищем в школе? Я знаю, каков доход у тетушки, я ведь же здесь, помнишь? Хватит, чтобы только содержать дядю Петера и экипаж, накрывагь скромный стол и оплачивать ее нюхательные соли. К тому же существует такая вещь, как паника. Половина предприятий в стране закрывается. Похоже, Эшли будет получать меньше денег в этом году, чем когда-либо до этого. Если я могу проглотить свою гордость и стучать в дверь, как сумасшедшая, то ты сможешь проглотить свою и принять то, что я даю. И не тебе отвергать мое предложение, ведь если бы было дело только в тебе, я, не моргнув, оставила бы тебя голодать. Я говорю о Бо и Эшли. И Мелли, так как я пообещала ей. Позаботься об Эшли, но не говори ему об этом. Без твоей помощи, Индия, я не смогу скрыть это от него.

— Откуда я знаю, что она сказала именно это?

— Потому что я так говорю, а мое слово стоит золота. Что бы ты ни думала обо мне, ты никогда не найдешь того, кто скажет, что я не сдержала своего слова или пошла на попятную.

Индия засомневалась, и Скарлетт поняла, что она выигрывает.

— Тебе не надо ходить в лавку самой, можешь присылать перечень с кемнибудь еще.

Индия глубоко вздохнула.

— Только ради школьной одежды для Бо, — неохотно согласилась она.

Скарлетт удержалась от улыбки. Раз увидев, как приятно получать вещи бесплатно, она станет делать больше заказов. Скарлетт была уверена в этом.

— Тогда всего хорошего, Индия. Мистер Кершоу, старший клерк, — единственный, кто знает об этом, и он не проговорится никому. Поставь его имя наверху твоего списка, и он все устроит.

Как только он уселась в экипаж, ее желудок громко дал знать о себе. Скарлетт улыбнулась до ушей. Слава Богу, он потерпел.

Дома она приказала повару разогреть обед и подать его. Пока она ждала, чтобы ее позвали за стол, она посмотрела остальные страницы газеты, избегая материалов о «панике». Она обнаружила колонку, которую никогда раньше не замечала, но которая приятно удивила ее сейчас, она содержала новости и сплетни из Чарльстона. Там мог бы быть упомянут Ретт, или его родственники.

О них не сообщалось, но она и не особенно надеялась. Если в Чарльстоне произойдет что-нибудь интересное, она узнает об этом от Ретта, когда он приедет домой. Заинтересованность в людях и местах, где он вырос, будет доказательством, что она любит его, что бы он ни говорил. Интересно, как часто будет его «достаточно часто, чтобы не было сплетен?»

Скарлетт не смогла заснуть этой ночью. Каждый раз, когда она закрывала глаза, она видела широкую парадную дверь дома тетушки Питти, запертую от нее на засовы. «Это проделки Индии», — подумала она. Дядя Генри не мог быть прав, утверждая, что любая дверь в Атланте будет закрыта для нее.

Но она не думала, что он был прав и насчет паники, пока не прочитала газеты и не обнаружила, что положение даже хуже, чем он описывал.

У нее была бессонница, она знала, что немного бренди успокоит ее нервы и поможет заснуть. Она молча прошлепала вниз в столовую к стенному бару. Ребристый графин радужно сверкал в лучах ее лампы.

На следующее утро она проспала дольше, чем обычно. Не из-за бренди, а потому, что даже с его помощью смогла заснуть только перед рассветом.

По дороге в магазин она заехала в пекарню миссис Мерриуэаер. Клерк за стойкой посмотрел через нее и повернулся к ней глухим ухом.

«Он отнесся ко мне, будто меня не существовало», — поняла она потом с ужасом. Когда она пересекала дорожку между магазином и экипажем, она увидела приближающихся пешком миссис Элсинг и ее дочь. Скарлетт приостановилась, готовая улыбнуться. Но Элсинги остановились как вкопанные. Когда заметили ее, затем, не произнеся ни слова, развернулись и пошли прочь. На мгновение Скарлетт была парализована. Затем она поспешно села в экипаж и спряталась в темный угол. В какой-то момент ей показалось, что ее вырвет.

Когда Элиас остановился перед лавкой, Скарлетт осталась в убежище экипажа. Она послала Элиаса в магазин с конвертами с зарплатой для клерков. Если она выйдет, то она может наткнуться на кого-либо из знакомых. Было невыносимо даже думать об этом.

«Это все исходило от Индии. И это после того, как я была так щедра с нею! Я это так ей не прощу, нет. Никто безнаказанно не может обращаться так со мною».

— Поезжай к лесному складу, — приказала она Элиасу, когда тот вернулся.

Она расскажет Эшли. Он что-нибудь сделает. Эшли не потерпит, он заставит Индию и всех друзей вести себя прилично.

Ее бедное сердце наполнилось еще большей горечью, когда она увидела лесной склад. Он был переполнен. Штабеля сосновых досок отливали золотом и терпко пахли смолой на осеннем солнце. Не было видно ни одной повозки. Никто не покупал древесину.

Скарлетт хотелось плакать. «Дядя Генри говорил, что это случится, но я никогда не думала, что будет так ужасно». Она глубоко вздохнула. Запах свежесрубленной сосны был сладчайшими духами в мире. Ох, как она скучает по лесопильному бизнесу, она никогда не поймет, каким образом Ретт уговорил ее продать его Эшли. Если бы она еще занималась мм, такого бы не случилось никогда. Она бы пристроила лес как-нибудь. Паника подступила к ней, но она ее отогнала прочь. Все было ужасно, но она не должна ругать Эшли.

— Склад выглядит замечательно! — легко сказала она. — У тебя, наверное, лесопилка работает день и ночь, чтобы поддержать такой запас на складе.

Он оторвался от счетовых книг за своим столом, и Скарлетт поняла, что любые ее слова ободрения расходуются даром. Он выглядел не лучше, чем когда она давала ему встряску.

Он поднялся, стараясь улыбнуться ей. Его врожденная вежливость была сильней, чем изнеможение, но его отчаяние больше их обоих.

«Я не могу ему сказать что-нибудь об Индии, — подумала Скарлетт, — или о лесопильном бизнесе. На него сейчас все навалилось сразу. Кажется, что он не рассыпается только из-за одежды на нем».

— Скарлетт, дорогая, как мило с твоей стороны заехать. Присаживайся!

«Мило, черта с два! Эшли звучит, как заведенная музыкальная шкатулка, начиненная вежливыми словами. Нет, не так. Он звучит так, будто не знает, что слетает у него с языка, и я считаю это ближе к истине. Почему его должно касаться, что я рискую остатками своей репутации, приезжая сюда? Он не заботится о себе — любой дурак это видит, — почему же я должна волновать его? Я не могу сесть и поддерживать вежливый разговор, я этого нет выношу. Но я должна».

— Спасибо, Эшли, — сказала она, садясь на подставленный им стул.

Она заставит себя остаться здесь на пятнадцать минут и сделать несколько пустых замечаний о погоде, рассказать о своей поездке в Тару. Она не сможет ему сказать о смерти Мамушки, это так его расстроит. А вот приезд Тони — хорошая новость. Скарлетт приготовилась говорить.

— Я была в Таре.

— Зачем ты меня остановила, Скарлетт? — спросил Эшли пустым безжизненным голосом. Скарлетт не нашлась, что ответить.

— Зачем ты меня остановила? — спросил он снова, но в этот раз с болью, раздражением в голосе. — Я хотел быть в могиле. В любой, необязательно в могиле Мелли. Это единственное, на что я гожусь… Нет, не говори, что ты хотела сказать, Скарлетт. Мне сочувствовали и меня успокаивали так много доброжелательных людей, что я все это слышал сотни раз. Я ожидаю большего от тебя, чем простые банальности. Я буду признателен, если ты скажешь все, что думаешь. Что лесопильный бизнес, твой бизнес, в который ты вложила все свое сердце, умирает. Я несчастный неудачник, Скарлетт. Ты знаешь это. Я знаю это. Весь свет знает это. Зачем вести себя, как будто это не так? Вини меня. Ты не найдешь более жестоких слов, чем те, которыми я себя обзываю, ты не можешь «ранить мои чувства». Боже, как я ненавижу эту фразу! Как будто у меня остались какие-то чувства, которые можно ранить. Как будто я вообще могу что-либо чувствовать сейчас.

Эшли покачал головой. Он был похож на смертельно раненное животное, затравленное шайкой хищников. Из его горла вырвалось рыдание, и он отвернулся.

— Прости меня, Скарлетт, я прошу тебя. У меня нет никаких прав взваливать на тебя мои беды. Будь милосердна, моя дорогая, оставь меня в покое. Я будут признателен, если ты уедешь сейчас.

Скарлетт исчезла, не сказав ни слова.

Позже она села за свой стол, заваленный различными бумагами. Будет много труднее сдержать обещание перед Мелли. Одежда и товары для дома — этого еще не достаточно.

Эшли не пошевелит и пальцем, чтобы помочь себе. Она сделает его удачливым, она пообещала Мелани.

И она не могла вынести вида бизнеса, который она начинала, идущего на убыль.

Скарлетт составила список своего имущества.

Магазин, строение и торговля. Это приносило почти сотню дохода а месяц, но это снизится, когда паника доберется до Атланты, и у людей не будет денег, чтобы тратить их в магазине. Она сделала пометки о покупке более дешевых вещей.

Салун на участке ее земли рядом со станцией. Она не владела им в действительности, а сдавала в аренду и землю, и здание на ней за тридцать долларов в месяц. Люди, похоже, станут больше выпивать, чем раньше. Может быть, надо повысить арендную плату. Ей нужны настоящие деньги.

Золото в ее ящичке. У нее настоящие деньги, более двадцати пяти тысяч долларов настоящих денег. Она была состоятельной женщиной в представлении большинства людей, но не в ее собственном. Она еще не чувствовала себя в безопасности.

«Я могу выкупить бизнес у Эшли обратно», — подумала она, и на мгновение ее ум заработал в возбуждении. Но затем она вздохнула. Это не решит проблему. Эшли такой дурак, что настоит на получении только того, что ему предложили бы при открытых торгах, а это почти ничего. Потом, когда бизнес у нее начнет преуспевать, он почувствует себя еще большим неудачником. Нет, как бы ей ни хотелось заполучить лесопилки со складом в свои руки, она должна сделать Эшли преуспевающим здесь.

«Я просто не верю, что нет рынка для леса. Паника или не паника, люди должны же строить что-нибудь, даже если это только навес для коров или лошадей».

Скарлетт просмотрела свои книги и бумаги. У нее появилась идея.

Вот частица фермерской земли, которую ей оставил Чарльз Гамильтон. Фермы почти не приносили никакого дохода. Какая польза от пары корзин кукурузы и одного тюка хлопка? Ее сотня акров находилась прямо на краю Атланты. Если бы ей найти хорошего строителя, она может поставить там сотню или две легких домиков. Всем, кто будет терять свои деньги, придется выезжать из больших домов и искать что-нибудь поскромнее.

«Я не заработаю на этом денег, но, по крайней мере, ничего не потеряю. И я прослежу, чтобы строитель использовал лес, купленный у Эшли. Он будет зарабатывать деньги — не состояние, но стабильный доход — и никогда не узнает, что это пришло от меня. Все, что мне нужно, — это хороший строитель, который не будет болтать языком и не будет много воровать».

На следующий день Скарлетт известила фермеров о необходимости освободить земли.

Глава 7

— Да, миссис Батлер, мне нужна работа, — сказал Джо Коллтон.

Это был низкий худой мужчина лет сорока. Он выглядел немного старше, так как его пышные волосы были белы, как снег, а лицо задубело от ветра и солнца. Он хмурился, и большие складки на бровях затеняли его темные глаза.

— Мне нужна работа, но не в такой степени, чтобы я принял ее от вас.

Скарлетт почти уже повернулась, чтобы уходить; она не собиралась проглатывать обиды от какого-то выскочки. Но ей нужен был Коллтон. Он был единственным честным строителем в Атланте, она узнала это, когда поставляла им всем лес в годы строительного бума после войны. Ей хотелось топнуть ножкой. Это все вина Мелли. Если бы не это глупое условие, что Эшли не должен знать, что она помогает ему, она могла бы прибегнуть к услугам любого строителя, потому что она бы следила за ним, как ястреб. Как бы ей хотелось этим заняться!

Но нельзя, чтобы видали, что она принимает в этом участие. А она не могла никому доверять, за исключением Коллтона. Он должен согласиться взяться за эту работу, она заставит его согласиться. Она прикоснулась своей маленькой ручкой к его руке. Она выглядела крошечной в тугой детской перчатке.

— Мистер Коллтон, если вы мне откажете, это разобьет мое сердце. Мне нужен особенный человек…

Она посмотрела на него с взывающей беспомощностью. Очень плохо, что он не такой высокий. Трудно быть маленькой хрупкой леди с человеком твоего роста. Зато, нередко эти задиристые маленькие мужчины были лучшими заступниками за женщин.

— Я не знаю, что я сделаю, если вы мне откажете.

Рука Коллтона напряглась.

— Миссис Батлер, вы однажды продали мне сырой лес, уверив меня, что он просушен. Я не связываюсь дважды с теми, кто обманывает меня.

— Это должно быть была ошибка, мистер Коллтон. Я сама только училась лесопильному делу. Вы вспомните, каково было в те дни. Янки сидели на нашей шее. Я все время боялась до смерти.

Ее глаза заполнились слезами, а слегка накрашенные губки задрожали. Она била маленьким, заброшенным человеком.

— Мой муж — мистер Кеннеди, — был убит.

Его прямой, знающий взгляд обескураживал. Его глаза находились на уровне ее глаз, и они были тверды, как мрамор. Скарлетт убрала руку с его рукава. Что она будет делать? Она не может проиграть. Он должен согласиться на эту работу.

— Я пообещала у постели умирающей, моей лучшей подруги. — Ее слезы не были запланированы. — Миссис Уилкс просила меня помочь, а теперь я прошу вас.

Она рассказала всю историю, как Мелани все время защищала Эшли… нерасторопность Эшли в делах… его попытку похоронить себя в могиле жены… штабеля непроданного леса… необходимость секретности.

Коллтон поднял руку, чтобы остановить ее.

— Ладно, миссис Батлер. Ради миссис Уилкс я возьму эту работу. Вы получите отлично построенные дома из лучших материалов.

Скарлетт вложила свою руку в его.

— Спасибо, — сказала она. Она почувствовала, что одержала победу.

Только несколько часов спустя она осознала, что эти несчастные дома обойдутся ей в целое состояние из ее собственных денег. Она не заработает даже хорошего отношения к себе, помогая Эшли. Все так и будут захлопывать двери перед ее носом.

Конечно, не все. У нее полно собственных друзей, и они намного веселее этих старомодных стариков.

Она отложила эскизы, которые принес ей для изучения Джо Коллтон. Она куда более была бы заинтересована, если бы он принес ей цифры своих приблизительных подсчетов, какая разница, как будут выглядеть дома, или где будет расположена лестница.

Она вытащила из ящика свою обтянутую вельветом книжку гостей и стала составлять список. Она собиралась задать вечеринку. Большую, с музыкантами, с рекой шампанского и горой лучшей, самой дорогой еды. Теперь, когда у нее закончился глубокий траур, настало время известить друзей о том, что ее можно приглашать на вечеринки, и лучший способ сделать это — пригласить их к себе.

Она быстро пробежала фамилии старинных семейств Атланты. Все думают, что я должна быть в глубоком трауре по Мелли, нет смысла звать их. И также нет необходимости укутываться в черное. Она не была моей сестрой, только свояченица, и в этом я даже не уверена, ведь Чарльз Гамильтон был моим первым мужем, а после него у меня было еще два.

Плечи Скарлетт тяжело опустились. Чарльз Гамильтон тут ни при чем, как и черная одежда. Она по-настоящему горевала по Мелани. Она была одинока. Скарлетт приехала из деревни только два дня назад, но уже познала достаточно одиночества, чтобы в ее сердце зародился страх.

Она могла бы рассказать Мелани о том, что Ретт уходит, Мелани была единственным человеком на земле, кому бы она доверила такую ужасную весть. Мелли сказала бы ей то, что ей хотелось услышать: «Конечно, он вернется назад, дорогая, он любит тебя так сильно». Именно эти слова произнесла она перед смертью: «Будь умницей с капитаном Батлером, он так тебя любит».

Даже мысль о словах Мелани заставила Скарлетт почувствовать себя лучше. Если Мелли сказала, что Ретт любит ее, значит, он действительно любит. Скарлетт стряхнула с себя тоску, выпрямила спину. Ей необязательно быть одинокой. И не важно, если «старая гвардия» Атланты больше никогда не будет с ней разговаривать. У нее полно друзей. Список приглашенных уже занимал две страницы, а она дошла только до буквы «л».

Друзья, которых Скарлетт собиралась развлекать, были самыми удачливыми из ватаги разгребателей грязи, высадившейся в Джорджии во времена правительства Реконструкции. Многие уехали после смены правительства в 1871 году, но большинство осталось, наслаждаясь большими домами и огромными состояниями, накопленными ими. У них не было стремления уехать «домой». Их происхождение было преспокойно забыто.

Ретт презирал их. Он называл их «отбросами» и уезжал из дома, когда Скарлетт устраивала свои щедрые вечеринки. Скарлетт думала, что он вел себя глупо, и говорила ему это.

— Богатые намного веселее бедных. Их одежды, экипажи, драгоценности намного прекраснее, и они угощают тебя вкусными обедами, когда ты заезжаешь к ним в гости.

Но приемы, которые устраивала Скарлетт, были самыми шикарными, а этот, она была абсолютно уверена, будет самым лучшим из них. Она начала новую страничку списка, озаглавленного «не забыть», с заметки заказать дичь, десять ящиков шампанского и новое платье. Ей придется поехать к портнихе сразу после того, как она завезет приглашения переписчику.

Она в восхищении тряхнула головкой, любуясь белыми хрустящими складками шляпки в стиле Марии Стюарт. Шляпка подчеркивала черные дуги ее бровей и светящиеся зеленые глаза. Ее шелковые волосы выбивались из-под складок. Кто бы подумал, что траурный наряд может так идти ей.

Она поворачивалась в разные стороны, разглядывая свое отображение в зеркале. Струйки бисера и кисточки поблескивали.

«Обычный» траур был не таким ужасным, как «глубокий», при котором вы не могли показать ослепительно белую кожу в глубоком вырезе черного платья.

Она быстро подошла к трюмо и слегка надушила шею и плечи. Нужно поспешить, гости вот-вот придут. Она слышала, как музыканты настраивают инструменты. Скарлетт взглянула на белые карточки, брошенные в беспорядке среди ее расчесок и ручных зеркал. Приглашения стали поступать, как только друзья узнали, что она возвращается в водоворот жизни. Она будет занята многие недели. А затем последуют другие приглашения, и она устроит очередную вечеринку, а может, танцы в сезон Рождества. Да, все будет просто замечательно. Она волновалась так же, как молоденькая девочка, впервые пришедшая на праздник. Но это и не удивительно. Уже больше семи месяцев она не появлялась в свете. За исключением поездки к Фонтейнам после возвращения Тони домой. Она улыбнулась, вспоминая Тони. Она бы хотела, чтобы он был у нее сегодня. У всех бы глаза полезли на лоб, если бы он показал им свой трюк с шестизарядками!

Ей надо идти — музыканты уже играют.

Скарлетт спешно спустилась по покрытым красным ковром ступенькам, с удовольствием вдыхая запах цветов, в огромных вазах расставленных в каждой комнате. Ее глаза светились радостью, когда она ходила из комнаты в комнату, убеждаясь, что все готово. Все было безупречно. Слава небесам! Панси вернулась из Тары, а она очень хорошо умела заставлять работать других слуг.

Раздался звонок. Она ослепительно улыбнулась и пошла в коридор встречать гостей.

Дом заполнялся шумом голосов, запахом духов, яркими цветами шелков и сатина, рубинов и сапфиров.

Скарлетт двигалась через толпу, улыбаясь, слегка заигрывая с мужчинами, принимая неискренние комплименты женщин. Они были так счастливы увидеть ее снова, они так скучали по ней, никакие другие вечеринки не были так хороши, как ее, ничей дом не был так красив, ничье платье не было так модно, ничьи волосы так не блестели, ничья фигура не была такой юной.

«Я прекрасно провожу время, это великолепная вечеринка».

Она взглянула поверх серебряных блюд и Подносов на длинном полированном столе: пополняют ли их слуги. Количество еды было очень важно для нее, так как она никогда не забудет, что значит голодать. Ее подруга Мамми Барт уловила этот взгляд и улыбнулась. Полоска жирного соуса капнула из уголка ее рта на бриллиантовое ожерелье. Скарлетт в отвращении отвернулась. «Мамми станет однажды такой же здоровой, как слониха. Слава Богу, я могу есть все, что мне захочется, и не пополнеть ни на грамм».

Взрывы смеха привлекли ее внимание, и она направилась в сторону веселящейся троицы. Ей бы очень хотелось услышать что-нибудь смешное, даже если это одна из шуток, которые было не положено понимать леди.

— …и я говорю себе: «Билл, паника одного человека приносит выгоду другому, и я знаю, кем из этих людей будет старина Билл».

Скарлетт отвернулась. Она хотела хорошо провести время, а разговоры о панике не входили в ее представление о веселье. Хотя, может быть, она узнает что-то. Она была умнее даже в полудреме, чем Билл Уэллер в свои лучшие дни, она была твердо уверена в этом. Если он делал деньги на панике, она хотела бы знать, как он это делал. Она бесшумно подошла поближе.

— …эти тупые южане, они были проблемой для меня с того момента, как я приехал сюда, — признавался Билл. — Ты просто ничего не поделаешь с человеком, у которого нет природной человеческой жадности, так что все облигации и сертификаты, умножающие деньги втрое, которые я высыпал им, легли на дно без дела. Они работали больше, чем когда-либо работали даже негры, и откладывали каждую заработанную ими монетку на черный день. Оказалось, что многие из них имели полные коробки облигаций, выданных правительством Конфедерации. — Смех Билла заглушал смех остальных.

Скарлетт кипела. «Тупые южане» — действительно! У ее дорогого Па была коробка, полная облигаций Конфедератов. И у других в округе Клейтон. Она попыталась уйти, но была задержана группой людей, которых тоже привлек смех собравшихся вокруг Билла Уэллера.

— Я скоро просек, что к чему, — продолжал Уэллер. — Они просто больше не верили в бумажки. И ни во что другое. Сказать вам, мальчики, это ранило мою гордость.

Он сделал печальное лицо, затем широко усмехнулся, показывая три золотых зуба.

— Я не буду вам говорить, что мне не пришлось бы нуждаться ни в чем, даже если бы я ничего не придумал. В старые добрые времена, когда республиканцы держали Джорджию в руках, я нахватал достаточно на железнодорожных контрактах, так что мы бы могли жить припеваючи на заграбастанное, даже если б я был полнейшим дураком, чтобы строить эти железные дороги. Но Люла стала раздражаться от того, что я шатался по дому без дела. Потом — слава ей — настала паника, и все республиканцы забрали свои сбережения из банков и положили деньги под матрасы. Каждый дом, даже лачуга стали золотым шансом, который я не мог упустить.

— Перестань нести чепуху, Билл. Я не могу дождаться, когда ты перейдешь к главному. — Амос Барт выразил свое нетерпение плевком, который не долетел до плевательницы.

Скарлетт тоже испытывала нетерпение, ей не терпелось выбраться оттуда.

— Обожди, Амос, я подхожу к этому. Каким же способом можно было пробраться к этим матрасам? Проповедники — это не мой тип, я люблю сидеть за своим столом, пока мои служащие быстро действуют. Именно этим я и занимался, сидя на кожаном вращающемся стуле, и, выглянув из окна, увидел похоронную процессию. Это было как озарение. Нет ни одной крыши в Джорджии, где бы не горевали по своим ушедшим любимым.

Скарлетт с ужасом уставилась на Билла Уэллера, разглагольствующего о своих мошенничествах.

— Легче всего с матерями и вдовами. Они, не моргнув глазом, достают свои денежки из матрасов, когда мои мальчики рассказывают им, что ветераны конфедератов возводят мемориал на полях сражения, ради того, чтобы имя их мальчиков тоже было высечено там.

— Ты — хитрый старый лис, Билл, это просто гениально! — воскликнул Амос, а мужчины рассмеялись еще громче.

Скарлетт почувствовала себя тяжело больной. Несуществующие железные дороги и золотые прииски ее не интересовали, но матери и вдовы, которых обманывал Билл Уэллер, были ее близкие. Он мог послать своих парней прямо к Беатрисе Тарлтон, Кэтлин Калверт, Димити Манро или к любым другим женщинам в округе Клейтон, которые потеряли своих сыновей или мужей.

Ее голос, словно нож, разрезал смех мужчин, окружавших Билла:

— Это самая низкая, грязная история, которую я когда-либо слышала. Ты противен мне, Билл Уэллер. Все вы противны мне. Что вы знаете о южанах? Вам в голову ни разу в жизни не приходила ни одна разумная мысль, вы не сделали ни одной приличной вещи за всю свою жизнь!

Она протолкнулась сквозь пораженных мужчин и женщин, вытирая руки об юбку от омерзения прикосновения к ним.

Столовая с изысканными блюдами на сверкающих серебряных подносах была прямо перед ней, пресыщение выросло в Скарлетт при виде и запахе жирных подливок и заплеванных плевательниц. Она представила освещенный лампами стол Фонтейнов, простую еду — по-домашнему приготовленную ветчину, кукурузный хлеб и выращенную дома зелень. Она принадлежала им, они были ее народом, они, а не эти вульгарные, грязные, жирные женщины и мужчины.

Скарлетт повернулась лицом к Уэллеру и его группе.

— Отбросы! — прокричала она. — Вот кто вы такие. Отбросы! Убирайтесь вон из моего дома, с глаз долой, меня тошнит от вас!

Мамми Барт совершила ошибку, попытавшись ее успокоить.

— Перестань, милая, — сказала она, протягивая свою руку, всю в драгоценностях.

Скарлетт отшатнулась, прежде чем до нее успели дотронуться.

— Убирайтесь! В особенности ты, жирная свиноматка.

— Ладно, я никогда, — голос Мамми Барт дрожал, — никогда, черт, я не стерплю такого разговора. Я бы не осталась, даже если бы ты упрашивала меня на коленях, Скарлетт Батлер.

Началось поспешное бегство гостей, и менее чем через десять минут комнаты были пусты. Скарлетт прошла мимо опрокинутой еды, пролитого шампанского, разбитых тарелок и бокалов. Она должна держать голову высоко, как учила ее мама. В мыслях она перенеслась назад в Тару и представила себя поднимающейся по лестнице с балансирующим на голове тяжелым томом романов — прямая, как деревце. Как леди. Так учила ее мать. У нее в голове поплыло, ноги тряслись, но она поднималась, не останавливаясь. Леди никогда не показывает, что устала или расстроена.

— Вовремя она это сделала, — сказал кларнетист.

Оркестр играл на многих приемах Скарлетт.

Один из скрипачей аккуратно сплюнул в горшок с пальмой.

— Слишком поздно, я бы сказал. Поспишь с собаками, наберешься вшей.

Над их головами на застеленной шелком кровати лежала Скарлетт и рыдала, у нее разрывалось сердце. Она так надеялась хорошо провести время.

Ночью Скарлетт спустилась вниз за спиртным, чтобы избавиться от бессонницы. Все свидетельства вечеринки исчезли, за исключением изысканных букетов цветов и наполовину сгоревших свечей в канделябре на обеденном столе.

Скарлетт зажгла свечи и задула свою лампу. Почему она должна красться в полутьме, как какой-то воришка? Это был ее дом, ее бренди, и здесь она может делать все, что ей нравится.

Она выбрала рюмку, поставила ее рядом с графином, уселась в кресле во главе стола.

После бренди по телу разлилось приятное тепло. Скарлетт вздохнула.

Слава Богу! «Еще одна рюмка, и мои нервы перестанут дергаться». Она наполнила рюмку снова и быстро выпила ее. «Не надо спешить, — подумала она, снова наливая. — Это не по-женски». Мелкими глотками она выпила третью рюмку. «Как мило горят свечи». Золотые огоньки отражались на полированной поверхности стола. Грани пустой рюмки радужно сверкали, когда она поворачивала ее в руке.

Было тихо, как в могиле. Звон стекла, когда она наливала бренди, заставил ее вздрогнуть.

Свечи догорели, графин постепенно опустел, и Скарлетт теряла контроль над собой. С этой комнаты все начиналось. Стол был также пуст, на нем стояли только свечи и серебряный поднос с графином и рюмками. Ретт был пьян. Она никогда не видела его таким пьяным, он воздерживался от спиртных напитков. Он был пьян в ту ночь, несмотря на это, и жесток. Он говорил ей ранящие ее слова, и он больно повернул ее руку так, что она вскрикнула от боли.

Но затем… затем он отнес ее наверх в комнату и овладел ею. Скарлетт ожила после его прикосновения к ней, когда он целовал ее губы, ее шею и тело. Она вся горела, когда он прикасался к ней, она кричала: «Еще…»

Ни одна леди не почувствовала бы такого дикого желания, которое чувствовала она. Скарлетт попыталась не думать об этом, но ей это не удавалось, так как она слишком много выпила.

«Это случилось, — кричало ее сердце, — это действительно было. Я не придумала это».

Мать приучила ее думать, что у леди не может быть животных порывов, но мозг не смог контролировать страстные потребности тела.

Она уронила руки на стол, голову на руки и застонала. Желание и боль заставили ее корчиться, кричать в пустоту, освещенную свечами:

— Ретт, ох, Ретт, ты нужен мне.

Глава 8

Приближалась зима, и Скарлетт с каждым днем становилась все более неистовой. Джо Коллтон выкопал яму для подвала первого дома, но частые дожди помешали заливке фундамента.

— Мистер Уилкс пронюхает, в чем дело, если я куплю у него лес, прежде чем подготовлюсь к строительству, — разумно сказал он, и Скарлетт знала, что он прав.

Может быть, вся идея была ошибкой. День за днем газета рассказывала о катастрофах в деловом мире. Появились хлебные очереди в крупных городах Америки, потому что каждую неделю тысячи людей теряли рабочие места. Зачем она рисковала своими деньгами именно сейчас, в самое плохое время? Зачем она дала Мелли это дурацкое обещание? Если бы только холодный дождь перестал… И дни прекратили бы уменьшаться. Днем она занимала себя работой, но темнота закрывала ее в пустом доме наедине с мыслями. А она не хотела думать, так как не могла найти ответов ни на один вопрос. Как она докатилась до такого? Она ничего не натворила такого, чтобы люди отвернулись от нее. Почему они все так ненавидят ее? Почему Ретт так долго не приезжает домой? Что она может сделать, чтобы поправить положение? Должно же быть что-то, не может же она вечно слоняться из комнаты в комнату по пустому дому, как горошина, гремящая в пустой раковине.

Она была бы рада, если бы Уэйд и Элла приехали к ней, но Сьюлин написала, что они на карантине после ветрянки.

Она могла бы сойтись снова с Бартами и их друзьями. Неважно, что она обозвала Мамми свиньей, она была толстокожей. Одной из причин ее дружбы с «отбросами» было то, что она всегда могла развязывать свой острый язычок при них, и в любой момент, если бы захотела, они бы приковыляли к ней. «Слава богу, я еще не опустилась на такой уровень. Я не поползу теперь к низким созданиям. Просто темнеет очень рано, и ночи такие длинные, и я не могу спать. Все изменится к лучшему, когда прекратятся дожди… когда кончится зима… когда Ретт приедет домой…

Наконец, погода изменилась, установились светлые морозные деньки. Коллтон выкачал воду из ямы для фундамента, и резкий ветер высушил красную глину Джорджии до твердости кирпича. Тогда он заказал цемент и доски для форм, чтобы заливать фундамент.

Скарлетт с радостью покупала подарки. Был канун Рождества. Она купила кукол Элле и всем дочкам Сьюлин. Маленьких куколок, набитых мягкими опилками и с круглощекими личиками, для младших, Сюсси с Эллой получили почти одинаковые куклы с прелестными чемоданчиками, полными красивых платьев. Проблема была с Уэйдом. Скарлетт никогда не знала, что ему дарить. Она вспомнила обещание Тони Фонтейна научить его крутить шестизарядками и купила Уайду собственную пару, с его инициалами, выгравированными на отделанных слоновой костью рукоятках. Со Сьюлин было проще — круглый шелковый ридикюль, который был слишком шикарным, чтобы пользоваться им в деревне, с двадцатидолларовым кусочком золота внутри — хорош для любого случая. Уилл был невозможен. Скарлетт искала и там и сям, прежде чем сдаться и купить ему еще одну кожаную куртку, такую же, как в прошлом году и в позапрошлом. «Главное — внимание», — подумала она.

Она раздумывала долго, прежде чем решила не дарить подарка Бо. Она не сможет пронести его мимо Индии, не получив его обратно нераспакованным. Кроме того, Бо не нуждался ни в чем, горько подумала она. Кредит Уилксов в ее магазине увеличивался каждую неделю.

Она купила Ретту золотые ножницы для сигар, но у нее не хватило решимости отослать их. Вместо этого она послала подарки своим двум тетушкам в Чарльстоне. Они могут рассказать матери Ретта, какая она заботливая, а миссис Батлер может сказать это своему сыну.

«Интересно, пришлет ли он мне что-нибудь? Или привезет? Может, он приедет домой на Рождество, чтобы не было сплетен».

Возможность была достаточно реальна, чтобы Скарлетт с неистовством принялась за украшение дома. Когда он превратился в коттедж, полный сосновых веток, плюша и падуба, она снесла остатки в магазин.

— У нас уже есть в витрине гирлянда, миссис Батлер. Нам больше не надо, — сказал Вилли Кершоу.

— Не говори мне, что надо, а что не надо. Оберни этой сосновой лентой стойки и повесь полоску из падуба на дверь. Это настроит людей на рождественское настроение, и они потратят больше денег на подарки, У нас не хватает миленьких мелочей для подарков. Где эта коробка с промасленными бумажными веерами?

— Вы мне сказали убрать ее. Сказали, что не стоит тратить место на прилавках на всякие безделушки, когда людям нужны гвозди и стиральные доски.

— Ты дурень, это было тогда, а теперь доставай.

— Но я не знаю» куда я ее положил. Это было так давно.

— Матерь божья! Я найду ее сама.

Скарлетт ворвалась в хранилище под потолком.

Она стояла на лестнице, роясь среди пыльных стопок на верхней полке, когда она услышала знакомые голоса миссис Мерриуэзер и ее дочери Мейбелл.

— Ты говорила, что ноги твоей не будет на пороге магазина Скарлетт, мама.

— Тише, клерк может услышать нас. Мы обошли весь город, и не осталось нигде черного вельвета. Я не могу закончить мой наряд без него. Ктони-будь разве слышал, чтобы королева Виктория носила цветную накидку?

Скарлетт нахмурилась. О чем это они разговаривают? Она тихо спустилась с лесенки, подошла на цыпочках и прислушалась.

— Нет, мэм, — услышала она голос клерка. — Вельвет у нас не пользуется большим спросом:

— Я так и думала. Пошли, Мейбелл.

— Раз уж мы здесь, может, мы найдем перья, которые мне нужны для наряда Покахонтаса, — сказала Мейбелл.

— Чепуха, пойдем. Мы не должны были приходить сюда. Что, если кто-нибудь нас видел. — Походка миссис Мерриуэзер была грузной, но быстрой. Она захлопнула за собой дверь.

Скарлетт взобралась на лестницу снова. Все ее рождественское настроение исчезло. Кто-то устраивал костюмированную вечеринку, а ее не пригласили. Она пожалела, что не дала Эшли сломать себе шею на могиле Мелани! Она нашла коробку, которую искала, и бросила ее на пол, ярко окрашенные веера рассыпались по полу.

— Теперь подберите их и вытрите пыль с каждого, — приказала она. — Я еду домой. Она лучше бы умерла, чем стала бы хныкать на глазах у своих клерков.

Сегодняшняя газета лежала на сиденье ее экипажа. Скарлетт пробежала глазами по восторженным описаниям недельных скачек в довоенное время, чарльстонцы утверждают и предсказывают, что будущие скачки будут не хуже. Согласно корреспонденту, празднества будут продолжаться день и ночь в течение недели и завершатся балом.

— И я спорю, что Ретт посетит их, — пробормотала Скарлетт. Она отбросила газету на пол.

Заголовок на первой странице привлек ее внимание: «Карнавал завершится маскарадным балом». «Это, должно быть, то, к чему готовятся старая дракониха и Мейбелл, — подумала она. — Все в этом мире, за исключением меня, ходят на вечера». Она схватила газету, чтобы прочитать статью:

«Приготовления заканчиваются. Атланта украсится 6 января карнавалом, возрождающим великолепие Нью-Орлеанского знаменитого Марди Грае. Двенадцать Ночных Весельчаков — организация, недавно основанная в нашем городе выдающимися фигурами общественных и деловых кругов, — инициаторы этого знаменитого события. Король карнавала, сопровождаемый придворной знатью, въедет в город и пересечет его на королевской платформе. Ожидается, что шествие будет длиной более мили. Все граждане города, его подчиненные на этот день, приглашаются на этот парад. Расписание и маршрут шествия будут объявлены в следующих номерах газеты.

Праздник завершит бал-маскарад, для которого Оперный дом де Гивов будет переделан в настоящую Страну Чудес. Весельчаки распространили почти триста приглашений Лучшим Рыцарям и красивейшим Леди Атланты».

— Черт! — сказала Скарлетт.

Обида и горечь взяли верх над ней, и она расплакалась, как ребенок. Было нечестно, что Ретт будет танцевать и смеяться в Чарльстоне, а ее враги в Атланте будут веселиться в то время, как она застряла в этом огромном молчаливом доме. Она не делала ничего плохого, чтобы заслужить такое наказание.

«Ты никогда не будешь такой трусливой, чтобы позволить мм огорчить тебя до слез», — сердито сказала она себе.

Скарлетт вытерла слезы тыльной стороной руки. Она не будет впадать в отчаяние. Она будет добиваться своего. Она пойдет на бал, как-нибудь она найдет способ это сделать.

Достать приглашение на бал было нетрудно. Скарлетт узнала» что парад будет с основном состоять из украшенных повозок, рекламирующих продукты и магазины. Был вступительный взнос для участников, равный цене декорации платформы, но все, принимающие участие в шествии, получали по два приглашения на бал. Она послала Вилли Кершоу со вступительными деньгами для участия «Универмага Кеннеди» в параде.

Это вселило в нее веру в то, что все может быть куплено. Деньги могут все.

— Как вы украсите повозку, миссис Батлер? — спросил Кершоу.

Вопрос вызвал к жизни сотни вариантов.

— Я подумаю об этом, Вилли.

Да, она может проводить за этим занятием многие часы, заполнить много вечеров, обдумывая, как заставить все остальные повозки жалко выглядеть по сравнению с ее собственной.

Ей также придется подумать о бальном наряде. Как много времени уйдет на это! Ей придется просмотреть все журналы мод, выбрать ткань, просчитать размеры, подобрать прическу…

Она еще была в обычном трауре. Но это, конечно, не значит, что ей придется надеть черное на бал. Она еще не была ни на одном, она не знала, каковы правила. Но идея в целом была позабавить людей, ведь так? Не выглядеть, как обычно, а изменить свою внешность. Тогда ей определенно нельзя надевать траур. Бал становится с каждой минутой все привлекательнее для нее. — Скарлетт закончила дела в магазине и поспешила к портнихе.

Тучная, с одышкой миссис Мэри вытащила булавки изо рта, чтобы доложить, что леди заказали костюмы Розового бутона — розовое бальное платье, отделанное шелковыми розами; Снежинки — белое бальное платье, с блестящими белыми шнурками; Ночи — темно-голубой вельвет с вышитыми серебряными звездами; Рассвет — розовое на более темном розовом шелке; Пастушки — платье в штрипочках с отделанным шнурком белым фартуком.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо сказала Скарлетт. — Я вижу, что они готовят. Я извещу вас завтра, кем я буду.

Миссис Мэри воздела руки к небу.

— Но у меня не будет времени сшить ваше платье, миссис Батлер. Мне пришлось нанять дополнительно еще двух швей, и я еще не знаю, успею ли я… Я просто уже ну никак не могу прибавить еще один костюм к обещанным мною.

Скарлетт не придала значения отказу. Она знала, что всегда сможет уговорить ее. Самым трудным было решить, кем же она будет.

Ответ пришел к ней, когда она раскладывала пасьянс, дожидаясь обеда. Заглянула в колоду посмотреть, выпадет ли король на нужное ей место. Нет, перед королем были две дамы. Игра не получалась.

Дама! Ну конечно. Она сможет надеть чудесное платье с длинным шлейфом, отделанным белым мехом, и любые драгоценности.

Она бросила карты на стол и побежала наверх посмотреть коробку с драгоценностями. Почему, ну почему Ретт был таким несговорчивым в покупке драгоценностей? Он покупал ей все, что она хотела, но в украшениях он одобрял только жемчуг. Она вытаскивала бусы за бусами, складывала их на бюро. Вот! Ее бриллиантовые подвески. Она определенно наденет их. И она сможет украсить жемчугом свои волосы, шею и запястья. Какая жалость, что она не может рискнуть надеть свое бриллиантовое обручальное колечко. Слишком много людей смогут узнать его, а если они узнают, кто она, они могут оскорбить ее. Она рассчитывала на свой костюм и маску, чтобы укрыться от миссис Мерриуэзер, Индии Уилкс и других женщин. Она намеревалась чудесно провести время, танцевать каждый танец.

В предкарнавальные дни вся Атланта была в праздничных приготовлениях. Мэр приказал закрыть магазины 6 января, когда весь город будет переполнен людьми.

Скарлетт подумала, что это большая потеря — закрыть магазин, когда в городе будет много людей из провинции. Она украсила витрину магазина, а также железную ограду перед домом бантиками из лент. Знамена и флаги украшали каждый фонарный столб и фасад дома, создавая на последней стадии маршрута Рекса к трону тоннель из яркого, трепещущего красного и белого.

«Надо было бы привезти на карнавал Уэйда и Эллу из Тары, — подумала она. — Но они скорее всего еще слабы после ветрянки. И у меня нет приглашений на бал для Сьюлин и Уилла. Кроме того, я послала огромные кипы подарков для них на Рождество».

Непрекращающийся дождь в день карнавала согнал все остатки угрызений совести по поводу ее детей. Они не могли бы стоять под дождем на холоде, чтобы посмотреть карнавал.

Но она могла. Она завернулась в теплую шаль и встала на каменную скамеечку рядом с воротами, укрываясь под большим зонтом.

Как было обещано, шествие растянулось на целую милю. Это было печальное зрелище. Дождь почти разрушил средневековые костюмы. Красная краска стекала, страусиные перья опали, вельветовые шапочки мгновенно промокли и выглядели, как вялый салат. Марширующие геральды и пажи выглядели замерзшими и промокшими, но целеустремленными, конные рыцари понукали с хмурыми лицами своих упирающихся лошадей. Скарлетт присоединилась к аплодисментам толпы. Только дядя Генри Гамильтон, казалось, единственный получал удовольствие от происходящего. Он хлюпал по грязи босыми ногами, держа в одной руке ботинки, а в другой — шапку, помахивая толпе то одной рукой, то другой и ухмыляясь во весь рот.

Она усмехнулась про себя, когда Придворные Дамы медленно проехали в открытых экипажах. Лидеры Атланты были в масках, но стоическое отчаяние читалось у них в глазах. Покахонтас Мейбелл Мерриуэзер щеголял распавшимися перьями у нее на голове, с которых стекала вода на ее щеки и шею. Легко было узнать и миссис Элсинг и миссис Уиттинг, промокших, дрожащих Бетси Росс и Флоренцию Найтингейл. Миссис Мид была чихающим представителем Старых Добрых Времен в лавине мокрой тафты. Только на миссис Мерриуэзер дождь не подействовал. Королева Виктория держала широкий зонтик над сухой королевской головой. На ее вельветовой накидке не было ни пятнышка.

Когда проехали дамы, случился длинный разрыв в шествии, и зрители стали расходиться. Но затем раздался отдаленный звук «Дикси». Через минуту толпа хрипло приветствовала появление оркестра, затем наступила тишина.

Это был маленький оркестр: только два барабанщика, и двое играющих на свистульках, и один — на сладкоголосом кларнете. Музыканты были одеты в серое, с золотистыми лентами и яркими пуговицами. А перед ними однорукий мужчина держал в сохранившейся руке флаг Конфедератов. Звезды и полосы выгорели, он выглядел потрепанным, но его вновь проносили с гордостью по Пис-стрит. У всех запершило в горле от волнения.

Скарлетт почувствовала у себя на щеках слезы, это были слезы гордости. Люди Шермана сожгли Атланту, янки разграбили Джорджию, но они были не способны разрушить Юг. Она видела такие же слезы на лицах стоящих перед ней мужчин и женщин. Все опустили зонтики, чтобы с непокрытой головой отдать честь флагу.

Они долгое время стояли высокие и гордые под холодным дождем. Оркестр сопровождала колонна ветеранов Конфедерации в оборванных, замасленных униформах, в которых они пришли с Войны. Они маршировали под «Дикси», как будто они были молодыми ребятами, а вымокшие горожане обрели снова голоса для приветствий в их честь.

Приветствия продолжались, пока ветераны не скрылись из вида. Тогда взметнулись зонтики, и люди начали расходиться. Парад пришел и ушел, оставляя их мокрыми и замерзшими, но довольными.

— Чудесно, — слышала Скарлетт от проходивших мимо нее людей.

— Парад еще не закончился, — говорила она некоторым.

— Лучше «Дикси» не будет, не правда ли? — отвечали они.

Она утвердительно качнула головой. Даже она потеряла интерес к шествию платформ, а ведь она так старалась украсить свою. Потратила много денег на гофрированную бумагу и блестки, которые, наверно, испортил дождь. По крайней мере, она может наблюдать теперь сидя, она не хотела утомлять себя, ведь ночью предстоял бал-маскарад.

Потянулись бесконечные минуты ожидания первой платформы. Скарлетт увидела, что колеса повозки постоянно застревали в размокшей красной глине. Она вздохнула и поплотнее завернулась в свою шаль. «Кажется, мне придется долго ждать».

Прошло более часа, пока все раскрашенные повозки проехали мимо нее, ее зубы стали стучать прежде, чем все это было закончено. Цветы из гофрированной бумаги на ее повозке намокли, но все еще были яркими. А «Универмаг Кеннеди» сверкал серебряными блестками сквозь капли дождя. Большие бочки с этикетками: «мука», «сахар», «кукуруза», «патока», «кофе», «соль» — были пустыми, а жестяные раковины и стиральные доски не заржавеют. Единственной безвозвратной потерей были инструменты с деревянными ручками. Даже за ткань, которой она задрапировала повозку, можно будет получить немного денег в меняльной лавке.

Если бы кто-нибудь дождался ее платформы, она была уверена, он был бы потрясен.

Она передернула плечами и состроила рожицу последнему фургону. Он был окружен кричащими мальчишками. Человек в костюме эльфа раскидывал налево и направо конфеты. Скарлетт уставилась на вывеску над его головой «Ричс». Вилли, не переставая, говорил об этом новом магазине в Пяти Углах. Он был обеспокоен, так как цены там были ниже, и он уже потерял несколько клиентов. «Чепуха, — с презрением подумала Скарлетт. — „Ричс“ не продержится так долго, чтобы успеть повредить мне. Сбивание цен и выкидывание товаров — не путь к преуспеванию в бизнесе. Я очень рада, что увидела это. Теперь я могу посоветовать Вилли Кершоу не быть таким дураком». —

Последней платформой позади «Ричс» был трон Рекса. Красно-белая накидка протекла, и вода лилась на коронованную голову и ватиновые плечи доктора Мида. Он выглядел совершенно несчастным.

«Надеюсь, что ты подцепишь воспаление легких и умрешь», — сказала себе Скарлетт. Она побежала домой принять горячую ванну.

Скарлетт была одета как Дама Червей. Она бы предпочла быть Дамой Бриллиантов, со сверкающей короной, и ожерельем, и брошками. Однако тогда бы она не смогла надеть свой жемчуг, который, по словам ювелира, был хорош для самой королевы. К тому же она нашла большие поддельные, но красивые рубины, которые можно было пришить вокруг низкого выреза ее красного вельветового платья. Так хорошо было надеть что-то цветное!

Шлейф ее платья был окаймлен белой лисицей. Она знала, что мех будет испорчен, но это было для нее неважно, он будет выглядеть очень элегантно на ее руке во время танца. У нее была загадочная красная маска, закрывающая ее лицо до кончика носа, ее губы были слегка подкрашены, чтобы соответствовать ей. Она чувствовала себя привлекательной. Сегодня она может танцевать, сколько пожелает, и никто не будет знать, кто она на самом деле. Какая замечательная идея организовать маскарад!

Даже с маской на лице Скарлетт немного нервничала, появляясь в зале без сопровождения. Большая группа весельчаков в масках входила в прихожую, когда Скарлетт вышла из своего экипажа, и она присоединилась к ним. Попав внутрь, она с удивлением оглядывалась. Оперный дом де Гивов изменился почти до неузнаваемости. Симпатичный театр был теперь настоящим королевским дворцом.

В дальнем конце танцевального зала доктор Мид, в качестве Рекса, восседал на троне со своими камердинерами в униформе по бокам, включая Носителя Королевского Кубка. В центре был самый большой оркестр, какой Скарлетт когда-либо видела, а вокруг — масса танцующих, наблюдающих, любопытных. Было заметно явное чувство легкой веселости и безрассудства, вызванного анонимностью масок. Как только она вошла в залу, мужчина в китайском халате и с длинной косичкой обнял ее за талию и закружил ее в танце. Он может быть идеальным незнакомцем. Это было опасным и волнующим.

Ее партнер был классным танцором. Когда они кружились, Скарлетт замечала наряды индусов, клоунов, Арлекино, Пьеро, монахов, медведей, пиратов, нимф, танцующих так же упоительно, как и она. Она прерывисто дышала, когда кончилась музыка.

— Чудесно! — выдохнула она. — Это чудесно! Так много людей. Должно быть, вся Джорджия танцует здесь.

— Не совсем, — сказал ее партнер. — У некоторых не было приглашений.

Он указал наверх рукой. Скарлетт увидела, что галереи были полны зрителей в обыкновенной одежде. Некоторые не совсем уж в обычной. Мамми Барт была там со всеми своими бриллиантами. «Как замечательно, что я не сошлась снова с этой шайкой. Они слишком дрянны, чтобы их приглашали куда-нибудь», — подумала Скарлетт, умудряясь забыть о происхождении ее собственного приглашения.

Присутствие зрителей сделало бал еще более привлекательным. Она встряхнула головой и засмеялась. Ее алмазные сережки засверкали, она могла видеть их отражение в глазах Мандарина.

Потом ом ушел. Монах со своей рясой, натянутой вперед, чтобы она затеняла замаскированное лицо, не говоря ни слова, взял Скарлетт за руку, другой обвил ее талию, и они понеслись в танце, когда оркестр грянул быструю польку.

Она танцевала так, как не танцевала никогда. Голова у нее кружилась от интригующего сумасшествия маскарада, опьянения всем происходящим вокруг, шампанским, разносимым на серебряных подносах пажами, своим несомненным успехом. И она была не узнана.

Она заметила вдов Старой Гвардии. На них были те же костюмы, что и во время парада. На Эшли была маска, но она узнала его сразу. У него была траурная повязка на рукаве черно-белого костюма Арлекина. «Индия, наверное, вытащила его сюда, чтобы сопровождать ее, — подумала Скарлетт. — Конечно, ее не волнует, прилично это или нет, тем более, что мужчина в трауре не обязан прятать себя, как это должна делать женщина. Он может повязать траурную повязку на свой лучший костюм и начать ухаживать за своей новой дамой, прежде чем его жена остынет в могиле. Но посмотрите, как свисает его шикарный костюм. Ладно, не обращай внимания, дорогая. Будет построено достаточно таких же домиков, какой строит сейчас Джо Коллтон. Придет весна, и ты так будешь занята доставкой леса, что у тебя не будет времени грустить».

Постепенно маскарад приобретал все больше откровенности. Некоторые поклонники Скарлетт спрашивали ее имя, один даже попытался приподнять ее маску. Она отклонила без труда все их попытки. «Я еще не забыла, как обращаться с развязными мужчинами, — подумала она, улыбнувшись. — Они даже повадились за угол, за чем-то покрепче, чем шампанское. Следующее, что они начнут делать, — это издавать Клич Веселья».

— Чему вы улыбаетесь, моя Загадочная Королева? — спросил осанистый Кавалер, который, казалось, делал все нарочно, чтобы как можно чаще наступать ей на ноги во время танца.

— Да, конечно, вам, — ответила Скарлетт, улыбаясь. Она не забыла ничего.

Когда Кавалер вынужден был уступить ее жаждущему Мандарину, который вернулся в третий раз, Скарлетт пожелала бокал шампанского.

Но когда эскорт проводил ее отдохнуть, она внезапно объявила, что оркестр играет ее любимую песенку и что она не может удержаться от танца.

Она увидела тетушку Питтипэт и миссис Элсинг на своем пути. Могли бы они узнать ее?

«Я не буду думать о миссис Элсинг. Я не позволю испортить мое веселье». Она попыталась отогнать мысли и предаться удовольствию.

Но помимо ее воли ее глаза смотрели по сторонам на мужчин и женщин, сидящих и танцующих в бальном зале.

Ее взгляд остановился на высоком бородатом пирате, опирающемся на дверной косяк, он поклонился ей. У нее перехватило дыхание. Она повернула голову, чтобы посмотреть еще раз. В нем было что-то… что-то дерзкое…

Пират был одет в белую рубашку и темные вечерние брюки. Широкий красный пояс придерживал два пистолета. Голубые банты были привязаны к кончикам его пышной бороды. На нем была простая черная маска, закрывающая его глаза. Он не был похож на кого-либо из ее знакомых, не так ли? Хотя, поза, в которой он стоял, и его уставившийся на нее взгляд, прямо сквозь маску…

Когда Скарлетт взглянул на него в третий раз, он улыбнулся, обнажив очень белые зубы на фоне темной бороды и смуглой кожи. Скарлетт почувствовала слабость. Это был Ретт.

Этого не может быть… Она, должно быть, фантазирует… Но, нет, это было точно по-реттовски. Показаться на балу, куда большинство людей не может попасть… Ретт мог сделать все, что угодно!

— Извините меня, мне надо идти. Нет, действительно, я серьезно, — она оттолкнула Мандарина и подбежала к своему мужу.

Ретт поклонился снова.

— Эдвард Тич к вашим услугам, мэм.

— Кто?

«Он что, думает, я его не узнала?»

— Эдвард Тич, всем известный как Черная Борода, великий злодей, который когда-либо бороздил воды Атлантики.

Ретт завернул лихо свою бороду.

У Скарлетт сердце упало. «Он веселится, — подумала она, — отпуская свои шуточки, которые, он знает, я едва понимаю. Прямо такой, каким он был до… до того, как все стало плохо. Я не должна допустить ошибки сейчас. Не должна. Что бы я сказала до того, как так сильно полюбила его?»

— Я удивлена, что ты приехал на бал в Атланту, когда так много событий в твоем драгоценном Чарльстоне, — сказала она.

«Вот. Так, как надо. Не совсем резко, но и не слишком любяще», — подумала Скарлетт.

Брови Ретта поднялись полумесяцами над его маской, у Скарлетт перехватило дыхание. Он все время так делал, когда был удивлен. Она вела себя так, как надо.

— Как случилось, что ты так информирована о жизни Чарльстона, Скарлетт?

— Я читаю газеты.

«Черт побери эту бороду». Ей казалось, что он улыбается, но она не могла видеть его губы.

— Я также читал газеты, — сказал Ретт. — Даже в Чарльстоне это сенсация, конца отсталый провинциальный городишко вроде Атланты решает претендовать на роль Нового Орлеана.

Новый Орлеан. Он повез ее туда на медовый месяц. «Возьми меня туда еще раз, — хотела она сказать, — мы начнем все снова, и вес будет теперь по-другому». Но она не должна говорить этого. Еще не время. Ее мозг быстро перебирал одно за другим воспоминания. Узкие мощеные улочки, высокие темные комнаты с огромными зеркалами, вправленными в тусклое золото, странная, великолепная еда…

Ретт усмехнулся.

«Я смешу его. Он, должно быть, видел мужчин, толпящихся передо мной».

— Как ты узнал, что это я? — спросила она. — На мне маска:

— Мне стоило только увидеть самую разряженную женщину, Скарлетт: это должна была быть ты, и я не ошибся.

— Ах ты… ты негодяй. Ты выглядишь не очень симпатично. Ретт Батлер, с этой дурацкой бородой. Мог бы с таким же успехом приклеить медвежью шкуру себе на лицо.

— Это лучшее, что полностью изменило мою внешность. Я не хочу, чтобы меня легко узнали.

— Тогда зачем ты пришел? Не затем, чтобы расстроить меня, я полагаю.

— Я же обещал, что буду появляться достаточно часто, чтобы не было сплетен, Скарлетт. Это идеальный случай.

— Какая польза от бала-маскарада? Никто не знаете кто есть кто.

— В полночь маски снимаются. Это примерно через четыре минуты. Мы провальсируем до этого момента, затем уйдем.

Ретт обнял ее, и она забыла свое раздражение. Ничего не было важнее того, что он был здесь и обнимал ее.

Скарлетт не спала почти всю ночь, силясь вспомнить, что же случилось. Все было замечательно на балу… Когда пробило полночь, доктор Мид объявил, что все должны снять свои маски, и Ретт смеялся, когда срывал свою бороду. Он поприветствовал доктора и поклонился миссис Мид, а затем он прогнал меня оттуда. Он даже не заметил, как люди поворачивались ко мне спиной, по крайней мере, он и вида не подал, что заметил.

А в экипаже по дороге домой было слишком темно, она не видела его лица, но его голос звучал нормально. «Я не знала, что сказать, у меня даже почти не было времени подумать о чем-нибудь. Он спросил, как идут дела в Таре и платил ли его адвокат по ее счетам вовремя. Когда подъехали к дому, он сказал, что устал, пожелал доброй ночи и ушел в свою комнату.

Он не был злым или холодным, он просто пожелал доброй ночи и ушел наверх. Что это значит? Почему он приехал сюда из такой дали? Не для того же, чтобы пойти на вечеринку, когда их и так полно в Чарльстоне. Не потому, что это был маскарад, — он мог бы поехать на Марди Грае, если бы захотел. К тому же у него полно друзей в Новом Орлеане.

Он сказал — «чтобы не было сплетен».

Ее мозг возвращался назад, проигрывал весь вечер снова и снова, пока у нее не разболелась голова. Ее сон, когда она заснула, был коротким. Тем не менее, она проснулась вовремя, чтобы спуститься к завтраку в своей лучшей одежде. Она отказалась от завтрака на подносе, который ей приносили в постель. Ретт все время завтракал в столовой.

— Встала так рано, моя дорогая? — спросил он. — Как мило с твоей стороны. Мне не надо будет писать прощальную записку.

Он стряхнул салфетку.

— Я упаковал некоторые вещи. Я заеду за ними попозже, по дороге на станцию.

«Не покидай меня», — молило сердце Скарлетт. Она отвернулась, чтобы он не видел просьбу в ее глазах.

— Бога ради, Ретт, допей свой кофе, — сказала она. — Я не устрою сцену.

Она подошла к боковому столику и налила себе немного кофе, наблюдая за ним в зеркало. Она должна быть спокойна. Тогда, он может быть, останется.

Он стоял с раскрытыми часами в руках.

— Нет времени, — сказал он. — Мне надо еще увидеть нескольких человек, пока я здесь. Я буду очень занят до лета, скажу кому-нибудь, что я уезжаю в Южную Америку по делам. Никто не будет сплетничать про мое долгое отсутствие. Большинство людей в Атланте даже не знают, где находится Южная Америка. Ты видишь, моя дорогая, я сдерживаю свое обещание сохранить незапятнанность твоей репутации.

Ретт злорадно ухмыльнулся, закрыл часы и положил их в карман.

— До свидания, Скарлетт.

— Почему бы тебе не поехать в Южную Америку и не потеряться навсегда!

Когда дверь закрылась за ним, рука Скарлетт потянулась к графину с бренди. «Почему она так себя вела? Совсем не так, как она чувствовала. Он все время так влиял на нее, побуждая говорить не то, что она думала. Она должна была это знать, и не терять контроль над собой. Но он не должен был так издеваться над ее репутацией. Как он узнал, что я изгой?»

Она никогда не была так несчастна за всю свою жизнь.

Глава 9

Позже Скарлетт стало стыдно за себя. Выпивать с утра! Только горькие пьяницы делают это. «Не все еще так плохо», — сказала она себе. По крайней мере она знала, когда Ретт возвращается. Это было в далеком будущем, но зато определенно. Теперь она не будет тратить время, размышляя, что сегодня, может быть, днем, или завтра… или послезавтра.

Февраль был удивительно теплым. Набухшие почки деревьев наполняли воздух запахом пробуждающейся земли.

— Откройте все окна, — сказала Скарлетт слугам, — проветрите комнаты.

Легкий бриз играл свободными локонами ее волос; Она вдруг почувствовала ужасное желание побывать в Таре. Она могла бы спать там, вдыхая весенний аромат, приносимый ветерком с прогревшейся земли в ее спальню.

«Но я не могу поехать. Коллтон сможет начать еще по крайней мере три дома, как только земля разморозится, но он это никогда не сделает, пока я его не потороплю. Я никогда еще не видела такого придирчивого человека. Он будет ждать, пока земля не прогреется так, что он сможет прокопать до Китая, не найдя мерзлоты».

Что если она поедет только на несколько денечков? Несколько дней не играют никакой роли, ведь правда? Она смогла бы отдохнуть в Таре, если бы поехала туда.

Она послала Панси к Элиасу с просьбой приготовить экипаж. Ей надо найти Джо Коллтона.

Вечером раздался звонок в дверь, сразу после наступления темноты.

— Скарлетт, милая, — позвал Тони Фонтейн, когда дворецкий впустил его, — старому другу нужна комната на одну ночку, ты сжалишься надо мной?

— Тони! — Скарлетт выбежала из комнаты, чтобы обнять его.

Он бросил свои вещи и поймал ее в свои объятия.

— Всемогущий Боже, Скарлетт, ты неплохо позаботилась о себе. Я подумал, что какой-то дурак указал мне дорогу в отель, когда я увидел этот огромный дом. — Он посмотрел на богато украшенный подсвечник, на вельветовую обивку стен и массивные позолоченные зеркала в прихожей, затем ухмыльнулся ей.

— Не удивительно, что ты вышла замуж за этого чарльстонца, вместо того, чтобы дожидаться меня. Где Ретт? Я бы хотел посмотреть на мужчину, который заполучил мою девушку.

Холод ужаса разлился в жилах Скарлетт. Сказала ли Сьюлин что-нибудь Фонтейнам?

— Ретт в Южной Америке, — легко сказала она, — можешь себе представить? Милое местечко, я думала, что только миссионеры наведываются в такие отдаленные края!

Тони засмеялся.

— Я тоже. Очень жаль, что не увижу его, но это удача для меня — ведь тогда ты будешь вся предоставлена только мне. Как насчет выпивки жаждущему мужчине?

Он не знал, что Ретт уехал, она была уверена в этом.

— Мне кажется, что твой визит заслуживает шампанского.

Тони сказал, что он не отказался бы от шампанского, по попозже, а сейчас бы предпочел старое доброе виски и ванну: он еще чувствует запах коровьего навоза на себе.

Скарлетт сама приготовила ему напиток, затем послала его с дворецким наверх, в одну из комнат для гостей. Слава Богу, что слуги жили в доме, и не будет скандала, если Тони останется у нее, сколько он захочет. И у нее будет с кем поговорить. Скарлетт даже надела свой жемчуг.

Они выпили шампанского за ужином. Тони съел четыре огромных куска торта.

— Я испытываю страсть к торту с такой вот толстой глазурью. Я всегда был сластеной.

Скарлетт рассмеялась и послала распоряжение на кухню.

— Ты что, клевещешь на Салли, Тони? Разве она не может вкусно готовить?

— Салли? Откуда у тебя такая мысль? Она готовила умопомрачительные десерты каждый вечер специально для меня. У Алекса нет такой слабости, так что она может прекратить их готовить теперь.

Скарлетт выглядела озадаченной.

— Ты хочешь сказать, что ты не знала? — спросил Тони. — Я-то считал, что Сьюлин напишет тебе об этом. Я еду обратно в Техас, Скарлетт. Я принял решение в канун Рождества.

Они проговорили долгое время. Вначале она его молила остаться до тех пор, пока неловкое смущение Тони не переросло в известный фонтейновский темперамент.

— Черт возьми, Скарлетт, помолчи! Я пытался, господь знает, как я старался, но не могу я остаться. Так что тебе лучше прекратить изводить меня.

Его громкий голос заставил канделябр качнуться и зазвенеть.

— Ты мог бы подумать об Алексе, — настаивала она.

Она остановилась, увидя лицо Тони.

Его голос был тихим, когда он заговорил.

— Я на самом деле пытался.

— Я извиняюсь. Тони.

— Я тоже, милая. Почему бы тебе не попросить твоего дворецкого открыть еще одну бутылку, и мы поговорим о чем-нибудь еще.

— Расскажи мне о Техасе.

Черные глаза Тони засияли.

— Там нет заборов на сотни миль. — Он засмеялся и добавил: — Это потому, что там нет ничего стоящего, чтоб огораживать, разве что пыль и выжженный кустарник. Но ты знаешь, кто ты есть, когда ты один-одинешенек в этой пустоте. Там нет прошлого, не надо вспоминать прошедшие стычки. Все сосредоточено в текущей минуте или, может быть, в завтрашнем дне, но не в прошлом.

Он поднял свой бокал.

— Ты выглядишь симпатично, Скарлетт. Ретт не такой уж умный, иначе бы он не оставлял тебя. Я бы попробовал подступиться к тебе, если бы знал, что мне это сойдет с рук.

Скарлетт кокетливо встряхнула головой. Было противно играть в старые игры.

— Ты бы постарался подступиться даже к моей бабушке, если бы она была единственной женщиной в округе. Ни одна леди не устоит, когда ты сверкаешь этими черными глазами и ослепительной улыбкой.

— Ну, милая, ты же знаешь, что это неправда. Я самый галантный парень на свете… разве если только леди так красива, что я забываю, как себя вести.

Они добродушно подшучивали друг над другом, пока дворецкий не принес шампанского. Они выпили. У Скарлетт закружилась голова, она была довольна, что Тони допил бутылку. Он рассказывал ей смешные истории о Техасе, от чего она так смеялась, что у нее заболели бока.

— Тони, я действительно хотела бы, чтобы ты остался ненадолго, — сказала она, когда он объявил, что готов заснуть прямо на столе. — Я давно так не веселилась.

— Я люблю хорошо поесть и выпить, особенно с такой милой девушкой, смеющейся рядом со мной. Но я должен воспользоваться этим затишьем в погоде. Я уезжаю завтра утром, пока все еще не покрылось льдом. Поезд отправляется достаточно рано. Ты выпьешь кофе со мной перед моим отъездом?

— Я даже провожу тебя. Ты бы не остановил меня, если бы даже захотел.

Элиас отвез их в сумерках перед рассветом на станцию, и Скарлетт прощально махала платочком, пока Тони садился в вагон. Он взял с собой маленький кожаный ранец и большую брезентовую сумку с седлом. Когда он забросил их на платформу вагона, он обернулся и помахал своей огромной техасской шляпой со шнурком из змеиной кожи. Это движение распахнуло полы его пальто, и она могла увидеть на ремне его шестизарядки.

«По крайней мере, он пробыл достаточно долго, чтобы научить Уэйда вертеть свои револьверы. Я надеюсь, он не прострелит себе ногу», — подумала Скарлетт. Она послала воздушный поцелуй Тони. Он вытянул свою шляпу, как тарелку, чтобы поймать его, достать из шляпы и положить его в карманчик для часов. Скарлетт все еще смеялась, когда поезд тронулся.

— Отвези меня к месту, где работает мистер Коллтон, — сказала она Элиасу. Солнце уже взойдет к тому времени, как она туда приедет, и рабочей бригаде лучше бы уже быть за работой, а то она им кое-что скажет. Тони был прав. Надо воспользоваться просветом в погоде.

Джо Коллтон был непоколебим.

— Я прихожу, как я и обещал, миссис Батлер, но все, как я и ожидал.

Оттепель не такая сильная, чтобы можно было копать подвалы. Пройдет еще месяц, прежде чем я смогу начать.

Скарлетт пробовала льстить, затем разъярилась, но это не помогло. Она еще кипела от злости, когда месяцем позже получила послание от Коллтона, которое привело ее снова на место строительства.

Она не видела Эшли, пока не оказалось слишком поздно поворачивать назад. «Что я ему скажу? У меня нет причины быть здесь, а Эшли такой сообразительный, что различит любую ложь».

Эшли подал ей руку со своей обычной врожденной вежливостью.

— Я счастлив, что застал тебя, Скарлетт, приятно видеть тебя. Мистер Коллтон сказал, что ты можешь приехать, и я болтался здесь как можно дольше, — он улыбнулся. — Мы оба знаем, что я не ахти какой бизнесмен, моя дорогая, так что мой совет ничего не стоит, но я все же хочу сказать, что, если ты в действительности построишь здесь еще один магазин, ты не прогадаешь.

«О чем это он? Ах… конечно, я вижу. Какой умница Джо Коллтон, он уже объяснил причину моего пребывания здесь». Она опять переключила свое внимание на Эшли.

— …и я слышал, что очень возможно, что город проведет трамвайную линию сюда. Удивительно, не правда ли, как растет Атланта?

Эшли выглядел очень усталым от усилия жить, но более способным к этому. Скарлетт показалось, что лесопильный бизнес оживает. Она бы не вынесла, если бы он заглох. И она никогда бы не смогла простить этого Эшли.

Он взял ее руку в свою и озабоченно посмотрел на нее.

— Ты выглядишь усталой, моя дорогая. Все ли в порядке?

Она хотела бы прижаться к его груди и расплакаться. Но она улыбнулась.

— О, чепуха, Эшли, не будь глупым. Я долго просидела вчера на вечеринке, вот и все. Ты должен знать, что нельзя напоминать леди, что она неважно выглядит. И пусть это дойдет до Индии и ее дурных друзей, — добавила молча Скарлетт.

Эшли удовлетворился ее объяснением, не задав ни одного вопроса. Он стал ей рассказывать о домиках Джо Коллтона. Как будто она не знала все это, вплоть до количества гвоздей, необходимых для каждого.

— Они качественно строятся, — сказал Эшли. — Хоть здесь к менее удачливым относятся так же, как к богачам. Кажется, еще не все старые ценности потеряны. Я горжусь, что принимаю участие в этом. Знаешь, Скарлетт, мистер Коллтон хочет, чтобы я его снабдил лесом для его дома.

Она сделала удивленное лицо.

— Правда, Эшли, — это замечательно! Она была действительно счастлива, что ее план помощи Эшли срабатывал. Но Скарлетт не подозревала, что, это может стать его пристрастием. Эшли собирался проводить все время на площадке каждый день, сказал ей Джо. Она думала обеспечить Эшли некоторым доходом, а не хобби, ради всего святого! Теперь она не сможет приезжать сюда.

Она сама была почти одержима этими еженедельными поездками. Она больше не думала об Эшли, когда видела чистые, крепкие доски, затем деревянные стены и полы. Она прошла с тоскующим сердцем мимо штабелей древесины, строительных дебрей. Как бы она хотела быть частью этого, слушать стук молотков, наблюдать за выползающей из-под рубанков стружкой, отмечать ежедневный прогресс. Она хотела быть занятой.

«Я должна продержаться до лета, — эти слова она повторяла, как молитву. — Ретт приедет домой. Ретт единственный, кому я могу довериться, он единственный, кто беспокоится обо мне. Он не допустит, чтобы я была изгнанной и несчастной».

Но прошло лето, а Ретт не приехал и не написал ни слова. Каждый день Скарлетт спешила из магазина домой к обеду: вдруг он приедет дневным поездом. Вечером она надевала свои лучшие платья и жемчуг. Длинный стол простирался перед ней, сверкающий серебром. Именно тогда она начала постоянно пить, чтобы заглушить тишину, когда она прислушивалась к его шагам.

Она стала пить днем шерри. «Выпить рюмку или две шерри — это вполне достойно леди», — успокаивала себя Скарлетт. Она вряд ли заметила, когда переключилась с шерри на виски… или когда она стала оставлять еду на тарелке, так как алкоголь удовлетворял ее аппетит… или когда она стала выпивать рюмку бренди, не вставая с постели утром…

Панси принесла на подносе дневную почту. Последнее время Скарлетт пробовала спать после обеда. Это заполняло часть ее дня и давало ей немного отдыха.

— Вы хотите, чтобы я принесла вам кофе или еще что-нибудь?

— Нет, ты свободна, Панси.

Скарлетт взяла верхнее письмо и открыла его. Она бросила быстрые взгляды на Панси. Почему эта глупая девчонка не уберется из комнаты?

Письмо было от Сьюлин. Скарлетт даже не потрудилась достать сложенные странички из конверта. Она знала, о чем оно будет: жалобы на Эллу, как будто ее собственные дети были святыми, сетования на высокие цены, на маленький доход с Тары, а ведь Скарлетт такая богатая. Скарлетт бросила письмо на пол. Она не могла читать его. Она сделает это завтра… О, слава Богу, Панси ушла.

«Мне нужно выпить. — Уже почти темно, и нет ничего плохого в том, что она выпьет вечером. — Я просто буду пить глоточками маленькую рюмку бренди, пока буду читать почту».

Бутылка, спрятанная за шляпными картонками, была почти пуста.

Скарлетт разъярилась. «Черт возьми эту Панси. Если бы она не была так ловка с моими волосами, я бы ее выгнала завтра. Должно быть, это Панси выпила ее. Или одна из служанок. Я не могла так много пить. Я ее спрятала всего несколько дней назад. Неважно. Я возьму письма вниз в столовую. В конце концов, кого это волнует, если слуги следят за уровнем бренди в графине? Это мой дом, мой графин и мой бренди, и я могу делать, что хочу. Где мой халат? Вот он. Почему эти пуговицы такие тугие? Пройдет вечность, пока я его надену».

Скарлетт поспешила вниз, в столовую, вывалила почту кучей на стол.

Она налила бренди в рюмку и выпила. Теперь она просто будет прихлебывать напиток, пока она спокойно дочитывает письма…

Извещение о вновь прибывшем зубном враче. Фи. Ее зубы в порядке, большое спасибо. Еще одно от развозчика молока. Анонс новой пьесы у де Гивов. Скарлетт раздраженно рылась в конвертах. Неужели не было там настоящего письма? Ее рука остановилась, когда она дотронулась до тонкого, хрустящего, как луковая шелуха, конверта, надписанного паутинным почерком. Тетушка Элали. Она допила остатки бренди и разорвала конверт. Она всегда ненавидела сестру матери. Но тетушка жила в Чарльстоне. Она могла упомянуть про Ретта. Его мать была ее ближайшей подругой.

Глаза Скарлетт двигались быстро, щурясь, чтобы лучше различать слова. Тетушка Элали все время писала на обеих сторонах бумаги и очень часто «перекрещивала» письмо, написав страницу, затем переворачивая под прямым углом.

«Не по сезону теплая осень…» Она писала это каждый год. «…тетя Полина страдает болью в коленке…» Насколько помнит Скарлетт, это у нее было всегда, «…визит к сестре Мэри Джозеф…» Скарлетт сделала гримасу. Она не могла привыкнуть к религиозному имени своей младшей сестренки, хотя та была в монастыре в Чарльстоне уже восемь лет…

«Распродажа в фонд строительства собора отставала от расписания, потому что контрибуции не поступали, и не могла ли Скарлетт…» — гром и молния! Она содержала тетушек, должна ли она еще содержать собор? Она перевернула страницу, хмурясь.

Имя Ретта выступило из путаницы слов.

«…Приятно для сердца увидеть друга Элеонору Батлер, нашедшую счастье после многих огорчений. Ретт ухаживает за своей матерью, его преданность сделала многое для восстановления его доброго имени в глазах тех, кто осуждал его дикие годы молодости. Почему ты настаиваешь на своем увлечении торговлей, когда у тебя нет надобности связываться с твоим магазином? Я осуждала занятия такого рода много раз, но ты никогда не обращала внимания на мои мольбы. Поэтому я прекратила напоминать тебе об этом несколько лет назад. Но теперь, когда это удерживает тебя от положенного места рядом с супругом, я считаю своей обязанностью еще раз упомянуть об этом».

Скарлетт бросила письмо на стол. Так вот какова история, которую рассказывает им Ретт! Что она не могла оставить магазин и не поехала бы с ним в Чарльстон?! Каким он был лжецом! Она молила его взять с собою, когда он уезжал. Как он смеет распространять такую ложь? Ей будет что сказать мистеру Ретту Батлеру, когда он приедет домой.

Она подошла к боковому столику, плеснула бренди в рюмку. Несколько капель пролилось на блестящую деревянную поверхность. Она аккуратно стерла разлитое. Он наверняка будет отрицать это, негодяй. Тогда она потрясет письмом тетушки Элали у него перед лицом. Посмотрим, как он назовет лучшую подругу его мамочки лгуньей?!

Внезапно ярость оставила ее, и она почувствовала холод. Она знала, что он скажет: «Тебе бы хотелось, чтобы я сказал правду? Что я оставил тебя, потому что жить с тобою невыносимо?!»

Какой стыд! Что угодно, но только не это. Даже одиночество… Она поднесла рюмку к губам.

Вдруг она увидела свое отражение в зеркале. Медленно она поставила рюмку, посмотрела себе в глаза. Они расширились в шоке от увиденного. Скарлетт не смотрела на себя уже многие месяцы, и она не могла поверить, что эта бледная, худая, со впавшими глазами женщина имеет что-то общее с нею.

Что случилось с нею?

Ее рука автоматически потянулась к графину. Вдруг она отдернула ее:

Скарлетт заметила, что рука дрожит.

«Боже мой!» — прошептала она. Она схватилась за край столика и уставилась на свое отражение. «Дура!» — сказала она себе. Ее глаза закрылись, и слезы покатились по щекам, но она вытерла их дрожащими пальцами.

Ей все сильнее хотелось выпить. Она облизывала губы. Ее правая рука протянулась помимо ее воли, сжала горлышко сверкающего сосуда. Скарлетт посмотрела на свою руку, как будто она принадлежала незнакомке. Медленно, наблюдая за своими движениями в зеркале, она подняла графин и попятилась назад от пугающего отражения.

Затем она глубоко вздохнула и метнула графин изо всех сил. Сверкающий голубым, красным и фиолетовым, он разбился об огромное зеркало.

На мгновение Скарлетт увидела свое лицо, разламывающееся на кусочки, увидела свою искаженную улыбку. Серебряное стекло разлетелось, и маленькие осколки упали на столик. Верхний край зеркала наклонился вперед, и огромные острые куски рухнули, разбиваясь со звуком пушечного выстрела, на боковой столик, пол.

Скарлетт плакала и смеялась: «Трусиха! Трусиха! Трусиха!»

Она не почувствовала порезы, которые маленькие осколки сделали на ее руках, шее и лице. Ее язык почувствовал соленое, она дотронулась рукой до струйки крови на щеке и посмотрела с удивлением на свои окрасившиеся пальцы.

Скарлетт взглянула на место, где только что было ее отражение. Она резко засмеялась: «Хорошее избавление».

Слуги вбежали в комнату. Они стояли, прижимаясь друг к другу, боясь переступить порог, со страхом глядя на суровую фигуру Скарлетт. Она резко повернула к ним голову, и Панси издала слабый крик ужаса при виде ее окровавленного лица.

— Уходите, — спокойно сказала Скарлетт, — я в порядке. Уходите. Я хочу побыть одна.

Они беспрекословно повиновались.

Она была наедине с собою, хотела она этого или нет, и никакое бы количество бренди не изменило это. Ретт не собирался приехать домой, это здание не было больше ему домом. Она знала это уже долгое время, только отказывалась смотреть правде в глаза. Она была трусихой и дурой. Неудивительно, что она не узнала ту женщину в зеркале. Та трусливая дура не была Скарлетт О'Хара. Скарлетт О'Хара не заливала свои горести. Скарлетт О'Хара не пряталась. Она поворачивалась лицом к худшему, что приготовила ей судьба. И она шагала навстречу опасности.

Скарлетт вздрогнула. Она так близко приблизилась к поражению.

Хватит! Настало время, давно упущенное, взять свою жизнь в свои собственные руки. Хватит больше бренди!

Все ее тело кричало, требовало выпивки, но она отказалась ему повиноваться. Она справлялась с более трудными вещами в ее жизни, она сможет справиться и с этим. Она должна это сделать.

Она потрясла кулаком в сторону разбитого зеркала: «Черт побери тебя!» Ее дерзкий смех был яростным.

Она облокотилась на стол, пока собиралась с силами.

Затем она прошла, круша своими каблуками разбитое зеркало в маленькие осколки.

— Панси, — позвала она из дверей. — Я хочу, чтобы ты вымыла мне голову.

Скарлетт дрожала, но она заставила свои ноги донести ее до лестницы и взобраться по длинным пролетам ступенек.

— Моя кожа, наверное, как деревянная мостовая, — сказала она громко, отвлекая свои мысли от требований тела. — Мне придется израсходовать кварты розовой воды и глицерина. И мне надо сменить все мои наряды. Миссис Мэри может нанять дополнительных помощниц.

Это не должно занять более, чем несколько недель, чтобы перебороть слабость и вернуть себе привлекательную внешность.

Она должна быть сильной и красивой, и у нее не было времени, чтобы попусту его тратить. Она и так слишком много потеряла.

Ретт не вернулся к ней, ей придется поехать к нему.

В Чарльстон.